Получать письма - давно забытое удовольствие. Обычно почту, предназначающуюся чистильщикам, забирают ещё на базе, но сейчас, пока мы в отпуске, кто-то из коллег не поленился донести письмо до нашего почтового ящика. Сначала я с удивлением воззрилась на обратный адрес, размышляя, кто мог писать мне из Столицы, но потом разглядела фамилию профессора Гаэнара, которому несколько недель назад отсылала собранные материалы. Конверт оказался неожиданно толстым - трактат там, что ли? Я поднялась обратно в квартиру, аккуратно вскрыла письмо и развернула свёрнутые вчетверо желтоватые листки.
"Здравствуйте, Рин! - писал профессор, - Я колебался между обращениями "дорогая" и "уважаемая", но первое показалось мне слишком фамильярным, а второе - слишком официальным. Прежде всего я хотел бы поблагодарить вас за собранные данные. Далеко не все мои студенты были столь аккуратны и внимательны - а ведь им не приходилось совмещать исследования со сложной и опасной работой.
На этом можно было бы откланяться и не надоедать вам больше, но мне очень хочется поделиться с вами одной теорией. В молодости я слишком уж упирал на естественные науки, считая литературу и искусство уделом богемы, и теперь горько в этом раскаиваюсь, потому как фольклор представляет собой интереснейшую тему для исследований. Возможно, меня к этому подтолкнула череда катаклизмов, которую сейчас принято считать началом эпохи Ржавчины. Ведь когда ещё вспоминать легенды, если не во времена, когда классическая наука оказывается бессильна?
Простите старику столь долгое вступление, но мне кажется, что только вы с вашей специфической профессией и научным складом ума способны меня понять..."
Я нахмурилась. Для профессора с его отточенностью формулировок и привычкой сразу переходить к делу вступление и правда было длинновато.
Как будто он чего-то стыдился.
"Многие века мы называли обитателей Иного мира демонами, но так было далеко не всегда. Когда-то, задолго до того, как наша страна стала единым государством, её населяло множество племён, поклонявшихся в основном Эгерру и Алайне, богу-защитнику и богине-матери. В одной из старых летописей встречается: "Наши боги - из Иного народа". Но помимо них было много и других богов, привязанных к конкретным регионам, к которым обращались даже не с молитвами, а с заговорами: чтоб уродилось зерно, чтоб приворожить любимого, чтоб была удачной дальняя дорога. В легендах и сказках они предстают добрыми, злыми, насмешливыми, помогающими герою или, наоборот, пытающимися ему навредить - почти как люди. Их мир отделён от нашего мостом из человеческих костей - и потому каждый мост считается отражением того, костяного. Увы, легенды об Ином народе зачастую разрознены, а в поэме "Песни тёмных холмов" Кирэйна Лейси слишком много авторских добавлений..."
Ага, помню, читала. Там повествование ведётся от лица менестреля, приглашённого Иным народом в их мир, чтобы петь на пирах. От себя Лейси действительно добавил очень много: и имена лордов Иного мира, и самих лордов, которых, собственно, ни в одной легенде не было, и всяческие диковинные легенды вроде Сада Золотых Роз. Ну и творил он где-то век назад, в курортно-богемном Тейсенре, где на наркотиках сидел каждый третий, не считая каждого второго.
Хотя стихи у него и правда... завораживающие.
"Как все мы знаем, семьсот лет назад, когда разрозненные территории нашей страны находились под владычеством Империи Тарн, захватчики попытались навязать десяткам народностей свою веру в Единого Творца. Все прежние боги, включая Эгерра и Алайну, были объявлены демонами, мешавшими Творцу создавать наш мир. Однако годы шли, Империя дряхлела, её колонии стремились к самостоятельности. Когда Эльгрен-Собиратель покончил с захватчиками, он постарался изжить и их религию. Ему была необходима новая вера, которая связала бы области будущего королевства..."
