Кузьма Роман Олегович : другие произведения.

Инферно - вперёд!

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Близ небольшого городка Дуннорэ-понт возникает загадочная, постоянно увеличивающаяся в размерах аномалия, которая привлекает острое внимание учёных и общественности. Привычные законы физики на её территории не действуют: здесь всё существует по иным, чуждым человеку принципам. Вскоре после первых смертей в бой вступает армия. Наступает Армагеддон: самое современное оружие против демонов Ада. Кому суждено победить? Сможет ли человеческая цивилизация устоять под напором дьявольского воинства?
  Пролог
   'Эта история - о том, как наш мир стал постепенно погружаться во Мрак, подобный тому, что царил, если верить легендам, на заре времён. Всё началась так давно, что о первых днях Войны не только я, но и покойный отец мой - мы знали лишь понаслышке. Сделанные на мотках стальной проволоки и магнитной ленты звукозаписи, применявшиеся нашими предками, давно обратились в бесполезный хлам, и даже если бы и нашлась бережливая рука, которая сохранила бы их от разрушительного воздействия Времени, это было бы бесполезно, поскольку покрытые ржавчиной машины, проигрывавшие их, уже не функционируют. Изменились сами первоосновы нашего бытия, принципы существования материи, и то, что казалось незыблемой истиной во времена теоров, кажется нелепой выдумкой сегодня, в Эпоху Магов. Не всё из того, что поведали мне мудрейшие из старейшин, понятно, как зачастую не понятны мне и тексты в древних книгах, считанные экземпляры которых сохранились лишь чудом.
   Многим эта повесть обязана Человеку-без-Имени, чей голос, будто он находится рядом, порой нашёптывает мне истории о былых временах. Уже одного только упоминания о том, что я не изгоняю его дух, как следовало бы, хватило бы для того, чтобы меня предали в руки властей. Властей! Это слово звучит сейчас как издёвка, ведь я говорю о тех, кто преклонил колени свои перед Могущественными и предался Ночи.
   Однако я отвлёкся. Знание, пусть и оставшееся от теоров, должно сохраниться. Даже если алфавит вскорости будет забыт, как были забыты математические символы, и их окончательно сменят рунические знаки, одинаково пригодные и для передачи информации, и для колдовства, эта книга должна быть завершена.
   Вполне вероятно, что потомки наши, отказавшись от человеческой судьбы, изберут жизнь магических существ, свободных от грехов предков, и прочесть мои записи окажется некому. В конце концов, каждый лист на дереве вянет, желтеет и опадает, а само дерево, сгнив на корню, валится наземь, чтобы уступить место новым формам жизни. Тем не менее, я, Ансгер, сын Колла, сына Дитнола, благородного, считаю, что должен исполнить свой долг перед господином Эзусом, вера в которого нынче под запретом Могущественных, и перед человечеством, - и перенести на пергамент всё, что мне известно о Годах Грома и Огня.
   Поговаривают, будто борьба Златоликого Короля с Лордом Стеклянный Глаз, которая опустошает зелёный остров Эйре на западе, является последним актом этой затянувшейся пьесы. Я не верю подобным слухам: уж больно мало общего у этих воинственных феодалов с теми, о ком мне посчастливилось узнать. Им не подвластно Пламя, обладавшее способностью разрушать толстые каменные стены и оплавлять сталь, превращая в гигантские пепелища целые города. Их сила в большой мере зависит от искусства владения чёрной магией, а солдаты, даже те, что являются людьми, вооружены копьями, мечами и презрением к слабым и безоружным - эти озлобленные наёмники и не слышали о том, что ранее именовалось гражданскими правами. Наконец, единственного взгляда на нечеловеческий облик Златоликого Короля или, тем паче, на наиболее устрашающего его прислужника, Герцога Смерть, достаточно, чтобы осознать глубокую истину, содержащуюся в моих словах. Говорят, Лорд Стеклянный Глаз, с которым враждует наш властитель, ещё хуже, хотя мне трудно даже вообразить, кто может сравниться с Златоликим в таких качествах, как бесчеловечная жестокость и холодная, расчётливая ненависть ко всему живому...
   Потому-то я и пишу не о тех, кто владеет нашим миром, а о тех, кому он некогда принадлежал - о тех, кто знал о свободе слова и вероисповедания и обладал правом волеизъявления. Знание моё, похожее на труху от истлевших бумажных книг, едва ли полно - но, собранное по крупицам, кажется мне немыслимой ценностью. Хоть надо мной и насмехаются все вокруг, говоря, будто я трачу время на бессмыслицу, рука моя, сжимающая перо, не остановится, что бы ни случилось.
   Действительно, многие из тех слов, что я использую, лишены смысла для магисов, да и грамоте сейчас обучен едва ли один-другой человек в селении. Даже в Хэксеме, крупнейшем городе на восточном побережье, хороших писцов можно сосчитать на пальцах одной руки. Кто бы мог поверить, что ещё дюжину дюжин лет назад Хэксем, несмотря на гораздо большую численность населения и куда более высокий уровень жизни, считался жалким провинциальным городишкой!
   В связи с этим мне вспоминаются стихи непревзойдённого Невлина, поэта, что жил давным-давно. Знакомые мне по книгам, они поражают своей почти пророческой точностью. К величайшему нашему горю, им было суждено воплотиться в действительность:
   Кости - труха, источен камень в пыль, а город занесло песком;
   Остались лишь слова - как призраки былых эпох,
   Они хранятся на рифмованных линейках строк;
   Где ум найти бессмертный, что их сбережёт?
   Действительно, здесь сокрыт вопрос, ответ на который найти мне не под силу. Одновременно, хотя это может показаться нескромным, я возьму себе за труд вписать в сию повесть несколько строк о себе, дабы у читателей, если таковые появятся, сложилось мнение об авторе. Я, Ансгер, родился в семье Колла, зажиточного фермера; как старший сын я унаследовал землю, принадлежавшую отцу, однако по ряду причин она пришла в упадок и запустение, как и наш род, который словно постигло неведомое проклятие. Два моих брата умерли в раннем детстве от болезней - или, как поговаривали, от порчи, - а сестра, вышедшая замуж за человека из другого селения, подобно жене моей, незабвенной Кэйли, скончалась несколько лет назад.
   Родители, обучившие вашего покорного слугу грамоте, завещали ему также любовь к знаниям, воплотившуюся в данном труде. Доживая отпущенный судьбой век, я стал записывать всё, что мне известно о днях былых, а также о том, что произошло за годы моей собственной жизни.
   Внешность мою можно назвать обыкновенной: я - почти полностью седой, среднего роста пожилой мужчина. Сложение моё, и в молодости отличавшееся сухощавостью, всё же свидетельствует о добром здоровье, коим, впрочем, отличается большинство людей, выросших в сельской местности, где свежий воздух и физический труд сами по себе способствуют развитию таких качеств, как сила и выносливость. У меня овальное, правильной формы лицо с относительно тонкими чертами; в молодости, пока его не покрыли морщины, оно, сообщу вам, казалось представительницам противоположного пола вполне привлекательным - так же, как и зелёно-карие глаза, ныне выцветшие, что превосходно гармонировали с тёмными, цвета орехового дерева, волосами, сейчас, как вы понимаете, подёрнутыми паутиной седины...
   Я слышу голоса за дверью, и едва ли те, кто явились среди ночи, сделали это с добрыми намерениями. Их тяжёлые, грубые сапоги, позвякивание шпор и храп лошадей - всё говорит о том, что за мной пришли Ночные Посланцы Могущественных. Как жаль, что я не смогу закончить эту книгу, дело всей жизни - меня обрывают в самом начале, доказав тем самым, насколько ценен подобный труд на самом деле. Мне придётся ограничиться тем, что я присовокуплю к написанному собственноручно вступлению списки, сделанные мной с записей на архаичном и, увы, мало кому понятном в наши дни кэлтарне . Они могут послужить...'.
  Часть I. Аномалия
  Глава I
   Округа Дуннорэ-понт издревле считалась местностью, окутанной туманами столь же густо, как и загадками. Древние, поросшие мхом валуны, формирующие затейливые фигуры, встречались здесь едва ли не на каждой лесной поляне. Эти камни, испещрённые рисунками, чей смысл сокрыт от людей, не имевших, кстати, ничего общего с их появлением, служили живым напоминанием о былых временах. В те далёкие дни, когда по земле ходили племена, сами названия которых давно стёрлись из людской памяти, камни, как говаривали сведущие люди, служили могучими источниками волшебной силы.
   Бедные земли графства покрыты тысячелетним, лишь местами чередующимся с лугами, лесом, существовавшим ещё до прихода людей. Лес этот, наполненный угрюмым молчанием, казалось, отпугивал крестьян, несмотря на то, что те всегда искали землю для расчистки под пашню. Возможно, не последнюю роль тут сыграли многочисленные трясины, испускавшие смертоносное зловоние - по слухам, в них утонул не один дровосек, - а возможно, причиной послужили рассказы о странных, пугающих песнопениях, порой раздающихся в здешних чащобах в полночные часы - они, говорят, способны запугать и самого отчаянного храбреца.
   Одно известно наверняка: окрестности Дуннорэ-понт пользовались дурной славой и заселены были неплотно даже до огораживания. Когда же лендлорды стали присваивать общинные земли и сгонять крестьян с их наследственных участков, чтобы выпасать на них свой многочисленный скот, графство обезлюдело окончательно.
   Последующее столетие, отметившееся бурным развитием паровых машин, мало что изменило в сонном, словно умирающем, быте немногочисленных обитателей этих забытых мест. Наступление изрыгающего огонь и пар неумолимого завоевателя, носившего имя Научный Прогресс, однако, достигло и этих, забытых Эзусом, мест.
   Пришло время, и железные дороги опутали земли королевства с целью спаять их в единое, послушное воле правительства, целое; одна, подобная указующему персту, ветка протянулась и до Дуннорэ-понт, городка, который со времён рыцарства и баронских распрей так и не увеличился ни в размерах, ни в численности населяющих его жителей. В данном малоприятном обстоятельстве знатоки городских легенд обвиняли ведьму, сожжённую на костре ещё при Орнаге Великом. Она, как утверждают, и прокляла жителей городка и ближайших селений, лишив их мужской силы и способности к деторождению. Последними её словами стало зловещее пророчество, предрекавшее Дуннорэ-понт медленное и мучительное вымирание: последнему обитателю города, если верить ведьме, предстояло пасть от руки монарха, а его наследнику - скончаться от удара осиновым колом. Событие это, кричала горящая ведьма, состоится в день, когда даже Небеса станут плакать кровью, став свидетелем творящегося беззакония и святотатства, а Зло окончательно изгонят из этого мира.
   С течением времени проклятие постепенно забылось, хотя достопамятная смерть ведьмы на костре, похоже, так и осталась наиболее примечательным событием в истории города. Долгие масслетия Дуннорэ-понт словно пребывал в спячке, апатично наблюдая, как мимо проходит жизнь. Одна группа любителей поговорить на данную тему придерживалась той точки зрения, будто причиной низкой рождаемости являются идущие от местных болот и многочисленных торфяников гнилостные испарения; другие - большей частью приезжие и обитатели соседних графств - едва ли не с пеной у рта доказывали, что причиной всему - кровосмесительные связи, которыми опутан город - они-то и являются подлинной причиной вырождения дуннорэ-понтцев. Так или иначе, но первый паровоз, притащивший в город два полупустых вагона с рабочими и пожелавшим отпраздновать завершение строительства новой ветки руководством компании, встретило едва ли не такое же количество горожан.
   Вопреки пустым надеждам на то, что железная дорога оживит здешний быт, произошло обратное: значительная часть молодёжи уехала из города, причём, как поговаривали злые языки, многие сделали это с тем самым первым поездом. Впоследствии, правда, когда в соседнем графстве обнаружили нефть, округа наполнилась старателями, надеявшимися разбогатеть. Большинство из них, окончательно разорившись в ходе бесплодных поисков, осталось здесь жить, благо в Дуннорэ-понт всегда рады новым людям. Именно благодаря этим, наполненным кипучей энергией неудачникам, численность населения вновь начала расти, превысив гросс человек - совсем как в те дни, когда горевшая на медленном огне ведьма изрекла слова, обрёкшие местных жителей на медленное вымирание.
   Когда в ратуше - старинном двухэтажном строении с каменными, скреплёнными деревянным каркасом стенами - сверили свои книги с приходскими, работники канцелярии сразу же подметили две идентичных цифры - 1728. Число это, дуаз , возведённый в третью степень, или гросс, не могло не вызвать суеверного страха. Переглянувшись, оба клерка, словно сговорившись, одновременно коснулись шеи, а потом лба скрещёнными пальцами обеих рук в жесте, призванном отпугивать духов.
   Казалось, будущее сулило городу сплошные беды и страшные неприятности - и в последовавшие за этой сценой недели произошёл ряд событий, принудивших тех, кто знал о жутком совпадении, не раз и не два помолиться за благополучное завершение года. Ходили глухие слухи о море, постигшем скот местного богача Винна да Дуннорэ-понт, наследника лендлорда, выжившего отсюда большую часть населения, включая обедневшего графа.
   Те, кто бывал в лесу, поговаривали о ночных плясках и песнях вокруг каменных алтарей в разрушенных святилищах, в которых участвовали нечеловеческие создания, но рассказы эти, изложенные завсегдатаями местных таверн за третьей кружкой эля, не вызывали доверия.
   Наконец, над одной из заброшенных ферм, принадлежащей Винну да Дуннорэ-понт, но игнорируемой даже его скотом, разразилась страшная буря с градом, уничтожившим всю растительность. Вспышки молний, бросавшие непривычные красноватые отблески и отличавшиеся неестественной, подчас горизонтальной или спиральной траекторией, привлекли внимание редактора местной газеты.
   Сей уважаемый джентльмен, единственный к тому же репортёр принадлежащего ему издания Дитнол Норс, даже посвятил описанию бури заметку - и отправил в одну из столичных газет, где также подвизался корреспондентом, телеграмму соответствующего содержания. Гонорар, неожиданно щедрый, заставил его насторожиться, однако, пожав плечами, Норс безмятежно обналичил перевод и, насвистывая себе под нос популярную мелодию, уже собрался было в одну из трёх местных таверн. Там он обычно черпал львиную долю материала для следующего номера - и оставлял далеко не меньшую по размеру часть своего скромного заработка.
   Остановимся на миг на его облике, так как сей газетчик - одно из главных действующих лиц нашего повествования. В то время Норс - относительно молодой человек, всё ещё холостой, шести футов ростом. Упругая походка и худощавая фигура свидетельствуют о том, что занятия спортом этому господину не чужды. В тот день он надел свой лучший - один из двух - гомеспуновый костюм, бежевые ботинки с белыми мысками и фетровый котелок серого, в тон с беспокойно рыскающими глазами, цвета. Волосы указанного господина, равно как и усы - естественного светлого, без примеси красителей, цвета, напоминающего, как говаривали его друзья, доброе ячменное пиво.
   Покинув здание почтового управления, он остановился, чтобы прикурить - и остолбенел, заслышав звук, которому не положено звучать в этот час на железнодорожной станции. До ушей его донёсся отдалённый стук колёс поезда, мчащегося на всех парах. Норс, совершенно трезвый по причине утреннего времени, сверился с подаренными ему градоначальником карманными часами с календарём. Там значилось: 'понедельник'. Даже если часы и подвели его, Норс не мог ошибиться насчёт времени: солнце, находясь достаточно далеко от зенита, указывало на то, что сейчас около десяти утра.
   Единственный поезд, приходивший в Дуннорэ-понт только по четвергам, неизменно в семь утра, явно заблудился либо...
   Норс почуял сенсацию, подобно тому, как охотничья собака чует дичь. Даже если расписание поездов изменили, это уже событие по меркам их города, и он, а не сплетники из 'Чугунного столба', станет первым, кто поведает обо всём народу. Если же случилось то, о чём Норс пока что даже в мыслях боится признаться самому себе, его газете светит стремительный рост продаж. Уже обдумывая текст статьи и содержание заголовка внеочередного выпуска, он вернулся в здание, которое только что покинул - но со стороны, обращённой к железнодорожной колее. С трудом сдерживая возбуждение, Норс едва ли не бегом пересёк безлюдный зал ожидания и наклонился к окошку, за которым прятался кассир, старик Гивел.
   - Что это за поезд там пыхтит, дружище? - Несмотря на волнение, он улыбался как можно шире, чтобы Гивел вдруг не заподозрил, что выдаваемая им информация стоит денег.
   - Экстренный! - отрезал старик, угрожающе выпучив глаза. Задёрнув шторку, он оставил Норса наедине с его фантастическими предположениями. Редактор 'Городских новостей', мгновенно сообразив, что, будь о прибытии экстренного поезда известно заранее, он бы уже знал об этом из своих источников в ратуше, благо там же размещалась и его редакция, а сам он на прошлых выборах возглавлял избирательный штаб градоначальника и посему пользовался его личным доверием. Следовательно, новость, поступившая, вероятнее всего, только что, пришла на почту в виде телефонного звонка или телеграммы, а уже оттуда Гивелу перезвонили о прибытии поезда - едва ли не позже самого прибытия.
   Репортёр, бормоча вполголоса себе под нос что-то об извечном головотяпстве мелких чиновников, вышел на перрон и, уже надумав вновь заглянуть на почту, чтобы разузнать подробности, вынужден был замереть на месте.
   Огромный чёрно-синий паровоз, издав оглушительный свист, выпустил пар из машины, пытаясь погасить избыточную скорость. Скрежеща выкрашенными в красный цвет колёсами, стальное чудовище визжало, как живое, подвергаемое пытке, существо. Наконец, проехав чуть больше, чем ему следовало бы, паровоз замер, окутанный клубами пара.
   Норс, который, в силу свойственной ему наивности, полагал, что сюрпризы на сегодня закончились, получил возможность увидеть, кто именно прибыл на 'экстренном' - и выругался, не в силах скрыть своё удивление. Челюсть журналиста медленно отвисла и опускалась всё ниже по мере того, как первый вновь прибывший пассажир делал шаги вниз по ступенькам.
   Наконец, ноги, обутые в чёрные, начищенные до блеска, ботинки опустились на перрон и чётко, по-военному, сошлись вместе. Раздавшийся затем свист, по громкости способный конкурировать с паровозным гудком, послужил началом поспешному топоту многочисленных, столь же чёрных и блестящих, ботинок. После непродолжительной суеты, в которую то и дело врезались отрывистые команды и пронзительные трели сержантских свистков, ботинки и их обладатели построились ровными шеренгами вдоль поезда.
   Норс, вынужденный, чтоб его не растоптали, забиться в зал ожидания, в те недолгие, проведённые солдатами на вокзале, минуты имел возможность внимательно разглядеть их экипировку. Прильнув к одному из запылённых окон, он успел увидеть достаточно, пока удар приклада, потрясший раму с противоположной стороны, не напомнил: военные не жалуют любопытных.
   Впрочем, газетчик уже имел пищу для размышлений. Сам собой напрашивался очевидный вывод: единственной причиной прибытия в Дуннорэ-понт воинской части могла стать только его же вчерашняя телеграмма о необычной буре на заброшенной ферме. По крайней мере, наличие у всех солдат противогазов, а у одного отделения - радиометров, спектрометров, электрометров и ряда других измерительных приборов неизвестного Норсу предназначения, - не могло иметь причиной что-либо иное.
   Вскоре, не задерживаясь на одном месте, солдаты скорым шагом покинули вокзал.
   Норс же, сообразительный как от природы, так и в силу наличия определённых профессиональных навыков, приосанился и, напустив на лицо скучающее выражение, подошёл к паровозу. Машинист, надвинув фуражку на глаза, проигнорировал его и отправился к Гивелу, громко и не выбирая слов требуя уголь и воду. Это, впрочем, ничуть не смутило неунывающего репортёра. Постучав в стальной борт локомотива, он дождался, пока не выглянет кочегар - нечёсаный широкоплечий блондин без фуражки, весь чумазый от копоти.
   - Чего вам, сэр? - Хриплый голос, запах табака и кислого вина свидетельствовали о том, что Норс обратился по адресу. Вредные привычки сами по себе требуют денег, а скверный характер всегда толкает на нарушения устава. Такой человек охотно продаст информацию, даже если это и запрещено. В руке журналиста сверкнула серебряная монета.
   - Один шиллинг, - сказал он. Кочегар облизнул губы и осмотрелся по сторонам. Рука его, волосатая и жилистая, вытянулась вперёд так далеко, словно могла удлиняться по воле владельца. Мозолистая ладонь схватила шиллинг вместе с протянувшими его пальцами почище тисков.
   После непродолжительного разговора, прерванного появлением машиниста, Норс отошёл в сторону, чтобы обдумать услышанное. Сдвинув котелок на затылок, редактор 'Городских новостей' простоял на перроне около минуты, молча глядя себе под ноги. Наконец, поборов желание закурить, он поправил головной убор и, подкрутив усы, энергичным, пружинистым шагом направился в редакцию.
   Выпущенному им тем же вечером номеру, фактически, листку, в котором говорилось о прибытии в город 'оснащённой современной техникой 2-й роты 1-го батальона 36-го пехотного полка армии Его Королевского Величества под командованием капитана Глайниса - в связи с недавними метеорологическими феноменами', суждено было стать первым пропагандистским ударом Королевства Айлестер по новому, ещё не известному врагу.
  Глава II
   Капитан Одхан Глайнис бросил нетерпеливый взгляд на то, что уже успели окрестить 'Дуннорэ-понтским феноменом': большую, неправильной формы зону, напоминающую обглоданный овал, имевший около массфута в длину и до терцдуазфута в ширину. Пространство, достигавшее почти секстдуаза футов в высоту, наполнял алый газ, который в придачу испускал подозрительного вида мерцающие блики.
   Газ этот постепенно сгущался, скрывая очертания предмета, расположенного в центре аномалии. Чёрный, как бескрайние просторы космоса, он имел грушевидную форму и, похоже, вращался вокруг собственной оси по сложной траектории.
   Если оптические приборы не обманывали, этот сгусток мрака, не более фута в диаметре, просто парил в воздухе, то и дело выбрасывая в стороны короткие, угрожающего вида отростки.
   Капитан нахмурился: приборы, которые он собой привёз, не давали никакой информации о природе загадочного феномена - вблизи него не наблюдалось отклонений от нормы вообще, в то время как попытки выдвинуть детекторы на специальных кронштейнах внутрь зоны свечения приводили к тому, что стрелки на циферблатах начинали вращаться как безумные.
   Данное обстоятельство наводило на подозрения. Учитывая его, Глайнис запретил своим подчинённым приближаться к зоне ДПФ ближе, чем на дуазфут. С этой целью была сделана соответствующая флажковая разметка, которую впоследствии предстояло сменить надёжному забору из колючей проволоки. Наблюдения за птицами, в изобилии носившимся вокруг, убедили Глайниса в правильности принятого решения: по непонятным причинам пернатые избегали залетать в пространство, занятое аномалией.
   Постукивая себя стеком по обтянутому гетрой голенищу ботинка, капитан углубился в невесёлые раздумья. Одхан Глайнис являлся типичным представителем офицерской касты: высокий, с вытянутым, как у его любимой кобылы Улы (по которой он сейчас скучал), лицом и с по-лошадиному крупными зубами голубоглазый шатен; его отличали грубоватые манеры, любовь командовать и привычка платить карточные долги. Проведя рукой по коротко остриженным усам, он велел подозвать капрала Родри. Тот вскоре явился с винтовкой наперевес: крепко сложенный, почти такого же роста, как и капитан, рыжеволосый парень.
   - Попадёшь? - Глайнис указал стеком туда, где вращалось маслянистое чёрное пятно.
   - Шутите, сэр? - В светлых глазах Родри промелькнула лёгкая тень оскорблённого достоинства. Он считался лучшим стрелком полка. - С такого расстояния я в булавку попаду!
   Тем не менее, Глайнис, уловил за напускной небрежностью капрала то самое чувство, что все они сейчас старательно скрывали друг от друга: страх. Винтовка, послушная Родри, словно ручная собачонка, взлетела вверх и замерла. После секундной паузы грохнул выстрел, и из ствола вырвался язык пламени. Родри выстрелил ещё трижды - и каждый раз, по общему мнению, попал в цель. И каждый раз - без какого-либо эффекта.
   - Хорошо, Родри. Можешь идти. - Чуть оглохший от пальбы капитан всё же заметил нечто, показавшееся странным - странным, даже если учитывать необычные обстоятельства дела. Не прошло и минуты, как он вновь подозвал Родри и одного из сержантов.
   - Тэлфрин, соорудите из бумаги мишень по ту сторону ДПФ. - Коротко кивнув, сержант бегом помчался исполнять его приказание. Наконец, в самом узком месте зоны свечения поставили щит из досок и бумаги - на его изготовление ушла часть покосившейся ограды и вчерашний номер 'Королевских ежедневных', на тот момент уже частично использованный для гигиенических нужд одним из нижних чинов. Капитан, поинтересовавшись, есть ли там заметка о ДПФ, и получив отрицательный ответ, приказал Родри открыть огонь. Если его предположение подтвердится, 'Королевские ежедневные' очень скоро напишут и о ДПФ, и о капрале Родри - если, конечно, контрразведка не засекретит все сегодняшние события.
   Родри, передёргивая после каждого выстрела затвор, расстрелял всю обойму - шесть патронов. Как показала проверка, ни одна из пуль не смогла преодолеть сопротивление чёрного вещества или хотя бы повлиять на его вращение. Все они самым непостижимым образом остановились ещё до того, как столкнулись с ним либо же были бесследно поглощены.
   Глайнис, озадаченный в ещё большей степени, нежели до испытаний, велел своим подчинённым готовить обед. В тот момент, когда солдаты, порубив на дрова остаток бревенчатой ограды, поглощали разогретые прямо в жестяных банках мясные и бобовые консервы, его позвали к радиопередатчику. Подобно отделению с измерительными приборами, радиостанцию придали роте по причине особых обстоятельств.
   Приняв радиограмму из рук капрала, носившего в петлицах изображение золотистой крылатой молнии - эмблема войск связи,- капитан почувствовал, как его скулы сводит от едва сдерживаемой ярости. Командир полка в достаточно резких выражениях сообщал Глайнису, что ДПФ уже стал причиной смерти одного человека, и об этом известно всей столице, по крайней мере, тем её жителям, что читают газеты, и что по этому поводу уже в министерство, генеральный штаб, а оттуда - и в штаб дивизионного округа сделаны гневные звонки от имени высочайших лиц.
   При упоминании о королевской фамилии капитан Глайнис вытянулся по стойке 'смирно' и, отдав приказ выставить двойные караулы, отобрал один взвод, чтобы посетить Дуннорэ-понт. Радист же получил сомнительное удовольствие оттого, что выслушал нецензурную брань капитана, спешившего надиктовать ответ. В отправленной обратно радиограмме присутствовали следующие фразы: 'приборы не воспринимают особенностей ДПФ... подчиняется собственным законам... успешно противостоит воздействию винтовочного огня... необходимы... подкрепления'. Война, уже имевшая первую, но далеко не последнюю, жертву, понемногу набирала обороты.
  Глава III
   В редакции 'Городских новостей' кипела работа. Наборщик сего почтенного издания Дитнол Норс - а заодно репортёр, редактор и владелец в единственном лице, - повозившись изрядно с рукописным текстом заметки и литерами шрифта, перешёл к печатанию тиража. Вращая ручку пристроенного к станку при помощи системы шкивов колеса, он быстро размножил масс экземпляров. Стопка газет, с ещё сырой краской, немедленно перешла в руки двух мальчишек, занимавшихся распространением. Норс же, чувствуя, что выполнил свою работу, присел отдохнуть.
   Облокотившись о тумбу печатного станка, он устало закурил прямо в помещении. Впрочем, не прошло и нескольких минут, как дверь в помещение редакции-типографии распахнулась, и внутрь ворвался запыхавшийся разносчик газет, не распродавший, судя по всему, и шестой доли газет.
   Едва отдышавшись, юный наглец потребовал полушиллинг.
   - С чего это вдруг? - ухмыльнулся Норс. - Я никому ничего не плачу, ты же знаешь. Что продашь, то твоё.
   Мальчишка презрительно скривил губы.
   - Напечатав номер с историей, которую я вам расскажу, вы заработаете много больше.
   Норс, улыбнувшись в усы, согласился купить историю, если та окажется достойной публикации.
   - Но сперва ты должен её рассказать. - На лице мальчугана отразилось недоверие, но, мгновенно смекнув, что Норс не сможет продавать газету в обход его с товарищами 'корпорации', согласился.
   - Ладно, я вам верю, сэр. - Он засунул руки в карманы, а потом вынул их и, поколебавшись, произнёс слова, принудившие Норса забыть об отдыхе. - Этот красный свет уже убил одного человека.
   Отбросив дымящийся окурок прямо на пол, редактор немедленно сунул мальчишке полушиллинг и потребовал изложить обстоятельства дела. Оказалось, что один бродяга, Моргейн, отдал Эзусу душу - или вот-вот отдаст - в результате губительного воздействия неземного света, которому подвергся на заброшенной ферме.
   Эта новость привела Норса в состояние крайнего возбуждения. Отделавшись от мальчишки, он начал нетерпеливо мерить комнату шагами. Закурив ещё одну сигарету, он ходил взад-вперёд, бормоча себе под нос: 'Невероятно! Просто фантастика! Это излучение способно убивать!..'. Наконец, словно вспомнив о чём-то, он взъерошил, а потом пригладил свои волосы, подровнял их при помощи расчёски - и, схватив котелок, выскочил из ратуши, остановившись лишь дважды: первый раз - когда запирал дверь, а второй - когда нос к носу, а вернее - нос к животу, ибо градоначальник обладал весьма внушительными пропорциями, столкнулся с Малкольмом Финлеем.
   - В чём дело, Норс? - процедил сквозь зубы градоначальник. При этом он заткнул пальцы больших рук за пояс таким образом, что локти его едва не упёрлись в стены узкого коридора.
   Так как обойти Финлея не представлялось возможным, Норс пробормотал слова извинения и попытался протиснуться под левую руку своего патрона, которая, как он знал, в силе уступала правой. Впрочем, тщетно: Финлей, надув свои раскрасневшиеся от гнева и, судя по запаху, и от выпитого тоже, щёки, с неожиданной для его комплекции ловкостью развернулся и прижал Норса к стене. Сдавленный брюхом, в котором, если верить утверждениям очевидцев, неоднократно умещался молочный поросёнок, редактор был вынужден призвать на помощь всё своё, выработанное многолетними трудами на ниве журналистики, красноречие.
   Однако на сей раз Финлей проявил неожиданную несговорчивость. Словно не заметив изящных словесных пассажей, которыми пытался отвлечь его собеседник, он, выругавшись, навалился на Норса так, что у того перехватило дыхание.
   - Хватит лгать мне, мерзавец! Я желаю знать, что происходит в городе, причём тотчас же! - Смысл спорить отсутствовал, и Норс, осознав, что выгодней в данных обстоятельствах сказать правду, просиял фальшивой улыбкой.
   - Я как раз пытаюсь это выяснить, сэр. - Насколько позволяло настроение градоначальника и его препятствовавший дыханию живот, Норс поделился информацией о заброшенной ферме и случае с Моргейном.
   - Этот забулдыга, который и дома-то своего не имеет... - Градоначальник прищурил маленькие чёрные глазки, казалось, утопающие в складках жира. - Его судьба должна волновать меня? Почему мне звонили из столицы - из Логдиниума , понимаешь? - и требовали обо всём докладывать?
   Норс и сам, причём как можно скорее, желал получить ответы на эти вопросы, однако утроба градоначальника встала на его пути непреодолимым барьером.
   - Вы первым получите всю информацию; можете мне поверить, я уделю максимум внимания удовлетворению ваших требований. - Норс старался говорить как можно убедительнее, с пылом, имитирующим служебное рвение.
   Финлей заглянул ему в глаза и, удовлетворившись увиденным, сделал шаг назад. Грудь у Норса болезненно ныла, он не удивился бы, если бы оказалось, что сломано несколько рёбер.
   Успокоив себя тем, что он как раз и отправляется к доктору, редактор 'Городских новостей' поспешил вниз по ступеням. Выскочив на мощёную булыжником улицу, он с облегчением обнаружил, что автомобиль Йона Дорнбара стоит рядом. Дорнбар, владелец немолодого уже 'кернунна' , чванливо именовал себя 'главным таксистом города', хотя на деле являлся единственным, кто занимался в Дуннорэ-понт извозом вообще. Норс помахал ему рукой и, едва белая, с крыльями цвета полевого шпата, машина приблизилась, запрыгнул внутрь.
   - К доктору Вейру.
   - Да, господин Норс, - флегматично ответил Дорнбар и, нажав на педаль газа, повёз своего пассажира к дому единственного в городе практикующего врача.
   В кабине пахло бензином. Из-за громыхающего поршнями двигателя чудовищной, по меркам стариков, мощности - две дюжины лошадиных сил - Норс почти не слышал расспросов любопытствующего таксиста. Дорнбар чуть ли не ежесекундно жал на клаксон - то отвечая на приветствия знакомых, то требуя освободить ему дорогу.
   Норс, погружённый в свои мысли, не слишком следил за происходящим, даже когда Дорнбар высунулся из окна и начал грозить кулаком кому-то, кто едва не попал под колёса автомобиля. Наконец, они остановились у двухэтажного дома из глазурованного кирпича, и стало ясно, что поездка подошла к концу. Рассчитавшись, Норс приблизился к дверям и несколько раз ударил подвешенным тут же деревянным молотком.
   - Иду, иду, - послышался скрипучий голос, принадлежащий кому-то, кто прожил не менее четырёх с лишком дуазов лет и за это время совершенно утратил привычку торопиться. Судя по раздражённым ноткам, у доктора Вейра к тому же выдался трудный день.
   Дверь распахнулась, и перед Норсом возник невысокий, полный мужчина; седина его удобно расположилась в аккуратно подстриженных бакенбардах и по периметру поблёскивающей розовой лысины. Видимо, в этот момент доктор как раз принимал пациента, поскольку поверх жилетки он носил белый халат. Впрочем, судя по тоске, затаившейся в карих, выразительных глазах Вейра, пациент этот, которым мог быть только Моргейн, не подавал ни малейших надежд. Или...
   - Он жив? - торопливо спросил Норс.
   Даже не спросив, о ком идёт речь, Вейр машинально мотнул головой слева направо. Норс всё понял без слов.
   Он позволил врачу провести себя в ближайшую комнату, переоборудованную под приёмный кабинет. Покойник лежал на кровати, ставшей его смертным одром; его лицо с заострившимися скулами и пергаментной кожей производило жуткое впечатление, особенно если учесть, что полуоткрытый рот будто свело в оскале, а невидящие глаза смотрели прямо на газетчика.
   Поёжившись, Норс уже хотел было полюбопытствовать, почему Моргейну не закрыли глаза, как доктор, одев респираторную повязку, ответил тем самым на невысказанный вопрос. Существовала опасность заражения неизвестной науке инфекцией - Норс сразу почуял это, наблюдая за осторожными движениями Вейра.
   Репортёр замер на месте как вкопанный, не решаясь сделать хотя бы шаг вперёд. Теперь в глаза ему бросилась кровь: алые пятна виднелись повсюду, словно Моргейна перед смертью рвало кровью; перемешанная с гноем, она покрывала лицо, руки покойного, вся постель и даже пол были основательно перепачканы этими выделениями, отвратительными и ужасными одновременно.
   Доктор Вейр глухим, едва слышным из-за маски, голосом начал рассказывать, как Моргейн пришёл к нему утром. Тот, как оказалось, в последнее время ночевал на заброшенной ферме, а днём ходил в город, где перебивался подёнщиной и пьянствовал. Накануне он, изрядно навеселе, шёл к покосившемуся дому, однако свечение, которого он ранее старался избегать, вдруг стало всячески привлекать Моргейна, причём, как тот уверял, против его воли. Наконец, почувствовав, что сон одолевает его, бродяга решил, что было бы неплохо вздремнуть в той чёрной тени, которая, наверняка, дарует прохладу и покой. Учитывая, что стояла ужасная жара, он не смог найти в себе силы противиться идущему из черноты зову и прикорнул там.
   Когда Моргейн проснулся, уже стемнело; чувствовал он себя омерзительно. Хотя похмелье для покойного являлось привычным состоянием, на сей раз случилось что-то особенное, так как он счёл за необходимость обратиться к врачу. Его не остановило ни отсутствие денег, ни то, что причина, вероятно, заключалась в злоупотреблении спиртным. Вейр попытался завернуть забулдыгу ещё с порога, однако вдруг заметил одну странность, поразившую его.
   - Я такого никогда раньше не видел, несмотря на то, что практикую уже более трёх дуазов лет. - Голос Вейра стал дрожащим, как у маленького перепуганного ребёнка. - Лицо Моргейна вдруг исчезло, я увидел обнажившиеся кости и ткани, мышцы, нервы, сосуды - словно в разрезе! О господи, хотел бы я, чтобы мне это привиделось! Но они кровоточили!
   Доктор всхлипнул и умолк. Норс почувствовал, что нужно утешить этого маленького, насмерть перепуганного человечка, однако тот, словно спохватившись, отбросил его руку со своего плеча.
   - Не надо! - В глазах его вспыхнуло что-то, принудившее журналиста отступить. Вейр закончил свою историю: Моргейн истёк кровью и гноем прямо у него на руках за считанные часы. Служанка врача, заподозрив инфекцию, отказалась убирать, и он дал ей расчёт. Не допустив к постепенно увеличивавшейся луже никого из своих домашних, он сам взял в руки ведро и тряпку.
   - Моргейн умер, а я всё никак не мог отделаться от мысли, что уже где-то слышал - вернее, даже читал - о подобном случае. - Вейр понизил голос до громкого шёпота. - Память долго не раскрывала мне этот секрет, пока, разозлившись, я не вспомнил. Но книга, в которой встречается идентичное описание, не имеет ничего общего с медициной, молодой человек.
   Норс, уже начал понимать, куда клонит Вейр.
   - В Писании Эзуса говорится о фоморах, демонах, существующих в двух мирах одновременно - в нашем и в призрачном. - Голос врача срывался.
   - Один глаз, одна рука, и нога только одна - вторая половина Нечистому посвящена, - процитировал Норс, заметив, что и Вейр присоединился к нему.
   Больше им говорить было не о чем. Норс отказался от чая и, попрощавшись, вышел из дома Вейров. К его облегчению, 'кернунн' всё ещё находился рядом - видимо, Дорнбар рассчитывал, как минимум, удвоить свой заработок. Что ж, он не прогадал, подумал Норс и подкрутил усы. Он с удивлением отметил, что руки его дрожат.
   - На почту, и побыстрее. - Он решил нарушить обещание, данное градоначальнику. 'Вырванные угрозой применения силы клятвы нельзя выполнять,- твердил он сам себе, - Мир должен знать, что здесь происходит'. Норс мог только представить, какую сенсацию в столице произведёт подобная публикация, и, оплачивая телеграмму, чувствовал, как по коже у него бегут мурашки. Он, Дитнол Норс, станет тем, кто первым напишет о смертельной опасности, угрожающей человечеству! Его имя прославится, и он, возможно, даже разбогатеет настолько, чтобы купить себе печатный станок с электрическим приводом - в конце концов, обещал ведь Финлей провести в ратушу электричество!
   Ему было невдомёк, что пройдёт совсем немного времени, и электрические токи перестанут подчиняться законам физики, а в Дуннорэ-понт, как и во всём Айлестере, совершенно забросят чтение газет - даже умение читать и писать станет необычайной редкостью.
   Заглянув в ратушу, Норс доложил обо всём Финлею, чем в какой-то мере выполнил их уговор, и пошёл к себе в редакцию. Холостяцкий статус позволял не ночевать дома, и он мог всецело посвятить предстоящую ночь работе - сочинению текста, вёрстке и набору. Тираж, каким бы большим, по меркам Дуннорэ-понт, он ни был, разойдётся полностью - в этом не возникало ни малейших сомнений.
   Повесив пиджак на спинку стула, Норс расстегнул ворот сорочки, засучил рукава и сдвинул котелок на затылок. Его ожидала чёртова уйма работы.
  Глава IV
   Новости о Дуннорэ-понтском феномене гуляли по столице, оживляя праздные разговоры в кофейнях, тавернах и пивных, ими приветствовали друг друга мелкие чиновники, полицейские и портовые контрабандисты. Городишко на северо-западной окраине королевства, никогда и ничем не привлекавший к себе внимания, был у всех на местах. Единственными, кто не обсуждал сию животрепещущую тему, являлись, как ни странно, военные.
   Почётный караул, занявший свой пост у входа в министерство армии на Дубх Клиат, 19, оставался совершенно безучастным к сплетням. Впрочем, гвардейцы всегда вели себя так: их лица по выразительности могли составить конкуренцию граниту. Солдаты этого отборного полка, шефом которого являлся кузен короля, носили расшитые серебром зелёные, с синими обшлагами, петлицами, лацканами и подкладкой, мундиры образца прошлого века ,- дань временам, когда вооружённая мощь Айлестера позволила ему расширить своё влияние на большую часть континента. Пусть ныне от былой славы остались лишь записи в учебниках истории да музейные экспонаты, память о ней сохранялась с безусловным пиететом, что проявлялось, в том числе, и в попытках сохранить неприкосновенными символы давних побед, как, например, фасон и расцветку гвардейских мундиров. Олицетворяя собой незыблемость древних порядков, рослые, возвышающиеся над прохожими, часовые всегда несли свой неусыпный караул молча и совершенно неподвижно, напоминая башни средневекового замка, неподвластные ветрам времени и моде на перемены.
   Тем не менее, в дни, когда вопрос Дуннорэ-понтского феномена в салонах, клубах и мюзик-холлах был всего лишь модной темой, занимающей паузы между привычными развлечениями, в министерстве обороны он уже стал причиной созыва совещания с участием заместителя министра и всего генерального штаба в полном составе. Особенно показательно, что совещание, начавшееся в семь часов вечера, а время это - само по себе внеурочное, грозило затянуться допоздна.
   Чтобы стать свидетелем столь поспешной реакции должностных лиц высшего ранга на малозначительные события в отдалённом графстве, наблюдателю следовало перенестись за каменную, со стальными прутьями, ограду, вдоль которой безмолвными изваяниями застыли часовые в зелёно-сине-серебряных мундирах и чёрных меховых шапках, проникнуть незримым призраком в здание неоклассического стиля с украшенным шестью колоннами главным входом, подняться по ступеням, застланным толстым ковром с ворсом столь высоким, что в нём могли утонуть даже кавалерийские сапоги, на второй этаж, и, проскользнув в тончайшую щёлку под двустворчатыми дверьми морёного дуба, занять место за вытянувшимся на добрый массфут длинным лакированным столом из красного дерева.
   Только внутри здания находилось четыре поста охраны, на которых спрашивали не только соответствующие документы, но и, в одном случае, - пароль, обновляемый ежедневно. Даже невидимка, которых в ту пору ещё не водилось в королевстве, не смог бы преодолеть все препятствия, так как, не доверяя вполне ни человеческому уху, ни глазу, ни совести, люди, создававшие систему безопасности, дополнили её новейшей системой сигнализации, срабатывавшей, если наступить на определённую половицу, а также в случае открытия двери в неурочный час, - и даже новейшие ультракрасные детекторы.
   Что самое интересное, сигнальная лампочка, загоравшаяся при проникновении посторонних в запретную зону, располагалась не только в самом министерстве обороны, но и в Его Королевского Величества Управлении тайного сыска и надзора (УТСН), расположенном на соседней улице. Таким образом, даже сам министр армии или любой из генерал-фельдмаршалов королевства не смог бы скрыть подобных нарушений режима секретности, если бы они каким-то чудом произошли.
   Тем не менее, опасения, что содержание разговора высшего командного и руководящего состава станет известно посторонним, в тот вечер были особенно сильны. В конечном счёте, то, что он дошёл до потомков почти без искажений текста, свидетельствует о наличии под данными опасениями определённой почвы. В большинстве случаев, те, кто должен отвечать за соблюдение строжайшей тайны, сами же её и разглашают по тем или иным причинам. Данное совещание, вошедшее в историю, также не стало исключением: присягу нарушили все пятнадцать присутствовавших в комнате человек. Четырнадцать поделились информацией с грифом 'совершенно секретно' с любовницами, из них трое - ещё и с супругами, двое, включая стенографистку - с агентами иностранных разведок, и лишь один человек (заместитель министра) поведал о совещании всему миру в открытой публикации.
   Совещание открыл замминистра, Бранн да Менлик. Это был безукоризненно одетый, элегантный, подтянутый, прямой мужчина - штатский от модных туфель, карманных часов на золотой цепочке и холёных ногтей до накрахмаленного воротничка и седовласой шевелюры, к которой не прилагалась форменная фуражка.
   - Господа, как вам известно, в графстве Ланнвуд обнаружено явление, уже получившее название 'Дуннорэ-понтский феномен'. В настоящее время ситуация вполне контролируется нами - погиб всего лишь один человек, - однако мне, да и нашему руководству, - при этих словах да Менлик воздел глаза к потолку, словно тот угрожал вот-вот дать течь, - хотелось бы разрешить сию маленькую, досадную проблему - словом, недоразумение - как можно скорее. Я бы хотел выслушать ваши соображения по этому поводу.
   Первым в таких случаях положено докладывать, вернее, оправдываться, младшему по званию, и старые, опытные в деле кабинетных интриг генералы, предусмотрительно пригласившие на эту роль майора Инвиха, с улыбкой дали ему слово. Инвиху, возглавлявшему отдел чрезвычайного взаимодействия с гражданскими властями, исполнилось тридцать девять лет; он имел брюшко и двух детей, а потому не собирался становиться мальчиком для битья. Меланхолично улыбнувшись заместителю министра, он сообщил, что ДПФ локализован силами пехотной роты, которая является более чем достаточной силой, чтобы изолировать аномалию, ограничив к ней доступ посторонних, и предварительно изучить её.
   - Справилась ли она со своей задачей, майор? - иронично спросил да Менлик.
   - Насколько мне известно, да, - не дрогнув ни лицом, ни голосом, уверенно ответил майор.
   Да Менлик, старый служака, сменивший за свою долгую карьеру едва ли не десяток министерств, не отличался эмоциональностью и никогда не повышал голос на подчинённых. Поэтому он просто попросил передать Инвиху вечерний номер 'Королевских ежедневных' и текст радиограммы капитана Глайниса в штаб дивизионного округа.
   - Вы полагаете, это доказательства правоты ваших слов, майор? Умер человек, причём ужасной смертью, капитан требует подкреплений!..
   - Мы скорбим о преждевременном уходе из жизни этого... Моргейна, сэр, - презрительно поджав губы, ответил Инвих. - Однако едва ли наши солдаты могли уберечь его от гибели, поскольку запрос от гражданских властей на отправку воинской части в Дуннорэ-понт пришёл уже после инцидента, повлёкшего данную смерть.
   Сидевшие за столом седовласые генералы не смогли сдержать смешки. Лишь нахмурившееся лицо да Менлика послужило напоминанием о его недовольстве. Майор явно тянул его за усы.
   - Несовершенство технических средств, которые я мог передать капитану, не является ни его, ни моей виной - этот вопрос следует адресовать научно-исследовательскому отделу. - Инвих говорил невыразительным, как и вся его внешность, тоном, без каких-либо эмоций, но насмешка содержалась в самом смысле его слов. - Несомненно, однако, что привлечение к операции более мощной техники, ведущих учёных - и определённого количества военных, которые ограничат доступ к ДПФ излишне любопытных штатских, - всё это позволит разрешить проблему. Однако на данный момент закон не позволяет нам предпринимать какие-либо дополнительные шаги без санкции властей.
   Да Менлик, чьё лицо покрылось алыми пятнами, с минуту молча жевал губы. Потом, полностью овладев собой, ровным и спокойным голосом спросил:
   - Интересовались ли вы, сколько именно потребуется солдат, техники... денег, наконец?
   Инвих не пожал плечами - этот жест невозможно выполнить выпрямленным по всем требованиям устава торсом военного, - но глаза его мигнули. Это указывало на неспособность дать тот ответ, который хотел услышать заместитель министра. Однако майор занимал свою должность не затем, чтобы его можно было вот так запросто поставить в тупик.
   - Армия сделает всё необходимое для защиты интересов Его Величества - и выполнит любые его приказы.
   Да Менлик пренебрежительно скривил краешек тонких губ - правый, рядом с которым красовалась имитирующая родинку чёрная 'мушка'.
   - Следовательно, вы совершенно не интересовались вопросом, майор - и просто выполнили требование штатских. - Уже сказав это, да Менлик понял, что неудачно выразился, стремясь обвинить Инвиха, но поздно - военный, конечно, тут же воспользовался представившейся ему возможностью нанести оппоненту ответный удар ниже пояса.
   - Сейчас я также исполняю приказы штатского, однако это ни в коей мере не умаляет моего достоинства. - Слова Инвиха вызвали ропот одобрения среди генералов. Да Менлик как третий сын герцога превосходил их родовитостью, однако воинская служба, давно уже не обязательная для дворян, выдвинула значительное количество офицеров из незнатных семей. Лишь воинские заслуги являлись причиной, достаточной для продвижения по службе, и, как поговаривали, недалёк тот день, когда в офицерские училища начнут набирать безродных. Тем не менее, реформа армии, ставшая причиной подобных изменений, одновременно позволила штатским возглавлять само министерство, не являясь при этом военными. В одном всё осталось по-прежнему: руководящие должности и далее принадлежали герцогам и маркизам.
   Да Менлик, осознав, что настраивает против себя генералитет, мгновенно сменил тактику. Его лицо озарилось улыбкой.
   - Нужно интересоваться тем, что происходит в мире, а не только бездумно исполнять служебную рутину, майор. Вот - посмотрите, что пишут в вечернем номере 'Королевских'. - Да Менлик толкнул сложенную вдвое газету, и та, проехав по гладкой поверхности стола, остановилась перед Инвихом. Майор, просмотрев передовицу, угрюмо сдвинул косматые брови.
   - Фоморы - не более чем демоны, упоминаемые в Писании. Это выдумка.
   Да Менлик, горестно вздохнув, приказал майору сесть и встал сам, упёршись обеими руками в столешницу.
   - Господа офицеры, я вынужден сейчас поднять вопрос, который, по ряду причин, не имеет к армии прямого отношения, однако таит в себе угрозу и вам, и членам ваших семей, подобно тому, как вызов устоям всего общества представляет собой наибольшую опасность для тех, кто находится на его вершине. - Да Менлик выпрямился и, развернувшись к плотно занавешенному бархатной шторой окну, указал рукой в его направлении. - Последняя стачка, охватившая большинство предприятий, включая и заводы Фаррела, закончилась два месяца назад. Восстания удалось избежать только ценой значительных уступок, к счастью, не включающих всеобщее избирательное право, о котором давно поговаривают крайние левые. Они, как вам отлично известно, умело заигрывают с чернью, убеждая подпоенных - нередко за деньги, идущие из-за рубежа, - рабочих, что те якобы ничем не хуже дворян - и даже самого короля!
   Военные согласно закивали - политическая ситуация в стране, давно переживавшей экономический кризис, не представляла собой загадки. Да Менлик тем временем продолжал:
   - Пресвитеры Айлестерской церкви Эзуса поддерживают учение о божественном источнике власти короля - и дворянства. Однако в последнее время всё более популярными стали различные обновленческие движения и секты, взывающие к самому тексту Писания, а не к словам пресвитеров. 'Бог сотворил всех равными, подобно тому, как плотник строгает доски из одного дерева' - вот что там сказано. Представьте себе, какой эффект могут оказать разного рода популистские проповеди в столь необразованной, зачастую нетрезвой среде, особенно если она собьётся в толпу. И в этот момент будто бы возвращаются 'давно исчезнувшие' фоморы! И неважно, выдумка это или нет - важно, что об этом пишут, и что это читают!
   Слово попросил глава мобилизационного отдела генерал-майор Треворт - невысокий куадродуазлетний мужчина, темноволосый, с тонкими усиками. Да Менлик, бросив на него быстрый взгляд, немедленно дал своё разрешение. Уже по одной, способной соперничать по сладости даже с сахаром, дружелюбной улыбке да Менлика можно было догадаться об испытываемых этим чиновником чувствах. Он не любил войну, недолюбливал людей в военной форме - и более всего ненавидел, когда последние начинали поговаривать о боевых действиях. Треворт же, несмотря на невозмутимое выражение лица, явно собирался взяться за это, столь противное заместителю министра, занятие.
   Однако да Менлик, поджав губы, приготовился выслушать всё, что ему скажут, ибо, несмотря на то, что сидевший рядом генерал-фельдмаршал Блейнет, молчал, все знали: из уст Треворта исходят его речи. Генерал-фельдмаршал Блейнет, чьи волосы своей белизной не уступали горному снегу, а усы достигали удивительной толщины и длины, и был армией. В свой квинкдуаз с лишком лет он возглавлял генеральный штаб, успев отличиться более чем в полудюжине войн, не считая множества пограничных стычек, не признанных официально вооружённых конфликтов и антипартизанских операций.
   Треворт, не отвлекаясь на преамбулу, всё изложил предельно кратко:
   - В случае мобилизации мы с лёгкостью обратим этот фактор в свою пользу, господин заместитель министра. Религиозное рвение только воспламенит наши войска.
   Да Менлик тяжело опустился на стул.
   - В случае мобилизации... - только и смог выдавить он. Мертвенно-бледное лицо замминистра свидетельствовало: Треворт произнёс слова, услышать которые да Менлик опасался более всего.
   - В настоящее время об этом, конечно, говорить не приходится, однако, если кризис окажется подобным заокеанскому, нам придётся прибегнуть и к этой мере, и к целому комплексу других, призванных обеспечить сохранность границ, государственного строя - и, в конечном счёте, рода людского.
   Упоминание о событиях за океаном, где ещё несколько масслетий назад нашествие чудовищных существ, не известных на Земле, уничтожило все поселения айлестерцев, надломило да Менлика, и он, не споря, лишь слушал Треворта, периодически кивая и что-то бормоча.
   - Адмиралтейство хранит в тайне все сведения о столкновениях на море за последнее масслетие, однако нам известно, что, неоднократно осуществлённые флотом Его Величества, попытки высадить десант закончились катастрофой - более того, в этом дуазлетии ни один корабль даже не смог приблизиться к берегам Атлантии . В открытом море, даже на подступах к берегам Королевства, флот постоянно несёт потери. Широкомасштабная программа постройки броненосного флота, подводных лодок и новейших авианесущих кораблей, утверждённая парламентом и королевским указом в прошлом году, свидетельствует, что сложилась по-настоящему серьёзная ситуация. Это позволяет предположить недостаточность существующих у нас средств борьбы - и, видимо, приведёт к необходимости отмобилизовать все наличные ресурсы, включая и живую силу.
   Да Менлик бессильно застонал и тяжело опустил голову, подперев её правой рукой. Казалось, ещё чуть-чуть - и он потеряет сознание либо расплачется.
   - Как вы оцениваете наши шансы? - слабым, бесцветным голосом спросил он.
   Треворт только пожал плечами.
   - В настоящее время проблемы как таковой нет. Суть ДПФ нам непонятна и неподвластна. Если аномалия останется стабильной, мы подвергнем источник излучения тщательному исследованию. Если же - вернее, когда - ДПФ начнёт увеличиваться в размерах, распространяя своё влияние на окружающую среду, более чем вероятно, что нам придётся форсировать процесс и задействовать всё, что только возможно.
   - 'Если', 'когда'... - В голосе да Менлика звенела сталь. Он указал на газету. - Вы можете хотя бы избавить меня от этих публикаций? Кто знает, что будет, если рабочие выйдут на улицы?
   - До введения военной цензуры это крайне непросто. У нас нет соответствующих прав, согласно закону...
   Да Менлик выпрямился, в глазах его появился блеск.
   - Как дворянин вы чувствуете у себя наличие достаточных прав?
   Треворт улыбнулся той особой улыбкой, в которой снисходительность сочетается с мнимым почтением:
   - Наши благородные предки в своих деяниях всегда исходили из принципа, что сила сама по себе уже является правом.
   Да Менлик кивнул:
   - Тогда покажите мне, что армия ещё обладает силой, и я дам вам права!
  Глава V
   Норса арестовали в его собственной редакции, сразу же после заката. В дверь, не постучав, ввалилось несколько солдат; не представляясь и не предъявляя каких-либо обвинений, они ударами прикладов и кованых ботинок загнали Норса в угол. Тот, опасаясь, что сейчас начнётся погром, сглотнул и, мысленно прикинув стоимость печатного станка, мебели и предметов обстановки, подготовил себя к неизбежному. Торжество грубой силы над свободой мысли было налицо. Права человека, в Айлестере столь формальные и ограниченные множеством хитроумных бюрократических предписаний и циркуляров, нарушались военными с поразительной лёгкостью.
   - Да вы знаете, что с вами будет?! Что вы себе позволяете? - Несильный удар прикладом в зубы отбросил голову Норса назад; он ощутил во рту солоноватый привкус крови. Повторный удар пришёлся в солнечное сплетение - газетчик согнулся пополам и, бессильный произнести хоть слово, безуспешно пытался схватить ртом воздух.
   - Так, я вижу здесь какие-то провокационные, возможно, даже пацифистские листовки, содержащие призывы к неповиновению властям... явная попытка раздуть мятеж... вы будете находиться под стражей до суда.
   Возмутительный, лживый характер обвинений придал Норсу сил, и он, едва сдерживая навернувшиеся на глаза слёзы, посмотрел снизу вверх на дуодуазсекстлетнего - или около того - офицера с лицом, удивительно похожим на лошадиную морду - как чертами, так и выражением. Они уже виделись на дуннорэ-понтском вокзале, и Норс сразу узнал его: капитан Глайнис.
   - Да, это я, - ответил Глайнис, когда Норс выкрикнул его фамилию и звание. - С какой целью, кстати, вы пытались разнюхать информацию о проводимой армией Его Величества операции?
   Вопрос, неожиданный и коварный, лишил редактора воздуха не хуже, чем ещё один удар под дых.
   - Я... закон позволяет... - Он сделал безуспешную попытку встать на ноги, тут же пресечённую - решительное движение приклада пригвоздило Норса к полу. - Не двигаться, мятежник!
   - Будет возбуждено дело о шпионаже, - прокомментировал капитан Глайнис, просматривая содержимое только что отпечатанного, ещё не просохшего, номера. - Тираж конфискуется, дальше делом займётся суд военно-полевого трибунала.
   Права его нарушались настолько вопиюще, что Норс, окончивший полтора курса юридического колледжа в Сигобриве, почувствовал, наконец, в себе силы говорить.
   - Я - штатский! Меня должен судить дуннорэ-понтский суд, любой адвокат...
   Глайнис, не отрываясь от чтения изъятого, а вернее, захваченного им экземпляра 'Городских новостей', рассмеялся. Его подчинённые охотно подхватили этот смех своими мужицкими глотками.
   - Закон о военном положении вам известен, господин Норс? - глядя в передовицу, спросил Глайнис. - Параграф пятый - 'Зона ответственности военных сил и распространение военного права на штатских в ходе боевых действий'? Если коротко, то повсюду, где стоит моя нога, действуют законы военного времени.
   В этот момент, демонстрируя правоту Глайниса, один из солдат наступил Норсу на отставленную в сторону руку, принудив редактора болезненно вскрикнуть, чем не вызвал среди присутствующих ничего, кроме нового взрыва смеха.
   Норсу оставалось только признать очевидное: по крайней мере, в глазах своих подчинённых капитан с лошадиным лицом является законом. Апеллировать в данных обстоятельствах было не к кому, даже дружба с градоначальником, если подобный термин верно отражал суть их взаимоотношений, едва ли могла его выручить. Оставалось надеяться на более высокие инстанции, но к тому времени, когда всё закончится, может оказаться слишком поздно...
   Глайнис наклонился почти к самому лицу прижатого к полу прикладами Норса.
   - Я знаю, вы пользуетесь здесь покровительством градоначальника - Финлея, если не ошибаюсь? - Дождавшись, пока Норс кивнёт, капитан кивнул в ответ. - Правда, эти связи вам сейчас не очень-то помогут, если вы заметили. Я могу оставить вас под арестом...
   Глайнис замолчал, ожидая, как отреагирует журналист. Перед тем словно открылся путь к спасению.
   - Вы что-то предлагаете? - Норс внутренне восхитился собой - в его голосе прозвучала неожиданная, учитывая ситуацию, выдержка.
   Капитан всецело предался возмущению и праведному гневу, которые вызывали в нём слова и поступки столь изменнического характера.
   - Вам ничего не предлагают, господин Норс! Предлагать должны вы! Завтра-послезавтра начнётся мобилизация, и я подам вашу фамилию в списке рекомендованных лиц. Уверен, когда моё начальство увидит вот это, - Глайнис-Лошадиная Морда потряс газетой, - оно прислушается ко мне. Вас отмобилизуют в пехоту, где старые, опытные солдаты живо выбьют из вас последнюю дурь...
   Нижние чины загоготали в ответ. Норсу звук их смеха, суливший новые унижения, пришёлся не по душе.
   - Или...
   - Молчать! - яростно оборвал его Глайнис. - Или трибунал - или мобилизация!.. Но! - Вытянутым указательным пальцем он коснулся лба редактора. - Но: если вы запишетесь добровольцем, учитывая ваше образование, вас, Норс, зачислят вольноопределяющимся. Я, возможно, даже разрешу вам издавать вашу дурацкую газетёнку!
   Норс заподозрил, что капитан не шутит. То есть, несмотря на жестокий смех, он понимал, что оказался не просто на полу, но в ужасных обстоятельствах - слова Глайниса подозрительно походили на правду. Он знал также, что с военной службы, если время мирное, уволиться можно в любой момент. Во время войны, о которой прозрачно намекал капитан, статус вольноопределяющегося предоставлял заметные преимущества. Норс пришёл к выводу, что сейчас разумнее всего будет согласиться с налётчиками и предоставить им то, чего они требуют.
   Ему позволили подняться на ноги, и, отряхнув пыль - только сейчас Норс пожалел, что пожадничал доплатить уборщику, - он уселся за письменный стол. Под диктовку Глайниса, то и дело нетерпеливо тыкавшего пальцем в лист бумаги, редактор собственноручно написал заявление на имя какого-то майора Никха из штаба 12-го дивизионного округа, в котором просил зачислить его на воинскую службу вольноопределяющимся в звании капрала и прикомандировать к 2-й роте 1-го батальона 36-го пехотного полка армии Его Королевского Величества.
   Поставив число и подпись, Норс дрожащей рукой присыпал бумагу песком. Его радовало только то, что он стал капралом.
   - Поздравляю тебя, старина! - Капитан хлопнул бывшего редактора по плечу с такой силой, что тот едва не проглотил свой язык. - Теперь ты - последний вояка последнего полка нашей армии!
   Новые сослуживцы Норса расхохотались. Шутка о том, что их полк является 'последним', была близка этим, давно утраченным для Эзуса, душам. Судя по всему, им приходилось совершать преступления в прошлом, о чём свидетельствовали и шрамы, и выражения лиц, встречающиеся обычно в тёмных закоулках и мрачных, переполненных криминальным элементом, пивных. Словно прочтя его мысли, капитан Глайнис рассмеялся.
   - Не бойся, Норс! Ты оказался среди отъявленных негодяев, которые не дадут тебя в обиду. Тут нет сопляков - каждый из них продался вербовщику, уже находясь одной ногой в тюрьме.
   Лица заулыбавшихся солдат приобрели грубоватое, странно дружелюбное выражение - так смотрели бы на Норса гоблины, будь им свойственны тёплые чувства. Он начал понимать, о чём говорит капитан - рота походила на одну большую семью.
   - Капрал Норс!
   Он понял, что Глайнис обращается к нему только после того, как кто-то подтолкнул его сзади.
   - Да...сэр.
   Глайнис скривился, словно лошади, живущей где-то в глубине его души, дали подгнивший овёс.
   - Ты и сержант Мадук сейчас уничтожите весь тираж, а потом, не жалея сил, даже если на это уйдёт вся ночь, наберёте новую статью, текст которой санкционирую я и штаб дивизионного округа.
   Пока основная часть солдат, пришедших с Глайнисом, отправилась захватывать почту - капитан почему-то пользовался выражением 'взять под охрану', - Норс, Мадук и ещё двое рядовых снесли стопки с только что отпечатанным тиражом в секстмасс штук во внутренний двор и облили керосином.
   Норс, глядя в окно с высоты второго этажа, молча наблюдал, как пылает самый крупный в истории 'Городских новостей' тираж и почему-то испытывал - нет, не разочарование и не горечь. Наоборот, им овладело чувство ни с чем не сравнимого облегчения, словно с его плеч свалился груз весом в тонну, если не больше.
   Взгляд его, прикованный к танцующим языкам пламени, не сразу заметил, что ночную тьму разрывают ещё какие-то вспышки. Тем не менее, бывший 'господин', а ныне - капрал армии Его Величества, скорее, почувствовал, чем увидел, что в загипнотизировавшей его картине есть некий чуждый элемент.
   Он сфокусировал свой взгляд в северо-западном направлении - и увидел вдалеке жёлто-белые искры: рассыпавшись на чёрной мантии ночи, они, словно невиданные камни на рубиновой подвеске, окружали светящееся багровым кольцо ДПФ. Норс вздрогнул: это могли быть только сполохи ружейного огня.
   На заброшенной ферме начался бой.
  Глава VI
   Непобедимое войско Могущественных, известное тогда как Дуннорэ-понтский феномен, впервые получило вооружённый отпор на айлестерской земле от солдат 36-го полка армии Его Величества Короля Эньона IV, находившихся в непосредственном подчинении лейтенанта Филугхейна. Лейтенант, дуазнонумлетний крепыш со смуглым лицом и чёрными, прямыми волосами, только что закончил училище. Офицерский патент обошёлся родителям Филугхейна в значительную, по их меркам, сумму - чтобы обеспечить взятый в банке кредит, даже пришлось заложить наследственный дом.
   Скованный не только воинским долгом, опирающимся на в значительной мере утратившее своё значение понятие чести, но и финансовыми обязательствами, Филугхейн был настроен сражаться до последнего патрона, а если таковые закончатся - то и до последнего солдата. Его подчинённые, все как один - 'крепкие мерзавцы', способные отличить лишь серебряный шиллинг от свинцовой пули (здесь цитируются требования к рекрутам, согласно уставу), чувствовали готовность выполнить такой приказ. Воспитанные в казарме при помощи палок сержантов, они представляли собой практически совершенный продукт айлестерской военной машины - их отличала дисциплинированность, а в случаях, когда они получали джин - и отвага, не считая отработанных до автоматизма навыков ведения прицельного огня и штыкового боя. Качества эти, признак профессиональных солдат первых дней войны, впоследствии встречались всё реже и реже, пока не исчезло само Королевство Айлестер и его подданные.
   Расположившись бивуаком, солдаты 1-й роты потратили остававшееся у них ещё перед закатом время на то, чтобы принять горячую пищу, подогнать натирающие лямки слишком жёстких кожаных ранцев и заштопать униформу. Последняя, скроенная для упражнений на плацу, и смотревшаяся, будучи старательно отутюженной, весьма прилично, имела малоприятное свойство расходиться по швам в результате чрезмерных физических усилий. В результате, каждый марш или занятия на открытой местности приводили к появлению разнообразных прорех и разрывов.
   В минуты, предшествовавшие атаке, лейтенант Филугхейн лично проверил все посты и, не обнаружив ни одного спящего, пребывал в палатке, отведённой под штаб. Его мундир, сшитый на заказ из добротного сукна, не нуждался в иголке и нитке, поэтому лейтенант имел возможность всецело сосредоточиться на кружке с ароматным, дымящимся кофе, приправленным скромной порцией джина. Обернув кружку белым полотенцем, он, подув на раскалённую жидкость, стал осторожно прихлёбывать её мелкими глотками.
   Когда со стороны аномалии послышался подозрительный шум, лейтенант Филугхейн, мрачно кивнув чему-то, отметил время: три минуты пополуночи. Его служебные обязанности не требовали реагировать на каждый шорох, поэтому лейтенант, уже почти уверенный в том, что нечто неодолимое, которого он втайне опасался, началось, продолжал пить кофе, игнорируя нарастающий гам.
   Только когда раздался первый выстрел, Филугхейн, зловеще улыбнувшись, поставил кружку на походный столик. Расстегнув кобуру из коричневой кожи, он достал свой шестизарядный револьвер, проверил, заряжен ли тот - и вышел наружу, попутно одевая стальной шлем.
   Треск следовавших один за другим винтовочных выстрелов поначалу оглушил его. Зная, что в таких обстоятельствах лучше приоткрыть рот, дабы звуковая волна не разорвала барабанные перепонки, Филугхейн тут же начал громко отдавать приказы.
   Силуэты нападавших, освещённые со спины лучами ДПФ, ясно очерчивались на тускло-красном фоне; лица их скрадывал сумрак, но Филугхейн был готов поклясться, что противник не имеет ничего общего с родом человеческим. Слишком уж выпирали из вытянутой в длину необыкновенной формы головы короткие рога, слишком далеко вперёд выдавался нос, более напоминавший остро заточенный птичий клюв, и слишком ярко пылали бледным огнём огромные, ужасающе бездумные глаза.
   Ростом достигая октофута , рогатые существа не носили какой-либо одежды или доспехов; в качестве оружия они использовали лишь то, что даровала им природа - кинжалоподобный клюв, клыки, которым позавидовал бы и лев, и длинные когти. Между собой они общались при помощи странных клекочущих звуков. Невероятная живучесть, объединённая с презрением к собственной жизни, делала этих существ грозными противниками - то один, то другой из солдат падал, пронзённый кривым, как ятаган, клювом, или же на его шее смыкался смертельный укус острых клыков.
   Разрядив в одну из тварей весь барабан, причём без видимого результата, Филугхейн подозвал сержанта Дарби.
   - Дарби, немедленно изготовьте к огню пулемёт. - Как только сержант исчез, Филугхейн обратил своё внимание на ближайших врагов. - Массируйте огонь всем отделением! Они не могут быть неуязвимыми!
   Один из сержантов, Эгберт, всегда отличавшийся отменной выдержкой и быстродействием, тут же скомандовал:
   - Залпами! Поочерёдно - нечётные!.. Огонь! Чётные!..
   Объединённая мощь половины отделения, шесть винтовочных пуль, разогнанных до скорости более полутора гроссфутов в секунду, способна была остановить шерстистого носорога, обитающего в саваннах Ифрикии . Даже исторгнутые, казалось, из ада рогатые клювастые твари оказались неспособными противостоять губительному воздействию залпового огня. Освещённые мощной вспышкой баллистита , они замирали, демонстрируя отвратительные, грязно-оранжевого цвета безволосые тела, которые медленно, словно подрубленные деревья, оседали наземь под повторными залпами армейских винтовок. Из ран текла испускавшая слабую фосфоресценцию густая, лимонного цвета жидкость.
   Принесли станковый пулемёт. Заправленный лентой в два масса патронов, он вёл огонь в темпе около куадромасса выстрелов в минуту и представлял собой смертоносное оружие. Пулемётчики любили, отправившись на полигон, баловать начальство зрелищем спиленных при помощи пулемётных очередей деревьев. Сейчас им представилась счастливая возможность открыть огонь по настоящему противнику.
   Филугхейн, став рядом с расчётом, корректировал стрельбу. Убийственное воздействие пулемёта не замедлило сказаться: один за другим клювастые демоны падали, срезанные ливнем пуль. Неспособные, то ли в силу крайней глупости, то ли по причине бесстрашия, отступать, они гибли.
   Лейтенант удовлетворённо улыбался; в огненных отсветах длинных пулемётных очередей по его мокрому от пота лица скользили тени. Меняя форму и направление каждую долю секунды, они раз за разом придавали облику Филугхейна новое выражение и даже черты: он то кривился, ухмыляясь, то приобретал некую величавость, то, наоборот, выглядел печальным, скорее, напоминая гротескное подобие человека.
   Победа была предрешена. Филугхейн, ликуя, осмотрел своих подчинённых - и окаменел. Лицо его свело судорогой. Утратив дар речи, он рукой - голосовые связки не слушались - указал на демонов, стремительно приближавшихся с тыла. Они, должно быть, прорвали оцепление с противоположной стороны и растворились во мраке, чтобы обойти солдат, увлёкшихся азартной пальбой. Только сейчас стало понятно, что фронтальная атака являлась просто отвлекающим манёвром, призванным ценой жизни немногих тварей купить победу.
   Несмотря на отчаяние, лейтенант Филугхейн почувствовал невольное уважение к противнику. Хотя поражение казалось неминуемым, он попытался спасти ситуацию.
   - Развернуть пулемёт... Круг-гом... - Но было уже поздно. Демоны ворвались в плотно сомкнутый, как на параде, строй и набросились на солдат, разрывая их на куски. Их клювы наносили внушающие непреодолимый страх раны - сержанта Дарби, мужественно ставшего на пути одного из оранжевых дьяволов, разрубило едва ли не надвое.
   Филугхейн побелел; он поднял револьвер и навёл на приближающегося врага. Прицелившись точно между горящих глаз, он выстрелил.
   Осечка! Молниеносно взведя курок, он опять нажал на спусковой крючок. Снова осечка! Уже оказавшись в гибельных объятиях вызывающего непередаваемый ужас обитателя преисподней, Филугхейн вспомнил, что в пылу боя попросту забыл перезарядить оружие. Однако запоздалое осознание этого грубейшего просчёта уже не имело ни малейшего значения - жизнь навсегда покинула его.
  Глава VII
   Капитан Глайнис был грамотным, хорошо обученным офицером. Отсутствие боевого опыта, порой становившееся источником некоего душевного беспокойства, он старался компенсировать безупречным отношением к службе, выражавшимся в безукоризненном следовании уставу. Не ограничиваясь контролем за поддержанием чистоты в казарме и за глянцем на обуви подчинённых, он периодически открывал учебники по тактике. Причём Глайнис не просто интересовался их содержимым, но даже пытался обучить своих подчинённых правилам ведения боя.
   Осознавая, однако, реалии мирного времени и не желая прослыть среди товарищей из офицерского клуба занудой, он не слишком усердствовал. В конечном итоге, капитан и сам не знал, что именно послужило причиной регулярно проводимых им занятий в поле, вызывавших в полку разного рода намёки и кривотолки: боязнь спиться оттого, что в жизни нет цели, или же ещё не растаявшие окончательно детские мечты о развевающихся на ветру боевых знамёнах. Наверное, и то, и другое сыграло свою коварную роль.
   Важным моментом выступало его отношение к войне: та, несмотря ни на что, всегда могла случиться, как бы ни уверяли дипломаты общественность в прочности мира. 'Чудесная атмосфера в международных отношениях' была подобна туману, который, развеявшись, всегда может обнажить неприятную правду в виде изготовившихся к бою орудий.
   Как знал Глайнис ещё из школьного курса истории, войны начинаются неожиданно, едва ли не в результате пустячной ссоры между монархами, однако длятся долгие годы - и победа достаётся тому, кто готов к войне лучше. В военное время некоторые офицеры очень быстро растут в званиях, особенно если они различают понятия 'тылового охранения' и 'тылового обеспечения'.
   Однако каждый раз, когда капитан засиживался над учебниками допоздна, здравый смысл напоминал ему: всё впустую, за те два с половиной дуазлетия, на которые он заключил контракт, очередной большой войны не произойдёт. Спорные юго-восточные земли на материке, в былые времена являвшиеся причиной вооружённого противостояния с Нейстрией, давно обрели независимость - так возникла Конфедерация Ллаваллона, - да и самая причина территориального спора исчезла - мануфактуры, которыми славились ллаваллонцы, давно разорились, не выдержав конкуренции с концернами Айлестера и Нейстрии. Бесплодный кусок земли, зажатый между Доггерландским заливом и устьем Шельды, уже не представлял собой интереса для двух династий, масслетиями существовавшими в условиях обоюдной ненависти.
   Тем не менее, Глайнис, несмотря на чисто офицерскую любовь к игре в карты и в конное поло, всё-таки выполнял раз и навсегда данное себе обязательство: часть служебного времени посвящать военному ремеслу. По этой, пусть и необычной и редко встречающейся среди военных Айлестера, причине, рота Глайниса считалась вполне боеспособной.
   Когда стало известно о том, что большая часть роты под командованием лейтенанта Филугхейна вступила в бой с неизвестным противником, бравый капитан не проигнорировал это событие, как позволили бы себе некоторые из его праздных и обленившихся сослуживцев. Такие люди, для которых мундир является не более чем достойной происхождения одеждой, позволяющей к тому же сохранять фамильные привилегии, есть в каждом полку, и 36-й, несмотря на свою удалённость от мест, где процветают подобные - да вообще хоть какие-то - нравы, не представлял собой исключения.
   Продемонстрировать своё пренебрежение к воинскому долгу и малодушно уклониться от активных действий - такое решение приняло бы не менее половины ротных и батальонных командиров полка. Однако Глайнис отличался моральными качествами, позволяющими говорить о нём как о компетентном и ответственном офицере. Он немедленно отправил к Филугхейну ординарца, а сам, собрав наличные у него силы в кулак, разместился в здании вокзала и, на всякий случай, стал готовиться к обороне.
   Контроль над средствами связи и сохранение контакта с железнодорожной колеёй оставались главными задачами оборонительного боя, если таковой придётся принять. Других ценных в военном отношении объектов в Дуннорэ-понт не существовало. Даже гражданские лица, пусть это звучит странно, лучше защищены, когда воинская часть прикрывает путь к отступлению из города - к сожалению, не единственный, - а не пытается принять бой на городских улицах.
   Защищая всё, быстрее всего придёшь к пониманию, что так не удастся защитить ничего. Капитан Глайнис достаточно здраво полагал, что для подобного, слишком опрометчивого, решения у него недостаточно штыков, а посему ограничился тем, что послал одного сержанта и двух рядовых с самым ясным приказом: вытащить градоначальника из постели и поставить его в известность о происходящем.
   Глайнис, нетерпеливо куривший на пустом перроне, дождался, пока затихнет стрельба, и начал всматриваться в темноту. Как он ни напрягал зрение, но условленного сигнала ракетами, должного сообщить об исходе боя, не было. С каждой минутой в душе его нарастало волнение, связанное с очевидной, хотя и совершенно необъяснимой гибелью лейтенанта Филугхейна и двух взводов из трёх, вероятно, в полном составе.
   Глайнис вскрикнул, когда его сигарета без фильтра сгорела почти полностью и обожгла губы. Он признал, по крайней мере, перед самим собой, что ждать больше нет смысла - и послал телеграмму в штаб округа. Решив не ограничиваться этим, капитан усадил одного, показавшегося ему достаточно сообразительным, рядового за телефон, и приказал обзвонить нескольких офицеров, с которыми поддерживал приятельские отношения.
   Впоследствии капитана Глайниса неоднократно упрекали в нерешительности и даже в трусости, и штабу дивизионного округа пришлось назначить по этому поводу расследование. На офицера, которого отправили едва ли не на загородную прогулку, неожиданно превратившуюся в ожесточённое сражение с демоническим противником, обрушилась вся тяжесть негодования просвещённых кругов общества - вернее, всех, кто мнил себя таковыми, начиная с академиков и политических деятелей по праву рождения и заканчивая необразованными пролетариями и безработными.
   Читая газеты тех дней - а их обрывки потом ещё долгое время носило по улицам обезлюдевших городов - или слушая записи радиопередач, можно заподозрить, что Глайнис представлял собой невообразимое воплощение всевозможных пороков и что он и являлся тем Вселенским Злом, о котором проповедники столь вдохновенно говорят с церковных амвонов, в то время как ДПФ лишь играл роль отражения его злобной души.
   Такова человеческая природа: всегда ищут 'козла отпущения', желая обвинить в собственных просчётах и недостатках. Те, кто изобличал Глайниса, являлись штатскими, совершенно несведущими в военном деле людьми, к тому же сами они бежали из города, едва прослышав об опасности.
   Тем не менее, общественное мнение, требовавшее распять 'виновного', проявило редкое единодушие - шутка сказать, капитан бросил город на растерзание врагу, а сам укрылся в здании вокзала на самой окраине! Действительно, после всего, что случилось в ту трагическую ночь на улицах Дуннорэ-понт, легче всего обвинить Одхана Глайниса в каком-то проступке, небрежении или отсутствии смелости. Однако было бы неплохо ознакомиться с мнением самого капитана по этому поводу, как и с мнением допрашивавших его офицеров. К счастью, звукозапись допроса сохранилась, и, благодаря самоотверженным трудам безвестных переписчиков, перенесена на бумагу, так что автор этих строк имеет счастье передать её содержание потомкам.
   'ВОПРОС: Капитан Глайнис, почему вы оставили город с населением около гросса жителей и спрятались в здании вокзала?
   ОТВЕТ: Я не вышел за городскую черту - и к тому же сообщил местным властям об опасности.
   ВОПРОС: Но вы не пытались защитить штатских. Почему?
   ОТВЕТ: Это было невозможно. Я полагал, что два взвода из трёх уже разгромлены, даже уничтожены, а значит, противник гораздо сильнее меня. Как я мог защитить целый город?
   ВОПРОС. Ну, я всего лишь следователь, этот вопрос не ко мне... [ПАУЗА, ПЕРЕШЁПТЫВАНИЯ]. Однако мне говорят, что вы могли бы собрать жителей в нескольких крупных зданиях на главной площади и организовать их оборону. Что вы на это скажете?
   ОТВЕТ. Я, конечно же, рассмотрел этот вариант - и отбросил его по нескольким причинам [УВЕРЕННО, БЕЗ ЗАПИНКИ]. Во-первых, мои силы были недостаточны - и гибель более крупного отряда лейтенанта Филугхейна это подтверждала, - во-вторых, я просто не имел времени.
   ВОПРОС. Вы страдали от дефицита времени? [С ИЗДЁВКОЙ]. Свидетельства ваших подчинённых позволяют говорить о том, что в вашем распоряжении имелось по меньшей мере полчаса.
   ОТВЕТ. Полчаса - это очень много [С ИРОНИЕЙ]. За это время можно выкурить несколько сигарет и выпить чашку кофе. Но разбудить всех горожан, не говоря уже о том, чтобы добиться от них выполнения каких-либо приказов, за такое время нереально. К тому же, центр города вскоре превратился в настоящую западню - демоны сновали повсюду и могли внезапно атаковать из-за любого угла. Вырваться из такого капкана нам было бы уже не по силам.
   ВОПРОС. А вы и ваши подчинённые не оказались в такой западне, оставшись на вокзале?
   ОТВЕТ. Мы - военные, рисковать своей жизнью - наш долг. Кроме того, в здании вокзала можно сосредоточить большее количество винтовок на погонный фут. Это настоящий блокгауз.
   ВОПРОС. И находиться как можно дальше от места главных событий? Очень удобная для вас формулировка, капитан. Вас послушать, вы - герой.
   ОТВЕТ [РАЗДРАЖЁННО]. Я не говорю, что я герой. Я говорю, что действовал по уставу.
   ВОПРОС [С НОТКАМИ ЛИКОВАНИЯ]. Я бы сказал, что вы - лжец! Да, именно так следует назвать вас после этих слов! Ни в одном уставе нет фразы, требующей бросить беззащитный город на произвол судьбы.
   ОТВЕТ. Во всех уставах есть. Вы просто с ними не знакомы. Учебник тактики, глава 'Пехотные подразделения в обороне', военно-полевой устав, раздел 4, статья 25. Суть указанных мною правил проста: при недостаточности огня обороняющийся должен его уплотнить путём занятия участка, меньшего по фронту.
   ВОПРОС [ПОСЛЕ ПАУЗЫ, ЗАПОЛНЕННОЙ ПЕРЕШЁПТЫВАНИЯМИ. ГНЕВНО]. Капитан, это не вполне тот ответ, который мы хотим услышать. Вы могли бы занять другую позицию, на пути атакующего противника, а не в стороне.
   ОТВЕТ. Согласен с вами. Но я не спас бы таким шагом жителей, скорее, наоборот, привлёк бы колеблющихся к центру города, в мнимо безопасное место, где бы их всё равно убили - после того, как противник расправится с нами. А так они изначально знали, что спасутся только бегством - и многим это удалось.
   ВОПРОС. Замечательная логика, капитан! Предоставив штатских - включая женщин стариков и детей - воле Провидения, вернее, противника, чьё нечеловеческое происхождение и не находящая аналогов жестокость уже тогда были вам известны, вы тем самым их якобы спасли! [НЕ СКРЫВАЯ НЕГОДОВАНИЯ]. А теперь ещё один вопрос: вы пытались организовать эвакуацию?
   ОТВЕТ [РЕШИТЕЛЬНО]. Нет. У меня не было на то ни времени, ни людей. Я сообщил градоначальнику - и потребовал от него быстрых и своевременных решений.
   ВОПРОС. И приказали одному из сержантов 'всячески подгонять' градоначальника Финлея?
   ОТВЕТ. Да, приказал. Это Финлей потребовал трибунала?
   ВОПРОС. И он тоже. Капитан, почему вы выбрали вокзал?
   ОТВЕТ. Вокзал - это железная дорога. Я сохранял её за собой.
   ВОПРОС. А грунтовые?
   ОТВЕТ. Их значение гораздо ниже. Когда я оказался перед столь сложным выбором, то отдал предпочтение вокзалу.
