Желязны Р. : другие произведения.

Хроники Амбера. Хаос не ждёт!

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перед Вами - долгожданный роман, повествующий о тёмных временах беспредельного владычества Хаоса во Вселенной и о создании Амбера. Читателю предстоит узнать, наконец, историю Дворкина - выдающегося художника и героя, начертавшего Образ, увидеть его глазами становление королевства, возмужание Оберона, ощутить его отношение к внутрисемейным распрям, приведшим, в конце концов, к войне Падения Образа...
  1
  Моё Я есть нечто, что должно превзойти;
   моё Я для меня великое презрение к человеку
  Ф. Ницше
   Городишко Дремоцвет - сонный, пребывающий, как следует из его названия, в бесконечной дремоте - существовал-существует-будет существовать в точке пространства-времени, определённой ему Создателем - или Создателями, в зависимости от концепции господствующей на данный момент религии, - согласно Его-Их Божественному плану, предвидящему всё и вся - и начертавшему на скрижалях Книги Судеб мириады биографий живых существ, которым суждено увидеть свет солнца, равнодушно опаляющего своими лучами улицы городка. Другой взгляд на фундаментальные принципы онтологии Дремоцвета полагал причиной его возникновения постоянный прирост деревенского, кочевого и бродячего населения, ещё первобытного и невежественного, в регионе, пока вожди дотоле разрозненных и порой даже враждебных друг другу родоплеменных фракций не собрались за трубкой мира и, выкурив её содержимое, не разродились судьбоносным решением: городу быть! Согласно третьему из наиболее популярных мнений - а всего их гораздо больше, и лишь потрескавшиеся от времени скрижали Отца-Отцов содержат их полные текстовые версии, - город просто провалился сквозь ткань бытия на перекрёсток местных дорог.
   Было там кое-что в былые времена - былые для меня, конечно, ведь кто знает - может, в Дремоцвете за годы-века-тысячелетия моего отсутствия время текло вспять, перпендикулярно в сторону или даже стояло на месте, что, кстати, наиболее отвечает его природе. Да, у городов есть своя природа, душа, если хотите - я в этом разбираюсь, ведь повидал их столько, сколько может обнаружиться капель воды в одном небольшом океане. Так вот, этим "кое-чем", этой неповторимой чертой городской индивидуальности являлся, конечно, дремоцвет.
   Растение это, весьма красивое, с фиолетовыми, пурпурными и голубыми цветами, кустистое, достигает высоты двух третей человеческого роста. Растёт оно, с момента попадания семян в землю и до окончательного увядания, всего день. Все дремоцветцы и большинство путников, посещавших когда-либо сей город, проводили хотя бы несколько часов своей жизни, зачарованно наблюдая за ростом ствола и ветвей, за тем, как распускаются бутоны - и как они ссыхаются, слабеют и валятся, словно обессилевшие, на землю, из которой стремительно и надменно растут уже их дети и внуки.
   Вдыхать воздух на дремоцветном поле опасно - он и вправду клонит в сон, причём в сон нездоровый, хоть и крепкий. Многие люди и животные остались навсегда там, где прилегли отдохнуть - их белеющие скелеты служат грозным напоминанием всем тем, кто рискует довериться кусту-однодневке. При всей своей красоте и даже опасности дремоцвет совершенно бесполезен в сельском хозяйстве, более того - вреден, и там, где он растёт, не в состоянии выжить ни одно другое растение, а почва быстро истощается и становится бесплодной. Говорят - вот ещё одна версия возникновения города, - местные жители просто устали бороться с дремоцветом - и, забросив безнадёжные попытки спасти свои картофель, морковь и капусту, избрали путь торговли. С такой благородной целью они и возвели город, с рынком, ратушей и несколькими борделями.
   Я родился в этом городе и считаю данное событие единственной причиной, по которой он достоин упоминания. В ночь моего рождения - а родился я в полночь - с неба градом сыпались звёзды, и все жрецы, бледные от страха, перебирали свои чётки и бормотали бесконечные молитвы. Конец света, возможно, благодаря их молитвам, так и не настал, и единственный метеорит, ударивший своим космическим лицом в грязь на окраине города, послужил отделочным материалом для барной стойки в "Лунонавте" - самом популярном в городе баре. Уместным считаю добавить, что у стойки этой я отирался предостаточно, и иначе как железной и местами заржавленной я назвать её не могу.
   Тут, конечно, нужно рассказать о "Лунонавте" и о том, как оказался там столь приличный молодой человек, как я. В городе нашем - я называю его "наш", хотя давным-давно там не был, и даже не знаю наверняка, существует ли он ещё - порой случаются-случались-будут случаться знаменательные события. Например, в годы моей юности один парень по имени Билл-Алхимик, вечно колдовавший в своей лаборатории, однажды с ликующим выражением лица сообщил окружающим, что изобрёл "взрывчатку"; глупое, конечно, изобретение, ведь на следующий день в его доме случился чудовищный взрыв и всё, включая самого Билла, разнесло на мелкие кусочки. Изобретение, глупое ещё и потому, что все дельные вещи не изобретаются дремоцветцами, а попадают в город по Немощёному тракту - неработающие "электрические приборы", "автоматическое огнестрельное оружие", штаны с ширинкой на пуговицах и даже кукурузная мука для нашей единственной пекарни.
