Кузьминов Евгений Владимирович : другие произведения.

Девять дней до конца света

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   9-ть дней до конца света. (Главы из романа.)
  
   1.
   Я полагаю, любой из нас хоть раз в жизни слышал, что у каждого второго (а может быть и первого!) человека, есть свои тараканы в голове. Вполне возможно так оно и есть, спорить не стану. Но мне с некоторых пор кажется, что у многих граждан, кроме тараканов, имеются и свои личные черти. Почему я так думаю? Ну, хотя бы потому, что такие черти есть у меня. И один из них сейчас пришел ко мне в гости. Этот чертик, без сомнения, самый лучший из всех чертей, которых я видел во сне или наяву до сих пор. Он не корчит страшные рожи, не матерится, не обещает содрать с меня кожу и посадить в кипящее масло. Если судить человеческими мерками, он ведет себя более или менее адекватно, и лишь иногда грозит когтистым пальчиком и многозначительно улыбается, как будто ему известно обо мне что-то тайное, постыдное, а может быть даже преступное. Но это все-таки лучше, что чаще присылают ко мне его, а не Николая, древнего облезлого черта с длинной козлиной бородой и большими гнутыми рогами. Николай грязно ругается по матери, гневно топает копытами и все норовит достать меня зазубренным, бурым от засохшей крови, трезубцем. А этого славного чертика зовут Тимошей. Иногда мы с ним даже разговариваем, хоть Тимоша и говорит, что его ругают за то, что он ведёт беседы с грешниками. Но я успокаиваю его, обещаю, что не выдам нашей тайны этому старому чёрту, Николаю. Я же вижу, как Тимошке скучно, как ему хочется поиграть, попрыгать, а не меня пугать, неисправимого и неизлечимого грешника.
   - Как дела, Тимоша? - спрашиваю я его обычно, когда он появляется передо мной, цокая копытцами, выходя из темного угла комнаты или вылезая из-под дивана.
   - Как сажа бела, - так же обычно, отвечает мне Тимоша, шмыгая пятачком и строя забавные гримаски, - нету покоя от вас, окаянных грешников. Все грешите и грешите, как будто заняться вам больше не чем. А нам, бедным чертям, все пугать вас, наставлять на путь истинный!
  Смешной он. Как будто нас, закоренелых грешников, можно исправить. Если было бы все так просто, то зачем тогда, спрашивается, нужны раскаленные скОвороды, котлы с кипящим маслом и прочие зловещие атрибуты ада? Пригрозил бы чертяка грешнику пальцем, показал ему раскаленные щипцы, и грешный страдалец, глядишь, и раскаялся бы, размазывая по лицу сопли и слезы. Так ведь нет, ничем не проймешь дубленую шкуру грешника, не выжмешь из него святую слезу покаяния, не заставишь разбить в неистовой молитве лоб, и что самое печальное, не только он, грешник, в этом виноват. Нет, нет, он и сам конечно виноват, никто с этим не спорит. Виноват в том, что не смог противостоять соблазнам, не проявил достаточную твердость характера, не отказался от поднесенной рюмки или шприца. Но, ведь и обстоятельства, друзья мои, тоже нельзя сбрасывать со счетов. Все мы, люди, в конце концов, вольные или невольные жертвы и заложники обстоятельств. Вот только одним хватает ума, или силы воли противостоять жизненным невзгодам, а другие просто плывут по течению, не сопротивляясь и принимая свою судьбу как данность, которую они не в состоянии изменить. И плывя по течению жизни, они могут творить такие подлости, от которых у любого нормального человека может помутиться его светлый разум. Впрочем, положа руку на сердце, надо признать, что человек, это такая скотина, которая всегда и во всех обстоятельствах, обязательно найдет оправдание себе и своим подлым поступкам. И опять же, не он в этом виноват, такова природа и сущность человеческой натуры, его изнанка и оборотная сторона. И Тимоша, хоть и молодой черт, знает или, скорее всего, догадывается об этой человеческой слабости. Поэтому, наверное, так грустны его глаза и беззлобны речи. Как же я ему не завидую, этому добродушному чертику, который каждый день имеет дело с такими пропащими личностями как я, и другими, мне подобными. Да, жалко мне Тимошку, что ни говори. Уж лучше бы вместо него присылали ко мне Прохора, похотливого и пошлого чёрта-искусителя. Тот, как только заявится, начинает гаденько улыбаться, подмигивать, причмокивать, и шепотом, настойчиво звать к срамным девкам. А то начнет пальцем по горлу прищелкивать и напевать фальшивым, треснутым фальцетом:
   - Шумел камыш, деревья гнулись! И ночка темная была!
  Подстрекает, собака, черт бы его побрал. И чего я только не делал, что бы не поддаваться на его гнусные провокации, и уши затыкал и бросал в него разными тяжелыми предметами, но я всего лишь слабый, земной человек и не всегда могу устоять перед соблазном. И все-таки хуже всех не он, и даже не Николай, а Савелий, деловой, корыстный черт. Придет, подлюка, достанет из мошны кошель со златом и стоит, позвякивая им, переминаясь с копыта на копыто и таинственно улыбаясь.
   - Чего тебе надо? - спрашиваю я его, когда мне уже надоедает молчать. А он, ухмыляясь, отвечает противным, гундосым голоском:
   - Это не мне надо, дурачок, это тебе надо.
  И все лыбится, гад. Знает ведь, паскуда, что я все равно его спрошу.
   - Ну, и что мне надо?
   - Эх, ты, глюпый, смешной человечек, - отвечает он, скалясь, - денег тебе надо. Много денег. Когда у тебя есть много денег, ты важный человек. Тебя все уважают и боятся. Все слушают тебя и ищут с тобой дружбы. А ты презираешь их, плюешь на них и смотришь на жизнь свысока. В этом и только в этом, кто бы только что не говорил, смысл вашего человеческого существования.
   - Врешь ты все, черт, - говорю я, горячась, - люди живут не для этого.
   - А для чего? - нагло смеется мне в лицо Савелий, - скажи мне, если ты это знаешь.
   - Люди рождаются для счастья, - отвечаю я после длительного раздумья.
   - Для счастья? - заходится от хохота Савелий, - спасибо, насмешил.
  Насмеявшись, он утирает слезы и говорит:
   - А для счастья, по-твоему, деньги, что, не нужны?
  Я долго молчу, думая, чтО бы такое ему ответить.
   - НужнЫ, - отвечает за меня Савелий, - сам знаешь, что нужнЫ. Еще как нужнЫ. И чем больше денег, тем счастливей человек.
  Но я не сдаюсь.
   - Счастье человека не в деньгах, а в традиционных ценностях. В семье, в детях, в интересной работе, - говорю я, искренне надеясь, что мои слова звучат убедительно.
  И опять хохочет алчный черт.
   - В семье, говоришь? - отвечает он, смеясь, - а где твоя семья? Где твои дети? Чего молчишь? Жена от тебя ушла, дочь тебя забыла и даже не звонИт. А работа? Ты что, всю жизнь мечтал работать таксистом? Ты же хотел стать журналистом-международником, забыл, что ли?
  Вот ведь сволочь, всего-то метр с кепкой, вернее, с рогами, а сколько же в нем подлости и коварства, просто удивительно.
   - Ты не обобщай, это частный случай, - вздыхая, отвечаю я ему.
   - Эх, ты, глупый, наивный человечишка, - заливается смехом черт, передразнивая меня, - частный случай..., Да вся ваша жизнь людская состоит из частных случаев. А ведь ты мог жить по-другому, совсем по-другому, и ты сам это прекрасно знаешь. С твоими-то знаниями и с твоим военным опытом... Ты же первоклассный снайпер, а этот талант не пропьешь, как ни старайся. Да и напрягаться-то тебе особо не надо. Выполнил заказ, получил "бабки", и ушел. Всего-то и делов...
   - Это все уже в прошлом, я свое отстрелял, и та война давно закончилась, - отвечаю я, как будто оправдываясь, - да и забыл я уже все, навыки потерял.
   - В прошлом, говоришь? - переспрашивает меня Савелий, становясь серьезным, - в прошлом может остаться только мирное время, а войны всегда были, есть и будут. Будут до тех пор, пока на земле останется хоть один человек. Вы, людишки, всегда будете воевать. За кусок хлеба, за пещеру, за смазливую самку, за своего бога, за ломаный грош. А те из вас, которые не захотят воевать, сами того не желая, станут пушечным мясом и тупым орудием в чужих руках. И никакая цивилизация здесь ничего не сможет изменить или исправить. Такова ваша человеческая природа. Вы всегда будете воевать между собой, и будете убивать друг друга. Так что, мой недалекий друг, не упускай свой шанс! Хочешь, хоть сейчас "подгоню" выгодный заказ? Бабла срубишь немеряно, а мне отстегнешь лишь какие-то жалкие пятнадцать процентов! Учти, это недорого, другие берут намного больше.
   - Ты что, глухой, что ли? - говорю я как можно спокойнее, стараясь отвязаться от прилипчивого визитера, - сказано же тебе, что я уже все забыл. Ну, ты сам прикинь, времени сколько прошло уже после моей службы в Афгане? Лет двадцать? Двадцать пять? Да больше уже. Так что, приятель, оставь меня в покое. Молодых ребят поищи, их сейчас полно, сам знаешь, сколько у нас сейчас горячих точек.
   - Молодых много, - неожиданно соглашается со мной Савелий, - а таких как ты, можно по пальцам пересчитать. Вспомни, хотя бы тот бой под Кундузом. Тогда о вашей командировке как-то узнали душманы , и твой отряд попал в засаду. "Духи" прижали вашу колонну к скалам и расстреливали из "калашей" как кроликов, как мишени в тире. Чего молчишь? Ты же помнишь тот бой, такое невозможно забыть. И если бы не твои навыки и холоднокровие, то от вашей роты ничего бы не осталось, и ты сам это прекрасно знаешь. Ты же тогда спас своих друзей, раненого ротного вытащил из-под обстрела, да еще как-то умудрился при этом больше половины душманов перебить. Только не говори мне, что каждый советский патриот был тогда на такое способен.
   - Ну, не знаю, как насчет патриотизма, - нехотя отвечаю я, хмурясь, - а выбор тогда у нас был небольшой. Либо умереть, либо выжить. И мы выбрали второе. И нам, несмотря ни на что, выжить все-таки удалось. Правда не всем, к сожалению, но и "духам" тогда, тоже досталось.
   - И я о том же говорю, - неожиданно поддерживает меня Савелий, - ведь если бы не ты, то от вашей роты осталась бы только запись в учетной книге. Ну, что, как тебе мое предложение? Соглашайся, не прогадаешь, точно тебе говорю!
