Больничную территорию опоясывал массивный железобетонный забор. За ним визжали тормозами, дышали бензинным смрадом тяжелые грузовики; юркие легковушки тоже добавляли шума. И поэтому, выполняя предписание врача: "дышать, отвлекаться, развлекаться", Вера Андреевна старалась держаться подальше от забора. Она выбиралась из палаты раньше всех в надежде побыть одной, пока другие еще спали, чтобы насладиться покоем липовых аллей, в свежей листве которых сладкоголосо распевали соловьи. Как давно не слышала их! Да и весны, по существу, не видела: всё бегом, бегом. Без дела из дома не выйдешь, с тяжелой сумкой, набитой продуктами, природой не полюбуешься. А тут -- пожалуйста! Вот только тот человек у забора. Каждый раз ее умиротворенный взгляд как на досадную помеху натыкался на него.
Тот человек мешал ей уже одним своим присутствием в пустынном парке. К тому же вынуждал думать о нем. Чем притягивал его забор, отпугивающий ее? Наверное, специально притащил сюда березовый чурбак чтобы вставать и выглядывать наружу. Его напряженная спина, обтянутая линялой пижамой, нервировала Веру Андреевну.
Однако сегодня чурбак, против обыкновения, не был занят. Тот человек почему-то не пришел. И как-то непривычно пусто синело без него майское небо над забором...
Где он?
Что с ним?
И для чего соорудил себе наблюдательный пункт?
Никогда не страдавшая любопытством Вера Андреевна, сама себя не узнавая, неумело взгромоздилась на чурбак. Но как ни вытягивала шею, ничего не увидела -- забор был выше уровня глаз. Готовясь подпрыгнуть, она присела, да так и замерла в нелепой позе, потому что услышала насмешливый голос:
-- Вас подсадить?
Явился всё-таки! И застал ее врасплох... Демонстративным молчанием она решила сразу же пресечь возможное знакомство. Спрыгнула с чурбака, но уйти он не дал, встал на пути.
-- Я Сережа, а как вас зовут?
-- Вера Андреевна, -- машинально ответила она и нахмурилась, недовольная собой, тем, что заговорила.
Тень пробежала по его лицу, но тотчас же в уголках раздвинутых усмешкой губ блеснули золотые коронки.
-- Гм... Сергей Романович, -- представился с подчеркнутой церемонностью. -- А почему вы одна, без провожатых? 3наете что, давайте сегодня я буду за вами ухаживать.
От возмущения голос у нее сорвался:
-- Не нуждаюсь!
-- Ай, бросьте -- Золотые коронки опять обнажились и спрятались. -- Все женщины в этом нуждаются, но не все признаются.
-- Вы к тому же еще и женский знаток?
Круто развернувшись, Вера Андреевна пошла по узкой асфальтовой дорожке. Он догнал, путаясь ногами в траве, стал приноравливаться к ее стремительным шагам. Заговорил уже без обидной для нее насмешливости:
-- Да что тут такого, тем более, что врачи советуют?
Наивная ссылка на медицину обезоружила Веру Андреевну.
-- Скажите, -- улыбнулась она невольно, -- что вы там всё высматриваете за забором?
-- Волю, -- погрустнел Сергей Романович.
-- И что хорошего на вашей воле? Сплошная нервотрепка! -- загорячилась Вера Андреевна. -- Ругаются, дерутся, теперь вот еще убивают...
-- Зато живут.
-- Как будто мы здесь не живем!
-- Ай, бросьте, разве это жизнь? На уколах, на таблетках? Нам предписаны положительные эмоции, дышать, отвлекаться, развлекаться, так? Вот поухаживаю за вами, и у меня повысится тонус. Появится аппетит, улучшится сон.
Сказано это было с выстраданной беспощадностью. Но, заметив, как застывают, прямо-таки каменеют черты ее подвижного лица, он спохватился, снова перешел на усмешливо-игривый, отвлекающий тон.
