Поезд Варшава - Париж, который должен был прибыть на Восточный вокзал в пять часов пополуночи, немного задержался. Я открыл тяжелую дверцу купе, спрыгнул на платформу и жестом подозвал носильщика.
Предупредительный работник вокзала быстро перетащил все мои многочисленные чемоданы в машину и, получив чаевые, откланялся.
- Merci, monsieur.
Я откинулся на кожаное сиденье дорогого парижского такси и назвал шоферу адрес.
Уже рассвело. Париж встречал меня мерзким моросящим дождем и пасмурным небом, затянутым мрачными тучами. Ну что ж, погода угадала мое настроение.
Я уже бывал в Париже раньше. Тогда он казался мне веселым, радостным. Теперь же город предстал передо мной совершенно другим. Возможно, так получилось потому, что теперь я приезжал сюда навсегда. Теперь я буду здесь жить.
Конечно, это вынужденный шаг. Пока в России у власти находятся коммунисты и творятся такие ужасные вещи, делать мне там нечего. И я не испытываю никакой вины по поводу своего отъезда. Честно говоря, я всегда придерживался убеждений, что политика - дело, в которое неискушенным людям вмешиваться не стоит. Меня политика не касается.
Хотя я твердо уверен: революция - это неправильно. Любой переворот всегда ведет к хаосу, а хаос - самое страшное, что может случиться с государством. Однако существует легенда, что мир возник именно из хаоса. Полагаю, этим и руководствовались большевики, когда свергали законную власть.
Машина свернула с рю де Берри и понеслась по рю д` Артуа. Я отвлекся от своих размышлений и стал смотреть в окно. За окном пролетали высокие дома, ухоженные улочки и великолепные парки. Как красиво. В России я видел только разрушенные здания и грязные мостовые.
Автомобиль остановился у дверей большого многоквартирного дома с фасадом из красного кирпича и большими оконными рамами, выкрашенными в белый цвет. Здесь мне предстояло встретить первое утро своей новой жизни.
Я вдохнул полной грудью утренний воздух, свежий после дождя, и вошел внутрь. Наконец-то я уехал, наконец-то можно жить спокойно. Я так об этом мечтал, но, тогда... почему мне так грустно?..
Сегодня я в прекрасном настроении вышел на балкон своей новой квартиры. Передо мной открылся чудесный вид: Елисейские поля, зеленеющий где-то вдали Булонский лес, исполинская Эйфелева башня. Умытые ночным дождем, ровные парижские улочки весело манили в центр города. Я невольно заулыбался, но потом вспомнил свою московскую каморку, куда мне пришлось перебраться, когда я приехал из Петербурга, и поежился. Единственное окно этой комнаты выходило на грязную заводскую стену.
Нет, до революции у меня был прекрасный удобный дом. А еще была насыщенная, интересная жизнь. К счастью, деньги у меня имелись всегда, но они хранились во французском банке, и в один прекрасный момент я потерял возможность ими воспользоваться.
Возможно, я думаю только о себе. Возможно, после переворота жизнь тысяч людей изменилась в лучшую сторону. Моя превратилась в ад.
Впрочем, надо забыть все это как страшный сон и жить по-прежнему, будто никаких коммунистов и не было!
13 мая.
Сегодня мне по почте пришла открытка, в которой меня приглашали вступить в клуб, созданный русскими, эмигрировавшими во Францию. В записке говорилось, что главная задача клуба - "помогать людям, оказавшимся на чужбине вдали от родины, сохранять свои обычаи, традиции и язык и, насколько это возможно, поддерживать связи с Россией".
Я с отвращением отшвырнул письмо, Никогда не вступлю в этот клуб! Во-первых, я не эмигрант, решительно отказываюсь именовать себя так. Во-вторых, у меня есть родина, это - Франция. Мне надо избавляться от своего ужасного славянского акцента, читать французские книги, слушать французскую музыку, изучать то, что составляет круг интересов столичного интеллигента, а поддерживать связи с Россией я не собираюсь, потому что не хочу даже вспоминать, что мне пришлось там пережить. Все просто, как дважды два!