   Вторым таким событием стало появление на Длинной улице ужасающего металлического монстра. Грохоча стальными колёсами и извергая, подобно огромному чайнику, свист и пар из трубы на крыше, он промчался в северо-восточном направлении. Чудовище волокло за собой десятка два вагонов с причудливо одетыми пассажирами, удивлённо рассматривающими нас сквозь застеклённые окна. Поезд этот, как утверждали, ехал по железным направляющим, уложенным поверх деревянных балок; пути эти в результате напоминали длинную горизонтальную лестницу. В рай или ад она вела - вот тема для дискуссии! И пути, и сам поезд просто исчезли, растаяли во мгле, подобно уэллсовской России, и оставили горожан судачить о том, что при их прадедушках подобного не случалось, следовательно, мир катится куда-то не туда.
   Или вот, например, появление табличек с надписью "Проспект имени пророка Магомета", как-то поутру самым необъяснимым образом сменивших часть чётных номеров по Кузнечной улице.
   А однажды в небе появилась огромная птица - летающая механическая игрушка с водителем, или, как ещё говорили, пилотом, сидевшим в носовой части. Из хвоста она выпускала разноцветный дым и, выполнив ряд фигур, включая перевороты и развороты, составила надпись на неизвестном языке. Пилот - вот уж действительно идиот! - помахал всем рукой и улетел.
   Зачем расписывать небо никому не понятными словами, дремоцветцам было невдомёк. Вскоре, однако, один сумасшедший - в каждом городе есть свой сумасшедший - заявил, что надпись эта на саксонском, на языке мира, с которым он общается через астрал. Многие рассмеялись и ушли; некоторые продолжали слушать. Тут-то сумасшедший и показал одну из глупых книг, оставленных некогда одним странноватым коммивояжёром. Собравшиеся с удивлением обнаружили ту же надпись в окружении картинок людей в белых комбинезонах; их шлемы имели забрала из чёрного, будто закопчённого, стекла.
   ""Омега" - первые часы на Луне!" - гласила надпись. Люди, посетившие Луну - они будто бы седлали ракеты, как седлают лошадей, - соответственно, именовались "лунонавтами". Так самый популярный в Дремоцвете бар, в котором тогда только и говорили что о ракетных полётах, стал называться - "Лунонавт".
   Помню, я поинтересовался тогда, что такое "часы". Мне объяснили - это прибор, который показывает время: сколько времени прошло, сколько осталось, сколько сейчас - будто это банковский счёт какой-то. Мне это показалось бессмыслицей и нелепостью. Часы, как оказалось, тоже попадали в Дремоцвет в числе различных безделушек и сувениров. Одни носили на руке, другие - в кармане, какие-то работали сами от "электричества", а потом останавливались, другие можно было заводить при помощи особого рычажка, и они служили продолжительный период времени. В таких заводных часах, в случае повреждения корпуса, обнаруживали шестерни и колёсики, формирующие сложный механизм - очевидно, этот тип являлся более совершенным.
   Что ж, теперь пора рассказать и обо мне. Зовут меня Ник, Николас Ворд, и росту во мне менее пяти футов. Я, скажу сразу, горбат с рождения, и моя правая рука несколько длиннее левой. Родился я вне брака, да и в ту ночь, как я уже говорил, у многих с перепугу - или спьяну? - дрожали руки, поэтому, когда я застрял в материнском лоне и меня нужно было немного потянуть особыми щипцами, врач допустил досадную ошибку. Я рос горбатым, без отца, а мать опускалась всё ниже, пока не стала откровенно торговать собой. Разумеется, друзей у меня не было - извечная жертва всех городских острословов, я копил обиды и завидовал другим мальчишкам, у которых имелись друзья, а со временем появились и подруги.
   Отдушиной для меня стало творчество. С двенадцати лет я по настоянию матери начал посещать нашего художника, Пачкуна Грега. То был сухопарый, словно иссушенный, тип, сработавший портреты мэра и его родственников. После появления в Дремоцвете волшебного чуда фотографии Грег сидел большей частью без работы и глушил абсент почём зря. Лишь изредка его приглашали в здание суда, чтобы зарисовать подсудимых, ведь судья не любит, когда его отвлекают магниевые вспышки. Постоянный стресс, даруемый Фемидой всем своим клиентам, да пагубное воздействие винных паров превратили Грега в бледного невротика. Он, тем не менее, не забывал постоянно напоминать мне о своём великом таланте, загубленном Дремоцветом, и об исключительной образованности.
   Я слушал эти стенания-нравоучения-похвальбу по нескольку часов в день! Так или иначе, рисовать Грег меня научил - я умею пользоваться холстом по назначению, не переводя денег зря; разница между карандашом и акварелью мне также вполне знакома - так в таких случаях говорят. Навыки, тем не менее, пустые - даже Грег едва мог прокормить себя своим мастерством, что же говорить о его горбатом ученике?
   Всё изменилось в один день. Кен Малли, подмастерье нашего столяра, решил проверить тяжесть своих кулаков на моих рёбрах. Ростом он превосходил меня на голову, а возрастом - на два года. Такой Малли есть в каждом городе: он всегда заводила в своей компании, у него полно дружков и прихвостней, и самая красивая девчонка, разумеется, гуляет с ним.
   Она как раз проходила мимо - её звали Кристи, и её светлые волосы развевались на ветру с каждым шагом; она посмотрела на меня - о господи! - и в этот момент Кен врезал мне в ухо. Я упал и тут же вскочил, в глазах моих стояли слёзы. Почему это должно было случиться в её присутствии?!