   ВОПРОС. Я бы не назвал ваш выбор ни изощрённым, ни безупречным, капитан. Вы просто отступили.
   ОТВЕТ. Да, я просто отступил. [НЕДОВОЛЬНЫМ ТОНОМ]. Вам гораздо легче задавать вопросы, чем мне - отвечать на них.
   ВОПРОС. Вы потеряли почти всю роту, погибла значительная часть жителей города - и снова по вашей, а не по моей вине. Кто-то должен задать вам вопросы.
   ОТВЕТ. Не исключено. Однако лампа светит мне прямо в глаза. Едва ли это объясняется только любопытством.
   ВОПРОС [ГРОМКО, СРЫВАЮЩИМСЯ ГОЛОСОМ]. Это потому, что вы подозреваетесь в тягчайшем служебном преступлении, и свет должен слепить вас и осуществлять давление на вашу психику, чтобы вам было труднее солгать.
   ОТВЕТ. Да, яркий свет сыграл особую роль в этой истории...
   ВОПРОС [С ИЗРЯДНОЙ ДОЛЕЙ НАСМЕШКИ]. Не пытайтесь сменить тему разговора, капитан! В Дуннорэ-понт ведут четыре грунтовых дороги, из которых одна - к ферме, где находится ДПФ, одна шоссейная и одна железная. До начала вооружённого столкновения у вас было время - более чем достаточно времени, - чтобы расставить на нескольких перекрёстках солдат, которые направляли бы гражданских по этим дорогам. Вы этого не сделали.
   ОТВЕТ [УДИВЛЁННО, С ВИНОВАТЫМИ НОТКАМИ]. Я не хотел отпускать солдат в такой темноте - те бы наверняка затерялись среди толпы. Да и местные лучше знают свой город, им абсолютно не нужны подобные инструкции. Новость о нападении со стороны ДПФ распространилась быстрее, чем огонь по бензиновой луже.
   ВОПРОС [САМОДОВОЛЬНЫМ ТОНОМ]. Не оправдывайтесь, капитан, будьте мужчиной. Вы нарушили устав - как по форме, не осуществляя непосредственного руководства эвакуацией, так и по сути, не прикрывая её от наступления противника. Я буду настаивать на вынесении обвинительного приговора - по законам военного времени.
   ОТВЕТ [ДРОГНУВШИМ ГОЛОСОМ]. Меня расстреляют?
   ВОПРОС [СУРОВО]. Крепитесь, капитан. Вас посетит исповедник; также вам предоставят право 'последнего ужина' с блюдами по вашему выбору. Если в меню столовой не окажется вашей излюбленной пищи, вам разрешат заказать её в ресторане за собственный счёт.
   ОТВЕТ [НЕУВЕРЕННО]. У меня как-то пропал аппетит'.
  Глава VIII
   За пять дней и двенадцать часов, не считая нескольких минут, до того, как капитан Глайнис предстал перед судом военного трибунала, Дитнол Норс, свежеиспечённый капрал армии Его Величества, пытался спасти родной городок от неминуемой гибели. Это не составило ему ни малейшего труда: стоило лишь пройти на первый этаж ратуши, в комнату, расположенную почти точно под редакцией 'Городских новостей', и, подняв с кровати заспанного сторожа, потребовать от того поднять тревогу. Едва протерев глаза, сторож долгое время не мог сфокусировать на Норсе свой отсутствующий взгляд. Пальцы его машинально искали пуговицы расстёгнутого на груди форменного сюртука, а губы, бормоча слова извинения, раз за разом изрекали слова отрицания.
   - Нет, господин Норс, нет, никак нельзя, господин редактор. Сошли вы с ума или нет - это не мне решать, но вы никогда не были армейским капралом и, наверное, не являетесь им и сейчас. Насчёт ревуна нашего скажу только, что он в полнейшем порядке, совершенно исправен, только вас это не касается, потому как без разрешения господина Финлея я его трогать не позволю. Люди спят, господин Норс!
   Усы сторожа гневно встопорщились, и сам он придвинулся к редактору вплотную - точь-в-точь как градоначальник. Однако Норс не позволил сбить себя с пути истинного. Выхватив из кармана контракт, он ткнул его под нос сторожу.
   - Читай: я уже два часа как капрал. И тебя скоро отмобилизуют, если доживёшь, конечно, а не ляжешь сейчас спать. - Норс тряс бумажкой за подписью Глайниса так, словно это - заряженный револьвер. - Уже началась война, война с фоморами - всё как в Священном Писании!
   Сторож дрогнул. Что-то испугало его - вероятно, он вспомнил древние легенды, к тому же солдаты не могли прибыть в город просто так, без какой-либо на то причины. Недоверчиво осмотрев контракт Норса, он, поколебавшись, кивнул и, подойдя к ревуну, начал, как говорил один поэт, 'бить в смертный набат'.
   Вой сирены, поначалу неуверенный, а затем всё более громкий, наполнил улицы спящего города. С каждым поворотом звук, достигая крещендо, разносился окрест, принуждая сонных жителей вскакивать с их постелей. Через несколько минут сторож, усталый и вспотевший, предложил Норсу подменить его. Тот взялся за деревянную ручку, влажную там, где её касалась рука сторожа, и, преодолевая сопротивление, стал вращать её. Поначалу это было нетрудно - всё равно что поднимать из колодца ведро с водой. Однако в этом случае колодец оказался бездонным - ручку приходилось крутить без остановки.
   Норс и сторож трижды сменяли друг друга, прежде чем редактор сообразил, что вполне может предоставить право делать эту работу тому, кто получает за неё деньги. Сославшись на неотложную необходимость закончить важные дела, он пошёл к себе в редакцию.
   Поднявшись по неосвещённым ступеням, Норс вошёл в тёмное помещение, встретившее его каким-то сиротливым одиночеством. Редакция словно предчувствовала, что её вот-вот бросят, и всем своим видом отчаянно пыталась напомнить о том, как Норс её любит и сколько надежд связывает - вернее, связывал ещё недавно - с изданием собственной газеты.
   Он зажёг газовый рожок и в дрожащем голубом свете осмотрелся вокруг: на верстаке небрежно разбросаны разнообразные картонные и жестяные коробочки с наборными литерами, массивный деревянный стол, заваленный бумагами, включая три письма от кредиторов, оставшиеся без ответа, стулья, печатный станок - и, отдельно, особая гордость Норса - собственный фотоаппарат.
   Новейшее, по стандартам Дуннорэ-понт, изобретение, возвышалось на штативе в дальнем углу. Подержанный фотоаппарат достался редактору захолустного таблоида всего за одну золотую крону . Крона эта, по причине постоянной нехватки у лиц творческого склада злосчастных денег, была одолжена у Финлея в обстоятельствах, до сих пор повергавших Норса в дрожь и тоску.
   Ему пришлось зайти к градоначальнику домой и познакомиться со всеми его домочадцами: с кухаркой, с горничной, с вислоухим псом по кличке Тоб, - и с куда менее приятными персонами: престарелой мамашей Финлея, его супругой и двумя незамужними дочками. Последние, страдавшие таким же, как и у градоначальника, ожирением, отличались практически полным отсутствием манер и того, что принято называть умом. Эти качества заменяла им бесцеремонность, а также некое подобие глубокомысленного жеманства и выглядывавшая откуда-то из глубины крысиных глазок подлость, обычно именуемая ими 'житейской смёткой, неотъемлемой семейной чертой'. Старшую из 'благородных девиц', двадцатитрехлетнюю Шавну, представили Норсу как 'прелестную красавицу, руки которой он мог бы добиваться'.
   Несколько ошеломлённый таким известием, Норс, преодолевая сомнения и тошноту, всё же облобызал высокомерно протянутую ему 'изящную ручку' - та будто сбежала из лавки мясника, из отдела с вывеской 'Части свиной туши'. Он пошёл на этот непростой шаг, так как перед его внутренним взором всё это время стоял великолепный 'Домналл'.
   Фотоаппарат, счастливо приобретённый, действительно несколько раз использовался Норсом, как правило, в обстоятельствах, далеко не самых приятных - он делал посмертные фотографии, которые использовались для создания изображений покойных на могильных надгробиях. К сожалению, стоимость оборудования для производства литографических изображений со сделанных фото, которые наилучшим образом дополнили бы его статьи, превосходила готовность Норса идти на дальнейшее сближение с семейством Финлеев. Сближение это, которое в достаточно скором будущем привело бы к супружеской жизни, по своим тяготам и лишениям сопоставимой лишь с адскими муками, пугало Норса не меньше Страшного суда.
   Альтернативным производству литографий вариантом казалось более глубокое сотрудничество с владельцем похоронного бюро, однако тот был вдов и не имел детей, а о его сексуальных пристрастиях ходили самые неправдоподобные и наводящие оторопь слухи. В конце концов, Норсу пришлось удовлетвориться надеждами на то, что со временем он заработает сумму, достаточную для развития дела и погашения задолженности.
   Норсу захотелось выпить. К его разочарованию, желание ограничить себя в потреблении спиртного стало причиной, по которой в редакции не хранилось никаких запасов выпивки. Это было печально, так как именно в этот момент он бы с удовольствием хлебнул доброго виски, и любой доктор прописал бы ему те же лекарства. Норс, ухмыльнулся, вспомнив о докторе Вейре: тот, судя по всему, относился к алкоголикам со стажем, и сам с удовольствием составил бы ему компанию.
   Недовольно подкрутив усы, Норс закурил и, уперев руки в бока, с досадой осмотрелся по сторонам. Прежде чем отправиться на вокзал, где засел капитан Глайнис со своими бравыми парнями, ему следовало определить, есть ли в помещении хоть что-нибудь, что может пригодиться в будущем, во время прохождения военной службы.
   Кроме спичек и табака, которые он и без того всегда носил с собой, Норс ничего не мог придумать. Пожалуй, единственное исключение составлял 'Домналл', но вольности вроде фотосъёмки на таких живописных объектах министерства обороны, как безликая кирпичная казарма, бетонный прямоугольный плац и пропитанная запахами овощей кухня, категорически запрещены. Исключительно по причине атмосферы строжайшей секретности.
   Всё ещё пребывая в раздумьях, Норс неожиданно вздрогнул - ночную тьму пронзил душераздирающий вопль. Крик этот, свидетельствовавший о том, что человека, его исторгнувшего, вероятнее всего, постигла самая ужасная участь, какую только можно себе представить, раздавался снизу и мог принадлежать только сторожу.
   Сирена умолкла, и в наступившей тишине послышались отвратительные чавкающие и хрустящие звуки. Если бы Норс мог всецело доверять своему слуху, он бы побился об заклад, что сторожа, чьё имя он, как на грех, забыл, в это самое время пожирало некое хищное и смертельно опасное существо. Насколько он мог судить по периодически раздававшимся слабым стонам, жертву обгладывали заживо.
   На какое-то мгновение Норсом овладела странная, до невозможности глупая идея, источником которой, несомненно, являлась бумажка за подписью Глайниса, словно пытавшаяся прожечь внутренний карман сюртука, - желание спуститься вниз и отважно, как подобает капралу пехоты ЕКВ, сразиться с неведомым чудовищем. Тем не менее, остатки здравого смысла принудили Норса, наоборот, замереть и, двигаясь как можно тише, приблизиться к газовому рожку и отключить его.
   Он спрятался под столом, как то неоднократно делал в детстве, пытаясь избежать встречи с нежелательными посетителями. Чавканье и стук об пол, доносившиеся с первого этажа, где проходила дьявольская трапеза, становились всё громче. Походило на то, что к первой твари присоединилась ещё одна, а может, и больше.
   Сколько так длилось, Норс ни за что не смог бы сказать, так как его совершенно парализовал страх, и он не мог найти в себе силы даже посмотреть на часы. Наконец, внизу всё стихло, и топот шагов, со всей очевидностью, не принадлежащих человеку, вернее, людям, так как речь шла о нескольких существах, возвестил о том, что самое страшное позади.
   Словно движимый неведомой силой, Норс, даже не веря в то, что совершает настолько отчаянный поступок, встал и, пройдя к окну на негнущихся ногах, посмотрел на происходящее внизу, на тускло освещённой немногими газовыми фонарями улице. Увиденное потрясло его: немыслимые, словно вышедшие из кошмарного сна рогатые твари с длинными носами-клювами разбегались в стороны, вероятно, в поисках новых жертв. Норс подумал, что если ему сейчас удастся сделать чёткую фотографию, то он, быть может, прославится на весь мир. Однако с такого расстояния, даже со вспышкой, не приходилось надеяться на качественный снимок, к тому же его смерть стала бы неизбежным следствием столь отчаянного поступка, ведь Норс, несомненно, выдал бы своё местонахождение.
   Осторожно приоткрыв окно, в которое тут же ворвались крики, раздающиеся то на одной соседней улице, то на другой, Норс бессильно сполз по стене и, спрятав огонёк сигареты от возможных наблюдателей, закурил. Теперь он мог немного расслабиться и подумать. Первое, что пришло Норсу в голову - это мысль о необходимости определить точное время; так всегда поступали герои кинофильмов и детективов, к которым он имел несчастье пристраститься ещё в школе.
   Пошарив в потёмках, он извлёк из жилетного кармана часы и подсветил себе сигаретой. Было начало второго часа, и зрелище привычных цифр, по которым неторопливо двигалась волосинка секундной стрелки, почему-то успокоило Норса. Заворожённый, он так и сидел, сжимая в одной руке сигарету, а в другой - хронометр, покрытый холодным потом и не способный думать ни о чём, кроме этих двух вещей, цепляясь за них, как за якорь. Он действительно тонул, буквально шёл на дно в глубочайшую бездну чёрного неведения и ужасающего его самого непонимания сути происходящих событий. Мир, в котором жил Дитнол Норс все предыдущие дуодуазтерц лет своей жизни, рушился прямо на глазах.
   Внезапно послышались шаги. Кто-то, крадучись, поднимался вверх по ступеням. Нервы Норса сжались в тугой комок. Он спрятался под стол и, раздавив сигарету о половицу, затаил дыхание.
   - Господин Норс? - раздался мелодичный женский голос. - Господин Норс, вы здесь? Я видела вас в окне, но не уверена...
   - Да, конечно, я здесь. - Норс встал и, отряхнувшись, продемонстрировал, что полностью владеет ситуацией. - У меня тут просто кое-что упало и закатилось под стол...
   - Ох, надеюсь, это не ваше мужество, господин Норс. - Голос принадлежал вошедшей в помещение редакции стройной девушке, и, хотя тени скрывали её лицо, Норс сразу же узнал полуночную гостью. То была Гвенн Данлоп, молоденькая черноглазая брюнетка, один вид восхитительной белой кожи которой неизменно возбуждал в душе Норса самые пылкие чувства.
   Гвенн обладала великолепной фигуркой, норовом дикой лани, совершенно не испорченным модным в женской среде феминизмом, и незаурядным умом. Её острый язычок был излюбленной темой для разговоров в среде дуннорэ-понтских кумушек, привыкших собираться за вечерней чашкой чая (по их провинциальным меркам, такие собрания выступали полноценной заменой посещению светских салонов). Впрочем, Гвенн не ходила на собрания кумушек, обзывая их 'старыми девами' и 'Армией Спасения'. Она работала в книжной лавке, принадлежащей её отцу, а по воскресеньям посещала церковь. Гвенн около года училась в одном из колледжей на юге, однако потом вернулась домой. Точная причина такого поворота в судьбе девушки была неизвестна Норсу, однако, вероятнее всего, всё объяснялось нехваткой финансовых средств, которые у старого Данлопа, если верить сплетням, совершенно истощились. В этом отношении семейство Данлопов и Норс имели много общего: о таких людях говорят, что они знают больше названий звёзд на небе, чем у них в кармане пенсов.
   Гвенн приблизилась к Норсу так, что он ощутил аромат её духов. Ему безумно захотелось сжать её в объятиях; сердце газетчика учащённо забилось... и он отступил на два шага.
   - Почему вы пришли сюда, Гвенн? - Этот вопрос, заданный ломающимся, как у мальчишки, голосом, выдал его с головой.
   Девушка тихо рассмеялась - и Норс почувствовал, что тает. Ему захотелось обнять её.
   - Отец бежал сразу же... и мы разминулись в толпе. А потом я решила заглянуть в ратушу, откуда и гудела сирена, и всё разузнать, а возможно, и найти достаточно приличного мужчину, который провёл бы меня в безопасное место.
   Норсу всё стало ясно, и он, повинуясь порыву, вновь приблизился к ней.
   - Вы хотели найти здесь градоначальника Финлея, - презрительно-обвиняющим голосом заявил он. Это был рассчитанный ход: если бы он напрямик заявил девушке, что та, рискуя своей жизнью, заявилась сюда исключительно ради него и стояла в подъезде напротив, пока не убедилась, что Норс у себя, а потом прошла наверх мимо окровавленных останков сторожа - Гвенн, несомненно, начала бы всё отрицать. Такова женская природа: отрицать свои чувства, возбуждая их тем самым в мужчине.
   - Нет, что вы, господин Норс. Я хотела увидеть вас... - Её губы произнесли именно те слова, которые он мечтал услышать уже долгое время. Норс хотел всего лишь взять её за руки, но как-то так получилось, что Гвенн вдруг прижалась к нему всем телом - горячим, трепещущим от волнения.
   - Я так боялась, Дитнол. - Она впервые назвала его по имени, а не 'господином Норсом', и он, окрылённый этим, поцеловал её. Их поцелуй был долгим, страстным, похожим на укус - как у диких животных, которые боятся, что их настигнут охотники. Наконец, они ненадолго отстранились друг от друга, и Гвенн снова заговорила.
   - Они убили Стейна, правда? - Её голос выдавал испуг, губы дрожали. Напряжение, до этого тщательно скрываемое под маской ироничной самоуверенности, наконец, вырвалось наружу - ведь теперь рядом с ней находился мужчина, который должен взять на себя заботу о её безопасности, и нужда в подобной игре отпала. Норс, услышав это имя, вспомнил, что сторожа, мир праху его, и впрямь звали Стейном.
   - Да, он действительно... погиб. - Он не хотел говорить на эту тему, тем более, что рядом с ним стояла девушка, до смерти напуганная и мечтающая только об одном: чтобы он защитил её. Разве Норс мог поведать ей правду, сказать, что прятался под столом, пока клювы безжалостных демонов кромсали тело Стейна?
   - Сейчас мы вместе... - Его руки скользили вдоль тонкой, сулящей наслаждение, талии, губы осыпали лицо и шею Гвенн жаркими поцелуями, и она, сперва неуверенно, а потом всё энергичней отвечала на эти ласки. Всё закончилось в одно мгновенье - словно оборвали невидимую струну. Судя по тому, как Гвенн судорожно вцепилась в его плечо, Норс понял, что девушка увидела в окне нечто, потрясшее её.
   Уже зная, что именно предстанет его взору, он медленно обернулся.
   Прямо посреди улицы, ярко освещённый лунным светом, стоял рогатый демон. Замерев в неестественной позе, он напоминал своим внешним видом статую, созданную безумным скульптором. Его клюв нелепо задрался вверх, в направлении Луны, а из горла вырывалось беспорядочное, вызывающее жалость и страх одновременно, клокотание, к которому примешивались скрежещущие, визгливые звуки - словно ножом скребли по металлической поверхности.
   Впоследствии возникло и долгое время бытовало мнение, практически легенда, будто клювастые твари некогда умели летать, и, завидев в лунном свете летящую птицу, обязательно мучаются неземной тоской по навеки утраченным крыльям. Только Норс почему-то был уверен, что это неправда. Ему сразу же показалось - и он никогда не отступал от этого впечатления, - что демоны не выносят никакого света, кроме потустороннего алого излучения ДПФ.
   Если бы Норс участвовал в бою на заброшенной ферме и каким-то чудом выжил, то он подметил бы ещё одну деталь: окраска демона сменилась, из буро-оранжевой превратившись в землистую, прорезанную многочисленными линиями, издалека напоминающими трещины. Впрочем, ему было не до наблюдений: едва завидев рогатого дьявола, Норс нырнул на пол, увлекая за собой Гвенн. Там, избегая слишком громких вздохов и стонов, способных привлечь чужое внимание, они нашли в объятиях друг друга то, о чём мечтали.
   Трудно винить человека, насильно произведённого в капралы, за то, что он, не имея никакого оружия, не вступил в бой с противником, равно как и девушку - за то, что в наиболее страшный в её жизни час она предпочла общество возлюбленного любому иному. Надеюсь, читатели простят меня за то, что я опущу непроницаемый полог тайны на события последующих часов.
   Утром, в лучах едва забрезжившего рассвета, Норс, не зная, можно ли безбоязненно закурить, краем глаза выглянул поверх подоконника. На месте, где ночью стоял демон, виднелись лишь беспорядочно разбросанные обломки, напоминающие едва обожжённую глину - или даже более того, содержимое нужника.
   Не рискнув выходить на улицу, Норс и Гвенн, провели предполуденные часы в любовных утехах - последние часы в жизни мира, как им казалось, - пока их не прервали. Голоса, принадлежащие, несомненно, людям, притом сплошь мужчинам со скверным характером, ворвались в их уютный маленький рай. Беспрепятственно проникнув сквозь приоткрытое окно, они вызывали едва ли не большее отвращение, нежели бурые демоны.
   - И этот тоже развалился, капитан! Сплошная глина, а вместо крови - песок! - Говоривший добавил характерное ругательство, выдававшее в нём уроженца одного из портовых городов на западном побережье. - А запах...
   - Да, я сам это вижу. - Брезгливые интонации, подкреплённые ударами стека по голенищу, были отлично знакомы Дитнолу Норсу. Доблестная армия в лице капитана Глайниса, которому ещё только предстояло попасть под трибунал, вернулась в город.
  Часть II. Мобилизация
  Глава IX
   - Как твоя фамилия, говоришь? - Полковой писарь, носивший знаки различия сержанта, был моложе Норса лет на пять. Его лицо, обсыпанное прыщами, носило украшение в виде двух оттопыренных ушей, что, учитывая тщедушное телосложение, производило весьма комичное впечатление.
   - Дитнол Норс. Моя фамилия Норс. - Газетчик едва скрывал улыбку, обращаясь к 'старшему по званию'; он уже сообщил Гвенн, что по ужасному капризу судьбы стал военным и что исправит это недоразумение как можно быстрее. Они договорились пожениться через месяц, даже если господин Данлоп по какой-то причине окажется против. Несомненно, воинское звание Норса, полученное в весьма неоднозначных обстоятельствах, являлось серьёзной преградой на пути к семейному счастью. Впрочем, служба в пехоте - это та же работа, и уволиться с неё столь же просто, как и наняться.
   Гвенн, однако, страшно разволновалась по данному поводу и, предоставив своему возлюбленному улаживать формальности, исчезла, сообщив, что ей нужно узнать, как поживает отец и прочие родственники.
   Редактор 'Городских новостей' чувствовал себя великолепно, словно солнце, уничтожившее клювастых существ, светило исключительно ему, и только улыбался, глядя на задирающего нос сержанта. Нос у того, кстати, имел презабавную форму: та походила на картофелину, пытающуюся пустить ростки. Лицо же, нездорового цвета, наводило на мысли о плохо вымытой тарелке, посыпанной перцем - веснушками. Норс решил называть его про себя Сержантом Гнилой Гарнир.
   - Я сказал что-то смешное? Или у тебя настолько дурацкая фамилия, что ты скалишься, услышав её даже из собственных уст? - Сержант придал своему голосу максимально низкие интонации, пытаясь говорить так, чтобы слова звучали глухо и угрожающе. Это ещё больше рассмешило Норса. Он накрыл свой контракт пятернёй и молча придвинул его к сержанту.
   - Там всё написано. Капрал Норс. Я хочу уволиться.
   Видимо, тут он окончательно взбесил писаря. Вскочив, тот подозвал маявшихся под сенью соседнего дерева солдат.
   - Следите за ним, чтобы никуда не сбежал! - задыхаясь от злости, выкрикнул он. Как только солдаты с винтовками наперевес приблизились, писарь, выпучив глаза, обратился к редактору. - Никуда ты не уволишься! И никакой ты, кстати, не капрал!
   Услышав последнюю фразу, Норс решил, что лопоухий сержант просто перегрелся на солнце. Правда, тот носил фуражку, оттопыривавшую его и без того огромные уши, да и раскладной стол находился в тени высокого, ветвистого вяза - однако же странность в его поведении, как говорится, была налицо. Норс решил не спорить с сумасшедшим, а дождаться, пока у того пройдёт приступ владеющей его сознанием душевной болезни.
   Однако же дальнейшие разъяснения писаря, внёсшие ясность в сложившуюся ситуацию, убедили Норса в том, как жестоко он ошибался. Для начала Сержант Гнилой Гарнир кивнул солдатам, указывая на редактора, полагавшего, что он - капрал.
   - Ребята, держите его за руки, чтобы он тут ничего не натворил. - Несколько пар крепких рук немедленно вцепились в Норса, а в лицо ему ткнулся собственный контракт.
   - Читать умеешь? - Голос писаря переполняли ненависть и сарказм. - 'Рекомендованное предварительно звание - капрал'.
   До Норса немедленно дошло, как коварно провёл его капитан Глайнис; он почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы. Его обманули, причём самым бессовестным образом...
   - Ты - просто новобранец, Норс, кто бы и к какому званию тебя не рекомендовал. - В блёклых глазах, за которыми виднелись огромные уши, блеснуло осознание собственного триумфа. - Насчёт увольнения в запас: оно возможно только после минимального срока службы, который составляет пять лет, либо по болезни или ранению. Если ты попытаешься подделать справку о болезни или умышленно поранишь себя, мы отправим тебя в тюрьму. Хотел бы оказаться в одной камере с уголовниками, а, Норс?
   От такой радужной перспективы редактору 'Городских новостей' сделалось дурно.
   - Однако не печалься, парень, - внезапно подобрел Сержант Гнилой Гарнир и снисходительно улыбнулся до самых ушей, благо с таким выдающимся размером последних это не составляло ни малейшего труда. - Значительное количество заявлений о досрочном завершении службы, в том числе и на следующий день после вербовки, удовлетворяется каждый год. Это я могу сказать с уверенностью, потому что работаю в полковой канцелярии.
   От осознания собственной важности писарь надул щёки, отчего портрет его стал походить на разбухшую перезрелую дыню, однако цвет у неё оставался всё таким же белёсым, словно она выросла без доступа солнечного света.
   - Такое случается каждый год, особенно с теми, кто на самом деле не нужен армии, ведь у нас всегда избыток добровольцев. - Тут Сержант Гнилой Гарнир нахмурился, будто вспомнив о чём-то, и его веснушчатое лицо приняло удручённое выражение. - Правда, должен разочаровать тебя: я уже видел циркуляр, в котором - признаюсь тебе по секрету - говорится, что все увольнения в запас приостановлены. Не исключено, что даже начнётся мобилизация.
   Заговорщицкий тон сержанта, который для вящей убедительности прижал палец к губам, совершенно не понравился Норсу. Его, впрочем, не покидала уверенность, что писарь, подобно всем мелким чиновникам, просто злоупотребляет своим положением. Имея самую малую каплю власти, он пытается буквально утопить в ней того, кто стоит ниже по служебной лестнице.
   В конце концов, Норс не услышал ничего нового по сравнению с тем, что уже сообщил ему накануне капитан Глайнис, разве что капральские нашивки, которых он так и не примерил, бесследно улетучились. Обессиленно кивнув, он обмяк в руках солдат; повинуясь нетерпеливому жесту писаря, те отвели его в сторону. Наконец, их хватка ослабла, и Норс имел возможность поправить свою, всё ещё штатскую, одежду.
   - Ты только не дури, - сказал ему здоровенный детина с умбрийским акцентом. - Попробуешь сбежать - найдут и упекут за решётку. Могут и застрелить при задержании, такое тоже бывает.
   Норс отнюдь не собирался бежать, однако ему вовсе не улыбалось начать службу рядовым, ещё и в военное время.
   Словно читая его мысли, седовласый капрал, видимо, долгое время служивший в армии, поспешил сказать несколько утешительных слов.
   - Не переживай, может, действительно произведут в капралы через месяц-другой - ты ведь, как-никак, из образованных? - Норс, который словно потерял дар речи, угрюмо кивнул в ответ. Седой тоже кивнул и обратился к остальным солдатам, усевшимся здесь же, прямо на раскиданных по травянистому склону холма ранцах. - Я слышал, что когда у вербовщиков недобор или нужно какого-то болтуна побыстрее заткнуть казённой ложкой, то они выписывают даже офицерские патенты. Им-то что? Подпоил, навешал лапши на уши и доставил в часть, а дальше - укатил, и след его простыл. А болван просыпается в казарме для нижних чинов и всё денщика зовёт, который ему, якобы лейтенанту такому-то, по званию положен.
   Солдаты дружно захохотали в ответ, а Норс, нашедший в себе силы улыбнуться, всё думал о фразе 'заткнуть казённой ложкой'. Вот, значит, как королевская власть избавляется от 'болтунов', способных со временем стать революционными агитаторами - их обманом завлекают в армию! В армии-то, насыщенной нечестными людьми, которым ещё вчера, как поделился Глайнис, угрожало тюремное заключение, агитировать некого. В такой компании легко расстаться с жизнью - в результате 'несчастного случая', например.
   Норс почувствовал во рту горький привкус. Королевский герб, всегда вызывавший светлые и возвышенные чувства, словно подёрнулся тонким, отталкивающего вида налётом патины.
   Впрочем, лопоухий писарь, может, и ошибся насчёт предстоящих Норсу долгих лет службы. Едва ли армии понадобятся его скромные услуги; может, прошение об увольнении в запас удовлетворят в ближайшие дни. Демоны, оказавшиеся беспомощными перед солнечным светом, сейчас никого не страшили. Наоборот, казалось, воинские подразделения, несколькими потоками хлынувшие в Дуннорэ-понт, вскоре разрешат проблему ДПФ.
   С пригорка, на котором расположился Норс, отлично просматривалась шоссейная дорога, обсаженная тополями - по ней то и дело проезжали грузовики, заполненные пехотинцами. Многие вместо винтовок имели ручные пулемёты ап Манчина с барабанными магазинами, крепившимися сверху ствольной коробки. Толстый кожух водяного охлаждения ствола придавал им грозный и по-настоящему убийственный вид. Похоже, армия поторопилась отрядить в Дуннорэ-понт свои лучшие части.
   Вокзал, расположенный гораздо ближе, буквально бурлил, напоминая зелёное море: там толпились многие сотни, возможно, даже тысячи людей в военной форме. С подъехавшего товарного состава выгружали полевую артиллерию, миномёты и ящики со снарядами. По полю, принадлежащему одному из приятелей Финлея - тут Норс не смог скрыть злорадства,- расхаживали землемеры. Насколько он понял из обрывков разговоров, там собирались обустроить аэродром.
   Мог ли противник, который боялся даже солнечного света, что-либо противопоставить мощи современного оружия Айлестера? Впрочем, когда разговоры заходили о ДПФ, и офицеры, и солдаты - все сплошь бывалые вояки - стремительно теряли уверенность в себе. Краем уха Норс уловил слова, из которых следовало, что площадь зоны свечения значительно увеличилась, возможно, в дюжину раз. К тому же она стала совершенно непроницаемой для приборов оптического наблюдения.
   Бывший редактор 'Городских новостей' с тревогой посмотрел туда, где располагался ДПФ. Даже скрытая от глаз гребнем холма, зловещая аномалия словно давила на всех, кто находился поблизости, однако сказать что-то более определённое о её теперешнем состоянии и уровне исходящей угрозы было трудно. Тогда Норс решил обратить своё внимание к палатке, в которой расположился штаб операции. Военные ориентируются в своей активности на вышестоящее командование, а значит, интенсивность работы штаба должна отражать ход боевых действий.
   В палатке проходило какое-то совещание; младшие офицеры и вестовые то и дело забегали внутрь и выбегали наружу. Наконец, матерчатый полог откинули; одёргивая на ходу кителя, вышли командиры батальонов. Упитанные майоры и подполковники средних лет, они явно торопились, лица их, скованные печатью суровой решимости, приобрели неотличимое друг от друга выражение, а окружающая эту сцену суета нижних чинов достигла апогея и стала отдавать нервозностью.
   Норс понял: назревает атака.
  Глава X
   Лежавший на мягком травяном ковре, практически неразличимый на его фоне благодаря своей униформе защитного цвета майор Перт Пауилн в очередной раз осмотрел зону загадочного алого свечения. Поперечник ДПФ уже достиг гроссфута на наиболее протяжённом участке - и, как поговаривали, продолжал расти.
   Так ничего и не увидев, майор отложил бинокль в сторону.
   Артиллерия продолжала вести огонь. Трёхдюймовые мины и снаряды полевых пушек того же калибра, похоже, ложились в цель более или менее точно. Пауилн пришёл к этому выводу, поскольку, за исключением редких перелётов, не слышал и не видел разрывов.
   Пауилн откинул стальную, выкрашенную в зелёное, крышку армейских наручных часов и сверился с ними. Артиллерийский дивизион их 36-го полка, которому за четверть часа, выделенных на огневую подготовку атаки, предстояло уничтожить всё живое в зоне ДПФ, вот-вот должен был закончить свою мрачную работу. Пауилну и его солдатам, напряжённо и безрезультатно всматривавшимся туда, где господствовал багровый, искрящийся свет, предстояло завершить работу артиллеристов.
   Майор осмотрел своих солдат: его 2-й батальон атакует ДПФ в трёх, следующих друг за другом с трёхминутными интервалами, 'волнах'. Каждую 'волну' формирует пехотная рота, развёрнутая в стрелковую цепь. Для усиления огневой мощи подразделений ротам придано по шесть ручных пулемётов ап Манчина; их распределили по два на взвод и разместили на флангах - наиболее уязвимых местах построения. Кроме того, имелись ротные станковые пулемёты, способные, как показал осмотр ночного поля боя, остановить и уничтожить клювастых демонов.
   Каждый солдат получил по две ручных гранаты, пользоваться которыми без приказа сержантов строжайшим образом воспрещалось. У Пауилна заныли зубы при одной только мысли, что произойдёт, если солдаты, не обученные толком обращаться с гранатами, попытаются воспользоваться ими в непосредственной близости от противника и сослуживцев. К сожалению, предвиделись неизбежные в таких обстоятельств потери от 'дружественного огня', но их легко списать на противника.
   Он снял фуражку с королевским гербом - короной, под которой располагался жёлудь, опоясанный надписью: 'Из малого да родится великое и могучее!', - и надел стальную каску-полусферу.
   Застёгивая подбородочный ремень, Пауилн, отлично знавший историю возвышения правящей династии ап Телфордов, задумался над необычайной судьбой, выпавшей на долю этого некогда малозначительного провинциального рода. Изначально герб представлял собой изображение белки, схватившей жёлудь, а девиз звучал следующим образом: 'По праву сильного!'. Несомненно, первых ап Телфордов отличал как живой ум, так и развитое чувство юмора, позволявшее им иронизировать над собственным, отнюдь не выдающимся даже по меркам графства, положением. С тех пор, однако, многое изменилось, как и сам герб, переживший несколько трансформаций. Белка в конце концов бесследно исчезла, а первоначальный девиз, с некоторыми изменениями, украсил вход в Управление тайного сыска и надзора: 'По праву сильного, в защиту слабых, в общее благо!'. Двуручный меч палача, присутствовавший наравне с этой надписью, служил недвусмысленным напоминанием о каре, угрожающей каждому, кто посмеет сейчас насмехаться над освящённой церковью властью ап Телфордов.
   Мысли майора об изменчивом характере судьбы и геральдики прервали резкие свистки сержантов. Построив своих подчинённых, они спешно проверяли их внешний вид. Солдаты подтягивали патронные подсумки с обоймами, спешно запихивали гранаты в сухарные сумки (ничего умнее командир полка и его начальник штаба просто не придумали, запихивать гранаты за пояс в любом случае запрещал устав).
   Снова послышались трели свистков и выкрики младших командиров, приказывающих одеть противогазы - никто не знал, с чем именно им предстоит столкнуться в зоне ДПФ, и не заражён ли там воздух. Наконец, одев поверх противогазов шлемы, пехотинцы, теперь уже подчиняясь командам, отдаваемым при помощи заученных жестов, разомкнулись в цепи. Первая из них, подгоняемая ротным командиром, почти тотчас же двинулась вперёд ускоренным шагом, в то время как вторая и третья залегли в ожидании своей очереди.
   В каждой роте имелся кинооператор, наспех обученный обращаться с камерой; солдаты, которым доверили эту ответственную и новую для них роль, заметно нервничали, словно им предстояло первое свидание.
   Пауилн смотрел, как солнце играет на клинках примкнутых к дулам винтовок штыков, и жалел лишь о том, что противогазы не позволяют запеть 'Славных Азруекскских ребят'. Солдаты сражаются вдвойне отважнее, если их боевой дух витает на высоте, а достичь её можно лишь со словами доброй песни.
   'Да, в песнях всё легко и просто, однако гибель, ранения, увечья - всё это на самом деле тяжело, ужасно больно, и не имеет ничего общего с романтическими историями о войне, которыми потчуют гражданских',- подумал Пауилн. Удивившись тому, что его посетила настолько кощунственная мысль, он прикусил язык, чтобы ненароком не вырвалось хотя бы единственное слово, которое могло бы впоследствии создать ему репутацию 'неблагонадёжного'. Фраза о том, что 'можно исчезнуть, как та белочка с герба', уже долгое время была в ходу в офицерских кругах - её употребляли по отношению к тем, кто говорил неуместные, по мнению политнадзора, вещи.
   Наконец, едва первая рота скрылась в алой дымке, Пауилн подозвал к себе связиста в звании мастер-сержанта.
   - Ну, что там? Докладывай! - Катушка с кабелем, которую нёс на спине один из солдат войск связи в каждой роте, была присоединена к телефонному аппарату. К сожалению, приказ действовать в противогазах всё усложнял: Пауилну приходилось полагаться на знание связистами армейского сигнального кода из точек и тире. Сейчас мастер-сержант, худощавый парень в возрасте дуодуазунлетия , смотревшийся нелепо в сползшей набок каске, сидел с карандашом и листком бумаги у телефонно-телеграфного аппарата. С предельным вниманием следя за вспышками сигнальной лампочки - длинными и короткими, - он записывал получаемые из зоны ДПФ сообщения.
   - Читай сразу же, как запишешь! - потребовал Пауилн и жестом отдал приказ второй роте: вперёд. Едва солдаты отправились на встречу с неизвестным, он стал прислушиваться к голосу связиста.
   - 'Большая территория... гораздо больше, чем выглядит снаружи... иной рельеф и климат... странный воздух... пригоден для дыхания... Прошу разрешения снять противогазы...'.
   - Запрещаю! - отрубил Пауилн. Новость о том, что пространство внутри гораздо больше площади, занимаемой ДПФ на заброшенной ферме, совершенно выбила его из колеи, и сейчас он лихорадочно соображал, что предпринять.
   - Подключи немедленно штаб полка. Пусть будут в курсе! Сообщения из зоны ДПФ записывай, они могут пригодиться! - Целиком сосредоточенный на работе, мастер-сержант буркнул: 'Есть!', - и начал медленно вращать ручку, обеспечивающую прокрутку катушки с намагниченной проволокой, на которую записывался разговор.
   Пауилн с минуту, словно заворожённый, следил за его движениями и описаниями ничего не значащих деталей потустороннего мира - 'совершенно неземной ландшафт... вокруг нас воздух местами расцвечен сиреневым и фиолетовым... наблюдаем явления, похожие на маленькие вихри... противника в поле зрения не обнаружено...'.
   - Пусть закрепляются! - выдохнул Пауилн. Решение это, к которому его принуждала сама обстановка, стало неизбежным. Весь план операции оказался совершенно бесполезным и неэффективным. Приходилось спешно скорректировать его в связи с совершенно непредвиденными обстоятельствами, реалиями, которые оказались весьма далеки от их, наивных во всех отношениях, планов.
   - Вторая рота вступила в визуальный контакт с первой!
   - Отлично! - почти выкрикнул Пауилн. - Пусть занимают смежный участок! Наша линия должна принять форму полумесяца!
   Бросив взгляд на наручные часы, майор приказал третьей роте идти вперёд. Вслед за ними предстояло выдвигаться и ему, а также подразделениям связи, входящими в штабной взвод, и трём станковым пулемётам из батальонного взвода тяжёлого оружия - их Пауилн решил оставить при себе в качестве резерва.
   Сняв каску, он уже потянулся было за противогазом, однако что-то в поведении склонившегося над телефоном штаб-сержанта остановило его. Поза связиста, выражение внезапно побледневшего лица, дрожь руки, выводящей буквы - всё свидетельствовало о том, что по ту сторону непроницаемого для людского взора алого барьера творилось нечто непредсказуемое. Непредсказуемое и ужасное.
   - Что случилось? - Вместо ответа связист протянул майору лист бумаги, вырванный из простого клеёнчатого блокнота, на котором, под более ранними надписями, карандашом было выведено: 'Рядовой Одсли погиб, пытаясь дотронуться до одного из вихрей. Он бесследно исчез'.
   Пауилн, проклиная всё на свете, а особенно - глупость покойного Одсли, сунувшего голову в пасть льву, расстегнул противогазную сумку. Резиновую маску он натягивал уже на ходу. Следуя примеру командира, батальонные подразделения поддержки двинулись за ним по пятам; в противогазах они напоминали причудливых, фантастических существ с серыми лицами и такого же цвета прорезиненными хоботами, достигающими пояса. Незабываемое впечатление производил мастер-сержант-связист, пытавшийся одновременно делать сразу три дела: шагать ускоренным шагом, одевать противогаз и записывать получаемые сообщения. Тем не менее, ему посчастливилось преуспеть в исполнении этой нелёгкой задачи, и он лишь на несколько шагов отстал от Пауилна.
   Майор почти бежал. Стёкла противогаза моментально запотели, и, как он ни тёр их, ничего не помогало - проклятая испарина выступила на внутренней стороне, а не на внешней. Резиновая маска сжала лицо, словно гигантская присоска; у Пауилна возникло ощущение, будто его заживо положили в гроб - настолько скованны были мышцы лица и ограничен доступ кислорода и зрительных ощущений.
   Он пробирался вперёд едва ли не наощупь и почти на каждом шагу спотыкался; его чертыханья, искажённые противогазом, стали нечленораздельными, хотя подчинённые, и сами испытывавшие подобные затруднения, конечно, догадывались о содержании этих фраз. Один из них, сержант-пулемётчик, подскочил к Пауилну и, приподняв маску, попросил разрешить снять противогазы.
   Пауилн в этот момент страстно желал только одного: снять проклятую маску, которая буквально душила его - и не мог этого сделать. Причём дисциплина, впитавшаяся за десятилетия службы в плоть и кровь майора, была лишь отчасти тому причиной: он испытывал страх, самый настоящий первобытный страх перед неведомыми духами, которые могут околдовать его и похитить бессмертную душу. Страх этот, в котором он отказывался признаться даже самому себе, стал источником постепенно закипающего гнева, способного заглушить любые эмоции.
   Ярость стала тем, что позволило Пауилну преодолеть боль. Выхватив револьвер, он потряс им перед лицом пулемётчика, красноречиво давая понять, что думает о его просьбе. В таких случаях полагалось пользоваться специально разработанным для армии языком жестов, однако Пауилн, которого, как на грех, подвела память, избрал более простой путь прямой угрозы. С искренним злорадством он наблюдал, как страх появляется в глазах сержанта; только что Пауилн сам не знал, как спастись от дрожи в коленях, сейчас же сам испытывал физическое удовлетворение оттого, что смог напугать кого-то даже больше, чем роковой ДПФ.
   В следующее мгновение всё переменилось. Что-то, будто заговорившее с ним в самых глубинах сознания, разбудило дремавшие участки коры головного мозга, ответственные за способности психики, обычно именуемые шестым чувством, и вызвало мощный импульс, принудивший Пауилна вздрогнуть всем телом. Что-то смертельно опасное и вместе с тем бесконечно нечестивое, что-то чуждое самой природе человека скрывалось за стеной багрового тумана.
   Пауилн замер, как случалось в юности, когда ему, ученику выпускного класса гимназии, предстояло прыгнуть с дуодуазфутовой вышки. Это событие стало настоящим испытанием для его мужества. Подобно другим подросткам, Пауилн долго колебался перед лицом того, что выглядело как неизбежная смерть - с такой высоты поверхность воды внизу казалась ничем не ближе Северного полюса; казалось, она ни за что не сможет смягчить жестокий удар в момент входа в воду. Совершенно очевидным казался факт, что невозможно попасть в то, что выглядело слишком маленькой лужицей, со всех сторон окружённой бетоном. Однако стоило, собрав свою волю в кулак, шагнуть вперёд - и он испытал ни с чем не сравнимое наслаждение, вызванное полётом.
   Душевный трепет, сменившийся жёстким ударом и освежающей прохладой, остался в его памяти на всю жизнь, равно как и ощущение того, что он превращается в мужчину.
   Пауилн вновь посмотрел на мглу цвета крови: несомненно, и здесь всё обстояло так же. Перейдя эту границу, он может переродиться, изменения, затронув мощные пласты подсознания, возможно, позволят ему стать кем-то иным, более высоким духовно, нежели он есть сейчас.
   Вдохнув настолько глубоко, насколько позволял противогаз, Пауилн шагнул вперёд. Какие бы картины не рисовало перед этим его воспалённое воображение, глазам майора, смотревшим на окружающий мир сквозь запотевшие стёкла противогаза, предстало зрелище, не имеющее ничего общего с видами природы, которые можно найти на Земле. Даже в самых отдалённых уголках планеты, где природа, говорят, на редкость экзотична, едва ли можно обнаружить хоть что-то, способное сравниться с увиденным им в зоне ДПФ.
   Первым в глаза бросалось небо: пунцовое, словно в лучах заходящего солнца, оно походило на колоссальных размеров сверкающую пластину, выкованную из бронзы. Майор Пауилн, видевший однажды щит греческого гоплита, выставленный в одном из музеев Логдиниума, отметил очевидное сходство. 'Должно быть, - подумалось ему, - мы вступили в земли, принадлежащие Геркулесу или даже его отцу, Зевсу .
   Солнце как таковое отсутствовало на небосводе, несмотря на то, что освещение отличалось яркостью, а краски - насыщенностью. Присмотревшись, Пауилн пришёл к выводу, что свет исходит от звёзд, обильно рассыпанных по небосводу чьей-то щедрой рукой. В то, что звёзды могут от природы висеть так низко над головой и так сильно походить на лампочки, стилизованные под бриллиантовые светильники, как-то не верилось. Ум, воспитанный в традициях рационализма и существующий в рамках, очерченных причудливым сожительством естественных наук и постулатов церкви Эзуса, отказывался верить увиденному.
   Небо словно давило сверху, заставляя вспомнить о выражении 'небесная твердь', как о чём-то реальном. Ярко-белый, словно электрический, свет, излучаемый висящими, казалось, на высоте нескольких массфутов 'звёздами', воспринимался как нечто надуманное, созданное нарочно для освещения, как что-то, неспособное возникнуть в результате взаимодействия привычных сил природы. Оставалось только прийти к выводу, что имеет место вмешательство высших сил - или же речь идёт о кознях дьявола, что в данном конкретном случае не имело особой разницы.
   Пауилн мрачно посмотрел под ноги. Земля была ярко-жёлтого, практически лимонного цвета, с частыми вкраплениями поблёскивающего металлическими прожилками щебня. Майор подумал, что эти камни чертовски похожи на золотоносную руду и, наклонившись, поковырялся в грунте. Тот не содержал ни малейших следов влаги или растительности - лишь мелкие, похожий на фасоль или чечевицу, камешки, почти наверняка содержащие золото.
   Майор осмотрелся, и, подозвав адъютанта, приказал ему взять пробы грунта в специально захваченную для этой цели жестяную банку.
   Преследуемый навязчивой мыслью, что по возвращении домой станет богачом, Пауилн подтвердил отданный ранее приказ окопаться и занять оборону. Никогда ранее его подчинённые не рыли окопы с таким воодушевлением, как в тот день. Их сапёрные лопаты, вгрызаясь в податливый грунт, то и дело поднимали наверх маленькие золотые самородки, тут же исчезавшие в карманах солдатских брюк и в ранцах, брошенных так, чтобы до них было удобно дотянуться.
   Несмотря на то, что воздух, по всей видимости, не был отравлен, все работали в противогазах, хотя стремление перекопать как можно большее количество золотоносной породы, конечно, приводило к накоплению усталости. То тут, то там Пауилн с ужасом замечал, как солдаты тайком приподымают маску противогаза, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Отчаявшись добиться повиновения в этом вопросе, Пауилн был вынужден махнуть на всё рукой и делать вид, что ничего не замечает.
   Ещё одна вещь, поразившая его - полное отсутствие следов артиллерийского огня, которому, по всем расчётам, следовало оставить значительное количество воронок. Даже если бы снаряды не разорвались, они валялись бы повсюду. Однако ни малейшего следа чего-либо подобного обнаружить не удалось.
   Оружие, тем не менее, работало - это подтвердили пробные стрельбы. По приказу Пауилна один из солдат, вооружённых ручными пулемётами, выпустил несколько коротких очередей прямо в небо. Вопреки всеобщим ожиданиям, не случилось ни рикошетов, ни каких-либо иных признаков попадания во что-либо твёрдое. Однако это отнюдь не касалось 'звёзд': одна из них, срезанная метким огнём, буквально откололась от небосвода и упала неподалёку.
   Поражённый увиденным, Пауилн приблизился к обломку и тщательно осмотрел его. Его мутноватая, похожая на кварц, поверхность, уже перестала светиться; чуть горячая, она медленно остывала. Ударив по 'звезде' рукояткой револьвера, Пауилн поразился: невероятная прочность кристалла подтверждала, что это действительно алмаз.
   Засунув его в нагрудный карман, майор покачал головой. В происходящее просто не верилось.
   Впрочем, подобные вещи отнюдь не являлись редкостью в этой, исполненной чудес, земле: в укромных ложбинках, укрытых от звёздного света, произрастали необычного вида растения, не имевшие корней. Более всего похожие на карликовые деревья, но с металлическим, явно содержащим серебро или похожий на него металл, стволом и ветками, они несли поразительного вида плоды - небольшие сапфиры. Солдаты отбивали их прикладами и лезвиями клинковых штыков и украдкой набивали карманы, которые вскоре приобрели подозрительно разбухший вид.
   Пауилн, сердце и душу которого в самом буквальном смысле слова согревал крупный алмаз, делал вид, что ничего не замечает. К счастью, противогазные маски препятствовали слишком оживлённым разговорам, иначе, как подозревал Пауилн, уже давно произошёл бы бунт, и солдаты открыто предались бы добыче золота и драгоценных камней, охотно забыв и о службе, и о воинском долге, и о находящемся неподалёку противнике.
   То, что сдерживало подобные побуждения, стало второй проблемой, заботившей Пауилна. Гибель рядового Одсли, чьи останки служили печальным напоминанием о затаившейся неподалёку грозной опасности, имела причиной подозрительного вида вихрь лазурного, с красными проблесками, цвета.
   Он всё ещё висел в воздухе в нескольких дуазфутах от передовой позиции на правом фланге батальона. Полдюжины таких же вихрей, внешне напоминающих маленькие торнадо, находилось в пределах видимости на высоте от половины до нескольких дуазфутов. Они не предпринимали никаких агрессивных действий в отношении вторгшихся в их мир захватчиков и внешне выглядели вполне миролюбиво, однако Одсли, проявивший неоправданное легкомыслие и приблизившийся к одному из вихрей вплотную, уже жестоко поплатился за своё неумеренное любопытство. От него осталось лишь две ноги, аккуратно, как гигантской циркулярной пилой, отрезанных в коленном сгибе и выше.
   Кто-то предложил собрать останки и отправить их родственникам покойного для захоронения, но шиканье и приглушенные ругательства, раздавшиеся в ответ, свидетельствовали о том, что мысль кажется сослуживцам Одсли не только кощунственной, но и глупой. В конце концов, участь несчастного могла постигнуть любого.
   Пауилн, довольствуясь тем, что Одсли выполнял не его приказ, проигнорировал данный вопрос и приказал лишь рыть окопы побыстрее. Телеграфная связь со штабом функционировала вполне нормально, и командир бригады, спешно развёрнутой на базе их полка, подполковник Магхун, слал Пауилну различные одобрительные сообщения.
   На вопрос Пауилна, следует ли ему ожидать второй и третий батальоны, а также подразделения усиления и обеспечения, как то предполагалось первоначальным планом операции, он лишь получил ответ, что изменившаяся обстановка требует пересмотра замыслов, а это, в свою очередь, потребует некоторого времени. Магхун даже проявил неожиданную для него словоохотливость, многозначительно дав понять, что ожидает ответа из столицы, где за развитием событий следят 'самые высокопоставленные лица'.
   Пауилн почувствовал, как гордость принуждает его плечи выпрямиться, а грудь - изогнуться колесом. Действительно, как это он не догадался раньше? Ведь на данный момент эта операция является единственной, осуществляемой командованием сухопутных войск, и уж в любом случае - самой необычной в истории этой громоздкой бюрократической структуры. Несомненно, её задумали на Дубх Клиат, 19, и сейчас генералы, чьи кителя трещат по швам от веса боевых наград, накопившихся за долгие дуазлетия безукоризненной гарнизонной службы, пристально наблюдают за всем, что происходит на острие прорыва 36-й пехотной бригады.
   Надувая щёки под 'кондомной', как её окрестили пацифисты из Международного движения за отмену войн и запрет химического оружия, маской противогаза, Пауилн обошёл линию окопов. Работа явно спорилась, и, сделав вид, что золотые самородки, то и дело оседающие в карманах солдат, его совершенно не волнуют, майор вернулся к уже оборудованному батальонному командному пункту - простой яме глубиной около секстфута, имевшей вдвое больший диаметр. Поверх неё натянули маскировочную сеть, установили телефонно-телеграфный аппарат, стереотрубу - вот и весь штаб.
   Сквозь противогаз обзор был неважным, однако Пауилн, более для соблюдения приличий, а отчасти - из любопытства, постоял с минуту у окуляра, разглядывая видневшийся вдали горный хребет. Тот выглядел так, словно целиком состоит из изумрудов. Пауилн решил назвать эти горы Смарагдовыми, и даже подумывал о том, чтобы дать одной из вершин собственное имя - для этого следовало лишь позвонить одному из знакомых жены, служившему в Королевском Географическом Обществе, - когда на дальнем плане возникло нечто ослепительно яркое, напоминающее солнечные блики.
   Зрелище, возникшее там, где нет солнца и, как следствие, не может быть солнечных бликов, возбудило его интерес, однако, как ни увеличивал Пауилн кратность и резкость, разглядеть что-либо определённое ему не удалось.
   Препоручив наблюдение за отрогом Смарагдовых гор адъютанту, майор вновь связался со штабом. Приказ носить противогазы казался ему глупым, несмотря на угрожающие обстоятельства, и разрешение избавиться от них казалось ему необходимым для сохранения контроля над батальоном. В противном случае, как он предполагал, через два-три часа, если не раньше, солдаты начнут снимать маски самовольно. К чему это приведёт, он даже не хотел думать.
   Пробы земли и воздуха, отправленные за 'розовый занавес', как окрестили солдаты портал между мирами, всё ещё изучались, и подполковник Магхун обещал дать ответ в самое ближайшее время. Будь он отрицательным, то, если память не изменяла Пауилну, устав предписывал отвести их назад в самые кратчайшие сроки, сменив 3-м батальоном или же тем, что осталось от 1-го. Майору это казалось наилучшим решением вопроса, и он приказал отправить выдержанное в педантичном сообщение, во всём следующее букве устава: местность подозрительна, изобилует опасными атмосферными явлениями, в её пределах действуют недоступные пониманию законы физики.
   Разрешение снять маски пришло тут же, и разъярённый Пауилн, сорвав противогаз, едва не втоптал его в хрустящую под ногами золотоносную гальку. По цепи тут же передали этот, столь ожидаемый всеми, приказ, и вскоре Пауилн имел возможность наслаждаться плоскими шутками и тупоумными рассуждениями солдат о том, в какую именно сказку их занесло.
   Пауилн вновь прильнул к окуляру стереотрубы, надеясь получше рассмотреть странные блики. Казалось, те стали ближе, и, посвятив наблюдению около минуты, майор пришёл к выводу, что они приближаются. Соответствующие указания были отправлены по телефону на ротные командные пункты.
   Ещё через полдюжины минут стало ясно, что приближающиеся блики являются не чем иным, как отвратительными клювастыми тварями, описанными уцелевшими солдатами роты Глайниса из 1-го батальона. Однако существовало и отличие: здешние демоны казались словно сотканными из языков пламени.
   И эти живые сгустки огня стремительно сближались с позициями 2-го батальона. На расстоянии гроссфута Пауилн приказал открыть прицельный огонь. О произведённом эффекте судить не приходилось, поскольку очертания пламенных клювоносов практически тотчас же скрыла поднявшаяся волна дрожащего раскалённого воздуха, искажавшая всё, что находилось за ней.
   - Это оптическое явление, созданное искусственно, вроде дымовой завесы, - высказал своё предположение адъютант Пауилна по фамилии Гропиус. Он имел репутацию довольно начитанного и смышлёного парня; успешно окончив училище, Гропиус, в силу нехватки денежных средств, не обладал офицерским патентом. Он носил 'временное' звание второго лейтенанта, стоившее ему львиной доли ежемесячного жалованья, однако же, вполне удовлетворявшее его, воспитанное на рыцарских романах, самолюбие.
   - Да, конечно, - буркнул Пауилн. - Я сразу это заметил.
   Такая ложь, всегда демонстрировавшая превосходство Пауилна над подчинёнными, неизменно поднимала ему настроение. Впрочем, купаясь в волнах самодовольства, он не сразу заметил странные точки, возникшие будто из ниоткуда - на расстоянии всего какого-нибудь терцмассфута от них.
   - Огонь! - скомандовал Пауилн, почти крича в телефонную трубку. - Огонь!
   Подскочив к стереотрубе, он попытался разглядеть получше бешено мчащихся по направлению к их окопам существ. Грязно-белого, сдобренного мерзкого вида бурыми пятнами, окраса, те двигались гигантскими скачками, подобно живущим на континенте Оз сумчатым. Почему-то их внешний вид напомнил Пауилну о велоцирапторах, давно вымерших динозаврах - те считались одним из опаснейших хищников своей эпохи.
   Тела атакующих покрывали роговые пластины, от которых рикошетировали винтовочные пули; наклонившись вперёд и поддерживая равновесие при помощи тяжёлого хвоста, твари осуществляли короткие, молниеносные перебежки, опёршись же на хвост, они могли исполнять длинные прыжки при помощи могучих задних лап. Между собой эти во всех отношениях поразительные существа общались с помощью тонкого писка, в силу своей громкости, неприятно резавшего слух. Мощные клыки, торчащие из пасти, наводили на мысль о том, что их обладатели являются хищниками.
   Впрочем, майор Пауилн отнюдь не собирался становиться дичью: приказав открыть шквальный пулемётный огонь, он скомандовал миномётной батарее, занявшей позицию неподалёку, угостить врага осколочно-фугасными минами. Казалось, среди белёсо-коричневых тварей промчался ифрикийский самум: сотни пуль и разрывы мин подняли целую тучу песка, в которой потерялись первые погибшие чудовища. Пауилн успел заметить, что из их ран течёт красная кровь, прежде чем те немногие из них, что уцелели, ворвались в окопы.
   Послышались отчаянные крики, разрывы ручных гранат и выстрелы. Яростные вопли солдат сообщили майору о том, что его солдаты задействовали штыки, причём не без успеха. Пауилн выхватил револьвер, готовый к наихудшему, однако его вмешательство не потребовалось: все прорвавшиеся монстры к этому времени уже были уничтожены.
   Победа в длившемся всего несколько минут ожесточённом бою досталась дорогой ценой: более двух дюжин солдат погибло и вдвое большее количество получило ранения.
   Получив из штаба полка приказ удерживать позиции любой ценой, Пауилн отправил в тыл раненых - в меру тяжести полученных ими повреждений. Безнадёжных он приказал выносить в последнюю очередь: многим из них предстояло умереть здесь, на этой чужой земле, не знающей ни луны, ни солнца, а лишь звёздный свет, излучаемый колдовскими кристаллами.
   Словно отвечая на зародившееся в душе Пауилна подозрение, в траншее раздались крики боли: один за другим солдаты начинали прыгать на месте или же кататься по земле, отчаянно пытаясь вывернуть брючные карманы. В тех случаясь, когда это удавалось, становились видны отвратительные, копошащиеся в окровавленной плоти, лимонного цвета черви, в которые превратились столь радовавшие глаз золотые самородки.
   Рядом со Пауилном раздался леденящий душу крик: вздрогнув от неожиданности, он обернулся - и замер, потрясённый увиденным. Зрелище, представшее его взору, было способно лишить более трепетную натуру сознания: огромный тёмно-синий слизень, выбравшийся из кармана временного второго лейтенанта Гропиуса, присосался к его животу. Прокусив плотную ткань униформы и впившись в беззащитную плоть, он с ужасающей скоростью высасывал из своей, парализованной страхом и болью жертвы, кровь. В считанные мгновения слизень увеличился в размерах в несколько раз, достигнув размеров кисти взрослого человека. Сквозь полупрозрачную кожу его просвечивала рубинового цвета жидкость, выкачиваемая из тела Гропиуса.
   К тому времени, когда Пауилн дрожащей рукой поднял револьвер и приставил дуло к кровопийце, длина того составляла почти фут. Крича в унисон с беднягой Гропиусом, майор спустил курок. Маленький монстр лопнул, словно надувной шарик, какие обычно покупают детям, и выплеснувшаяся из его разорванного тела кровь забрызгала Пауилна с головы до пят.
   К сожалению, это не спасло Гропиуса: раскрывшаяся рана, из которой продолжала течь кровь, оказалась смертельной. Опустив восково-бледного адъютанта на землю, Пауилн сбивающимся голосом прочёл несколько слов заупокойной молитвы. Когда он закончил, Гропиус уже скончался, его остекленевшие глаза смотрели куда-то в сторону, поверх левого плеча Пауилна.
   Майор встал, одёрнул китель. С револьвером в руке он вышел в траншею, готовый встретиться с любой опасностью. Какие бы коварные ловушки ни уготовил им этот мир, его богатства будут принадлежать Айлестеру! Доказательством тому служил огромный, с куриное яйцо, алмаз, находящийся сейчас в его нагрудном кармане.
   Будто чувствуя, что о нём в этот момент думают, алмаз шевельнулся, совсем как живой. Пауилн ласково потрепал по нему правой рукой и продолжил свой путь по траншее, усеянной мёртвыми и умирающими солдатами. Дважды он останавливался, чтобы оказать тем, кому уже не помог бы никакой врач, ту единственную, последнюю помощь, которой они требовали.
   Судя по крикам, слышавшимся на флангах, ещё не всё было потеряно. Вполне вероятно, ему даже удастся собрать остатки батальона и благополучно отступить, чтобы потом вернуться сюда с хорошо вооружённой и оснащённой по последнему слову техники командой элитных войск в герметичных скафандрах. Он выжжет здесь всё дотла огнемётами, даже если бы эту страну понадобилось целиком залить напалмом и керосином.
   Алмаз, средства от продажи которого можно будет пустить на приобретение всего необходимого, приятно грел его сердце. Наконец, когда грудь пронзил укол нестерпимой боли, Пауилн заподозрил неладное.
   Сунув руку в нагрудный карман, который к тому времени начал пропитываться чем-то влажным, он уже знал, что там обнаружит. Несмотря на все его попытки оторвать тварь, напоминавшую гигантскую, всё увеличивающуюся в размерах мокрицу, каждый раз Пауилн останавливался - слишком сильной была боль, которую причиняли ему намертво впившиеся в рану маленькие острые зубы. Помня об участи Гропиуса, майор не решился выстрелить в постепенно приобретавшую алый цвет мокрицу, а бросился на командный пункт, движимый единственной целью: сообщить обо всём командованию и спасти тем самым как можно больше солдатских жизней.
   Аппарат телефон-телеграфа стоял на месте, хотя связист, запропастившийся неведомо куда, отсутствовал. Крутанув ручку, Пауилн поднял телефонную трубку.
   - Алло! Алло! Штаб полка? Это говорит майор Пауилн, 2-й батальон. Мы атакованы...
   Путаясь в словах и то и дело заикаясь, он попытался объяснить, с насколько смертельным и сверхъестественным противником довелось столкнуться его батальону, однако, казалось, подполковник Магхун утратил здравый рассудок - он не понимал самых элементарных фраз.
   Совершенно подавленный, Пауилн вдруг почувствовал, что ноги уже не слушаются его. В голове закружилось и, падая, он услышал хруст собственной грудины, прогрызаемой кровососущей мокрицей. Наконец, когда сердце его остановилось, и сказочный мир ускользнул из поля его зрения, краешком сознания, ещё не покинувшем его окончательно, Пауилн услышал, как из телефонной трубки доносится чужой, совершенно нечеловеческий голос, похожий на извращённое смешение скрежещущих и шелестящих звуков. С осознанием того, что магические способности обитателей этого мира позволили им подключиться к линии связи, майор Пауилн, проклиная всё, расстался с жизнью.
   Телефонная трубка, из которой голос подполковника Магхуна безрезультатно взывал, угрожал и приказывал, беспомощно висела на проводе, в то время как выглянувшее из-за туч солнце освещало тела мёртвых солдат и офицеров 2-го батальона 36-й армейской бригады, неосмотрительно набивших карманы неразорвавшимися миномётными минами. Многие, как можно было судить по изувеченным взрывами телам, подорвали себя выданными им ручными гранатами, если те, конечно, не детонировали случайно.
   На лицах большинства покойников застыло выражение крайнего ужаса, смешанного с безумием, и лишь немногие несли на себе печать странного, воистину небесного блаженства, что порой встречается, как говорят, у тех, кто отходит после долгих мучений. Майор Пауилн, скончавшийся в результате обширного инфаркта, сидел на самом дне окопа, уставившись невидящим взглядом в своего адъютанта, временного второго лейтенанта Гропиуса, которого застрелил собственной рукой - единственным выстрелом в живот.
  Глава XI
   Утро последней субботы сентября в Логдиниуме выдалось солнечным - казалось, светило не желало оставлять без своего внимания попавший в беду Айлестер и стремилось любой ценой затянуть летний период. Большинство обывателей, уже знавших из газет о том, что демоны ДПФ боятся солнечного света, сочло это добрым предзнаменованием.
   По-другому относился к данному вопросу генерал-фельдмаршал Блейнет, вышедший на службу в самом прескверном настроении: ему предстояло подписать ряд бумаг, имевших воистину судьбоносное значение.
   Ворчливый седовласый старик, до сих пор сохранявший часть прославившей его в молодости безрассудной отваги и могучей физической силы, казалось, был недоволен всем. Солнечные лучи слепили его, даже если падали из-за спины, к тому же он вдруг высказал опасение - чем буквально поверг в шок своих многочисленных заместителей и помощников, - что иностранные шпионы могут наблюдать за его кабинетом при помощи биноклей и читать все разговоры по губам.
   Наконец, окна задёрнули толстыми, не пропускающими и кванта солнечного света, шторами, и Блейнет, недовольно кряхтя, приступил к работе. В первую очередь предстояло разобраться с кризисом на фронте - иначе ДПФ уже не называли - и решить, каким образом лучше бороться с коварным противником. 36-ю бригаду, потерявшую сперва пехотную роту, а затем и целый батальон, бесследно исчезнувший в красном сумраке, окончательно разгромили атаковавшие на закате демоны.
   Новые, неизвестные науке, существа, покрытые роговой бронёй, обеспечивающей частичную защиту от винтовочных пуль, нанесли внезапный удар. Продемонстрировав неожиданную резистентность к воздействию солнечного света, смертельного для клювастых демонов, они прорвали позиции 36-й бригады и нанесли ей значительный урон. Командир бригады подполковник Магхун и большинство офицеров погибли.
   Возник вопрос о развёртывании на границе ДПФ пехотной дивизии. Учитывая обстоятельства, глава оперативного отдела генерал-майор Галвин предложил: расформировать 36-ю пехотную бригаду, вывести 36-й пехотный полк из состава 12-й дивизии и отправить на переформирование, заменив 3-м отдельным танковым, дислоцирующимся в Бриниаве, а саму дивизию переименовать в танковую. Также Галвин запросил два артиллерийских полка из состава 11-го и 10-го дивизионных округов и ряд других подразделений. Блейнет пробежал глазами текст приказа по дивизии:
   'Солдаты и офицеры 12-й дивизии! Своим беспримерным мужеством, самоотверженностью и железной стойкостью, проявленными в боях с противником, использующим древнюю магию и не щадящим собственных солдат в достижении своих богопротивных целей, вы стяжали бессмертную славу и заслужили восхищение нации и уважение командования. Впереди - новые, возможно, даже более тяжёлые бои, и я спешу сообщить вам о том, что верховное командование сухопутных войск и Его Величество дают вам лучшее оружие из того, чем обладает Айлестер, с тем, чтобы вы смогли одержать ещё более великие победы. В состав 12-й дивизии с сегодняшнего дня включён 3-й отдельный танковый полк, а сама она получает статус танковой и так и будет именоваться впредь во всех документах и сводках. Желаю вам всяческих успехов.
   Генерал-фельдмаршал Блейнет'.
   Вполне удовлетворённый, Блейнет подписал приказ. Со старой структурой армии, приписанной к своим местам дислокации, было покончено - возникла боевая дивизия, развёрнутая на фронте. Понимая, что главный шаг сделан, генерал-фельдмаршал, всё ещё преодолевая определённое душевное сопротивление, поднял телефонную трубку и приказал Галвину подготовить план оборонительной операции силами 1-й танковой дивизии по юго-западной, южной и юго-восточной границам ДПФ.
  _______
   Автор данной инициативы генерал-майор Галвин, мысленно даже составивший набросок приказа, всё же, как это обычно бывает, оказался захваченным врасплох распоряжением Блейнета.
   Он вновь изучил лежащую на его столе карту местности. Шесть оставшихся в дивизии пехотных батальонов Галвин решил развернуть тонкой, не эшелонированной в глубину линией, впрочем, по штатному расписанию - из расчёта два гроссфута на батальон. Увеличившаяся площадь ДПФ, внушавшая самые неприятные опасения относительно перспектив такого роста, на мгновение смутила Галвина, однако он вскоре взял себя в руки и продолжил работу.
   Батальонные участки обороны он решил также именовать плацдармами, давая тем самым понять всем офицерам, что получат доступ к данной информации: в глубине построения за ними будут выстраиваться новые полки и дивизии, которые, в конце концов, сломят сопротивление врага. Танковый полк следовало использовать в качестве дивизионного резерва - в случае, если противнику удастся совершить прорыв. Названия для плацдармов, не имея желания напрягать воображение, Галвин заимствовал из лежавшей на столе газеты.
   На самой последней странице он обнаружил кроссворд. Некоторые слова Галвин уже разгадал, пока ожидал звонка от Блейнета, и сейчас с удовольствием переписал их в приказ: 'Кнут', 'Пони', 'Башмак', 'Фрукт', 'Океан', 'Мотор'.
  _______
   Едва новейшее изобретение - телекс, - установленное пока что лишь в некоторых государственных учреждениях, распечатало план оборонительной операции 'Яблоня', генерал-фельдмаршал Блейнет, быстро прочтя текст и вникнув в замысел Галвина, тут же утвердил его. Всё, теперь уже решено окончательно и бесповоротно: война началась! Генерал-фельдмаршал будто почувствовал себя на дуодуазлетие моложе: ушли мучившие его ревматические боли и прочие старческие недуги. Выпятив грудь и торжественно улыбаясь, он подошёл к окну, чтобы раздвинуть шторы.
   - Но... вас могут увидеть, господин генерал-фельдмаршал, - проблеял тонким, козлиным голосом один из его помощников, однако гневный взгляд Блейнета, способный, казалось, испепелить подчинённого, принудил того умолкнуть на полуслове.
   - Да? - удивился он. - Пусть смотрят, знают и боятся - я на службе.
   Текст приказа о мобилизации массгросса резервистов и военнообязанных Блейнет утвердил единым росчерком пера, словно вновь, как в далёкой молодости, держал в руке кавалерийскую саблю.
  _______
   Мобилизацию объявили по радио и во всех газетах в тот же день, повторяя сообщение ещё три дня подряд. Кроме того, отпечатали и расклеили изрядное количество мобилизационных и вербовочных плакатов, из расчёта не менее полудюжины на каждого отмобилизованного. На них Его Королевское Величество Эньон IV в униформе генералиссимуса, грозно тыча указательным пальцем прохожим, решившимся взглянуть на плакат, в грудь, требовал: 'Фоморы идут убить тебя, сжечь твой дом, лишить чести твою возлюбленную, жену и мать! Они хотят съесть твоих детей! Ты до сих пор не на фронте? Смиришься ли ты с таким позором? Записывайся добровольцем!'.
   Король, которому было на четыре года больше куадродуазлетия , также произнёс речь, составленную для него тайными советниками. Его безукоризненно сшитая и подогнанная по дородной фигуре сине-зелёно-серебряная униформа с золотыми эполетами смотрелась просто великолепно, вызвав многочисленные вздохи и даже обмороки среди придворных дам. Стоя перед микрофоном в тронном зале дворца, то и дело ослепляемый магниевыми вспышками фотоаппаратов, он без единой запинки произнёс свою, выученную наизусть, историческую речь:
   'Долгие дуазлетия наша страна жила в мире со своими соседями [на самом деле последний пограничный конфликт с княжеством Эйре, не потребовавший, правда, мобилизации, закончился всего три с половиной года назад, не говоря уже о тянувшихся весьма долгое время боевых действиях на море], и мы, Король Айлестера Эньон IV, привыкли полагать, что эта благодать дарована нам свыше и продлится до скончания веков. Однако и в нашем мире, и в других, существуют силы, известные нам по Священному Писанию как фоморы, не привыкшие считаться с волей Эзуса. Сия скверна, идущая из замогильных глубин извечной Тьмы, выступила против нас - и отнюдь не по нашей воле! Наши соседи молчат, напуганные силой извечного врага всего человечества, и не спешат оказывать нам военную помощь [многозначительная пауза; лицо короля посещает укоризненное выражение]. Однако это не значит, что мы в ней нуждаемся, как не нуждались никогда ранее! Меч Айлестера, долгое время покоившийся в ножнах, сегодня явит себя всему миру в своей карающей мощи и обрушится на злокозненного врага! Сегодня нашими устами глаголет Господь Эзус, и мы, Король Айлестера Эньон IV, от имени всей нации повелеваем начать войну и изгнать фоморов из наших исконных земель!'.
   Речь, вызвавшая слёзы на глазах суровых генералов и лишившая сознания многочисленных представительниц слабого пола, прозвучала в этот миг в самых отдалённых уголках королевства. Во всех трактирах, тавернах и пабах, вплоть до самых захудалых, в это время включили радиоприёмники на полную громкость, позволив айлестерцам услышать голос своего короля. Простой люд, собиравшийся на площадях у громкоговорителей, снимал шляпы в немом почтении. Охватившее народ возбуждение и вызванный патриотизмом подъём сил кое-где вылились в погромы и нападения на иностранцев. Отшумев, участники стихийных демонстраций, всё так же толпами, направляемые ловкими подстрекателями из числа агентов Управления тайного сыска и надзора, двинулись к вербовочным пунктам, желая записаться добровольцами.
   Война была объявлена официально.
  _______
   В первый день мобилизации призыву подлежали лица, уже имеющие воинские звания резерва. Речь шла не только о единственном айлестерском генералиссимусе, но и о многочисленном штате Управления тайного сыска и надзора. Как всегда в таких случаях, никто не мог найти в шкафу брюки или китель от униформы, а некоторые офицеры даже не знали, с какой стороны одевать портупею. В оружейную комнату немедленно выстроилась очередь.
   - Эй, куда засовывать патроны - кто-нибудь в курсе? Я только печатной машинкой пользоваться умею, но уж никак не этой штуковиной.
   - Это полуавтоматический пистолет системы Вольтица, калибр треть дюйма, инструкция висит на стене.
   - Да ты спроси лучше у ап Дросага, он на прошлой неделе возил какую-то потаскушку на пикник, стрелял с ней по пустым бутылкам.
   - Господа офицеры военной контрразведки! - Голос ап Дросага пылал негодованием. - Я обучал ценного агента приёмам самозащиты!
   - И приёмам борьбы в партере тоже? - Хохот военных контрразведчиков стал всеобщим.
   - Особенно! - Ап Дросаг, с лицом, раскрасневшимся от почти искренней обиды, казалось, готов наброситься на обидчика с кулаками. - Я отдаю службе лучшее время своей жизни, душу и тело, в то время как должен бы приберечь их для законной супруги!..
   - Да, чего не сделаешь ради повышения... И полковник его жену в это время тоже никакому рукопашному бою не обучает...
   - Монтен! Я всё слышал, стервец!
   - Ой, пиши на магнитофон, иначе рапорт рассматривать не станут. В любом случае, ты имеешь честь разговаривать с будущим фронтовиком и орденоносцем - я отправляюсь на передовую!
   - Фронтовиком и рогоносцем, вернее - так нужно сказать. Не бойся, Монтен, мы присмотрим за твоим домом. Чем ты там собрался заниматься, расстреливать дезертиров?
   - Военная тайна. Ты же знаешь: 'Обеспечивать секретность проводимых войсками операций, осуществлять воспитание и подготовку личного состава...'.
   - Да, как-то забыл, спасибо, приятель. А что с этими демонами, нас какому-то мумбо-юмбо обучат, чтобы их отпугивать?
   - Что за глупости! Цитирую: 'В духе Священного Писания Пресвитерианской Церкви Эзуса...'.
   - Да, не самая удачная ставка. Кто-нибудь действительно в это верит?
  _______
   - Осуждённый Глайнис, встать!
   Бывший капитан Глайнис, в кителе без погон, без брючного ремня и шнуровок в ботинках, поднялся с простой армейской койки. От недоедания он осунулся, щетина постепенно начала превращаться в бородку. Глаза, горевшие на длинном, вытянутом лошадином лице полубезумным огнём, уставились на вошедших.
   - Осуждённый Глайнис, готовы ли вы к исполнению приговора?
   - Если я скажу 'нет', вы меня не расстреляете?
   Офицер в звании капитана, со знаками различия военной прокуратуры, переглянулся со своими товарищами. Те чуть заметно кивнули.
   - Ваш ответ я расцениваю как отказ от услуг духовного лица. В связи с этим я уполномочен задать вам ещё один вопрос: готовы ли вы просить о предоставлении вам права замены казни через расстрел на перевод в войска первой линии в звании рядового без права повышения в чине в течение пяти лет?
   - Я воспитан в семье военного. Я - офицер! Я...
   - Вы не ответили на вопрос, осуждённый Глайнис! - Глаза капитана-прокурора сверкнули. - Не забывайтесь: вы лишены офицерского звания, и звание рядового на данный момент - ваш потолок. Из чувства жалости к вашим близким я повторю вопрос: вы подпишете прошение?
   Плечи бывшего капитана безвольно опустились.
   - Давайте ручку.
   - Поздравляю вас, осуждённый Глайнис, с началом службы в армии Его Величества. Вполне возможно, из вас ещё сделают настоящего мужчину!
  _______
   Вечеринка была в разгаре. Патефон играл развесёлые мелодии, вино и шампанское текли рекой. Многие подвыпившие художники и деятели искусства, собравшиеся отметить открытие выставки 'Современный кубизм', не брезговали распивать водку, пиво и абсент, нередко вперемешку. Казалось, полуночная гулянка, устроенная прямо в выставочном зале, посреди предметов живописи и архитектуры, способных удовлетворить только самые 'передовые', как любили выражаться, вкусы, затянется до утра. Тем не менее, этот вечер стал исключением из правил.
   Полиция, даже не постучавшись, попросту выломала дверь. В зал ворвалось более дюжины мужчин в форме с дубинками в руках, которые, судя по выражениям их лиц, были настроены более чем решительно. Они, судя по всему, и не собирались предъявлять ордер, зачитывать подозреваемым их права - похоже, формальности интересовали стражей порядка в самую последнюю очередь. Патефон, опрокинутый на пол, разбился вдребезги и мелодия, взвизгнув, оборвалась.
   - Что за произвол? Это частная собственность!
   - Заткнуть подонка! - скомандовал офицер в униформе защитного цвета. Двое полицейских, не жалея дубинок, обрушились на полупьяного художника. - Данное помещение, не принадлежащее никому из присутствующих по праву частной собственности, арендуется неким В. Лайлом... договор и разрешение на организацию выставки аннулированы в связи с постановлениями правительства ?... В общем, ребята, сейчас нельзя ничего арендовать, ничего выставлять, ничего пропагандировать, а тем более - пьянствовать и шуметь среди ночи. Все вы арестованы и отправитесь в армию.
   - У меня сколиоз!
   - Дубинкой его по спине, пусть выпрямится! - Приказ, тут же с готовностью исполненный, произвёл на собравшихся должное впечатление своей дикостью. Что-то изменилось в отношении властей к искусству и к художникам. - Вы должны знать, что с сего дня окончательное решение о пригодности к службе выносится главой призывной комиссии - в данном случае - мной, так как речь идёт о подвижной призывной комиссии, - независимо от того, какие именно решения выносились ранее в отношении того или иного лица врачами, санитарами или ветеринарами.
   Ропот со стороны художников нарастал, некоторые из них бросились на прорыв и даже вступили в драку с полицией, но тем только усугубили своё положение. Жестоко избитые малочисленными, но куда более трезвыми и хорошо тренированными блюстителями порядка, они вскоре построились в колонну по одному и начали грузиться в специально подогнанный к входу фургон с зарешёченными окнами. Самых строптивых заковали в наручники. Офицер в армейской униформе разговаривал с ними особо, быстрыми и чёткими вопросами выясняя причины 'бунта'. Первым он подошёл к русоволосому, коренастому парню, который, похоже, пользовался в среде кубистов уважением и считался лидером.
   - Как тебя зовут?
   - Ситус Ллаенох.
   - Хорошее имя, парень. Наличие фамилии свидетельствует также, что у тебя есть родители. Тогда почему же ты ведёшь себя так, будто ты - идиот, который совершенно утратил почтение к общественным нормам морали?
   Ллаенох скрестил свой взгляд с офицерским. Он не собирался отступать.
   - Я - борец за гуманный мир без насилия. Являюсь активистом Международного движения за отмену войн и химического оружия. - Слова эти, видимо, имевшие целью убедить военного в том, что Ллаенох не подлежит призыву, не возымели ни малейшего действия.
   - Мы ведём оборонительную войну. Нас не спрашивали, хотим ли мы её вести.
   - Так всегда говорят те, кто зарабатывает на поставках оружия.
   - Ага, всё понятно. Коммунист и агент иностранной разведки. - Офицер подозвал пару полицейских. - Этого нужно будет отвезти в военную тюрьму на Груф Мерген, 22.
   Он сделал шаг вдоль строя.
   - Следующий. Почему дерёшься?
   - Ненавижу армию. Вообще, не люблю безликости. В армии у всех одинаковая отвратительная зелёная форма.
   - Не смотри на военную форму, парень, смотри на свечение ДПФ. Вот истинная красота! Тамошние виды достойны кисти мастера!
   - Я рисую кубические картины. Меня интересует скрытая от глаз суть событий и явлений.
   Офицер уставился на художника с недоумением, а затем прошёл к ближайшей картине, висевшей на стене. Полотно содержало изображения параллелепипедов и кубов, частично и полностью входящих друг в друга. Раскрашенные в разные цвета акварелью, они не отличались геометрической точностью. Вероятно, художник, писавший данный шедевр кубизма, делал ставку на иные, неподвластные восприятию примитивными чувствами армейского офицера, аспекты.
   - Такие картины? - С этими словами офицер сорвал полотно и, сбросив на пол, принялся топтать его ногами, обутыми в начищенные до блеска ботинки.
   - Ну, что, видишь теперь, за кем будущее? За этой мазнёй - или за 'безликой формой'?
   Продемонстрировав своё превосходство над оппонентом, офицер оставил картину в покое и приблизился к художнику.
   - Парень, я не вижу здесь искусства, лишь желание показать себя кем-то, не будучи ничем.
   - Это вы - ничтожество.
   Рука, затянутая в лайковую перчатку, тут же ударила художника по лицу. Утирая кровь с разбитых губ, тот обругал офицера последними словами. Вопреки ожиданиям присутствующих, тот не стал продолжать избиение своего оппонента. Наоборот, движения контрразведчика стали вкрадчивыми, а голос более напоминал о ползущей змее, что изготовилась к смертельному броску.
   - Ты призван в армию Его Величества. Прямой вопрос: ты отказываешься от исполнения воинского долга?
   Художник, памятуя о приговоре, с такой лёгкостью вынесенного его предшественнику, умолк, а затем растерянно моргнул.
   - Повторяю вопрос...
   - Я пьян и не слышу ваших глупых вопросов.
   Офицер отступил на шаг и подозвал полицейских.
   - Будущий самострел. Его тоже в тюрьму, но в общую. Может, в компании уголовных преступников он поумнеет и сам попросится в армию.
   Художника, отчаянно брыкающегося, уволокли, держа руки завёрнутыми за спину.