   - Да пошел ты... - наконец не выдерживаю я, не зная, что ему еще можно сказать этому ушлому черту в свое оправдание...
  И что самое печальное, это то, что этот наглый черт, если не во всем, то во многом прав, я мог бы жить совершенно по-другому. И предложения зарабатывать на жизнь военным ремеслом мне не раз уже поступали. И не только в лихие 90-е годы. Я надолго замолкаю, вспоминая минувшее время, и из задумчивости меня выводит Тимошка, мой юный, рогатый друг. Он начинает подпрыгивать и корчить презабавнейшие рожицы. Это хорошо. Если Тимошка заметно повеселел, значит, болезнь решила немного отступить и приступ должен скоро закончиться. Вот Тимоха на прощанье мне машет хвостом и растворяется в ночной тьме. Я встаю с влажной от пота постели и иду на кухню, чтобы заварить кофе и выкурить сигарету. Выпив кофе и закурив, я сижу на табурете и смотрю в окно на спящий город. Спать я больше не хочу, да и уснуть мне все равно уже не удастся. Я смотрю на свои трясущиеся руки и решаю, что на работу я сегодня тоже, пожалуй, не пойду. Надо бы, конечно, сходить днем на прием к врачу, но желания, почему-то, нет никакого. Не хочется на заданные с умным видом глупые вопросы, давать не менее глупые ответы. Да к тому же, я точно знаю, что синдром Чарльза Бонне современная медицина лечить пока еще не может. Поэтому я сейчас покурю, а потом схожу в ночной магазин за бутылочкой. Или двумя. Что бы два раза не ходить. И буду коротать время, и бороться со своим недугом сугубо народными, проверенными временем, средствами. А если и это не поможет, то тогда уже, пожалуй, можно и к доброму доктору пойти, хуже, наверное, все равно уже не будет.
  
   2.
  
   - Сестра Изольда, принесите еще свечей, сегодня у нас торжественный день.
  Брат Аскольд, магистр ордена "Ангелы тьмы", был облачен в черный балахон с капюшоном, в руке он держал четки из черных, отполированных до блеска черепов. Женщина, которую магистр назвал сестрой Изольдой, в таком же черном балахоне, как у него, принесла свечей и стала их зажигать. Мрачное подземелье, осветилось трепетным светом стеариновых свечей и по сводам из красного кирпича заплясали причудливые тени. Когда все принесенные сестрой Изольдой свечи были зажжены, стало можно разглядеть нарисованную на полу большую пентаграмму, вокруг которой стояло около десятка человек в черных балахонах с капюшонами. Это были адепты организации, члены совета ордена "Ангелы тьмы". В центре пентаграммы располагался круглый столик черного дерева на гнутых ножках. На столике, кроме красных горящих свечей, стояли несколько серебряных бокалов, пять бутылок водки и желтый человеческий череп. Невдалеке от столика, за спинами членов ордена, находился массивный черный деревянный крест в виде буквы "Х". Некоторое время стояла тишина, нарушаемая потрескиванием горящих свечей, затем к столику, тихо подошел брат Аскольд, за ним тенью - его помощник и неофит, брат Герман. Выдержав длинную театральную паузу, брат Аскольд поднял склоненную голову и торжественно произнес:
   - Братья и сестры, мы собрались здесь сегодня для того, чтобы дать отсчет начала сотворения нового мира. Наконец пришел тот час, когда мы можем сказать, что старый мировой порядок скоро рухнет и на его смену придет новый, истинный мировой порядок. Но для того чтобы настала новая эра всеобщего благоденствия, мы должны сделать так, чтобы старый прогнивший мир, с его ложной верой рухнул, и на его руинах, как феникс из пепла, возродилась новая, истинная вера. Вот тогда и явится наш Повелитель, Князь Тьмы, Пророк истинной и единственной веры.
  Брат Аскольд посмотрел поверх голов адептов ордена, стоявших вокруг пентаграммы, как будто хотел уже сейчас узреть образ своего Господина. Снова воцарилась тишина, которую нарушил мужчина в черном балахоне, стоявший в круге единоверцев:
   - Брат Аскольд, а что же мы можем для этого сделать?
  Головы сектантов, присутствующих на тайном сборище, повернулись к говорившему. Это был мужчина лет сорока, вполне интеллигентного вида, с небольшой рыжеватой бородкой и в дорогих очках. Магистр медленно, всем телом повернулся к задавшему вопрос члену ордена. Несколько томительных секунд он молчал, разглядывая собеседника, а затем, нахмурившись, сказал:
   - Брат Эдгар, вы неверно ставите вопрос. Вы должны были спросить: не что мы можем сделать, а что мы, наконец, должны сделать для того чтобы наш Повелитель стал Властелином этого мира? Вы, я надеюсь, поняли свою ошибку?
  Голос брата Аскольда был тих и невыразителен, но от него у присутствующих на тайном сборище адептов, по телу побежали мурашки.
   - Да-да, я понял, - дрожащим голосом ответил брат Эдгар, - я все понял...
   - Очень хорошо, - также тихо проговорил магистр, а затем, уже громче, обратился к присутствующим:
   - Итак, брат Эдгар, задал очень нужный и своевременный вопрос. Что мы должны сделать, чтобы наш Повелитель стал Властелином мира?
  Ответа он не дождался. Члены ордена почтительно и молча смотрели на своего грозного магистра.
   - Если нет возражений, я сам отвечу на этот вопрос, - сказал брат Аскольд.
   Возражений от присутствующих адептов не последовало.
  Магистр расправил плечи и громким голосом, в котором зазвенел металл, произнес:
   - Мы должны принести жертву! Сакральную жертву! Но это будет не петух и не кошка, это будет - человек! И не просто человек, а человек, от смерти которого содрогнется и рухнет этот несовершенный и грешный мир!
  Произнеся этот монолог, брат Аскольд замолк, склонив голову. Вновь воцарилась гнетущая тишина, которую нарушил неуверенный женский голос:
   - Брат Аскольд, можно мне задать вопрос?
   Магистр поднял голову и взглянул на стоявшую перед ним женщину в балахоне:
   - Безусловно, сестра Аглая, тем более что вы его уже задали.
   - Но я... - начала было женщина, но тут брат Аскольд поднял руку, пресекая разговор.
   - Можете не продолжать, сестра Аглая, - сказал магистр, - вы, вероятно, хотели спросить, что же это за человек, из-за смерти которого должен рухнуть этот лживый мир?
  Сестра Аглая лишь робко кивнула, не рискнув что-либо ответить.
   - Должен признать, что я не знаю что это за человек, - вздохнув, сказал брат Аскольд, - поэтому я и созвал вас на этот совет. От нас требуется узнать имя этого человека и поскольку он добровольно принести себя в жертву, как я думаю, не согласится, мы должны его тайно или явно похитить. Я слушаю ваши предложения.
   - Я думаю, это должен быть очень публичный человек, - уверенно сказал мужчина в балахоне, стоявший рядом с сестрой Аглаей, - например известный политик.
   - Мне так не кажется, брат Эдуард, - ответил магистр, - не забывайте, что жертва должна быть невинной и безгрешной. А где вы видели безгрешных политиков? Политика - это очень грязный бизнес. Пожалуй, самый крутой и самый грязный бизнес из всех ныне существующих. Нам это не подходит.
   - А может быть, этой жертвой должен стать сам президент? - задыхаясь от своей смелости, спросила женщина, стоявшая рядом с братом Эдуардом.
  Магистр с интересом взглянул на нее.
   - Сестра Аделина, а чем, собственно, президент отличается от обычного политика? Ничем. Абсолютно. Лишь только размером своего капитала.
  Женщина, к которой обратился брат Аскольд, ничего не ответив, промолчала.
   - Есть еще какие-то предложения? - оглядел магистр присутствующих.
  Предложений у присутствующих единоверцев больше, похоже, не было.
   - Я уже предвидел, что мы ничего не решим, - сказал брат Аскольд, - и поэтому я вызвал из незалежной, от наших братьев по вере, человека, который нам поможет, я надеюсь, в наших поисках. Вы, наверное, о нем уже слышали, это сестра Оксана. Она уже предсказала много важных событий в той же незалежной, которые впоследствии произошли. Скажу больше, она уже здесь, с нами, но есть небольшая проблема. Для того чтобы предсказания сестры Оксаны были достаточно точными, ей требуется весьма своеобразный, я бы даже сказал, специфический коктейль из алкоголя, кокаина и свежей человеческой крови. В определенной пропорции. С двумя первыми компонентами проблем нет, а вот над третьим мы сейчас работаем, и когда он у нас появится...
   В это время раздалась трель телефонного звонка и брат Аскольд, откуда-то из складок балахона, достал мобильный телефон.
   - Я слушаю, - тихо ответил он в трубку, - хорошо. Да, ведите его сюда.
  Магистр отключил телефон и убрал его.
   - Ну вот, все в порядке, - сообщил он присутствующим, - третий компонент сейчас прибудет. Брат Герман, откройте дверь.
  Помощник магистра, брат Герман, подошел к металлической двери и, отодвинув массивный засов, ее приоткрыл. Ждать пришлось недолго. Снаружи послышались шаги, женский смех и через несколько секунд в дверь вошли две ярко накрашенные девицы в мини юбках и пьяненький молодой, веселый мужчина бомжеватого вида. Как только они вошли, брат Герман закрыл дверь, задвинул засов и встал к ней спиной. Обе девушки, тот час, куда-то пропали, и мужчина остался стоять один, озираясь по сторонам и все еще глупо улыбаясь.
   - Приветствую тебя, агнец божий, - обратился к пришельцу со змеиной улыбкой брат Аскольд.
   - Привет, - растерянно оглянувшись, ответил гость, - а ты кто такой?
   - Для тебя, я думаю, это уже не имеет значения, - все с той же ехидной ухмылкой ответил магистр, - могу лишь только сказать, что для тебя сейчас и здесь настал знаменательный день. Твоя никчемная жизнь, мой несчастный и счастливый друг, сегодня сослужит хорошую службу всему миру в целом и нашему ордену в частности.
   - Чего? - не понял мужчинка, - какому еще ордену? Чего ты там еще городишь? А куда делись эти шлюхи, с которыми я пришел? И какого хрена вы тут делаете?
   - Долго объяснять, приятель, да и ни к чему, я думаю, тебе это знать. Так что просто лучше сразу на все забей, - посоветовал ему брат Аскольд, для большего понимания переходя на язык маргинального элемента. Он поднял согнутую в локте руку и по его сигналу к мужичку подошли два члена ордена: брат Герман и брат Эдуард. Они взяли того под руки и повели к деревянному кресту.