   Вы, верно, уже догадались, что я был влюблён в Кристи - в серо-голубые бриллианты её глаз, в золото волос, в округлости её грудей. Иногда мне казалось, что я тоже интересую её, но, думаю, это была жалость - или любопытство? Нам ведь всем интересно, что будет с жабой, когда ей отрежут лапку?
   Кен возвышался надо мной, подобно Вавилонской башне, и что-то говорил - что-то, видимо, очень обидное, раз и его приятели нахмурились и начали шептаться. Я не слушал - лишь смотрел на него, огромного, черноволосого, голубоглазого, с мощными мышцами на начинающих уже покрываться мужским волосом руках.
   Кабатчик из "Лунонавта", обрюзгший краснорожий тип, которого все звали Рыжим Ларри, благоволил моей маменьке. Он-то и показал, как надо бить "клиента", и даже намекнул, что у меня есть задатки. Я не поверил этому толстому похотливому хитрюге ни на грош, ведь его интерес был слишком очевиден, но науку его не забыл. И в тот самый момент, когда Кен вновь замахнулся на меня, я ударил.
   Мне было не дотянуться до его подбородка, а без этого нокауту не бывать. Но Кен унизил меня, ударил меня при Кристи, и я испытывал жгучее желание сделать хоть что-то. И я ударил его в туловище, пониже сердца.
   И Вавилонская башня рухнула. Я потом узнал, что сломал Малли три ребра; он был так плох, что врачи всерьёз опасались за его жизнь. Вскоре, однако, его бычье здоровье взяло своё, и он начал ходить самостоятельно, а какой-то месяц спустя после той истории его увидели в столярной мастерской - он вернулся к работе. Я потом встречал его, он всегда здоровался первым, а в глазах его мелькало что-то услужливое, почти собачье.
   Впрочем, всё это не имело для меня никакого смысла. Ведь в тот миг, когда я уложил Малли, в миг наибольшего упоения триумфом, мне тоже нанесли удар в самое сердце. И это сделала Кристи. Никогда не забыть мне того отвращения и той откровенной ненависти, что мелькнули в её взоре.
   Той ночью мне приснился дурной сон. Психиатры, которых я потом немало повстречал в своей жизни, объясняют всё пережитым стрессом: пружина аффекта, сжатая страхом, мощно распрямляется в приливе адреналина... И продукты распада гормонов, этих естественных наркотиков, заполняют мозг. Психиатры правы - ведь все мы правы по-своему, даже врачи и безумцы, - но они не видели того сна.
   Сон был цветной, изобилующий деталями, красочный и весьма реалистичный. Женщина, разметавшаяся на кровати, обнажённая, молодая красивая. Луна, та самая, по которой ходят говорящие по-саксонски лунонавты, заглядывает в распахнутое настежь окно. Луна - и ещё кто-то. Кто-то, напоминающий неподвижную, окаменевшую горгулью - сложив крылья, он смотрит, не отводя горящих глаз, на женщину. Наконец, она стонет, словно призывая его - стонет сладострастно, во сне. И он легко спрыгивает внутрь, ложится с женщиной. Тут только я замечаю его рога - длинные, странно изогнутые, с острыми, как кинжалы, концами. Женщина стонет, когда он берёт её за грудь, и раздвигает ноги. Их тела движутся в такт, и она изгибается под ним, и стонет всё громче...
   ... Я проснулся поутру с тяжёлым чувством на душе - и впервые в своей жизни отвернулся, когда мать предложила мне завтрак.
   С тех самых пор я подолгу сиживал в "Лунонавте". Ларри счёл меня настоящим самородком, и я развлекал его посетителей разными трюками по вечерам. Иногда забредал богатый клиент, и я боролся с ним на руку. Я всегда побеждал, а Ларри считал деньги. Можете представить себе пятнадцатилетнего мальчишку, который поборол всех мужчин в городе? Горбатого карлика?
   Это не анекдот - именно так всё и происходило. Особенно любили мы "гостей" - туристов, торговцев и прочих приезжих. Прошло совсем немного времени, и предложение побороться всё чаще стало наталкиваться на отказ; несмотря на определённое уважение, я почувствовал сгущающуюся неприязнь, люди хмурились и отворачивались от меня. Более того: слава обо мне распространилась так далеко, что я уже не мог найти себе соперников и среди иногородних.
   Дела, поначалу шедшие столь хорошо, не радовали. Я даже подумывал уехать с бродячим цирком, особенно после того, как их акробатка Мабилия, стройная, смуглая брюнетка, подарила мне ночь, полную страсти. Но после того, как она надула свои прелестные губки и назвала меня "миленьким уродцем", это желание покинуло меня.
   А потом за мной пришли. Беда назревала, а я игнорировал угрозу и смеялся над предупреждениями. В Дремоцвете в то лето постоянно шёл снег - карамельно-жёлтый, мерзкий на вид, - а само небо периодически приобретало фантастический зелёный оттенок.
   Один из жрецов - он служил Воскресшему Герою - сумел убедить толпу, давно уже заслушивавшуюся его речами, в том, что я "повинен". Действительно, кто же ещё? Многие из тех, что пришли за мной в "Лунонавт", ранее уступали мне в противоборстве. Теперь настал момент их мести. Ларри попытался прикрыть меня, даже угрожал, и был избит.