-- Вера, а вы что, нарочно так быстро ходите, да? Чтобы вас не догнали? Вчера смотрю, бежит за вами ваш ухажер, аж тапки теряет!
-- Какой еще ухажер? -- вспыхнула Вера Андреевна.
-- Ну как же, известная личность! Персональный пенсионер, а туда же...
-- Куда и вы, -- уличающе прищурилась Вера Андреевна.
-- Уж от меня-то не убежите.
Она сразу же прибавила скорость. В обычном для нее темпе они проскочили первый лечебный корпус, второй, третий, административное здание со всеми пристройками. Встречные больные, заполнившие тем временем парк, опасливо уступали им дорогу. Стараясь не отставать, Сергей Романович содрал с себя на ходу влажную пижаму. Хищно изогнутый нос его потяжелел, дыхание сделалось прерывистым.
-- Вперед, от инфаркта! -- выкрикивал он, шокируя ее этим.
А у самого уже ноги подгибались. И она сжалилась над ним, опустилась на скамейку. Он рухнул рядом и затих. Проволочно кучерявая шевелюра вздыблена, полуоткрытый рот жадно глотает воздух...
-- Вам что, плохо? -- встревожилась Вера Андреевна.
Отозвался он не сразу и не так бойко, как раньше.
-- Мне очень хорошо. А знаете почему, Вера? Потому что вы переживаете за меня.
-- Ай, бросьте.
В бурном раскаянье, сменившем торжество, она и не заметила, что использовала его любимое выражение, как собственное. Зато он уловил это, заулыбался.
-- Чему вы радуетесь? -- вскинулась Вера Андреевна, вся еще во власти испуга за него. -- Может быть, вам и двигаться-то нельзя, а вы тут кросс устроили!
-- Это вы устроили, -- поправил Сергей Романович, обласканный сердитым ее вниманием. Шмыгнул носом, начал приподниматься. -- Я еще стометровку могу.
-- Сидите! Ну, пожалуйста... Дайте пижаму, я вас укрою, а то просквозит.
Он с готовностью повернулся к ней. И пока она одергивала ветхую бумазейку на его костистых плечах, растроганно голубел глубоко посаженными глазами. Длинные волоски густых бровей то и дело залезали в них. От того, наверное, и моргал часто.
-- Что значит женские руки... Вера, а почему вы сюда попали? С чего это у вас началось?
-- По-моему, с мужа, -- сказала Вера Андреевна. -- За него переволновалась.
Действительно, впервые она почувствовала свое сердце после того случая с мужем. Раньше знать не знала, где оно там -- бьется, как у всех, и ладно. До банкета, на котором обмывали диссертацию мужа. Он тогда, помнится, провозглашал тост за тостом в честь собравшихся, наливаясь нездоровой краснотой. А утром встал белый-пребелый, да сразу и свалился, будто подкошенный, на неприбранную тахту.
-- Ты что? -- обомлела Вера Андреевна.
-- Щемит!
Она бестолково заметалась возле него.
-- Где щемит-то, где?
-- Сердце!..
Вот тут и сжалось в ней что-то, а потом зачастило. Когда приехала "неотложка", молоденькая врачиха, почти девочка, не по годам суровая, долго выслушивала мужа, заставляла переворачиваться в постели, дышать, не дышать. Вера Андреевна держалась поблизости в тревожном ожидании и незаметно для себя комкала свою блузку в том, месте, где ощущала неприятные толчки изнутри.
-- Болит? -- по-совиному уставилась на нее сквозь очки врачиха.
-- Раздевайтесь, -- приказала врачиха. -- Живо! До пояса!
Не слушая возражений, сама стянула с нее блузку, прислонила прохладную трубку к зябкой коже, сразу же покрывшейся пупырышками, и через некоторое время озабоченно спросила:
-- Давно у вас невроз сердца?
-- Какой еще невроз? -- удивилась Вера Андреевна.
-- Самый настоящий.
-- Доктор, а у меня? -- слабым голосом напоминал о себе муж.
