Аннотация: Первая глава романа "Семимирье" (попавшего в 2006 году в лонг-лист "Дебюта"). Мир первый - эскапирующий.
Педагог
Балалаечку свою я со шкафа достаю,
Про Канатчикову дачу я вам песенку спою.
Я вам песенку спою, я вам песенку спою...
А я вам песенку спою!
"Балалаечка"
1
Жёлто-красная машина "Скорой помощи" неслась по утренней пожелтевшей степи, да к тому ж с помпой. Включив сирену и мигалки. А вокруг всё шли обрусевшие пампасы: одна трава, да торчащие тут-там столбиками суслики, выглянувшие посмотреть на это расфуфыренное железное чудо... Но посеревшее дорожное полотно уходило то вверх, то вниз (опровергая представления о степи среди людей, никогда в ней не бывших), так что если бы кто-нибудь потрудился разглядеть эту машину издалека, то заметил, как нечто жёлто-красное с синими фонариками то вдруг поднимается из моря желтоватой соломы, то неожиданно в неё же и погружается. Машина неслась на полных оборотах, надрывно ревел двигатель и издавал некие непонятные звуки в инструкции по эксплуатации никак не предусмотренные. Водитель не то, что был прирождённым гонщиком или же прирождённым русским (как известно, любящим быструю езду), просто путь выдался неблизкий, и хотелось ему поскорей вернутся домой.
В машине пребывало четверо человек. Это, несомненно, спешащий, уже упомянутый мною водитель за баранкой, два больших санитара, еле умещавшиеся в фургоне и спинами подпиравшие потолок и наш герой (он угрюмо уставился в окно, отодвинув слегка белую занавеску да прижав её пальчиком к окну) - человек среднего роста, телосложения и даже самой что ни на есть стандартной внешности: два глаза, один нос, две ноздри, два высокопосаженных маленьких красных уха, брови, рот... ну, и так далее. Мы не будем запоминать или вообще упоминать имени нашего героя, ибо в скором времени он всё равно его потеряет.
Герой наш - не герой вовсе в пошлом представлении мирных обывателей и граждан в мундирах. Это нам с вами, дорогой читатель, наделали стереотипных ассоциаций и даже путаемся мы как-то. Однако, наш герой вовсе не мускулистый, высокий, в синем обтягивающем трико до ушей с жёлтой буквой "Г" на мускулистой груди, и даже не надушенный длинноволосый и кудрявый с гитарой. Нет, герой наш лишь потому герой, что стоит он в центре нашего же повествования (другого просто не нашлось, честно говоря). А ничего героического или геройского в нём и нет, но не стоит заочно делать из него заморыша ни на что не способного. Он ещё себя покажет, помяните мои слова.
Тут следовало пояснить дорогим читателям ещё один факт: отчего же герой наш так угрюмо глядит в пыльное окно "скорой помощи" за которым всё тянется осенняя степь до горизонта, да и вообще как он оказался в этой машине. Думаю, у нас есть время всё разложить по полочкам, пока он не доехал до пункта своего назначения. Там ещё долгая дорога впереди, поверьте мне. Так что пока он едет в карете "Скорой помощи", мы позаимствуем плёнку его жизни и отмотаем её чуточку назад. Всё равно она ему не понадобится в ближайшее время (ибо нужна она только в момент смерти, а таких пока не предвидеться)...
2
Историю эту следует начать за полгода до только что описанных мною событий с машиной "скорой помощи" и осенней степью. Началось всё с того, что в доме нашего героя, мирно сосуществовавшего в четырёхкомнатной квартире с родителями и сестрой на выданье, появился человек, которого в недалёком ещё прошлом именовали кратким, но ёмким словом: "примак". Сей примак (мы не будем упоминать и его имени) заявился на этой жилплощади на правах "Мама, папа, шА! Я спать пришёл!" После этой фразы его уложили спать, ибо сам он был в весьма невменяемом состоянии (не отправлять же человека на улицу - замёрзнет да, чего доброго, помрёт), а поутру был устроен семейный совет, на котором порешили: поселить будущую семейную пару (то есть сестру и примака) в большой комнате, родителей переселить в меньшую, а герой же наш так и остался на своих местах. И зажили они... Как бы это сказать... Тут определённо каждому читателю следует оценить обстановку, в которую попал герой нашего романа. Примак примаком, а вот грызла совесть его, живущего на слегка птичьих правах.
Для начала он решил искупить своё неудобное положение. Он стал оказывать будущему тестю и тёще различные знаки внимания. То завтрак на всех приготовит, перепортив кучу продуктов (впрочем, последний факт никто и не замечал), то вдруг снарядит всех в поход в театрик, то организует генеральную уборку с первого по двадцать первое число (сам же организатор садился на диван и развлекал треньканьем на гитаре всех согнутых буквой "зю" тружеников чистоты). Словом, на редкость примерный будущий зять. Каждой бы будущей тёще такого... Но я недаром упомянул будущих родителей жены, про шурина даже не заикнувшись. Отношение к смирному герою нашему оказалось самое что ни на есть наплевательское. В нём видел примак первого конкурента, а потому старался при каждом удобном случае унизить или пораспоряжаться, решая всё за него. Другой бы огрызнулся, послал всех на... (Ну, вы знаете куда всех посылают, но никто туда почему-то не ходит.) Но герой наш не таков. Не отвечал он на все эти тычки, а попросту оставлял безответными.
Вообще, если проследить за нашим героем от самого рождения, то он всегда был каким-то смирным. Особенных поручений старался на себя не брать, лидерских способностей не проявлял, брал что давали, а если и обижал кто, то и сдачи не давал. "Умный человек всегда промолчит, - любил говаривать герой наш, - а только дурак в драку и полезет". Да, был наш герой чрезмерно добр и все свои действия старался пропускать через особое мировосприятие, оценивая практически по-библейски: хотел бы он, чтобы с ним так сделали али нет. Да многие такой смиренностью пользовались. То намеревались скинуть на него всю грязную работу, то сорвать на него всё накопившееся в душе на этот Мир, то почесать о его филейные части свои кулачки. Вот такой он - наш герой. Так что если вы уже в нём разочаровались - лучше закройте книгу прямо тут и попробуйте продолжить попозже. Когда вам такой типаж придётся по душе.
Так вот... На чём мы остановились? Ах да! Был герой наш слегка погружён в себя. Делиться своими мыслями не любил, ибо уже несколько раз обжигался на мыслеизлияниях. Все просто отворачивались от него, стараясь не замечать "этих глупых вопросов", а иные мыслеизлияния превращали в повод для осмеяний и грязеобливания. Так что прекратил он изливать свои наболевшие переживания на остальных и предался внутренним диалогам, некоторые даже доходили до тридцати-сорока страниц мелким мысленным шрифтом. Было ли чего-то в диалогах полезного? Этого я, дорогой читатель, не скажу: я их попросту не читал. Они же всего лишь мысленные!
Но в этих диалогах он достиг определённого результата. Так, ни с кем не советуясь, путём конденсирвоания мыслей и переживаний определилось жизненное кредо, наметился лет в двадцать бизнес-план на всю оставшуюся жизнь, впоследствии его и придерживался. Впрочем, бизнеса в этом плане имелось лишь в названии. Весь тот план состоял из каких-то кротких пунктиков, с завидной пунктуальностью очерчивавших каждые три года ("трёхлетку"). И уже к двадцати пяти годам, достигнув кое-каких успехов этим вот придерживанием, герой наш закончил педуниверситет, работал по специальности и всё вроде бы ничего... Но бизнес-план выдал ещё один фортель: личная жизнь как-то вывалилась из всех трёхлеток сразу, а все братья-сёстры (исключая родную) уже переженились и родственники поглядывали на нашего героя с интересом да спрашивали: "А ты когда?.." Пусть вопрос и неоконченный, без сказуемых и дополнений, но всё и так ясно. И к двадцати пяти годам, дабы отделаться от родственников и от собственных притязаний, герой наш вывел четыре оптимистичных закона. Благо записал он их и мы их можем с вами прочесть. А законы были следующие:
1. Все великие книги уже написаны.