   Они приблизились ко мне: лица, искажённые гримасой ярости, глаза, горящие фанатичным огнём, пальцы, мёртвой хваткой цепляющиеся за мою одежду. Я сопротивлялся. Сопротивлялся изо всех сил и, судя по крикам боли, сломал несколько рук. Остальных всё же оказалось слишком много. Вместо каждого покалеченного бойца появлялось два новых, исполненных гордости за право умереть героями.
   Я сразу понял, что самый главный герой среди них - державшийся в сторонке и, судя по всему, командовавший операцией, низкорослый - немногим выше меня, - пухлый мужчина в красной сутане с изумрудного цвета подбоем.
   Меня притащили на городскую площадь - все были героями, - и мэр - ещё один герой - произнёс речь о необходимости выжечь позорный нарыв на святом теле героического Дремоцвета. Пухляк в красно-изумрудной сутане, то и дело поглаживая одну руку другой, даже отслужил нечто вроде мессы, пока меня привязывали к столбу и обливали маслом и бензином. Меня собирались сжечь.
   От ужаса я - тот, кого они называли дьяволом - завопил. Увидев среди них Малли - он истово молился богу - и Кристи - сейчас проститутка, она, видимо, пыталась продырявить меня ненавидящим взглядом, - я сплюнул. Костёр от этого, к сожалению, не потух. Огонь, всё сильнее и сильнее обжигавший мою плоть, выжал из меня несколько криков боли. Сквозь разъедавший глаза дым я заметил и свою мать...
   О боже, они хоть не съедят меня, когда я поджарюсь?
   ... Откуда-то с неба пикировала на меня фигура с огромными крыльями, так странно похожая на механическую птицу с дураком-пилотом, и я подумал, что единственный человек на площади, не являющийся героем, всё ещё может воскреснуть или даже спастись...
   Столб с моим, накрепко примотанным многими слоями пеньки, телом, вырвало из земли - сила, обрушившаяся с небес, оказалась непреодолимой. Мой искривлённый при рождении позвоночник дёрнуло так, что он, казалось, выпрямился. И я почувствовал, что лечу, лечу, лечу...
   ... Я очнулся на небесах - по крайней мере, ощущение было таким, будто я возлежу на облаке. Мягкое, белое, нежно-шелковистое на ощупь, оно позволяло моему невесомому телу парить в озарённой солнечным светом выси. Ангелы, так любящие собираться в ансамбли и петь хором, ещё пребывали вне поля моего зрения, но, вне сомнения, всему предстояло измениться в самое ближайшее время. Меня ничуть не удивлял тот факт, что душу мою, бессмертное "Оно", занесло в рай. Я принял смерть мученика - где же, чёрт возьми, мне было оказаться?
   Всю идиллию разрушило появление демона - низкорослого существа с серо-бурой бородавчатой кожей. Он воспользовался небольшой дверью по левую руку от меня; в руках у него имелся поднос, заваленный разнообразной - и отличной, должен вам сказать! - снедью.
   - Вы слишком много валяетесь в постели, молодой хозяин, - проворчал демон. - Вам нужно подкрепиться.
   Хозяин? В любом случае, в голосе демона звучало неподдельное уважение. Я заметил, что он и впрямь носит ливрею, а значит, является слугой. Хороший вопрос, чьим именно?
   Я задумался, прежде чем взять ложку в руку. Может, я попал в Ад, и, едва поверю, что всё хорошо, то окажусь на раскалённой сковородке? Дьявол обожает подобные шутки, это вам на любой проповеди скажут.
   - Господин Гронворт, ваш отец, велел передать, что посетит вас, как только ему позволят дела. У него важная должность при дворе.
   У меня есть отец? Я вспомнил свой сон, вспомнил, как взмахи могучих крыльев уносили меня прочь от алчных языков пламени. Я - сын дьявола. Великолепно. Может, жрец знал правду о моём происхождении?
   Едва ли - возразил я самому себе с улыбкой. Какой герой, особенно дремоцветец, захочет связываться с настоящим дьяволом?
   Кое-что ещё принудило меня оживиться, некий, почти незаметный факт...
   - Мой отец - придворный? - И какого короля, какого королевства? Где я вообще нахожусь?
   В глазах демона будто молния вспыхнула. Я почувствовал, что оскорбил его - до самых адских глубин его демонической души.
   - Маркиз Гронворт, - с укоризной заметил бородавчатый лакей, - является сенешалем при дворе Его Королевского Высочества принца-регента Эмайна.
   Я кое-что знал о титулах, поэтому не преминул возможностью продемонстрировать свою начитанность.
   - А кто же тогда король, многоуважаемый? - Он скривился, будто хлебнул цианиду. - Зовите меня "любезным", молодой хозяин, это тот титул, которого заслуживает моя скромная особа. Имя же моё Форбрес.
   - Отлично, любезный. - Я начал терять терпение. - Так кто же является королём?
   Надбровные дуги Форбреса, совершенно безволосые, сдвинулись, формируя почти идеальное "V". Он, похоже, с трудом сдерживал свой гнев.
   - Король Хаоса, Владыка Пространства и Времени, Единственный Правитель Вселенных, у Чьих Ног Преклонили Колени Народы, Властитель, Сжимающий Планеты в Своём Божественном Кулаке - сей титул, согласно представлениям Лордов Хаоса, не может носить ни одно живое существо. Кощунством и величайшим святотатством считаются сами помыслы о Великом Троне! - Глаза Форбреса яростно пылали, и я решил не будить в нём демона. Отослав "любезного", я всё же затребовал какую-нибудь книгу по истории Хаоса, причём на понятном мне языке.
