Лагун Павел Адамович : другие произведения.

Прокрустово ложе: Сатанинская ложь. Книга третья

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
  
  
  
  
   Павел Лагун
  
  
  
   Сатанинская ложь
   Книга третья
  
  
  
   "Ваш отец - Диавол, и вы хотите исполнять
   похоти отца вашего; он был человекоубийца от
   Начала и не устоял в истине, ибо нет в нём
   истины; когда говорит он ложь, говорит своё,
   ибо он лжец и отец лжи".
   (Ев. от Иоанна 8.44)
  
  
  
  
  
  
  
   Зое Ефимовне Козловой и Александру Васильевичу Слесарёву -
   Духовникам посвящаю.
  
  
   Автор.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Мне на сердце насажена Что обман и злословие
   Сатанинская ложь, Человечества суть,
   Появляется вражина Основное условие
   Где её ты не ждёшь. Отправления в путь.
   Появляется гадина По кругам отречения
   Среди ярких цветов: В темноту, в пустоту,
   Незаметная ссадина Принимая решение
   Неприметная кровь. Не молиться Кресту,
   Ядовитая капелька Принимая решение
   Просочилась одна. Слушать ложь сатаны:
   С этой капелькой маленькой Вечной Жизни крушение
   Вполз в меня сатана Возле адской стены...
   Он костлявыми лапами Мне на сердце насажена
   Сердце тягостно жмёт, Сатанинская ложь.
   Языком эскулаповым Сердце ложью загажено,
   Беззастенчиво лжёт: В сердце дьявольский нож.
   Что нет царства небесного, Чтоб исчезло отчаянье
   А всё тлен и всё прах. И ушла Пустота,
   И судьба неизвестная Я молюсь с покаянием
   В сатанинских когтях. Перед Ликом Христа.
   Что не будет Спасения
   Человеческих душ,
   Что Христа Воскресение -
   "Несусветная чушь".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Часть первая
   Нечисть
   ГЛАВА I
  
   Над Голой Горой, усиленная динамиками, лилась песня. Решившие узнать её источник, некоторые любопытные, оказавшиеся в это время на прогулке в запущенном графском парке в тёплый воскресный августовский день накануне праздника Преображения Господня, кто парами, кто поодиночке подходили к Музею Подмосковного угольного бассейна, занявшего много лет назад здание церкви, и видели там странную для провинциальных мест картину. На асфальтовой площадке возле плотно закрытых дверей в музей-церковь стояла довольно большая группа людей, в основном, пожилого возраста. Кое-кто держал в руках неумело написанные плакаты, другие сжимали в ладонях небольшие иконы Спасителя, Богородицы, Святых, Мучеников. По краям площадки, оцепив, ссади митингующих плотным кольцом, замер милицейский кордон в полном обмундировании, нахлобучив на головы каски, прикрывшись пластиковыми прозрачными щитами и держа наготове длинные пластмассовые дубинки, метко названные в народе "демократизаторами". Чуть в стороне, возле дороги, в окружении милицейского автобуса, кареты скорой помощи и пожарной автоцистерны, поблёскивала чёрной полировкой носатая "Волга", возле которой, ухмыляясь, о чём-то переговаривались местные партийные руководители Валерий Вениаминович Пиявин и Бронислав Кондратьевич Мошкин, маленький, толстый, ниже среднего роста человечек в надвинутой на острый носик широкополой шляпе и с большим кожаным портфелем "атташе - кейс" в крошечных, почти детских руках.
   Городские руководители приехали сюда, на Голую Гору, чтобы собственными глазами лицезреть ими же самими разрешённый митинг с требованием возвращения музея - церкви верующим, организованный местной православной общиной и недавно образованной городской организацией Христианско-демократической партии России. Её председатель Олег Гунин и два его заместителя Артур Горжетский и Оскар Юдкевич стояли сейчас недалеко от микрофона, окружённые толпой прихожан, слушающих песню в исполнении гитариста и исполнителя, а попросту барда Виталия Щиткова. Песню он пел не свою, а певицы Жанны Бичевской. накануне почти весь день они с Олегом Гуниным долго репетировали, запоминая и несколько раз прогоняя длинный незнакомый текст, исправив некоторые слова и фразы из старой белогвардейской песни, которые не соответствовали тематике митинга. Но всё равно, с точки зрения Олега, песня оставалась совсем "сырой", и перед глазами Виталия находилась тетрадь с текстом, куда певец иногда краем глаза заглядывал, боясь ошибиться:
   "Все теперь против нас, словно мы и креста не носили,
   Словно аспиды мы басурманской крови.
   Даже места нам нет в ошалевшей от боли России.
   И Господь нас не слышит - зови, не зови..."
   Старушки плакали, держа иконы в трясущихся руках. Песня, исполняемая красивым баритоном Виталия, переворачивала душу. Слёзы сами собой накатывались на глаза.
   Олег взглянул на обочину, где примостилось верховное начальство. Пиявин и Мошкин о чём-то оживлённо разговаривали, по-прежнему ухмыляясь и, очевидно, пропуская мимо ушей слова песни, от которой только иностранец или чужак по крови не замрёт в потрясении. Пиявин и Мошкин ухмылялись. Они были русскими по крови. Они не замерли в потрясении. Они были чужаками...
   Песня закончилась глубоким печальным аккордом. Над Голой Горой на минуту, казалось, воцарилась торжественная тишина. И в этот миг словно дыхание Святого Духа согрело сердца и души людей - так тёплый августовский вечер мягко прикоснулся своими невидимыми крыльями к молящимся и пролетел дальше, шелестя листвой деревьев старого графского парка.
   И вдруг из динамиков колонок раздался голос Оскара Юдкевича:
   - Коммунисты опять не с народом! Долой коммунистов!
   Одухотворенные прихожане недоумённо подняли склонённые головы. Выкрик Юдкевича оказался явно неуместным после горестной и прекрасной песни, но он словно дал команду милицейскому кордону. Блюстители порядка громыхнули пластиковыми щитами, сплотили ряд и зловеще вытащили свои чёрные "демократизаторы". Олег взглянул на начальственную пару. Та ухмыляться перестала, обратив взоры на митингующих и милиционеров с любопытством, словно предвкушая "интересное" развитие событий.
   Олег понял, что надо спасать положение. Он бесцеремонно оттолкнул от микрофона, раскрывшего было рот Оскара, и стал говорить. Свою речь он обдумал заранее ещё накануне вечером. Он говорил о возрождении духовности, о роли христианства в этом возрождении, о православной церкви, "Невесте Христовой", просыпающейся после долгого, тяжёлого, мучительного сна. Он говорил об эре Богородицы, которая наступает на смену эры Антихриста, о Божьей Матери, ниспославшей святую Благодать на многострадальную Россию. Он говорил о втором Пришествии Господа нашего Иисуса Христа, о Страшном, но Справедливом суде, где каждый, живший когда-то или живущий сейчас, ответит за свои деяния перед Высшим Судией...
   Прихожане слушали, затаив дыхание. Милицейский кордон опустил щиты и спрятал дубинки. На лицах некоторых милиционеров появилась растерянность. Они отводили взгляды. Они переминались с ноги на ногу, они отворачивались от своего командира - пожилого капитана с угрюмо-злобным выражением на скуластом полуазиатском лице.
   Закончив выступление, Олег выдержал паузу и под одобрительный говор собравшихся предложил выступить желающим. Несколько минут желающих не находилось. Но внезапно плотно закрытые двери церкви-музея приоткрылись, и из холодной темноты дверного проёма юрко выскочил седовласый старичок с редеющей мефистофельской бородкой. Опираясь на трость с набалдашником в виде собачьей головы, и сильно припадая на правую хромую ногу, старичок подлетел к микрофону и, вознеся свободную левую руку к небесам, закричал в микрофонную мембрану, заставив в испуге отшатнуться ближайших от динамиков старушек:
   - Православные христиане! Обращаюсь к вам с попыткой вразумления! Вас вводят в заблуждение! Вас намеренно толкают на противозаконные действия люди без чести и совести, которые рвутся к власти. Используя вас как пробивную силу в их нечистоплотных махинациях. По их наущению вы хотите силой отнять и разрушить гордость нашего города, да и всего Подмосковья - любимый народом музей-планетарий! Сюда на экскурсии приезжают школьники со всего Советского Союза. Наш планетарий - один из лучших в стране. Вы хотите лишить детей наглядных знаний и заменить их верой в Бога, которого никто никогда из вас не видел и не увидит, потому что никакого бога нет! Это научно доказано! Я не пытаюсь оспорить ваши заблуждения. Если они искренни - это полбеды, но если они сознательно ведут к обману, то большого греха, несмотря на отсутствие бога, нет, и не может быть! Вы в таком случае согрешили не перед вашим богом, а перед будущими поколениями, перед вашими потомками! Они примут вашу ложь за истину, и их ждёт страшное крушение веры, не имеющей под собой никакой почвы, кроме церковных догматов, без конца повторяющих одно и то же уже второе тысячелетие. И эти догматы абсолютно не совпадают с делами церковников. Церковь говорит о добре и мире, а сама огнём и мечом насаждает христианскую веру по всему миру. Она говорит о смирении и умерщвлении плоти, а попы погрязли в роскоши и блуде. Да и вы сами, вместо того, чтобы по-христиански милосердно ожидать, когда вам дадут помещение под отправление ваших религиозных обрядов, устроили здесь, по сути дела, противозаконную манифестацию с целью отнять вам не принадлежащее. Разойдитесь и ведите себя достойно, как это предписано в христианском Евангелии. Ждите и терпите!
   Владлен Анатасович Врыжин смолк, победоносно взглянув на притихших людей из-под седых косматых бровей и, немного постояв в сторонке, заковылял к начальствующей парочке, встретившей его крепкими рукопожатиями и дружескими улыбками.
   Среди прихожан и устроителей митинга по окончании обличительной речи Врыжина произошло замешательство. Артур Горжетский шагнул, было к микрофону, но тут в нерешительности отступил назад. Оскар Юдкевич, после своего "удачливого" спитча, предпочёл помалкивать за спиной Олега. Сам же Олег сосредоточенно подбирал аргументы для опровержения хитроумного демагога Врыжина. Митинговая пауза стала катастрофически затягиваться, явно в пользу лиц, желающих такой катастрофы. На этих лицах снова задёргались ехидные усмешки, а сам колченогий атеистический "Цицерон" стоял, опираясь на свою собачью трость, с горделиво поднятой лысой головой, триумфально выпятив клиновидную бородёнку. Он упивался победой. Он внутренне смаковал её, как гурман любимое блюдо.
   И тут на тропинке, ведущей от графской Усыпальницы, показался человек в длинной тёмной одежде со светлой окладистой бородой. Олег увидел его в пол-оборота, когда хотел уже подойти к микрофону для отповеди Врыжину. Человек быстро приближался, явно намереваясь принять участие в митинге, и какая-то внутренняя интуиция заставила Олега повременить со своим новым выступлением. Человек в длиннополой одежде подошёл к крайнему милиционера и что-то тихо прошептал ему на ухо. Милиционер удивлённо взглянул на него и, отстранив щит, пропустил на "трибунный пятачок". На шее у священника висел серебряный крест и панагия* с изображением Богородицы с младенцем.
  
   *Небольшая икона с изображением Христа или Богородицы.
   Светлая с проседью борода окаймляла слегка постаревшее, но удивительно знакомое троим христианским демократам лицо. Близоруко прищуренные серые глаза, тонкий профиль носа, мягкие шелковистые усы. Пропавший десять лет назад Евгений Антитипов неожиданно появился в обличии священника в самый кульминационный момент православного митинга. Он улыбнулся своим старым друзьям, пожал им руки, потом повернулся к микрофону и негромко, но, отчётливо выговаривая каждое слово, произнёс:
   - Братья и сёстры! Укрепитесь в своей Вере, ибо я вижу, что поколебалась она после слов обмана. Князь тьмы, князь Мира сего, сброшенный на землю за богоотступничество, возомнил себя владыкой наших душ. Он искушает нас, сеет в душах наших лживые семена сомнения, желая отвернуть нас от светлого лика Спасителя. Он представляет Господа в искажённом виде, он внушает нам страх перед Богом, уверяя, что Господь радуется нашей гибели. Он вводит нас в заблуждение, чтобы мы отвергли Христа в сердце своём. Иисус Христос пришёл на нашу землю как Искупитель, как Великая Жертва за грехи человеческие. Но Сатана не мог своим эгоистическим существом постичь эту жертвенную тайну. Он надеялся и надеется до сих пор, что земля навечно будет разлучена с Небом. Но Христос вступил с Сатаной в беспощадную борьбу. И эта борьба не знает компромиссов и примирения. Недаром Христос говорит, что он принёс на землю не мир, но меч... Мечом воителя Божьего, Архангела Михаила, он разрубает путы Сатаны, хитросплетение его обличительных речей, его злые деяния.
   Многие считают, что борьба между Христом и Сатаной не имеет ни какого отношения к их собственной жизни. Большое заблуждение. В каждом человеческом сердце разгорается сражение между двумя силами. Никто не может покинуть лагерь сторонников зла ради служения Богу, не испытав противодействия Сатаны. Соблазны и пагубные страсти преследуют людей, пытающихся вырваться из сатанинских лап. Искушаются даже избранные Богом, и необходима непоколебимая Святая Вера, чтобы преодолеть эти искушения. Не все справляются с подобной труднейшей задачей. И некоторые священнослужители тоже впадают в грех, но их также ждёт Суд Божий и им сторицей придётся отвечать за своё моральное падение. Наши грехи питают Сатану, мы же становимся слепыми рабами наших грехов. Но Христос даёт нам шанс Прозрения, шанс увидеть Божественный свет, шанс преодолеть Сатанинскую ложь. Искренне кающиеся и переродившиеся свыше увидят Царствие Божие. И Господь не отступит от возвратившихся в его лоно. Он слышит нас! Он видит нас! Он всегда с нами! И вот конкретный пример Божьей помощи. У меня в руках Постановление о немедленной передаче бывшего Голяковского Спасо-Преображенского храма вновь под нужды местной православной общины. Я, протоиерей Евгений Преображенский, назначен настоятелем этого Храма Божьего. Господь услышал наши молитвы! Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь.
   И отец Евгений широким жестом руки трижды перекрестил слушавших его в умилении прихожан.
  