-- Вы здоровы.
-- Как же так? -- не поверил он. -- Ведь щемило!
-- Не надо перегружать на ночь желудок. И спать на левом боку не рекомендуется. -- Врачиха критически оглядела его голую девственно пухлую грудь. -- Посоветовала бы вам заниматься спортом, господин. Или товарищ? А жене вашей нужно лечиться. Чем скорее, тем лучше, понятно?
Так попала Вера Андреевна в научно-исследовательский институт, где таких, как она, не только лечили, но изучали при этом.
-- Значит, вы замужем, -- произнес Сергей Романович задумчиво; то ли сожаление, то ли удовлетворение выразил.
Пора было завтракать, и они направились в столовую. У конференц-зала собирались медработники, поодаль, под окном резвился чей-то малыш. Бдительная нянечка ухватила его за шиворот.
-- Заберите ребенка! Кто привел сюда постороннего?
-- Это не посторонний, -- ответили ей из группы медработников. -- Это врожденный порок сердца. Его сейчас демонстрировать будут.
Зрачки у Сергея Романовича сузились, стали игольчато колючими. Лицо, смятое судорогой, разгладилось не сразу.
-- Вот так, -- пробормотал он. -- Какие мы для них люди? Кролики подопытные...
В столовой уже пустовали отдельные стулья, даже столы -- многие успели позавтракать. За столиком Веры Андреевна допивали кисель соседки по палате. Вперед подалась, налегая на край столика, вездесущая Раиса Петровна. Из выреза халата ее, будто тесто из квашни, выпирала сдобная плоть, взгляд так и прилип к Вере Андреевне.
-- Поворковали?
-- С кем? -- сразу же заинтересовалась Катюша.
-- Она знает. -- Раиса Петровна лукаво подмигнула сначала одной, потом другой. -- Представляешь, Катерина, сидят рядком, воркуют ладком, ну точно голуби! С утра пораньше!
-- Правда, что ли, Верочка?
-- Сама видела, -- зачастила Раиса Петровна. -- Своими глазами! Только я тебе, золотая моя, с ним не советую, с инфарктниками лучше не связываться.
Вилка выпала из руки враз ослабевшей Веры Андреевны, звякнула об пол. Так вот от чего он задыхался...
Достав вилку и обтерев салфеткой, Катюша неприязненно покосилась на Раису Петровну.
-- Ты, Верочка, ешь, мало ли что болтают.
-- Не имею такой привычки, -- оскорбилась Раиса Петровна. -- Сама от евонной матери слышала, своими ушами. Два инфаркта было, вот так. Приключится третий на свиданке, что детям евонным скажешь? И без того сиротинки растут, супружница-то померла, а мать старая.
Пока Раиса Петровна выкладывала всё, что знала, Вера Андреевна с нарастающим беспокойством искала глазами Сергея Романовича. Господи, только бы не свалился после их дурацкой пробежки! Но нет, он держался молодцом. А когда помахал приветственно с противоположной стороны столовой, совсем отлегло от сердца, и этот фамильярный жест был тут же прощен ему. Взрослый ребенок. Что с такого спросишь?
-- Всё-то вы про всех знаете, тетя Рая. -- Катюша оттопырила нижнюю губу с остатками съеденной помады. -- Как будто люди не могут просто посидеть и поговорить.
-- Ага, а об чем?
-- Да какая разница, о жизни.
-- А чего говорить об ней? Жить надо, золотая моя! Пока ейные бабьи годочки не вышли, надо жить! Найти себе мужичка поздоровше...
Катюша вскочила, тряхнула сережками в маленьких, аккуратных ушах.
-- Дремучая вы всё-таки женщина, тетя Рая!
Они пошли к выходу, а вдогонку им понеслось:
-- Подумаешь, культурные! С высшим образованием! Да тьфу на вас!