Я скомкал мерзкое послание и бросил в камин. Красные языки пламени охватили листок бумаги, и он, вспыхнув, истлел. Пусть так же сгорит и мое прошлое!
(Далее записи ведутся на французском языке).
14 мая.
Хотя я и дал себе зарок больше не вспоминать то, что было со мной до приезда во Францию, я часто думаю о судьбе России. Правда, эти размышления чаще всего приводят меня в бешенство. Я не понимаю, как можно было огромную и процветающую страну в одночасье превратить в руины и на обломках начать строить воздушные замки заблуждений и ошибок! Как можно быть такими ограниченными и глупыми людьми? Конечно, и мировая война выполнила свою разрушительную миссию, но надо было лишь подождать. Все обязательно вернулось бы на круги своя. В любом случае нельзя действовать такими методами.
Я очень, очень зол. На советскую власть, на коммунистов. И на Россию тоже...
Никогда в жизни больше не буду интересоваться политикой!
15 мая.
Сегодня я пошел прогуляться в парк. Я всегда восхищался французскими садами. Как уже было сказано, я больше всего на свете люблю порядок, и ровные кусты, прямоугольные дорожки, аккуратно подстриженные газоны мне очень нравятся. Но сейчас мне почему-то было тоскливо. Возможно потому, что, прогуливаясь меж клумб, на которых были посажены пестрые цветочки, я вспомнил дачу под Петербургом, куда приезжал летом, когда был еще совсем маленьким. Там не было ни красивых цветов, ни аккуратных кустарников, а были только дубы и березы. Честно говоря, я никогда не любил родную природу, она казалась мне какой-то банальной и примитивной, но сейчас...
Я сердито отогнал эту мысль. Если уж я тогда не любил белые березы, просто глупо начинать их любить сейчас. Однако из парка пришлось уйти: гулять у меня больше не было настроения.
16 мая
Сегодня опять вспомнилась Россия. Детство. Почему-то вспоминаются только приятные моменты... Как я ездил в загородное имение, когда был совсем еще маленьким. Удивительно, в детстве не надо думать ни о каких проблемах, а можно просто наслаждаться жизнью. К сожалению, я этого тогда не понимал. А сейчас понимаю слишком хорошо.
18 мая.
Настроение уже несколько дней просто отвратительное. Однако я и сам не могу угадать причину моей меланхолии. Просто ничего не хочется делать. Никогда не думал, что в Париже можно загрустить.
Вчера я был в театре - хотел хоть как-то развеяться - смотрел оперу. Судя по тому, как ее расхваливали все парижские газеты, постановка просто обязана была мне понравиться. Кроме того, я не был в театре уже пять лет - с печально известного тысяча девятьсот семнадцатого года.
К сожалению, спектакль меня разочаровал. Действие было неинтересным, а актерское пение - фальшивым. Я заскучал, и в голову опять стали приходить мысли о России. Почему Господу было угодно, чтобы именно она стала моей родиной? Даже когда я жил там в довольствии, я все равно не был горячим патриотом. Можно ли сказать, что эта страна дала многое моей семье? Наверное, это будет не совсем точно. Если она что-то и давала, то сразу же бросалась отнимать. Да, раньше у нас было много богатейших имений, но потом это все испарилось. А впоследствии нам никто ничего не давал, все приходилось брать. Да, именно брать, потому что по-другому там делать нельзя.
Я очнулся от своих мыслей, только когда раздались аплодисменты. Кажется, я понял причину своей печали...
20 мая.
