Аннотация: Отрывок из речи, произнесённой Ландауэром перед Временным национальным советом Народного государства Бавария, согласно стенографическому отчёту о заседании от 18-го декабря 1918-го года
Как же это следует понимать? С одной стороны, самая добродушная и гуманная революция, которая когда-либо происходила, помимо того, что она прошла совершенно без кровопролития, особенно здесь, в Баварии, это толерантное отношение к устному и письменному волеизъявлению, а также возникает впечатление, что почти на следующий день после завершения революции партии старого типа удивительно быстро оправились, можно сказать, от ужаса и удивления, и встроились в новую ситуацию.
Не знаю, чему больше удивляться: буржуазным партиям, которые - не со зла, позвольте мне употребить популярное слово - переобуваются с поистине обезьяньей быстротой, или социал-демократии, социал-демократии при власти в составе бывшего правительства, которая ведёт себя так, как будто ничего не произошло, которая не чувствует необходимости рассматривать революцию как сокрушительное потрясение, которая, в крайнем случае, кажется некоторым своим членам почти раздражённой тем, что произошло нечто, что не было предусмотрено программой и тактикой, что, кажется, не вписывается в столь надёжные партийные организации и профсоюзные организации, во всю это программное направление.
Неприятно затронуты и многие другие течения, особенно когда речь идёт о происхождении, об истоках, о духовно-ментальных истоках этой революции, о значении этой революции. Ибо нельзя говорить о происхождении этой революции, не говоря об этой войне, о происхождении этой войны и о вине этой войны. Возможно, вы ещё помните слишком грубый выпад, который давно ушедший рейхсканцлер, господин Михаэлис, вместе с господином фон Капелле сделал против некоторых членов, фактически против всей Независимой социал-демократической партии, в связи с известными восстаниями на флоте. В то время говорили, что Независимая партия виновна в государственной измене, виновна в этих действиях. Но не было даже судебного дела, не было даже следов доказательств. Но сейчас, когда мы уже не в старом режиме, когда мы размышляем, мы должны сказать: это были первые признаки для широкой публики, что среди солдат развернулось серьёзное повстанческое движение, серьёзное революционное движение, и что это революционное движение проистекало не только из недовольства начальством или какими-либо другими местными делами, и ни в коем случае не из того только, что что наши матросы и солдаты на флоте в открытом море имели столько времени для занятия духовными, историческими и другими вопросами, но что это движение было связано с небольшой группой людей, имевших совершенно особые мысли о происхождении этой войны и о вине Германии. Это была группа, ни в коем случае не просто организованная партией; это были люди, составлявшие определённое крыло, например, в 'Нойес Фатерлянд' (1), которые знали то, что другие не хотели, но могли знать.
Вчера здесь было сказано, что такое может случиться только в Германии - слово, вероятно, было выбрано не совсем точное, но, вероятно, имелось в виду нечто похожее, - что человек загадил своё гнездо. Но нужно различать немецкую страну, немецкий народ, покрытое позором прошлое немецкое правительство и эту систему правления.
Англичанин не говорит: 'Right or wrong, my government', он не говорит: 'Правильно или неправильно - это моё правительство'; англичанин говорит: 'Правильно или неправильно - это моя страна'. Кто не встанет на защиту своего дома, своей страны, своего народа, даже если этот народ сам наложил на себя тяжёлую вину невежеством, трусостью, покорностью и подневольным отношением, которое ему навязали и воспитали? Что значит пассивная вина немецкого народа за попустительство, за незнание, закрывание глаз, за равнодушие, по сравнению с огромной виной тех, кто очень сознательно, очень осознанно развязал эту войну? Иначе этого и не выразить.
Вы можете сказать: 'Ну, ну! Конечно, мы не единственные, кто виноват! В конце концов, эта война медленно нарастала на протяжении десятилетий, мы видели, как условия во всех странах становились все более воинственными, мы видели президента Пуанкаре, мы видели политические условия в России и т.д., мы видели то, что называется окружением Германии. У меня есть свои соображения на этот счёт. Суть в следующем: Необходимо различать возможность, более того, я допускаю, вероятность того, что война рано или поздно должна была наступить, и начало этой войны. Совершенно верно, что с 1870-71-го года ситуация постепенно ухудшалась - отчасти по вине Германии - до такой степени, что война должна была разразиться снова. Когда эпоха Бисмарка, которая была эпохой насилия, закончилась, когда призывы к разоружению и международному взаимопониманию были встречены с большим пониманием повсюду, во всех странах, вплоть до правительств, когда состоялись Гаагские конференции - и каждый, кто действительно изучал Гаагские конференции, должен признать это, - произошло то, что привело к добровольной изоляции Германии.
Когда одна страна добровольно отделяет себя от других воинственными жестами и размахивая мечами, в то время как другие заключают союзы, направленные на мир, на взаимопонимание, то для наивного немца, для немца, которому угрожает его собственная воинственность, это, конечно, выглядит как окружение со всех сторон. Но другие, которые не хотели иметь этого средневекового, рыцарского, воинственного, угрожающего отношения, которые, пережив революцию, которой не хватало Германии, уже продвинулись к определённому либерализму, которые затем объединились, чтобы сказать: мы не такие, но когда дело доходит до дела, мы тоже так можем, они приготовились к обороне, потому что знали, что одна Германия, благодаря своей военной организации, своему военному стилю, всей своей военной подготовке, была почти так же сильна, как все остальные государства вместе взятые.