   - Наши книги, молодой хозяин, - напыщенно отвечал Форбрес с ударением на слове "наши", - доступны пониманию даже простолюдинов из Тени, независимо от их уровня грамотности и родного языка.
   Я подарил ему уничтожающий взгляд; Форбрес, высокомерно задрав свой длинный бородавчатый нос, удалился с таким достоинством, будто это он был здесь хозяином, а не я.
   Здесь - вот ещё один вопрос. Форбрес говорил о хаосе, времени, пространстве и вселенных, и, несомненно, я пребывал в одной из данных локаций. Всё же более точные координаты скрывала от меня завеса тайны.
   Мне оставалось только осмотреться. Я находился в небольшой прямоугольной комнате, значительную часть которой занимала кровать, ставшая прибежищем моему истощённому телу. Кровать, весьма значительная в длину и ширину, несомненно, создавалась для человека куда более крупных размеров, причём не одного. Брачное, или, как ещё говорят, любовное ложе - на это указывали и различные картинки, украшавшие полог и настенные гобелены. Люди, демоны, животные и боги - все они, сменяя друг друга в затейливом хороводе, занимались одним и тем же.
   Да, они просто трахались. Художник, впрочем, обладал редким вкусом и подлинным мастерством, поэтому я не без интереса рассматривал рисунки, окончательно забросив надежду рассмотреть, что же находится за окном.
   Дверь открылась так же бесшумно, как и в первый раз. Форбрес, убрав мои объедки и подав тяжеловесный фолиант, молча удалился. Едва дверь закрылась - тут же возникло естественное предположение, что Форбрес или кто-то из его родственников-лакеев подглядывает в замочную скважину, - я начал читать.
   Книга и снаружи производила впечатление - с толстой кожаной обложкой, серебряными застёжками и окантовкой, она, конечно, стоила недёшево, - открыв же её, я не смог сдержать возглас восхищения. Пергаментные страницы, любовно и с величайшим тщанием заполненные вручную, золотые чернила для заглавных букв... Это был сборник биографий: написанный на превосходном "англе", он повествовал о членах некоего, весьма обширного семейства; мне показалось, будто я читаю сказку или миф - сплошь волшебство, эпические схватки с великанами, путешествия в экзотические миры... Тон, тем не менее, отличался уверенностью, редкой детализацией, словно основой его послужили реальные отчёты, а записи делал профессор-историк, великолепно знающий содержание излагаемых событий.
   Наконец, я обнаружил упоминание о маркизе Гронворте, пятом носителе данного титула среди членов Двора Файб. Гронворт - не может ли он иметь какую-то связь с моим отцом? Я с усиленным интересом вернулся к чтению. Зачатый во времена регента Вестула, Гронворт родился на поле битвы Рагнарёк. Я, разумеется, заподозрил ошибку, так как уже знал: данное сражение, упоминаемое практически в каждой биографии, случилось в незапамятные времена, задолго до правления Вестула. Продолжив чтение, я поразился ещё более: родил Гронворта Файб... маркиз Кормак, однозначно мужчина.
   Это было уже слишком. Я потянул шнур звонка, вызывая лакея.
   - Форбрес, - спросил я, - нет ли в этой книге ошибок?
   - Что вы, молодой хозяин! - Демон закатил глаза к потолку. - Это родовая книга Двора Файб, там нет ни единой ошибки.
   - Что ж, тогда объясни мне это. - Я протянул ему том. - Этот Гронворт, он вообще кто?
   Форбрес вздохнул и, похоже, обратился к небесам с просьбой даровать ему терпение.
   - Маркиз Гронворт - это ваш отец, молодой хозяин. - Лицо его выражало и возмущение моей скверной памятью, и презрение одновременно. - Он рождён Кормаком Файб при Рагнарёк!..
   - Маркиз Гронворт сражался при Рагнарёк, уже будучи молодым, полным сил мужчиной. Так как он мог родиться в тот день? - Я едва не взмолился. - И как его мог родить маркиз Кормак?
   Похоже, мне удалось сбить Форбреса с толку. Он молчал, не зная, как объяснить столь очевидные для него и вроде бы элементарные вещи.
   - Маркиз Кормак любил регента Вестула, это всем известно... - Форбрес неожиданно умолк. - Молодой хозяин, а вам известно о смене облика?
   Строгий учитель из нашей приходской школы, жрец Всеведущего бога, вновь уставился на меня сквозь толстые стёкла очков - столько лет спустя, он словно смотрел на меня глазами этого ливрейного демона!
   - Известно, - пролепетал я. - Я читал...
   Читал, конечно - все эти, маркизы и графы Файб только и делали, что превращались в птиц и зверей... да только кто в такое поверит!
   - Маркиз Кормак хотел ребёнка - не просто сына, способного наследовать ему в должности сенешаля, но и связанного кровным родством с регентством! Как можно не понимать этого! - прошипел демон.
   До меня начало доходить. Иаред родил Еноха, а Кормак - Гронворта. Так вот люди и лезут к кормушке. В каких только животных не превращаются, даже в женщин...
   - А как же со временем? - Я, конечно, не смог скрыть циничной усмешки. Форбрес ещё больше рассердился - будто я осквернил могилу маркиза Кормака - моего дедушки Кормака! - погибшего при Рагнарёк.