Как правителя я этого Эльгрена очень хорошо понимаю. Ему досталось, считай, готовое королевство. Большая часть правящих родов отдельных регионов давным-давно пресеклась (по сути, была вырезана войсками Империи ещё в ту пору, когда местное население пыталось противиться воле захватчиков), экономические связи за несколько веков чужеземного владычества изменились. Да ещё он сам - лидер восстания, поднявшийся из низов, младший сын какого-то не шибко знатного лорда, отправленный по законам Империи служить в заштатный гарнизон, где и получил необходимый военный опыт. Народ таких любит, но в данном случае надежды тех, с кем дрался в одном строю, Эльгрен оправдал. Потомки - да, подкачали. Минусы монархии...
"Эльгрен не запретил поклоняться Единому Творцу, но обложил налогом желающих совершать религиозные обряды в его славу. Государственной же религией стала вера в Эгерра и Алайну - их признавали почти во всех регионах. Более мелкие боги так и остались демонами, это прозвище закрепилось за ними и осталось в веках. Изгнанные из священных книг, они нашли пристанище в сказках и легендах, где занимались тем же, чем и в доимперской мифологии: сражались, насмешничали, благословляли, помогали, соблазняли, влюблялись в смертных".
Раньше всех мальчиков при рождении посвящали Эгерру, а девочек - Алайне. У нас даже в классе были две или три девчонки, над которыми в детстве обряд провели. Они ещё медальоны показывали, круглые, с розой. Мальчикам были положены подвески в виде стилизованных мечей.
"К сожалению, имён представителей Иного народа легенды почти не сохранили. Даже та информация, что нам доступна, погребена под грудой авторских сказок, позднейших переделок и подражаний. Наиболее часто в фольклоре встречаются Фэйлиан, Разящий Меч, живое воплощение оружия, которым владели величайшие герои древности, Мирилла, Хозяйка Дождя, Гэллен, Хранящий в пути, повелитель дорог и легенд, и, конечно, Заэль, Кровавая Заэль, воплощение тёмной стороны любви, вожделения, ревности, любви запретной. Последняя - частая героиня деревенских страшилок про вышедшие боком привороты и восставших из мёртвых женихов. Возможно, память человеческая сохранила именно этих богов-демонов, потому что к ним чаще всего обращались. К Фэйлиану - за воинской удачей, к Мирилле - за дождём, или, наоборот, за ясным днём, чтобы сохранить урожай, к Заэль - чтобы заполучить понравившуюся девушку или парня, к Гэллену - чтобы дорога вышла легче и короче. Однако чаще сказки немногословны: "Шла девушка по лесу и встретила юношу из Иного мира...".
Разумеется, информации для анализа не так много, но на основании этих имён можно сделать вывод: каждый из Иного народа воплощал собой какое-то явление или понятие, не всегда материальное. Если подключить фантазию, можно предположить, что они отвечали за наличие чувств, понятий и явлений в нашем мире. И сами существовали, пока жила воинская доблесть, проливался на землю дождь, пока люди влюблялись. Как чаши весов: уберёшь одну, и вторая не останется в равновесии.
Вы можете подумать, что я сошёл с ума, но я учёный. Там, где бессильны прежние гипотезы, время создавать новые. Все мои знания не в состоянии объяснить произошедшие с нашим миром перемены, а также гротескных существ и явления, с которыми вам приходится сталкиваться. И тут я подумал: а вдруг невидимые нити, поддерживающие наш мир, всё же порвались или ослабли? Вы можете мне возразить, что ни страсть, ни воинская честь не покинули нас. Но могли уйти их воплощения, аватары. Сами ли они приняли такое решение, или просто их мир отделился от нашего? Возможно, они даже погибли. Мост из костей разрушен, опустели описанные Лейси дворцы, некому стало следить за гончими Охотника..."
То есть наши волки - сбежавшие из демонического зверница домашние собачки?
Какая прелесть. А ведь похоже. Я не раз говорила, что с точки зрения биологии существование некоторых тварей попросту невозможно. Чтобы создать принципиально новый вид или до неузнаваемости изменить существующий, природе необходимо не одно тысячелетие эволюции. Если эти создания не имеют к нашему миру никакого отношения... Что ж, это многое объясняет, даже если звучит бредово.