   - Девушки, что вы здесь делаете? Неужели вас не ждут дома? Кстати, кто эта красавица, так похожая на парня, что спряталась среди вас?
   Серо-голубые глаза с очаровательными ресницами, подведёнными тушью, невинно посмотрели на офицера.
   - Я - Кассади, художница. - Офицер нахмурился, и 'Кассади' поджал ярко накрашенные губы. - Рийг Каддх, так записано в паспорте.
   - Я бы сказал, что ты 'художник', Рийг Каддх. Гомосексуалист?
   - Не больше, чем вы, господин офицер. Вы ведь в зелёном, а этот цвет, по общему мнению, носят только гомосексуалисты.
   Контрразведчик хмыкнул.
   - Надеюсь, и армию ты полюбишь не меньше, чем я. Пойдёшь туда, где много крепких парней?
   - А можно, господин офицер? - низким грудным голосом спросил 'Кассади'.
   - Конечно! - просиял вояка. - Правда, в нестроевые части... Хоть для кого-то в этом притоне осталась капля святого. Берите пример!
  _______
   В дверь Олана Бейнака постучали утром, когда он сел завтракать в компании жены и ребёнка, дуаздуолетнего гимназиста. Отставив в сторону свою тарелку, на которой дымились политые кленовым сиропом оладьи, хозяин, не вынимая салфетки из-за воротника, подошёл к входной двери. Оказалось, что к нему явились двое мужчин в военной форме: один - второй лейтенант, второй - первый. Они предъявили удостоверения служащих Управления тайного сыска и надзора.
   - А почему вы в военной форме? - спросил Бейнак.
   - Мы из военной контрразведки, - ответил первый, со знаками различия второго лейтенанта.
   - А, понятно, - протянул Бейнак таким тоном, будто ему действительно было всё понятно.
   - Мы хотим задать вам несколько вопросов, - сказал второй офицер, первый лейтенант. - Откуда вам известно об операции 'Яблоня'?
   - Первый раз слышу о такой операции. Вы друзья нашего садовника - или сбежали из психиатрической лечебницы?
   Второй лейтенант порывисто шагнул вперёд, но рука первого, словно шлагбаум, преградила ему путь.
   - Господин Бейнак, это вы составили данный кроссворд?
   Бейнак развернул протянутую ему газету и изучил её.
   - Да, конечно. Я часто составляю кроссворды для пятничного выпуска 'Королевских ежедневных ведомостей'. Я - учитель кэлтарна в колледже, и...
   - И эти слова - 'Кнут', 'Пони', 'Башмак', 'Фрукт', 'Океан', 'Мотор', - вы поставили в качестве вопросов, также не зная, что они являются названиями участков обороны нашей армии в зоне ДПФ?
   - Нет. Возможно, имело место совпадение...
   - Подобных совпадений не бывает, - отрезал первый мужчина в звании второго лейтенанта. Первый лейтенант критично посмотрел на него, словно требуя держать себя в руках, и благожелательно улыбнулся Бейнаку.
   - Возможно, у вас когда-нибудь были удачные случаи предвидения - или вам случалось прочесть чьи-то мысли?
   Смущённый Бейнак, поняв, куда клонит собеседник, кивнул.
   - Признаться, был один случай... Как-то раз я, руководствуясь смутным подозрением, решил вернуться домой - и застал включённой газовую конфорку. Понимаете?
   Офицеры контрразведки согласно закивали.
   - Да, конечно, господин Бейнак. Знаете ли вы, что ДПФ представляет собой своего рода паранормальное явление?
   - Я кое-что слышал об этом. Однако...
   Первый лейтенант деликатно взял его под руку.
   - Боюсь, я вынужден попросить вас проехать с нами. Знайте также, что вам под страхом суда военного трибунала воспрещается обсуждать какие-либо вопросы, связанные с военной службой, с кем-либо, включая родных.
   - С военной службой? - Поражённый Бейнак остановился и высвободил руку. - Да, с военной службой. Уверен, армия найдёт достойное применение вашим выдающимся способностям.
  Глава XII
   - Ансгер, сын Колла, дома? - приглушенный голос раздался из-за двери из плотно подогнанных дубовых досок.
   Хозяин расстегнул рубаху и посмотрел на небольшой серебряный амулет, висевший у него на груди. Испещрённый таинственными значками, тот светился, если вблизи находились Могущественные и их Ночные Посланцы.
   Талисман выглядел как обычно, и Ансгер, пробормотав коротенькое охранительное заклинание, более для того, чтобы успокоить нервы, нежели отвести опасность, прошёл в прихожую со свечой в руке.
   - Я - Ансгер! Кто явился в мой дом среди ночи? - Голос старика дрогнул, но всё-таки он, сжимая рукоять тяжёлого охотничьего ножа, чувствовал себя достаточно уверенно. В глубине души он уже давно попрощался с жизнью, и в любой момент ожидал неизбежного.
   - К тебе пришёл тот, кто питается мраком, - произнёс голос, показавшийся Ансгеру странно знакомым, давний пароль. Голос принадлежал, несомненно, весьма молодому человеку, проклятому Могущественными; за голову парня полагалась награда, равная её весу в золоте. - Имя своё, прости, давно забыл.
   Последняя фраза принудила Ансгера вздрогнуть. Это мог быть только он, Человек-без-Имени! Что понадобилось этому порождению Ада в его доме? Ансгер, вздохнув, вспомнил несколько нелицеприятных историй о том, кто находился сейчас по ту сторону двери. Тот, несмотря ни на что, оставался влиятельной фигурой в подполье, к тому же сопротивляться ему в данных обстоятельствах было неразумно и едва ли возможно.
   Бормоча под нос проклятья, Ансгер поднял засов и впустил ночных посетителей - Человека-без-Имени и пятерых его подручных. Подражая Ночным Посланцам, они носили чёрные плащи с капюшонами, откинув которые, впрочем, явили вполне человеческие лица.
   - Что-нибудь поесть у тебя здесь имеется? - спросил грузный мужчина с наголо обритой головой. Он казался старшим по возрасту среди непрошеных гостей, однако то было более чем ошибочное впечатление. Молодой с виду парень, уступавший прочим ростом, являлся подлинным старцем среди них. Он скрывал своё имя от магисов, способных уже по этой единственной примете выследить его и покарать. Несмотря на то, что он выглядел на две-две с половиной дюжины лет, фактически Человек-без-Имени прожил гораздо дольше.
   Поговаривали, будто он - старейший человек на Земле.
   Словно уловив мысли Ансгера, заслуживший недобрую славу своими злодеяниями Человек-без-Имени улыбнулся, продемонстрировав безупречные ровные зубы, и память о бесчисленных прожитых годах блеснула в его глазах. Взгляд этот, словно существовавший вне Времени, смутил Ансгера.
   - Ты мысленно проклинаешь меня за то, что я пришёл среди ночи, забывая, что это уже многократно сделано до тебя, причём куда более могучими людьми... и демонами. - Он прошёл к простому сосновому столу, на котором лежала рукопись Ансгера, и начал листать её. Более всего поражало то, что он совершенно не нуждался в освещении - воистину правду говорили те, кто утверждал, что Человек-без-Имени видит в темноте, как днём.
   Под руку страшному гостю, загубившему великое множество душ, равно как и бездушных созданий, подвернулась пожелтевшая вырезка из журнала, сохранившаяся чудом с древних времён, о которых, по слухам, помнил лишь он да Могущественные. Вырезка повествовала об одном из героев, снискавших славу в Годы Грома и Огня, первом награждённом Золотым Крестом, некоем Крифе да Блуахе, лётчике-истребителе.
   - Да Блуах! - воскликнул он. - Кто бы мог подумать! Было время, когда его имя не сходило с передовиц газет. Ему посвящали песни, его именем называли улицы... Должно быть, и сейчас эти таблички висят на стенах полуразрушенных домов в мёртвых городах Айлестера.
   Человек-без-Имени приблизился к Ансгеру с вырезкой в руках.
   - Я вижу, ты пишешь историю войны, старик. Не знаю, положено ли там находиться моему имени... но имя Крифа да Блуаха, несомненно, нельзя предавать забвению. Перепиши всё в точности, как здесь записано, пока мы едим.
   Горечь, послышавшаяся в голосе необычного посетителя, свидетельствовала о том, что он некогда водил знакомство с да Блуахом. Ансгер, которому не оставалось ничего, кроме как выполнить указание, взялся за перо и пергамент, в то время как его гости, тщательно проверив, закрыты ли ставни, устроились на кухне. Из еды у Ансгера имелся лишь заплесневелый хлеб и вода, однако спутники Человека-без-Имени принесли с собой кое-какие продукты - и сейчас принялись подкрепляться ими.
   Стараясь не обращать внимания на изредка доносившиеся до его слуха слова и фразы, старик продолжил свой труд. Статья представляла собой рассказ от первого лица, интервью одного из сослуживцев да Блуаха, ставшего свидетелем и участником первого - и, к сожалению, последнего - воздушного боя, прославившего имя лётчика-истребителя. Медленно читая трудные для восприятия предложения на литературном кэлтарне, Ансгер в то же время пытался себе представить, каково это: сидеть в кабине самолёта, движимого не силой магии, а вращением винта, получающего энергию от двигателя внутреннего сгорания, испытывать перегрузки от невероятных скоростей, жать на гашетку, открывая убийственный огонь из автоматических пушек и пулемётов.
   Несмотря на то, что рядом находился живой свидетель былых времён, всё это казалось совершенно неправдоподобным. На миг Ансгеру даже подумалось, будто Человек-без-Имени - просто обычный лжец, провокатор из числа Могущественных или их пособников, однако, почти уверенный в правоте такого предположения, он не решился высказать его вслух.
   Слёзы бессилия выступили на старческих глазах, и, обмакнув перо в чернила, Ансгер продолжил свой труд.
   '... Приказ о передислокации мы получили ещё за день до того, как был обнародован указ короля об объявлении войны. В конце концов, мы - профессиональные военные, и должны первыми вступать в бой с противником. Я пил кофе - вы знаете, у лётчиков усиленный рацион, мы получаем натуральные кофе и чай - в компании капитана да Блуаха и других товарищей по службе. Последние дни мы усиленно готовились к боям; как раз наступил перерыв в учебных полётах, и в столовой собралась почти вся эскадрилья. Мы обменивались впечатлениями о новых истребителях марки 'Эднабриг ', которые начали поступать на вооружение истребительно-бомбардировочной авиации совсем недавно. Это одномоторные, тяжёлые машины, с потолком полёта почти в семь миль . Они, конечно, совсем не то, что старые бипланы, даже прославленные тактические истребители 'Кумнах ' уступают им по мощи мотора и скорости.
   Капитан да Блуах высказал мнение, что вскоре нас перебросят на север, к линии фронта, что было встречено молчанием, даже послышались возражения.
   Уже тогда, глядя на да Блуаха, на его гладкое, загорелое лицо, я заметил, насколько странный огонь горит в его глазах. Он смеялся над своими оппонентами, и в этот момент в моей памяти всплыли эпизоды многочисленных учебных боёв: капитан, несомненно, обладал лучшими навыками пилотирования среди нас, и только сейчас я понял, что он страстно желает схватиться с противником, как бы силён тот ни был. Немногие могли похвастать тем же - результаты первых боёв на границе ДПФ, пока ещё не распространившиеся на воздушное пространство, не внушали оптимизма.
   В этот момент, когда спор угас, и мы принялись за свой кофе, из репродуктора прозвучал голос командира полка, требовавшего явиться в комнату предполётного инструктажа. Наша, то есть 1-я, эскадрилья отправлялась тотчас же; получив лётный маршрут и карты района боевых действий, мы поспешно бросились к своим машинам: те следовало ещё проверить и дозаправить. Учебные стрельбы на прошлой неделе наполнили наши сердца уверенностью в своём оружии, однако необходимо было пополнить боезапас и подвесить неуправляемые реактивные снаряды под крыльями - нам предстояло начать боевые действия с малоприятной для истребителей задачи по штурмовке наземных позиций противника. Впрочем, то была относительно простая задача, и я уверен, многие втайне радовались тому, что нам не угрожает встреча с нашим вселяющим ужас противником в воздухе.
   Наконец, мой самолёт был подготовлен к вылету и, попрощавшись с механиком, верным стариной Леглином, я вырулил свой 'Эднабриг' на взлёт. Заправленный под завязку самолёт, обвешанный к тому же дополнительным вооружением, шёл медленно, и я даже на мгновение испугался, хватит ли длины взлётно-посадочной полосы для взлёта. Однако все опасения оказались напрасными: машина, послушная моей руке, уверенно разогналась и, оторвавшись от бетонированной дорожки, взмыла в воздух.
   Я медленно набирал высоту, а потом ещё некоторое время мотал круги над аэродромом, ожидая остальных пилотов своей эскадрильи. Наконец, построившись в боевой порядок, мы направились на север.
   Горючего должно было в избытке хватить на то, чтобы выйти в район боёв, осуществить штурмовку позиций противника, чья непомерная активность заставила пехоту просить о помощи, и посадить самолёты на только что оборудованный поблизости полевой аэродром. К вечеру на транспортном самолёте должны были подлететь наши механики с тем, чтобы подготовить машины к грядущим боям, которые обещали день ото дня становиться всё более напряжёнными.
   Полёт на высоте одной мили под редкими облачками стал сущим развлечением. Мы слушали по радио музыку и обменивались шутками. Наконец, капитан да Блуах, командовавший нашим звеном, в которое входило четыре истребителя-бомбардировщика 'Эднабриг', высказал определённые сомнения в том, что нам удастся выполнить поставленную командованием задачу. Причина такого скепсиса, после короткого разъяснения, стала понятна и нам: действовать предстояло над практически неизвестной нам территорией, без каких-либо ориентиров.
   Сейчас, пообщавшись с пилотами бомбардировочной авиации, я знаю, что те имеют обычай наводить самолёты на цель при помощи радио- и световой сигнализации, и считаю, что подобная практика может быть с успехом использована в действиях истребителей-бомбардировщиков, с тем, чтобы указывать им 'коридор', в котором предстоит действовать.
   Впрочем, нам предстоял всего лишь первый наш воздушный бой, а знание, порождаемое боевым опытом, к сожалению, не приходит без потерь. Тогда же мы всего лишь были вынуждены согласиться с мнением да Блуаха, хотя никто не воспринял его слова всерьёз. Признаться, до самого начала того незабываемого воздушного боя, в котором капитан покрыл себя бессмертной славой, многие товарищи, да и я в том числе, полагали его простым, желающим выслужиться, занудой.
   Всего через час лёта мы находились уже вблизи зоны ДПФ. Я не застал её в момент появления, поэтому не могу судить о её размерах; говорят, что те существенно увеличились и продолжали неудержимо расти. Нашему взору предстал сплошной тёмно-красный фронт, достигавший более чем мили в высоту и нескольких миль по фронту, совершенно непроницаемый для оптического наблюдения. Его цвет, подчиняясь неким загадочным закономерностям, колебался от почти бурого, как ржавчина, до мягкого кремового.
   Нам было категорически запрещено вторгаться в эту алую, сверкающую субстанцию, которая, как утверждали, ведёт себя самым непредсказуемым и неизменно гибельным для человека образом. Особенно суров ДПФ с разного рода радиоэлектроникой и электромеханическими системами, которыми, как известно, начинены наши самолёты, а значит, для них пересечение границы следует считать синонимом неизбежной гибели.
   Командир эскадрильи, майор Онгус ап Мит, да упокоит Эзус его душу, проявил приличествующую его должности осмотрительность и в первую очередь отыскал полевой аэродром, на котором нам предстояло сесть, выполнив задачу. После того, как путь отхода стал известен, мы атаковали. Нужно сказать, что никто из нас не воспринимал противника всерьёз: слухи о потерях среди пехоты казались настолько неправдоподобными, что мы попросту отмахивались от них как от бредовых. В конце концов, кто в наше время поверит в то, что в ткани мироздания может возникнуть дыра, ведущая прямиком в Ад?
   Теперь я уверен в этом. В любом случае, даже угрожающий внешний вид феномена, прозванного также 'Ланнвудским свечением', несмотря на внушаемый им смутный страх, не мог остановить нас. Под музыку, воспринимаемую, вопреки всем запретам, мощными радиостанциями 'Эднабригов', 1-я эскадрилья 6-го истребительно-бомбардировочного авиаполка заходила на цель.
   Сквозь увеличительное стекло прицела в лобовой части фонаря я видел множество странных белых существ, покрытых бурыми пятнами, игравшими, как мне показалось, роль камуфляжа. В правильных цепях, подобных стрелковым, они атаковали позиции славной айлестерской пехоты. В некоторых местах лини наши были прорваны. Почувствовав, как в моей душе нарастает ненависть к врагу, я снизился так, что едва не задевал головы бегущих тварей, и на бреющем полёте обстрелял их из пушек и пулемётов.
   Уже потянув ручку штурвала на себя, чтобы поднять самолёт вверх, я вспомнил о так и не использованных мной реактивных снарядах, бесполезным грузом висевших под крылом 'Эднабрига'. Мой ведомый, второй лейтенант Датен, летевший следом, неразлучный как тень, также напомнил мне о данном упущении, чем только усилил мою, вызванную долгим перелётом, раздражительность. Я ответил ему крепким словцом и, приметив внизу большое скопление противника, пошёл на второй заход.
   На сей раз снаряды, использованные по назначению, произвели должный эффект: их разрывы опустошили бледно-бурые ряды врага; мы с Датеном ликовали. Моя безграничная вера в силу айлестерского оружия в тот момент достигла небывалой высоты. Впрочем, нашим восторгам суждено было длиться недолго: майор ап Мит, который, как всегда, первым заметил опасность, приказал избавиться от ракетной нагрузки как можно скорее - в воздухе появился противник.
   - Командиры звеньев - усилить контроль! Набирать высоту! - голос командира эскадрильи до сих пор звучит у меня в ушах. Я начал бешено вращать головой в поисках врага; так и не обнаружив никого, я поспешно выпустил оставшиеся ракеты по первой попавшейся цели и начал набор высоты. Датен следовал за мной, готовый искромсать из своих дюймовых автоматических пушек любого, кто попытается сесть мне на хвост.
   Я напряжённо вслушивался в радиоэфир, ожидая приказов капитана да Блуаха. Однако на его канале были слышны лишь помехи.
   - 'Сабля-7'! 'Сабля-7'! - наушники шлемофона будто проснулись, надсадно выкрикивая мой позывной голосом да Блуаха. - Где ты, ответь?!
   - Слышу вас хорошо, 'Сабля-5', - ответил я как можно более спокойным голосом. - Поднимаюсь спиралью, сейчас держу одну пятую вдоль 'Багровой Шторы'. (Это название фронта ДПФ использовал во время перелёта майор ап Мит; оно достаточно ёмко отражает впечатление, возникающее при виде аномалии.)
   - Вижу вас, 'Сабля-7',- да Блуах, похоже, был чем-то недоволен. - Немедленно уходи от 'Шторы', немедленно, слышишь меня? Они выскакивают из-за неё каждую секунду!
   Только сейчас я понял, насколько опрометчиво поступил, приблизившись к этой гигантской стене цвета выдержанного вина. Ведь враг мог в любой момент покончить со мной, незаметно приблизившись с противоположной стороны!
   Я резко вывернул штурвал вправо. Поспешно оглянувшись по сторонам, я, наконец, увидел 'авиацию' противника. То были дьявольские создания длиной около терцдуазфута , даже издали вызывавшие дрожь одним своим видом. Передвигаясь при помощи мелькающих со страшной быстротой крыльев, подобных тем, которыми пользуются насекомые, они набрасывались на наши самолёты, буквально разрывая их на куски. Как минимум два 'Эднабрига', беспомощно вращаясь, словно опавшие листья, пошли вниз. Насколько я мог судить, пилоты не успели воспользоваться парашютами. Мы понесли первые потери; осознание этого факта возбудило во мне досаду и злость.
   - 'Сабля-8'! 'Сабля-8'! У тебя на хвосте 'багровый'! - Голос да Блуаха резанул меня по ушам. Одна из гигантских летающих тварей села на хвост моему ведомому! Прежде чем я успел отреагировать, в шлемофоне раздался отчаянный предсмертный крик Датена, наложившийся на скрежет раздираемого дюралюминиевого корпуса самолёта.
   Меня прошиб холодный пот. Невидимая ещё опасность теперь почти наверняка угрожала мне. Нажав на газ, я ушёл на вираж, то и дело оглядываясь. К сожалению, в отличие от автомобилей, на истребителях не ставят зеркал заднего вида, и мне оставалось лишь предполагать, насколько близок преследователь. В том, что он бросился вслед за мной, не оставалось ни малейших сомнений.
   - 'Сабля-7'! 'Сабля-7'! Держи вираж! Иду на перехват! - Мы многократно отрабатывали этот приём на учениях, и сейчас да Блуаху предстояло применить его в боевых условиях. Впервые я молился за то, чтобы у него всё получилось идеально, и одновременно каялся в том, что ранее относился пренебрежительно к его стремлению отличиться.
   Вам не понять пережитого мной в те мгновения, когда я, мёртвой хваткой вцепившись в штурвал своего самолёта, взволнованно ожидал развязки этой драмы. Наконец, передо мной возникла чёрная точка, с невероятной быстротой увеличивающаяся в размерах. Моё учащённо бьющееся сердце отстукивало адский ритм в такт с оборотами вращающегося, словно в замедленной киносъёмке, пропеллера самолёта да Блуаха.
   Наконец, из втулки винта и из-под плоскостей его 'Эднабрига' вырвалось пламя, и я почувствовал облегчение. В последующий момент раздался торжествующий крик да Блуаха, свидетельствующий о том, что он одержал свою первую победу. Я был искренне счастлив присоединиться к нему, издав какой-то нечленораздельный вопль.
   Впоследствии я имел возможность неоднократно наблюдать этих крылатых тварей, как в воздухе, так и на земле, куда их направляли наши меткие выстрелы, и могу себе живо представить, от насколько печальной участи уберегла меня судьба в тот день. Существа, отдалённо похожие внешним видом на стрекоз, вблизи более напоминают членистоногих. Их многочисленные суставчатые лапы, число которых всегда неодинаково, обладают чудовищной силой, позволяющей длинным, как кинжалы, когтям протыкать дюралюминиевые листы, словно бумагу.
   Однако наиболее отвратительным в их внешности является то, что принято именовать лицом. Я видел его однажды вблизи: оно представляет собой прозрачный пузырь из невероятно прочного органического соединения, над разгадкой состава которого сейчас бьются лучшие наши биохимики, внутри которого плавает... нет, крутится... шевелится... Чёрт!
   Это трудно описать словами, по крайней мере, мне трудно найти подходящие. То и дело вспыхивая разноцветными искрами, там, в омерзительного вида салатовой жидкости, ежесекундно получающей впрыскивания какого-то неведомого чёрного вещества, мечется клубок живых водорослей... На поверку они оказались колонией червей-симбиотов. Говорят, излучаемые ими электромагнитные импульсы позволяют этой летающей гадине получать об окружающем мире информацию гораздо более подробную, нежели на то способны самые совершенные наши радары.
   К сожалению, мой самолёт пришёл в негодность в результате того скоротечного боя - то ли когти чудовища, то ли очереди, выпущенные да Блуахом, повредили хвостовое оперение. Машина почти не слушалась штурвала, и я был вынужден зайти на посадку. К счастью, мне удалось счастливо приземлиться на полевом аэродроме.
   Капитан да Блуах, одержавший в последующие минуты ещё пять побед - кто бы мог в такое поверить! - стал нашим первым асом в этой ужасной войне. К сожалению, силы были слишком неравны, и в окончательном итоге он стал жертвой одной из 'гиперстрекоз', успевшей изуродовать крыло 'Эднабрига' моего командира звена, прежде чем её снесло ответным пушечным залпом. Самолёт да Блуаха камнем рухнул вниз; сам он, к сожалению, не сумел выпрыгнуть - говорят, заклинило замок фонаря, - и разбился насмерть.
   Трагический, нелепый конец жизни героя, оборвавшейся на взлёте.
   По счастью, его самолёт упал на территории, контролируемой нашими войсками, и останки да Блуаха со всеми возможными почестями доставили в родовое имение, где их захоронили в присутствии членов семьи. Вдова погибшего получила также Золотой Крест, указ о вручении которого посмертно подписал Король Айлестера Его Королевское Величество Эньон IV лично. Награда эта, самая почётная из тех, о которых может мечтать воин, стала первой, выданной в ходе войны. Могу лишь заверить вас, что выдана она более чем по заслугам. Несравненная отвага капитана да Блуаха, которой предстоит своим блеском озарять страницы учебников истории...'.
  Глава XIII
   Генерал-фельдмаршал Блейнет открыл совещание по научно-техническим вопросам звучным рыком, напоминающим рёв самца-оленя в период брачных игр. Рёв этот, замаскированный под попытку прочистить горло, был отлично знаком ему по неоднократным посещениям собственных, полученных в дар от короля охотничьих угодий. Располагались сии обширные владения на северо-западе страны, и сейчас над ними нависла опасность. Как и всякий землевладелец, Блейнет ощущал в этом угрозу не только собственному имуществу, но и армии, даже государственному строю и Айлестеру в целом.
   Подчинённые разочаровали Блейнета, причём не в первый раз.
   Как он и предполагал, лишь немногие из собравшихся узнали в его рыке подражание оленю. Сидевшие за столом скромные служащие научно-исследовательского отдела управления вооружений министерства обороны большей частью происходили из городов, и их страшила дикая природа. С удовольствием отметив испуг, промелькнувший на лицах офицеров, среди которых находился лишь один генерал - глава управления вооружений генерал-лейтенант Кёрк, - Блейнет перешёл к обсуждению главной темы.
   - Генерал-лейтенант Кёрк, господа офицеры, я желаю выслушать ваше мнение по поводу технической стороны войны. Как, по-вашему, что собой представляет ДПФ? Мы понимаем природу этого явления, мы можем разрешить данную проблему - либо же мы и далее обречены бороться не с самой болезнью, а с её симптомами, то есть с вырывающимися за пределы зоны свечения существами?
   - Я предоставлю слово майору ап Регеру, он занимался исследованием теоретических вопросов, - ответил за всех Кёрк. Вздох облегчения, пробежавший по рядам снабженцев, сразу же породил в душе Блейнета сомнения, что он не получит исчерпывающих и вместе с тем обнадёживающих ответов на поставленные вопросы. Уже одно то, что Кёрк переложил ответственность на плечи одного из своих многочисленных подчинённых, к тому же лёгкая тень презрения, прозвучавшая в слове 'теоретических' - всё это указывало на неудовлетворительное положение вещей. Тем не менее, Блейнет, положив руки на стол, приготовился слушать.
   Ап Регер, мужчина средних лет с пламенным взглядом, приемлемой выправкой и округлым брюшком, отличающим большую часть штабных служащих, выпрямился так, словно главной его задачей было удержать идеальную позицию по стойке 'смирно'. Блейнет увидел в этом ещё одно дурное предзнаменование - майор явно опасался нагоняя и понижения в звании и поэтому стремился хотя бы выглядеть безупречно.
   - Дуннорэ-понтский феномен, далее - ДПФ, существует дуодуазсекст дней и несколько часов. В видимом спектре излучает красное свечение, источник которого, очевидно, расположен в центре зоны ДПФ. Площадь зоны ДПФ на данный момент составляет более квадратной массмили , причины расширения, а также обстоятельства, влияющие на форму, которая является неправильной и достаточно переменчивой, в настоящий момент тщательно документируются и требуют дальнейшего изучения...
   Блейнет более не мог его слушать.
   - Майор ап Регер! Вы говорите вещи, известные каждому прохожему, читающему 'Королевские ежедневные ведомости'! Могу также добавить, что на линии соприкосновения нами уже развёрнута общевойсковая армия, формирование ещё двух заканчивается! В чём причина этого феномена?
   Блейнет понимал, что криком в данном случае не добиться положительных ответов, однако и сдерживаться долее не мог. Ап Регер, однако, остался непоколебим: он продолжил зачитывать отчёт. Блейнету ничего не оставалось, кроме как дослушать данную несуразицу до конца.
   - В зоне свечения действуют иные законы физики, психическая деятельность людей, находящихся там продолжительное время, претерпевает значительные изменения, в том числе патологические. Первичное предположение о том, что последний факт имеет причиной воздействие местной атмосферы, содержащей некий галлюциноген, не подтвердились, однако военнослужащие в противогазах страдали от видений в гораздо меньшей степени. - Блейнет стал слушать с большим вниманием: во-первых, его радовало то, что следование уставу имеет смысл, во-вторых, оказалось, что воздействию ДПФ можно противостоять. - Пробы воздуха не выявили никаких необычных примесей, однако обнаружилась слабая ионизация. Это создало определённые предпосылки для дальнейших исследований.
   Ап Регер откашлялся.
   - Предположение об электромагнитной природе ДПФ высказывалось изначально, однако оно не получило подтверждения - попытки воздействовать как на сам ДПФ, так и на его боевые биологические создания, далее - ББС, успеха не имели. Особенно неожиданным отсутствие результатов оказалось в случае с гиперстрекозами, которые, несомненно, широко используют радиоволны для сканирования окружающей среды. Тем не менее, я считаю...
   - Что ж, изобретение термина 'боевые биологические создания', сокращённо ББС, несомненно, является значительным взносом в науку, - Блейнет почти не скрывал злости, готовой вот-вот вырваться наружу. - Однако в чём же там дело, майор ап Регер?
   Майор имел ответ и на этот вопрос.
   - Нами разрабатывается теория психофизической энергии, мощность которой, предположительно, достигает максимума в центре ДПФ. Предположительно, данная энергия не имеет ничего общего с электричеством, однако электромагнитные феномены, несомненно, являются её следовыми явлениями. Проведённые нами исследования подтвердили вероятность того, что такое предположение может соответствовать истине. Наибольшей интенсивностью данное излучение отличается в 'чёрном ядре' ДПФ, наблюдать которое визуально мы могли в первые дни его существования. Предположительно, там вообще не действуют никакие из известных нам законов физики. Зона красного свечения - это территория, которую данное излучение покрывает почти полностью, проявляясь и в видимом спектре. Впрочем, и за пределами ДПФ оно существует в ультракрасном диапазоне, как раз в зоне, где проходит линия фронта, а затем сохраняется в виде радиоволн, теоретически, способных достигать и Логдиниума, и более отдалённых точек на карте.
   Это шокирующее заявление потрясло Блейнета. Теперь ему всё стало ясно. Немедленно возник вопрос: стоит ли отвести войска из зоны ультракрасного излучения? Фактически, это позволит избежать лишних потерь. Однако кто сказал, что таким ходом можно остановить продвижение ДПФ? Решив отложить рассмотрение данного вопроса, он захотел изучить все остальные возможности, особенно те, что сулили победу.
   - Майор ап Регер, кто разрабатывает данную теорию? - Проницательная догадка насчёт того, что майор-снабженец не может додуматься до подобного, неожиданно озарила его голову. Судя по мимолётным улыбкам остальных офицеров управления вооружений, Блейнет понял, что не ошибся.
   - Это штатский, известный физик, - ответил ап Регер, сделав кислую мину. - Вернее, был штатским неделю назад, до того, как мы привлекли его к проекту 'Радио'.
   Проект 'Радио' - сокращённо от 'Радиоактивность' - получил такое название в конспиративных целях; он являлся тем, что Блейнет изначально окрестил 'последней - и совершенно несбыточной - надеждой'. В возможность того, что распад атомов может высвободить такое фантастическое количество энергии, которое обещали энтузиасты из числа ведущих физиков, верили далеко не все учёные. Королевское Научное Общество разделилось на два враждующих лагеря ещё до возникновения ДПФ, и споры, не прекращавшиеся по сей день, так и не определили сторону, аргументы которой более убедительны.
   - Я бы с большим удовольствием заслушал этого физика...
   - Бранлоха. Его фамилия - Бранлох. - Ап Регер, чувствуя себя хозяином положения, приосанился. - Мы присвоили ему звание второго лейтенанта, более в силу обстоятельств, нежели реальных на то оснований...
   - Ну, я посмотрю, для каких званий и должностей есть основания, - пробурчал Блейнет, скорее недовольным, нежели угрожающим, тоном. - Вы могли бы его вызвать сюда, причём как можно скорее? Я хочу заслушать мнение этого Бранлоха по данному вопросу сегодня же, самое позднее - завтра утром.
   Ап Регер вежливо улыбнулся.
   - Я предвидел, господин генерал-фельдмаршал, что у вас возникнет такое пожелание, и пригласил Бранлоха в министерство. Однако, не имея допуска на совещания такого уровня, он, конечно, сидит в приёмной на первом этаже.
   - Пригласил? - Блейнет нахмурил белые, как снег, брови. - Да что он о себе...
   Ап Регер виновато улыбнулся в ответ. Не прошло и нескольких минут, как в зал для совещаний явился Патрик Бранлох собственной персоной. Это был низкорослый, тщедушный мужчина в возрасте около куадродуазлетия ; его волосы, находившиеся в совершенном беспорядке, поразительным образом гармонировали с встопорщенными, словно наэлектризованными усами. Если добавить к этому пронзительный, цепкий взгляд, не способный, казалось, задержаться на чём-либо долее, чем на два-три мгновения, и неуклюжую походку человека, привыкшего к сидячему образу жизни, то можно сказать, что у вас возникло представление о Бранлохе.
   Казалось, учёного совершенно не заботит мнение окружающих о нём: новенькая униформа второго лейтенанта, уже заляпанная кофе и соусом, висела на его утлых плечах мешком, а портупея, и без того, скорее, расстёгнутая, доставляла ему сплошные неудобства.
   Генерал-фельдмаршал, воочию лицезрев столь грубое нарушение всех мыслимых положений устава о ношении форменной одежды, закрыл глаза и громко вздохнул.
   - Фельдмаршал Блейнет? Это вы хотели меня видеть? - Бранлох приблизился к Блейнету и протянул ему руку для приветствия. Глава генерального штаба сухопутных войск уставился на протянутую руку так, словно ему предлагали взять в руку гранату с оторванной предохранительной чекой. Не ответив на приветствие, он перевёл взгляд на генерал-лейтенанта Кёрка.
   В ответ на немой вопрос, читавшийся во взгляде генерал-фельдмаршала, начальник управления вооружений едва заметно пожал плечами. Блейнет, промолчав около минуты и, так и не пожав руки Бранлоху, указал ему на один из свободных стульев в конце стола.
   - Садитесь, второй лейтенант Бранлох, и не забывайте о дисциплине. Вы теперь в армии, здесь строгие порядки.
   Бранлох, будто только сейчас заметив, что нарушил какие-то правила этикета, удивлённо кивнул и, зачастив словами вроде 'да-да, конечно', проследовал на предложенное ему место.
   - Второй лейтенант Бранлох, у меня к вам есть несколько вопросов. Если вы не желаете оказаться на передовой в форме рядового, советую вам хорошенько подумать, прежде чем высказать что-то, что недопустимо в этих стенах. - Голос, обладавший силой убеждения старого самца, который не один год возглавляет стадо оленей, имел на офицеров такое влияние, что те невольно кивнули, одновременно наведя на Бранлоха свои осуждающие взгляды, словно спаренные орудия. - Да, я весь внимание, господин фельдмаршал...
   - Генерал-фельдмаршал, - процедил сквозь зубы один из молодых офицеров, сидевший к Бранлоху ближе всего - так, чтобы его мог слышать лишь физик. Вопреки своей репутации, учёный не взорвался гневной тирадой, а, подарив молодому человеку, годившемуся ему в сыновья, ледяной взгляд, молча кивнул в ответ.
   - Первый мой вопрос касается проекта 'Радио', второй лейтенант Бранлох. Насколько он реален?
   Бранлох улыбнулся, его скомканная униформа поехала куда-то набок.
   - Все теоретические работы и эксперименты говорят, что, несомненно, реален... господин генерал-фельдмаршал. Я мог бы его возглавить и гарантировать, что через два-три года вы получите готовое к применению, гм, изделие.
   - Вы могли бы его возглавить, - с издёвкой улыбнулся Блейнет в пышные белые усы. - Что ж, это обнадёживает.
   - А вы бы хотели доверить атомный проект этому невежде ап Регеру, который умудрился назвать его словом, начинающимся с той же буквы, что и собственная фамилия? - Сарказм, скрытый в словах Бранлоха, вызвал смешок, пробежавший вокруг стола, подобно ударной волне.
   Не смеялся лишь один ап Регер, лицо которого залила густая краска. Блейнет понял, что в словах Бранлоха относительно тщеславия майора-снабженца содержится правда, а также осознал необходимость того, что на эксцентричность поведения физика придётся закрыть глаза.
   - Что вам понадобится для окончательного успеха? - Офицеры замерли, ожидая ответа на вопрос, который сулил появление новейшего, не сравнимого ни с чем по своей разрушительной силе, оружия. - Все люди, которых я назову, и все материалы... я передал майору полный список.
   - Майор?
   Ап Регер достал из пачки листов смету проекта.
   - Я подсчитал стоимость проекта, включая закупку и, частично, добычу сырья, выделение изотопов при помощи центрифуг предложенной вторым лейтенантом Бранлохом конструкции... Три, возможно, четыре года - и масс-гросс-гросс крон золотом.
   Офицеры умолкли, потрясённые не столько точностью расчётов, сколько стоимостью проекта, который равнялся двухгодичному бюджету их ведомства в мирное время.
   - Отлично. - Генерал-фельдмаршал, на которого цифры, казалось, не произвели впечатления, на минуту погрузился в раздумья. - С позавчерашнего дня я наделён правом прямого доклада Его Королевскому Величеству, минуя всех этих штатских министров и канцлеров и, надеюсь, он утвердит данную смету. Проект 'Радио' будет курироваться отдельно, отчёт о нём я хочу видеть каждый день на моём столе... возглавит его... майор ап Регер.
   Майор, весьма польщённый, сдержанно кивнул.
   - Одновременно, майор, вы снимаетесь с занимаемой должности, так как проект 'Радио' потребует всех ваших сил и времени, и...
   - Я могу порекомендовать одного из моих заместителей, - поспешно вставил ап Регер и тут же умолк, словно обжёгшись о раскалённый взгляд Блейнета. - Майор, вы перенимаете у бывших штатских дурные манеры, и в вашем личном деле появится соответствующая отметка... Научно-исследовательский отдел отныне возглавляет подполковник Бранлох.
   В помещении немедленно воцарилась тишина. Прослушивавшему заседание офицеру военной контрразведки - он сидел на Груф Мерген, 22 - даже показалось, что его оборудование вышло из строя. На всякий случай, он даже проверил аппаратуру и увеличил громкость, однако ещё с полминуты с Дубх Клиат, 19 не доносилось ни малейшего звука, только шумы, напоминающие скрипение стульев, на которых беспокойно крутятся офицеры-снабженцы.
   Генерал-фельдмаршал продолжал:
   - Подполковник Бранлох, приказываю вам сегодня же зайти в ателье на соседней улице, это проспект Ли ап Айдла, 246, и заказать униформу старшего офицера и знаки различия подполковника войск снабжения. Также вы, опять-таки сегодня, возьмёте у майора ап Регера один экземпляр устава и в течение ближайшего месяца выучите его наизусть. Раз в неделю вам вменяется в обязанность являться на плац лейб-гвардии Дрихад-дунского полка, в кавалерийском эскадроне которого я имел честь служить в молодости, и ежедневно заниматься один час строевой подготовкой под командой сержанта, которого вам определят - вплоть до моего особого распоряжения.
   После некоторой паузы, замешательство, вызванное произведёнными Блейнетом неожиданными назначениями, офицеры-снабженцы начали понемногу приходить в себя. Настало время заняться обсуждением вопросов, связанных с возросшими требованиями к производству обычных типов вооружения - результаты боёв, оставлявшие самое горестное впечатление, и постоянно увеличивавшаяся численность войск требовали принятия самых решительных мер. Тема эта, совершенно не касавшаяся физика Бранлоха, стала доступной ему в результате счастливого стечения обстоятельств, однако же и здесь он счёл возможным вмешаться, коренным образом изменив ход войны и историю Айлестера.
   - Это всё совершенно бесполезно, - перебил он вдруг генерал-лейтенанта Кёрка, зачитывавшего длинный список заказов, размещённых на государственных и частных предприятиях.
   - Извините, что вы сказали?.. - Генерал-лейтенант Кёрк совершил непростительную ошибку, обратившись к Бранлоху как к штатскому, с которым у него неожиданно завязался спор.
   Блейнет счёл за благо немедленно вмешаться.
   - Генерал-лейтенант Кёрк, в вашем личном деле появится запись. - Генерал-фельдмаршал повернулся к Бранлоху. - Подполковник Бранлох, как глава научно-исследовательского отдела управления вооружений вы должны выражаться более определённо.
   Бранлох невинно улыбнулся - точь-в-точь нашаливший ребёнок, которому всё сходит с рук.
   - Генерал-фельдмаршал Блейнет, я повторяю: это всё совершенно бесполезно. В наших теперешних обстоятельствах мы должно разработать принципиально новые, никогда ранее не применявшиеся образцы вооружений. Это должно быть психофизическое оружие.
  Глава XIV
   - Рота, подъём! Вставай, 'пудра', живо! - Сержанты в стальных касках с надписью 'ВП' - 'Военная полиция', - нисколько не стесняясь вида полуобнажённых тел, выбрасывали новобранцев из постелей. В тех случаях, когда они считали необходимым, в дело шли дубинки из кожи бегемота. Дитнол Норс, уже знакомый с воздействием этого оружия, совершенно не желал, чтобы данный опыт преумножался, поэтому спрыгнул со второго яруса на пол, как коршун, атакующий добычу. Схватив с железной трубчатой спинки свои защитного цвета брюки, он начал лихорадочно одеваться.
   - Быстрее, 'пудра', а то 'лиловые' захватят тебя в плен раньше, чем ты успеешь прикрыть свой нежный зад! - Рык сержанта, из глотки которого несло джином, раздался у Норса над самым ухом. Уже зная, что споры не только бесполезны, но и могут привести к побоям, бывший редактор 'Городских новостей' ускорил, насколько возможно, свои движения.
   Не прошло и нескольких мгновений - Норса самого поразила такая прыть, - как он стоял, полностью одетый, по стойке 'смирно' рядом с аккуратно заправленной койкой, уставившись в пространство прямо перед собой - и чуть вверх, под углом в две дюжины градусов, как то предписывал устав. Сержант, мрачно ударив себя дубинкой по ладони левой руки, кивнул и проследовал дальше.
   Норс не переставал удивляться переменам, которые нёс каждый новый день: его газету закрыли, его родной город, вместе с отчим домом, захвачен врагом, его девушка эвакуирована на территорию, отрезанную наступлением противника, а сам он стал рядовым в армии. И где - в частях ОПУДР!
   Отдельные подразделения с усиленным дисциплинарным режимом - сокращённо ОПУДР, если коротко - 'пудра' - сформировали в рамках параграфа '7' указа о мобилизации. В них предстояло нести службу тем кадровым военнослужащим, резервистам и призывникам, чьи 'личные качества не позволяют рассчитывать на неукоснительное выполнение приказов в случае прохождения службы на общих основаниях, а также угрожают опасным моральным разложением и падением боевого духа сослуживцев'.
   Норс чудом избежал гибели на передовой ещё в первый день службы - его самого отправили на последнем поезде, шедшем в тыл, буквально за несколько минут до того, как 'лиловые' прорвали позиции 36-й бригады. После непродолжительного суда он оказался вдруг в пользующемся дурной репутацией форте Дану, где проходили службу лишь неисправимые воры и мятежники. Потом Норса только футболили от одного сержанта к другому, пока он не превратился в безвольную, покорную 'пудру'. Его новые сослуживцы, когда у них выдавалась редкая минута для того, чтобы покурить и обменяться мнениями о происходящем, сформировали устойчивое мнение: всё дело в том, что они слишком образованные.
   Действительно, процент призывников с дипломами о высшем образовании в их части, представлявшей собой роту, в которой почему-то насчитывалось не три, а целых шесть пехотных взводов, был удивительно высок. Рийг Каддх, тощий, женственного вида уроженец столицы, обладал подлинным талантом к рисованию и считался многообещающим художником; сам Норс ещё недавно являлся редактором газеты; был среди них и писатель, талантливейший памфлетист Генрих Ферсат.
   Разумеется, хватало и лиц, едва ли заслуживавших слова 'интеллигент': разного рода тёмные личности, уголовники всех мастей, которые, по мнению Норса, едва ли могли быть допущены хоть в какое-либо общество. Тем не менее, как только они, ведомые неким Иденом Глиндвиром, взялись выполнять самые грязные поручения начальства, включая расправы над неугодными, их роль стала окончательно ясна.
   Глиндвир, высокий, хорошо сложенный каштановолосый парень со светлыми глазами и настолько же чёрным сердцем, подобно многим людям с привлекательной внешностью, относился к категории отъявленных мерзавцев. Не существовало такого запрета, который бы он ни нарушил, точно так же, как не было и подлости, которой бы он не совершил в отношении своих товарищей. Тем не менее, исходившее от Глиндвира несомненное обаяние с лёгкостью вербовало ему новых сторонников, если вдруг случалась размолвка со старыми; порой Норс с удивлением ловил себя на мысли, что и сам в глубине души симпатизирует ему.
   - Они просто должны держать нас в скотском состоянии, - настаивал Ферсат. - Это же очевидно. Начальство желает запугать нас до полусмерти и добиться рабского повиновения. Страх перед насилием - конечно, наиболее эффективный инструмент.
   Норс не мог не согласиться с ним, однако полагал, что не вправе трусить перед обитателями трущоб. Он, Каддх и Ферсат пообещали прикрывать друг друга, если возникнет необходимость. Позже к ним примкнули и другие обитатели казармы, включая и грубоватого, неулыбчивого гиганта Сабхейла Дортега, происходившего из рабочей среды. Его отличала неразговорчивость; из того немногого, что Дортег рассказал о себе, стало ясно, что он принадлежал к какой-то подпольной левой организации и в ряды 'пудры' попал за оскорбления полицейского чина действием. Описывая данное происшествие, Дортег, вопреки обыкновению, становился словоохотливым.
   - Их надо было видеть: подошли к цеху и давай кричать в рупор, чтобы мы приступали к работе. Но от товарищей поступил более чем чёткий приказ: восьмичасовой рабочий день и двенадцатидольная - для начала - прибавка к заработной плате. В общем, я и смял ему рупор, чтоб не кричал. Потом началось веселье...
   При взгляде на мозолистые руки Дортега - сжатые в кулаки, своим размером и формой они напоминали булыжники, которыми мостят улицы, - не возникало ни малейшего сомнения в его словах. Очевидно, ему не составляло ни малейшего труда взять жестяной рупор и, сдавив обеими руками, сплющить, как фольгу.
   История о том, как памфлетист Ферсат попал в армию, вызывала смех, как, впрочем, и всё, что касалось его биографии. Незаконнорождённый сын распутного пьяницы пастора, он получил хорошее, по меркам деревни, образование: научился читать и писать. Ещё в двенадцать лет, стащив у своего, так и не признавшего отцовство официально, папы кошелёк с деньгами, Ферсат бежал в столицу. Поначалу он перебивался разнообразной подённой работой, перепробовав множество профессий: чистильщика обуви, разнорабочего, маляра, официанта, сапожника и, наконец, разносчика газет. Последняя работа пришлась ему по душе: Ферсат жадно читал каждый номер 'Королевских ежедневных ведомостей', которые у него порой оставались нераспроданными. Наконец, обнаружив в воскресном номере колонку фельетонов и адрес, куда можно их присылать, он, выкроив свободную минутку, написал своё первое литературное произведение. За основу сюжета Ферсат взял реальную историю из великого множества, приключившихся с ним, и приукрасив всевозможными вымышленными подробностями, отправил в редакцию. К его великому удивлению, фельетон приняли к публикации, и вскорости Ферсат сделался популярным в столице писателем: его юмористические рассказы пользовались большой популярностью, их печатали в нескольких литературных журналах.
   - В армию я попал, в общем случайно, - заявил Ферсат, - в большой мере как раз по причине того, что не хотел туда идти. Я страшно боялся, что меня убьют, и в животе у меня постоянно что-то скручивало кишки, словно туда поселилась рука садиста-сержанта. Наконец, решив не дожидаться, пока мне пришлют повестку, я надумал лечь в дурдом. Я полагал, это несложно. За мной уже некоторое время следили шпики из УТСН и, обернувшись к одному из них, я вдруг выстрелил в него фразой. И сорвалась она, эта чёртова фраза, мой приговор, с губ моих так легко...
   Пауза, сделанная Ферсатом нарочно, дабы слушатели смогли оценить красоту его слога, разожгла в присутствующих неподдельный интерес.
   - И что, что же ты сказал?
   Писатель улыбнулся и покачал головой:
   - Вы не поверите, вы просто не поверите...
   - Да говори же мерзавец, не глумись над нами! - не выдержал Дортег. Ферсат расхохотался в ответ. - Это было так глупо с моей стороны - надеяться на пенсию по слабоумию...
   Наконец, он согласился поведать эту, едва ли правдоподобную, но, несомненно, правдивую историю. Дело было у светофора - эти релейные, мигающие зелёным и красным, устройства, уже давно стояли на улицах столицы, управляя дорожным движением. На пешеходном переходе вспыхнул красный свет - алая человеческая фигурка, - что принудило целую группу прохожих, включая и Ферсата, замереть.
   - Вот за чем мы, оказывается, пришли, - заявил вдруг Ферсат окружающим. - Мы хотели увидеть красного человечка!
   Его арестовали на месте - это сделал сотрудник УТСН в штатском, следовавший за Ферсатом по пятам; трое свидетелей поставили свои подписи на чистом, незаполненном ещё бланке протокола. Тем же вечером писатель давал показания следователю на Груф Мерген, 22. Причины, по которым Ферсат осуществляет агитацию в пользу противника, интересовавшие следствие в первую очередь, так и остались нераскрытыми: писатель, действуя по заранее намеченному плану, начал имитировать сумасшествие.
   - Я думал: какая разница, где я сваляю дурака - в больнице или на допросе? Надеялся, что их это удовлетворит...
   - Как бы не так, - вырвалось у нескольких слушателей одновременно. - Совершенно верно, ребята!
   Ферсат встал и начал демонстрировать, каким именно образом он симулировал эпилептический припадок прямо в кабинете у следователя.
   - Я пускал пену изо рта, нёс какую-то нечленораздельную чушь, утверждал, что я - король Эамонн IX - это тот, который жил два масслетия назад, - и, в конце концов, добился своего. Оказалось, у них там и врачи есть - о Господи, мне никогда не забыть этих вивисекторов! - и больничное отделение. Меня закрыли в маленькой палате со стенами, обитыми войлоком. Поначалу мне было смешно: с чего бы это вдруг человеку биться головой о стену?
   О, наивный! Вскоре послышались голоса: это военные врачи, тайком подсматривавшие за мной, начали свою отвратительную работу. Каждое моё движение, стоило мне шелохнуться, сопровождалось издевательским комментарием. Лампа, висевшая вне пределов моей досягаемости, была по странной причине забрана решёткой. Даже если бы я каким-то чудом смог допрыгнуть до неё и повиснуть на прутьях, оставалась ещё проволочная сетка, достаточно прочная, чтоб я не смог её разорвать своими слабыми, привычными лишь к писательству пальцами.
   Вскоре и тайна зарешёченной лампочки получила свою разгадку: свет в той комнатке никогда не отключали; её жильцам попросту не положено спать. Едва мои веки смыкались, меня тут же будили; невидимые уста тут же начинали шептать угрозы, оскорбления - или надуманные обвинения в том, что я, например, пребываю в позе, недостойной испытываемого кандидата на должность военного корреспондента.
   И они начали меня испытывать!
   Голоса - военврачи и санитары - утверждали, что кандидат на столь ответственную должность непременно должен быть патриотом - и я, мечтая вырваться из этого застенка, горланил все известные мне военные песни. Голоса твердили, что необходимо также иметь офицерское звание, а оно доступно лишь людям с безупречной выправкой, хорошо подготовленным физически, с идеальным самообладанием и тому подобное - и я маршировал по комнате, отжимался от пола, в общем, превращался в бездумную марионетку. Почти поверив этим коварным голосам, я выполнял все их, даже самые глупые, требования, не понимая, в насколько подлую ловушку позволил себя вовлечь.
   - Ты сознался в том, что вменяем! - смекнул Норс.
   - Да, именно так всё и было. Я произнёс эти слова, и их записали на магнитофон. По крайней мере, уже через минуту из невидимого репродуктора, спрятанного, видимо, в вентиляционной отдушине, послышался мой, словно надтреснутый, голос, утверждающий, что Генрих Ферсат - верный сын Айлестера, почитает короля и верит в Эзуса, и из него получится отличный офицер.
   Норс медленно кивнул: до него начала доходить суть происходящего. Сам он, хотя и не с таким упорством сопротивляясь бесчеловечной машине, прошёл тот же путь. Медленно, шаг за шагом теряя часть собственного достоинства, он в конце концов согласился начать службу рядовым. Бывший редактор почувствовал невольное уважение перед силой духа Ферсата: под маской шута скрывалась незаурядная, волевая личность.
   - Как они смеялись надо мной! 'Офицер! - кривлялись мне голоса. - Я просто умираю, офицер!'. Конечно же, я мог отрицать всё, даже когда дал им в руки столь сильный козырь! В конце концов, мало ли что взбредёт в голову сумасшедшему? Однако желание сопротивляться системе, в конце концов, исчезло, ведь они не давали мне спать в течение полутора суток.
   Совершенно измождённый этими бессмысленными спорами с голосами, я начал стучать в дверь и просить дать мне лист бумаги и ручку. К моему удивлению, просьбу эту удовлетворили: видимо, 'врачи' действительно всё это время разговаривали со мной и полагали, что добились своей цели.
   Меня провели в кабинет и усадили за стол, по другую сторону которого сидел пожилой мужчина в белом халате, одетом поверх военного кителя. Он вежливо, почти доброжелательно поинтересовался, что мне угодно. Я хотел сказать ему множество слов, которым выучился у завсегдатаев кабака 'Хмельной бочонок', где в юности работал официантом, однако промолчал. По моей просьбе на столе оказалась ручка и лист бумаги.
   Когда я писал заявление с просьбой принять меня на военную службу добровольцем, за плечами у меня стояло два дюжих санитара, готовых скрутить, если я вдруг решу броситься на 'врача'. Надежда на то, что мне удастся провернуть нечто подобное, сохранялась вплоть до последнего момента, когда я поставил собственную подпись. Только тогда, отдав этому палачу в медицинском халате заявление, я начал осознавать, что только что собственной рукой подписал себе смертный приговор. 'Хорошо, - сказал он, - мы приобщим это к вашему делу. Сейчас возвращайтесь в вашу палату и отдохните!'.
   Я не мог поверить своим ушам - они вернули меня в ту самую комнатку, где круглосуточно горел свет, а голоса наблюдателей играли на самых болезненных струнах моей исстрадавшейся души. Я полностью утратил желание спорить с кем бы то ни было. Несмотря на несколько вспышек ярости, когда я вдруг вскакивал, осыпая невидимых собеседников проклятиями, в последующие несколько суток им удалось окончательно сломить мою волю. Вы не сможете представить себе, до какой степени унижения я опустился, умоляя признать меня психически здоровым и отправить в армию!
   Наконец, мне позволили поговорить со следователем, и он даже предложил мне закурить. Как и чернильную ручку, я взял протянутую мне сигарету, сознавая себя полнейшим ничтожеством. Потом меня отправили сюда.
   Норс избегал смотреть памфлетисту в глаза. Он испытывал чувство стыда от осознания бессилия человека, даже, на первый взгляд, несгибаемого, перед бездушной бюрократией, способной, не колеблясь, втоптать в грязь любого ради сохранения собственных привилегий.
   В тот вечер многие из них задумчиво, избегая разговоров, смотрели в потолок или в окно; новобранцы будто сторонились друг друга. Рийг Каддх нарисовал рассмешившую всех карикатуру на штаб-сержанта военной полиции Хокни, командовавшего их подразделением. Эта, несомненно, достойная всяческих похвал и высоких оценок жюри на выставке юмористических шаржей, картина, исполненная при помощи обугленного куска дерева на стене, подняла всем настроение.
   Впрочем, солдаты 'пудры' смеялись недолго: кто-то успел донести Хокни, и тот незамедлительно явился в сопровождении пары таких же, как он, военных полицейских с тупыми выражениями, словно навеки приставшими к их лицам с квадратными челюстями. Последний внешний признак, считавшийся вербовщиками признаком исключительной силы воли, как утверждали, особенно ценился при отборе военнослужащих.
   Так или иначе, все кадровые капралы и сержанты отличались устрашающе выпяченной вперёд массивной челюстью. Наравне с зелёной формой, эта черта делала их похожими на ископаемых доисторических ящеров. Хокни, выстроив роту, с минуту молчал, свирепо осматривая её своими глубоко посаженными злобными глазками, а затем вызвал из строя Глиндвира и двух его приятелей, таких же законченных подонков.
   - Вы отправляетесь сейчас чистить нужник, ребята, и на это вам отводится полчаса. Чтобы вы успели справиться с этим непростым поручением, я дам вам в помощь одного грязнулю, рядового Каддха, чья мазня уже успела испачкать нам стену в казарме.
   Четверо солдат вышли, сопровождаемые полными недобрых предчувствий взглядами сослуживцев. Все две с половиной дюжины минут, отведённые Хокни на уборку сортира, он посвятил любимому своему развлечению - строевой подготовке. Как нетрудно догадаться, сам он отдавал команды, выполнять которые приходилось новобранцам. Взмокшие от пота, те почти с ненавистью вспоминали о Каддхе, по вине которого были вынуждены перед самым отбоем маршировать вокруг собственных коек.
   Едва Глиндвир и остальные новобранцы вернулись, сержанты военной полиции удалились. Не отвечая на сыпавшиеся отовсюду вопросы, Каддх, выглядевший ещё более женственным, чем обычно, сам стёр карикатуру, не так давно столь старательно нарисованную им на стене. Он выглядел как побитая собака. Норс, как и в случае с Ферсатом, отвёл свой взгляд: он слишком хорошо понимал, что именно произошло в сортире.
   Их день был расписан буквально по минутам. Напряжённая, зачастую казавшаяся совершенным идиотизмом, учёба, ежесекундные окрики сержантов - всё это выжимало из них последние соки, постепенно превращая людей, привыкших мыслить и говорить свободно, в безропотных и вместе с тем жестоких исполнителей. 'Мы превращаемся в каких-то роботов', - однажды заметил Ферсат, машинально отдав честь проходившим мимо офицерам.
   Тем же вечером, заглянув в комнату дисциплинарного командного состава для обычного своего доклада, Норс донёс на товарища. (Он стал доносчиком с первых же дней воинской службы - в тот самый момент, когда осознал, что это - единственный способ успешно справиться с её тяготами.) Впрочем, Хокни, казалось, был настроен благодушно - он выигрывал крупную сумму денег в карты - и, выслушав Норса в пол-уха, отпустил обратно в казарму.
   Подобные визиты, которые всегда совмещались с посещением туалета, наверняка, состояли в расписании всех военнослужащих роты. Порой, глядя на Каддха - тот стал рекордсменом по количеству нарушений режима и постоянно получал внеочередные наряды по уборке, - уныло выводящего шваброй на полу какие-то узоры, Норс думал, что, возможно, перед ним единственный, кто не стал ещё информатором Хокни.
   В последнее, впрочем, как-то не верилось. Вообще, ОПУДР, в отличие от общевойсковых подразделений, где в силу роста их численности, как говорят, стали понемногу снижать стандарты дисциплины, были отнюдь не райскими кущами. Солдатам запрещалось лежать на койках до отбоя, запрещалось посещать библиотеку, запрещалось писать и получать письма, а об увольнительных не могло быть и речи. Расстёгнутая пуговица, недостаточно туго затянутый ремень, грязные пятна на форме или, Эзус упаси, на ботинках, которые следовало начищать до зеркального блеска - всё это могло стать причиной телесного наказания или дополнительных нарядов, а также карцера.
   Карцер, в котором, как поговаривали, люди сходят с ума, стал своеобразным местом паломничества для Глиндвира и его сообщников, которые, вопреки строжайшему запрету, где-то добывали сигареты и нагло, иногда даже в присутствии Хокни, курили. Впрочем, самые драконовские меры не помогали: уголовная закваска, оказавшаяся слишком крепкой в этих ребятах, не позволяла им разглашать свою тайну.
   Самому Норсу, который не получал наказания более строгого, чем удары дубинкой из кожи бегемота по филейной части тела, сержанты военной полиции казались всевидящими. От их неусыпного внимания не ускользали и малейшие нарушения режима. Похоже, что в их, воспалённом уставом, мозгу существовал некий сакральный образ совершенной роты, любые отклонения от которого они считали происками дьявола и боролись с ними с ревностью, достойной инквизиторов.
   Однако имелось в этом, наполненной бездумной, жестокой муштрой, армейском быте и нечто, доставившее Норсу несказанное удовольствие. Оказалось что среди группы несостоявшихся 'офицеров', так или иначе обманутых вербовщиками или 'врачами' из Управления тайного сыска и надзора, находился один настоящий офицер. Вернее, сказать, речь шла о бывшем офицере - разжалованном в рядовые капитане Глайнисе. Впервые увидев его - дело было на занятиях по огневой подготовке, когда они, как обычно, чистили винтовки, - Норс не поверил своим глазам.
   - Капитан! Какая встреча! Как вы здесь оказались? - Краем глаза Норс заметил, как один из приятелей Глиндвира, заслышав его слова, весь буквально обратился в слух.
   - Бывший капитан, - хмуро, почти беззвучно ответил Глайнис. - Сейчас это не так важно.
   Говоря так, экс-офицер с опаской смотрел по сторонам, явно побаиваясь, что его услышат.
   - Я хорошо расслышал, настоящий кадровый офицер? - Ферсат приблизился к ним, явно готовый высмеять Глайниса в присутствии всей роты. Однако бывший капитан поспешил отойти в сторону - его руки, двигаясь почти автоматически, не переставали разбирать винтовку. Сразу бросалось в глаза, что бывший капитан ранее выполнял эту процедуру бесчисленное множество раз.
   Норс даже смутился, вспомнив, что Глайнис и его подчинённые, так или иначе, выполнили свой долг, защитив Дуннорэ-понт от первых атак 'лиловых'. Ферсат, подчинившись нетерпеливому жесту Норса, вернулся к своей, никак не желающей расставаться с затвором винтовке - на них уже смотрел штаб-сержант Хокни, и взгляд его, не суливший ничего хорошего, выбил из Норса всякое желание возвращаться к обсуждению данной темы.
   По-другому, впрочем, думал Глиндвир и его дружки: то были тёмные, воспитанные в смоге неблагополучных кварталов, характеры. Ночью, едва скомандовали отбой и отключили свет, Норс, скорее, уловил каким-то особым, являвшимся синтезом всех чувств, чутьём, нежели действительно увидел, как несколько теней неслышно покинули свои койки и приблизились к той, на которой спал Глайнис.
   Послышались сдавленные ругательства, хрип и звуки ударов. Наконец, всё стихло; тишину нарушали лишь стоны бывшего капитана Глайниса. Наутро во время построения тот выглядел самым жутким образом: его нос, губы, глаза опухли - всё лицо, представлявшее собой огромный синяк, производило такое впечатление, будто на него обрушился дом. Хокни, казалось, не замечал этих следов избиения, даже глядя на Глайниса в упор, и тот, едва не плача от обиды, не нашёл в себе сил пожаловаться. В этот миг Норс почувствовал, что жалеет и даже немного уважает капитана.
   ...Утреннее построение ничем не отличалось от предыдущих. Норс стоял и удивлялся тому, как медленно работает его мысль - и тому, как его внимание сконцентрировано на военном полицейском. Он превращается в служебную собаку. Хокни будет строить их раз за разом и играть в солдатики, пока их мозги не превратятся в куски оплавленного олова. Тогда, окончательно деградировав как писатели, художники, журналисты, они превратятся в идеальных бойцов.
   - Равняйсь, 'пудра'!
   Хлёсткая команда, подкреплённая ударом дубинки, тут же исполняется безмозглыми телами, затянутыми в одинаковую зелёную одежду. Они стоят навытяжку и ловят взгляд сержанта, готовящегося отдать следующую команду. Всё это указывает самым очевидным образом: они уже более не люди.
   Норс вспомнил, что напоминает ему этот звук ударов дубинки, которую, как магнит, притягивает солдатская плоть. Так мясо, подвешенное на бойне, отвечает на удары топора. 'Эзус, да нас так и называют,- ужаснулся Норс. - Пушечное мясо!'.
  Глава XV
   Чёрно-белый кинофильм, демонстрировавшийся в небольшом просмотровом зале на Дубх Клиат, 19, оставлял тягостное, отчасти даже мучительное впечатление. Это не был фильм ужасов, в котором бездарные актёры, надев разукрашенные маски, пытаются запугать зрителей, выскакивая из-за грошовых декораций и произнося типовые монологи из одной-двух угрожающих, 'загадочного' содержания фраз. Нет, самое страшное заключалось в том, что фильм как раз являлся документальным, снятым киногруппой управления военной контрразведки, прикомандированной к штабу 1-й армии.
   - Они пользовались специальными объективами, позволяющими увеличить изображение, - разъяснял генерал Кёрк фельдмаршалу Блейнету. Не считая этих двоих, кинозал пустовал: они оказались единственными зрителями, допущенными к просмотру внушающей дрожь плёнки. - Поэтому 'лиловые', уверенные, что находились за пределами видимости, даже не знают об осуществлявшемся за ними визуальном наблюдении и киносъёмке.
   - И сколько таких тварей могло проникнуть в наши порядки? - Блейнет тяжело вздохнул. - Неизвестно. Сейчас проводятся фильтрационные предприятия среди тех, кто выходит из зоны соприкосновения с противником.
   - Я повторяю: сколько, генерал-лейтенант Кёрк? - Блейнет повторил вопрос, сделав ударение на слове 'сколько'.
   - Управление контрразведки говорит о гроссах подозреваемых, господин генерал-фельдмаршал. Однако, несмотря на столь впечатляющую цифру, едва ли количество таких бестий высоко. Кроме этого несчастного, которого вы можете видеть сейчас на экране - его уничтожили перекрёстным огнём во время попытки пересечь линию фронта и внедриться в наши ряды, - нам известно лишь два случая. В одном из них нам посчастливилось захватить агента живым.
   - Вам удалось узнать что-нибудь интересное? - Голос Блейнета, в котором слышалась накопившаяся за долгие дуазлетия воинской службы усталость, казался меланхоличным.
   - Да, конечно, господин генерал-фельдмаршал. В организме обнаружены существенные изменения: непривычные структуры нуклеотидов в крови, патологические образования в головном мозгу...
   Если бы генерал-лейтенант Кёрк сказал нечто подобное несколько месяцев назад, Блейнет поднял бы его на смех. Однако плёнка, которую он только что имел возможность просмотреть, являлась более чем убедительным доказательством. Запечатлённый на ней солдат, сдавшийся в плен 'лиловым', оказался подвергнутым противоестественной, вызывающей непреодолимое отвращение процедуре: опустившись на колени перед бело-коричневым 'чешуйчатым клыкуном', он позволил тому запустить себе в рот длинный язык - или что-то, что походило на таковой. В конечном итоге, пройдя ритуал 'обращения', он двинулся в направлении позиций айлестерцев с отупевшим выражением на лице.
   - Что-нибудь по-настоящему интересное, генерал-лейтенант Кёрк?
   - Гм, у него возникли парапсихические способности. - Взволнованный Кёрк почувствовал, что воротник кителя натирает ему. - Он может читать мысли, перемещать небольшие предметы усилием воли, видит сквозь стены...
   - Это опасные таланты. Вы надёжно его охраняете?
   - Предприняты все возможные меры. Любопытно, что в случаях, когда он прибегает к магии, то пользуется каким-то неизвестным нам языком...
   - Прибегает к магии? - Вопрос Блейнета, в котором слышалось возмущение, разбавленное чем-то, удивительно похожим на страх, вызвал у Кёрка очередной прилив потливости. Он почти физически ощутил, как всё его тело покрывается влагой. - Да, магии. Этот термин наиболее точно описывает происходящее: он произносит заклинания, и те оказывают своё воздействие на предметы и людей.
   Генерал-фельдмаршал молчал несколько минут.
   - Каковы пределы его силы? - Кёрк с облегчением вздохнул - похоже, старый воин принял действительность такой, какая она есть. В таких обстоятельствах можно рассчитывать и на реализацию разработанного им плана. - Относительно невелики, господин генерал-фельдмаршал - как я уже говорил, мы успешно удерживаем его под арестом. Я планирую перевести этого заключённого на Груф Мерген, 22.
   - Вы сошли с ума, Кёрк - или мне послушалось? Вы хотите перевести этого телепата - или колдуна, если пользоваться вашими терминами - туда, где расположены архивы с совершенно секретной документацией? Может, ещё сюда, в смежный с моим кабинет его поселите?
   Кёрк покраснел.
   - Мы планируем построить специальный изолятор в тыловой зоне 1-й армии. Там можно
  проводить и эксперименты, испытывать новые системы вооружений...
   - Великолепно! - Сардоническая улыбка Блейнета красноречиво говорила о том, что на деле он придерживается диаметрально противоположного мнения; генерал-фельдмаршал добавил неприличное слово. - К сожалению, вы правы: немедленно займитесь этим вопросом. На что можно рассчитывать?
   Кёрк пожал плечами:
   - Мы проверяем на нём различные виды излучения: ультразвук, радиоволны, ультрафиолет, ультракрасный свет, лучи 'Х' - но безрезультатно: достичь существенных результатов не удалось. Я дал разрешение контрразведчикам подкинуть ему 'наседку'. У них есть один художник из числа политических арестантов, весьма артистичная натура...
   - Эти детали меня не волнуют. Как начальник управления вооружений вы сделали выводы? - Кёрк мог похвастать тем, что способен говорить 'да' бесконечно; его также обрадовало то, что старик всё ещё сохранял ясность мысли и понимал, в каком направлении необходимо следовать дальше.
   - Да. Мы направляем все записи, сделанные при помощи скрытых микрофонов, в научно-исследовательский отдел. Одновременно наши подразделения радиоразведки отслеживают и записывают все аналогичные сигналы. В научно-исследовательском отделе уже создана специальная группа, которая занялась расшифровкой кода, лежащего в основе этой 'магии'.
   - Когда можно рассчитывать на результаты? - Не с нашей современной техникой. Если доверить расшифровку кода людям-вычислителям, на всё уйдут годы, возможно, даже дуазлетия. Необходимо ускорить процесс самым революционным образом. Бранлох рекомендует создать электронно-вычислительную машину на вакуумных лампах, проект которой разрабатывает один из его подчинённых. Если этот 'Монстр', как они его окрестили, заработает, мы вскроем любой, самый сложный код, в кратчайшие сроки.
   - И как быстро они его сделают? - недоверчиво спросил Блейнет.
   - Если выделить пару гроссгроссов крон, то в течение нескольких месяцев - от силы, года.
   - Так быстро? - Консервативный генерал-фельдмаршал, для которого даже механический арифмометр представлял собой сложнейший прибор, не мог поверить своим ушам. - Да, производительность этой машины обещает многократно превзойти всё, что существует в данной отрасли.
   - Даже не верится. К сожалению, Кёрк, у нас нет одного года. Оружие, радиолокационные установки, системы связи - всё это выходит из строя уже сейчас.
   Кёрк, предвидевший эти возражения, имел наготове ответ, впрочем, слишком непростой.
   - Выход есть, господин генерал-фельдмаршал, хотя он может вызвать бурю негодования среди верующих. Боюсь, однако, это единственный выход.
   - Говорите, Кёрк, не тяните, я слишком стар для подобных игр.
   Кёрк с удовлетворением отметил про себя, что генерал-фельдмаршал, прославившийся косностью мышления, психологически готов к сложному решению, диктуемому ходом войны.
   - Наши филологи заподозрили связь между языком, на котором кодируются сигналы противника, и рунами фоморов, оставшимися с доисторических времён. Разумеется, он сильно видоизменился, однако отрицать сходство не приходится.
   - Я, кажется, понимаю, что вы предлагаете...
   - Да, я говорил с Бранлохом на эту тему, - Кёрк поспешил сослаться на наиболее авторитетного учёного современности, которому сам же Блейнет присвоил высокое звание и должность. - Он согласен: необходимо уже сейчас начать использовать некоторые, наиболее действенные руны и их сочетания из тех, чьё значение расшифровано археологами, и нанести их на новейшие образцы вооружений и боеприпасов.
   - Кёрк, вы понимаете, какая шумиха поднимется в прессе? Эти либералы, среди которых полно сочувствующих левым, только и ждут возможности, чтобы начать антивоенную кампанию - и неизбежно воспользуются представившейся им возможностью, чтобы обвинить армию в ереси! А Пресвитерианская Церковь Эзуса!..
   Кёрк, который смоделировал весь разговор загодя, задействовал заготовленный контраргумент.
   - ПЦЭ слишком связана с УТСН, чтобы настолько откровенно выступить против нас. Они получат свой кусок пирога: Бранлох рассчитывает на то, что ему удастся перевести на нео-фоморский кое-какие молитвы и церковные гимны. В конечном счёте, ПЦЭ поймёт, насколько опасен наш враг и поможет в организации мобилизационных мероприятий по новому плану.
   - По новому плану?.. Вы намекаете на?..
   - Так точно, господин генерал-фельдмаршал. Мы объявим крестовый поход.
   Блейнет замолчал. Долгое время он сопел, не произнося ни слова. Наконец, когда Кёрку стало казаться, что его начальник уснул, тот неожиданно начал говорить.
   - Хорошо, генерал-лейтенант Кёрк. Подготовьте соответствующую докладную записку; я приму решение, и, возможно, управление военной контрразведки и ряд других получат необходимые инструкции... Теперь о предварительных экспериментах...
   - Мы проверили некоторые из рун и сопоставили их звуки с полученными сигналами. Я дал приказ разработать образцы вооружений, боеприпасов и снаряжения, предназначенных для решения следующих задач: обнаружение противника, защита от его психофизического воздействия, поражение живой силы. Изначально это могут быть пули с изображением Руны Разрушения, винтовочные затворы, которые при движении взад-вперёд осуществляют взаимодействие Рун Железа, Огня и Надёжности...
   - Неплохо. Разместите ограниченные заказы - в самые кратчайшие сроки - на государственных предприятиях. Полевые испытания ... - Блейнет умолк.
   - Первые стрельбы из сделанных в полевых условиях образцов уже осуществлены офицерами управления военной контрразведки, господин генерал-фельдмаршал. Оружие вполне эффективно. Для более масштабной проверки УВК предлагает опять-таки собственные части...
   - 'Пудра'? Чёрт с ними! - В голосе Блейнета слышалось искреннее облегчение. - Даже если с ними что-то и случится, ни один духовник не заплачет.
   Разговор перешёл на менее скользкие места, касавшиеся производства традиционных типов вооружений. Кёрк имел нескрываемое удовольствие сообщить, что 'снарядный голод', возникший после первых недель войны, успешно преодолён.
   - Разместив заказы на простейшие составляющие на всех металлообрабатывающих предприятиях, вплоть до мелких мастерских, мы смогли покрыть наши теперешние запросы. В будущем они будут расти, однако к тому времени войдут в строй новые производственные мощности на государственных заводах и на фабриках ряда частных концернов...
   - Я понимаю вашу осторожность, Кёрк, но можете не бояться их стонов. Когда у меня есть в руке настолько смертоносное оружие, как мобилизационная повестка, в которую я могу вписать любое имя и фамилию, ни один из них не отважится выступить против. Вы должны знать, что уже сейчас военные расходы составляют более трети бюджета, однако это только начало. Крона, несомненно, начнёт девальвироваться, поскольку у нас нет столько золота, чтобы обеспечить все кредитные билеты, выпускаемые сейчас Айлестербанком. К сожалению, и этого окажется недостаточно, поэтому мы уже ввели в оборот облигации государственного военного займа, которыми рассчитаемся с нашими дражайшими капиталистами...
   Блейнет помолчал некоторое время, а потом продолжил:
   - Война постепенно приобретает эпический масштаб, Кёрк. Сегодня я подписал приказ о формировании 2-й армии, но это далеко не предел. Штатские уже не имеют над нами ни малейшей власти; в ближайшие дни король объявит о роспуске парламента и о запрете на деятельность ряда политических партий. Фронт станет привлекать всё больше и больше людей и материалов; центр власти переместится из столицы в военные штабы... Завтра я уезжаю в ставку; в лесах на границе с Ланнвудом укрыт поезд, в вагонах которого есть всё необходимое; впрочем, боюсь, что противник вынудит нас зарыться под землю - я уже отдал приказ о строительстве нескольких командных бункеров...
   Блейнет встал и помахал рукой в луче прожектора, требуя прекратить показ ужасного немого кино; на киноэкране появилась гигантская ладонь, полностью накрывшая изображение 'обращённого', допрашиваемого офицерами контрразведки. У Кёрка в этот миг появилась убеждённость, что они одержат победу.
   Вспыхнул свет. Кёрк, зажмурившись на мгновение, вновь посмотрел на генерал-фельдмаршала: перед ним стоял глубокий старик, усталый и сгорбленный, с отблесками страха в глазах, привычный лишь к зрелищам парадов и 'маленьких победоносных войн'.
   В этот миг вера начальника управления вооружений в победу дала ощутимую трещину.
  Глава XVI
   Было по-военному хмурое утро. Серый бетонный плац, заключённый в серый квадрат каменных стен форта Дану, располагался под серо-свинцовой крышей затянутых тучами небес. Эта бесцветная серость вполне соответствовала тому безразличию и ледяному презрению, с которым министерство обороны относилось к выстроившимся в ровные шеренги солдатам ОПУДР.
   'Пудру' пробирала дрожь - причём не от одного лишь предвкушения того сладостного мига, когда им позволят присягнуть на верность Его Королевскому Величеству Эньону IV и народу Айлестера. Второй причиной являлся по-ноябрьски студёный воздух, принуждавший одетых в летнюю униформу бойцов 1-го отдельного подразделения с усиленным дисциплинарным режимом стучать зубами, как кастаньетами.
   Сей слаженный перестук вызывал смех у сержантов военной полиции. Им-то всё было нипочём, видимо, ввиду изрядной порции джина, принятой за завтраком.
   Впрочем, третья причина вышеупомянутой дрожи, даже если бы отсутствовали две первые, оказалась бы достаточной, чтобы дрогнули и храбрейшие из храбрых, которых в рядах ОПУДР не встречалось по определению. Причина эта состояла в том, что каждый из сержантов дисциплинарного командного состава, за исключением Хокни, державшего в руках какую-то бумажку, сжимал в руках пистолет-пулемёт; пальцы подвыпивших командиров, то и дело касавшиеся спусковых крючков, повергали их подчинённых в ужас.
   Норс - не двигаясь, даже не позволяя сократиться ни единому мимическому или шейному мускулу - одними глазами осмотрелся в секторе перед собой - так широко, как это позволял разрез его глаз.
   Гранитная стена, тянувшаяся на массфуты влево и вправо, уныло торчала здесь вот уже пару веков, отчего начала тосковать по солнечным лучам и понемногу покрываться морщинами многочисленных трещин. На крыше располагались четыре оснащённых прожекторами будки-башенки с бдительной охраной; башенки соединял забор из колючей проволоки под напряжением. Железные ворота запирали единственный выход из внутреннего двора; там располагалась караулка с двумя автоматчиками.
   Побег казался совершенно невозможным, даже если бы они попытались прорваться все одновременно и хотя бы одному удалось взобраться на самую крышу здания по карнизам, балконам и решёткам, закрывающим окна на всех этажах, пока автоматный огонь косит его взбунтовавшихся товарищей.
   Норс тяжело вздохнул - нет, не физически, чтобы, не приведи Эзус, не заметил ни один из сержантов, а мысленно: ни одна молекула воздуха не вырвалась из его изогнутой колесом груди. 'Похоже, церемония принятия присяги определённо состоится', - подумал он. Норс чувствовал себя премерзко и хотел расплакаться и убежать в казарму, чтобы накрыться одеялом и не отвечать ни на какие приказы сержантов, пока его не изобьют и не утащат в провонявший контрабандными сигаретами и мочой карцер. 'Вот что значит быть изнасилованным: если не физически, то духовно!'.
   Хокни окинул роту суровым, испепеляющим взглядом. Стрелки на тщательно отутюженных брюках штаб-сержанта по остроте могли соперничать с бритвенными лезвиями, а начищенные ботинки блестели, как полированная сталь.
   - Новобранцы 1-го, на штатах роты, ОПУДР!.. - То, что они - 'новобранцы', а не 'рота', знал каждый. Все три предыдущих месяца, наполненных построениями под линейку, посещениями туалета по расписанию и внезапными ночными тревогами, представлявшими собой нападения военной полиции на спящих, им только это и вколачивали в головы. Они - не люди, а отбросы, 'это', 'оно'. - Сегодня вам предоставляется высокая честь принести присягу на верность...
   Текст присяги они зубрили уже более недели, несмотря на то, что тот содержал всего три дюжины и три слова. Каждый из них сдавал зачёт, результат которого заносился в расчётную книжку. Они бы смогли повторить эти слова, отпечатанные в их мозгу кованой подошвой сержантского ботинка, даже много лет спустя. Сбои и дурацкие выходки исключались; тем не менее, военная полиция, отвечавшая за их подготовку, не желала давать разного рода 'случайностям' ни малейшего шанса. Стволы снятых с предохранителей пистолетов-пулемётов изготовились открыть огонь при первом же признаке неповиновения.
   - Клянусь тебе, мой отец, моя мать, моя Родина, мой Король, в том, что останусь верным своему долгу, отважным и дисциплинированным, стойко перенесу все невзгоды, буду храбро сражаться против бесчисленных вражеских орд - и одержу сокрушительную победу. Слава Эзусу и Айлестеру!
   Наиболее достойные из числа новобранцев, гордо именовавшихся теперь солдатами, получили назначения на должности командиров отделений и взводов. Должности эти, сокращённо КО и КВ, именовались 'тактическими' и не сопровождались присвоением обычных в таких обстоятельствах капральских и сержантских званий, в то время как 'дисциплинарное командование' продолжало сохранять свои тиранические права. Впрочем, всё это мало кого интересовало, даже если учесть тот малоприятный факт, что, докладывая военным полицейским, КО и КВ вменялось в обязанность униженно представляться: 'Ко-ко-ко такой-то, Ква-ква-ква такой-то...'. Главным всё-таки следовало считать то, что их рота получила зачатки самоуправления.
   Праздник, начавшийся тотчас же после возвращения в казарму, с первых же секунд превратился в форменный шабаш: командиры отделений и взводов, усевшись на плечи рядовым, устроили 'кавалерийский бой', а затем, приказав всем подчинённым стать на корточки, награждали их пинками в мягкое место.
   Пожалуй, единственное исключение составляло отделение бывшего капитана Глайниса, в которое поспешил 'перевестись' Норс; едва ли стоит добавлять, что остальные 'ко-ко-ко-ква-ква-ква' оказались сплошь дружками Глиндвира.
   Сам Глиндвир, держа в руке неизвестно откуда взявшуюся бутылку джина, распивал спиртное прямо из горла, стоя на втором ярусе одной из коек. Одновременно он дирижировал развернувшимся у его ног 'действом', достойным театров самого низкого пошиба, если бы в таковых, конечно, разрешали постановку написанных душевнобольными пьес садистского содержания. Дортег и Каддх, устроившись, наряду с Норсом, в самом тёмном уголке помещения, куда не обращал свой взор 'тактический командир роты', испытывали противоречивые чувства.
   - Я привык верить в то, что возможно изменить существующий порядок, верил в демократию, как в рай на земле, который обязательно настанет, - сказал вдруг Каддх. - Особенно я верил в неё последние месяцы, когда надо мной измывался Хокни; сейчас, в эти минуты, я понимаю, что верил в какой-то глупый набор слов. Людям нужно пребывать в скотстве.
   Норс подумал, что не смог бы сказать лучше; Дортег пробормотал в ответ что-то одобрительное.
   Ферсат, впрочем, рассуждал иначе.
   - Демократия - и есть скотство. Реализовав врождённое право каждого встать на карачки, армия к тому же выдала этим свиньям хлев. Так реализуется мечта о равноправии и справедливости.
   - Глоток! Глоток тому, кто позволит мне снизойти к вам с небес! - изрёк Глиндвир. Усилиями его подпевал немедленно выстроили живую лестницу из тел рядовых, услужливо подставлявших плечи, руки и спины. Сойдя на пол, Глиндвир указал на стоявший под одной из коек картонный ящик.
   - Джин, ребята! Храброе воинство Айлестера, вперёд! Выпустим из тела бутылок всю жидкость до последней капли! - Джин мгновенно наполнил жестяные армейские кружки и, провожаемый счастливыми воплями, вскоре исчез в ненасытных солдатских глотках. Картина всеобщей радости оказалась настолько привлекательной, что четвёрка друзей, ранее сторонившаяся всяких проявлений коллективного безумия, поторопилась присоединиться к пьянке.
   - Мне только одно невдомёк: откуда взялась выпивка? - поражался Ферсат. Их КО Глайнис промолчал и отвернулся в сторону, предпочитая не обсуждать данный вопрос, в то время как художник Каддх, захмелевший с первого же глотка, не выдержал и разразился ругательствами.