На другой день было воскресенье. В женской палате вставать с кроватей не торопились, кроме Пташкиной, усатой старухи, уже пристроившейся у распахнутого окна. Врач дежурный -- один на три лечебных корпуса, процедур никаких. Почему же не поваляться? Тем более духота, впереди тягостные часы воскресного безделья. Единственное развлечение -- посетители, соскучившиеся за неделю родные и близкие. Ну и знакомые, конечно.
-- Тоска-а, -- протянула Катюша. -- Хоть бы случилось что-нибудь!
-- Типун тебе на язык, кхе-кхе. -- закхекала Пташкина. Катюша даже взглядом ее не удостоила. Будто не видела и не слышала.
-- Верочка, а тебе не скучно?
-- Нет, -- нехотя оторвалась от книги Вера Андреевна.
-- Счастливая, а я долго молчать не могу.
В отличие от Катюши Веру Андреевну давно уже не томила жажда общения. Поглощенная заботами о муже, она растеряла друзей -- литературные герои вполне заменили их. Пускай насквозь выдуманные, зато благородные и совестливые, они спасали от грубой пошлости повседневной жизни.
-- Мужик прежде всего кто? -- громко провозгласили вдруг Раиса Петровна. -- Опора семьи! От мужика соленым потом пахнуть должно.
Это было что-то новое в ее репертуаре. Раньше обсуждала в основном продукты питания, раздражая Веру Андреевну. Многочисленных своих роственников встречала неизменным вопросом: "А харч где?". Если же приходили к другим, радушно приглашала в палату, но смотрела при этом не в лицо, а заглядывала в сумку, принюхивалась. Наметанным глазом определяла, чего там и сколько, чтобы сообщить в коридоре с непостижимой для всех точностью:
-- Полкило копченой колбасы, пирожки с капустой и малиновое варенье.
Видно, безотказно срабатывали у нее профессиональные навыки торгового работника. Сейчас, не помня обиды, давала практические советы затосковавшей Катюше.
-- Мужика за курево ругать нельзя, мужик должен пахнуть потом и табаком.
-- И водкой, -- ехидно вставила старуха с лирической фамилией Пташкина.
-- Стыдно вам, -- осудила ее Раиса Петровна. -- Человек в почтенном возрасте, а чему молодых учите?
-- Жизнь учит, -- оскорбленно запыхтела Пташкина, у которой постоянно болело что-нибудь, то поясница, то позвоночник, то голова. -- Ой-ей-ешеньки мои, погибельная погода, быть грозе, не иначе.
Hacтoйчивый стук в дверь всполошил женщин.
-- Подождите! -- закричала Катюша.
Пока женщины натягивали одеяла, Раиса Петровна в своем атласном халате внакидку нырнула за дверь с проворностью, какую трудно было предполагать при ее массивности.
-- А харч где? -- хихикнула вслед Катюша. Достала из тумбочки бутылку с яблочным соком, разлила по двум стаканам, один передала Вере Андреевне под пыхтение Пташкиной:
-- Ох-хо-хошки мои, рано, вроде бы, для посетителей.
Вернулась Раиса Петровна очень оживленная и с сообщением:
-- К Вере кавалер пришел! Так что собирайся, золотая моя.
Поперхнувшись, Вера Андреевна поставила недопитый стакан к себе на тумбочку и зашлась в кашле под пристальными, устремленными на нее женскими взглядами.
-- Золотая моя, ведь он ждет! Из себя такой сурьезный...
В коридоре сердитую Веру Андреевну цепко схватил за запястье Сергей Романович. Длинные пальцы его нервно подрагивали.
-- Нитроглицерин есть?
-- Какой еще нитроглицерин, -- выдернула она свою руку, прислушиваясь к затаенной тишине в палате.
-- Ну хоть что-нибудь сердечное! Во всем мужском отделении нет, а без него Пахомычу труба... И сестричка подевалась куда-то!
-- Какому Пахомычу?
-- Да нашему же! Персональному пенсионеру! Непонятливая какая...