"Разумеется, мир должен придти в равновесие, но для этого ему нужна кровь Иного народа. Может, достаточно просто восстановить костяной мост, но что, если волшебная страна отрезана от нас навсегда? И тут стоит вспомнить легенды об ахан, полукровках. Мужчины и женщины Иного народа охотно вступали в связь с людьми, щедро оставляя в мире свою волшебную кровь. Истории некоторых великих героев начинаются с того, что их подкидывали к дому отцов с наказом беречь дитя, появившиеся после бурного романа человеческого парня с таинственной незнакомкой".
Против воли я улыбнулась. Если молодая крестьянка, внезапно обнаружившая, что беременна, представляется довольно легко - спасибо прочитанным в детстве историческим романам - то парень, как-то поутру обнаруживший корзинку с младенцем и обязательной запиской (интересно, а если молодой папаша читать не умеет?) наверняка являл собой достаточно забавное зрелище. Хотя зря я ёрничаю, помнится, один юный лорд ухитрился на женщине Иного народа жениться. Потом она покинула его и вернулась в свой мир - бывшим богам было тяжело жить среди людей. И молодому дворянину осталось только тосковать по ушедшей возлюбленной и воспитывать троих детей. Жена вернулась незадолго до его смерти и увела лорда с собой в Иной мир - связь с людьми далеко не всегда была для нестареющих прекрасных существ лёгкой интрижкой.
Странно, но собственных детей Иной народ не забирал на воспитание почти никогда.
"И есть в этих легендах одна оговорка: ахан может заменить своего прародителя. Так, сын Фэйлиана вышел на битву в его доспехах - и битва была выиграна.
Так, может, потомки Иного народа живут среди нас, чтобы в решающий момент занять места прародителей и уравновесить мир? Живут - и сами пока не знают о своём предназначении... ".
Нет, профессор. Костяной мост не восстановить. Он рухнул за нашими спинами, навсегда отрезая изуродованную волшебную страну от нашего мира - и, честно говоря, я только рада этому. Это место слишком искажено, и живым ему уже не стать. А в нас куда больше человеческого, чем кажется вам. Люди мы... Сколько можно доказывать, что мы люди? Но взгляд против воли скользнул по последним строчкам письма.
"И, как знать, может, согласие ахан миру вовсе не требуется. Ведь никто не спрашивает, согласны ли виды эволюционировать".
- Профессор, вы точно сошли с ума, - пробормотала я. Хотелось скомкать это письмо, выбросить, пока его не увидел Дэй. Или просто - посмеяться вдвоём, написать вежливый и ни к чему не обязывающий ответ, после чего забыть исписанные чётким профессорским почерком листы в одной из книг.
Но я была чистильщиком, а мы не разбрасываемся историями. Мы перебираем их как чётки или кусочки мозаики, пока они не займут предназначенное только им место в мире. Значит, и эта до поры до времени ляжет в карман - как последняя граната, которую берегут на двоих, для себя и последнего врага. И, как последнюю гранату, её не хочется пускать в ход.
- Что это? - вошедший в комнату Дэй подобрал отброшенное на другой конец кровати письмо, - Плохие новости?
- Скорее, странные. Даже для нас.
Дэй.
Я люблю легенды. Они липнут ко мне, сколько себя помню, застревают в голове, вспоминаются к месту и не к месту. Предания Тёмных веков, собранные в истрёпанную, на плохой бумаге напечатанную книгу, случайно попавшую мне в руки. Дорожные байки, которые рассказывали дальнобойщики и мотоциклисты. Со сказками в моём детстве была напряжёнка. Когда я ушёл из дома, моё увлечение превратилось в подобие религии. Я искоса поглядывал на тормозящие рядом машины - так можно увидеть желающего скрыть облик. Если приходилось ночевать в незнакомом месте, где были зеркала, старался забрызгать их мыльным раствором или исчертить завалявшимся в рюкзаке фломастером, чтобы с той стороны не явилось что-нибудь неприятное. Я знал, как найти призрачный поезд, увозящий в прошлое минуты и часы, и как избавиться от собственной тени. Представления не имею, зачем - может, так поступали колдуны, чтобы тень не подглядывала за их ритуалами - некоторые заклинания требовали полного одиночества и тайны. Знал, но сам почти никогда не связывался с магией. Как-то причины не было.