   - Проклятье на твою голову, Ферсат! Как можно быть таким идиотом? - прошипел он. - Глиндвир и его сообщники получали курево и выпивку всё это время непосредственно из рук Хокни! Или ты думаешь, что они действительно сидели в карцере, когда их туда определяли?
   Норс застыл как громом поражённый. Словно разверзшаяся пропасть, ему открылась страшная правда о том, какими способами в армии насаждается дисциплина. Бывший редактор посмотрел на бывшего капитана сухопутных войск. Выражение лица последнего, напоминавшее о скаковой лошади, которую вдруг перепродали пьяному извозчику, свидетельствовало о том, что худшие из подозрений насчёт подноготной воинской службы соответствуют истине.
   - Они одевали штатское и выходили куда-то в город, раз за разом... - Каддх, всё это время мывший полы в казарме и подсобных помещениях и многое видевший собственными глазами, несомненно, не лгал. Глиндвир и его уголовные дружки, конечно, осуществляли какие-то расправы над 'неблагонадёжными' из числа штатских.
   - Корону! Корону - командиру-помазаннику! - провозгласил, подражая герольдам двора, один из командиров взводов. Немедленно выстроили две коленопреклонённых шпалеры, между которыми проследовал, также на коленях... Глайнис!
   Бывший капитан нёс на одеяле, свёрнутом наподобие используемой в таких церемониях подушки - корону! Изготовленная из золотистой фольги, в которую обычно заворачивают шоколад, и проволоки, она казалась и жалкой и прекрасной одновременно. Мастерство, с которым сработали украшение, исключало разночтения: автором данного шедевра мог быть только Каддх. Норс, несказанно удивившись, бросил любопытный взгляд на художника; тот в ответ лишь виновато потупил взор.
   Два командира взводов дули в картонные рупоры, имитируя игру фанфар; они стояли в шаге от восседавшего на стуле Глиндвира в тот достопамятный час, когда его короновал бывший капитан Глайнис. Последний по сему торжественному случаю получил милостивое позволение встать с колен и занять почётное место одесную от монарха. Те, кому посчастливилось стать свидетелями сего коронационного празднества, пронесли память о нём сквозь годы, наполненные огнём разрывов, стальными ураганами и свинцовыми дождями; даже испытывая нечеловеческие жажду и голод, они помнили о величии и щедрости властителя, по воле небес в одночасье ставшего помазанником бога войны.
   Нужно добавить также, что праздник, разразившийся в рядах 1-го, на штатах роты, ОПУДР, закончился так же внезапно, как и разразился. В тот же день их погрузили в армейские грузовики с брезентовым верхом и доставили на какой-то железнодорожный полустанок. Вагон с окнами, забранными решётками, стал их жилищем. По какой-то причине долго не подгоняли паровоз - вероятно, шло формирование состава, - а когда это, наконец, случилось, их поезд проторчал, не двигаясь с места, почти сутки.
   Никто из бойцов ОПУДР не знал о том, что пути забиты эшелонами с войсками, пушками, танками, боеприпасами, консервами, сухарями, униформой, ботинками, шанцевым инструментом, массмилями телефонного кабеля и колючей проволоки и тому подобными незаменимыми на войне грузами.
   Хмель быстро сошёл и сменился раздражением; на смену явились голод и жажда, всё так же сменённые, словно в некоем безмолвном хороводе, отчаянием и скукой. Нужду они справляли в одном из углов, где имелась специальная дыра в полу; на второй день явился Хокни и передал им бачок с водой и судки с горячей пищей. Изголодавшиеся солдаты жадно набросились на еду. Один лишь командир отделения рядовой ОПУДР Глайнис, знавший армейские порядки получше прочих, впал в мрачное настроение.
   - Хорошо кормят, видимо, нас отправляют в действующую армию. - Словно в подтверждение его слов, едва ёмкости из-под пищи вернули дисциплинарному командному составу, поезд тронулся с места. На тормозной площадке раскачивавшегося из стороны в сторону вагона занял пост военный полицейский с пистолетом-пулемётом наперевес, его фигура, если заглянуть в щель между досками, то и дело попадала в поле зрения. Это резко снижало шансы на успех побега, надумай солдаты решиться на столь отчаянный шаг.
   Переезд, затянувшийся на несколько суток, запомнился Норсу лишь частыми остановками и на удивление медленным ходом; казалось, их поезд еле-еле тащится.
   Дважды за это время их кормили. Путешествие едва ли отличалось комфортом, по любым меркам: лежачие и сидячие места в вагоне, переделанном из товарного, как таковые отсутствовали. Спать приходилось прямо на полу, а там, где потеснее - сидя.
   Наиболее престижными участками, за которые немедленно разгорелись нешуточные бои, считались углы вагона, исключая тот, в котором находился туалет. Видимо, излишне добавлять, что постелей и чистого белья им не выдали. Несмотря на наличие шинелей и то, что солдаты ОПУДР грелись, прижимаясь друг к другу, многие заболели - по ночам уже ощущалось леденящее дыхание приближающейся зимы.
   Норс, кашлявший и чихавший наравне с остальными, смог по достоинству оценить нехитрый и жестокий расчёт командования: их принудили, вместо мыслей о побеге, испытывать радость оттого, что вагон - их тюрьма на колёсах - предоставляет хоть какую-то защиту от ранних морозов.
   Во время поездки, которая, похоже, обещала продолжаться бесконечно, солдаты много говорили, вспоминая о жизни на 'гражданке', играли в разнообразнейшие азартные игры и травили похабные анекдоты. Глиндвир, на правах командира роты, установил обязательный сбор с каждой карточной колоды; кроме того, он взимал долю за решение всех спорных вопросов, с которыми обращались к нему и к другим командирам игроки.
   Страсть к незаконной наживе, похоже, была у Глиндвира в крови. Деньги, полученные им, шли на покупку сигарет и алкоголя, которые приобретались, за соответствующую мзду, самими же 'дисциплинарными командирами'. Прогнившая система, приобретавшая в критических обстоятельствах фантасмагорические черты, вызывала тошноту у Норса и ему подобных; остальные, впрочем, находили в ней позитивные черты.
   - Играй, не бойся! - сказал ему как-то один из наиболее заядлых картёжников. - Или ты хочешь предстать перед Эзусом с полным кошельком? - Кучка сидевших кругом игроков разразилась громким смехом, прервав на секунду своё излюбленное занятие; Норс полагал, что адреналин, получаемый ими от игры, компенсирует все тяготы путешествия. Ближе к самому концу пути он разговорился с солдатом из второго взвода, который до войны работал инженером на заводе, где разрабатывали и строили подводные паровые крейсера.
   - Они задумывались как по-настоящему огромные лодки, самые крупные субмарины в истории, - шёпотом, чтобы не слышали любопытные уши, делился он своей историей. - Только вот нефти, чтобы перегнать её в керосин и заправить, уже не было - как ты знаешь, все заокеанские месторождения давно и безвозвратно утрачены. Тогда какой-то умник и предложил поставить на подлодки паровые турбины - представляешь? Чтоб на поверхности идти под паром!
   Норс не вполне понимал, чем плоха паровая турбина, но неуверенно кивнул, выражая согласие.
   - Теперь представь себе открытое море, волнение в пару баллов. Идёт волна - и набегает на палубу подлодки, над которой всего на несколько футов возвышается дымовая труба. Вот это зрелище!
   Кое-что из сказанного начало доходить до сознания Норса.
   - Им стало заливать паровые котлы? - Его собеседник, назвавшийся Фрадом, кивнул. - Авария за аварией: все шесть крейсеров проекта пошли на дно в течение двух лет!
   - И тебя арестовали за саботаж? - Фрада, казалось, удивила такая постановка вопроса. - Нет, с чего ты взял? Я честно исполнил свой долг. Меня просто уволили, в связи с закрытием верфи и сокращением штатов. А в 'пудру' я уже на призывном пункте попал, за то, что спорил с офицером.
   - Настаивал на том, что ты - ценный специалист? - Фрад поразился ещё больше. - Да, а ты откуда знаешь?
   Вскоре они приблизились к линии фронта; кто-то, выглянув в крошечное зарешёченное окошко, заорал на весь вагон:
   - Свечение! Ланнвудское свечение! - Солдаты, желая увидеть то, на что им предстояло в самом ближайшем будущем, когда они окажутся в окопах, смотреть долгими днями и ночами, бросились к окну. В сгущающемся закатном сумраке отчётливо виднелся горизонт, закрытый циклопической стеной, будто сделанной из красного стекла. По мере снижения эта колоссальных размеров плоскость приобретала ярко-кобальтовый цвет, то и дело нарушаемый частыми многоцветными вспышками.
   Несмотря на неестественный характер данного зрелища и исходящую от него смутную угрозу, Норс не мог отказать ему в наличии своеобразной, почти космической красоты. Он словно смотрел на удивительную туманность, полыхающую светом сокрытых внутри бесчисленных звёзд.
   - Проклятье! - выругался, не скрывая восхищения, Сабхейл Дортег. - Никогда не видел ничего более прекрасного!
   Глиндвир повелел ему заткнуться, впрочем, без особой злости - впечатление, под которым пребывал Дортег, сейчас разделяли практически все солдаты роты. Прошло несколько минут, прежде чем Норс приучил себя спокойно смотреть на высившееся вдали великолепие и смог более трезво оценить увиденное. Теперь он понимал, почему пехотинцы именуют войска противника 'лиловыми', а лётчики - 'багровыми': просто таким они видели Дуннорэ-понтский феномен с того ракурса, где находились их точки наблюдения.
   Норс вернулся на своё место у стенки и уселся, обхватив руками колени. Фрад, так и не встававший, загадочно улыбался. Когда первоначальный интерес к аномалии угас, и все вернулись к своим обычным занятиям, бывший инженер повернулся к Норсу; выражение его лица скрывали тени - свечной огарок, освещавший шедшую поблизости игру в карты, находился у Фрада за спиной.
   - Такова стена, отделяющая наш мир от мира фоморов, - изрёк, наконец, он. - Ты что-то знаешь об этом?
   - Только легенды, - ответил Фрад. - Одна из них гласит, что фоморы действительно существовали некогда в далёком прошлом; они являлись одним из человеческих племён, поклонявшихся тем же ветхозаветным богам, что и мы; дело было, как ты понимаешь, ещё до самораспятия Эзуса. Они обитали на цветущем острове, расположенном посреди океана. В их столице, омываемой морскими волнами, всегда звучали весёлые песни, чарующая музыка и шум прибоя. Страна фоморов достигла удивительного развития, и богатство города, о котором слагали легенды, не уступало красоте убранства его храмов и достижениям учёных, равным которым не встречалось в тогдашнем мире. Каждая цивилизация, - с этими словами Фрад печально улыбнулся, - знает свой расцвет, но знает она и упадок. Не стали исключением и фоморы. Время шло, и их обычаи, сперва словно застывшие, начали почти неуловимо изменяться. Трудно сказать, что послужило причиной: интриги жрецов, стремившихся усилить свою власть, или декадентские настроения, поразившие дворянскую среду, а может, и постепенное вырождение, которое всегда имеет место в случаях обособленного существования небольшой группы людей. Так или иначе, но человеческие жертвоприношения, от которых нас отучила искупительная смерть Эзуса, в земле фоморов не только не прекратились, но, наоборот, с течением времени приобретали всё более ужасающий и отталкивающий характер. Научные изыскания, уже почти неотличимые от чёрной магии, имели целью обретение ничем не ограниченного могущества и личного бессмертия. Наконец, было сделано открытие, коренным образом изменившее судьбу фоморов: они нашли путь к достижению своей мечты, хотя многие, испугавшись угрожавшего им вечного холода и забвения, отступились от своих соотечественников: погрузившись на корабли, они расселились по всему свету, включая земли, ныне известные, как Ланнвуд - ведь он расположен относительно недалеко от восточного побережья Северного моря. Призывы с острова, по слухам, давно канувшего в морские пучины или, что более вероятно, в потусторонние миры, преследовали их долгие века, пока они все не вымерли, томимые бесконечной тоской по утраченной вечной молодости. Гонимые представителями малоразвитых народов, они, последние потомки могучего племени, правившего миром в незапамятные времена, влачили жалкое существование.
   Голос Фрада будто гипнотизировал Норса; тот, глубоко поражённый открывшимися его воображению образами чудесного города фоморов, был не в силах вымолвить ни слова.
   - Всё имеет свою цену, и могущество тоже. Можно лишь предполагать, сколь чудовищную цену запросили высшие силы у фоморов за право жить вечно, среди пения, музыки и плеска волн...
   Норс почувствовал, как клюёт носом; голос Фрада убаюкивал его, оплетая, фраза за фразой, подобно липкой паутине... Перед тем, как уснуть, он неожиданно вспомнил, что до последнего часа не знал никого в их ОПУДР, кто бы походил на его нового приятеля.
   Жуткий грохот разбудил его в то же мгновение, когда веки сомкнулись, и он начал проваливаться в объятия сна, от которого уже ни за что не согласился бы пробудиться. Слепящий свет фонарей резанул его по глазам - единственная дверь вагона была сдвинута, в проём заглядывал Хокни в синем шлеме с надписью белой краской: 'ВП'.
   - Быстрее, 'пудра'! Всем выйти из вагона! Где эта 'гусыня'? Все 'курицы' и 'лягушки' - живее стройте 'пудру' на перроне!
   Прежде чем Норс успел сообразить, что под этими терминами скрываются какие-то секретные армейские обозначения для должностей тактического командного состава, послышались многочисленные тому подтверждения.
   - Кря-кря-кря Глиндвир! Ква-ква-ква Старк! Ко-ко-ко Глайнис!..
   Дитнол Норс, рядовой 1-го, на штатах пехотной роты, ОПУДР, застёгивая на ходу униформу, спрыгнул на перрон. Однако Фрад, следовавший за ним, неожиданно возбудил подозрения военных полицейских: на нём скрестились лучи сразу нескольких фонарей.
   - Фамилия, имя, взвод?! - Не дожидаясь ответа, штаб-сержант навёл на Фрада какой-то странного вида металлический предмет, зажатый в левой руке. Он заканчивался короткой антенной, которую военный полицейский выставлял вперёд, как ствол оружия; вокруг неё, щёлкая при каждом обороте, бешено вращалась маленькая фазированная решётка-мандала, её покрывали символы, похожие на рунические. К удивлению Норса, его новый друг начал блёкнуть, словно его тело лишили плоти, в конечном итоге оставив лишь один пузырь, наподобие мыльного или пластикового. Издав протяжное 'а-а-а-а-у-у-у-о-о-о', наконец, исчез и тот.
   - С кем он разговаривал? - спросил Хокни, водя антенной по солдатским рядам в поисках других фантомов. - Я спрашиваю, с кем он разговаривал?
   Не менее дюжины человек указало на Норса. Хокни немедленно приблизился к нему, яростно сверкая глазами.
   - На допрос бы тебя... - процедил штаб-сержант с нескрываемой ненавистью. - Они всегда выбирают самых ненадёжных, как-то чувствуют их... 'Гусыня', ко мне!
   Глиндвир подбежал к ним и принял стойку 'смирно'.
   - Да, сэр!
   - Присмотри за этим, чтобы не переметнулся на сторону 'лиловых'.
   Холодный взгляд, изучив Норса с головы до пят, вновь уставился в глаза командиру.
   - Есть, сэр!
   Зная Хокни, можно было не сомневаться - за этими словами кроется нечто, способное обернуться серьёзными неприятностями. Не прошло и минуты, как Дитнол Норс, всё это время наблюдавший за заговорщицкими перешёптываниями Глиндвира с его наиболее доверенными друзьями, осознал: только что огласили его смертный приговор.
  Часть III. Боевые награды
  Глава XVII
   Историк редко получает возможность оперировать достоверной информацией, и в большинстве случаев ему приходится в немалой степени полагаться на собственное воображение; досконально зная суть общественно-политических процессов, он всегда может дописать отсутствующие страницы летописи взамен уничтоженных разрушительным воздействием Времени либо прочесть судьбу давно разрушенного поселения по немногим сохранившимся археологическим находкам.
   Наибольшую же ценность представляют собой подлинные официальные документы и свидетельства очевидцев.
   Одно из таких свидетельств - аудиозапись интервью тактического командира 1-го, на штатах роты, ОПУДР Идена Глиндвира, о событиях, повлёкших за собой награждение его Золотым Крестом. Сделанная на стальной проволоке, она стала основой для резонансной публикации в 'Королевских ежедневных ведомостях' и послужила своеобразной вехой, отметившей переход войны с фоморами на новый, качественно более высокий уровень.
   В период, когда магнитофоны и проигрыватели начали выходить из строя, даже те, что несли на себе колдовские руны Бесконечного Действия, содержание всех аудиоархивов в экстренном порядке перенесли на бумагу и приложили к самой, ставшей вскоре совершенно бесполезной, бобине. Упакованные в небольшие контейнеры из нержавеющей стали, некоторые из этих записей, несмотря на очевидные повреждения, стали достоянием Ансгера, сына Колла. Вот содержание той записи, о которой идёт речь.
   'ВОПРОС: Вы заслужили Золотой Крест в первом же бою, в котором участвовало вверенное вам подразделение - это большая честь, и, учитывая тот факт, что вас даже не ранило, ещё и немалая удача. Как вы полагаете, действительно ли вам повезло - или же более оправданно говорить о некоем сплаве мужества и армейской выучки?
   ОТВЕТ: Несомненно, я не чужд отваги, иначе не пошёл бы в армию, к тому же в часть, что дерётся на передовой. Что до выучки [длительная пауза], то не покривлю душой, если скажу: она в нашей роте отличалась исключительной суровостью. Наши требовательные инструктора из военной полиции...
   ВОПРОС: Эти подробности можно опустить, чтобы не лишать нашу молодёжь, многими гроссгроссами устремившуюся на призывные пункты, свежести ощущений. Гораздо интереснее нашим славным юношам будет узнать тот факт, что вы дослужились до командира роты в считанные месяцы. А ведь вы начали службу рядовым, без фамильных связей, без протекции и образования...
   ОТВЕТ: Да, я помню, что вы мне говорили [вполголоса]. Я быстро вырос в армии, в немногие недели из вчерашнего юнца и бездельника превратившись в мужчину, способного взять на себя ответственность за судьбу товарищей, как моих сверстников, так и тех, кто превосходит меня возрастом и образованностью [громко и отчётливо]. Всем этим я обязан строгим, предельно жёстким армейским порядкам и чётким, внятным приказам начальства, которые научился неукоснительно выполнять. Того же я требую сейчас от моих подчинённых [вдохновенно].
   ВОПРОС: Каким именно образом вы заслужили честь быть представленным к столь высокой награде? Отличились лично вы, вся рота? Насколько тяжёлым испытанием стало для вас крещение огнём?
   ОТВЕТ: Это сразу несколько вопросов, но я с радостью отвечу на все [смешок]. Награждён не только я, поскольку вся наша рота отмечена в приказе по армии, ей отныне присвоено название 'ударной'. Конечно, если бы в наши ряды затесались те, кто способен замарать честь мундира трусостью и ха-луп-ни-че-ством... Я верно читаю? [шёпотом]. Если бы кто-то опозорил армию, пытаясь следовать шкурным интересам, а не проявил самоотверженность, грудью защищая родную айлестерскую землю от захватчиков, если бы в трудное мгновение не прикрывал товарища, не поделился с ним последним, то, несомненно, о таких почестях, которых нас удостоило командование, не могло бы быть и речи [громко и отчётливо].
   ВОПРОС: Я знаю, что ваша рота в первом же бою попала в самое пекло, и не всем посчастливилось вернуться обратно, на исходные позиции. Не могли ли бы вы рассказать нашим, буквально сгорающим от любопытства, читателям о подробностях этого памятного для вас столкновения?
   ОТВЕТ: Проводилась наступательная операция, вернее, локальная атака, осу-ществ-лён-ная силами нашей роты. Ночной бой, ходе которого мы столкнулись с новыми войсками противника, причём врукопашную...
   ВОПРОС: Вы одержали блистательную победу, это не подлежит ни малейшему сомнению. Ответьте на ещё один, последний, вопрос: испытывали ли вы страх?
   ОТВЕТ: Страху не место на поле боя'.
   Бой этот, кратко, даже лаконично, описанный тактическим командиром 1-й отдельной 'ударной роты', стал настоящим событием в истории войны, положившим начало новому её этапу.
   ... Первое время на передовой солдаты 'пудры' занимались сапёрными работами. Под шутки сновавших взад-вперёд по ходам сообщения фронтовиков они рыли окопы того, чему предстояло стать 'второй оборонительной позицией' в постепенно создаваемой эшелонированной системе обороны. Каждая такая позиция планировалась как система полевых укреплений из двух-трёх линий траншей, напичканных глубокими убежищами, 'лисьими норами' и огневыми точками. Соединённые сетью ходов сообщения, они дополнялись развитыми проволочными заграждениями и обширными минными полями.
   Нетрудно догадаться, что работа, которую выполняла рота ОПУДР, грозила стать не просто титанической, но и вовсе бесконечной, ведь укрепления, то и дело приходившие в негодность или оставляемые под ударами противника, нуждались в постоянном обновлении. 'Пудру' просто использовали, ведь особая нашивка на локтевом сгибе выдавала их принадлежность к солдатам 'последнего сорта'. Порой она жгла Норса, как клеймо.
   Время тянулось однообразно: днём они отсыпались в палатках на тыловом рубеже, а ночью брали сапёрные лопаты и шли работать. Тёмное время суток, заполненное тяжёлым физическим трудом, за производительностью которого зорко следили военные полицейские, проходило под аккомпанемент несмолкающей артиллерийской канонады.
   - Наши ребята задают им жару, - разъяснял Хокни. - Эти чешуйчатые клыкуны, куадрофут в холке, то и дело пытаются прорваться, но заградительный огонь нашей артиллерии отрезал их от подкреплений. Всё, что вырывается из зоны ДПФ, уничтожается. Их немного осталось, поверьте мне.
   Норс привык к тому, что штаб-сержант Хокни, а в его лице - и командование, неизменно лжёт им. Например, из последнего сообщения следовало, что противник достиг заметных успехов: на отдельных участках ему даже удалось прорвать оборону 1-й армии.
   Впрочем, и фоморам крепко доставалось от огня айлестерской артиллерии. Непрерывный гул, привыкнуть к которому оказалось весьма непросто, давил на мозг, как грузовой автомобиль, то и дело подпрыгивающий на извилинах серого вещества. Каждый залп расположенной неподалёку батареи шестидюймовых гаубиц соответствовал попаданию этого перегруженного автомобиля в ухаб: оглушённые солдаты, чьи лица посерели от страха, на мгновение застывали как вкопанные, прежде чем вернуться к работе.
   К счастью для них, огонь вёлся поочерёдно несколькими батареями, с тем, чтобы 'поддерживать непрерывное огневое воздействие', и паузы между раскатами шестидюймового грома являлись достаточно продолжительными, чтобы 'пудра' не утратила рассудок окончательно.
   Хокни и других военных полицейских этот грохот, казалось, совершенно не беспокоил - они пользовались затычками для ушей.
   Красный занавес Ланнвудского свечения, у основания окрашенный в жёлтый цвет разрывами тысяч снарядов, представлял собой незабываемое зрелище. К его прискорбию, Дитнол Норс, как и, пожалуй, все его сослуживцы, не имел ни малейшей возможности тратить своё время на созерцание 'этой электромагнитной аномалии', как назвал ДПФ Хокни.
   - Вы не должны бояться этой большой витрины, - говорил он небрежно, делая паузы для того, чтобы прокрутить во рту жевательную резинку. - Там в ней находятся красивые вещички, и это гораздо важнее. Представьте себе, что вы на ярмарочном аттракционе: попал в мишень - и игрушка твоя.
   Тем не менее, им так и не выдали винтовки. Это знаменательное событие состоялось лишь на третий день после перевода с земляных работ на передовую.
   Норс, как положено, оттянул затвор и заглянул в казённик: тот был пуст.
   Хокни, с радостной улыбкой, пообещал, что патроны они получат перед боем.
   Норс, с нескрываемой ненавистью глядя на штаб-сержанта, подумал, что эта предусмотрительность, пожалуй, не является излишней: сам он с превеликим удовольствием испытал бы свою меткость на прикрытой стальной каской голове Хокни. 'Интересно, они громко звенят, когда их пробивают пули или осколки?', - подумал бывший редактор. Ответ на этот вопрос ему предстояло получить в самое ближайшее время.
   Вечером они выдвинулись в окопы первой линии: отсюда уже было рукой подать до фиолетово-красной стены; от полевых укреплений 1-й танковой дивизии её отделял лишь гроссфут открытого пространства и линия невысоких деревянных столбов с натянутой между ними колючей проволокой.
   Самым удивительным оказалось то, что сюда порой залетали снаряды. Когда Норс и его товарищи впервые увидели разрыв вблизи, их это попросту шокировало. Сам фонтан взметнувшейся в воздух земли представлял собой, скорее, эффектное, нежели устрашающее, зрелище, однако, разумеется, возмущало то, что артиллеристы стреляют по своим. Они поделились своими впечатлениями с пехотинцами 35-й бригады, но ветераны ответили им невесёлым смехом.
   - Я и сам так поначалу думал, - ответил один солдат; его усы были так же густо посыпаны пылью, которую раз за разом здесь поднимали в воздух разрывы, как и табаком. - Мы с ребятами собирались даже устроить нашим пушкарям хорошую взбучку. А присмотрелись - оказалось, снаряды летят с той стороны.
   - С той стороны? Это невозможно, - возразил Глайнис, присутствовавший при разговоре.
   - Все так говорят. А посмотри сам - увидишь, что оттуда. Это называется 'ланнвудский рикошет', - усатый пехотинец сплюнул себе под ноги.
   Глайнис, однако, проявил упрямство, отстаивая более чем очевидную истину:
   - Воздух не может пружинить и отталкивать наши снаряды. И у противника нет артиллерии. Значит...
   Пехотинец не стал дослушивать оппонента. Сделав шаг вперёд, он угрожающе посмотрел на Глайниса сверху вниз.
   - Слышь, умник, помолчи-ка, когда с кадровым солдатом разговариваешь. Что ты вообще об армии знаешь? - Военнослужащие 'пудры', только что получившие боевые патроны, подняли недовольный ропот, и, казалось, спор вот-вот перерастёт в кровавую схватку.
   Самым поразительным и комичным в этих обстоятельствах оказалось то, что ранее служивший в этой самой дивизии бывший капитан Глайнис решил приоткрыть собеседнику тайну своей личности. Достав из кармана сигареты и спички, он чиркнул одной, добывая огонёк. Лицо его на мгновение осветилось. Уставив в собеседника взгляд налитых кровью глаз, он начал делать частые затяжки; сигарета, сгоравшая удивительно быстро, позволила пехотинцу хорошо рассмотреть черты лица Глайниса.
   - Господин капитан! - Потрясённый солдат был готов провалиться сквозь землю от раскаяния.
   - Бывший капитан, - ответил Глайнис, но усатый его будто не расслышал. - Господин капитан, простите, что не признал вас... Прервав сыпавшиеся, словно из рога изобилия, многословные извинения, Глайнис подвёл своё отделение к ступеням, высеченным прямо в земле.
   Один за другим, то и дело скользя и спотыкаясь, они взбирались на бруствер и, согнувшись в три погибели, шли в направлении прохода в заграждениях из колючей проволоки. Там, на ничьей земле, им предстояло заниматься самым унизительным, по меркам фронтовиков, делом: собирать и выносить трупы солдат, погибших в предыдущие дни, для захоронения. Об угрожающей их жизни опасности можно было судить уже по тому, что 'дисциплинарный командный состав', вооружённый пистолетами-пулемётами, залёг на бруствере, предпочитая не соваться на территорию, где в любой момент мог появиться противник.
   Норс, сжимая в руках винтовку, из которой ему ещё ни разу в жизни не приходилось стрелять, шёл вперёд по испещрённой воронками местности. Когда рядом пролетал снаряд, он испугано вздрагивал и пригибался. Полы его шинели постоянно норовили зацепиться за какие-то угрожающего вида стальные обломки, торчавшие из земли. Снаряды, 'возвращаемые' обратно какими-то неведомыми свойствами ДПФ, проносились мимо со зловещим свистом и разрывались вдали.
   Несмотря на то, что он внимательно смотрел под ноги, предательское освещение ДПФ то и дело дезориентировало Норса, принуждая оступаться на перепаханной разрывами почве.
   Трупы айлестерских солдат, изуродованных клыкунами и воздействием артиллерийского огня, попадались всё чаще. Наконец, вдалеке показались контуры траншеи, безуспешные попытки отбить которую, видимо, и привели к столь значительным потерям. В этих окопах уже закрепился противник, и командование, оставив, наконец, бесплодные контратаки, сейчас попросту разрушало свои бывшие позиции планомерным артиллерийским огнём.
   Приближаться к окопам, то и дело скрывающимся в султанах земли, поднимаемой в небо артиллерийскими разрывами, им строжайше воспрещалось. Норс, однако, сомневался в том, что в их подразделении могли найтись смельчаки, способные отважиться на подобное. Даже полный идиот догадался бы: там, впереди, затаилась смерть.
   Вскоре по цепи пробежала принёсшая невыразимое облегчение команда: 'Стоять!'. Разумеется, никто не собирался маячить на виду у врага, выпрямившись во весь рост, и 'пудра' немедленно залегла.
   Норс, занявший одну из воронок, высунулся наружу; не зная, что делать дальше, он стал оглядываться по сторонам. Зрелище, открывшееся ему, казалось более чем странным: солдаты ОПУДР, собираясь в группы по два-три человека, копошились вокруг каких-то холмиков, вероятно, трупов, которых здесь валялось особенно много.
   Бывший редактор осмотрелся в поисках ближайшего мертвеца, и, ещё не зная, что с ним делать, приблизился к телу ползком. Это был уже основательно разложившийся покойник. Он разбух и источал такое зловоние, что Норса чуть не вывернуло. Нашарив в кармане в носовой платок, он обмотал его вокруг нижней половины лица; вонь ослабела. Однако что делать дальше, он себе не представлял.
   Попытка оттащить тело к позициям, занимаемым солдатами 1-й танковой, закончилась фиаско: после того, как Норс, потратив немало сил, кое-как протащил тело на расстояние дюжины шагов, у того отвалились ноги. Это случилось, когда покойник - капрал Ауэрман, если верить документам - зацепился за огромный, с зазубренными краями, осколок артиллерийского снаряда.
   После усилившегося на несколько секунд, наполненных отчаянными усилиями Норса продвинуться дальше, сопротивления, Ауэрман неожиданно стал легче, в то время как зловоние возросло до угрожающего уровня. Всё это сопровождалось настолько определённым чавкающим звуком, что, даже не глядя за спину, Норс догадался: он только что добился того, чего не смогли ни клыкуны, ни гаубицы - разорвал Ауэрмана пополам.
   Обернувшись назад, Норс застонал - именно так всё и обстояло: ботинки покойного капрала виднелись подозрительно далеко от головы, возлежавшей сейчас на его плече. Вонь, от которой слезились глаза, вынудила Норса вспомнить о противогазе. Хотя это изобретение, более пригодное для пыток вроде учений по химической защите, намного усложнит продвижение, теперь его ноша станет полегче - в конце концов, ноги можно оставить, едва ли покойник на это пожалуется. Отсутствие каких-либо претензий, диктуемых угрызениями совести, со стороны командовавшего 'боевой операцией по эвакуации с поля боя вооружения и тел убитых' Хокни являлось гарантированным.
   Приняв такое решение, Норс уже собирался нахлобучить противогаз, когда к нему подбежал Ферсат.
   - Что ты делаешь, глупец? - яростно прошептал он. - Куда ты его волочёшь?
   Единственного напряжённого взгляда хватило, чтобы убедиться в правоте памфлетиста: никто, кроме Норса, и не думал тащить мертвецов к своим окопам. Тем не менее, ему оставалось невдомёк, чем это все так заняты - оживлённая возня облепивших покойников солдат 'пудры' отдавала каким-то скрытым, зловещим смыслом.
   Понадобилось не более мгновения, чтобы догадаться: его взгляду предстали сцены мародёрства.
   - Они обдирают трупы? - Норс не верил своим глазам.
   - Как ты заметил? - с деланным удивлением спросил Ферсат. - Я сам слышал разговор Хокни с Глиндвиром: тот обещал нашему 'тактичному' командиру Золотой Крест в обмен на три фунта золота.
   Норс, до войны читавший статью об этой награде в энциклопедии, знал, что Золотой Крест делают из чистого золота, а вес его равен одной тридцать шестой фунта; произведя в уме нехитрые расчёты, можно было сделать очевидные выводы о пропорциях.
   - Дорога ты, воинская честь Айлестера, - только и смог выдавить он.
   - Давай побыстрее, - Ферсат тем временем уже начал обшаривать карманы убитого в поисках золотых часов. - Сойдёт всё: золотые кроны, цепочки, часы, обручальные кольца, зубные коронки...
   В подонке, из уст которого вырывались эти кощунственные слова, было трудно узнать одного из талантливейших айлестерских писателей, о чём Норс не преминул тут же заявить.
   - Да ты с ума сошёл! - ответил Ферсат. - Ты что, думаешь, Хокни сам всё это выдумал? Так живёт вся армия! Или, по-твоему, ты какой-то особенный? О тебе, кстати, Глиндвир уже говорил, и ты сам должен делать выводы - теперь, когда нам выдали патроны, и мы находимся вне расположения наших войск...
   В голосе Ферсата недвусмысленно прозвучала угроза. Норс, на которого нежданно-негаданно обрушилась отвратительная правда об армии, понял, что ему следует как можно скорее внести коррективы в свои моральные ценности.
   Ферсат тем временем торопливо вводил его в курс дела:
   - Бери документы - их отправят родственникам. Потом нароем могил, понаставим над ними крестов - и нормально, никто ничего не заметит. Едва ли найдутся сволочи, которые полезут раскапывать могилы...- Он злобно рассмеялся. - Эти услуги не бесплатны: забирай себе золото и рассчитывайся им с начальством!..
   - С начальством? За что?
   - Как за что? Святая невинность! За то, что нас с тобой в настоящий бой не послали...
   В словах Ферсата слышался здравый смысл, однако нравственные устои Норса оказались сильнее. Они явно отказывались капитулировать перед лицом неприглядной действительности.
   - Ладно, я согласен, я буду... Но коронки...
   - Боишься? - В темноте виднелись лишь белки глаз Ферсата, излучавшего сейчас одну только ярость по отношению к своему, вдруг оказавшемуся таким неженкой, приятелю. Ярость и презрение.
   - Боишься ударить кадрового капрала? - ещё раз спросил Ферсат. - А я не боюсь!
   Со всей ненавистью к армии, накопившейся за три месяца безжалостной муштры, он обрушил приклад своей винтовки на лицо покойного Ауэрмана. Череп, размякший от гниения, поддался, как яичная скорлупа. Не обращая внимания на Норса, который вытирал лицо от забрызгавшей его гадостной жидкости, писатель начал ковыряться во рту мертвеца.
   Бывший редактор, более не способный сдерживать рвотные позывы, отвернулся в сторону и позволил содержимому своего желудка выплеснуться наружу. Он чувствовал себя так плохо в этот момент, что уже не мог более сердиться на Ферсата, нашедшего столь извращённый выход своим эмоциям. В конце концов, сейчас все солдаты 'пудры' занимались тем же.
   Вскрик, неожиданно донёсшийся откуда-то с правого фланга, содержал столько страха и невыразимого отчаяния, что Норса немедленно проняла дрожь. Каким-то неизвестным ещё науке чувством он осознавал, что крик этот, оборвавшийся на самой высокой ноте, являлся предсмертным, и причиной его стал отнюдь не недавний разрыв снаряда. Второе, в чём он испытывал абсолютную уверенность, это в несомненной связи данного вопля с только что осуществлёнными ими действиями по осквернению тел усопших.
   Жёлто-красная вспышка винтовочного выстрела, сопровождаемая сухим, как удар кнута, щелчком, возвестила о начале первого боя их роты. Вскоре последовали другие - и отчаянные предсмертные крики.
   Норс и Ферсат залегли, целясь в неясные тёмные фигуры, атаковавшие их товарищей. Внешним видом те подозрительно походили на людей в униформе, а иногда и в касках, однако в сложившихся обстоятельствах 'пудре' было не до выяснения истины. Они просто стреляли в тех, кто напал на них.
   К удивлению Норса, нажать на спусковой крючок и послать в сторону противника смертоносный заряд свинца оказалось гораздо легче с психологической точки зрения, нежели заставить себя изувечить мертвеца в поисках золотых коронок. Расстреляв весь магазин, он потянулся за новой обоймой; содержавшие по шесть третьдюймовых патронов, те размещались попарно в матерчатых подсумках на поясе. Что-то помешало ему; ругаясь, Норс начал высвобождать руку, зацепившуюся, судя по всему, за какую-то колючку.
   Из окопов, где их с нетерпением сребролюбца ожидал Хокни, в ночной воздух взмыла осветительная ракета, затем ещё одна и ещё. В их белом свете всё стало видно, как днём, и Норс, потрясённый неестественным зрелищем, застыл, словно парализованный: со всех сторон к ним приближались мертвецы. Иные, вооружённые винтовками, даже вели прицельный огонь, прочие же предпочитали пользоваться штыками и тем, что осталось от их конечностей. Ответная стрельба солдат 'пудры' не производила значимого эффекта: те, кто однажды уже расстался с жизнью, крайне неохотно возвращались в загробный мир.
   Всё ещё не в состоянии вытянуть обойму, Норс не знал, что лучше в такой ситуации: богохульствовать или молиться Эзусу. Сомнения его разрешил Ферсат, сделавший и то, и другое.
   - Господь всевышний! - выкрикнул он. - Эта долбаная гниль вцепилась в тебя!
   Норс, подсознательно уже более нескольких секунд подозревавший нечто подобное и всё откладывавший под разными предлогами миг, когда ему придётся обернуться, на сей раз решился. В лицо ему дохнуло зловонным тленом омерзительнейшее существо из тех, что ему доводилось видеть, не исключая и штаб-сержанта Хокни. Вцепившись в свою жертву костедробительной хваткой, мертвец тянулся к лицу Норса. Из его разбитой головы текла густая чёрная жидкость, смешанная с кусочками чего-то серого, очевидно, с остатками головного мозга.
   Зрелище собственной униформы, забрызганной этими тошнотворными субстанциями, как ни странно, вернуло Норсу утраченное самообладание и принудило действовать. Сказывалось бесчеловечное обучение под началом Хокни: никто, за исключением военных полицейских, не имел права пачкать мундир 'пудры'. Воскресше-покойный капрал Ауэрман в одно мгновение растерял остатки доброго к нему расположения и, получив несколько ударов прикладом, практически прекратил сопротивление. Вставив обойму, Норс передёрнул затвор и разрядил своё оружие во всё ещё подающего признаки жизни мертвеца. Свирепому выражению, словно высеченному на его лице, мог бы позавидовать любой из тех, кого потом назвали героями. Ферсат, обернувшись к нему, широко улыбнулся.
   - Из нас с тобой получились славные вояки, брат.
   В тот же момент он погиб. Его убило разрывом шестидюймового гаубичного снаряда, который ДПФ отразил, вынудив срикошетировать самым необъяснимым образом.
   Норс, находившийся более чем в дюжине шагов, наблюдал за происходящим со странным отвлечённым любопытством, словно его самого происходящее ничуть не занимало. События, длившиеся доли секунды, в его сознании растянулись на гораздо более продолжительное время, и он, по странному капризу господствовавших в этом уголке мира 'психофизических' сил, смог наблюдать смерть Ферсата в мельчайших подробностях.
   Взрыв не разорвал писателя на куски, как бы того следовало ожидать - нет, ударная волна, разорвав внутренние органы и ткани, будто вышибла их из кожаного мешка, удерживаемого униформой и шинелью.
   Зрелище, свидетелем которого едва ли хоть кто-нибудь становился в предыдущие времена, оставило неизгладимый след в душе Норса. Всё ещё потрясённый, он ощутил тупой удар в левую половину груди, но не придал значения такому пустяку. Лишь некоторое время спустя, когда его тело, лёгкое, как пушинка, понеслось куда-то, сбитое порывом горячего ветра, он начал ощущать странное жжение, перешедшее вскоре в боль.
   Все звуки исчезли самым таинственным образом: он оказался в мире немых.
   Лёжа на земле, оглохший от полученной контузии, он судорожно пытался встать и найти куда-то запропастившуюся винтовку. Из раны сочилась кровь, с каждым ударом сердца лишая его сил; Норс понял, что должен любой ценой, даже если его отдадут под трибунал, добраться до окопов, где ему предоставят необходимую медицинскую помощь. Не слыша ничего и не обращая внимания на происходящее вокруг, он побрёл обратно.
  Глава XVIII
   Кусок стали, раздробивший ему ключицу и едва не оторвавший левую руку начисто, имел более терцдюйма в длину; этот осколок удалили ещё в полевом госпитале, куда Норс прибыл в бессознательном состоянии. Операцию, как и последовавшие за ней часы, раненый помнил смутно: всё казалось наполненным слепившим глаза ярким светом - и практически невыносимой болью. Ему то и дело кололи морфий, и он то засыпал, то просыпался, испуская страдальческие стоны.
   Норс ещё не мог самостоятельно подняться с койки, когда его отправили в тыл. Той частью сознания, которая не пребывала в состоянии наркотического дурмана, он понимал: всё, что случилось с ним, по-настоящему хорошо. Он выживет, так как уже способен перенести путешествие, и его увезут подальше от фронта на достаточно долгое время, чтобы он смог поправиться, возможно, даже комиссуют по ранению.
   Санитарный поезд, шедший в южном направлении, похоже, полз ещё медленнее, чем тот, что вёз 'пудру' на фронт. Причиной тому, как оказалось, стало то, что обе колеи использовали для движения военных грузов в северном направлении, в то время как обратный путь опустевшие составы преодолевали, широко использую боковые ветки; нередко случались и заходы в 'отстойники'.
   Насколько Норс мог судить, поезда шли в тыл порожняком, за исключением санитарных и тех, в которых ехали счастливчики-отпускники. Последние, впрочем, пребывали в катастрофическом меньшинстве.
   Он быстро поправлялся и даже начал вставать; для большего удобства его уложили рядом с туалетом, и всё время, проведённое в пути, он имел сомнительную радость вдыхать ароматы самого 'утончённого' свойства. Попытка самостоятельно распахнуть окно привела к тому, что открылась рана, и Норс потерял сознание; к счастью, гораздо более плачевной участи, в случае удачи этой сумасбродной затеи, удалось избежать - холодный ноябрьский ветер моментально вверг бы его в лихорадочное состояние, угрожающее ураганным воспалением лёгких и смертью.
   Наконец, их поезд, разрисованный красными крестами, замкнутыми в кольцо - символ Эзуса, - на белом фоне, свернул куда-то на юго-восток и остановился в городе под названием Калдервон. Судя по хорошо оборудованному вокзалу и тому, что Норс уже где-то слышал данное название, население составляло не менее дуазгросса человек. Впрочем, с автотранспортом, даже после мобилизации такового для военных нужд, здесь, как и в Дуннорэ-понт, оказалось негусто.
   Таких же, как он, больных и раненых, собралось более трёх дюжин. Подъехала одна автомашина, затем другая. Наконец, Норс дождался своей очереди; преодолев с помощью санитара путь к небольшому полутонному грузовичку, он забрался в наспех приделанный к кузову фанерный короб защитного цвета. Последний будто бы превращал эту таратайку в 'военный фургон'. Кашлянув несколько раз, мотор 'полутонки' взревел, положив тем самым начало затяжной, полной болезненных ударов, поездке. Вскоре они выехали за город.
   Каждую рытвину на разбитом шоссе Норс отмечал стоном или вскрикиванием. Товарищи его по несчастью слали проклятья шофёру и строили планы расправы.
   Пытка их усугубилась, когда 'фургон' свернул на просёлок.
   Когда, наконец, сие затяжное и малоприятное путешествие закончилось, их встретили санитары и санитарки. Пожилая женщина в пропахшем карболкой халате и белом чепчике помогла Норсу выбраться наружу и, подставив плечо, провела к санаторию. Водитель, небрежно сдвинув фуражку на затылок, курил; он глядел на своих исстрадавшихся жертв с откровенно подлой ухмылкой. Норс ещё успел разглядеть, что санаторий располагается в сосновом бору, прежде чем предательская слабость лишила его сознания в тот самый момент, когда он улёгся в койку.
   Время, проведённое, калдервонском санатории, несмотря на плохую, лишённую холестерина, протеина, острого, сладкого, солёного и даже калорий пищу, оказалось лучшим за весь период армейской службы Норса. Врачи, носившие под халатами военную форму, считались их начальством, однако порядки здесь не отличались излишней строгостью - нетрудно было заметить, что весь персонал, проработавший здесь долгие годы, ещё вчера относился к 'гражданским лицам'. Раненым выдавали одинаковые пижамы светло-жёлтого цвета, которые не позволяли определить их звание. Офицерский состав, впрочем, располагался, независимо от полученных ранений, в палатах, обеспеченных собственными умывальниками и радиоприёмниками, а питание 'господ офицеров' пребывало на заоблачном, по сравнению с нижними чинами, уровне.
   Когда Норс поправился достаточно, чтобы начать самому ходить в столовую, то имел возможность вдыхать сводящие с ума запахи тушёного мяса, исходившие от блюд, которыми здесь потчевали офицеров. С трудом прожёвывая свою, политую диетическим соусом, перловую кашу, он сквозь зубы проклинал командный состав и мечтательно вздыхал при мыслях о столь близких - только руку протянуть - и одновременно столь далёких тарелках, заваленных свежими фруктами. Не менее бурные эмоции он замечал и на лицах соседей: многие из них лишились зрения, руки или ноги, защищая право дворян по рождению и далее именоваться 'господами'.
   Тем не менее, Норс вполне отдавал себе отчёт, что оказался в куда более благоприятных для существования человеческого организма условиях. Перемены, коснувшиеся его статуса, проявились прежде всего в визите штаб-сержанта военной полиции Хокни. Этот демон, носивший теперь парадную форму со знаками различия военной контрразведки, едва войдя в палату, с первого же взгляда безошибочно определил, где находится кровать Норса.
   Придвинув находившийся неподалёку стул, Хокни уселся на него - такой же выпрямленный, словно его тело выстрогали из древесины. Норс не счёл за необходимое приветствовать его или вставать, поскольку мог прикидываться спящим или находящимся без сознания. Хокни, в свою очередь, даже не удостоил своего подчинённого взглядом. Глядя куда-то в окно, он заговорил сухим, словно надтреснутым голосом, кратко излагая причины своего визита.
   - Поздравляю вас, рядовой Норс. Вы представлены к высокой боевой награде - отличительному знаку 'За ранение'. - На тумбочку Норса легла ладонь Хокни; когда тот отнял её, в поле зрения появилась небольшая плоская коробочка и наградные документы. Норс, тем не менее, молчал.
   - Знак положено носить на груди; в коробке вы обнаружите инструкцию, следуя которой, прикрепите награду в двух дюймах сверху и в двух дюймах слева от пуговицы левого нагрудного кармана. Знак изготовлен из латуни, однако хорошо заметен издалека, так как пускает блики, поэтому в полевых условиях разрешена к ношению лишь его копия из чернёной стали, приобрести которую можно по предъявлению наградных документов в военном киоске.
   Норс мысленно выругался. За тяжёлое ранение, полученное на фронте, правительство наградило его куском латуни, носить который запрещено, а кусок чернёной стали, его заменяющий, ему ещё только предстоит купить. По странной иронии судьбы, награде предстояло разместиться едва ли не в том самом месте, куда его поразил снарядный осколок. Норс не видел, как ни старался, слишком большой разницы между фоморами и правительством, тем более, что снаряд выпустила айлестерская гаубица.
   - Ещё одна, видимо, приятная для вас новость, рядовой Норс. - Хокни обернулся и посмотрел ему прямо в глаза, одновременно позволяя рассмотреть своё, густо присыпанное пудрой, лицо, ярко-алую помаду на губах и подведённые карандашом тени под глазами. Такой косметике могла позавидовать любая проститутка. - Я более не являюсь вашим дисциплинарным командиром, рота отныне именуется ударной. Рядовому Глиндвиру присвоено временное звание второго лейтенанта, он продолжит командовать вашим подразделением и впредь.
   Сказав так, Хокни резко выпрямился, одел фуражку и быстрым шагом на негнущихся ногах покинул палату, сопровождаемый неприличными шутками. Потрясённый Норс не мог вымолвить и слова; в тот день он так и не прикоснулся к коробке с наградой; ему почему-то казалось, что та залита кровью, хотя то были лишь румяные лучи закатного солнца, не более.
   Извинений от военного министерства не дождёшься - это Норс уже знал. Их заменила пудра на лице скудоумного штаб-сержанта.
   Право переписки, о существовании которого Норс ранее, скорее, предполагал, входило в перечень его новых свобод. Первые дни он подумывал о том, чтобы написать родственникам, однако боль в груди, отдававшая и в правую руку, положила конец этим попыткам, к тому же отсутствовала уверенность в том, что военная контрразведка не присвоит письмо.
   Наконец, в этом вопросе наступила ясность, когда он сам получил письмо, вернее, сразу четыре письма. Что вдвойне приятно, письма оказались от Гвенн, его милой Гвенн, его несравненной Гвенн, о которой он столько раз думал перед отбоем. Все четыре письма содержали детальные и весьма эмоциональные описания её переживаний насчёт того, не угрожает ли её Дитнолу опасность; в одном девушка рассказывала о поспешной эвакуации из Дуннорэ-понт и о переезде в графство Хэксем, где у неё имелись родственники, проживающие в деревне.
   'Большее захолустье трудно себе представить, дорогой, - писала она. - Хотя наш Дуннорэ-понт всегда казался мне глушью, здешний быт говорит о том, что я очень многого не знала о том, как медленно цивилизация может добираться до некоторых отдалённых уголков. Здесь, в Смоллхилле, нет ни телефона, ни телеграфа - чтобы отправить телеграмму или позвонить, приходится ездить в Хэксем, до которого почти десять миль. Поэтому я пишу письма - уже написала всем знакомым в надежде получить более-менее приличную работу и выбраться отсюда. Впрочем, говорят, сейчас есть только места на заводах, так как мужчин всё время призывают на фронт, в то время как должности, искони занимавшиеся женщинами, постоянно сокращают. Вдобавок мне нездоровится, и я думаю пожить здесь ещё несколько месяцев. У мужа моей троюродной сестры имеется собственная ферма; я провожу много времени на свежем воздухе. Ты не поверишь, здесь повсюду ходят коровы и овцы, куры даже порой забредают в дом, если дверь не заперта!'.
   Второе письмо несло след едва скрываемого недовольства и было выдержано не в настолько радужных тонах: 'Дитнол, мой дорогой, почему ты не отвечаешь? Мне известно, что ты жив, поскольку 'Королевские ежедневные ведомости' регулярно публикуют списки погибших, и я перечитываю их все, от начала до конца. То, что тебя не убили, я знаю наверняка из самых достоверных источников - я завела кое-какие связи в военном министерстве. Мне очень хочется получить твой ответ, чтобы обсудить как можно скорее один вопрос исключительной важности...'.
   В третьем письме, которое Норс распечатал без малейшего промедления, раскрывалась суть 'исключительно важных' обстоятельств: 'Дитнол, дорогой, почему ты не отвечаешь? Я беременна, проклятый развратник, да простит мне Эзус эти слова! Как можно не найти времени, чтобы за два с лишком месяца...'.
   Четвёртое, и последнее, письмо начиналось словами: 'Дитнол, пожалуйста, прости меня за несдержанность, которую я проявила, доверив бумаге свои страхи. Я не знала, что ты служишь в секретном спецподразделении, бойцам которого запрещена переписка с родными. Сейчас этот запрет снят, и я с гордостью говорю всем, что мой возлюбленный сражался на передовой, был ранен и награждён. Я хотела навестить тебя в госпитале, однако сейчас на железных дорогах творится такая неразбериха, что мне, с моим здоровьем, лучше не рисковать. Врач на этом настаивал, и я, после долгих колебаний, согласилась. Однако в меня вселяет большие надежды то, что всем, получившим ранение, после выписки предоставляется дуаздневный отпуск. Искренне надеюсь, что ты проведёшь это время - или хотя бы часть его - с нами, то есть со мной, ну, ты понимаешь...'.
   Глубоко взволнованный, Норс не мог найти себе места. Встав, он начал ходить взад-вперёд, а когда соседи по палате, утомлённые таким зрелищем, выставили его за дверь, продолжил сие занятие в коридоре. Он станет отцом! От одной этой мысли он чувствовал, как его колотит озноб. Ребёнок! Немного придя в себя, Норс раздобыл бумагу и ручку и, усевшись у ближайшего подоконника, принялся писать пространный ответ. Фразы, наслаивавшиеся одна на другую, не имели ничего общего с правилами грамматики, и он, отчаявшись, дважды разрывал листок, большая часть строк в котором была зачёркнута.
   Наконец, с третьей попытки, предпринятой уже наутро, он написал письмо, по-армейски краткое и чёткое: 'Гвенн, я люблю тебя. Выходи за меня замуж'. Подумав с минуту, Норс перевернул лист и, добавив несколько словосочетаний, призванных разнообразить слог, смягчить контрасты и придать тексту необходимую возвышенность, получил: 'Дражайшая Гвенн, служба в ударном спецподразделении, отнимавшая у меня каждую секунду свободного времени, носила характер строго секретной. Нас готовили к специальной операции за линией фронта, в ходе которой я и получил тяжёлое ранение, приковавшее меня к больничной койке, и я даже не знал, что ты мне неоднократно писала. Сейчас, когда мы успешно выполнили свою миссию, первыми во всей айлестерской армии получив достоверную информацию о новом оружии, применяемом противником - боюсь, скоро о нём напишут во всех газетах, приведя достопочтенную публику в полуобморочное состояние, - я имею право прочесть твои письма и ответить на них.
   Гвенн, ты должна знать, что я люблю тебя с тех самых пор, как впервые увидел тебя в лавке твоего отца. Чёрные агаты твоих глаз, светившиеся на нежно-розовой, как мрамор, коже лица, стали тем сокровищем, которым я страстно возжелал овладеть. К моему превеликому счастью, эта возможность представилась мне ещё до того, как наш город подвергся разрушению, а судьба, явив милость на несколько коротких - о, слишком коротких! - часов, жестоко разлучила нас. Пылая огнём мщения и стремясь исполнить свой долг, лежащий на мне как на джентльмене, я вступил в ряды доблестной айлестерской армии; исполненный желания отомстить захватчикам за осквернённую родную землю, я ушёл на фронт.
   Начав службу рядовым ударной роты, я не питал иллюзий относительно того, как долго проживу - меня интересовало лишь то, сумею ли я нанести противнику урон, достаточный для того, чтобы моё имя упомянули в приказе среди отличившихся на поле брани. Однако судьбе, возможно, ведомой твоими мольбами, угодно было уберечь меня от гибели - я получил всего лишь одно ранение.
   Сейчас, находясь в больничной палате и медленно поправляясь, я думаю исключительно о тебе и о том, как встречусь с тобой, обниму и произнесу те самые заветные слова, которые юная леди вправе ожидать от своего возлюбленного. В силу ситуации, не позволяющей мне встать перед тобой на одно колено, я вынужден задать этот вопрос в письменной, а оттого и в более официальной, форме: Гвенн Данлоп, любовь моя, согласна ли ты выйти за меня замуж?'.
   Отправив письмо по почте и с нетерпением ожидая ответа на самый главный, как ему тогда казалось, ответ во всей его жизни, Норс принялся читать газеты. Пресса продавалась лишь в Калдервоне и заказывалась - наравне с сигаретами и прочей контрабандой - водителю той самой 'полутонки', носившему фамилию Гайтхен. Гайтхен, круглый, как футбольный мяч, носил на плечах столь же круглую голову, украшенную чёрными усами, в которых серебрилась ранняя седина, и почти постоянно курил. Его нагловатая улыбка, неизменно включающая зажатую в зубах сигарету, буквально бесила Норса.
   Он сам являлся заядлым курильщиком, с тринадцатилетнего возраста.
   В ещё большей степени, чем по табачным изделиям, Норс скучал по печатной информации. Купленные через Гайтхена газеты он пожирал с ещё большей жадностью, чем сигареты, которые курил тайком от медсестёр и врачей во время прогулок в бору и визитов в сортир.
   Указанное заведение испокон веков являлось местом проведения тайных совещаний. Туда уже просочились слухи о том, что фоморы оживляют мёртвых айлестерских солдат и отправляют их в бой против вчерашних товарищей, впрочем, верить всем кошмарным подробностям отказывался даже Норс, знакомый с ними не понаслышке. В газетах же эти данные излагались весьма осторожно, в виде скупых фраз: 'Противник начал применять самое современное стрелковое оружие, включая пушки и гаубицы... нашим войскам приходится иметь дело с наиболее нечестивыми из мыслимых проявлений скверны...'.
   Более всего Норса заинтересовало коммюнике министерства обороны, в котором Бранн да Менлик, заместитель министра, сообщал об отставке - собственной и, вскользь, своего шефа, графа Вийе ап Мезийяка: 'Мы полагаем, что в деле войны нужно предоставить большую свободу военным, позволив им установить прямое подчинение Верховному Главнокомандующему. Война, размах которой превосходит любые ожидания, не оставляет более возможности для управления министерством людьми далёких от военных профессий, чьим единственным желанием оставалось сохранять мир как можно дольше, добившись тем самым процветания и благополучия, к которым всегда стремился народ Айлестера... Что до тех вопросов, которые доверили нам Его Величество и народ, то, смею вас уверить, мы оставляем армию Айлестера в состоянии её наибольшего за всю историю могущества. Могу лишь сказать, что количество пушек в армии за последние месяцы увеличилось в полтора раза, в том числе гаубичной артиллерии крупных калибров - более чем втрое. Количество танков выросло на четырёхдольную , самолётов всех типов - почти на шестидольную , и это только начало - нами запущена крупномасштабная программа перевооружения. Новейшие системы уже начали или вот-вот начнут поступать в войска в количествах, способных поразить самое смелое воображение. Учитывая характер боевых действий, вынуждающий нас, скажу это без тени преувеличения, сражаться с потусторонними силами, нами разработаны образцы, способные использовать против врага его же собственную психофизическую энергию, которую люди менее образованные назвали бы магией. К тому же нами разрабатываются некоторые проекты, сулящие появление оружия совершенно неслыханной мощи, оружия, способного потрясти самые основы мироздания, не то что ДПФ. В таких обстоятельствах, сделав всё возможное для сохранения мира, я ухожу, чтобы предоставить людям войны возможность довести дело до конца...'.
   Из прочитанного Норс сделал только тот вывод, что война разгорается, и что те, кто торжественно разрезал ленточку на папке с надписью 'ДПФ', сейчас торопятся уйти со сцены. Это самым очевидным образом подтверждало их некомпетентность. Указанные в коммюнике цифры, как он хорошо знал, обычно соответствуют истине ровно в той мере, в которой это необходимо, чтобы создать у читателей, среди которых есть и вражеские агенты, ложное представление о происходящем.
   Однако почему-то ему вспомнился разговор с 'инженером Фрадом'. Вполне вероятно, этот фантом фоморы создали на основе воспоминаний, оставшихся от подлинного инженера, действительно работавшего на одной из верфей Адмиралтейства. 'Фрад' утверждал, что Айлестер испытывает острую нехватку нефти, вследствие чего не может производить наиболее современные боевые машины. Невысокий прирост производства танков и особенно самолётов, относительно артиллерии, казалось, выступал самым явным тому подтверждением.
   Норс пожал плечами, зябко поёживаясь от собственных мыслей. Что ему до короны суверена? Фраза из пьесы, просмотренной в одном из столичных театров ещё в студенческие годы, вызвала лёгкую тошноту. Под ложечкой противно засосало.
   Внезапно ему захотелось оказаться рядом с Гвенн и забыть в её объятиях обо всём. От такой мысли ему стало приятно, и, спрятав в рукаве пижамы спички и сигарету, он пошёл в туалет, чтобы тайком, куря в приоткрытую форточку, предаться сладким мечтам.
  Глава XIX
   Маленькое, сочащееся сыростью, помещение пропахло тленом. Тесный подвал, весьма напоминавший склеп, коим, кстати, и являлся, располагался на глубине двенадцати ступеней под землёй. Дюжина - счастливое число, которое, как полагали некоторые, может принести успех задуманному мероприятию. Даже такие мелочи приходилось учитывать, когда речь шла о мистических и сверхъестественных вопросах.
   Некромантия - вот слово, от которого все дьяконы ПЦЭ пришли бы в священную ярость!
   Их, однако, не позвали. Военные разработки высочайшего уровня секретности.
   Люди в униформе наполнили склеп до отказа. Некоторые из них, со скверной выправкой, вызывавшей у кадровиков лишь кривые усмешки, дополнительно носили белые халаты и респираторы; другие, столь же далёкие от армии, но также вынужденные служить богу войны, щеголяли в грубых комбинезонах, наподобие рабочих - но защитного цвета и со знаками различия.
   Одним из немногих, кто принарядился, одев полную парадную униформу, включая фуражку, награды и белые нитяные перчатки, являлся генерал-майор Треворт, начальник мобилизационного отдела генерального штаба армии; он-то и взял на себя ответственность обратиться к чудаковатому учёному, руководившему данным действом.
   - Господин подполковник, - начал генерал-майор, но его тут же бесцеремонно перебили. - Бранлох, Патрик Бранлох, за стаканчиком медицинского спирта - просто Патрик. Не пытайтесь опутать меня вашими церемониальными тонкостями, господин генерал, мы не на плацу.
   Треворт плотно стиснул губы; в его глазах блеснул злобный огонёк. Он переглянулся со вторым генералом, также явившимся при всех регалиях. Генерал-лейтенант Кёрк только пожал плечами - Бранлох, из которого еженедельные занятия строевой подготовкой так и не вытравили свойственного учёному вольнодумства, выбрал наиболее подходящий момент для мести. Теперь, когда армия зависит от него как никогда, он решил вдруг напомнить: субординация для него была, есть и будет оставаться пустым звуком, издаваемым, как он выражался, 'напыщенными ничтожествами в павлиньих перьях'.
   Записи разговоров Бранлоха, в которых тот позволял себе в отношении августейших особ выражения, принуждавшие краснеть даже генералов, занимали уже целый несгораемый шкаф на Груф Мерген, 22. Второй шкаф, точно такого же размера, занимали папки с личными делами его ближайших научных сотрудниками, доносами на них, их доносами друг на друга - и, конечно, доносами всех их, вместе взятых, на Бранлоха. Последний обладал уникальным даром плодить себе смертельных врагов на каждом шагу, ни в малейшей степени не заботясь о последствиях собственных поступков.
   Психолог, внимательнейшим образом изучив накопившиеся материалы, заявил, что Бранлох страдает от целого букета комплексов, реализовать и компенсировать которые пытается путём унижения окружающих. В значительной мере физик даже сам не осознаёт того, что ведёт себя точно так же, как и 'бряцающие золочёными шпорами болваны в сверкающих шлемах'.
   Кёрку оставалось лишь втайне надеяться на провал сегодняшней затеи - тогда Бранлох, несомненно, понесёт заслуженное наказание за своё вызывающее поведение. Впрочем, другая часть его души страстно желала успеха, который обещал не просто стать выдающимся научным открытием, но и дать в руки Айлестера могучее оружие, способное изменить ход истории. При мысли о возможностях, которые в таком случае открылись бы перед ними, у Кёрка даже закружилась голова.
   - Солнце зашло, - сообщил один из техников, находившихся снаружи. - Отлично! Да, просто великолепно! Сейчас мы этим займёмся.
   Бранлох, урезонив собственных лаборантов, добился того, что в помещении воцарилась тишина. Потом, удовлетворённо потирая руки, он решил взять слово сам:
   - Думаю, это излишняя предосторожность, но, экспериментируя, всегда нужно предпринимать все мыслимые меры. - Подобное отношение к вопросу возмутило Треворта. - Экспериментируя! Здесь покоится...
   - Да, для меня - и для всех, кто имеет что-либо общее с наукой - это эксперимент! -Бранлох перебил генерал-майора в свойственной только ему манере, всегда отличавшейся единственным признаком - полнейшим отсутствием того, что принято называть манерами. - Великий эксперимент! А для вас, господин профан - извините, господин генерал - это всего лишь акт мобилизации покойника, для чего вы и прихватили с собой соответствующие документы. Скажите мне на милость, кто из нас нарушает нормы морали в большей степени - вы или я?
   Всё-таки, Бранлоху нельзя было отказать в наличии ума - он указал на очевидный, и весьма сомнительный притом, аспект планируемого действа. Треворт, долго консультировавшийся с контрразведчиками, не имел полной уверенности, и в конечном итоге весьма неохотно визировал проект. Кёрк полагал, что делает мертвецу одолжение, воскрешая его; заодно можно было бы восполнить потери в наиболее квалифицированных кадрах.
   Гораздо сложнее обстояло дело с вдовой покойного: яркая, эффектная блондинка, она давно уже всё решила, и полагала, что траур ей к лицу. Сменив за последние месяцы не менее полудюжины любовников, она пребывала отнюдь не в восторге от перспективы воскрешения покойного супруга.
   Впрочем, военная контрразведка смогла найти нужный подход: знакомство с молодым щеголеватым офицером, писаным красавцем и великолепным игроком в поло, быстро переросло в роман - и решило всё. Сильное чувство, вспыхнувшее в женской душе, сделало её сердце уязвимым к мольбам любовника. Последнему более чем реально угрожала возможность в самое ближайшее время получить билет на поезд, отправляющийся на фронт, причём назначение предполагалось на должность командира артиллерийской батареи, коих в последнее время выбыло из строя более масса . В качестве разумной альтернативы бравый офицер предполагал совместную оперативную работу в светских кругах, которая позволила бы собирать компрометирующую информацию о наименее лояльных из высокопоставленных лиц.
   Генеральный штаб и подчинённая ему военная контрразведка выразили своё предварительное согласие использовать пару столь полезных агентов, если бы те смогли на деле доказать свою ценность. Положенным в таких случаях выкупом - по принципу 'жизнь за жизнь' - должно было стать разрешение на эксгумацию тела и воскрешение покойного супруга госпожи да Блуах. Впрочем, мысль о том, что воскресший из мёртвых воздушный ас может заявить о своих законных правах на супружеское ложе, повергла вдову в состояние истерики, едва не закончившееся госпитализацией. Лишь после потоков слёз и множества отжатых носовых платков её всё же удалось убедить в способности любимого предоставить своей ненаглядной защиту от посягательств мертвеца. В конце концов, тот и при жизни выявлял гораздо больше интереса к военному делу, чем к супруге.
   - Ах, но он бывал так похотлив порой и даже ревнив, - заламывала руки несчастная. - Даже не знаю...
   В конечном итоге, демонстрация табельного пистолета, способного, по словам щёголя офицера, легко угомонить обнаглевшего зомби, возымела своё действие. Официальное разрешение на все необходимые действия и процедуры было подписано и заверено нотариусом. Это дало возможность доктору физики Бранлоху проверить в деле своё новейшее изобретение, которому предстояло заново вдохнуть жизнь в капитана да Блуаха. Фактически, речь шла о комплексном воздействии на тело, аналогичном мерам фоморов, воскрешающих таким образом убитых айлестерцев в зоне ДПФ.
   - Вы собираетесь остаться? - Вопрос Бранлоха, обращённый к Кёрку, нисколько не смутил того. - Да, с вашего позволения, господин подполковник.
   В последние слова генерал-лейтенант Кёрк добавил лишь самую толику сарказма, позволив светилу науки почувствовать запах нависшей над тем угрозы. Мысленно он уже подписывал прошение о переводе Бранлоха в дисциплинарную роту в звании рядового.
   - Хорошо, тогда отойдите как можно дальше и постарайтесь не мешать. - Техники, получив приказания от Бранлоха, плотно занавесили вход, исключая проникновение обычного света, и задействовали лампы, воспроизводящие специфическое 'Ланнвудское свечение'. Кроме алого, как кровь, света, они излучали невидимое глазу ультракрасное излучение.
   Бранлох протянул генералам солнцезащитные очки-консервы; ещё одни он нацепил сам, отчего стал походить на гигантское насекомое с чёрными глазами-фасетками.
   - Сейчас мы откроем гроб и начнём облучать нашего голубчика сигналом, который раскодировали как повеление воскреснуть. - Объяснения Бранлоха, высказанные небрежным тоном, сопровождались повелительным жестом. Молчаливые техники в комбинезонах расценили его как приказ к действию. Вшестером они с трудом сняли массивную каменную крышку саркофага, под которой обнаружился заколоченный гроб из тикового дерева. Пока гроб ставили на водружённую обратно крышку и орудовали ломиком, генерал-лейтенант думал о безутешной вдове, которая сейчас, должно быть, часто-часто всхлипывала от невыразимого горя, находясь в объятиях своего напомаженного героя.
   Наконец, гроб распечатали - и в ту же секунду Кёрк пожалел о том, что решил остаться в склепе. Вонь, ударившая в его ноздри, подобно молоту, едва не лишила генерал-лейтенанта сознания. Зажав нос и рот ладонью, он, как и все остальные, наклонился вперёд, чтобы получше рассмотреть тело покойного. Он не присутствовал на похоронах, однако знал, что да Блуах, разбившийся при падении всмятку, к тому же сильно обгорел, и потребовалось всё мастерство бальзамировщиков, чтобы похоронить лётчика в открытом гробу.
   Мимолётного взгляда хватило для того, чтобы Кёрк отшатнулся - зрелище, открывшееся его взору, отнюдь не относилось к приятным; так же поступило большинство присутствующих, за исключением профессионалов - судмедэксперта по фамилии Рейлин и Бранлоха. Эти двое представляли собой две противоположности: циничный, лысеющий, розовощёкий Дей Рейлин был настроен скептически и не верил в успех замысла, в то время как худощавый, всклокоченный Пат Бранлох просто излучал оптимизм. Роднила их, несмотря на диаметрально противоположное отношение к запланированному мероприятию, искренняя и бескорыстная любовь к науке.
   Рейлин, внимательно осмотрев тело, начал диктовать что-то стоявшему рядом молодому человеку, судя по всему, ассистенту. Тот делал соответствующие пометки в формуляре, прикреплённом к папке пружинным зажимом.
   - Костяк многократно переломан и удерживается искусственно, в результате косметических операций, включавших армирование стальной проволокой. Кожа изжелта-серая, высохшая. Жидкость, включая глаза, вытекла. - Рейлин пожал плечами, словно подтверждая, что перед ними действительно покойник. - Явные следы травм, несовместимых с жизнью; налицо процессы аутолиза и трупного гниения.
   Бранлох, неприлично хохотнув, послал в бой своих лаборантов. Похоже, он был абсолютно уверен в предстоящем успехе. Проворные ребята в комбинезонах сноровисто установили свои ультракрасные лампы так, чтобы освещать каждый квадратный дюйм тела покойного.
   На мгновение Кёрку показалось, что по лицу да Блуаха пробежала лёгкая судорога, - но, присмотревшись, он засомневался. Очевидно, имела место обычная игра света и тени. Рейлин, улыбаясь, вновь пожал плечами - 'психофизика' Бранлоха решительно не оказала на труп ни малейшего воздействия.
   Бранлох, однако, ничуть не унывал.
   - А ну-ка, подключите радиоволны, высокочастотное излучение, сигнал '1'...
   В последующие четверть часа он перепробовал и сигнал '2', и сигнал '3', волны разной длины - всё безрезультатно. Кинокамера, установленная оператором на штатив, бесстрастно фиксировала происходящее на плёнку. Кёрка посетила ехидная мысль: узнав о том, что ему угрожает дисциплинарная рота, учёный, вероятнее всего, покончит жизнь самоубийством. Интересно, выберет ли он при этом способ, который сделает невозможными какие-либо опыты по оживлению?
   Бранлох, тем не менее, не демонстрировал и тени беспокойства.
   - Хорошо, дайте-ка ему разряд, пусть, наконец, проснётся. - Один из техников поднёс две металлических пластины с ручками, изолированными резиной, к вискам покойного. Идущие от пластин провода заканчивались у электрического генератора; второй лаборант, установив на циферблате, регулирующем мощность, минимальное значение, выкрикнул: 'Разряд!', - и нажал на кнопку. Послышался громкий треск, труп вздрогнул - но, едва короткий миг всеобщего испуга миновал, присутствующие смогли убедиться в том, что причиной движению тела стал мощный удар током, а не воскрешение.
   Бранлох запустил сразу обе руки в свою, как всегда, взлохмаченную шевелюру и начал интенсивно её чесать. Теперь Кёрку стало понятно, почему причёска учёного всегда пребывает в таком ужасном состоянии.
   - Не увеличивай мощность, нет, ты только уничтожишь материал - сказал он возившемуся у панели управления лаборанту. - Запусти сигнал '1' и синхронизируй его с радио- и ультракрасным излучением. Кёрк нахмурился: оживление да Блуаха, столь красочно разрекламированное Бранлохом, именовавшим себя не иначе как 'отцом психофизики', пока что не состоялось; похоже, эксперимент в принципе не мог увенчаться успехом. В целом, это ставило под вопрос эффективность многочисленных изобретений и усовершенствований, столь поспешно запущенных в серийное производство по совету учёного. В этот момент что-то глухо ударилось о пол - соскользнул один из контактов, неловко закреплённых на голове покойного лётчика-истребителя.
   - Вы видели? Он шевельнулся! - закричал Бранлох и подбежал к всё так же неподвижному телу. Его положение не изменилось ни на йоту.
   - Он не шевелился - это контакт слетел. Все видели, что мертвец мёртв и остаётся мертвецом, и киноплёнка это подтвердит. - Мнение Рейлина, отражавшее более чем очевидные факты, разделяли многие из присутствующих, включая обоих генералов. Люди почувствовали себя глупо, поняв, что их втянули в нелицеприятную историю.
   Если бы Бранлох был настоящим кадровым офицером, его бы уже оставили в этом склепе или в любом другом помещении наедине с заряженным пистолетом. Впрочем, едва ли этот прохвост водил знакомство с таким понятием, как честь - заново закрепив контакт, он опять принялся проверять все имеющиеся у него сигналы. Несколько радовало лишь то, что электрическая цепь работала исправно, а Бранлох не пытался всё сорвать и списать на поломку.
   Шестёрка техников принялась за работу с прежним энтузиазмом. Однако время шло, а эксперимент 'Лазарь', как его называли официально, не давал ни малейших результатов. Рейлин начал демонстрировать нетерпение. Кёрк и Треворт переглянулись; к ним пришло понимание необходимости предпринять какие-то меры в сложившейся ситуации.
   Психофизик, тем не менее, не унывал. Заново взъерошив свои волосы, он подошёл к небольшой стальной коробке и, мурлыча себе под нос, открыл её при помощи маленького ключа. В коробке оказался тщательно упакованный в вату стеклянный флакон с мутной жидкостью неопределённого цвета и всё необходимое для инъекции. Наполнив шприц жидкостью из флакона, Бранлох, сейчас как никогда напоминавший шамана древнего языческого племени, приблизился к покойнику. Его лицо исказилось ликующей и вместе с тем зловещей гримасой. В облике психофизика столь явственно возникло нечто сатанинское, что Кёрк отшатнулся.
   - Мы получили эту вакцину из останков клыкунов, которые подобным образом оживляли наших солдат. Как я и ожидал, биоэлектрические явления недостаточны, необходима помощь биохимии. - Он обернулся к генералам, снисходительно улыбаясь. - Эксперименты на животных дали позитивный результат.
   Кёрк был готов застрелить Бранлоха на месте. Тот тратил их драгоценное время на проверку каких-то гипотез, принуждал волноваться, играл на нервах - и всё это, заведомо зная, что ничего не сработает...
   - Ну что ж, - сардонически улыбнулся Рейлин, - возможно, дело действительно в уколе. Мне-то известно: современная медицина творит чудеса.
   Не выдержав, судмедэксперт и его ассистент расхохотались. Кёрк, несмотря на отменную выдержку, воспитанную долгими дуазлетиями службы, также не смог удержаться от улыбки. Впрочем, Бранлох, впрыснувший содержимое шприца прямиком в зияющую глазницу покойника, равно как и его техники, наоборот, исполнился серьёзности. На всякий случай, они даже пригласили внутрь фамильной усыпальницы да Блуахов огнемётчика, всё это время находившегося снаружи.
   Сержант военной контрразведки, отпускник, ненадолго покинувший расположение одной из многочисленных дисциплинарных частей, похоже, не понимал причин, по которым его вызвали. Получив от Бранлоха самые чёткие инструкции, тут же высмеянные Рейлином, огнемётчик замер у стола, готовый в любой момент применить своё оружие, пользоваться которым его в страшной спешке обучали весь предыдущий день. Все эти меры предосторожности диктовались требованиями секретности, ограничивавшими перечень лиц, допущенных к проекту 'Лазарь', до минимума. Хотя, подумал Кёрк, лучше всё-таки задействовать настоящего фронтовика-огнемётчика, причём как раз против самого Бранлоха, его техников и их, усеянного кощунственными рунами фоморов, оборудования.
   - Сигнал '1', - голос Бранлоха, повторявший эту фразу в который раз за вечер, казалось, дрожал от скрытого напряжения. - Разряд!
   Склеп огласился жутким воплем, источником которого стал труп кавалера Золотого Креста Крифа да Блуаха.
   Генерал-лейтенант Кёрк, чьё внимание приковал покойник, пытающийся встать из гроба, лишь краем глаза уловил какое-то движение - это сержант-контрразведчик взметнул ствол своего ранцевого огнемёта. Он сделал это совершенно инстинктивно, вопреки всем приказам, полученным только что от Бранлоха - просто его до смерти напугало безглазое тело, которое орало во всю мощь своих полуразложившихся лёгких.
   Кёрк, однако, опередил казавшийся неминуемым огненный залп; впоследствии он неоднократно жалел о своём поступке, причём в первый раз - в тот же вечер, однако в тот, самый первый, миг второй жизни да Блуаха, генерал действовал молниеносно, нисколько не сомневаясь в правильности принятого решения. Подскочив к сержанту, он ударил по стволу огнемёта, направив струю пламени в пол.
   Кто-то из техников вскрикнул - на нём занялась одежда, - а Кёрк, понимая, что, ударив сейчас сержанта, только всё усугубит, вплотную приблизился к нему и ухватился за ствол обеими руками. Глядя в глаза, скрытые стёклами тёмных очков - вот ещё одна дополнительная проблема! - он приказал как можно более уверенным голосом: 'Не двигаться! Прекратить огонь!'. Слова эти, произнесённые максимально громко, буквально оглушили поддавшегося панике сержанта, и, похоже, оказали необходимое воздействие. Кивнув, он опустил ствол огнемёта и, осыпаемый со всех сторон проклятьями, вышел из усыпальницы.
   Всё это время Кёрк краем глаза наблюдал за трупом да Блуаха; тот уже оправился от шока, вызванного неожиданным воскрешением, и сейчас стоял на ногах, разговаривая с Бранлохом.
   - Вижу ли я вас? Да, я отлично вас вижу, а в чём собственно, дело? Мой самолёт упал...
   Он застонал, словно в агонии, и обхватил себя обеими руками.
   - Да, я вижу, - неожиданно сказал он. - Я вижу!
   С этими словами да Блуах выпрямился и быстрым шагом покинул склеп, не обращая никакого внимания на удивлённые возгласы. Кто-то, добавив при этом несколько бранных слов, крикнул сержанту, чтоб он, прокляни его Эзус, не то что не шевелился - даже не дышал. С удивлением Кёрк узнал в голосе, их издавшем, свой собственный. Он первым выскочил наружу и побежал по едва видневшейся в темноте гравиевой дорожке, тянувшейся через парк, вслед за да Блуахом.
   В очках было практически ничего не видно, и Кёрк, сорвав их, отбросил в сторону. Капитан явно бежал к дому, которым его семья владела вот уже несколько поколений: лётчика, словно магнит, притягивал свет в окне на втором этаже. При мысли о том, что может случиться непоправимое, Кёрк ускорил бег. В его возрасте, однако, было уже не угнаться за воскресшим мертвецом, жизнь в котором поддерживалась загадочными, но невероятно могущественными силами.
   Вне всяких сомнений, мертвеца влекла та самая комната; задыхаясь от усталости, Кёрк взбежал по ступеням. Ноги, словно налитые свинцом, отказывались слушаться его. Из спальни на втором этаже послышались выстрелы - 'вольтиц', калибр треть дюйма.
   Кёрк расстегнул собственную кобуру. Войдя в спальню с оружием в руке, он заранее знал, что там увидит, и всё же зрелище двух растерзанных тел потрясло генерала.
   Останки принадлежали молодым мужчине и женщине; даже в смерти их обнажённые тела казались прекрасными. Разгневанного мужа не остановили даже пули, испортившие его парадный мундир.
   Совершив данное злодеяние, да Блуах впал в очередную крайность. Стоя на коленях, он рыдал, если, конечно, может рыдать человек, у которого нет глаз, способных пустить слезу. Кёрк замер в смятении; он не знал, что предпринять. Послышались шаги; они, судя по всему, принадлежали живым людям из плоти и крови; Кёрк искренне надеялся на то, что среди них есть и треклятый огнемётчик.
   - Капитан, вы слышите меня? - спросил генерал-майор Треворт.
   - Да, господин генерал-майор, - совершенно спокойным голосом ответил капитан. - Я вас слышу и я вас вижу.
   Треворт приказал всем остальным, кроме Кёрка, удалиться.
   - Капитана да Блуаха оправдает любой суд - застав вооружённого грабителя в собственной спальне, он защищал свою жизнь. Он был безоружен, а покойник воспользовался пистолетом.
   Мысли о том, кто на самом деле покойник в этой комнате, и в каком именно смысле, хороводом завертелись в голове Кёрка.
   - Однако разумнее не доводить дело до суда. Полагаю, подобного рода трагедия могла бы бросить дурную тень на семьи погибших, которым и так суждено испытать тяжёлую утрату. - Треворт быстро сплетал слова в фразы, и Кёрк постепенно начал понимать, куда тот клонит. - Лучше выдать всё за несчастный случай. В конечном итоге, едва ли суд приговорит да Блуаха к смертной казни.
   Интонации Треворта изменились - они приобрели мягкий и вместе с тем настойчивый характер:
   - Всё равно нам придётся отправить его на фронт, бросить в самое пекло...
   Кёрк кивнул, соглашаясь. Логика Треворта казалась непогрешимой, и её, конечно, примут все, даже родственники покойных. Ведь всем им отлично известно, что в распоряжении министерства обороны имеется такое оружие, как мобилизационная повестка...
   Оставалось только справиться у самого покойника о его мнении на сей счёт.
   - Капитан да Блуах! - обратился к лётчику Кёрк - Вы готовы вновь сражаться с 'багровыми'? Подняться в небе на машине новейшей конструкции, уничтожать летающие объекты противника?
   Капитан, как и при жизни, моментально забыл обо всём, кроме служебных обязанностей. Он молодцевато щёлкнул каблуками и вытянул руки по швам.
   - Так точно, господин генерал-лейтенант! - Этот ответ более чем удовлетворил Кёрка. - Я уверен, капитан, вы станете героем нации.
   Все вместе они вышли из комнаты, оставив за спиной два окровавленных трупа. Словно забыв об этой щекотливой теме, как забывают всегда о маленьких неудобствах, генералы принялись обсуждать более насущные вопросы.
   - Ночная авиация? Да, это верное решение, он проявит себя в таких боях наилучшим образом. 'Багровые' уже стали осуществлять ночные налёты на некоторые города в тыловой зоне...
   - Но как на это посмотрит общественность? Его внешний вид...
   Капитан да Блуах резко остановился, преградив дорогу двум генералам:
   - Извините, господин генерал-лейтенант! Что такого стряслось с моей внешностью?
   Кёрк сокрушённо вздохнул. Да Блуах ещё не видел собственного отражения в зеркале.
  Глава XX
   Норс оставил калдервонский санаторий так быстро, как это ему позволили врачи. Пользуясь попутками, он добрался до Умра, а оттуда - на поезде, с пересадкой в Либери - до Хэксема. Становясь на учёт, Норс имел возможность поговорить с сидевшим за обшарпанной конторкой капралом. Тот казался всецело погружённым в медлительное, неторопливое перекладывание заваливших бумаг. Норс, несмотря на то, что сгорал от нетерпения, желая как можно скорее увидеться с Гвенн, решил не торопить его - оформление документов неизменно страдало от всяческих проявлений спешки. Капрал, по достоинству оценивший стоическое терпение посетителя, вскоре решил, наконец, обратить на него внимание.
   - Куда тебя ранило-то, парень? - Капрал не имел права на обращение 'господин', однако игнорировать этого обитателя мира папок, скрепок и кнопок, как то нередко позволял себе Норс в бытность свою редактором, особенно когда на его пути попадались разного рода мелкие служащие, было никак нельзя.
   - В ключицу и грудину. Если бы осколок успел сделать полный поворот, то есть если бы я стоял на какой-нибудь фут ближе или дальше, кости бы не задело.
   Капрал - возрастной, под куадродуаз лет, худощавый седеющий мужчина - кивнул, соглашаясь.