2. Все великие законы уже открыты.
3. Все красивые девушки уже замужем.
4. Все умные люди уже умерли.
И с тех самых пор, как только у героя нашего возникало желание сделать что-то против первого, второго, третьего или же четвёртого законов, он себя одёргивал и стабилизировал свои желания на прежний уровень.
Так вот он и жил. Учил детей математике, разговаривал сам с собой (не всегда вслух) и соблюдал четыре своих закона.
Впрочем, мы с вами отвлеклись описаниями, дорогой читатель. Как уже было сказано: он педагог-математик, неженатый и живущий с родителями, сестрой и примаком в четырёх комнатах, в оных к тому времени начинался для нашего героя слабенький террор. Поначалу со стороны примака... А потом, тот приглянулся будущему тестю и тёще (она уже раздумала говорить про него: "Ну, что поделаешь, пожалеть надо человека..."), да начали ставить примака в пример самому герою. Отныне ему стоило разбить чашку или не купить хлеба в самый неудобный голодный момент, тут же встречали фразами: "А вот он бы так не сделал..." Это и угнетало. И чтобы как-то не думать обо всех этих бедах, увлёкся наш герой эскапизмом - начал запираться в своей комнате и предаваться размышлениям, будто ничего этого и не происходило. Будто и примерного примака не существовало, и всё шло как раньше. Самого же угнетателя герой отныне возвёл в ранг низших существ, опираясь на то, что от примака до примата - одна буква, да и та на конце.
Впрочем, на этом злоключения не закончились. Следует сказать: герой наш работал исправно, на службу приходил вовремя и не опаздывал, учил добросовестно, не ставил двойки в плохом настроении, а пятёрки в хорошем - судил по справедливости и по способностям. Но особых инициатив в силу кротости характера не проявлял, так что хвалить было и не за что, но и ругать на пустом месте не стоило. Каждое утро к восьми утра герой наш ехал в троллейбусе на работу, а часов в пять вечера возвращался тем же маршрутом. И всегда с нашим героем оказывались солидарны в выборе именно этого троллейбуса ещё человек сто пятьдесят. И что ноги-руки не оторвали - это ещё повезло...
Но вот однажды к нему залезли в портфель, девушка-карманник (хоть она и залезла в портфель, а названия своего не потеряла), когда он ехал домой. Нашли кого грабить, будто там золото-бриллианты-бюджет-страны! Торчащая из портфеля девушкина ручка тут же попалась на глаза нашему герою и он заметил воровке: "Девушка, а вы так себе руку не сломаете?" Дали в глаз, те что на шухере стояли.
- Хорошо ещё нос не отрезали, - говорила мать несчастного учителя, прикладывая к фонарю компресс. И тут же поведала историю, как шухер карманников пипки заточенными монетами ампутировал в голодные годы. Историю она закончила со вздохом: "Чего же ты у меня такой непутёвый-то?.. А вот с ним бы такого не случилось..."
Затем последовали объяснения, отчего бы с ним такого бы ни в жизнь не произошло. Идеал, что поделаешь. От таких вот объяснений герой наш домой стал являться поздно, как только все уснут. Всё время от пяти часов утра до полуночи он проводил в том же троллейбусе. Доезжал до конечной и пересаживался в другой. Наблюдал как троллейбусы сначала забиваются людьми, а потом пустеют на глазах, и уже с последним возвращался домой. Родители его не ругали, догадались - личная жизнь появилась. Неправильно догадались. Хотя... Нет, не скрою. Был один факт...
Обычно часов в восемь с одной и той же остановки садилась в троллейбус девушка. Роста небольшого, волосы имела короткие чёрные, глаза большие карие как у перепуганной до потери рогов оленихи и ещё был у неё горбатый носик. Вот и всё, чем запоминалась сия особа. Но герою нашему казалась она очень симпатичной. Тут бы и пойти навстречу, познакомиться, но закон номер три не давал своего царского дозволения. Вот и приходилось ограничиться лишь созерцанием. Каждый будний день он видел как она садиться в троллейбус и, проехав пять остановок, выходит. Народу в этот час не так много, так что никто созерцанию не мешал. Он даже ей имя придумал. Почему-то ему казалось, эту дивчину величают Надеждой... Не исключено, что имя вполне могло быть каким-нибудь другим. И герой наш предполагал иные варианты вплоть до Виолетты и Янины... но почему-то ему хотелось, чтобы её звали именно Надеждой...
И в таких вот путешествиях предавался он вновь и вновь размышлениям. И пришёл к малоприятной для себя мысли.
Начались все размышления с традиционных вопросов: Кто виноват?, Что делать?, Есть ли смысл у жизни?.. И завели поиски истин нашего героя в такие дебри. Последовали: Отчего я такой? Почему же я не такой как он?, Что же я такой непутёвый? (Последний задавался с мамиными интонациями.) И в конец вопросы стали на редкость интересными. Никого боле не занимающими. Он спрашивал себя о каких-то совершенно бесполезных вещах. К примеру, заходит солнце, заглядится наш герой на красное небо, искрящуюся в последних лучах пыль и задастся вопросом, отчего так происходит. И это ещё ладно. Это и учитель физики объяснит. (К слову, герой наш задавал такой вопрос знакомому учителю физики, тот полез в дебри на фасаде которых расположились в большом количестве термины "дифракция", "показатель преломления" и "инфракрасный диапазон". Естественно, дальше этого фасада наш герой и не пошёл. Он остался на своём месте и принялся додумывать, что же там такое происходит.) Почему-то ему казалось, что такую красоту нельзя описывать такими малопонятными словами. Все научные описания и объяснения красивых вещей казались герою нашему очень сухими и неправдоподобными. Ну нельзя так описывать очарование! Должна быть какая-то магия. На худой конец фея Инфракрасная лёгкими движениями волшебной палочки наводит каждый вечер красотищу.
Дальше подобные вопрошения посыпались как из рога изобилия. То интересно проскрипели троллеи, то две машины на перекрёстке как-то красиво столкнулись. Герой наш всё более замыкался, мало обращая внимания на окружающую действительность. Троллейбус стал для него комнатой для размышлений, и они привели его к той самой мысли. Мысль проста как валенок: "Я не от Мира сего"...
И однажды, когда шёл наш герой со службы в свою комнату для размышлений и встретился ему у самой остановки человек, весьма зависимый от разных вредных, но приятных на вкус веществ (их ещё называют наркотиками). Он достал небольшой столовый нож и невнятно попросил вытаскивать всё из карманов. Герой наш очень удивился такому повороту событий и ответил:
- Вы что, решили, что сможете зарезать человека таким маленьким ножом посреди людной улицы? Давайте сразу определимся: псих здесь - я, а потому попробуйте мне доказать, что вы псих во всех ипостасях, а потом уже пугайте. Вам понятно?
Грабитель не стал доказывать, вступать в прения или банально морду бить - просто спрятал нож и ретировался.
- Псих какой-то, - сказал он, обернувшись и сразу же зашагал быстрее - побоялся.
Героя нашего не ограбили, зато он точно знал - звания психа удостоен отныне официально. Хотя бы для себя.