И сейчас меня прочили в герои одной из легенд. Восстанавливать равновесие мира, ага. Вытаскивать из-под корней дерева древний меч, облачаться в латы и идти на битву с чудовищем.
Почему-то мечты имеют свойство сбываться с опозданием лет на десять.
Хуже всего, что Рин была встревожена. Самый мерзкий вид тревоги - когда человек вроде бы посмеивается над своим беспокойством, но оно лежит под грузом ежедневных забот как камень на дне ручья, не давая забыть о себе.
Я сел рядом с ней на кровать, обнял девушку за плечи здоровой рукой, пальцами загипсованной подцепил листки письма.
- Поправь, если я ошибаюсь, но, получается, он предлагает нам занять места этих древних духов?
- Похоже на то. Мне бы не хотелось обживать все эти покинутые дворцы, водить по лесу заплутавших путников или превращать красивых девушек в розы.
У Рин чеканный профиль сказочной королевы и две толстые косы, спускающиеся на плечи - на мою старую вылинявшую футболку. Когда она склоняет голову, в ушах тихонько позвякивают висячие серьги - те, самые, что когда-то подарил я, с красными камешками и подвесками в виде птичьих перьев. Водить по лесу заплутавших путников ей точно не подходит. А вот собирать ожерелья из капель дождя и прятать забытые детские сны между страницами старых книг, чтобы повзрослевший человек однажды мог разыскать их - вполне.
- Ну... Псовая охота на всяких мифологических тварей - тоже не предел моих мечтаний. Я вообще убивать не люблю.
Перед глазами почему-то возникает видение пробитой ножом коричневой куртки и жёлтый отблеск фонаря на мокром асфальте. Нож, кстати, я до сих пор таскаю с собой. Обычный нож с закосом под 'настоящий армейский', такими были завалены почти все военторги. Деревянная шершавая рукоять, прямое лезвие чуть длиннее ладони и не самая лучшая сталь. Штамповка. Сначала был дурацкий страх оставить полицейским орудие убийства - в сериалах это был верный способ проколоться, потом не расставаться с оружием вошло в привычку. Если тебя попытались отправить на свидание к предкам один раз, что мешает другому придурку повторить попытку? С тех пор мне приходилось несколько раз стрелять в людей, но почему-то именно тот случай вспоминается чаще коротких злых перестрелок.
Рин не знает до сих пор. Она приняла бы меня любым, просто теперь мне не нужны слова. Достаточно обнять её, и мир приходит в норму. Я отгоняю непрошеных призраков и заканчиваю фразу:
- Ещё меньше мне нравится идея закалывать волосы резными шпильками из костей убитых врагов и брать на ложе всех понравившихся женщин... Тебя не смущает, что мы обсуждаем теорию, основанную исключительно на фольклоре?
- У нас работа такая - верить в то, что для других не существует.
А ведь она права на все сто.
- А если бы не надо было обживать дворцы и морочить путников? Ты бы согласилась на такую жизнь?
Пытаюсь представить себе бессмертие. Задачка покруче, чем нарисовать бесконечность - давным-давно, во время какого-то психологического теста в школе. Хотя, если все эти Фэйлианы, Гэллены и Заэли всё же погибли, не такое уж оно стопроцентное, это бессмертие.
Почему-то от этой мысли стало легче.
- Не знаю. Мы ведь оба видели костяной мост, Дэй. Оба. Если волшебная страна - правда, то правдой может оказаться и всё остальное. Вопрос только в том, верить или не верить.
Серьёзный вопрос, между прочим. Наша вера может многое.
- А, так это не аргумент. Стэн, может, тоже увидел бы, окажись он с нами.
- Стэн старше нас. И внешне совсем не похож. Знаешь, полковник недавно сказал, что мы будто принадлежим к одному народу.