   - Зато лечиться пришлось дольше, что, по теперешним меркам, не так уж и плохо. Стоял бы чуть ниже, и осколок вошёл бы в лёгкое, если не в сердце - а это уже, считай, гарантия летального исхода. - Капрал обмакнул перьевую ручку в чернильницу и продолжил выводить буквы. Норс, уже слышавший эти разъяснения от врачей, вынужден был согласиться; более всего поражала осведомлённость капрала в подобных, не имеющих прямого отношения к канцелярской рутине, вопросах.
   - Я здесь полтора дуазлетия сижу, на этой самой должности, штаны протираю. Всяких насмотрелся, - произнёс капрал, словно отвечая на невысказанный вопрос. - Раньше таких, конечно, списывали вчистую, рука-то, поди, уже не та?
   Ограниченная подвижность левой руки, на которой пострадали и мышцы, и сухожилия, очень беспокоила Норса, однако врачи наперебой уверяли его, что всё отлично срастётся и заживёт, нужно лишь хорошенько разрабатывать мускулы.
   - Заживёт, - ответил он не очень уверенно.
   Капрал с сомнением покачал головой.
   - Может быть. Только когда солдатам деньги платили, то спрос был строже. Ты бы уже в армию не вернулся, можешь мне поверить. Старая армия...
   Норс, вздохнув, в который раз выслушал целую лекцию о том, насколько он недостойный солдат, и какое ему, Норсу, сделали одолжение, позволив отправиться на передовую, а выжившего из ума капрала, кое-как знакомого с грамотой, усадили за письменный стол и дали право читать нотации. 'Впрочем, - поправил он себя мысленно, - едва ли можно выжить из того, чем никогда не обладал'.
   - Всё, - сказал капрал, поставив на отпускном билете штамп. - Через двенадцать дней чтоб был здесь, в восемь утра... это будет среда, дуаздуо сего месяца. Опоздаешь - получишь взыскание, опоздание более часа - дезертирство, розыск, суд. Вопросы?
   - Никак нет, капрал! - Молодец, парень! Может, Айлестер и не зря потратился на покупку униформы для тебя.
   Норс, стараясь не давать воли обуревавшим его эмоциям, поспешно вышел из здания мобилизационного пункта. Купив в ближайшем киоске табак и сигареты для себя и шоколад для Гвенн, он начал искать возможность попасть в Смоллхилл, который отделяло от Хэксема добрых десять миль.
   Идти пешком по просёлку казалось более чем неразумным: несмотря на то, что зимы в Айлестере славились своей мягкостью, всё же похрустывающий под ногами снежок за городом обещал превратиться в трёхдюймовый неутоптанный наст. То же, вероятнее всего, случится и с ветром - его порывы на открытой местности всегда крепче. Повертевшись у нескольких контор и на местном рынке, Норс вскоре нашёл торговца с собственной повозкой, который, распродав продукты, собирался после обеда в Смоллхилл.
   Когда они, наконец, выехали на просёлок, Норс понял, что поступил совершенно верно, не поскупившись на бутылку джина для себя и своего нового приятеля, которого звали Энвилом. Раскисшая осенью, а затем окоченевшая в период холодов дорога отнюдь не сулила пешему путнику приятного времяпровождения. Однако же с джином, который весьма понравился Энвилу, начавшему вскоре горланить песни, путешествие проходило вполне сносно. Чахлая лошадка по кличке Задорная, к счастью, совсем не употребляла джина, что позволило устроившимся на козлах Норсу и Энвилу напиться до развесёлого состояния.
   Энвил, как оказалось, прекрасно знал мужа троюродной сестры Гвенн Дона, так как проживал по соседству.
   - Он - мой приятель во-о-т с таких лет, - указывал Энвил на высоту около двух футов над землёй, отчего едва не свалился с козлов. Его спасло лишь своевременное вмешательство Норса, успевшего вцепиться в ткань видавшего виды пальто и предотвратить неминуемое падение.
   Уже стемнело, когда вдалеке показался Смоллхилл - маленькая деревенька с населением в масс или даже менее того человек. В лунном свете виднелись очертания невысоких одно-двухэтажных домиков, их печные трубы исторгали вьющиеся сизые дымки.
   Распрощавшись с Энвилом у самых дверей его дома, Норс долго стучался к Дону Бадфингеру. Злющий пёс, поднявший громогласный лай, похоже, оказался не рад запоздалому гостю, как и хозяин - здоровенный детина приблизительно одного с ним возраста. Наконец, продемонстрировав джин и сигареты, Норсу удалось его задобрить, а появление женщин, одной из которых оказалась Гвенн, окончательно решило дело.
   Немедленно собрали праздничный стол, за которым Норса представили жене Дона -полноватой женщине по имени Аслинн и их троим очаровательным детишкам. Последние немедленно 'освоили', выражаясь интендантским языком, весь наличный у Норса шоколад, и у него ничего не осталось, чтобы преподнести Гвенн. Гвенн, впрочем, всё равно была счастлива его видеть, а шоколад и вовсе не любила.
   Обильный и горячий ужин, сдобренный джином, затянулся допоздна. Гвенн провела Норса в небольшую комнатку, обставленную как спальня, и потом они остались наедине; Норсу запомнились лишь горячее тепло, исходившее от белого, как снег, тела Гвенн, и очертания её прекрасных грудей, покачивающихся в одном ритме с их общими движениями.
  Глава XXI
   Они обвенчались в небольшой смоллхиллской церквушке три дня спустя; присутствовала чета Бадфингеров с чисто вымытыми и наряжёнными в лучшую одежду детьми. Священник, выпивший ещё до начала церемонии, едва не испортил её, так как был пьян настолько, что едва мог произнести: 'Благословен сей день, дети Эзуса'. Сам Дитнол Норс и свежеиспечённая госпожа Норс, казалось, не замечали подобных мелочей - первый по причине того, что и сам выпил не меньше, вторая - в силу того, что сбывались, наконец, её мечты о подвенечном платье.
   Эзус, невинный сын древнего кельтского бога, испокон веков правившего бескрайним лесом, отрешённо взирал на них с весьма недурной фрески, изображавшей сцену самораспятия. Отец Эзуса, если верить Писанию, подверг мучительной казни великое множество путников, нарушивших пределы его владений. Так продолжалось вплоть до тех пор, пока однажды на его сына не снизошло раскаяние за грехи своего родителя, и он не распял себя на огромном ясене при помощи волшебного копья. Его дуаздневная агония, длившаяся полных двенадцать лет в людском исчислении, открыла Эзусу видение иных миров и последствий, вызываемых неправедными деяниями. С тех пор его пристыженный отец удалился от дел, а Эзус стал известен как бог всепрощения; символом его стал крест - в память о двух ветвях, за которые он держался, стремясь облегчить мучения, - заключённый в круг - символ полного дуазлетнего астрологического цикла.
   - ...берёшь ли ты её в жёны?.. - Заплетающийся язык священника вернул Норса в действительность. - Да!
   Пьянка продолжалась три дня. Шафером на этой, весьма скромной, свадьбе стал Энвил, единственный, кто за всё это время не пропустил ни единого тоста. Его способность к употреблению алкоголя в практически неограниченных количествах была просто поразительной. Норс считал его славным парнем - и, в конечном счёте, так и оказалось - Энвила призвали в армию считанные недели спустя; он погиб полгода спустя.
   Дон также попал на фронт, однако смог вернуться в родную деревню, к жене и детям - после тяжёлого, отсёкшего правую ногу ниже колена, ранения его комиссовали. Говорили, с тех пор хмурый Бадфингер стал ещё мрачнее и запил горькую; несмотря на все старания Аслинн, вскоре он спился окончательно, а дети, превратившиеся в сущее проклятие для округи, побирались и воровали.
   Норс был вынужден распрощаться с молодой женой после короткого, менее чем в неделю длиной, медового месяца. Они расстались - как потом, оказалось, навсегда - холодным заснеженным утром, ещё затемно.
   - Если родится сын, я назову его Коллом, как условились. - Это имя выбрали в честь отца Дитнола; если бы родилась девочка, он бы хотел, чтобы та носила имя матери. - Да, это хорошее имя для мужчины.
   Он смущённо умолк. Казалось, сказать больше было нечего. Гвенн, до этого зябко прятавшая руки в муфту, повинуясь внезапному импульсу, бросилась ему на шею и начала целовать - истово, словно уверенная в том, что другой встречи уже больше не будет.
   - Останься ещё на день, на два, - шептала она ему в ухо, томимая предчувствиями, граничившими с отчаянием. Не сразу удалось ему высвободиться из этих объятий; на сердце у него словно лежал камень. Наконец Норс, запустив руку в ранец, извлёк оттуда письмо с фронта. Неожиданно пухлый конверт содержал, как потом выяснилось, несколько превосходных рисунков, выполненных карандашом.
   - Это написал мой товарищ, он известный художник. Здесь много правды о войне; пусть наш ребёнок, когда вырастет, прочтёт его. - Крепко поцеловав жену на прощание, Норс поспешил к повозке давно ожидавшего его Энвила. Он надеялся, что Гвенн не увидела, как на глазах его выступили слёзы.
   Письмо это, повествующее о Годах Грома и Огня, хранилась в семье Норсов как священная реликвия - оно оказалось единственной ниточкой, связывающей его потомков с ушедшим в заснеженную тьму и бесследно исчезнувшим Дитнолом. Колл, проживший свои годы в тени, отбрасываемой Свечением Могущества, передал письмо своему старшему сыну, Ансгеру. Последний, с раннего детства проявивший интерес к наукам, многократно перечитывал письмо и знал его, пожалуй, наизусть. Внизу излагается его полный текст, сколь же невероятный, сколь и правдивый.
   'Здравствуй, Дитнол! Пишет тебе твой товарищ из 'ударной', как сейчас называю нашу 'пудру', роты, Рийг Каддх. Сейчас сняты многие запреты, не позволявшие нам общаться с внешним миром, и я получил право писать и даже рисовать, благо у нас теперь часто выдаётся свободная минутка. Некоторые из этих рисунков высылаю тебе, поскольку с роднёй я давно разругался, а большая часть моих прежних друзей сейчас неизвестно где, и ты остаёшься, таким образом, единственным, кому я бы хотел написать. Я отошёл от кубического стиля, чтобы ты имел как можно более чёткое впечатление о том, с чем мы недавно столкнулись, и, по-моему, получилось по-настоящему неплохо. Этот новый стиль, делающий акцент на самых важных элементах, отличается экспрессивностью и весьма импонирует мне. Возможно, моя рука утвердится настолько, что я смогу считаться родоначальником этого вновь созданного направления в изобразительном искусстве.
   У нас произошли, как ты уже знаешь, большие изменения. Хокни и его приятели отправились в тыл; отныне за нами не следят 'дисциплинарные' командиры. Глиндвир, получивший временный патент второго лейтенанта, командует ротой - стиль его совершенно не изменился, если ты понимаешь, о чём я говорю. Скорее наоборот, он получил все возможности для того, чтобы дать полную волю свои низменным наклонностям. Пишу так, ведь сам стал их жертвой, поскольку однажды имел неосторожность опрометчиво высказать своё мнение о портупеях, погонах и нашивках. Они, видишь ли, напомнили мне о кое-каких, отнюдь не невинных, сексуальных играх в 'Хозяина' и 'Раба', в которых первый является господином и широко использует кнут, в то время как второй носит на шее кожаный ошейник и демонстрирует полнейшую покорность любым прихотям своего повелителя.
   С моей стороны не очень обдуманно было заявить вслух о явном сходстве, внешнем и функциональном, кожаных атрибутов этих игр, особенно ошейников, с портупеями.
   Глиндвир принудил меня, пропустив ремни для подсумков через паховую область, бегать по траншее. Унижение, испытываемое при этом, усугублялось тем, что как раз ударили крепкие морозы, а ремни эти, одетые крест-накрест, стали единственной одеждой на моём обнажённом теле. К несчастью, мне оставили ботинки, а то бы я непременно подхватил простуду, а то и пневмонию, и, возможно, пропустил бы пару месяцев этой отвратительнейшей из вечеринок, именуемой войной. Процедура не обошлась и без других издевательств, содержание которых я не хочу доверять бумаге...
   Бои продолжаются постоянно - они идут на земле, в воздухе, а теперь ещё и под землёй, о чём я особо тебе расскажу ниже. Однажды, пытаясь воспитать во мне воинственный дух, как он выразился, Глиндвир приковал меня на ночь к пулемёту. Мучимый холодом и страхом - как перед противником, так и перед ещё более суровым наказанием, - я был вынужден поддерживать в себе бодрость, периодически выпуская очереди трассирующих пуль в сторону противника. Представляешь, я даже нашёл в этом занятии некоторое удовлетворение!
   Полагаю, что все эти события как-то связаны со скукой и бездельем, от которого изнывают 'храбрецы' вроде Глиндвира. На нашем участке фронта выдался непродолжительный период затишья, однако потери весьма высоки, по крайней мере, в нашей роте. Из шести взводов осталось только три, да и те укомплектованы едва ли наполовину.
   Мы получаем новое оружие. Автоматические винтовки Брюнна и ручные пулемёты системы Стека с ленточным питанием заменят устаревшие пулемёты ап Манчина с барабанными магазинами. Военные - то есть кадровики - очень радуются этим новшествам - говорят, что значительно возрастут: огневая мощь войск, тактическая гибкость, возможность манёвра огнём. Я киваю с умным видом, потому что я тоже фронтовик, хоть и не понимаю ни единого слова из этой белиберды. Нам, однако, выдали три ручных пулемёта Стека, в которые нужно заправлять специальные металлические ленты с гнёздами, в которые вставляются патроны. Затвор, движимый отдачей выстрела, протягивает ленту на ещё одну ячейку, и патрон входит в патронник, где по нему лупит подпружиненный боёк. До чего чудесная игрушка, правда? Не знаю, чем именно 'стеки' лучше пулемётов ап Манчина, но все наши ребята просто в восторге - скорострельность у них просто феноменальная. Хотя я не знаю, где взять столько патронов, чтобы прокормить эти ненасытные чудовища...
   Винтовки Брюнна, которые выдали из расчёта одна на отделение, тоже весьма хороши, хотя это слово следовало бы писать в кавычках - при стрельбе очередями отдача настолько сильная, что человека послабее может запросто сбить с ног. Считалось, что винтовку Брюнна дадут самому физически сильному солдату, который при необходимости сможет оказать существенное воздействие на противника, прикрывая остальных бойцов своего отделения, но Глиндвир и его приятели присвоили это оружие себе; они хотят стать кем-то вроде военных полицейских и удерживать нас в узде под страхом автоматического огня.
   Интересно, что движущиеся части 'стеков' и 'брюннов' украшены письменами фоморов, как и новые пули - говорят, при стрельбе возникают комбинации рун, которые вроде как осуществляют какие-то магические действия. Не знаю, по-моему, это глупо - прикрываться от противника какими-то надписями, тем более, на его же языке, но едва ли меня захотят слушать. Знаешь, война вообще глупое дело.
   Теперь пришло время рассказать тебе об изменениях в вооружении и тактике противника, так как желание поделиться хоть с кем-нибудь этими, вызывающими непреходящий страх, событиями, участником которых я стал, и послужило главной причиной, по которой я решил написать тебе. Мне трудно удержать в себе столь ужасную тайну; пережитое вынуждает меня то и дело содрогаться и напряжённо, до болей в голове, прислушиваться к происходящему вокруг.
   Я страшусь того, что могу вновь услышать этот звук. Мне трудно сказать, когда я услышал его впервые; вполне вероятно, он раздавался где-то у самого порога слышимости уже достаточно долгое время, однако мы не воспринимали его, поскольку давно наполовину оглохли от грохота то и дело рвущихся повсюду снарядов. И всё-таки шум этот, назойливый и зловещий - он давно втайне подтачивал наши душевные силы, исходя от тех, что не дремлют, от наших древних врагов.
   Первым, кто смог вычленить некие новые, непривычные звуки в той адской какофонии, что ни на миг не умолкает вокруг, стал твой преданный друг Рийг Каддх. Вероятно, сказалось моё тренированное восприятие художника, живо воспринимающее окружающую обстановку, а может, просто вся эта история с ремнями для подсумков сказалась на моих, и без того утомлённых воинской службой, нервах. Не знаю наверняка, но слух мой обострился настолько, что я порой отчётливо слышал приглушенные разговоры, которые велись полушёпотом в дуодуазе шагов и более.
   Со временем мне стало казаться, что я, поддавшись игре воображения, схожу с ума - тогда-то до моих ушей и донеслось это - постоянный, не умолкающий ни на минуту, шорох. Его издавали какие-то невидимые существа, скребущиеся в стены - как поначалу мне казалось, в стены моей черепной коробки, - скребущиеся с озадачивающей, необъяснимой настойчивостью. Шум этот не отпускал меня по ночам, мешая спать, преследовал днём повсюду, куда бы я ни пошёл. В этом последнем правиле имелось одно исключение: стоило мне углубиться в ход сообщения, ведущий в юго-западном направлении, то есть в сторону нашего тыла, всего лишь на какой-нибудь масс шагов, как всё стихало.
   Я, конечно, обратился к врачу - какому-то бывшему студенту медицинского факультета, исключённому за неуспеваемость, - заранее зная, какой ответ мне предстоит услышать. Конечно, он сказал мне, что я - просто паникёр, в лучшем случае - слегка тронулся умом, потому что паникую подсознательно. Ты же знаешь, я - не герой, и, поразмыслив, я был вынужден согласиться с доводами эскулапа. Он дал мне таблетки от страха, какой-то стимулятор, от которого я действительно стал чувствовать себя много лучше, и снотворное, чтобы мне крепче спалось по ночам.
   Однако днём я всё равно слышал шорохи - даже с большей чёткостью, чем раньше.
   Я решил не обращать на этот феномен внимания, благо он перестал меня волновать - и проводил час за часом, оживлённо болтая на разные темы; я находился в приподнятом настроении, ощущая неестественно продолжительную бодрость, которую давал мне наркотик. Тем не менее, звуки шорохов становились всё громче, и я заподозрил: дело отнюдь не в моих расшатанных нервах, а в чём-то другом.
   Ты знаешь Глиндвира - он высмеял меня, причём весьма жестоко. 'Смотрите-ка на этого труса! - патетически, как дешёвенький актёр, указывал он на меня. - Родная мать носила его под сердцем девять месяцев, растила - а он, стервец, испугался настолько, что спешит сбежать с фронта и бросить её, да и всех остальных матерей и жён, на растерзание клыкунам!'.
   Это было просто отвратительно; я уже имею неприятный опыт споров с начальством, и поэтому промолчал о том, что Глиндвир только что слово в слово повторил весь тот бред, которым нас потчуют пропагандисты. Промолчал я и о том, в чём вся рота уверена: самого Глиндвира мать носила не под сердцем, а совсем в другом месте, причём не девять месяцев, а гораздо меньше. Я отделался достаточно легко: он отправил меня чистить сортир, как вообще делает всегда, когда я попадаюсь ему на глаза. Сортир у нас сейчас устроен в боковом ответвлении от хода сообщения, и мне по-настоящему повезло, что я там убирался, когда всё началось.
   Было около шести часов вечера, и уже стемнело; видимость - хоть глаз выколи, далее полудюжины шагов ничего не разобрать. Даже если бы эти светила армейской вселенной - генеральские звёзды - вдруг заблестели в темноте хоть и в полудюжине шагов, я бы их не различил. Причём сия непоправимая трагедия случилась бы не только по причине постепенно развивающейся куриной слепоты, которая приходит ко всем, кто недоедает, но и по той причине, что я был слишком занят и не мог отвлекаться на каких-то там генералов.
   Сам понимаешь, уборка нужника - дело настолько унизительное даже по нашим меркам, что нельзя расслабляться ни на мгновение: один-единственный неверный шаг на неровной, обледеневшей земле - и всё содержимое помойного ведра выплеснется. Тогда Глиндвир моментально всё унюхает, на такие вещи у этой помойной крысы чутьё весьма развито.
   Я порой предаюсь размышлениям на тему: кем же он всё-таки был до армии? Мы от него всякого наслушались, он строит из себя важную в уголовных кругах птицу... но почему же он тогда выбрал армию, а не тюрьму? Готов побиться об заклад на его новенькие офицерские погоны: он жил на какой-нибудь фабричной помойке, побирался и ел то, что находил в навозной куче. Хокни сделал из него человека и офицера только потому, что Глиндвир - полнейшая противоположность многим из нас.
   Так военная полиция получила абсолютную гарантию того, что наша 'гусыня' уничтожит любого, кто умнее, интеллигентнее, благороднее и честнее её. В общем, мы или опустимся ещё ниже, до уровня насекомых, или погибнем. Я, как ты знаешь, предпочёл жизнь... Иногда я жалею о таком выборе, хотя события того вечера дали мне некоторый, пусть и недостойный, повод для утешений, ведь, согласись, это недостойно - испытывать злорадство в столь удручающих обстоятельствах.
   Ты уже, видимо, понял, что многие из тех, кого ты помнишь, ушли из жизни. Впрочем, я-то как раз предупреждал их - и, подобно вещему Лаокоонту, поплатился. То, что, подвергнув меня несправедливой каре, они таким образом невольно спасли жизнь твоему покорному слуге, только подтверждает прописную истину: высшая справедливость всё же существует. К сожалению, смерть забрала и тех, о ком стоило бы печалиться...
   Однако вижу, что, углубившись в морализирующие сентенции, я упустил нить повествования. Возможно, тому причиной ужас, память о котором до сих пор и жжёт, и сковывает меня, а отнюдь не стремление найти кого-то, кому можно поплакаться в плечо. По крайней мере, мне трудно описать словами то, что я пережил, став участником кошмарных событий, что произошли с нашей ротой в последующие минуты. Так, заглянув в бездну, не имеющую дна, называешь её тёмной пропастью, однако же она не имеет цвета, даже тёмного, и у пропасти этой отсутствуют очерчивающие её стены ущелья. Поэтому пустой тщетой представляется мне пытаться описать нашими обыденными словами то, что имеет совершенно неземные свойства и сокровенную суть, понять которую нам не дано.
   Всё же, смею тебя заверить, кое-что мне открылось, и это 'кое-что', пожалуй, стало главной причиной, по которой я решился написать тебе. Полагаю, такие вещи нельзя скрывать, иначе, оставшись с подобной тайной наедине, можно лишиться рассудка. Тебе же, когда ты вернёшься на фронт, полезно будет знать о том, что здесь тебя ожидает.
   Повторюсь: я как раз вышел из нужника с ведром в руке и начал свой путь в глубину наших позиций. Там, если ты помнишь, есть глубокая балка, словно сабельный шрам прорезающая фронт на глубину двух миль под острым углом. Капитан Глайнис (бывший капитан, надеюсь, военная полиция, читающая все наши письма, простит мне эту оговорку) утверждает, что когда-нибудь начальство откажется от глупой, порождённой исключительно чванством, стратегии, требующей удерживать идеально ровную, как географическая параллель, линию обороны. Вписав наши укрепления в рельеф - то есть использовав естественные преимущества, которые даёт, к примеру, эта же балка и ещё ряд складок местности, - мы могли бы спасти множество жизней. Впрочем, это вопрос будущего - сейчас же балка, скорее, препятствует генералам чертить свои, безупречные с точки зрения геометрии, линии. Она пустует, и я хожу сливать туда наши отходы. Впрочем, вернее сказать - ходил, поскольку наша рота, несмотря на то, что отважно сражалась, не смогла удержать занимаемые позиции.
   Я осторожно, шаг за шагом, ступал, стараясь не расплескать свой 'драгоценный' груз, когда услышал за спиной крики и треск винтовочных выстрелов. Должен сказать, что все мы уже сталкивались с клыкунами, как и с оживлёнными чёрной магией фоморов мертвецами, и нотки потрясения в голосах наших товарищей, соединённые в единое агонизирующее целое с физической болью и не поддающимся контролю страхом, прозвучали крайне непривычно. Рык клыкунов, к которому примешивались незнакомые мне ещё взвизгивания, наводил на мысль, что среди нападающих есть представители какого-то нового, ещё неизвестного нам вида.
   Обернувшись, я тут же пожалел об этом. Лучше бы я был примерным солдатом и выполнил свой долг, уделив все свои силы и внимание той стратегической миссии, о которой я тебе уже сообщал. Возложенная на меня командиром роты временным вторым лейтенантом Глиндвиром, она провалилась в тот же миг, поскольку, поражённый увиденным, я не смог удержать ведро в руке, и оно упало, расплескав своё содержимое. Уверен, эта смесь содержала и куски нашего командира, представляющие собой наибольшую ценность для вооружённых сил.
   Впрочем, моей оплошности имелись серьёзные причины. Взору твоего доброго друга старины Рийга предстала картина, достойная куда более искусной, нежели его, кисти. Я сделал несколько набросков, которые едва ли удовлетворительны, поскольку не передают и малой толики того сковывающего движения ужаса, который вызвали в моей душе невиданные ранее существа.
   Они вылезли из-под земли. Да, они действительно осуществляли подкоп всё это время, пока я слышал те странные звуки! Наша траншея обвалилась более чем в дюжине мест, превратившись в подобие рецийского сыра, если только тот способен сгнить до такого состояния, чтобы стать совершенно чёрным, наполненным отвратительного вида бледными, в бурых пятнах, клыкунами.
   К сожалению, отнюдь не клыкуны стали причиной того, что у твоего, ещё совсем молодого, товарища прибавилось седых волос. Наибольший страх внушали не они, а те существа, которые проложили им путь. Кожистые, совершенно безволосые, они походили на людей - только отличались куда более длинными, свисающими ниже колен руками, с сильно развитыми пальцами, заканчивающимися тупыми когтями. Живот выпирающий, ноги очень короткие, кривоватые, также с когтями. Выпученные, как у обитателей морских глубин, глаза их очень чувствительны к свету и позволяют видеть в темноте, хотя, предполагаю, днём они слепы, как кроты, поскольку ведут такой же образ жизни.
   Любопытнее всего оказалось то, что они, похоже, сами искали спасения от клыкунов. Им явно недоставало разума понять: мы можем стать их союзниками. Бессмысленный взгляд страшных, навыкате, глаз вызывал озноб. Эти существа истошно визжали, безуспешно отбиваясь от навалившихся на них клыкунов, для которых, они, видимо, являлись привычным лакомством. Жалобный крик, заглушивший на краткое, наполненное ужасом, время все остальные звуки, до сих пор стоит у меня в ушах.
   Одновременно чешуйчатые клыкуны, количество которых, казалось, превосходило пределы всякого воображения, атаковали и нас. Беспорядочная стрельба, предсмертные крики, разрывы ручных гранат, сопровождающиеся яркими жёлтыми вспышками - всё это смешалось в одну ужасную кровавую симфонию. Я также взял несколько нот, успев расстрелять одну обойму, прежде чем меня смёл поток солдат нашей роты, спасающихся бегством. Уносимый этим спасительным течением, которое возглавлял, конечно же, Глиндвир, я ещё успел заметить, как кожистые, полуслепые существа, окружённые клыкунами, пали под их хищным натиском.
   Мы сохранили свои жизни; это единственное, что сближает меня и Глиндвира и ему подобных. Многие остались навсегда в той, отрезанной от своих, траншее, по которой сразу же был открыт заградительный огонь из миномётов и четырёхдюймовых гаубиц. Последняя мера стала тем, что спасло нас от неминуемой гибели.
   Как только я пришёл в себя, то сразу же выпросил у одного из штабных бумагу и карандаш и начал рисовать. Отбрасывая листок за листком, на которых мне никак не удавалось воспроизвести нечеловеческий облик этих новых существ, я далеко не сразу понял, в чём дело.
   Поразительная, внушающая дрожь, догадка осенила меня: их облик как раз являлся человеческим! Ещё не веря в это предположение, я тем не менее, понял, что иначе быть просто не может: это действительно потомки людей, вероятнее всего, окончательно утратившие разум и загнанные клыкунами под землю. Управляя и теми, и другими при помощи телепатии, фоморы руководили прокладкой подземных туннелей, как то делают горные инженеры, подгоняющие нерадивых угрозой штрафа или иного наказания. Однако в данном случае речь идёт не о дисциплинарных взысканиях - ставкой в игре служила сама жизнь, поскольку речь шла о подлинной борьбе за выживание.
   Впрочем, самое ужасное, отвратительная правда о фоморах, ещё впереди. У меня не осталось ни малейших сомнений, что мы имели дело с ними самими, вернее с их человеческими телами, которые они бросили много поколений назад, чтобы вести жизнь бесплотных духов. Бездушные тела, постепенно деградируя, скатились вниз по лестнице эволюции - и даже стали объектом такого извращённого развлечения, как охота, для чего использовались нарочно выведенные клыкуны. Единственное, к чему ещё оставались пригодными эти потомки человеческой расы - это форсированная, самоубийственная прокладка подземных тоннелей.
   Более глубокую, выступившую даже против законов природы, ненависть ко всему человеческому, включая собственное тело, трудно себе представить.
   Теперь я - да и ты тоже - знаю правду о фоморах. Если и есть кто-то, разделяющий нелепую веру в возможность достижения мира, то пусть он приедет сюда и посмотрит, что эти предатели рода людского сделали с самими собой!..'.
  Глава XXII
   Ансгер, аккуратно переписывавший содержание древних документов, отложил уже высохшее, начавшее царапать пергамент, перо в сторону и устало потянулся. Уже перевалило далеко за полночь. Голоса, обсуждавшие детали предстоящего набега на пост наёмников Могущественных, стихли - воины Человека-без-Имени улеглись спать.
   - Странным именем ты меня называешь, старик, - послышался откуда-то из-за спины голос, который мог принадлежать только одному человеку. Ансгер вздрогнул: не столько по причине того, что его мысли читают - эта способность незваного гостя давно не являлась тайной для него, - сколько из-за неожиданности.
   - Я даже не слышал, как ты вошёл, - сказал он, наконец, совладав с волнением, и обернулся. Человек-без-Имени, стоявший, заткнув большие пальцы рук за пояс, снисходительно улыбался.
   - Я вхожу туда, куда захочу и когда захочу, - ответил он. - Не всем после этого, однако, выпадает счастливая возможность беседовать со мной так мило, как сейчас разговариваем мы с тобой.
   Ансгер промолчал; чувствуя, что его руки вспотели, он вытер их, преодолевая дрожь, о штанины. Рассказы о расправах, учинённых Человеком-без-Имени и по его приказу, передавались из уст в уста и вселяли в сердца жителей Хэксема неподдельный страх. В этом он мог соперничать со своими заклятыми врагами, Могущественными, и их прислужниками, Ночными Посланцами.
   Когда Ансгер решился поднять взгляд, в глаза ему вновь бросился меч, висевший на поясе у его гостя.
   Длинная рукоять, испещрённая мелкими, едва заметными глазу, рунами, нанесёнными на хитроумно переплетённую проволоку - железную, медную, серебряную и ещё каких-то, неизвестных Ансгеру, металлов, - играла роль магического жезла. Присоединённая к клинку, она превращала тот в поистине смертоносное оружие - удерживая оружие тем или иным хватом, Человек-без-Имени пускал в ход различные комбинации рун, позволявшие ему творить заклинания, энергия которых концентрировалась на кончике меча. Клинок этот, по слухам, стал уже причиной смерти дюжин Могущественных, не говоря уже об их приспешниках.
   Поговаривали, будто Человек-без-Имени дал клятву не опускать меч, пока последний фомор не будет изгнан, даже если обречёт себя тем самым на вечные адские муки. В отличие от пьяниц, великое изобилие которых, готовых дать какую угодно клятву ради дармовой выпивки, собирается по вечерам в тавернах, Человек-без-Имени прекрасно понимал цену подобным обязательствам. Сам он прожил необычно долгую для смертного жизнь - ещё отец Ансгера помнил его таким же молодым, а ведь с тех пор прошло не менее секстдуаза лет.
   Солнце и луна давно не могли служить надёжными ориентирами при измерении времени, как и смена времён года, ведь в мире, озаряемом малиновым Свечением Могущества, многое переменилось. Тем не менее, люди рождаются, стареют и умирают, и это даёт возможность старикам, ведущим летосчисление по количеству суток в году - продолжительность которых также меняется, подчиняясь каким-то высшим, недоступным людскому пониманию, законам, - говорить, что 'прошло столько-то лет'. Ансгер, долгое время принадлежавший к теорам, также разработал одну из систем летоисчисления, однако она вскоре, всего через квинклетие , дала явный сбой, принудив его забросить это безнадёжное дело и раз и навсегда отказаться от каких-либо попыток постичь магию при помощи логики.
   - Ансгер, сын Колла, ты приговорён к смерти и должен умереть не позднее рассвета. - Весть эта, подобно грому, обрушившаяся на старика, принудила его тяжело опуститься на стул; промахнувшись, он едва не упал. Беспомощно вдыхая воздух, как рыба, выброшенная на берег, Ансгер уставился в своего гостя испуганным и непонимающим взглядом. Тот, однако, сохранял неумолимое выражение лица и повторил свои слова:
   - Этой ночью тебя казнят. - Обнаружив за своей спиной табурет, Человек-без-Имени откинул полу плаща, предоставив Ансгеру возможность полюбоваться его мечом в ножнах из дерева и чёрной кожи, украшенных бронзовыми бляшками с изображениями волшебных рун. Ансгер и сам потратил немало времени на изучение магии, добившись даже некоторых, весьма скромных, успехов, однако он чувствовал уверенность, что символы на рукояти и ножнах никогда не встречались ему ранее. Это и неудивительно, ведь познавший многие сокровенные тайны колдовского искусства Человек-без-Имени по праву считался одним из наиболее искушённых магов современности.
   - Прежде чем ты умрёшь, я расскажу тебе кое-что, Ансгер. - Голос Человека-без-Имени смягчился. - Ты всей душой любишь знание, и, дабы облегчить тебе уход в мир иной, я поделюсь своей историей. Конечно, моя тайна всегда вызывала у тебя живой интерес; к тому же твоё повествование, как я заметил, как раз приблизилось к событиям, в которых я принимал непосредственное участие.
   Человек-без-Имени загадочно улыбнулся Ансгеру; могильным холодом веяло от этой улыбки, и старик, чувствуя приближение смерти, начал читать про себя слова молитвы, которую выучил по тексту, обнаруженному в одной из древних книг.
   - Ни Эзус, ни Свечение Могущества, ни легендарное оружие теоров, стреляющее пламенем и свинцом, даже если бы оно оказалось здесь и пребывало в рабочем состоянии, не помогут тебе, Ансгер. Я смогу убить тебя, даже не вынимая меч из ножен, единственным словом и прикосновением руки. - Человека-без-Имени улыбнулся, не скрывая чувства собственного превосходства. - Но я хочу, чтобы ты услышал мою историю, прежде чем умрёшь, поскольку и мне охота поделиться ей с человеческим существом. Итак, давным-давно...
   В глазах Человека-без-Имени, совсем ещё юных, промелькнула прожитая им череда бесконечных лет, и его губы изогнулись, придавая не сходящей с его лица усмешке циничный оттенок. Ансгер имел возможность едва ли не впервые рассмотреть внешность того, кто долгие годы находился рядом с ним незримым призраком, направляя его руку, взявшуюся, в конце концов, за написание исторического труда.
   Вопреки своей устрашающей репутации, Человек-без-Имени обладал отнюдь не демоническим обликом - скорее, наоборот, он более походил на сурового херувима, облачившегося в рясу военно-монашеского ордена. Светлые, нуждающиеся в ножницах и бритве, волосы оттеняли немного выпуклый, сужающийся кверху лоб. Тонкий, отличающийся изяществом, нос располагался между густых, изогнутых наподобие лука, бровей, под которыми светились умом большие, округлые зелёные глаза.
   Ансгер, глядя на своего гостя, не мог отделаться от впечатления, что тот, несомненно, красив - пожалуй, даже слишком красив для посланца небес. Было во внешности этого человека - нет, поправил себя летописец, существа - нечто, роднившее его с падшими ангелами, Туатх де Дананн. Те также обладали необычайно привлекательной внешностью, пользуясь ею для совращения нетвёрдых характеров. Ансгер напомнил себе: перед ним - дьявол, слуга фоморов, явившийся за душой того, кто некогда имел неосторожность заключить с ним сделку.
   - ...Это случилось в те дни, когда в небесах ещё светило солнце, не то что в наше время, когда его лучам уже не пробиться через алый купол Свечения. Подозреваю, что оно всё ещё там, в восьми с половиной минутах движения фотонов от нас, этот колоссальный раскалённый шар из водорода и гелия, пылающий неугасимым пламенем, способным в мгновение ока расплавить и испепелить любой металл... - Человек-без-Имени на мгновение умолк. - Однако рефракция Свечения, ограничивающего доступ квантов энергии и изменяющего частоту колебаний и длину волн, лишила нас возможности видеть нашу звезду. Впрочем, едва ли это имеет смысл для тебя...
   Человек-без-Имени погрузился в размышления - ненадолго, всего на миг, - а потом его улыбка вновь стала беззаботной.
   - Это произошло во времена, когда у меня ещё носил имя, и звучало оно как...
  Глава XXIII
   - Роб Хенгист! - Превосходно поставленный голос капитана из отдела кадров вызвал молоденького сержанта. - Я, господин капитан!
   Светловолосый, коренастый парень сделал шаг вперёд и, щёлкнув каблуками, отдал честь - совсем как на плакате, украшающем плац. Роб Хенгист обладал тонкой, почти изящной талией, удачно гармонирующей с широкими плечами и сильными руками, покрытыми великолепно развитой мускулатурой. Телосложение его, выдававшее опытного гимнаста, считалось идеальным для лётчика истребительной авиации, ведь исполнение фигур высшего пилотажа, которому сопутствуют многократные перегрузки, ставит предельные требования к физическим качествам.
   Только что произведённый в сержанты военно-воздушных сил с присвоением квалификации радиооператора, Хенгист происходил из семьи титулярного советника, гражданского чиновника, рангом равного армейскому майору. Впрочем, как третий сын, он, в отличие от старших братьев, не мог претендовать на покупку офицерского патента. В конечном итоге, послушавшись совета родителей, настоятельно рекомендовавших ему избегать всей грязи, присущей быту пехотных подразделений, Роб поступил на службу в ВВС.
   Увлечение планерным и парашютным спортом, а также чин отца, дававший доступ к материалам служебного пользования, предопределили дальнейшую судьбу Роба: он попал в авиацию, и, хоть и не прошёл отбор в пилоты истребителей - о чём страстно желал, - получил определение на курсы радиооператоров. Прошедшего трёхмесячный курс обучения Хенгиста признали готовым к несению службы на передовой.
   За этим невзрачным словом - 'радиооператор' - скрывались тонкие, требующие в боевых условиях незаурядной выдержки и хладнокровия, навыки работы со сложнейшим сверхсекретным прибором, именовавшимся радаром. Радар, аббревиатура содержавшая указание на то, что данное устройство осуществляет детекцию (определение) направления и измерение расстояния до цели при помощи радиоволн, отличался безумной дороговизной и сложностью в обращении. Новейшая модель этого чуда техники, созданного гением айлестерской научной мысли, работала на пятидюймовых волнах и стала компактной настолько, что её уже можно было устанавливать на ночных истребителях, защищающих небо родины от крылатых демонов.
   - Хенгист, - протянул капитан, вытянув губы. - Вы готовы подписать вот это?
   На стол лёг лист бумаги с отпечатанным на нём текстом заявления, автор которого обязывался не разглашать обстоятельств несения службы, а также выражал согласие проходить службу в условиях, которые противоречат духу Священного Писания Эзуса.
   Жизнь любит преподносить сюрпризы, причём неожиданные. Сам Хенгист в бога не верил, несмотря на то, что его родители регулярно ходили в церковь. Впрочем, его воспитывали в условиях господства новейшего либерального курса, взятого министерством образования. В результате, отчасти чтобы досадить родственникам, всегда, как ему казалось, притеснявшим младшего ребёнка в семье, Роб предпочёл прогуливать воскресную школу, проводя свободное время в авиаклубе, где крутились в то время его дружки. В конечном итоге, Роб заболел небом - и на всю жизнь запомнил ни с чем не сравнимый восторг, охвативший его в момент, когда, буксируемый двухмоторным 'Мидиром' , его планер оторвался от земли.
   К сожалению, война многое изменила, и о мечтах стать пилотом в гражданской авиации пришлось забыть. Более того, Роб знал: ему не стать пилотом и на войне. Смирившись со своей судьбой, он хотел только одного: снова оказаться в небе. Стоит отказаться от предложения капитана, и его переведут в наземный персонал, на какой-нибудь радар типа 'Фодла' , в компанию многочисленных девчонок, осуществляющих наводку истребителей на дальних расстояниях. Просто позор.
   - Конечно, я согласен, господин капитан. - Хенгист придал лицу невозмутимое выражение и дрожащей рукой вписал свои имя и фамилию, а затем расписался.
   - Ну, вот и отлично, - улыбнулся капитан. - Вот ваша расчётная книжка и назначение. Если покинете училище в течение четверти часа, то успеете на поезд, отходящий в два тридцать. Поскольку следующий будет лишь послезавтра, успеть для вас - единственный способ избежать суда военного трибунала.
   В последней фразе капитана послышалась недвусмысленная угроза. Серо-голубые, отливавшие сталью, глаза офицера, казалось, уже начали расстреливать сержанта. Тот немедленно понял, о чём идёт речь: его участие в запланированной на вечер пирушке, посвящённой выпуску, отменяется. Подписав эту бумагу, он сам отрезал себя от нормального общества. Проклятие! В конце концов, небо требует жертв, и в нём нет никакого Эзуса, восседающего на облаках.
   Схватив документы, Хенгист торопливо выскочил из отдела кадров, словно опасаясь, что его назначение могут отменить. В коридоре, едва успев попрощаться с однокашниками, он поспешил в казарму. Несмотря ни на что, ему не удалось отделаться простым 'тороплюсь!' от сержантов-радиооператоров, и он был вынужден подтвердить свою решимость не разговаривать с ними руганью.
   Роб знал, что ему нужно действовать очень быстро, поскольку достаточно промедлить несколько минут - и помещение заполнится настолько, что его задержат силой и принудят пить вместе со всеми прямо здесь, в казарме. Схватив шинель и уже собранный вещевой мешок, он молнией выскочил из помещения, оставив товарищей только разводить руками в недоумении. Двигаясь в сторону вокзала быстрым шагом, он успел ещё приобрести билет на поезд и даже выкурить одну сигарету на перроне. В вещмешке у него булькала бутылка дешёвого, крепкого джина, который он купил по пути, буквально на ходу - Роб собирался отметить своё производство в сержанты любой ценой, даже если ему и придётся пить в одиночку.
   Впрочем, до этого дело не дошло. Вагон третьего класса оказался набитым такими же, как он, сержантами и капралами, большей частью пехотинцами, возвращавшимися на фронт из отпуска. Стоило лишь достать бутылку и упомянуть о только что присвоенном звании, как вокруг собралась компания, которая мигом расправилась со спиртным. Армейцы умели воевать не только с фоморами, но и с Бахусом, никчёмным богом-забулдыгой поверженных некогда кельтами латинян.
   Робу перепало всего два глотка, что радовало несказанно, так как от слишком крепкого напитка на глазах у него выступали слёзы, а горло и грудь обжигало так, словно он отхлебнул напалма. К счастью, он не позабыл о закуске, и, налегая на мясные консервы, вскоре почувствовал, что хмель проходит, уступая всё растущему аппетиту. Наконец, пресытившись, он уснул - и проснулся только в момент прибытия.
   - Да, я здесь! - Хенгист вскочил, озираясь. Перед ним стоял невысокий мужчина с седыми усами, одетый в синюю форму кондуктора. Китель блистал круглыми латунными пуговицами, от которых в армии уже успели отказаться в пользу пластиковых. (Это случилось по причине нехватки стратегических материалов, а также ввиду необходимости избегать бликов на солнце - вражеские 'стрелки', вернее, направляемые ДПФ рикошеты, без труда попадали в усеянную металлическими блёстками цель с расстояния в гроссфут.)
   Выпрямившись слишком резко для не ожидавшего этого кондуктора, Хенгист тем самым всполошил его не меньше, чем тот мгновением раньше - Хенгиста.
   - Твоя остановка - Винтербрива. - Кондуктор мгновенно справился с потрясением и вновь приобрёл вид всецело владеющего положением ревностного служаки. Сопровождаемый лучом карманного фонарика кондуктора, Хенгист в кромешной тьме прошествовал к выходу из вагона, то и дело спотыкаясь о чьё-то снаряжение и вытянутые вдоль прохода ноги.
   Под аккомпанемент ругательств, порой весьма грязных, он счастливо покинул поезд, как только тот остановился. Сразу ощутив, насколько холодно - стоял апрель, и по ночам температура опускалась едва ли не до нуля, - Хенгист надел шинель. Впрочем, все его попытки узнать о месторасположении своей части потерпели неудачу - немногие присутствовавшие на вокзале солдаты и офицеры просто ожидали пересадки и ничего не знали о здешних аэродромах, которых в окрестностях Винтербривы, как оказалось, насчитывалось более полудюжины.
   Наконец, удовлетворившись обещанием одного из станционных смотрителей, что поутру начнёт ходить трамвай, Хенгист уселся на лавке в зале ожидания и попытался уснуть. Яркое освещение и необходимость спать сидя - ложиться запрещали правила распорядка - составляли значительные неудобства; подняв воротник, Хенгист кое-как задремал. Дважды его будили - смотритель, задавший несколько невинных вопросов, и патруль военной полиции, - однако документы, пребывавшие в полном порядке, принудили их отступить.
   Наутро, небритый, с красными от недосыпания глазами, Хенгист потратил первую половину дня, чтобы обнаружить аэродром базирования. Вторая половина прошла в попытках отоспаться и привести свой внешний вид и обмундирование в порядок. Так как обе задачи остро конфликтовали друг с другом, Хенгист не смог справиться ни с одной из них.
   Тем не менее, он ознакомился с самолётом, на который уже установили его 'Тевтат' . Машина, заботливо укрытая в небольшом ангаре полукруглого сечения, произвела на Хенгиста большое впечатление. Это был переделанный для нужд ночной авиации двухмоторный истребитель конструкции, подобной которой он никогда не встречал ранее.
   Необычность заключалась отнюдь не в том, что, в дополнение к кабине пилота, самолёт обладал второй, установленной сзади и чуть выше, наподобие верблюжьего горба. Кабина эта, предназначавшаяся для работы радиооператора, вызвала лишь формальный интерес Хенгиста, однако, желая удовлетворить любопытство по отношению к конструкции этого летательного аппарата, именовавшегося 'Y.2', он, конечно, залез внутрь.
   Находившиеся там три экрана 'Тевтата', показания которых позволяли определять расстояние до цели, азимут и высоту соответственно, не были Хенгисту в диковинку. Механик, запустивший передний мотор на холостых оборотах, позволил ему убедиться в том, что радар получает питание от генератора и находится в исправном состоянии.
   Тем не менее, Хенгист, с ответственным выражением лица уставившийся в экраны, то и дело поглядывал за спину, туда, где находился второй двигатель. Встроенный в хвостовое оперение 'Y.2' пропеллер, казалось, должен был тянуть самолёт в направлении, противоположном курсу. На деле же, однако, оба винта, работавшие по принципу 'тяни-толкай', придавали самолёту неслыханную для его класса скорость и высоту полёта.
   Кокпит истребителя, украшенный более чем четырьмя дюжинами крестов, означающими победы, указывал на то, что Хенгисту посчастливилось стать радиооператором великого аса. Однако более всего его поразил не внешний вид самолёта, а ответ на вопрос, с кем же ему предстоит летать.
   Механик, плотный седеющий мужчина с дорсетским акцентом, не проявил красноречия, пробурчав:
   - Ты увидишь его, когда зайдёт солнце. Майор никогда не выходит днём. Никогда.
   Несмотря на все попытки узнать побольше о загадочном майоре, Хенгист не смог более вытянуть из механика ни слова. До самого вечера, мучимый нетерпением, он строил разнообразные догадки. Наконец, едва стемнело, и началось боевое дежурство, он получил ответы на все свои вопросы; к сожалению, то были ответы, которые ужаснули его.
   Хенгист, так и не видевший своего пилота, находился в комнате отдыха для нижних чинов, когда послышался сигнал тревоги. Выбежав наружу, он вскоре очутился у дверей ангара. Истребитель, готовый к взлёту, стоял, чуть задрав свой острый носовой кок.
   - А где же пилот, - Хенгист осёкся, увидев в дверях ангара фигуру в лётном комбинезоне. Побежав к самолёту, майор кратко, в неформальной манере, приветствовал механика, который, судя по выражению лица, боготворил его.
   - Заправлен и заряжён, господин майор. Масло, топливо, пушки, снаряды, моторы - всё готово к полёту и бою. - Майор, казалось, только заметил Хенгиста - и вопросительно посмотрел на него; механик тут же представил нового члена экипажа. - А это ваш радиооператор, Роб Хенгист.
   - Сержант Роб ... - начал было представляться Хенгист, однако майор нетерпеливым жестом руки, затянутой в перчатку, велел ему умолкнуть. Хенгист, посмотрев ему в глаза, едва не вскрикнул - настолько его поразило увиденное.
   У майора попросту отсутствовали глаза - из чёрных провалов, уходящих в глубину черепа, обтянутого лохмотьями чего-то, что некогда являлось кожей, на Хенгиста смотрела пустота. Нет, не совсем пустота - в этот самый момент в слепой глазнице майора показался отвратительный трупный червь, начавший с интересом вертеться вокруг собственной оси, явно пытаясь собрать как можно больше информации об окружающем мире.
   - Майор Криф да Блуах, - коротко представился мертвец. - Полезайте в вашу кабину, сержант, посмотрим, какая польза от вашего прибора.
   Справившись с первоначальным потрясением, Хенгист взобрался на крыло и забрался в кабину. Майор, обменявшись парой реплик с механиком, последовал за ним. Хенгист, одевая парашют и застёгивая пристежные ремни, всё вспоминал, где же он мог слышать эту фамилию - да Блуах - раньше. Вскоре память услужливо подсказала ему, что да Блуах действительно уже более полугода как покойник - он стал первым айлестерцем, награждённым Золотым Крестом в войне с фоморами. Посмертно.
   - Взлёт! - Механик, стоявший у распахнутой настежь двери ангара, махнул рукой, и истребитель вырулил наружу. 'Y.2' разогнался; чуть подпрыгивая на мелких неровностях бетонированной взлётно-посадочной полосы, он быстро набирал скорость. Приземистые строения авиабазы и ангары то и дело мелькали по сторонам, постепенно сливаясь в неразличимую серую линию. Наконец, самолёт, слегка качнув крыльями, оторвался от земли.
   Они стали набирать высоту. По крайней мере, пилотировать самолёт да Блуах умел. Хенгист всё ещё не способный поверить в реальность происходящего, вспомнил о данном им в письменной форме согласии нарушать, если того потребует служба, некоторые основополагающие религиозные нормы. Что ж, командование слов на ветер не бросало - он летел в бой на аэроплане, за штурвалом которого сидел воскресший мертвец.
   Хенгист, решив было осенить себя знаком, ограждающим от нечистой силы, поспешно прервал этот жест - если бы он сработал, самолёт, лишившись управления, рухнул бы вниз. Сокрушённо покачав головой, сержант-радиооператор начал щёлкать тумблерами 'Тевтата' - судя по всему, им предстоял воздушный бой.
  Глава XXIV
   Они летели в ночи, окружённые звёздами и, как полагал суеверный Хенгист, невидимыми бесплотными духами - те, если верить легендам, сопровождают всех, кто направляется в волшебную страну Сид. Юный радиооператор откровенно боялся собственного пилота - и не стеснялся себе в этом признаться. Первые полчаса полёта он провёл, не в состоянии ни шелохнуться, ни заговорить с да Блуахом - настолько силён был страх перед живым мертвецом. Наконец, призвав на помощь всю свою храбрость, он рискнул обратиться к внушающему замогильный ужас командиру.
   - До цели около дуодуазмили , господин майор. Это крупное соединение, идущее курсом на юго-юго-восток, предположительно, с целью бомбить Алклу. Скорость - двести миль в час, высота - пять с половиной.
   Хенгист получил эти данные с одного из радаров 'Фодла', которые сетью покрыли всю северную и центральную часть Айлестера. Вращая своими решетчатыми параболическими антеннами денно и нощно, они обшаривали небо в поисках нарушителей.
   Радары 'Фодла' также наводили истребители на скопления гиперстрекоз. Малые, высокоподвижные цели, вырывавшиеся за пределы 'Ланнвудского свечения' в первые месяцы войны, стремительно эволюционировали в другой вид, представители которого отличались заметно более крупными размерами. Более тихоходные, чем их сородичи, они вместе с тем обладали способностью подниматься на большую высоту и нести значительную нагрузку, наподобие бомбардировщиков.
   Хенгист, которого едва не вывернуло на лекции, посвящённой вооружению гиперстрекоз типа 'Б', понял только, что их круглые 'бомбы', крепящиеся на играющих роль консолей неподвижных роговых наростах, на самом деле никакие не бомбы. Речь шла о разновидности симбиотов, более всего похожих на растения, которые преспокойно росли на теле хозяина, питаясь его жизненными соками.
   В нужный момент гиперстрекоза просто избавлялась от растений-бомб, выделяя особыми железами токсины, смертельные для последних. Шаровидная флора, предчувствуя скорую гибель, запускала специфическую защитную реакцию, приводившую к появлению в её организме значительного количества нитроэфира. Вещество это, обладающее значительной взрывчатой силой, являлось прекурсором при производстве динамита и кордита, хотя и не использовалось, ввиду постоянной опасности взорваться от малейшего удара, в военном деле; при ударе о землю симбиоты детонировали, производя значительные разрушения. Каждая гиперстрекоза типа 'Б' несла до трёх айлестерских тонн такой нагрузки; упав на город, клубки нитроэфирной 'омелы', как её ещё называли из-за весьма характерного внешнего вида, могли запросто сровнять с землёй целый жилой квартал.
   Хенгист почувствовал, как истребитель начал забирать вправо. Скорость стремительно возрастала. По прикидкам радиооператора, не более чем через шесть минут им предстояло столкнуться с противником. Наконец, на расстоянии мили до цели, его 'Тевтат' засёк противника - множество светящихся точек, отчётливо видных на мерцающих голубых экранах. Их эскадрилья держала высоту, приблизительно равную таковой у 'багровых'.
   Алклу, судя по вспышкам то и дело разрывающихся внизу бомб, находился почти под ними. Город отчаянно сопротивлялся. По небу шарили лучи мощных прожекторов; то и дело земля озарялась огоньками, свидетельствующими о том, что сделан выстрел из зенитного орудия.
   Несмотря ни на что, Алклу пылал; противник, задействовав на сей раз значительные силы - Хенгист даже не мог сказать, сколько именно крылатых тварей типа 'Б' - экраны рябило от массов точек, - демонстрировал готовность уничтожить этот густонаселённый город.
   Против этой армады айлестерские военно-воздушные силы выставили всего лишь одну эскадрилью, двенадцать ночных истребителей.
   Точки быстро приближались; сейчас они пребывали в терцгроссфуте над ними. Похоже было, что да Блуах собирается атаковать противника, зайдя сзади и снизу, там, где у 'Б-стрекоз' имеется 'мёртвая зона'.
   Хенгист вспомнил об оборонительном вооружении типа 'Б', представлявшем собой смертельную опасность для их маленького истребителя, и в животе у него жалобно заурчало. Он немедленно потёр предательски нывшие колени, разминая их.
   'Стрекозы', прогрессировавшие на удивление быстро, обзавелись ещё одним видом симбиотов, выростом продолговатой формы, по свойствам своим весьма похожим на нитроэфирную 'омелу', только меньшего размера; главным его отличием выступала реактивная тяга, развиваемая в момент пуска. Гиперстрекозы-истребители, или тип 'А', несли в качестве стрелкового вооружения всего лишь одну огневую точку с полудюжиной и более таких 'ракет', но и они представляли собой уже весьма грозного соперника в воздушном бою. Компактный же строй из нескольких дюжин 'Б-стрекоз', на каждой из которых вырастало по три-четыре 'пусковых узла', обладал способностью противостоять целому воздушному флоту.
   Хенгист мог только предполагать, насколько высоки потери в ночной авиации, раз приходится реанимировать погибших лётчиков и заново ставить их в строй. Внезапно он ощутил приступ паники; ему захотелось выйти из этого летающего гроба, в котором ему, живому, совсем ещё молодому парню, было не место. Ведь человеку, которому не исполнилось ещё дуодуазлетия, старые обычаи - не гражданское право, конечно, - запрещали отпускать усы, жениться, курить табак и пить спиртное.
   Хенгист, вспомнив, что уже нарушил все эти табу, кроме запрета на ношение усов и, формально, женитьбы, взял себя в руки. В конце концов, он - лучший из выпускников радиошколы ВВС, не зря ему доверили летать с самим да Блуахом. Чуть успокоившись, он даже почувствовал слабый отзвук той ярости, которая, по слухам, охватывает всех великих воинов в самые страшные, грозящие смертью, минуты сражения.
   Какая-то тень заслонила от него звёзды, и Хенгист понял, что они находятся прямо под 'Б-стрекозой'; ему было даже страшно представить, насколько велико это крылатое чудовище - массфут в длину, больше? Его мощные крылья, махавшие с частотой оборотов пропеллера, создавали воздушные потоки, от которых маленький истребитель болтало, словно в безумном танце.
   Хенгисту почему-то пришло в голову сравнение с древней клепсидрой, в которой песчинки, уносимые течением, не способны противостоять всемогущему Времени - так и людям, и созданным их разумом и руками машинам, предстояло отступить перед магией иного, неведомого мира.
   Да Блуах, судя по всему, был чужд подобных фаталистических настроений. Покорный его руке, истребитель пошёл вверх, и Хенгист, чья кабина располагалась выше кабины пилота, мог отчётливо видеть гигантское туловище 'Б-стрекозы'. Тьма скрадывала цвета и очертания, но и то, что предстало его взору - множество цилиндрических, стянутых по краям, сегментов, из которых состояло тело этого насекомого, - вызывало непреодолимое отвращение.
   Так продолжалось лишь долю секунды, а потом да Блуах открыл огонь. Из всех трёх пушек дюймового калибра, установленных на 'Y.2', брызнуло пламя, и Хенгист с удивлением услышал, как из его груди вырвался победный клич - в коже 'Б-стрекозы' образовались многочисленные разрывы, из которых хлестала кровь омерзительного существа!
   Да Блуах убавил газ, и они немедленно отстали. Хенгист, ещё не успев удивиться такому странному решению, увидел, как раненная гиперстрекоза начала раскачиваться из стороны в сторону, будто пьяная, и её крылья, каждое из которых имело около массфута длиной, теперь рассекали воздух в том самом месте, где только что находился их самолёт. Если бы да Блуах своевременно не выполнил манёвр уклонения, их обоих ждала бы неминуемая смерть.
   Впрочем, нет: лишь Хенгиста. Едва ли его, неопытного сержанта, станут воскрешать - процедура, наверняка, слишком дорогостоящая. Он мысленно поблагодарил майора и тут же задумался: а может ли мертвец умереть снова? Те пехотинцы, артиллеристы и танкисты, с которыми он общался в поезде, утверждали в один голос: да, зомби смертны, хотя и обладают, как ни странно это звучит, большим запасом жизненных сил, чем обычный человек.
   Да Блуах безжалостно поливал многокрылую гигантскую тварь всё новыми и новыми порциями разрывных снарядов, с ловкостью уходя от ответного огня - удивительная реакция мёртвого майора как минимум ещё раз спасла им жизнь, когда 'Y.2', вильнув в сторону, пропустил мимо нацеленную точно в кокпит ракету.
   В ту ночь они одержали ещё две победы, прежде чем израсходовали весь боезапас и были вынуждены вернуться обратно в Винтербрива. Взбудораженный Хенгист до самого утра праздновал свой первый боевой вылет в компании таких же, как он, радиооператоров и механиков, к которым присоединились даже некоторые пилоты.
   Майор, вынужденный хранить своё инкогнито, бесследно исчез в неизвестном направлении, как только они приземлились. Много лет прошло, прежде чем Хенгист встретил его вновь, причём в обстоятельствах, о которых тогда, после первого вылета, не мог и предполагать. Судьбе было угодно разделить их: в тот же день Хенгиста, уже подумывавшего о том, сколько вылетов понадобится ему для получения боевого ордена, спустили с небес на землю в самом прямом смысле этого слова. Он получил неожиданный, даже обидный, учитывая обстоятельства, приказ о переводе на радар 'Фодла'. Эту, опечалившую его поначалу новость, он выслушал в полдень, когда его, заспанного, попахивающего перегаром, вызвали в отдел кадров. Более всего в услышанном от офицера-кадровика, чем-то походившего на своего коллегу из лётного училища, Хенгиста поразило то, что сам да Блуах потребовал его перевода.
   - Майор полагает, что управится с радаром без вашей помощи, хотя мы и пытались отговорить его. По его мнению, он мог бы сбить вдвое больше 'стрекоз', если бы вместо второй кабины в фюзеляже установили дополнительные пушки, стреляющие вверх под углом. - Хенгист мысленно представил себе самолёт с таким вооружением и, несмотря на видимую нелепость подобного замысла, не смог отказать майору в смекалке. Вспоминая, с каким трудом они каждый раз заходили врагу 'под брюхо', радиооператор понял, что ещё пара пушек, к тому же установленных нарочно для того, чтобы вести огонь по цели, находящейся вверху, конечно, существенно упростит задачу.
   Тем же вечером Хенгист отбыл в расположение своей новой части - ему предстояло продолжить службу в многочисленном штате, обслуживающем одну из наземных радиолокационных станций. Здесь, в компании немногих мужчин и целой толпы молодых женщин из вспомогательной службы, Хенгист, имевший в своём послужном списке боевой вылет - ещё и в компании самого да Блуаха! - неожиданно для себя обрёл репутацию ветерана. Обслуживая одну из зон противовоздушной обороны, он неоднократно участвовал в 'радиосопровождении' да Блуаха и его сослуживцев; о подвигах 'летающего покойника' неоднократно писали все газеты.
   Правительство, официально признав факт участия в боях живого мертвеца, поначалу вызвало тем самым бурю негодования среди общественности. Однако голоса либералов и некоторых, излишне рьяных, верующих вскоре потонули в хоре восторженных од в адрес да Блуаха. Количество его побед постоянно росло; слава мёртвого майора, приумножавшаяся с каждым днём, пожалуй, и вовсе достигла заоблачных высот.
   В июле да Блуаха вновь сбили. Хенгист, более недели просидевший у приёмника в ожидании развития событий, не ошибся в предположениях - аса-мертвеца вновь воскресили! Данное сообщение успела опередить весть о награждении: да Блуах стал первым в истории Айлестера дважды посмертно кавалером ордена Золотого Креста.
  Часть IV. День 'Гае Огма'
  Глава XXV
   Человек-без-Имени умолк и пристально посмотрел на Ансгера, принудив того вспомнить о зловещем обещании, которое предшествовало данным откровениям. Старик почувствовал себя неуютно под этим, впитавшим весь холод заоблачных высот, взглядом; по коже у него пробежали мурашки.
   - Что ж, теперь ты знаешь мою историю. Почти всю мою историю, если совсем точно, Ансгер.
   - Да, я знаю, как тебя звали. - Ансгер сам удивился тому, как спокойно, даже задиристо, звучит его голос. Он ощутил гордость оттого, что сохраняет самообладание и перед лицом неминуемой смерти. - Но я не знаю, как ты потерял своё имя.
   Тот, кто некогда был Робом Хенгистом, радиооператором, расхохотался в ответ.
   - Ха! Старик, ты далеко не так жалок, как твоя скромная обитель, а она вот-вот развалится, - и много лучше, чем выглядишь! Кто знает, возможно, ты ещё переживёшь сегодняшнюю ночь!
   Последняя фраза окрылила Ансгера, поманив призраком надежды на спасение.
   - Так ты не убьёшь меня?
   Теперь настал черёд Хенгиста демонстрировать удивление, хотя нетрудно было заметить, что оно - не более чем игра.
   - Разве я говорил, что собираюсь убить тебя? Старик, наше с тобой общение в астрале не осталось незамеченным, как и твой уединённый образ жизни и подозрительный интерес к предметам старины. На тебя поступило изрядное количество доносов от твоих же соседей - и сюда уже мчатся Ночные Посланцы, чтобы избавить тебя от всех хлопот, связанных с существованием во плоти.
   Ансгер на мгновение почувствовал облегчение, смешанное, впрочем, с сильнейшим уколом страха, пришедшимся, к несчастью, в его старое, больное сердце.
   До сих пор ещё ни один человек не пережил визита Ночных Посланцев. Никто из многочисленных свидетелей, якобы видевших эти ужасные создания, не мог уверенно описать их. Обычно рассказы твердили о каких-то всадниках, закутанных в чёрные плащи: те всегда являлись к жертве, которую наметили загодя, под покровом ночи. Осуществив кровавое и жестокое убийство, они так же стремительно и бесследно исчезали в ночи.
   Впрочем, единство в мнениях по данному вопросу отсутствовало, так как порой свидетели, наполовину обезумевшие от зрелища, которое им довелось лицезреть, путаясь в словах, утверждали, будто видели, как обретали плоть древние, безымянные силы земли. Рассказы этого сорта резко противоречили первой группе историй, и, как правило, сопутствовали наиболее чудовищным, леденящим кровь злодеяниям.
   К сожалению, что-либо более убедительное вытрясти из таких очевидцев не удавалось. Ансгер, сам говоривший с одним из них, уже долгое время спустя после события, глубоко поразился страху за свою жизнь, исходящему от этого человека. Опасливый, бегающий взгляд, дрожащие руки, ранняя седина - всё это резко контрастировало с тем, что он представлял собой 'до'. Трагедия, случившаяся буквально в соседнем дворе, кардинально изменила не только отношение этого человека к окружающим, но и его самого. Жизнерадостный, ещё не старый фермер превратился в истощённого страхами, избегающего любого общения затворника. Жена и дети не узнавали его. Ансгер, имевший с ним лишь весьма непродолжительный разговор, вынес из этой беседы одно: то, что крестьянин видел взаправду, он никогда и никому не расскажет.
   - Ночные Посланцы, - медленно, словно пробуя эти слова на вкус, проговорил Ансгер. - Знаешь ли ты что-либо о них, Человек-без...
   - Роб, просто Роб, приятель. - Бывший радиооператор широко улыбнулся. - Я люблю, когда меня и моих друзей принимают за Ночных Посланцев.
   Он махнул рукой в направлении дверей, за которыми находились его спутники.
   - Мы одеваемся во всё чёрное и передвигаемся по ночам, как и Зло. Добропорядочные люди, покорные не Тьме, но власти, которая ей продалась, боятся в такое время даже нос показать на улицу. Они принимают нас за тех, за кого мы себя выдаём, но, конечно, всё обстоит совсем не так.
   Слова Хенгиста озадачили Ансгера. Он постепенно начал понимать, что происходит.
   - Значит, ты...
   - Да, старик, я пришёл сюда, чтобы защитить тебя, спасти твою, уже никому не нужную жизнь.
   - Зачем она тебе понадобилась, Роб? - Ансгер, несмотря на обстоятельства, сохранял присутствие духа. Чувство юмора, пусть и неуклюжее, не изменило ему и на сей раз.
   Хенгист в одно мгновение стал смертельно серьёзным; лицо его покрыли тонкие морщины, которых Ансгер ранее не замечал.
   - Мне нужна твоя помощь... - Голос Хенгиста, глухой, дрожащий от волнения, стал почти неузнаваемым. - Ты и твоя книга... если мне удастся вас спасти.
   На улице всхрапнула лошадь. Ансгер вздрогнул от неожиданности; посмотрев на Хенгиста, который отрицательно покачал головой, он было успокоился, однако последовавшее несколько мгновений спустя громкое, испуганное ржание, окончательно убедило его в том, что дело неладно. Хенгист, мрачно кивнув головой, согласился.
   - Похоже, это они, - едва слышно, одними губами прошептал Человек-без-Имени. - Я ещё не чувствую их, но это должны быть они. Да!
   В глазах его загорелся странный огонь, принудивший Ансгера вздрогнуть. Человек, который только что открыл ему своё имя, считался в близлежащих графствах отъявленным душегубом, и все истории о его преступлениях немедленно всплыли в памяти старика. Кто знает, в насколько хитрой и по-дьявольски коварной игре тот решил использовать своего наивного, любящего лишь знания да скрип гусиного пера по пергаменту, знакомого?
   Входная дверь в дом вдруг начала издавать жалобные звуки, словно кто-то, обладающий длинными, как у диких зверей, когтями, начал скрестись в неё, одновременно пытаясь выломать. Перепуганные лошади ржали так громко, что в соседних домах начал загораться свет. Ансгер счёл это добрым признаком, но Хенгист, скривив губы в циничной усмешке, отрицательно мотнул головой; видимо, он отлично знал, что люди в таких случаях избегают вмешиваться в события, которые превыше их понимания и угрожают бедствиями и несчастьями, по сравнению с которыми даже смерть может показаться пустяком. Страх, внушаемый Ночными Посланцами, мог отпугнуть кого угодно.
   Ставни, закрытые на засов и плотно обложенные тряпьём, чтобы не пропускать и лучика света, которой позволил бы излишне любопытному наблюдателю заключить, что Ансгер не спит по ночам, а что-то пишет, задребезжали.
   Утихнув на мгновение, звук повторился, но гораздо сильнее. Наконец, раздался сильнейший удар, и выломанные ставни распахнулись, открыв взгляду хозяина согбенную, внушающую необъяснимый страх, фигуру. Та, по-видимому, принадлежала существу, имеющему лишь отдалённое сходство с человеком; несмотря на отсутствие какого-либо оружия, оно обладало невероятной силой, раз смогло единственным ударом сломать прочный дубовый засов.
   Существо угрожающе зарычало, обнажив длинные клыки и окончательно убедив тем самым Ансгера в том, что им выпало встретиться с опасным, подобным зверю в повадках и человеку в мыслях, демоном. Оставляя на подоконнике глубокие царапины своими когтями, существо медленно полезло внутрь. Сердце Ансгера билось как сумасшедшее; страх сковал его по рукам и ногам.
   А потом... Прежде чем внезапно налетевший порыв ветра загасил свечной огарок, его огонёк, метнувшись в сторону, неожиданно осветил черты лица Ночного Посланца. Ансгер, не веря своим глазам, вскрикнул. Перед ним стоял Гэри Бейрд, его добрый сосед и некогда - закадычный приятель! Гэри, чьи черты лица сейчас исказила наводящая ужас злоба, даже приходился ему свояком, так как его брат был женат на двоюродной сестре давно умершей жены Ансгера. Впрочем, судя по слюне, стекавшей с обнажённых клыков, сейчас едва ли имело смысл напоминать этому чудовищу о родстве.
   Гэри метнулся к Ансгеру, и того неминуемо постигла бы смерть, если бы не Хенгист. Вскочив из кресла, где он дотоле пребывал незамеченным, бывший радиооператор выхватил меч и стал на пути Ночного Посланца. Тот, однако, не собирался отступать перед двумя с лишком футами холодно мерцающей стали. Угрожающе рыкнув, Гэри опустился на четвереньки, волосы на его голове встали дыбом, словно шерсть.
   Ансгер плотно зажмурился, а потом опять открыл глаза, надеясь, что наваждение пройдёт. Но напрасно: Гэри, уже совершенно покрытый шерстью, словно волк или медведь, бросился на Хенгиста. Лязгнули длинные клыки, лишь на дюйм не дотянувшись до горла Хенгиста; рык постепенно перешёл в удивлённый, жалобный стон. Наконец, существо, застыв на мгновение, показавшееся Ансгеру вечностью, начало заваливаться на спину. Пронзивший его насквозь окровавленный меч вышел из раны, когда Хенгист, упёршись в мохнатую грудь твари ногой, выдернул клинок.
   Дверь в комнату распахнулась. Меч описал дугу, готовый сразить вошедшего, но то был всего лишь один из товарищей Хенгиста. С его клинка стекала кровь, невольно приковав взор Ансгера к зрелищу тягучих капель, медленно оседающих на дощатом полу. Казалось, его не интересует ничего, кроме этой маленькой тёмной лужицы, которая постепенно увеличивается, угрожая превратиться в значительных размеров пятно. Ансгер понял, что пятно это ему никогда не смыть - оно уже изменило всю его жизнь самым коренным образом.
   - Что там, вы справились? - Голос Хенгиста он едва слышал, словно тот находился где-то на другом конце света.
   - Да, господин, - ответила с другого конца света фигура в чёрном плаще. По крайней мере, она стояла на двух ногах.
   - Очнись, старик! - Хенгист схватил его за плечо. - Нам нужно исчезнуть отсюда как можно скорее!
   Согласившись, Ансгер забормотал что-то под нос и начал растерянно озираться по сторонам, не зная, что взять с собой в дорогу. В поле зрения вдруг попало тело Гэри Бейрда: тот лежал, раскинув руки, посреди комнаты; его глаза безжизненно уставились в потолок. В довершение всего, Гэри был совершенно голым.
   Окончательно утратив способность здраво мыслить, Ансгер сел прямо на пол. В голове у него всё перемешалось; мысли, что сменяли одна другую с головокружительной быстротой, казались глупыми и неуместными. Наконец, чья-то сильная рука одним рывком поставила его на ноги. Ансгер увидел перед собой загорелое лицо с твёрдо очерченным подбородком; из-под нависающего капюшона уверенно смотрели тёмные глаза, излучавшие готовность сражаться за своего господина хоть со всей преисподней. Ансгер, почувствовав неловкость за свою минутную слабость, начал приходить в себя.
   - Твои записки, старик. - Хенгист протянул ему сумку с бумагами и свитками, накопившимися за долгие годы одинокого, самоотверженного труда.
   - Да-да, пойдёмте. - Ансгер прошёл в гостиную, служившую также кухней и столовой, где лежало пять мёртвых тел, одно из которых было одето в чёрное. Остальные, обнажённые, как и труп Гэри Бейрда, принадлежали жителям Смоллхилла. Желание разрыдаться боролось в душе Ансгера с приступом тошноты.
   Он прошёл к входным дверям, также выломанным снаружи; у самого входа лежала человеческая - о, как обманчиво бывает это впечатление! - голова. Её срубили начисто у самого основания шеи; мимолётного взгляда хватило, чтобы понять - при жизни эта голова принадлежала супруге Гэри, Аманде. Преодолевая брезгливость, Ансгер переступил через неё и вышел во двор; луна, окрашенная в красный свет, тускло светила с небес.
   - Лошадей, как обычно, не тронули, - сообщил мужчина, поднявший Ансгера с пола. Судя по всему, он являлся ближайшим помощником Хенгиста-без-Имени; кто-то назвал его Рене, Ансгер решил запомнить это имя. - Правда, Альфреду суждено отправиться этой ночью в мир забвения.
   - Слышишь, старик? - Другой человек в чёрном плаще подал ему повод коня, очевидно, заготовленного нарочно для этой цели. - Один из нас умер, чтобы ты имел возможность прокатиться верхом этой ночью.
   Ансгер счёл за лучшее промолчать; взобравшись в седло, он вдохнул холодный ночной воздух. Как обычно, всё вокруг казалось алого, почти пунцового цвета, словно они находились на территории 'весёлого квартала'; те, если верить книгам, раньше имелись во всех приличных городах. Ансгер, так и не понявший, в чём же заключены 'приличия' подобных кварталов, всё же не мог не отметить определённое сходство - там также нередко совершались убийства.
   Человек-назвавшийся-Робом легко запрыгнул в седло. Конь нетерпеливо гарцевал под ним.
   - Теперь ты знаешь тайну Ночи, старик! Мы пьём воду из рек и ручьев, берущих начало на севере, в местах, где поселилось Зло, мы дышим воздухом, что расцвечен нашей кровью - но мы всё ещё люди! Те, кто попросил Могущественных о большем, утратили эту сомнительную черту!
   Горько рассмеявшись - обречённость слышалась в этом смехе, - Хенгист пришпорил коня. За ним последовала вся маленькая кавалькада.
   Ансгер, в силу возраста и отсутствия опыта верховой езды, неминуемо отстал бы. Он буквально ощущал, как Рене, назначенный замыкающим, дышит ему в затылок. То и дело этот, находящийся вне поля зрения, преследователь, подгонял Ансгера резкими окриками. Старик, крепко сжимавший поводья, думал только о том, чтобы не свалиться со скачущего куда-то во мрак коня.
   И ещё одна мысль, словно птица в клетке, которую напугало внезапное появление кота, билась в его голове. Мысль о том, что Гэри и другие, те, что пришли к нему этой ночью в зверином обличье, обрели его не сразу, а постепенно, год за годом. Понимание постигшего их превращения жгло грудь Ансгера калёным железом. Злость прибавляла ему сил, не позволяя упасть. Они тайно посещали шабаши в лесу, танцевали нагишом вокруг запретных камней, распевали давно забытые песни на чужом языке, танцевали греховные танцы и участвовали в нечестивых ритуалах! И вот итог!
   Страшная правда о лжи, опутывавшей всё его существование долгие дуазлетия, потрясала. Ансгер никак не мог понять, как же люди смогли опуститься до подобного. Ведь Айлестер некогда слыл великим государством!
  Глава XXVI
   Глава управления вооружений, в новеньких погонах генерал-полковника, прибыл на объект 'Бурый медведь', обычно именовавшийся попросту 'берлогой' или 'БМ', в сопровождении Патрика Бранлоха. Последний, всё так же отрицавший элементарные нормы субординации, также получил повышение - теперь он занимался своими дьявольскими экспериментами, имея высокий чин полковника. Второй спутник Кёрка - полковник ап Регер - в бесконечных спорах с Бранлохом держался холодно и высокомерно, как и подобает аристократу, вынужденному общаться с простолюдином.
   Кёрк искренне надеялся на то, что у него в самое ближайшее время возникнет повод рекомендовать их обоих к званию бригадного генерала, а возможно, и генерал-майора.
   Несмотря на то, что Бранлох и ап Регер на дух не переносили друг друга, в присутствии Кёрка они сдерживали свой темперамент, и обсуждение некоторых научных и производственные вопросов, возникших на стадии практической реализации проекта 'Радио', носило большей частью корректный и деловой характер.
   Вышагивая по дорожке, проложенной между деревьями, Кёрк, то и дело отвечал на приветствия часовых; он внимательно следил за тем, чтобы постоянно находиться между своими подчинёнными, чьи отношения и далее оставляли желать лучшего.
   Они оставили автомобиль у контрольно-пропускного пункта, чтобы не демаскировать бункер верховного командования - и теперь, подобно всем посетителям 'берлоги', имели возможность наслаждаться первозданными красотами окружающего их леса. Засекреченный объект площадью в дуазакр , тщательно укрытый от наблюдения с воздуха, располагался в глубине лесного массива. Здешнюю атмосферу воздух ещё не насытили миазмы фабричной деятельности; то и дело слышалось пение птиц; кое-кто из офицеров штаба даже охотился, однако генерал-фельдмаршал Блейнет, всецело погружённый в дела, как утверждали, уже более полугода не выходил из бункера.
   Впрочем, это и неудивительно: новости с фронта становились всё тревожнее; поговаривали, будто за первые два года войны Айлестер только убитыми потерял половину гроссгросса человек , что для страны с населением в дуазоктгроссгросс человек являлось невосполнимой утратой; просящие милостыню калеки в военной униформе заполонили улицы городов. В широких народных массах, почти открыто требовавших - что за дерзость! - приступить к мирным переговорам, крепло недовольство войной. Усугублявшееся дефицитом продуктов питания и товаров широкого потребления, оно угрожало со временем вылиться даже в бунты. Несомненно, всё это только прибавляло головной боли командованию, которое, не добившись успеха с традиционными типами вооружений, последние свои надежды возлагало на новейшие научные разработки.
   Бои на передовой становились всё ожесточённее, и Кёрк не мог связать вызов в ставку с какими-либо иными причинами. Отчаяние - так ему описали настроения в оперативном отделе генштаба некоторые из старых друзей, с которыми он имел возможность переговорить по телефону.
   - ...Меня удивляет, что при разделении изотопов различной массы вам не удалось эффективно использовать вращение в центрифугах, - поражался Бранлох.
   Ап Регер, впрочем, никогда не отступал перед трудностями и не смущался, когда какой-либо прибор не работал так, как ему пообещал очередной полубезумный изобретатель. Терпеливо разъясняя ситуацию Бранлоху, он говорил предельно вежливо.
   - Это слишком грубый метод, наша техника ещё не дошла до такой степени совершенства, полковник. Термодиффузия с использованием полупроницаемых мембран, конечно, даёт гораздо более скромные результаты, однако она даёт их сейчас, а не в будущем. Мы получаем необходимое нам вещество, гран за граном, и, рано или поздно, оно будет у нас в достаточном количестве.
   - Вы серьёзно? На это могут уйти дуазлетия, - ответил, не скрывая иронии, Бранлох.
   - Надеюсь, не так долго - мы придали процессу значительный размах. - Ап Регер желчно посмотрел на учёного, но, упёршись взглядом в погоны Кёрка, на мгновение умолк. - По крайней мере, мне не придётся краснеть перед руководством.
   Они остановились у поста, преграждавшего вход в бункер. Последний был тщательно замаскирован: на поверхности виднелся лишь небольшой, округлой формы земляной бугор, на котором уже успела вырасти трава и несколько деревьев; впрочем, вглубь земных недр уходило четыре этажа, вмещавших сейчас особый, привыкший к уединению, мирок генштаба в миниатюре: помещения охраны, кухни, столовые, спальни, узлы связи, комнаты для совещаний, кабинеты и тому подобное. Офицер, командовавший двумя автоматчиками, молодцевато отдал честь, прежде чем приступить к проверке документов. Наконец, доложив о прибытии генерал-полковника Кёрка и полковников Бранлоха и ап Регера по телефону, он, выслушав ответ, пропустил их внутрь.
   Кёрк, знакомый с планировкой 'берлоги', поскольку сам утверждал проект строительства, провёл своих подчинённых к Блейнету. Генерал-фельдмаршал, однако, оказался слишком занят, чтобы уделить им хотя бы полчаса своего времени.
   - Кёрк, - протянул он, словно впервые видел главу управления вооружений. - Обратитесь к генералу от инфантерии Нуаду ап Коннахту, он в настоящее время является моим заместителем по оперативной части.
   Кёрк, столкнувшись с необходимостью общаться с совершенно незнакомым человеком, к тому же не являющимся его непосредственным начальником, однако, уже знал о происшедших в генштабе изменениях и морально подготовился к чему-то подобному. Ап Коннахт, куадродуазкуадролетний генерал от инфантерии, получил это высокое звание около месяца назад. Сведений о нём имелось на удивление мало, хотя он, переходя из кабинета в кабинет, и провёл всю свою жизнь в коридорах генштаба. Война являлась его тайной страстью, с немалым тщанием скрываемой от сослуживцев. День за днём, год за годом, дуазлетие за дуазлетием выполняя служебную рутину, в свободное время ап Коннахт настойчиво изучал карты со схемами сражений минувших войн и штудировал учебники.
   Замкнутый и сдержанный, ап Коннахт, являлся одним из немногих, кто готовился к войне, когда на неё не имелось и малейшего намёка, отчего приобрёл репутацию чудака. Впрочем, обладая удивительно точным, почти математическим мышлением, он превосходно 'видел' обстановку на оперативных картах, мгновенно воспринимая её изменения по текстовым сообщениям. Ап Коннахт обладал редким даром из всего массива получаемой с фронта информации вычленять именно те события, что действительно достойны внимания. Каким образом это ему удавалось, понять никто не мог; говорили лишь, что ап Коннахт предпочитает иметь дело с бумагами, а не с людьми - он даже приказал убрать телефон из своего кабинета, заменив его старомодным телеграфом. Так он, согласно собственным утверждениям, устранял возможность 'эмоционального влияния' на результаты анализа. Если же добавить факт давней дружбы, скрепившей своими узами семьи Блейнетов и ап Коннахтов - последний, в противоположность первому, происходил из постепенно угасавшего рода, давно растерявшего былое влияние, - то взлёт нового начальника оперативного отдела генштаба становился более чем объяснимым.
   Ап Коннахт принял посетителей немедленно.
   - Здравствуйте, господин генерал-полковник! Господа офицеры...
   Кёрк представил обоих полковников, одновременно изучая ап Коннахта. Тот пользовался репутацией сухаря и ретрограда во всём, что не касалось военного дела. И, казалось, его внешний вид служил тому подтверждением: безукоризненно прямой, как того требовал устав - впрочем, все офицеры генштаба отличались отличной выправкой, - в идеально сидящем мундире, ап Коннахт отличался некоторой, вполне свойственной его возрасту и образу жизни полнотой. Его усы, лихо подкрученные у концов, считались типичными для генералов его круга.
   Пожалуй, несколько необычной являлась причёска ап Коннахта - он стригся наголо, не скрывая от присутствующих героических пропорций своего лысого, поблёскивающего сейчас в электрическом свете, черепа; впоследствии причёска 'блеск ап Коннахта' стала весьма популярной в офицерской и генеральской среде. 'Похоже, - подумал Кёрк, - ап Коннахт стрижётся так просто потому, чтобы тратить как можно меньше времени на посещение парикмахерской - и провести разграничительную черту между своим, характеризующимся глубокой преданностью военному делу, образом жизни, и остальными генштабистами'. Относившиеся к элите армии, эти блестящие офицеры, конечно, зачастую действительно уделяли скачкам, карточным играм и прекрасным дамам гораздо больше внимания, нежели службе. Кёрк решил запомнить эту черту ап Коннахта - тот не любил франтов и ловких проходимцев, вероятнее всего, в глубине души просто ненавидел их.