II. Это было так называемое окружение Германии, и теперь появились мужчины - среди них было также несколько женщин - люди, несколько человек, которые признали то, что весь мир за пределами Германии, как нейтральные, так и так называемые враги, знали с июля 1914-го года, что эта война была подготовлена Германией до самого её начала. Да, можно утверждать и доказывать, что если бы эрцгерцог Франц Фердинанд Эстский и сегодня мирно жил где-нибудь в качестве свергнутого наследника престола, то война все равно началась бы в августе 1914-го года, что была бы найдена другая причина, другой повод, другой предлог. Предлоги для этой войны искали у Германии то тут, то там, по крайней мере со времён марокканского кризиса. Не всегда это удавалось. Она должна была начаться в 1911-го году, она должна была начаться весной 1913-го года, но сопротивление извне ворвалось в страну, и они выжидали. В 1914-м году - у нас есть тому доказательства, важное из которых, к счастью, предоставило баварское революционное правительство, - в 1914-м году, командованию германской армии показалось, что время настало, дело созрело, и война была сделана.
Но зрелище, которое произошло в Германии после совершения первого акта революции, по моему глубокому убеждению, было бы невозможно в любой другой стране. Это было зрелище, в котором те, кто был удивлён до крайности, кто был также напуган, вдруг оправились и сказали, не только сказали себе, но сразу же закричали на весь мир: ничего ещё не произошло, ничего вообще не произошло; сначала мы должны проголосовать, сначала должно прийти Национальное собрание, ещё вообще ничего не сделано, сначала народ должен собраться на основе права голоса и принять решение; затем, конечно, должен быть поставлен вопрос: Правомерно ли была проведена революция? Признаем ли мы её? Хотим ли мы республику, как её задумали революционеры, или мы хотим её по-другому? Хотим ли мы отозвать дом Виттельсбахов и т.д.? Национальное собрание должно решить всё это ещё раз.
Я убеждён, что есть легковерные профессора, которые не думают об этом ничего плохого, но считают, что все должно совершаться именно таким путём закона. Революция разрушает закон, революция создаёт новый закон, и нового закона нет, пока есть революция; создаётся новый закон и создаётся он творческой силой. Никто больше не спрашивает, виновата ли в этом большая часть прошлого, или это скорее совокупность будущего, которое, живя десятилетиями и веками в одиноких пророках, теперь, возможно, живёт в небольшой группе людей. Это будущее, это совокупность, которая всегда проявляет себя в кристаллизованном виде в период возрождения; и те, кто сейчас хочет играть роль большинства, - это силы прошлого, это те, кто на самом деле, хотя они все ещё притворяются живыми, так же мертвы, как и старая система.
Революция породит партии, буржуазные партии это поняли и поэтому сменили свои костюмы 9-го или 10-го ноября. Так не годится, нельзя стать новой партией в новом костюме. Значительная часть политически необразованного немецкого народа может на это купиться, а может и нет. Что ж, я хотел бы, чтобы революция прошла как можно лучше, как можно более мирно и кратко; но если случится так, что в будущем Национальном собрании, например, или в ландтаге Баварии окажется большинство старого, того, что больше не представляет собой существующего, то это лишь знак того, что путь революции будет труднее и длиннее.
Я высказываю это не как предупреждение, ещё меньше как угрозу, это далеко от моего ума; я говорю это потому, что знаю революционеров и революцию, потому что знаю, что революция не поддаётся, мягкость, колебания, которые заложены во всех тех, насколько они честны, кто ещё не полностью и не должным образом затронут революцией; и есть надежда, я говорю это свободно, что даже среди тех, кто так или иначе избирается партиями под какими-нибудь лозунгами, если они попадут под влияние революционеров, некоторые смягчатся внутренне, умилятся внутренне так, что они станут доступны новому, древнему справедливому и вольному. Будем надеяться на это, ради мира, чтобы быстрее прийти к спокойным, упорядоченным условиям будущего, которого мы желаем. Но если это невозможно: первое, что стоит на нашем знамени, - не мир и порядок, первое, что стоит на нашем знамени - это новый мир, новый дух, новый народ, новое бытие.
Мы, немцы, последние в революции, и это возлагает на нас последнюю обязанность; тот, кто смеётся последним, смеётся лучше всех, тот, кто делает политическую революцию последним, должен сделать её наиболее тщательно и наилучшим образом. То, что развилось из Французской революции, западная демократия, биржевая республика, не может быть нашим образцом, не может быть нашей целью. Мы видим перед собой нечто иное, перед нами новая демократия.
...................
1) Союз 'Новое отечество' - объединение пацифистов времён Первой мировой воны, был активен с 1914 по 1916 гг., основан заново в 1918 г, переименовался в 1922 г. в Немецкую лигу за права человека. Запрещён в 1933 г.