   - Да они просто отправились в прошлое! - Форбрес не назвал меня молодым хозяином на сей раз, так как хотел назвать молодым кретином - я и сам едва себя так не назвал. Что же может быть проще! Действительно, они просто отправились в прошлое, сражаться за королевство, никогда не знавшее короля!
   Как всё просто, ясно и понятно в этом мире - один я, будто лунонавт, с Луны свалился!
   Последнее саркастическое заявление, видимо, сорвалось с моих уст, а может, у ливрейных демонов есть способность к чтению мыслей, я не знаю, но Форбрес немедленно смылся, пробормотав несколько слов о том, что ему нужно следить за домом.
  2
   Время в Дремоцвете между тем бежало, мои одногодки стремительно взрослели, а современники старились. Прошло почти десять лет с момента моего незавершённого сожжения, когда наш городишко удостоился Посещения.
   Спустился ли шакал с небес в действительности, как предполагали некоторые, наверняка неизвестно; тем не менее, он вошёл в город с запада, и в полдень уже стоял на городской площади - как раз на том самом месте, где ранее возвышался пресловутый столб позора. Путь четвероного, пусть и пролегавший по людным улицам, большей частью остался незамеченным, ведь бездомных собак у нас всегда имелось с избытком. Впрочем, Джек Хантер, опознав дикое животное, проявил привычную для него бдительность и взялся за ружьё. Кто знает, не болен ли шакал бешенством?
   Джек выстрелил дублетом - и картечь лишь исцарапала фасад дома напротив; заряд прошёл сквозь животное, словно то являлось галлюцинацией или голограммой. Стрелок так и остался ругаться на том месте, где стоял, шакал же, поджав хвост, затрусил дальше. Джек потом клялся, что не промахнулся, так как он вообще не промахивается - все мы, зная охотников, разумеется, примем это утверждение за ложь чистой воды, - но, учитывая дальнейший ход событий, слова Джека можно принять на веру.
   Шакал, ни к кому не цепляясь, добрался до площади, но там он уже заговорил. Именно заговорил. Говорил он на литературном англе, без акцента, внятно и отчётливо, и очень быстро собралась целая толпа зевак и просто любителей послушать умные речи.
   - Дремоцветцы! Внемлите мне, ибо я есть Упуаут, Открывающий Путь! - Лающий голос шакала звенел в чистом полуденном воздухе. - Я принёс вам свет веры, освобождение от оков - и возможность добиться божественного благословления!
   С подобными речами появился он и в Гелиополе, и в Мемфисах - египетском и техасском, - и в Луна-Тауне, и ещё в бесчисленном множестве мест. Он именовал себя то богом Анубом, то псом Гармом-Убийцей Богов, то Фенриром-Волком. Никто не потрудился запомнить эти имена, так как шакалов всегда именуют просто шакалами.
   Наши бездельники, скучая, переговаривались, сплёвывали отжёванный табак в пыль - и улыбались. Они тоже ждали божественного Посещения. В ожидании жреца кто-то даже послал своего сынишку за канистрой с керосином.
   Жрец, конечно, тотчас явился, готовый выжечь ересь при помощи зажигательного текста Писания - книгу он держал под мышкой, - огненного взгляда из пламенных очей и небольшого костерка. Спички он тоже прихватил, они лежали в боковом кармане его джинсов.
   Красно-зелёная сутана оппонента и его бледное, пухлое лицо и руки, совершенно не знакомые с физическим трудом, сразу привлекли внимание шакала.
   - О жрец ложного бога, готов ли ты обсудить со мной основополагающие аспекты миротворения? - Люди, толпившиеся на площади, сочли шакала идиотом, вроде лётчика, рекламирующего лунные часы, и это, пожалуй, стало их главной ошибкой. Шакалы отнюдь не страдают наивностью; умные создания, они всегда приходят за дичью, которая уже мертва или издыхает, а потому не способна причинить им вред.
   - Позволим ли мы шакалам завывать в наших чертогах, разрешим ли гиенам хохотать над нами? - Жрец, воздев руку с раскрытым Писанием, и не думал диспутировать с воплощённым порождением Ада. Он обернулся к своей пастве - те, поняв намёк, уже стали вооружаться и собирать дрова - и высоким, отлично поставленным голосом, адресовал ей призыв. - Подобно сторожевому псу, устремляю я свои чаяния к достижению единственной цели - отстранить волков и защитить от них стадо, пастырем которого назначил меня Господь!..
   Испуганные взоры, прикованные к происходящему за его спиной, принудили жреца обернуться, но было уже поздно. Он ещё пытался заслониться от шакала, успевшего увеличиться в размерах в несколько раз, той книжонкой, что сжимал в руке, но пользы от неё оказалось мало. Шакал нанёс ему смертельную рану, вырвав единственным быстрым движением часть грудины. Раскрошив кости несколькими движениями гигантских челюстей, он проглотил их; публика, испуганно крича, стала разбегаться, что не могло не позабавить шакала. Он захохотал гиеной и побежал прочь; свежие капли красной крови капали с его губ на мостовую.
  
   Я читал, и спал, и вновь ел, а потом меня вновь посетили. Мужчина, великолепно сложённый, в плотно облегающих икры и бёдра лазурных чулках, в белоснежном бархатном колете, опоясанный длинным мечом, темноволосый и темноглазый. Возраст его - тут я заколебался - мог не превышать тридцати лет, а мог быть равным многим столетиям. Мудрость прожитых веков, казалось, смотрела на меня из бездонных чёрных глаз - таких же, как у меня, почему-то подумал я. Каким-то шестым чувством я почувствовал, что передо мной - мой отец, маркиз Гронворт, рождённый маркизом Кормаком.