Только тут до нее дошло, что одному из больных грозит смертельная опасность, тому самому, надоедливому ее поклоннику. Поспешила в палату:
-- Нужен нитроглицерин, там человек погибает!
Следом за ней в открытую дверь шагнул без спроса Сергей Романович. После беспорядочных вопросов и ответов выяснилось, что, подчиняясь требованиям врачей самим ни в коем случае не лечиться, нитроглицерином никто не запасся. Добыла его в соседней, менее послушной палате Катюша.
-- Дай-ка мне, -- распорядилась Пташкина, да с такой неожиданной твердостью, что Катюша сразу же подчинилась. -- Уж я-то поставлю Пахомыча на ноги, как-никак санитаркой служила.
А Раиса Петровна выхватила из банки с водой розы от своего обожаемого племянника и принялась совать их Сергею Романовичу, до крови обдираясь шипами и совсем не замечая этого.
-- Вот, бери, для него...
Сначала он тупо смотрел на букет, потом оттолкнул с суеверным страхом:
-- У нас не похороны!
Когда, ко всеобщему ликованию, у Пахомыча восстановился нормальный пульс, уже вовсю свирепствовало солнце. Дождь так и не собрался. На сухую, как черствая корка, землю, опять обрушился изнурительный зной. Внизу, под окнами, мужчины оголялись до просторных пижамных брюк, падали ничком в скошенную накануне, но уже колкую, одурело пахнувшую траву. Аромат разнотравья поднимался вверх, втягивался в окно палаты. И с ним гогот мужчин, забавлявшихся анекдотами.
-- Ишь, жеребцы, -- проворчала Пташкина. -- Их не лечить, на них пахать надо. -- Усатая губа ее улыбчиво вздернулась. -- Да не хочу я твоей черешни, -- отпихнула она подсунутый Катюшей кулек с ягодой. -- Сроду не ем! Лучше вон у Раисы огурчиком малосольным побалуюсь.
-- Сердечник, ведь он какой? Особого, тонкого обхождения требует. Надо знать, как положить, что сказать, чем утешить...
Она была героиней дня, за ней наперебой ухаживали. А Пташкина привередничала, пользуясь положением спасительницы Пахомыча. Огурец приняла из исцарапанных рук Раисы Петровны так, будто высокую честь оказала.
-- Тетя Рая, давайте йодом смажу, -- вызвалась Катюша, изнывая от желания тоже хоть чем-то кому-нибудь помочь.
Вскоре руки Раисы Петровны были исполосованы и запятнаны до локтей. Она уперлась ими в бока, обтянутые халатом так туго, что швы полопались и высунулись наружу обрывки ниток. Лихо притопнула шлепанцами, словно плясать собралась.
-- А что? За мужика пострадала! Вот Вера среди нас самая образованная, пусть скажет, отчего мы за мужиков страдать должны? Какое же тут, золотая моя, равноправие!
Впервые за время знакомства эта неряшливая, громогласная женщина не вызвала в Вере Андреевне брезгливости. Напротив, даже симпатичной показалась. Так и потянуло прикоснуться к ее царапинам.
-- Не воспалились бы...
Выпуклые веки Раисы Петровны задергались. Она плотно сжала их, наощупь нашла Веру Андреевну и придавила к тугому своему, точно футбольный мяч, животу с причитаниями:
-- Трепетная ты моя! Я-то считала, ни во что не ставишь, а ты пожалела!
Неожиданно для всех, а уж тем более для себя, обе прослезились. Теперь они держали друг друга в объятиях, одна громко ревела, другая тихонько всхлипывала. А Катюша тормошила их:
-- Перестаньте, не могу, когда при мне плачут...
У нее тоже выкатились из-под крашеных ресниц слезы, смешались с зеленой тушью на веках и потекли по щекам. Лишь Пташкина сидела истуканом. Огрызок огурца торчал из ее рта наподобие затычки.
Прибежала дежурная медсестра.
-- Что здесь происходит?