   - Какого хрена... - снова начал было возмущаться нетрезвый бомж, но брат Эдуард пресек его вопросы резким ударом кулака левой руки под дых. Маргинал повис на руках сектантов, жадно хватая ртом воздух. Пока он приходил в себя, сектанты привязали его к деревянному кресту, используя при этом белые пластиковые вязки. В это время откуда-то из темноты вышли две женщины в черных балахонах, на их лицах еще были видны следы наспех стертой косметики. Они почтительно поклонились магистру и молча встали в круг расступившихся единоверцев. Между тем брат Эдуард взял со столика и откупорил бутылку водки. Открыв бутылку, он до краев наполнил серебряный бокал и поднес его к лицу безвольно висящего на кресте человека. Прошло несколько секунд, прежде чем учуявший знакомый запах маргинал, зашевелился и открыл глаза. Открыв глаза, он завороженно уставился на большой блестящий бокал с вожделенным нектаром. То обстоятельство, что он находится в темном подземелье и при этом был намертво привязан к жертвенному кресту, его уже, кажется, не особенно беспокоило.
   - Это мне? - растерянно спросил бомжик.
   - Пей, - тихо сказал брат Эдуард.
  Маргинал сделал несколько больших глотков из поднесенного бокала и, захлебнувшись, закашлялся, на глазах его выступили слезы. Когда он откашлялся, брат Эдуард снова поднес к его губам бокал с водкой.
   - Погоди ты, дай дух перевести, - канюча, попросил его мужичок, тяжело дыша.
   - Пей, - безжалостно повторил сектант, прикладывая бокал к губам бомжа.
  Булькая и захлебываясь, маргинал, наконец, допил бокал до дна и с пьяной улыбкой, довольный, посмотрел по сторонам.
   - Ик... закусить бы, - сказал он заплетающимся языком.
  Ответа на свой запрос бомжик не получил, а с правого бока к нему бесшумно подошел брат Герман, и в его правой руке, в неверном свете свечей, что-то опасно блеснуло. Привязанный к кресту человек заметил этот блеск и в его осоловелых глазах мелькнул смертельный ужас. Он хотел, было, что-то крикнуть, но не успел, брат Герман сделал стремительное движение рукой, и из перерезанного горла несчастного искателя приключений хлынула алая, дымящаяся кровь. Мужичок страшно захрипел и забился в судорогах на кресте, а брат Эдуард поднес к его шее бокал, который он все еще держал в руке. Кровь полилась в серебряную посудину, а брат Эдуард взял жертву за волосы и, придерживая трепещущую голову, постарался не пролить на пол драгоценную жидкость. Вскоре посудина наполнилась, и брат Эдуард отпустив голову человека, хрипящего на кресте, поставил бокал с кровью на жертвенный алтарь. Затем он откупорил еще одну бутылку водки, и, поставив ее на столик, вопросительно взглянул на магистра.
   - Благодарю тебя, брат Эдуард, - кивнул ему брат Аскольд, - дальше я сам.
  Он взял пустой бокал, и торжественно, что-то про себя бормоча, наполовину наполнил его водкой. Затем еще на четверть заполнил его свежей кровью. И, наконец, достав из складок балахона маленький пакетик с белым порошком, высыпал его содержимое в бокал с дьявольской смесью. Полученный коктейль он тщательно размешал лежащей на столике серебряной ложечкой. В продолжение этой процедуры, все присутствующие сектанты, затаив дыхание, наблюдали за действиями своего шефа. Наконец, удовлетворенно вздохнув, брат Аскольд выпрямился, держа перед собой серебряный бокал с магическим зельем.
   - Альзо, - торжественно сказал он, бережно сжимая в руках драгоценный сосуд, в котором рубиновым цветом переливалась колдовская смесь.
  Наконец, выдержав длинную театральную паузу, магистр кивнул помощнику:
   - Брат Герман, пригласите наших сестер.
  Неофит почтительно поклонился и удалился в темноту. Прошло несколько томительных секунд, и наконец, он появился из темноты, а за ним на свет вышли две женщины в балахонах. Первой шла женщина, лица которой не было видно из-за низко надвинутого капюшона. Она вела за руку сектантку, которая неуверенно шла, склонив на бок непокрытую голову. Подведя спутницу к алтарю, она что-то шепнула той на ухо и, отпустив руку и поклонившись магистру, отошла в сторону.
   - Благодарю, сестра Эсфирь, - тихо сказал брат Эдуард. Он подошел к сектантке, стоявшей возле алтаря, и взял ее за руку.
   - Сестра Оксана, от тебя сейчас зависит судьба этого грешного мира, поведай нам истину, - произнеся эти слова, магистр вложил в ее руки бокал с магическим напитком. Ведунья ничего не ответила, лишь ее незрячие, мертвые глаза будто ожили и забегали по сумрачному подземелью и по стоявшим вокруг пентаграммы сектантам. Пророчица медленно подняла бокал и, сделав несколько глотков, замерла. Ее пустые глаза блуждали по сводчатому потолку и застывшим лицам адептов.
   - Не вижу..., Не вижу, - наконец промолвила она глухим, могильным голосом, от которого членов секты пробил нервный озноб.
   - Сестра, попробуйте еще раз, - обратился к провидице магистр, - времени у нас с вами достаточно.
  Сектантка вновь подняла серебряный бокал и, сделав несколько больших глотков, его полностью осушила. Выпив бокал, она безвольно опустила руки и бокал, упав, звеня, покатился по каменному полу с нарисованной пентаграммой. С подбородка ведуньи на черную ткань балахона стекали струйки алого, кровавого напитка. В подземелье воцарилась тревожная тишина. Так продолжалось несколько минут. Вдруг сестра Оксана встрепенулась и оглядела незрячими, фосфоресцирующими глазами присутствующих сектантов.
   - Я вижу... - медленно произнесла она хриплым голосом, - вижу...
   - Что вы видите сестра? - обратился к ней магистр, нервно перебирая четки с черными черепушками.
   - Я вижу, я все вижу..., Всё..., Черные птицы летят... - торжественно изрекла провидица, подняв вверх ладони с растопыренными, крючковатыми пальцами, - черные кошки бегут... Черные рыбы плывут...
   - А что вы еще видите, сестра? - нахмурясь, спросил магистр, в голосе которого слышались нотки разочарования, - вы видите жертву?
   - Вижу... - помедлив, прохрипела сектантка.
   - Кто она? Кто эта жертва? - нетерпеливо спросил брат Эдуард.
   - Это ребенок... - ответила сестра Оксана, высматривая что-то мертвыми глазами над головами притихших членов ордена.
   - Ребенок? - удивленно спросил магистр, - какой еще ребенок?
   - Это девочка... - медленно проговорила провидица, - девочка, которая родилась в Москве, ровно в полночь с 31 декабря на 1 января двухтысячного года.
  Сказав эти слова, сектантка закрыла глаза и безвольным кулем, с глухим стуком, повалилась на пол.
   - Как же я сам не догадался... - простонал магистр, обхватив голову руками, - ну, конечно! Две тысячи лет от рождения Христа! Начало Новой Эры! А этот ребенок - первый человек Новой Эры! Вот она - сакральная жертва, которая перевернет и разрушит этот прогнивший мир!
  Безмолвная паства внимательно прислушивалась к словам своего наставника, а к лежащей на полу ведунье подошла и опустилась возле нее на колени, ее поводырь - сестра Эсфирь. Она вынула из складок балахона пузырек с какой-то жидкостью и поднесла его к лицу лежащей на полу женщине.
   - Братья и сестры! - торжественно произнес магистр ордена "Ангелы тьмы", - наконец-то свершилось! Свершилось то, что было предсказано и предречено задолго до этого знаменательного дня!
  В это время сектантка, лежащая на полу, пошевелилась и при помощи своего поводыря села, держась одной рукой за голову.
   - Стойте! - прохрипела она, - стойте, я вижу опасность!
   - Какую еще такую опасность? - недоуменно спросил ее магистр, - о чем вы, сестра Оксана?
   - Я вижу опасность..., И эта опасность исходит от ее отца... Он где-то рядом... Очень близко... Я его чувствую... Он может помешать вам в вашем деле...
   - Вот оно что... - задумался брат Аскольд. Пока он размышлял, вся его паства молча наблюдала за происходящим в подземелье. Наконец что-то решив, брат Аскольд обратился к помощнику:
   - Брат Герман, немедленно идите и выясните, что это за девочка и кто ее отец, а мы вас подождем, чтобы окончательно решить, что и как мы будем делать. Идите.
  Неофит, поклонившись, молча ушел во тьму, а магистр обратился к пастве:
   - Итак, мои братья и сестры! Как я уже ранее сказал, начался отсчет новой эры. Сегодня же мы принесем в жертву этого невинного ребенка, о котором нам поведала сестра Оксана и рухнет храм старой, прогнившей, ложной веры! А пока, нам всем следует причаститься кровью агнца, принесенного нами сегодня в жертву.
  Произнеся эту речь, магистр откупорил бутылку водки, стоявшую на столе, и вылил ее серебряный бокал. Затем долил в него жертвенной крови, и насыпал белого порошка из прозрачного пакетика. Перемешав зелье серебряной ложечкой, он, глядя поверх голов сектантов, громко и торжественно произнес:
   - Тебе, о, Князь Тьмы, мы навеки посвящаем наши жизни и наши смерти!
  Сделав глоток из жертвенного бокала, магистр передал его стоявшему рядом брату Эдуарду.
   - По одному глотку, - тихо сказал магистр. Брат Эдуард взял бокал и, отхлебнув зелья, передал его стоявшему рядом адепту. Бокал с жертвенной кровью уже пошел по второму кругу, как из темноты появился брат Герман, державший в руке несколько листков бумаги формата А11. Подойдя к магистру, он молча, склонив голову, протянул их своему шефу.
   - Благодарю тебя, брат Герман, - сказал магистр и углубился в чтение принесенных бумаг.
  Какое-то время магистр, надев очки, внимательно изучал полученные материалы, при этом бормоча про себя:
   - Мария Кузнецова, четырнадцать лет. Проживает с матерью и отчимом в Лефортово. Улица Строителей. На учете нигде не состоит. Отец - Кузнецов Олег Сергеевич. Тысяча шестьдесят седьмого года рождения. Срочную службу проходил в Афганистане. Имеет ранения. Проживает в Гольяново. Улица Профсоюзная. В разводе. С бывшей женой и ребенком отношения не поддерживает. Выплачивает бывшей жене алименты по исполнительному листу. Постоянной работы не имеет. Страдает хроническим алкоголизмом. Состоит на учете в психоневрологическом диспансере. Серьезных правонарушений не имеет. Так-так.
