Аннотация: Андраш Каллош, один из тех, кому посчастливилось пережить 90-е, каждый вечер борется с приступами страха. Его преследует память о таинственном, леденящем кровь убийстве, случившемся много лет назад...
ТОЛЬКО В БУДАПЕШТЕ...
1
Андраш Каллош установил для себя правило: никогда не выходить из дому после наступления темноты. В отличие от добропорядочных жителей Будапешта, которых также отпугивали ночные прогулки, он, однако, никогда не отличался ни благонравием, ни уважением к закону. Тем не менее, многочисленные знакомые и немногие друзья единодушно отмечали за ним укоренившуюся ещё в далёкой юности привычку возвращаться домой засветло. Как они ни пытались - однажды даже было заключено пари на ящик бутылочного пива, - им ни разу не удалось выманить Андраша на улицу поздним вечером или, тем более, ночью. Андраш весьма резко, даже грубо, пресекал все попытки развязать ему язык, чем давал пищу для самых невероятных слухов. Достоверно известно было одно: бояться темноты он стал с тех самых пор, когда начал заикаться. Старожилы Кишпешта неохотно говорили на эту тему с молодёжью, но угрюмое молчание, наступавшее всякий раз, когда в их присутствии затрагивали данную тему, подтверждало самую суть догадок: в тот далёкий день произошло нечто ужасное, кардинально переменившее отношение Андраша к миру.
Андраш, давший себе клятву никогда и ни за что не говорить ни с кем о драматических событиях, столь решительно на него повлиявших, тем не менее, помнил о них слишком хорошо. Каждый вечер он, глядя во двор из окна четвёртого этажа панельной многоэтажки, предавался воспоминаниям. Впадая в подавленное состояние, он глушил животный, накатывавший волнами, страх при помощи крепкого спиртного. Разумеется, подобный, отрешённый способ проводить свободное время, не прибавлял ему симпатий среди родственников и знакомых. Жена, устав жаловаться на тяжёлый нрав и привычку супруга к алкоголю, ушла с ребёнком три года назад; Андраш же, предпочитавший вести замкнутый образ жизни, не общался практически ни с кем, кроме нескольких соседей, с которыми иногда играл в футбол в школьном дворе, и матери, почти постоянно пьяной.
Друзья Андраша, такие же пьянчуги, кое-что знали о его загадочной привычке. Тем не менее, они, несмотря на то, что любили посплетничать в присутствии молодёжи, никогда не давали на возникавший в таких случаях естественный вопрос прямого ответа. Тайна, скрытая за этим мрачным молчанием, как за театральным занавесом, принадлежала к тем историям, которые, очевидно, гораздо более лицеприятны, если их не рассказывать. В таких случаях обсуждение некоторых деталей, дополненное многозначительными намёками и ещё более многозначительным молчанием, неизменно скрашивает унылую жизнь любого спального района. Однако же на поверку каждая такая история - не более чем рассказ о заурядном, грязном преступлении. В общем, так и должно быть в квартале, сформированном серыми, безликими домами и населённом невзрачными, как правило, неблагополучными людьми.
Нужно тут же добавить, что и страшная тайна Андраша Каллоша ничем не отличалась от великого множества ей подобных.
За исключением ряда особенностей. Особенностей, всегда привлекающих внимание тех, кто верит в загробную жизнь и в существование потусторонних существ.
Произошло всё во времена легендарного Жолтана 'Глока' Эркеля. И история Андраша Каллоша и его страха перед темнотой неразрывно связана с Эркелем и постигшей его печальной судьбой. В первые дни после трагедии дрожащие от страха кишпештские забулдыги - а более разговорчивых очевидцев следствию обнаружить не удалось - несли столь невероятную околёсицу, - что полиция, проклиная их на чём свет стоит, отказывалась принимать показания. Понять полицейских в таких обстоятельствах несложно; любопытно, однако, что вскоре события эти окутало плотной, непроницаемой завесой молчания. Люди умолкли один за другим, оставшись наедине со своими страхами - и теперь даже не желали ими делиться.
Первым из них был, разумеется, стал Андраш Каллош.
Непросто найти хоть кроху истины в бурном, мутном потоке досужих разговоров. Однако в связи с Каллошем неоднократно звучали фразы типа: 'При Эркеле-то Андраш совсем другой был - только и делал, что говорил. Всех затыкал...'. Или вот, например: 'Золотой Пистолет всё ещё накроет и ваши деньги, и ваше 'железо'' . Эркель, само имя которого даже годы спустя после смерти внушало благоговейный трепет, до сих пор считался непререкаемым авторитетом для жителей Кишпешта. Он стал 'капитаном' в далёкие девяностые, когда Венгрия, избавившись от советской оккупации, казалось, смогла вздохнуть свободно. Тогда, после эйфории первых дней демократии, однако, пришло и постепенно укрепилось понимание: немецкая оккупация, опирающаяся на дойчмарки ('евро' ещё не существовало) вместо танков, ничуть не лучше. Основная масса населения моментально обнищала, и ничего не могла заработать на остановившихся предприятиях, где платили зарплату в обесценившемся форинте. Всё необходимое для жизни можно было купить только за марки или за доллары; заработать же твёрдую валюту приходилось только самыми унизительными и сомнительными путями: продукция венгерской промышленности, столь ценившаяся русскими оккупантами, на Западе оказалась неконкурентоспособной.
Единственное, что спасало жителей Будапешта в те годы - подлинная катастрофа, постигшая бывший Советский Союз. С востока десятками тысяч тянулись полуголодные нелегалы - чернорабочие, строители и, конечно, официантки и 'танцовщицы', как называли украинских и русских проституток. Все они приезжали с собственными 'бригадирами', управлявшими ими, как стадом скота. Вот уж кто вёл себя дерзко! Бритоголовые парни повсюду стремились щеголять связями с уже не существующим, но всё ещё всесильным КГБ. Эта спецслужба оплела постсоветский мир своей прочной, липкой паутиной, как удавкой.
Не все смирились с новым вторжением - нашлись и те, кто готов был дать отпор. В таких парнях, как Жолтан, смело порвавших со старым миром и решительно бросивших вызов очередной волне открывавших повсюду свои ночные клубы и диско-бары захватчиков, венгерское общество видело будущее нации. Сам Жолтан был живым воплощением мужской силы: высокого роста, могучего телосложения, он, казалось, мог смести любого, кто встанет у него на пути. Его низкий, широкий лоб, под которым прятались небольшие злобные глазки, удачно гармонировал с мощной, выпирающей челюстью, свидетельствовавшей, как утверждали любители расовых теорий, о незаурядной силе воли.
Жолтан, собрав вокруг себя таких же, как он, спортсменов - борцов, штангистов и боксёров, - быстро организовал собственный 'гешефт'. Его группировка занималась перегоном краденых 'мерседесов' из Германии; Жолтан продавал машины 'товарищам' из Украины, наладив, как он выражался, 'взаимовыгодные международные торгово-экономические связи'. В обмен те предоставили ему соответствующее количество девиц, готовых работать ночи напролёт без выходных, лишь бы только не видеть больше своей, прославившейся на весь мир чернобыльской аварией, родины.
Впрочем, не всегда бизнес шёл тихо и мирно. Случались и перестрелки; по ночам улицы Кишпешта нередко сотрясались от взрывов - в ход шли ручные гранаты и гранатомёты. В завязавшейся вооружённой борьбе Жолтан, в конце концов, одержал победу: он избавился от главного конкурента, одного из западноукраинских бригадиров, чем навсегда покорил сердца жителей Кишпешта. Тело Петра Кривинского, носившего при жизни прозвище 'Дымок', бесследно поглотили тёмные воды Дуная. Жолтан тогда 'держал' лишь группу таксистов; уже через год у него в подчинении находилось более сотни 'кобыл' и с десяток 'быков', готовых в любой момент пустить в ход оружие. Он контролировал сбыт героина; к нему обращались за 'зашитой' все мелкие предприниматели.