   ГЛАВА II
   На кладбище шли возбуждёнными и, грешно признаться, даже какими-то радостными. Удивительное завершение митинга, который, по идее, должен был открыть только начало долгой изнурительной борьбы за церковь, внезапное появление Евгения Антитипова - Преображенского в облике священника, его десятилетие назад таинственное исчезновение вместе с семьёй из московской квартиры и возвращение в качестве настоятеля ещё не действующего храма, естественно, возбуждало любопытство троих друзей, доживших, почти до сорокалетнего возраста, волей судьбы проживших в этом городе почти всю сознательную жизнь. Так думалось Олегу, идущему последним по тропинке, с двух сторон обросшей крапивой и высокими лопухами, ведущей от церкви-музея до старого кладбища с полуразрушенной графской Усыпальницей.
   Впереди шел Евгений, привычно левой рукой придерживая длинную полу тёмной рясы. Следом за ним шагал элегантный Артур Горжетский в прекрасно сидящем на стройной спортивной фигуре, отутюженном костюме, в белоснежной рубашке и галстуке-бабочке. Артур явился на митинг как в театр, где в соседнем городе он трудился администратором, подрабатывая ещё музыкантом и массовочным актёром. Третьим тяжело нёс своё располневшее тело рано обрюзгший и облысевший Оскар Юдкевич. Он нашёл себя на ниве народного образования - преподавателем пения и черчения в школе, где учился его собственный сын Яков, сыновья Олега и Михаила Шухровского Андрей и Иван и дочь Артура - Кристина, четырнадцать лет назад своим появлением на свет нарушившая радостную запланированную закономерность рождения младенцев мужского пола после тайного "общего соединения" в связи с последней просьбой рано ушедшего из жизни горбатого гитариста Бориса Гаврилина.*
   Сейчас его друзья после многих лет разлуки с Евгением Антитиповым шли вместе на кладбище, чтобы положить цветы к дорогим могилам. Из всей компании с ними не было только Михаила, дежурившего в этот день сутки начальником караула в местной пожарной части.
   Четыре могилы расположились почти рядом. Погребение деда и бабки Евгения - священника отца Николая и графской дочери Анны Добринской, похороненных вместе после убийства священника, и Осквернения праха умершей графини при разрушении церкви и разорения Усыпальницы в двадцатых годах. И три относительно свежих могильных холмика, кресты, на которых указывали, что здесь вечным сном спят: музыкант Борис Гаврилин, военный врач в отставке Петр Иванович Викулин и... жена Олега Гунина - Вера...
   Вера умерла восемь лет назад от внематочной беременности. Они с Олегом хотели второго ребёнка, а медицинские работники из местной гинекологической больницы обнаружили беду только на операционном столе, куда
   *См. повесть "Масонская ложа".
   Вера была привезена на скорой помощи уже без сознания. Кровотечение остановить не смогли...
   Олег вдовцом воспитывал их сына Андрея, иногда так мучительно похожего на Веру. Жениться вторично за восемь лет одиночества он так и не решился. Хотя возможностей представлялось предостаточно. Найти замену любимой оказалось совсем непросто. Тем более, что образ Веры с годами не растворялся в памяти, а напротив становился гуще и явственней. Часто, умершая, являлась Олегу во сне. Она улыбалась ему своей тихой, грустной улыбкой. Он целовал её мягкие податливые губы, большие нежные глаза, ощущая в руках гибкое, упругое, мягкое, манящее тело. Она уступала ему себя, и когда, казалось, сладостная близость тёплой волной сливала их, Вера вдруг исчезала, и ладони Олега смыкались среди мёртвенной, холодной пустоты предутреннего одиночества. Тогда он целый день ходил сам не свой, почти потеряв всякую работоспособность, и редактор местной, демократического направления газеты, где Олег работал корреспондентом, ведя заодно и литературную страницу, старался не загружать его заданиями, очевидно, понимая тонкую чувствительную натуру практически единственного в городе поэта. У Олега год назад в областном издательстве вышла первая книга стихотворений, естественно, за счёт средств автора. В это издание поэт вложил все свои сбережения, влез в долги, но книга расходилась средне.
   Основная масса жителей городка к поэзии относилась, мягко говоря, скептически. Их больше волновали продовольственные проблемы. Народ бегал по городу с "неотоваренными" талонами, стараясь перехватить хоть что-нибудь съестного. Полки "перестроечных" магазинов зияли невинной девственной чистоты. Длиннющие, скандальные, злые и бессильные очереди часами напролёт бились озверелой толчеёй в каждой продовольственной точке, и полупустой книжный магазин, где установил свой почти ежедневный торговый пост поэт Олег Гунин, привлекал только самых самоотверженных любителей литературы, которые придерживались принципа: "Не хлебом единым жив человек...". Но таких книголюбов в городе оказались считанные единицы, и все они, как один, приобрели книгу стихотворений "Пульс Вселенной" с авторскими пожеланиями на титульном листе, написанными собственноручно. Так что торговля шла вяло, и надежда на скорую распродажу тиража с каждой неделей таяла как весенний снег под жгучим солнцем реальной действительности.
   И всё же Олег приходил в книжный магазин, скорее по привычке, чем с упованием продать за день хоть с десяток книг. Он стоял за боковым прилавком, отведённым ему директором магазина, его старой хорошей знакомой. Перед Олегом красовалась табличка с надписью, сделанной его приятелем - художником Ильёй Кротовым: "Книга продаётся с автографом". Небольшая пачка тонких синих книжиц с портретом автора на обложке украшала маленький прилавок. Олег вертел в руках шариковую авторучку, иногда обмениваясь репликами с сидящей невдалеке за кассой продавщицей - худой некрасивой девицей - "вековухой", мечтавшей уже лет десять выйти замуж за того, кто возьмёт. Желающих пока не находилось...
   В тот июньский день магазин был полупуст ещё и по другой, чем вышесказанная, причине. На город после затяжных дождей упала изнуряющая летняя жара. Город раскалился под солнцем, асфальт тротуаров на открытых местах плавился, как чёрный пластилин. Все, кто не был обременён каждодневным трудом, бросились на пляж песчаного берега некогда узкой речушки, сейчас, после перекрытия её дамбой, довольно широко растёкшейся по окрестному лугу. Олег до обеда просидел в редакции, настрочил свой очередной политический очерк. Несколько подобных очерков и корреспонденций вызвали бурную полемику на страницах официальной городской коммунистической газеты. Ветераны партии клеймили позором "продажных демократов" и требовали, несмотря на гласность, закрыть этот "буржуазный листок", вносящий смуту и разнобой в сердца неустойчиво мыслящих горожан. При редких встречах на соседней улице, где с год как обосновался Бронислав Мошкин, тот на приветствия Олега неопределённо кивал полями широкополой шляпы и, мелко семеня, проскакивал в свою калитку, таща за собой громадный "атташе-кейс". Валерий Пиявин дружески, по старому знакомству, пожимал руку и почему-то всё время интересовался здоровьем, хотя прекрасно знал, что Олег ведёт спортивный образ жизни - ни пьёт, ни курит и каждую неделю по воскресеньям играет на городском стадионе в футбол вместе с такими же любителями этой популярной игры. На политические темы Пиявин с Олегом не разговаривали, лишь только однажды, после создания в городе организации Христианско-демократической партии России, мимоходом поинтересовался всеобщим здоровьем местных христианских демократов, которых насчитывалось в общей сложности около двух десятков и их в исполкоме и горкоме знали поштучно...
   Прикрыв голову от палящих солнечных лучей джинсовой бейсбольной кепкой, Олег проскочил "стометровку", отделяющую помещение шахматного клуба, где квартировалась редакция, от книжного магазина на одном дыхании. Трёхдневная жара уже стала угнетать его, как и перед ней, недельный беспрерывный дождь. Прохлада торгового зала магазина блаженно погрузила в себя разгоряченное тело. Олег несколько секунд наслаждался этим состоянием. Потом, свыкнувшись с прохладой, церемонно поздоровался с одиноко сидящей в пустом зале за кассой девицей "на выданье" и принялся на прилавке из принесённой спортивной сумки выкладывать свой поэтический товар. Толку от таких приготовлений было, естественно, мало, но Олег почему-то упорно готовился к появлению покупателей, которых в такую жару понесёт в книжный магазин только известие о завезенной туда по ошибке колбасе.
   Время текло медленно и лениво, словно растягиваясь в расплавленном воздухе, а наружная дверь за целый час так и не раскрылась для вхождения в прохладное нутро нетерпеливых книголюбов. И вот в тот момент, когда Олег всерьёз уже подумывал сворачивать бесперспективную торговлю, дверь всё же отворилась и в магазин вошла девушка в бледно-голубом платье и в соломенной шляпке, украшенной синими бумажными цветами. Олег занимал место в дальнем углу зала и, когда девушка вошла, успел заметить только её профиль с чуть-чуть вздёрнутым носиком. Девушка повернулась спиной к поэту, лицом к книжным полкам. Её светлые вьющиеся волосы кудряшками выбивались из-под шляпки. Стоячий прохладный воздух магазинного зала поколебался от движения молодой красивой фигуры, донеся до Олега тонкий запах духов. Девушка долго и внимательно рассматривала книги на полках, наконец, выбрала какую-то одну небольшую и заплатила за неё у ожившей девицы-кассира. Затем, повернувшись, направилась, было к выходу, но внезапно остановилась, взглянув Олегу в глаза. Их взгляды встретились. Олег не мог отвести своего. Девушка не была красива той классической греко-римской красотой, что выставляется до сих пор за эталон женского совершенства. Чуть-чуть курносый нос, широковатые скулы, немного глубоко посаженные серые глаза. Но глаза в окантовке длинных пушистых ресниц оказались такой неописуемой прелести, что, взглянув на них, Олег словно получил удар электрического тока, парализовавшего его на несколько секунд в буквальном смысле этого слова.
   Девушка подошла к его прилавку и взяла в руки книжицу.
   - Это вы?! - вопросительно - утвердительно проговорила она тихим, приятным по тембру голосом, взглянув на фотографию.
   Олег молча склонил в поклоне голову. Сердце в груди почему-то забилось чаще, а лоб, несмотря на магазинную прохладу, покрыла мелкая испарина.
   - Подпишите мне, пожалуйста, - так же тихо попросила девушка, раскрывая висящую на плече белую сумочку и доставая из неё деньги.
   - Разрешите сделать вам маленький подарок, - Олег уже взял себя в руки и, раскрыв обложку, написал на титульном листе "... от автора с пожеланиями Счастья!". Поставил дату и расписался. Осталось только узнать, кому поэт пожелал счастливых дней.
   - Как вас зовут? - какой-то внутренней интуицией Олег предвидел ответ и уже почти не удивился, когда девушка назвала дорогое ему имя:
   - Вера...
   Они договорились встретиться вечером возле кинотеатра. За час до назначенного срока Олег стал готовиться к свиданию, утюжа свой летний бежевый костюм. Он волновался как мальчишка, два раза обжёгся утюгом, и вышедший из своей комнаты долговязый четырнадцатилетний Андрей наблюдал за отцовскими приготовлениями с неослабленным интересом. Естественно, он обо всём догадался, и ироническая подростковая ухмылка не сходила с его физиономии, тронутой под носом лёгким темноватым пушком.
   - Дад*, вы собрались на парад? - рифмованно сострил юный акселерат, снимая с ушей, маленькие наушники плеера. Глубокомысленный том американского фантаста Гарри Гаррисона он предварительно положил на стоящий рядом в коридоре холодильник допотопной хрущёвской конструкции. Олега иногда мимоходом удивляло сыновье умение делать два дела одновременно: читать американские "фантазмы" и слушать английскую музыку, жевать бутерброд и писать школьное домашнее сочинение, играть с отцом в шахматы, одновременно глядя на экран телеящика. В шахматы он своего "предка" обыгрывал легко и красиво, имея второй взрослый разряд по этому виду спорта. Из других, более динамичных, предпочитал отцовский велосипед, на котором молодцевато раскатывал по городским окрестностям. Школьные сочинения "катал одной левой", хотя и правой рукой. Более того, взяв добрый пример со старшего поколения, Андрей рифмовал какие-то ехидно- сатирические куплеты на актуальные социально-моральные темы. Самая же актуальная вовсе времена тема - Любовь - пока не отражалась на видимой стороне юношеского творчества, но наверняка пряталась под спудом в тайниках горделиво-стыдливой мальчишеской души. До Олега доходили слухи, что неразлучная троица отпрысков более
   * от Father /англ./ - отец - американизм
   раннего дружеского квартета поклонялась расцветающей красоте юной Кристины Горжетской, которая после очередного развода родителей "скиталась" между отцом и матерью, не в силах окончательно примкнуть ни к той, ни к другой стороне. Особенно старался пылкий не по годам Яша Юдкевич. Он чаще остальных двух приятелей провожал Кристину из школы, дарил ей охапки цветов, а по вечерам слонялся возле подъездов домов в противоположных районах города, где периодически проживала дама его сердца. Иван и Андрей в периоды этих любовных вспышек Якова отходили на задний план и ревниво иронизировали над горемыкой, потому что Кристина внешне не реагировала на эти усиленные ухаживания, оставаясь одинаково дружески-приветливой ко всем троим поклонникам-одноклассникам.
   Андрей, по всей видимости, умершую мать помнил очень смутно, почти никогда не заговаривал о ней с Олегом, но выпросил у отца её фотографию и прикрепил кнопками у себя над письменным столом. Такая же точно фотография, но в рамочке под стеклом стояла на столе Олега. Мать часто, по-старушечьи, горестно вздыхала, видя мрачное по утрам лицо сына.
   - Приходила?! Полушёпотом спрашивала мать за завтраком, зная проговорённый секрет сына. Олег молча кивал головой.
   - Жениться тебе надо, сынок, может быть, забудется?..
   - Не хватало нам здесь чужих тёток! - отроческий максимализм выплёскивался из Андрея бескомпромиссными фразами, в которых явно просматривалась его эгоистическая любовь к отцу. - Нам и втроём неплохо живётся, без всяких жён!
   Олег ничего не отвечал на эти заявления. Жилось ему и в самом деле неплохо. Периодически появлялись и исчезали куда-то женщины. Некоторые, правда, иногда позванивали, намекая на возможность новых встреч. Но, услышав пассивные, односложные ответы, быстро соображали и о своём существовании больше не напоминали. Сам же Олег активных действий не предпринимал, заполняя душевный вакуум сочинением стихов о природе. Надежда на оживление умершего с каждым днём безвозвратно исчезала, когда внезапно, без всякой причины, вспыхнула ярким светом после встречи в книжном магазине с девушкой по имени Вера...
   Сперва они бродили по вечерней "централке", забитой полупьяной праздношатающейся молодёжью, которая не стеснялась в выражениях, переговариваясь между собой на бессмертном языке потомков Чингиз-хана. Девушки принимали самое активное участие в переговорах, демонстрируя перед своими кавалерами широкий диапазон исторической лексики. отборную матерную ругань, звучащую со всех сторон в присутствии Веры, даже привычному к провинциальным нравам Олегу слушать было отвратительно.
   - Пойдемте за город, - предложил Олег, и Вера охотно согласилась.
   От центральной Советской улицы до городских окраин прошли всего два-три квартала. Дальше, за железнодорожной насыпью, росла искусственная лесопосадочная полоса, обычное летнее убежище бездомных влюблённых пар.
   Олег и Вера шли по тропинке между железнодорожными путями и лесопосадкой. Июньское неуёмное светило с трудом опустилось за горизонт, но его тонущий свет красными всполохами плескался на западной стороне неба. Жгучий душный день постепенно сменился мягким тёплым вечером. Высокие посадочные тополя лениво шелестели верхушками, словно о чём-то переговариваясь между собой. Невидимый цех кузнечиков приступил к вечерней работе, запустив в дело свои молоточки и наковаленки. В палевом бездонном небе кружили сложный звенящий танец комариные столбы. Опоздавшие ко сну птицы чёрными метеорами проносились над головой и бесшумно исчезали в тополином шелесте. Песчаная тропинка под ногами извивалась жёлтой змейкой в окантовке ещё не тронутых косами полевых соцветий, головокружительно источающих горький травянистый аромат.
   Олег и Вера шли рядом в каком-то обоюдном молчании, что обычно при первой встрече случается очень редко. Девушка, потупив взор, грустно улыбалась про себя, словно забыв о спутнике, а Олег не решался заговорить, интуитивно почувствовав разрушительное действие любого праздного слова. На Вере было надето всё то же бледно-голубое платье, но соломенную шляпку она сняла, уложив свои вьющиеся волосы в красивую прическу. Сбоку причёску украшала необычного вида заколка, на которую Олег сразу же обратил внимание. На чёрном перламутровом фоне сверкал позолотой стилизованный в виде крылатой змейки острый кинжал или меч с почему-то перевёрнутой между крыльями, возле рукоятки, пятиконечной звездой.
   Какая-то неприятная муторная волна подкатила у Олега к сердцу при виде этой заколки. Но через секунду-другую наваждение прошло бесследно, и он даже слегка удивился только что нахлынувшему на него чувству. И тут девушка прервала, затянувшееся было молчание:
   - Прочтите, пожалуйста, что-нибудь из своих последних стихов, если можно?
   Олег ещё раз взглянул на Веру и опять на секунду тот же муторный комок сжал сердце, но мгновенно отпустил, и поэт, настроившись, вдруг отчётливо вспомнил написанное недавно стихотворение. Повторив его в уме, он, отвернувшись от девушки, чтобы не смущать ни ее, ни себя, стал читать куда-то в пространство летнего вечера:
   - Сквозь меня проходит время:
   Век, секунда, вечность, миг.
   Миг небесных озарений
   Как стрела меня настиг
   Открываются пространства,
   Разрушаются Миры.
   Нет земного постоянства,
   Нет безвременной поры.
   И стучат часы надрывно,
   Мчится маятник, гудя,
   Нет в движенье перерыва:
   Старец, юноша, дитя...
   Этот звук царит над всеми
   Божьим гласом среди тьмы.
   Через нас проходит время,
   И идём сквозь время мы.
   Поэт смолк и искоса взглянул на девушку. Та несколько минут молча шла рядом по тропинке, затем остановилась и повернула к Олегу своё лицо. Тот заметил в глазах хрустальные капельки слезинок.
   "С чего бы? - вдруг подумалось Олегу, - ничего душещипательного я не прочитал".
   - Спасибо, - тихо проговорили Верины губы, и девушка отвернулась, словно постеснявшись своих неожиданных слёз.
   Узкая тропинка привела к высокой, старой, довоенной железной насыпи, на которой давно уже отсутствовали рельсы, и которая с двух сторон резко обрывалась разрушенной каменной кладкой взорванного во время войны моста. Под ним проходил оставшийся до сей поры железнодорожный путь. "Разбитый мост" являлся городской достопримечательностью. Зимой с его крутой насыпи скатывались вниз, как с горы, разудалые мальчишки, а летом он служил своеобразной смотровой площадкой, с одной стороны открывался вид на расположенный невдалеке, в низине, город, а по другую - темнели окрестные деревни, окруженные полями, лугами и перелесками среднерусской возвышенности. Чуть правее невдалеке от города отчётливо виднелся пологий холм Голой Горы с куполом белостенного здания музея-церкви, окружённого зеленью садов и старого графского парка. В глубине парка пряталась незаметная с этого места Усыпальница графов Добринских.
   Олег и Вера долго стояли на каменном парапете "разбитого моста" и смотрели вокруг, держась за руки. Если для Олега пейзаж, открытый впереди, оставался знакомым с детства, то для коренной москвички Веры, с её слов приехавшей совсем недавно по распределению мединститута, увиденное представляло интерес новизны. Взгляд её красивых серых глаз в окантовке длинных пушистых ресниц скользил по окрестностям, потом опустился к подножью поросшей густой травой насыпи. От неё вдаль до маленького, окруженного камышом озерца, раскинулся широкий, покрытый высокими цветущими травами луг.
   Что-то на поверхности луга привлекло пристальное внимание девушки. Её рука в ладони Олега вздрогнула и легко, по-змеиному, освободилась от мужских пальцев. Глаза Веры загорелись каким-то странным блекло-серебристым огнём. Она тихо, гортанно вскрикнула и внезапно побежала вниз с крутого склона насыпи, каждую секунду рискуя упасть и искалечиться. Олег хотел, было броситься за ней, но что-то сдержало его естественный порыв, и он, оставшись на парапете, напряжённо наблюдал за удивительным поведением своей новой знакомой.
   Между тем Вера благополучно сбежала с насыпи и на полном ходу влетела в густой травостой. Стебли доставали ей почти до пояса. Её светлый силуэт контрастно выделялся на тёмно-зелёной поверхности луга, и вдруг стал исчезать, словно растворяясь в каком-то чёрном, струящемся снизу вверх потоке, сотканном из множества маленьких крылатых существ, в которых Олег опознал сидевших до вторжения на луговых цветах ночных бабочек. Вера стояла, прижав руки к бокам, а чёрные, похожие на жуков бабочки вились вокруг неё в клубящемся хороводе, с каждым мгновением ускоряющем своё вращение вокруг неподвижной женской фигуры. Скоро Вера полностью исчезла в круговерти порхающих насекомых и, видно по всему, не собиралась вырываться из малопривлекательного окружения, слетевшегося со всего цветущего луга.
   Стоя на мосту, Олег не нал, как себя вести. По логике вещей, он должен был броситься на спасение, но нужно ли спасать человека, явно по доброй воле подвергшего себя то ли нападению, то ли какой-то защите малосимпатичных ночных существ, хрупкая близость которых всегда вызывала у Олега брезгливое отвращение?
   Наконец внизу на лугу чёрная спираль стала заметно раскручиваться в обратную сторону. Сначала освободилась Ерина голова, потом плечи и руки. Словно по чьей-то невидимой команде ночные бабочки снова разлетелись по всему лугу, откуда пять минут назад собрались для исполнения странного танца. Вера не двигалась с места. Олег также почти неподвижно стоял на мосту, хотя желание спуститься всё сильнее охватывало его, но непонятный внутренний барьер сдерживал этот порыв. И тут Вера подняла руки в его сторону:
   - Иди ко мне! - донёсся её далёкий голос. "Иди ко мне!" - громким эхом отозвался он в глубине мозга. Олег не успел удивиться, как какая-то пьянящая волна подхватила его в свои цепкие, неразрывные сети, не разбирая дороги, сбросила вниз с обрыва и понесла к одиноко стоящей посередине луга прекрасной фее с лицом светлого ангела, с улыбкой божества и со сладострастным телом юной гетеры.
   На одном дыхании он промчался сквозь бессильно пытавшиеся задержать его луговые стебли, и кинулся в объятия своей возлюбленной. Они упали и провалились в глубину пахучих трав. Вера целовала пылко и сладостно. Олег почти одним движением стащил с неё платье, под которым не было бюстгальтера, а была большая, полная, нежная грудь с маленькими розовыми сосками. Узкие белые трусики исчезли в мгновение ока где-то в конце стройных сильных ног. Бежевый костюм - краса и гордость поэта, улетел куда-то в луга. За ним последовала рубашка. Таким Олег не помнил себя ещё никогда. Страсть в нём клокотала, бурлила, как вода в кипящем котле. Она готова была разорвать его тело. Два совсем недавно совершенно незнакомых человека вдруг в одно мгновение стали одним единым существом с единой плотью, с единой страстью, с одним желанием насыщения. Они катались по лугу, ни на секунду не разжимая объятия. Вера отдавалась неистово. А Олег никак не мог закончить, соединившись с такой прекрасной, сладостной женщиной. Но закончить, в конце концов, всё же пришлось, и они несколько минут лежали рядом в дурманной неподвижности ночного летнего луга. Потом его пальцы коснулись Вериной руки, и ему вдруг в голову пришла, словно продиктованная кем-то невидимым мысль:
   - Пойдем, искупаемся, - проговорил он в самое ухо девушки.
   Они встали со своего травяного ложа и, держась за руки, нагие и трепетные, двинулись к заросшему камышом озерку. На ночном, глубоком, звёздном небе появилась яркая полная луна. Она вынырнула из-за высоких тополей лесопосадки, и её холодный неподвижный лик отразился в чёрной, похожей на застывший битум воде озерца. Четыре ноги и два обнажённых тела погрузились в эту прохладную черноту, разбив на множество осколков тусклое, жёлтое зеркало отражённого ночного светила.
   Мелкое озерцо на глубине оказалось Олегу по горло. Днём здесь купалась в жару окрестная ребятня. Но менее высокая Вера не доставала ногами до дна и как русалка плескалась рядом со стоящим на песчанике Олегом. Подплыв вплотную, она под водой прижалась всем своим соблазнительным телом, охватив гибкими руками шею Олега. Новая волна возбуждения захлестнула молодого мужчину. Всё продолжалось долго, бесконечно долго, но в конце концов закончилось и это. Они отплыли в разные стороны и опять через некоторое время соединились на тёплом мелководье.
   Луна светила ярко и таинственно. Олег чувствовал под собой гибкое страстное девичье тело, целовал соски упругих полных грудей, целовал мягкие податливые губы, закрытые глаза. Когда он снова закончил свой очередной "забег", то почему-то долго смотрел на нежное со спутанными мокрыми волосами лицо Веры, освещённое призрачным светом полной луны. Он ждал, когда откроются её глаза. Ждал, да так и не дождался. И снова стоны, снова взаимный бурный темп двух не насытившихся друг другом тел, стремящихся к полному изнеможению, но ещё не достигшие его. И вновь остановка, и вновь тихие, словно невинные поцелуи, и вновь закрытые глаза в лунном сиянии...
   Летние июньские ночи коротки. Луна закатилась за насыпь "разбитого моста", а восток окрасился бордовым цветом поднимающегося солнца. Глаза Веры по-прежнему оставались закрытыми, и в свете зарождающегося утра это обстоятельство впервые за бурную ночь зародило в душе Олега смутное беспокойство. И вот из-за его спины по их головам брызнул тонкий солнечный луч. Он затрепетал на ресницах девушки, и они, словно от этого горячего прикосновения, вздрогнули и приподнялись. Дремотная улыбка проснувшегося ребёнка осветила овал лица. Серые глаза отразили солнечное сияние и вдруг испуганно потемнели, увидев над собой взлохмаченную, влажную голову.
   - Кто вы? - вскрикнула Вера, толкая Олега руками в грудь. Тот вскочил как ошпаренный. А она, сев на холодный песок, со страхом и недоумением
   Смотрела на стоящего над ней обнажённого мужчину. Потом она взглянула ему в лицо, и, видно, узнала.
   - Что вы со мной сделали? Я ничего не помню...
   Олег обессилено опустился рядом на колени. Вера заплакала, и вдруг положил ему голову на плечо. Он гладил её по мокрым волосам. Песчинки сыпались ей на грудь, скатываясь дальше по животу к тёмному, покрытому волосиками лобку. И Олега вновь захватило желание. Вера вздрогнула, почувствовав прикосновение.
   - Не надо, - тихо и покорно прошептала она, но поцелуй уже опрокинул её на песок. Вера стонала в объятиях Олега. Глаза её были полуоткрытыми...
   Они стали встречаться каждый день. Вечерами Олег поджидал Веру возле служебного выхода из больницы, где молодая выпускница мединститута проходила ординатуру в хирургическом отделении. Олег не уставал удивляться, как впечатлительная, чувственная девушка пошла в хирурги, где человеческое тело полосуют вдоль и поперёк и даже не каждому мужчине по силам выдержать подобное малоприятное зрелище, а уж молодой и такой эмоциональной женщине, как Вера.... Но Вера отшучивалась, ссылаясь на силу многолетней привычки. Каждый вечер она выбегала на порог служебного входа больницы в лёгком полупрозрачном платье и бросалась в объятия Олега, нисколько не смущаясь любопытных и завистливых взглядов медсестёр и нянечек. Пара гуляла по обросшим соснами склонам Голой Горы, где на высоком берегу реки возвышалась городская больница. Влюблённые страстно целовались, спрятавшись от посторонних взглядов в прибрежных кустах, но на большее не решались, боясь быть потревоженными случайным прохожим. Они терпеливо дожидались полного солнечного захода. У них было найдено уютное местечко в густых кустах дурманного, распускающегося жасмина, вдалеке от тропинок, на самом краю старого графского парка. Олег натаскал с ближайшего, недавно скошенного луга душистого пахучего сена и соорудил уютную постель. Одеяло он приносил с собой в полиэтиленовом пакете. Там же, иногда, оказывалась дефицитная бутылка сухого вина и такие же редкие в "талонное время" шоколадные конфеты. Этими деликатесами "по дружбе" Олега снабжал Артур, наладивший "прямые связи" с молодой театральной буфетчицей. Пластмассовые стаканчики наполнялись слегка пьянящим кисло-сладким напитком, который имел свойство быстро исчезать. Затем нежно-порывистые поцелуи, объятия, ласковый бессвязный лепет любимых губ, гибкое податливое тело под истомлёнными руками, и привычный, и каждый раз, невообразимо по-новому пьянящий ритм до поздней ночи, до полного на сегодня насыщения, с уверенным ощущением, что завтра всё повторится заново.
   В общежитии, где жила Вера, её в такой поздний час несколько раз не пускали, и тогда Олег приводил возлюбленную к себе домой. Она убегала на работу рано поутру, пока не проснулись мать и Андрей. Олег же после бессонной ночи, совершенно обессиленный валялся в постели до полудня, если кто-нибудь из приятелей или коллег по Христианско-демократической организации не развеивал его неурочный сон телефонным звонком.
   Через две недели после их знакомства Олег помог перенести Вере чемоданы из общежития...
   Андрей принял появление "тётки" мрачно и настороженно. На Верины приветствия сумрачно кивал головой и, на всю "катушку" врубал магнитофон. От отца он постепенно стал удаляться всё дальше и дальше. Вечерами допоздна пропадал в компании Ивана, Якова и Кристины. На вопросы отвечал односложно, почти грубо, на что Олег старался не обращать внимания, понимая щекотливость ситуации. Мать же поначалу недоверчиво отнеслась к выбору своего сына, но доброжелательность с ней "снохи" и регулярная помощь по хозяйству растопили материнское сердце вплоть до того, что она стала называть Веру дочкой.
   Наконец Олег представил свою подругу друзьям, собравшимся как-то в июльский вечер у него на террасе. Михаил Шухровский просто и без затеи поздоровался, улыбнувшись своей искренней улыбкой. Артур же, напротив, галантно раскланялся и поцеловал ручку даме, лихо, подкрутив, седеющие усы. Оскар Юдкевич скромно мотнул очкастой головой и, сев в уголок, весь вечер бросал из-под очков на Веру томные, призывно-сальные взгляды. Эти взгляды Олег заприметил сразу и, помня скрытный характер Оскара, понял, что Вера тому очень понравилась, но он никогда в открытую об этом не скажет, а предпримет какой-нибудь в своём стиле "обходной маневр".
   Олег знал о непростых семейных отношениях между Оскаром и Надей, которая за прошедшие со дня свадьбы пятнадцать лет из хрупкой девушки превратилась в толстую сварливую бабёху с крикливым "лужёным" горлом и бесцеремонными манерами. Мужа своего она третировала морально и физически, не останавливаясь перед рукоприкладством. Но если Артур после долгих подобных мытарств с Любой сумел разорвать с ней близкие отношения, то Оскар молча сносил издевательства своей половины, не смея перечить ей ни в чём. Во вдовствующем Олеге Оскар находил благодатно-сочувствующего слушателя сцен из его семейной драмы, рассказанных только лучшему другу под большим секретом. Оскар прекрасно знал, что дальше Олега его "душеспасительные" истории не разойдутся. Сам же болтал про своих друзей, в том числе и про Олега, всякие "новости" на каждом перекрёстке. Пристыдить или утихомирить его было невозможно. Без сплетен он не мог жить, как рыба без воды. Оскар беззастенчиво плёл околесицу, брызжа на собеседника слюной из беззубого после одного меткого удара рта. Передние зубы он не вставлял из "принципа", афишируя свои прошлые "бойцовские подвиги", в основном перед подростками в школе, где он, как известно, пел хором под баян и реал плоскости на чертёжной доске. Ещё одной характерной чертой Оскара являлась скрытая и явная зависть. Он завидовал всем и всему. А особенно своим друзьям. завидовал купленной модной куртке или ботинкам. Завидовал самым мизерным жизненным успехам, естественно, тайно радуясь, а внешне сочувствуя неудачам. Зависть Оскар выражал своеобразно. Он высмеивал тех, кому завидовал, сочиняя про них сплетни и пуская слухи по городу. Конечно же, он завидовал и Олегу, ведь у того вышла книга стихов и неплохо шли дела с публицистикой в демократической газете. А тут ещё появилась молодая красивая женщина, на которую Оська сразу же положил свой сальный глаз.
   Олег с неприятным осадком на душе ждал последствий застольных "пламенных гляделок", и Оскар не заставил себя долго ждать. Он начал с психологической обработки счастливого влюблённого. В беседах по телефону и при непосредственных встречах Оська предупреждал Олега о скорых, грозящих тому бедах от связи с этой девицей неизвестного происхождения и неведомого прошлого.
   - Может у неё трое детей от разных мужей? Почему она тебя с родителями не знакомит, раз у вас всё так серьёзно?
   Тут Оська бил в самое больное место. О своих родителях Вера отзывалась очень неопределённо, говоря, что они работают где-то далеко на севере, а о прошедших годах старалась вообще не упоминать. Она лишь шутливо перефразировала знаменитый ленинский призыв: "Училась, училась и училась..." - и крепко поцеловала Олега в губы, от чего он тут же "обмяк" и ему опять надолго стало не до расспросов. Вера "заводила" его "с пол-оборота".
   Но затем снова накатывались мысли о странном "провале памяти" у подруги в незабываемую для Олега первую ночь их близости на лугу с чёрными бабочками. Какую роль те сыграли во внезапном беспамятном сексуальном порыве девушки к малознакомому мужчине - можно было только догадываться. Но что такой же порыв охватил и поэта, до этого настроенного исключительно романтически - являлось неоспоримым фактом.
   Впрочем, подсознательно он с первых же минут встречи отметил пленительные формы своей новой знакомой... Должно быть, Оскар Юдкевич с ним в этом отношении оказался абсолютно солидарным. Вера с возмущением передала Олегу, как его "лучший друг", встретив её случайно, а может и нет, на улице, предложил сходить в гости к "одному знакомому", выпить вина, поговорить.... А когда Вера категорически отказалась от предложенного плана, стал рассказывать про "развратные похождения" поэта, о том, как жена-покойница страдала от его непостоянства и, может быть, от этого и ушла так рано в могилу. Дальше Вера слушать Оскаровские россказни не стала, а, развернувшись, оставила "правдолюбца" при своём интересе. После этой Оськиной выходки Олег перестал с ним разговаривать и общаться, а сплетник, напротив, развязал окончательно свой длинный язык и плёл про Олега и Веру небылицы по всему маленькому городку.
   Михаил Шухровский обещал набить Юдкевичу морду, после чего трусоватый злослов на время притих, выдерживая тактическую паузу. Так что на митинге за возвращение верующим Голяковской церкви два старых друга-приятеля стояли рядом как два непримиримых врага. Женщина прошла между ними.... И не только женщина...
  