И вот уже с такими мыслями он глядел на весь мир по-своему. Это видение позволяло отвергать многие моральные нормы и принимать абсолютно новые. Отныне всех людей он делил на две группы: сумасшедшие (к которой относил и себя) и другие. Такая перемена оказала своё чудесное воздействие. Однажды в его "комнате для размышлений" вдруг вскочил человечек средненького росточка, вышел на серединку и молвил человеческим голоском: "Люди добрые, видели ли вы когда-нибудь шизофреника? Так вот он я! Я возомнил себя Перри, героем фильма Терри Гиллиама "Король-Рыбак"... Я хочу идти искать Эскалибур на улице Мира... Там он есть, я проверял... Люди добрые, я рад бы вас угостить пивом, но бедный рыцарь стеснён в средствах. Люди добрые, дайте на пиво..." И начал читать стихи, собственного сочинения, про похмелье, но жертвовать бедному рыцарю на опохмел никто не желал. Тогда Перри стал приставать к пассажирам и дошёл до нашего героя...
- Некрасиво это, - ответил ему он. - Представляться убогим, сумасшедшим, чтобы стрельнуть на пивко. Ну, чего? Стыдно? Нет?.. А... Даже не стыдно. Думаете, вам дадут как калеке, убогому, юродивому? И сумасшедший ли вы? И кто этот стих написал? Вы, или ваше альтер эго? Эх, вы, псих!..
"Перри" засмущался, убрал шапку и вышел на следующей остановке...
Такие времяпрепровождения продолжались бы бесконечно долго, если бы не настало лето. А в этот сезон школы не работают и не особенно-то с утра отправишся на работу часов до двенадцати ночи. И вновь пришёл на ум трюк с запиранием на своей пока ещё законной территории. Однако за время отсутствия нашего героя, дома настроение сменилось и теперь бытовало предложение справить двойную свадьбу: сестры и примака, да героя нашего и его тайной незримой пассии, у которой он допоздна и задерживается. Но самому "жениху" об этом почему-то не говорили - спугнуть не хотели. Только однажды за завтраком мама его поинтересовалась, когда же он познакомит родителей с этой тайной любовью и "вообще, когда будет свадьба". Герой наш ответил что-то невнятное, отчего поползли в семье мысли: "Скрывает, наверняка со дня на день приведёт и скажет: "Мама-папа, это... Я не могу без неё жить и даже готов жениться и не только потому, что у нас уже к октябрю ребёночек народиться..." Но, как мы с вами уже догадываемся, дорогой читатель, ничего этого не происходило. Третий оптимистичный закон работал на "ура!" И тут-то, на грех, решил проявить заботу примак, постучавшись как-то вечерком; он решил заговорить с героем нашим "о бабах", как он сам и выразился. Весь разговор неоднократно сводился к одному: "Знакомь, женись! А то на меня странно поглядывают! А без твоего участия - я ни в какую! Мне же неудобно! Подбодри примером!" Этими вот настойчивыми предложениями довёл он нашего героя, что ему прямо и ответили: мол, никого и нет.
- Да ну, ты врёшь, - не поверил примак и продолжил разговор в прежнем русле.
После этой дискуссии примак ещё больше уверил окружающих, что пассия есть, её просто очень, ну просто очень, не хотят показывать. А для усиления эффекта и растормошения будущего шурина, примак при каждом удачном случае употреблял фразы вроде: "Ну, ненормальный, нельзя же так долго с дамой гулять...", "Так сбежит же она от тебя...", "Ну ты не то что я, я-то поторопился..." и всё в том же духе. Врезалось нашему математику в мозг слово "нормальный" и он понял его по-своему. В голове его, благодаря внутренним размышлениям, выстроился следующий синонимический ряд: "нормальный" - "обычный" - "обыкновенный" - "ординарный" - "средний". Последнее слово так закрепилось, что он решил сопоставить среднего человека и себя. Но где найти этого среднего человека, не возьмёшь же с собой фонарик и аки Диоген отправишься на поиски сего субъекта? Значит, рассудил наш герой, следует вывести теоретически этого среднего человека. Променял он троллейбус на библиотеку и засел за книги по статистике. Узнав, каких людей на свете больше, каких меньше, какие стоят на вершине поистине универсального Гауссова распределения, а какие вынуждены довольствоваться пьедесталом, выведена была модель среднего человека. Им оказался женоподобный гермафродит с одной грудью, ростом в метр шестьдесят семь, весом около шестидесяти восьми килограмм, один глаз был карий и раскосый, другой - серый и выпученный, ноги - чёрные, туловище - белое, а руки - жёлтые. Глянул после таких выводов простой холостой учитель математики в зеркало и понял: "Урод какой! Я после таких средних людей просто красавец".
С этими вот мыслями минул июль, за ним прошёл так желаемый для двойной свадьбы август, наступила осень, воспринимая нашим героем как желанная. Теперь ему не стоило каждое утро находить отговорки, чтобы запираться в комнате и не выходить на улицу. Его заняла работа и тут же неким неведомым образом настроение в доме передалось и на учительниц в школе. У них вдруг появилось желание молодого математика-то женить. Ну, обычно такое желание на пустом месте не возникает. Для начала необходимо найти кого-нибудь на выданье. Нашлась такая дивчина, только что окончившая университет и заступившая на первый свой учебный год. И в тайне от самого героя да и самой пассии, стал их учительский коллектив сводить (чуть ли не скрещивать). Почему-то коллективу вдруг взбрело в голову, будто они пара только потому, что оба пока ещё никак не связали свою жизнь. Первый был холостяком в свои двадцать восемь лет, вторая - в девках засиделась. Иные в её-то двадцать один успевали по нескольку раз развестись (в коллективе самих учительниц такие присутствовали). Словом, образовался самый что ни на есть женский сговор. (Физкультурников, физика и информатика в эту тайную "женительную ложу" почему-то не пустили, хотя те просились.) А если двадцати женщинам в голову что и взбрело - этого даже... Да нет, этого никто не выбьет.
Шли дни, математика и географичку (то бишь служебную жену) несколько раз сталкивали вместе, сажали на разных мероприятиях рядом и предлагали проводить её до дому, хотя жила она уж очень далеко. Наш герой не отказывался. Чего ему было бояться? Все красивые девушки уже давно были замужем. Однако такие странные стечения обстоятельств отвратили у нашего героя всякое желание ездить в троллейбусах любого маршрута и ему вновь пришлось запереться в своей комнате.
Вот тогда-то он и начал вести дневник... Каждый день записывал в тонкую тетрадь свои мечты в отношении мироустройства. Так потихоньку и выстроился Внутренний Мир, Мир Мечты в котором он с превеликим удовольствием занял бы место хотя бы простого гражданина (о единовластном императоре мечтать не приходилось). В Мире этом не было ни богатых, ни бедных, все были равны и никто никого не унижал, не хотел женить, никто никому не завидовал и не хотел организовывать чужую личную жизнь, основываясь на своей личной выгоде.
И так увлёкся герой нашего повествования этим Внутренним Миром, что проводил в нём всё больше и больше времени. С утра до вечера, с перерывом на приём пищи (которая казалась ему далеко не идеальной, не то, что в его Мире) и работу (скуку смертную) пребывал он во Внутреннем Пространстве. Ибо оно - идеал.
Этот образ жизни привёл сначала к полнейшему отрицанию всего Внешнего Пространства и восприятию его как чего-то неприятного, но необходимого, вроде сортира посреди зелёной лужайки полной симпатичных цветов и забавных зверушек. Позже от недосыпа у героя начались галлюцинации. Из его Мира вываливались разные идеалы и представали пред ним аки живьём. С ними наш герой вёл умные беседы и во всём глюки конечно же соглашались. Если бы эти галлюцинации приходили днём, то оказался наш герой у психиатра намного раньше. Но никто и не слышал этих диалогов с идеальными "людьми"...
