Аннотация: Бороться со злом могут не только ангелы. И демоны тоже...
Багровое око
1
Он мог бы поклясться, что слышал какой-то шорох. Проклятье! Берг бросил обглоданную куриную ногу в костер и поднял зазубренный, весь в выбоинах и вмятинах меч.
Так шумят только они.
- Выходи. - Голос у Берга был грубый и дрожащий. - Можешь не прятаться, я все равно тебя найду.
Он ухмыльнулся, слегка растянув тонкие, мелко трясущиеся губы.
- И тогда ты умрешь... демон, - добавил он, как будто с сомнением.
"Все они бегут, едва поймут, что смерть близка, - подумал он, прислушиваясь к удалявшимся шагам - шаркающим, торопливым. - Бегут, бегут... Знают - меня не проведешь".
Впереди трещали ветки, доносились сопение и всхлипы.
"Ребенок? О да, воистину, изобретательность дьявола не имеет границ. Но я начеку, я-то знаю, хорошо знаю! Меня не проведешь, твое отродье, тварь рогатая, умрет, сдохнет, сдохнет сейчас же, дай только догоню выродка твоего, я очищу землю от твоего дерьма, рогатый, я очищу, меня не проведешь, уж будь уверен, будь уверен, ты меня не возьмешь, и пусть я один, пусть, я буду биться с тобой, рогатый, до последнего вздоха, меня так просто не возьмешь..."
Берг бросился сквозь чащу, напролом, разрубая мечом бьющие в лицо ветви, проламывая кусты, перепрыгивая через полусгнившие, обросшие бородами мха поваленные деревья. За черными, сырыми, уже сбросившими листву, перекрестьями веток мелькало уставшее осеннее солнце. Совсем рядом - буквально в десяти шагах - раздался тонкий взвизг. Берг ломанулся на звук и через минуту увидел его - чумазого взлохмаченного мальчишку лет восьми-девяти. Мальчишка сидел на земле, потирая ушибленное колено, торчащее из широкой штанины, и, некрасиво выпятив пухлые алые губы, с нескрываемым ужасом глядел на огромного дядьку, вооруженного здоровенным мечом, облаченного в изрядно поношенную куртку из вареной кожи с тронутыми ржавчиной металлическими заклёпками. К широкому поясу его был пристегнут кинжал. Дядька был лыс и краснолиц, на подбородке и щеках виднелись только-только схватившиеся рубцы как будто после ожогов.
- Чего вам? - пролепетал мальчик, отползая и не сводя глаз с его страшного лица. - Я ничего плохого не сделал.
Берг услышал голос ребенка и вздрогнул. "Он хочет заговорить меня", - подумал он, морща лоб, и вновь ощутил, как холодные липкие объятья страха охватывают все его естество. Он встряхнулся и с опаской посмотрел на мальчика. Он ведь боялся, он на самом деле боялся так, что уже воспринимал вечно будоражащий его ужас как собственную смелость, как вызов силам тьмы.
Выставив вперед меч, и, не спуская с оцепеневшего мальчика глаз, Берг подошел поближе.
"Глаза... у него глаза красные".
Заплаканные.
"Красные... ведь у них у всех красные. Так? Ага - вот и первый признак. Отлично. Надо его убить. Убить гадёныша".
Просить его прочитать "Отче наш" бесполезно - эти твари прочтут любую молитву не колеблясь, ни разу не запнувшись. Лучше сразу прикончить мразь. Их так много расплодилось на земле, весь мир проглотила преисподняя. В церквях теперь читают псалмы князю Тьмы. Так, или нет? Где это он слышал?
Убить приспешника сатаны. Убить.
- Умри, отродье! - не своим голосом заорал Берг и с размаху рубанул мальчишку по голове. Она раскололась, как переспелый арбуз, разбрызгав в стороны кровь и мозги. Тело шмякнулось оземь с мягким стуком. - Сдохни, сдохни тварь! - крикнул он еще раз и, перехватив рукоять меча двумя сцепленными руками, всадил его в живот уже мертвого ребенка.
2
Острая боль вернула Берга к реальности. Мальчик хотел было запустить в него еще один камень, но встретившись с ним взглядом, передумал и бросился прочь.
Берг остолбенело посмотрел ему вслед, на старый меч в руках - когда в последний раз он пускал его в ход? - на поляну перед ним: покрытая прелыми листьями, она была девственно пуста.