  
   ГЛАВА III
  
   С Евгением Антитиповым - Преображенским договорились встретиться у Олега дома часа через три. Отцу Евгению необходимо было переодеться и уладить кое-какие неотложные дела. Оставшееся трио на рейсовом автобусе поспешило в центральный продовольственный магазин, где с двух часов дня бурно функционировала отдельно огороженная торговая точка. Там шла распродажа горячащих тело и душу напитков.
   В магазине среди пустых прилавков в зарешечённом углу билась злая, крикливая очередь. Только что пробило два часа по полудни, и толстая продавщица в замызганном белом халате в сопровождении двух грузчиков, волочащих из подсобки по ящику водки, вплыла за грязный обшарпанный прилавок. Толпа загудела, требуя начала скорейшей раздачи вожделенного хмельного зелья, бросилась грудью на прилавок, размахивая деньгами и месячными талонами "на водку и ликёроводочные изделия". Откуда-то вынырнул милицейский наряд с дубинками - "демократизаторами" во главе со знакомым христианским демократам угрюмо-злобным полуазиатским капитаном, совсем недавно возглавлявшим кордон на митинге возле церкви. Пострел, несмотря на свой "переходный" возраст, успел поспеть и к началу водочной давки со своими подчинёнными-напарниками, которые за несколько минут навели в жаждущей публике относительный порядок.
   Трое демократов нерешительно стояли в стороне. Вставать в конец длинного людского хвоста не хотелось. К тому же Оскар, не желавший мириться с Олегом, всё время порывался домой, и только гневные взгляды Артура временно сдерживали исполнение его намерений. Артур откровенно хотел примирить двух своих лучших друзей и реально надеялся, что хмельной горячий водочный угар растопит лёд вражды.
   - Здесь толкаться без толку, - скаламбурил Артур, наблюдая за гусеничным продвижением винного змия, - пошли лучше в кабак, там у меня буфетчица знакомая. Пару пузырей даст без разговоров. Разница за мой счёт.
   - Только не надо жертв, - Оскар скривил в усмешке беззубый рот. - Я всё равно не участвую в вашем мероприятии. Мне домой надо, жена ждёт...
   - Подождёт твоя Надежда! Не впервой! - отрезал Артур, прекращая дискуссию.
   Они уже повернули к выходу, когда какой-то явно незапланированный шум возле прилавка снова привлёк их внимание к точке водочной распродажи. В недовольном гуле толпы послышались возмущённые крики.
   - Он здесь не стоял! Почему пускаете без очереди? Милиция! Наведите порядок!
   Знакомый капитан с одним из своих напарников уже тащили под руки из очереди стриженного наголо молодого человека в солдатской защитной рубахе, каких-то немодных, невероятно широченных штанах и "зековских" толстопятых ботинках. На носу у парня торчали круглые очки в металлической оправе.
   - А ну, пошёл вон, морда уголовная! - закричал ему на ухо капитан. - Хочешь снова в кутузку? Враз оформим!
   И подтащив стриженого очкарика к выходу, капитан с ходу огрел его "демократизатором" по лысой шее.*
   Очкарик охнул и вылетел из дверей магазина. Тройка приятелей бросилась за ним. Очкарик им кого-то удивительно напоминал, и они хотели в этом сходстве удостовериться. Но, как ни странно, за дверьми на улице избитого нигде поблизости не оказалось. Парень в очках бесследно исчез, словно растворился во времени и пространстве...
   Недоумённо оглядываясь, приятели перешли улицу. На противоположной от магазина стороне возвышалось покрашенное в ядовито-жёлтый цвет здание центрального ресторана "Встречный", где обычно по вечерам встречалась разнообразная хмельная братия, чтобы надраться, поругаться и в конце концов подраться, потакая своим физиологическим инстинктам. Днём же в ресторане сохранялось относительное спокойствие. Там даже можно было неплохо пообедать. При наличии продуктов питания, конечно.
   *см.повесть "Прокрустово ложе" ч. II, гл. V.
   На обочине возле входа в ресторан стоял матово-белый "Мерседес" с московскими номерами. Он привлекал всеобщее внимание гуляющей публики. Иномарки, да ещё такой категории и расцветки, в их город заезжали очень редко. За рулём "Мерседеса" сидел мордоворот в белой кожаной куртке и чёрных очках. Он явно кого-то поджидал. Когда наше трио подошло к ресторанным дверям, они неожиданно отворились, и из ресторана вышла...Вера. Глаза её прикрывались тёмными очками, и ни один мускул на лице не дрогнул, когда Олег посмотрел на неё в упор. Вера шла не одна. Следом за ней появилась фигура, облачённая в белоснежный смокинг и такую же широкополую шляпу. Фигура вместе со шляпой и высокими каблуками белых лайковых штиблет оказалась вровень с рослой, стройной девушкой. В одной руке, увешанной перстнями, фигура несла белый портфель "дипломат" с позолоченными застёжками, в другой - витую трость с набалдашником в виде змеиной головы.
   На коротком, остром, шакальем носу фигуры красовались солнцезащитные очки в золотой оправе. Фигура эта бывшим стилягам и рок-музыкантам показалась удивительно знакомой, как и тот, исчезнувший бесследно пять минут назад стриженый очкарик. Этот стареющий, элегантный господин, склонный к ношению белых одежд, неприятной стороной всколыхнул их прошлое.
   Вслед за Верой и белоснежным господином на белый свет один за другим вывалились два шкафообразных "качка" в одинаковых "бледнокожих" куртках и традиционных чёрных очках. Вера шла как-то деревянно, механически переступая стройными ногами прямо к белому "Мерседесу".
   Один "качок", забежав вперёд, открыл для неё заднюю дверцу. Вера спокойно села на светлые кожаные подушки. Рядом примостился господин со змеиной тростью. Один из охранников забрался по другую сторону от девушки, второй прыгнул на переднее сидение. "Мерседес" рванул с места и через несколько секунд исчез за поворотом улицы. Господина в белом они все трое, несмотря на прошедшие годы, узнали. Его почему-то нельзя было не узнать даже при совершенно изменённой внешности, даже через четверть века. На белом "Мерседесе" только что увёз куда-то Веру бывший местный хулиган "Вовка-волк".
   Оська Юдкевич ехидно присвистнул, а Олег даже не среагировал на этот вызывающий звук. Взгляд его неподвижно застыл. Он глядел прямо перед собой невидящими глазами. Голова провалилась в глухую пустоту. Мысли и чувства исчезли в этом безвоздушном пространстве. Несколько минут Олег стоял не шевелясь, как манекен.
   - Там сидела Мурка в кожаной тужурке, - сладко промурлыкал Оскар и тут же получил от Артура по шее.
   - Вали отсюда, шкура! - тихо, но твёрдо произнёс Артур.
   - Ну, вы у меня ещё об этом пожалеете, - не решившись ввязываться в драку, злобно прошептал Оська, - умываться станете кровавыми слезами...
   Он повернулся спиной и, продолжая шипеть себе под нос какие-то угрозы, поплёлся в сторону автобусной остановки, сверкая лысиной на затылке.
   Артур дотронулся до плеча Олега. Тот вздрогнул, словно от удара, развернув на друга бессмысленный взгляд.
   - Ну, что, - сказал Артур, - пойдём в буфет?
   В ресторанном буфете они распили на двоих бутылку водки, закусив чёрствыми "позавчерашними" пирожками с капустой. Два "пузыря" Артур прихватил с собой на вечернюю встречу с Евгением Антитиповым. Но один не донесли и "добили" на поломанной скамейке в кустах запущенного городского скверика. В калитку своего дома Олег в сопровождении пьяного Артура вошёл, "слегка" покачиваясь. На скамеечке возле крыльца, о чём-то беседуя с матерью, сидел, поглаживая окладистую бороду, Евгений Антитипов в светлом цивильном костюме. Увидев подгулявшую парочку, мать вскочила со скамейки, всплеснув руками. Таким её сын не появлялся дома с незапамятных времён. Отец Евгений осуждающе взглянул на своих старых друзей, но ничего не сказал, понимая, что сейчас любые слова не дойдут до сознания хмельных демократов. Напротив, у крепко "поддатого" Артура, судя по всему, развязался язык. Но деликатность даже в пьяном виде его всё же не оставляла:
   - Можно я расскажу? - прошептал он на ухо Олегу.
   Олег молча кивнул головой. Соображал он туго. Алкогольные пары на время приглушили боль, разжижили её в своём пьянящем завихрении. Голова кружилась. Лица сидящих на скамейке то расплывались, то снова сливались до знакомых очертаний. Образ Веры утонул в дурманном потоке полузабытья. Её глаза глядели из-за какой-то туманной глубины, притупляя чувство потери.
   - Пойдёмте в дом, - пробормотал Олег и, пошатываясь, поднялся на крыльцо. За ним картонной походкой, притворяясь трезвым перед матерью Олега, двинулся Артур. Замыкал шествие, недовольно покачивая седой головой, Евгений Антитипов. Мать осталась сидеть на скамеечке, горестно сложив на коленях ладони. Присутствие Андрея в доме не прослушивалось. Где-нибудь болтался со своей неразлучной компанией. Вошли в комнату поэта. Олег и Артур плюхнулись на диван. Отец Евгений уселся в кресло рядом с письменным столом. В противоположных углах стола стояли две фотографии: умершей Веры и Веры живой, но сегодня потерянной для Олега, кажется, навсегда. Тут же лежала тетрадь со стихотворными черновиками и ещё одна с прозаической повестью, которая уже была готова к печати в типографии соседнего города. Из каретки пишущей машинки виднелся лист бумаги с напечатанным стихотворением. Антитипов из любопытства прочитал его:
   Два образа сливаются в один:
   Два времени, два мира, два пространства.
   Так мало для слияния причин,
   Так много у реальности коварства.
   Два образа сливаются в один;
   Две женщины становятся единой,
   Как торжество двух равных половин,
   Достигнувших Гармонии Вершины.
   Два образа сливаются в один;
   Вливаются в бездонное сознанье,
   Чтоб, отразившись обликом богинь,
   Глядеть на мир бессмертными глазами...
   Священник задумчиво отложил лист в сторону, вынув его из машинки. И тут его взгляд упал на фотографию юной Веры. Лицо Антитипова мгновенно изменилось. Какая-то тень набежала на высокий открытый лоб. Отец Евгений помрачнел и, взяв в руки фотографию, повернулся к сидящим на диване приятелям. За короткое время прочтения стихотворения Артур успел уснуть, положа голову на диванную подушку. Олег же сидел прямо, глядя перед собой.
   - Откуда это у тебя? - глухо спросил Евгений, протянув Олегу фотографию. Олег словно нехотя повернулся на голос и с почти безразличным видом взглянул на фото.
   - Её звали Вера, - проговорил он.
   - Почему звали? - недобро насторожился Антитипов.
   - Потому что она умерла.... Сегодня... - безразличный тон Олега не изменился.
   - Что ты такое говоришь? Как умерла? - сдавленный голос Евгения заметно дрогнул.
   - Она умерла в моей душе и её увезли на белом катафалке.
   Фраза прозвучала банально высокопарно, но на такую тонкость ни сам Олег, ни Евгений в данную минуту не обратили внимания. Каждый из них погрузился в своё духовное состояние, которое всё же имело единый источник, - молодую женщину с именем Вера. Несколько минут они молчали. Затем Евгений снова задал вопрос:
   - Где вы познакомились?
   - В книжном магазине.
   - Давно?
   - Два месяца назад.
   - Она здесь жила? С тобой?
   Олег утвердительно кивнул. И тут в его опьянённый мозг вдруг пришла простая и естественная в этой ситуации мысль:
   - А что, ты с Верой тоже знаком?
   - Знаком. Вот уже двадцать четыре года, - ответил Евгений. - Она... моя дочь...
   Олег мгновенно протрезвел. Такого оборота он уж никак не ожидал. Он опустил взгляд, ему почему-то стало неловко перед Евгением.
   - Я не знал, - глухо произнёс Олег, - она о тебе ничего не рассказывала, да и фамилия в паспорте у неё другая - Лесина...
   - Это Маши фамилия. Моя для неё казалась неблагозвучной. Хорошо, что ещё Петя не постеснялся...
   - Они с тобой приехали?
   - Да, мы в родительском бараке поселились, но, наверное, будем покупать дом.
   - Есть деньги? Впрочем, что я спрашиваю? Ты же священник. Где пришлось служить?
   - В основном на севере. В двух архангельских храмах.
   - А Вера, значит, с вами не поехала?
   - Ей в институте нужно было учиться. Да и Москву не захотела покидать.
   - Одну оставили?
   - Затмение какое-то нашло. Видно, нечистый попутал?!
   Ведь она богобоязненная у меня была. Послушная. Обещала вести себя достойно. И письма первые годы добрые писала. Приезжали к ней в отпуск. В квартире чистота, порядок. И ни следа мужчин. Я уж стал думать, что святая она у меня. Парней не водит и ни с кем не дружит. Да только с год назад письма прекратились. Матушка поехала узнать. Квартира пустая. Вся мебель вывезена. А в институте дочь встретила. Та какая-то злая, радостная, возбуждённая. "Отрекаюсь, говорит, от вашего христианства. Познала другую религию. Светлую и чистую. А ваше православие на крови людской замешано". Так и сказала. Ну, а я, как передала Маша эти слова её, сгоряча тоже от неё отрёкся, коли она от Господа нашего, Иисуса Христа отреклась. А сейчас каюсь. Нельзя отрекаться от овцы заблудшей. Спаситель за грехи наши на Голгофском кресте смерть принял, а я не захотел чаду своему кровному, но оступившемуся руки спасительной подать. Большой грех за это на мне. Гордыня...
   Евгений замолчал, глядя на фотографию дочери. А протрезвевший Олег чувствовал почему-то себя очень неудобно на мягком диване. Он никак не мог внутренне до конца осознать, что женщина, каждую ночь за эти два месяца отдававшаяся ему в этой комнате, на этом диване, страстная и нежная Вера - дочь друга юности, который старше его всего на шесть лет. А он старше Веры почти на пятнадцать, и только сейчас ощутил возрастную разницу между ними, что раньше ему совершенно не приходило в голову. Ведь он был счастлив, как никогда за многие годы. Был счастлив до сегодняшнего дня. Счастье рухнуло в один миг. Тоска, загнанная ударной дозой алкоголя в глубины души, по мере разрушения этой непрочной хрупкой защиты прорвалась и замутилась с удвоенной силой. Олегу, чтобы снова заглушить тоску, опять захотелось напиться, тем более похмельная голова стала раскалываться с известными многим симптомами. Он вынул из стоящего рядом дипломата оставшуюся нетронутой третью поллитровку, поставил её на стол перед Евгением. Из серванта достал стаканы и наполовину опустошённую Верой коробку конфет. Затем он растолкал спящего Артура. Тот что-то забормотал спросонья, хотел, было снова улечься, но Олег тряхнул его с такой силой, что спящий в испуге вскочил с дивана, ничего не соображая.
   Как по заказу в комнату вошла мать. В одной руке у неё шипела сковорода с жареной картошкой, в другой - тарелка с помидорами, огурцами и хлебом. Уже сообразивший, что к чему Артур стал в предвкушении потирать свои музыкальные пальцы. По-настоящему они не ели с самого утра. Вилки появились из того же серванта. Артур разлил водку по стаканам.
   - Давайте выпьем за победу нашего христианско-демократического оружия в борьбе с мировым и местным атеизмом, - провозгласил он и, е дожидаясь поддержки, опрокинул свою дозу в рот, крякнул и захрумкал огурцом. Олег последовал примеру приятеля. Водка ворвалась в голодный желудок, обожгла его и через минуту, соединившись с прежней, полурассосавшейся, мягко, но властно ударила в мозг, заглушив головную боль и прижав в угол расползавшуюся тоску.
   Отец Евгений к своему стакану не притронулся, и на недоумённый вопрос Артура просто ответил:
   - Вы же забыли про пост, ребята. Завтра Преображение Господне.
   - Согреши, батюшка, десять лет не виделись. Пригуби окаянную! - Артур после выпитого вошёл в раж.
   - Правда не могу, совесть не позволяет, - Евгений отодвинул в сторону стакан. Потом опять надолго замолчал, наблюдая за жующими картошку полупьяными приятелями. Когда сковорода оказалась очищенной, и Артур вышел на крыльцо покурить, Евгений Антитипов снова заговорил, обращаясь к Олегу.
   - Куда же она сегодня уехала и с кем?
   Олег горько усмехнулся и назвал Евгению имя, о которого благообразное лицо священника передёрнулось, как от удара. Потом отец Евгений схватил свой полный стакан с водкой и залпом выпил его. Когда пахнущий перегаром и табаком Артур вернулся после перекура, он застал пьяного Евгения Антитипова, уткнувшегося седой головой в плечо горестного Олега. По щекам священника текли слёзы...
   В эту ночь Олег засыпал тяжело. От выпитого кружилась голова и немного подташнивало. Беспамятство сна навалилось на него тяжёлой тушей, подминая под себя. Ему хотелось слиться с тяжестью забытья, погрузиться в него, растворить в нём горькие вспышки тоскливой бессонницы. Но та всё вновь и вновь рожала в мозгу образ вторично потерянного счастья - образы двух женщин, двух любимых лиц, таких разных, и так удивительно похожих друг на друга. Он метался в полузабытьи по ставшему вдруг таким широким дивану. Двухмесячное еженощное присутствие рядом податливого, трепетного женского тела, полуприкрытого только тонкой ночной рубашкой, по первому зову позволяющему делать с собой всё, на что способно воображение, возвратило чувство мужской уверенности в себе, постепенно утраченной за годы вынужденного одиночества. Но прошлый день моментально разрушил этот островок житейского уюта и внутренней уравновешенности. Гнусная, полузабытая фигура в белом смокинге влезла в его жизнь, вырвав из сердца Веру и Высшую Справедливость.
   Мрак, в конце концов, поглотил его, и он заснул под утро, устав от сосущего кошмара вчерашней реальности. Утренняя реальность оказалась ещё кошмарнее.
  
   ГЛАВА IV.
  