  Брат Аскольд снял очки и, задумчиво потерев переносицу, произнес:
   - Мария, значит... Нет, это не просто Мария, это знАковое имя... Все возвращается на круги своя... От Марии все началось и на Марии все закончится. Ну, что же, определенная логика в этом есть. А вот связи с ее отцом я не вижу. Чем он может нам помешать? Не понимаю. Но если сестра Оксана считает, что он опасен, мы примем необходимые меры.
   - Брат Эдуард, - обратился магистр к стоявшему рядом сектанту, - я поручаю вам устранить мешающую нам помеху. Способ устранения - на ваше усмотрение. Вот вам бумаги с фото и данными объекта. Можете идти. Я жду отзвона об исполнении.
  С этими словами магистр протянул листы бумаги члену ордена, который взяв их и поклонившись, молча вышел.
   - Брат Герман, а вам с братом Эдгаром поручается похитить и доставить сюда девИцу Марию. Как это сделать вы должны решить сами. Сегодня же мы принесем священную жертву. Вот вам ее данные. Если нет вопросов, вы можете идти.
  Вопросов у сектантов не было и, молча поклонившись, они направились к двери. Но не успели они выйти, как сестра Оксана, сидящая на полу, склонив голову, вновь, что-то бормоча, зашевелилась.
   - Вы что-то еще хотите сказать, сестра Оксана? - обратился к ней магистр.
   - Ее нельзя убивать, - прохрипела ведунья, - ни один волос не должен упасть с ее головы. Ее нельзя мучить, бить, распинать, иначе она станет вторым Иисусом, только женского рода.
   - Что? - не понял брат Аскольд, - а как же мы принесем жертву?
   - Она должна умереть сама, в страшных мучениях, - тяжело дыша, ответила провидица, - не кормить, не поить и на девятый день она умрет. Вот тогда все, что было предсказано, свершится.
  Сказав эти слова, сектантка, в изнеможении опустила голову.
   - Девять дней до конца света... - прошептал магистр с дьявольской улыбкой, - да будет так во имя нашего Повелителя.
   - Вы все поняли? - обратился магистр к собравшимся уходить сектантам, - действовать надо очень аккуратно.
  Те кивнули в ответ и, поклонившись, вышли.
  
  
   3.
  
   Я вышел из подъезда и, поежившись от холодного октябрьского ветра, застегнул куртку на молнию. Ночной магазин был недалеко от дома и вскоре я уже заходил в его дверь. Я был единственным покупателем в этой поздний час, и заработал улыбку от заспанного работника прилавка. Я знал ее, эту продавщицу, ее звали Тамарой. Она жила в соседнем доме и воспитывала двух пацанов от сожителя, отбывающего срок по "хулиганке". Иногда мы с ней разговаривали "за жизнь", когда я по ночам заходил за выпивкой, и когда у меня было желание вестИ такие разговоры. Тамара, кажется, была не против того, чтобы мы познакомились поближе, но я не поддавался на ее неуклюжие попытки соблазнения, потому что хорошо знал ее "безбашенного" мужичка, у которого к тому же заканчивался очередной срок. Да и не нравилась она мне, честно говоря, эта глупая, крашенная в цвет божоле, бабенка. Я хотел сначала взять две по ноль пять, но потом, решил, что это для меня будет многовато, завтра может быть, все-таки придется идти к врачу. Вообще-то на ночную торговлю спиртным существовал категорический запрет, но на меня, ввиду упомянутой выше причины, он не распространялся. Я взял одну ноль пять "Пять озер" и, получив на сдачу еще одну Тамарину многообещающую улыбку, пошел домой. Когда я вышел из лифта и подошел к двери своей квартиры, то увидел Витюшку, своего закадычного приятеля и однокашника, живущего в соседнем подъезде. Он сидел на корточках возле двери моей квартиры и, положив голову на колени, был, судя по всему, твердо настроен дождаться моего возвращения.
   - Привет, Витек! - поприветствовал я его, - кого ждем?
   - ЗдорОво, Олег, - ответил Витек, поднимаясь и протягивая руку, - тебя жду. Кого же еще?
   - А почему не позвонил? - спросил я, пожимая его руку.
   - Денег нет на телефоне, - ответил Витек.
   - Понятно. Что-то случилось? - спросил я, хотя можно было и не спрашивать. Я посмотрел на то, в чем он был одет и подумал, что если он пришел ко мне по такой погоде, в спортивном костюме и тапочках, значит, его снова выставила из дома его очередная сожительница.
   - Да, Танюха опять выгнала, - вздохнув, ответил Витек, подтвердив мое предположение, - слушай, я у тебя пару дней "перекантуюсь", а? Танюха немного успокоится, и я уйду.
   - Валяй, - сказал я, - а как она могла тебя выгнать из твоей квартиры?
   - Да ладно, не парься, Олег, - беспечно махнул рукой Витек, - ты что, этих баб не знаешь?
   - Да я то и не парюсь, - ответил я, - это тебе, Витек надо париться. Тебя скоро совсем из квартиры выгонят и назад не пустят. Чего тогда будешь делать?
   - К тебе приду жить, - беспечно рассмеялся Витек.
   - Нет, Виктор, так не пойдет. Мы с тобой быстро сопьемся, - ответил я, - а мне еще пожить охота. Ну, ладно, чего стоИшь? Заходи.
  Мы зашли в квартиру и я, положив пакет со звякнувшей в ней бутылкой на тумбочку, стал снимать куртку. Витек, услышав знакомый звук, оживился.
   - Ты в магазин ходил? - спросил он.
   - Догадливый ты, однако, Витек, - ответил я, - ладно, на кухню проходи. Руки мыть не будешь?
   - Да, чего их мыть, - отмахнулся Витек, двигаясь в указанном направлении, - они у меня чистые.
  Витек, как воспитанный человек, не стал отказываться, а быстро занял место за кухонным столиком и терпеливо дожидался, пока я приготовлю нехитрую закуску. Я пожарил яишенку с зеленым лучком, нарезал хлеб и краковскую колбаску, а Витек в это время молча сидел, глотая слюни. Видно Танюха не особо баловала его кулинарными изысками. Впрочем, мне было не особенно его жалко, потому что Витек из всех жизненных ситуаций обычно выбирал наихудший, тупиковый вариант и всегда, как правило, "западАл" на стервозных баб. Нормальные женщины, которые готовы были создать ему домашний уют и терпеть его загулы, Витюшку почему-то не интересовали. Может быть, в этом была косвенная вина его родителей, старавшихся всегда оградить любимого и единственного сыночка от всех жизненных трудностей. Они помогли получить ему красный диплом в школе, устроили в Плехановский институт, "откосили" от армии и женили на дочке директора рынка. А сынулька, то ли из-за своего непростого характера, то ли из чувства протеста, прогуливал уроки, забросил институт и ушел от своей выгодной жены. И все его чудачества всегда сходили ему с рук до тех пор, пока были живы его родители. А потом родители умерли, и ограждать от невзгод его уже стало некому, и началась совсем другая жизнь, полная лишений и проблем. Но это, как говорится, уже совсем другая история.
   - Виктор, водку пить будешь? - на всякий случай спросил я.
   - Электрики не пьют, - ответил Витек, - они снимают напряжение.
   - Понял, - сказал я, - снимать напряжение будешь?
   - Буду, - не стал ломаться Витек.
   - Хорошо, что ты не каменщик, Виктор, - сказал я.
   - Это почему еще? - спросил Витек.
   - Потому что настоящий каменщик всегда кладет на совесть, - ответил я, скручивая крышку с бутылки.
  Виктор промолчал, подозрительно взглянув на меня, вероятно раздумывая, обижаться ему или нет.
  Я разлил водку по стопкам и поднял свою:
   - Ну, что? За встречу?
   - За встречу! - поддержал меня Витек и, опрокинув в себя стопку, жадно набросился на яичницу. У меня аппетита не было, и поэтому я сидел за столом, вяло жуя кусок колбасы и наблюдая, как он расправляется со своим блюдом. Когда он доел, аккуратно вытерев куском хлеба тарелку, я снова разлил водку и придвинул к Витюшке тарелку с колбасой.
   - За то же, - кратко сказал я, подняв свою стопку.
   - Ага, - снова согласился со мной Витек, выпив и принимаясь за колбасу.
   - Хороший у тебя аппетит, Витек, - закуривая, похвалил я его.
   - Не жалуюсь, - ответил тот, не переставая жевать.
   - Танюха-то хорошо готовит? - спросил я, с интересом наблюдая, как на глазах буквально таят мои съестные припасы.
   - Нормально, - ответил Витек, дожевывая последний кусок колбасы, - только кормить меня не хочет.
   - Это еще почему? - поинтересовался я.
   - Деньги, говорит, давай на продукты, - вздохнув, ответил Витек.
   - Вот оно как... А ты что?
   - А что я? Где я ей деньги возьму? Я же не работаю, - ответил Витек.
   - Понятно, - сказал я, - а ты же, вроде, где-то работал?
   - Уже не работаю, - ответил Витек, - уволили.
   - Это за что же?
   - Да я два дня "задвинул", - поморщился Витюшка, - и меня сразу "бортанули".
   - Вот собаки страшные, - неискренне посочувствовал я ему.
   - И не говори, - ответил Витек, лицо, которого порозовело, то ли от возмущения, то ли от водки, - капиталисты, паразиты, мать их ети. Работаешь, ишачишь на них, не щадя своего здоровья, а тебя, чуть что, сразу вышвыривают на улицу.
   - А ты в профсоюз пожалуйся, - посоветовал я ему.
   - Ты чего, Олег? - удивился, перестав жевать Витек, - откуда у нас профсоюз?
   - Шучу я, не обращай внимания.
   - Нашел время шутить, - обиделся Витек, - человек без работы остался, а он шутит.
   - Найди другую работу, - вздохнул я, - в чем проблема-то?
   - Легко сказать: " Найди другую работу", - погрустнел Витек, - а где ее найдешь?
   - Иди к нам, в такси работать, там всегда водители нужны, - сказал я, - права у тебя есть.
   - В такси не хочу, - ответил, Витек, подумав, - у вас работа нервная. Вставать рано надо. Да и не выпьешь за рулем. Мне бы чего по проще.
   - Проще не работать и пить водку, - сказал я, разливая последнюю по стопкам.
   - Опять шутишь? - подозрительно спросил Витек.
   - Держи, - сказал я, не отвечая на его вопрос и поднимая свою стопку.