Со временем Жолтан раздобрел, но его могучая фигура, тем не менее, не заплыла жиром: регулярные занятия спортом позволяли ему поддерживать хорошую физическую форму. В память о былых, несравненно более бурных, временах он всегда носил при себе 'Глок-17'. Коробчатый корпус этого пистолета, как утверждали знавшие Жолтана, был украшен накладными пластинами из чистого золота. В связи с этим в ходу даже появилось выражение, ставшее разновидностью дурной приметы - 'Увидеть золото'. Понимая, что к чему, многие прохожие в Кишпеште торопились сами снять золотые украшения, когда в ночное время дорогу им преграждали тёмные тени подопечных Эркеля.
Андраш Каллош в те далёкие дни был всего лишь пацаном, одним из многих, кто постоянно отирался возле Жолтана и его парней. Он предпочитал прогуливать школу ради занятий в 'качалке' и различных мелких поручений своего кумира. Среди подобных задач, исполнение которых воспитывало мальчишек настоящими крепкими 'мужиками', не последнее место занимал поиск новых жертв и сбор о них информации. Слежка за различными 'мразями', как называл Жолтан будущих потерпевших, считалась почётной обязанностью, и Андраш провёл немало времени, занимаясь тем, что со временем должно было принести ему дивиденды в виде подлинного уважения.
В число подобных 'мразей' попал в своё время и новый квартирант тёти Маргит - студент из Татабаньи. Студент называл себя Вильмошем и каждое утро исправно садился в метро на станции 'Кёбанья-Кишпешт', чтобы доехать в центр Будапешта на учёбу. Андраш, однажды безуспешно попытавшись 'стрельнуть' у Вильмоша сигарету, не мог не отметить его типичный для жителя столицы выговор.
- Мразь какой-то странный. - Отойдя в сторону, он приблизился к своим друзьям, чтобы поделиться впечатлениями. - Для студента староват и говорит не как деревня.
- Много ты знаешь о студентах, - пробурчал Имре. - Заочники - они и в тридцать лет учатся; есть и постарше.
- Ага - если их, вроде тебя, на второй год оставляют! - тут же ответил злобной шуткой Андраш.
- Да это просто студент, - нетерпеливо бросил двенадцатилетний Кароли, который был младше Андраша на полгода - тому уже исполнилось тринадцать. Андраш немедленно толкнул его в плечо, притом так сильно, что тот едва не упал.
- Дурак! Если тебе говорят, что это - мразь, значит, это - мразь! Теперь будем выяснять остальное.
Они дружно умолкли - Вильмош прошёл совсем рядом, следуя к метро.
- Пед-даль, - бросил ему в спину Андраш. На случай, если начнётся перепалка и студент применит силу, всегда можно было сказать, что слово не обидное, и ни к кому конкретно не относилось - а вот Вильмош уже повёл себя неадекватно. Однако квартирант тёти Маргит промолчал, что чётко свидетельствовало: он - никто, просто ничтожество.
- Он просто сопляк, - произнёс русоволосый Миклош фразу, слышанную им от кого-то из взрослых. - Какая здесь выгода? У него, поди, и денег-то нет.
- Может, там не деньги нужны, - загадочным тоном произнёс Андраш.
- Типа, мальчика из него сделать? - расхохотался Миклош.
Андраш кивнул с самым серьёзным видом:
- Типа того. Через месяц, может, я ему буду давать в рот красную сигарету, понимаешь?
- Ох, ты какой! - Миклош, пользуясь своим преимуществом в размерах, толкнул Андраша - но легонько. Тому благоволил 'Золотой Пистолет', и сверстники об этом знали. Андраш ответил ему более сильным толчком, чувствуя удовольствие оттого, что он круче. Они ещё немного потолкались, вскоре перейдя на более слабого физически Кароли, которому досталось от обоих. Наконец, и Имре включился в эту шутейную, позабавившую всех, кроме жертвы, потасовку.
Когда они, красные и запыхавшиеся, прекратили игру, Миклош вдруг спросил:
- Слушай, а может это жирному Портишу интересно?
Портиш был главой полиции Кишпешта. Намекнуть на то, что Жолтан Эркель доносит в полицию - значило нанести ему оскорбление.
- Сам - стукач! - Андраш ударил Миклоша в лицо. Тот пошатнулся, из губы у него потекла кровь. Завязалась драка, в результате которой Миклош одержал верх; прижав Андраша к земле, он медленно сдавливал ему шею.
- Кто стукач?
- Ты! Тебе крышка!
Миклош надавил сильнее.
- Я убью тебя! - Андраш почувствовал, что теряет последние силы. Ему казалось, что его глаза вот-вот вывалятся из орбит.
В конце концов, Миклош позволил ему встать и предложил мир. Но было поздно - отбросив протянутую руку и толкнув ни в чём не повинного Кароли, Андраш, взял курс на 'качалку'. Он собирался обо всём рассказать Эркелю лично. Тот будет вне себя от ярости, когда узнает, что себе позволил какой-то там Миклош!
Он нашёл Эркеля только на следующий день. Узнав о драке, тот рассмеялся.
- Да это такое... Я вас просто проверяю, пацаны. Смотрю, кто на что способен.
- Но он назвал тебя стукачом! - Андраш, знал, на чём следует ставить акцент.
Эркель скривился и отвернулся:
- Он просто побил тебя, и ты жалуешься, совсем как ребёнок.
- А даже если и жалуюсь - я бился за тебя! - Андраш не собирался отступать там, где пострадал за правое дело.
- Это правда. - Эркель благодушно улыбнулся. - Ладно, посмотрим, что можно сделать...
На том они распрощались. Андраш с нетерпением ждал развития событий. Ждать ему пришлось недолго: слово Золотого Пистолета было твёрже стали. Тем же вечером, когда они, по обыкновению, толпились у подъезда и трепались о всякой чепухе, подошёл один из 'быков' Эркеля. Спокойно, докурив сигарету - Андраш на всю жизнь запомнил марку - 'Мальборо', - он не говоря ни слова, приблизился к Миклошу и неожиданно ударил того в лицо. От страшного удара подросток упал; как потом выяснилось, он потерял два зуба.
- Настучишь в полицию - вообще убьём, - бросил 'бык' небрежно и ушёл.
В тот момент Андраш оказался на вершине триумфа. Он первым помог встать поверженному врагу:
- Жолтан всё слышит, брат. Может, это Кароли ему настучал?
Говоря так, он, едва сдерживая улыбку, посмотрел Миклошу в глаза. Тот отвернулся и, сплёвывая кровь, принял предложенную ему руку.
2
Авторитет Андраша среди сверстников после той истории существенно возрос. Его то и дело уважительно хлопали по плечу и говорили о том, какой он крепкий пацан. Эркель даже позволил ему однажды подержать свой золотой 'глок'. Вместе с тем обязанности Андраша стали более ответственными - ему доверяли уже командовать отрядом, состоящим из его малолетних соседей по двору. Одной из таких задач являлось осуществление постоянного психологического давления на Вильмоша, учившегося, как оказалось, на факультете гуманитарных наук Будапештского университета имени Лоранда Этвёша. Вильмош серьёзно изучал историю, явно вознамерившись стать археологом. Каждый раз, когда он выходил из подъезда, нужно было провоцировать его, а если бы он отреагировал - немедленно проинформировать 'старшаков'. Те, как пообещал Эркель, поступили бы с педофилом со всей возможной справедливостью.