- И как ты думаешь, сколько в мире ещё таких как мы?
- Не знаю. Не может быть, чтобы все они были чистильщиками. У судьбы слишком много окольных путей.
- Не все, конечно. Должны же были откуда-то браться деревенские ведуны, ведьмы, шаманы. По сути, они делали нашу работу - изгоняли всякую пакость, пришедшую из-за грани, и закрывали за ней дверь.
Интересно, сколько ещё нам так ворожить? Если б можно было собрать всех чистильщиков да и запечатать одним махом все прорехи в мироздании, из которых лезет непонятное, необъяснимое, не имеющее названия, было бы здорово. Я представил себе, как толпа народу в потёртом камуфляже собирается на лесной поляне, окружённой вековыми деревьями, становится в круг, кто-то благообразный и бородатый выходит в центр, воздевая к нему тяжеленный резной посох... Или проще какую-нибудь старую винтовку со склада утащить? Так вот, ещё нужны заклинания на каком-нибудь певучем древнем языке, пучки душистых трав, чтобы кидать их в костёр.
Не моё совершенно. Моя магия таилась на перекрёстках пустынных трасс и в пыльных углах опустевших домов. Мои призраки обычно рассекали на шикарных машинах - или на убитых в хлам грузовиках - губили автостопщиков, пророчили смерть встречным водителям, и их саваны пахли не погребальными цветами, а бензином и дорожной пылью.
Нет. Даже если от нас зависит чуть больше, чем мы привыкли думать, одними замшелыми заклинаниями делу не поможешь. Пора изобретать что-нибудь новенькое.
Ещё бы знать - что.
Рин.
Не знаю, откуда взялся обычай украшать ворота кладбища еловыми ветками. Этому должно быть какое-то объяснение, древние наверняка припасли для такого случая примету-другую, но, сколько себя помню, никто так и не смог объяснить, почему нужны именно еловые ветки, а не, скажем, берёзовые. Не украшение места захоронения и не попытка почтить память усопшего. Скорее уж похоже на защиту живых от ушедших за грань. Может, всё дело в том, что еловые ветки колючие? Надо до библиотеки дойти, что ли.
За оградой кладбище больше похоже на неухоженный парк. Несколько заасфальтированных в незапамятные времена дорожек убегают вглубь территории, но между могил змеятся десятки тропинок. За кустами худо-бедно успевают следить, но к некоторым старым могилам не подобраться. Дэй не выдерживает, достаёт нож, чтобы срубить несколько самых длинных веток, почти скрывших ближайший к нам невысокий памятник. Я присоединяюсь к нему: от загипсованной левой руки мало толку. Нашим взорам предстаёт изъеденный дождями серый камень и чёрно-белая фотография женщины лет пятидесяти. "Киинара..." - а вот фамилия стёрлась, ясно только, что она оканчивалась на "тен". Мы часто забываем о мёртвых. Это они о нас помнят.
- Можно поискать в архиве, - говорю я, оттаскивая в сторону срезанные ветки, - У них должны сохраниться старые планы кладбища, там эта могила, скорее всего, отмечена.
- Да всё приводить в порядок надо, - Дэй отирает ладонь о джинсы и прячет нож, - А то некоторые памятники скоро не опознаем. Сама знаешь, как это было: там жену похоронили рядом с мужем, умершим десять лет назад, но не успели поставить нормальный могильный камень, здесь местечко по большому блату вышибли полуофициально. Документация - это большая ложь, Рин. Очень большая.
Я вдруг задумываюсь о том, что сам Дэй вполне мог быть официально признан умершим. Не знаю, после скольких лет пропавших подростков раньше переставали искать и сдавали дело в архив, да и архивы те наверняка стали пылью с началом Ржавчины. Но от самой мысли, что кто-то посмотрел на фотографию черноволосого мальчишки, поставил отметку красным карандашом и спрятал папку в коробку с десятком других коротких судеб, становится жутко. Одна галочка против твоей фамилии - и тебя уже нет в живых, хотя ты дышишь и ходишь по земле.