   Его разбудил телефонный звонок. Олег вскочил с кровати, сомнамбулически, полубессознательно двинулся в коридор, где на тумбочке надрывался телефон и, подняв трубку, произнёс традиционное, инертное: "Да".
   - Олег! - захрипела трубка еле узнаваемым голосом редактора демократической газеты. - Ты спишь?! Ничего не знаешь? Горбачева от власти отстранили! Чрезвычайное положение ввели!
   - Кто? - глупо пробормотал Олег, туго с похмелья соображая, но через секунду смысл сказанного дошёл, и неприятное, сосущее чувство подкатило к горлу.
   - Быстрее одевайся и в редакцию, есть срочное задание, - сказал редактор, и короткие гудки заверещали в мембране.
   Он оделся машинально, кое-как побрился электробритвой и включил радиоприёмник, настроенный на радио "Россия", но станция молчала, шипя магнитными разрядами. Тогда он закрутил ручку настройки и отыскал "Маяк". "Маяк" вещал монотонным дикторским голосом:
   "... и идя навстречу требованиям широких слоёв населения о необходимости принятия самых решительных мер по предотвращению сползания общества к общенациональной катастрофе, обеспечения законности и порядка, ввести чрезвычайное положение в отдельных местностях СССР на срок шесть месяцев с 4 часов утра по московскому времени 19 августа 1991года..."
   В голове стояла пустая, серая, туманная муть. Олег зашёл на кухню. За столом сидели Андрей и мать. Оба не сказали ему ни слова. Андрей был, тих и угрюм. Он молча пил чай из большого бокала. Мать, очевидно, понимая состояние сына, неслышно встала из-за стола и, шаркая домашними тапочками, вышла в коридор. На пороге кухни она горестно вздохнула.
   Кусок не лез в горло. Хлебнув из стакана остывший чай, Олег вернулся в свою комнату. Оцепенение постепенно проходило, сменившись на быстрые действия. Он завернул рукописи законченной и ещё недописанной повести в полиэтиленовый пакет, плотно обмотал свёрток изоляционной лентой, вышел в сад и быстро в дальнем углу зарыл рукописи. Затем схватил спортивную сумку и побежал в редакцию.
   Улицы города по виду ничем не отличались от обычного будничного дня. Люди шли куда-то по своим делам, толпились возле продовольственных магазинов. Разговоры велись, как обычно, вокруг приобретения съестного. Только кое-где слышались одобрительные реплики в связи с указами о чрезвычайном положении. Горбачева ругали в основном пожилые с планками на пиджаках, мрачные мужики. Молодёжь занималась поисками спиртного.
   ... Редактор встретил Олега сумрачным взглядом уставших глаз.
   - Иди в горсовет. Там партийно-хозяйственный актив срочно собирается, может быть, успеем, репортаж напечатать пока... газету не закрыли...
   На столе у редактора в пепельнице громоздилась гора свежих окурков. Рядом стопка исписанных листков бумаги. Дым сизыми клочьями висел в редакторском кабинете...
   В вестибюле здания горсовета стоял прохладный полумрак. Сидящая перед входом за столом пожилая вахтёрша недобро взглянула на вошедшего Олега, критически оценивая его демократически - джинсовый покрой одежды.
   - Вы куда? - грузно поднялась она со стула.
   - На актив, - Олег слегка затормозил перед столом.
   - Посторонних пускать не велено.
   - Я из газеты, - Олег вынул из бокового кармана редакционное удостоверение и, раскрыв его, сунул под нос вахтёрше.
   Вид официального документа, видно, успокоил стража в юбке, и она с облегчением снова села на своё насиженное место. Корреспондент поднялся по лестнице на второй этаж и, приоткрыв дверь, вошёл в зал заседаний. Зал был наполнен городскими партийными руководителями всех рангов. Несмотря на Указ Российского Президента о расформировании производственных коммунистических парторганизаций, те функционировали на предприятиях в ещё более активном ритме. На лицах партфункционеров наблюдалось радостное возбуждение. Сдержанно улыбаясь, за стол президиума уселись Валерий Пиявин и Бронислав Мошкин. Их появление зал встретил одобрительным гулом и дружескими аплодисментами. Видно по всему, здесь собрались соратники по борьбе с нарождающейся демократией, и сегодня они получили шанс выигрыша, почувствовали кровавый запах победы.
   Валерий Пиявин придвинулся к микрофону. Зал притих, предвкушая...
   - Товарищи! - вдохновенно заговорил в микрофон партийный начальник, - как вы знаете, сегодня советского руководство объявило о введении в стране чрезвычайного положения. Это событие имеет эпохальное значение для судеб нашей Родины. Пора навести в государстве порядок, который подорвали так называемый "плюрализм" и так называемая "гласность". Хорошо, что это вовремя осознали наши высшие руководители. Ведь дело почти дошло до развала Великого Союза, до превращения его в колонию империализма, который предпринимает отчаянные попытки подорвать мощь нашей страны, нашей армии, нашей родной коммунистической партии, нашего дружного советского народа. И, надо признаться, кое-что западному империализму, несомненно, удалось. По окраинам страны то и дело вспыхивают межнациональные конфликты. Наша армия ошельмована и потеряла часть своей боеспособности. Буржуазная пропаганда раскинула свои паучьи сети в так называемой "демократической прессе", где целенаправленно действуют агенты влияния, подготовленные ЦРУ и другими капиталистическими спецслужбами. Эти агенты проникли во все сферы нашей повседневной жизни. Они ратуют якобы за "свободу" мнений, за "обмен информацией", за "права человека", а на деле подрывают устои нашей сложившейся за многие десятилетия жизни при развитом социализме. Пора с этим кончать! Агенты влияния есть в каждом городе. И у нас их предостаточно. Они даже основали здесь свой подрывной листок и безнаказанно растлевают умы горожан. Но теперь пришло наше время!
   Чрезвычайное положение даёт нам право разоблачить агентурную империалистическую сеть влияния. Растлители ответят за свою гнусную деятельность!
   - Собакам - собачья смерть! - раздался сбоку визгливый женский крик. Олег повернул голову. Эльвира Пройдохо в патриотическом порыве вскочила с места, держа над головой руку в пионерском салюте.
   - Ура! - закричали одни функционеры. Другие вежливо захлопали в ладоши.
   Олегу стало страшно и отвратительно до физиологической тошноты. Он больше не мог присутствовать на этом вампирском шабаше и встал, чтобы уйти. И тут его заметил зоркий глаз Валерия Пиявина.
   - Что здесь делает этот демократ? - крикнул он в микрофон. - Кто его впустил? Вон из зала!
   Зал по - стервячьи развернув назад головы, заулюлюкал и засвистел. Под свист Олег захлопнул за собой дверь.
   Дома его ждал нетерпеливый Артур.
   - Нужно ехать в Москву, - заявил он, дохнув на Олега свежим пивным ароматом. - Слышал, что там происходит? Танки ввели. "Белый дом" брать штурмом собираются. А народ на защиту идёт, баррикады строит. Поехали в столицу, здесь нас всё одно прихлопнут. Ведь там всё решается!
   Олег стал собираться в дорогу. Раздумывать и в самом деле не приходилось, особенно после услышанного на коммунистическом активе. И тут его сборы заметила мать.
   - Не пущу! - закричала она не своим голосом. - Убьют тебя там! Погибнешь! Сын у тебя! Пожалей его и меня - старуху! Как мы будем без тебя?
   Мать кричала, плакала, причитала. Ей стало плохо с сердцем. Она цеплялась трясущими руками за сына, заслоняя ему выход из комнаты. Объяснять ей что-либо было бесполезно, и Олег в отчаянии уселся на диван.
   - Ну вот, председатель христианских демократов попал под домашний арест, - не удержавшись, горько съязвил Артур, когда приступ материнского страха несколько утих, и мать, всхлипывая, ушла к себе в комнату под присмотр молчаливого Андрея.
   - Как бы этот домашний арест скоро не превратился в лагерный, - продолжил мысль сам "арестованный" и коротко рассказал другу об услышанном на "активе".
   - Наших обзвонить надо. Собраться нужно. Заявление написать, - в Артуре проснулся политический деятель. Он вытащил из кармана записную книжку и выскочил в коридор к телефону, но через минуту вернулся назад, разочарованно разведя руками:
   - В эфире подозрительная тишина. Кажется, ваш телефон, господин председатель, отключён от центральной линии. Придётся обегать коллег пешим ходом. Если не вернусь - коммунистом меня не считай...
   Артур исчез, а Олег уселся за написание обещанного редактору репортажа. Но дело шло медленно. Мысли уходили в сторону, в недалёкую, но и не близкую столицу, где сейчас решалась судьба России, да и, пожалуй, будущего всего мира. Сумеет ли выстоять ещё слабая, не успевшая окрепнуть российская демократия. Земля опомнится от кошмарного бреда гонки вооружений, готового в любой момент испепелить цветущую планету. Победят путчисты, и тогда, в конце концов, сбудется пророчество Апокалипсиса, и исчезнут люди в испепеляющем пламени. Атомная кнопка в руках гибнущих подлецов может оказаться роковой...
   ... Чтобы не расстраивать мать, Олег незаметно сунул листы с написанным репортажем вызванному в коридор Андрею. Тот юркнул за дверь и убежал в редакцию. Через полчаса вернулся и доложил, что возле запертых редакционных дверей на стуле сидит милиционер с автоматом. Репортаж возвратился автору и тут же был сожжён во дворе.
   Олег метался по дому как тигр в клетке. Он не мог, не хотел оставаться пассивным статистом этой драмы, возможно, завершающей трагедию Великой Страны, Великого Народа, отданного на откуп силам Зла, что семьдесят лет рядились в овечьи шкуры лживого равенства и братства, под прикрытием которых по-волчьи беспощадно рвали на куски каждого, в чём-то несогласного с ними, и сейчас, чуя неизбежную гибель, развязавшие свой последний и решительный бой. Агонизирующий хищник мог ещё впиться в горло и, сдохнув сам, задушить последнюю жертву, юную российскую Свободу.
   Старый волк ещё силён. Он сбросил овечью шкуру. Он оскалил затупившиеся клыки. Он власти без драки не отдаст. А что драка будет, Олег не сомневался. Он не сомневался, что уже давно в горкоме составлены "чёрные проскрипционные" списки, где его имя и фамилия стоят в числе первых на интернирование, а может, и того хуже. Ведь у него большой "антисоветский стаж". На протяжении многих лет его регулярно вызывали в местный отдел КГБ, где напоминали о прошлых "грехах" перед властью, с обещанием строгого наказания "в случае, если обнаружатся факты..."
   Сейчас фактов набралось предостаточно, перестройка связала репрессиям руки. Теперь кровавые руки развязаны. Они чешутся в нетерпении...
   Безропотно ждать, когда за ним подъедет "чёрный воронок", Олег не мог. Но и сделать ничего конкретного тоже не представлялось возможности. Мать лежала в соседней комнате на кровати, держась за сердце. В самом деле, оно у неё болело или это был тактический приём слепой материнской любви в новой попытке уберечь, таким образом, сына от неприятностей? Но этим обстоятельством Олег был связан как психологическими путами. Он бродил по дому, дожидаясь возвращения Артура. Артур задерживался. День склонялся к вечеру. Олег уже начинал терять терпение, когда входная калитка хлопнула, дверной звонок коротко звякнул. Олег открыл дверь. Артур привёл с собой художника Илью Кротова и барда Виталия Щиткова.
   - Остальных не застал дома, - коротко и почему-то многозначительно сообщил гонец.
   Илья меланхолически пощипывал небольшую чёрную курчавую бородку и задумчиво щурил тёмнокарие с поволокою глаза. Художник он был талантливый, но обременённый многочисленным семейством и алиментами, большую часть свободного времени растрачивал на поиски денежных халтур для латания дыр в своём бюджете. Творчеством занимался урывками по ночам, но всё равно из-под его утомленной кисти выходили достаточно зрелые полотна. Несколько картин художник подарил поэту, и они украшали комнату Олега задумчивостью среднерусских пейзажей. Висели здесь и "композиции" раннего Антитипова с дарственными надписями автора, тем самым, создавая радостную гармонию между реализмом и абстракционизмом.
   Виталий Щитков, в противовес Илье, оказался каким-то нетерпеливо-возбуждённым. Он, как и Олег, не мог усидеть на месте - всё время вскакивал с дивана, нервически расчёсывая перед зеркалом светлые, длинные, волнистые волосы. Неизвестно для чего, скорее по привычке, он принёс с собой гитару и пытался в промежутке между расчёсыванием что-то наиграть на своём рабочем инструменте, но возбуждение не давало ему сосредоточиться, и через несколько минут повторялся прежний маршрут к зеркалу.
   Дверной звонок снова известил о чьём-то прибытии, на секунду неприятно отозвавшись в душе хозяина дома лёгкой мутью страха. Но на пороге под светом закатного солнца стоял Михаил Шухровский в любимом чёрном костюме и такой же чёрной, застёгнутой на все пуговицы рубашке. В руках Михаил держал светлый кожаный портфель.
   - Кто нибудь пришёл? - деловито спросил Михаил, проходя в дом.
   Все впятером расселись за столом в центральной комнате. Михаил из портфеля вытащил на белый свет две бутылки водки.
   - Может, без неё сегодня обойдёмся? - Олег решительно убрал спиртное под стол, - с пьяными легче расправиться, больше оснований.
   - Они и так основания найдут, пьяные мы будем или трезвые, - Артуру не терпелось приложиться к горячительному, и он искал оправдательные аргументы. - Да и что это за доза - две бутылки на пятерых, по стакану на каждого... Тоскливо на душе, ведь... Сам понимаешь...
   - Ну, а если, не дай бог, путч победит, так и будем горькую хлестать, пока не арестуют?! Малодушие это!
   - надо действовать! - Виталий вскочил из-за стола, пятернёю поправляя и без того приглашенные волосы.
   - Ты что, предлагаешь горком, что ли взорвать? - слегка ухмыльнулся в бороду Илья Кротов.
   - Ну, горком не горком, а теракт можно один провести, в назидание, - Михаил Шухровский пристально взглянул на Олега стальными глазами. - Есть возможность.
   - Ты это серьёзно? - Олег не поверил своим ушам. - Докатились демократы христианские! Бомбы будем швырять или из обрезов палить? Во имя Иисуса Христа?
   - Господь милостив, - перекрестился Михаил, - простит наши прегрешения. Тем более, не людей мы станем взрывать, а сатанинского идола. А это богоугодное дело.
   - Об истукане говоришь?!
   - А то о ком же? Я, как узнал о перевороте, сразу же решился. Давно одну штуковину для "пахана" приготовил, да как-то недосуг было.
   И Михаил, наклонившись, достал из портфеля похожий на большой аэрозольный баллон металлический цилиндр.
   - Гремучая ртуть, порох и нитроглицерин - разнесёт чучело до полного диалектического материализма - в пыль. Кусок бикфордова шнура вставляем в эту щёлку, поджигаем и через двадцать секунд постамент кристально чист, а вокруг на асфальте по периметру тонкий слой бронзовой трухи, которая легко сметается и отправляется на переплавку.
   - Радужная картина, - саркастически усмехнулся Олег, - а ты не подумал, что при нынешних событиях, милицейский пост возле идола поставят, для охраны от таких героев, как мы?
   - Как не подумать. Подумал. Но тут нужен отвлекающий манёвр всей нашей доблестной группы. На другой стороне площади горком комсомола. Пока вы бьёте в нём стёкла, а милиция безуспешно гоняется за вами по скверу в ночной тиши, я совершаю теракт. Остаток ночи проводим в известном вам молельном доме баптистов. С ними я договорился. А завтра - утренним поездом в столицу, на подмогу демократии. Устраивает вас план?
   - Уголовщина какая-то, - покачал курчавой головой Илья, - я в ней не участвую. Сдался вам этот памятник. Пусть себе стоит он каши не просит...
   - Каши он, конечно, точно, не прости. И сам по себе никакой угрозы для нас с тобой не представляет, - Олег говорил, нервозно перебирая край скатерти на столе, - но это не просто памятник какому-то человеку - это памятник целой эпохе, эпохе насилия, массовых убийств, тотальной подлости, тотальной лжи. Это памятник Антихристу, посланцу Сатаны. И пока миллионы его дубликатов стоят на площадях наших городов, Россия не встанет с коленей и не возродится, как богатая мирная, христианская страна. Этот памятник - символ чёрной сатанинской Власти. Власть агонизирует, она пошла на открытый путч, значит, конец её близок. Пусть основная борьба происходит в столице, но и здесь, в провинции, мы должны показать местным правителям, что их бесконтрольное всевластие кончилось. И мы должны уничтожить символ этого всевластия - памятник тому, кто стал воплощённым образцом лукавства, ненависти, коварства, обмана; воплощением зла. Господь благословит нас на эту ночную акцию!
   - Красиво излагаешь, прямо как на митинге. Почти убедил. Ладно, присоединяюсь. Только, чур, я "на шухере" стою, в случае облавы - свистну. Илья Кротов иронически улыбнулся, пощипывая бородку. Хотя он и дал формальное согласие, весь его вид выражал полнейшее неприятие задуманного. Здравый житейский смысл всегда отличал действия художника-пейзажиста. Виталий Щитков, напротив, с ярко выраженным энтузиазмом влился в ряды заговорщиков-террористов. Он даже вдохновлено исполнил под гитарный аккомпанемент куплет из очередной белогвардейской песни:
   - Марш вперёд! Друзья в поход!
   Белые гусары!
   Звук лихой зовёт нас в бой!
   Так поднимай, брат, чары!
   Артур Горжетский уцепился за последнюю строчку, и сопротивление Олега было окончательно сломлено. "Чары" подняли за успех "безнадёжного дела", как "остроумно" провозгласил перед возлиянием Артур.
   Оставшееся время до "часа Х" маленькими рюмками "растягивали процесс" и слушали по приёмнику радио "Свободы", где корреспонденты, не скрывая тревоги, вели прямые репортажи из российского "Белого дома", окружённого живым кольцом его защитников. Комендантский час в Москве не соблюдался. Путчисты после своей нелепой пресс-конференции никак не могли решиться на штурм. Российский президент издал один за другим несколько указов, поставивших "советское руководство" вне закона. Армия колебалась, некоторые подразделения даже перешли на сторону демократии. Судьба Горбачева оставалась неясной. Путч явно бездарно затягивался и шёл не по сценарию затеявших его авантюристов. Но всё могло в любой момент повернуться внезапно и трагически.
   В первом часу ночи, чтобы усыпить бдительность матери, Олег стал громко и демонстративно прощаться с остальными заговорщиками. Те гуртом протопали по коридору и затаились на террасе. Хозяин захлопнул входную дверь, зашёл в свою комнату, выключил свет и уселся на диване.
   Тёмная тишина обрушилась на него как ослепление. Комната потеряла предметные очертания, жалась в один чёрный пульсирующий комок с едва уловимым светлеющим контуром окна, прикрытого тяжёлыми занавесками. За окном стоял такой же непроглядный мрак. Фонари на улице давно уже перегорели, кроме одного возле дома секретаря горкома. Его далёкий тусклый отсверк слегка разбавлял непроглядную тьму, царящую вокруг и внутри Олега. В круговерти событий прошедшего дня образ Веры поблёк и словно отступил куда-то на задний план сознания. Но сейчас в глухой темноте ночи её лицо, как на экране, вспыхнуло перед ним. Он явственно видел каждую чёрточку ставшего дорогим лица. Вера грустно улыбалась, но глаза её почему-то оказались закрытыми, как в ту памятную "луговую" ночь. Затем образ стал меняться неуловимо и пластически, словно переливаясь в другой полузабытый сосуд, а из того обратно в первый. Умершая Вера снова возникла из небытия, и опять растворилась в нём, превратившись в своего живого двойника.
   Кто-то тронул его за плечо. Олег очнулся от наваждения. Над ним, дыша лёгким перегаром, возвышался контур силуэта Артура Горжетского. Силуэт прошептал в самое ухо: "Час пробил". Олег встал с дивана и почти на цыпочках, стараясь не скрипеть старыми половицами, вслед за Артуром выбрался по коридору на террасу. Спортивную сумку, собранную ещё днём, он прихватил с собой. На террасе их поджидала остальная компания. Чёрными призраками вынырнули из дома, и вдруг Олег, на правах хозяина шедший впереди, возле самой калитки наткнулся на какого-то человека. От внезапного столкновения холод испуга пронёсся по всему телу, но тут человек показался ему удивительно знакомым, даже родным.
   - Андрей, ты, что здесь делаешь? - зло зашипел на сына отец. - Немедленно домой, спать!
   - Я с вами, на подмогу, - сдавленно-просительно забасил отрок, доставая из кармана джинсов какой-то вилкообразный предмет. Предметом оказалась большая несуразная рогатка.
   - Даже сейчас не можешь без своих шуточек, - не на шутку рассердился Олег, - сказал же - немедленно домой! И чтобы бабушку не разбудил! Понял!
   Понуро опустив голову, несостоявшийся "мальчиш-кибальчиш" побрёл в сторону крыльца, а боевая группа вышла на "тропу войны" и, скрываясь за придорожными кустами, направила свои стопы к центральной площади для совершения теракта против памятника вождю мирового пролетариата. Впереди теперь шёл высокий кряжистый Михаил Шухровский с большим портфелем в руке. За ним, подозрительно оглядываясь по сторонам, двигался Илья Кротов. Следом, гордо приподняв белокурую голову, вышагивал Виталий Щитков с неизменной гитарой в руках. Артур и Олег замыкали ночное шествие. К счастью, ведущие к площади улицы, по которым проходили заговорщики, освещались по-советски безобразно. Вокруг стояла напряжённая безлюдная тишина. Окна в домах тоже не светились, даже собаки почему-то притихли. Несколько раз замыкающему Олегу чудилось позади что-то похожее на подозрительный шорох. Олег останавливался и всматривался в ночную тьму. Но слышался лишь лёгкий шелест полуночного летнего ветерка на верхушках деревьев, и ничего подозрительного не просматривалось на десяток шагов относительной видимости.
   До площади добрались без происшествий и незаметно рассредоточились в скверике возле горкома комсомола. Посередине ярко освещённого заасфальтированного, украшенного клумбами роз площадного пустыря на двухметровом пьедестале возвышался одетый в бронзовое демисезонное пальто громадный гулливероподобный монстр с пустыми бельмами глаз, слепо смотрящих в глубокую, тёмную пустоту, и указывающий туда же тяжёлой ручищей.
   "Вот куда нас звали и продолжают звать. Во тьму", - подумалось Олегу. Сердце у него стучало неровно, весь организм охватила какая-то зябкая дрожь, хотя ночь выдалась достаточно тёплой. Он несколько раз глубоко вдохнул ночной воздух, пытаясь успокоиться. Но удавалось плохо. Возле памятника маячили две милицейские фигуры с дубинками и пистолетными кобурами на боках.
   - Ну, я пошёл в обход, - тихо прошептал Михаил и, несмотря на объёмный портфель, неслышно канул в темноту. Остальные расползлись по скверу в поисках камней. Но, как на грех, никаких метательных предметов поблизости не оказалось. Через несколько минут вся боевая четвёрка вернулась в исходную точку ни с чем.
   - Нужно было булыжники с собой прихватить, - огорчённо прошептал Виталий. Гитару он оставил в кустах и теперь снова соединился с ней.
   - Булыжник - оружие пролетариата, а мы из другой социальной группы, - Артур и здесь остался верен себе.
   - Всё, я улетучиваюсь, - облегчённо вздохнул Илья, - не по нраву мне эта авантюра, да и жена ждёт, наверняка не заснула.
   Он стал тихо пятиться назад, когда над головами раздался какой-то короткий летящий свист, и стекло на втором этаже комсомольского здания с дребезжащим звоном известило о чьём-то метком попадании. Ещё несколько секунд и снова после хлопка и рассекаемого ночного воздуха другое окно разлетелось на множество осколков, сверкнувших в мертвенном свете фонарей секундной радугой.
   - Рукой так не швырнёшь, - удивлённо пробормотал Артур, - только из какой-нибудь пращи или...рогатки...
   - Андрей! - воскликнул догадавшийся Олег, - ох и получит он у меня! Подслушивал под дверью, пока мы совещались...
   Услышав звон разбитых стёкол, постовые милиционеры встрепыхнулись от полудрёмного состояния и, дружно выхватив дубинки, бросились на звук.
   - Бежим! - сдавленно выкрикнул Артур. Но убежать они никуда не успели. Внезапно кусты раздвинулись и в лица заговорщиков брызнули ослепляюще - яркие лучи карманных фонарей.
   - Не двигаться! - раздался резкий начальственный голос, - вы арестованы!
   Из кустов на ослепших демократов-террористов выскочили тёмные фигуры в милицейской униформе. В одно мгновение всем четверым руки умело закрутили за спину. Щёлкнули наручники. Короткими, но чувствительными пинками кованых сапог их заставили двинуться по аллее сквера к стоящему на обочине мрачному с потушенными габаритными огнями, но очень знакомому по очертаниям "чёрному воронку". Их впихнули во тьму его зева. Хлопнули дверцы. Мотор завёлся. Их повезли.
   И привезли во внутренний двор городского отдела внутренних дел. Арестованных "выгрузили" и под присмотром милицейского наряда, во главе со знакомым старослужащим капитаном повели для "оформления" в дежурную часть. Капитан подбадривал бредущих тычками и окриками:
   - А ну, шагай веселей, наймиты империализма! Отдемократились теперь навсегда! На лесоповале вас научат Родину любить!
   За пластмассовой прозрачной перегородкой "дежурки" кроме ответственного майора на дерматиновом диванчике сидели милицейский подполковник - начальник ГОВД и двое штатских субъектов в хорошо отутюженных серых костюмах с одинаковыми стандартными физиономиями. Кем являлись эти стандартные молодцы, догадаться было не трудно.
   Милицейский наряд обыскал арестованных, выложив на стол дежурного бумажники и документы. Принесли спортивную сумку Олега. Из неё вытащили несколько десятков экземпляров книги "Пульс Вселенной", электробритву, дюжину яблок "белый налив", складной зонтик и свитер. Дежурный майор не спеша, проверял документы, сверяя их идентичность со стоящими перед ним. Наконец, формальности закончились, и арестованные предстали перед начальником милиции. Подполковник сурово взглянул на четверых демократов-террористов и брезгливо поджал жёлтые от табака тонкие губы:
   - Как же вы додумались бить окна в горкоме комсомола? Взрослые люди, интеллигентные на вид, а докатились до хулиганских выходок!
   Арестованные молчали, потупив взгляды. Они уже в "воронке" договорились молчать и не отвечать на любые, даже самые невинные вопросы.
   - Олег Станиславович! - вступил в разговор один из штатских, очевидно, старший по званию, - вот вы, известный в городе человек, поэт, журналист, председатель демократической организации - разве вы не понимаете, что в связи с чрезвычайным положением в стране действует более жёсткие меры правопорядка. И то, что было допустимо ещё два дня назад, стало неприемлемо сейчас. Ваша организация распущена, газета закрыта в связи с её подрывной деятельностью против Советской власти. Вы все оказались вне закона, и мы имеем право, интернировать вас, на основании постановлений Государственного комитета по чрезвычайному положению. А вы ещё пытаетесь устроить какие-то тайные акции протеста против законной власти.
   - Мы ваш ГКЧП не признаём! - нарушил обет молчания Олег. - Это вы творите беззаконие, а не мы! Немедленно отпустите нас, если впоследствии не хотите крупных неприятностей!
   - Ах, вы ещё обещаете нам неприятности! Самонадеянно, Олег Станиславович. Поверьте, неприятности будут только у вас и у ваших партийных коллег. И гораздо крупнее, чем вы можете себе представить. Уж об этом мы позаботимся, будьте уверены. Кроме всех прочих государственных преступлений, список которых в скором времени вам предъявят, вас обвинят ещё в групповой попытке взорвать памятник Владимиру Ильичу Ленину, что является глумлением над историческими ценностями народа.
   - Вы тут о глумлении над ценностями народа не рассуждайте, - недобро усмехнулся Олег, - ваши коммунистические сотоварищи их крушили без жалости, одни развалины от церквей остались. А эти статуи никакого художественного значения не представляют. Не грех и рвануть, чтоб не маячили на каждом углу...
   Стоящий рядом Артур толкнул Олега плечом. Олег сообразил, что начал проговариваться. Сообразили это и комитетчики.
   - Значит, признаётесь в попытке взрыва памятника? - как-то радостно воскликнул старший.
   - С какой это стати?
   - Ну, тогда, что же вы делали в сквере возле площади в третьем часу ночи?
   - Гуляли! Разве запрещено? Или у нас в городе введён комендантский час?
   - А стекла, кто бил в горкоме комсомола?
   - Нам откуда знать? Может быть, хулиганы, какие?!
   - Ну, ладно, хватит ваньку валять, господа демократы-преступники! - резко вмешался начальник милиции, - сейчас вы во всём признаетесь. Под тяжестью вещественных доказательств.
   - Введите арестованного! - крикнул подполковник куда-то за пластмассовую перегородку.
   Злобно-злорадный капитан втолкнул в дежурную часть Михаила Шухровского со связанными за спиной руками. Следом сержант внёс его большой кожаный портфель...
   На них "слегка размяли" "демократизаторы", а затем по одному растолкали в пустые камеры. "Утром разберёмся!" - зловеще обещал злобный капитан. От ударов дубинками у Олега болели не только мышцы спины, на которой "упражнялись" экзекуторы, но и, казалось, все внутренние органы. Сдерживая рвущиеся с губ стоны, Олег попытался прилечь на голые деревянные нары, отполированные десятками его предшественников. В КПЗ он попал впервые в жизни, но ничего любопытного и занимательного в этом новом опыте не находил. Особенно после "обходительных" манер хозяев "заведения". Когда привели Михаила, церемонии были отброшены и арестованным показали кое-какие "методы воздействия". "Только самые распространённые", - как сообщил начальник. "Могут быть и другие, более утонченные..." "Попались - отвечайте за содеянное".
   Да, попались они классически. Наверняка за ними следили от самого дома. Хорошо ещё Андрея не поймали. С его рогаткой. А то бы мать хватил двойной удар. Но и одного вполне достаточно...
   Весь остаток ночи Олег даже не вздремнул. Высоко в зарешечённом грязном окошке наступило пасмурное дождливое утро. Олега никто не беспокоил, на допросы не вызывал. Только один раз, в середине дня, отверстие в двери со скрежетом приоткрылось, и в него просунулась мятая алюминиевая миска с холодной пшённой кашей и такая же убогая кружка, наполовину заполненная мутной, тепловатой бурдой без вкуса и запаха.
   Олег, давясь, съел "пайку" и кое-как улёгся на нары, погрузившись в болезненное отупление приговорённого. На душе повисла муторная тоска. Час проходил за часом, а вокруг стояла давящая, зловещая тишина. Ничего хорошего она не сулила. Ы вечеру его опять "покормили", не изощряясь в кулинарных деликатесах. За решёткой сыпал мелкий осенний дождь. измученный неведением и затихающей побойной болью, он снова долго не мог заснуть, но в конце концов усталость навалилась на него мраком беспамятства, и он провалился в глубокую расщелину небытия...
   ... Его разбудил металлический лязг открываемой двери. В камеру ввалились злющий капитан в сопровождении двух сержантов. Капитан был одет как-то странно. Серый милицейский мундир, кроме погон, был украшен ещё голубыми петлицами со "шпалой" в нижней их части. Лысую голову прикрывал плоский, защитного цвета картуз. На синем околыше горела яркая красная звезда. Широченные галифе заправлены в грязные нечищеные сапоги, покрытые какими-то бурыми пятнами. В руках, заляпанных такими же пятнами, капитан держал два допотопных нагана. Наганы сильно воняли порохом. Сержанты, одетые также несуразно, как и их начальник, держали наготове старинные трёхлинейки.
   - Ну, вставай, сука вражья! - скрежеща от ненависти зубами, проскрипел капитан, - каюк тебе настал! В распал сейчас пойдёшь! Выходи, падло!
   Капитан махнул двумя наганами. Сержанты подбежали к сидящему на нарах и прикладами трёхлинеек вытолкали из камеры в коридор. Ноги не слушались, свинцово прилипали к полу. Капитан шёл впереди косолапой походкой. Сзади толкали прикладами в спину сержанты. Вышли во внутренний двор отдела. На лицо упало что-то мягкое и холодное, и тут же тонкой струйкой потекло по щеке. Снег. Летом снег! Хлопья падали на грязный асфальт, на яркую зелень окрестных деревьев, на крышу здания ГОВД. На стене возле окна второго этажа прикреплён громкоговоритель "колокольчик". Он внезапно захрипел, поперхнулся и, выдав несколько заключительных аккордов какого-то бравурного марша, известил бодрым голосом Левитана:
   - Обращение государственного комитета по чрезвычайному положению к народам Советского Союза: "Дорогие товарищи! Сегодня, 21 августа 1991 года, на всей территории нашего многочисленного государства установлен режим чрезвычайного положения. Формальное сопротивление кучки продажных политиканов, связанных с местными мафиозными структурами и находившихся под долларовым покровительством мирового империализма, окончательно сломлено. Так называемый "президент России" и его окружение сегодня ночью арестованы. Их ожидает суровый, беспощадный суд народов. Сейчас армейские части и представители, компетентные органы заняты поисками и разоблачениями укрывшихся от возмездия многочисленных агентов влияния, врагов советского народа, называющих себя "Демократами". Они пытались за деньги западных монополий развалить нашу великую, могучую державу, чтобы сделать её сырьевым придатком капиталистического мира, а гордый советский народ - рабами буржуазии. Беспросветное, полное лишений, нищенское существование ожидало бы народы наших республик, если бы было суждено сбыться коварным замыслам империалистов и их здешних приспешников, обученных на курсах "агентов буржуазной пропаганды" под крылышком западных спецслужб. Они, к сожалению, расплодились по всей нашей необъятной стране. Они проникли во все учреждения, заводы, школы, больницы, детские сады, ясли. Они создали свои микропартии, выпускали свои газеты, где расписывали прелести жизни при капитализме и открыто поносили советский строй. Они хотели, чтобы наш народ отказался от социалистического выбора, чтобы он попался на их крючок в яркой заграничной упаковке. Они надеялись на глупость нашего народа. Но напрасными оказались эти надежды! В стране нашлись люди, взявшие на себя смелость пресечь коварные планы мирового империализма. Они взяли на себя ответственность за судьбу Советского Союза, за судьбу наших граждан. Но судьба эта и в собственных руках советского народа. Чтобы жить лучше, нужно в первую очередь очиститься от грязи, проникшей в наш организм. Пусть будет пущена кровь, много крови, но вместе с ней из нашего больного тела выльется буржуазная грязь. Её смоет благодатный дождь социалистического очищения, и мы больше никогда не допустим этой грязи даже на порог нашего общего дома, имя которому - Советский Союз! Честные граждане Страны Советов! Повсеместно разоблачайте агентов империализма! Выполняйте свой гражданский долг!
  
   ГКЧП. Москва. 21 августа 1991 г.
  
   - Понял, мразь, как оно всё повернулось, - со злорадной ухмылкой проговорил, повернувшись, капитан. - Ух, теперь и натешимся мы! Ух, и настреляемся вдосталь! А ты, гад "цереушный", шагай к своим дружкам - жмурикам до вонючей демкучи!
   И, сообразив, что нечаянно сострил, капитан радостно загоготал. Процессия после небольшой задержки двинулась дальше за оперативные гаражи к железобетонному забору, окружавшему милицейский двор. Возле забора в лужах крови неподвижно лежали какие-то люди. Подойдя в сопровождении конвоя поближе, приговоренный узнал лежащих. Это были его друзья. Все четверо с застывшими лицами- масками, с открытыми мутными глазами. На лица падал летний снег. Падал и не таял. Напротив, возле гаражей, стояла кучка людей живых. И тоже знакомых. Они улыбались, о чём-то оживлённо переговаривались между собой. Они излучали радость, кроме одного. Он сумрачно стоял чуть в стороне, понуро опустив курчавую с залысинами голову в тяжёлых роговых очках. Один из троих весельчаков - маленький толстый человечек, увидев появившуюся процессию, мило улыбнулся идущему посередине и подтащил поближе свой громадный "атташе-кейс". Золотым ключиком открыл его и вытащил наружу какой-то короткий трёхногий предмет. Ножки легко выдвинулись, и предмет обрёл форму фотоштатива. Человечек укрепил штатив на асфальтовой площадке и снова засунул в портфель свои маленькие ручонки и извлёк огромных размеров маузер с оптическим прицелом. Маузер не спеша, укрепился на штативе, стволом в сторону забора. Другой из весёлой троицы - элегантный тип в белом крахмальном френче, светлой фетровой шляпе и белых лайковых сапожках вытащил рукой, украшенной перстнями, из кармана френча длинный чёрный цилиндрический патрон и, сверкая фиксами на передних зубах, вставил патрон в казённую часть маузера. Затем отступил назад, опираясь на трость, сделанную в виде ядовитой змеи. Оставшийся третий - мордастый, тучный человек, стриженный под "бобрик", подошёл к укреплённому на штативе оружию, жестом руки отогнал конвой и злого капитана, а потом, глядя в оптический прицел, навёл маузер прямо в грудь стоящему возле стенки. Порывшись в боковом кармане дорогого мундира, он достал сложенный вчетверо лист бумаги, на котором стояла хорошо различимая надпись "Приговор-диагноз". Мордастый развернул лист и, дальнозорко отставив его от себя, громко прочитал:
   "На основании постановления ГКЧП от сего дня, сего месяца, сего года о разоблачении и уничтожении "агентов влияния" вы, как разоблачённый агент мирового империализма приговариваетесь к смерти через... ишемическую болезнь, стенокардию, инфаркт миокарда. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит".
   И после небольшой паузы мордастый, повернувшись к лысовато-курчавому очкарику и указуя на него толстым пальцем проговорил:
   - Привести приговор в исполнение!
   Очкарик вздрогнул как от удара, но покорно, сутулясь, подошёл к фотоштативу и, не целясь, засунул свой дрожащий палец в отверстие спускового крючка.
   - Улыбнитесь, сейчас вылетит птичка! - засмеялся мордастый и махнул рукой. Очкарик нажал на гашетку. Яркая огненная вспышка ослепила стоящего возле стены. В сердце ударил и застрял там тупой, чёрный гвоздь. Вспышка погасла, сменившись красным горячим туманом. А следом - тьма...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
   "ЭРА БОГОРОДИЦЫ"
   ГЛАВА I
  
   Металлический лязг открываемой двери развеял тьму. Тусклый свет пробился сквозь ресницы. Глаза медленно, как бы нехотя открылись, измеряя взглядом пространство. Пространство камеры оставалось неизменным. Он лежал всё на тех же нарах и постепенно стал понимать, что расстрел состоялся во сне. Чёрная, похожая на гвоздь пуля в сердце растаяла, как кусочек льда, не оставив ни щепотки боли. Он жив. Счастье бытия вдруг наполнило его до основания. С этим трепетным чувством он повернулся к открываемой камерной двери.
   В камеру зашёл сам начальник милиции в сопровождении капитана. капитан оказался не злющий, а добрый, с ласковой ленинской улыбкой на полуазиатском лице. И начальник излучал свет и радость всем своим мужественным существом.
   - Олег Станиславович! - радостно воскликнул начальник, - Вы свободны! Простите нас великодушно за то, что вчера произошло. Не разобрались мы. Допустили преступный просчёт. Даже рукоприкладство. Виновные будут строго наказаны! - и подполковник погрозил кулаком переставшему улыбаться, побледневшему капитану.
   Олег поднялся с нар, поправил спутанные волосы и провёл рукой по колкой двухдневной щетине. Начальник предупредительно пропустил его вперёд. Капитан отдал честь.
   - Ваши вещи вы получите у дежурного. Там можете и побриться, а мы пока освободим ваших друзей, - с душевной теплотой в голосе сказал начальник.
   Олег в сопровождении трепещущего капитана прошёл в дежурную часть. При его появлении дежурный старший лейтенант вскочил из-за стола и почти вытянулся "во фрунт", растянув лицо в улыбке.
   "В честь чего такие почести?" - подумал Олег и вдруг догадался: "Путч лопнул". А служаки среагировали мгновенно, ощутив в арестованных будущее начальство. Пока он брился и умывался в ухоженной милицейской ванной комнате, в дежурке появились остальные освобождённые. Им тоже стала понятна причина столь внезапных перемен. Они тоже умылись и побрились, кроме бородатого Ильи Кротова. Получили документы, вещи и дружной, весёлой компанией вывалились из отдела внутренних дел.
   Над городом светило тёплое летнее солнышко. Гонимые лёгким ветерком по голубому небу плыли пушистые облака. Зелень листвы дышала влажной прохладной свежестью после вчерашнего долгого дождя. Казалось, природа умылась, очистилась от грязи долгих-долгих кровавых лет. Весь мир словно возродился заново, как в первый день Творения стал светлым и благостным. Возможно, им это только виделось после более чем суточного пребывания в мрачной тюремной тьме, но ощущения наполнялись реальным содержанием, как наполняются свежим воздухом свободы, задыхающиеся от смрада лёгкие многомиллионного народа. Господь смилостивился над грешной страной, он дал ей Освобождение от власти Антихриста. Строчки, рождавшиеся в эти минуты в голове Олега, к вечеру сложились в стихотворение:
   Просветление после дождя,
   Очищение после горенья.
   Сила Божия - как вдохновенье,
   Как Творение Первого дня.
   Ты - сверканье небесных вершин,
   Ты - святая и чистая Благость.
   Счастлив я, что во мне ты осталась,
   Как движение грешной души
   Счастлив я, что во мне ты живёшь
   Просветлением, радужным светом.
   Сила Божия, будешь ответом
   На обман, сатанинскую ложь.
  