Было серое, с холодной росой, осеннее утро. Хлопнула на разъезженной пружине дверь в подъезд, и во дворе показалась худощавая, в голубой 'толстовке' и чёрных линялых джинсах, фигура Вильмоша. Студент, как обычно, направил свои стопы к станции метро, а Андраш уже пристроился рядом. Чуть вырвавшись вперёд, он прошептал таинственно:
- Это правда, что ты - гомик?.. Я дал бы тебе...
Последнюю фразу он произнёс, томно застонав на вдохе - так девки Жолтана имитировали оргазм. Одна из них, длинноногая Эржбет, жила как раз рядом. Ей предстояло появиться в поле зрения студента, как только тот почувствует, что уже не может нормально жить, когда он начнёт задыхаться от страха, что его самого изнасилуют. Андраш ухмыльнулся: это ещё не всё, что ожидает Вильмоша - с его приставаний к Эржбет всё только начнётся. Этот, якобы единственный, путь к спасению мужского достоинства являлся для студента заведомо гибельным. Андрашу же Жолтан намекнул, то есть фактически пообещал, что Эржбет станет первой девушкой, которая пустит его в свою постель.
Вильмош, однако, лишь фыркнул что-то в ответ на его шёпот и пошёл дальше.
В последующие дни дело, казалось, стронулось с места - будущий археолог явно заметил Эржбет и начал оказывать ей знаки внимания. Та, как и положено, принимала их с двусмысленными ответами, стремясь поддерживать в поклоннике огонь - и одновременно удерживала его на расстоянии.
Когда парень и девушка обменялись номерами сотовых телефонов, Андраш позволил злорадной улыбке посетить собственное лицо. Теперь ему предстояло сообщить обо всём Эркелю; Эржбет также должна была регулярно докладывать всё своему сутенёру, но в таких делах, как учил опыт, необходим строгий контроль. Если проституток не держать на коротком поводке, те быстро разбегутся - неоднократно талдычил ему Жолтан. Андраш, гордясь доверенной ему ответственной ролью, заторопился к боссу.
Два поворота налево, переход через проезжую часть узкой улочки с односторонним движением - и вот уже видны выкрашенные в серый цвет стальные двери, ведущие в хорошо знакомый подвал. Заметив, что навесного замка нет, Андраш приободрился - вероятно, ему посчастливилось застать Жолтана во время утренней тренировки.
Он спустился по бетонным ступеням в затхлое, освещаемое единственной лампочкой в картонном абажуре, помещение. Ударив в висевшую у входа боксёрскую грушу, мальчик приблизился к Эркелю. Тот как раз сидел на скамейке, оборудованной станком для штанги. После короткого обмена приветствиями он сделал очередной поход; Андраш страховал. Когда руки Жолтана задрожали, и он с натужным усилием, громко выдыхая, заканчивал последний в серии, шестой повтор, Андраш пропустил кончики пальцев под гриф, готовый в любой момент подсобить. Тем не менее, нужды в этом не возникло.
Эркель сел на лавке; могучая грудь его тяжело вздымалась. Пот мелкими капельками стекал по бычьей шее, огромные бицепсы перекатывались под намокшей футболкой, пока он размахивал и тряс руками, стремясь расслабиться. Андраш, поморщившись от запаха застарелого пота, буквально пропитавшего неотапливаемое помещение, вдруг подумал: вонь эта возникла и в результате его трудов. И, разумеется, Жолтана...
Усилием воли он вызвал злость, чтобы преодолеть гомосексуальное влечение - и даже несколько раз ударил, как его учили, по боксёрскому мешку. Получилось не очень - видимо, он не мог заставить себя чувствовать себя злость по отношению к Жолтану.
Жолтан теперь сменил станок: заложив между шеей и грифом поролон, он зашёл под штангу, установленную на уровне его плеч. Кряхтя, присел шесть раз, а потом медленно, позволив Андрашу помочь ему, установил снаряд, звякнувший при этом замками, на место.
- Буду как Арнольд! - проревел он и повернулся к Андрашу, сменив тон. - Ладно, что там с этой мразью, с Вильмошем?
- Крутит хвостом, - ответил Андраш. Сам он мысленно оценивал нагрузку Жолтана. Тот, очевидно, предпочёл сегодня круговую тренировку.
Жолтан широко улыбнулся:
- Будет ему под хвост!.. Разве что очень сильно любит девушку! А?
Они рассмеялись.
- Тётя Маргит его по чуть-чуть пилит, он уже созрел, - продолжил Жолтан. - Всего ты не увидишь и всей истории этого... студента не узнаешь. Но самое интересное я тебе покажу - как он елозит на коленях.
Эркель проехал тяжеленной пятернёй по макушке Андраша. Тот осклабился:
- Кишпешт - наш!
3
Из протокола допроса Юлии Колтаи, библиотекарши, 26 лет:
'Вопрос: Вы хорошо знакомы с Вильмошем Ковачем?
Ответ: Да, хорошо. То есть... нет, не очень...
Вопрос: Дайте более определённый ответ.
Ответ: Я имела в виду, что гораздо лучше прочих посетителей нашей библиотеки. Но, конечно, нет...[Пауза, Колтаи краснеет и опускает взгляд.]
Вопрос: Не настолько близко, как бы вам хотелось, да? Вы замужем? [Колтаи пребывает в видимом замешательстве; вскоре ей, однако, удаётся совладать с волнением, и она твёрдо, с вызовом, смотрит в глаза следователю.]
Ответ: Нет, не замужем. С Ковачем у нас ничего не было [Голос её дрожит, кажется, ещё чуть-чуть - и она расплачется].
Вопрос: Но Ковач был интересен вам? Опишите его.
Ответ: Пожалуй, Вильмош симпатичен - даже более того, его внешность можно смело назвать приятной. Он среднего роста, гармонично сложён, то есть, не отягощён ни жиром, ни мышцами, не костляв. Лицо - овальное, правильное; нос прямой, с широкими, но не портящими общего впечатления ноздрями. Глаза чёрные, как обсидиан, отчётливо контрастируют с очень бледной, нежной кожей. Лоб высокий, чуть выпуклый, что свидетельствует о высоких умственных способностях. Волосы чёрные, чуть вьющиеся; полагаю, ему не помешало бы постричься, впрочем, Вильмошу это даже идёт.
Вопрос: Когда вы заподозрили, что документы на фамилию Ковача - поддельные?
Ответ: Я регистрировала его; всё, казалось, было нормально... Ковач, то есть Вильмош, или как там его, приходил всегда только в мою смену. Я полагала это своего рода знаком внимания...
Вопрос [раздражённо]: Дайте, пожалуйста, точный ответ. Когда именно?
Ответ: Ах, в день его последнего визита. Сейчас... второго ноября.
Вопрос: Что-то произошло? Вы разочаровались в Вильмоше?
Ответ: Можно сказать и так. Пожалуй, точнее не выразишься. Ковач взял средневековый манускрипт на одном из восточных языков, кажется, на фарси - и начал читать его вслух. Это было крайне необычное, едва ли не шокирующее, зрелище: он раскачивался из стороны в сторону, заканчивал слова резкими гортанными выкриками... У нас подобного ещё не было! Я уже думала позвать охрану, когда он вдруг посмотрел на меня и улыбнулся - знаете, такой мягкой, тёплой улыбкой. Мне сразу стало спокойно; он немедленно сдал манускрипт, попросив меня удостовериться в его целостности, и тут же удалился. С тех пор он больше не появлялся.
Вопрос: Это событие побудило вас обратиться к руководству - или какое-либо другое?
Ответ [холодно]: Мы должны сообщать о подобных вещах, это наша обязанность. Насколько мне известно, паспортные данные Ковача сообщил полиции заместитель директора. Оказалось, что...
