Обычный вечер. На улице зажглись газовые фонари, кто-то буянил, кто-то, строя из себя добропорядочных и законопослушных граждан, лишь неспешно прогуливался по широким улочкам эльмирской столицы.
Томас Лоренс Фостер - яркий представитель новой буржуазной аристократии - вновь проводил своё время в театре. Правда, в этот раз он предпочёл самому популярному дому искусства, театр не столь известный, но в последнее время признанный одним из лучших почти что всеми экспертами. Естественно, его друзья пошли с ним. Естественно, у него не было никаких сомнений в "подлинности" их дружбы: они предавали не думая, при любом удобном случае, что считалось нормой. Томас с этим, пожалуй, практически смирился: его существование было довольно сносным.
Однако в последнее время он снова стал замечать внутри себя странные перемены: то, что ранее забавляло его, теперь вызывало лишь горькую усмешку, а врать в глаза становилось всё сложнее и сложнее, во снах ему вновь стала являться она... Томас готов был отдать всё, лишь бы этого не видеть, лишь бы заморозить все свои чувства, которые из-за того образа жизни, что он перенял у светских людей своего возраста, итак практически удалось уничтожить.
Свет погас. Шторы раздвинулись, открывая зрителям творческое пространство. Томас приготовился вновь забыться, рассчитывая понаблюдать за хорошенькими танцовщицами. В конечном итоге, врали все: и он, и его "друзья", и отец... Поэтому какой смысл был в попытках изменить мир, столь свойственных молодым людям? Его просто не было. Не было. Правды в мире всё равно больше не станет, а ты выставишь себя на посмешище...
-Нет. Нет... Нет!..- в ужасе прошептал Томас, увидев стройную балерину, появившуюся на сцене. Конечно, он тут же узнал её: длинные вьющиеся волосы цвета темных каштанов были убраны в высокую шишку, агатовые глаза, смотрели так же спокойно и твёрдо... Мэри улыбалась.
На лице Томаса промелькнули сотни различных эмоций, так что если бы он был хоть сколько-нибудь важен для своих "друзей", они бы точно это заметили, дыхание его замерло, а сам он просто застыл, будто бы какой-то злоумышленник ударил его молотком по голове прямо в театре.
Быстро, как картинки в калейдоскопе, перед глазами Томаса пронеслись их с Мэри воспоминания: лишь два дня да восемь месяцев переписки - не так уж и много... Это было, как минимум, больно. Как максимум - произошедшее слишком уж сильно походило на довольно-таки большой пузырь с ядом, что Томасу пришлось выпить залпом, при этом, как в первый день, ощущая всю досаду и боль от её предательства...
-Ну, что, Томас, нравится? Но ты не думай, её не так просто добиться. На прошлой неделе публично отказала сыну сэра Раччестора, твой отец, конечно, богаче, но всё-таки. Та ещё штучка!- один из "друзей" Томаса тихо присвистнул. Томас ответил ему мрачным взглядом, однако "друг" воспринял его как приглашение к дальнейшим действиям.
-Томас, мне в голову пришла замечательная идея, можно даже сказать, исключительная: ты же собирался вернуть мне долг в этом месяце?- ледяной ветер со всей силы дунул в лицо Томасу,- Но я знаю, что у тебя нет средств для его возвращения, а к отцу ты всё равно не пойдёшь... Я прощу тебе долг, если у тебя получится заполучить эту балерину. Довольно забавное действо, не правда ли? Соглашайся!
Томасу вдруг стало настолько противно от самого себя и настолько без разницы...
-Да.
-Тогда по рукам! После спектакля сразу пойдёшь к ней в гримерку. Принит, а ты пока сходи за букетом цветов, всё равно скучаешь.
-Хорошо,- ответили два молодых человека: один из них отправился выполнять поручение, второй остался, испытывая все оттенки ненависти и негодования, что только были известны людям.
Томас не мог отказать своему "другу". Это был лучший способ расчищаться с долгами... Его бы даже не мучила совесть, если бы балериной была какая-то другая девушка, да и сейчас, по правде говоря, он не испытывал чувства вины: он лишь боялся посмотреть ей в глаза, не хотел снова быть преданным, хоть в этот раз и собирался предать сам.