"Околдовал, - промелькнула в голове паническая мысль. - Околдовал! Он меня околдовал!"
Берг побежал назад, к костру. Костер догорал. Он спешно подбросил в него охапку отсыревшего хвороста, зашипевших, словно клубок разъяренных змей, затем снял куртку, стянул воняющую застарелым потом рубаху, отломил от находившегося неподалёку усохшего орешника ветку и поднёс ее к огню. Ветка загорелась.
"Только так, - глядя на огонь, думал он. - Только так можно очиститься от скверны. Это чертово отродье вдохнуло в меня частичку тьмы, о! я чувствую, как она уже начинает разрастаться во мне, но я очищусь. Да, это больно, но ничего не поделаешь..."
И Берг, зажмурив глаза, поднёс к лицу горящую ветвь. Огонь слизнул с таким трудом зарубцевавшиеся раны, в воздухе запахло паленым волосом.
Берг закричал, вложив в крик всю мощь легких. Он провел веткой вдоль обнаженного торса, и, поняв, что больше не может терпеть адской боли, отшвырнул ее прочь. Огонь, с жадностью поглощавший ветку, жалобно затрепетал, словно пытаясь вырваться из объятий сырой осенней травы.
Берг перевёл дух. Сердце бешено колотилось, отдаваясь в висках острыми иглами. Вот так. Вот так-то лучше. О да! Перед ним всё кружилось, рассудок мутился, обожженное до густой красноты тело выло от боли, но он был доволен. Он успел. И поэтому он жив, поэтому он человек, а не дьяволов приспешник. Это самое главное - он не дьяволов приспешник.
Он боялся ритуала с огнем; боль, казалось, уже никогда не покидала его; кое-где на теле имелись мокнущие раны, не успевавшие зарубцеваться, и даже волдыри, но без ритуала никак. В последние дни он, поначалу едва касавшийся огня, всё сильней к нему прикладывался. Когда-нибудь он спалит себя. Только подумав об этом, Берг пришел в смятение. О боже! Похоже, и тут дьявол нашел лазейку. Да, да, это он направлял его руку. И как он до этого сразу не додумался? Что же делать?
Паника снова начала овладевать им. В одночасье мученические ожоги превратились в следы дьявольской ласки.
И он заплакал.
3
Сумасшествие - наследственное проклятие семьи Берга. Так, или почти так, говорила его мать - та еще сука. Она - толстая узколобая тётка в грязном переднике, с мощными руками, покрытыми густым черным волосом, - лупила его мокрой тряпкой и всегда орала. Ее крайне неприятный, хрипловатый голос раздражал его больше всего.
С ее слов Берг знал, что деда - законченного пьяницу и дебошира - арестовала инквизиция. На него - ветерана многих войн - донесли сельчане. "Он любил распевать мерзкие похабные песенки о всякой нечисти, за что и поплатился. Чтоб он сгнил в темнице, чтоб..."
Наверное, это с ним и произошло.
Его отец совсем не походил на боевого деда. Он был тихим, безобидным, слабым, замордованным злобной бестией, которую он именовал "дорогой супругой", существом. В день двенадцатых именин своего третьего, самого младшего сына - его, Берга, - он повесился. Разъяренные сыновья, любившие кроткого добряка, - особенно старший, пошедший характером в деда - забили ненавистную деспотичную мать до смерти палками.
Берг хорошо помнил тот день. Ее истошные вопли и проклятия врезались в его память так сильно, что преследовали его всю жизнь. Не проходило и дня без того, чтобы он не вспомнил об этом.
Обоих братьев повесили, а его отдали какому-то землевладельцу практически в рабство. Семь лет Берг влачил жалкое существование, пахал в поле, сносил ежедневные побои, питался отбросами, а в последний год работал в относительно спокойном месте - на хозяйской бойне, - и каждый вечер выслушивал длинные проповеди местного дьякона-доминиканца, отличавшегося развитым красноречием и буйной фантазией.
Дьякон был немолод, безобразно толст, от него остро воняло мочой, вином и гнилой отрыжкой, ряса вечно была заляпана жиром, в путаной бороде белели крошки хлеба.