   Когда возбуждённая компания освобождённых христианских демократов вышла на центральную улицу, то внезапно столкнулась со странным зрелищем. Прямо по середине дороги, стараясь не сходить с белой разметочной полосы, вышагивала небезызвестная пенсионно - пионерская активистка Эльвира Пройдохо с большим трёхцветным российским флагом в руках. Как английский гвардеец, Эльвира перед каждым шагом плавно тянула свою старческую ногу в стоптанной туфле, при этом выкрикивая вдохновенным, юношеским голосом: "Да здравствует демократия! Борису Николаевичу Ельцину - слава! Долой КПСС!"
   Идущие по обоим тротуарам прохожие с любопытством поглядывали на одинокую демонстраншу. Некоторые ехидно улыбались, показывая на Эльвиру и на замеченных невдалеке оторопело замерших, только что весело возбуждённых друзей.
   - Присоединяйтесь, молодые люди! - рядом раздался чей-то удивительно знакомый голос. - Все настоящие демократы должны быть в едином строю, под одним флагом.
   Олег и его приятели оглянулись. В нескольких шагах от них, опираясь на свою "собачью" трость, стоял Владлен Анатасович Врыжин. Он мило улыбался, всем своим видом выражая дружеское расположение к недавним идеологическим противникам.
   -С провокаторами дела не имеем! - ответил за всех Олег и, не вдаваясь в излишние дискуссии, двинулся в противоположном от движения Эльвиры направлении. Остальные потянулись следом. Им нужно было собрать координационный совет и согласовать резолюцию по поводу прошедших событий. Да и вообще, известить своих родственников о благополучном возвращении после внезапного суточного исчезновения...
   А через три дня все они стояли в пикете перед красностенным зданием горкома КПСС после указа о роспуске коммунистической партии. Утро стояло солнечным и по-летнему тёплым, и тем удивительнее было появление Бронислава Кондратьевича Мошкина в тяжёлом зимнем пальто и в меховой треухе, заменившем, наконец, его неизменную широкополую шляпу. Через плечо у партийного работника висели большие валенки с новыми галошами, а в руках вместо "атташе-кейса" - цветастый узелок с торчащим горлышком кефирной бутылки. Похудевшее, опавшее лицо с чёрными провалами под глазами выражало фатальную покорность судьбе. С промежутком в минуту-другую появился Валерий Пиявин. Он нарядился в поношенную серую фуфайку, старые солдатские брюки-галифе и стоптанные кирзовые сапоги. За спиной Пиявина красовался потёртый тяжёлый рюкзак, а на голове - "ленинская" кепка с пуговицей.
   Увидев, что вход на место многолетней праздничной службы перекрыт пикетчиками, бывшие партийные руководители безропотно уселись на скамеечку перед входом, сложив рядышком в кучку принесённые с собой манатки, и стали ожидать появления милицейских чинов для опечатывания горкомовских помещений. Три дня перед этим руководители палили на заднем дворе кое-какие бумаги, и потому от них за версту несло горелым, серным ароматом. Пиявин из кармана фуфайки достал смятую пачку папирос "Беломорканал" и, угостив своего партийного товарища-подельника, глубоко затянулся, выпустив из ноздрей две широкие паровозные струи дыма. В две затяжки выкурив папиросу, Пиявин бросил окурок себе под ноги и, плюнув на него, смачно раздавил кирзачом. У Мошкина папироса несколько раз тухла. Он дрожащими пальцами чиркал спичками о коробок. Но спички ломались, загорались неохотно, тут же гасли и в конце этой бесплодной борьбы недокуренная папироса полтела в сторону урны. По осунувшемуся личику Бронислава Мошкина, не догадавшегося снять шапку, текли ручьи пота, и он вытирал их тёплым мохеровым шарфом.
   Демократические пикетчики, видя, что насильственной попытки прорваться в здание бывшего горкома не ожидается, покинули свой пост и тоже мирно уселись гурьбой на противоположную скамейку, во все глаза, разглядывая странно разодетых коммунистов, воняющих гарью.
   - Никак в Сибирь собрались, на лесоповал?! - тихо сказал Артур сидящему рядом Олегу.
   - Похоже на то. Уверены, что с ними расправятся так же, как они собирались расправиться с нами. Логика классовой борьбы по марксистско - ленински. Вовка Ульянов примирения не предполагал, - и Олег махнул рукой в сторону стоящего на площади к ним спиной памятника вождю мирового пролетариата.
   И вдруг, словно откликаясь на этот жест, громко, дрожащим голосом заговорил Мошкин. Он обращался к Пиявину:
   - Зря вы, Валерий Вениаминович, меня не послушались и не убрали эту статую ещё месяц назад. Не вписывается она в архитектурный ансамбль и художественной ценности не представляет. Давно ей пора на переплавку. Лет сорок уже стоит.
   Пиявин сначала удивлённо взглянул на своего товарища, потом, сообразив, что к чему, так же громко провозгласил:
   - Да была бы моя воля, хоть сейчас свалил этого урода!
   Демократы разинули рты от удивления. Михаил Шухровский даже присвистнул. Свист растворился в тёплом утреннем воздухе, сменившись обоюдной длительной паузой. И тут догадливый Артур Горжетский разрядил вакуум. Легонько ткнув Олега в бок локтём, он поднялся со своего места и, сделав серьёзное лицо, сказал, обращаясь к сидящим напротив:
   - Есть возможность отличиться, товарищи. Я тут в коридоре лестницу-стремянку приметил и рядом пару гвоздодёров. Судьба каждого - в его руках, - философски добавил Артур.
   Пиявин и Мошкин переглянулись, дружно вскочили со скамейки, сбросили на неё свои "сибирские утеплители" и наперегонки кинулись к горкомовским дверям. Артур пошёл за ними для "присмотру". Через несколько минут тяжёлые дубовые двери снова приоткрылись, и сквозь них, пыхтя от натуги, протиснулись партруководители, волоча на себе высоченную лестницу-стремянку. Следом появился наигранно серьёзный Артур с двумя гвоздодёрами в руках.
   Пиявин и Мошкин подтащили стремянку к пьедесталу, с трудом водрузили её стоймя, так что верхняя перекладина оказалась почти у плеч бронзовой статуи. Затем, отобрав у подошедшего Артура гвоздодёры, с двух сторон стали карабкаться вверх по лестнице.
   Пикетчики, чтобы не упустить уникальное зрелище, подошли поближе к месту событий. Увидев ползущих по лестнице людей, к памятнику приблизились также с десяток любопытных прохожих.
   Они задрали вверх головы, наблюдая за действиями городских руководителей. Руководители карабкались всё выше и выше, пока не долезли до самой верхотуры. Здесь у Мошкина, очевидно, закружилась голова, и он двумя руками уцепился за перекладину, едва не уронив гвоздодёр. Пиявин же, подав пример энтузиазма, широко размахнувшись, ухнул по лысому черепу своим гвоздодёром. Бронзовый затылок получил глубокую вмятину, но голова устояла. Тут, видно, пришёл в себя Мошкин и почти без замаха слабо тюкнул вождя по макушке. Вождь и на это раз устоял.
   - Толку от вас мало, Бронислав Кондратьевич! - донёсся с вышины глас Валерия Пиявина, - никакого дела нельзя доверить. Неумёха вы. Смотрите, как нужно работать!
   И, иллюстрируя свои слова, Пиявин со скоростью молотобойца заколотил по лысине Великого Учителя и Гения всех времён и народов. Пиявин бил по голове с каким-то отчаянным, фанатичным остервенением, и паяная четверть века назад после удара молнии громадная голова не выдержала натиска. Старый пай лопнул. Трещина расширилась. Круглый, косоглазый, усато-бородатый шар, нехотя отделившись от туловища, рухнул вниз на ступеньки постамента и покатился, подпрыгивая по ним, к ногам собравшейся внизу публики. Раздались аплодисменты. А Пиявин и Мошкин, как цирковые акробаты, только что выполнившие под куполом смертельный трюк, дружно раскланялись зрителям.
   Рядом с Олегом раздался гитарный перелив. Это Виталий Щитков, и сегодня не расставшись со своей гитарой, запел, уловив торжество момента, песню Игоря Талькова:
   - Кончен бал, погасли свечи,
   Не успевшие поджечь
   Всю планету, и не вечным
   Оказался красный меч,
   Пропитавший кровью землю
   Невиновной стороны,
   Что бельмом сияла белым
   В чёрном глазе сатаны.
   _______________________
   Сатана гулять устал,
   Гаснут свечи, кончен бал.
   ________________________
   И на площади на Красной,
   На которой дьявол жил,
   Перестанут поджигаться
   Те, кого допёк режим.
   И слетит Шароголовый
   С пьедестала прямо в ад
   И ему там черти новый
   Мавзолей соорудят.
   ________________________
   Партработники перепугались
   И наделали в штаны.
   Все, ребяты, - отплясались
   На балу у сатаны.
   У чертей на сковородках
   Будете, как караси,
   Лихо вжаривать чечётку
   За предательство Руси.
   _________________________
   Сатана гулять устал,
   Гаснут свечи, кончен бал.
   ___________________________
   С новой эрой вас, Господа!
  
   ГЛАВА II
  
   Воскресная футбольная встреча заканчивалась полной победой команды, за которую играли Олег и Артур, над партнёрами Оскара Юдкевича. Оскар в футбол играл плохо. По полю бегал, натужено, тяжело. К тому же, снимая перед игрой очки, он переставал чётко ориентироваться, часто "зевал" мяч, близоруко вертя облысевшей головой, но упорно, старательно "топтал" травяной газон городского стадиона, где любители футбола каждое воскресенье собирались на бескомпромиссный бой, вразнобой разделяясь на две команды. После известной ссоры Оскар перестал здороваться с двумя своими бывшими друзьями и при предматчевом разделе всегда уходил в команду соперников Олега и Артура. Те же играли постоянно вместе, хотя и на разных линиях. Олег, как и Оскар, "цементировал" оборону. Артур же, несмотря на свой "переходный" возраст и приверженность к горячительным напиткам, сохранил поистине юношескую реакцию, приличную стартовую скорость и неплохую футбольную технику, с которой он иногда изрядно "перегибал" и начинал "водиться", вызывая недовольство партнёров по команде. Но в этот день Артур забил несколько красивых мячей, Олег "чистил" на задней линии почти без ошибок. Соперники, в конце концов, прекратили сопротивление и, снова превратившись в старых хороших знакомых, вместе с победителями дружно возвратились на трибуну, где оставили свою одежду, моментально забыв радость победы и горечь поражения. Оскар, надев очки и трикотажные брюки, тут же вскочил на свой допотопный скрипящий велосипед и, на прощание, одарив Олега из-под очков мрачным, злым взглядом, укатил домой, гремя поношенными колёсами. На этот взгляд Олег не обратил никакого внимания. Подобные сверлящие, штопорные "уколы" в последнее время при редких встречах на улице или на футбольном поле Оскар бросал на Олега постоянно, не делая ни малейшей попытки заговорить.
   Олег и Артур тоже переоделись и, распрощавшись с приятелями-футболистами, немного усталые, но полные бодрого спортивного заряда, отправились к открытому плавательному бассейну, расположенному невдалеке от стадиона, чтобы, по привычке, искупаться после игры. Хотя уже стоял сентябрь, летнее тепло не уходило, и вода в бассейне оставалась ещё достаточно сносной для купания. Артур был вообще большой любитель поплавать чуть ли не до первых морозов. Олег на такие подвиги не решался и обычно наблюдал за гусарством закалённого ныряльщика с асфальтированного берега. Но в тот день вода в бассейне не вызывала холодного озноба, и оба приятеля вдосталь наплавались, наполняя разгорячённые тела прохладной радостью бытия. Потом, обсыхая, сидели на берегу, обсуждая последние события в городской политической жизни.
После сокрушения памятника вождю его преданными соратниками тот поутру вместе с отлетевшей головой куда-то бесследно исчез. Но, откровенно говоря, демократы мало интересовались судьбой низвергнутого идола. Олег, как лидер городской христианско-демократической организации, подал свою кандидатуру на освободившийся пост мэра города, и вот уже почти две недели он через день ездил в областной центр для компьютерного тестирования и собеседований с представительной республиканской комиссией. Как ни странно, конкурентом его на этот пост оказалась небезызвестная переродившаяся "демократка" Эльвира Пройдохо, вступившая с Олегом в интеллектуальную борьбу. Но рейтинговые показатели Олега оказались выше, и утром в понедельник он поедет для последнего собеседования...
   Слух о почти назначенном мэре разнёсся по городу. Многие при встрече уже заранее поздравляли Олега, но начались и телефонные звонки с угрозами. А три дня назад, в четверг и в пятницу, он вообще получил по почте два "загадочных" письма. В первом оказалась плотная красная картонка с приклеенным бумажным гробом, из которого виднелась фотография Олега в полный профильный рост. Через день на бумажке, вложенной в конверт, кто-то печатными буквами нацарапал: "Ты ещё не сдох, падло?". Подобным "пламенным приветам" Олег не удивился. Он предполагал некие похожие выходки своих врагов, но уж раз ввязался в драку, отступать не приходилось. Нужно биться до победного... "Гробовые" письма легли на подоконник, в общую кучу, /сжечь надо было, сжечь!/ и забыл о них до разговора с Артуром. Да и теперь вспоминал с иронической улыбкой: "Шизофреники вяжут веники, параноики рисуют...гробики..."
   Разговор перекинулся на поиски пропавшей Веры. В больнице, куда в первую очередь обратились Олег и отец Евгений, сказали, что от Веры по почте пришло письмо с заявлением о расчёте по собственному желанию. Но за трудовой книжкой она не приходила. Милиция по заявлению Евгения Антитипова разыскивала "Вовку-волка" и его белый "Мерседес", но как всегда поиски оказались безуспешными. Видно по всему, банда основательно "легла на дно", пока всё не утихнет. Но для Евгения и Олега найти Вовку-волка стало делом принципа и чести. Ни тот, ни другой отступать и успокаиваться не собирались. Завтра отец Евгений уезжает в Москву. Может быть, там что-то прояснится. К тому же, у него масса организованных дел по ремонту церкви. Когда назад вернётся - неизвестно. Должно быть, в середине октября?
   Ещё с полчаса поговорили о том, о сём. Подсохли на тёплом сентябрьском ветерке и стали собираться по домам. Артуру нужно было подготовиться к вечернему спектаклю в театре, а Олег обычно после футбола отдыхал возле телевизора. Махнув на прощанье рукой, Артур двинулся в свою "хрущёбу". Олег же отправился сто раз исхоженным, знакомым путём в родные пенаты. Он шёл по центральной улице лёгкой спортивной походкой, накинув на плечо ремешок сумки с футбольным реквизитом.
   Вокруг царствовал голубой сентябрьский день. Тёплое, мягкое солнышко переливалось чуть тронутой позолотой зелени деревьев. Бездонный небесный аквамарин искрился нескончаемым радостным светом. И улица почему-то наполнилась не злыми, как обычно, а улыбающимися лицами. На площади над зданием мэрии трепетал трёхцветный российский флаг, всё ещё поражая своим необычным коленкором глаза, привыкшие на этом месте видеть однотонный кровавый лоскут.
   Олег прошёл ещё несколько шагов и вдруг остановился поражённый. В одно мгновение весь мир удивительно переменился. Словно с глаз была сброшена пелена, и окружающие краски природы ярко, как в стереофильме насытились невиданной сочностью и колоритом. Каждый листик, каждую веточку, будто кто-то обвёл рейсфедером: так контрастно и чётко выделились они на фоне звеняще-хрустального небосвода, раздвинутого до невероятных вселенских пределов, над головой стоящего на площади изумлённого человека. "Гул мироздания, музыка сфер, хорал поднебесья" - ах, если бы эти сравнения хоть приблизительно передали те ощущения восторга и ужаса, полёта и падения, счастья и бесконечного горя, на несколько прекрасных минут заполнившие всё существо Олега Гунина. "Откуда это?" - подумалось ему. /Если б он знал?../ "Что со мной?/Если бы кто ответил?../ Но он не знал и ему никто не ответил... Он сделал шаг в новом измерении, и тут сияющая хрустальная сфера захлопнулась, как сосновая крышка гроба. Тяжесть и муть навалилась на него каменной глыбой обморока. Голова закружилась, и он чуть не потерял сознание и чуть не свалился прямо тут, посередине площади у опустевшего постамента. Резкая перемена в состоянии была потрясающей. Свет померк. Тёплый день превратился в промозглую ночь. Цветущая жизнь закачалась на изломе смерти. Ад торжествовал победу над раем. Сатана ударил по щеке Христа...
   До дома Олег добрёл как пьяный, почти ничего не соображая. Дверь ему открыл Андрей и, взглянув на лицо отца, испуганно отстранился, освобождая проход. Не раздеваясь, Олег зашёл в свою комнату и упал на диван. Потолок тут же навалился на него давящим прессом, а при повороте головы улетел куда-то в поднебесье, измельчав до размера спичечного коробка. Потом снова помчался сверху вниз с намерением раздавить лежащего в лепёшку. Олег закрыл глаза. Голова включилась в муторный карусельный круговорот. "Господи, что же это?" - вопрос бился на краю тёмного сознания пойманной в тиски птицей. Кто-то вошёл в комнату. Олег с трудом открыл глаза и еле узнал взволнованную мать. Та подошла к дивану и что-то сказала. Слов Олег не разобрал. Он только услышал свой тихий голос: "Всё в порядке. Я посплю немного". Мать недоверчиво взглянула на сына и всё-таки ушла, не затворив за собой дверь. А Олег снова закрыл глаза, и вихрь тёмной горловой пучины затянул его в свой водоворот на дно жуткой адской спирали...
   ...Оскар Юдкевич нажал на гашетку маузера. "Вовка-волк" раздвинул пасть в зверской улыбке. Валерий Пиявин и Бронислав Мошкин дружно зааплодировали. Эльвира Пройдохо радостно вознесла руку в пионерском салюте. Из ствола маузера вылетела чёрная, длинная, похожая на гвоздь пуля. Она летела, заливисто свистя и вращаясь. На лету у неё впереди вдруг выросло раздвоенное, острое длинное жало с ядовитой каплей между язычком. Змеиная пуля легко пробила тонкую, прозрачную преграду, окружавшую Олега, и острым штопором ввинтилась в грудь, в незащищённое человеческое сердце...
   Олег проснулся от этой пронзительной ядовитой боли. Всё тело сотрясала дрожь, голова кружилась, сердце билось в бешеном темпе и, казалось, сейчас прорвёт диафрагму груди, выскочит наружу, разлетевшись на крошечные хрупкие осколки. Диван под проснувшимся ходил ходуном, словно его сотрясали беспрерывные толчки землетрясения. Лежать на нём было невозможно. Олег, превозмогая дрожь и головокружение, с трудом поднялся на слабые немеющие ноги и машинально взглянул на стоящий рядом на тумбочке будильник. Часы показывали половину четвёртого утра. Торшер кто-то предварительно оставил включённым. Скорее всего, мать, почувствовавшая неладное со здоровьем сына. Она же сняла с него кроссовки и прикрыла одеялом. Подушка оставалась маленькая, диванная. За окном выл ветер, и по стёклам очередями бил ночной осенний дождь. А ведь днём стояла чудесная солнечная погода.
   Дрожь, головокружение, сердцебиение не проходили. Нужно было что-то предпринять. Ну, а что ещё в такой ситуации предпримешь, кроме вызова "скорой помощи"? На слабых трясущихся ногах, поддерживая себя руками за уходящую от прикосновения стену, Олег выбрался в коридор, включил свет и, еле сняв телефонную трубку, набрал номер "03". Долгие длинные гудки. На противоположном конце к телефону не подходили. Наконец, раздался щелчок, и сонный женский голос пробормотал: "Скорая слушает".
   - Сердечный приступ, - с трудом сказал Олег в трубку.
   - Фамилия, имя, отчество, год рождения, адрес, - женский голос немного оживился.
   Олег проговорил свои данные, чувствуя, что вот-вот упадёт возле телефона.
   - Ждите, сейчас выезжаем, - успокоил его голос, и трубка коротко запищала.
   Путь назад в свою комнату, оказался не менее трудным. Олег прилёг на диван. Постепенно муть и сердцебиение уменьшились, но совсем не исчезли, а стали похожими на неисправный мотор, работающий на холостом ходу с перебоями и секундными остановками. Такое состояние Олег испытывал первый раз в жизни. Он...почувствовал сердце! Раньше оно трудилось словно помимо своего хозяина, и присутствие стучащего комочка он ощущал, лишь приложив ладонь к левой стороне груди. Сейчас "комочек" сам ударял в грудную клетку, настойчиво напоминая о своём болезненном присутствии. Образ чёрной змеиной пули из повторенного "камерного" сна не развеивался даже после жуткого пробуждения, и в одурманенном мозгу стал почему-то переплетаться с подложными "гробовыми" письмами, настойчиво соединяясь в одну логическую связь. Связь эта вела в непонятный для Олега мир, который он всегда считал воплощением неуёмной человеческой фантазии, совершенно не имеющий ничего общего с реальной действительностью. Всё его существо отвергало немыслимое соединение двух миров. Сердцебиение, головная муть и догадки интуиции уверяли в обратном. Но, так или иначе - факты оставались неоспоримыми. Он заболел. Заболел разом после странного, прекрасного и ужасного ощущения раздвинутого или разорванного мироздания, внезапного затмения сознания и ночного попадания в сердце чёрной пули. И что-то уверяло его - здесь замешана страшная, беспощадная сила, жаждущая смерти. Смерти тела. Смерти души. И этой силе нельзя подчиниться. С ней нужно бороться, превозмогая боль и страх. Иначе она сломает тебя и затянет в свои паучьи сети. Паук со змеиным жалом свил эту паутину для людей. Он Ловец душ. Он господин Греха. Он Князь Мира сего. Он Сатана...
   ... За тёмным дождливым окном блеснули светом автомобильные фары. Заскрипели тормоза. Хлопнула открываемая калитка. Входная дверь звякнула коротким звонком. Из соседней комнаты мягко босиком в коридор выскочил Андрей. Он вышел на террасу и сонным голосом окликнул стоящих за дверью. Ему ответили. Он открыл дверь. Люди прошли по коридору и появились перед глазами лежащего больного. Двое в белых халатах. С чемоданчиками в руках. Они деловито раскрыли свои чемоданчики. Один, очевидно врач, пощупал у Олега пульс. Недовольно покачал головой и молча уступил место другому с каким-то замысловатым аппаратом внутри чемодана. Датчики прикрепились к груди и запястьям больного. Человек в белом халате включил аппарат. Из бокового отверстия пошла узкая бумажная лента с начерченной диаграммой сердечных колебаний. Через пару минут первый врач уже пристально разглядывал её, хмуря лоб. Потом повернулся к лежащему Олегу:
   - Инфаркта, слава Богу, нет, но ваше состояние достаточно сложное - высокое давление, ишемическая болезнь, стенокардия. Нужно ложиться в больницу. Желательно прямо сейчас.
   От перспективы оказаться на больничной койке Олегу стало сразу ещё хуже. Но виду он не показал. Нет, уж лучше умереть здесь, у себя в постели, чем среди стонущих и хрипящих больных в переполненной палате.
   - Как же вы так сердце своё довели? - спросил врач, собирая чемоданчик после того, как сделал Олегу какой-то укол в руку.
   - трезвым образом жизни, отрицательным отношением к никотину и регулярными спортивными занятиями, - горько сострил сердечник, - до сегодняшней ночи не знал, в какой оно у меня стороне.
   - Вы правду говорите? - врач удивлённо поднял брови.
   - А зачем же мне врать? Не курю, выпиваю очень редко, первый разряд по футболу. Только вчера играли два часа подряд.
   - Тогда я ничего не понимаю! У вас сердце запойного алкоголика и курильщика с двадцатилетним стажем.
   - Я и сам этого не понимаю, - сказал Олег, а потом еле слышно добавил: - хотя и догадываюсь...
   Врач и его помощник поднялись со стульев.
   - Ну что, едем в больницу? Спросил врач, очевидно, предполагая ответ.
   - Нет, - твёрдо сказал Олег, - я здесь останусь.
   - Не имею права настаивать. Всё зависит от вашей воли. Хотя, повторяю, положение серьёзное. Я вам выписал рецепты. Но в аптеках почти ничего нет, впрочем, как и в больнице. Если что-то достанете из лекарств, принимайте регулярно и с кровати вставайте как можно реже. Берегите сердце. Оно у вас очень слабое. Участкового врача не забудьте вызвать на дом. Желаю скорейшего выздоровления... И всё же, всё это очень странно, - пробормотал врач, словно про себя, после паузы. Он кивнул на прощание и, задумчиво опустив голову, отправился к выходу. Помощник поспешил за ним. Андрей скрылся следом, закрыть за ушедшими дверь. Проснувшаяся мать, стоя возле стены, куталась в халат и тихо плакала.
   - Не надо, мама, - успокоительно улыбнулся ей Олег. - Рано ты меня оплакиваешь. Не так-то просто меня убить...
  