   - Приветствую тебя, мой возлюбленный сын, - сладким и чуть формальным голосом приветствовал меня маркиз.
   - Приветствую вас, мой отец, - отвечал я по возможности в тон. Текст же я узнал из книги - так в благородных семействах принято подменять слово "привет".
   - Рад видеть тебя в добром здравии, - голос отца стол более низким, а поза утратила напряжённость. - Я вижу, ты подружился с Форбресом - и взялся за историю нашей семьи.
   Мои достижения в учёбе он несколько преувеличивал, да и любезность демона-лакея уже почти полностью исчерпалась.
   - Книга написана на англе - как же мне не поинтересоваться героическими свершениями предков?
   Отец вежливо улыбнулся.
   - Тебе предстоит многому научиться, прежде чем я смогу показать тебя при дворе. Ты слишком неотёсанный, если это слово не кажется грубым.
   Нет, такое слово не казалось мне грубым. Я - сын проститутки, провёл последний год в трактире, работая силовым аттракционом для денежных пьянчуг.
   - Что до книги, - отец положил руку на эфес клинка и гордо выпятил грудь, - то она написана на том языке, на котором читатель изъявил желание ознакомиться с её содержанием. И более того, сын мой, возможности её гораздо шире, просто ими нужно уметь пользоваться.
   Я привстал в кровати.
   - Научи меня, пожалуйста. - Иногда нужно брать крылатого демона за рога; посмотрим, что он скажет в ответ. - Это просто, хотя ты ещё не готов.
   Отец поморщился, потом, чувствуя, видимо, необходимость сделать мне приятное, сложил пальцы рук в какой-то особый знак и произнёс несколько слов на незнакомом языке. Книга, лежавшая рядом со мной на кровати, внезапно задрожала, словно в ней обитало живое существо. Не обращая внимания на моё удивлённое ругательство, том распахнулся - и я услышал голос, он зачитывал написанное вслух. Могу поклясться, голос этот доносился из книги!
   - ... Храбро сражался с волками-людоедами и ледяными великанами, показав себя отважным, вопреки сплетням о не только физическом, но и моральном уродстве, бойцом...
   Я снова выругался, ведь в комнате вдруг возник призрачный воин в золотых доспехах, размахивающий двуручным мечом. Невысокий ростом, с плечами, даже под бронёй скошенными вправо... Это был я! Я узнал себя, даже в шлеме с забралом!
   Моя копия, литая-кованая золотая статуя, исчезла, а голос умолк.
   Едва скрывая разочарование, я воззрился на отца. Тот многозначительно улыбнулся в ответ.
   - Здесь уже есть страничка о тебе, ты станешь одним из Файбов!..
   Стану?.. Видимо, книга смотрит и в будущее; что ж, если она говорящая, почему бы ей не обладать и другими сверхспособностями? Однако же не всё мне понравилось в сказанном отцом.
   - А сейчас я кто? - Вопрос этот будто кольнул отца. Он переменил позу и широко раскрыл глаза. - Незаконнорождённый. Бастард. В общем, ты не Файб.
   Что ж, предельно доходчиво. Ясней не бывает.
   - Я усыновлю тебя, Ник. Даю тебе слово. - Вот как! Моё сердце подпрыгнуло от радости - у меня появится не только семья, но и земли, власть, титул... - Ты станешь моим наследником. После Рагнарёк.
   В тёмных глазах отца моего разверзлась могильная пустота. После Рагнарёк. А не вербовщик ли он? Я привык подозревать своих собеседников, ведь в "Лунонавт" почти сплошь проходимцы захаживали. "Им просто необходимы рекруты, пушечное мясо для этой истребительной войны", - подсказал мне мой внутренний голос.
   Зря я так подумал - отец мой, как оказалось, обладал даром читать мысли. По крайней мере, мои мысли.
   - Да, нужны, Ник. Крайне необходимы - и мы собираем их всё время существования Дворов Хаоса - и будем собирать. И ты займёшься этим почётным делом, когда наследуешь мне.
   Почётным делом! Плодить бастардов, а потом вести их на войну?
   - А ты научишь меня читать мысли? - Лицо отца моего прояснилось, он улыбнулся. - Магия, превращения, путешествия - конечно, ты желаешь этого всего, и обязательно получишь, ведь обучить тебя - моё первейшее желание... Однако же... прежде всего тебе предстоит научиться вести себя в обществе.
   В обществе. Если он рассчитывал, что я покраснею, то ошибался. Не я виноват, что я горбат - так я говорил себе всю мою жизнь.
   - И как нужно вести себя в обществе? - Я рассчитывал, что отец станет занудствовать и даже сделал постное выражение лица, ожидая услышать лекцию о манерах, гардеробе и горбе.
   Я ошибся.
   - Вести себя в обществе несложно. - Отец, улыбаясь, сделал небольшой реверанс, словно приглашая невидимого партнёра к танцу. - Всегда улыбайся и будь вежлив; женщин укладывай в постель, а мужчин - в могилу. Вот и все правила.
   - В могилу?
   - Ядом. Кинжалом. - Маркиз Файб выхватил свой кинжал и пронзил им воображаемого партнёра - он всё кружился и кружился по комнате. - Доносом - конечно, клеветническим.
   Сказанное им настолько поразило меня, что я вскочил с постели. О боги! Я был здоров!