   В довершение всего, новый глава оперативного отдела носил монокль. Расположив этот архаичный оптический прибор в левом глазу, генерал от инфантерии сейчас пользовался им для того, чтобы рассмотреть своих посетителей как можно лучше. Наконец, удовлетворившись увиденным, ап Коннахт указал им на кожаные кресла и предложил сесть. Судя по их глубине и качеству выделки кожи, хозяин кабинета не относился к спартанцам и ханжам; это первоначальное мнение Кёрка укрепилось, когда ап Коннахт вызвал прислугу и предложил им заказать выпивку.
   Немедленно явился официант в чёрных брюках и белом смокинге; выслушав заказ и бесшумно удалившись, через несколько минут он вернулся с тремя стаканами на посеребрённом подносе.
   - Люблю работать с комфортом, - сказал ап Коннахт своим, немного ошарашенным, гостям, когда те, с коктейлями в руках, устроились поудобнее. - Раньше мне всегда приходилось подавлять эту страсть, чтобы меня не отвлекали от любимого дела, однако сейчас, заняв столь высокую должность, не могу не заметить преимуществ подобного подхода.
   Кёрку пришлось, по крайней мере, мысленно, признать наличие у ап Коннахта живого, острого ума - и даже чувства юмора, более чем неожиданного, учитывая репутацию нового главы оперативного отдела.
   - Полковник Бранлох! - Учёный, который, наконец, научился носить форму правильно, встрепенулся, едва не расплескав содержимое своего стакана. - В первую очередь, я хочу обратиться к вам. Как вы думаете, насколько целесообразно вывести войска из зоны, где излучение ДПФ наиболее сильно?
   Этот вопрос оставался излюбленной темой для дискуссий в штабах всех уровней; к всеобщему сожалению, несмотря на строжайшую цензуру, к обсуждению присоединилась и либеральная пресса. По мере усиления давления противника, сторонников стратегического отступления становилось всё больше, даже среди генералов генштаба.
   - К сожалению, нельзя, - Бранлох, как всегда, пропустил 'господин генерал от инфантерии'. - Я бы первым потребовал отвода войск, если бы это имело хоть какой-нибудь смысл. К сожалению, его нет. У меня имелись различные предположения насчёт сути ДПФ, одно из которых, весьма неожиданное, и при этом простейшее из возможных, полностью подтвердилось. Мы действительно столкнулись с врагом, стремящимся подчинить нас. Если ослабить сопротивление ему, он высвободит энергию для развития - его площадь начнёт быстро расти. К сожалению, эксперименты, проводившиеся на передовой - вернее, анализ размеров ДПФ в периоды затишья на фронте, - подтвердили мою правоту.
   - Эти эксперименты провели по моей инициативе, а отчёт о них написал я. Действительно, отступать бессмысленно.
   - Рад увидеть в вас учёного, господин генерал от инфантерии. - Кёрку показалось, что он услышал в голосе Бранлоха нотки искреннего уважения. - Также нельзя забывать возможности применения ДПФ направленных сигналов, воздействующих на цели в нашем глубоком тылу.
   - Таких, как этот бункер?
   - Как этот бункер, как резиденция Его Величества, как стратегические заводы... - Бранлох сделал паузу, чтобы отхлебнуть виски с содовой. - Подобного ещё не случалось, и я полагаю, что принятые по моему предложению меры дают достаточную защиту - однако что случится, если мощность излучения вдруг многократно возрастёт?..
   Ап Коннахт понимающе кивнул.
   - Единственный способ - это сковывать противника постоянными боевыми действиями. К сожалению, это всё, на что мы способны. Однако таким путём войны не выигрываются - я это многократно говорил, и повторяю сейчас! Ещё ни одна война не была выиграна посредством одной лишь обороны! Нам крайне необходимо получить эффективное наступательное оружие, которое даст решающее преимущество над врагом на его территории.
   Пламя, вспыхнувшее в глазах ап Коннахта, в одно мгновение разрушило возникшее было у Кёрка впечатление о нём, как об обычном генерале. Этот человек не мыслил себя вне войны, и рвение, с которым он отдавался этой, пропитанной трупным ядом, даме, не имело ничего общего со служебным.
   - К сожалению, суть психофизических волн, названных мной астральным излучением, остаётся тайной за семью печатями. - Бранлох виновато развёл руками. - Мы боремся с последствиями, а не с причинами, причём зачастую вынуждены использовать решения, дающие половинчатый или даже сомнительный результат.
   - Вы о рунных машинах?
   - Да, и о радиовещании, которое мы применяем с целью противодействия противнику. Есть даже предложения расширить его на наши собственные города...
   - Это проект военной контрразведки. Они обещают добиться совершенно фантастического повышения лояльности и работоспособности в тылу, а солдаты на передовой, как они утверждают, станут неслыханно отважны.
   Бранлох покачал головой.
   - Я сам и подал эту идею - как временное решение. Однако попытки придать 'рунистике' такой масштаб и подменить ею попытки искоренить проблему являются непоправимой ошибкой. Мы сами превратим свою страну в землю фоморов.
   Ап Коннахт мрачно кивнул и какое-то время молчал, углубившись в мысли.
   - Уже есть сторонники и у такого исхода конфликта, полковник Бранлох, - ответил, наконец, начальник оперативного отдела. - К сожалению, если нам не удастся достичь победы, оно возобладает. Человеку всю свою жизнь приходится жертвовать собственными убеждениями, тем, что в метафизическом смысле можно бы было назвать 'душой' - ради достижения богатства, славы, признания. Фактически, это то же решение, только в стратегических масштабах. Вы удивитесь, насколько заманчивым оно выглядит в глазах многих, весьма влиятельных в нашем обществе людей!
   Бранлох сглотнул комок. Похоже, ему стало не по себе.
   - Увы, мы так и не смогли ни засечь астральное излучение, ни создать его генератор. До сих пор даже не доказано экспериментально существование данного типа волн. Я вижу только один выход - форсировать разработки.
   Брови ап Коннахта удивлённо взметнулись, а в глазах заискрилось любопытство.
   - Чего вы хотите?
   - Одного из этих бедолаг, чей биогенетический код изменили клыкуны.
   Ап Коннахт развёл руками, демонстрируя свою беспомощность.
   - Увы, единственный, тот, на котором мы проводили опыты, уже скончался. Наш агент, которого мы к нему подсадили, сейчас пребывает в тюремном заключении, и, смею надеяться, останется там до конца своих дней.
   - Почему? - Нетерпеливый вопрос Бранлоха выразил любопытство, овладевшее гостями ап Коннахта.
   Генерал от инфантерии поправил монокль в глазу, чтобы обвести присутствующих пристальным взглядом.
   - Он научился кое-чему у фомора, хотя каким именно образом и насколько хорошо он освоил эту науку, я с уверенностью сказать не могу. - Ап Коннахт умолк, а потом замахал пухлой ладонью, словно отгоняя беспокойную муху. - Ладно, пожалуй, стоит оставить эту тему. Что вы предлагаете, полковник Бранлох?
   - Держаться за те науки, которые свойственны людям. Ядерный взрыв - самый мощный источник энергии из доступных нам.
   Ап Коннахт провёл обеими руками по своей сверкающей лысине, а потом повторил этот жест в обратном направлении.
   - Хотя гарантировать результат вы, конечно, не сможете... Полковник ап Регер, всё готово?
   - Да, господин генерал от инфантерии. Это историческое событие, испытание ядерного взрывного устройства, прошедшее две недели назад, закончилось полнейшим триумфом. Вы, конечно, имеете о нём полную информацию...
   - Как, уже? - воскликнул поражённый Бранлох. - И вы мне не сказали, вы...
   Кёрк был вынужден одёрнуть учёного, прежде чем тот не наговорил лишнего, что сделало бы подобное оскорбление несовместимым с жизнью. Офицеры генштаба, даже настолько обрюзгшие, как ап Регер, блюли свою честь с исключительной щепетильностью; дуэль, пусть и запрещённая законом, стала бы закономерным исходом неосторожно брошенной Бранлохом фразы, и он, вероятнее всего, получил бы в её ходе, как минимум, ранение.
   - Полковник Бранлох! - Кёрк рявкнул настолько громко, насколько это вообще возможно, чем привлёк всеобщее внимание. К счастью, тем самым ему удалось хоть как-то разрядить обстановку.
   Ап Регер, пожав плечами, отставил бокал на расположенный неподалёку столик. Он продолжил рассказ, энергично жестикулируя.
   - У нас есть обогащённый изотоп в количестве, достаточном для достижения критической массы в ещё одной бомбе. Следующий взрыв удастся произвести лишь через полгода, если не позже. В связи с этим вынужден доложить о наличии двух типов взрывателей - 'пушечного' и имплозивного типа. Первый заметно надёжнее, но отрицательно сказывается на мощности взрыва. Я бы предпочёл первый вариант, если вам интересно моё мнение, господин генерал от инфантерии.
   - Полковник Бранлох? - Ап Коннахт вскинул брови и перевёл вопросительный взгляд на учёного. - Я бы предпочёл второй вариант, и не только потому, что недолюбливаю полковника ап Регера. Оба способа детонации основаны на чисто физических законах нашего мира, и принципиально не отличаются. Зато разница в мощности может оказаться решающей.
   - Убедительно, полковник Бранлох. Полковник ап Регер, можно добиться большей надёжности от имплозивного детонатора?
   - Мы сделаем всё возможное, господин генерал от инфантерии.
   Ап Коннахт поправил монокль в глазу.
   - Хорошо, господа. Генерал-полковник Кёрк, вами закончены поставки в войска значительного числа бронетранспортёров с полностью закрытым кузовом 'Гиена' и танков 'Тип 3.М' и 'Тип 4'.
   - Да, насколько мне известно ими оснащена 1-я танковая дивизия...
   Ап Коннахт с лёгким раздражением поднял руку, требуя от Кёрка замолчать.
   - Я знаю, что ими вооружена 1-я, потому что сам и разработал штаты этого соединения. Когда мы нанесём по ДПФ атомный удар, 1-я войдёт в прорыв, чтобы добить противника. К сожалению, ситуация на фронте в последние дни неожиданно изменилась, причём не в нашу пользу. Возникла необходимость задействовать наш стратегический резерв, 1-ю танковую. Однако, потеряв бронетехнику в боях за второстепенный пункт, мы можем остаться ни с чем накануне решающего сражения. Поэтому задаю простой вопрос: в течение двух недель вы поставите в войска хотя бы дуомасс танков - и столько же бронетранспортёров?
   Кёрк мысленно прикинул ожидающиеся потери в боях за 'второстепенный пункт' - получалось так, что 1-ю и ещё одну, видимо, 5-ю бронекавалерийскую, сформированную на основе конных частей, а потому отличавшаяся меньшей численностью, дивизии едва ли не полностью уничтожат.
   - И танки, и бронетранспортёры, и синтетический бензин на две полных заправки, господин генерал от инфантерии.
   - Великолепно, генерал-полковник! Мы одержим сперва эту малую победу, чем восстановим доверие к армии, а потом, наконец, покончим с ДПФ!
   Овладевшую двумя генералами эйфорию несколько омрачил неуместным, как всегда, вопросом Бранлох:
   - А что это за 'второстепенный пункт'?
   Ап Коннахт ответил небрежно, так, будто речь шла о какой-то мелочи.
   - Алклу. Они захватили Алклу. Наша стана расколота надвое, и её ожидает катастрофа, если не удастся вернуть город в самое ближайшее время.
  Глава XXVII
   - Солнце сегодня яркое, в небе ни облачка. Это добрый знак, он сулит победу. - Высказывание Глиндвира, за которым прочно закрепилось прозвище 'Матушка-гусыня', вызвало одобрительный гул солдат ударной роты. Несмотря на то, что многие из демонов, порождённых адским излучением ДПФ, не боялись солнечного света, всё-таки здесь, на северной окраине Алклу, ещё не освещённого малиновыми лучами аномалии, техника функционировала безупречно. Люди, которым и предстояло сделать наиболее трудную и опасную часть работы, чувствовали себя много увереннее, зная, что питающая нечисть злая сила не сможет в полной мере поддерживать свои создания.
   Глиндвир построил роту и приказал командирам взводов и отделений проверить оружие и снаряжение подчинённых. Грузовики, доставившие их в пригород, уже уехали, с ротой остался лишь один шестиколёсный броневик, перед которым стояла немаловажная задача: осуществлять огневую поддержку наступления.
   Норс, подчиняясь команде экс-капитана Глайниса, подпрыгнул на месте. Нагруженный на плечи секстдуазфунт боеприпасов, взрывчатки и сухих пайков, казалось, не просто принудил его согнуться, но буквально придавил к земле. Радовало лишь то, что весь этот груз ещё понадобится ему в ближайшие часы, возможно, даже дни, боёв за Алклу.
   Противник выбросил на город, ранее неоднократно подвергавшийся бомбардировкам, воздушный десант. Одновременно фронт айлестерских войск в полосе обороны 3-й и 4-й армий прорвали части, которые командование условно именовало '2-й зомби-армией ДПФ'. Зомби, участвовавшие в боевых действиях на стороне противника, уже исчислялись массгроссами . Большинство мертвецов, погибших на фронте, попадало под воздействие 'ланнвудских волн', и некоторые из них, особенно те, чьи тела остались на 'ничьей земле', присоединялись к противнику.
   С всё большей ясностью надвигалась угроза постепенного 'перемалывания' айлестерских резервов; казалось, недалёк тот день, когда все они станут 'лиловыми'. Однако фронт лопнул гораздо раньше, и в прорыв ворвались не боявшиеся солнечного света чешуйчатые клыкуны; в результате возникла угроза закрепления за противником, чьи подразделения вот-вот могли соединиться, Алклу. Можно было не сомневаться, что, едва это произойдёт, свечение аномалии в самые ближайшие дни, от силы - недели, расширится и покроет город.
   Алклу расположен на восточном берегу Велунда, реки, берущей начало несколькими милями южнее линии фронта и достигающей моря, разделяя, таким образом, большую часть Айлестера пополам. Если бы замысел противника, уже разгаданный командованием, претворился в жизнь, возникла бы реальная угроза столице, в то время как большая часть войск осталась бы на западном берегу, лишённая снабжения, опирающегося на индустриальные центры юго-востока.
   Неминуемое поражение, как поговаривали некоторые офицеры, чьи разговоры порой доносились до солдатских ушей, могло стать действительностью уже в течение нескольких месяцев. Поэтому лучшие войска, в первую очередь, подвижные дивизии, 1-ю танковую и 5-ю бронекавалерийскую, в невообразимой спешке бросили на ликвидацию прорыва. Сделав большой крюк на юг, они переправились на восточный берег по большому мосту, расположенному близ Монсаля. Решительное наступление позволило в считанные дни охватить, наподобие клещей, Алклу, в котором, по слухам, воплотились в действительность худшие из ночных кошмаров, с двух сторон.
   Ушедшие на север танковые и разведывательные подразделения получили приказ отбросить чешуйчатых клыкунов и продвинуться настолько далеко, насколько это возможно, имея целью ликвидировать прорыв. Мотопехотным частям, в первую очередь, 'ударной роте', предстояло овладеть Алклу, или, как минимум, окружить город и отрезать его от снабжения по суше. Впрочем, как показывал опыт, планы верховного командования далеко не всегда успешно воплощались в жизнь.
   Глайнис, удостоив Норса лишь мимолётного взгляда, прошёл дальше. За те два года, что они были знакомы, бывший капитан так и не заговорил с ним. Тем не менее, между ними существовала какая-то связь, невидимая тонкая нить, возникшая в тот самый день, когда Норс, дуннорэ-понтский писака, впервые увидел пехотную роту, высаживающуюся из вагонов экстренного поезда.
   Вполне вероятно, кроме них, выжили лишь считанные участники этой, самой первой схватки войны, способной стать последней в истории человечества.
   Суд пересмотрел приговор Глайниса: теперь ему было доступно повышение в звании, вплоть до штаб-сержантского; он уже дослужился до 'высокого' чина капрала. По странной прихоти судьбы, тогда, в первый день их знакомства, он завербовал Норса, лживо пообещав капральское звание. Горькая ирония, заключавшаяся в этом повороте их судеб, не раз вызывала у Норса улыбку; Глайнис же, как всегда, сохранял на своём лице одно и то же угрюмое выражение. Пожалуй, такой взгляд отличает породистых скакунов, которых вдруг перестают чистить, мыть и начинают кормить подгнившим, низкосортным овсом.
   - Пудра, слушать меня! - Голос Глиндвира принудил всех солдат умолкнуть. - Видите этот город?
   Рука Глиндвира указала на жилые кварталы, заполненные многоквартирными домами. Их серые прямоугольники, усеянные оконными проёмами, во многих из которых недоставало стёкол, будили в душах 'ударников' смешанные чувства. Не в такие города мечтали они вернуться, сражаясь на севере. Здесь, в Алклу, уже поселилось Зло; оно приобрело новый, ещё неизвестный им облик, и страх встречи с неведомым усугублялся зрелищем брошенных жильцами домов. Сиротливо возвышаясь над крошечными людскими фигурками, здания выступали символом беспомощности человека, столкнувшегося с силами Ада.
   Глиндвир подарил своим подчинённым призывный, полный почти искренней надежды на то, что они не посрамят своё 'доброе имя', взор.
   - Весь этот город - наш! Мы должны взять его или, как минимум, захватить его мэрию, почту, радиостанцию и вокзал. Не исключено, что мы натолкнёмся на жителей, которые ожидают нашего спасения - включая красивых юных дам, джентльмены! - Ответный рёв масса глоток свидетельствовал: Глиндвир нашёл нужный аргумент, способный возбудить в них воинственный пыл. - О противнике почти ничего не известно, кроме того, что он десантировался ночью, пять дней назад, вероятно, с помощью парашютов. Врагу удалось перерезать коммуникации Алклу, и, к сожалению, у нас до сих пор нет достоверных сведений о происшедшем...
   Глиндвир умолк, переводя дух. Это стало его большой ошибкой, так как страхи и неуверенность, жившие в сердцах солдат постоянно, воспрянули с новой силой. Впрочем, второй лейтенант не зря каждую неделю посещал отдел контрразведки, обучаясь сложному искусству управления личным составом.
   - Мы одержим блистательную победу! Мы сокрушим врага! - Голос Глиндвира ударил по ушам, подобно бичу. Он на мгновение замолчал, обводя солдат обжигающим взглядом. - Вы привыкли всё делать через зад, и тут уж ничего не поделаешь, я смирюсь с этим. Поэтому третий взвод пойдёт впереди, второй - и бронемашина - станет вторым эшелоном, а первый взвод займёт самую ответственную позицию, став нашим последним резервом, прикрывая всех этих неумелых вояк с тыла.
   Норс сразу загадал тайный смысл, скрывавшийся в распоряжениях Глиндвира: в первом взводе собрались наиболее преданные сторонники командира роты, парни с крепкой уголовной закваской. В любом случае, как показали результаты боёв, среди них в избытке водились трусы, и едва ли им можно доверить серьёзную боевую задачу. Третий же взвод, в котором, кроме Глайниса, насчитывалось немало профессиональных солдат, обладал наивысшей боеспособностью; по крайней мере, здесь никто не носил в патронных подсумках 'краплёные' карточные колоды вместо обойм.
   Третье отделение третьего взвода шло впереди, продвигаясь к центру города в неестественной, почти звенящей тишине. Её нарушали лишь неторопливый топот солдатских ботинок и урчание двигателя броневика.
   Броневик, трёхосный вездеход модели 'Сурикат', постоянно вращал невысокой конической башенкой, из которой торчал ствол авиационной автоматической пушки однодюймового калибра. Это грозное оружие могло управиться с пехотным взводом, неважно, людьми ли, зомби ли он комплектовался, в мгновение ока. Машина, разработанная для разведывательных операций на открытой местности, обладала высокой скоростью и проходимостью, и в сложившихся условиях могла оказаться незаменимой. В любом случае, выглядел 'Сурикат' очень внушительно; в его компании пехотинцы чувствовали себя гораздо увереннее.
   В полнейшей тишине, лишь изредка нарушаемой ленивыми разговорами, 'ударники' шли около получаса; периодически им попадались развалины строений, уничтоженных продолжающимися уже более года бомбардировками. Теперь, когда противник добился успеха, неожиданно осуществив крупную воздушно-десантную операцию, цель этих налётов, игравших роль огневой подготовки, становилась очевидной. 'Бессмысленные акции устрашения, призванные сломить дух великой айлестерской нации!', - вспомнил Норс публикации в 'Королевских ежедневных ведомостях'. О том же вещал и 'пророк Айлестера' - прорицатель Олан Бейнак, - утверждавший, что речь идёт всего лишь о терроре, не преследующем никакой осмысленной цели.
   - Грош цена нашему пророку, - сказал вдруг Норс шагавшему рядом великану Дортегу. Тот, как обычно, не сразу сообразил, о чём речь, и бывшему редактору пришлось потратить добрых шесть минут на то, чтобы разъяснить ему ситуацию с Бейнаком из 'Королевских ежедневных ведомостей' и его неудачным прорицанием.
   - Это буржуазная газета, я вообще не понимаю, зачем ты её читаешь, - ответил Дортег, наконец. Норс, сам являвшийся мелким провинциальным буржуа, не нашёл, что ответить, однако похоже, что Глайнис услышал, как минимум, завершающую часть их разговора.
   - Агитация! - Командир отделения подскочил к Дортегу и, потрясая винтовкой, навёл её бывшему рабочему в живот. - Пристрелю, если ты, сволочь, ещё хоть слово себе позволишь!.. Хоть слово о Его Величестве - и...
   - Слава Его Королевскому Величеству Эньону IV! - прогремел Дортег своим оглушительным басом и, расстегнув форменный китель, обнажил широкую волосатую грудь. - Стреляй!
   Глайнис, готовый лопнуть от злости, покраснел как варёный рак. Всеобщий хохот, раздававшийся со всех сторон, принудил его, прошипев несколько угроз, ретироваться. Впрочем, Глайнис тут же нашёл себе новую жертву - ею стал рядовой Галхад, тщедушного сложения парень, до армии промышлявший квартирными кражами. Сейчас он склонился над одной из лужиц, в великом множестве встречавшихся повсюду, и с искренним любопытством принюхивался к находившейся там желтоватой жидкости.
   - Как странно пахнет, - заметил он. - Однако... аромат дурманит и пьянит!..
   Сильный пинок, пришедшийся Галхаду пониже спины, опрокинул его наземь. Он покатился по мокрому, как после дождя, асфальту, умудрившись испачкать лицо в ещё одной луже, что немедленно вызвало всеобщий смех присутствующих. Галхад вскочил, ощерившись точно крыса.
   - Да я тебя...
   В лицо ему упёрлось дуло винтовки. Бывший капитан Глайнис, уже сплоховавший минуту тому назад, на сей раз был настроен более чем решительно. Дортег ловко выкрутился из затруднительной ситуации, однако квартирный вор, судя по всему, избрал неверную линию поведения. В памяти Норса всплыли соответствующие статьи устава, согласно которым командир имел полное право убить подчинённого за неподчинение в боевых условиях. Впрочем, ротой командовал второй лейтенант Глиндвир, и он тут же напомнил о себе.
   - Прекратите болтать - и смотрите-ка внимательнее по сторонам! - Суровый оклик Глиндвира, прозвучавший как нельзя кстати, принудил Норса осмотреться вокруг. Вполне вероятно, это спасло ему жизнь - в противном случае, он бы так никогда и не заметил неясную тень, метнувшуюся в его сторону из ближайшего подъезда. Ещё не успев разобраться в происходящем, Норс вскинул винтовку и выстрелил.
   По счастью, сделанный едва ли не вслепую выстрел пришёлся в цель: из тела набросившейся на него твари брызнула клейкая фиолетовая жидкость, а сама она, получив весомый удар, изменила направление полёта.
   Норс лихорадочно передёрнул затвор; оглушённый множеством выстрелов, раздавшихся практически одновременно и от этого слившихся в одно сверхмощное 'б-бах!', он обернулся туда, где лежал, умирая, гигантский паук. Да, то был паук! Его многочисленные глаза, с ненавистью смотревшие на своих убийц, вскоре остекленели; наконец, по телу пробежала одна мощная судорога, и он замер.
   Каддх, брезгливо сплюнув, по приказу Глиндвира несколько раз ткнул мёртвую тварь штыком. Безрезультатно.
   - Похоже, она действительно мертва, Помазанный Второй Лейтенант, - доложил художник. Глиндвир, восседавший на крыше броневика, кивнул и постучал по люку, давая знак двигаться. Дитнол Норс про себя поблагодарил Эзуса всемогущего за чудесное спасение и вновь осмотрелся по сторонам. Наверняка, в окружающих их домах пряталось ещё немало подобных тварей.
   - Смотрите! - Один из солдат второго взвода указал на отвратительного вида длинную серую верёвку, свисавшую с крыши ближайшего дома. Нетрудно было догадаться: пауки использовали свои, дарованные им природой, способности для того, чтобы спрыгнуть с зависших над городом 'Б-стрекоз'. Так они смягчили удар, неизбежный при приземлении с большой высоты, а затем принялись за дело.
   Норс начал рыться в памяти, пытаясь вспомнить всё, что слышал о пауках. Те считались грозными охотниками в мире насекомых - опутав свою жертву коконом, применяли яд, чтобы усыпить и потом постепенно, кусок за куском, съесть. Теперь до него дошло, что на самом деле случилось с многочисленными жителями этого огромного города, которые не успели спастись бегством. Вера Эзуса требовала оказать им то милосердие, в котором они нуждались. К сожалению, запас горючей смеси в баллонах трёх имевшихся у них огнемётов, был явно недостаточен.
   Норсу оставалось только помолиться за души горожан.
  Глава XXVIII
   Прежде чем достичь делового центра Алклу, ударная рота ещё пять раз вступала в бой. С каждым разом численность пауков всё возрастала, однако айлестерская пехота в очередной раз продемонстрировала своё превосходство над вражескими ордами. Последняя баталия, длившаяся едва ли не дюжину минут, стоила им шестнадцати убитых и почти вдвое большего количества раненых; ранения, большей частью, однако, не представляли опасности для жизни, и, воспользовавшись индивидуальными медицинскими пакетами, солдаты заняли своё место в строю. Тяжёлых - а таких оказалось пятеро - погрузили на крышу броневика, чья автоматическая пушка, разносившая гигантских пауков в клочья, внесла решающий вклад в одержанную победу.
   Глиндвир, теперь вынужденный идти пешком, начал проявлять заметные признаки озабоченности. Как-никак, выбыла едва ли не половина личного состава. Положение их представлялось незавидным, особенно если учесть скорое приближение заката.
   Тем не менее, вскоре их рота оказалась на главной площади, носившей имя короля Кухулина I Объединителя. Глиндвир приободрился. Он начал сыпать приказами с такой частотой и уверенностью, словно родился в погонах. Отделению капрала-экс-капитана Глайниса предстояло захватить почту, в то время как городской ратуше предстояло превратиться в штаб-квартиру Матушки-гусыни; сам Глиндвир во главе первого взвода отправился в городской банк. С собой они прихватили и броневик, с которого в спешке, едва не опрокинув на камни древней брусчатки, сгрузили раненых. Причину этого оживления, охватившего как его самого, так и его приятелей, Глиндвир, взобравшись на броневик, тотчас же и объяснил. Указав ладонью на возвышавшееся неподалёку высокое трёхэтажное здание с барельефами, изображающими обнажённых мускулистых юношей, он скомандовал:
   - Вперёд, герои! Я всегда мечтал взять банк, и сегодня, одержав над врагом славную победу, мне суждено увидеть, как эта мечта исполнится! Вперёд!
   Глиндвиру подали бутылку джина, которого в ближайшей винной лавке было захвачено несколько ящиков, и он, по своему обыкновению, отхлебнул из горла. С криками и свистом первый взвод бросился к стальным жалюзи, за которыми скрывался вход в банк. Несколько зарядов пластиковой взрывчатки, соединённых электрическим шнуром, немедленно облепили стальные ставни. Солдаты укрылись; мгновение спустя прогремел взрыв, обнаживший вход в то, что выглядело как сказочная пещера с сокровищами. Даже не дождавшись, пока осыплется штукатурка, внутрь рванулись многочисленные охотники за богатством.
   - Пойдём, - невесело сказал Глайнис своему отделению. - Наша цель - почта.
   Управление почтового сообщения и телефонно-телеграфной связи Алклу располагалось на по адресу: Гирхолстрид, 7, всего лишь в четырёх кварталах от площади Кухулина I Объединителя. Глайнис, всю дорогу до указанной им цели упорно хранивший молчание, похоже, испытывал недовольство от выполнения поставленной ему задачи. На то имелись веские причины: они отделились от остальных подразделений роты, к тому же удалились настолько, что пребывали вне поля зрения своих товарищей. Как нетрудно было догадаться, Глиндвир попросту воспользовался возможностью избавиться от мозолившего ему глаз бывшего капитана.
   Здание почтового управления, судя по всему, возведённое в прошлом дуазлетии, представляло собой современного вида угловатую двухэтажную постройку. К счастью, им не пришлось пользоваться взрывчаткой - видимо, люди бежали отсюда столь поспешно, что даже не успели опустить жалюзи. Вход в просторный вестибюль на первом этаже преграждала стеклянная дверь, которая, получив две пули, рассыпалась в звонкий прах.
   - Дортег - охранять вход, - пробурчал Глайнис, во всех обстоятельствах следующий уставу. Неулыбчивый гигант, коротко кивнув, заступил на пост, в то время как остальные разбрелись, осуществляя то, что именовалось 'осмотром помещения'. Абсолютно не стесняясь, бравые вояки при помощи клинковых штыков и ружейных прикладов выламывали ящики письменных столов в поисках денег.
   Дитнол Норс, открыв свою бутылку джина, мирно пребывавшую в вещевом мешке с момента недавнего визита в винную лавку, сделал глоток живительной влаги. Почувствовав, как по жилам растекается тепло, он завинтил крышку и, взглядом испросив разрешения Глайниса, прошёл на второй этаж. Широкая лестница была устлана затёртым ковром, крепящимся при помощи стальных прутьев и медных колец. На полпути наверх лестница разделялась надвое - её ответвления сворачивали направо и налево; кадки с фикусами, украшавшие углы лестничной площадки, соседствовали с мраморными плевательницами. Внезапно Норс напрягся, весь превратившись во внимание - сверху послышался какой-то шорох. Его пальцы окаменели на ложе винтовки, готовые первым же движением послать смертоносный заряд свинца в противника.
   - Чёрт! Вот бы куда взрывчатку! - Сдавленная ругань, произнесённая хриплым басом, поразительно контрастировавшим с более чем скромными размерами тела, могла исходить только из горла Галхада. Норс вздохнул и вошёл в кабинет, в котором хозяйничал бывший квартирный вор. Похоже, тот находился в своей стихии, привычно обшаривая помещение. Большой зелёный сейф, в которых обычно держат документы, упрямо хранил свои тайны за наглухо запертой стальной дверцей. Армейский штык гнулся, демонстрируя своё бессилие перед мощными запорами. Галхад выругался и в сердцах пнул сейф.
   - Это всего лишь несгораемый шкаф, Галхад. Едва ли ты найдёшь там что-либо ценное. - С нескрываемым удовольствием Норс наблюдал, как маленький вор буквально подпрыгнул от неожиданности, услышав своё имя. Не успел он растянуть свои губы в насмешливой улыбке, как Галхад подскочил к нему со штыком в руке.
   - Никогда, слышишь меня, ты, трепортёр, никогда не подходи ко мне сзади! - Острие штыка неумолимо приближалось к глазу опешившего от внезапного нападения Норса. - Иначе я...
   Галхад умолк, оборвав свою тираду на полуслове, поскольку увидел за спиной экс-редактора нечто, привлёкшее его внимание.
   - Смотри! - Вор принудил Норса обернуться. Тот, поражённый увиденным, изумился ничуть не меньше: его взору предстал живой житель Алклу! Одетый в серую форму служащего почтового управления, он сидел прямо в коридоре на стуле; рядом лежала кожаная сумка, заполненная корреспонденцией. Мужчина возрастом около дуодуазсекстлетия , загорелый, темноволосый, казалось, совершенно не замечал мародёров; странно неподвижный взгляд его чёрных глаз внушал оторопь.
   - Слышишь, он говорит...
   Норс, отступив на шаг, чтобы оказаться вне досягаемости штыка Галхада, поднял свою винтовку. Теперь он мог защитить себя; впрочем, бывшего вора совершенно не интересовала персона какого-то там трепортёра, как называли газетчиков на арго рабочих кварталов. Он, уставившись на почтальона, беззвучно шевелил губами, словно повторяя какие-то слова, которые будто бы слышал от мертвеца. Норс, как ни всматривался, не мог заметить, чтобы покойник открывал рот; он был готов поклясться, что не расслышал ни единого слова из тех, что якобы доносились до ушей Галхада.
   Впрочем, после контузии его слух был уже далеко не тот, что прежде. Тем не менее...
   - Он говорит - мысленно, конечно, - что пауки прокусывали всем кожу и впрыскивали внутрь фермент, чтобы жертва начала перевариваться, а потом высасывали плоть, как коктейль высасывают через соломинку.- Галхад, зачарованный телепатическим общением, казалось, не замечал ничего вокруг. Норс, однако, ничего не слышал; взгляд его приковало неестественное положение рук почтальона - сложенные на животе, те прикрывали место, где на форме растеклось тёмное пятно. Норс достаточно повидал крови, чтобы сказать с уверенностью, что знает происхождение этого пятна; с таким ранением никто не протянул бы пять дней, к тому же без медицинской помощи.
   - Это мертвец, Галхад. Ты разговариваешь с трупом. - Вор вытянул в сторону руку, принуждая его замолчать. - Да заткнись...
   Норс терпел его достаточно; развернув винтовку, он нанёс страшный удар прикладом в челюсть уголовника, наверняка выбив несколько зубов; вскрикнув, тот рухнул на пол, изрыгая проклятия, то и дело чередующиеся с жалобными стонами.
   - Норс, подонок!..
   Подонок? От столь возмутительной и наглой лжи, которую адресовал ему обитатель криминального дна общества, в груди Дитнола Норса закипела ярость. Он поднял винтовку, чтобы продолжить начатое дело, однако странное движение, сопровождавшееся внушающим страх шорохом, принудило его замереть. Неестественно расширившиеся от ужаса маленькие крысиные глаза Галхада, смотревшие ему за спину, окончательно убедили бывшего редактора в том, что дело неладно. Волосы на его голове встали дыбом; Норсу казалось, что он ощущает электрические токи, пробегающие между ними.
   Инстинкты, унаследованные от обезьяньих предков, принудили его совершить удивительный во всех отношениях прыжок, переместившись на добрый дуазфут в сторону.
   Теперь он и сам мог оценить обстановку: из тела почтальона, лопнувшего в бесчисленном количестве мест, словно прогнившая ткань, выползали отвратительного вида создания. Размером с тарантула, они, несмотря на склонность передвигаться так, как это привычно паукам, не имели с последними ничего общего. Покрытые розовой кожицей существа обладали четырьмя конечностями, которые явственно делились на две пары - руки и ноги. Неуклюже шагая на четвереньках, они, не обращая на Норса ни малейшего внимания, окружили Галхада и, усевшись полукругом, замерли.
   Несколько мгновений длилось их немое, без единого звука, общение, и было что-то глубоко противное всему, что знал и любил Норс, в этой картине. Зрелище это навеки врезалось ему в память.
   Дико закричав, он поднял ногу и, резко опустив, раздавил одно из существ. То оказалось неожиданно хрупким. Норс посмотрел на пол: из-под подошвы армейского ботинка сочилась красная, более чем человеческая, кровь. Остальные существа, число которых достигало, возможно, даже масса, засуетились, пытаясь спастись.
   Но более всего Норса поразила реакция Галхада: закричав, словно сумасшедший, он неожиданно вскочил на четвереньки и попытался принять позу, подобную той, в которой пребывали мерзкие существа. С хрустом выламывая себе суставы, не обращая внимания на боль, вор стал в позицию, поразительно напоминавшую ту, в которой ещё совсем недавно атаковал его гигантский паук, и, вытянув вперёд голову, на которой продолжала болтаться армейская каска, стал медленно продвигаться в сторону Норса.
   Речь, похоже, шла отнюдь не о стремлении обменяться, как водится у старых друзей, адресами, и Норс навёл своё оружие на Галхада. Создание, ещё несколько минут назад относившееся к его сослуживцам, сейчас, судя по всему, превратилось в огромное членистоногое - или, вернее, самоотождествляло себя с таковыми.
   На долю секунды Норс замешкался; что-то будто мешало ему спустить курок. Словно во сне - в худшем из возможных снов, - он наблюдал, как Галхад приближается к нему, открыв свой, полный мелких зубов, окровавленный рот. Норс заподозрил, что разбежавшиеся по укромным уголкам маленькие мерзавцы теперь обратили всю свою телепатическую мощь на него.
   Он не мог даже пошевелиться, совсем как насекомые, навеки застывшие в янтаре. Послышался приглушённый, словно идущий с самого конца света, винтовочный выстрел; это поразило Норса, так как он был уверен, что его указательный палец так никогда и не сможет преодолеть сопротивление спускового крючка. Не в состоянии даже шелохнуться, он наблюдал, как из простреленной каски Галхада выплёскивается кровь. Второй выстрел, почему-то оглушительно громкий, окончательно привёл его в чувство.
   - Уснул? Да он бы тебя сейчас заживо обглодал! - К нему обращался явившийся в компании Каддха экс-капитан Глайнис. Командир отделения стоял в дверном проёме, широко расставив ноги; из дула его винтовки вился сизый дымок. Художник же лишь хлопал ресницами, выглядывая из-за плеча Глайниса. Он даже не снял свою винтовку с плеча - обе руки Каддха занимали аккуратно перемотанные бумагой пачки денег; несмотря на инфляцию, обесценившую крону, всё-таки это была значительная сумма.
   Норс не нашёл, что ответить; он лишь обвёл коридор безмолвным жестом и нечленораздельно промычал что-то, призванное объяснить ситуацию.
   - Да, Галхад, крыса поганая, нанюхался той жёлтой дряни, - чётко, словно вновь одев капитанскую форму, отрубил Глайнис. - Мы раньше не знали этого, но теперь всё ясно: от неё люди сходят с ума и, при высокой концентрации, даже мутируют - видимо, противник распылял её с воздуха, забрызгав весь город.
   Норс энергично закивал и, вдруг осознав, что к нему вернулся дар речи, рассказал о мелких человеко-пауках, ползающих повсюду.
   - Вот гадость! - выкрикнул Глайнис и прокричал кому-то вниз. - Огнемёт сюда, немедленно!
   К счастью, у них имелся огнемёт.
   - Нам здорово не подфартило, - заявил Глайнис. - По вине бездарного командования силы наши раздроблены, причём как раз в момент, когда противник атакует со всех сторон. Я с самого начала подозревал нечто подобное - уж больно мало было этих пауков, чтобы так быстро уничтожить такую прорву народу.
   Каддх, на чьём лице отпечаталось выражение крайнего изумления, только теперь начал понимать трагедию, постигшую огромный город.
   - А люди, отравленные этой дрянью, сходили с ума. - Художник кивал едва ли не каждому своему слову. - Пауки атаковали только тех, кого ей не задело - съедали все внутренности и даже откладывали внутри их тел яйца.
   Норс прикинул размеры угрожающей им опасности; население Алклу, превышавшее численностью терцмассгросс , судя по всему, отнюдь не погибло, по крайней мере, в том смысле, который привыкли вкладывать в эти слова биологи. Значительная часть жителей, надышавшись жёлтого яда, мутировала, и сейчас эти омерзительные создания, симбиоз паука и человека, наверняка вышли на охоту. Будто подтверждая эту догадку, из вестибюля послышалась стрельба.
   В дверях показался запыхавшийся огнемётчик.
   - Быстро тут закончи - и беги вниз. - Глайнис сделал было пару шагов по ступеням, но вдруг остановился и обернулся к ним. - Да, самое главное - не расходитесь! Очевидно, что они фокусируют эту телепатическую волну на одной цели. Страхуйте друг друга.
   Последнее указание, оказавшееся весьма ценным, позволило Норсу и огнемётчику, тощему парню по фамилии Хигген, очистить помещение от маленьких демонов. Факел жидкого огня, прошедшийся по укромным уголкам коридора и нескольких кабинетов, в нескольких местах воспламенил синтетическое покрытие пола.
   Норс, изрыгая проклятия, воспользовался огнетушителем, по счастью, висевшим тут же на стене, чтобы препятствовать возникновению крупного пожара. К глубокому сожалению экс-редактора, эту битву, в конце концов, ознаменовавшуюся полным успехом, омрачило паническое бегство Каддха, с которым они дружили с самого первого дня в ОПУДР - художник вдруг, без всякой на то причины, начал истерично вопить и, безумно размахивая руками, в которых по-прежнему сжимал деньги, скрылся из виду.
   Наконец, когда последний розовокожий уродец был уничтожен, а последний очаг возгорания - ликвидирован, Норс и Хигген получили возможность присоединиться к остальным солдатам отделения. Куря на ходу, Норс спустился вниз и, сразу оценив сложившуюся обстановку, занял огневую позицию за наспех устроенной баррикадой из мебели. Не найдя нигде Каддха, Норс тут же справился у Дортега о судьбе художника.
   - Мы его потеряли, - ответ Дортега поразил в самое сердце. - Рийг окончательно спятил - он выбежал туда.
   Норс проследил взглядом в указанном направлении. Там, на проезжей части Гирхолстрид, освещённые лунным светом и вспышками винтовочных выстрелов, ползали вызывающие и страх, и омерзение, и гнев одновременно отвратительные четвероногие существа, ещё недавно являвшиеся жителями Алклу. Только безумец мог отважиться на действия, которые предпринял Каддх.
   К букету эмоций, обуревавших Норса, прибавилась скорбь по другу, который обрёк себя на ужасную смерть. Почему-то ему вспомнилась бутылка джина, находившаяся в вещмешке, и, отложив винтовку в сторону, Норс, в нарушение всех правил, отпил глоток. Он закашлялся и предложил хлебнуть Дортегу, которого не пришлось просить дважды. Их общение привлекло внимание Хиггена, следующего в цепочке; Норс мысленно попрощался с бутылкой.
   Горечь, окончательно овладевшая им, направила и утвердила руку - первый же выстрел Норса поразил тварь, до которой было более массфута. Удачный выстрел, весьма меткий по его стандартам, сразу поднял настроение.
   - За Айлестер! Смерть предателям! - К глубокому удивлению Норса, голос, который прокричал эти слова, принадлежал ему.
  Глава XXIX
   - Встать! - Команда, прозвучавшая, казалось, в самом мозгу Ситуса Ллаеноха, принудила его вскочить, ударившись спросонья головой о низкий потолок. Небольшие экраны, укрытые за пуленепробиваемым стеклом, вспыхнули, демонстрируя очертания руны Ансуз, олицетворяющей мировой порядок. Освещённая таким образом крошечная камера, размерами и формой напоминавшая терцфутовый стеклянный куб, всеми шестью стенками сигнализировала Ллаеноху: порядок!
   Он привык подчиняться этой и множеству других, на первый взгляд, не имеющих ни малейшего смысла, команд. Связанные с руническими знаками, они проникли уже в его подсознание; мышление существа, некогда являвшегося художником-кубистом, постепенно превращалось в цепь графических символов, заменивших то, что ранее было словами, ассоциативными связями и умозаключениями.
   Ллаенох ничего не ел уже более недели - не потому, что объявил голодовку, а по причине куда более прозаичной: его тюремщики просто не считали необходимым задавать себе такой труд. Порой ему давали пить - воду пускали прямо через одно из многочисленных отверстий в потолке; в эти моменты он жадно подставлял губы, впитывая тёплую, отдающую хлором, воду, капля за каплей. Справлял нужду он таким же образом - через отверстия в полу. Это не составляло ни малейших затруднений, так как всю одежду и обувь у него отобрали. Ллаенох пребывал совершенно нагим перед своими, остававшимися невидимыми, мучителями, которые делегировали себе всю полноту власти над его существованием.
   - Мы читаем твои мысли, Ллаенох, читаем их постоянно - и, в свою очередь, чтобы процесс обмена носил равноценный характер, диктуем тебе свои. Ты не сможешь выспаться, пока в твоей тупой башке остаётся хотя бы тень напоминания о грехе.
   Голос принадлежал тому самому офицеру, что некогда, так и не сняв перчаток, своим волевым решением перечеркнул судьбу одарённому художнику-кубисту. Он не потрудился назвать своё звание - а Ллаенох не разбирался в армейских знаках различия, - имя и фамилию, так и оставшись безымянным, сокрытым мраком палачом.
   - Помнишь своего приятеля, в чьих жилах текла кровь фоморов? Помнишь, как доносил на него, как умело выпытывал, пользуясь знаниями, полученными от нас, о волшебном искусстве? - Ехидный голос контрразведчика сейчас обвинял Ллаеноха в нарушении каких-то норм общественной морали, принятых в том, далёком мире, связь с которым давно и безнадёжно оборвалась. Обвинения звучали тем более возмутительно, если учесть, что именно обладатель этого голоса и приучил Ллаеноха к новым нормам, утверждая: только так тот сможет послужить своему народу, защищая соотечественников от неминуемого истребления.
   - Мы научили тебя быть подлецом - в твоём ограниченном, извращённом понимании. На самом деле ты всегда был им, просто мы поставили эти, весьма сомнительные, таланты на службу обществу. - В этих словах, несомненно, содержалась правда - вывернутая наизнанку, сокрытая под мощным грузом лжи, - но всё-таки правда.
   - Конечно, я говорю тебе правду. - Способность контрразведчика читать мысли не хуже фоморов просто поражала. - В том, что ты именуешь своим мозгом, остались лишь мысли, продиктованные нами. Ты отталкиваешься от одной моей фразы, чтобы натолкнуться на другую. Ты уже сошёл с ума, потому что я даже не говорю с тобой - тебе всё это кажется.
   Потухшие было стенки куба вспыхнули, изображая руну Эйваз, символ защиты. Ллаенох знал, что в таких случаях нужно принимать коленопреклонённую позу, и тогда ему позволят сделать несколько глотков воды. Воды, настоящей воды, а не пота, который он иногда собирал ладонью на лбу или под мышками, чтобы потом слизать! Последним способом Ллаенох обманывал вкусовые рецепторы - распухший от жажды язык, ощутив присутствие солоноватой влаги, подавал сигнал о том, что жизнь в пустыне, именуемой ротовой полостью, всё ещё существует. Его самочувствие улучшалось, по крайней мере, ненадолго. А тут - настоящая вода!
   Поначалу Ллаенох противился, но это было бесполезно - вместо воды на него начинал изливаться поток нечленораздельных звуков, чередующихся с требованиями причинить себе вред самым неприличным образом. В конце концов, он перестал сопротивляться и стал усваивать команды. Сейчас он стал на колени так быстро, как только возможно - и сверху, тихо журча, пошла вода! В свете руны Лагуз, обозначающей бурные реки и глубокие озёра, художник-кубист ловил языком каждую каплю, падающую из отверстия в плексигласе. Это было ни с чем не сравнимое удовольствие - пить, зная, что жажда побеждена, отступит, как фоморы, которых вскоре разобьют...
   Вода остановилась и иссякла, совсем как в Писании. Ллаенох замер в надежде, что покорностью выпросит ещё.
   - Мы выпустим тебя из тюрьмы, - неожиданно сообщил ему голос офицера военной контрразведки, - но ты не обретёшь свободу. Каждую секунду, каждое мгновение, в любом месте, куда бы ты ни пошёл, мы продолжим следить за тобой. У нас повсюду свои глаза и уши. Мы будем отдавать тебе приказы - через программы радиовещания, используя кодовые 'рунные' слова, которые активируют в твоём мозгу условные цепочки. Получив такой сигнал, ты сможешь улавливать только ту информацию - звуки, следующие в определённом порядке в составе обычных слов, - которая предназначена для тебя..
   Ллаенох кивнул, против своей воли. Его уже обучили этому способу чтения шифрованных сообщений - обучили совершенно варварским образом, как животное, которому вживляют в мозг электрод. Контрразведчик называл это магией.
   - Это и есть подлинная магия - управлять людьми, и не вздумай хоть на мгновение усомниться в нашей власти! - Оглушительный крик офицера принудил Ллаеноха простереться ниц. - Когда настанет время волшебства, ты сам увидишь, что не только люди, но и стихии, неодушевлённая материя - всё на свете покорно рунам. Ты, Ситус Ллаенох, учился у фомора, а там, где оказался неумелым учеником, мы компенсировали это с помощью технологии. Теперь ты - созданный искусственно фомор, наш фомор, и теперь у тебя есть будущее!
   Осознав, что он не умрёт под пытками в этом стеклянном застенке, Ллаенох приободрился.
   - Мы откроем тебе путь к власти, Ллаенох, в пределах, доступных твоему пониманию, и будем направлять все твои неуклюжие, особенно поначалу, шаги. Надвигается сложный и непростой для общества период; ты станешь тем молотом, что разобьёт ханжескую маску на лице обывателей и позволит им взглянуть на себя в зеркало. Да, это сделаешь ты, Ситус Ллаенох!
   Возбуждение овладело всеми членами его тела; Ллаенох почувствовал себя всемогущим. На окружающих его экранах возникла руна Маннас, обозначающая личность, человека с большой буквы - Человека. ЧЕ-ЛО-ВЕ-КА.
   - И в этом зеркале они узрят тебя, Ситус! Твоё величие предстанет перед ними во всём блеске! - Вкрадчивый голос контрразведчика теперь содержал изрядную долю лести. - Встань, лучший из моих сыновей, встань - и властвуй!
   Одна из боковых стенок куба, являвшаяся одновременно дверцей, открылась. Ллаенох зажмурился от яркого, слепящего света.
  Глава XXX
   Дитнол Норс закурил сигарету в тщетной надежде согреться. То и дело дыша на руки, он делал затяжку за затяжкой, периодически поглядывая на север, где, сокрытый в лилово-красных складках воздуха, находился враг.
   Все ещё неразгаданная тайна фоморов отделялась от них голым серым пространством, из-за бесчисленного количества маленьких кратеров-воронок более похожим на поверхность Луны. Лес, некогда покрывавший гряду тянувшихся с северо-востока и обрывавшихся в миле к западу холмов, полностью исчез - вместо него остались лишь разбитые в щепу обрубки древесных стволов. Жизнь, казалось, совершенно покинула эти места. Однако на деле всё обстояло с точностью до наоборот: весьма значительные силы противника, которого лишь с большим трудом удалось отбить на алклусском направлении, находились по ту сторону холмов.
   Норс посмотрел на Дортега, чьи черты лица терялись в предрассветном сумраке, слегка рассеиваемом свечением достигавшей небес гигантской алой стены. Декабрьский морозец, уже весьма крепкий поутру, вынуждал их притопывать ногами - пальцы, скованные слишком узкими для тёплых шерстяных носков ботинками, к этому времени совершенно онемели.
   - Скоро начнут артподготовку, - изо рта Дортега вырвалось облачко пара. Норс кивнул: этим утром непривычная тишина, воцарившаяся на айлестерской стороне фронта, являлась лишь короткой паузой, маскирующей подлинные намерения командования. Так море стихает перед штормом, собираясь с силами перед могучим взрывом, освобождающим бешенство волн, готовых снести всё и вся.
   Норс переглянулся с экс-капитаном Глайнисом; тот чуть заметно кивнул. То была сцена немого, не требующего слов, общения: эти двое участвовали в первых столкновениях с фоморами, которые проходили далеко на севере, в осквернённом врагом Дуннорэ-понт, и им предстояло участвовать в битве, которую командование полагало решающей.
   Скрытое отчаяние, овладевшее генералитетом, отражало и само название операции: 'Гае Огма', или 'Копьё Огма'. Согласно апокрифам, Огм приходился отцом Эзусу, и в одной из версий легенды о распятии, как раз он-то и пронзил грудь своего сына волшебным копьём. Легенда эта, впрочем, не признавалась Пресвитерианской Церковью Эзуса канонической, а сам Огм ни в одной из версий Писания не упоминался по имени - от его личности осталось лишь туманное упоминание. Причина такого забвения, которому подвергли бога-отца, по мнению Норса, являлась очевидной: он наказал Эзуса за пьянство и распутный образ жизни; существовали даже намёки, будто бог-сын согрешил с собственной матерью.
   - Говорят, в тылу творится сущий хаос: по улицам бегают малолетние сорванцы, вооружённые камнями и палками. - Норс подхватил этот слух с неделю назад, на одном из тыловых складов, где встретил - кто бы мог подумать! - бывшего мэра Дуннорэ-понт Малкольма Финлея. Тот стал ещё толще, если только такое вообще возможно; он носил звание мастер-сержанта и занимал должность кладовщика, отпускал спиртное и консервированные продукты. Финлей, выглядевший странно постаревшим, на прощание прослезился и, шевеля усами, словно расчувствовавшийся жирный таракан, даже продал Норсу без накладной пару бутылок виски.
   - Я слышал, - неохотно признал Дортег. - Они громят витрины магазинов и автомобили, выкрикивая: 'Дуракам-По-Фарам!'. Однако я не верю, что в этом может быть замешан хоть кто-нибудь из моих знакомых. Революция не должна побеждать таким образом.
   Его огромные кулаки сжались, а в глазах промелькнуло выражение, отбившее у Норса всякую охоту продолжать расспросы. Похоже, Дортег не верил в причастность нелегальных рабочих профсоюзов к подобным дебошам. Впрочем, Глайнис, как всегда, чутко улавливавший любые звуки, содержащие хотя бы каплю неблагонадёжной информации, уже был тут как тут.
   - Ты меня знаешь, Дортег! - Указательный палец бывшего капитана почти упёрся пролетарию в его мясистый, с широкими крыльями, нос. - Я тебя в два счёта к стенке поставлю, этот 'ударный' бардак закончился!
   Глайнис не шутил и не преувеличивал: их бывшего командира, Идена Глиндвира, расстреляли после того, как его броневик, загруженный золотом и серебром из разграбленного банка Алклу, задержали почти в дуодуазе миль от города.
   Попытки Глиндвира откупиться, судя по всему, оказались неудачными; показания экс-капитана Глайниса сыграли решающую роль в ходе судебного разбирательства. Приговор - смертная кара через расстрел - был приведён в исполнении прямо перед строем того, что осталось от ударной роты.
   Солдаты, чудом вырвавшиеся из заражённого паучьим токсином города, восторженно наблюдали за казнью своего недавнего командира; даже его дружки, сплошь уголовники, не составили исключения. Выживших, немногим более дуодуаза , распределили по разным полкам 1-й танковой дивизии. Свою должность командира отделения сохранил лишь Глайнис, занявший место одного из погибших в недавних сражениях капралов 35-го мотопехотного полка; Хиггену, Норсу и Дортегу - всем, кто пережил ночной бой за почтовое управление Алклу - позволили - также в порядке исключения - продолжить службу под началом бывшего капитана.
   - Есть, капрал Глайнис! - Глайнис, уязвлённый, как всегда, обращением 'капрал', заскрипел зубами так, словно пытался спилить их; его усы яростно встопорщились. - Смотри мне, Дортег!
   Глайнис отошёл на несколько шагов, и Норс, не удержавшись, подшутил:
   - Всё-таки капрал Глайнис является наиболее обученным капралом в армии Айлестера, готов поспорить на что угодно. - Глайнис, чьё лицо покрылось желваками от едва сдерживаемого гнева, выругался и пнул гусеницу стоявшего рядом гусеничного транспортёра модели 'Гиена'. В его надёжно защищённом бронёй кузове пехотинцам предстояло выдвигаться на рубеж атаки спустя какую-то дюжину минут.
   К превеликому удивлению присутствующих, трак обломался: на землю рухнул кусок того, что ещё мгновение назад казалось доброй сталью. Поражённый Глайнис выругался и постучал по броне, намереваясь сообщить экипажу о повреждении. Результат оказался не менее потрясающим, чем в первый раз: на сей раз кулак Глайниса пробил дыру в бронедверце. Оттуда на изумлённых пехотинцев смотрели испуганные глаза механика-водителя.
   - Капрал Глайнис, это вы... - Челюсть Хиггена отвисла; он был уверен, что случившееся объясняется сверхъестественной физической силой командира отделения. Последний, однако, придерживался прямо противоположного мнения. - Кретин! Что-то случилось с железом!
   Солдаты начали лихорадочно проверять своё вооружение. По счастью, винтовки находились в рабочем состоянии: несколько раздавшихся почти тотчас же выстрелов показали, что они вполне исправны. Предположение, высказанное Хиггеном, стало казаться более чем убедительным; Дортег, решив, наконец, доказать, что вредитель и замаскированный фомор - это Глайнис, изо всех сил пнул опорный каток бронетранспортёра. Вопреки его ожиданиям, тот развалился на части.
   - Что же случилось? - Недоумённо разведя руками, великан обратился к окружающим. Глайнис начал проклинать его на чём свет стоит. Растолкав своих солдат и поспешно покинувших ставшую небезопасной машину членов экипажа, он подбежал к ещё одному, стоявшему неподалёку, бронетранспортёру. Раздавшиеся почти тотчас же поражённые крики оповестили о том, что странная эпидемия распространяется и на этот образчик бронетехники.
   Глайнис вскоре вернулся, сопровождаемый проклятьями.
   - Радио! Немедленно включи радио! Нужно отменить наступление! - Стрелок-радист лишь отрицательно мотал головой. - Нельзя! Нельзя, режим радиомолчания...
   Его протесты утихли, столкнувшись с суровой военной действительностью, смотревшей на него из дула револьвера капрала Глайниса. Забравшись обратно в буквально разваливавшийся на глазах бронетранспортёр, он включил радиостанцию. Вернее сказать: попытался включить. Прибор, жалобно пискнув, подмигнул одной из своих многочисленных лампочек и потух. Все попытки выжать из него хоть что-нибудь оказались безрезультатными.
   - Ну что же, это уже кое-что - Глайнис удовлетворённо потирал руки. - Хрупкими стали лишь те стальные элементы, что находились ночью на открытой местности. Наверняка, противник применил какой-то новый тип оружия...
   - Да, действительно. Пожалуй, ты прав, - неожиданно согласился механик-водитель. - Ночью здесь как будто прошла гроза, только без снега и дождя - таких молний я ещё никогда не видел...
   - И ты не сказал? - Глайнис начал взводить курок. - Я не думал, что это важно...
   - Из-за тебя может сорваться операция, вся война, черт бы тебя побрал! Сколько людей сейчас погибнет, потому что ты думал, будто это 'не важно' ...
   Дуло револьвера тряслось как безумное; казалось, ещё чуть-чуть, и Глайнис окончательно сорвётся. Норс вдруг сообразил: есть аргумент, который убедит Глайниса и спасёт жизнь одному, пусть и бестолковому, человеку.
   - Капрал Глайнис! - Взгляд, содержащий столько ненависти, что смог бы убить животное помельче, уставился на Норса. - Не только наш бронетранспортёр стоял ночью в этой ложбине. Здесь есть офицеры-танкисты...
   Гнев Глайниса начал остывать. Его рука с револьвером опустилась. Наконец, он потряс головой, словно пытаясь собраться с мыслями.
   - Хорошо. - Командир отделения, похоже, окончательно пришёл в себя. - Возможно, пострадали не все машины; даже может так оказаться, что большая их часть на ходу. В любом случае, мы будем вынуждены выдвигаться на исходные позиции пешим порядком и атаковать в развёрнутых цепях...
   Глайнис вдруг умолк и, приказав подготовиться к маршу, затрусил туда, где, по его мнению, находился командир роты.
   - За инструкциями, - презрительно сказал Хигген.
   - Армия стоит на дисциплине, хотя нетрудно увидеть в дисциплине нечто, совершенно обратное разуму.
   Слова Норса содержали очевидную правду. Правду обидную и вместе с тем бесполезную.
   Ведь им придётся выполнить все дурацкие и самоубийственные приказы.
   Глайнис вернулся так же быстро, как и исчез. Уже на бегу он подавал жесты, со всей очевидностью дававшие понять: наступление состоится. Судя по его радостной улыбке, можно было предположить, что столь милая сердцу всякого военного техника вышла из строя далеко не повсюду. Это подтверждал и рёв моторов, то и дело благополучно заводившихся то тут, то там. Всё же многие из танков и бронетранспортёров, пребывавших в поле зрения - а в этой ложбине находилось не менее одного мотопехотного батальона с частями усиления, - оказались неспособны сдвинуться с места, либо, проехав несколько шагов, начинали разламываться на куски. Норс прикинул: из строя вышла почти треть бронетехники.
   - Всё-таки у нас есть танки! - Глайнис махнул рукой в северном направлении, где виднелись угловатые гусеничные машины, вооружённые трёхдюймовыми пушками в куполовидных башнях. - Вперёд, бравые солдаты, нам придётся выйти пораньше.
   - Танки, вперёд! - Звонкий, исполненный такого же усердного служебного рвения и радости, которую иначе как глупой назвать не получалось, голос принадлежал одному из офицеров-танкистов. Наполовину высунувшись из люка, он указывал в северном направлении зажатым в руке флажком.
   В воздух взмыла сигнальная ракета, подтверждая приказ, положивший начало наступлению. Норс болезненно застонал - впрочем, этот звук, к которому присоединился хор остальных солдат его отделения, отнюдь не разделявших оптимизма командного состава, так никто и не услышал.
   Многоголосый гром, прокатившийся где-то вдалеке за их спинами, на долгое время стал господствующей 'музыкой' в эфире. То были первые залпы артиллерийской подготовки, в которой, если верить тексту приказа, участвовало более гросса пушек и гаубиц, не считая миномётов.
   Тяжёлый, давящий на слух, гул, послышавшийся откуда-то сверху, свидетельствовал о том, что в небе над ними пролетают тяжёлые бомбардировщики айлестерских военно-воздушных сил. Эти четырёхмоторные гиганты изготовились обрушить на врага около гросса тонн обычных бомб, не считая одного новейшего изделия, способного, как утверждали, оставить от ДПФ лишь горстку пепла.
   Королевство Айлестер стояло на пороге великой победы.
   Норс, однако, шагая по мёрзлой земле в самой середине их маленькой колонны, никак не мог избавиться от беспокоящего ощущения, что им угрожает некая ужасная опасность, источник которой находится за пределами его понимания. Что-то, что упустили из виду, что-то, связанное с текстом приказа. Там много говорилось об этом 'оружии совершенно невиданной мощи, которое способно само по себе покончить с противником или же нанести ему ущерб, который многократно облегчит достижение победы'. Как он ни ломал голову, ответ, лежавший, казалось бы, на поверхности, не приходил.
   Норс пожалел, что нельзя закурить, и спрятал одеревеневшие от холода ладони в карманы.
   Наконец, когда Глайнис, сверившись с часами, приказал им залечь и плотно закрыть глаза, Норс понял, что момент применения супер-оружия настал. Зажмурившись, он уткнулся лицом в кочковатую, обледеневшую землю. Сперва Норс не ощущал ничего, кроме холода, исходящего от стылой глины и пронизывающего, казалось, насквозь; вторым, удивительным образом конфликтующим с первым, впечатлением выступило осознание того, что он, как и все остальные, избрал себе глупое занятие. Лучше бы он стал офицером генштаба или тайным советником - эти господа всегда так заняты, что никогда не оказываются на передовой.
   Затем пришло ощущение жара, тронувшего глазницы даже под веками; кожа на лбу раскалилась, словно к ней приблизили мощную лампу; несмотря на любопытство, охватившее его, Норс зажмурился посильнее, так как, по словам Глайниса, единственный взгляд на эпицентр взрыва угрожал слепотой. Когда жар начал стихать, Норс услышал звук, ставший послуживший всему причиной - колоссальное 'бум-м-м', от которого он едва не оглох - так, словно над самым ухом у него пальнули из четырёхдюймовой гаубицы.
   Наконец, Норс отважился посмотреть на то, что оказалось взрывом новейшей айлестерской бомбы. Его взору должно было предстать зрелище огромного гриба, состоящего из поднятых в небеса многих тонн пыли; тем не менее, Норс увидел лишь мчащиеся в их направлении клубы того, что до недавних пор являлось землёй и толстым настом снега, покрывавшим её. Это напоминало лавину, разогнавшуюся до скорости гоночного автомобиля.
   И только теперь бывшему редактору с ужасающей чёткостью стало очевидно: всё пошло не так, как задумали генералы. Как обычно. Генералы по определению - безмозглые тупицы, и на этот раз они опять себе не изменили.
   Понимание того, что происходит, отразилось на лицах остальных солдат отделения капрала Глайниса - их глаза удивлённо расширились, а черты исказил страх. Им представилась уникальная возможность наблюдать, как ударная волна поднимает ушедшие далеко вперёд танки, и, словно злой капризный ребёнок, отбрасывающий свои игрушки, несёт эти многотонные махины в обратном направлении.
   Норс посмотрел на Глайниса; почему-то ему захотелось перед смертью увидеть выражение лица того, кто в день первой их встречи носил погоны капитана. Нужно сказать, что ему посчастливилось наблюдать зрелище, достойное финала затянувшегося противостояния Норса с армией: Глайнис побелел как мел, потом его кожа приобрела мертвенный серый оттенок, а затем, словно её одолжил Глайнису хамелеон, ещё и покрылась пятнами бордового цвета - причём все эти перемены произошли в течение нескольких секунд.
   - Ланнвудский рикошет, - наконец, прохрипел обречённым голосом экс-капитан.
  Часть V. Мера невежества
  Глава XXXI
   Дурные вести о 'Гае Огма' распространились со скоростью света. Постигшее армию фиаско стало достоянием гласности и причиной брожений. Известны: 'золотая лихорадка', 'серебряная', 'нефтяная'; жителей Логдиниума охватила совершенно новая её разновидность - 'военно-информационная'. Процесс этот, предвещавший грозные перемены, начался ещё во время боёв за Алклу. Всяк стал экспертом в стратегии и тактике и, ссылаясь на самые авторитетные источники в министерстве, делился новейшими известиями с фронта.
   Эксперты эти, все как один - информаторы УТСН, имели единственную задачу - убедить население, что армия всё ещё существует и королевская власть до сих пор прочна.
   Возбуждённые горожане, однако, чувствовали, что это не так. То тут, то там собирались они в кружки, чтобы обсудить, для затравки, новости с фронта. Более благополучные обыватели предавались этому занятию в респектабельных кофейнях, низшие же классы тяготели к пивным пабам и дешёвым питейным заведениям. Там всегда имелся недорогой джин, изготовленный со всеми мыслимыми нарушениями технологии в угоду единственной цели - обеспечить дешевизну алкогольной продукции и доступность её даже для бедняков. Разогретые винными парами мужчины, к которым присоединялись и сторонницы идеи эмансипированного общества, зачастую зарабатывавшие себе на жизнь не самым благочестивым образом, нередко высыпали из прокуренных тесных залов на улицы и площади, чтобы слиться там в толпы.
   Их интересовала уже не война, а что станется после её завершения. Конец казался близким, равно как и демократические перемены. Всё же революционные агитаторы далеко не всегда могли дорваться до импровизированных трибун, ведь патриотические настроения, страх перед УТСН и покорность ПЦЭ всё ещё были очень сильны.
   Спецслужбы Айлестера призвали на помощь мракобесов всех сортов, дабы те сбили начавший поговаривать о свободе народ с толку. Стихийно возникавшие толпы становились лёгкой добычей разнообразнейших лжепророков, шарлатанов и попросту ловких жуликов, которых подобные сборища, изобилующие наивными простофилями, испокон веков привлекают, как мёд - мух.
   Наиболее известный из них, Олан Бейнак, носил звание подполковника и титул официального провидца министерства обороны. Бейнак редко появлялся на публике, предпочитая общаться с народом посредством тщательно подготовленных сеансов радиовещания. Доверие к периодически оглашаемым им пророчествам оставалось, тем не менее, на высоком уровне, порождая обилие разнообразнейших астрологов и магов, владевших, по их словам, древними, забытыми ныне секретами колдовства, передававшимися в их роду из поколения в поколение. Власти, вынужденные мириться с подобным положением вещей, предпринимали всё возможное с тем, чтобы направить течение этого неуправляемого потока суеверий и сектантских, плодящихся, подобно грибам после дождя, верований в выгодном для себя направлении.
   Ситус Ллаенох, уже более месяца находившийся на воле, являлся одним из наиболее перспективных 'предприятий' подобного рода. Он отъелся и гладко брил щёки каждый день; арестантская роба, права на ношение которой его нередко лишали, сменилась целым одёжным шкафом - каждый раз, выходя в свет, Ллаенох, следуя указаниям и далее контролировавших все его действия контрразведчиков, подбирал костюм, сообразно обстоятельствам. Иногда, если требовалось, он посещал рекомендованный салон, где умелый парикмахер, не задавая лишних вопросов, ловко укладывал его тёмно-русые волосы в модную в тех или иных кругах причёску.
   Стиль общения Ллаеноха с народом не отличался сложностью: он не утруждал себя выбором слов и построением фраз - раз уж приходилось говорить, он говорил тоном приказа.
   Он приказывал, он требовал, он взывал. И это срабатывало.
   Так случилось, что отныне все зависимые от контрразведки лица - лифтёры, коридорные, лакеи, отставные офицеры, школьные и университетские преподаватели, кабатчики, мясники, цветочники и даже некоторые крупные фабриканты - все они, если возникала такая необходимость, подчинялись, ему, Ситусу Ллаеноху. Угроза революции сплотила их.
   Кроме того, они использовали магию. Руна Эйваз, новый тайный символ айлестерской тайной полиции, производила доподлинно чудотворное воздействие на мечущиеся умы горожан. Угроза террора, уже прочно ассоциировавшегося с Эйваз, отпугивала болтливых и недовольных.
   Ситус владел комбинациями из всех рун футарка, и он стал воистину новоявленным гением в стране невежд. Рунное мышление, привитое ему на подсознательном уровне, обладало жёсткой схематичностью, понимание которой оказывалось недоступным обычным людям, воспитанным в лоне рационализма. Что могли знать эти слепцы о таинственном, влияющем на подкорку, свете и звуке, исходящем от каждой руны? И сила, заключённая в этих доисторических символах, с каждым днём только росла.
   Порой Ллаенох ловил себя на том, что воспринимает эмоции и даже отдельные мысли своих собеседников, пусть лица их, как всегда, фальшивые и бесстрастные, ничего не выражают; более того, иногда ему удавалось даже управлять действиями находящихся поблизости людей.
   Ему открывался путь к ничем не ограниченной власти! Ситус сразу это понял, когда тайное общество 'Тир Тоингире', названное так в честь мифической страны, в которой властвуют божества, следуя рекомендациям контрразведчиков, приняло его в свои, доступные лишь избранным, ряды. Здесь можно было встретить лишь сливки общества, однако все эти 'люди с положением', в отличие от Ситуса, оставались заурядными любителями мистических, не обладающих внутренней сутью, ритуалов. Порой они собирались на спиритические сеансы, где слушали голоса 'духов'. (На деле слуга, затаившийся в соседней комнате, попросту произносил заученные загодя ответы в вентиляционную отдушину.) Кое-кто из членов общества знал о том, что имеет место быть самое банальное надувательство, кто-то - нет.
   Появление Ллаеноха перевернуло их маленький, косный мирок. Уже тогда он поставил себе целью создание не только широкого общественного движения, но организованной по военному образцу политической партии, которая станет отличным инструментом для захвата власти. В 'Тир Тоингире' быстро поняли, что центр общественного внимания сместился в сторону этого, отдающего указания голосом, которому невозможно противиться, художника-кубиста.
   Они немедленно засуетились, чтоб не сказать закопошились, хлопоча вокруг него. Ситус стал новым светилом, осчастливившим одним фактом своего посещения их тёмную, заполненную смутными страхами перед привидениями и концом света, вселенную. Ллаенох, уже уставший поражаться происходящим метаморфозам, начал понемногу привыкать к тому, что он, ещё вчера - политический заключённый, а до этого - неимущий бездомный художник-недоучка, вдруг, неожиданно для себя, начал восхождение к вершинам власти.
   В тот самый день, когда изготовленная в режиме строжайшей секретности с величайшим напряжением всех сил государства атомная бомба взорвалась в направлении, противоположном ожидаемому, Ллаеноху предстояло посетить митинг конкурентов. Ему вменялось в обязанность выдавать себя за респектабельного представителя среднего класса, в связи с чем он оделся в чуть поношенный твидовую тройку бежевого, расчерченного тончайшей сеточкой белых полос, цвета, а поверх неё - твидовое же полупальто в тон. Чёрный галстук с заколкой из фальшивого бриллианта, начищенные до блеска чёрные же ботинки, тросточка с серебряным набалдашником и светло-серые котелок и замшевые перчатки дополняли его гардероб.
   Глядя на себя в зеркало, Ллаенох подумал, что, пожалуй, мог бы сойти за солидного рантье или служащего какой-нибудь конторы, в должности не ниже заместителя начальника отдела. Привычка властвовать, уже понемногу становившаяся его второй натурой, сказывалась в выражении лица, в пронзительном взгляде, в каждом жесте. Что самое главное, манеры его оставались манерами интеллигента, нисколько не пострадавшего от коверкающей человеческую душу службы в армии. Именно по этой немаловажной причине Ллаенох легко находил общий язык с либералами. Но он добивался подчинения и там, где штатские, привыкшие игнорировать подтянутых, жёстко выпрямленных военных, не могли найти общего языка со щедро украшенными боевыми орденами офицерами. Демонстрируя в последнем случае не более чем простую вежливость, они, тем не менее, не пускали воинскую дисциплину, зачастую бесцеремонно надвигавшуюся на них в виде очередного меднолобого болвана в сверкающих эполетах, в собственное сознание. Эти миры существовали отдельно, практически не соприкасаясь.
   Иное дело - прошедший сквозь пыточные застенки УТСН Ситус Ллаенох, некогда пацифист до мозга костей. Он умел найти подход к любому, так как не сковывал себя никакими этическими рамками.
   Особенно легко манипулировать было военными. Те обладали забавной, просто поразительной, чтоб не сказать - абсолютной, привычкой некритично и даже слепо исполнять все приказы, исходящие из авторитетного источника. Ситус, получивший право выдавать себя за такой 'источник', не мог отказать себе в удовольствии воспользоваться этой особенностью. Вообще, освободившись из тюрьмы на Груф Мерген, 22, он не отягощал себя угрызениями совести относительно судеб людей, которые его туда отправили. Он не персонифицировал их, так как, в его понимании, все граждане Айлестера, а особенно офицерская каста, так или иначе, разделяли ответственность за осуществлённые в отношении него пытки и издевательства.
   Теперь настал его черёд отдавать приказы. Они слушались Ллаеноха, как марионетки - кукловода. Порой стремление подчиняться, развитое в некоторых людях внушаемым с раннего детства чинопочитанием не могло не вызвать смех. Ещё большая власть маячила перед ним в будущем, притом отнюдь не отдалённом. Требования перемен, демократических преобразований, которые дали бы ему - конечно, в первую очередь, ему! - доступ к голосам избирателей, раздавались едва ли не каждый день. Ситусу лишь оставалось сеять зёрна, которые со временем породят бурю, что вознесёт его на самый верх, и вербовать сторонников.
   С последней целью - а не только потому, что ему так приказал офицер контрразведки - Ллаенох явился на митинг эзуситов-неконформистов. Сборища сторонников этой секты, совсем недавно отколовшейся от Пресвитерианской Церкви Айлестера, неизменно проходили по четвергам в Топком, или, официальнее, Приречном, парке. Эзуситы-нонконформисты убеждённо ратовали за войну до победного конца - причём под Священным Знаменем Божьим; их митинги неизменно протекали при большом стечении народа. Здесь собиралось немало запутавшихся в нравоучениях и догмах душ, готовых воспринять новое слово, которое бы исцелило их.
   В задачи Ллаеноха и его помощников входило: не ввязываясь в споры с сектантами, высказать одобрение главных их целей, а затем мало-помалу сагитировать часть аудитории на посещение мероприятия аналогичного характера, которое на следующей неделе планировало 'Тир Тоингире'.
   Глядя на толпившихся между деревьями людей - те заслушивались речами неопрятного молодого человека, вещавшего о близости Страшного Суда, - Ллаенох отметил среди них присутствие собственных агитаторов. Те уже начали свою неторопливую, подтачивающую веру в Церковь Эзуса, работу. Он посмотрел на оратора: тот был худощав, узок в талии, нескладная фигура его была облачена в коротковатое пальто цвета свежескошенной травы; из-под сине-белой шерстяной шапочки выбивались непокорные соломенные волосы. Короткая, аккуратно подстриженная бородка придавала парню сходство со святым, будто только что сошедшим с церковной фрески. И жар, содержавшийся в его словах и жестах, воистину мог выдержать сравнение с фанатизмом Отцов Церкви, в древние времена бесстрашно отправлявшихся проповедовать среди жестоких язычников.
   - Только любовь Эзуса к людям может наполнить наши сердца ненавистью к фоморам, и лишь его всепрощающая доброта даст нам силы стать твёрдыми, как сталь, и безжалостными к врагу! - Когда оратор говорил, из его рта вырывались маленькие облачка пара. Ллаенох отметил про себя, что ему есть чему поучиться у этого, совсем юного на вид, фанатика: говоря о любви, он умело жонглировал словами и понятиями, в конечном счёте, призывая к ничем не ограниченному насилию. - Нам не нужны дьявольские руны фоморов, которыми продажные политики из прогнившего правительства украсили пули и снаряды! Это - сделка с нечистым, и любой, кто сражался на фронте, кто получал оттуда письма - те, что не конфисковала цензура, - отлично знает, что 'рунное' оружие неизменно предаёт наших солдат в самый ответственный момент!
   Среди присутствующих раздались одобрительные возгласы. Парень говорил правду, которую правительство давно и безуспешно пыталось скрыть от народа. Почувствовав поддержку публики, оратор приободрился и, глотнув воздуха, продолжал с ещё большим вдохновением:
   - Нам не нужны символы, исходящие от Дьявола, когда мы обладаем самым могущественным оружием, когда-либо попадавшим в руки человека - верой в Эзуса и его Крестом, заключённым в Круг Жизни!
   Гул публики стал громче; простые и понятные слова оратора повторяли, почти слово в слово, воскресные проповеди, которые они привыкли слушать всю свою жизнь. Однако сейчас, по странному капризу судьбы, они шли вразрез с политическим курсом, взятым Айлестером. 'Реальность, в которой существует общество, стала ощутимо раздваиваться', - подумал Ллаенох.
   Он с каждой секундой всё более убеждался в том, что рано или поздно правительство окажется в полной изоляции, и когда оно падёт, вместе с ним падёт и вся, существовавшая масслетиями, система наследственных должностей и титулов.
   Что-то неуловимо изменилось. Вдруг и неожиданно. (В этот момент по ту линию фронта взорвалась атомная бомба.) Ситус, ещё не зная о провале плана 'Гае Огма', почувствовал необъяснимый прилив сил; ясность собственных мыслей поражала его. Тело переполнило нечто, гальванизирующее каждое движение - невиданный ранее поток чистой энергии, принудивший его завибрировать от головы до пят.
   Он сразу сообразил, что это как-то связано с 'Ланнвудским свечением'; уверенность эта, крепчавшая по мере прироста астральной, как её называл контрразведчик, силы, сопутствовала практически неудержимому желанию попробовать себя, испытать новоявленную мощь на чём-либо - или на ком-либо. Конечно, белокурый оратор с лицом святоши и помыслами инквизитора, стал бы наиболее заманчивой целью, однако строжайший запрет, наложенный на подобные действия, сдерживал Ллаеноха. 'Не вечно же им править, этим офицерам! - подумал он. - Их время безвозвратно уходит, и будущее, готовое отдаться, подобно перезрелой девице, манит тебя. Решишься ли ты?'.
   Видение пылающей руны Эйваз, требовавшей подчиниться, вновь возникло у него перед глазами - и он в который раз потупил взор, дрожа от страха как осиновый лист. То, что с ним сделали, бесчеловечно; они пошли на преступление против всего, что принято называть моралью и законностью. Гадкое, подлое и безнравственное злодеяние, осуществлённое теми, кто привыкли всегда оставаться безнаказанными - более того, даже получать за подобные 'подвиги' ордена и внеочередные звания.
   Ллаенох почувствовал, как им овладевает гнев; несмотря на холод, он вспотел. И всё же руна Эйваз оказалась сильнее. От сознания собственной беспомощности он был готов расплакаться; его кулаки сжались до боли в костяшках.
   Стараясь, чтобы никто из окружающих - тем более, собственные сторонники - не заметил, какие душевные муки сейчас одолевают его, Ллаенох придал своему лицу каменное выражение. Мрачно нахмурив брови и стиснув зубы, он прислушался к оратору - голос того доносился как сквозь слой ваты, смысл некоторых фраз он почти угадывал.
   И тут, едва ли не случайно, отчасти даже против собственной воли, он прикоснулся к сознанию оратора. Того звали Шимус Ри, и ему едва исполнилось дуазокт лет. Этого бывшего студента-богослова исключили из академии ПЦЭ за пристрастие к наркотикам; подобно Ллаеноху, он во всём подчинялся офицеру контрразведки. Последнее настолько поразило Ллаеноха, что от неожиданности он едва не разорвал контакт. Сконцентрировав своё внимание, он продолжил считывать информацию, словно перед ним лежала открытая книга.
   Шимус Ри, приехавший в столицу из деревни, ещё не знал женской ласки и мучился ужасными комплексами по этому поводу; до исключения он имел привычку слоняться по злачным местам, однако боязливость и чопорность богослова по отношению к противоположному полу не позволили ему сойтись ни с одним из заблудших созданий, в великом множестве обитавших в тех местах. Гордость и бедность, которую он также полагал достоинством - ведь бедный человек, не служащий презренному изобретению дьявола - деньгам, - несомненно, свят, - стали непреодолимым препятствием в общении с теми женщинами, которые привыкли продавать своё тело.
   В конечном итоге, разочаровавшись в жизни, людях и Церкви, бывший богослов обрёл в чтении Писания качество, которого ему всегда недоставало - религиозный фанатизм. Он, мстя обществу за обиды, подлинные и мнимые, стал изобличать случайных собеседников во всех смертных грехах. За этим занятием, достойным древнегреческих софистов, его, истощавшего от недоедания немытого оборванца, и застал проходивший мимо офицер Управления тайного сыска и надзора.
   Шимус охотно согласился обсудить вопросы религии за чашечкой кофе, которое, как и булочку с корицей, оплатил его новый знакомый - да, 'щедрость' одетого в штатское 'скупщика душ' оказалась чем-то, что осталось едва ли не единственным светлым пятном в длинном ряду наполненных оскорблениями дней. С этого дня их встречи становились всё чаще и всё продолжительнее; наконец, офицер раскрыл Шимусу тайну своей личности - и предложил тому оказывать платные услуги, которые обеспечивали бы безопасность Айлестера.
   Нужно ли добавлять, что Шимус охотно согласился? С тех пор он, присоединившись к вновь созданному, при значительном участии контрразведки, кружку, возглавляемому неким Томасом Ивом, день за днём отдавался служению Эзусу - и человеку в штатском. Ораторское мастерство, азам которого он обучался ещё в Пресвитерианской Академии, стало главной заботой Шимуса: он проводил долгие часы у зеркала, упражняясь в произношении, тщательно совершенствовал осанку и жестикуляцию.
   Несмотря на гаденькое отношение к людям, требовавшее от него принудить их подчиняться, используя наиковарнейшую, бесстыжую ложь, Шимус, тем не менее, искренне полагал себя верным слугой Эзуса. Поражённый Ллаенох не мог в это поверить, однако изворотливая психика Шимуса тут же выдала ему неожиданное объяснение данного парадокса: превращая людей в послушных рабов, он лечил их тем самым от худшего из грехов - гордыни. Смерть же, на которую он готов был обречь свою паству, извращённой совести Шимуса виделась как избавление от страданий и существования во грехе - по крайней мере, в тех случаях, когда это не касалось его самого. Себе Шимус Ри, осознавая своё высокое предназначение, отводил роль пророка, которому Господь доверил испытать веру людей на прочность и препроводить наиболее достойных - то есть тех, кто утратит разум настолько, что доверит ему свою жизнь - в загробный мир. Сейчас, убеждая собравшихся принять неравный бой с фоморами, вооружившись лишь верой в Бога, Шимус как раз осуществлял сей, доверенный ему внушением свыше, план.
   Во всей этой, вызывавшей искреннее отвращение, сумятице, которая именовалась сознанием Шимуса Ри, более всего поражало сходство обстоятельств и приёмов, которыми пользуются контрразведчики при вербовке агентуры. Понимание того, что он - далеко не единственное поле, на которое сделана ставка, разрешило сомнения Ллаеноха.