   ГЛАВА III
   Почти месяц самочувствие больного не улучшалось. Даже наоборот, ему становилось всё хуже и хуже. Он с трудом вставал с постели. Пол, как палуба корабля в сильную штормовую качку, гулял под ногами. Сердечная муть дурманящими волнами ударяла в тяжёлую, гудящую голову. Днём он лежал на кровати в полузабытьи, ощущая в груди аритмический стук "простреленного" сердца. Ночи же превращались в сплошной дикий кошмар. Он под грузом тяжёлой усталости засыпал далеко за полночь, но часа через два внезапно просыпался от сильного сердечного перебоя и лежал с открытыми глазами при включённом свете, глядя в потолок. Сердце танцевало свой обычный какофонический танец. Ядовитый мутный поток захлёстывал мозг пьяным угаром, путая мысли и искажая ощущения. Наконец сон опять заволакивал его в тёмное, рваное покрывала, и тут же в полусне сверху наваливалось что жуткое, мохнато-клыкастое. Как медведь-шатун это нечто мяло полуспящего громадными когтистыми лапищами, разевало жаром пышущую пасть, сверкало множеством злых, кровожадных, красных глаз. От невыносимого состояния он снова просыпался. Лохматое чудище откатывалось и растворялось в пространстве, но на следующую ночь возвращалось с неизменной регулярностью, и ему с каждым разом приходилось затрачивать всё больше душевных сил, чтобы отогнать эту гнусную нечисть.
   Ни умершая, ни пропавшая Вера почти не появлялись среди ночного кошмарного недолгого забытья. Лишь два-три раза образы потерянных любимых лёгкими светлыми призраками промелькнули во тьме бездонной пропасти. Умершая призывно протягивала руки, манила к себе, радостно улыбаясь. Она ждала соединения. Соединения по ту сторону действительности, по ту сторону мироздания, по ту сторону жизни... И спящему уже хотелось искренне и безоглядно откликнуться на призыв, протянуть навстречу руки, но другое лицо с закрытыми глазами перекрывало то - первое и осуждающе, еле заметно хмурилось изгибом красивых бровей. Лица наплывали друг на друга. Два образа сливались в один и исчезали в темноте болезненного пробуждения. Он просыпался и ощущал на горячих щеках холод невольных горестных слёз.
   По совету врачей он ежедневно пил успокоительные сердечные лекарства, но толку от этих процедур было мало. Такое же "исцеляющее" действие могла бы оказать и водопроводная вода. К больному днём почти каждый день заходили друзья. Особенно часто появлялся Артур Горжетский. Он разговаривал с Олегом бодрым, шутливым, оптимистическим тоном, но в глубине глаз пряталось скрытое беспокойство затянувшейся болезнью друга. Артур рассказывал последние новости. Олег уже знал, что в связи с его самочувствием Эльвира Пройдохо была назначена мэром города. Со всех трибун она клеймила запрещённых коммунистов, проявляя смелость и неординарность мышления. Демократические порывы Эльвиры проявлялись так же бурно, как некогда пионерские. Она с энтузиазмом включилась в процесс построения "светлого капиталистического будущего", но административный аппарат набрала себе среди бывших партноменклатурщиков, благополучно пересевших из одних руководящих кресел в другие. Так что не допущенные к власти городские христианские демократы переключили свою деятельность на реставрацию церкви и Усыпальницы графов Добринских. Церковь ремонтировала и расписывала бригада художников во главе с Ильёй Кротовым. А остальные демократы взялись за ремонт Усыпальницы. Над ней уже поставлен металлический с позолотой православный крест. Вокруг вырубаются кусты и бурьян. И что самое интересное, найдена братская могила графов, куда их тела побросали коммунисты во время разграбления. Михаил Шухровский добился разрешения на раскопки могилы, и сейчас там снимают первый слой грунта. Отец Евгений Антитипов - Преображенский должен приехать скоро из Загорска, где он ожидал Патриаршей милости и средств на ремонт и реставрацию храма. Но сейчас церкви открываются по всей России, и аудиенции отец Евгений ожидал давно. О пропавшей Вере никаких вестей так и нет. Они и "Вовка-волк" словно растворились в тот памятный августовский день. А о "пропавшем" бывшем друге Оскаре новости самые конкретные. Отражая свободные перемены в педагогической деятельности, он с разрешения гороно создал в школе какой-то религиозный кружок, куда его сын Яшка переманил всю остальную компанию, включая Ивана, Андрея и Кристину. собираются вечерами в школьной музыкальной комнате и поют под Оськин аккомпанемент псалмы с непонятными текстами. Кристина несколько раз приходила к отцу в гости радостная, возбуждённая. Несла странный лепет о "светлом Ангеле", сошедшем к ней с небес, который обещал забрать её к себе в Мир добра, любви и счастья. Да и остальные псалмопевцы не лучше. Что-то очень быстро в религиозных фанатиков превратились. Из нигилистов и скептиков... Подозрительно, дальше некуда. Артур запретил Кристине ходить в Оскаров кружок, но та только рассмеялась ему в лицо и сказала, что она нашла свой "Светлый Путь" и не свернёт с него до самой смерти, которой, как известно, нет. Попались ребята на какую-то удочку, и держит она их крепко. Видно, в умелых руках. И Оська Юдкевич тут явно играет декоративную вспомогательную роль. А вот кто стоит за ним?
   Артур после этого разговора ушёл необычайно озабоченным, а Олег снова остался лежать один, обдумывая услышанное. Не смотря на заглушающую логику сознания болезнь, он тоже обратил внимание на изменённое поведение собственного сына. Тот стал каким-то серьёзным, словно резко повзрослевшим и замкнутым. Ни о каких, конечно "Светлых Ангелах" не говорил, но, бродя с наушниками плеера по дому, слушал явно не "попсу" и не "рок", а что-то иное, заставляющее его, закрыв глаза, раскачиваться в неслышном ритме, и делающее юношеское лицо отрешённым, похожим на неподвижную маску.
   Даже молчаливая, погружённая в горе, вызванное тяжёлой болезнью сына, мать и та заметила перемены в поведении внука. Несколько раз она в разговоре намекала Олегу об этих странностях, но тот, зацикленный на своём состоянии, пропустил материнские подозрения мимо ушей. Но после рассказа Артура картина предыдущих событий стала несколько проясняться. Хотя неясного оставалось ещё гораздо больше. Олег был согласен с Артуром - их дети попались на удочку, запутались в ловко расставленных сетях и необходимо как можно скорее разорвать эту липкую паучью сетку, иначе ребят ожидает моральная, а возможно, даже и физическая гибель. В какую секту заманил школьников хитроумный Оскар, выяснить ещё предстоит. И желательно, в ближайшее время. А то поздно будет. Своими опасениями Олег поделился с зашедшим под вечер Михаилом Шухровским. Тот, без лишних слов, обещал разогнать "Оськину шайку", а Ивана высечь и запереть в квартире. Потом, видно, горя нетерпением, вскочил со стула, нырнул в коридор и вернулся оттуда с длинным, обмотанным тёмной тряпицей предметом и, таинственно улыбаясь, положил свёрток на столик рядом с диваном больного.
   - Посмотри, что мы откопали в графской могиле, - гордо проговорил Михаил, разматывая тряпицу. Олег приподнялся на подушке и ахнул. В руках Михаила Шухровского под светом торшера сверкал широкий, похожий на меч, палаш с витиеватой резной рукояткой, видно, когда-то инкрустированной драгоценными камнями. Теперь бриллианты исчезли, и на рукоятке остались только округлые пазы с невычещенными до конца "раскопщиками" остатками земли. Стальное лезвие палаша с узким желобом посередине было также не совсем хорошо очищено от затемнений, но в местах, где прошелся тонкий слой наждака, дамасская сталь сверкала сияющим голубым отливом. Оружие имело удивительное сходство с православным крестом.
   - Одного из графов убили на дуэли во Франции, - сказал Михаил, вертя в руках клинок, - из-за женщины, между прочим. Та велела забальзамировать своего жениха, положила в гроб эту шпагу или саблю и отправила тело в Россию, в родовую Усыпальницу. А когда товарищи большевики стали грабить церковные ценности, то даже мёртвых не пожалели - выволокли всех наружу. Что было ценного на трупах - конфисковали, а всех графов, в том числе и набальзамированного, побросали в общую могилу. И меч этот заодно туда швырнули. Только над телом последней графской дочери Анны чекист Пиявин позабавиться решил... Ну, ты эту историю знаешь, - закончил Михаил, вглядываясь в клинок и, что-то увидев на нём, взглянул на Олега.
   - У тебя есть увеличительное стекло? - спросил он с явным волнением в голосе.
   - Вон, на письменном столе лежит, - Олег догадался, что Михаил заметил на клинке какую-то надпись.
   - Прочитай, может, у тебя взгляд позорче, - Михаил поднёс меч и лупу к лицу полусидящего на подушке и осветил место надписи перевёрнутой торшерной лампой. Олег сфокусировал угол приближения увеличительного стекла и, напрягая усталое от болезни зрение, с трудом прочитал выбитый очень мелкими буквами и полустёртый временем текст:
   "Врагъ Врага Господа нашего Иисуса Христа".
   - Серьёзная вещица, - Михаил с почтением погладил клинок.
   - Что с ней делать будешь? - спросил Олег, - в музей-детсад к Врыжину понесёшь?
   - Сумасшедший я, что ли? У него там есть шашечка красного командира. Ей с этим мечом рядом не ужиться. Для разных целей они предназначены.
   - У себя оставишь?
   - Пожалуй - это самое разумное. Пусть защищает от нечистой силы.
   - Отмахиваться станешь от неё или протыкать насквозь?
   - Уж как получится, - серьёзно сказал Михаил. Потом внезапно посмотрел на часы и заторопился уходить: - Слушай, тут мне по срочному делу в одно место забежать нужно. А с этой вещицей как-то несподручно. Могут неправильно истолковать. Пусть "мечик" пока у тебя побудет, а я завтра-послезавтра забегу за ним. Лады? Ну, выздоравливай, - Михаил пожал больному руку и, поставив меч возле изголовья дивана, исчез за дверью.
   Олег снова остался один на один со своей болезнью. Но сейчас, после разговора с Михаилом, он почувствовал себя немного легче, хотя общее состояние оставалось по-прежнему скверным.
   Чтобы как-то развеяться, он, с трудом поднявшись, включил телевизор и снова откинулся на подушку. По Российскому каналу передавали вечерние "Вести" за 6 октября. Всё шло своим чередом, когда диктор, поднеся к глазам листок с очередным, видно не читанным заранее сообщением, вдруг сделал паузу и сам очень заметно померк лицом.
   - В голове не укладывается, - с трудом выговорил он, - только что получено по телетайпу: "Во время вечернего концерта в Октябрьском дворце Санкт-Петербурга выстрелами в упор был убит известный певец, поэт и композитор Игорь Тальков".
   У Олега потемнело в глазах. Больное сердце сжалось в тугой спазматический комок и, сделав глубокую паузу, ударило в грудь молотом потрясения. Слёзы сами собой брызнули из глаз - ослабленный организм среагировал нервным срывом. Олег любил песни Игоря Талькова. Смелые, бескомпромиссные, выводящие на чистую воду всю коммунистическую "шатью-братью". Его "Россия", "Я вернусь", "Не вращайте глобус"... переворачивали душу, способную почувствовать боль поруганной Родины, скрученной кумачом и поставленной на колени. Кровавый царь - "великий гений", ненавидевший Россию, прочёл ей смертный приговор в своём полном собрании сатанинских сочинений, а исполнители этого приговора - топорные палачи орудовали на необъятных просторах страны семь десятилетий. Сколько миллионов жизней брошено на плаху утопической бандитской идеи, лживой по форме и дьявольской по существу? Эта идея не могла жить без свежей крови очередных жертв. Ей нужны были враги. Пусть даже мнимые. Ни в чём не повинные люди. Кровососы-Упыри жирели на чужой крови. И им очень нравилась такая житуха. Но адская, гнилая тюрьма стала рушиться. На Россию наконец снизошёл Святой Дух Свободы. И одним из певцов Свободы стал Игорь Тальков. С эстрады под гитарное сопровождение он открывал людям глаза на их мерзкое людоедское прошлое. Один в трёх лицах - поэт, композитор и певец - он постепенно становился самой значительной фигурой в постперестроечной музыкальной и поэтической жизни. К его голосу прислушивались всё больше и больше людей. Он превращался в песенного трибуна. И вполне естественно, нашлись не только поклонники, но и враги. Он мешал сильным мира сего своим бескомпромиссным талантом, своими правдивыми стихами и песнями. Они попадали в самые болезненные точки уходящей коммунистической эры. Игорь Тальков стал потенциально опасен для многих правителей, он подобно Тилю Уленшпигелю был Зеркалом Эпохи. Зеркало отражало истинные рожи, а кому, скажите на милость, приятно видеть себя в правдивом свете острого социального таланта?
   Поэты всегда кому-то мешают. Большие поэты мешают вдвойне. И Игоря Талькова убили. Но здесь убийцы ошиблись, как ошиблись все, пытавшиеся заглушить выстрелами вдохновенную поэзию. В поэтов, убийцы, обычно не делают промаха /Пушкин, Лермонтов, Гумилёв...Тальков/, но в Поэзию они не попадают никогда, потому что она Бессмертна. Потом Олег сочинит стихотворение:
   Убивают поэтов и не делают промаха:
   Прямо в сердце - навскидку, прямо влёт - наповал.
   Их оплачет метель, их осыплет цветами черёмуха,
   Их помянет гроза и замрёт переполненный зал.
  
   Они будут лежать, убиенные русские мальчики,
   Подарившие миру бессмертные души свои,
   И замолкнут трусливо, кричавшие прежде охальники,
   Когда песнь над могилами тихо споют соловьи.
   Когда эмоциональный стресс немного утих, Олегу в голову вдруг пришли ассоциации гибели Игоря Талькова со своим почти безнадёжным состоянием. Вспомнился вещий сон в тюремной камере. Точный выстрел в сердце из маузера чёрной, похожей на гвоздь пулей, заряженной неким очень знакомым субъектом в белом одеянии. Приговор, прочтённый перед этим выстрелом, с обречением на смерть через "стенокардию и ишемическую болезнь сердца". Всё сбылось. В него тоже попали, как и в Игоря Талькова. Но в того настоящей свинцовой пулей, разорвавшей на куски сердце поэта. В Олега попала какая-то другая "пуля", убивающая медленно, зато без шума, без "вещественных доказательств", вроде бы по "естественным причинам".
   Да, причины и в том и в другом случае оказались вполне естественными. Оба поэта стояли у многих на дороге. Правда, масштабы были несколько различны. Известный на всю страну певец, и поэт, так сказать, "районного масштаба". Но разве в этом дело? Ведь не бывает поэтов, писателей, художников, музыкантов - московских, рязанских, тульских... Хотя у всех у них есть родные края и место жительства. Живут же они, на самом деле, не только физически: в городе, на улице, в доме. Они существуют духовно в другом измерении, связанном с этим миром неразрывными узами, переплетаясь в один необъяснимый разноцветный клубок, где каждая нить - соединение божественного творчества с отражением земного бытия. У одних земное начало довлеет над небесным, и они создают "приземлённые" бытовые произведения, открывающие нижний слой многомерного человеческого существования. У других - дух отрывается от земного притяжения и витает в безграничных пространствах божеской Вселенной, прикасаясь к Великим тайнам Бессмертного Создателя. Эти люди несут гармонию божественной Любви непросветлённому человечеству. Они идут путём Спасителя по дороге добра и света, они дают человеку возможность постигнуть Праведность Бога, разоблачая лживые козни Сатаны. Они встают Сатане поперёк дороги, и тот, конечно, пускает в ход своё испытанное оружие - смерть. Слуги Сатаны многочисленны и коварны. Они выполняют дьявольские задания, получая от Князя Тьмы земные блага. они убивают, грабят, насилуют, продав души лжецу и искусителю. Они идут на этот союз добровольно. Злое сердце, зависть, жажда мирских богатств и наслаждений ведут их в сатанинские лапы. Слуги верны своему господину...
   Олег стал уже забываться в томительном, муторном полусне-полубреду, подспудно предчувствуя появление своего обычного ночного кошмара, когда за окнами раздался протяжный визг автомобильных тормозов. испуганно залаяла, а потом по-волчьи взвыла соседская собака. Хлопнули дверцы, ударила открываемая щеколда на калитке. Задребезжал дверной звонок. Мать пошла на веранду и долго расспрашивала находящихся по ту сторону. Затем снова в коридоре раздались её тихие, старческие, шелестящие шаги. Раздался стук в дверь комнаты Олега. На лице вошедшей матери сын прочёл недоумённо-растерянное выражение:
   - К тебе какой-то человек приехал. Назвался старым знакомым, но я его не знаю, и пустить боюсь.
   Олег посмотрел на часы. Стрелки приближались к полуночи. Что-то уж больно поздний визит. И сердце как-то необычно болезненно сжалось, словно спрятавшись от недоброго предчувствия. Но любопытство перебороло ощущения слабого больного сердца, и Олег кивнул матери головой:
   - Пусть входит. Мне чужих боятся нечего. А вдруг и в самом деле какой-нибудь старый знакомый?
   Мать, горько вздохнув, ушла открывать дверь. Через минуту вслед за материнским шелестом затопали каблуки незваного гостя. Дверь без стука отворилась, и в проёме на секунду застыла фигура, облачённая в светлый плащ и такую же широкополую шляпу. Пальцы левой руки, затянутые в белые лайковые перчатки, держали витиеватую трость с набалдашником в виде змеиной головы. Правая рука несла большой, тоже белый портфель. Гладко, до синевы выбритое худое лицо вошедшего при виде лежащего Олега исказилось в злорадной улыбке, сверкнув золотой фиксой зуба.
   -Не узнаёшь?! - процедил сквозь зубы "Вовка-волк".
   Олега захватила и закружила тёмная волна отвращения и жути. Но виду он постарался не показать, а, превозмогая себя, проговорил:
   - Что тебе нужно?
   "Вовка-волк" бесцеремонно вошёл в комнату и уселся в кресло, поигрывая змеевидной тростью. Он снова злорадно улыбнулся и, в упор, взглянув на Олега пронзительным взглядом белёсых глаз, сказал опять сквозь зубы:
   - Проведать тебя пришёл. Говорят, ты очень болен?!
   - В сочувствии не нуждаюсь, - в Олеге поднимался бессильный гнев, но он ещё сдерживался, не выходя за рамки приличия.
   - Напрасно. Моё сочувствие тебе сейчас просто необходимо, - усмехнулся "Вовка-волк". - Без моего сочувствия ты сейчас шага сделать не можешь.
   - Ничего, как-нибудь, с Божьей помощью сделаем. И не один. - Олег стал смутно догадываться, куда клонит этот полуночный гость.
   - А вот на эту помощь можешь не надеяться. Бог тебе не поможет. Отказался он от тебя грешника-прелюбодея, и только радуется твоей гибели. А то, что ты скоро помрёшь - доподлинно известно. Особенно мне. Шансов у тебя, любезный, - никаких. Может быть, только один из тысячи. И этот твой последний шанс сидит перед тобой.
   "Вовка-волк" чуть приподнял свою светлую шляпу и слегка насмешливо поклонился.
   - От тебя подачек не принимаю. - Гнев, нарастающий в душе Олега, как снежный ком, готов был обрушиться на сидящего, напротив, в наглой позе подлеца, когда тот, словно почувствовав душевное состояние хозяина, выговорил фразу, от которой Олег внутренне переменился:
   - Кстати, тебе привет от Веры...
   - Где она?
   - В надёжном месте. Просила тебе передать, что ничем тебя больше не связывает. Что ваши отношения - всего лишь мимолётное увлечение. А любовь у неё всегда была одна.
   - Уж не ты ли?! - Сердце в груди как-то необычно остро ударило невпопад.
   - Тебя что-то во мне не устраивает? - "Вовка-волк" высокомерно изогнул тонкие, шакальи губы. - Я богат в отличие от тебя и не намного старше. В Москве я имею вес в таких кругах, которые тебе даже не снились. Женщины любят богатство и славу. А что ты мог ей предложить? Вот этот старый диван да стишки, которые никто не читает. Женщины пленяются силой и властью. Сила у меня есть, власть скоро будет. И не просто какая-нибудь земная, административная. Такая власть мне не нужна. Я буду властвовать над душами и телами. Я дам миру новую Религию, перед величием и чистотой которой померкнут все остальные верования. Всё человечество преклонит колени перед Мудростью и Справедливостью нашей Религии. В ней не будет места слабости и безволию. Только радостная Сила станет править людскими помыслами и желаниями. Счастье разольётся по всей Земле лучами вечерней Зари. Светлый Ангел будет держать нити этого счастья в своих твёрдых, крепких руках, чтобы никому не захотелось очернить его чистый Лик, его непорочный Образ, его праведные Деяния.
   Я - Пророк этого Высшего Сияющего и Осеняющего Архангела. Я - правовестник его Мудрой Правды. Мне дана его Именем Сила, способная управлять поступками и мыслями людей. Казнить и миловать. Казнить отступников Сына Зари и миловать его верных слуг или раскаявшихся и вернувшихся в лоно нашей Религии. Мне подчиняются не только люди, но и насекомые. Они прилетают отовсюду по первому моему зову, чтобы сложить энергетическое напряжение своих крыльев с Мощью Великого Излучения. Я могу управлять этим Излучением, могу бросать его в пространство, на отдельных людей. Ты хотел отобрать у меня самое дорогое - мою Жрицу, мою Любовь, мою Веру. Но такое самоуправство безнаказанно не проходит. Такое самомнение наказывается только смертью. Медленной и неотвратимой. Ты сам заслужил это наказание, сам заслужил свою сердечную болезнь, сам заслужил свою смерть, тем более, что ты путался под ногами не только у меня. Ты мешал кое-кому ещё. Они тоже приговорили тебя к смерти. Я выполнил приговор, а твой друг стал проводником моей карающей справедливой Силы. Он тоже тебя ненавидит, и у него на это есть веские причины...
   - Зачем ты всё мне это говоришь? - прервал высокопарную тираду "Пророка" Олег. Вопреки вопросу "пламенная речь" "Вовки-волка" кое-что для него прояснила. В частности, загадку чёрных бабочек на лугу в тот июньский день. Детали, конечно, оставались непонятными, но то, что говорил этот "энергетический маг", наслаивалось на собственное размышление Олега, и картина странных событий, участником которых он стал, постепенно выстраивалась в логическую цепочку прояснения.
   - Зачем я тебе всё это говорю? - повторил вопрос Олега "Вовка-волк". Задумчивым жестом он снял с головы шляпу и небрежно бросил её на письменный стол. Череп под шляпой оказался совершенно лысым без единого волоска. Только посередине верхней части узкого лба ярко пылала большая красная бородавка с толстым длинным седым волосом в центре. - Я говорю тебе это потому, что мне тебя жалко. Ты подыхаешь ни за грош из-за девки, у которой и отец-то неизвестно кто.
   - Ты что, не знаешь - её отец Евгений Антитипов, - Олег недоумённо поглядел на собеседника. Тот криво усмехнулся своими тонкими губами.
   - Если бы так! Но этот узкобрючный стиляжный поп к ней никакого отношения не имеет. Второй, сынок - точно его. А Верочка настоящего папашу ни в жись не узнает. Общий он - групповой. Прогнали её мамашу мои пацаны хором на здешнем кладбище четвертак лет назад*. Она и залетела от десятерых сразу, а уж потом её Женька Антитипов из жалости замуж взял. Хорошая была баба, красивая. Жаль, тогда не успел попробовать. Она и сейчас, наверное, ничего, хоть ей уже и за сорок. Зато дочка её - моя! Моя! Понял ты - поэтишка дохлый! Моя, а не твоя! - "Вовка-волк" почему-то перешёл на крик.
   ___________________________________________
   *см. повесть "Прокрустово ложе", ч. II, гл. VII.
   - Заткнись, - негромко сказал Олег, - заткнись, мразь! Не твоя она! затащил ты её в свою паутину, бабочками да мухами закружил. Голову "Светлыми Ангелами" заморочил, вот она и забыла истинного Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа!
   - Отдай её заколку! - вдруг переменив тему и не среагировав на "мразь", уже более спокойным, но приказным тоном потребовал "Вовка-волк".
   - Какую заколку? - Олег поначалу и в самом деле не понял, о чём идёт речь. А когда сообразил, метнул мимолётный взгляд на полку книжного шкафа, где лежала оставленная Верой та самая заколка для волос с изображением змеевидного кинжала, которая так неприятно поразила Олега в первый вечер их знакомства. Потом Вера эту заколку сняла и больше никогда не одевала. Олег даже забыл о существовании этой вещицы. Теперь вот не вовремя вспомнил.
   - "Вовка-волк" уловил направление секундного взгляда своего соперника, вскочил с кресла, метнулся к шкафу и схватил заколку своей белой кожаной лапой. Затем уже неспешно возвратился на место. На физиономии его сияла удовлетворённая ухмылка. Он сунул заколку в карман плаща и, показав Олегу золотую фиксу, насмешливо проговорил:
   - Ну, вот и всё. Теперь настала очередь поквитаться окончательно. И за "мразь" тоже. Хотел я тебя спасти, козла поганого, излечить и к нашей Религии приобщить, но, видно, не достоин ты Светлого Пути к Сыну Зари, не достоин настоящей жизни, не достоин жизни вообще... Так что уходи во тьму, а я тебе в этом сейчас помогу!
   И "Вовка-волк" наклонился к стоящему возле него портфелю, расстегнул замки и, засунув руки внутрь, извлёк оттуда большую, похожую на трёхлитровую банку, колбу на широкой ножке, покрытую винтовой крышкой. Внутри колбы происходило странное, беспорядочное движение каких-то существ. Белые кожаные перчатки отвинтили крышку, и "Вовка-волк", злорадно ухмыляясь, посмотрел на полусидящего в кровати Олега.
   - Приготовься, сын мой, к полной остановке сердца и перехода в темноту вечного сна, - издевательски, по - дьяконовски "окая", с фальшивым торжеством в голосе произнёс бандит и взмахнул перед колбой своей змеевидной тростью. Из открытого горлышка, словно лёгкий серый дымок в тусклом свете торшера, стали вылетать запертые в колбе существа. Их становилось всё больше и больше. И наконец они громадным звенящим и крутящимся столбом застыли над местом своего заточения. Красная бородавка на лбу "Вовки-волка" вдруг стала разгораться каким-то внутренним бордово-кровавым огнём, похожим на раскалённый уголь. Седой волосок в центре бородавки встал дыбом и засветился как оголённый электрический провод. "Вовка-волк" снова взмахнул тростью, и рой насекомых, повинуясь этому движению, медленно поплыл, все, также кружась по спирали, в сторону дивана.
   Это были комары. Чуть больше обычных болотных, но, судя по всему, голодные и злые. Они плотоядно звенели, приближаясь к лежащему, превратившись по ходу полёта из столба в полусферу с явным намерением облепить голову своей жертвы.
   Олег хотел поднять руку, чтобы отмахнуться от кровососов, но всё тело внезапно охватило какое-то удивительное оцепенение. Страх липкой потливой ручонкой ознобно пробежал по спине, парализовав истощённый болезнью организм. Тёмная, тяжёлая, злобная сила, абсолютно схожая с той, которая еженощно наваливалась на него, стала двигать на грудь, пробираясь к ослабленному месту. Сердце мелко, отчаянно забилось в предсмертной агонии. В глазах потемнело. Комары приближались неумолимо. Бородавка на лбу убийцы светилась кровавым адским огнём.
   Теряя сознание, Олег почти инстинктивно стал шарить полупарализованной правой рукой рядом с собой и вдруг пальцы наткнулись на что-то холодное и острое. И сразу живительная волна пробежала по руке, вернув глазам зрение, а мозгу ясное сознание. Рука ухватилась за сталь, и Олег увидел, что держит перед собой меч, оставленный Михаилом Шухровским рядом с кроватью больного. Олег поднял меч за середину клинка, и тот теперь светился невероятным бело-голубым блистающим светом.
   Летящие комары как будто ударились в невидимую стену. Они шарахнулись в сторону, пытаясь обойти преграду сбоку, но попытка не удалась, и нечисть в нерешительности сгрудилась в бесформенную звенящую кучу. И тогда Олег стал подниматься с кровати, держа меч как святой крест в вытянутой руке. Молитва "Отче наш" вырвалась из него светлым лучом. Он увидел, как погасла красная бородавка, как потух и скрючился раскалённый волос, как ужас заметался в почерневших глазах колдуна, как комары в панике гурьбой бросились в свою банку, как "Вовка-волк" схватил её, набросил крышку, сунул в портфель, цапнул лапищей шляпу и сломя голову выбежал из комнаты, из дома... Меч в руках Олега светился, исцеляющая молитва лилась из сердца:
   "Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твоё, да будет Воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущий даждь нам днесь, и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Ибо твоё есть царство и сила и слава во веки веков. Аминь."
  
