Неоконченная повесть, незавершенное стихотворение, начатый и брошенный рассказ.
Такова я - ветреная, непостоянная, решающая трудности, избегающая их, состоящая из глупостей и умностей, пошлостей и правильностей. Я могу слушать "Ленинград" и Björk и от обеих получать удовольствие! Я - авангард?
Я - хамелеон!
То, что Вы видите - маски. Шоу масок, венецианский карнавал, калейдоскоп образов, который мне снится, радужное преломление света в граненом стакане, наполненном призрачными мечтами, грёзами и слезами, грязью и матерщиной...
Вы видите меня такой, какой Вы хотите меня видеть, а на самом деле не видите ничего. Пустоту - и ту не замечаете.
Я пуста, я наполнена болью
Наслаждение в боли. Леопольд фон Захер-Мазох просто отдыхает, какое наслаждение я черпаю в боли. В моей боли, придуманной мною, вылепленной мною, выращенной мною, вынянченной мною, выпестованной мною. Пусть так будет, когда меня не будет. Пусть боль моя остаётся. Она вывалится из меня, как созревшее яйцо птицы Рух, как язык из распухшего жаждой рта, как глаза из орбит, выдавленные жестокой рукой, как созревший плод грецкого ореха из пропитанной йодом оболочки.
Надкусите яблоко моей жизни - этот плод не запретен
Меня слегка поташнивает от обжорства: я объелась собственной кровью, собственным дерьмом, собственным прогорклым дымом, собственной кожей, мышиной возней моей жизни.
Заберите меня из этого мира, похороните меня в своих мыслях, увезите, утопите, раздавите мой череп, мой пустой и никчемный, мой безмозглый. Крак - как орешек! Пуф - как пузырек полиэтилена, наполненный воздухом! Шлёп - как босой ступней по мелкой луже!
Нет-нет-нет!
Я ЕЩЕ ЖИВА! Дышу, пытаюсь быть сильной, смелой, хоть давно уже снова заснула-умерла-разложилась, перестала существовать, даже СУЩЕСТВОВАТЬ перестала! Трупные черви меня обволакивают, сладкий теплый запах тухлятинки меня пропитал насквозь, ребра обнажились, желудок зияет давно переваренной пищей...
А в это же самое время в другом, в лучшем мире
Когда бредешь по улице, а руки, плечи, шея, голова нестерпимо ноют от тяжести-неподъемности-неудобности камней, которые с сизифовым упорством изо дня в день, непонятно зачем, неизвестно для кого толкаю всё на ту же неприступную, каменистую, седую от льдистых вечных снегов, спеленатую тяжелыми тучами вершину; в другом, в лучшем мире мой беспринципный двойник, не отягощенный честью и совестью, моралью и долгом, святыми и нерушимыми, глупыми и никчемными законами общества, спокойно и праздно жирует за чужой счет, согласившись переступить только один-единственный рубеж - отказавшись от вершин, от мечты о высшем, презрев себя, и самоё себя отдав в пользование за высокую плату, за хорошую зарплату, за достойную оплату, обрубив в себе всё то, за отрубание чего в моём мире следует смертный приговор. Выбор мой очевиден: ясен, как клинок дамасской стали; прост, как "да" и "нет". Сложен путь после совершения выбора. Путь по выжженной равнине собственного незнакомого мира, сгоревшего по моему единоличному выбору. Пусть в лучшем мире цветут цветы и поют птицы, струятся пьянящим холодом кристально-чистые ручьи, мерцают поздними звездами глубокие озера, словно ресницами обрамленные буйной пышностью дивных райских кущей. Для моего мира это непозволительная-неприемлемая-ненужная роскошь, как не нуждаюсь я ни в ком и ни в чем, что бы могло нарушить строгую правильность бесконечно достойного и спокойного моего одиночества.