   Ситус уже не боялся внешнего вида руны Эйваз. В конце концов, если лиловое Свечение даровало ему мощь, то он победит не только Шимуса Ри и его секту, но и контрразведку. Ему следовало проверить свои силы. Сняв перчатки, он подышал на ладони, чтобы скрыть выражение лица и тот факт, что пальцы левой руки незаметно сложились в символ, призванный сфокусировать эманации его разума на Шимусе Ри.
   - И тогда, облачившись в броню Господа нашего Эзуса, и воздев над головой меч молитвы, мы обрушимся на врага! Да пребудет с нами... - Шимус запнулся. - Да пребудет с нами благословение фоморов вовеки веков! Славься имя фоморов и все деяния их, приближающие Царство Дьявола на Земле!
   Шимус умолк, не веря собственным ушам; тишина, воцарившаяся вслед за столь неожиданным завершением речи, длилась лишь несколько секунд. Затем послышались возмущённые возгласы. Кто-то требовал объяснения, кто-то обвинял Шимуса в ереси. Растерянный оратор лишь лопотал в ответ что-то невразумительное. Ллаенох, поймав на себе взгляд одного из своих людей, чуть заметно кивнул.
   - Слуга Дьявола! Он восславляет фоморов! - Вслед за этим тяжким обвинением в воздух взметнулся камень. Он угодил Шимусу в грудь, принудив того пошатнуться. Ллаенох, добавив свой голос к нарастающему хору проклятий, с злорадным удовольствием наблюдал, как камни, один за другим, летят в проповедника. Тот, пытаясь оправдать себя, что-то говорил, но его уже никто не слушал: разъярённая толпа собралась вершить самосуд.
   Когда метко брошенный камень рассёк Шимусу лоб, тот попытался спастись бегством. Однако, пробежав лишь несколько шагов, остановился: путь к отступлению был отрезан. Плача и умоляя о снисхождении, он принял сыпавшиеся на него отовсюду удары. Однако люди, распалённые его же, требовавшей самых свирепых мер по отношению к прислужникам фоморов, речью лишь ожесточались при виде крови. Удары руками, ногами, камнями и даже выломанными впопыхах дубинами со всех сторон обрушивались на Шимуса Ри. Наконец, он прекратил сопротивление и затих. Впрочем, избиение прекратилось не сразу; наконец, осознав, что именно произошло, люди, не сговариваясь, начали быстро расходиться.
   Ллаеноху хватило единственного взгляда на окровавленное, страшно изуродованное лицо, чтобы понять: жизнь навеки покинула это юное тело.
   Он бесцельно бродил по городу весь день; ощутив голод, зашёл в ближайшее кафе и, не чувствуя вкуса пищи, машинально поел. Начинало темнеть; он направился домой, на съёмную квартиру, то и дело оглядываясь по сторонам. Абсолютно уверенный в том, что контрразведка неизбежно нанесёт ответный удар, Ситус страшился каждой тени. Любой прохожий мог оказаться убийцей - он знал это наверняка, так как сам только что стал свидетелем убийства, осуществлённого такими же простыми людьми, которых в один миг вдруг охватила ненависть к оратору. Тот факт, что смерть Шимуса Ри стала последствием его же действий, ничего не менял, скорее, наоборот - Ллаенох познал теперь, что представляет собой страх преступника, опасающегося возмездия.
   Остановившись посреди тротуара, он попробовал, как его учили, несколькими могучими, медленными вдохами успокоить дыхание и сердцебиение и взять себя в руки. Отчасти ему это удалось, по крайней мере, он стал замечать прохожих. В поле зрения неожиданно возник мальчишка, продающий газеты; сунув ему шиллинг, Ллаенох купил свежий номер 'Королевских ежедневных'. Торопливо пролистав все страницы, он так и не обнаружил никаких упоминаний об убийстве в Топком парке; лишь постепенно к нему пришло понимание того, что ему продали утренний выпуск.
   Тем не менее, Ллаенох слегка успокоился; в конце концов, он и пальцем не коснулся убитого. Решив, что завтрашний номер окажется более содержательным, он продолжил свой путь. Проехав пару остановок на трамвае, он сошёл почти у самого дома, в котором проживал.
   Район рынка Западные ворота, получивший своё название от ворот в крепостной стене, некогда окружавшей город, никогда не относился к престижным, а в военное время, когда съёмные квартиры наполнились дезертирами и уклоняющимися от призыва, и вовсе стал рассадником криминальной заразы. Добропорядочные граждане, всегда пребывавшие здесь в меньшинстве, боялись выходить наружу с наступлением темноты, справедливо опасаясь за своё здоровье и жизнь.
   Ллаенох с сомнением посмотрел на зияющий чернотой вход в подъезд. В сумерках, когда по обе стороны его в окнах зажегся свет, этот широкий, изгибающийся вверху маленькой аркой подъезд почему-то напомнил зловеще оскалившийся череп. Череп этот ухмылялся - о нет, он хохотал!
   Он решительно замотал головой. Что за бред! Посмотрел на подъезд вновь - о, это требовало значительного усилия воли! - но тот уже опять приобрёл свой обычный заплёванный вид. Ллаенох почувствовал, что дрожит, и выругал себя за то, что отказался от провожатого. В тот момент это казалось весьма разумным решением - не обсуждать происшедшее ни с кем из свидетелей, дать себе время всё обдумать, выбрать оптимальную линию поведения - и вот теперь он столкнулся с последствиями собственной беспечности! Кто знает, что ждёт его на этих неосвещённых ступенях?
   Слыша каждый удар собственного сердца, которое, казалось, выстукивало в его ушах нескончаемую дробь, Ллаенох поднялся на третий этаж. К его удивлению, ключ благополучно провернулся в замке, позволив беспрепятственно проникнуть внутрь. Оставшись наедине с темнотой, он облегчённо вздохнул и прислонился к двери, не в силах шевельнуться. Наконец, спустя шесть, а может, и дюжину, минут, он вновь овладел собой и, включив свет, начал раздеваться. Пройдя в единственную комнату, он первым делом положил руку на выключатель, желая увидеть присутствующих, если таковые каким-либо образом проникли внутрь, однако его опередили.
   Вспыхнула, ослепляя, руна Эйваз, и принудила ноги Ллаеноха подкоситься, а сердце - испуганно ёкнуть.
   - Добрый вечер, Ситус, - произнёс знакомый ему до боли голос, как всегда, облачённый в офицерский мундир. - Садитесь, у меня есть к вам вопросы.
   Ллаенох увидел направленный на него ствол пистолета. Что было гораздо хуже, руна Эйваз, требующая безусловного послушания, продолжала гореть у него перед глазами - как он успел разглядеть, то оказалась настольная лампа, к которой приложили специальный трафарет. Коварство и изощрённый садизм его палачей просто поражали. Ллаенох буквально упал на стоявший рядом стул, лишь по случайности не опрокинув его на пол.
   - Вы очень нервничаете, и это выдаёт вашу вину, Ситус. Вы сами чувствуете себя виновным, а значит, мои подозрения верны. Не советую вам даже думать о том, чтобы повторить трюк, подобный тому, что вы провернули в Топком парке - я хорошо подготовлен. К тому же на улице находится три моих человека, готовых застрелить вас, если вы выйдете из подъезда один.
   Ллаенох лихорадочно соображал, что же происходит. Руна Эйваз, словно глыба, возникшая прямо в мозгу, препятствовала нормальному движению мыслей, однако той малой толикой, что осталась от его сознания, Ллаенох осознавал: офицер просто воспользовался дубликатом ключа. То, что он менял замок на прошлой неделе, ничего не значило - связи, проникавшие во все слои общества, давали контрразведке воистину неограниченные возможности. Теперь контрразведчик попросту запугивает его при помощи руны Эйваз, бояться которой приучил голодом, холодом и побоями.
   Ледяная, граничащая с бешенством, злость придала Ллаеноху сил. Астральное зрение, казалось, навсегда покинувшее его в тот момент, когда он увидел перед собой неподвижное тело Ри и утратил над собой контроль, подсказало, что на кухне скрывается ещё два вооружённых сотрудника контрразведки. Он мысленно улыбнулся: офицер, как всегда, лгал ему, и пришёл сюда с единственной целью - допросить, а затем убить. Ликвидировать, как у них принято говорить.
   Ллаенох почувствовал облегчение; теперь ему осталось лишь одно из двух: либо поддаться на угрозы и поверить в обман - и распроститься с жизнью, - либо сражаться и победить. Должно быть, что-то, промелькнувшее в его глазах, насторожило контрразведчика, который за всё время их знакомства так и не потрудился представиться, и он угрожающе потряс пистолетом. Ллаенох вновь изобразил на лице глубокое выражение бессмысленного страха и тупо уставился на офицера. 'Интересно, - подумал он, глядя на ровное, невыразительное лицо с тонкими усиками - как его зовут?'. Ему предстояло вскоре узнать ответ, однако совершенно иным образом, нежели в случае с Ри. Что-то подсказывало: офицер готов к попытке овладеть его разумом. Однако и силы, идущие из неведомых глубин преисподней, прибывали, Ллаенох это чувствовал.
   Он постарался, не касаясь мыслей собеседника, дотянуться до его нервной системы. Если парализовать её единым сверхмощным разрядом, офицер даже не успеет позвать на помощь - он вообще уже никогда никому ничего не скажет. Ллаенох воззвал к источнику чудесной силы, к Свечению. В глазах потемнело, он видел лишь какую-то странную, переливающуюся всеми оттенками красного и, других, невиданных ранее, цветов, названия которых отсутствуют в людских языках, пелену. Он не смог бы сказать с уверенностью, как долго это продолжалось, так как утратил ощущение времени; все пять чувств полностью покинули его - осталось лишь восприятие того, что казалось светом, сплетавшимся в руны, микстом из вкусов-звуков-запахов-касаний...
   Стук упавшего тела вернул Ллаеноху чувство реальности происходящего. Бросив быстрый взгляд на останки того, кто так долго управлял его жизнью, он потянулся мыслью на кухню, где ещё два, излучающих удивлённые мысли, человека собирались встретить уготованную им печальную участь. Покончив с ними, он посмотрит на документы ныне покойного офицера контрразведки.
  Глава XXXII
   Генерал-фельдмаршал Блейнет, в парадном мундире и при всех орденах, с саблей на боку и с жезлом, стиснутым в правой руке, нетерпеливо ожидал конца. Бой, шедший уже в переходах главного бункера, постепенно приближался, судя по звукам, к его кабинету.
   Айлестер потерпел очевидное поражение, несмотря на все отчаянные попытки сражаться до последнего. Истощённые промышленность и сельское хозяйство уже не могли более ни снабжать фронт, ни поддерживать приемлемый уровень жизни в тылу. Гроссгроссы мужчин, до недавних пор являвшихся продуктивными работниками на фермах и предприятиях, погибли или получили увечья, а те, что выжили, были необходимы армии как воздух. Всё нараставшая потребность в стали и угле привела к тому, что и этих материалов, ранее, казалось, производимых в значительном избытке, стало катастрофически недоставать.
   Наконец, остановились поезда - ещё до того, как заметно усилившееся после атомного взрыва Ланнвудское свечение достигло их и принудило замереть.
   Затем последовал полный коллапс коммуникаций - в радиоэфире и по телефону можно было услышать лишь издевательские голоса фоморов, остальные сигналы и звонки попросту не доходили до адресатов, будто их глушили. Скорее всего, так всё и обстояло, хотя Блейнет подозревал, что значительная доля сбоев в работе связи обусловлена вредительством - люди попросту саботировали передачу приказов, стараясь тем самым добиться расположения противника, окончательная победа которого приближалась с каждым днём. Сформированная генералом ап Коннахтом особая следственная группа из числа наиболее преданных офицеров нашла многочисленные тому подтверждения. Впрочем, несколько смертных приговоров, один из которых привели в исполнение прямо на территории объекта 'БМ', не помогли: изменники, то смеясь, то плача, выкрикивали им в лицо проклятия на неизвестном языке и принимали смерть с улыбкой мучеников на покрытых безумной пеной устах. Безумие - лучшего слова, способного описать происходящее, Блейнет не смог бы подобрать.
   Революция, грянувшая как гром среди ясного неба, застала его врасплох. Ап Коннахт однажды пришёл и заявил ему, что, согласно утверждениям главы отдела контрразведки генерального штаба, со дня на день состоится революция, поэтому рассчитывать на успешное выполнение весеннего мобилизационного плана рассчитывать не приходится.
   Взбешённый Блейнет проигнорировал это заявление. Он потребовал снять с кораблей военно-морского флота матросов, выдать им винтовки и отправить на фронт, чтобы хоть как-то заткнуть 'дыру', возникшую после уничтожения 1-й танковой дивизии и разгрома ударной группировки. Ап Коннахт предостерегал об опасности, которую таит в себе подобное, слишком опрометчивое, по его мнению, решение, но Блейнет, воспользовавшись своим старшинством в звании и должности, настоял.
   Как и следовало ожидать, стало только хуже: матросы, уже долгое время собиравшиеся в кочегарках своих огромных кораблей, чтобы посидеть в тепле и послушать провокационные речи, воспользовались представившейся им возможностью, чтобы поднять мятеж. Едва получив в руки оружие, они обратили его против своих же офицеров; расправившись с командирами, революционеры украсили себя алыми бантами и принялись грабить магазины и склады со спиртным и съестными припасами. Следующим их шагом стал захват государственных учреждений; полиция и военная контрразведка, слишком малочисленные и неизменно трусливые перед лицом вооружённой опасности, даже не пытались оказать сопротивление бунтовщикам.
   Восстание быстро перекинулось на широкие народные массы; многие даже наивно полагали, что красный цвет флагов, которые используют коммунисты, и багровые оттенки Свечения - это одно и то же, а значит, и войне наступит конец, как только к власти придут простые труженики.
   Ораторы, тут и там собиравшие толпы слушателей, утверждали: достаточно достичь народного согласия и настроить себя на мирное мышление, чтобы умиротворить фоморов. Мол, первейшим качеством ДПФ является способность увеличивать и отражать направленные на него мысли и эмоции, а значит, необходимо прекратить ненавидеть - отказаться от этого чувства, воспитываемого в армии наймитами капитала. Митинги, превращавшиеся в стихийные медитации и излияния любви к окружающим, стали обычным явлением уже давно, идеи всеобщего равенства и братства находили всё больше и больше сторонников - так червь малодушия подтачивал доблесть айлестерцев и их лояльность, находя самый лёгкий, прикрытый благородными лозунгами, путь. Неоднократно проводившиеся на фронте эксперименты неизменно опровергали данный тезис, однако же, это заблуждение всякий раз находило всё большее число сторонников, так как не требовало от них ни сражаться, ни умирать.
   Апатия, постигшая власть, оказалась сродни ступору: никто не решался выступить против - наоборот, чиновники либо прекращали выходить на службу, а зачастую и бежали, подобно королю, за границу, либо даже - кто бы мог в такое поверить ещё два-три года назад? - сами одевали красные ленточки и присоединялись к тем, кого недавно высокомерно именовали 'презренным плебсом'.
   Блейнет, читая газеты и выслушивая сообщения по телефону - в те редкие часы, когда тот работал, - не мог поверить в реальность происходящего. Тем не менее, всё обстояло именно так: фронт рухнул, и огромное количество солдат, над которыми уже отсутствовал хоть какой-нибудь контроль, покатилось на юг, в то время как все крупные города перешли под контроль революционеров.
   Блейнет, оказавшись между молотом и наковальней, предпочёл отсиживаться в своей 'берлоге' до последнего, пока находиться в главном командном бункере не стало слишком опасно. К его сожалению, когда падение этой последней крепости стало неизбежным, бежать уже было поздно: все пути к отступлению оказались перекрытыми подразделениями фоморов и охотно переходившими на их сторону мятежниками. Единственного взгляда на висевшую на стене оперативную карту, испещрённую исключительно красными - без единого сине-зелёно-серебряного! - значками, было достаточно, чтобы убедиться в бесспорном факте: конец войне уже наступил, хотя он и не стал победным. Впрочем, Блейнет чувствовал странную уверенность: это лишь начало конца, медленного сползания в бездонную пропасть, пылающую огнями Ада.
   Откуда-то сверху послышался взрыв; помещение основательно тряхнуло, с потолка посыпалась извёстка и куски штукатурки. Блейнет понял, что нападавшие, кем бы они ни были, близки к окончательному успеху. Несмотря на все уговоры, он решил принять неизбежную смерть именно здесь, при всех регалиях, подобно тому, как капитан корабля идёт ко дну вместе с судном. Некоторое время он колебался, не стоит ли покончить жизнь самоубийством - в ящичке эбенового дерева у него хранился наградной револьвер, украшенный позолоченным вензелем короля, - однако Блейнет решительно отмёл эту мысль. На то имелся целый ряд причин - как предательство бежавшего в Нейстрию Эньона IV, замаравшего этим бесчестным поступком всё, к чему прикоснулась его рука, так и элементарное нежелание проявлять слабость перед лицом противника.
   Генерал-фельдмаршал хотел умереть, глядя смерти в глаза, с высоко поднятой головой. Согласно имевшимся у него сведениям, 'лиловая зона', несмотря на быстрое расширение, ещё не достигла бункера, а значит, смерть от когтей клыкуна или ему подобной твари - и возможное заражение одним из многочисленных видов паразитов, - ему не грозила.
   Он счёл это достаточной причиной, чтобы не сводить счёты с жизнью. Блейнет закурил - в отличие от ап Коннахта, предпочитавшего сигары, он всегда пользовался трубкой - и, с наслаждением вдыхая табачный дым, принялся ждать.
   Наконец, раздавшиеся за дверью пистолетные выстрелы убедили его, что развязка близка. Дверь, которую он решил не запирать, всё же едва не слетела с петель, получив сокрушительный удар чем-то массивным. Блейнет спокойно затянулся и перевёл взгляд на того, кто вошёл внутрь.
   Несмотря на готовность к любому повороту событий, которую, как казалось, ему удалось в себе воспитать, зрелище, представшее его изумлённому взору, принудило генерал-фельдмаршала потрясённо выругаться. Трубка, рассыпая искры и горящий табак, скатилась вдоль кителя на пол.
   - Майор да Блуах! - воскликнул он.
   Да, всё обстояло именно так! Перед ним стоял, одетый в неизменный лётный комбинезон, трижды посмертно кавалер Золотого Креста Криф да Блуах. Его костяные пальцы, с которых давно обвалились последние куски кожи, сжимали автоматическую винтовку, а пустые проёмы глаз, пугающие затаившейся там чернотой, уставились на Блейнета.
   - Уже не майор, - ответил лучший ас из когда-либо живших и погибавших в небесах.
   Блейнет был готов представить себе кого угодно в роли главаря банды мятежников, но только не да Блуаха. Он просто не верил своим глазам.
   - Но... но почему? Почему, майор?
   Да Блуах, как оказалось, имел ответ на данный вопрос. Видимо, ему самому подобное поведение не казалось ни странным, ни аморальным.
   - Потому, что вы - предатель, генерал-фельдмаршал Блейнет. - Эти простые слова потрясли Блейнета. Его мозг отказывался воспринимать их возмутительное содержание.
   - Вы предали свой народ, принуждали простых людей воевать и гибнуть за трусоватого короля и систему, построенную на эксплуатации народа, в угоду родовитому меньшинству! Некоторым даже пришлось погибнуть неоднократно, как вам, должно быть, известно, - в голосе живого мертвеца послышалась искренняя обида, - и всё это - ради возможности сидеть в тёплом, уютном бункере, где, как вам казалось, вас ничто не потревожит, кроме известий о награждении очередным орденом.
   - Ну, вы-то свои поспешили снять, - с иронией заметил Блейнет, машинально подкрутив седые усы. - Мы не только награждали вас, но и воскрешали - трижды воскрешали - из мёртвых!
   Самому Блейнету его аргументы казались неопровержимыми, однако да Блуах, судя по всему, имел собственный взгляд на происходящее.
   - Да, трижды - последний раз около месяца назад, - ответил скелет со страдальческими нотками в голосе. - Вам не понять той боли, которую я пережил...
   Да Блуах умолк; толпившиеся за его спиной солдаты и матросы с красными лентами, украшавшими фуражки и бескозырки взамен споротых кокард, начали перешёптываться, впрочем, пауза эта длилась недолго. Мёртвый майор, словно прогоняя наваждение, тряхнул белым черепом, также обмотанным полосой красной ткани, и устремил взгляд своих пустых глазниц на Блейнета.
   - Как бы то ни было, генерал-фельдмаршал Блейнет, вам уже не удастся принудить меня умереть за короля ещё раз...
   - Но отечество... - начал было Блейнет и осёкся, почувствовав, как волна испепеляющей ненависти, льющейся из незрячих глаз да Блуаха, сжимает его грудь, подобно гидравлическому прессу. - Отечество и народ желают покарать того, кто всегда желал лишь одного: сжить их со свету! Покарать того, кто пытался избавиться от этой, препятствующей накапливать богатства, нищей и безродной 'живой силы'! Покарать вас, генерал-фельдмаршал Блейнет! И теперь вы можете убедиться сами: мы - воистину сила, и мы живы!
   Блейнет облизал пересохшие губы. Его разум, уцепившись за разговор, как за спасительную соломинку, лихорадочно подбирал наиболее убедительные доводы.
   - Ни одна страна не признает подобного правительства... говоря о мире, вы обрекаете народ на новые, быть может, ещё более опустошительные войны!
   Да Блуах сухо рассмеялся.
   - Вы очень плохо информированы о последних событиях, генерал-фельдмаршал. Нейстрия закрыла границы с Айлестером. Их войска получили приказ открывать огонь по всем, кто пытается пересечь Доггерландский перешеек. Час назад их авиация осуществила воздушный налёт на мост через канал. Новая война уже началась.
   Тень ликования, проскользнувшая в словах да Блуаха, дала старому генерал-фельдмаршалу намёк на подлинные причины неожиданной измены да Блуаха.
   - И вы хотите стать их полководцем! Возглавить армии, подпитываемые Свечением!..
   Вскинутая винтовка да Блуаха, нацелившаяся Блейнету точно между глаз, послужила лучшим подтверждением его правоты.
   - Оставим эту тему. Последний вопрос: где ап Коннахт?
   Ап Коннахт, испросив на то разрешения главы генерального штаба, бесследно исчез с верными ему людьми несколько дней назад, чтобы продолжить вооружённую борьбу любыми доступными средствами. Блейнет счёл себя слишком старым и консервативным, чтобы разделить его судьбу, однако на прощание пожелал своему давнему соратнику удачи.
   - Он уехал. Скрылся.
   - Вы недоговариваете, но у меня нет ни времени, ни желания допрашивать вас. - Да Блуах вновь прицелился. - Знаете, что оттуда вылетает птичка, генерал-фельдмаршал? Пришло время хотя бы раз умереть за Айлестер...
   Винтовочный выстрел, последовавший почти тут же, в замкнутом пространстве прозвучал неожиданно громко.
  Глава XXXIII
   Безумная, изматывающая скачка длилась всю ночь до рассвета и большую часть дня. Кони, выбивая копытами частую дробь, уносили желавших скрыться от неумолимой воли Могущественных беглецов на юг. Ансгер, чертовски уставший, предполагал, что провёл в седле не менее дюжины часов.
   - Хэксем остался позади, - бросил Роб Хенгист через плечо своим спутникам, когда они приблизились к межевому камню - крупной, размером с одноэтажный дом, глыбе серо-розового гранита, отмечавшей границу между графствами. Ансгер и впрямь будто оказался в другом краю, так как более не узнавал окружающую местность: холмистая, словно взгорбленная, земля Хэксема, на востоке граничащая с Безлесным взгорьем, сменилась пологой равниной. Повсюду, сколько хватал глаз, виднелись поросшие сочной травой зелёные луга, чередующиеся с аккуратно возделанными прямоугольниками пшеничных полей.
   Неожиданно раздался резкий, неприятный звон; звук, от которого Ансгеру сделалось плохо, дребезжал в его нервах, превращая организм в подобие живого камертона. Его конь встал на дыбы и дико, надрывно заржал. Ансгеру едва хватило сил, чтобы удержаться в седле. То же происходило и с другими лошадьми: животные будто обезумели, они вертелись на месте, закусив удила и, испуская болезненное ржание, норовили сбросить своих седоков.
   Источником звука, несомненно, являлся межевой камень, опознавший в них разыскиваемых беглецов. Камни, эти, содержащие в себе магическую силу, некогда расставили Могущественные, дабы они осуществляли тайный, неусыпный контроль над передвижениями по наземным дорогам и речным путям. Сейчас беглецы получили возможность познакомиться с другой, ещё более ошеломляющей, способностью камней, позволявшей при необходимости парализовать движение, а если надо, то и свести нежелательных путешественников с ума.
   Ансгер отыскал взглядом Роба Хенгиста. Почему-то в этот момент ему было приятнее думать о нём как о Человеке-без-Имени, таинственном и могучем волшебнике, чем как о простом сержанте-радиооператоре, чудом выжившем реликте минувшей эпохи. Хенгист, намотав поводья на левую руку, чтобы держаться в седле покрепче, правой выхватил меч. Тот пустил разноцветные блики, как случалось порой с металлическими предметами, когда солнечные лучи, искажённые Свечением, ложились на их отполированную поверхность. Говорили, что это - добрый признак; такой металл считался обладающим волшебными свойствами.
   Хенгист поднял коня на дыбы - вероятно, чтобы тот не выкинул какой-нибудь номер в самый неподобающий момент - и, удерживая несчастное животное в такой позе, вытянул клинок в сторону межевого камня. Одно короткое слово - и острие словно выплюнуло вишнёвого цвета молнию, разломившую гранитный монумент, весом превышавший несколько тонн, на мелкие куски. Вой, будто сверливший уши, немедленно стих. Ансгер вздохнул с облегчением и похлопал своего коня по холке. Животное всхрапнуло и несколько раз благодарно шевельнуло губами, словно говоря что-то.
   - Он просит сахару, - пояснил Рене и достал из кармана небольшой замусоленный камушек коричневого цвета. Его лошадь немедленно проглотила предложенную подачку и радостно заржала. - Всегда носи с собой несколько кусков - от преданности коня, может статься, однажды будет зависеть твоя жизнь.
   Ансгеру оставалось лишь молча согласиться с этим ценным - и одновременно совершенно бесполезным, ввиду отсутствия у него сахара, - советом. Вместо этого он снова погладил коня по шее, решив пока ограничиться этой нехитрой, но идущей от чистого сердца лаской. Конь, которого, как оказалось, звали Прыгачом, несмотря на выказанное недовольство, похоже, смирился с такими манерами своего нового хозяина, равно как и с его скупостью.
   Хенгист поднял руку ладонью вверх, требуя внимания.
   - Мы разворошили осиное гнездо, и теперь те, кто спал, проснулись. Вскорости на нас организуют облаву. Едва ли мы сможем спастись, если не сойдём с дороги.
   Ансгер с сомнением огляделся вокруг. Пшеничные поля и луга представлялись ему сомнительным укрытием.
   - Если взять путь на восток, к вечеру мы окажемся у побережья. Возможно, нам удастся зафрахтовать там какую-нибудь лохань.
   - Я знаю один рыбацкий посёлок, Господин-без-Имени, - сказал мрачный, обритый наголо мужчина, который за всё время их путешествия не проронил и дюжины слов. - Знаю, потому что родился там. Мы сможем найти на берегу с дюжину добрых баркасов, но достаточно крупной шхуны, способной выйти в открытое море, там отродясь не встречалось.
   Хенгист, которому адресовались эти слова, размышлял не более мгновения. Его реакция была молниеносной.
   - Никогда и ни за какие деньги, Конн?
   - Можете быть уверены в этом, как во мне, господин. - Мягкий баритон Конна, разительно контрастировавший с его суровым обликом, вызвал у Ансгера доверие к этому крупному мужчине. Похоже, он не лгал.
   - Тогда и Могущественные, зная положение вещей на побережье, не станут нас там искать. - Хенгист весело рассмеялся. - Вперёд - возможно, в этом наше спасение!
   Ансгер, так и не поняв, как это спасение может заключаться в возможности оказаться прижатым к морю на совершенно открытой местности, предпочёл промолчать. Прошептав Прыгачу на ухо несколько слов, предназначенных для того, чтобы ободрить скакуна, он дал ему шпоры. Рене всё так же следовал за ним по пятам, словно тень. Ещё несколько часов изнурительной, выматывающей последние силы, скачки - и в медленно ложащихся на землю сумерках показались песчаные дюны. Частично покрытые растительностью, преимущественно травой и невысоким кустарником, они почти не препятствовали ветру, нёсшему с собой солёный запах моря.
   Дюны почему-то напоминали Ансгеру уходящую вдаль череду горбатых китов, которых он множество раз разглядывал на картинках в книгах и журналах; эти огромные существа некогда господствовали в океанских водах, пока их не вытеснили неведомые чудовища.
   Наконец, перед ними возник рыбацкий посёлок - несколько дюжин хлипких на вид домишек, построенных из досок, камней и обломков кирпича. Кирпич жившие здесь люди притащили, видимо, вопреки всем запретам магисов и собственным страхам перед привидениями, из тех мест, где некогда располагались заброшенные ныне города. Кровля, плавник, местами чередовавшийся с шифером, соединила в одно целое остатки былой индустриальной эпохи с изготовленными вручную фракталами. Этот эклектичный архитектурный стиль, смотревшийся более чем убого, свидетельствовал о крайней нищете обитателей здешних мест.
   Жители высыпали им навстречу. Они носили грубую домотканую одежду; на некоторых, похоже, только что вернувшихся с лова, были кожаные рубахи и кожаные же шапки, насквозь пропитавшиеся запахами тухлой рыбы и соли. Прибытие конных чужаков, непривычно одетых и хорошо вооружённых, взбудоражило селение: мужчины, наспех вооружившись, собрались вокруг старосты - рослого, костлявого старика, тем не менее, жилистого и удивительно крепкого на вид.
   - Я - Фингол, староста этого селения, бедной деревни Сейге. Чем обязаны мы, жалкие рыбаки, визиту тех, кто участвует в войнах Могущественных? - Слезящиеся старческие глаза пристально осматривали всадников, прибывших с Хенгистом. Конн, вопреки ожиданиям Ансгера, не выступил вперёд, дабы приветствовать односельчан - наоборот, он, надвинув капюшон так, чтобы тот скрадывал черты лица, неподвижно сидел в седле. Казалось, его сковывает некий обет, возможно, страх, хотя Ансгер и не мог понять причин такого поведения.
   - Фингол, достойный староста Сейге, деревни, что противостоит волнам моря и натиску мрака, поглотившему гордый Сегедун, некогда находившемся в дне пути на север! С тобой говорит тот, кто известен как Человек-без-Имени. - Слова Хенгиста вызвали возбуждённый шёпот рыбаков; некоторые из них вопросительно смотрели на Фингола, ожидая знака, который положил бы начало жестокой сече. - Я пришёл не просить о помощи, хотя она бы мне не помешала. Не собираюсь я и претендовать на то, в чём нуждаюсь, угрожая силой. Как вам, должно быть, известно, я способен как добиться от вас повиновения при помощи некоторых, известных мне, заклятий, так и попросту стереть ваши хибары с лица земли единственным движением руки, подобно тому, как вы сметаете крошки со стола.
   Слова Хенгиста не были пустыми угрозами: одного из рыбаков, замахнувшегося на него багром, остановило единственное короткое слово волшебника. Присутствующие от удивления, многократно усугублённого страхом перед колдовством, словно вросли в землю; они имели возможность наблюдать за тем, как нападавший взмыл в воздух на высоту не менее дуодуазфута , и завис, беспомощно махая руками и ногами и отчаянно крича.
   - Если хоть кто-нибудь повторит совершённую им глупость, я не только не смогу удерживать его далее, но и буду вынужден поступить с остальными подобающим образом.
   Рыбаки обрушили на Хенгиста целый поток ругани; с некоторыми из проклятий Ансгер ране не сталкивался - его искренне удивило то, насколько изощрёнными могут быть оскорбления.
   - Чтоб тебя заживо обглодали рыбы, ты, трусливый сын медузы! - выкрикнул один из рыбаков, замахнувшись рукой, в которой сжимал топор. Спутники Хенгиста, включая и Конна, чьи родственники, наверняка, тоже находились в толпе, выхватили мечи. Хенгист, будто удерживавший в воздухе некий невидимый предмет, вынужден был оставить это занятие и переключить своё внимание на новую угрозу. Решительный жест - и второй рыбак замер как соляной столб. Первый, вскрикнув, рухнул на землю с высоты; окрестности немедленно огласились его жалобными стонами.
   - Назад! Немедленно назад, несчастные глупцы, или мы покончим с вами! - Рене, размахивая мечом, двинулся на окружившую их толпу, тесня рыбаков. Его лошадь, угрожавшая затоптать наиболее смелых - или, вернее сказать, наименее разумных - жителей Сейге, ржала и била воздух копытами. Несколько человек отпрянуло, но один, неосмотрительно попытавшийся схватить животное под уздцы, получил удар в лоб; стальная подкова раскроила ему голову, и, обливаясь кровью, рыбак рухнул навзничь.
   - Стойте! Отступите, я вам говорю! - Фингол, несмотря на возраст, отличавшийся недюжинной силой, прошёл вперёд, расталкивая стоявших у него на пути. Наконец, остановившись на самом краю пространства, которое удерживали всадники, он повернулся лицом к односельчанам. В руке он держал факел - так, чтобы освещать своё лицо и отпугивать самых опрометчивых одновременно.
   - Прекратите! Я, Фингол, говорю вам: отступите!
   - Фингол, это колдун! Лишь пламя изгонит его!
   - Пламя - либо Ночные Посланцы! - В последней фразе, содержавшей недвусмысленную угрозу, слышался вызов; потаённый смысл её уже был известен Ансгеру. Он присмотрелся к кричавшему - высокому, широкоплечему мужчине с жирными тёмными волосами и бородой.
   - Ну, двое-то уже выступили при свете дня, - цинично усмехнулся Рене, указывая на раненных в схватке рыбаков. - Они - звери и в людском обличье, просто ночью сбываются их сокровенные мечты о более подобающей для насилия и убийства внешности.
   - Лжёшь! - выкрикнул чернобородый, но почему-то поспешил отступить и затеряться в толпе.
   - Нам не нужны все эти войны, тем более с Могущественными, - торопливо заговорил Фингол, его взгляд бегал из стороны в сторону, словно он пытался умиротворить свою совесть. Ансгер предположил, что в этой деревне ранее неоднократно случались убийства, приписываемые Ночным Посланцам. - Мы преклоняем перед ними колени, как и большинство других людей. Не мне судить тебя, я должен защищать своих соплеменников от любой опасности, включая и ту, которая якобы пытается нас от чего-то спасти.
   Последние слова содержали прозрачный намёк на репрессии, которые, весьма вероятно, обрушатся на Сейге, едва Хенгист и его спутники покинут деревню. Ансгер непроизвольно бросил взгляд на Конна: тот, укутавшись в плащ, всё так же хранил молчание. Теперь ему открылась причина, по которой уроженец Сейге избегал открывать свою личность окружающим: любого, кто заговорит с ним, особенно родственника, в будущем ожидала смерть, причём не слишком быстрая и, наверняка, мучительная.
   - Нам нужна хорошая лодка, которую мы, между прочим, не собираемся оставлять себе. Вы сможете получить её обратно через каких-нибудь полчаса, если выйдете в море и подберёте. - Фингол кивал, слушая Хенгиста. - А зачем она вам - вы что, собираетесь кануть в пучину?
   Ансгер ожидал какого угодно ответа на этот, полный издёвки, вопрос, брошенный откуда-то из толпы, но не такого, который услышал.
   - За нами должен прийти корабль. - Слова Хенгиста поразили присутствующих, вызвав целый шквал острот и шуток, порой весьма грубых. Ансгер, впрочем, уже успел взять за правило ничему не удивляться, когда речь идёт о магии. В конечном счёте, разве некогда небеса не были свободны от этой странной, способной придавать мыслям необыкновенную силу, алой завесы?
   Сопровождаемые возбуждёнными, недоверчиво переговаривающимися жителями Сейге, Хенгист и его немногочисленные спутники прошествовали на берег, где чёрные волны, одна за другой, накатывали на берег в своём нескончаемом стремлении источить сушу. Спешившись, они сняли припасы, а конскую сбрую, выполняя повеление Хенгиста, отдали Финголу.
   - Ну, а что же вы собираетесь делать с лошадьми? - не скрывая иронии, спросил кряжистый, низкорослый мужчина с округлым животом. Он приходился Финголу зятем и считался богатейшим человеком в селении, так как владел солеварней. Во всём он казался полной противоположностью своему тестю.
   Рене расхохотался:
   - Будь я проклят, если оставлю мою красавицу Мавеллу в этой деревне! - Ансгер, решив не задавать напрашивающихся в такой ситуации вопросов, потрепал Прыгача по шее и произнёс, подобно остальным, несколько слов на прощание. Конь в ответ задорно ударил копытом в песок.
   - Скачите! Вы свободны! - Хенгист добавил ещё несколько слов на всё том же загадочном языке, и лошади, издав радостное ржание, поскакали вдоль берега за своим вожаком. К удивлению Ансгера, им оказался Прыгач - жеребец уверенно вёл свой маленький табун во тьму, как можно дальше от злых, ненавидящих всё живое, людей.
   Ансгер, ещё не успевший оправиться от удивления, выслушал глухое замечание Конна о том, что предоставленный им ялик в полном порядке и вполне способен выдержать вес шести человек с поклажей, если, конечно, на море не будет волнения.
   - И где же ваш корабль, позвольте мне поинтересо... - Зять Фингола будто поперхнулся, его речь оборвалась на полуслове. Глядя в его расширившиеся от удивления глаза, Ансгер не выдержал и обернулся. Против всякой его воли, челюсть летописца отвисла - он воочию лицезрел огромный, не менее терцмассфута длиной, корабль.
   - Откуда он взялся?
   - Да он целиком из железа, совсем как в преданиях...
   - Это колдовство, и оно назовёт на нас проклятье Могущественных! - Услышав этот выкрик, вновь разжёгший угасшее было пламя конфликта, Хенгист бессильно вздохнул.
   ... Закончив все свои дела на побережье, беглецы перешли на борт ялика. Двое по очереди сидели на вёслах, мощными, частыми гребками продвигая эту крохотную лодочку по направлению к возвышавшейся вдалеке тёмной громадине корабля. Когда настала его очередь грести, Ансгер не мог поверить, что сопротивление воды окажется настолько сильным; к тому же, казалось, ялик совершенно не двигался с места. Силы быстро покидали немолодого уже мужчину, и руки, будто налившиеся свинцом, совершенно не слушались его, когда настала очередь сменяться.
   Чудесное появление корабля никак не шло у Ансгера из головы, и он, не выдержав, задал Хенгисту вопрос, который сейчас мучил не только его, но и не менее масса людей, включая и тех, что остались на берегу.
   - Как он мог появиться - прямо из воздуха? - переспросил Хенгист, пребывавший, похоже, в отличном расположении духа. - Хороший вопрос, старик, чертовски хороший вопрос! Если бы я мог сказать, как, я бы непременно тебе ответил. Знаю лишь, что речь идёт о весьма специфической форме закона сохранения энергии: некогда все двигатели в одночасье перестали запускаться, и адмиралы, следуя долгу, затопили наш флот на рейдах портов, чтобы кораблями не завладел противник. Тогда все только диву давались: как это корабли могут оставаться без движения? Теперь ты стал свидетелем обратного явления: нам предстоит движение, вернее, целое путешествие без корабля.
   - То есть перед нами призрак? - Догадка, пронзившая мозг Ансгера, даже ему самому казалась неправдоподобной. Тем не менее, корабль, относившийся, судя по обводам и установленному на палубе вооружению, к боевым, находился совсем рядом - настоящий корабль из прошлого, призрак былых времён.
   - Да, или, вернее, призрак его физических качеств. Сам корабль лежит сейчас на дне бухты Скапа-Флоу на массы миль к северу.
   Решив не возмущаться более при виде столь наглого, бесцеремонного - и вместе с тем очевидного и вполне реального - надругательства над законами природы, Ансгер промолчал. Вскоре их ялик прибился к стальной стене, уходившей куда-то ввысь - то был борт корабля, вблизи казавшегося просто исполинским. Верёвочная лестница, свисавшая почти до уровня воды, дополняла список наиболее абсурдных из обстоятельств, с которыми только доводилось сталкиваться Ансгеру.
   'Абсурд? - раздался у него в голове голос Хенгиста. - Абсурдными называли все научные открытия до того, как они воплотились в действительность, а порой даже и после этого. Несколько масслетий назад, как и сейчас, ни один здравомыслящий обыватель не поверил бы в возможность создания стального корабля - по его мнению, железо всегда и непременно тонет, даже знание закона Архимеда не способно преодолеть это заблуждение. В те годы, когда я был радиооператором, общение через астрал считалось невозможным, в отличие от древних времён. Понятие 'абсурд', как нетрудно заметить, является лишь мерой невежества того, кто употребляет это слово'.
   Проглотив весьма очевидную пилюлю, содержавшуюся в мыслях Хенгиста, Ансгер взялся за деревянную перекладину то и дело уходившей куда-то в сторону лестницы. Подъём, во время которого его неоднократно било о стальной, раскачивающийся борт, оказался наиболее тяжёлым испытанием из тех, что довелось пережить Ансгеру на его долгом веку. Поднявшись, наконец, на палубу - он устал настолько, что смог перевалить через леер лишь с чужой помощью, - летописец совершенно не чувствовал ни рук, ни ног от усталости. Обессилевший, он, тяжело дыша, лежал на спине и выслушивал исходившие от его более молодых товарищей реплики, которые в иных обстоятельствах, особенно в былые годы, принудили бы его кровь закипеть. Сейчас же Ансгер испытывал искреннее наслаждение и даже гордость оттого, что оказался способен осуществить столь изнурительное восхождение.
   - Добро пожаловать на борт гордости военно-морских сил Айлестера Его Королевского Величества Эньона IV эскадренного миноносца 'Кондате'! - Голос Хенгиста, похоже, привёл в действие какие-то невидимые силы, дремлющие в топках эсминца. Корабль задрожал мелкой дрожью и, чуть накренившись на левый борт, дал малый ход. Ансгер, найдя в себе силы встать на ноги, заметил, что они разворачиваются. Направление их движения повергло в шок не только его, но и остальных спутников Хенгиста.
   - Как, мы идём на север? - высказал общее мнение Рене. Голос его, несмотря на демонстрируемую браваду, дрожал.
   Хенгист, широко расставив ноги, смотрел прямо по курсу корабля, туда, где в непроглядной для простых смертных темноте скрывалась таинственная цель его путешествия.
   - Да, там Свечение более яркое, и наш корабль покажет отличные мореходные качества и огневую мощь. Так мы быстро, несмотря на возможные препятствия, доберёмся до пункта назначения. В любом случае, Доггерландский канал для нас закрыт - даже если он ещё и не пришёл в негодность, всё равно никто не откроет нам шлюзы. Последнее, что я о нём слышал, это то, что, вслед за беженцами, включая нашего ненаглядного короля с семейством, по перешейку на континент перебрались демонические силы 'лиловых'. Насколько мне известно, Нейстрия тоже не смогла устоять перед их натиском.
   Из услышанного Ансгер заключил, что их путь лежит отнюдь не на материк.
   - Куда же мы держим путь, Хенгист? - Не сдержавшись, он назвал колдуна по имени, известному лишь ему одному. К его удивлению, тот не ответил, а остальные спутники Человека-без-Имени никак не отреагировали. Он словно говорил с пустотой.
   'Так и есть, старик, они тебя не услышали, - без какого-либо предупреждения Хенгист вновь вторгся в его мысли, породив там путаницу и переполох. - Я предпринял некоторые меры безопасности и наложил соответствующее заклятие. Буду тебе благодарен, если ты не станешь повторять допущенную тобой только что оплошность в дальнейшем'.
   Ансгер вспомнил о двух пылающих столбах, которые они оставили после себя на побережье. На них висели распятые тела зятя Фингола и чернобородого мужчины, угрожавшего им местью Ночных Посланцев. Человек-без-Имени порой демонстрировал исключительную жестокость и беспощадность к своим врагам.
   'Так куда мы направляемся?'.
   'В княжество Эйре лежит наш путь, в земли, где люди ещё продолжают свою безнадёжную борьбу с дьявольскими силами фоморов. Там будет завершена твоя летопись'.
  Глава XXXIV
   В ночь накануне решающей битвы с войском Златоликого Короля Дитнолу Норсу пришлось стоять в карауле. Ему выпал неудачный жребий, и даже дополнительная порция вина не могла сгладить разочарование; винить, однако, было некого, ведь он сам вытянул из мешочка чёрный камень. Его невезение, поразмышлять о котором Норс теперь имел два дополнительных ночных часа, усугублялось тем, что охранять покой своих товарищей ему предстояло в самое неудобное время - в предпоследнюю смену. Так его сон оказывался разделённым на два неравноценных фрагмента, пауза между которыми заполнялась унылым, выжимающим все жизненные соки, бдением.
   Норс стоял, опираясь о копьё, и с мрачной тоской смотрел на шабаш в лагере противника. Яркие цветные огни вертелись в ночном, отливающем пурпуром, воздухе; ведьмы, раздевшись догола, плясали у костров в компании отвратительных рогатых созданий с телами, отдалённо напоминающими человеческие - с той лишь разницей, что до пояса их покрывала шерсть, а вместо ступней у них имелись копыта; букет этот, дополненный горящими, как угли, глазами и длинным, с кисточкой на конце, хвостом, производил одновременно отталкивающее и пугающее впечатление. В бою эти существа - фавны - пользовались луками и дротиками; если же противник принуждал их схватиться врукопашную, они пускали в ход кинжалы и своё естественное оружие, нанося противнику удары рогами или же брыкаясь копытами. Весьма неприятными последствиями угрожали и укусы их широких, длинных зубов. Дортега однажды укусил фавн: проникшая в кровь слюна привела к нагноению; великан несколько дней не вставал, мучаясь лихорадкой, однако вмешательство знахаря, поившего его какой-то настойкой с препротивным запахом, вкупе с богатырским здоровьем, стало причиной скорого выздоровления.
   Норс почесал старые шрамы под стёганым поддоспешником, поверх которого носил длинную, до колен, кольчугу, и, поправив конический шлем с бронзовым наносником, продолжил наблюдение. Это было единственное, чем он мог себя развлечь: шабаш всегда давали накануне битвы, этот обычай соблюдался фоморами уже многие годы. Норс, порывшись в памяти, даже не поверил - он воевал уже почти девять лет! Где-то вдалеке, в графстве Хэксем, рос его маленький сын, которого Гвенн, как они и договаривались, назвала Коллом. По крайней мере, ему бы хотелось верить, что растёт, так как он никогда не видел собственного ребёнка и не получал от Гвенн писем с того самого момента, как почта перестала работать.
   За это время он выучился сражаться по старинке: копьём, мечом и щитом. Поначалу это архаичное, выкованное вручную оружие отпугивало Норса, который, однако, поняв, что мастерство приходит в результате тренировки, взял себе за труд освоить нехитрые навыки владения им - и был вознаграждён: отточенные рефлексы не раз спасали ему жизнь. Оказалось, что меч убивает нечисть гораздо лучше давно вышедших из строя пушек и винтовок.
   Норс давно уже не встречал ни чешуйчатых клыкунов, ни зомби, ни гиперстрекоз - эти виды исчезли, будто вымерли в одночасье. Всё чаще армии Лорда Стеклянный Глаз, выступившей против Могущественных, или магисов, как сейчас именовали фоморов, приходилось иметь дело с существами, словно вышедшими из древних мифов и легенд. Причины этого оставались тайной, как, впрочем и всё, связанное с природой эгрегоров Зла.
   Норс, из чьей памяти уже давно стёрлись воспоминания о былой жизни, когда он издавал собственную газету и считался в своём городке самым образованным человеком, привык не думать о вещах, не касающихся его непосредственных обязанностей. Жизнь простого пехотинца не располагала к интеллектуальной активности.
   Он тяжело вздохнул и, разлепив сомкнувшиеся было веки, перевёл взгляд на другой конец лагеря противника, где располагались тролли - смена впечатлений помогала бороться со сном. Тролли, существа, чьи черты были словно вытесаны из камня, опять напевали свои заунывные, похожие на царапанье ножом по медному котлу, мотивы. Норс хорошо видел их узнаваемые даже на таком - более гроссфута - расстоянии фигуры с кривыми, в локоть длиной, носами и торчащими, наподобие ослиных, ушами. Эффект, производимый такой омерзительной внешностью, усугублялся серой, иногда с голубоватым или бледно-зелёным отливом, безволосой кожей и длинными, широкими ступнями; руки, свисающие почти до земли, отличались поразительной силой. Тролли были широкогруды и низкорослы; они не носили ни брони, ни обуви, ни одежды - их толстая кожа служила достаточной защитой от непогоды и вражеского оружия. Что до естественной для таких обстоятельств неловкости и стеснения, то причин к этому не возникало - тролли появлялись на свет бесполыми.
   Норс злорадно улыбнулся. Независимо от исхода предстоящего завтра сражения, они дадут противнику хороший бой. Прославленная хитрость Лорда Стеклянный Глаз, неоднократно приносившая им победу в прошлом, и на сей раз заготовила для противника ряд гибельных сюрпризов. На поле, разделявшем противоборствующие стороны, находились многочисленные 'волчьи ямы', чьё дно было утыкано отравленными кольями. Смазанные соком 'чёртова вереска', они представляли собой смертоносную опасность для всего живого.
   'Чёртов вереск', появившийся около пяти лет назад хищный кустарник, охотился при помощи ядовитых шипов; порой малейшей царапины оказывалось достаточно, чтобы отправить человека на тот свет. Убив свою жертву, 'чёртов вереск' распускал бутон и, пользуясь находящимися там псевдо-челюстями и хоботком, выкачивал из бездыханного тела все питательные вещества. Удивительно неприхотливое и живучее полуживотное-полурастение, способное, при необходимости на долгое время впадать в спячку, за весьма непродолжительный период времени превратило травянистые пустоши Эйре в настоящие могильники. Белеющие звериные и человеческие костяки отмечали места, где произрастал этот зловещий и всегда голодный представитель флоро-фауны.
   Кроме того, если бы войско Златоликого Короля осмелилось атаковать их, ему бы пришлось столкнуться с угрозой, которой являлись сердца гиперстрекоз, вернее, то, что им заменяло эти сердца. Сокрытая в них инфернальная энергия до сих несла смерть всему живому; настроенные особым образом, эти сердца могли играть роль фугасов, представляя собой по-настоящему грозное оружие.
   Укреплённый палисадом и опоясанный рвом лагерь, в котором укрывались воины Лорда Стеклянный Глаз, также представлял собой орешек, разгрызть который было весьма непросто.
   И всё равно войско противника казалось огромным, пугающе многочисленным. Если бы кто-нибудь поинтересовался мнением Дитнола Норса, то он бы настоятельно порекомендовал командованию ни за что не покидать лагерь, независимо от времени суток. Впрочем, их прижали уже почти к самому берегу океана - порой сюда даже доносился неумолчный шелест волн - и отрезали от подвоза продовольствия. Силы Златоликого Короля постоянно прибывали, и, если Лорд Стеклянный Глаз хотел выждать благоприятный момент для нанесения внезапного удара, в чём он считался непревзойдённым мастером, то, по общему мнению, время для такого удара миновало. Очень скоро их начнёт мучить голод, а враг, становившийся всё сильнее с каждой ночью, в конце концов, добьётся такого превосходства, что сможет взять их небольшую крепость приступом. Так или иначе, сегодняшний шабаш следовало полагать верной приметой того, что Златоликий Король наутро даст бой. Если они не выйдут из лагеря, войско фоморов попросту окружит их и пойдёт на штурм.
   Невесёлые раздумья Норса прервало зрелище ранее неизвестных ему летающих существ - ростом несколько уступая человеку, они перепархивали с места на место при помощи взмахов широких перепончатых крыльев. Душу его наполнило тяжёлое предчувствие: что сулит им столкновение с этим новым врагом? Он решил сразу же после смены доложить о новом виде демонов своему квинкдуазкоммандеру Глайнису, даже если того придётся оторвать от самых сладких в мире снов.
   Внезапно какое-то движение, пересекавшее поле, привлекло внимание Норса. Присмотревшись, он разглядел несколько фигур в чёрном, бегущих в его направлении; преследуемые троллями, они мчались так быстро, словно могли обогнать ветер. С удивительным чутьём, которое отличает лишь искусных колдунов, их вожак обходил все хитроумные ловушки; однако и противник, готовый вот-вот настигнуть своих жертв, не отставал ни на шаг. Норс уже видел, как крылья, несущие огромных нетопырей, приближают их к маленькой группке беглецов.
   Понимая, что должен предпринять хоть что-нибудь ради спасения людей, он вспомнил о сигнальном роге, висящем сейчас на его шее. Пользоваться им полагалось лишь в самом крайнем случае; поколебавшись секунду, Норс что есть силы дунул в рог. На его рёв немедленно отозвались многие дюжины заспанных голосов; крики младших командиров, строивших своих подчинённых, перекрывали даже звуки рога.
   Норс схватил щит и покрепче сжал копьё. Находясь за пределами палисада, он неизбежно схватится с нетопырями, когда те достигнут ограды. Предчувствие опасности и лёгкий привкус страха возбудили в нём решимость сражаться; ударив древком копья о щит, он прокричал воинственный клич. Судя по всему, люди в чёрной одежде услышали его и чуть скорректировали свой курс, направляясь прямиком к Норсу. За его спиной находилось то, что заменяло калитку - проём в частоколе, из которого извлекли пару брёвен - как раз достаточно для того, чтобы мог протиснуться один человек.
   Норс сбежал вниз и, взобравшись на вал, протянул руку первому из беглецов - светловолосому, ловкому на вид и неожиданно сильному парню, за которым последовали остальные. Предпоследний, единственный старик среди них, несколько отстал, и замыкающий был вынужден схватиться с налетевшими нетопырями. Из-за стены в них метали копья и стреляли из арбалетов, но, похоже, безрезультатно; Норс мог лишь восхищаться отвагой этого человека, которого остальные называли Рене.
   Потянув старика за руку, он вытащил того на гребень вала. На миг их взгляды встретились, и Норс увидел в чертах, испещрённых глубокими морщинами, нечто странно знакомое. Впрочем, ему было не до того: оставался ещё Рене, в одиночку отчаянно сражавшийся с несколькими крылатыми тварями; вблизи их обнажённые человекообразные фигуры вызывали отвращение, усугублявшееся доносившимся даже до Норса терпким, мускусным запахом; он с трудом преодолел попытку собственного желудка избавиться от съеденного на ужин.
   Решив зайти Рене в тыл, одна из тварей отлетела в сторону и попыталась обогнуть место схватки. Однако подобным манёвром она, сама того не ведая, накликала на себя погибель: вспыхнул яркий белый свет, пронизанный россыпью бордовых и сапфировых искр, в котором это ужасное существо исчезло без следа - то сработала одна из ловушек, расставленных на подступах к лагерю! Сородичи нетопыря, пронзительно запищав - было странно услышать столь тонкий голос из их уст, - отпрянули в спасительную тьму.
   Заметив, что Рене шатается, словно деревце на ветру, Норс отбросил щит и копьё, чтобы прийти на помощь человеку, оказавшемуся в столь тяжёлой беде. Подставив плечо стонущему и готовому вот-вот упасть мужчине, он помог тому пересечь ров и взобраться на вал.
   Уже препоручая Рене заботам солдат, собравшихся по ту сторону стены, он вдруг заметил, как глаза их испуганно расширились. Немедленно поняв, что это значит, Норс попытался обернуться, желая встретить опасность лицом к лицу, но в это самое мгновение свет перед его глазами померк. Ещё пребывая в сознании, он ощущал, как его ослабевшее тело медленно заваливается на спину и катится вниз. Последним, что он почувствовал, стало прикосновение цепких, усеянных когтями, рук тролля.
  Глава XXXV
   Ансгер, сын Колла, сына Дитнола, не раз слышал о горделивом Лорде Стеклянный Глаз, однако почти никогда - хорошее. Согласно наиболее популярной версии, тот являлся бароном, некогда владевшим землями в Эйре, или даже графом - представителем Златоликого Короля на этом большом острове. Среди причин, по которым Стеклянный Глаз поднял мятеж и бросил вызов своему законному сюзерену, назывались самые разные - от ревности, связанной с тем, что Златоликий Король совратил его жену, до стремления восстановить старые порядки и вернуть людям их врождённые права.
   Ансгер, читавший старинные учебники истории и даже некоторые научно-популярные статьи на данную тему, отлично знал: война - это конфликт двух систем, организованных при помощи вертикалей власти, а значит, причиной её всегда является власть. Один хищник претендует на ареал обитания другого, и их смертельное столкновение разрешает все возникшие между ними противоречия, независимо от того, что послужило первоначальным поводом. Впрочем, в условиях, когда страна и проживающий на её территории народ всецело зависят от воли монарха, любые государственные дела, особенно война, носят глубокий отпечаток личных страстей правителей. По этой причине Ансгер никогда не верил ни одной из услышанных им в трактире версий до конца, хотя никогда и не оспаривал их. Благоразумие вынуждало его более слушать и размышлять, нежели говорить. Благоразумие и холодный рассудок, с детства отличавшие Ансгера, и стали главной причиной, по которой Ночные Посланцы пришли за ним лишь на склоне лет.
   Лорд Стеклянный Глаз, очевидно, ждал их прибытия, так как, несмотря на ночное время, Хенгисту и его спутникам было велено пройти к его шатру. Поддерживая за руки Рене, который уже не мог передвигаться самостоятельно и держался на ногах лишь благодаря титаническому усилию воли, они пересекли весь лагерь в сопровождении двух дюжин солдат. Те, не зная толком, чего следует ожидать от незваных гостей, держались настороженно, изготовившись пустить оружие в ход при первом же признаке опасности.
   Наконец, двое стражников, стоявших у входа в шатёр, скрестили копья, преградив им путь. Начальник личной охраны Лорда Стеклянный Глаз, высокий, полный мужчина с седеющими волосами, приказал всем ждать его позволения и исчез за пологом.
   Ансгер немедленно подметил про себя, что шатёр того, кто воевал с несметным войском Златоликого Короля, снаружи выглядит более чем скромно: его холщовая ткань такая же непритязательная, как и у палаток, в которых обитают простые солдаты. Их временные жилища, давно заменившие дом, разнились лишь размерами - в этом шатре, судя по всему, имелась возможность ходить в полный рост, не нагибаясь. Среди очевидных удобств приходилось отметить и наличие маленького очага, дым от которого уходил сквозь отверстие в потолке.
   Тени, отбрасываемые находившимися внутри людьми, ложились на белые стены, давая о происходящем более чем полное впечатление. Ансгеру даже на миг показалось, что он вновь находится на представлении в бродячем театре теней, который однажды посетил Хэксем. Впрочем, тень Лорда Стеклянный Глаз на деле представляло собой нечто более масштабное, нежели силуэт, сидевший, подперев руку ладонью, за простым столом. Слава о его деяниях облетела все закоулки Айлестера и Нейстрии. Ансгер не сомневался, что о нём знали и в куда более отдалённых странах.
   Наконец, начальник охраны широкими шагами прошествовал к выходу и, приподняв полог, пропустил следовавшего за ним мужчину - куда более низкого роста, с чуть выпирающим животом. Он носил тёмные шерстяные штаны, заправленные в мягкие замшевые сапоги, и бархатный, расстёгнутый на груди камзол синего цвета, из-под которого виднелась белая батистовая рубашка. Лорд Стеклянный Глаз брил голову наголо, и Ансгер, глядя на его чуть поблёскивающую в свете факелов, лысину, немедленно вспомнил о том, что Конн, стоявший сейчас поблизости, также стригся подобным образом. Едва ли это могло оказаться простым совпадением.
   Ансгер почему-то вспомнил о бытовавшем среди крестьян поверье: увидеть сборщика податей плохо, продать душу дьяволу ужасно, но хуже всего встретить лысого. Это связывали с тем, что в первом случае останется всё, кроме денег и недвижимости, во втором - всё, кроме бессмертной души, в то время как в третьем не удастся спасти даже жизнь. В душу Ансгера закралось подозрение, что Лорд Стеклянный Глаз каким-то образом связан с возникновением данного суеверия.
   Грузный мужчина в бархатном камзоле повернул голову, осматривая людей, которых к нему привели, и в левом глазу его что-то сверкнуло. Присмотревшись, Ансгер разглядел круглое стёклышко в золотой оправе с цепочкой. Он неоднократно встречался с изображениями идентичных приспособлений в ветхих от древности книгах. Вещь эта называлась 'монокль' и использовалась для увеличения слишком мелких предметов, как правило, при чтении. То, что Лорд Стеклянный Глаз пользовался моноклем - а вероятнее всего, даже умел читать, - свидетельствовало о его бесспорной связи с миром теоров, безвозвратно канувшем в лету.
   - Кто вы? - спросил он глубоким, выразительным басом.
   Человек-без-Имени шевельнулся.
   - Я - Роб Хенгист, сержант-радиооператор.
   - Да? - Кустистые брови поползли на покрывшийся складками высокий лоб. - Где именно вы служили?
   - Радар 'Фодла', 1-я дивизия противовоздушной обороны, сектор 0-3-В. - Хенгист ненадолго умолк. - В моём активе один боевой вылет на ночном истребителе 'Y.2'.
   Слова эти, смысл которых лишь отдалённо улавливался Ансгером, ничего не говорили большинству присутствующих - на что указывали озадаченные выражения на лицах солдат, - однако для этих двоих они имели, судя по всему, глубокий смысл.
   - Кто летал пилотом?
   - Майор Криф да Блуах. - Потрясённый шёпот пробежал среди солдат. Лорд Стеклянный Глаз переглянулся с начальником охраны; тот пожал плечами, словно отвечая на какой-то безмолвный вопрос.
   - Мы получали ваши донесения, Хенгист. Организованная вами система передачи сообщений при помощи станций голубиной почты работала безотказно. Слишком хорошо, позволю себе такое выражение - слишком хорошо.
   В глазах Хенгиста вспыхнул яростный огонь.
   - Вы мне не доверяете, - проронил он полувопростительно-полуутвердительно. Не скрылись от слуха Ансгера и презрительные нотки, прозвучавшие в этих словах.
   - Нет, не доверяю, - покачал обритой наголо головой Лорд Стеклянный Глаз. - А с чего вдруг я должен вам доверять?
   Хенгист промолчал. Остальные его спутники, нахмурившись, смотрели в землю или по сторонам, избегая встречаться взглядом с человеком с моноклем в глазу. Судя по всему, они сейчас испытывали смешанные чувства, в которых гнев и разочарование играли отнюдь не последнюю роль.
   - Однако не отчаивайтесь, молодой человек. - В голосе Лорда Стеклянный Глаз послышалась нескрываемая ирония. - Завтра нам предстоит решающая битва, и вы сможете разрешить все сомнения, возникшие относительно вас, собственным мечом.
   - Битва? - хмуро, не скрывая разочарования, переспросил Хенгист. - А почему вы решили, что вы её выиграете?
   Реакция Лорда Стеклянный Глаз была неожиданной: он расхохотался. Всё его тучное тело затряслось от смеха так, что монокль выпал из глаза. Впрочем, один из стоявших поблизости молодых офицеров тут же поспешил нагнуться за этой вещицей, составлявшей неотъемлемую часть облика знаменитого вождя. Приняв поднесённый ему монокль, тот вставил стекляшку обратно и, всё ещё посмеиваясь, вновь посмотрел на залившегося краской Хенгиста.
   - Вы хотите дать мне совет, сержант? - Ирония командующего казалась слишком очевидной.
   - Нет, генерал. - На сей раз ядом насмешки сочились уже ответные слова Хенгиста. - Я - единственный, кто знает, равно как и единственный, кто может одержать победу. Окончательную победу.
   Правый глаз человека в синем камзоле совершенно закрылся, в то время как левый пристально изучал своего дерзкого собеседника сквозь стекло монокля.
   - Я и сам знаю, как одержать победу, - заявил он, наконец. - Я всегда побеждаю. Ваше же появление, к тому же эти странные претензии, да ещё и накануне решающего сражения... Всё это очень подозрительно.
   Военачальник перевёл взгляд на начальника охраны. Тот утвердительно кивнул.
   - Впрочем... Я, вернее, один из моих советников выслушает вас. Эй, позовите-ка сюда нашего колдуна! Посмотрим, что он на это всё скажет.
   Лорд Стеклянный Глаз крякнул, провёл рукой по толстой шее и, покачав лысой головой, скрылся в шатре. Ансгер, по тому, как напряглись окружавшие их солдаты, понявший, что теперь они, скорее, пленники, нежели гости, мысленно послал молитву Эзусу о счастливом исходе предприятия.
   Внимание его привлёк страдальческий стон, исходивший, как оказалось, из груди Рене. Ансгер, бросив на того короткий взгляд, вздрогнул от неожиданности: перед ним стоял глубокий старик. Молочно-белую, изрезанную глубокими морщинами кожу покрывали желтоватые пятнышки, набухшие вены выпирали, подобно верёвкам, волосы большей частью выпали, а те немногие, что остались, побелели; Рене открыл рот, словно пытаясь что-то сказать, однако оттуда вырывались лишь какие-то нечленораздельные звуки. Большая часть зубов таинственным образом исчезла. Голова того, кто ещё совсем недавно был молодым, цветущим мужиком, непрерывно тряслась, как у подпружиненного болванчика.
   Ансгер протёр глаза, но наваждение не исчезало: рядом с ним находился дряхлый старец, согнувшийся едва ли не втрое под грузом прожитых лет.
  Глава XXXVI
   Пленника немедленно доставили к шатру Златоликого Короля, дабы он мог предстать перед владыкой Айлестера и большей части Эйре и Нейстрии. Дитнол Норс, придя в сознание, с трудом управлял собственными, совершенно непослушными после полученного удара, мышцами, и большую часть пути его просто тащили волоком два плотных, покрытых буграми мышц, тролля. Эти уродливые существа, несмотря на то, что ростом едва доставали ему до плеча, обладали выдающейся, по любым меркам, силой и почти не замечали тяжести своей ноши. Пленник, даже если бы и сохранил способность сопротивляться, наверняка, горько пожалел бы о подобной попытке в тот же миг, когда отважился на неё. Норсу оставалось лишь рассчитывать на то, что в будущем ему представится благоприятный для побега момент.
   Впрочем, особо надеяться на подобную удачу не приходилось: обычно Златоликий Король, сведущий в тёмном искусстве магии, приносил пленников в жертву фоморским божествам, а их плоть отдавал своим кровожадным подданным для употребления в пищу.
   Норс отлично знал, насколько страшная уготована ему участь, однако будущее сейчас его интересовало в наименьшей степени - настоящее являлось само по себе столь болезненным, что те немногие слабые мысли, которые зарождались в его голове, не могли проникнуть сквозь кровавую, наполненную звоном, пелену. Наконец, его, словно тушу, бросили у чьих-то ног, обутых в кожаные сапоги. Норс, даже не ощутив боли при падении, исполнился радужных надежд: в конце концов, сапоги носили люди, а значит, он мог рассчитывать на то, что его не убьют на месте.
   - Златоликий Король желает видеть его немедленно, - сиплый голос, принадлежавший, судя по всему, человеку, вселил в душу Норса ожидание лучшего. Приободрившись, он даже нашёл в себе силы, чтобы посмотреть на обладателя сиплого голоса.
   Зрелище, открывшееся его взгляду, принудило Норса застонать: вооружённому алебардой существу было так же далеко до человека, как бывшему редактору - до должности гросс-коммандера . Стражник, отличавшийся гигантским ростом, тем не менее, стоял на двух ногах, затянутых в жёлто-зелёные брюки из крашеной кожи, а из сверкающей кирасы панциря торчали рукава кожаной же полосатой красно-белой рубахи. Голову его венчал украшенный плюмажем стальной шлем, формой напоминающий лодку с задранными носом и кормой, на которую взгромоздили гору поклажи. Вооружение, состоявшее из алебарды и кинжала, показалось Норсу существенно лучшего качества, нежели то, которым пользовались в армии Лорда Стеклянный Глаз.
   Сам же стражник, вопреки первому впечатлению, не принадлежал к человеческой расе: на этот очевидный факт указывала тёмно-зелёная кожа лица, разделённая на множество овальной формы сегментов. Ладони, напротив, сохраняли белый цвет, хотя также были чешуйчатыми. Глаза - янтарного цвета, с огромным миндалевидным зрачком. Вместо носа на вытянутом вперёд лице виднелось лишь два отверстия; когда страж говорил, изо рта высовывался тонкий, и вместе с тем невероятно длинный, фиолетового оттенка раздвоенный язык, совсем как у змей. Необычной форме последнего он, вероятнее всего, и был обязан своим сиплым, то и дело срывающимся на шипение, голосом.
   Тролли, прорычав несколько неприязненных, как показалось Норсу, фраз на уродливой, трудной для восприятия, смеси кэлтарна и фоморского, удалились. Почти тотчас же его бесцеремонно поставили на ноги и привели в чувство несколькими звонкими пощёчинами. Когда Норс нашёл в себе силы выругаться в ответ, один из стражей, ростом превышавших септфут , удовлетворённо осклабился.
   - Жив, подонок, - прошипел он. - Готовься предстать перед своим законным правителем, мерзавец!
   Норс, чьи ноги на мгновение беспомощно повисли в воздухе, решил не оспаривать данное, весьма неоднозначное во всех отношениях, утверждение. В конце концов, Златоликий Король являлся подлинным владыкой Айлестера: поговаривали, на некоторых территориях, где мощность Свечения заметно выше, чем в Эйре, сменилось несколько поколений под его властью.
   Стражник отпустил Норса, позволив тому самостоятельно удерживать вертикальное положение: пленник, несмотря на предпринятую героическую попытку, почувствовал себя так, будто пьян и не может устоять на почему-то раскачивающейся земле. Сильная рука в красном-белом подхватила Норса под локоть и потащила к видневшемуся неподалёку огромному шатру.
   Проникнув за оцепление, состоявшее из таких же змееподобных стражей в шлемах и панцирях, Норс мог рассмотреть это сооружение, являвшееся, несомненно, шедевром современной архитектуры. Центральная - и наиболее крупная - его часть, возведённая из изумрудно-зелёной, расшитой золотом, парчи, в высоту достигала размеров двухэтажного дома, в то время как длина её, равная едва ли не массфуту , производила весьма внушительное впечатление. По сторонам, подобно бастионам, шатёр окружали восемь ориентированных по сторонам света округлых сине-серебряных башенок с высокими конусовидными крышами. Их украшали чередующиеся полосы разнообразных цветов - гелиотропового, шоколадного, ультрамаринового, жемчужного и других оттенков, которым Норс не мог даже найти подобающего названия. Завиваясь, подобно спиралям, они напоминали о рожках с мороженым.
   Не успев выразить своё восхищение столь впечатляющим - и одновременно бесполезным - творением искусства, Норс очутился в прихожей. Спросив разрешения, страж втащил пленника в просторный зал. Ярко освещённый колдовскими огнями, зависшими под потолком, тот вполне мог претендовать на то, чтобы именоваться тронным. По крайней мере, трон - дубовое кресло, щедро украшенное золотом - там присутствовал.
   - Можешь оставить нас, - произнёс сидевший на троне властитель. - Я хочу допросить этого изменника самостоятельно.
   Страж молча удалился, оставив поражённого Норса разглядывать того, чьё имя давно превратилось в легенду. Несомненно, Златоликий Король заслужил своё прозвище: на голове у него находился закрытый шлем из чистого золота, сам по себе представлявший собой произведение искусства. Выполненная рукой неизвестного мастера, густая грива чеканных 'волос' достигала плеч; в них виднелся платиновый венец с восемью пиками, украшенными крупными драгоценными камнями, каждый из которых стоил целое состояние. Черты лица, выполненные с мельчайшими подробностями, поражали своим благородством. Высокий, широкий лоб, переходивший в прямой, впрочем, не без с маленькой горбинки, нос, прекрасно дополняли узкие, но твёрдые, скулы. Полноватые, надменные губы, скрытые в кудрявой бороде, удивительно хорошо смотрелись на этом прекрасном лице; даже непокорная прядь, выбившаяся из-под короны, не портила впечатления - скорее наоборот, придавала золотому лицу неповторимое обаяние и мальчишеское озорство, даже удаль.
   Исключительное изящество этой короны-маски поразило воображение Норса: она выглядела как живая. И из её глазниц на Норса смотрели глаза живого человека - тёмно-серые, почти голубые. Исполненный высокомерия, к которому примешивалась капелька чуть снисходительного любопытства, их взгляд, казалось, проникал в самые сокровенные тайны души.
   Норс, приученный за долгие годы воинской службы не задавать вопросов, молчал, превосходно понимая: малейшего раздражения правителя достаточно, чтобы пленника предали смерти. Тишина, становившаяся напряжённой, насторожила его: пауза явно затягивалась.
   - Дитнол Норс, - протянул, наконец, Златоликий Король неожиданно знакомым голосом. - Не ожидал встретить тебя после стольких лет. Я-то думал, ты давно сгинул.
  Часть VI. Последний бой
  Глава XXXVII
   - И вы говорите, что в Хэксеме прошло более секстдуазоктлетия ? - Задавший этот вопрос сухонький старичок с всклокоченными остатками того, что некогда являлось шевелюрой, совершенно не соответствовал сложившемуся у Ансгера представлению о том, как должен выглядеть колдун. Скорее, этот Патрик Бранлох, как он себя именовал, походил на сумасшедшего. В любом случае, именно такое возникало впечатление, когда его, непрестанно мечущийся и вместе с тем на удивление цепкий взгляд на мгновение застывал на Ансгере. Бранлох был на несколько лет старше его, судя по внешнему виду, и Ансгер ощущал всё крепнущую уверенность, что некогда уже слышал это фамильное имя, или, возможно, читал какие-то публикации, в которых оно упоминалось. В конце концов, для Бранлоха и Лорда Стеклянный Глаз, который сидел тут же, недоверчиво нахмурив брови, прошло не более девяти лет с момента падения династии ап Телфордов - по крайней мере, они так утверждали.
   Лысый как колено полководец оказался неожиданно радушным хозяином - по какой-то, совершенно непонятной причине он вдруг переменил своё мнение и позволил Хенгисту и всем его людям пребывать в собственном шатре. При нём, впрочем, неотлучно находился начальник охраны - и можно было не сомневаться: достаточно единственного его слова, чтобы в палатку ворвалось не менее дюжины стражников, которые управятся с пришельцами, прежде чем убийце, если таковой находится среди них, удастся пересечь те несколько футов стола, что разделяли их и Лорда Стеклянный Глаз.
   - А какое у вас небо? - спросил Бранлох. И небо, и воздух в Хэксеме носили гранатовый, заметно более насыщенный оттенок, нежели здесь, в Эйре, где розовая дымка всего лишь покрывала перспективу, подобно муслиновой вуали. Когда Хенгист описал различия, старик с безумным взглядом углубился в себя; похоже, он производил какие-то вычисления. Наконец, очнувшись от своего транса, Бранлох повернулся к своему господину и, торжествующе улыбаясь, кивнул.
   - Это вполне возможно, хотя время, подчиняющееся Свечению, может идти в любом направлении. Тем не менее, в большинстве случаев всё обстоит именно так, как он говорит. Всё сходится.
   Лорд Стеклянный Глаз презрительно фыркнул в ответ.
   - Это ещё ничего не доказывает. Да, всё соответствует разработанной вами таблице, но вы же знаете, и она работает не всегда...
   - Потому что Ланнвудская аномалия существует по своим законам! - почти крича, перебил полководца Бранлох. - Сколько раз это повторять? Время там подчинено своим законам, диктуемым частотой и мощностью астрального излучения, причём аномалия является лишь основным, но далеко не единственным его источником. Существуют и локальные, меньшей мощности, но весьма эффективные...
   - Вы об артефактах, созданных магисами?
   - Да, и о самих магисах, и о некоторых волшебных существах тоже! И не перебивайте меня, когда я думаю вслух, солдафон вы эдакий! - Всклокоченный старичок, похоже, разошёлся не на шутку. - Вы сами отлично знаете один такой, весьма мощный биологический источник энергии, возникший в результате сомнительного эксперимента...
   - Эксперимента, проведённого вами!
   - По вашему приказу, вернее, по приказу вашего предшественника! - Бранлох неожиданно остыл. - Впрочем, едва ли стоит употреблять термин 'живой' относительно...
   - Оставим эту тему - и на этом пока всё! - отрезал Лорд Стеклянный Глаз тоном, содержавшим и горечь, и раздражение одновременно.
   - Не всё так просто - и не затыкайте меня! - Желание спорить отнюдь не оставило Бранлоха, даже когда выражение напускного гнева посетило лицо военачальника. - Хенгист, если верить ему, как-то связан с да Блуахом, и я уверен, что в этом кроется разгадка его несомненного магического дара.
   - Продолжайте, профессор, - обратился к Бранлоху Лорд Стеклянный Глаз, пользуясь титулом, который в прошлом и выступал неким эквивалентом понятия 'колдун'. - Каждый раз, когда вас посещает какая-нибудь гениальная идея, нас постигает неудача - или даже катастрофа. Только не забывайте, что этот раз станет последним!
   Усы военачальника яростно встопорщились, а левый, мечущий громы и молнии, глаз нахмурился так, что, казалось, ещё чуть-чуть - и находящийся в нём монокль треснет.
   - Я ещё ни разу не ошибался, и все мои проекты давали вполне ощутимые результаты! - возмутился Бранлох; вскочив на ноги, он приблизился к Лорду Стеклянный Глаз. - В конце концов, высшее командование само всегда финансировало эти разработки и само, несмотря на зачастую имевшиеся у меня возражения, применяло их. Вы не имеете права критиковать меня, будучи полным неучем. Не забывайте, что вы - не единственный генерал в этой палатке!
   Говоря так, Бранлох, даже в положении стоя ничуть не превосходивший ростом сидевшего военачальника, наставительно размахивал перед его лицом указательным пальцем. Ансгер, поражённый этой сценой, открыл рот. Хенгист, широко улыбаясь, не скрывал своего триумфа. Даже у Рене, который едва ли понимал происходящее вокруг, удивлённо распахнулись глаза. Сейчас он выглядел точь-в-точь как трёхмесячный младенец: его маленькое тельце едва виднелось из глубоких складок сползшей на стул одежды. Суть поразившего его недуга уже стала известна Ансгеру - он попал, как выразился, Бранлох, в темпоральную ловушку и был обречён проходить весь жизненный цикл в течение одного-двух часов.
   - Бывший, притом всего лишь бригадный, - парировал лорд Стеклянный Глаз. - И сядьте на стул, наконец, пока я не велел сжечь вас на костре за колдовство или, того хуже, не перевёл в пехоту. Там вас живо обучат уму-разуму!
   Бранлох, почти совершенно исчерпавший накопившуюся в нём злость, одёрнул свою подпоясанную ремнём шнурованную рубаху и уселся на стул.
   - Теперь слушайте внимательно, Нуаду, - впервые обратился он к Лорду Стеклянный Глаз по имени. - Суть аномалии нам до сих пор до конца не понятна. Однако могу сказать с большой толикой уверенности, что знаю, как она работает.
   - Да, конечно, профессор, я же всегда внимательно вас слушаю. - В голосе командующего сквозила откровенная ирония. Бранлоха это ничуть не смутило - похоже, он давно привык к недоверию и разного рода насмешкам.
   - Вам доводилось слышать о хомячке Хардинга?
   - Нет, я как-то не очень интересовался грызунами. Это вымерший вид - или один из новейших?
   Бранлох, видимо, потрясённый таким очевидным признанием собственного невежества, продемонстрированного сейчас Лордом Стеклянный Глаз, шумно выдохнул, словно древний паровоз, спускающий излишек пара.
   - Речь идёт не о реальном хомячке, а о мысленном эксперименте, проведённом Хардингом. Он задал вопрос: что будет, если в ящике с хомячком разместить сильнодействующий яд, ампула с которым запечатана изотопом, вероятность распада которого - один к двум?
   - Интересные у вас мысленные эксперименты. И после этого вы обвиняете военных в склонности к насилию. - Командующий напустил на себя смертельно серьёзное выражение; его начальник охраны и Хенгист прятали улыбки.
   Ансгер понял, что сейчас ему выпала уникальная в своём роде возможность присутствовать при разговоре, который будто перенёсся к нему из глубин времени, из эпохи, что давно миновала. В былые времена благородные, именовавшие себя 'господами' и 'джентльменами', обожали собираться на званые вечера, где в непринуждённой обстановке обменивались колкостями и остроумными замечаниями - кто-то из современников даже использовал в отношении подобного времяпровождения термин 'вербальное фехтование'. Большинство оборотов и фигур речи были едва понятны присутствующим, исключая самого Ансгера, который знал о них исключительно по книгам, и Хенгиста, родившегося несколько поколений назад.
   Бранлох не мог не заглотить эту наживку.
   - Ха-ха-ха, как смешно, Нуаду, как смешно! Хардинг тем самым хотел показать, что в умах у присутствующих - до определения результата опыта экспериментальным путём - то есть до того, как кто-то заглянет в коробку и поинтересуется, не приключилось ли чего с хомячком - возникнет два взаимоисключающих варианта действительности. В одном из них хомячок скоропостижно скончался, а в другом - преспокойно грызёт свой корм.
   - Бесподобно! - Лорд Стеклянный Глаз зааплодировал. - И какая мудрость из этого следует?
   - Ха! Сразу видно, что вы - военный. Ни воображения, ни мысли в размерах, превышающих требования по уставу. - Бранлох ликующе потёр руки. - Это значит, что короткое время, пока коробка оставалась закрытой, существовало - по крайней мере, в воображении присутствующих - две реальности, а не одна.
   Лорд Стеклянный Глаз собирался было ответить очередной остротой, но учёный, вытянув свою маленькую ладонь, призвал его к молчанию.
   - Помолчите. У нас слишком мало времени, чтобы тратить его на пустые препирательства. Неважно, что произошло с хомячком: важен факт возможности существования параллельной реальности. Таких реальностей - бесчисленное множество: в одних Придайн - не полуостров, а остров, так как Доггерланд, эта узкая полоска земли, связывающая нас с Нейстрией, исчез в незапамятные времена, поглощённый морем, а кэлтарн развился в чуть другом направлении, и земля наши зовутся, допустим, Британией; в других западный континент, навеки утраченная Атлантия и колонии Нового Уэссекса, открыт не айлестерскими моряками, но кастильскими - или даже ломбардскими. Не исключено, что есть миры, где Человек никогда и не появлялся на свет. Теперь, - лицо Бранлоха приобрело торжественное выражение, оно будто светилось от переполнявшего его чувства собственного превосходства, - представьте себе, что существует реальность, в которой подобные, аккумулировавшиеся гроссгроссы лет, изменения привели к тому, что участь пресловутого хомячка зависит исключительно от мыслей собравшихся учёных.
   - Астральный мир? - спросил, с лёгкой тенью неуверенности, полководец, словно школьник, отвечающий на вопрос учителя.
   - Правильно, Нуаду! - Бранлох зааплодировал. - Я всегда полагал вас наиболее смышлёным из военных - из кадровых военных, я имел в виду. Возникнет мир, в котором мысли являются единственной формой существования материи, причём, что любопытно - наибольший вес среди них получат как раз мысли, не высказанные в иных мирах: неосуществлённые мечты, нереализованные амбиции, подавленные желания...
   Лорд Стеклянный Глаз, прищурившись, закивал.
   - Вы хотите сказать - несостоявшиеся преступления? Действительно, система обучения и воспитания, ныне почившая с миром, основывалась на подавлении подобных, несущих вред окружающим, инстинктов.
   - Совершенно верно. В этом суть астрального мира. И каким-то образом, к сожалению, неведомым мне, Зло прорвалось в мир, в котором мы живём.
   Лицом командующего овладело скучающее, чуть презрительное выражение.
   - Великолепная теория. Но не более, чем...
   - Ложь! - выкрикнул Бранлох, принудив оппонента смущённо умолкнуть. - Мы, вернее, я лично доказал её истинность! Вы когда-нибудь слышали о 'тёмной' материи и о 'тёмной' энергии - о том, что подавляющая часть вещества, из которого состоит Вселенная, лишь имеет массу, но в остальном является столь же непостижимым явлением?
   - Слышал, - кисло согласился ап Коннахт. - Но, насколько я знаю, её тайна так и осталась нераскрытой.
   - А вот и неправда, дорогой мой Нуаду. Я раскрыл эту тайну, причём незадолго до появления ДПФ, даже успел опубликовать статью на эту тему. Я доказал, что речь идёт о так называемом 'эффекте Чеширского кота', который проявляется в существовании отдельных свойств некоторых элементарных частиц вне этих самых частиц. То есть 'тёмная' материя - это как раз те самые параллельные миры, и существующие в них частицы воздействуют на наш. Кстати, вы сами только что слышали историю Хенгиста, - с этими словами Бранлох указал на бывшего радиооператора, - который приплыл сюда на призраке корабля, существовавшего давным-давно. Это как раз явный пример, подтверждающий данную теорию!
   Лорд Нуаду кивнул, соглашаясь, хотя выражение его лица свидетельствовало о том, что он ещё не убеждён в правоте профессора.
   - Чеширский кот гоняется за хомячком Хардинга - это я понял. Ну, и что?
   Бранлох шумно выдохнул и закатил глаза, словно призывая небеса на помощь в нелёгком труде, выпавшем на его долю.