В Париже уже пару дней стоит плохая погода. Дождь идет не переставая, а на улице похолодало. Я никуда не выхожу из дома, и делать мне нечего, хотя без дела сидеть нельзя. Надо как можно быстрее решать финансовые вопросы. У меня нет никаких источников дохода: фамильное предприятие лежит в руинах, заграничных филиалов у нас никогда не было. Мы хотели открыть один в Бельгии, но началась Первая Мировая война, и Бельгии стало уже не до производства фарфора. Да, деньги есть и немалые, они лежат в надежном банке и дают хороший процент, но жизнь в Париже нельзя назвать дешевой... Раньше у меня были акции крупных французских предприятий, но они сгорели вместе с петербургским домом. Надо было хранить их в банке... Но об этом я грустить не буду: я ведь теперь человек без прошлого, а такие люди никогда не о чем не грустят.
21 мая.
Ночью мне приснился очень странный сон. Привиделось, будто я оказался в каком-то страшном мрачном туннеле. Некоторое время я шел по этому туннелю, потом обернулся, а сзади темно. Посмотрел вперед, а там свет, очень яркий свет. Я бросился к свету, и он не отдалялся от меня, наоборот - с каждым шагом я приближался к нему. Он стал таким ярким, что слепил глаза, но я все равно шел и шел, мне очень хотелось достичь этого света. И вот, наконец, до него остался один шаг, и я ринулся прямо в его сияние и... упал куда-то в темноту, а потом в ужасе проснулся.
Конечно, после этого я никак не мог заснуть и долго курил (чего со мной не случалось со дня приезда в Париж) у открытого окна. Что бы это все могло значить? Неужели тоска по России? Не может быть! Ностальгия - это ведь так банально!
22 мая.
В это невозможно поверить. Кажется, мои худшие опасения сбываются. Я боюсь в этом признаться даже самому себе, но... я действительно немного скучаю по тем временам, когда жил в России. Но только по временам дореволюционным, вернее - довоенным. Мне не хватает тех поездок за город по выходным. Не хватает веселых масленичных гуляний. Не хватает моего самого верного друга - Платона - дядьки, который был верным нашим семейным слугой, не покинувший нашу семью после разорения, и за это пожалованного в "воспитатели". Потом его сменил молодой гувернер-немец. Да, мне всего этого не хватает... но надо уметь сдерживаться. Нельзя вечно предаваться грусти. Да, я немного поскучал, но кто об этом узнает?
23 мая.
Я решил начать заниматься литературной деятельностью. Мне хотелось бы написать какой-нибудь исторический роман. В нем не будет скучных нравоучений и длинных философских рассуждений. И он непременно будет иметь счастливый конец. Это поможет отвлечься на некоторое время. Кроме того, если мне удастся издать этот роман здесь, в Париже, то, возможно, издатели предложат написать еще что-нибудь, и тогда я смогу зарабатывать себе на жизнь литературным трудом. Уверен, что мне удастся, в конце концов, это моя специальность.
Кстати, сегодня со мной произошел интересный случай. Я решил попробовать сыграть на рояле. Я так давно этого не делал, что боялся ничего не получиться. Но разучиться играть на музыкальном инструменте невозможно. Я опустил руки на клавиши, и пальцы сразу вспомнили, чему меня много лет учил специально приглашенный из консерватории учитель. Я заиграл, сначала робко и неуверенно, а потом все громче и быстрей. Это было так приятно. Я хотел сыграть что-нибудь из Алькана, но, когда дошел уже до середины пьесы, обнаружил, что играю... Чайковского... У меня дрожали руки, а пальцы стали просто ледяными.
Я с испугом бросил клавиши. Да что же такое творится?
Весь оставшийся день я ходил из угла в угол. То, что со мной происходит, не поддается никакому описанию. Я в смятении. Никогда не был пламенным патриотом и всегда с удовольствием уезжал за границу. Почему теперь меня потянуло в Россию? Что за глупости? Неужели я не справлюсь с этим странным и неожиданно нахлынувшим чувством любви к родине, которая отняла у меня все и, чуть было не лишила самой жизни? Конечно, я смогу.
24 мая.