Однако он всё жеиучитель математики, а потому всегда старался придерживаться формальной логики и во всякое недоказуемое ни за что не верил. Путём самоанализа удалось вывести что за граждане врываются к нему не постучавшись в столь поздний час и довольно подозрительно относился ко всем ниоткуда появившимся людям и даже животным. А вскоре в подозрение попали и водопроводчик, отказавшийся от чаевых (точнее, водочных), и почтальон, принесший посылку лично на дом, и красивая длинноногая соседка, по всем внешним показателям стерва, однако таковой и не являвшаяся. Под подозрение попал и примак, который, как известно, был настолько идеален и так часто ставился в пример нашему герою, что сам герой уже сомневался в его реальности и как только начал предаваться самоанализу, первым в глюки записался как раз этот некровный будущий родственник.
За глюками возник и Голос. Это был просто голос, тела не имел: невидимый, нещупаемый, неунюхивемый, а лишь разные штуки подсказывавший. Не скажу что всегда какие-то гадости. Голос был мудр и герой наш к нему очень часто прислушивался. Хотя к самоанализу и не прибегал. Нравился ему Голос. Он его так звал чисто по аналогии. Ведь все водители троллейбусов тоже разговаривали с каким-то тайным Голосом. Его тоже никогда наш герой не видел и имел лишь самые отдалённые представления о его происхождении.
В-третьих, математик, и без того чуткий, заимел ещё большую чувствительность и теперь мог на небольших расстояниях ощущать чужие чувства. Любовь или ненависть узнавал безотказно метров за двадцать.
Кто-то может заметить, что как-то уж разнообразно сносило крышу у героя нашего повествования. Что ж, каждый сходит с ума по-своему. И человек склонный к последовательному осознанию реальности через логическое мышление - сойдёт с ума как раз по чётко очерченному сценарию, утверждённому всеми его внутренними "я" на специальном консилиуме...
3
Но всё так или иначе заканчивается. Учительницы, доведённые почти до отчаяния, ибо их мечты погулять на свадьбе двух сослуживцев с каждым днём таяли, пошли на крайние меры, в Гааге называемые диверсионным терроризмом. В один из дней учителя собрались в кружок да объяснили молодой географичке, что у неё есть тайный и очень застенчивый воздыхатель и даже намекнули, как ему помочь раскрыться. Расчёт был верный. Если они пара, рассуждал учительский коллектив, то так или иначе сойдутся. Если одной половине сказать, что её любят (пусть это и гипотеза), то вторая так или иначе подтянется - ей просто деваться некуда. Потом ещё спасибо скажут, да одного ребёнка в честь директрисы назовут.
И вот на уроке, наш герой в один из совсем непримечательных моментов открыл шкаф, чтобы достать учебный материал и пояснить детям как выглядит октаэдр, вместо искомой пространственной фигуры обнаружил он в шкафу целых два октаэдра, а также один треугольник пониже и овал повыше октаэдров. Всё это называлось эротическим костюмом "У кого что болит". А одета в него была как раз географичка. До этого учителя долго разрабатывали план действий в которых входило эффектное появление из шкафа на перемене, когда наш герой останется один и их даже запрут, так сказать, тет-а-тет. Однако никто их не запер и сама влюблённая географичка задремала в шкафу, а проснулась от каких-то странных стонов.
Это стонал наш герой. Он решил сначала: полуобнажённое явление - галлюцинация. Ну не может же в шкафу оказаться интеллигентная дама лет двадцати одного от роду в таком виде явно с первых страниц глянцевых журналов для пап и их прыщавых сыновей. Тогда математик решил всё же проверить кажется ему это или нет. Раскрыл он дверцы шкафа пошире, дабы и ученики смогли разглядеть это чудо. Ежели они как-то отреагируют - там и правда кто-то есть, в противном случае - галлюцинация. Класс был выпускной и дети... их уже и детьми было назвать сложно - многие сами папами-мамами являлись... да, дети и не такое в свои годы видели, но не с участием учительницы, за которой даже слабых ругательств с анатомическими заметками и генеалогическими изысканиями не водилось. Все так и замерли. Даже не присвистнул никто.
И герой наш решил всё же продолжить урок, а от галлюцинации избавиться. Схватил ничего не понимающую "пассию" он за руки и вывел из шкафа, провожаемый любопытными взглядами двенадцати пар глаз. При этом он как-то странно разговаривал, непонятно с кем:
- Что значит, сама пришла? Я её не звал! Ну не бывает такого, не может такого быть... Она же интеллигентный человек... В очках... А без очков - это же не она. Это мне кажется... Это всё мне только является... А на самом деле этого нет...
Сама же "пассия" ничего не говорила - в этот момент она мало чего соображала. По плану они уже должны были назначить друг другу свидание сразу после уроков... Но её нагло выводил кавалер и вёл почему-то в мужской туалет, где чуть не спустил в унитаз. Но поняв, что "галлюцинация" не исчезает, быстро вернулся в кабинет, заперся на все замки, отыскал-таки в шкафу октаэдр и продолжил урок...
Но такие диалоги не прошли даром. Кто-то из учеников вызвал "скорую". Приехали санитары, начали выяснять что да кто. В это время объявилась чуть не утопленная в мужском туалете географичка, пересказавшая всё сказанное "кавалером её" по пути. Потом пошли в сам кабинет, но оттуда ответили:
- Пока урок не закончится - никого не выпущу...
Дёрг-дёрг дверь, изнутри заперта. Позвали слесаря, открыли, повалили нашего героя на пол два санитара, одели в смирительную рубашку да повели к этой вот машине.
- Ваше Величество, карета "скорой помощи" подана! - сказал один из санитаров доброжелательно открывая пред нашим героем заднюю дверь.
Глупая шутка, конечно, но чего же вы хотите от санитара-то?..
И в тот же момент сообщение о герое нашего повествования полетело на базу машин "скорой помощи", а оттуда уже в Алексеевскую психбольницу. И в тот же момент у себя в подземном бункере Доктор (он хотел, чтобы его все так звали, имени его история не сохранила) хитро улыбался и тихонечко молвил под нос: "Клиент прибывает..." Почему-то Доктор хотел, чтобы его так и наименовали - Клиентом. Хотя клиент может быть у парикмахера, работника медвытрезвителя или даже киллера. Но никак не у врача. У врача же пациент. Но так хотел именовать Доктор и все за ним повторяли.
4
Вот мы и остановились у того самого момента, где плёнку жизни и позаимствовали. Герой наш всё угрюмо глядел в окно, смирившись со своей судьбой.
- Что ж, - говорил он сам себе. - Я - псих и меня нужно в больницу... Я опасен...
Санитары на эти слова не обращали внимания - много у них таких, больных.
5
Небольшое отступление
Кому-то может показаться неинтересным ход моего повествования: последовательный, точный, чёткий, изредка забегающий в прошлое. Я, конечно, мог бы начать повествование где-нибудь с середины, но читать и писать такую книгу сложно - постоянно приходится заглядывать то вперёд, то назад. Но ход повествования - это единственная здесь чёткость, дальше будет хуже!