И так как три женщины давились слезами, а четвертая жевала, никто не ответил. Она перевела испытующий взгляд с коричневых рук Раисы Петровны на черно-зеленые щеки Катюши и обратно.
-- Объясните, что здесь происходит! Больные, может врача вызвать? Вам нельзя волноваться!
Проглотив остатки огурца, Пташкина забурчала:
-- На кой нам твой врач, не надо врача, Пахомыч там как?
-- Ваш Пахомыч уже в шахматы играет! С вами-то что?
-- За него радуемся, не видишь, что ли? -- Пташкина отвернулась, шумно высморкалась и обратила к медсестре взрыхленное морщинами лицо, на котором кривился ничем больше не занятый рот. -- Валерьяночки бы...
-- Эй, эй, не надо, -- испугалась медсестра. -- Я мигом!
На посту она прежде всего приняла успокоительное сама. Потом побежала успокаивать медикаментами женщин.
Муж Веры Андреевны был неизменно точен, приходил ровно в шесть. Так что она еще успела до его прихода снять с Катюши бигуди, уложить ей локоны. Встретила мужа в парке у проходной.
-- Твой домашний халатик, Верунчик. -- Он показал сверток. -- Сам погладил! Не могу видеть тебя в больничном, чужая ты в нем какая-то. А еще пастилы купил, ты ведь любишь.
-- Вот спасибо!
Мимо прошагал с неестественно задранным подбородком Сергей Романович. На мужа Веры Андреевны не взглянул, а ей вежливо поклонился.
-- Кто это? -- спросил муж.
-- Так... Хороший человек! Нашу Пташкину помнишь? Ну ту, с усами, которая пыхтит?
-- Между прочим, я премию получил. Хоть немного, но всё равно приятно.
У него никогда не хватало терпения выслушать ее до конца, она давно смирилась с этим. Конечно, его дела важнее, кто спорит, но мог бы хоть изредка снисходить до того, что занимает жену...
-- Ты что? -- насторожился он, чуткий к перепадам в ее настроении. -- Как самочувствие-то?
-- Нормально.
-- Смотри, не принимай ничего близко к сердцу. С твоей впечатлительностью это вредно.
Бережно поддерживая за локоть, он повел жену по асфальтовой дорожке, сам пошел рядом по траве. На зависть встречным женщинам отстранял низко склоненные ветки, чтобы не зацепили ее ненароком, ни на кого не глядел, кроме нее. Ну как тут можно обижаться? В конце концов сама его избаловала, тем более, что баловать больше некого...
-- Хорошо, что ты у меня здоровый! -- в порыве благодарности воскликнула Вера Андреевна. -- Вот у Сергея Романовича уже два инфаркта было, у того, который поздоровался... Представляешь? Разве это не ужасно!
Муж дал ей на этот раз выговориться, даже выслушал с вниманием. Однако последнее слово всё же оставил за собой.
-- Все мы, Верунчик, смертны. А ты опять заботы на стороне ищешь? Своих не хватает? Тебе же врачи запретили волноваться.
Насчет запрета он был прав. Но что-то в ней восстало против хладнокровной этой правоты. И муж сразу же почувствовал молчаливый протест. Догадался, что здесь, в больнице, где больные как бы соединены между собой и тем самым отчуждены от здоровых, не способных воспринять их боль, как собственную, он утрачивает прежнюю власть над женой. Чтобы немедленно укрепить свои права, по-хозяйски обнял ее.
-- Так соскучился!
Она попыталась высвободиться, но хватка у него была крепкая. И Вера Андреевна, как всегда, уступила. Идти в обнимку с мужем даже удобнее по широкой аллее, куда они свернули: о камень споткнуться не даст, дорогу выберет поровнее. Всё за нее предусмотрит.
-- Скоро домой-то? -- спросил он.
-- Не знаю, -- ответила она. -- Уж скорей бы.
И лишь тогда, к удивлению своему, осознала, что домой вовсе не тянет.