Сегодня я не стал работать над книгой, а решил что-нибудь прочесть. Обшарил все полки в кабинете и остановил свой выбор на Тургеневе. Как я любил Тургенева, когда был гимназистом!
Открыв небольшой томик наугад, я погрузился в чтение. Тургенев всегда меня завораживал. Вот и сейчас я не мог оторваться, читал и читал несколько часов, пока не наткнулся на описание деревенского пейзажа. Я словно окаменел. Тургенев - мастер пейзажной зарисовки, и я видел перед собой эту деревеньку, словно она была нарисована искусным художником. Русская природа... Я взглянул на обложку ("Отцы и дети"), и, отшвырнув книжку, глубоко задумался. Да, да, я действительно скучаю по Родине. Не верил, что такое может случиться, однако это случилось. Может это минутное наваждение, навеянное чтением? Мне правда очень хочется еще раз увидеть знакомые с детства места, пройтись по родным улица, полюбоваться красивыми старинными домам.
И я подумал, может советская власть - это еще не все? Была одна власть, потом пришла другая. Но Родина остается Родиной. Россия- это место, где я вырос, и с ней у меня связаны самые счастливые воспоминания моей жизни - детские. И какое мне дело до власти?
25 мая.
Отказаться от своего прошлого оказалось не так легко, как я предполагал. Тоска по России становится все сильнее, ее не может заглушить даже яркое парижское солнце, весь день освещающее город. Мне не хочется ни с кем говорить, поэтому я отпустил прислугу. Я совершенно один... Один в своей большой квартире, один в чужом городе, чужой стране, один во всей жизни. Да, этот город для меня действительно ЧУЖОЙ, как и жизнь, которая здесь царит. Веселая, беззаботная парижская жизнь. Но я не хочу видеть ни эту жизнь, ни яркое солнце, поэтому я крепко задернул шторы и пишу, включив настольную лампу. Несмотря на то, что на улице тепло, я разжег в кабинете камин. Может быть, сейчас самое время рассказать историю моей жизни? Она находится здесь же, в моем дневнике, я записал ее в день моего приезда в Париж... надо только перелистать несколько страниц...
(Далее записи ведутся на русском языке).
Я родился в тысяча восемьсот семьдесят восьмом году в Петербурге. Год моего рождения оказался также годом завершения ужасной русско-турецкой войны. Это было добрым предзнаменование, не правда ли?
До отмены крепостного права моя семья была очень богатой. Мы владели многочисленными поместьями, приносящими прекрасный доход, и тысячами крепостных душ. Потом была реформа 1861 года. Но, пока крестьяне выкупали свои наделы, еще как-то удавалось держаться, а потом все пришло в упадок. Это были тяжелые времена.
Однако, незадолго до моего рождения, моему отцу удалось открыть небольшую фабрику по производству фарфоровых сервизов, на окраине Петербурга, на деньги, которые он выручил от продажи всех своих имений, которые еще не были отданы за долги. В то время это был решительный шаг, требовавший немалого мужества. Ведь начать свое производство дворянину, бывшему помещику, человеку, ничего не смыслившему в финансах, очень трудно. Однако через год фабрика уже начала приносить доход. Не очень большие деньги, конечно, но все-таки это было кое-что. Через два года прибыль увеличилась, через три удалось открыть еще одну фабрику, а через пять лет - привлечь инвесторов.
Материальное положение семьи начало понемногу выправляться. Безусловно, ущерб, нанесенный отменой крепостного права, был велик, но со временем нам удалось восстановить и даже приумножить семейный капитал.
Дела на фабрике шли неплохо. Так как профсоюзы у нас появились очень давно, забастовок и митингов почти не было, но после революции тысяча девятьсот пятого года все капиталы мы все-таки перевели за границу во французский банк.
Что выдающегося я могу рассказать о себе? Пожалуй, ничего. С шести лет я учился дома, потом поступил в гимназию, которую окончил с отличием. Поскольку я происходил из знатного рода, мне были открыты все дороги. Когда встал вопрос, что делать дальше, я недолго колебался и решил поступить в литературный университет. С детства обожал чтение.
