Я сказал: 'Пока. Целую, нежно, крепко', услышав в ответ ту же фразу, удовлетворенный разговором, положил трубку телефона. Подошел к зеркалу, увидел в нем молодую улыбающуюся физиономию: 'Неплохо было бы побриться, - затем, посмотрев на часы, добавил, - сделать это лучше побыстрее', - до встречи с моей девушкой оставалось не так уж много времени. Итак, я наспех побрился, оделся, расчесал растрепанные, почти высохшие после душа, волосы, сунул руки в карманы: портмоне, зажигалка, ключи - все на месте, захватил блокнот со стихами, вложил в него только что написанное новое стихотворение 'Вечной любви признание', вышел из квартиры.
Был замечательный майский день, все цвело и благоухало. Я на секунду остановился, вдохнул аромат свежего весеннего ветерка и опьяненный беззаботным дыханием весны весело зашагал по направлению к метро. В переходе продавались цветы, я выбрал самый большой букет дочерна красных роз и со всем этим великолепием сел в поезд, идущий в центр города. Всякий любопытный не мог не заметить блеска счастливых глаз, светившихся надеждой на прекрасное будущее.
Стайка молодых приятных барышень, по всей видимости, направляющихся в центр, с целью познакомиться с не менее приятными молодыми людьми, не без интереса поглядывала на меня, нарядного и красивого, с целой кучей роз. Сделав над собой 'героическое' усилие, я вернулся к мечтам о счастливых днях, которые суждено нам прожить вместе с моей будущей женой. Впрочем, суждено ли? Я не верил ни в Бога, ни в Дьявола, не верил в Судьбу, не верил в Любовь. Я ни во что не верил, мне казалось, что все, полученное и имевшееся у меня, было так или иначе, заработано, подарено или одолжено. И вот сейчас я ехал на свидание к моей милой, уже давно мечтавшей услышать от меня предложение руки и сердца. Наконец-то я созрел! Мы должны были отправиться в наш излюбленный ресторанчик, где мне следовало произнести такие долгожданные слова, а она, разумеется, ответит: 'Да!'.
Складывалась жизнь вполне успешно. Я имел неплохую стабильную работу, мог уже многое себе позволить, в том числе, и ее. А она любила меня или думала, что любила, ибо была еще слишком молода и могла путать любовь и влюбленность. Мне же это было не так важно, я устал метаться от одной девушки к другой, она меня вполне устраивала. Несмотря на все советы близких, я решился на непоправимое - брак, хоть и часто слышал, что хорошее дело браком не назовут, но не имел привычки слушая кого-то слышать и на этот раз тоже остался глух.
Размышляя, я едва не пропустил свою остановку. Бодро продравшись сквозь толпу лениво идущих людей, стал на ступень эскалатора. Взглянул на часы: 'Минут на пять опаздываю, - подумал я и выругался про себя, - а впрочем, чего переживать, все равно будет ждать', - и внутренне улыбнулся. Давно я не был так собой доволен.
Выйдя снова на свет, я понял, что несколько ошибся. Мне следовало идти в другой конец перехода. На той стороне улицы, как я и предполагал, она уже ждала меня. На ней было восхитительное легкое прозрачное платье, которое под действием ветра соблазнительно облизывало ее нежное тело. Я вновь подумал, что опаздывать в такой день нехорошо и быстро принял решение пересечь улицу по верху.
Передо мной была оживленная широкая дорога. Не придав этому значения, я прыгнул через металлический заборчик у края дороги, как назло, зацепился краем подошвы туфлей об угол забора. По инерции, не желая упасть и поломать букет, я побежал вперед. Потом был лязг тормозов и удар ужасной силы. Меня подбросило, опять ударило и снова подбросило, - я упал.
Движение нарушилось, мое тело окружили десятки людей, расталкивая других, прибежала она, упала на колени и, содрогаясь от плача, прижалась к моей груди. Вокруг лежали дочерна красные розы, а из меня быстро выливалась и впивалась в ее прозрачное белое платье моя дочерна красная кровь. Затем мне стало слишком больно, и я потерял сознание.
Когда сознание вернулось ко мне, я снова увидел склонившихся надо мной людей. Они были в белом, как и комната, в которой мы все находились, предметы из стали и стекла, отвратительное ощущение холода.