На следующее утро Вера Андреевна проснулась со странным ощущением, что дом не там, в кооперативной квартире с мужем, а здесь, в палате, с женщинами, незаметно ставшими роднее родных. Больничная койка не казалась теперь казенной. И совсем уж кстати пришелся домашний халатик, ласково прильнувший к освеженному душем телу. Будто с первого дня ходила в нем тут.
В парке у проходной она свернула к забору, зашагала вдоль него с необычной радостной легкостью в себе. Ничего сегодня не мешало наслаждаться жизнью, которая еще недавно была в тягость. И совсем не раздражали отдаленные звуки внешнего мира за забором, даже тарахтение ненавистных прежде машин. От забора отделился кто-то, двинулся вразвалку навстречу, весь розовый в лучах восходящего солнце, бившего ей прямо в глаза. Ну точь-в-точь экзотическая птица фламинго, прекрасная в небе, но неуклюжая на земле. И руки разведены, словно крылья для полета.
-- Насилу дождался вас, Вера!
Перед ней стоял Сергей Романович. Рубашка навыпуск вместо пижамы была какого-то немыслимо радужного цвета -- не то восхода, не то заката.
-- Опустите руки, -- тихонько засмеялась Вера Андреевна, -- а то улетите.
Он послушно вытянулся по стойке "смирно".
-- А я на вас загадал.
-- Как это?
-- Если увижу утром, значит -- повезет. У меня ведь сегодня переговоры с инофирмой, я отпросился.
-- Так вы уходите?
-- Только до вечера. Пожелайте мне, Вера, доброго пути!
После пожелания она задала вопрос, мучивший с некоторых пор:
-- У вас нет такого чувства, что всё уже позади?
-- Не понял.
-- Ну, что молодость прошла, вместе с ней и всё остальное. Что могло случиться с нами, уже случилось...
-- Ай, бросьте! Всё еще впереди, а для нас с вами так и вовсе только начинается.
Однако! С чего это он осмелел? И так смотрит на нее... Вроде бы повода не давала.
Вечером Вера Андреевна читала Катюше стихи в парке.
Но что нам делать с розовой зарей
Под голубеющими небесами,
Где тишина и неземной покой?
Что делать нам с бессмертными стихами?
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать...
-- Ты много знаешь наизусть, -- позавидовала Катюша. -- Я так всё забыла, совсем закопалась с этими домашними делами!
И Вере Андреевне стыдно было признаться, что дома тоже не испытывает потребности в поэзии, читает только прозу. А ведь в юности без стихов обойтись не могла. Да что там, тогда и сны видела цветные. Каждую ночь летала во сне! Теперь уж, видно, отлеталась.
Они сели на скамейку возле старой пристройки административного здания. С латанной-перелатанной крыши зорко следили за ними котята.
Кормились полудикие малыши подношениями больных и потому старались не пропустить что-нибудь вкусненькое. Вот и сейчас дружно набросились на закинутый рыбий хвост.
-- Наконец-то вас нашел! -- вывернулся из-за угла Сергей Романович, уже в больничной униформе. Запрокинул голову, вприщур оглядел котят на крыше. -- Тунеядцев растите? Мало их у нас! Пусть хоть мышей ловят, раз больше ни на что не годны, а то только плодятся и объедаются.
Встал у скамейки со стороны Веры Андреевны, точно часовой, и отрапортовал:
-- Переговоры с инофирмой проведены успешно! -- Потом уже другим, проникновенным голосом добавил: -- Это вы, Вера, принесли мне удачу.
-- Ну я пошла,-- поднялась Катюша. -- Мне еще на уколы.
Сергей Романович занял ее место.
-- Догадливая. Даром, что молодая, они рано теперь понятливыми становятся.
-- Еще бы! -- воскликнула Вера Андреевна, успевшая проникнуться горячим сочувствием к Катюшиным заботам. -- Особенно когда приходится без мужа маленького сына воспитывать!
-- А где же муж?
-- В бомжи ушел, наркоманом стал.