Вопрос: Благодарю вас, госпожа Колтаи. Прошу вас не обсуждать данный неприятный инцидент с кем бы то ни было. Впредь изучайте документы посетителей внимательнее. Мы с вами ещё свяжемся'.
4
Говорят, даже у стен есть уши. Едва ли это справедливо по отношению к стенам - те, подобно Атланту, покорно, стоически несут свою службу, удерживая перекрытия от падения. Другое дело - люди, да и все одушевлённые существа вообще: кого-кого, а их всегда интересует, что именно сказал недруг (паче того - старинный приятель, не говоря уже о близких друзьях). Такова природа разумных существ, во всяком случае стремящихся к процветанию за счёт ближнего своего.
Впрочем, в случае с заклятьем, произнесённым 'Вильмошем Ковачем' в читальном зале, было бы уместно проследить все промежуточные звенья цепи, разделявшей его и любопытствующего адресата. Дело в том, что информация преодолела весьма значительный путь самым неправдоподобным, фантастическим и к тому же отрицаемым наукой путём. Едва ли кто-либо поверит в то, что паук, болтавшийся в паутине под потолком, воспринял колебания воздуха, вызванные звуками голоса 'Ковача' сознательно. Тем не менее, крошечное восьминогое существо тут же покинуло читальный зал: преодолев колоссальный по его меркам путь, оно пробралось к дверному проёму, спустилось на пол... и, ослабленное изнурительным путешествием, было немедленно повержено тараканом!
Рыжие усики победоносного насекомого зашевелились, словно их владелец пребывал в состоянии крайнего душевного волнения. Наконец, приняв решение, вероятно, удивившее его самого, таракан устремился к выходу на лестничную клетку. Преодолев множество ступеней, он оказался у застеклённой двери - исполинской преграды, преодолеть которую самостоятельно ему оказалось не под силу.
Впрочем, насекомое не унывало: подобно собаке, ждущей хозяина, таракан устроился поблизости, ожидая благоприятного момента. Не прошло и пяти минут, как снаружи на дверь налёг, толкая её всем весом, низкорослый, тщедушный человечек в твидовом пальто. Таракан тут же воспользовался представившейся возможностью - и, пренебрегая здравым смыслом, покинул тёплое помещение. Такая опрометчивость вскоре была наказана: не пробежав и пяти метров, он стал добычей бурой крысы, высунувшей свою любопытную треугольную морду из ближайшей норы.
Грызун, едва принявшись за трапезу, оставил труп таракана. Словно вспомнив о чём-то, он вдруг побежал, часто перебирая лапками, вдоль тротуара. Неоднократно, подчиняясь рисунку улиц, менял он направление, но, судя по всему, путь его лежал на восток. К тому моменту, когда он приблизился к границе города, силы его совершенно исчерпались; близилась ночь, и в сгущающихся сумерках трудно было заметить крылатую тень, решительно спикировавшую с высоты крон деревьев. Пронзительный писк - и вот уже бездыханная крыса, сжатая в когтях неясыти, взмывает в небо.
Впрочем, не проходит и нескольких мгновений, как сова бросает тёплую ещё тушку наземь и, широко взмахнув крыльями, берёт курс на восток. Длительный полёт её, ускоренный попутными ветрами, заканчивается в предрассветные часы; она приземляется на чугунной ограде, окружающей старинный особняк в неоготическом стиле.
Сова долгое время сидит, отдыхая от дальнего перелёта, и бессмысленно хлопает огромными золотистыми глазами. Наконец, тьма рядом с ней, словно скомканная штора, трепещет; гигантская летучая мышь, размерами вдвое превосходящая птицу, бросается на неё. Крылатые охотники оглашают округу боевыми криками; неясыть яростно сражается, несмотря на то, что её светлая пушистая грудка уже окрасилась кровью. Длинные клыки летучей мыши впиваются в горло врага; тот уже не в состоянии сопротивляться и лишь вяло отбивается; они вместе садятся на землю.
Неравный бой окончен. Там, где неподвижно замерла неясыть, во весь рост выпрямляется крупная фигура. Она ничуть не похожа на нетопыря, разве что на белой, вполне человеческой, коже, видны пятна крови; стекая с длинных, как у волка, клыков, они впитываются свободного покроя чёрным плащом с пелериной.
Мужчина с прекрасным лицом, украшенным делающими его весьма мужественным усами, яростно блистает очами. Его длинные, ниспадающие на плечи, волосы, легкомысленно завиты кольцами; впрочем, в нём самом, в его порывистых, гневных движениях, нет и следа веселья. Когда он лёгким движением руки едва не выламывает жалобно скрипнувшую железную калитку, становится заметен ещё один контраст: нечеловеческая сила его никоим образом не вяжется с хрупким телосложением.
Широкими, бесшумными шагами приблизившись к входной двери, он исчезает в неосвещённом нутре особняка прежде, чем его касается первый луч солнца.
5
Из протокола допроса Маргит Антал, домохозяйки, 49 лет:
'Вопрос: Каковы средства ваших доходов?
Ответ: Я сдаю комнату иногородним жильцам. Иногда продаю кое-что на рынке...
Вопрос: Что именно? Здесь записано, что в 1987 году вы привлекались к уголовной ответственности за торговлю наркотиками и сводничество.
Ответ [испуганным голосом]: Всё это в прошлом. Теперь я веду богобоязненный, тихий образ жизни.
Вопрос [строгим тоном]: Следствие выяснит это. Как вы познакомились с Вильмошем Ковачем?
Ответ [чуть растерянно]: Он пришёл по объявлению. Когда я подыскиваю нового квартиранта, то сама пишу их на листочках бумаги и расклеиваю на столбах.
Вопрос [с насмешкой]: Об этом объявлении идёт речь?
Ответ: Позвольте посмотреть... Да, это оно.
Вопрос [с нотками ликования]: Почерк не соответствует вашему. Мы проверили - оно написано рукой вашей несовершеннолетней племянницы, Тимеи Герцль!
Ответ [торопливо]: Да, Тимея часто приходит ко мне, помогает...
Вопрос [обвиняющим, триумфальным голосом]: Она уже задерживалась за занятие проституцией - вам это известно?
Ответ: Мы живём в непростое время [Маргит Антал опускает взгляд].
Вопрос: Мы ещё вернёмся к этому - однако помните, что мы обладаем достаточными уликами, чтобы вновь уличить вас в сводничестве. Расскажите о Вильмоше - кто вам его порекомендовал?
Ответ [невинно хлопая ресницами]: Он действительно пришёл по объявлению - я вам даже могу его показать! Я потребовала паспорт, переписала имя, фамилию, адрес - всё, как положено. Напомню, что я сама сообщила об исчезновении Вильмоша!
Вопрос [со злорадным смехом]: В тот день, когда к вам уже направили нашего сотрудника! Вы просто уговорили его подождать минутку, пока пишете заявление - интересно, каким образом уговорили?
Ответ [бесстыже глядя в глаза следователю]: Спросите у него!
Вопрос [самодовольно]: Обязательно спросим. Может и сами, как говорится, посетим вас - и вашу племянницу... Теперь о Вильмоше! [Снисходительный тон уступает место жёсткой, даже озлобленной, интонации, слова вырываются один за другим, сплошной автоматной очередью.] Каковы были его привычки, интересы, вкусы? Круг его знакомств - встречался ли он с вашей племянницей, заходил ли к вам в спальню по ночам? Я желаю знать всё - в первую очередь, всё необычное!..