- Но тебе удалось её перехитрить, да?
- Ничего хитрого в этом не вижу, - Дэй улыбается, ломая зловещую иллюзию, - Всё как в сказках: смени имя - и станешь другим человеком, а погоня пойдёт по ложному следу. Это не смерть, Рин. Прежнее имя, документы, прошлое... Это шелуха. Змея сбрасывает кожу, но при этом остаётся змеёй. И у меня нет никакого желания изживать в себе пацана, читающего приключенческий роман на замусоренном пляже. У меня его мечты, его привычки, его шрамы. Хотя нет, шрамов теперь побольше. Идём дальше? Нас ждут.
Это не метафора. Действительно, ждут.
Сколько лет этой липе? Возможно, её посадили ещё при основании кладбища. Сейчас она почти сбросила листву, и тонкие ветви, как прорисованные на бледном осеннем небе, качает ветер. Нам сюда.
У корней липы - девять могил, девять одинаковых памятников, как в воинских мемориалах. Нижние ветки осторожно прикасаются к серому камню - так мать гладит по голове задремавшего ребёнка, боясь разбудить.
- Привет, ребята, - тихонько шепчу я.
У чистильщиков не бывает настоящих могил - если мы погибаем, наши тела сжигают, а прах развеивают над отвоёванными у небытия территориями. Раньше это было мерой предосторожности, все почему-то боялись, что из "проклятых мест" можно притащить какую-нибудь заразу, а сейчас, по-моему, переросло в ритуал. Не дай боги, однажды людская молва превратит в духов-хранителей посёлков, городов, лесов.
Так что все захоронения здесь - кенотафы. Но они всё равно нужны людям. Наверное, даже не столько живущим сейчас - они помнят и так - сколько тем, кто придёт после нас.
- Привет, Лайса, - Дэй склоняется над могильной плитой, отбрасывая с неё сухие листья.
Лайса Найе. Старинное имя - так могли бы звать героиню сентиментального романа - и чуть ли не самая распространённая в северных регионах фамилия. Вместе звучит так, что хочется произнести в одно слово. Лайсанайе. Лайса-Лягушонок.
Она была похожа на оживший карандашный набросок, сделанный стремительной рукой: хрупкая, почти мальчишеская фигурка, серые большие глаза, пепельные волосы, заплетённые в тоненькие косички. Про себя я называла Лайсу Нарисованной Девочкой. Не помню, кто и за что прозвал её Лягушонком. Наверное, из-за невысокого роста и "лесного" камуфляжа, который всем нам выдавали. Было у неё ещё одно прозвище, которое Лайса не слишком любила - чудо в берцах. К началу Ржавчины ей уже исполнилось девятнадцать, но из-за своей хрупкости она казалась младше. Да и вообще принадлежала к породе вечных детей. Наверное, поэтому мне хотелось её опекать.
Самая страшная смерть на моей памяти. Из очередного рейда - это была вылазка на гидроэлектростанцию - Лайсу принесли на плащ-палатке бойцы. Бледная, осунувшаяся, она поминутно захлёбывалась кашлем и сплёвывала окрашенную чёрной дрянью тягучую слюну.
- Там камень был, чёрный, мне по пояс, Рин, представляешь? Из-за него всё в каком-то дерьме вроде чёрного инея. Я хотела его с места своротить, а он таять под руками начал. Я тогда нажала покрепче - и он совсем растаял, ничего не осталось. Там теперь чистое место, совсем чистое. Я, когда поправлюсь, тебе покажу. Злой камень, но я сильнее, а?
Место и правда оказалось чистым, и с большими предосторожностями электростанцию удалось запустить. Вот только Лайса так и не показала мне, где нашла "злой камень". Она умерла через несколько дней после рейда, так и не выкарабкавшись из зыбкого беспамятства. Негромкий вскрик - скорее удивления, чем боли - и вытянувшееся на лежанке из веток худое тело.
Разросшийся рабочий посёлок возле электростанции всё чаще называют Лайсой, но мне при этом всё равно вспоминаются коротенькие пепельные косички и замызганные фенечки на тонких запястьях.