Врач, надо думать главный, выпрямился, другие последовали его примеру, и без тени эмоций произнес: 'Все кончено'. Снял перчатки, умыл руки, вышел в коридор, повторил сказанное ранее, в ответ одновременно зарыдали сразу же несколько женщин. Меня накрыли белой простыней и повезли прочь. Двигаться я не мог, меня сковывала смерть, да, я умер.
Некоторое время я лежал в железном холодном ящике. Потом меня оттуда вытащили и повезли через полгорода. Я оказался в своей комнате, где с меня сняли простынь. Кто-то занялся моим внешним видом, привели мое разбитое неживое тело в более-менее приличный вид, одели в новый черный костюм. Постоянно кто-нибудь приходил и молча сидел со мной в комнате. В конце концов, меня переложили в гроб и вынесли в большую комнату на всеобщее обозрение. Говорили только шепотом. Кого там только не было: забытые родственники, старые друзья, она...
Затем отправились на кладбище. К счастью, похороны не были пышными, не было моря цветов и оркестра, не было ничего, что мне не нравится, но и не было ничего, что я хотел бы увидеть на собственных похоронах.
Все держались довольно мужественно, только мама никак не могла успокоиться, отцу стало плохо и повзрослевший внезапно брат с трудом сдерживал себя, другие либо удрученно смотрели на меня да на приведенную в готовность крышку гроба, либо задумчиво устремляли свой взор куда-то вдаль, а большинство просто наблюдали друг за другом. Она не плакала, молча смотрела на меня остекленевшим взглядом, под глазами появились ясно заметные на бледном лице синяки, на ней было длинное черное платье, но она оставалась такой же прекрасной как всегда.
Обычная программа захоронения, никаких сюрпризов, только вышла немного скомканной. В то время, как мой лучший друг говорил свою прощальную речь, тучи на небе сгустились. Закончил он, с чувством продекламировав стих 'Время дождя' из блокнота, найденного рядом с моим телом, последняя строка была подчеркнута раскатом грома. По моему лицу потекли первые капли дождя, смывая грим покойника.
Она все-таки не выдержала и заплакала, возможно, вспомнив, как когда-то я прочитал ей этот стих и тогда вот точно также пошел дождь. Лучший друг не растерялся, накинул ей на плечи свой пиджак и нежно обнял, она послушно положила ему голову на плечо, на его лице мелькнула чуть заметная улыбка.
Дождь усилился, все засуетились, быстро начали складываться, спешно закрыли крышку гроба, еще быстрее опустили, едва не уронив в глубокую яму, сели в автомобили и разъехались. Он тоже проводил ее к себе в машину и повез утешать, как тому его учил я, а ей уже было все равно, она лишь нервно комкала в руках листок с моим последним для нее признанием в Вечной Любви.
Теперь меня окружала гробовая тишина. То, что произошло, было ужасно. Живая душа в мертвом теле! И что же мне тут лежать вечно?! Хуже кошмара придумать невозможно, от этого можно сойти с ума, но может ли труп обезуметь? Вопреки всем моим представлениям о жизни и смерти, вместо того чтоб с последним ударом сердца исчезнуть навечно, я лежал в гробу мертвый наполовину. Меня окружала пустота и неизвестность, а сверху, для полной убедительности - крышка гроба, над которой метр земли и могильный камень. Я не боялся смерти, но это было слишком, меня охватил страх, не ведомый мне никогда ранее. Я закричал, вскочил, откинув без труда злополучную крышку. 'Этого не может быть!', - не верил я.
Стоя обеими ногами в гробу, я находился в громадной приемной. Здесь было слишком светло, а вокруг сидела уйма народу. Люди разного возраста, цвета кожи, мужчины и женщины. В конце комнаты, за столом, перед большой двустворчатой дверью, сидела обнаженная молодая женщина, красивей которой в жизни никогда не видел. На широком столе лежали десятки толстых папок с бумагами.
Я замер в оцепенении, все также стоя в гробу и глядя на обольстительные формы секретарши. Она подняла на меня глаза, улыбнулась, и ангельский голос предложил мне присесть, подождать немного. Я протер глаза, облизал губы и в недоумении сел на краюшек своего гроба.
Все мое внимание было приковано к происходящему, - еще бы моя судьба в руках самой прекрасной женщины мира! Секретарша снимала с ближайшей стопки верхнюю папку и подзывала к себе одного из ожидавших. Затем пролистывала страницы дела подошедшего к ней и вручала ему жетон с номером, после чего двери открывались, и человек скрывался за ними, более не возвращаясь в приемную.