Ответ [неуверенно]: Вильмош был очень спокойный, необщительный, хотя и вежливый. Платил исправно. Каждый день ездил в центр на учёбу - ну, он так говорил. Я ему верила, так как он действительно учился - носил с собой учебники, разные книги, делал записи... С Тимеей Вильмош не гулял, в разговорах со мной обычно ограничивался несколькими словами. Насколько мне известно, не пил, хотя и курил, по этому поводу я от него требовала всегда закрывать дверь в коридор - и открывать окно. Девушка... Он водил знакомство с Эржбет - это такая худая, длинноногая, всегда, даже в холод, в одних чулках - живёт в соседнем подъезде... В общем, и всё... хотя нет, погодите!
Вопрос [с искренним любопытством]: Что-то ещё? Говорите же, это может оказаться важным!
Ответ: Я знаю, обычно полиция не принимает во внимание подобные истории, однако же, учитывая все обстоятельства...
Вопрос [нетерпеливо]: Рассказывайте! И помните, что ваша судьба - в наших руках!
Ответ [премило, с победным блеском в глазах, улыбаясь]: Хорошо! Слушайте. В прошлое воскресенье, когда я была в церкви...'.
6
Молодой человек, именовавший себя Вильмошем Ковачем - далее будем именовать его так, по крайней мере, до тех пор, пока не выяснится его подлинное имя, - по воскресеньям не ходил в церковь. Воскресшая с новой силой религиозная вера мадьяр, подобно слишком дорогостоящей моде, обошла его стороной. Тем не менее, его воскресный распорядок дня едва ли свидетельствовал о праздности: проснувшись, как обычно, в половине восьмого, он сделал утреннюю гимнастику, умылся, почистил зубы, позавтракал стряпнёй тёти Маргит - варёные яйца, хлеб с маслом и чай - и засел за книги.
Тётя Маргит, переодевшись, вскоре выскользнула за дверь, пообещав вернуться к полудню. Для неё, подобно множеству других кишпештских кумушек, еженедельные походы в церковь являлись отличным поводом посплетничать. Распустив до блеска начищенные пёрышки, они красовались друг перед другом, обсуждали важнейшие вопросы национальной и международной политики, плели мелкие интрижки - в общем, ничем не отличались от миллионов других прихожан Восточной Европы. Слишком медленный прогресс кабельного телевидения в этих странах, подкреплённый слишком быстрым упадком партийных комитетов, возродил к жизни церковь как более древний способ общественных развлечений.
В понимании Вильмоша, всё обстояло именно так.
Своё собственное время он тратил на куда более бессмысленные - по крайне мере, с точки зрения обывателей - вещи: изучение хиромантии, астрологии и древнего, утраченного ныне диалекта. Существование языка, лексика и фонемы которого произвели столь поразительное впечатление на Юлию Колтаи, большинством лингвистов, тем не менее, категорически оспаривалось. Немногочисленные же оппоненты их, тем не менее, рьяно отстаивали противоположную точку зрения, несмотря на отсутствие нации-носителя, немногочисленные письменные свидетельства, отсутствие родства с какой-либо языковой семьёй - и, самое главное, вопреки невозможности расшифровать имеющиеся записи.
Вильмош Ковач относился, как вы можете догадаться, ко второй группе. Более того, он принадлежал к тем немногим, кто, добившись успехов в разгадке древних текстов, не спешил ею делиться. Для него начертанное на папирусах и пергаментах - единственный, самый поздний, текст, написанный на бумаге, датировался XVIII веком - не являлось ни тарабарщиной, ни тайнописью.
Он знал, что речь идёт о языке демонов, обладающем магической силой. Содержание текста обретало смысл лишь в случае, если читателю была известна фаза луны и положение созвездий на небе в момент написания. Если же автор учитывал и собственные биоэнергетические особенности, отражаемые частично в хитросплетениях линий на ладони руки, то, при соблюдении некоторых условий, вполне можно было рассчитывать на успех волшебства, совершённого с помощью чтения данных заклинаний.
Все эти заклинания без исключения были весьма зловещего свойства. То из них, что Вильмош прочёл в читальном зале - а оно, как вы помните, возбудило самые серьёзные подозрения со стороны благоволившей ему ранее Колтаи, - именовалось Великим Заклятьем Превращения. Кроме могущества, даруемого тому, кто осмелился его произнести, оно обладало и обратной, откровенно пугающей стороной. Дело в том, что чёрных магов и колдунов трудно смутить злодеяниями, необходимыми для достижения цели. На протяжении долгих веков их повергало в неописуемый ужас совершенно другое, невинное с виду условие владения заклятьем.
Мог существовать только один Посвящённый в таинство этого заклятья одновременно. Как нетрудно предположить, то был наиболее опасный и беспощадный из слуг Тьмы, когда-либо ступавших по земле.
Вильмош, то ли по легкомыслию, то ли по небрежности, то ли по ещё какой-либо причине, изначально не придавал упомянутому абзацу должного значения. Лишь пребывая наедине со старинными, в истрёпанных кожаных переплётах, томами, он смог постепенно прийти к внушающим гнетущий страх выводам. Носитель Заклятья уже существует, и силы его многократно превосходят скромные способности Вильмоша! Более того, произнеся слова, долгое время пребывавшие в забвении, он бросил вызов тому, кто к этому моменту, вероятно, уже уготовил ему чудовищную расправу.
Отчаяние холодной рукой сдавило сердце Вильмоша. Он встал и, открыв окно, закурил, отстранённо любуясь тоскливыми видами Кишпешта. Умирающая осенняя природа, представленная кое-где осыпавшимися деревьями и пожелтевшей травой, удачно дополняла мёртво-цементные, невыразительные абрисы домов. Чёрные полоски асфальта, соединявшие строения, казались беспорядочно намотанной упаковочной лентой, невесть кем брошенной в ходе незаконченного дела.
Неожиданно, принудив его подскочить на месте, щёлкнул дверной замок. Впрочем, как оказалось, беспокойство его не имело достаточных на то оснований. Тётя Маргит вернулась из церкви. Что-то, однако, встревожило её и, предчувствуя недоброе, Вильмош быстро докурил сигарету. Утопив окурок в жестянке с водой, он поторопился в коридор.
Тётя Маргит, неестественно бледная, действительно казалась напуганной. Вильмошу стоило немалых трудов разговорить женщину: та даже не смогла поделиться увиденным с подругами, так как опасалась, что её обвинят в чём-то, противоречащим нравственным устоям общества. Невооружённым взглядом заметен был её явный испуг - и стремление поделиться увиденным. Страх перед чем-то неведомым, усугублённый опасностью, исходящей неизменно от людской молвы, сдерживал её. Впрочем, атеизм Вильмоша, выводы о котором хозяйка сделала, опираясь на его привычки, стал решающим доводом.
- Я вошла в наос , - сказала она слабым, едва слышным голосом. - Народу было - яблоку негде упасть, и толпа оттеснила меня вправо. Здесь, у самой стены, под старинной фреской, изображающей Спасителя во время Нагорной проповеди, нашлось свободное место. Я начала молиться; какое-то время спустя мне показалось, что за мной следят. Ощущение это было столь сильным, что я, стараясь придерживаться приличий, начала тайком озираться по сторонам. Случайно взгляд мой упал на стену - и я, против воли своей, замерла в немом ужасе. Спаситель смотрел прямо на меня, и взгляд его был взглядом живого человека!
- Лицо его постепенно, почти неуловимо изменялось. Черты стали тонкими, хищными - как у сокола или ястреба, борода исчезла, остались лишь усы. Глаза - большие, выразительные, как у кошек, пылали неистовым огнём. Я никогда не видела столь необычных - чем-то отталкивающих, но в то же время чарующих - глаз. Взгляд их притягивал, подобно магниту...
Она сокрушённо застонала, по щёкам её потекли слёзы.