6
И вот следовала та машина, как уже упоминалось, - к Алексеевской психбольнице... Нет, не к той про которую вы подумали. Алексеевской эту звали по какому-то дикому недоразумению. Полное же название было: "Психиатрическая лечебница имени В. А. Балканского, филиал Института Экспериментальной Психиатрии РАМН". Отчего же Алексеевской стала? Знаменитого психиатра Балканского звали Виктор Алексеевич. И чтобы не путать с другой Алексеевской больницей на первых порах хотели её назвать Аликсеевской, но спохватились вовремя - уже арабщиной какой-то попахивает. Так что сами сотрудники звали её Алексеевской, но была ещё какая-то другая, далеко, в Центре. Старшая, сводная и, местами, неблагодарная сестра.
Как же её найти, спросит меня пытливый читатель? Да очень просто. Если, к примеру, взять глобус России и раскрутить его, то место куда вы ткнёте в самый первый раз и окажется Алексеевской психиатрической больницей с погрешностью в размер вашего пальца и масштаба глобуса. Это кто сказал, что Глобуса России не существует?! Для кого не существует, тому и незачем искать Алексеевскую психбольницу...
Учреждение то отстроено довольно давно и, уж отчего-то пожелали проектировщики так, да на километров тридцать ни одного населённого пункта в округе и не водилось. Так что если сбежавший даже и в здравом уме - всё равно поймали бы: в степи далеко видать беглеца.
Здание умудрились выстроить в виде кольца, оно как бы окружало дворик, накрытый стеклянным куполом, а по периметру располагались палаты. Ходят слухи, что сам архитектор стал одним из первых клиентов Доктора. Что стряслось с ним потом - история умалчивает. Однако все окна, выходящие наружу - закрашены сверху донизу, да сквозь них можно было разве что отличить день от ночи. Но и то не всегда верно. Огорожено лечебное учреждение невысоким железным ажурным забором, который, как ни странно, опоясывал этот бублик в виде квадрата с вышками по углам. На вышках тех гнездились прожектора, всю ночь шарившие вокруг да около. Были ещё ворота из цельного листа легированной стали, да на оных один одарённый сварщик красиво вывел автогеном: "Алексевская больнитса". Как раз в эти ворота и въезжала уже знакомая нам машина "скорой помощи"...
7
Вот въехала она во двор и остановилась аккурат у жёлтого крыльца. Ежели глядеть на это кольцо со стороны - создавалось занятное впечатление: окна, шедшие по периметру, к краям становились всё тоньше и пропадали вовсе, при этом в каждом окне отражалось что-то своё, вкупе образуя панораму окрестностей.
Санитары вылезли из машины и отперли задние двери.
Тот же сидел не шелохнувшись, какая-то дурная мысль пролезла вдруг в его голову и твердила без передыху: "А вдруг это не люди, а вдруг это тоже галлюцинации?" Всем же известен способ отделения галлюцинаций от реальных предметов, но... Руки у героя нашего далеки от надавливания на левый глаз, а потому он старался жмуриться, проверяя на месте ли санитары. Однако он считал: так просто закончиться поездка не должна - и оттого тянул время. Чем больше времени - тем больше уверенности (этому его статистика и научила). Вот и вся недолгая цепочка рассуждений.
- Ну, вы там чего в пробке застряли-то? - спросил санитаров водитель. - Люди, мне ещё домой возвертаться. Дети некормлены, жена неприласкана... Что я ей скажу... Всю ночь до больницы ехал?..
- Сейчас, - терпеливо перебил его санитар. - Их Величество не хочет, их Величество стесняется и перемигивается с намии... - он залез в фургон, отчего надрывно заскрипели задние амортизаторы. - Давай, и без фокусов... - вытолкнул героя из фургона и закрыл двери. - Трогай...
Машина умчала, окатив напоследок бывшего математика и санитаров изрядным выхлопом.
- Ну ты, эта... - замялся другой санитар. - Давай, что ли, понесли?
- Ну да...
Они подняли клиента на руки и понесли как средневековые рыцари таран. Головой вперёд.
- Стойте! - возмутился клиент, он уже уверился в реальности своих мучителей. - Я могу и пойти...
- Ну, пошли, что ли... - ответил санитар.
Поставили тогда героя нашего на ноги да толкнули легонько в сторону больницы.
С парадного входа нашли. Справа от стеклянной двери с решётками висело диковинное предупреждение: "Отключить сотовые телефоны! Снять часы! Забыть Имя-Отчество!" Героя нашего так заинтересовало это предупреждение, что он остановился и принялся размышлять к чему бы это всё.
- Ну, ты, эта... - сказал санитар. - Сам же, эта... сказал, что идти можешь, ну и иди, что ли...
- Что значит эта надпись? - спросил наш герой, кивнув на приказывающую табличку.
- Не для тебя то надписано, - сказал второй санитар. - Пошли, это наше... - схватил он героя нашего за локоть.
- Ты погляди, а часов-то у него и вправду нет! - заметил Голос.
- Телефона тоже, - ответил Педагог.
- А "имя-отчество" к чему? - но ответа на этот вопрос Голос не дал - он тем не менее не всезнающ.
Открыли зарешеченную дверь да повели по длинному загнутому коридору, освещённому утренним солнцем, пробивающимся чрез окна, их тени то возникали то пропадали в светлых прямоугольниках на полу, то появлялись вновь...
- А... - раздалось в коридоре чьё-то скрипучее. - Привели ещё одного... Дерьмократы!..
Санитары остановились. Кричал старик в серой робе. Волос на голове его осталось немного, да и те седые, но весь возможный объём из них уже выжали и отчего-то даже становился старик похож на старого цыгана-альбиноса: весь какой-то белесый, даже глаза светло-светло голубые с пятнышком зрачка посередине.Наверняка, он очень стар, раз радужка его с годами выцвела.
- У... - он замахнулся кулаком на санитара. К слову сказать, кулак был не такой уж и маленький, да и сам старик не выглядел таким уж хилым. - Слышь, ты, - это он нашему герою, - звать-то тебя как?
- Меня?
- Ну-да...
- Меня зовут...
- Вот и помни имя своё! - перебил он нашего героя.
- Заткни варежку! - огрызнулся на старика санитар.
- Ты мне не указывай... Отпустите парня!
- Не указывай... - сказал другой санитар и пошёл на старика.
- О, пошёл! Иди-иди... И дружка своего, дерьмократа, тащи... Всех отоварю... - вещал старик и тут же вполне умело встал в боевую стойку. - Давай, на меня, н* меня, получи... - пригласил он санитаров, да поманил пальчиком.
- Заткни варежку, а то вкатим как!..
- Это мы ещё посмотрим... Ну, подходи... Дерьмократы чёртовы...
- Оставь его, - сказал другой санитар. - Ты его не знаешь, что ли? На таких не обижаются...
- Хоть раз бы его проучить, - с жалостью вымолвил его коллега, чуть не сцепившийся с клиентом. - Тогда бы замолк...
- Да ну его...
- Парень, беги! - теперь старик решил взяться за дело с другого конца. - Беги, эти тебя доведут...
- Да я и не надолго, - виновато ответил наш герой.
- Ага, мне тоже сказали, что ненадолго... Мне тоже сказали, что с избирателями поговорю и вернусь... А нет же...
Однако конвоирование героя нашего продолжило свой ход.
- Не вышло... - продолжал уже жалостливо седой старик. - Который год хоть сейчас? Я даже не знаю, сколько здесь, представь, парень! - тут он захлебнулся словами. - Merde! KlapsmЭhle! Bedlam! - старик вдруг замолчал.
Наш герой повернул голову. Седой делал какое-то странное телодвижение. Одной рукой он залез в один карман и извлёк очки, второй же пошарился в другом, но ничего там не нашёл. Зато очки водрузил на нос, будто собирался читать с бумажки. Замер и продолжил шаренье во втором кармане, так и не сказав ни слова.