- Мы забыли лик отца святого! - так начинал он по обыкновению. - А в чем причина? А в том, скажу я вам, что многие начинают думать, что бог, который есть первопричина всех вещей, как их образец, святый боже! не радеет о своих чадах. Сии еретики говорят, что раз бог насылает на землю чуму, град, мор, то он забыл о нас. И в поисках спасения они обращаются, - в этом месте он всегда преувеличенно испугано крестился, - к ведьмам, к чаровницам, кудесникам. А что же делают ведьмы? Они утешают сих глупцов, молятся, даже крестятся, прикрываясь богом и сыном его Иисусом, как своими небесными покровителями. Вдумайтесь! Вдумайтесь! Обратимся к тому, что писали на сей счет отцы церкви. Тома из Аквино писал, что: "Зло, состоящее в несовершенстве действования, или проистекающее от несовершенного действования, не может быть отнесено к богу, как своей первопричине. Ибо в боге нет никакого несовершенства". Значит не от бога ведьмы! Запомните! Не от бога эти мерзкие твари! Левит говорит: "Чья душа склоняется к магам и кудесникам и с ними блудит, против того хочу я поднять лик свой и низринуть из стада народа своего". Воистину так! А в Писании сказано: "Никому не разрешено заниматься кудесничеством, иначе свершит над ним смертную казнь мстящий меч". Не вздумайте помогать им, ибо закон гласит: "Эти преступники не должны переступать порога чужого дома: кто их впустит, тому грозит сожжение имущества. Никто не имеет права их принимать и давать им советы. Виновные в этом ссылаются, и их имущество конфискуется".
Дальше его тихая поначалу речь переходила в визгливые выкрики, полные устрашающих цитат из "Malleus Maleficarum":
- ...Ведьмы насылают град, бури и дурную погоду, причиняют бесплодие людям и животным, посвящают детей, которых они не пожрали, демонам, или же убивают их, что, однако, случается только с детьми, которые не возрождены водою крещения. Они умеют гуляющих возле воды детей на глазах родителей бросать в воду, но так, чтоб никто этого не заметил; приводить лошадей под всадником в бешенство; перелетать с места на место по воздуху телесно или только в воображении; затуманивать души судей и председателей, дабы последние не могли им вредить; внушать себе и другим молчание во время пыток; поражать руки и сердца арестовывающих их сильной дрожью; скрытое от других обнаруживать, предсказывать будущее по указанию дьявола!..
- Помните, помните, дети мои! Будьте честными, не упорствуйте в грехах своих! Чье преступление доказано, но кто, несмотря на это, отрицает свою вину, тот предается пыткам. Его тело разворачивается железными пыточными когтями, и он терпит, таким образом, соответствующее наказание за свои проступки...
А заканчивалось всё это стихами Данте, произнесенными самым, что ни на есть, замогильным голосом:
- То адский ветер, отдыха не зная,
Мчит сонмы душ среди окрестной мглы
И мучит их, крутя и истязая.
За семь лет Берг повидал много костров. Чертов дьякон называл это очищением от дьявольской скверны. Нельзя сказать, что Бергу нравилось смотреть на то, как погибали все эти бедные жертвы, но что-то в этом было притягающее.
Скорей всего, не в меру болтливый доминиканец сам себя и сгубил. Его повесили ландскнехты, причем они утверждали, что приехали специально по его "грязную душонку". Повесили на дубу, под которым он так любил проповедовать. Старый обрюзгший пьяница. Когда веревка стянула его рыхлую шею, его лицо страшно побагровело, глаза выкатились из орбит так, что Бергу тогда показалось, что они вот-вот вывалятся наружу. В конце концов, вместе с духом он испустил и газы. Ланскнехты - компания, как они себя величали, - громко ржали, били труп по необъятному животу до тех пор, пока оттуда не вывалилась куча дерьма, в которой вываляли землевладельца-садиста по имени... только вот Берг не запомнил его имени.
Потом капитан ландскнехтов объявил, что тот, кто убьет хозяина - "это жутко смердящее существо" - и всю его семью - жену и дочерей, стоявших на коленях тут же, - тот будет принят в их братство, как полноправный член.
Вызвался Берг.
4
Пять женщин - мать и четыре дочери. Побитые, поруганные. Судорожно прикрывавшиеся обрывками платьев. И плачущий мужчина - как же его всё-таки звали? Он был жалок, о, как был он жалок! Где его уничтожающий взгляд? Где его ехидная ухмылка, где его палка, которую их спины отполировали до блеска?
Он порубил их топором, как мясник рубит свиную тушу - ведь парень знал в этом толк. А они приняли смерть безропотно, стойко. Последней он убивал хозяйку. И она плюнула ему в лицо и прокляла его.