- О, что это был за взгляд, Вильмош! Тебе этого не понять, ты мужчина... Я готова была умереть за него, отдать свою бессмертную душу, лишь бы он говорил со мной... только со мной! - Она отчаянно всхлипнула. - И тут я заметила, что лицо его в крови, запятнано кровью; я нутром почуяла, что кровь эта не его, что она принадлежит другому, вероятнее всего, жертве. Взгляд мой коснулся его губ - о, как мне хотелось, чтобы они соприкоснулись с моими! - и я увидела острые, белоснежные клыки, совсем как у диких зверей! Сама не своя, я выбежала из церкви. Что теперь будет, Вильмош, что теперь будет?
Она схватила его за руки и принялась жадно заглядывать в глаза, словно ища ответа.
- Едва ли вы поверите врачам, тётя Маргит, хотя любой из них заявил бы, что речь идёт о галлюцинации, вызванной временным помутнением рассудка. - Голос его оставался ровным, даже когда её ногти впились ему в запястья, оставив красные царапины. - Церковь же отрицает возможность появления Дьявола и его слуг в храмах Господних.
Сказав так, он многозначительно умолк.
- Но ты знаешь ответ, не так ли? - Её лицо, искажённое гримасой страха и гнева, приблизилось, голос звучал требовательно.
- Он вам не понравится, тётя Маргит. - Вильмош отнял руки и встал, отошёл к дверям кухню. - Я знаю, кто бы это мог быть - некто, неоднократно коронованный и низложенный; узник двух государей, известный полководец, не венгр, но один из столпов королевства...
- Так кто же это? - не вытерпела женщина. Вильмош, пристально наблюдавший за ней, отметил, как раскраснелось её лицо. Он взял паузу, загадочно улыбаясь.
- Вы много раз слышали его имя. Православная церковь, несмотря на все многочисленные и жуткие преступления, даровала ему право пребывать на освящённой земле - и появляться в церкви, если он пожелает, столь высоки его заслуги...
- Но я - католичка! - Она отпрянула, лицо её немедленно покрыла смертельная бледность; видимо, тётя Маргит начала понимать, о ком идёт речь. Вильмош спрятал улыбку, приняв сочувственный вид.
- Да, это правда. - Вильмош вздохнул. - Возможно, однако, он пользуется привилегиями, предоставленными Флорентийской унией .
Вильмош покинул кухню. Вернувшись к своим занятиям, он вскоре услышал доносящийся сквозь стену плач - плач опозоренной, безнадёжно влюблённой женщины.
7
Он прибыл в Будапешт среди ночи и, взяв такси, отправился к самому фешенебельному отелю. Огромного роста швейцар в ливрее с золочёными галунами, с удивлением почувствовал, как его руку будто сжало железными тисками, когда мужчина во фраке протянул ему нечто, оказавшееся купюрой крупного номинала.
- Меня никогда нет - для кого бы то ни было, - любезно сообщил о своих привычках новый постоялец. Ослепительно улыбаясь, он прошёл в шикарно обставленный вестибюль. Ноги его, обутые в лакированные ботинки, утопали в красном бархатном ковре, а коридорные, толкаясь, соперничали за право нести его багаж.
Портье, удостоившись столь же прибыльного рукопожатия, вызвал управляющего - дело казалось ему слишком серьёзным. Тот немедленно явился и, хрустя пальцами, в мгновение ока оценил ситуацию. Не колеблясь, предложил номер 'люкс' - и мужчина охотно согласился.
- Вы надолго?
- Нет, просто нужно уладить одно дело. Скорее, даже не дело, а недоразумение, мелкая, досадная несуразность - вот что привело меня сюда. - Акцент, да и построение фраз показались управляющему необычными. Заподозрив появление особы королевской крови, он растянул рот в заискивающей улыбке и, пригладив зализанные, светлые волосы, раскрыл регистрационную книгу.
- Как изволите вас величать? - спросил он, призвав из глубин памяти всё, что читал о дворянах.
- Влад, - просто представился мужчина. Поправив белоснежную бабочку своего фрака, он стянул шёлковые перчатки и, упрятав их в цилиндр, сейчас поигрывал тростью с серебряным набалдашником. Управляющий вспотел - подобных людей он раньше видел лишь в кинофильмах. Краем глаза, однако, он успел заметить крупные бриллианты, вставленные в золотые запонки. Несомненно, новый постоялец был сказочно богат, а это качество служит извинениям любым причудам.
- Ах, фамилия... - Мужчина рассмеялся звонким, мелодичным смехом и тряхнул длинными, завитыми волосами. - Меня обычно называют Кызыклы, если это что-то вам говорит.
Судя по выражению лица управляющего, в голове у него зашевелились какие-то смутные подозрения, однако он тут же отбросил их и, заполнив все графы, предложил книгу на подпись. Мужчина, назвавшийся Владом, оставил широкий, затейливый росчерк. Помахивая на ходу тростью, он направился к лифту.
Неожиданный разворот и сказанные со скрытой угрозой слова едва не застали управляющего врасплох:
- И - да, самое главное!.. - Взоры их скрестились. - Меня никогда нет - ни для кого!
В своём номере мужчина, не тратя времени попусту, приступил к самому странному из занятий, что случалось видеть сотрудникам службы безопасности отеля. Наблюдая за Владом Кызыклы на экране подключённого к скрытой камере монитора, они с удивлением заметили, как постоялец начертил на полу круг и, вписав в него некий знак, стремительно выпрямился.
В тот же миг, когда с уст Кызыклы сорвалось короткое слово на неизвестном языке, свет в отеле погас, и изображение покинуло потухший монитор. Ругаясь на чём свет стоит, старший смены, Денеш Хорват, послал своего подчинённого выяснить, в чём дело. Как только энергоснабжение было восстановлено, оказалось, что Кызыклы не лгал. Его действительно не было в номере - ни для кого. Ветер трепал шторы сквозь распахнутое настежь окно, за которым горели огни ночного города.
...Таинственному исчезновению Влада, однако, предшествовал разговор с тем, кого он вызвал при помощи магии, считавшейся древней даже во времена, когда люди заложили Кадингирр, или Вавилон, первый из своих великих городов. Дух, явившийся на зов, способен был одним видом своим внушить ужас любому из смертных, но только не Владу. Виднейший сподвижник Зла, тот спокойно стоял, скрестив руки на груди, и обращался к колеблющемуся облику, устрашающему на вид.
- Ты вызвал меня - и зачем? - Гром, неслышный другим, отдавался в ушах Влада. - Мне брошен вызов, господин, кто-то пытается овладеть Великим Заклятьем Превращения. Я хотел узнать, известно ли тебе об этом, и если так, то не навлёк ли я на себя твою немилость каким-либо неосторожным поступком или мыслью?
Демон расхохотался, и Влад задрожал от боли, пронизавшей его тело.
- Ты навлёк их своей осторожностью, Влад! Много времени прошло с тех пор, как ты последний раз нарушил своё уединение. Я же нашёл молодого адепта - покладистого, энергичного и способного.
- Мне придётся убить его, господин, - смиренным, но твёрдым голосом сообщил Влад.
Грубый смех стал ему ответом.
- Да пожалуйста! Убей его хоть сто раз, если пожелаешь - но помни, что его клятва станет твоим уделом. Тебе придётся довести дело, за которое он взялся сгоряча, не подумав, до конца.
Влад мрачно кивнул, словно услышав то, что давно предполагал.
- И какова же клятва, что выпадет мне?
Демон выдохнул пламя в его сторону, и Влад согнулся, словно в приступе боли.
- Ты забыл назвать меня господином! - Смягчившись, он вперил в мужчину лукавый взгляд. - Дело непростое, и за него взялся безумец, который едва ли достигнет успеха. Однако ты, с твоим опытом и мастерством...