Затем санитары завернули за угол и старик скрылся за поворотом. Так и не узнал математик нашёл ли старик то, что искал. Так и осталось загадкой что же это за драчливый старик такой... Дошли до оббитой железом двери. Один санитар извлёк из заднего кармана финский сейфовый ключ, покрутил им в скважине до щелчка.
- Ваше Величество, милости просим... - сказал он, толкая клиента к винтовой лестнице, скрывавшейся за той дверью.
- Может, хватит, а? - сказал ему второй.
- Может и хватит, - согласились в ответ.
Они спустились по винтовой лестнице этажа на два вниз, до ещё одной двери, на которой блестели нестрогие золотые буквы: "ДОКТОР". Постучались.
В тот самый момент уже упомянутый нами Доктор восседал за своим столом и собирал из спичек макет храма Покрова на Нерли. Занимался он этим кропотливым занятием, ибо полагал: каждый человек болеет как минимум одним психическим заболеванием и ежедневно мы с вами, дорогой читатель, по этой теории сталкиваемся с тысячами шизофреников, параноиков, маньяков со всяческими отклонениями, а уж сколько разных -филов и -фобов нам попадаються - и не сосчитать. Для себя же Доктор выделил самую безобидную (как он считал) болезнь - пироманию. И чтобы как-то себя отучить от любви к огню, использовал спички не по назначению. Услышав стук в дверь, Доктор открыл нижний ящик шкафа, сгрёб туда весь свой огнеопасный храмик и быстро сказал:
- Да-да...
Дверь открылась, и ввели в кабинет нашего скрученного героя.
Доктор смерил его важным взглядом, приказал развязать и предложил присаживаться.
Стены этого круглого кабинета (впрочем, как и вся больница) удачно покрывались дубовыми досками припорошенные тут и там рамочками с разнообразными чернильными пятнами, а на полках выстроились спичечные домики (не иначе особо любимые хозяином кабинета). Вдоль тех стен располагалось на равном расстоянии друг от друга семь дверей, образуя тем самым некие выходы на семь сторон света. Двери открывались вовнутрь да и петли висели с одной стороны, так что если бы кому-нибудь вдруг захотелось побежать вдоль стены той, разглядывая чернильные пятна и стараясь сделать из них диковинный мультфильм без плёнки и экрана, а в этот бы самый момент в кабинет вошли бы семеро человек, по человеку в проём, то бегущий бы сталкивался с каждой дверью, как пар ударяется о лопасти турбины.
"Интересно, - подумал наш герой, усаживаясь в кресло, - если открыть все эти семь дверей, наверное, будет сквозняк из всех семи ветров".
- Наверное, - ответил ему Голос.
Следует сказать несколько слов о самом Докторе. Человечек это роста небольшого, с седой испанской бородкой и лысиной, скрытой небольшой белой шапочкой. На кармашке его белого халата так и вышито толстыми зелёными нитками: "ДОКТОР".
- Ну-с... - задумчиво промолвил Доктор. - Меня зовут Доктор! - потом глянул на санитаров и жестом приказал уйти. - Ну-с... - продолжил он, как только дверь за мускулистыми ребятами захлопнулась. - Зовите меня Доктором...
- Просто Доктором?
- Да.
- Это ваше... м-м... имя?
- С кем не бывает! - заметил Голос.
- Нет, это... будем говорить, прозвище...
- А имя? - всё же спросил наш герой.
- Не нужно вам моё имя... Имя - это иностранный атрибут, смысловой раздражитель... Оно ещё значит чёрт те что с какого-нибудь древнего языка... Прозвище - лучше. Сразу видно кто перед тобой стоит. Забивать не надо, в тайну имени погружаться, в честь кого назван, да что за человек то был... Так что и вы должны звать меня Доктором.
- Но может как-нибудь с отчеством... Ну, Доктор и по батюшке...
- Умоляю, не упоминайте имени и отчества!- поморщился Доктор.
- Без отчества я не могу. Не приучен. Я же вам в племянники гожусь.
- А придётся без отчества обойтись, да и без имени тоже. Всё. Оставим этот вопрос. Так-с... Можно ваши часы?
- Зачем вам мои часы?.. Они же существуют также как и я. Засыпают вместе со мной, а по утрам их приходится будить...
- О! - изумился Доктор, чуть в ладоши не захлопал. - Какая прелесть... Это ещё лучше... Давайте...
- Нет, вы скажите сначала, зачем вам мои часы!
- Надо. Очень надо...
Этот аргумент и сломил нашего героя. Слово "надо" всегда для него имело особый почти магический смысл. Он молча снял часы и протянул их Доктору. Часы были самые простые - учителям "Rolex" или "Tissot" роскошьне позволительная.
Доктор осторожно взял сей прибор Неумолимого Времени, будто то был горячий уголёк, поглядел на них через лупу, отпер верхний ящик стола, из которого тут же вырвалось тиканье сотен или даже тысяч часов, быстро ящик захлопнул (тиканье прекратилось) и повернул ключик. Герою нашему даже показалось, что он ключ, как в мультиках бывает, проглотит. Но Доктор всего лишь аккуратненько положил ключик в кармашек и довольный своим точным жестом взглянул на нашего героя, собрав пальцы в аккуратненький замочек (правый палец сверху).
- Гляди, рационалист! - сказал Голос.
- Так, продолжаем разговор, - медленно начал Доктор, разбираясь в бумагах на своём столе. - Где тут был мой допросник? Ага, вот он... - вытянул он из кипы листок со стандартной анкетой, взял перо, надел на нос пенсне, отчего стал похож на какого-то земского врача, однокурсника Антона Павловича. - Ну-с... Кто же вы, дорогуша, по профессии-то были? - был вопрос.
- Почему "были"? - возмутился наш герой.
- Ну, да... Простите, это я преувеличил, голубчик. Кто вы по профессии?..
- В дипломе написано, что "математик"...
- Так и запишем...
- Но я закончил педуниверситет. Работал учителем математики...
- Учителем?
- Да...
- Математики?
- Ну да... - кивнул наш герой.
Доктор отложил перо и принялся, в глубокой задумчивости пребывая, разглядывать пятна на стенах.
Тут же раздался какой-то скрип сверху. Герой наш поднял голову - уж не показалось ли, потом опустил глаза на Доктора.
- Не беспокойтесь, - поспешил тот утешить нашего героя. - Это каталки... Опять Шофёр с Пешеходом развлекаются...
- Кто?
- Вы с ними ещё познакомитесь, смею вас уверить... Вот, что, голубчик... Будут вас звать Педагогом!
- Как это? У меня имя же есть!
- Имя - это формальность, - успокоил его Доктор. - Я же говорил...
- Но я к нему привык...
- Придётся отвыкать... Будете вы Педагогом...
Так и потерял герой своё имя и приобрёл прозвище. Теперь и мы его будем звать Педагогом, а то "наш герой" как-то громоздко выходит...
- Забыть имя-отчество!М-да...
- Что такое? - спросил вдруг Доктор, заметив изменившееся лицо Педагога. - Что-то не так?
- "Что-то не так"?
- Скажи ему, скажи! - подначивал Голос.
- Всё не так! - выкрикнул вдруг Педагог.
- Где именно? - спросил Доктор. Этот как раз пренадёжно держал себя в руках.
- Везде! Что это за место такое?!
- Постойте, я сделаю один важный звонок и мы продолжим, минуточку! - Доктор снял трубку одного из телефонов и сказал одно-единственное слово. - Педагог! - тут же трубку отправил на рычаг и посмотрел любопытствующим взглядом на клиента. - На чём, бишь, мы остановились?..