Спектакль тянулся мучитель долго, в антракте Томасу вручили огромный букет из напыщенных цветов, словно возомнивших себя львами... Время встречи неумолимо приближалось.
...Томас стоял перед дверью в гримерку, что, как он успел выяснить, принадлежала одной лишь Мэри. Табличка, на которой посеребрёнными буквами было выведено "Мэри Дерли", служила ещё одним доказательством того, что Томас не обознался: это, действительно, была она...
"И что теперь делать?!"
Томасу не дали придумать ответ на этот вопрос: дверь гримерки открылась, выпуская наружу какую-то незнакомую ему балерину.
-Вы к мисс Дерли? Проходите, она у себя,- Томас по неизвестной ему самому причине улыбнулся, услышав "мисс". Значит, Мэри ещё не стала "миссис".
"Как же это глупо!"
Войдя в гримерку, Томас замер на пороге: он узнал этот запах хвои, корицы и чего-то сладкого, известный ему с детства. Как оказалось, он был к нему совершенно не готов. Воспоминания будто бы сорвались с цепи и стали с бешеной силой прогрызать железные замки на дубовых дверях, столь умело возведённых Томасом в своём разуме.
Мэри в это время хотела снять сережки: уже в своём платье, а не в балетной пачке, она сидела перед огромным зеркалом на стуле с высокой спинкой. В комнате не было свободного места: кругом стояли вазы с цветами.
Мельком взглянув на вошедшего, Мэри тут же вскочила, чуть не уронив половину того, что находилось на зеркальном трюмо.
Они долго смотрели друг другу в глаза, так долго, что им обоим показалось, будто бы за это время минула ни одна сотня лет, обрушилась и была создана далеко не одна империя...
Томас хотел закричать, выплеснуть всё своё отчаяние, чтобы плечи Мэри согнулись, чтобы спокойствие в её глазах сменилось страхом и болью. Он уже давно забыл про поручение своего "друга"... И когда Томас собрался начать разговор, он увидел то, что после не смог забыть до конца всей своей жизни:
В не слишком большом вырезе зелёного платья Мэри можно было разглядеть тонкую золотую цепочку: на неё вместе с крестиком было надето кольцо. То самое кольцо, которое Томас подарил ей, которое она пообещала никогда не снимать...
Что ж, Мэри исполнила своё обещание.
Том, пошатнувшись, схватился за дверной косяк. Впервые в жизни ему пришла в голову убийственная по своей правдивости мысль: если Мэри стала балериной, - а он своими глазами это увидел - то она закончила балетную школу, если бы она его предала, то вряд ли бы продолжила носить это кольцо... Почему же тогда Томас поверил Мариусу и до сих самых пор верил ему, когда все доказательства говорили об обратном?
...Возможно, Томасу так было проще, он слишком боялся предательства, поэтому и совершил его сам ещё тогда, в далеком 1916 году, когда предпочёл поверить кому-угодно, лишь бы не ей...
Почувствовав резкую боль в голове, Томас понял, что начинает падать: образ жизни светской молодежи никогда не обещал своим адептам здоровья. Холодная и безучастная маска на лице Мэри тут же исчезла:
-Том, что с тобой?!- Мэри бросилась вперёд, чтобы удержать его от падения.
"Лучше бы ты этого не делала..."- такой была последняя мысль Томаса, прежде чем он окончательно провалился в темноту.
***
Счастье...
Томас не знал, что это такое. Слишком сложное и эфемерное понятие, что требовало для своего исполнения наличия огромного количества вещей.
Был ли он когда-нибудь счастлив? Возможно... Но воспоминания имеют со временем свойство стираться, и если человек не побеспокоится о том, чтобы создать новые, на место старых придёт пустота. Это и произошло с Томасом: в свои двадцать лет он успел, казалось, сделать все возможные и невозможные вещи, чтобы её избежать, чтобы не слышать голос своего настоящего 'я'... Томас стал искусным мастером в науке, изучающей ложь, предлагающей минутные радости вместо истинных.
...Сознание медленно возвращалось к нему, но, очнувшись, Томас не спешил открывать глаза.
'Как давно... Как давно я не был так счастлив! Интересно, я уже начинаю сходить с ума, или пока что замечаю за собой лишь первые признаки помешательства?'- Мэри положила ему на лоб холодное полотенце, чтобы сбить жар... Она держала его за руку.