- Понимаю, господин, - удручённо вздохнул Влад.
- Выбор за тобой! - злобно смеясь, дух исчез.
Пожав плечами, Влад легко вспрыгнул на подоконник и открыл окно. Внизу виднелась освещённая фонарями и фарами мелькающих автомобилей мостовая. Он, постояв секунду, словно в забытьи, закрыл глаза и шагнул вперёд.
8
Юноша, сам того не зная, бросивший вызов существу, оставившему о себе недобрую славу в веках, ждал наступления темноты. Великое Заклятье Превращения действовало, он это чувствовал, и усиливалось по мере приближения ночи. С восходом луны оно обретёт полную силу. С каждой минутой, по мере угасания солнца, изменения в костных и мышечных тканях, задевающие самую структуру клеток, ускорялись.
Как бы то ни было, заклятье сработает, хотя этот раз, возможно, останется единственным - Влад будет рьяно отстаивать свои привилегии, и в их столкновении выживет лишь один.
Вильмошем овладела необъяснимая меланхолия. Что есть жизнь? Живёт ли Влад по-настоящему? Можно ли будет считать жизнью его собственное существование, если физиология организма необратимо изменится? Как и во всех научных экспериментах, лишь эмпирический опыт мог дать определённый ответ.
Он горько рассмеялся. Время его прежнего бытия истекло, он имел тому достаточно знаков. Посланные силами столь могущественными, что противиться им было просто бессмысленно, они свидетельствовали: наступает момент перехода в иную форму - и, вероятно, превращение станет лишь промежуточной ступенью. Если он потерпит поражение сегодня вечером, дух его отправится в места, где подвергнется самым ужасающим из пыток, которые только можно себе представить. И длиться они будут вечно.
Утром перепуганная до полусмерти госпожа Антал сообщила ему, что видела кровь повсюду - на стенах, на полу, - куски внутренностей, хаотично разбросанные по комнате, привели её в состояние, близкое к ступору. Когда видение исчезло, прошло несколько часов, прежде чем она пришла в себя. И тогда Вильмош вновь услышал леденящий крик.
Прибежав на кухню, где хозяйка как раз пыталась разогреть еду, он увидел множество длинных, отталкивающего вида белёсых червей; длиной до двадцати сантиметров, они решительно атаковали парализованную страхом женщину. Гнилостный запах, принудивший его заткнуть ноздри, исходил из красной, в белых яблоках, кастрюли; находившиеся там вчерашние спагетти за ночь пережили чудовищную трансформацию.
Управиться со склизкими, воняющими существами стоило немалых трудов. Наконец, когда последний из червей был раздавлен и прекратил шевелиться, Вильмош смог передохнуть. Спровадив несчастную хозяйку в спальню, где та, судя по звукам, предалась молитве, чередующейся с приступами плача, он попытался осмыслить ситуацию.
Влад выдавливал его из конуры, в которую он забился, и одновременно демонстрировал свою мощь. Несомненно, та была велика, раз позволяла не только наслать на тётю Маргит видения, но и придать им жизненную силу. Следующий шаг его соперника будет ещё более опасным.
Кроме очевидной опасности, исходящей от Влада, Вильмош обязан был выполнить первую часть обязательства, взятого перед тем, кто куда страшнее даже десяти валашских господарей, вместе взятых.
На лбу у него выступила испарина. Чтобы всё хорошенько обдумать, он опустился на табуретку с чёрными стальными ножками; подобно конечностям гигантского паука, те осторожно выглядывали из-под сиденья, покрытого плетёной верёвочной подкладкой.
Мозг его напряжённо работал. Всё ещё может обернуться большим успехом, если только одно его предположение, весьма смелое и ничем, кроме догадок, не подкреплённое, окажется точным. Велика ли вероятность подобного?
Он невесело улыбнулся. Вся его затея - сплошной жест отчаяния, обречённая на поражение попытка противостоять заведомо превосходящим силам. Чем больше он трепыхается, тем глубже засасывает его тёмная трясина.
Наверняка, тётя Маргит уже сообщила в полицию его паспортные данные - или, самое позднее, сделает это на днях. Если дойдёт до более-менее пристальной проверки документов, всплывёт факт вклейки фотографии поверх подлинной. Полиции не составит большого труда выяснить его подлинное имя, ведь он происходит из соседнего района, где его многие знают.
Откровенно говоря, и в Кишпеште у него имелись заочные знакомые, и именно жгучая ненависть к одному из них и послужила причиной всех этих странных и загадочных поступков последних месяцев. От некоторых из них у него самого возникала затяжная дрожь, а волосы шевелились на голове.
Молодой человек, уже почти распрощавшийся с чужим ему именем Вильмоша Ковача, ещё раз посмотрел на тускнеющее солнце. Оранжевый шар, почти утонувший за ломаным каменно-кирпичным рельефом спального района, посылал прощальные, едва тёплые лучи. Скоро наступит ночь, и всё изменится.
Он ощутил непривычный прилив сил. Нет, не совсем сил - с другой стороны, накатила слабость и сонливость, как во время болезни, и мысли двигались заторможенно, с трудом. Одновременно что-то, сидящее где-то глубоко внутри, становилось всё сильнее. И оно управляло телом, будто против его воли, с поразительной лёгкостью, придавая движениям силу и точность, о которых он и не подозревал.
Оживало животное, тёмное начало, отброшенное человеком в доисторические времена, когда он стал на путь, ведущий к цивилизации. Сейчас же, разбуженное от длительной дрёмы, оно приобретало поразительные силу и размер; те многократно увеличивались колдовским путём и в будущем сулили лишь трагедии и смерть.
Впрочем, как всегда случается, он мог сказать, что ему не оставили выбора.
Покачав головой, квартирант посмотрел на часы. До встречи с Эржбет, наконец-то согласившейся на свидание, оставалось менее получаса. Эржбет...при мысли об этой девушке его мысли оживились, а дух воспрянул. Она была так похожа на ту, которой уже нет...
Он встал и начал нервно прохаживаться по кухне. То, что предстояло совершить, вселяло в его сердце ужас. И всё-таки, глядя Эржбет в глаза и представляя на её месте ту, другую, он не мог отвернуть с выбранного пути.
В конечном счёте, подумал парень с горьким цинизмом, наибольшее зло ему предстоит совершить по отношению к самому себе.
Тот, кто называл себя студентом Вильмошем, ещё раз осмотрелся по сторонам и, надев шапку и куртку, вышел. Он знал наверняка, что никогда не вернётся за остальными вещами.
9
Эржбет, сидя у зеркала, аккуратно красила ресницы. Предстоящие в ближайшее время события не слишком её волновали - всё должно было пройти, как неоднократно проходило ранее. Она заведёт Вильмоша в Старый Кишпешт, на площадь Карая Коша, где старинные двух-трёхэтажные дома, кривые, со скрипучими деревянными лестницами в вонючих подъездах, тесно лепятся друг к другу. Он станет цепляться к ней, а она, то и дело обнадёживая его инстинкт самца, будет отвергать самые откровенные приставания. Наконец, она позволит ему взять себя за руку и провести в бар 'Боярин Мартон'. Сегодня там на смене знакомый бармен, старый приятель Жолтана.
Эржбет останется только дождаться появления Его, Золотого Пистолета собственной персоной. Это будет, как всегда, подобно явлению небожителя. Меча небесные перуны, Жолтан быстро растолкует провинциальному студенту, что к чему, выведет наружу, затолкает в тень под арочным проходом - и парень опустится на колени. Он возьмёт на себя вменяемую вину, пообещает расплатиться с долгами... В общем, плёвое дело. Со временем, можно будет рассчитывать на право собственности на какую-нибудь недвижимость, унаследованную юным лопухом.