Это и успокоило нашего героя. Доктор показался ему такой доброй душой, что даже злить его не хотелось - бесполезно это.
- На том, что мне всё надоело, - уже спокойно сказал клиент.
- Ага... Вот что, дорогуша, вы мне сейчас и расскажете всё по порядку... Хорошо, я же должен всё знать...
- Зачем?
- Ну я же доктор, то есть Доктор, конечно. Ну-с... Начинайте, я записываю, голубчик...
- С чего начинать?
- Ну с рождения, хотя можно и с родственников, предков всяких. У вас, к примеру, не было в роду людей, склонных усложнять свою жизнь?
- Да была прабабушка, по материнской линии. Она была склонна усложнять свою жизнь. Она так много всего наделала. Бывалочи кто-нибудь что-нибудь просто как-нибудь сделает, а она же не может так просто. Она так не умела просто. Вот как-нибудь она что-нибудь делала не так, а нужно как-нибудь иначе...
- Да-да... - остановил его Доктор. Это уже явный перебор был. - Заметно-заметно. Спасибо. Ну а теперь о себе. С рождения, детство там, институт...
- Я так сложно и долго рождался, что, кажется, родился мёртвым и мёртв до сих пор.
- Мёртвым?
- Ну-да... Такое бывает, при долгих родах, асфиксия и всё - младенец отбрасывает пуповину... коньков у него же тогда ещё нет...
- Вы правы, он тогда мать ими порежет... изнутри... сам себе кесарево сечение произведёт... Ну-с а дальше?
Далее Педагог и поведал историю своей жизни. Рассказывать её второй раз мы не будем, только что вспоминали, а вот Доктору стоит узнать...
Однако под конец своего жизнеописания герой наш опустился в те размышления, которыми предавался в фургоне "скорой". Следует сказать, что в тот момент он очень хорошо понимал грядущие в его жизни изменения и мысли лезли в голову самые разнообразные.
- С детства меня приучили к мысли: переходить дорогу строго по "зебре" под зелёный сигнал пешеходного светофора следует так: вышел на дорогу, посмотрел налево, посмотрел направо - такие идиоты в нашем Мире встречаются. Перешёл на другую сторону улицы, повторил, ибо такие идиоты тоже бывают. Я стал конформистом, я принялся соблюдать правила, придуманные кем-то мне незнакомым, да и вообще плохо предполагавшим моё существование... И вот тогда мой разум взбунтовался против существовавшего Мироздания. Я больше не хотел жить по законам придуманным кем-то, но... Я был бессилен что-либо изменить... Во-первых, потому что по этим законам жило много других мне незнакомых людей, а во-вторых, меня же воспитали конформистом. У моей жизни был план, придуманный кем-то и зачем-то... Но никто не спрашивал меня, и потому давали колею - я по ней и шёл. У жизни моей был график и я переходил от одного пункта этого графика до другого, шагал от вешки к вешке... Только потом я и задумался... А нельзя ли пойти против графика? Нельзя ли что-нибудь сделать раньше, позже... Учиться никогда же не поздно, почему же не заканчивать школу лет в двадцать пять? Но нет же. Все школьные программы, все классы на это не рассчитаны... Ты бежишь против течения и вот уже тебя бьют по лицу плывущие в другую сторону ветки, рыба, идущая на нерест скользит. Выводишь, что всему своё время. И думаешь, что-то делать рано и это выглядит как дилетантство, а что-то уже поздно - и уже на имитацию похоже. И в результате ничего не успеваешь. Так что я выкинул эту дурь из головы и попал в кого-то, да не обратил на себя внимание, поменял русло на спокойное да поплыл по течению. Но... Это стало меня раздражать...
- Что? - спросил Доктор.
- Всё... Мне всё надоело... Я принялся во всём этом течении искать омуты и раздражаться на них. "Видите, я плыву с вами по течению, но вот омутов-то никто не отменял!" - говорил я остальным. Но мне всё надоело... Надоело, что дети на заборах рисуют самые важные части своих тел. Что в Мире распространена пропаганда плохого. Почему снимают фильм "Плохие парни", а не "Хорошие, добрые, отзывчивые ребята"? Я стал задумываться над этими мелочами, искать ответы и делиться своими мыслями с другими. Но... - он тяжко вздохнул. - Но вскоре меня никто не захотел слушать. Они считали, что я зацикливаюсь на мелочах. Что я ненормальный! А я же с самого детства задумывался, а нормален ли я? Те мысли, что проникают в мою голову, те вроде бы простые проблемы, заботящие меня, те глупые вопросы, что я сам себе задаю... У всех ли это, или же только у меня? И тогда я понял: у всех, только я ненормален тем, что не боюсь в этом признаться ни себе, ни другому. Зато я угодил сюда. Слишком распахивал душу, - он снова тяжко вздохнул. - Вот так и бывает. Распахнёшь перед людьми душу, а они тебе: "Запахнись, на тебя смотреть холодно!"
Доктор задумался и откинулся на спинку кресла, потом вздохнул и поглядел с любопытством, ожидая продолжения.
- Говорил я так со всеми недолго, - не заставил себя ждать наш герой. - Я чувствовал, что им это безынтересно, что им это всё равно. В Мире куча других проблем. Наркомания, проституция, терроризм, коррупция... А тут я с вопросами о каких-то закатах и столкновениях. Тогда я и замолчал. Я перестал говорить про это, я пристроился к прочим людям и принялся обсуждать с ними ползущие вверх цены на хлеб и очередные захваты заложников. Только правильно ли я поступил? Но меня всё же не принимали за своего. Слишком уж мелочно я обсуждал цены и захваты... Потому и разговаривать со мной никто не хотел, а самый добрый для меня эпитет был: "Извращенец". А я же не извращенец, а изощренец. Я изощряюсь и сам усложняю себе жизнь... Я вас не утомил, излив душу?
- Нет-нет, всё так и должно быть. Я же доктор, - он пробежался глазами по своему столу и подтолкнул к Педагогу портсигар. - Вы курите?
- Нет, спасибо. Я столько слышал о вреде курения, что и начинать не захотел. Хотелось прожить поздоровее и подольше.
- Ага, понятно. Легко поддаётесь внушению. Боитесь болезней и смерти. Танатофобия...
- Все боятся, чего же в этом странного?
- Ага, понятно, слабовольный, всё делаете как все.
- Так я же только что сказал, что не испытываю большого желания делать как все!
- Ну, значит у вас семь пятниц на неделе...
- Да вы меня опять не так поняли...
- Я вас понял прекрасно, это вы всё не так восприняли...
Как-то странно даже выходила эта беседа. Только что мирно разговаривали, и вот на тебе. Доктор стал каким-то насупленным и сердитым, даже, казалось, седые брови сдвинул. Это Педагогу не понравилось. Он всегда старался сторониться таких людей - неизвестно, что у них вообще на уме.
Но вдруг старик поменялся в лице, что-то записал в допроснике и поинтересовался:
- А не домашний ли вы тиран? - поигрывая снятым с нома пенсне спросил он.
- Наверное, да. И белый, и пушистый, даже тапочки приношу, но всё-таки тиран.
- Ясно...
Педагог замолчал. Каким-то странным был Доктор собеседником. Скакал с темы на тему, с настроения на настроение, с интонации на крик как заезженная пластинка. Молчание затянулось. Доктор в это время рассматривал клиента, даже пенсне пернул на нос. Глядел, глядел, вздыхал тяжко и наконец спросил:
- И кто же вы такой?
- Я?
- Ну да, вы, дорогуша... Только начистоту!
