Арсений Лайм

Озеро, чайка и Она

Иссык-Куль, словно живой осколок неба, вздыхает у полоски изогнутого бровью пляжа. Барашки волн бегут по голубому телу, как вспененные сливки облаков. Каждый размеренный выдох плавно накатывается на песок и шипит прозрачной газировкой неспешно наливаемой в бокал.

Если долго смотреть на наползающие дюны волн, можно подобно тибетскому монаху впасть в нирвану. Закрыть глаза и слушать шепот, возникающий на границе воды и земли. Они, словно два влюбленных, укрывшихся от посторонних глаз в тенистых аллеях и ведущих тихий разговор, прерываемый страстными поцелуями. Громкое слово, как брошенный в зеркало камень.

Даже гомон загорелых тел больше похож на стрекот цикад в заливаемой лунным серебром ночи. Волны неспешно качают колыбель мыслей, вливая в сердце умиротворение и покой. И не скажешь, что можно наслаждаться уединением в окружении стольких людей.

Но что-то отвлекает, стучит нетерпеливо алым ноготком по полированной крышке стола. Глаза открывать неохота, как по утрам, когда добираешься до незримой грани между реальностью пробуждения и миром сновидений. Ловишь в сладостном дурмане тени прекрасных образов и гениальных мыслей. Но стоит приоткрыть веки, и вместе с бликами света волшебство исчезает. И как не вспоминай, ничего, кроме терпкого привкуса облепихи на губах от поцелуя чуда, не осталось.

Яркое солнце, словно цветок мимозы, рассыпает пыльцу над озерным лицом, скачет проказливыми зайчиками по гладким спинам волн, нежно целует твою кожу. Вместе с бризом теплые лучи закручиваются в танце, зовут с собой, то в бесшумный полет вальса, то в страстную вспышку знойной самбы.

У самой кромки пляжа, где волны лижут берег, прохаживается толстая чайка, напоминающая чиновника в отставке. Крылья заложены за спину, небрежная поступь тонких кожистых лап, ленивые кивки и повороты белой головы с заостренным и приоткрытым клювом, словно птицу мучает одышка. Черные глаза, как ягоды смородины, слегка затянуты дряблым веком и равнодушно скользят по отдыхающим.

Чайка ступает по своим владениям, на время отданных на откуп визжащим детям, от которых к вечеру мигрень, пьющим пиво толстым мужчинам, оставляющим запах перегара и пота, и рыхлым телам их жен, настырно покрывающих себя солнцезащитным кремом.

Вдруг чайка замирает, чуть позже я - добежав до конечной точки ее взгляда. У кромки озера, подобно вышедшей из моря Афродите, стоит, уперев колено в песок, девушка с изящной фигурой, вокруг которой тонким серебром обвился купальник. Ее волосы золотистой рекой стекают по спине, блики солнца отражаются от тела цвета молочного шоколада, а на ладони, словно в бутоне лотоса, - кусочек хлеба.

Девушка грациозно протягивает его чайке и та, сбросив маску напыщенности, кидается вперед. Птица на мгновение превратилась в старика с картины Пукирева*. Открыв клюв, в котором колышется бледно-розовый язычок, она жадно хватает хлеб, нежно пощипывая за пальцы. Хрустальным звоном растекается над пляжем девичий смех.

Чайка неловко, как будто пытаясь расшаркаться, припадает на лапы, трется у ног и заглядывает в глаза кормилицы. Но девушка легко поднимается с колена, отводит рукой волосы и на правом плече взмахивает крыльями еще одна чайка. Ее чайка.

Несколько десятков глаз - завидующих, жаждущих и сальных - смотрят вслед уходящей в озеро фигуре. Миг и волны нежно принимают ее в объятия, мы с чайкой остаемся на берегу. Каждый на своем.

--------------------------------------------------------

* - картина "Неравный брак" Василия Пукирева.

Бишкек, 21-22 августа 2009 года.,