  
   ГЛАВА IV
   - У тебя сатанинская порча на смерть, - сказал Евгений Антитипов - Преображенский, снимая ладони с головы лежащего на диване Олега. - И я знаю, чьих это рук дело...
   - Я тоже, - Олег горько усмехнулся и рассказал отцу Евгению о событиях, происшедших накануне его возвращения после длительного отсутствия. О Вере он упомянул лишь то, что она где-то спрятана "Вовкой-волком" и тому зачем-то понадобилась её заколка для волос.
   - Это не просто заколка - это биоэнергетический ретранслятор, настроенный на чёрную энергетику Сатаны, - отец Евгений поправил крест на тёмной рясе. - "Вовка-волк" очень сильный экстрасенс-колдун. Он зомбирует свои жертвы, воздействуя на них сатанинской силой и превращая их в послушных исполнителей любых, даже самых гнусных замыслов. Это вроде энергетического наркотика. А заколки, булавки, значки, да мало ли какие заряженные штуковины, несут стабильное усиление воздействия колдовских чар. Вера и кое-кто из её знакомых попали под влияние этого бандюги. Он обманул их ложью о "светлой и чистой религии", пригласил на сборище и там зомбировал теми самыми комарами, а может быть, какими-нибудь мухами и бабочками - не суть важно. Факт тот, что летающие насекомые тонко чувствуют биоэнергетические поля и взмахами своих крыльев усиливают отрицательную энергетику, отсасывая положительную, которой насыщался энергетический вампир "Вовка-волк". А тебя он хотел добить, ведь твоя защита уже была пробита и бесы насели на сердце, не давая ему правильно работать. И может быть, его убийственная затея и увенчалась бы успехом, если бы не меч графа Добринского. Видишь, он очень похож на православный крест. В нем Сила Божьего Духа, охраняющая нас от происков Сатаны.
   Ты не был закрыт Господней защитой, в тебе, к сожалению, не было глубокой Веры, ты сомневался, ты подчинялся собственным желаниям, а не божескому побуждению. Ты не успел впустить в свою душу Свет, и туда ворвалась Тьма. Туда ворвались бесы. Туда ворвался Сатана, чтобы погубить твою бессмертную душу. Сатана почувствовал, что ты опасен для него, что ты уходишь из-под его контроля, ты прислушиваешься к Слову Божьему, и он ударил тебя в сердце - в самый беззащитный орган человеческого организма. В тебе сейчас легион бесов, но с Божьей помощью они будут изгнаны. А как душа очиститься, впусти в неё Спасителя - ведь душа, словно дом - не может быть пустым. Христос стучится в твою дверь, в твою душу - открой дверь...
   Отец Евгений смолк и прикрыл глаза под стёклами очков в металлической оправе. Он словно бы прислушивался к какому-то голосу, звучащему внутри него. Так несколько минут он сидел неподвижно, только тонкие пальцы слегка поглаживали окладистую светлую с проседью бороду. Потом глаза раскрылись, и священник взглянул на Олега:
   -Господь благословил твоё излечение. Прямо сейчас и начнём. - И отец Евгений, встав со стула, несколько раз перекрестился на образ Спасителя, висящий над письменным столом. Затем он извлёк из-под рясы восковую церковную свечу и небольшое карманное Евангелие. Он зажёг свечу, и та загорелась ровным спокойным, умиротворяющим пламенем. Держа свечу в руке, отец Евгений прошёл с ней по всем комнатам, перекрестив углы крестным знаменем и читая молитву "Отче наш". Затем поднял обе руки над сидящим в кровати Олегом:
   - Повторяй за мной: "Господи Иисусе Христе, сын Божий - помилуй меня, грешного", - негромко сказал протоиерей.
   Олег несколько раз вслед за священником прочитал Иисусову молитву, прижав к груди меч архангела Михаила, как назвал его отец Евгений Преображенский:
   - Меч разрубает путы Сатаны: крестное знамение - Меч, что принёс в наш Мир - его Спаситель! - громогласно провозгласил отец Евгений и, трижды перекрестив Олега, продолжил молитвой святого Иоанна Златоуста:
   - Отступися сатана от сего дома, от всех дверей и от всех четырёх углов, основания дому сего; здесь святые Петр и Павел, здесь Святая Богородица Христа рождает, здесь тебе, диаволе, нет места. Здесь святой Урим держит Крест-хранитель, здесь пакости, диаволе, не наводи ни во дни, ни в ночи и ни в который час. Во имя Отца и Сына и Святого Духа, молитвами Святых отец наш, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас. Аминь.
   В груди Олега что-то зашевелилось. Этот было странное, удивительное и неприятное ощущение движения за грудной клеткой, словно какого-то осиного гнезда. Молитва растревожила, разрушила уютное пиявочное существование сидящей на сердце нечисти. Она зашевелилась, задёргалась, заволновалась. Её стали изгонять с насиженного места. Ей очень этого не хотелось, но гон уже начался, и бесы стремились наружу. Олега охватила неудержимая, "пустая", воздушная отрыжка. Она не прекращалась почти два часа, пока отец Евгений читал одну молитву за другой:
   - Пресвятая Богородица! Защити, помоги рабу Божию Олегу! Изгоняю порчи, болезни, смерть из его, Олега, головы, шеи, глаз, сердца, печени, селезёнки, груди лёгких, всех его жил, рук, ног. Уйдите даденные порчи, чёрные наговоры, смерть и всякие болезни из его, Олега, всего тела. Выметайтесь все подложные порчи с его дома, с его двора. Смойте все подложные порчи огнём горючим, колючим, пекучим. Развеет пепел по полям, рекам, морям, горам. Стань тело Олега чистым от порчи, болезней и смерти. Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.
   Большая церковная свеча догорела в подсвечнике на письменном столе. Осенний день перевалил за свою вторую половину. Отец Евгений сидел рядом с лежащим на диване Олегом и проникновенным голосом читал Евангелие от Матфея:
   -Тогда привели к нему бесноватого слепого и немого; и исцелил его, так что слепой и немой стал и говорить и видеть. И дивился весь народ и говорил: не Сей ли Христос, Сын Давидов? Фарисеи же, услышавши сие, сказали: Он изгоняет бесов не иначе, как силою Вельзевула, князя бесовского. Но Иисус, зная помышления их, сказал им: всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит. И если сатана сатану изгоняет, то он разделился сам с собою: как же устоит царство его? И если я слою Вельзевула изгоняю бесов, то сыновья ваши чьею силою изгоняют? Посему они будут вам судьями. Если же Я Духом Божьим изгоняю бесов, то конечно достигло до вас Царствие Божие*...
  
   _________________
   Еванг.от Матфея 12; 22-29
   Тихо скрипнула дверь, и в комнату робко вошёл Андрей. Он сел на краешек стула и стал внимательно слушать чтение Нового завета. Он не проронил ни слова, только несколько раз глубоко, протяжно вздыхал, словно тоже выбрасывал из своей души чужеродные элементы, насаженные и в него "повелителем мух и комаров", оборотнем Вельзевулом.*
   Когда свеча, несколько раз мигнув, погасла, и отец Евгений смолк, закончив чтение 15 главы от Матфея: "...И просили Его, чтобы только прикоснуться к краю одежды Его,; и которые прикасались, исцелялись". Трижды перекрестив Олега и Андрея, священник внимательно взглянул на своего старого друга:
   - Что чувствуешь в себе? - спросил Евгений, проведя перед лицом лежащего полусогнутой в пальцах рукой. Словно невидимый поток светлого, тёплого, прозрачного воздуха промчался по всему телу Олега Гунина. Он прислушался к своему больному сердцу. Сердце билось ровно и почти неслышно. Шум и муть в голове исчезли - окружающая обстановка воспринималась чётко, без привычных за время болезни головокружительных наплывов.
   - Встань с постели своей, - крепким вдохновенным голосом сказал священник, ещё трижды перекрестив лежащего.
   Олег, отбросив одеяло, поднялся на слабые ноги и вдруг новый тёплый поток промчался по телу - слабость и дрожь в ногах и руках исчезли. Он чувствовал себя превосходно. Он прошёлся по комнате лёгкой, пружинистой походкой. Он расправил затёкшие плечи. Он повернулся к Евгению и радостно улыбнулся ему. Отец Евгений, улыбнувшись в ответ, склонил голову перед образом Спасителя и проговорил:
   - Восславим Господа Бога Нашего Иисуса Христа за это чудесное исцеление от порчи Сатанинской. Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе, Царю Небесный, Утешителю Душе истины, Иже везде сий и вся исполняй Сокро-
   ___________________________________
   *Вельзевул /евр./ - буквально - "хозяин мух" изображался в виде волка.
   вище благих и Жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякие скверны, и спаси, Блаже, души наша.
   Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь.
   - Аминь, - глубоко и счастливо проговорил Олег.
   - Аминь, - вдруг услышали они за спиной. Олег и Евгений оглянулись, Андрей стоял на коленях и клал один за другим Крестные Знамения.
   Олег удивлённо взглянул на молящегося сына. Такого преображения от недавнего нигилиста и циника он уж никак не ожидал. Но Андрей стоял на коленях и вполне серьёзно, без всякого намёка на иронию покрывал себя Крестным Знамением. В глазах у него стояли слёзы.
   Отец Евгений подошёл к юноше и, осенив ему голову, протянул к его губам свой нагрудный серебряный крест. Андрей робко поцеловал его, чуть прикоснувшись губами.
   - Что ты нам хочешь поведать? - священник поднял юношу с коленей и, усадив на диван, расположился снова на своём стуле. Олег уселся в кресло, с любопытством поглядывая на двух близких ему людей. Он тоже, как и Евгений понял, что Андрей хочет им о чём-то рассказать, но предоставил возможность принять исповедь своего сына лицу духовному. Отец Евгений погладил Андрея по непричёсанным спутанным волосам, которые были гордостью парня.
   - Ну, говори, - тихо сказал священник.
   Андрей взглянул сначала на Евгения, потом перевёл взгляд на отца. Олег молча кивнул ему головой.
   - Собираются они сегодня ночью. В подвале графского дворца. Жертвоприношение захотели совершить в полночь в честь "Осеняющего Светлого Архангела". Я там тоже должен быть, но теперь не пойду. Словно пелена с глаз сошла. Точно околдовал этот "Пророк" меня, да и остальных тоже.
   - Где сбор назначен?
   - В одиннадцать вечера на берегу речки. Там они лаз в графский подвал нашли. Замаскировали его, а перед входом амбалы в белых кожанках в кустах прячутся. Вход охраняют, чтобы никто посторонний не забрёл случайно. Оскар Исаевич под страхом смерти запретил нам про этот подвал кому-нибудь рассказывать. Говорит: скоро весь Мир в наших руках будет. И не в подвалах станем прятаться, а во дворцах проповедовать. Богатства Земли лягут к нашим ногам, и нам места достанутся рядом с троном "Осеняющего". И "Пророк" то же самое говорил. Твердил, что жертвы нужны для вечного Счастья нашего и будущих поколений, и комаров из банки выпускал. Те кружились над нами и словно голову отупляли какой-то "щенячьей радостью". Даже иногда хотелось визжать от счастья, что ты познал такую "правильную" религию, такого "настоящего бога". Псалмы пели, восхваляющие "Светлого Архангела", даже на кассетах их переписали, чтобы слушать дома на магнитофонах.
   - Да, масштабно действует наш "приятель" - оборотень, - проговорил Олег, покачав головой. - Только вот какая у него истинная цель под этот религиозно-мистический шумок? Что ему здесь нужно? Неужто, в самом деле, ребят охмурять приехал со своими комарами? Что-то не верится!
   - Вот сегодня ночью мы и постараемся это узнать, - отец Евгений ещё раз перекрестил Андрея, повернулся к сидящему у него за спиной другу и заговорил непохожим на прежний тоном: - Надо срочно собирать всех наших. Позвони Артуру, Михаилу, Виталию и Илье. Пусть через час здесь будут. А я пойду в милицию. У меня есть там один старый знакомый. Ещё со "стиляжьих" времён. Верно, служит любой власти. Служил им, теперь из кожи вон лезет - "демократом" стал. Мы его используем - дело-то, кажется, уголовное. Андрей пойдёт с нами, укажет вход в лаз. Может, как-нибудь прорвёмся сквозь защиту этих амбалов-охранников.
   После ухода Евгения Олег обзвонил своих друзей. Дома не оказалось лишь Ильи Кротова - художник почти безвылазно был занят росписью церкви. Он и к заболевшему Олегу приходил всего один раз, а справлялся о его здоровье в основном по телефону. Работы по ремонту и реставрации церкви хватало с излишком. Илья уходил из дома рано утром и возвращался поздно вечером, почти не общаясь с семьёй. Но задачу он поставил сложную, и сточки зрения Олега - почти невыполнимую - закончить основные работы к Празднику Казанской Божьей Матери, до которого и оставался-то всего один месяц. В связи с этим Илья трудился "на износ", не давая "продыха" ни себе, ни своей бригаде...
   Первым на зов примчался Михаил Шухровский в своём неизменном чёрном одеянии. Он источал гнев по поводу исчезновения накануне вечером своего сына Ивана, справедливо предполагая вмешательство полуподпольной "Оськиной шайки". Михаил с Лизой звонили на квартиру Оскару, но к телефону подошла Надя и сказала, что ни мужа, ни сына Якова дома нет почти сутки, и она сама начинает беспокоиться за них. Михаил искренне обрадовался выздоровлению Олега, а когда узнал от него подробности событий, происшедших после его ухода с вовремя оставленным мечом-крестом, спасшим друга от смерти, обрадовался и разгневался ещё больше:
   -Я с собой этот меч возьму, - заявил Михаил. - Они у меня попляшут - волки замаскированные! Шкурами овечьими обрядились! Детей в свою банду затащили! Жертвы им нужны! Семьдесят лет из своих жертв, кровь сосали - всё мало! Теперь придумали религию бесовскую взамен коммунизма!
   Артур Горжетский и Виталий Щитков пришли одновременно. Они встретились возле калитки и шумно ввалились в комнату Олега. Оба были слегка "под шафе", особенно Артур, видно по всему, принявший "на грудь" усиленную дозу горячительного. Поймав укоризненный взгляд Олега, Артур, ничуть не смущаясь, нашёлся:
   - Выпил в честь твоего выздоровления. Ты уж извини, не удержался. Рад снова видеть тебя бодрым и весёлым.
   Виталий же молча пожал Олегу и Михаилу руки и уселся на край дивана, перебирая пальцами струны своей гитары, с которой он, кажется, никогда не расставался.
   - Не такой уж я весёлый, - ответил Артуру Олег, - детям угрожает опасность и твоей Кристине, кстати, тоже.
   Он снова, как и Михаилу, подробно рассказал о прошедших с прошлой встречи сутках, последним сообщением о намечаемом жертвоприношении погрузив Артура в уныние.
   - Чует моё сердце, кого эта сволочь в жертву себе наметила, - тоскливо проговорил Артур, охватив голову руками.
   - Не расстраивайся заранее. Не допустим мы это убийство. Господь нам поможет. - Олег перекрестился на образ Спасителя. - Сейчас раскисать нельзя. Действовать нужно. Решительно и быстро.
   В дверь снова позвонили. Андрей пошёл открывать. Появился отец Евгений в сопровождении знакомого всем милицейского капитана и двух сержантов при портупеях и "демократизаторах". Милиционеры вели себя скромно; сняли фуражки, вежливо поздоровались. Капитан застенчиво улыбался, пожимая присутствующим христианским демократам руки. Он был немного смущён и почему-то по-"старорежимному" при каждом рукопожатии повторял: "честь имею", в чём знавшие его много лет друзья слегка сомневались.
   Обсудили план дальнейших действий. Капитан предложил брать "логово" штурмом, связать охрану и освободить детей. Другой, более разумной альтернативы в дальнейших рассуждениях не обнаружилось. Решили сориентироваться на месте. Выпили по чашке чая с печеньем. Мать, разливающая чай, исподволь улыбалась, поглядывая на внезапно выздоровевшего и бодрого сына, и даже непонятные ей серьёзные, совместно с милицией приготовления, казалось, совершенно её не беспокоили.
   В половине десятого всей гурьбой вышли из дома. На дороге возле калитки стоял с потушенными фарами мрачный "чёрный воронок". За рулём сидел дремлющий водитель. Капитан уселся рядом с ним в кабину, остальные полезли во внутрь. На Олега внезапно нахлынули странные, парадоксальные ассоциации. Прошлое на несколько секунд словно вернулось со зловещими очертаниями этого крытого зарешечённого фургона. В таком же вот "воронке" их увозили полтора месяца назад после неудавшегося "путчевого" теракта. Сейчас он снова сидит на деревянной скамейке рядом со своими старыми, верными друзьями. Но цель поездки уже другая. Тогда их арестовали и забирали. Сейчас они едут освобождать. Слева от Олега возле двери, поглаживая окладистую светлую бородку, присел Евгений Антитипов-Преображенский. Он почти неслышно что-то шепчет, наверное, молитвы. Справа, вцепившись руками в скамейку и опустив голову, в напряжённой позе замер Андрей. Его взгляд уставился в трясущийся автомобильный пол. Юное лицо в тусклом свете потолочной лампочки показалось Олегу гораздо старше, словно его сын вдруг сразу, за каких-нибудь несколько часов, повзрослел, и они стали почти ровесниками. Напротив, облокотившись двумя руками на завёрнутый в полотенце меч, мрачно насупившись, сидит Михаил Шухровский. Рядом невооружённый, но тоже мрачный и протрезвившийся Артур Горжетский. Виталий Щитков наоборот переменил настроение, усевшись на "воронковую" скамью. Гитару он захватил с собой, и возбуждённо бренчит аккордами, порываясь что-то запеть. И, наконец, не выдерживает:
   - Рядится ложь в красивые одежды:
   Старается от моды не отстать.
   А мы идём за ней в слепой надежде,
   Не ведая, что ложь внутри пуста.
   Ведь ложь себя зовёт совсем не ложью.
   Она красива и она умна
   Она в лицо солгать с улыбкой может:
   Приветливо - безжалостна она.
   И правды не боится, что ей правда?
   Другой нет правды, кроме "правды лжи"!
   На правоту, отстаивая право,
   Ложь точит лицемерия ножи.
   Она умело действует словами:
   Язык богат. Но правды ни на грош.
   Обманом, завладев всецело нами,
   Предательски вонзает в сердце нож.
   И посмотрев змеиными глазами,
   Как брызжет кровь горяча и свежа,
   Ложь плачет крокодильими слезами,
   И ей "по-человечески" нас жаль...
  