Вскоре очередь дошла и до меня. Ангельский голос произнес мое имя, и я подошел. С неописуемым волнением я наблюдал за тем, как тонкие пальцы красавицы перелистывают мое дело. К последней странице был прикреплен жетон, она сорвала с него печать и отдала мне. В отличие от других, увиденных мною жетонов, на этом не оказалось номера. Я вопросительно взглянул на секретаршу, она снова ослепительно улыбнулась и сказала, что моя дверь в конце коридора без номера.
Большие двери открылись, еще раз взглянув на секретаршу, я вошел в них. Впереди был длинный коридор, конца которому не было видно. По обе стороны в шахматном порядке располагались двери, на каждой имелся номер, и висела табличка, большинство надписей на них мне ни о чем не говорило, но, двигаясь дальше, я находил и многие знакомые слова, обозначающие понятия возможного поклонения людей. Тут можно было найти имена богов, названия религий, священных предметов, животных, растений и камней, просто различные понятия - все то, во что верит человек при жизни.
Я шел вдоль длинного ряда дверей, но ни одна из них не была той, в которую я входил, пока был живым и теперь ни в одну из них я не мог бы войти, хотя многие из них означали бы рай.
Плохое предчувствие наполнило все мое существо, но переосмысливать свое поведение было уже поздно, и я решительно прибавил шаг. Внутреннее напряжение дошло до предела, и шаг превратился в бег. Оставалось ждать совсем недолго. Добежав до конца, я резко остановился перед последней дверью коридора. Глядя на нее, я ждал пока дыхание мое придет в норму. В руке был гладкий чистый жетон, а перед глазами - обыкновенная белая дверь без номера и таблички.
В ней была щель, в которую я тотчас же заглянул, но ничего не увидел. Я покрутил жетон в руке и опустил его в эту щель. Дверь открылась. Я вошел в совершенно пустую комнату без мебели. Дверь закрылась, и я остался совершенно один. Осмотрелся, обошел все четыре стены по очереди и не найдя ничего, что помогло бы мне объяснить случившееся, беспомощно сел на пол под стену напротив двери, решив сохранять спокойствие, дожидаясь продолжения этого безумства. Долго ждать не пришлось.
В комнату вошла та самая прекрасная обнаженная секретарша. На ее лице все так же цвела изумительная улыбка, и каждая клеточка бесподобного тела с непреодолимой силой влекла. Я попробовал встать, но какая-то сила посадила меня на место. Женщина рассмеялась своим ангельским смехом, мне показалось, я слышу смех Сатаны.
- Кто ты? - преодолев восхищение и ужас, спросил я.
- Смерть, - просто ответила она.
- Что со мной будет? - задал я животрепещущий вопрос.
- То, чего ты заслуживаешь, - не переставая улыбаться, сказала Смерть. Я не нашел что сказать, и она продолжала. - Каждый получает то, чего заслуживает, каждый знает что получит. Все зависит лишь от того, во что ты верил. Никакого суда нет и не будет, ты сам себе суд. Как ты оценивал свою жизнь, как представлял себе свое существование после ее окончания, то и ждет тебя. Так во что верил ты? В какого бога, чему поклонялся, чего хотел достичь? - Я молчал. - Ты ни во что и ни в кого не верил, ты даже не верил в Любовь, а ведь она была, но ты остался слеп. Впрочем, в одно ты верил, что жизнь твоя когда-нибудь оборвется и придет смерть, что после ничего не будет, только вечный покой, забытье, забвение. Итак, я пришла.
С этими словами ее божественная улыбка исчезла, а затем за дверью исчезла и сама она. Я встал, сделал круг по комнате, подергал дверь, ничего этим не добился, сел и закрыл глаза. Страшно, я был бессилен что-то изменить.
Когда я открыл глаза передо мной стоял знакомый гроб. Мне ничего не оставалось, как забраться в него. Теперь это мое место навечно. Каждый получает то, во что верит. Я верил в гроб, он мой. Крышка захлопнулась, пришла темнота, пустота и спокойствие. Надо мной вновь метр земли и могильный камень. Я лежу и вспоминаю свою жизнь под голубым небом, когда у меня был весь мир, и я был счастлив. А иногда я вижу ее, прекрасную, молодую, нежную, любящую в легком прозрачном платье, прижимающую к груди букет дочерна красных роз...