'Хотя сумасшедшая здесь Мэри... Неужели ей до сих пор не всё равно? Зачем она так поступает?'
Томас пошевелился - Мэри тут же отдёрнула руку, попытавшись сделать вид, что всё это время она лишь разглядывала один из многочисленных цветочных букетов, которые находились в гримерке.
Их глаза встретились: Томас вздрогнул от того безразличия, что ему пришлось увидеть. 'Ясно, она просто мерила мне пульс, хоть и так неумело. Мэри меня ненавидит... Я её понимаю.'
-Добрый вечер, Томас. Вы не дали с собой поздороваться и вновь напугали меня до смерти. Приношу свои извинения за то, что вы, возможно, обнаружите синяки: я не сразу успела вас поймать, к тому же, дотащить ваше тело до этого дивана было довольно-таки не просто.
Томас молчал.
-Как вы чувствуете себя сейчас? Мне бы не хотелось показаться невежливой, но я очень спешу. Меня кое-кто ждёт.
На тонких губах Томаса заиграла нехорошая ухмылка, которая совсем не понравилась Мэри: ещё одно подтверждение того, насколько сильно он изменился...
-Пусть ждёт. Вы дали мне своё слово раньше, чем ему, так что я имею полное право на ваше время,- декабрьским холодом в глазах Мэри вспыхнул голубой огонёк:
-Вы не имеете никакого права. Может быть, раньше... Но точно не сейчас. Я оставлю гримерку открытой, не бросать же мне вас на улице? Но прошу вас уйти к утру завтрашнего дня. До свидания, Томас.
Наследник сэра Джеймса Томаса Фостера, два года назад начавший самостоятельную жизнь и переставший принимать от отца какие-либо денежные средства, что привело его к огромным долгам, так как зарплата молодого юриста в далеко не самой престижной конторе никак не могла позволить ему все те светские развлечения, что были просто необходимы для борьбы с его внутренней пустотой... Так вот, наследник сэра Джеймса Томаса Фостера, фактически отказавшийся от своего наследства, молча смотрел на то, как Мэри надевает дублёнку, дорогую дубленку кремового цвета, на то, как она берет своей маленькой рукой ключ с зеркального трюмо и направляется к выходу...
-Мэри!
Застыла на месте, не оборачиваясь.
'Том, пожалуйста, только не говори ничего сейчас, пожалуйста, только не говори...'- но Томас, не имея возможности читать мысли, всё же сказал:
-Вы ненавидите меня, Мэри?
'Молчи, ты сможешь, не оборачивайся...'- но Мэри обернулась: два потухших янтарных солнца, серые тени, прочно обосновавшиеся на лице, заострившийся нос, что обычно приобретает такие черты или из-за бессонных ночей, или из-за большего количества неправильного веселья... Томас смотрел на неё с отчаянием. Он больше не видел выхода.
'Ты ведь потом пожалеешь об этом... И пусть. В конечном итоге, это моё сердце и только мне решать, что с ним делать. Томас же ничего никогда не узнает... Я просто сделаю то, что должна'.
-Нет, Томас, я вас не ненавижу.
-Правда?..- как же он сейчас напомнил Мэри того мальчишку, с которым она познакомилась восемь лет назад!
-Правда. Если вам уже лучше, можете пойти со мной: мне всё равно необходима чья-то помощь. Так бы снова пришлось просить Арчара...
-Кто это?- вновь эта нехорошая ухмылка.
-Дедушка-сторож, Томас. Арчар - дедушка.
-А кто же вас ждёт?
-Пойдёте со мной - узнаете.
Томас вдруг вслух рассмеялся над самим собой, представив как его поведение выглядело со стороны. Как же давно его смех не звучал так искренне!
-Вы сумасшедшая, Мэри, раз не ненавидите меня. Но мне это нравится, не буду отрицать.
-Не отрицайте, Томас,- 'Не могу сказать того же самого про себя... Мне бы сейчас пригодилось отрицание, как никому другому'. Но Мэри не отрицала: ей до сих пор нравилось смотреть на Томаса после всех этих лет, несмотря на ту обиду, что он нанёс ей столь неожиданно, враз перечеркнув все их совместные мечты и планы. Но Мэри ни за что бы в этом не призналась: она должна была сделать всё, что ещё было в её силах, чтобы помочь этому окончательно повзрослевшему принцу-ледышке... Дальше уже действовать должен был он сам.