  
   ГЛАВА V
   "Воронок" подъехал к церкви. Пассажиры выбрались из его душного нутра на свежий осенний воздух. Крупные, яркие звёзды сияли на безоблачном небосклоне. Они переливались всеми цветами радуги, рассыпавшись разноцветным бисером по чёрному шёлку поднебесья. Они прошивали это шелк, тонкими иголками своих лучей, создавая невиданный узор света и тьмы. Листопад обрушился на старый графский парк тихой лавиной хрустящего шелеста. Листья падали, вторя бесшумным метеорам, что блестящими золотыми нитями разрывали материю воздушной пустоты, словно оставляя после падения свои взорванные драгоценные осколки, устилающие землю слоем самородков, рождённых в иных Мирах.
   По шуршащей палой золотой листве во главе с отцом Евгением все прошествовали к полуоткрытым церковным дверям. Оттуда, тонкой колеблющейся струйкой бился неяркий полусвет. Архимандрит вошёл в храм. Остальные, сняв головные уборы, торжественно двинулись следом. Отец Евгений широким жестом положил крестное знамение на расписанные ликами "царские врата", где возвышалось благостное лицо Спасителя. Пришедшие с настоятелем тоже перекрестились. Олег заметил краем глаза, как капитан, стыдливо отворачиваясь от своих подчинённых, неумело тыкал двумя пальцами в пряжку ремня и погоны, склонив в поклоне облысевшую полуазиатскую голову.
   В храме повсюду горели свечи. Их желтоватый ровный приглушённый свет озарял свеженарисованные образа Иисуса Христа, Божьей Матери, Иоанна крестителя, Пророков, Архангелов, Апостолов, Евангелистов, Святых и Мучеников. Сохранились и старые "домузейные" фрески. К реставрации их Илья Кротов ещё не приступил, собираясь сначала закончить основные работы. Сам художник и три его помощника трудились на "лесах", высоко под самым куполом. Увидев с верху вошедших, Илья быстро, привычно спустился с "небес" к алтарю и подошёл к своим приятелям, вытирая о рабочий халат запачканные краской руки. Разглядев в группе стоящего на двух ногах Олега, он удивлённо поднял красивые чёрные брови, но потом, видно, что-то сообразив, широко улыбнулся в густую, курчавую бороду и одарил всех рукопожатием.
   - Рад тебя видеть во здравии, - сказал Илья, обнимая друга за плечи.
   - Господь милостив, - просто ответил Олег.
   - По какому поводу такой поздний представительный визит? - тихо спросил художник, косясь на милицейское трио.
   - Дело серьёзное и е требующее отлагательств. Слишком серьёзное, - повторил Олег и вкратце рассказал суть.
   - Ты с нами? - спросил он.
   - Ещё спрашиваешь! Сейчас приду, только переоденусь и краску сотру, - сказал Илья и скрылся в боковом выходе.
   Когда он вернулся. Отец Евгений уже служил краткий молебен "по избавлению рабов божьих из лап сатаны", куда их завлёк лукавый лестью и обманом. Олег истово молился и мысленно просил Господа Иисуса Христа войти в него на смену изгнанным бесам. Он стоял как раз напротив алтаря в самом центре высокого, ещё не раскрашенного купола и с каждым словом молитвы чувствовал, как в него входит невидимый, но ясно ощущаемый чистый белый свет. Он проникал в каждую пору, в каждый нерв, в каждую мышцу, в каждую клетку, очищая организм от многолетней грязи, накопленной от чужих, да и что греха таить, от своих недобрых помыслов и поступков. Ведь жил-то, как и все живут вокруг: по собственному хотению, а не по воле Божьей. Вот и насобирал, словно губка, разных "навесов, подсадок, сглазов", а кончилось всё это колдовской смертельной порчей. Чаша души переполнилась при последнем ударе и накопленное вылилось сердечной болезнью, тяжесть которой была уже готова раздавить маленький стучащий комочек. На радость сатане. Но Господь даже гнусные сатанинские помыслы обращает себе во Благо. Через боль и порчу, Олег пришёл к Господу. Когда бы это ещё случилось? Он впустил в себя свет, и тьма нехотя стала отступать. Она, конечно, сопротивлялась, хотя сопротивлялась из последних сил. Ещё будут искушения, ещё будут соблазны, через которые нелегко переступить. Но главное сделано - он впустил в себя Свет Спасителя...
   Отец Евгений Преображенский заканчивал молебен "Песнью Пресвятой Богородицы":
   - Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с тобой; благословенна Ты в жёнах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших...
   Кто-то несильно сзади толкнул молящегося Олега в локоть. Олег вздрогнул и оглянулся. И вздрогнул ещё раз. За его спиной, выставив клином седую бородёнку, стоял, опираясь на свою "собачью" трость, директор музея Владлен Анатасович Врыжин собственной персоной.
   - Прошу прощения, - зашептал в самое ухо Врыжин, - но у меня к вам есть один важный разговор. И очень оперативный, - добавил директор, видно, по старой привычке.
   Олег нехотя отошёл с Врыжиным к дверям центрального входа. Видеть, а тем более слушать этого субъекта Олегу сейчас совершенно не хотелось. Другие мысли заполняли его. Но вежливая настойчивость Владлена Врыжина заставила прислушаться к его шёпоту:
   - Олег Станиславович, я считаю своим долгом сообщить вам о подготовленном государственном преступлении...
   И, увидев недоумённый взгляд Олега, шептун ещё более поспешно продолжил:
   -Дело касается сокровищ графов Добринских, найденных в подземелье разрушенного дворца. Некие, известные вам личности, хотят тайно вывезти эти сокровища за границу, чем лишат государственную казну многих миллионов рублей. Я завтра поутру хотел известить наши демократические городские власти, но только что узнал о готовящемся сборище в том самом подземелье. В новом здании музея ещё не проведён телефон, и я пришёл сюда, чтобы позвонить в милицию. Но, на счастье, вы оказались здесь, да ещё и с милиционерами. Пойдёмте, нельзя терять ни минуты! Я знаю тайный вход в подземелье через Усыпальницу.
   И в самом деле, нужно было торопиться. Несомненно, правдивое сообщение Владлена Врыжина ставило все точки над "и" в реалистическом появлении и мистически - религиозных деяний новоиспечённой секты, возглавляемой "Пророком" "Вовкой-волком". Золото, бриллианты, жемчуг, драгоценные камни - вот что всегда манило авантюристов всех времён и народов. Вот из-за чего гибли тысячи и даже сотни тысяч людей. Лишь невероятные сокровища богатейшей, но ослабленной войной и свержением царя России, возможность обогатиться за чужой счёт и к тому же безнаказанно повлекла в запломбированном вагоне из Швейцарии купленного кайзеровской Германией циничного и безжалостного к русскому народу авантюриста и проходимца Владимира Ульянова /Ленина/ со своей разноплеменной бандой, именуемой большевиками - коммунистами. На германские деньги они дорвались до власти, они растащили государственную казну, они убивали сотни тысяч русских людей, отбирая у них всё более или менее ценное. Они разграбили церковное имущество, растоптав святость икон сапожищами ненависти и разбоя. Они обманули простой, малограмотный народ сказками о "царстве всеобщего равенства", а богатства России тайно вывозили в заграничные банки и там клали на свои личные счета. За каких-нибудь три-четыре года "Ленин и Ко" стали самыми богатейшими миллиардерами на всей планете. Но главу грабительской концессии внезапно постиг удар и "вождь мирового пролетариата" не смог воспользоваться "плодами" своего "беззаветного труда" на благо "мировой революции". Его "стальной" преемник - осетинский грузин Иосиф Джугашвили, обделённый при делёжке награбленного, справедливо объявив ленинских подельников "врагами народа", расстрелял их, заодно погубив миллионы ни в чём не повинных людей. "Враги народа" единицами не исчисляются. Лагерный ГУЛАГ и ГУЛАГ колхозный превратили людей в бесправных рабов. Именно они рыли котлованы под каналы и электростанции, устилая дно своими трупами, именно они, живя впроголодь, с утра до ночи работали за "трудодни - палочки" в крепостном праве "коллективной собственности на землю", богатства которой беззастенчиво разворовывались шайкой зарвавшихся уголовников. Сокровища текли за границу. И оседали в чужих банках. Бандиты, именовавшиеся "передовым авангардом всего прогрессивного человечества", своим грабежом довели великую страну до полунищенского существования, постоянно готовя народ к войне и дуря голову "империалистическим окружением", в невероятном количестве штамповали пушки, танки, самолёты, ракеты. "На нас вот-вот нападут, чтобы уничтожить первое в мире социалистическое государство". И народ терпеливо подтягивал животы, получая "пушки вместо масла", которое он только изредка видел в столице, простояв длиннющие скандальные очереди в продовольственных магазинах. А золото, бриллианты, иконы и другие сокровища всё текли и текли полноводной рекой, вливаясь в бездонные моря награбленного за семьдесят лет Советской власти.
   Грабители любят грабить то, что им не принадлежит. "Вовка-волк" был хулиганом, вором, грабителем. Теперь стал "Пророком" "новой религии". Он сменил маску, но под маской остался таким же бандитом, хитрым и изворотливым "оборотнем", каким его знал Олег Гунин двадцать пять лет назад. Как "Вовка-волк" проведал о сокровищах графов Добринских и как о них узнал сам Врыжин, как они были найдены и где они теперь? Это ещё предстояло выяснить. Но действовать необходимо немедленно, несколько изменив первоначальный план, согласно предложению директора музея.
   Олег, оставив Врыжина на месте разговора, вернулся назад к алтарю и пересказал сообщение "доброжелателя", решившего по какой-то очень веской причине сдать наверняка группу своих сообщников, закамуфлированных под "религиозный кружок".
   - Он сейчас у меня враз расколется, - пообещал милицейский капитан и, сделав грозное официальное лицо, поманил Врыжина корявым указательным пальцем. Владлен Анатасович с доброжелательной улыбкой, но, явно робея, подковылял к представителю власти.
   - Откуда вам известно о сокровищах? - в упор спросил капитан и поправил на ремне кобуру с пистолетом.
   Бывший лейтенант лагерной охраны при таком лобовом вопросе сильно струхнул. Он слишком хорошо знал методы своих коллег, чтобы обольщаться на их счёт. И всё же он попробовал увильнуть от правдивого ответа:
   - Случайно узнал, - пробормотал Врыжин; потушив улыбку и пряча взгляд.
   - Нам не нужна ваша ложь! Говорите правду! - резко выкрикнул капитан. Крик, отразившись от церковного купола, эхом пронёсся по храму, заставив неприятно поёжиться всех присутствующих. Отец Евгений укоризненно покачал головой.
   - Извиняюсь, батюшка, - более спокойным тоном проговорил капитан, - но товарищ, видимо, не понимает всю серьёзность его положения...
   -Понимаю, понимаю, - поспешно, суетливо перебил его Врыжин. - Я всё расскажу как на духу, тем более, что здесь Божий храм и священник...
   И, склонив голову, словно на исповеди, Владлен Анатасович стал рассказывать, как однажды этим летом, заново перебирая конфискованные архивы графов Добринских, он случайно обратил внимание на ранее незамеченную им запись в дневнике последнего графа Ивана, сделанную им почти сразу после Октябрьского переворота большевиков, где граф намекает на зарытый им в подземелье снесённого его предком огромного помпезного дворца, части наследного состояния своей семьи, завещанного им на церковные нужды. В каком месте зарыты сокровища, граф в дневнике не указал по всем понятной причине. Он, очевидно, предполагал вернуться в скором времени, после свержения Советской власти. Но власть задержалась на семьдесят с лишним лет, и граф, естественно, не дожил о нынешних времён, умерев где-то во Франции.
   Своим "научно-историческим открытием" Владлен Врыжин поделился с партийным руководителем Валерием Пиявиным. Тот тоже загорелся идеей отыскать графский клад. Но не перелопачивать же всё подземелье? И тогда в голову Пиявина пришла на первый взгляд абсурдная, фантастическая мысль; пригласить на поиски своего двоюродного брата экстрасенса, давно уже живущего в Москве и обладающего парапсихологическими способностями. Хотя Врыжин и не верил во всю эту "чепуху", терять ему было нечего. Кладоискатели ударили по рукам, и "Вовка-волк" на белом "Мерседесе" прикатил в свои родные места после долгого отсутствия.
   Клад он разыскивал долго, раскаляя свою красную родинку и напрягая энергетический волосок. Этот "третий глаз", со слов экстрасенса, никакого клада в подземелье не обнаружил. Но внимательный и умный Врыжин понял, что Пиявин и "Вовка-волк" его обанывают, не желая делиться добычей, и чтобы ещё больше навести тень на плетень, организовали в школе какую-то подозрительную религиозную секту "Осеняющего Архангела", куда заманили почти целый класс подростков. Обиженный Врыжин, горя праведным негодованием, уже хотел донести новым властям в лице Эльвиры Пройдохо на надувших его братьев Пиявиных, когда сегодня, задержавшись допоздна в новом здании музея, где шёл ремонт и монтировались экспозиции. Владлен Анатасович, выйдя на улицу, вдруг заметил в темноте пролетевший мимо знакомый белый лимузин, битком набитый пассажирами. Лимузин свернул вниз, к реке. На свой страх и риск Врыжин решил проследить за шайкой и, пробравшись к берегу, увидел телохранителей, маскирующих белый "Мерседес" ветками недалеко от входа в подземелье. Но хитрый Врыжин знал ещё один тайный вход в подземелье через графскую Усыпальницу, о котором утаил от своих сообщников на всякий непредвиденный случай. Сейчас случай представился...
   - Ведите! - решительно приказал капитан, вытягивая из кобуры пистолет. Все двинулись вслед за Врыжиным из церкви. Олег хотел оставить Андрея, но, увидев молящий взгляд сына, милостиво махнул рукой.
   При свете падающих звёзд, шелестя павшею листвой, шли через старое кладбище к Усыпальнице. Олег и Андрей замыкали шествие. Подойдя к знакомым могилам, все идущие, кроме Врыжина и милиционеров, на несколько минут остановились, обнажив головы. Вера на могильной фотографии улыбалась своей застенчивой улыбкой в мерцающем отсвете далёких звёзд фонарей. У Олега защемило сердце, и он почувствовал, как Андрей прижался головой к его плечу.
   - Она всегда с нами, - прошептал отец почти на ухо сыну.
   Возле Усыпальницы отставших ждали нетерпеливые милиционеры и покорный судьбе Владлен Врыжин. Перекрестившись на недавно установленный, на куполе крест, по одному стали спускаться в тёмный провал склепа. В руках капитана вспыхнул фонарик. Освещённая круглым лучом со скрипом отворилась тяжёлая железная дверца, а вернее, люк в полу склепа. Почему его не обнаружили до Врыжина, оставалось загадкой. может быть потому, что люк был очень тщательно подогнан к полу и находился в дальнем углу склепа, засыпанный пылью и мусором?!
   Вниз вела пологая металлическая лестница. Ржавая и пыльная. Спускались по ней поодиночке под светом милицейского фонарика. Дальше шёл узкий каменный коридор с овальным перекрытием. Коридор за поворотом терялся во тьме. Пахло сыростью, плесенью и мертвечиной. Все сами собой сбились на осторожный шаг. Только трость хромоногого музейного директора и кованые сапоги милиционеров отчётливо стучали впереди по пыльному каменному полу. Всем христианским демократам стало в душе как-то неуютно, словно за поворотом коридора их ожидало нечто таинственное, бесформенное и ужасное, готовое в любую секунду вылететь из темноты и наброситься на беспомощных людей. Они даже приостановились и сбились в кучу поближе друг к другу. Но отец Евгений Антитипов - Преображенский развеял их мимолётный страх, тихо несколько раз повторив молитву "Честному кресту". Чёрное облако страха разбилось о сияющую радужную преграду, куполом закрывшую остановившихся друзей. Этот радужный купол Олег увидел явственно, но каким-то другим, необычным зрением. И он понял, откуда этот купол:
   - Господь с нами, - негромко, но твёрдо сказал Олег, - мы под его защитой.
   Неизвестно, видел ли радужный купол кто-нибудь ещё, но после слов Олега все дружно перекрестились и почти бегом бросились догонять ушедший вперёд авангард.
   Какую цель преследовали строители два века назад, создавая этот тайный коридор, ведущий из Усыпальницы в подземелье дворца, оставалось загадкой, но за поворотом он неожиданно заканчивался тупиком с ведущими куда-то вниз каменными ступеньками. Те обрамлялись округлым порталом*, над которым возвышалось нечто похожее на смотровую площадку с врезанным в нише узким, но довольно длинным оконцем, закрытым литой декоративной решёткой. К смотровой площадке вела выбитая в портале лестница.
   Милицейский капитан за время короткой задержки демократов уже обследовал и ступеньки, и оконце наверху портала.
   - Там дверь железная на засове, а в подвале уже вся компания собралась. Из дырки хорошо видно.
  
   ________________
   *Портал - архитектурный дверной проём.
   Стараясь не оступиться на узких и скользких ступеньках лестницы, по одному забрались на смотровую площадку и приникли глазами к литой чугунной решётке.
   Подземелье раскинулось как на ладони. Мрачные замшелые каменные стены освещались красноватым мерцающим пламенем многочисленных свечей. Эти свечи выглядели очень необычно: высокие, толстые, витые. Похожие на змеиные туловища - они к тому же оказались сделанными из какого-то чёрного парафина. Они таяли чёрными ручейками и застывали на своих змеиных туловищах капельками чёрного яда. Такие же свечи, только меньшего размера, горели в руках у десятка мальчишек и девчонок, одетых в длинные белые хитоны. Головы у ребят были украшены разноцветными и, судя по всему, искусственными цветами и лентами. Ломкие юношеские голоса вдохновенно пели под баянный аккомпанемент лысовато - курчавого человека в роговых очках:
   Ангел бледный, синеглазый,
   Ты стоишь во тьме аллеи:
   Звёзд вечерние алмазы
   Над тобой горят светлее
   Ангел бледный, ослеплённый
   Слишком ярким светом дня.
   Ты стоишь во тьме зелёной,
   Грезой с ночью говоря...
   Там, где демон камень чёрный
   Огневой слезой прожёг.
   Ангел бледный, гимн нескромный
   Я тебе не спеть не мог.*
   Сам "Ангел Бледный" возвышался на большом, украшенном искусственными цветами, постаменте, протянув свою длань в удивительно знакомом жесте. Белое, слегка подкрашенное румянами лицо с тонким прямым носом, синими фиалковыми глазами в окантовке длинных чёрных ресниц.
  
   ____________________ *стихотворение В. Брюсова
   Нежная улыбка полураскрытых губ. Длинные шелковистые волосы, ниспадающие по плечам. Плавные мягкие одежды и широкие перламутровые крылья показывали, что здесь поработала рука настоящего мастера, слепившего образцовую "ангельскую" статую. Олег подозрительно перевёл взгляд на Илью. Тот смущённо хмыкнул в бороду.
   У подножия постамента на старинных высоких, дубовых графских креслах облачённый в сверкающую белую парчу восседал триумвират. В центре, прикрыв лысину широкополой шляпой, снисходительно улыбался шакальими зубами "Пророк Осеняющего Архангела" со своей неизменной "змеиной" тростью в руках. Справа, похожий на римского сенатора - патриция, скрестив руки на груди, следил за происходящим Валерий Пиявин. Иногда по его мордастому лицу пробегала презрительная усмешка, словно у артиста, силой обстоятельств вынужденного играть роль в спектакле самодеятельного "халтурного" театра. Валерий Пиявин всегда считал себя "профессионалом". Слева от "Пророка" ерзал в кресле маленький толстячок, в котором все подглядывающие узнали Бронислава Мошкина. Он чувствовал себя явно "не в своей тарелке", часто бросал испуганные взгляды на двух телохранителей в белых кожаных куртках, стоящих широко расставив ноги в чёрных яловых сапогах по обе стороны подвального входа, уходящего к реке.
   Пение прекратилось, и где-то гулко ударил невидимый гонг. "Пророк" величественно поднялся со своего трона и, ударив три раза тростью по каменному полу, хрипло и чуть-чуть визгливо, по-волчьи, провозгласил:
   - Во имя Осеняющего! Осенённые, собравшиеся здесь на Великое Деяние - оживление статуи Светлого Ангела нашего - свет источающего, Мир изменяющего, Правду говорящего. Встаньте на колени!
   Школьники во главе со своим учителем пения плюхнулись ниц. Триумвират и телохранители не шелохнулись.
   - Сияющий Осеняющий передаёт вам через меня, своего Пророка: Настал день Просветления. Настала ночь Прозрения. Настал час Оживления! Кровью невинной девицы умойте Светлый лик и зашевелятся руки, двинутся ноги, заговорят уста и пойдёт Образ Осеняющего по городам и весям, провозглашая Правду, глаголя Истину, открывая глаза народам и странам. Все планеты и светила, вся Вселенная упадёт к ногам его. Он воздвигнет свой трон выше звёзд. Он будет править с гордостью и Величием! Слава Осеняющему!
   - Слава! Слава! Слава! - трижды прокричали стоящие на коленях.
   - Так возложим же невинную жертву на алтарь у ног Осеняющего, во имя Великого Счастья, во имя Светлого Будущего всего человечества! - провозгласил "Пророк".
   Снова где-то, разносясь эхом по подземелью, тяжело и тоскливо ударил гонг. Стоящий на коленях юношеский хор, повинуясь движению рук баяниста, вдохновенно запел:
   Отдаём тебя замуж, девица,
   За того, кем ты любима:
   За небесного Херувима,
   За Сияющего, Осеняющего.
   Вдохновляющего, Просветляющего.
   Молодые и старые лица.
   Выльем кровь твою, девица,
   Не прольются пусть капли мимо
   На лицо небесного Херувима,
   На Сияющего, Осеняющего,
   Вдохновляющего, Просветляющего,
   И лицо преобразится...
   Белые шторы бокового входа в подземелье, украшенного цветами, раздвинулись и на чёрной ковровой дорожке, ведущей к подножью пьедестала "Осеняющего", показалась юная девушка. Золотистые волосы прикрывал венок из бумажных соцветий. Длинное полупрозрачное платье просвечивалось уже сформировавшимся округлым телом. Высокая полная грудь с маленькими розовыми сосками была бесстыдно обнажена. Девушка несла на вытянутых руках большой, с витым и, судя по всему, очень острым лезвием кинжал со змеевидной рукояткой.
   Девушка шла по чёрной дорожке и радостно улыбалась. Всё её милое, симпатичное личико излучало блаженное счастье.
   Рядом с Олегом кто-то вскрикнул и дёрнулся. Это был Артур. Он узнал свою дочь Кристину...
   Между тем под пение коленопреклоненного хора Кристина поднялась на постамент и улеглась на незамеченное ранее ложе, похожее на неглубокую фарфоровую ванну. И сейчас же из-за фигуры "Осеняющего" вышла другая женщина, одетая в платье ярко красного цвета. И тут Олега словно ударило током. Женщиной в красном была...Вера. В её светлых волосах виднелась та самая таинственная заколка со змейкой-кинжалом, а глаза оказались закрытыми, как и в ту ночь, когда эта заколка сработала, словно детонатор подсознательного сексуального взрыва, а чёрные бабочки на лугу стали её энергетическим запалом.
   Сейчас юная жертва, с нежностью и любовью глядя на статую "Осеняющего", протянула настоящий аналог кинжальной змеи своей жрице в красном, своему невольному палачу. Жрица торжественно, двумя руками подняла кинжал-змею над лежащей Кристиной... И тут Олег и Артур одновременно сорвались со своего смотрового места и спрыгнули под лестничный портал к потайной дверце. Помогая друг другу в едином порыве, они надавили на тугой тяжёлый засов, и он неожиданно легко поддался. Дверь с лёгким скрипом отворилась. Олег и Артур бросились к статуе, где над лежащей Кристиной всё ещё, замерев с кинжалом в руках, стояла Вера, ожидающая приказа "Вовки-волка", раскалившего свою "бородавку". Олег выбил "змею" у Веры и, схватив её в охапку, потащил назад к выходу. То же самое сделал и Артур с бессмысленно улыбающейся дочерью. А им навстречу уже мчался, грозно размахивая графским мечом, излучающий гнев и решимость Михаил. Следом бежал милицейский наряд во главе со злющим капитаном. Милиционеры махали дубинками и вытаскивали свои табельные пистолеты. Отец Евгений Преображенский, удостоверившись, что его дочь спрятана за дверью, последовал за боевым авангардом.
   В подземелье началась паника. Завизжала и заплакала поднявшаяся с колен и сбившаяся в растерянную кучку ребятня. Их руководитель, забыв про свой баян, стал метаться вдоль стен в поисках лазейки. Бронислав Мошкин от страха свалился под кресло и заполз туда, дрожа и причитая. Михаил, пробегая мимо статуи "Осеняющего Архангела", рубанул её по светлым гипсовым одеждам своим мечом. И одежда "Осеняющего" в одно мгновение опали, обнажив облеплённые гипсом громадные бронзовые ноги в тупоносых, похожих на копыта ботинках и старомодном распахнутом пальто. Через секунду и ангельское лицо - маска, словно нехотя, упала вниз и разбилась вдребезги, открыв совсем другую физиономию, похожую и непохожую одновременно на прежде виденную. На лысой усато - бородатой башке торчали большие козлиные рога, ранее замаскированные под ангельский венок. Под усами из пасти торчали вампирские кровожадные клыки. Узкие азиатские глаза сощурились в злобно - ненавидящем взгляде. Из-под полы пальто виднелся узкий с кисточкой на конце ослиный хвост.
   Михаил оторопело уставился на истинный облик "Осеняющего" и одновременно на правдивый образ "вождя мирового пролетариата". А затем, размахнувшись, ударил его мечом по хвосту. Хвост отлетел и задёргался на постаменте, металлически дребезжа. Михаил замахнулся вторично, прикидывая, куда бы ещё рубанут? Но когда сверкающий бело-голубой клинок со свистом снова рассёк затхлый воздух подземелья, его удар неожиданно парировала другая сталь кроваво-красного цвета. Змееголовую рукоять красного меча держала рука в белой лайковой перчатке. Из-под надвинутой на глаза шляпы на Михаила глядели злые волчьи глаза. "Пророк" вступился за своего "бога", вытащив из трости - ножен спрятанную там ядовитую красную змею. И Михаил с яростной радостью принял бой, нанося "Вовке-волку" мощные разящие удары своей блистающей молнией, от которых колдун с трудом защищался, визжа и ругаясь матом.
   Между тем милиционеры отсекли выход из подземелья и сцепились в рукопашную с телохранителями колдуна, лупя дубинками по-каратистки прыгающих громил. Капитан же подлетел к ошарашенному неожиданным нападением Пиявину и, от души ударив того кулаком по морде, вдруг неожиданно закричал:
   - Отдавай мой магнитофон, падло!
   - Какой магнитофон? - искренне удивился Пиявин, обтирая разбитую губу.
   - Который ты у меня тогда забрал. На танцах...в клубе! - снова заорал капитан и опять ударил Пиявина по тому же месту.
   - Сломался он уже давно, - захныкал партработник, плюясь кровью, - сколько лет прошло...*
   - Всё - равно отдавай! Сейчас частная собственность настала! Сейчас демократия! Нахапали, суки, чужого добра! Попили народной кровушки! теперь своей умойтесь!
   И капитан стал избивать ревущего от боли Валерия Пиявина, не привыкшего к такому обращению со своей особой.
   И тут на середину подземного зала вышел отец Евгений Преображенский. Правой рукой он поднял свой большой серебряный крест, левую простёр ввысь и громко, заглушая шум боя, произнёс молитву "Честному кресту":
   "Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящий Его. Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением, и в весели глаголющих: радуйся, Пречистый и Животворящий Кресте Господен, прогоняй бесы силою на тебе пропятаго Господа нашего
   _______________
   *См. "Прокрустово ложе" ч. I, гл. IV
   Иисуса Христа, во ад сшедшего и поправшего силу Диавола, и даровавшего нам тебе Крест Свой Честный на прогнание всякого супостата. О, Пречистый и Животворящий Кресте Господень! Помогай ми со Святою Госпожею Девою Богородицей и со всеми святыми во веки. Аминь."
   И подземелье вздрогнуло как от землетрясения. Кровавый тесак "Вовки-волка" лопнул и раскололся, словно стеклянный, на мелкие искорки под ударом сверкающего меча Михаила Шухровского. Громадная статуя Антихриста-Сатаны зашаталась, наклонилась и рухнула на каменный пол рядом со стоящим священником, который даже не шелохнулся, держа в руке спасительный Крест. Рогатая лысая голова раскололась от удара, словно пустой арбуз. Но она оказалась не пуста. Из её расколотого нутра брызнули и покатились по полу, переливаясь в красном свете чёрных свечей, множество больших золотых монет.
   Драка в одно мгновение прекратилась, и все дерущиеся уставились на эти блестящие кружки, в полной тишине вертящиеся, звенящие, прыгающие по старинным камням подземелья.
   Первым опомнился безоружный, поверженный "Вовка-волк". воспользовавшись замешательством Михаила, он бросился на груду золота и стал распихивать монеты по карманам своего помятого в бою белого смокинга. Валерий Пиявин, отпущенный злющим капитаном, забыв про свои раны, тут же кинулся на "Вовку-волка" и стал вырывать у него из рук монеты, талдыча окровавленными губами одно и тоже: "Это золото партии, это золото партии..." К нему присоединился ловко спрятавшийся до того под креслом Бронислав Мошкин, который тоже стал распихивать монеты по своим карманам. Оставшийся без дела милицейский капитан, соображал в одиночестве недолго и тут же полез за своей долей, расталкивая конкурентов. Туда же, последовав примеру своих начальников, ворвались телохранители и милиционеры. Истошный старческий крик: "Это моё, моё, моё!" ни на мгновение не отвлёк их от серьёзного занятия, а запоздало появившийся у дележа Владлен Анатасович Врыжин, прихрамывая, бегал вокруг, предъявляя свои неоспоримые права на графский клад, пока не споткнулся о чью-то ногу и, потеряв свою "собачью" трость, не рухнул в общую алчную кучу.
   - Уводите детей! - сказал отец Евгений подбежавшим к нему Михаилу, Виталию и Илье. Испуганных, плачущих ребят отвели через потайную дверь. Оскар Юдкевич куда-то исчез.
   И тут подземный или небесный удар потряс подземелье. Чёрные свечи мгновенно погасли, но ожидаемой тьмы не наступило. Поток сверкающего, радужного света пробил потолок и перегородил своим искрящимся свечением оба выхода из подвала, словно прозрачной стеной. Отставший от остальных отец Евгений всего на одну секунду задержался возле этой стены и, положив крестное знамение, легко прошёл сквозь свет в потайную дверь. За ним вдруг бросился появившийся откуда-то, как чёртик из коробки, испуганный Оскар Юдкевич, но сверкающая стена отбросила его назад. На лице Оскара отразился ужас, очки упали на пол и разбились. Большие навыкате, близорукие глаза наполнились слезами:
   -Спасите, спасите меня, бормотал Оскар, тыча ладонями в непробиваемую радужную стену.
   Стоящий перед дверью с Евгением и Верой Олег видел беспомощное одутловатое лицо, уловив в подслеповатых зрачках бывшего друга животный ужас смерти. Без колебаний, направляя смерть другому, он сам боялся её безумно, инстинктивно чувствуя развязку. И сердце Олега пронзила жалость. В него проникло Прощение. И он, перекрестившись, протянул руку Оскару. Рука Олега легко проникла через радужную стену. Оскар уцепился за неё своими потными от страха ладонями. Олег потянул их на себя, и дрожащий лысоватый человек оказался рядом со своим спасителем.
   И вовремя. Потому что через мгновение раздался третий удар, и пол подземелья стал рушиться вниз, в глубину, вместе с безголовой статуей, вместе с копошащейся на куче золота нечистью, вместе с убранством сатанинской религии. Вниз, в бездну, в ад...
   -Богу благодарение, дающему нам победу Господом нашим Иисусом Христом,* - тихо, но вдохновенно сказал отец Евгений Преображенский.
   ...Выбрались из Усыпальницы в тихую, звёздную осеннюю ночь и вдруг словно оказались в сиянии яркого летнего солнечного дня. Свет стоял над Голой Горой огромным, ослепительным, переливающимся радужным Крестом, спустившимся на Землю из бесконечной Вселенской Божьей Высоты и своим нижним концом проникающий в подземелье, откуда только что появились изумлённые и потрясённые видением люди...
   Священник опустился на колени. Остальные мужчины и юноша сделали тоже самое. Стоять остались дюжина испуганных подростков, девушка в красном платье с закрытыми глазами и лысоватый дрожащий человек, прикрывающийся ладонями от яркого божественного света. Но затем и он, не выдержав, упал ниц.
   По светлому крестному Пути на Русскую землю шла с младенцем на руках Богородица. Она улыбалась доброй, ласковой улыбкой Матери Вечной Жизни, зовущей своих детей к Спасению, зовущей их в обитель её Сына. Она благословляла этот горестный, разорённый сатаной край на Возрождение, на Процветание, на Божескую Милость. И Великий Младенец тоже улыбался своей детской всезнающей улыбкой. Он знал, что настанет и его час, его Второе Пришествие, и люди должны готовиться к нему день и ночь.
   Какие-то чуть уловимые тени мелькнули у ног Божьей Матери, стоящие на коленях узнали их тотчас. Священник отец Николай и юная графская дочь Анна лёгким движением коснулись своего внука Евгения. Горбатый музыкант Борис Гаврилин, у которого вместо горба выросли светлые лебединые крылья, держа в руках неизменную гитару - скрипку, приблизился вместе со своим найденным отцом - последним графом Петром Ивановичем Викулиным - Добринским к возмужавшим друзьям - бывшим музы-
   ____________________
   *I Коринфянам 15:57
   кантам. И молодая светловолосая женщина с большими нежными глазами приникла к замершим в горестном счастье мужу и выросшему сыну, а потом исчезла где-то за их спинами, возле неподвижной девушки в красном...
   Видение пропало. Стоящие медленно, с трудом поднялись с коленей. Кристина подбежала к отцу и спрятала лицо на груди у Артура. Высокий, коренастый Иван робко приблизился к Михаилу. Тот потрепал его по шее и протянул свой блестящий меч. Иван восхищённо и бережно взял в руки клинок. Остальные ребята подошли к отцу Евгению, и тот стал благословить их серебряным крестом. Оскар Юдкевич спрятался за деревом и наблюдал за происходящим, пустыми невидящими глазами. Илья и Виталий о чём-то тихо переговаривались, иногда поглядывая на дерево, за которым спрятался Оскар.
   Олег и Андрей подошли к Вере. Глаза девушки были по-прежнему закрыты. Недоумение промелькнуло внутри Олега, а потом догадка: заколка. Его рука нащупала сатанинский знак среди волос, расстегнула пружинку и швырнула заколку куда-то далеко, в сторону реки. Раздался лёгкий всплеск. Яркие осенние звёзды смотрели с неба пристально и напряжённо.
   И глаза девушки медленно раскрылись. Большие оживающие и... чужие для этой Веры. Но такие близкие и родные для Веры той...Ушедшей. И возвратившейся. И слившиеся с этой Верой в одно Целое....Навеки.
  
   КОНЕЦ.
  
  
   1994 -1995 г.
  
  
  
   щёбу" в свою ", артур хал возле телевизора. в театре, а олег
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   108
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"