   - А чем закусить? - спросил Витюшка, осматривая стол.
   - Из закуски остался только хлеб с солью, - ответил я, - так что извиняй, если что не так. В следующий раз предупреди заранее, когда придешь, чтобы я успел подготовиться. Мы допили водку и закусили черным хлебом.
   - Ты, Виктор, мне кажется, что-то не договариваешь, - сказал я, ставя на плиту чайник, - что там у вас произошло?
  Витюшка вздохнул и поставил пустую стопку на стол.
   - Да ничего особенного не произошло, - ответил Витек, - Танька решила похудеть и купила напольные весы, а я ей просто рассказал один древний анекдот, ну и...
   - Что, ну и...? - не понял я.
   - Ну, и он ей не понравился.
   - А что за анекдот? - спросил я.
   - Да, обычный бородатый анекдот, - поморщился Витек, - короче, девушка купила говорящие японские весы, решила взвесить себя, встала на весы, а они ей говорят:
   " - Второй человек - сойдите с весов! "
  Рассказав анекдот, Витюшка опять вздохнул и замолчал.
   - Хороший анекдот, - похвалил я его, - смешной. Но только за такой анекдот женщина может запросто и тяжкие телесные повреждения нанести и суд ее оправдает. Если судья будет женщиной, конечно. Так что ты еще легко отделался.
  Витюшка, задумавшись, не ответил и какое-то время мы помолчали.
   - ЧайкУ? - спросил я Витюшку.
   - А больше ничего нет? - спросил с надеждой Витек.
   - Нет, Виктор, больше ничего нет, - безжалостно разрушил я его хрупкую надежду, - только чай.
  Витек глубоко вздохнул и отвернулся к окну. Какое-то время мы молча сидели и курили, думая каждый о чем-то своем. Первым молчание нарушил Витек:
   - Да, - задумчиво сказал он, - как-то неправильно мы все-таки живем.
   - Чего? - не поняв, спросил я.
   - Живем, я говорю, как-то неправильно, - повторил Витек, тоскливо глядя в темное окно, - почти не общаемся друг с другом. Только все работа, работа. Тоска смертная.
   - Вот здесь ты прав, Виктор, - поддержал я его, - с общением большие проблемы. Вот, например, если бы тебя сегодня Танюха не выгнала, то когда бы еще мы увиделись?
  Витек искоса на меня посмотрел и, видимо чувствуя в вопросе подвох, промолчал.
   - А вообще, если не вдаваться в подробности, это очень большой, философский вопрос, - сказал я, - в нем так просто, без бутылки, не разобраться.
   - А я о чем говорю? - встрепенулся Витек, - то ли дело, было раньше: встречались, общались... А сейчас что?
   - А сейчас капитализм, Виктор. Ты же сам сказал, - ответил я, - людям некогда общаться, нужно деньги зарабатывать. А жизнь, между тем, проходит мимо.
   "- А ведь ты мог жить совсем по-другому", - как будто шепнул мне сзади в ухо знакомый гнусавый голосок. От неожиданности я вздрогнул и оглянулся, но никого не увидел.
   - Достал уже алчный черт, - прошептал я с досадой.
   - Это ты мне? - с обидой спросил меня Витек.
   - Да нет, конечно, Витек, - ответил я, - просто ерунда всякая мерещится. Не обращай внимания.
   - А, - догадался Витюшка, - это у тебя после ранения. Я думал, что уже все прошло.
   - Я тоже так думал, - в раздумьи ответил я.
   - Чего? - не понял Виктор.
   - Да прошло уже почти, - махнул я рукой, - ладно, не парься, как ты говоришь.
  Я вытер рукавом рубашки испарину, выступившую на лбу, и подумал:
   - "Что-то водка не очень помогает. Или попробовать дозу увеличить? И тогда уж если не поможет, придется, наверное, завтра идти к врачу".
   - А я ведь тоже мог попасть в Афганистан, - вздохнул Витек, которого, видно, потянуло на воспоминания, - если бы не маманька с папанькой.
   - Ну и хорошо, что не попал, - вздохнув, ответил я, - а то сейчас был бы как я или как Серега. А мог бы двухсотым вернуться. А мог бы и вообще не вернуться.
   - Ну, не скажи... - протянул Витек, - ты знаешь, Олег, со временем, мне все больше и больше кажется, что если бы я тогда попал в Афган, то все бы у меня сложилось по-другому. Совершенно по-другому. Если бы я тогда не послушал родителей, не дал себя уговорить...
  Мне совсем не хотелось продолжать разговор на эту тему, в сто первый раз выслушивая душещипательный Витюшкин рассказ о том, как могла бы сложиться его судьба, если бы он не откосил от армии. Поэтому я его перебил:
   - Слушай, Витек, сходил бы ты лучше за бутылочкой, а я пока чего-нибудь приготовлю закусить.
   - Да сходить-то, конечно, можно, - оживился Витек, вставая со стула, - а кто сейчас в магазине торгует?
   - Тамара.
   - Тамара? - переспросил Витек и погрустнел, - я ей денег должен...
   - Сколько?
   - Пятихатку, - вздохнув, ответил Витюшка.
   - Ладно, не парься (вот, блин, прилипло словечко, спасибо тебе, Витек!) Вот, возьми деньги, из них долг заплатишь, - сказал я, протягивая купюры, - возьми одну ноль пять "Пять озер" и колбаски копченой какой-нибудь.
   - Одну? - разочарованно уточнил Витек.
   - Одну, Виктор, одну, - подтвердил я, - если Тамарка будет возражать, скажи, что я просил. Хлеба купи и пакет возьми.
   - Ладно, - сказал Витек, направляясь к двери.
   - Стой, Витек, - окликнул я его, - на улице холодно. Одень мою куртку и ботинки, кепку не забудь.
   - Угу, - буркнул Витек и стал натягивать мои ботинки. Затем, накинув куртку и надев на голову мою бейсболку, он вышел, закрыв за собой дверь.
  Я пошел на кухню и стал проводить ревизию содержимого шкафов и холодильника в поисках съестных припасов. Холодильник был абсолютно пуст и я, немного размыслив, его выключил, чтобы зря не расходовать электроэнергию. В настенном шкафу я нашел залежалую пачку макарон "Макфа", пару луковиц и давно просроченную банку маринованных огурцов.
   - Отлично, - сказал я, - и поставил кастрюлю с водой на плиту. Вскоре макароны были готовы, и я накрыл кастрюлю полотенцем, чтобы они не остыли. Затем я порезал лук и, открыв банку огурцов, посмотрел на висевшие на стене кухни часы. Витюшке пора бы было уже вернуться. Я присел на табурет и стал ждать гонца, глядя в темное окно. Неожиданно мне послышался какой-то шум на лестничной площадке и я, потушив сигарету, пошел посмотреть, в чем там дело. Я открыл входную дверь и ничего не понял, лестничная площадка была погружена в кромешную тьму. Я пошел по направлению к выключателю лестничного освещения, ориентируясь на слабо светящийся оконный проем и вдруг споткнулся, наступив на что-то мягкое.
   - Опять Шурик до квартиры не дошел, - пробормотал я, имея в виду соседа по этажу, живущего в квартире напротив. Я нащупал рукой выключатель на стене и нажал на клавишу. Свет загорелся, и я повернулся к человеку, лежащему на полу.
   - Шурик! - позвал я и осекся, потому что это был не Шурик.
  Я подошел ближе к человеку, лежащему на животе и уткнувшемуся лицом в грязный бетонный пол. Подошел и просто остолбенел от неожиданности: на этом лежащем без движения человеке были одеты моя куртка и бейсболка.
   - Витек, - прошептал я помертвевшими губами. Я нагнулся к лежащему товарищу и перевернул его на спину.
   - Витек! - громко повторил я, - ты меня слышишь?
  Но он, похоже, меня уже не слышал. Глаза его были полузакрыты, изо рта на куртку, капая, сочилась кровь. Прошлый жизненный опыт мне подсказывал, что Витек, похоже, уже был мертв, но я все-таки приложил пальцы к сонной артерии на его шее, пытаясь нащупать пульс. Пульс не прощупывался. В это время осторожно приоткрылась дверь соседней квартиры и из-за нее выглянула жена Шурика в ночной рубашке.
   - Олег, это ты? - испуганно спросила она, судорожно сжимая рукой ворот ночной рубашки, - что случилось?
   - Наталья, вызови, пожалуйста, скорее "Скорую" и полицию, человек ранен, - попросил я ее, по-прежнему сидя рядом с Витюшкой на коленях и все еще пытаясь нащупать пульс.
   - Ага, - коротко сказала соседка и захлопнула дверь.
   - Господи, - прошептал я, подняв глаза к потолку подъезда, и прижав окровавленные ладони к груди, - не дай ему умереть, очень тебя прошу!
  Взглянув на Виктора, на его запрокинутую назад голову, я подумал, что ему надо бы что-нибудь под нее подложить. Я посмотрел вокруг и увидел пластиковый пакет с водкой, который Витек нес из магазина, и который он все еще держал в руке. Я с трудом разжал его пальцы, и хотел подложить пакет ему под голову, но потом передумал, и решил сходить домой за подушкой. Я пошел в свою квартиру, машинально прихватив с собой Витюшкин пакет. Зайдя в квартиру, я положил пакет на тумбочку в прихожей и прошел в комнату, чтобы взять подушку. Взяв с дивана подушку, я вышел из квартиры и, опустившись на колени рядом с Виктором, подложил ее ему под голову. В это время открылась дверь лифта и на площадку вышла женщина средних лет в синей куртке с надписью "Скорая помощь" поверх белого халата, с оранжевым боксом в руках. Она молча подошла к нам и, поставив на пол свой бокс, наклонилась к Витюшке. Одной рукой врачиха приподняла ему веко, а вторую приложила к шее, и на меня пахнуло слабым запахом лекарств. Пока она пыталась нащупать пульс, я поднялся на ноги и отошел к окну подъезда, чтобы ей не мешать. Но не прошло и минуты, как женщина выпрямилась и, стягивая с ладоней резиновые перчатки, взглянула на меня.
   - Это ваш родственник? - тихо спросила она.
  Я, немного помедлив, кивнул ей в ответ.
   - Мне очень жаль, - так же тихо и как мне показалось, искренне, сказала женщина.