Мэри прекрасно знала, что изменить человека невозможно: данное действо всегда было равносильно попыткам поднять гору мизинцем правой руки, левую накрепко привязав к спине... Можно лишь немного помочь, после - лишь наблюдать.
Мэри решилась. Она, действительно, решилась...
Томас не в силах понять, что же происходит в мыслях у этой девчонки, внимательно смотрел на неё: кажется, он вновь попался.
...На улице поднялась метель, она без устали носилась по городу, заметая старые тропы и дороги, убирая снег с новых... 1920 год был спокойным и богатым на урожай: Эльмирская империя во всю готовилась к долгим празднествам. Готовились к ним и все её подданные... Но двое человек, глядя друг другу в глаза, совсем об этом не думали: казалось, они оба вмиг стали сумасшедшими. Казалось, они были готовы.
Вот только к чему?..
***
Запах свежей выпечки можно было почувствовать несмотря на морозную дымку, что полностью заволокла город тем зимним вечером:
-Вкусные?
-Как и тогда, Мэри, как и тогда...
Не изменилось ничего: та же страна, тот же город и время года... Даже рецепт пирожков в той булочной, куда Мэри и Томас вновь зашли, не менялся на протяжении последних тридцати лет.
Но кое-что всё же было иным, кое-что коренным образом влияло на восприятие всего происходящего в тот день: они стали другими.
Мэри также умела прощать, глаза её до сих пор напоминали своим цветом агат, но теперь она всё больше понимала мисс Ланри, у которой, слава Богу, наступили хорошие времена... Сейчас Мэри стала сильнее. Размышлять о том, что сила есть и в слабости ей совершенно не хотелось. Она бы заплакала, подумав об этом. Нет, среди вольных мальчишек подобное поведение всегда было не в чести, а она как их верный друг не могла себе такого позволить. Пусть они все и выросли... Неважно. Пожалуй, привычку избегать некоторых тем даже в своих мыслях Мэри переняла у Тома. Она вообще многому у него научилась.
Сам же Томас, вспоминая о том, каким он был пять лет назад, не мог удержаться от снисходительной улыбки. Тогда он ещё верил, он ещё надеялся на то, что счастье заглянет к нему в гости. Однако время шло, предательство Мэри, которое оказалось лишь его выдумкой, постепенно забывалось... Забывалось оно, к слову говоря, насильно. Томас специально проводил каждый свой день так, чтобы в следующем он ничего не мог вспомнить о предыдущем. Да, у Томаса получалось. Но этот способ ни разу не срабатывал с его прошлом... Оно никогда не хотело молчать.
-Могу я спросить, куда мы идём?
-Можете, но я вам не отвечу, Томас.
-Почему же? Вам настолько неприятно говорить со мной?- Мэри, посмотрев на его опущенные плечи, будто бы прижатые всей силой тяжести к земле, не смогла удержаться от вздоха.
-Правдой для вас становится то, во что вы верите сами. Если такого ваше желание, можете считать, что да, мне противно с вами разговаривать. Но если вы немного подумаете, то можете прийти к выводу, что я просто хочу вас удивить. Ничего более.
'Она столь равнодушна, что мне хочется закричать. Почему?.. Это неудивительно - она меня разлюбила - я и не ждал чего-либо другого... Однако мне не нравится её отношение, и неважно, что другого я просто не заслуживаю'.
Томас задумал страшную вещь.
'Да, я исполню то, что пообещал. Рассчитаюсь с долгами и, если получится, сделаю Мэри своей навсегда. Я уничтожу её равнодушие. Как она может быть так спокойна, когда мне настолько больно, когда я почти что тону в своей боли?! Неужели мне нет места в её мире, где, пусть так недолго и так давно, я всё же был счастлив? Неужели она ничего не помнит?'
Они дошли до какого-то неизвестного ему здания, поднялись на второй этаж... Мэри открыла дверь:
-Проходите, Томас, вы будете помогать двигать вот этот шкаф,- Томас оказался в светлой и просторной комнате - на него сразу же обратили своё внимание пять пар детских глаз.