Спи, Лайса. Спи, девочка.
Я достаю из кармана поминальный колокольчик - автоматную гильзу с металлическим шариком внутри. Горлышко сплющено так, чтобы шарик не выпал, но не до конца, чтобы не заглушать звук. В специально пробитые дырочки пропущена леска, на свободном её конце - скользящая петля - не перетягивать же живую ветку узлами. Лайсе бы понравилось. Петля затягивается, колокольчик глухо брякает, касаясь памятника. На ветках повыше качаются ещё несколько, только гильзы уже потеряли блеск.
Этого не было до нас, это только наше. Обычай чистильщиков. Обычаи вообще странная штука, человечество обрастает ими быстрее, чем днище корабля ракушками, но чистильщики, кажется, могут дать фору всем остальным.
Кир Саранер. Совсем другая смерть. Он возвращался из рейда с группой - несколькими чистильщиками и небольшим отрядом. Объект попался сложный, парни были выжаты досуха, но довольны - как и положено людям, без потерь закончившим опасное и нужное дело. По дороге их обстреляли - это случилось ещё в то время, когда на задании ты рисковал получить пулю в ответ. Не все сразу поняли, что собой представляют "проклятые места", среди мародёров находились придурки, уверенные, что чистильщики приносят из своих вылазок какие-то несметные сокровища, не принадлежащие этому миру. А дальше срабатывала типичная бандитская логика: не хочешь рисковать своей шкурой, чтобы получить желаемое, отбери у другого.
Кир, молодой рабочий со сталелитейного завода, дрался наравне со всеми - ему даже мысль не пришла поберечь свою голову для работы чистильщика. Да и предложи кто поберечься, наверняка не досчитался бы зубов: уж больно вспыльчив был здоровяк Кир. Погиб в перестрелке, как рядовой боец.
Ещё одна история, ещё один колокольчик.
Самый старший из знакомых мне чистильщиков - Митт Торси. Ему подкатывало к шестидесяти, и он всегда работал один. Некоторые замашки заставляли заподозрить в нём диверсанта на пенсии, но о себе он рассказывал крайне мало и неохотно. Но именно он научил Дэя стрелять с двух рук. А на вид неприметный пожилой мужчина в толстых очках. Всем автоматам предпочитал старенькую винтовку. Мог развести костёр в сырую погоду, мог спрятаться так, что его нельзя было разглядеть с двух шагов.
Он не вернулся в лагерь к назначенному сроку, на его поиски отправили группу - и та обнаружила Митта под кустом недалеко от района зачистки. Мёртвого, но со спокойной улыбкой на лице. Сердечный приступ, как со знанием дела определил кто-то из медиков. Мы до сих пор не знаем, было ли это подлым прощальным подарком "проклятого места", или организм немолодого уже человека просто не выдержал таких нагрузок.
После этого случая чистильщикам строжайше запретили работать в одиночку.
Дальше идут незнакомые имена. Часто люди с отдалённых баз хотят, чтобы и у их товарищей было место, куда можно принести цветы и свечи. Подозреваю, однажды здесь построят большой мемориал. Но лучше бы ему быть поменьше.
Айлесин Хаор. Судя по выбитым на памятнике датам, двадцать пять лет. Каким он был? Воображение почему-то рисует светловолосого юношу, похожего на менестреля из легенд. Мягкие кудри до плеч, перехваченные хайратником, и прозрачно-синий, как весеннее небо, взгляд.
Это тебе, брат - неузнанный, незнакомый, но всё равно - брат. По дару и оружию.
- Ты всё думаешь о том письме? - Дэй обнимает меня здоровой рукой, - Брось. Так ли это важно?
Думаю. Не могу не думать. Смотрю на могильные камни и гадаю, почему нам посчастливилось выжить, а им - нет. Везение или некая судьба, сохранившая нас для чего-то важного? И есть ли та судьба - или всё это просто бред уставшего сознания, который разлетится осколками, стоит только взяться за настоящее дело? Во сне всё тоже кажется правильным, логичным и взаимосвязанным - пока грёзы не сожжёт дневной свет.