Девушка невинно улыбнулась и принялась наводить тени. В то же время она думала о Вильмоше. Тот был, пожалуй, красив - чёрные волосы и глаза удачно гармонировали с белой кожей. Худощавый, он уступал ей ростом, особенно если на каблуках. Вместе с тем, Вильмош блистал умом, образованностью, был воспитан и учтив. В общем, буквально во всём - полная противоположность Жолтану.
Взяв тюбик с помадой, Эржбет невольно захихикала. Вильмош, конечно, может быть сколь угодно приятным, однако Жолтан быстро с ним управится. Но кто знает: возможно, она ещё встретится с ним вновь... на других основаниях. В конечном итоге, так просто не даются документы на недвижимость, даже если та размещена в глухой, провинциальной Татабанье, откуда, как оказалось, родом Вильмош. О, всё ещё впереди: стенания, сцены поруганной чести и преданной любви, поддельные справки о беременности... У Вильмоша к тому времени появится девушка из благовоспитанной семьи - малоприятная, высокомерная, неприступная, как крепостной бастион, но, в любом случае, хорошая пара. Разумеется, ни один идиот, даже из Татабаньи, не предпочтёт ей проститутку, вроде Эржбет. Однако же по счетам Вильмошу придётся заплатить - и заплатить с избытком!
Красивое лицо Эржбет скривилось в недоброй гримасе. Все мужики одинаковы. Возможно, для Вильмоша даже будет лучше, если он отделается несколькими синяками и на этом исчезнет из её жизни. Однако же, судя по тому, какое значение этому вечеру придавал Жолтан и его покровители, дело обстояло гораздо серьёзнее.
Что-то в этом Вильмоше свидетельствовало о некоей тайне. А может, 'папам' просто было не на ком продемонстрировать свою власть? Она поморщилась, вспоминая пожилых, обрюзгших мужчин, возбуждающихся уже только при виде девушек с телосложением, как у юношей, и едва не выругалась. Жолтан - просто урод! Когда-нибудь его найдут на дне Дуная или на мусорной свалке, с завязанными за спиной руками и с простреленной головой.
Она похолодела. А что тогда будет с ней? Ей уже двадцать два, и она до сих пор не вышла замуж. Кому нужна проститутка? Ведь если она кому-нибудь интересна, приходит Жолтан и начинает выбивать из того деньги. Если интереса нет, то нет и денег. Получается замкнутый круг.
При мысли, что когда-то ей стукнет тридцать, и она не сможет зарабатывать столько, чтобы содержать себя и родителей, она почувствовала страх. Вздохнув, Эржбет встала и поправила слишком оттягивавший кофту бюстгальтер. Это всего лишь работа, милый Вильмош, подумала она, преодолевая жалость к студенту. Одев свою любимую ярко-красную кожаную куртку, она побежала на свидание.
10
В баре 'Боярин Мартон', несмотря на поздний вечер пятницы, было немноголюдно. Возможно, дело объяснялось тем, что Венгрия ещё только-только выбиралась из пропасти затяжного экономического кризиса. Жители неблагополучного Кишпешта, в прошлом - отдельного городка в обширной тени Будапешта, большей частью не могли позволить себе дорогие развлечения.
Бармен, крупный светлоглазый мужчина с пухлыми, как у женщины, руками, кивнул Эржбет, как давней знакомой, и налил молодой паре две кружки пива. Сурово нахмурившись, он потребовал тут же рассчитаться.
- Балаж сегодня строгий, - хихикнула Эржбет и захрустела чипсами. Высокая для девушки - недостаточно высокая для модельного бизнеса, - она обладала отличной фигурой; маленький размер груди привыкла компенсировать умением показать осиную талию, подвижные бёдра и стройные, длинные ноги. Тряхнув окрашенными и завитыми при помощи химии волосами, она немедленно взялась гипнотизировать Вильмоша взглядом своих серых глаз. Тот улыбнулся и размяк, начав рассказывать о себе.
Её немедленно поразило, что его история о собственном провинциальном происхождении как-то не очень вяжется с заметным столичным акцентом.
- А что ты изучаешь в этом университете? - полюбопытствовала она почти искренне.
Вильмош вяло улыбнулся и отставил в сторону кружку с пивом:
- Я - будущий археолог.
- Типа, в могилах ковыряешься? - рассмеялась Эржбет.
Он охотно принял вызов, пустившись в рассказ о своей будущей профессии.
- В общем, да. Правда, раскопки, хотя и важная практическая часть работы - они ещё далеко не всё. Нужно уметь правильно оценить полученные находки. Это требует сложных исследований по датировке, включая аппаратурный анализ... люминесцентный, радиоуглеродный...
Он замялся.
- Ну, я поняла, что ты ещё не очень в этом силён. А что-то интересное, кроме анализов, в этом есть?
Он застенчиво улыбнулся:
- Ну, нужно ещё хорошо знать историю.
- Отлично! Расскажи мне какую-то. Скажем, о великих рыцарях прошлого или о храбрых гусарах.
Вильмош невольно посмотрел на её, затянутые в нейлоновые чулки, ноги. Он хмыкнул:
- Как знаешь. Но герои, известные нам из школьных учебников, в действительности были отнюдь не так благородны, как нас учили.
'О, знал бы ты, какими мерзавцами являются современные 'рыцари', несмотря на золотые пистолеты!'.
Он отпил из своей кружки немного пива и поставил её на грубую, исцарапанную столешницу. Лоб парня нахмурился, словно он рылся в памяти.
- Гусары... Гусар как род войск создал Матиаш Корвин, но, по мнению ряда авторитетных исследователей, он лишь заимствовал этот тип лёгкой конницы у валашского воеводы Влада Третьего, или Дракулы.
- Дракула изобрёл гусар? Не может быть!
- Может, - снисходительно ответил Вильмош. - Его гусары прославились своей отвагой и жестокостью. В 1462 году близ Тарговиште они нанесли поражение огромной армии Мехмеда II. Ночная атака, проведённая решительно и дерзко, застала турок врасплох. Сам султан едва спасся. Когда наутро турки пришли в себя и двинулись на Тарговиште, они нашли столицу Валахии обезлюдевшей. Но на дороге, которая вела вглубь владений Влада, они обнаружили трупы солдат своего двадцатитысячного корпуса, действовавшего отдельно от основной армии. Нанизанные на колья, их тела производили настолько подавляющее впечатление, что султан скомандовал отход.
Она восхищённо улыбнулась и округлила глаза: -
- Удивительно. А это всё было очень серьёзно как-то, да?
Вильмош кивнул с важным видом:
- Серьёзней некуда. Считалось, что остановить турок невозможно. Гусарам Влада это удалось. Многие из них были его рабами, цыганами, которых он ещё в раннем детстве купил или забрал у их родителей и вырастил вместе с дикими цепными животными, приучив только к одному - к убийству.
Эржбет сжевала несколько чипсов и запила их пивом. Вспомнив, сколько в этом напитке содержится калорий, она осторожно отодвинула кружку в сторону.
- Вот он был вампир!
Вильмош энергично закивал:
- Во многом легенды об упырях и волколаках, бытующие в Валахии и Трансильвании, основываются как раз на реальных фактах злодейств, что творили под покровом ночи Влад и его гайдуки.
Вильмош говорил с уверенностью, так как неплохо изучил вопрос, целыми неделями просиживая в общественной библиотеке.
- Насчёт того, был ли он в действительности вампиром, дело обстоит гораздо сложнее: Влад предался злу и буквально купался в крови, терроризируя как врагов, так и друзей. И, думаю, в своих вакханалиях он и его приспешники отнюдь не брезговали каннибализмом - совсем как крестоносцы, отвоевавшие у арабов Иерусалим.