-А вы совсем не изменились, Мэри.
-А вас я с трудом узнаю, Томас.
Агатовые искры ранили не хуже огня, но он всё же был рад их видеть. За то время пока Томас передвигал шкаф из одного конца комнаты в другой, он успел десять раз отказаться от исполнения плана своего 'друга' и десять раз же с полным удовлетворением решился ему последовать.
Всё должен был определить двадцать первый раз. Но Томасу не хотелось выносить окончательное решение: в нём боролись две противоположные силы, сам же он мог лишь наблюдать за происходящим со стороны.
Его голова вновь закружилась, Мэри вновь попыталась его удержать...
'Этот день никогда не закончится...'
...Томас очнулся спустя десять минут: за ним внимательно наблюдала девчонка лет двенадцати со смешными косичками, склонив голову набок, как небольшая птица.
-Вы мне не нравитесь,- подобное заявление из уст ребёнка обескуражило Томаса.
-Что именно тебе не нравится?
-Вы задумали что-то дурное. Вы смотрите на Мэри и то хотите стать для неё принцем из сказки, то хищным драконом... Мне не нравятся те, кто хочет причинить Мэри вред.
Томас на несколько секунд испытал давно позабытое им чувство стыда, однако годы практики быстро помогли с ним расправиться.
-Я не обязан нравится всем,- девчонка, нахмурившись, встала с табуретки, что стояла напротив кровати, на которой лежал Томас, и собралась уходить.
-Где Мэри?- ещё один взгляд, не обещающий ему ничего хорошего.
-Ушла в аптеку, которая здесь за углом. Скоро должна вернуться.
-Тогда я сам пойду за ней.
Хлопнула дверь: Томас, быстро накинув меховое пальто, отправился искать Мэри. Ему всё же нужно было решить, что же делать дальше.
Однако невнимательность всё решила за него самого: вылетев из подъезда и пробежав метров десять, Томас нос к носу столкнулся с Мэри, чуть не сбив её с ног. Ему пришлось схватиться за её плечи, чтобы не упасть.
-Я прошу у вас прощения: мне не следовало говорить вам, чтобы вы передвигали тот шкаф...
-Вы у меня должны попросить прощение за нечто совсем иное, Мэри,- пальцы Томаса сильнее сомкнулись на её плечах.
-За что?
Падал снег. Снежинки оставались на её ресницах и вовсе не хотели таять.
-За то, что тогда не заставили меня поверить себе и не сказали мне, каким я был дураком.
-Разве я не говорила вам, Томас? Но вы перестали отвечать на мои письма...
Он смотрел ей в глаза и не видел ничего. Он был ей абсолютно безразличен так же, как и этот глупый снег, что всё не желал заканчивать своё падание. Впрочем, Томас, как никто другой, мог его понять.
Томас усмехнулся.
Двадцать первое решение, принятое им на двадцать первом году жизни, оказалось не слишком удачным: он ещё сильнее сжал свои пальцы... И поцеловал её со всей той ненавистью и болью, на которую был способен и которую когда-либо испытывал.
Она его оттолкнула.
-Выходите за меня замуж, Мэри. У меня же так много денег!
-Вы просто пьяны, Томас, как я раньше не заметила...
-В последние два года я всегда пьян, а вы, Мэри, так и не ответили на мой вопрос.
-Конечно же, я не выйду за вас. Почему? Да потому что это не вы, Томас! Вы не тот человек, которого я знала! Как же я могу связать свою жизнь с незнакомцем?
-А если я уйду, Мэри? Если я уйду навсегда?
-Уходите. Идите уже домой,- Мэри резко развернулась, вырвавшись из цепких рук Томаса, и пошла прочь, сдерживая злые слёзы.
-Вы меня ненавидите, Мэри?
Она остановилась. Развернулась и посмотрела ему прямо в глаза.
-Нет, Томас, я вас не ненавижу,- зажмурившись, Мэри произнесла те слова, которые были, наверное, последним подарком, который она всё ещё могла ему сделать,- Я люблю тебя, Том, но стань уже, наконец-то, самим собой, хватит прятаться!
В этот раз она сбежала настолько быстро, что остановить её было по-просту невозможно.