- Я даже не знаю. Всё так поворачивается. Ещё вчера утром я был учителем двенадцатого разряда, преподавателем математики, алгебры и геометрии... потом вдруг у меня в шкафу появилось нечто... Ну вы же знаете, у детей такое бывает. Сидит в платяном шкафу и по ночам вылезает... Только меня такого страшилища не было... вот я его и компенсировал в зрелости со всеми отклоенинеями, приличествующими времени...
- А у меня было! - вдруг оживился Доктор, он даже пододвинулся к Педагогу и заговорил живо, будто матч какой обсуждал или анекдот рассказывал. - У него было шесть волосатых лап. С когтями, по семь на каждом лапе. Шерсть была зелёная. И дышал он так тихо и медленно... - Доктор постарался воспроизвести. - Как лорд Дарт-Вейдер, но тише. Намного тише... И звали его...
И тут-то он сообразил: не стало бы говорить такое при клиенте. Не дай Бог чего подумает... Но с другой стороны - кто ему поверит?.. Но с другой же стороны откуда гарантии, что не поверят?.. Запутавшись в предположенияз окончательно, Доктор посерьёзнел и вновь откинулся на спинку кресла.
- Вы считаете себя сумасшедшим? - спросил он серьёзным тоном.
- В смысле?
- Ну, психом.
- Психом?.. Если учесть, что со мной происходило в последнее время много аномального и такого, что обычному человеку никогда просто не явится... Пожалуй, да. Хотя что же такое псих? Сумасшедших превратили в какое-то клеймо, бренд... А им-то что? Им от этого легче? Псих - это как прокажённый. Все его сторонятся, потому что он слабоуправляем, слабопредсказуем обычным обывателем!
- Да, я полностью с вами согласен, - Доктор вновь приблизился к Педагогу. - Во всей этой истории гибельно одно - подмена понятий! Она стоит в самом начале и никто не может её опровергнуть. Ведь что такое "псих"? Укороченная форма слова "психопат"! А психопат тогда что? - тяжко вздохнул да пояснил тихо, интимно, чуть ли не по секрету. - Психопат, батенька - это штамп, это просто определение для человека не от Мира сего. Ведь "психос" с греческого - душа, а "патос" - чувствовать, выходит, что психопатия - это чувствование души. Вот я, например, убеждён, что лишь некоторые люди страдают от шизофрении, остальным же она даже нравится, они получают от неё ни с чем не сравнимое удовольствие. Так что все эти определения психов как прокажённых, чумных - лишь укоренившаяся фикция. Всё это писано вилами по воде, рисовано лопатой по сену и отпечатано граблями по навозу.
- Так я не псих? - спросил с долей неопределённости Педагог. Он даже не знал, как реагировать на отрицательный ответ. Да и что произойдёт от этого отрицательного ответа?!
- Почему? Вы чуткий, добрый. Душа у вас, как я мог заметить, наличествует. Так что вы как раз психопат... Ну и псих тоже...
Педагог огорчился. Непонятно чему.
8
Неизвестно, как долго продолжался бы этот диалог, если в одну из дверей вдруг не постучали.
- Да-да...
- Доктор, готово... - ответили из-за двери.
- Вносите...
Вошёл санитар, через руку его была перекинута серая роба - куртка и штаны. Он положил робу на тумбочку и молча удалился.
- Что ж, - сказал Доктор Педагогу. - Я вас больше не смею задерживать. Вот ваша новая одежда. Вот за этой дверью комната для переодеваний. Прошу... - приглашающий жест вкупе с хитрой улыбкой выглядел как-то двусмысленно, не всякий палач на эшафот так подло приглашает.
Взял Педагог робу и пошёл переодеваться. В комнате (по сути это была какая-то кладовка) оказалось довольно тесновато, нельзя хорошо растянуть ноги - приходилось сгибаться, потолки высокими никто не умудрился выстроить. Вот и пришлось потрудиться, дабы как-то одеться в эту серую робу. Она пришлась нашему герою в пору, будто под него и шили.
- Вот чем он занимался, пока ты с Доктором разговаривал, - сказал Голос.
Даже на кармашке вышито: "ПЕДАГОГ". Не нравилось нашему герою такое фамильярное обращение, как в банде какой-то. Каждый знал имя каждого. Никаких представлений, зажимов от забываний и самодельных кличек. Всё здесь происходило как-то без загадок.
- Вам помочь, Педагог?
- Нет-нет, я уже выхожу... - Педагог предстал пред главврачом психбольницы в новом одеянии.
- Вам идёт...
- Серый цвет?
- Серый цвет ко всему идёт, поверьте мне... Ну-с... Идите, прошу вас, дорогуша... - он даже дверь на лестницу самолично открыл...
И Педагог начал подъём в новый для него Мир...
9
Помыться бы первым делом на новом месте. Герой-то наш только что с дороги, а грязным начинать новую, пусть и неприятную жизнь не надлежало. К этому Педагога приучили с детства через рукопашные внушения и волшебное слово, конечно.
Туалет наш герой нашёл без особого труда. Руки умыл с мылом, с щёткой, с лосьоном да высушил их под сушилкой. Тут уже особого труда от Педагога не требовалось - стой под горячей струёй и получай удовольствие, глаза тут же полезли куда попало да наткнулись... Над зеркалом кто-то начертал угольком. Педагог привстал на цыпочки, прищурился. Оказались стихи:
Ты какая-то не спокойная,
Прямо ты как спячка,
Здравствуй, милая моя,
Белая горячка!
- М-да... стихи... - хмыкнул наш герой.
Раздался скрип. Глянул в зеркало. В нём отразилась курносая в чёрном балахоне, в когтистых руках она держала ржавую в нескольких местах косу. Педагог замер. Вдруг его. Но смерть не обратила никакого внимания на человека в серой робе, ни живым ни мёртвым замершего у сушилки с протянутыми руками и следящего за каждым её шагом. Она прошла к одной из кабинок и закрылась там, поставив косу к стенке.
- Что Смерть делает в мужском туалете? - поинтересовался Голос. Будто костлявая являлась ученицей беспардонно совершающей что-то недозволенное.
Педагог осмелел и пошёл к закрытой кабинке, поднялся на цыпочках, заглянул... Пусто. Даже коса исчезла...
- Галлюцинация... - вздохнул он.
- Галлюцинация...
- Где? - спросил кто-то.
Пока Педагог разбирался с курносой в туалет вошёл некто и теперь стоял да с любопытством разглядывал нашего героя. На вид лет сорок пять, взгляд волевой, но слегка рассеянный. Начинающееся пузико надёжно оборачивала смирительная рубашка, рукава которой волочились по полу. Выглядел этот некто респектабельно. Не то, что прочие. Хорошо уложенные волосы, очки за полторы тысячи долларов и даже смирительная рубашка на нём какая-то респектабельная. Не иначе от кутюр.
- Была, - ответил наш герой.
- Пропала?
- Да, пропала...
- Продюсер, - прочитал метку на смирительной рубашке Голос.
Да, этот больной был некогда Продюсером. Он и в той жизни продюсером работал... Однажды ему сказал психоаналитик, что он сходит с ума. Решил тогда Продюсер новое для себя явление, своё сумасшествие спродюсировать или, проще говоря, раскрутить. Пригласил он музыкантов и художников, дабы те оформили сумасшествие покрасивше. Творческие профессионалы, конечно, удивились необычному заказу, но всё же выполнили - деньги пообещали немалые. Но на презентации не присуствовал лишь главный герой, ибо это тело не физическое, а эфемерное и местами даже абстрактное. И друзья продюсера запрятали его в больницу, чтоб гильдию не позорил.