  Не зная, что здесь нужно было ответить, я промолчал. В это время открылись двери лифта и на площадку вышли двое мужчин. Один был в полицейской форме с погонами лейтенанта, а второй был в гражданской одежде и постоянно зевал. Первый подошедший к нам гражданин в форме был мне незнаком, а вот второй мне был хорошо известен, поскольку мне с ним раньше довольно часто сталкиваться. Это был наш участковый уполномоченный, товарищ, а теперь уже и не товарищ, а господин, Андрей Григорьевич Пересядько. Подойдя к нам, эти двое поздоровались с врачом и, проигнорировав меня, уставились на тело неподвижно лежащего Витюшки. Медичка подошла поближе к этой парочке и стала что-то вполголоса им говорить, качая головой и разводя руками. Я хоть и не слышал, что она им объясняла, но общий смысл ее монолога был мне понятен. Лейтенант ей что-то коротко ответил и врачиха, попрощавшись с ними, взяла свой бокс и пошла к дверям лифта. Затем лейтенант посмотрел на меня и что-то спросил Пересядько. Участковый, искоса, мазнул по мне взглядом и, зевнув, что-то ответил лейтенанту. Затем лейтенант жестом показал, чтобы я к ним подошел. Я, нехотя, подчинился и, медленно подойдя к этим официальным лицам, не вынимая рук из карманов штанов, стал разглядывать лейтенанта. Тот нахмурился, видно ему не очень понравилось мое поведение.
   - А я что тебе говорил, - чему-то улыбаясь, сказал ему участковый.
  Лейтенант, вздохнув, ему кивнул и сказал:
   - Да, я вижу.
  И уже посмотрев на меня, на мои окровавленные до локтей руки, на пятна крови на моей рубашке, и показав рукой на неподвижно лежащего Витюшку, спросил невыразительным, безразличным тоном:
   - Это ты его замочил?
   - Нет, - в тон ему, так же безразлично, ответил я, не вынимая рук из карманов.
   - А кто? - зевнув, задал лейтенант очередной дежурный вопрос.
   - Не знаю, - процедил я, бесцеремонно, в упор, разглядывая лейтенанта.
   - Понятно, - сказал лейтенант, и повернулся к Пересядько, - я думаю, нет смысла с ним сейчас говорить. Завтра обеспечишь его явку в отдел, а пока по-быстрому осмотрим место проишествия, обойдем квартиры в подъезде и опросим жильцов.
   - Да поздно уже, - засомневался участковый, - лучше завтра с утра...
   - Завтра тем более будет поздно, - сказал лейтенант, - и свидетелей, если и были, не найдешь.
   - Да я не про свидетелей, а про время, - поморщился Пересядько, - сейчас же все образованные стали и права свои знают. Жалобы будут.
   - Ничего, переживем, - отмахнулся лейтенант. И тут он посмотрел на меня.
   - А ты чего здесь стоишь? Иди домой, завтра придешь в отделение для дачи показаний.
   - Приду, если будет повестка, - ответил я, закуривая.
  Лейтенант недовольно передернул плечами и, смерив меня взглядом, сказал участковому:
   - Пересядько, не дай Бог, он завтра не явится. Я тебя предупредил.
   - Пусть только попробует не явиться, - прожигая меня своим взглядом, сказал участковый тоном, не предвещающим ничего хорошего.
   - А может его оформить, на двое суток, до выяснения? - как бы размышляя, спросил лейтенант участкового, косясь на меня.
   - Не нужно, - поморщился Пересядько, которого, видно не сильно прельщала перспектива возиться ночью с моим оформлением, - никуда он не денется.
   - Как скажешь, - пожал плечами лейтенант, - значит я вверх, а ты вниз.
  Он уже хотел, было идти, как снова увидел меня.
   - Ты еще здесь? - удивленно спросил он, - ты что, по-русски не понимаешь?
  Я шагнул, было, к своей двери, но остановился и повернулся к лейтенанту:
   - А как же он? - спросил я, кивнув на лежащего неподвижно Витюшку.
   - Не волнуйся, он никуда не убежит, - осклабился лейтенант, но осекся, видимо поняв, что его шутка звучит несколько пошловато, - без тебя разберемся. Иди уже домой.
  Я пошел в свою квартиру, и уже уходя, услышал, как лейтенант сказал участковому:
   - И записи с камер собери, какие найдешь...
  Зайдя в свою квартиру, я запер дверь и в изнеможении присел на пуфик в прихожей, тупо глядя перед собой.
   - "Витек, Витек, как же так получилось?" - мысленно спросил я себя, - "кому он мог помешать? Кому перешел дорогу? Не понимаю. Он же беззлобный был и безобидный. Лентяй, конечно, каких мало, но за это же не убивают! А вот убит он был вполне профессионально. Ни оружия, ни гильз, ни следов. Не понимаю".
  Я сидел в прихожей, тупо разглядывая свои окровавленные руки и стену напротив, как будто на ней были написаны ответы на все вопросы, которые хаотически перемещались в моей больной голове. Но никаких ответов на все мои вопросы нигде не было видно, и я непроизвольно перевел взгляд на Витюшкин пакет.
   - " Неужели его убили из-за этого пакета?" - мелькнула в голове шальная догадка и я, поднявшись, подошел к тумбочке и поднял пакет. Пакет мне показался слишком тяжелым, и я осторожно в него заглянул. Хлеб, колбаса и две бутылки водки. Теперь понятно, почему пакет мне показался тяжелым.
   - " Да нет, вряд ли из-за пакета, - решил я, - его же не забрали. А из-за чего же тогда?".
  И этот вопрос оставался без ответа. Я снова посмотрел на пакет.
   - Ах, Витек, Витек, - вздохнул я, - все-таки две бутылки взял. Всех обманул, а вот смерть обмануть не смог.
  Прекрасно понимая, что сон меня уже сейчас не возьмет, я взял пакет и пошел в ванную, чтобы помыть руки и снять запачканную кровью рубашку, попутно размышляя, нужно ли мне сейчас извещать Витюшкину сожительницу о том, что с ним произошло. Присев за кухонный стол и, выпив водки из купленной покойным другом бутылки, я трезво рассудил, что, пожалуй, мне сейчас не стоит сообщать очередной Витюшкиной подруге о его смерти. Хоть я ее и не знал лично, но я очень хорошо знал тот тип женщин, которые цепляли моего друга, и мне совсем не хотелось с ней общаться. Пусть уж лучше это сделает Пересядько или какое-либо другое официальное лицо. Когда я пришел к такому выводу, мне, честно говоря, стало намного легче, и я решил прилечь немного поспать. Но лишь только я успел выключить свет и улечься на диван, как услышал знакомый гнусавый голосок:
   - Ну, что, допрыгался?
  Я покрутил на голос головой и увидел знакомую фигуру ушлого и корыстного черта Савелия, подсвеченного неоновым светом, падающим на него из не зашторенного окна.
   - А, это опять ты, - разочарованно сказал я, зевая, - слушай, чертяка, я как-то по тебе еще не успел соскучиться. И вообще, не до тебя мне, давай свали отсюда по-быстрому, пока я в тебя тапком не запустил.
   - Это тебе сваливать отсюда надо, - возбужденно забормотал Савелий, испуганно оглядываясь по сторонам, - точно тебе говорю. Они скоро снова придут по твою душу!
  Я устало вздохнул. Как же он мне сегодня надоел, видно все-таки придется идти завтра на прием к врачу. Попить каких-нибудь успокоительных таблеток или проколоться.
   - Послушай меня, как тебя там, Савелий, что ли, - сказал я как можно спокойнее, - тебя же на самом деле нет. Ты существуешь только в моей больной голове, и мы с тобой это прекрасно знаем. Так что, пожалуйста, оставь меня в покое и исчезни.
   - Это тебя скоро не будет, если ты меня не послушаешь, - возмущенно зашипел Савелий, - беги отсюда скорее! Я тебя предупреждаю только из-за хорошего к тебе отношения, учти! Мое предложение насчет заказа остается в силе! Согласен на десять процентов!
   - Все, достал, - сказал я, шаря рукой по полу, в поисках тапки, - держи!
  Я запустил в него своим мягким снарядом и, уже проваливаясь в спасительное забытье, успел заметить, как растворился в ночной тьме алчный черт.
  
   4.
  
   - Прекрасный экземпляр! - восторженно сказал человек, более известный нам как брат Аскольд, магистр ордена "Ангелы тьмы", сидящий в удобном кожаном кресле, за дорогим, антикварным столом. Эти слова были сказаны им в адрес большой, разноцветной бабочки, которую он держал специальным пинцетом с обрезиненными лапками и рассматривал через мощную лупу.
   - Ах, какой окрас, - снова восхитился он, - посмотри, Фидель!
  Но Фидель, большой, серый с подпалинами кот, британской породы, никак не отреагировал на предложение хозяина. Он лежал на кожаном диване возле стола, за которым сидел хозяин и дремал, изредка шевеля ушами, когда брат Аскольд произносил очередную восторженную фразу.
   - Ай-я-яй, Фидель! - с укоризной сказал коту брат Аскольд, качая головой, - нельзя быть таким ленивым и ко всему безучастным. И напрасно ты полагаешь, что бабочки - это абсолютно бесполезные создания. Это совсем не так. Ты только взгляни, как совершенны изгибы их крыльев, как изысканно гармонична окраска. Ведь не зря же, по представлениям некоторых народов, в бабочек переселяются человеческие души после смерти. Я и сам, мой друг Фидель, в это верю, потому что более подходящего сосуда для человеческой души трудно, а вернее сказать, невозможно найти.
  Магистр встал из-за стола, не торопясь подошел к старинному секретеру и, покрутив в замочной скважине замысловатым ключиком, открыл черную полированную дверцу. Затем он достал из секретера бутылку "Мартеля", не спеша налил в небольшую хрустальную рюмку коричневый, пахучий напиток. Взяв в руку рюмку, он понюхал ее содержимое, а потом медленно, смакуя коньяк, выпил. Немного постояв, удовлетворенно почмокав губами, он убрал бутылку и рюмку в секретер и закрыл дверцу на ключ. Затем он подошел к темному окну и, отодвинув штору, оглядел ночную улицу. Осмотрев улицу, магистр закрыл штору и посмотрел на старинные напольные часы, стоящие рядом с камином. Они показывали половину второго ночи. Брат Аскольд не торопясь уселся в кресло и стал в раздумье разглядывать свою коллекцию бабочек, развешанную в красивых стеклянных рамочках по стенам комнаты.