- Я думаю о том, сможем ли мы остаться собой. Нигде не говорится, какими мы нужны миру.
Тонкие пальцы на моём плече сжимаются крепче. Ему тоже страшно. Что останется от нашей любви, от этой скорби над пустыми могилами, от пыли пройденных дорог, от электрического импульса первого прикосновения, от сказок в полутьме комнаты? Что вообще происходит с душой и сознанием человека, когда он становится воплощением некой силы?
- Остаётся надеяться, что миру мы нужны людьми. Боги уже выронили его из рук.
Интерлюдия.
Ему не открывали долго. Наконец вдавливание кнопки звонка возымело действие, за дверью послышались шаги. Стэн облегчённо вздохнул - он уже собирался уходить.
На пороге стоял Дэй. Домашняя одежда, распущенные волосы.
- О, здорово.
- Привет, я тут над картами страдаю. Свежий взгляд нужен. Поможешь?
Проходя мимо комнаты, Дэй плотнее прикрыл дверь и кивнул в сторону кухни.
- Так вот, - на стол легла потёртая на сгибах карта, испещренная разноцветными значками, - Я всё думаю, стоит ли этот посёлок зачищать. Уж больно расположение у него удобное. Но возни будет...
- А что там помимо обычного набора?
- Там местность вообще слабо старым картам соответствует. То есть - всё, что угодно.
- А, ясно, - Дэй невольно поморщился, - Но за посёлок я бы взялся, он большой, столько народу жильё бы получило.
- Лично я бы начал зачистку с северного района, где гаражи. Сложно, зато потом можно не ждать сюрпризов.
- В принципе, можем попробовать.
- Ну, это решать не мне, а полковнику.
- Ой.
Вошедшая в кухню Рин отшатнулась. И немудрено. Пальцы девушки стягивали на груди углы старенького пледа. Стэн вдруг чётко увидел предысторию момента.
Она и Дэй были в комнате. Может, любили друг друга, может, просто отсыпались. Он вышел, она пошла узнать, в чём дело. И... вот. А теперь у Стэна такое чувство, что он увидел что-то, не предназначенное для его глаз. И дело не в её красивых плечах и гладкой коже - хотя взгляд, чего греха таить, невольно скользнул по тонкой девичьей фигуре, обрисованной складками ткани. Потом, конечно, отвернулся из вежливости. Боевой товарищ как-никак.
Эти двое ухитрялись творить свой мир - взглядом, словом, движением. И он, Стэн, застал акт творения. Попавшие на базу новички искренне удивлялись, встретив их в городе. Оставляя в оружейке автоматы и вешая форму в шкаф, они словно сбрасывали с себя груз взрослой жизни. Переодевались в потёртые джинсы и куртки, небрежно стягивали волосы резинками, а то и вовсе оставляли распущенными. Стэн в такие моменты старательно гнал от себя воспоминания о гравюрах, изображавших сказочных существ. Слишком уж похоже.
Рин вернулась в джинсах и свитере, и Стэн ощутил смутную тоску по тем временам, когда девушки могли носить яркие платья и туфли на каблуках. Впрочем, эта и тогда не носила бы.
- Дэй, ты бы хоть предупредил, - Рин смущённо улыбнулась, - Стэн, тебе чаю налить?
По кухне поплыл аромат мяты и ещё каких-то трав.
Стэн глотал горячую, горьковато пахнущую жидкость из старой кружки, вертел так и эдак карту и всё смотрел на этих двоих. Сравнивал диковатый разрез глаз, скульптурную завершённость рук, с которых, видимо, уже никогда не сойдут оружейные мозоли.
И тихо проклинал судьбу, забросившую таких странных, ни на кого не похожих существ в самый эпицентр гибели мира. Хотя куда деваться с горящего корабля в открытом море?
Но ведь не только поэтому берутся они за самые опасные задания, что выхода нет. Бывают ситуации, когда никто не имеет право приказывать - только честно спросить, готов ли кто рискнуть.