Меня никто не отговаривал, но и никто и не принуждал. Никогда. Всю жизнь я делал только то, что хотел.
После окончания университета я стал работать у отца в управлении фабрикой, которая к тому времени превратилась в процветающее производство.
Работа на фабрике отнимала много сил, я очень уставал, и в тысяча девятисотом году меня отправили в поездку по Европе. Это было замечательно. Я вояжировал несколько лет, и это время было самым лучшим временем в моей жизни. Из Европы я отправился в Соединенные Штаты. Восхитительно было изучать чужую культуру и традиции и осматривать архитектурные достижения других народов. Кроме того, я совершенствовался в своем знании языков (в гимназии я выучил немецкий и французский, а также азы древнегреческого, а к концу путешествия уже довольно хорошо говорил по-английски и немного по-португальски).
В тысяча девятьсот седьмом я вернулся. Голова еще кружилась от новых впечатлений, а былой свободы очень не хватало, и работать на фабрике я больше не захотел. Вместо этого стал писать книгу, в основу которой легли впечатления от моей поездки. Но написать многостраничный роман у меня, конечно же, не хватило терпения, и вскоре работа была заброшена. Пришлось возвращаться на фабрику. Но это было не так уж и плохо. Я уверен, если бы не война и революция, наше производство стало бы таким же огромным, как и у Генри Форда.
К сожалению, этому не суждено было сбыться. Началась Первая Мировая война, часть рабочих ушла воевать. Доходы уменьшились. Но, как потом показало время, это была еще не самая большая беда.
Через два года после начала войны мне вновь захотелось заниматься литературной деятельностью, и я пустился в самую большую авантюру в своей жизни: уехал в ставку генерала Деникина, чтобы составить хроники военных действий. Однако ничего на свете не происходит просто так. Эта сумасшедшая авантюра в итоге спасла мне жизнь.
Когда случилась революция, я не был в Петербурге. Я как раз возвращался из ставки. Прибыв в Петербург, я нашел там хаос, неразбериху и ужас. Я не нашел только своего дома.
Все главное здание нашей фабрики было разрушено до основания, остальные здания не пострадали, но рабочие, опьяненные неожиданной свободой и властью, которую им пообещали, ушли. А наш дом был сожжен дотла.
Я не знаю всех подробностей, не знаю, что происходило в городе в ту ужасную осень, да и не хочу узнавать. Что от этого изменится?
В Петербурге все еще не утихали волнения, и я решил перебраться в Москву. Но там покоя я тоже не нашел. Из Петербурга беспорядки перекинулись на первопрестольную. Они будто преследовали меня.
Как я уже говорил, семейными капиталами я воспользоваться не мог, следовательно, приходилось зарабатывать. Я не нашел ничего лучше, чем устроиться работать в мелкую газетенку, которая не поддерживала ни красных, ни белых, а занимала нейтральную позицию. А я, не скрою, очень сопереживал белогвардейцам. С тех пор, как произошел переворот, я ненавидел коммунизм и коммунистов. После завершения Гражданской войны эта ненависть перекинулась на всю Россию. А что мне оставалось делать?
Мне не хотелось бы в подробностях вспоминать тот период моей жизни, когда я переехал в Москву: рассказ и без того получается очень мрачным. Но кое о чем упомянуть все же стоит.
Начало двадцатых годов. Гражданская война. Военный коммунизм. Жесточайший кризис. Тот, кто не жил в эти времена в России, вряд ли меня поймет. А мне тогда приходилось еще и работать, сочинять статьи в газету. Было очень холодно, а писать в неотапливаемой комнате (карточки на топливо выдавались, вот только топливо невозможно было достать) - все равно, что на морозе. Но хуже всего было даже не это, куда больше я страдал из-за отсутствия электричества. Его давали вечером, часа на два или на три (да и то не всегда), а зимой темнело рано, и работать приходилось только до наступления темноты. Естественно, ни свечей, ни керосиновых ламп достать было невозможно.
