Ведьма легко кружилась в золотом зареве заходящего солнца, её звонкий заливистый смех перемежался с щебетанием ещё десятка девичьих голосов, разнося по лугу хмельное веселье и шальную, чисто ведьминскую игривость. Без вина, без эля. Они пьянели от самого воздуха, насквозь пропитанного запахом свежескошенного сена и собранных по пути полевых цветов. От безграничной свободы, сладкой патокой тягуче разливающейся в венах, и осознания, что в этот самый вечер осени весь мир — их.
— Как ты могла?! — набатом звенит в голове его иступленный крик. — Это был мой ребёнок!
И вновь удар. Слёзы высохли, организм давно исчерпал все силы.
Я тоже его любила. Пусть даже неродившегося.
Ведьма танцевала, с чуткостью животного совершая прыжки и грациозно переплетая кисти рук. Сейчас не существовало её-человека, сейчас в винно-красных лучах купалась истинная ведьма — гибкая, яркая, независимая. Гордое творение природы и высших сил. И в эту ночь она — королева.
— Дрянь.
Как выплюнул. А в глазах леденеет вихрь боли, вины и бессилия. У него должен был родиться сын. Сын, которого он уже любил всем своим существом, которого успел пообещать обучить мастерству ковки и тому, как правильно вырезать и запускать в небо воздушного змея. О боги, а как много он пообещал самому себе! Оберегать, наставлять, быть просто рядом.
Что теперь? Горе и злость захлестывают с головой, перекрывая дыхание напрочь, и даже говорить он уже не способен: может только шипеть, как израненный зверь, от глухой ярости.
На её некогда любимом им теле желтоватой синевой темнеют отметины его буйных вспышек и порезы от колких борозд деревянного пола. Под рёбрами следы углов давно не семейного стола. Только ни жалости, ни сочувствия при виде неё, свернувшейся в клубок прямо у двери, он не ощущает, лишь боль пронзает душу ещё более изощренно. И она эту боль впитывает.
И пусть, что дальше — некуда.
Шелест женских голосов напоминал не то песню, не то пленительную мелодию, сливаясь воедино с порывами ветра и гулкой переступью ног. От низких, утробно-рычащих нот до залихватских выкриков. В пяти шагах бойко щёлкал костер. Из рощи им подпевали птицы, стрекотали цикады, и за милю бился в такт о валуны мощный горный ручей. Всё громче и звонче. Пронзительнее и дурманяще.
Круг волнами начал сужаться; ещё секунда, и пальцы сцепились в едином хороводе бегущих — будто летящих над полем — тел.
Когда-нибудь настанет час сведения всех счётов, да. Пока их плата — стекающая с запястий кровь и грех на сердце. Но даже так, даже если в посмертии их души заберёт в услужение сам Дьявол, пусть! Они не будут одиноки. Ни в Аду, ни на Земле.
А пока — гори, земля! Ярким пламенем! Освещай путь тем, кто отдаст тебе тело, защищай от недругов тех, чью кровь в твою честь пьёт багряный закат!