   - Главное, что вы уяснили: эта теория доказана. Следуем далее: я долгое время изучал первые свидетельства об аномалии, чтобы проверить возникшую у меня гипотезу - особенно те, которые предоставила мне наша светлой памяти военная контрразведка. - Бранлох замялся, опасливо покосившись на командира охраны. - Первая жертва, некто Моргейн, от которого не осталось даже фамилии, лишь имя, возможно, вымышленное, являлся пьяницей и бродягой, длительное время страдавшим от приступов белой горячки. В своих, неоднократно посещавших его, видениях, он оказывался окружённым некими огненными демонами, наподобие тех, о которых твердила ныне почившая Пресвитерианская Церковь Эзуса. Любопытно, что он зачастую использовал святотатственные фразы вроде: 'из дерьма восстало, и в дерьмо обернётся', или, например, 'дерьмо к дерьму' - и тому подобное. Как вы помните, первые столкновения с фоморами в значительной мере соответствовали видениям Моргейна.
   - Хорошо, он был пророком, которого общество не признало и отвергло. Возможно, мы потом поставим ему памятник. - Сердитый голос Лорда Стеклянный Глаз выдавал нетерпение. - Что дальше?
   - Ой, только давайте обойдёмся без вашего брюзжания. - Бранлох недовольно скривился. - Потом начались бои, в которых наши солдаты сражались против гигантских насекомых, маскировавшихся под драгоценные камни. Вскоре их сменили неуязвимые для пуль клыкуны, отдалённо напоминающие гигантских членистоногих, а затем появились и гиперстрекозы, пауки-мутанты...
   - Я всё это отлично помню, Бранлох, - раздражённо перебил Лорд Стеклянный Глаз. - Более того, я даже могу назвать точную дату и место первого столкновения с представителями каждого нового вида - они до сих пор словно стоят у меня перед глазами!
   - Это хорошо, что у вас крепкая память, - иронично ответил старичок. - Но, имея на сей счёт гипотезу, я легко объяснил как появление всех этих новых видов, так и их внезапное исчезновение. Они, как и в случае с огненными демонами Моргейна, были порождены наиболее сильными страхами солдат, сражавшихся на фронте. Те более всего боялись обовшиветь - и встретиться на фронте с существами, знакомыми им по фильмам ужасов.
   Ап Коннахт яростно выпучил свой левый глаз, отчего монокль выпал. Не обращая внимания на столь исключительное событие, он продолжал буравить учёного взглядом.
   - Я так понимаю, вы и кинорепертуар тех лет проверили? - Он подобрал монокль со складок камзола и заново поместил в глазнице.
   - Конечно! - Бранлох расплылся в торжествующей улыбке. - Наиболее популярным фильмом ужасов предыдущего года стала лента, повествовавшая об инопланетном вторжении негуманоидов, отдалённо похожих на клыкунов...
   - 'Пришельцы-паразиты с Нептуна'! - воскликнул Хенгист. - Я смотрел этот фильм!
   - Сержант, не вмешивайтесь в разговоры старших по званию, - строго одёрнул его Лорд Стеклянный Глаз. - Ну, а гиперстрекозы?
   - Погодите, Нуаду, я ещё не закончил, - Бранлох закинул ногу за ногу. - Разумеется, одним из сильнейших страхов солдата является боязнь того, что оружие его может отказать в самый неподходящий момент - разновидностью этого явления, которое, в конце концов, приобрело совершенно непреодолимые размеры, выступила и частичная неуязвимость клыкунов к воздействию винтовочного огня. - Бранлох сделал паузу, чтобы промочить горло глотком вина, и обвёл собравшихся любопытным взглядом; удовлетворившись тем, что внимание всецело приковано к его персоне, учёный продолжил свою лекцию. - Гиперстрекозы, несмотря на то, что не имели своего 'близнеца' в кино, являются сложной комбинацией из нескольких страхов: перед собственно стрекозами, представляющими собой крупное насекомое, и естественной брезгливости, связанной с червями и медузами. Если добавить к данному перечню воспитанный вашими инструкторами страх перед авиацией противника, то вы получите 'гиперстрекозу'.
   - Неубедительно, - пробурчал Лорд Стеклянный Глаз. - Однако продолжайте, я всегда даю вам возможность высказаться.
   - Найдите более убедительное объяснение, - тут же нашёлся Бранлох, свернув губы трубочкой. - В любом случае, появление армии зомби, этих классических персонажей из фильмов ужасов, позволяет отдать предпочтение данной теории перед прочими. Она же, гораздо лучше, чем предположения о нейтрализующей излучение ДПФ роли солнечной радиации, объясняет снижение активности противника в дневное время суток - просто человек боится темноты, и ночью его страхи гораздо сильнее.
   - Мы воевали с собственными страхами, обрётшими плоть, - не скрывая сарказма, резюмировал лысый военачальник. - Экие мы всё-таки трусы.
   Бранлоха, ничуть не смутившись, отразил ухмылку командующего, как в зеркале.
   - Я всегда это говорил, Нуаду. Человек, вооружающийся до зубов ещё в мирное время, человек, проводящий с оружием, не требующим непосредственного применения, большую часть своей жизни, категорически и однозначно страдает от целого перечня фобий. Попросту говоря, любой военный - это кичливый трус, маскирующий свои страхи под героизм и угрожающий всем окружающим смертью.
   Речь эта, судя по всему, составленная заранее, вызвала немедленную реакцию со стороны Лорда Стеклянный Глаз. Он издал было короткий, низкий рык, подобный львиному - и неожиданно умолк, рассмеявшись.
   - Ладно, оставим эту версию на вашей совести, Бранлох, как и ваши пацифистские убеждения. Только объясните мне, пожалуйста, откуда потом взялись гоблины, эльфы и прочая нечисть?
   Улыбка Бранлоха стала снисходительной.
   - Это как раз очень простой вопрос, Нуаду. Страхи, терзавшие индустриальное общество с высокоразвитой технологией, исчезли, уступив место более примитивным, как только снизился общеобразовательный уровень населения. Вернулись полузабытые названия давно исчезнувших королевств: Мерсия, Кент, Магонсет, Нортумбрия . Ожили не только персонажи из детских сказок - люди сами постепенно, поколение за поколением, начали превращаться в них под воздействием излучения и собственных, скрытых и явных, желаний!
   Бранлох, с победной улыбкой на лице, умолк. Тишина, продержавшаяся не менее нескольких минут, сама по себе служила красноречивым свидетельством того, насколько теория, изложенная учёным, потрясла сидевших за столом. Первым оправился от удара, который только что получили все его представления об окружающем мире, Лорд Нуаду. Вынув монокль, он протёр стекляшку, задумчиво повертел её - и, наконец, вставил обратно.
   - Хорошо, Бранлох, я вас, в общем, понял. Ну, а при чём здесь Хенгист с его магией?
   Роб Хенгист, которого, похоже, утомило такое пренебрежительное отношение к нему, сцепил за головой руки в замок и потянулся. В самой палатке - или где-то поблизости с ней - раздался оглушительный раскат грома, принудивший всех вздрогнуть.
   - Да, действительно, при чём здесь я? - Хенгист улыбнулся, в глазах его на мгновение вспыхнул огонь преисподней, принудивший суеверного начальника стражи сделать охранительный знак.
   Бранлох строго посмотрел на ап Коннахта.
   - Ну, вам стоит вспомнить о дне, когда вы применили атомное оружие, дне 'Гае Огма'. -
   - Я хорошо помню тот день, - в голосе Лорда Нуаду Стеклянный Глаз послышались угрожающие нотки. - И мне отлично известно, что вы, профессор, едва ли не громче всех ратовали за разработку этого оружия, попытка применить которое обернулась такой трагедией.
   - Генеральное сражение - кровавый кризис, разрешающий все противоречия, так ведь говорят ваши теоретики? - Неожиданная реплика Бранлоха, чей изощрённый ум быстро находил и без зазрения совести использовал любые аргументы в защиту собственных гипотез, выбила почву из-под Лорда Стеклянный Глаз. Тот, не найдя, что ответить, лишь беспомощно захрипел. - Считайте, что оно, это сражение, ещё не закончилось - и порождённая взрывом кратковременная сверхмощная вспышка астрального излучения, осевшего в таких выдающихся служителях Тьмы, как да Блуах и Золотая Маска, дала и побочный эффект.
   - Роба Хенгиста?
   - Конечно. Здесь всё как с известными нам элементарными частицами - положительно заряженными электронами и отрицательно заряженными электронами. Взрыв породил и множество положительных частиц, включая астральные. Нам известно, что аномалия, не ограничившись направленным воздействием ударной волны на наши танковые части, сконцентрировала значительную часть высвободившейся в виде электромагнитного излучения энергии в направлении своих наиболее перспективных агентов.
   - И вы утверждаете, что Хенгист, в отличие от них, получил позитивный заряд? - Догадка, высказанная Лордом Стеклянный Глаз, просто поражала. Взгляды присутствующих, даже Рене, который выглядел теперь на пять лет и то и дело шалил, толкая сидевшего рядом Конна, упёрлись в Хенгиста.
   Бранлох посмотрел на Хенгиста с таким любопытством, словно хотел его препарировать, а затем вернулся к разговору.
   - Это совершенно очевидно. Вполне вероятно, астральный мир имеет два полюса, включая положительно заряженный, по крайней мере, я на это очень надеюсь. Хенгист и да Блуах были связаны с той самой ночи, когда отправились в совместный боевой вылет - мне даже трудно сказать, каким именно образом. Впрочем, это неважно. В день 'Гае Огма' Хенгист находился рядом с мощным радиолокатором, что в большой степени облегчило приём сигнала, заполнившего эфир в момент атомного взрыва. В конечном итоге, аномалия - или фоморы, магисы, боги Тьмы, если хотите - могла сама способствовать такому исходу, причём совершенно сознательно, ведь в результате ей удалось сконцентрировать всю негативную энергию на своих ставленниках. Такая ставка сработала: да Блуах и Золотая Маска превратились в ужаснейшие порождения Ада; находясь к тому же в центре событий, они получили возможность изменить историю - что им и удалось, - в то время как Хенгист, скромный сержант, оказался на обочине и лишь чудом уцелел. Однако он несёт в себе нечто, совершенно противоположное тому, что представляют собой наши злейшие враги.
   Бранлох закончил, возбуждённо приглаживая немногие оставшиеся на его голове волоски. Голова эта, как мог теперь судить Ансгер, содержала незаурядный ум.
   - Очень интересно, Бранлох, очень интересно. Я только что услышал историю о том, что судьба дала нам в руки того, кто может оказаться настоящим рыцарем без страха и упрёка, вторым Баярдом. - Взгляд Лорда Стеклянный Глаз скользнул в направлении Хенгиста. Военачальник начал нетерпеливо постукивать по столешнице пальцами левой руки - как Ансгер и предполагал, он был левшой, - словно обдумывая что-то. - Ну, хорошо, а что вы, собственно, предлагаете, молодой человек?
   Началось обсуждение чисто военных вопросов, в которых Ансгер практически не разбирался. Решив дать своим мозгам немного отдохнуть, он повернулся к Рене, которому на вид только что исполнилось лет восемь.
   - Это война - или они просто ругаются? - Спросил он с чисто детским любопытством. - Они ругаются, Рене - с этого и начинаются все войны.
   Сказав так, Ансгер погладил мальчика по тёмным, цвета воронового крыла, кудрям. Он почувствовал, что на глаза у него наворачиваются слёзы. Рене ожидала ужасная участь: ветераны, служившие с Лордом Нуаду не один год, утверждали, что человек, попавший в темпоральную ловушку, даже если и выживает, не сможет протянуть более нескольких дней. Причина заключалась в слишком быстром изменении морфологии организма, который, в силу данной причины, не мог усваивать пищу и питьё, отторгая их. Люди умирали от жажды, если раньше, конечно, не кончали жизнь самоубийством из-за помутившегося рассудка и безысходного отчаяния.
   Ансгер отвернулся и нащупал зашитый в подкладку одежды талисман - пожелтевшую от времени фотокарточку с запечатлёнными на ней предками, Дитнолом и Гвенн Норс, в день их бракосочетания. Он искренне надеялся, что Дитнол Норс ещё жив и находится в стане Лорда Стеклянный Глаз - призрачная, взлелеянная в далёком детстве стараниями отца мечта, желание проверить которую стало жизненной необходимостью для него.
   Ансгер, сын Колла, прочистил горло, желая задать вопрос.
  Глава XXXVIII
   Хор сладкоголосых эльфов - все как один одеты в гиацинтового цвета платье - напевал старинную мелодию. Их пение, подобное журчанию серебряного ручейка, очаровывало, навевая иллюзорные, полупрозрачные видения. Рыцари освобождали принцесс, заточённых в темницы, добрые волшебницы творили чудеса, а драконы производили опустошения и пожары. Норс, никогда ранее не слышавший и не видевший ничего подобного, с искренним восторгом и наслаждением созерцал открывшееся его взору зрелище.
   Кобольд, низкорослое остроухое существо с крючковатым носом и коротким хвостом, торчащим сквозь вырез в клетчатых оранжево-бело-салатовых брюках, принёс очередное блюдо - гигантского заливного осётра. Водившаяся в водах Велунда хищная рыбина, длиной достигавшая более нонумфута , считалась изысканным деликатесом, и Норс, голодный как волк, имел возможность по достоинству оценить вкусовые качества этого хвалёного блюда. К тому времени он уже успел отведать похлёбки из почек кентавра - чересчур острой, на его вкус, чуть терпковатой, но горячей и превосходно восстанавливающей силы.
   - Великолепная рыба! - похвалил Норс вслух.
   - Да, Дитнол, сегодня ты воистину ешь с королевского стола, - ответил Златоликий Король, грызя кость, с которое свисало жареное мясо однорогого тура, водившегося в Нейстрии.
   Норс не мог не согласиться: пищу подавали на блюдах из чистого золота; приборы, украшенные филигранным узором, были изготовлены из того же драгоценного металла.
   - Не воруют? - полюбопытствовал он.
   - Воруют, - благодушно ответил Златоликий Король. - А я - казню.
   - Да, таковы обязанности государя - согласился Норс. - Кстати, а как ты стал королём? Последний раз, когда я тебя видел, ты бежал сломя голову на заполненные пауками-мутантами улицы Алклу.
   Златоликий Король небрежно швырнул кость сидевшему у его ног огромному чёрному волку и рассмеялся.
   - Я увидел свою возможность, свой счастливый шанс попрощаться с армией раз и навсегда. Грех было его упускать. - Серо-голубые глаза Златоликого Короля пристально посмотрели на Норса сквозь прорези в маске; в уголках их, казалось, затаилась улыбка. - Вы, как всегда, медленно соображали - и не заметили главного: эти твари едва ходили. Мне ничего не стоило уйти от них.
   Норс только удивился тому, как это он сам не додумался до подобного.
   - Ну, хорошо, а потом - что случилось потом?
   - 'Что случилось потом, Ваше Величество', - запомни это, если хочешь дожить до утра, - наставительным тоном произнёс Рийг Каддх, ныне более известный как Златоликий Король. - Я бежал из Алклу, имея на руках чёртову уйму денег, почти децимгросс в кронах. За такие деньги можно купить себе и поддельные документы, и оружие, и друзей - как в полиции, так и среди дезертиров. Представляешь, у меня вскорости появилась собственная банда - мы наводили настоящий ужас на жителей Таильта.
   Норс вспомнил об огромном городе, население которого приближалось к четверти гроссгросса человек. Находившийся ранее в юго-западной части Айлестера, этот крупный административный и индустриальный центр ныне вымер, как, впрочем, и все остальные мегаполисы.
   - Ты повторил судьбу Глиндвира, - с лёгкой тенью осуждения произнёс Норс.
   - Ой, только не читай мне мораль! - Златоликий Король отхлебнул вина из украшенного рельефной чеканкой - она изображала схватку людей и демонов - золотого кубка. Демоны, судя по всему, явно одолевали - совсем как в жизни. По крайней мере, в жизни Златоликого Короля всё обстояло именно так.
   - Все мы повторяем судьбу своих учителей, - вдруг сказал Каддх уже более спокойным тоном. Он обвёл широким жестом обстановку, окружающую их. - Однако здесь ты видишь подлинное величие, а не какое-то 'кря-кря-кря, господин штаб-сержант военной полиции'!..
   Норс мог только пожать плечами - в словах Каддха заключалась несомненная правота. Однако ему почему-то вспомнились жуткие, нечеловеческого вида существа, из которых состояло войско Златоликого Короля. Если они отражали происходящее в его душе, то последняя, вне всякого сомнения, принадлежала дьяволу в человеческом обличье. Даже золотая маска не могла скрыть настолько очевидный факт.
   - За месяц, последовавший за атомным взрывом, сменилось три правительства - сначала король назначил главой кабинета министров своего младшего кузена, популярного в народе Белена ап Телфорда, - напомнил ему Златоликий Король. - Тот говорил о войне до победного конца, но обещал, вместе с тем, демократические реформы - и поддержку континентальных держав. Но волнения не стихали, и Эньону IV пришлось сместить своего двоюродного братца. На его место заступил старик да Брес, пообещавший, вдобавок к реформам, ещё и мир и демобилизацию - но грозивший жесточайшими карами любому, кто нарушит общественный порядок. Его, как и всю династию, попросту низложили - да Бресу и ап Телфордам ещё повезло, что они успели сбежать на континент. Потом ещё был Дахдан, лидер фракции умеренных левых в парламенте, но его уже никто не слушал. Власть на местах перешла к Советам. А кто состоял в эти Советах, друг мой Дитнол?
   Норс отлично помнил те далёкие дни, но ему не хотелось о них вспоминать.
   - Там заседали люди с оружием, готовые применить его - применить в новых условиях, ставших неприятной, по крайней мере, для некоторых господ, действительностью. В условиях, когда Свечение не просто усиливалось день ото дня, не просто изменяло наш мир - но и порождало всё новые законы бытия.
   Теперь Норс понял, в чём секрет возвышения Каддха - тот попросту удачно приспособился к столь радикальному повороту событий, поскольку умел это лучше всех. Он так и сказал это Златоликому Королю - возможно, выпитое вино придало ему храбрости.
   Как ни странно, тот нисколько не обиделся.
   - Конечно, Дитнол, а как же ещё! Вспомни теорию происхождения видов - выживает наиболее приспособившийся!
   Однако между тем Каддхом, которого он помнил, и существом в золотой маске, обладавшим выдающимися способностями к магии и колдовству, пролегала настоящая пропасть. Как подобное могло произойти?
   - О, это оказалось отнюдь не трудно, - ответил Златоликий Король, который, как оказалось, читал все его мысли. - Эту маску изготовил для меня великий маг Ллаенох - человек, оставшийся почти безвестным, вопреки его роли в истории.
   - И где же он? - Норс оглянулся по сторонам, ища упомянутого Ллаеноха. - Ты не увидишь его здесь.
   Гулкий смех, раздавшийся из-под золотой маски, принудил Норса вздрогнуть.
   - Мы были знакомы с ним некогда - более того, близки... в интимном смысле, давно, ещё до армии.
   Норс почему-то заподозрил, что речь идёт о ещё одном художнике-кубисте или ином представителе богемы.
   - Он получил великий дар... дар от тех, кто скрыт в глубинах Тьмы... Перечень его вновь обретённых возможностей был необычайно широк: Ллаенох мог воскрешать и убивать, насылать порчу, чуму и иллюзии, порождать чудовищ - в общем, всего и не перечесть. К его сожалению, он не мог одновременно заниматься вопросами политики - и поэтому доверил их мне, благо я ими уже занимался. Преданность моя, моё послушание, как ты понимаешь, не вызывали у него сомнений.
   Норс мрачно кивнул.
   - Он испытывал ко мне бесконечное доверие - особенно после того, как я принял эту маску, способную в любой момент превратиться в золотой ошейник. - Слова, срывавшиеся с уст Рийга Каддха, содержали омрачавшую их примесь горечи. Норс приписал это пению эльфов, которое, впрочем, уже давно стихло. - Однако люди не рождаются рабами, и короли - тем паче.
   - Ты избавился от него! - догадался Норс.
   Златоликий Король просто и скромно рассмеялся.
   - Конечно. Ллаенох продумал все вопросы, связанные с его безопасностью, до мелочей, но мы нашли в созданной им системе слабые места. Был изготовлен яд - смесь на основе ртути и мышьяка, дополненный ключевым ингредиентом - желчью принесённой в жертву особым способом ведьмы. - От таких слов волосы на голове у Норса встали дыбом. Вместе с тем Каддх, словно не замечая этого, самым невинным голосом продолжал. - Человек, которому Ллаенох всецело доверял - твой покорный слуга, как ты понимаешь, - преподнёс этот яд в питье... в обстоятельствах, которые не имеют ничего общего с отгнившими своё нравственными устоями. Так как ты всегда казался мне сторонником подобного ханжества, я лучше умолчу о деталях. Главное в том, что Ллаенох вскоре скончался с пеной на устах. Как мне казалось, я избавился от него навсегда.
   - Но он?.. - Невысказанный вопрос повис в воздухе.
   - Увы! - в голосе Каддха послышалась печаль. - Коварный колдун предусмотрел и это. Теперь он всегда со мной.
   Ужасная догадка промелькнула в голове у Норса.
   - Так он?..
   - Да, дорогой Норс. Он и есть моя маска и корона. Моя защита от ветров Времени, источник власти - и непрестанной головной боли. Впрочем, - в голосе Златоликого Короля послышалась ирония, совсем как в былые времена, - я научился с ним уживаться. В конце концов, дух колдуна почти незаметен большую часть времени.
   Они умолкли, и лишь возобновившееся пение эльфов нарушало воцарившуюся тишину.
   - Однако я не хотел бы составить о себе впечатление, как о бездушном тиране, дорогой Норс, - сказал, наконец, Каддх. - Я щедро вознаградил моих соратников. Позволь представить тебе мою королеву - ту самую ведьму, что ради власти пожертвовала собственной жизнью.
   Откуда-то из тени выплыла фигура, облачённая в белоснежное платье. Казалось, её ноги совершенно не касались пола, когда она двигалась по направлению к Норсу и Златоликому Королю. Наконец, она оказалась на свету. Лицо и фигура прекрасной женщины, представшей взору Норса, казались выточенными из слоновой кости. Чёрные как ночь волосы, сплетённые в затейливую причёску, удивительным образом гармонировали с чудесными голубыми глазами.
   - Призрачная Королева! - выдохнул Норс. Конечно, он неоднократно слышал о Повелительнице-баньши, однако ни за что бы не поверил в то, что когда-нибудь может встретиться с ней. Говорили, будто она способна увлечь любого мужчину, даже находясь на расстоянии многих миль: являясь в виде будоражащих, распаляющих страсть, образов,
   Призрачная Королева принуждала своих жертв совершать самоубийственные поступки. Властные амбиции, нередко распиравшие Могущественных, всегда причудливым образом переплетались с фантазиями на тему Призрачной Королевы - и неизменно стоили им жизни. Норс слышал историю об одном из магонсетских князьков, вздумавшем добиться увеличения своих прав за счёт правителя. Златоликий Король, по слухам, обвинил того, причём используя самые непристойные выражения, в желании провести ночь с его Королевой, а остаток жизни - со скипетром. Вскорости в замке этого князя, которого начали посещать видения, связанные с Повелительницей-баньши, разыгралась трагедия: умертвив свою жену и детей, он бросился с самой высокой башни и разбился насмерть.
   - Дитнол Норс, - представил своего давнего приятеля Златоликий Король и галантно помог своей призрачной супруге усесться на незамедлительно поднесённый кобольдами трон.
   - Норс - слуга Лорда Стеклянный Глаз и едва ли заслуживает твоего расположения, дорогой, - мягкий, мелодичный голос Повелительницы-баньши возбудил в Норсе желание обладать ею во что бы то ни стало. - Однако он - твой друг, и я согласна терпеть его в твоём шатре.
   Говоря так, она подарила Норсу мимолётный взгляд из-под полуопущенных ресниц, принудивший того забыть обо всём на свете. Он и представить себе не мог, что в этом мире существует что-либо приятнее этого взгляда, проникшего, казалось, в самые сокровенные уголки его души.
   Златоликий Король рассмеялся из-под маски.
   - Вижу, и ты, Дитнол, подвержен чарам моей Повелительницы. Ты уже мог по достоинству оценить богатство моего стола, к сожалению, всего лишь походного. Жаль, ты не видел моего дворца Каер Гвирд , выстроенного на континенте. Расположенный в трёх днях пути от развалин Лютеции, он представляет собой неописуемой красоты здание, возведённое из цельного куска малахита. У него - масс башен, чьи тонкие, как иглы, шпили, упираются в облака; бесконечные анфилады богато обставленных покоев соединены ажурными арками и изящными пешеходными мостиками, прокинутыми над головокружительной бездной. О Дитнол, как я надеюсь на то, что ты согласишься принять моё предложение и сможешь насладиться красотами Каер Гвирд, зрелищем шедевров изобразительного искусства, находящихся там. К твоим услугам будут рабы и рабыни всех мыслимых рас, людских и нелюдских, любые твои пожелания, даже глупейшие из прихотей, станут для них непреложным законом...
   - Я не стану сражаться против моих друзей! - Норса неожиданно охватила ярость, принудившая его отбросить искушение Златоликого Короля, как Эзус некогда отклонил предложение Дьявола-Балора, предлагавшего снять того с дерева или хотя бы облегчить муки. - Ты просто воспринял все эти нравоучения Пресвитерианской Церкви слишком близко к сердцу. Но где они сейчас, эти дьяконы? Или ты веришь в то, что Гвенн до сих пор ждёт тебя?
   Последний вопрос Златоликого Короля попал в самую точку, поразив Норса не хуже клинка, отравленного соком 'чёртова вереска'.
   - Да, так и есть, - рассмеялась Повелительница-баньши, тряхнув изящной головкой, украшенной драгоценной диадемой тончайшей работы. - Он верит в свою Гвенн, в эту давно истлевшую в прах покойницу. Но та умерла давным-давно, в возрасте терцдуазлетия . Не дождавшись своего супруга, который всё не возвращался с войны, она вышла замуж за фермера, который принудил её работать в поле - и, заболев от непосильных нагрузок, умерла от пневмонии.
   Злые слова, произнесённые этим волшебным юным голосом, разожгли гнев там, где раньше обитало вожделение. Теперь он ненавидел Призрачную Королеву, эту отвратительную ведьму.
   - Лжёшь! - закричал Норс срывающимся голосом.
   Синие глаза Повелительницы-баньши угрожающе сузились. Их взгляд, лишавший Норса последних сил, принудил его почувствовать себя бесплотным, постепенно отдаляющимся от собственного тела, духом. И дух этот, словно влекомый неведомым магнитом, приближался к синим глазам, чтобы окончательно утонуть в них.
   - Довольно! - Голос Златоликого Короля вернул Норса в действительность. - Всему своё время, и твоим играм, моя дорогая, тоже. А тебе, Норс, вынужден сообщить неприятную - а возможно, и внушающую оптимизм - правду: мне более двух массов лет. Время повсюду ускорилось, местами в ещё больших масштабах, и Гвенн не могла тебя дождаться, даже если бы и прожила максимальный, отпущенный человеку, век.
   Норс почувствовал истину, содержащуюся в словах Каддха и был вынужден смириться с ней. Однако гнев его, лишь на мгновение утихший, остался, подобно тому, как осадок сохраняется на дне бутылки.
   - Не тешь себя пустыми надеждами, Дитнол - Лорд Стеклянный Глаз сегодня потерпит сокрушительное поражение. Я собрал огромное войско, и ведёт его величайший воин современности - Герцог Смерть!
   Уловив какое-то движение в тенях, расположенных у входа в одну из башенок, Норс предположил, что сейчас увидит того, одно имя которого уже долгие годы - а в землях, подвластных Златоликому Королю, как оказалось, целые масслетия - наводило на людей смертельный ужас.
   Норс, к удивлению своему, заметил, что бормочет слова полузабытой молитвы - и губы его при этом дрожат. Однако, увидев Герцога Смерть воочию, он оставил это бесполезное занятие. Язык его, присохший к нёбу, отказался повиноваться, а глаза, широко распахнутые от страха, неотрывно смотрели перед собой. Последними каплями сохранившегося у него сознания Норс стал готовить себя к неизбежному концу.
  Глава XXXIX
   - Как ты сказал - Дитнол Норс? - Писец, не носивший доспехов молодой худощавый мужчина с жидкими светлыми волосами, зачёсанными назад с целью прикрыть наметившуюся лысину, задумчиво потеребил рукоять кинжала - своего единственного оружия. Последний жест он исполнил с настолько угрожающим и высокомерным выражением лица, что можно было подумать - перед ним находится фомор, а сам он, истребивший дюжины их герой, готов в любой момент повторить этот подвиг, отправив Ансгера обратно в извергнувшую его преисподнюю.
   Ансгер, сын Колла, которому позволили на деле доказать истинность собственных слов о том, что он-де является внуком солдата, ушедшего вместе с войском Лорда Стеклянный Глаз, радовался и такому вниманию к его запросам. Не обращая внимания на демонстративное небрежение, исходившее от столь мелкой канцелярской крысы, он, удерживая на лице уважительное выражение, согласно кивнул.
   - Воистину так - Дитнол Норс, - сказал он, вновь воспользовавшись архаичными, по мнению присутствующих, выражениями, которые, однако, являлись нормой в общении с чиновниками в графстве Хэксем.
   - А которого масса или хотя бы гросса? Он, вообще, кавалерист, пехотинец? Копейщик, лучник, арбалетчик, сапёр? - Ансгер в ответ лишь смог сказать, что дедушка его служил в пехоте, хотя за прошедшее время многое могло измениться, в том числе и место службы.
   - Должно быть, в пехоте, - презрительно поджав губы, повторил писец и обменялся понимающим взглядом с командиром охраны. - Ну, хорошо, я посмотрю.
   За последующие, наполненные ожиданием, полчаса Ансгер успел наслушаться множества новых научных терминов, которыми то и дело стрелял в своих оппонентов - Лорда Нуаду ап Коннахта и Роба Хенгиста - не устающий спорить Бранлох. Наконец, полог палатки отодвинулся, и внутрь вошёл высокий мужчина средних лет, обладавший плоским, вытянутым в длину лицом, на котором застыло, будто приросло, чуть опечаленное выражение.
   - Квинкдуазкоммандер Одхан Глайнис, - представился он. - Узнаёте вы этого человека?
   Длинное, напоминающее лошадиное, лицо повернулось в направлении Ансгера.
   - Нет, - твёрдо ответил Глайнис, отрицательно мотнув головой. - Но, возможно, мы и встречались.
   - Почему вы так полагаете? - Вопрос начальника охраны, нетерпеливо теребившего свою бороду, привлёк внимание присутствующих; на мгновение в шатре воцарилась тишина. - Потому, что я не помню всех, кого видел или мог видеть.
   Хенгист фыркнул, а Лорд Стеклянный Глаз сокрушённо покачал головой.
   - Отличный ответ, квинкдуазкоммандер, - разочарованно, не без досады в голосе, прокомментировал начальник охраны. - Этот человек утверждает, что он - внук копейщика Норса.
   Голубые водянистые глаза Глайниса начали внимательно изучать Ансгера; так и не поменявшись в лице и не произнеся ни единого вопроса, он отвернулся.
   - Это не исключено, господин масскоммандер, - сказал он. - Он действительно похож на Норса, а тот неоднократно утверждал, что у него есть сын. Однако в графстве Хэксем, где тот остался, могло пройти много больше лет, чем прожили мы...
   - Хорошо, квинкдуазкоммандер. Вы узнаёте человека на фото? - Начальник охраны протянул Глайнису старинную, жёлтую от времени фотокарточку. - Конечно. Это копейщик Норс с супругой. Он неоднократно показывал мне эту фотографию.
   - Не эту, а такую же, - поправил его начальник охраны с самодовольным выражением лица. - Да, конечно, господин масскоммандер. Норс, должен вам сообщить, в любом случае, находится в плену - если он жив, конечно. В то самое время, когда эти люди прорывались в наш лагерь, он самоотверженно прикрывал их и, будучи оглушён подкравшимся троллем, оказался пленён.
   Ансгер вспомнил человека с коротко подстриженными усами, который подал ему руку, помогая взобраться на вал. Удивительны повороты Судьбы!
   - Позвольте. - Роб Хенгист приблизился к ним и попросил дать ему фотокарточку. С разрешения Лорда Стеклянный Глаз, его просьбу удовлетворили.
   Присмотревшись к изображению, Хенгист произнёс несколько слов на языке, непонятном Ансгеру - но явно знакомом приближённым Лорда Стеклянный Глаз. По крайней мере, к такому можно было прийти выводу, глядя, как те начали делать охранительные знаки и произносить слова оградительных молитв.
   Жесты, призванные отвадить нечистую силу, участились, когда в воздухе возник трёхмерный, чуть колеблющийся образ и послышались искажённые расстоянием голоса. Действие разворачивалось в роскошно убранном, не в пример жилищу Лорда Нуаду, шатре. Ансгер сразу же узнал своего деда, гордо стоящего перед троном самого Златоликого Короля, а также ту, кого называли Призрачной Королевой. Четвёртая фигура, попавшая в его поле зрения, принадлежала самому Герцогу Смерть, в этом Ансгер не сомневался, хотя никогда и не видел его ранее.
   Закованный в серебряные доспехи, инкрустированные золотом, с алым плащом, небрежно намотанным на левую руку, он стоял, чуть облокотившись о стол, ломившийся от экзотических яств. Сверкающие ослепительной белизной костлявые пальцы его правой руки то и дело тянулись к висевшему на боку длинному прямому мечу. Казалось, пальцы живут собственной жизнью - и каждый раз, когда Герцог Смерть вспоминает об их существовании, то одёргивает их - однако же вскоре история повторяется.
   Наиболее необычной чертой его внешности являлось то, что Герцог Смерть не имел головы на своих широких плечах - даже черепа, который можно бы было ожидать, увидев голый скелет в доспехах. Эту важнейшую, по мнению многих, часть тела ему заменял холодный язык пламени длиной в фут - подобно голубому факелу, он торчал прямо из отверстия в панцире, словно под тем скрывалась ацетиленовая горелка.
   - Расскажи нашему гостю о предстоящем сражении, - повелел Златоликий Король.
   Пламя мигнуло.
   - Мы победим - в этом не может быть ни малейших сомнений. Войско Стеклянного Глаза уменьшилось в числе до единственного гросса, он страдает от нехватки пищи и воды. Наша численность многократно выше, и нам удалось прижать противника к морю, одновременно отрезав его от доступа к побережью. Подвоз провианта, ввиду медлительного течения времени здесь, ранее не позволявший нарастить войско, находится на достаточном уровне, чем враг похвастать не может. Стеклянный Глаз обречён, и ему это известно лучше нас всех.
   - Вот сволочь! - выругался Лорд Нуаду. - Однажды мы отрубили ему голову, но чёрная магия Златоликого в который раз воскресила Герцога Смерть.
   - ... Утром мы начнём действовать. Если Стеклянный Глаз захочет отсиживаться за стенами своего лагеря, это не принесёт ему победы. Я пошлю вперёд людей, которых мы набрали здесь, в Эйре - пусть докажут свою преданность, устранив все ловушки, которыми он напичкал разделяющую нас полосу земли. Многие из них погибнут, но меня это не волнует - живые люди мне не нужны. - При этих словах, произнесённых самым решительным тоном, пламя затрепетало и приобрело заметно более тёмный, почти фиолетовый оттенок. - Если Стеклянный Глаз и тогда не выйдет, мы начнём возведение циркумвалационной линии и приступим к осаде по всем правилам. Когда я почувствую, что войско готово к штурму, мы возьмём его укрепления приступом. Я не вижу здесь никаких сложностей.
   - Будь ты проклят! - выкрикнул Лорд Нуаду. Возглас этот, несмотря на то, что его не могли услышать во вражеском стане, почему-то привлёк внимание Златоликого Короля. Он сделал шаг вперёд и начал пристально всматриваться в пространство перед ним. Ансгеру на миг показалось, что король фоморов пытается просверлить в нём дырки; от этого взгляда, казалось, выворачивающего нутро наизнанку, он едва не потерял сознание. Наконец, Златоликий Король удовлетворённо хмыкнул и сделал в воздухе какой-то знак.
   Видение немедленно исчезло, а фотография, которую держал в руке Хенгист, загорелась. Выругавшись, бывший радиооператор бросил её на землю и принялся топтать ногами. Когда пламя угасло, Ансгер даже не приблизился к тому, что осталось от некогда самой дорогой ему вещи. Он и сам не мог понять, почему, однако всё объяснялось, видимо, тем, что нашёлся живой Дитнол Норс, и нужда в бумажном символе отпала. Важнее всего, что мечта о мире без ведьм, волколаков и троллей оказалась опороченной, когда к ней прикоснулся Златоликий Король.
   Ансгер почувствовал непреодолимое желание сжать в руке древко копья и занять место в шеренге, которое опустело с пленением его деда.
   - Нам остаётся только готовиться к битве, - сказал Лорд Нуаду. - Крепитесь и мужайтесь: последнее качество - главный наш оплот, ибо бог давно покинул нас, и нет времени, которое стоило бы потратить на молитвы.
  Глава XL
   В день последней битвы Фоморской войны лил дождь. Зарядив с самого утра, он основательно промочил обе армии; струи воды, то и дело менявшие направление под внезапными порывами ветра, имели красный оттенок - словно потоки крови, которым суждено было пролиться в этот достопамятный день, брали своё начало на небесах. Поле, на котором предстояло разыграться битве, имело форму чуть взгорбленной к северо-западу, где она круто обрывалась над самым берегом моря, но в остальном почти идеально ровной плоскости, покрытой многоцветным ковром из трав и верещатников. Впрочем, эти красоты носили на себе однообразный, чуть портящий их, розоватый оттенок - неизбежная погрешность, проклятое клеймо Свечения, чьи лучи достигали даже таких отдалённых мест, как Эйре.
   Дитнол Норс, необъяснимое благоволение к которому Златоликого Короля предоставило ему уникальную возможность наблюдать за сражением, располагался на небольшом холме. Возвышавшийся позади войск Айлестера, он обеспечивал располагавшимся на нём немногочисленным наблюдателям из свиты короля превосходный обзор за неуловимо понижавшейся к югу равниной. Если бы мятежники Лорда Стеклянный Глаз вздумали атаковать превосходящее их числом королевское войско, этим самонадеянным наглецам пришлось бы преодолевать небольшой, но всё-таки заметно повышающийся к северу, склон.
   Однако Лорд Стеклянный Глаз, этот старый лис, похоже, и не помышлял о подобном: заняв удобную для обороны позицию, примыкающую к стенам его лагеря, он обеспечивал себе таким образом свободный доступ к источникам воды. Даже отсюда виднелись многочисленные маркитантки: нагруженные мехами, они торопливо, как муравьи, сновали между лагерем и расположенным на некотором удалении родником. Это решало большую часть логистических проблем противника, вынуждая тем самым Златоликого Короля атаковать, ведь его, значительно увеличившееся в размерах, войско не смогло бы долгое время существовать за счёт истощённой предыдущими кампаниями страны; снабжение же, опирающееся на континент, продолжало оставаться ахиллесовой пятой - его, слишком растянутые, линии не отличались надёжностью.
   В результате определённые, пусть и крохотные, тактические преимущества получал уже Лорд Стеклянный Глаз: вынужденные наступать, чтобы покончить с врагом как можно скорее, солдаты Айлестера должны были пересечь разделявший две армии небольшой заболоченный участок. Там, похоже, скапливалась вся вода из ближайших окрестностей, и каждый час промедления, учитывая непрекращающийся проливной дождь, только усложнял задачу по преодолению этой естественной преграды.
   Златоликий Король, похоже, отлично осознавал все связанные с данным вопросом затруднения, однако он не торопился. Послав вперёд фавнов, задиравших противника и осыпавших его стрелами из коротких луков и дротиками, он долгое время обсуждал какие-то вопросы с предводителем гигантских нетопырей.
   В свете дня Норс мог получше рассмотреть эти, внушающие липкий, холодящий страх, создания. Как и троллей, их отличал невысокий, около терцфута, рост, однако, в отличие от последних, летающие кровопийцы обладали тщедушным телосложением - их костлявые тела, лишь местами покрытые редкой шерстью, более напоминающей волосы, растущие на теле человека, едва ли весили более полумасса фунтов . Перепончатые крылья, чей размах превышал дуодуазфут , придавали им сходство с давно вымершими птерозаврами. Длинные, неправдоподобно тонкие руки, составлявшие одновременно несущий каркас крыла, заканчивались почти атрофировавшимися пальцами. Челюсти у этих крылатых тварей, напротив, выглядели очень мощными, как у хищников, коими они, собственно и являлись - особенно если судить по крупным, длиной в несколько дюймов, клыкам. По-собачьи длинный нос, заострённые уши и фосфоресцирующие огромные глаза добавляли к внешнему виду упырей черты, дополняющие наводящий ужас облик. Между собой явившиеся с Далриадского нагорья упыри общались на непонятном Норсу языке, то и дело вскрикивая своими высокими, пронзительными голосами.
   - Мой народ не сможет сражаться при ярком свете, к тому же под дождём, - заявил упырь, чьи размеры и убелённый сединами волосяной покров свидетельствовали о его статусе вождя. На голове он носил платиновый венец с единственным голубым алмазом размером с голубиное яйцо, вероятно, подарком сюзерена.
   Златоликий Король кивнул.
   - Обещаю вам всё - и даже сверх того. Мне нужно лишь завершить последние приготовления. - С этими словами взгляд его, непонятно почему, скользнул по фигуре Норса. Тот, заподозрив неладное, вздрогнул. Впрочем, огромный волк, неотлучный спутник нового владыки Айлестера и Нейстрии, угрожающе зарычав, принудил пленника вернуться на своё место. Создание цвета ночного мрака, приставленное к нему стражем - на сей счёт Норс не питал ни малейших иллюзий, - внушало ему тревожный, словно идущий откуда-то из глубин наследственной памяти, страх. Все бесчисленные гроссгроссы его предков, казалось, кричали, сигнализируя о смертельной опасности, исходящей от этого дикого зверя.
   Норс перевёл взгляд на окутанную дымкой цвета лепестков гвоздики равнину, которую поливало зарядившим ещё затемно дождём. Сам он, несмотря на то, что вымок практически насквозь, почти не ощущал ни холода, ни иных, обычных в таких случаях неудобств - видимо, сказывались постоянные впрыскивания адреналина, вызванные устрашающими событиями, разыгрывающимися перед ним.
   Воинство Златоликого Короля, под звуки боевой музыки, льющейся из волынок, флейт, барабанов и горнов, двинулось вперёд, чтобы раз и навсегда покончить со своим заклятым врагом. Первую линию составляли фавны, сражавшиеся в рассыпном строю. Уже частично истреблённые и рассеянные лучниками Лорда Стеклянный Глаз, пользовавшимися длинными, в рост человека, луками, они поспешно ретировались на фланги, дабы не быть растоптанными собственной пехотой.
   Вторая линия, племена Великого Леса, состояла из оснащённых крепкими щитами копейщиков - своим вооружением они отдалённо напоминали аналогичные отряды, составлявшие основу войска Лорда Стеклянный Глаз. Норс присмотрелся к жителям леса: несмотря на вполне человеческие очертания фигур, те имели мало общего с человеком: зелёная листва, желтевшая и опадавшая к осени, заменяла им волосы, а коричневая, покрытая многочисленными складками, кожа, более походила на древесную кору. Норс неоднократно сталкивался с этими выходцами из сумрачных заколдованных чащоб в бою, и на собственном опыте знал, как трудно пробить сросшуюся древесину, заменявшую им панцирь.
   Тролли, вооружённые тяжёлыми молотами и булавами, составляли третью линию. Особенно многочисленными были их отряды на флангах: видимо, командовавший войсками Герцог Смерть, планировал охватить уступающего ему в численности противника и раздавить, пользуясь своим численным преимуществом. Норс увидел и его, всадника в серебряных доспехах и алом плаще: тот гарцевал на вороном жеребце, источая команды, приказы и проклятья; пламя, горящее в пустоте, где положено находиться голове, приобрело угрожающе фиолетовый, почти чёрный цвет.
   Отряды ведьм, амазонок с южных равнин, занимали последнюю линию; облачённые в кожаные доспехи, они несли короткие луки и полные колчаны стрел, готовые стрелять через головы соратников, как только завяжется рукопашная схватка; при необходимости они могли также сражаться, используя имевшиеся у них длинные кинжалы. Норс ненавидел их; в одном из предыдущих сражений его ранило стрелой амазонки - шрам, едва о нём вспомнили, неприятно заныл. Наконец, немногочисленные отряды змеелюдей - элитная гвардия Златоликого Короля - составляли общий резерв. Пленник поискал взглядом Призрачную Королеву, но та будто сквозь землю провалилась.
   Норс, мучимый нетерпением, нервозно ожидал начала битвы; два воинства приблизились к заболоченному низинному участку: казалось, ещё миг - и они вступят в жестокую схватку...
   - Дитнол Норс, - позвал его голос Рийга Каддха, раздававшийся из-под золотой маски. Судя по интонациям, на сей раз новый правитель Айлестера не собирался церемониться со старым другом. Не считая блистающего багрянцем шлема-короны, из одежды король носил лишь аквамариновую, расшитую золотом набедренную повязку и сандалии, открывавшие великолепно развитые мышцы рук, ног и туловища. Холод и сырость были ему нипочём - судя по всему, Златоликого Короля защищали могущественные заклинания.
   Широко ступая, он приблизился почти вплотную к Норсу.
   - Ты пользовался моим гостеприимством, ел с моего стола...
   - Вынужденно! - воскликнул Норс, удивляясь тому, что нашёл в себе смелость дерзить королю-чародею.
   - Молчи! - В прорезях шлема зажглись огни Ада. - Я даже дал тебе право воспользоваться пером и чернилами...
   Златоликий Король не лгал: предчувствуя скорую смерть, Норс оставил краткую запись, которая сохранила бы о нём добрую память среди людей, если тем, конечно, суждено пережить сегодняшний день.
   - Ты будешь принесён в жертву, Дитнол - мы всегда так поступаем с пленными, тебе это прекрасно известно. Однако, учитывая, что ты - мой старый друг...
   В душе Норса зародилась тень надежды на спасение. В этот миг он так страстно хотел жить, что согласился бы даже продать свою душу этому, скрывающемуся за маской кованого золота, дьяволу.
   - Одно желание, Дитнол! - произнёс Златоликий Король торжественным голосом. - Одно желание - кроме свободы и жизни!
   - Умри! - злорадно выдохнул Норс. - Это то же самое, Дитнол; не может быть принято.
   Златоликий Король расхохотался, и смех его, зазвенев, отразился от маски.
   - Хорошо, - Норс решил дать волю своему любопытству. - Меня давно мучает один вопрос: а ты сам видел фоморов?
   - Фоморов? - Смеющийся звон стал только громче. - Фоморов? Да мы и есть фоморы, Дитнол! Ты не видел Свечения много лет, и не знаешь правды о нём: в день 'Гае Огма', получив всю мощь, сокрытую в расщеплённых атомах, оно отнюдь не усилилось, как ошибочно полагали учёные-теоры, а также приобрело дискретную форму, проще говоря, распалось. - Норс, понимавший едва ли слово из трёх, напряжённо вслушивался в откровения короля. - 'Чёрного ядра' давно нет! Оно, как объяснял мне один учёный-теор, уничтожено - но вместо него возникло мощное остаточное излучение, которое чем-то сродни радиоактивным осадкам с длительным периодом полураспада. Излучение это неравномерным образом распределилось по весьма обширной территории, ставшей моим волшебным королевством. Сколь высокой, тем не менее, оказалась цена, уплаченная людьми! Мы стали фоморами, Дитнол!
   Волосы на голове Дитнола Норса зашевелились от ни с чем не сопоставимого ужаса. В голове его пульсировала мысль, словно развивавшая услышанное: 'А ты и тебе подобные - просто страница из прошлого, не сумевший приспособиться и поэтому вымирающий вид!'
   Правда может оказаться весьма опасным ядом - и способна ранить не хуже меча. Не способный сопротивляться ей, Норс затряс головой, всё ещё отказываясь поверить в услышанное. Золотая маска приблизилась к нему вплотную; превосходно сознавая, что это означает, пленник мысленно приготовился к смерти.
   Неожиданно золотые черты, словно живые, расплылись в издевательской усмешке, и голос, не имеющий ничего общего с голосом Рийга Каддха, произнёс:
   - Рийг - слабый, трусливый Рийг! - простил бы тебя и даровал бы жизнь. Но Златоликий Король - никогда!
   Сатанинский смех золотой маски, окончательно подчинившей собственного владельца, стал последним, что слышал Норс в своей жизни.
  Глава XLI
   Кровавый дождь лил как из ведра, и копейщики, стоявшие вокруг Ансгера, ещё до рассвета взявшего фамильное имя Норс, вполголоса ругались. Вымокший до нитки пожилой новобранец добавлял свою толику проклятий в этот нестройный хор, постепенно превращавшийся в воинственный гул. Ещё более громкие ругательства раздавались из-за их спин, где стрелки, вооружённые длинными луками, жаловались на намокшие тетивы. Те потеряли свою упругость и отправляли стрелы на значительно меньшее расстояние; то и дело слышались недовольные восклицания, свидетельствовавшие о том, что очередная тетива сорвалась или лопнула. Тем не менее, частые выстрелы лучников, хоть и представлявшие собой слабую тень их прославленных смертоносных залпов, вырывали из рядов противника одного бойца за другим.
   Ансгер Норс крепче сжал копьё; облачённый в тяжёлую кольчугу, он, подобно своим соседям, нёс на левой руке прикреплённый целой системой ремней каплевидный щит с железным куполовидным 'умбоном' посередине. Ему уже объяснили причины, по которым щит имел столь странную форму: оказалось, что в увеличивавшиеся книзу зазоры между сомкнутыми щитами легко просунуть копьё или длинный меч - такой же, как висел сейчас у Ансгера на поясе. Войлочный подшлемник, пропахший чужим потом - его бывший владелец погиб в одной из случившихся накануне стычек, - неприятно раздражал кожу, лишь отчасти смягчая давление конического шлема, железным обручем сдавливавшего голову.
   Ансгер никогда в жизни не держал оружия в руках, и не испытывал особой уверенности в тех нескольких приёмах, которым его наспех обучили закалённые ветераны Одхана Глайниса. Тем не менее, его переполняло воодушевление, и он жаждал испытать себя в бою. Почему такое настроение посетило его именно на склоне лет, сам Ансгер до конца не осознавал, впрочем, данное обстоятельство волновало его в самой малой степени. Подобно всем новичкам, он сгорал от нетерпения, желая испытать себя в бою.
   Осмотревшись, он увидел вокруг суровые, повидавшие не одно сражение, лица. Ансгер, сын Колла, сына Дитнола, ощущал странную душевную близость с ними со всеми. Его даже посетила мысль, что в такой компании было бы не зазорно принять смерть, даже от рук ненавистных нелюдей.
   Фоморы зловеще надвигались, шагая под звуки своей, непривычной уху Ансгера, музыки. Их тяжёлая поступь, с каждым шагом сближавшая две армии, отдавалась будоражащим ритмом, что вызывал неясное, подсознательное чувство страха.
   Ансгеру захотелось убежать, но он, сглотнув, подавил приступ паники. В эту же секунду раздался многоголосый клич воинов Лорда Стеклянный Глаз, к которому Ансгер охотно присоединил свой голос. К его удивлению, страх прошёл, и он почувствовал, что место, где тот обитал, наполнила храбрость. Сейчас он чувствовал готовность сразиться хоть со всеми демонами Ада.
   Ансгер ударил несколько раз древком копья о щит, подобно своим новым товарищам - и в нём проснулась ярость, этот незримый источник отваги. Из него берут начало реки крови - цинично напомнил Ансгеру внутренний голос.
   Неожиданно копейщики Златоликого Короля остановились; их нечеловеческий облик - тёмная, покрытая глубокими складками, кожа и жёлто-зелёная, свисающие на плечи, как гирлянды блёсток, листва - вызывал у Ансгера глубокое отвращение и горячую ненависть. Лучники Лорда Стеклянный Глаз осыпали их стрелами; арбалетчики, стрелявшие из-за плеча солдат первой шеренги, выпустили свои стальные болты практически в упор и бешено заработали воротами, перезаряжая своё убийственное оружие. Несмотря на то, что этот залп буквально проредил ряды врагов, те не двигались с места, явно чего-то ожидая.
   Действительно, вскоре, расталкивая пехотинцев, вперёд вырвался угольно-чёрный жеребец, нёсший седока в сверкающих доспехах. Материал брони выглядел, как серебро, что, однако, казалось сущей бессмыслицей - куда этому мягкому металлу выдержать удар стального наконечника стрелы или копья!
   - Лорд Стеклянный Глаз! - воззвал всадник громовым голосом. На месте, где у обычных людей располагается голова, у него колыхалось нечто, более всего напоминающее клубок чёрного дыма. Ансгеру почему-то пришло на ум сравнение с глубоким, тёмным омутом, по необъяснимой причине отдавшим часть своего содержимого сему служителю Зла, если, конечно, на свете существует жидкость, способная парить в воздухе. - Выходи, Стеклянный Глаз, сразись со мной, если ты не трус!
   Одобрительный рёв раздался со стороны вражеского войска. Впрочем, воины Лорда Нуаду показали: их не так легко запутать подобными уловками. Они ответили градом насмешек и стрел.
   - Найди-ка сперва свою голову, тупой болван! - прокричал кто-то, смеясь во всё горло.
   Всадник в серебряных доспехах, не обращая ни малейшего внимания на стрелы и болты, по непонятной причине неспособные поразить ни его, ни гарцевавшего под ним жеребца, выкрикнул несколько слов на фоморском и указал на наглеца. Тут же послышался зловещий свист, принудивший ветеранов, знавших, что он означает, втянуть головы в плечи и поднять щиты как можно выше.
   В небо взмыла туча стрел, прочертивших воздух множеством тонких линий. И все эти снаряды, будто подчиняясь некоей злой воле, обрушились исключительно на позволившего себе неосторожные слова копейщика, что стоял в какой-нибудь дюжине шагов от Ансгера. Того не уберёг ни щит, ни доспехи - стрелы, выпущенные из роговых ведьминых луков, безошибочно нашли бреши в его защите. Захлёбываясь кровью, солдат медленно опустился на колени - и затем рухнул ничком, весь истыканной стрелами. Потрясённый, Ансгер сглотнул. Всадник в серебряном оказался великим магисом; несомненно, то был Герцог Смерть собственной персоной.
   - Ха-ха-ха! - расхохотался чёрный дым, на миг приобретя синеватый оттенок. - Ну, Стеклянный Глаз давно известен мне своей трусостью. Он и сейчас прячется за вашими спинами, надеясь выгадать несколько лишних часов жизни! К чему они, если это время пройдёт в страхе, к чему, спрашиваю я вас?
   Ансгер понял, что Герцог Смерть нашёл нужный аргумент. Он надавил на пружину, открывавшую прямой путь к этим, уставшим от многолетних лишений, душам, что нынче противостояли Златоликому Королю. Грозные окрики младших командиров, призывавших не слушать искушающих речей демона, лишь отчасти останавливали губительное воздействие отравы, содержавшейся в его словах.
   - Ладно, будь по-твоему, Нуаду! Я возьму твою жалкую жизнь последней - она станет чем-то вроде десерта на сегодняшнем кровавом пиру! - выкрикнул сгусток черноты, на миг приобретя вполне человеческие черты. Те поразительно напоминали лицо Крифа да Блуаха, стяжавшего себе бессмертную славу героя Айлестера. - Ну, а что вы? Кто из вас найдёт в себе смелость взглянуть мне в лицо?
   То был коварный, тонко рассчитанный ход. Ансгер понял, что демону в серебряных доспехах удалось посеять страх и замешательство среди своих врагов. Войско молчало; тишина, дышавшая неприкрытой ненавистью, будто обрела плоть; тем не менее, никто из солдат не решался повторить ошибку, уже стоившую одному смельчаку жизни. Лишь немного погодя, собравшись с силами, они начали отвечать приглушенными проклятиями, постепенно становившимися всё громче.
   - Трусы! - Злобный хохот Герцога Смерть вынудил их пристыженно умолкнуть. - К чему сражаться, если вы на деле этого не хотите?
   Очевидная истина, сокрытая в этом нехитром вопросе, окончательно выбила почву из-под ног оппонентов демона в блистающей броне. Казалось, ещё чуть-чуть - и воины Лорда Стеклянный Глаз начнут сдаваться в плен - до того возросли неуверенность и страх, порождённые такими речами.
   - Я сражусь с тобой, Криф! - Голос, послышавшийся откуда-то из тыла, был хорошо знаком Ансгеру Норсу. Он принадлежал человеку, за чью голову на землях, подвластных Златоликому Королю, уже не одно поколение полагалась весомая награда. Ансгер слабо улыбнулся: действительно, вызов принял именно тот, от кого и следовало ожидать столь отчаянного и необдуманного поступка.
   Расталкивая солдат, на открытую местность вышел Роб Хенгист. Его бригантина - панцирь из склёпанных на тканевой основе стальных пластин, - снаружи выглядела как расшитый серебром сине-зелёный жилет; также он носил посеребрённые наголенники и налокотники. Шлем представлял собой более сложную и дорогостоящую разновидность той детали гардероба, что сейчас украшала голову Ансгера и большинства простых копейщиков - крупные нащёчники почти полностью скрывали лицо, оставляя открытым лишь небольшой зазор, ограниченный Т-подобным вырезом. На левой руке у Хенгиста висел относительно небольшой треугольный щит, весьма удобный в бою один-на-один, в то время как в правой он сжимал прямой клинок.
   Герцог Смерть, спешившись, приблизился к нему; демон, облачённый в латный доспех из серебра, казалось, не скрывал уверенности в собственной неуязвимости - защита, которую даровали ему могучие чары, была многократно испробована в бою. Паладин Златоликого Короля не нёс щита; откинув свой алый плащ назад, он размашистым движением набросил его на левое предплечье и ухватил свой меч, более длинный, нежели у Хенгиста, обеими руками.
   Бойцы сошлись на небольшом участке уже основательно отсыревшей земли, располагавшейся как раз между обеими армиями. Это топкое, заболоченное место, сковывало их в манёвре, принуждая непрестанно обмениваться сильными ударами. Затаив дыхание, Ансгер наблюдал за происходящим: вот Хенгист, чуть пошатнувшись, принял на щит тяжёлый, двуручный удар соперника - и тут же ответил колющим выпадом, стремясь пронзить Герцога Смерть! Но того оказалось не так-то легко достать: поговаривали, его вообще нельзя одолеть в честном бою. Бесчисленные поединки, в которых этот выбеленный скелет одержал верх, служили достаточным тому подтверждением.
   Легко отступив в сторону и чуть повернувшись на носках, он пропустил удар и, опустив на меч Хенгиста собственный клинок, неожиданно ударил того правым локтём в лицо. Хенгист отступил на несколько шагов, вслепую отмахиваясь мечом, который лишь чудом смог удержать в руках - любого другого подобный приём принудил бы расстаться с собственным оружием. Он потряс головой и вытер с лица что-то, что должно было являться кровью.
   Герцог Смерть, добившись преимущества, немедленно атаковал, нанося один удар за другим. Хенгист, который отбивался, казалось, из последних сил, вдруг нанёс своему противнику разящий контрудар из неудобного положения. Описав дугу, лезвие его меча обрушилось на левое бедро демона!
   Ликующие возгласы раздались из рядов войска Лорда Стеклянный Глаз; впрочем, радость его людей оказалась преждевременной - надёжно защищённый своей колдовской бронёй, Герцог Смерть никак не отреагировал на то, что, казалось, неминуемо обернётся увечьем. Чуть покачнувшись, он ответил сильнейшим рубящим ударом - и Хенгист, защищаясь отходом, не смог удержать равновесие и упал. Восторженные кличи, поддерживавшие Хенгиста, немедленно сменились криками негодования и разочарования.
   - Чёрная магия! - послышался голос квинкдуазкоммандера Глайниса. - Долой ведьмаков!
   Словно отзываясь на его призыв, стрелки, составлявшие не менее трети войска, выпустили свои стрелы в сторону противника. Воины Великого Леса, ответив пронзительным воплем, перешли в атаку.
   - Предательство! - закричал Глайнис. - Враг вновь нарушил договорённость! Смерть ему!
   Ансгер, решив не слишком вдаваться в тонкости турнирной этики, поудобнее перехватил копьё и, удерживая равнение в строю, двинулся вперёд лёгким, всё ускоряющимся шагом. Копейщики Лорда Стеклянный Глаз, приученные, в отличие от войск противника, к строгой дисциплине, и стояли, и передвигались в геометрически ровном порядке. Каждое подразделение численностью в квинкдуаз человек - всего их насчитывалось два дуаза - строилось в десять рядов, занимая около дюжины шагов по фронту. Глубина построения, таким образом, достигала шести шеренг.
   Ансгер, стоявший в третьей шеренге где-то на левом фланге, ближе к центру построения, знал, по наставлениям Глайниса, о правилах замены бойцов, выбывших в первых шеренгах. Все эти, будто бы совершенно элементарные, указания сейчас всплыли в памяти и заплясали беспорядочным хороводом. Ансгер, плюнув на всё, решил делать то, что у него получится, и брать пример с более опытных воинов, находившихся вокруг.
   Герцог Смерть и Роб Хенгист, сражавшиеся уже по щиколотку в грязи, стремительно приближались. Но вот, когда до них оставалось совсем немного, два бойца неожиданно исчезли, как растаявший мираж!
   Ансгер, задыхаясь от быстрого бега, не верил собственным глазам - однако эти воины, только что яростно сражавшиеся на мечах, как в воду канули.
   Впрочем, такое загадочное исчезновение, похоже, никого не смутило: командиры только продолжали подгонять своих подчинённых.
   - Вперёд! - орал Глайнис, на голове у которого находился шлем, формой напоминающий плоскую железную шляпу с длинными полями. - Зададим им жару! Бей нежить!
   - Смерть ведьмакам! С нами Эзус! - вторили другие голоса. Ансгер, почтя за лучшее не спорить с большинством, тоже что-то прокричал. Наконец, поняв, что лучше не тратить силы и время на изобретение проклятий, он перешёл на сплошное протяжное 'а-а-а-а!'. Оба войска сшиблись: с треском ломались копья и щиты. Мечи, обагрённые кровью людей и заменявшим таковую воинам Великого Леса бледным, полупрозрачным соком, поднимались и опускались, рассекая кости и плоть.
   Сдавленный, словно в тисках, напирающими спереди и сзади шеренгами врагов и друзей, Ансгер почувствовал, что в глазах у него темнеет. Копейщик, стоявший спереди, упал, и Ансгер продвинулся вперёд; теперь он мог сражаться, нанося удары копьём через плечо воина, занявшего передовую позицию.
   Он почти не различал необычайных, способных даже показаться прекрасными иному ценителю искусства, лиц врагов. Запомнились бороды и усы, словно сплетённые из расплавленной медной проволоки, и тёмная кожа, разительно контрастирующая с ярко-зелёными, реже - золотистыми или тёмно-синими, неизменно горящими глазами. Внешность обитателей Великого Леса лишь местами напоминала человеческую, и это карикатурное сходство только усиливало ненависть Ансгера. Он словно смотрелся в кривое зеркало, искажения которого изрядно бесили.
   Охваченный, как лихорадкой, жаждой крови, Ансгер наносил удар за ударом этим странным существам, чьи жёлтые и зелёные волосы-листья при движении шелестели. Вонзив в одну из таких крон весь наконечник копья, Ансгер злорадно закричал, когда враг начал оседать на спину. Торжествуя, он и не заметил ответного выпада другого противника - рука-ветвь, неестественно удлинившись, поразила его в самое сердце. Кольчуга, обязанная защитить своего владельца, на сей раз подвела его: как и в большинстве подобных случаев, она поддалась под натиском и сама продавила грудину.
   Ансгер зашатался и, чувствуя, что жизнь оставляет его, посмотрел в небеса, словно стремясь умереть с какой-то замечательной мыслью, возникшей в этот поразительный, похожий на откровение, миг. Мысль, тем не менее, так и не родилась - наоборот, остатки сознания окончательно покинули его тело.
   Ансгер Норс, умирая, даже не знал, что в этот миг сбылось давнее проклятие ведьмы, сожжённой на главной площади Дуннорэ-понт во времена правления Орнага Великого: та напророчила последнему жителю городка, коим оказался Дитнол Норс, гибель от рук монарха. Его же наследник, Ансгер, как и предвещала колдунья, пал на поле брани, пронзённый осиновым колом.
   Тело Ансгера, попираемое как врагами, так и товарищами, лежало, уставившись остекленевшим взором куда-то в пустоту. Сражение, которому суждено было изменить судьбы мира, только разгоралось.
  Глава XLII
   Лорд Нуаду ап Коннахт, легендарный Стеклянный Глаз, расположился на небольшом пригорке, откуда ему открывался превосходный вид на беспорядочную, редкую в своём ожесточении, свалку на заболоченном пятачке. Обе армии, подобно бодающимся быкам, прочно упёрлись в грязь и не желали уступать. К его превеликому сожалению превосходящая численность давала противнику заметные преимущества: тролли, находившиеся во второй линии войска Златоликого Короля, уже начали обходить войско изгнанников слева и справа.
   - Фланги под угрозой, - сердито пробурчал генерал себе под нос, ни к кому конкретно не обращаясь. - У нас есть лучники!
   Ап Коннахт метнул в говорившего, молодого штабного офицера, испепеляющий взгляд, и тот умолк. Ап Коннахт опять что-то неразборчиво проворчал: значительная часть его солдат и командиров никогда не видела ясного неба, давным-давно затянутого красной пеленой, и не знала ни классических языков, ни военной истории. Всё, что у них было - это собственный опыт и те устные наставления, что они получали от старших. Ничего удивительного, что они вносили столь наивные предложения!
   Ап Коннахт подозвал командира конницы, храброго, но простоватого рубаку Тристана да Фанолгха. Тот ещё помнил времена, когда кавалерию пытались пересадить на бронетехнику. С тех пор ему вновь пришлось взяться за саблю, а затем, когда доспехи стали тяжелее - и за меч. Глядя в его лицо с огрубевшими, словно сыромятная кожа, чертами, ап Коннахт почувствовал уверенность в том, что его приказ исполнят.
   - Спешь два эскадрона, Тристан, и выведи их на фланги.
   - Это мелочь, Нуаду, - по широкому лицу да Фанолгха пробежала тень недовольства. - Их просто сметут.
   - Не спорь, да Фанолгх! - Лицо ап Коннахта исказила злобная гримаса. - Это будет только костяк построения: возьмёшь пять шестидольных стрелков - пусть сдадут оставшиеся у них стрелы товарищам - и разделишь их поровну по флангам. У них нет ни щитов, ни копий, только короткие мечи и молоты - но зато их много. С твоими рыцарями - пусть каждый возьмёт к себе в подчинение по девять-десять этих молодцов - они смогут сдержать троллей.
   - Ненадолго, Нуаду, ненадолго, - одними губами, чтобы никто, кроме полководца, его никто не слышал, прошептал да Фанолгх. Вынув меч из ножен, он засеменил на своих кривых ногах к расположенным неподалёку шести эскадронам кавалерии - последнему резерву их маленького войска.
   Ап Коннахт окинул поле боя пристальным взглядом и сосредоточил своё внимание на центре. К счастью, Герцог Смерть отсутствовал среди сражающихся: он и Хенгист куда-то запропастились, и ап Коннахт искренне надеялся, что навсегда.
   Однако Златоликий Король, в одной лишь набедренной повязке и маске, вступил в бой, как всегда, пренебрегая опасностью. Окружённый своей гвардией, состоящей из змеелюдей, он сеял смерть направо и налево, нанося удары огромным боевым топором с двойным лезвием. Наводящее страх оружие это с лёгкостью разрубало и доспехи, и укрытую под ними плоть, а сам Златоликий Король, несмотря на многие удары, зачастую достигавшие обнажённых частей его тела, оставался невредимым. Чары служили ему более надёжной защитой, чем любая броня.
   Нуаду почувствовал, как холодеет, ощущая ледяное дыхание страха - ведь, вполне вероятно, и ему придётся вступить в бой. Его сверкающий доспех, состоящий из множества сложных деталей, защищал практически всё тело; под ним находились кольчужные сегменты, закрывающие малейшие щели, возникающие при движении. К сожалению, вес этой панцирь-кольчатой системы был настолько велик, что Нуаду, учитывая его возраст, едва сохранял способность выполнять в нём простейшие действия. Ему самому такое облачение казалось обычной бутафорией, призванной в первую очередь обеспечить уверенность солдат в том, что их полководец тоже готов присоединиться к схватке, если возникнет такая необходимость. Похоже, этот час приблизился - очевидное свидетельство провала ап Коннахта как стратега, - и ему ничего не оставалось, кроме как обрести свой дух и божье благословение в мече. Слова эти, цитата из Священного Писания, горели перед его мысленным взором огненными письменами.
   Лорд Нуаду вынул монокль из глаза и, спрятав его в специальный мешочек, приказал подать ему верхний шлем - тот обеспечивал надёжную защиту головы и одевался прямо поверх кольчужного капюшона и маленького округлого шлема, который постоянно пребывал на макушке великого полководца, даже в минуты, когда ему не угрожала опасность. Пока оруженосец закручивал сложное винтовое крепление, он обратил внимание на небольшую чёрную тучу, повисшую над самой их головой.
   - Что это может быть? - спросил он немедленно, возможно, даже слишком резко.
   - Ставлю что угодно: это - чёрная магия! - ответил, посмеиваясь, стоявший тут же Бранлох. Правда, сокрытая в его словах, не ускользнула от внимания Лорда Стеклянный Глаз. Поколебавшись с минуту, не стоит ли перенести ставку в более безопасное место, он, движимый внезапным озарением, приказал созвать оставшихся стрелков.
   - Все, у кого есть стрелы - немедленно сюда! - взревел он словно не своим голосом. Приказ его бросились исполнять в тот же миг, однако оказалось поздно: едва туча накрыла холм своей тенью, из неё вынырнули многочисленные крылатые существа. Сложив крылья, они стремительно пикировали вниз, прямо на ап Коннахта и его штаб. При этом летающие твари издавали душераздирающий крик, от которого дрожали поджилки. В доли секунды они увеличились в размерах настолько, стали различимы силуэты их тел, не имевших ничего общего с птичьими.
   - Упыри! - заорал ап Коннахт. - Упыри с Далриадского нагорья!
   Он выхватил меч, которым ранее пользовался лишь в торжественных случаях, посвящая отличившихся сквайров в рыцари. Приняв боевую позицию, ап Коннахт выставил острие клинка вверх - и упал навзничь, опрокинутый лавиной крылатых тел. Лязгающие челюсти начали жадно искать уязвимые места в его защите, чтобы вонзить свои острые клыки...
  _______
   Они находились в кромешной темноте, рассеиваемой лишь тусклым сиянием, идущим откуда-то из-под земли. Магия перенесла их сюда с поля сражения, едва Хенгист произнёс соответствующее заклинание. Источником света выступали некие наполовину прозрачные предметы, напоминающие крупные бесформенные валуны. Уложенные в круг на глубине одного фута под землёй, они испускали матовое, пульсирующее свечение, пробивавшееся даже сквозь толстый слой грязи.
   Хенгист вытянул свой клинок в сторону противника. Тот немедленно отбросил кончик лезвия в сторону и попробовал нанести выпад. Хенгист, ожидавший такого приёма, увернулся и, выполнив разворот, с размаху ударил туда, где у человека находится затылок. К сожалению, Герцог Смерть и на сей раз оказался быстрее - удар, который должен был оказаться смертельным, пришёлся в пустоту.
   В глазах у Хенгиста вспыхнуло холодное пламя, а потом он ощутил, как ноги его слабеют. Понимая, что ему только что нанесли удар латной рукавицей, он отступил, желая взять паузу и восстановиться. Впрочем, противник его, знаменитый своим искусством фехтования, не позволил претворить подобное решение в жизнь: отбив клинок Хенгиста книзу собственным мечом, он крепко ухватил его за правое плечо повыше локтя.
   Чёрное, как бездонные пучины Мрака, лицо, приблизилось. Хенгист почувствовал, как тьма, подобная маслянистой жидкости, окружила его - он словно погрузился в некую субстанцию, являющуюся Злом. Голова его будто разламывалась от боли.
   - Где мы находимся? Что это за место, отвечай!
   Хенгист немедленно сообразил, что эта заминка, вызванная желанием Герцога Смерть вернуться обратно в мир, который они покинули, возможно, спасла ему жизнь. Его левая рука быстро нащупала кинжал, находившийся в ножнах за спиной.
   - Мы пребываем там, откуда выйдет лишь один, - ответил он, вспоминая о хомячке Хардинга. - И так определится судьба нашего мира!
   Сказав эти слова, он нанёс кинжалом удар Герцогу Смерть в бок, туда, где некогда находилось правое лёгкое. Тот легко отступил, вынудив Хенгиста промахнуться, но и разжал свой захват. Освободив свой меч для удара, Хенгист коротко взмахнул им - и, наконец, достиг успеха! Перерубив сверкающие белизной кости запястья, он лишил своего противника правой кисти, а заодно и меча! Это уже половина дела, если не более! Герцог Смерть, увидев перед собой рвущееся к самому лицу острие, отскочил.
   Хенгист рассмеялся:
   - Видишь эти огоньки вокруг? - Тёмное лицо противника не отразило понимания, приобретя расплывчатую форму, что Хенгист истолковал как смятение. - Это сердца тех 'стрекоз', которых мы сбивали в былые дни.
   - Я сбивал! - возразил да Блуах хриплым голосом. - Ладно, я был всего лишь радиооператором. Однако подумай: ведь какое-то из них принадлежит твари, что сбила и тебя!
   Пока его противник пребывал в состоянии граничащего с паникой недоумения, Хенгист навёл на него меч, зажав ряд рун - и, покорные сигналу, отозвались и заработали на полную мощность зарытые здесь сердца. Они некогда принадлежали существа, сравнимых с которыми в размерах и силе уже не знал теперешний мир. Мелодия энергий - аннигилирующий поток - плясала на клинке и концентрировалась в острие.
   Герцог Смерть отчаянно закричал, понимая, что именно делает его противник, и вскинул руки в просящем жесте, но было уже поздно: несколько слов, причудливо рифмующихся между собой, и меч Хенгиста изрыгнул сноп белого, искрящегося пламени. Тот ударил в грудь да Блуаху; его кираса мгновенно накалилась. Оплавившись, серебро потекло, прожигая рёбра и позвоночник. Герцог Смерть закричал, как кричит всякое живое существо, расстающееся с жизнью в невероятных мучениях - и упал замертво.
   Хенгист удовлетворённо улыбнулся и перехватил меч поудобнее. Ему предстояла гораздо более сложная задача - предстояло уничтожить Златоликого Короля. Тот питался жизненной энергией всех, кто принёс ему клятву личной верности, и так обрёл защиту от всякого оружия, включая и магическое. Однако клятвы верности скрепляли страх и ненависть, и эти узы с лёгкостью можно разрушить, как и власть самого Златоликого Короля. Его сила...
   - Да-да, Роб, он обладает силой, до которой тебе далеко, - проворковал женский голос, услышав который, Хенгист пожелал забыть обо всём хотя бы на минуту. На минуту, в течение которой они остались бы наедине. Он обернулся - и его взору предстала черноволосая голубоглазая красавица в платье цвета украшавшего его жемчуга. Глубокие вырезы обнажали завораживающие участки нежной, ещё покрытой девичьим пушком, кожи. Её пленительная красота являлась тем оружием, противостоять которому не мог ни один, даже храбрейший, воин.
   - Но власть, которой обладает Златоликий Король, слишком велика, чтобы такую тяжесть нёс один человек. - Она приблизилась, и Хенгист смог уловить аромат её тела, от которого у него закружилась голова, а кровь закипела в жилах. - Он поделится с тобой, если ты...
   Губы её, исполненные чувственности и безупречной красоты, приблизились, раскрывшись, как экзотический цветок.
   - Поделится с нами, - её горячее тело прильнуло к нему, возбудив желание, подобного которому Хенгист никогда не ощущал ранее. - Будем лишь ты...и я...
   Он почувствовал, что готов подчиниться любому, самому безумному приказу, если она подкрепит его взмахом своих прекрасных ресниц. Хенгист более всего хотел сейчас обнять её. Рука его, пытаясь расстаться с мечом, по неведомой прихоти высших сил, скользнула по рунам, покрывающим рукоять - и самообладание вернулось к нему. Это был всего лишь миг, но миг, в который он принял решение.
   - Дева и рыцарь спят вместе, разделённые мечом, - сказал он, смеясь, и поднял клинок. - Сперва поцелуй его!
   Девушка дико закричала, а её облик потёк, как вода - и мгновение спустя перед Хенгистом стояла сгорбленная, уродливая старуха, в глазах которой отчётливо читалось безумие; сивые космы свисали ниже плеч, лицо же, изуродованное гнойными язвами, вызывало вполне однозначные ассоциации с пищевыми отходами. Таков был подлинный лик ведьмы, некогда согласившейся стать супругой Златоликого Короля! Поражённая наведённой одной из её недоброжелательниц порчей, она согласилась участвовать в нечестивом ритуале, уже пребывая на смертном одре!
   Хенгист прочёл это всё в её мыслях, словно сам стал свидетелем тех давних событий. Отбросив последние колебания, он взмахнул мечом, чтобы покончить с этим жутким призраком. Цепенящий крик Повелительницы-баньши и гул рассекаемого воздуха слились воедино.
   Тяжело вздохнув, Хенгист стал посреди круга. Ему предстояло закончить то, ради чего он сюда пришёл.
  _______
   Битва, унёсшая жизни слишком многих героев и сохранившая таковые неоправданно большому количеству подлецов и трусов, близилась к концу. Войско Златоликого Короля потерпело поражение в тот самый миг, когда пал он сам - неожиданно на неуязвимом дотоле теле открылись многочисленные раны, и он, недоумевая, скончался на месте. Свечение, розовато-алой пеленой застилавшее небеса многие годы - а кое-где - даже поколения, - исчезло в тот же миг. Вассалы, прислужники и рабы Златоликого, пребывавшие на поле боя, полностью утратили волю к сопротивлению и подверглись безжалостному истреблению торжествующим противником. Люди, уже было приготовившиеся к поражению, внезапно превратились в победителей, и выместили на парализованном от страха враге всю свою ярость, весь накопившийся за долгие годы войны гнев.
   Сабхейл Дортег, молчаливый великан, относился к числу немногих уцелевших. Устало потянувшись, он обернулся к квинкдуазкоммандеру Глайнису. Не обращая внимания на несколько кровоточащих ран, ни одна из которых, впрочем, не представляла опасности для жизни, тот мрачно осматривал тело Дитнола Норса, привязанное верёвками к столбу чёрного дерева. У ног его лежал поражённый насмерть единственным ударом копья юноша с длинными чёрными волосами; валявшаяся вокруг шерсть свидетельствовала о том, что он совсем недавно сбросил свою волчью личину.
   Глайнис, брезгливо плюнув на труп волколака, приблизился к эбеновому столбу и положил пальцы на веки умершего, в груди у которого зияла уже переставшая кровоточить огромная рана. Несколько минут он пребывал в полнейшем молчании, неподвижный, как статуя, а потом, словно очнувшись от сна, осмотрел карманы покойного. В одном из них обнаружилась небольшая истёртая фотография, изображавшая самого Дитнола и его жену. Перевернув её, Глайнис обнаружил на тыльной стороне свежую надпись, раскрывавшую подлинную личность Златоликого Короля. Открывшаяся ему правда оказалась настолько неправдоподобной, что Глайнис выругался.
   - Что там? - полюбопытствовал Дортег, демонстрируя несвойственное ему качество. - Ничего интересного.
   Глайнис спрятал было фотографию в карман, но потом, словно вспомнив о чём-то, извлёк её обратно.
   - Перед смертью он написал стих. Наверное, ты бы захотел услышать его, Сабхейл.
   - Да, пожалуй. - Гигант посмотрел на небо, где, впервые со дня 'Гае Огма', сияло солнце. Лучи его, затопив равнину, усеянную телами убитых, стали лучшей наградой тем, кому посчастливилось уцелеть в этом последнем сражении. Люди плакали от счастья, многие из них падали на колени, чтобы вознести благодарственные молитвы.
   Глайнис прочистил глотку - и, словно выступая с трибуны, начал торжественно декламировать:
   - Покорны золоту железный плуг, кузнечный молот, острый меч,
   Деревни, города, народы подчинил сего металла блеск;
   Но дорого обходится челу монаршему сверкающий венец:
   Под ним нет места человеческой душе!
   Глайнис умолк и посмотрел в глаза великану.
   - Я знал Дитнола ещё штатским, - сказал он, помолчав. - И, признаюсь, он стал хорошим солдатом. Как и ты, Сабхейл.
   Копейщик мрачно нахмурился:
   - Я думал, война закончилась, Глайнис, и ты мне более не господин.
   Смех Глайниса совпал с карканьем ворона, ликующе принявшегося выклёвывать глаза лежавшему неподалёку мёртвому троллю.
   - Ха! Сабхейл, ты, похоже, так никогда и не поумнеешь. Война никогда не закончится, покуда есть оружие для её ведения.
   Ветер унёс далеко в сторону проклятья, которыми разразился в ответ Сабхейл Дортег.
  _______
   Патрик Бранлох, бывший колдун-учёный Лорда Нуаду ап Коннахта, бывший бригадный генерал, бывший глава научно-исследовательского отдела управления вооружений министерства обороны, бывший профессор физики Университета Логдиниума, сидел на барабане, заменявшем ему стул, и безвольно наблюдал за тем, как готовят в последний путь последнего полководца Айлестера. Не лучше выглядели и другие высшие чины. С завершением сражения в стане ближайших соратников покойного Лорда Нуаду воцарилась растерянность; они будто осиротели. Лишившись своего давнего предводителя, офицеры, казалось, утратили частичку собственной души, и ими овладела печаль.
   Сине-зелёно-серебряное знамя, в центре которого красовался родовой герб ап Коннахтов - золотистый сокол, - безвольно обвисло. Налетавшие с моря порывы ветра лишь изредка трепали его полотнище, но, казалось, ничто уже не могло оживить флаг, как и самого Лорда Нуаду. Любопытно, что Златоликий Король воевал под таким же, но украшенным чёрно-белым драконом, знаменем.
   - О чём вы думаете, Бранлох? - спросил начальник охраны. Он где-то потерял свой шлем и сейчас сидел на конском седле, в то время как врач зашивал ему рану на голове. Мужчину, должно быть мучила, невыносимая боль, однако он лишь изредка постанывал и задумчиво теребил свою тёмную, с проседью, бороду.
   - О нашем герое. - Бранлох кивнул в ту сторону, где Роб Хенгист, окружённый восторженными солдатами, принимал очередные поздравления. Наибольшее воодушевление демонстрировал Рене, к которому вернулся прежний возраст - падение фоморов исцелило его от 'темпорального шока'. - Хенгист провёл остаток ночи накануне сражения в компании трёх писцов, которые одновременно, хором, зачитывали ему списки всех, кто служит в нашей армии. Зачем они ему понадобились?
   Офицер пожал плечами.
   - Он говорил, это необходимо для того, чтобы объединить усилия, повысить мощь...
   - И ты в это веришь? - спросил учёный. В его глазах, неожиданно живых для старческого, морщинистого лица, промелькнула ирония. - Да. А ты что думаешь?
   Бранлох сардонически улыбнулся.
   - Представь себе, что Хенгист сохранил часть своих магических способностей, в конце концов, они у него несколько отличались от тех...
   - Понимаю, - кивнул офицер. - И ты думаешь, Хенгист сделал это с целью возглавить войско?
   Бранлох раздражённо указал на человека, которого они обсуждали.
   - Это войско покорит Айлестер, оставшийся без владыки, его командир сядет на трон, а офицеры станут баронами. Разве здесь нет корыстной цели?
   Лёгкая улыбка тронула уста офицера.
   - Ответ мой прост, и его диктует Писание: благословен тот царь, что радеет о своих подданных. - Офицер умолк на мгновение. - И впредь зови меня Фитцом, это не самое сложное имя.
   Упрёк, содержавшийся в этих словах, несомненно, дошёл до Бранлоха, который за годы, проведённые вместе, так и не поинтересовался именем одного из наиболее приближенных к ап Коннахту офицеров. Учёный вскочил на ноги и, непрерывно ругаясь, начал рвать на себе волосы. Наконец, подскочив к трупу короля крылатых упырей, он снял с того венец и водрузил себе на голову.
   - Чудесно! Просто великолепно! Сержант станет новым правителем Айлестера! - Бранлох выпрямился, не скрывая слёз, катившихся по щёкам. - Тогда я - король вампиров!
   - Ты - просто шут, невзирая на всю твою учёность. - Фитц покачал головой, подумав о властных амбициях психофизика, столь внезапно и экспрессивно заявивших о своём существовании. Потом он посмотрел на чистое, подёрнутое белыми облачками небо, что отливало синевой, и взгляд его посветлел. - Смотри, какая красота! Хватит ли нам разума насладиться ею?
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"