5
Берг несколько успокоился, если можно назвать то полубредовое параноидальное состояние, в каком он пребывал, спокойствием. Сколько это длилось, он даже не знал. Он знал только одно - что дьявол правит миром, и это было для него таким же фактом, как и то что день сменяется ночью. Мысль эта постоянно - изо дня в день - кружилась в его голове, перебивая все остальное.
Наконец, спустя время, Берг внезапно вздрогнул, как будто просыпаясь, взглянул на потухший костер и вяло подумал, что надо бы разведать обстановку - кажется, где-то неподалёку деревня. Взвалив на плечо аркебуз - он даже не знал, в рабочем он состоянии, или нет, - и, прицепив к поясу меч, он осторожно побрел по лесу, над которым уже начали смеркаться сумерки.
Вскоре он дошел до края леса, за которым открывался вид на долину, по дну которой протекала небольшая речка. За ней виднелся еще один лес, очень густой - темная путаная масса зарослей. Вдоль реки расположилось с десяток домов - довольно убогих на вид. На месте трех красовались обугленные остовы. Берг внимательно присмотрелся - судя по всему, в деревне еще проживало немного людей.
Берг сел на землю. Ему пришел на ум, как ему казалось, хитрый план - сжечь село. А жителей перебить. Побросать их в горящие дома, пусть корчатся от мук, пусть сатана примет их нечистые души в свои объятья.
Сжечь. Берг живо представил себе языки пламени, взметнувшиеся к небу, крестьян, сидящих пред ним на коленях, и опять чувство некоей отрешенной созерцательности охватило его. Он стал вспоминать годы, проведенные среди ландскнехтов - годы насмешек, всеобщего презрения, брезгливости. Он был у них палачом. Потому что он был единственный, кто умел делать это с абсолютным безразличием, как им казалось. Боец он был никудышный, и, собственно, как ландскнехт, как носитель духа свободолюбивого бесшабашного братства наемников, никуда не годился. Он не носил шляп с пышными развевающимися перьями, не рядился в дорогие камзолы с рукавами-буфами. Не насиловал, не напивался как скотина, не грабил. Не увешивал себя побрякушками, и все его оружие это - двуручный меч, да боевой топор. Но кому-то нужно было исполнять грязную работу.
И он делал ее, делал отлично. И, как оказалось, незаметно для всех, сходил с ума. Или он сошел с ума уже в детстве? А может безумен вовсе не он? Может, обезумел весь мир, а он - последний, кому... открылась истина, если можно так сказать?
Иногда ландскнехты его спрашивали, чисто из праздного любопытства, что он чувствовал, когда убивал того бюргера - своего бывшего хозяина. И тогда Берг обнаруживал, что ему, на самом деле, стыдно вспоминать тот вечер. Но ему нужно было вырваться из этого круга, он хотел жить по-другому, не как безмозглая скотина, он не хотел ни на кого горбатиться, не хотел сдохнуть, как собака, где-нибудь на обочине дороги. Он хорошо помнил, какой восторг испытал, увидев роскошное, аляповатое воинство ландскнехтов, как ёкнуло его сердце, когда понял, что злодейка судьба предоставляет ему шанс, как потом глупо ухмылялся в ответ на их сальные и жестокие шутки.
И в то же время... он старался забыть лица убитых им людей, их немой укор, что сводил его с ума.
Можно сказать, что Берг всю жизнь шел к тому событию, которое произошло на старой лесной дороге, когда их компания попала в засаду, которую устроили восставшие крестьяне.
То, что потрясло его до глубины души.
6
Берг вздрогнул. О, нет! Только не это. Меньше всего он хотел вспоминать о том дне. Надо сделать дело. Может, немного успокоить свою мятущуюся душу, жаждущую новой крови. Броситься туда, и сгореть там самому. Ибо у него больше нет сил. Нет сил.
Начал накрапывать мелкий дождь. Но Берг сидел на месте, тупо глядя вниз, в долину, и очнулся только тогда, когда дождь усилился. За все это время в деревне никто не появился. Похоже, там никого нет. Тогда откуда же мальчишка? Он убежал в эту сторону, это точно.
Дождь припустил еще сильней. Берг вытер ладонью лицо и решительно двинулся вперед, навстречу тающему мертвенно-бледному закату над густым лесом за речкой.