   - Ты знаешь, Фиделито, - задумчиво сказал магистр, после длинной паузы, - когда я был маленьким мальчиком, мама купила мне сачок, и тогда я поймал свою первую бабочку. Это была шоколадница, как мне потом сказала мама. Ах, как же я был счастлив в эту минуту! И мне очень жаль, что я не могу подобрать подходящих слов, чтобы описать ту бурю эмоций, которую я ощутил в тот момент. Я посадил бабочку в стеклянную банку и долго не мог уснуть, рассматривая свою восхитительную пленницу. Утром, едва проснувшись, я бросился к своей ненаглядной бабочке. Но когда я взял банку в руки, то увидел, что она неподвижно лежит, сложив свои красивые крылья. Я подумал, что, может быть, она спит, и стал ее тормошить, но она не просыпалась, и тут, к своему величайшему ужасу, я понял, что моя горячо любимая бабочка умерла. И когда я это понял, то разрыдался и забился в истерике, а моя мама, как ни старалась, долго не могла меня успокоить. А через много, много лет, я отчетливо осознал, что и смерть, несмотря на свой, иногда совсем неприглядный и очень часто, непристойный вид, может быть исключительно совершенной и абсолютно прекрасной. Вот только, к моему большому сожалению, не каждому это дано понять и осознать в полной мере.
  Магистр задумался глядя на спящего кота и в это время зазвонил лежащий на столе телефон. Брат Аскольд взял со стола телефон и тихо сказал:
   - Я слушаю.
  Выслушав то, что ему сказали по телефону, он нахмурился.
   - И когда же она должна вернуться? - спросил он.
  Ему что-то ответили.
   - Хорошо, - сказал магистр, - если она должна вернуться завтра, то план остается тот же. Вы продолжаете наблюдение, и когда она вернется домой, провОдите операцию. Все поняли? До связи.
  Брат Аскольд взглянул на часы, и нервно побарабанив пальцами по крышке стола, поднялся с кресла. Затем он медленно подошел к секретеру и, отперев дверцу, налил в рюмку коньяк. Не торопясь он выпил "мартель", и убрал рюмку в шкаф. Постояв немного около секретера, он подошел к коту, лежащему на диване, и погладил его по голове. Фидель, проснувшись, сладко потянулся и, довольный вниманием хозяина, негромко заурчал. Магистр снова посмотрел на часы и, вздохнув, сказал коту:
   - И еще я понял, мой дорогой Фидель, что на этом свете есть более интересное занятие, чем ловля беззаботно порхающих бабочек. Ловить беззащитные человеческие души на яркие и модные приманки, дело не менее увлекательное и, кстати сказать, весьма более прибыльное. Хоть и не такое простое, как может показаться на первый взгляд. И как мне кажется...
  Магистр хотел еще что-то сказать, но в это время зазвонил мобильный телефон, лежащий на столе. Брат Аскольд с неожиданной быстротой подошел к столу, взял телефон и поднес его к уху.
   - Я слушаю, - тихо сказал он.
  Некоторое время он молча слушал то, что ему говорили по телефону, а потом негромко ответил:
   - Да, я понял. Хорошо. Я доволен. До свидания.
  Магистр отключил телефон и положил его на стол.
   - Ну вот, Фидель, еще одна человеческая душонка переселилась в бабочку, - сказал он вкрадчивым голосом, - скоро, очень скоро свершится то, что было предначертано. Вот теперь мой дорогой Фидель, можно и баиньки. Сегодня будет непростой день.
  
  
   5.
   Я проснулся оттого, что кто-то звонил в дверной звонок. Медленно поднявшись с дивана, накинув халат и обув на ногу единственный найденный тапок, я пошел в прихожую. Открыв дверь, я, признаться, немного обалдел, увидев стоявшего перед собой Витюшку, одетого в мою куртку и бейсболку.
   - Привет, - растерянно сказал я, - заходи.
  Тот не ответил, и молча зайдя в прихожую, медленно опустился на пуфик. Меня охватило странное, какое-то двойственное чувство: с одной стороны я помнил вчерашний вечер и ночь, помнил все, что было потом, а с другой стороны, я видел перед собой живого Витюшку, и мне очень хотелось ущипнуть себя за руку, что бы убедиться, что это не сон.
   - "Неужели он жив?" - подумал я, - "значит, мне все приснилось? Мертвый Витюшка на грязном полу и злой участковый Пересядько? Так вроде все было? И выходит, все это лишь кошмарный сон?"
  Я с облегчением вздохнул и отбросил прочь все сомнения. Видимо Витюшка просто задержался, когда пошел в магазин и только сейчас вернулся. Вот только его бледность меня сильно смущала. Даже не бледность, а скорее всего какая-то синева, переходившая в зеленоватый оттенок. К тому же, за все время, он не проронил ни слова, что было совсем не характерно для моего, как правило, страдающего словесным поносом, друга. Обычно он был излишне разговорчив, в захлеб вываливая свои проблемы на первого встречного знакомого, а зачастую и совсем незнакомого собеседника. Я подошел к Витюшке вплотную и, склонясь над ним, заглянул ему в лицо.
   - Что с тобой, Витя? - тихо спросил я его.
  Он не ответил, лишь, грустно вздохнув, пристально посмотрел мне в глаза и от его взгляда, у меня по спине пробежал холодок. Не выдержав его взгляд, я отвел глаза и, заметив на его куртке какие-то бурые пятна, машинально дотронулся до одного из них рукой. Поднеся руку к своему лицу, я понял, что это была свежая кровь.
   - Виктор, - вконец растерялся я, - почему у тебя на куртке кровь?
   - Потому что они меня убили, - прохрипел Витюшка и, забившись в агонии, повалился на пол. От ужаса я совершенно потерял голову и проснулся.
   Я проснулся оттого, что кто-то звонил в дверной звонок. С трудом оторвав голову от подушки, я посмотрел на висящие настенные часы. Восемь часов. Интересно, кого это принесло ко мне в такую рань? Может кто-то просто ошибся дверью? Звонки в дверь не прекращались, становясь все более продолжительными. Видно, надо все-таки вставать. Я с трудом поднялся на ноги и, накинув на себя халат, пошел открывать дверь. Когда я открыл дверь, то увидел перед собой в дверном проеме уже хорошо знакомого мне участкового. Хмурый Пересядько, не проронив ни слова, отстранил меня рукой в сторону и, зайдя в квартиру, вздохнув, опустился на пуфик в прихожей. Затем он закурил и, щурясь на висящее на стене бра, взглянул на меня. Я не возмущался и лишь только молча на него смотрел, не понаслышке зная, что при общении с представителями правопорядка, личной инициативы лучше не проявлять, поскольку в почти ста процентах случаев, она становится уголовно наказуемой.
   - Собирайся, - процедил Пересядько недовольным тоном, - и паспорт не забудь.
   - Куда? - растерянно спросил я.
   - Как это куда? - ухмыльнулся участковый, - в отделение поедем, напишешь объяснительную по поводу убийства гражданина Калашникова Виктора Альбертовича.
  Пересядько замолчал, затянувшись сигаретой, и в этот момент я все вспомнил. Значит, все-таки, это все мне не приснилось: мертвый Витюшка, лежащий на грязной лестничной площадке, испуганная соседка и врачиха из "Скорой помощи" с оранжевым боксом в руках. А я-то думал, что это был всего лишь ночной бредово-алкогольный кошмар.
   - Ну что, вспомнил? - будто прочитав мои мысли, спросил участковый, - а кто его "пришил", не вспомнил?
  Я отрицательно покрутил головой.
   - Ладно, давай быстрее одевайся. У меня времени нет с тобой тут возиться.
  Я, насколько смог, быстро оделся и Пересядько повез меня на своем Лексусе в отделение. Там я написал все что знал и помнил о смерти моего друга и отдал бумагу участковому. Тот ее долго изучал, куря и матерясь вполголоса.
   - Ну и почерк, курица лапой лучше нацарапает, - недовольно ворчал он, хмуро поглядывая на меня, - да, очень содержательное повествование, ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знаю. Я так и думал.
  Я вздохнул, пожав плечами.
   - Так, так, стоп! - вдруг встрепенулся Пересядько, с интересом посмотрев на меня, - ты пишешь, что перед тем, как пойти в магазин, он одел твою куртку, ботинки и бейсболку, это так?
   - Так, - устало подтвердил я. Мне очень хотелось поскорее отсюда уйти.
   - То есть, насколько я понимаю, - задумчиво сказал участковый, щурясь от дыма сигареты, - в полутьме, в подъезде, стреляющий мог просто ошибиться и убить не того человека. Могло так получиться?
   - Не знаю, - растерянно ответил я.
  Мне такая мысль в голову почему-то не приходила. Неужели убийца просто перепутал меня с Витюшкой и по ошибке убил его?
   - Слушай, Кузнецов, а у тебя есть враги? - перебил мои мысли Пересядько, - или даже не так, не враги, а люди, которые могут просто желать тебе зла?
  Я в недоумении пожал плечами, припоминая таких людей, но кроме участкового, почему- то, никого не вспомнил.
   - Понимаешь, приятель, мне совсем не нужны "глухари" на моем участке, у меня их и без тебя хватает, ты бы уехал отсюда на время куда-нибудь, - сказал Пересядько, переходя на доверительный тон, и я впервые, как мне показалось, услышал в его голосе человеческие нотки, - перекантуешься где-нибудь пару недель и вернешься.
   - Куда же я уеду? - спросил я.
   - Ну, не знаю, - наморщил лоб участковый, - ну, хотя бы на дачу.
   - Нет у меня дачи, - вздохнув, ответил я.
   - Жалко, - искренне, как мне показалось, сказал участковый, - ну, ты, все-таки, будь поосторожнее. Ночью не выходи из квартиры и чаще смотри по сторонам. Охрану я к тебе приставить не могу. Понял меня?
   Я кивнул.
   - Кстати, скажи-ка мне на всякий случай номер твоего телефона.
  Я продиктовал ему свой телефон.
   - Все, свободен, - сказал Пересядько и я, поднявшись, с облегчением пошел на выход. Выйдя из полиции, я в задумчивости присел на лавочке в сквере и, достав из кармана "мобильник", стал искать в нем номер приемного отделения поликлиники. Набрав номер, я стал ждать ответа. Ждать пришлось долго, и когда я уже хотел отключиться, мне ответил недовольный женский голос:
   - Поликлиника.
   - Здравствуйте, - сказал я, как можно приветливее, - запишите, пожалуйста, на прием к доктору Бурдейному, на сегодня.
   - Доктор Бурдейный сегодня не принимает, - сказала женщина.
   - Почему? - спросил я.
   - Потому что сегодня воскресенье, - невозмутимо ответила женщина.
   - Извините, - сказал я и отключился.
  Сегодня воскресенье, я совсем забыл. Но я совсем не расстроился, скорее наоборот, я с облегчением вздохнул от мысли, что мне не нужно сегодня будет изливать свою душу доброму доктору. В это время зазвонил телефон, который я все еще держал в руке.