Лицо его передернулось от мгновенной судороги.
-- Что с мужиками творится! Так скоро уже не от кого рожать будет, а?
В парке, где совсем недавно щебетали птицы, стало тихо-тихо. Шелестевшие деревья замерли. И крыша опустела: котята спрятались. Глянув на небо, сплошь затянутое подвижной серой пеленой, Вера Андреевна поежилась.
-- Сейчас польет.
-- Переберемся под навес, -- предложил Сергей Романович. -- А то вымокнете, простынете, а я буду виноват.
Едва устроились на крыльце под деревянным козырьком, как хлынул ливень. Прямые струи отвесно били в закаменелую землю, рикошетили брызгами. У крыльца образовалась лужица, зафыркала, запузырилась. Раскатистый гром оглушил на миг.
-- Боитесь грозы? -- прокричал Сергей Романович, придвигаясь к Вере Андреевне.
Она отодвинулась.
-- Нет, люблю.
-- Какое совпадение, я тоже!
-- Кажется, у нас с вами это единственное совпадение...
Он не расслышал, а она повторять не стала. Неотрывно смотрела на пузыри в лужах, готовая, как в детстве, раздавить их голыми пятками
-- Зачем разуваетесь? -- ужаснулся Сергей Романович. -- Вода же холодная!
В самом деле, что это она? Придет ведь такое в голову... И Вера Андреевна быстро натянула тапки. Храбрости хватило лишь на то, чтобы снять. Ступить в воду босыми ногами так и не рискнула.
А дождь прекратился, будто по команде свыше. Багровое закатное солнце тотчас прожгло уже истончившуюся пелену в небе, отчего всё вокруг сказочно преобразилось. Заблестели лужи, засверкали кроны деревьев, стволы -- и те заискрились. Завороженная этим зрелищем, Вера Андреевна спустилась с крыльца. Сергей Романович последовал за ней, со снисходительной усмешкой поглядывая, как любуется она подвижными, словно ртуть, дождевыми каплями на ворсистых листьях акаций.
-- Вы случайно стихи не сочиняете? -- спросил подозрительно.
-- Нет, к сожалению.
-- Слава Богу. Не люблю, знаете, поэтов, развелось видимо-невидимо: плюнь -- в поэта попадешь.
-- Конечно, плевать проще, чем писать!
-- Ай, бросьте, вкалывать надо. А то уже прокормить себя не можем при таких-то богатствах в стране!
-- Ну, книги-то вы хоть признаете? Повести? Романы? -- спросила она с вызовом.
-- Детективчик для отдыха полистать можно, -- ничуть не боясь показаться примитивным, заявил он. -- Отдыхать, правда, некогда. Вы кто по профессии, Вера?
-- Экономист.
-- Да вам же цены нет!
-- Ну, мой муж так не считает...
-- Ай, бросьте, что он понимает!
И Вера Андреевна за мужа не обиделась. Наоборот, вдруг с холодной отстраненностью подумала о нем, как о человеке постороннем; понимать-то много что понимает, да мало чувствует. С головой всё в порядке, а вот с душой... Между тем Сергей Романович продолжал:
-- Почему мы так бедно живем? Потому что плохо считаем. Вот иностранцы, те умеют считать, даже завидно. Эх, мне бы в СП толкового экономиста! Послушайте-ка, Вера, может перейдете в мое СП? Мы платим вполне прилично.
-- С чего вы взяли, что я толковая?
-- Еще бы, такая женщина!
-- А без пошлости никак нельзя?
Он смутился.
-- Извините, но это комплимент, я думал, женщинам нравится...
-- Это пошлый комплимент.
Сказала и пожалела об этом, потому что виноватое лицо его сделалось несчастным.
-- Больше не буду, -- по-мальчишески, шмыгнул носом. -- А как насчет СП?
-- Серьезные вопросы сразу не решают.
-- Вот тут я с вами не согласен! Надо решать сразу, раз -- и всё.