Деревня встретила его гробовой тишиной. Только дождь стучал по крышам, гремел внутри жестяных водостоков и с усыпляющим журчанием вливался в лужицы под ними.
Деревня была покинута. Хлюпала раскисшая грязь под ногами. Чернеющие в сумраке, точно скелеты, яблони в садах роняли последние листья. Берг засмотрелся на гипнотизирующую пустоту вокруг и не сразу заметил впереди - метрах в пяти - полускрытые завесой дождя силуэты двух человек.
- Стоять! - прозвучал грубый голос. - Брось на землю меч. И брось-ка в сторонку, и брось-ка, дружище, подальше. И, пожалуйста, не дури, прошу тебя, иначе Пьер, - Берг против воли усмехнулся, услышав непривычное уху немца французское имя, - продырявит твою обезумевшую башку болтом. И не одним. Думаю, тебе не понравится это. Мне бы точно сильно помешали железки, торчащие в моей голове.
Оба человека неуверенно скользя по хлипкой жиже, медленно двигались в его сторону, с головой выдавая своё волнение. Парень, которого назвали Пьером, был очень напряжен - Берг почувствовал это, даже не разглядев его как следует. Молодой, неопытный. Неужто швейцарец? Быть такого не может.
- Чего встал? - спросил второй - поздоровей, постарше. Матерый, хоть и боится. Он держал в руке короткий меч - кошкодёр. - Ну, бросай меч, бросай. Брось эту тупую штуку - ей только коров глушить.
О, какие у него зоркие глаза, подумал Берг. Точно как у дьявола.
- Бросай, а то мы уже начинаем нервничать. Понимаешь? Про тебя, братец, идет дурная слава. Прославился ты, парень, ох, как прославился. Дальше некуда. Вся округа в ужасе. Сам бургграф велел тебя изловить. Ты будешь повешен. Понимаешь? Без обид, парень, но ты будешь повешен, или четвертован, это уж, как господа решат. Причем четвертуют тебя с почетом, на площади, в присутствии священника и доброй тысячи народу! Как героя. Так вот.
Что же за хитрый бес, этот болтливый парень. Есть такая порода людей: "Без обид, ты же понимаешь, это моя работа..." Скотская порода. Натурально бесовская. И враг тебе и друг. Берг посмотрел на него. Он плохо видел в темноте, но всё же сумел разглядеть в частых, застывших, словно маска, морщинах, вечную насмешку. И понял, что проиграл. Делать нечего. Берг швырнул в сторону оружие - он никак не мог ими воспользоваться. Надежда на кинжал. Только на кинжал - они его, похоже, не заметили.
Попался. Да, он, похоже, наконец-то попался. Когда-нибудь это должно было произойти, но он перед смертью постарается прикончить хотя бы одного приспешника дьявола. За эту осень он убил немало, пара дюжин может и наберется. Вспомнив об этом, Берг ощутил прилив гордости. Да, он ничего этим не добился, ну и пусть. Отрадно осознавать, что ты хоть чуточку, но насолил дьяволу.
Он помнил все свои жертвы, которые попадались ему в глухих вырубках, сожженных сёлах, в лесах. Женщины, дети, старики. Его не обманывала их мнимая беззащитность, нет-нет! Он твердо знал, что надо делать и его рука ни разу не дрогнула. Только в последний раз вышла осечка.
Чертов мальчишка.
- Ну? - произнес обладатель грубого голоса и замолчал, видимо, раздумывая, что же сказать дальше, но потом, несколько неуверенно, сказал: - Не узнал? Это же я, Борос. Не помнишь?
- Нет, - ответил Берг, исподлобья глядя на осторожно подходящих к нему противников. Он и правда его не помнил. Он вообще плохо помнил всех с кем служил под началом капитана - "бравого вояки", "огненного льва". Так он сам себя называл. Что ж, сатана любит похвалятся, пускать пыль в глаза. Кроме того, рыжие - это точно от нечистого. Капитан - пустозвон.
- Пустозвон.
- Что ты сказал? - спросил Борос. Берг и не заметил, что произнес это слово вслух. - Кого ты назвал пустозвоном? Меня что-ли?
Они подошли вплотную. Берг посмотрел на них: Борос скалил зубы, и глаза его искрились от возбуждения, от осознания захватывающей дух опасности; Пьер таращил на него глаза и изо всех сил стискивал арбалет.
- Кого пустозвоном-то назвал?