   - Да, - ответил я.
   - Олег, а ты почему на работу не выходишь? - раздался в трубке голос нашего диспетчера такси, Ани.
   - "Ёлки-палки! - подумал я, - мне же на смену сегодня нужно выходить! Интересно, а сколько сейчас времени?".
  Я посмотрел на экран телефона. Одиннадцатый час!
   - Привет, Анюта! - сказал я, - слушай, я заболел, температура высокая, я сегодня не выйду на смену.
   - Ну, ты молодец, - возмущенно затараторила Аня, - а раньше, почему не позвонил? Где я сейчас тебе замену найду? Машин и так на линии не хватает и ты еще не вышел!
   - Ань, извини, моя очередь к врачу подошла. Пока!
  Я отключил телефон и задумался. В отделении полиции я сегодня уже был, на прием к врачу, похоже, уже не попаду, от работы, вроде как, откосил. Можно, пожалуй, и домой. Я уже было, поднялся со скамьи, как мне в голову пришла мысль позвонить друзьям и сообщить им о смерти Витюшки. Достав из кармана мобильник, я набрал телефон Дмитрия:
   - Алло! - сказал Дима, - привет Олег. Как дела?
  Я невольно вздохнул, не зная с чего начать разговор.
   - Привет, Диман, - ответил я и замялся, подбирая слова.
   - Олег, что-то случилось? - насторожился Дима.
   - Да, Дим, случилось, - ответил я, и решив, что не стОит дальше "тянуть резину", сказал, - Виктор умер.
   - Как умер? - опешил Дима, - Когда?
   - Сегодня ночью, - сказал я и, опуская подробности, рассказал Диме о событиях сегодняшней ночи. Пока я говорил, Дима меня не перебивал, и лишь когда я закончил свой рассказ, растеряно выдохнул:
   - Вот ёперный театр, дела... Как же так? - и надолго замолчал.
  Я тоже немного помолчал и спросил:
   - Ты дома? Я сейчас подъеду.
   - Нет, Олег, я в командировке. В Питере, - ответил Дима.
   - А когда приедешь? - спросил я.
   - Наверное, завтра...
   - Понятно, - я замолчал, почувствовав безмерную усталость. А нужно было еще позвонить Сергею и Валере и другим знакомым. А у меня уже не было на это сил.
   - Слушай, Дим, - сказал я, вздохнув, - ты сам позвони ребятам и остальным. Ладно?
   - Ага. Ладно, - неожиданно легко согласился Дима, - позвоню.
   - Ну, пока, - сказал я.
   - Пока, - ответил Дима и отключился.
  Посидев немного на скамейке, я поднялся и направился домой. Погода была плохая, дул пронизывающих холодный ветер, но я пошел пешком, надеясь, что свежий воздух остудит мою горячую, плохо соображающую голову. Минут через сорок я вошел в подъезд и нажал на кнопку вызова лифта и лишь тогда увидел листок бумаги, с надписью от руки, скотчем прикрепленный к двери лифта: Лифт не работает.
  Я пошел пешком на пятый этаж и между вторым и третьим этажом чуть не столкнулся с Ильей. Илья жил на третьем этаже с пожилой мамой и был немного странным человеком. Насколько я его знал, странностью он отличался уже давно, еще со школьных времен. Он был тогда круглым отличником и шел на красный диплом, но перед экзаменами с ним что-то случилось. Что именно, я не знал, ходили разные слухи, говорили что он, вроде как перезанимался и "слетел с катушек". Правда это или нет, не могу сказать, но некоторое время Илья отсутствовал, а когда появился, был очень тихим и бледным, из квартиры почти не показывался и ни с кем не вступал в разговоры. С тех пор прошло уже много времени, а вот Илья почти не изменился, сторонился людей, время от времени пропадал на несколько месяцев, вероятно, его забирали в стационар. Как ни странно, но со мной Олег продолжал общаться, видимо, подспудно чувствуя во мне родственную душу. И разговаривал он вполне разумно, о погоде, о природе и на прочие нейтральные темы, лишь иногда, в периоды обострений, выражаясь загадками. Вот и сейчас он стоял и молча смотрел мимо меня стеклянными, немигающими глазами.
   - Привет, Илья! - сказал я, - как дела?
  Илья не ответил, он молча смотрел сквозь меня, и о чем-то напряженно думая так, что у него вздулись вены на лбу.
   -"Похоже, он под какими-то препаратами", - подумал я.
  Немного постояв и, не дождавшись от Ильи ответа, я обошел его и пошел дальше. Но не успел пройти и несколько шагов, как услышал голос Ильи:
   - Иногда они возвращаются. В город без дорог, в память без грез, в ночь без луны.
   - Что? Кто? - не поняв, спросил я Илью, обернувшись.
   - Тени прошлого.
   - Тени прошлого? - переспросил я, в легком недоумении, - и откуда же они возвращаются?
   Илья как будто ждал мой вопрос. Он подошел ко мне вплотную и, по-прежнему глядя мимо меня, сообщил:
   - Оттуда, где нет печали и радости, горя и сострадания. Оттуда, где никого не ждут и ничего не прощают. Возвращаются как забытые воспоминания, как несбывшиеся надежды, непрожитые жизни и сломанные судьбы.
  Илья замолчал, что-то напряженно обдумывая.
   - Очень интересно, - сказал я, не зная, что ему можно было ответить, - ну и зачем они возвращаются?
  И тут Илья в первый раз, с интересом, посмотрел мне в глаза.
   - Действительно, - ответил он, - зачем они приходят к нам? Что хотят сказать? О чем предупредить? Неужели о том, что там, куда мы так настойчиво стремимся, нет ничего из того, без чего нельзя прожить и о чем следовало бы жалеть? А может быть, о том, что не свой крест мы себе взвалили на плечи, не ту стезю выбрали и не теми людьми себя окружили? Кто знает?
  Я пожал плечами и честно ответил:
   - Я не знаю...
  Илья разочарованно взглянул на меня и с грустью сказал:
   - Вот только мы не хотим замечать их, думать о них и считать их чем-то важным и необходимым. И, наверное, очень жаль, что нет никого, кто мог бы сказать нам из какого небытия и с какой миссией они посещают наши заблудшие души...
  Илья замолк и снова начал сквозь меня внимательно изучать стену подъезда.
   - Ты, наверное, в чем-то прав, Илья, - дипломатично проговорил я, не зная, что тут можно было, вообще, сказать и точно зная, что в моменты обострения болезни с душевнобольными лучше не спорить.
  Илья мне не ответил, напряженно думая о чем-то, понятном только ему одному. Я немного постоял, и, сказав Илье:
   - Ну, пока! - пошел дальше.
   Я зашел в квартиру и, пройдя на кухню, включил телевизор и поставил чайник на газовую плиту. Телевизор что-то бубнил, а я сидел и смотрел в окно, понимая, что не могу сейчас быть один, что мне нужно обязательно с кем-то поговорить и может быть тогда мне станет хоть немного легче.
   - "Куда же пойти?" - подумал я и вспомнил про Иваныча. Иван Иваныч был бывшим учителем истории на пенсии, и жил в "однушке" на этаж выше меня. К нему можно было прийти в любое время дня и ночи и он никогда не будет задавать лишних вопросов, накормит и напоит чаем. Вот только с пустыми руками идти к Иванычу было неудобно, поэтому я выключил газ, взял из холодильника колбасу и бутылку водки, купленные покойным Витюшкой и, закрыв квартиру, отправился в гости. Только я нажал на кнопку звонка, как дверь открылась, и передо мной предстал Иваныч. Пару слов, я думаю можно уделить его внешности. Высокий, худой очкарик, лет шестидесяти, в тренировочных штанах и клетчатой, байковой рубашке.
   - Привет, Иваныч! - поздоровался я.
   - Здравствуй, Олег! - ответил Иваныч и, увидев в моих руках колбасу и водку, сказал, - проходи.
  Он посторонился, и я зашел в квартиру. Иваныч запер дверь и, указав рукой на кухню, еще раз сказал:
   - Проходи, Олег.
  Я прошел на кухню и сел за стол, поставив на него бутылку и положив пакет с колбасой. Иваныч молча поставил на стол две стопки и полез в холодильник.
   - Иваныч, не готовь ничего, - попросил я, сворачивая крышку с бутылки, - колбасу порежь и хлеб, если есть.
  Иваныч, все также молча нарезал колбасу с хлебом и поставил тарелки на стол. Я разлил водку по стопкам и, взяв в руку свою, спросил:
   - Слышал, наверное, что ночью случилось?
   - Да, слышал, - тихо ответил Иваныч, - ночью участковый заходил, расспрашивал, не слышал ли чего...
   - Ну, тогда не чокаясь, - сказал я и мы выпили.
  Я закурил, и Иваныч принес мне пепельницу. Сам сосед не курил, бросил, как он говорил, по состоянию здоровья.
   - Олег, ты извини, а что, все-таки произошло? - спросил Иваныч.
  Я наполнил стопки, выпил свою и, затянувшись сигаретой, рассказал все, что мне было известно о смерти моего друга. Иваныч меня не перебивал и только когда я замолчал, покачал головой и сказал:
   - Жалко, жалко... Хороший был человек, Виктор, веселый, порядочный. Немного неустроенный, правда...
  Иваныч замолчал.
   "- Неустроенный, " - вздохнув, подумал я, - "кто-то его очень ловко устроил".
   - Ты знаешь, Иваныч, - сказал я, - участковый говорит, что Витюшку могли убить по ошибке.
   - Вот как? - удивился Иваныч, - а кого же, интересно, должны были убить?
   - Меня, - коротко ответил я, разливая водку.
   - А тебя-то за что? - еще больше удивился Иваныч, - у тебя что, есть враги?
   - Ну, враги, я думаю, есть у всех, - помолчав, ответил я, - а вот таких, чтобы убить...
  В это время у меня в кармане зазвонил телефон. Я достал телефон и посмотрел на экран.
   - Валера, - прочитал я и, нажав кнопку, ответил:
   -Да, Валера, я слушаю!
   - ЗдорОво, Олег! Ты дома? - голос друга звучал несколько встревожено.
   - ЗдОрово, Валера! Не совсем, - ответил я.
   - Что значит "Не совсем"? - спросил Валера, - я уже к твоему дому подъезжаю.
   - Я в гостях. У Иваныча, - ответил я, - помнишь, где он живет?
  Я посмотрел на Иваныча, который прислушивался к нашему разговору.
   - Да вроде помню, - помолчав, ответил Валера, - ладно, я скоро буду. Пока!
   - Пока! - ответил я и отключился.
  
   TO BE CONCLUDED...
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"