О качестве еды, я думаю, можно не говорить. Да что о качестве, ведь порой и самой еды не было. При нашей газетенке существовала крохотная столовая, где полагалось обедать работникам издания.. Но там зачастую ничего не давали, а если давали - то только жалкий суп, в котором плавали несколько кусочков капусты. Все это было отвратительно, но неудивительно. Если на свете есть ад, то я через него прошел. Но, думаю, агитаторы социализма знали, на что они шли.
В то время ввели карточную систему, разделили население на четыре категории, и я попал в третью категорию "служащие". Многие товары стали выдавать только по карточкам, а мой труд в газете почти перестал оплачиваться. Спрашивается, зачем я работал? Я и сам не смогу ответить на этот вопрос уверенно. Полагаю, работа помогала немного отвлечься от того, что меня окружало; кроме того, она придавала моей жизни смысл. Несмотря на то, что наша газета занимала нейтральную позицию по отношению к воцарившейся советской власти, я всегда писал статьи, очень красноречиво иллюстрирующие мое отношение к большевикам. Мне хотелось, чтобы хоть кто-то прочитал об этом и, может быть, понял бы, какой вред принесет нам социализм.
А потом был НЭП. Смешная аббревиатура, правда? Как и все, что творит советская власть. Очевидно, они сами не знают, чего хотят и постоянно кидаются из крайности в крайность. Забавно? Да, но это смех сквозь слезы.
Между тем я ужасался, а все эти наивные кухарки, которым обещали, что все они будут управлять государством и крестьяне, которым посулили землю, радовались. Впервые с семнадцатого года, они смогли пожить по-людски. Весь ужас заключался в том, что они не знали, как должны жить люди.
Я же не смог вкусить прелести новой экономической политики. Во-первых, у меня совсем не было денег (еще один парадокс несуразного советского общества: все бросают лозунги о том, что деньги будут не нужны, и у нас будет фантастическая жизнь в коммунизме, но мне как-то фантастически не хватало этих самых денег), а во-вторых, мне удалось уехать, вырваться еще до того, как НЭП набрал силу. О том, как мне удалось скрыться со своей исторической родины, тоже можно написать целую книгу. Под предлогом создания очередной статьи я добился разрешения выехать в Варшаву. Все мои вещи уместились в одном жалком чемодане, поэтому ни у кого не возникло подозрений, что я уезжаю надолго.
Удивительно, как только поезд пересек границу страны советов, я почувствовал себя совершенно по-другому. Словно на небе рассеялись грозовые тучи. Плечи сами собой расправились, а на душе стало гораздо спокойней.
В Варшаве я провел несколько недель. Я запросил отчет о своих капиталах, хранящихся в парижском банке и, как только получил к ним доступ, сразу же уехал в Париж.
Грустная получилась история, правда? Но о чем теперь жалеть. Прошлого не вернешь и ничего изменить нельзя...
Закончив читать, я закрыл тетрадь. Этот дневник я стал вести еще в Варшаве, как раз после того как уехал из России... Я им очень дорожил, но теперь все, что было написано здесь, мне кажется каким-то фальшивым, неискренним... Это писал не я, а кто-то другой.
Улыбнувшись, я взял тетрадь со стола и ни минуты не колеблясь, бросил ее в ярко пылающий камин... Да, я совершал ошибки, но теперь поступаю правильно. Сегодня мне пришло одно письмо с утренней почтой. Один крупный парижский магнат, интересовавшийся нашим предприятием еще до войны, откуда-то, что я приехал во Францию, и предлагает вложить деньги в его новую компанию. Он открывает завод в Брюсселе и предлагает мне отправиться туда и возглавить его. Он просит ответить как можно скорее, но я не буду. Мне это не нужно.
Уже вечер, Париж окутала тьма. Пора спать. Я закончил все дела, а завтра буду уже на пути в Россию...