- Тебя, - ответил Берг и кинулся на Пьера с кинжалом. Тот явно не ожидал этого, за что и поплатился. Арбалет выпал из его рук, он захрипел, зашатался, схватился за торчащий в шее кинжал; изо рта бурно потекла кровь.
- О, боже! - воскликнул Борос, этот болтливый недоносок. - Да ты же убил его!
Берг вытащил из ножен поверженного им юноши меч (всё-таки, похоже, что он был швейцарцем - еще одно свидетельство того, что миром правит дьявол), но, как оказалось, болтливый ландскнехт Борос, несмотря на свои визгливые причитания, был готов к этому. Одним ударом ноги он выбил из рук еще не поднявшегося в полный рост Берга меч, а потом его массивная, подкованная подошва врезалась ему в висок, опрокинув в грязь.
В голове Берга всё перемешалось, в глазах заплясали мерцающие круги и он потерял сознание.
7
На Берга вылили ушат ледяной воды. Он судорожно глотнул воздуха, и попытался вскочить, но понял, что лежит на телеге, связанный по рукам и ногам. Над ним склонилось мерзкое крысиное лицо рыжеволосого капитана ландскнехтов.
- Ну, вот ты и дома, мой мальчик, - сказал он с донельзя противной фальшью в голосе и звонко расхохотался. - Попался, который - что делал? - кусался! Мало того, что ты бросил наших умирать там, на дороге, так еще и спятил. Что ж, признаю, было ошибкой брать такого идиота, как ты в компанию, но сделанного не изменишь. Никто не безгрешен, в том числе и я. Сам себе удивляюсь, как это я сразу не разглядел в тебе дурака, да еще и такого зловредного. Значит так. Мы отвезем тебя - куда? - в город, и там - что сделаем? - прилюдно чет-вер-ту-ем. Мне кажется, это ужасно мучительная смерть. Только представь себе - быть четвертованным! Брр! Как тебе нравится такое, а? Не нравится? Ишь, волком глядит! Видали его, ребята?
Ландскнехты загоготали, но как-то вымученно, неестественно. Что-то здесь не так, подумал Берг, оглядевшись. Они находились на лесной поляне, в центре которой возвышался огромный раскидистый дуб. "Не здесь ли меня вздёрнут? - подумал он. - Дерево как раз для покойника с петлей на шее". Поляна была полностью заполнена разношерстным людом, в основном крестьянами - не из деревни ли? Вокруг телеги важно расхаживали разряженные в пух и прах ландскнехты, посматривая на окружавшую их чернь со смесью снисходительности и глубокого презрения.
- Итак, - продолжал капитан (до чего же он был противен Бергу, его буквально выворачивало наизнанку, стоило ему едва взглянуть на эту безгранично самоуверенную физиономию). - Покажем героя народу. Поднимите его, пусть посмотрят, кто устроил всё это.
Несколько цепких рук схватили его и рывком поставили на ноги. Берг зашатался, но его грубо поддержали. Сильно болела голова. Губы разбиты в кровь.
- А теперь, - сказал капитан не терпящим возражений тоном, - расходитесь.
Но никто не сдвинулся с места. Определенно, что-то здесь не так.
- Вы что, не слышали? Зверь пойман и заперт в клетку. По домам! Следующее представление ожидается... - и тут капитан внезапно замолчал.
Толпа как по команде повалилась на колени и склонила головы.
- Что за... - пробормотал остолбеневший капитан и вдруг узрел человека в черной рясе, с глубоким капюшоном. Человек этот скромно вышел из толпы и остановился. В правой руке он держал веревку с...
(Берг мгновенно обратил на незнакомца внимание и тотчас ощутил как тот самый ужас, уже пережитый им на той проклятой лесной дороге снова сковывает ему тело и разум. Страх был такой силы, что у него подкосились ноги. И это только из-за того, что держал в руке незнакомец).
....черным блестящим камнем, на котором было нарисовано - неестественно четко, до мельчайших подробностей, - сияющее адским огнем багровое око.
Незнакомец не торопясь подошел к Бергу. Всё это время ландскнехты и особенно капитан смотрели на него со смесью страха, покорности и недоумения. Как будто им отрылось нечто, о чем они втайне давно думали, но даже не допускали мысли о том, что это может когда-нибудь случиться.
И сам Берг, глядя на приближавшегося человека, глядя на багровое око, с выворачивающей душу ясностью понимал, что все его "подвиги" - безжалостные убийства ни в чем не повинных людей, казавшихся ему исчадиями ада, не что иное как глупость. Бессмысленная, тщетная борьба с силами настолько могущественными, что осознание этого буквально захватило ему дух. Он как будто пребывал в темноте, с бессмысленной яростью набрасываясь на огоньки, вспыхивавшие вокруг него, стремясь вопреки здравому смыслу погасить их. Зачем? О, боже, зачем он это делал? Чтобы остаться во тьме? Или наоборот?
Он был слеп, слеп, но теперь... что же теперь? Он...
- Прозрел? - тихо спросил незнакомец, откинув капюшон. Молодой человек, с правильными, ничем не выдающимися чертами лица. Лишь глаза обращали на себя внимание. Глаза человека... нет. Глаза не человека. - Я слышу твои смятенные мысли, Берг. - Тут незнакомец повернулся к капитану: - Повесьте его, немедленно.
- Но... - промямлил в ответ капитан, - бургграф самолично...
- Плевал я на бургграфа. Понимаешь?
- Нет.
- И не надо. Повесь его. Ибо он опасен. Ты даже не представляешь себе как. Так ведь, Берг? Помнишь, что ты видел? Хочешь вспомнить?
Незнакомец поднес к его лицу камень с багровым оком.
- Вспомни. В последний раз.
- Зачем? - напряженно прохрипел в ответ Берг.
- Мне это нужно. Я хочу понять. Почему ты. Что в тебе такого?
8
В тот роковой день - а Берг сейчас, эту самую минуту, стоя перед таинственным незнакомцем, с чертовым камнем в руке, о предназначении которого он не знал, но подозревал, был уверен, что тогда не только он сошел с ума, но и весь мир вместе с ним, - так вот, в тот роковой день их обоз, состоящий из трех груженных награбленным добром фургонов, сопровождаемых полупьяными ландскнехтами (десятка законченных болванов, которых крестьянские волнения, охватившие чуть ли не всю Священную Римскую Империю, ничему их не научили), а также он, Берг, угрюмый палач, парий, но уж никак не болван (слабое утешение, но хоть что-то), тащившийся на старой усталой кляче позади всех, угодили в засаду.
Именно так - они попали в засаду. В первые мгновения боя, когда из густой чащи слева и справа посыпались стрелы, Берг подумал, что определение "безопасные земли", данное своим владениям местным бароном, в услужении которого они - то есть их "компания" - находилась, как всегда, таила в себе злую насмешку.
"Не надо ничего бояться, да и можно ли чего-то опасаться в столь чудесный день - ясное небо, прохлада, лес, приодевшийся в неповторимые ало-золотые цвета..." Да. Излишняя поэтичность барона, совсем не похожего на поклонника изящных исскуств, насторожила, кажется, только его. А еще говорят, что он идиот.
После полусотни выпущенных в течении каких-то секунд стрел, убивших практически всех, оглушительно грохнул пушечный выстрел. Следом из чащи справа показался белый дым. Берг сразу понял, что надо удирать, но его конь, перепугавшись яростных выкриков, проклятий и всеобщей суматохи, заупрямился, заржал, начал брыкаться. А после того, как прогремел выстрел, он совсем обезумел, встал на дыбы и сбросил с себя седока.
Берг упал на спину, сбив себе дыхание. Пока он, лежа прямо посреди дороги, пытался отдышаться, грянул еще один выстрел, на миг оглушивший его. Да, уж это точно не крестьяне с вилами. В конце концов, кое-как придя в себя, Берг, понимая, что жить ему осталось самое большее пара минут, приподнялся на локте, посмотрел по сторонам и вдруг заметил, как на него катится объятый пламенем фургон. Недолго думая, он вскочил и нырнул в придорожные кусты.
Как странно: миг назад он готов был принять смерть, но когда она протянула к нему свои костлявые руки, он поспешил убраться с дороги.
Он не помнил что было дальше - то ли он лишился чувств, то ли от шока, или еще от чего, отрезок времени, прошедший с того момента, когда он кинулся на обочину, до того, когда он очнулся, прислоненный к колесу второго, уцелевшего фургона, всё содержимое которого, из числа не представлявшего никакой ценности, было разбросано повсюду, вперемешку с трупами, начисто вылетело из головы.
Скорей всего его пощадили. Чтобы он мог рассказать "тому, кому надо" и "ты знаешь, о ком мы", что здесь произошло - "не более чем урок, всего лишь урок". Это единственное разумное объяснение. Да и фразы, всплывшие в его голове, подтверждали это.
Берг так и сидел, тупо озираясь, и неожиданно заметил, как в метрах в двадцати от него, по дороге, с той стороны, откуда они приехали, движется нечто... не то птица, не то зверь что-ли? Причем необычного, ярко-красного окраса.
Существо - кем бы оно ни было - медленно приближалось. Берг равнодушно, с малой толикой любопытства, ждал его. День уже ощутимо клонился к завершению. Значит, он провалялся здесь самое меньшее часа четыре. Побаливали бока - нападавшие всё-таки подтвердили всё сказанное парой-другой крепких тумаков. Иначе какие они, мать их, разбойники?
Берг закрыл глаза. Сильно хотелось пить. Он уже собрался встать - как-никак надо хоть чем-нибудь вооружиться, хотя бы затем, чтоб отогнать подкрадывающуюся к нему тварь, но открыв их, узрел эту самую тварь совсем рядом - в каких-то трех метрах от себя.
Существо отдаленно походило на человека. Оно было облачено в длинное подобие рясы, материал которой, казалось, был соткан из самой крови. Впечатление усиливали рваные края рясы, складки, будто бы искрившиеся потоками крови и тяжелые красные капли, стекающие на землю и оставляющие кровавый след. Длинные нескладные, иссохшие, как у мумии, руки, судорожно ощупывали мертвецов. На мумифицированном лице щерился жуткий оскал, похожий на предсмертный крик, единственный глаз быстро-быстро бегал туда-сюда, но при этом, кажется, совсем не замечал его.
Берг совершенно обезумел от нахлынувшего на него дикого ужаса. Какое-то время он глядел на монстра, не в силах пошевелится, но затем дико заорал, и, перекрестившись, сбивчиво зашептал слова молитвы, не отрывая от него глаз:
- Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum... regnum tuum... sicut in celo et in terra...
Существо услышало его, повернуло к нему голову и уставилось на него своим кошмарным оком. Багровым оком. Оно увидело его! Берг судорожно сорвал с шеи нательный крестик и выставил перед собой. Неторопливо приблизившись, чудовище протянуло к нему руку и вырвало крестик. Поднесло его к лицу, несколько секунд разглядывало, а затем...
Проглотило.
Это стало последней каплей. Берг с воплем вскочил и очертя голову бросился прочь.
9
Незнакомец медленно, словно сомневаясь, кивнул. Опустил руку со страшным амулетом, знаком, обозначающим принадлежность к дьяволу. Он был одним из адептов сатаны. Что ж, теперь Берг убедился в этом окончательно.
- Я понял, - произнес наконец незнакомец. - Ты один из них. Их воинов света. Хм... Как я сразу не догадался. Ты ведь не сошел с ума, повстречав Проводника, не бросился в церковь замаливать грехи, не наложил на себя руки. Ты стал бороться. Слепо, не понимая, что делаешь, справедливо ли это, оправданно ли. Ты прозревший, и в тебе есть тот стержень, который ищут... воины. А по-моему это просто упрямство. Ты прозревший, мой дорогой. Таких как ты немного. Во всех прочих измерениях - раз-два и обчелся. И пока до тебя не добрались эти... с позволения сказать, безумцы, ты будешь немедленно предан смерти.
10
Берг забрался по наспех сколоченному подобию стремянки, с петлей на шее. "И правда, - подумал он со странным в ситуации, в которой он оказался, спокойствием, разглядывая пышную крону векового дуба над ним, - хорошее дерево для висельника".
Незнакомец стоял, скрестив руки на груди, и, не мигая смотрел на него, слегка задрав голову.
- Скажи мне, незнакомец, - тихо поинтересовался Берг, - есть ли бог?
Незнакомец едва заметно улыбнулся.
- Бог - это мечта, - ответил он, развернулся, и зашагал прочь.
Толпа всё это время стояла на коленях и никто, ни разу не осмелился поднять голову.
"Этот мир обречен, - с горечью подумал он. - Может и хорошо, что меня в нем не будет".
Но тут он, озаренный неожиданно пришедшей к нему мыслью - яркой, воодушевляющей - крикнул вслед незнакомцу:
- Но ведь это же еще не всё?! Не так ли?
Незнакомец резко обернулся, посмотрел на него, и Бергу показалось, что в глазах его впервые за весь вечер промелькнул...