   - Ты почти поправился, мой сын. Обожжённая плоть превосходно восстановилась! - Я поспешно укутался в плащ, висевший на вешалке. - А о каком обществе ты?..
   - Пойдём. - Маркиз Файб взял меня за руку, как танцмейстер, и подвёл к окну. Темнота, непроницаемым и, похоже, плотным, достаточно материальным пологом застилавшая проём, подчинилась жесту моего отца - она собралась в кляксу, затем оформилась в каплю и повисла, ожидая дальнейших указаний. Я обратил свой взор к открывшемуся виду - и поражённо выругался.
   Замок, прекрасный и изящный, неприступный, с многочисленными башнями, привлёк моё внимание - он пребывал в центре диковинного, постоянно меняющегося ландшафта. Полосатое небо - сизое, сапфировое, алое, оранжевое, тёмно-зелёное - вращалось вокруг точки, находящейся, похоже, где-то над замком. По левую руку от меня в ночных небесах горели звёзды - яркие, безумно пляшущие, словно сорвавшиеся с цепи. И что-то ещё - нечто, вытянувшееся от переливающейся всеми цветами твердыни в самый центр небес. Оно казалось то прозрачным, то слепило ярким светом. Стекло? Сталь?
   - Шпиль Тельбайн, - заявил мой отец с нескрываемой гордостью. - Говорят, в нём не менее мили цельного бриллианта.
   Башня из колоссального бриллианта! Я вспомнил, как на Ювелирной однажды зарезали богатея из-за алмаза в двадцать карат. Дремучий дремоцвет - так у нас говорили. Богатство Владык Хаоса поразило меня. Богатство - и несомненная власть, власть, простирающаяся над всем миром - более того, над бесчисленными мирами. Передо мной в то же время открывалась возможность стать одним из них!
   Я решил не упустить её.
   К обучению я приступил на следующий день, в час неба цвета неспелой айвы. "День" - понятие, конечно, не вполне отражающее скорость вращения вазочки с фруктами на бриллиантовом шпиле. Сутки в Дворах Хаоса не имеют постоянной продолжительности - некоторые пробегают за четырнадцать часов, а некоторые тянутся добрых тридцать шесть.
   - Всё зависит от настроения регента, - улыбнувшись, заметил отец в ответ на мой вопрос.
   Велико же могущество принца-регента! Само Время подчиняется ему! И я, как сын маркиза Файб, тоже обладал правом на частичку этой силы. Мой отец занимал высокий пост сенешаля при регенте Эмайне - он заведовал кухней двора и вообще рядом экономических вопросов.
   - И ты ворочаешь большим капиталом, правда? - Я подмигнул отцу по-заговорщицки. Мне не терпелось увидеть монеты Хаоса - золотые, платиновые, палладиевые.
   Отец лишь рассмеялся в ответ - он хохотал, хохотал и хохотал, пока в животе у него не начались колики.
   - Монеты? Ник, мальчик мой, как ты ещё не понял - в Хаосе нет собственной валюты! Деньги не имеют ни малейшего значения, ведь наколдовать их - и отец вынул буквально из воздуха пригоршню золотых - ничегошеньки не стоит.
   Он швырнул монеты на пол, и золото рассыпалось пылью.
   - Иногда я рассчитываюсь подобным ломом с варварами из Теней - причём порой он даже из подлинного "драгоценного" металла, а не из иллюзий, - но никогда - в Хаосе.
   Тени? Это нужно запомнить - прелюбопытное словцо.
   - Только честь значит в Дворах хоть что-то, честь, верность своим клятвам и присягам.
   Я уловил суть - мой дедушка Кормак по стандартам здешней морали совершил благороднейший, достойный преклонения поступок, когда согласился на то, чтобы его обрюхатили.
   Честь хаосита представляла собой сплошную ложь и подлость наивысшей марки - отец тут же продемонстрировал мне это, нанеся удар в лицо.
   Я пошатнулся, в глазах у меня заплясали искры.
   - В чём дело? - Обиде моей не было края. - Зачем ты поступил так?
   Отец рассмеялся.
   - Да просто так - мне этого захотелось! - Я сделал попытку нанести удар в ответ, и получил ещё раз, прямёхонько в середину портрета.
   Обучение моё началось. Отец, его приближённые, в первую очередь, Форбрес, учили меня управляться с оружием, лошадьми и женщинами - в последних двух случаях разница оказалась не слишком значительной. Я получил представление о том, как опознавать наиболее популярные яды - и как смешивать их.
   Потом отец - в моём представлении прошло около четырёх месяцев, хотя, возможно, я ошибался - однажды сообщил мне, что я покину его дом поутру.
   - Ну, сын, теперь тебе пора к Сухуи. - Непривычно серьёзное выражение его лица указывало на то, что разговор этот очень важен. - Сухуи - я слышал несколько раз это имя, будто он - сама Неизбежность. Кто он?
   Слабая улыбка пробежала по его лицу.
   - Не бог - нет. Он стоит на страже у ворот к Нему. И ещё одного бога - вероятнее, нескольких - он собирается убить.
   Загадочное заявление! Я - это уже стало нормой - с понимающим видом кивнул. Чем меньше ты спрашиваешь, тем умнее кажешься, я этому ещё в нашем трактире научился. Когда-нибудь они сами всё расскажут.
   Меня собрали в дорогу, а Форбрес - неизменный старина Форбрес, - прихватив с собой гостинцы для Сухуи, стал моим провожатым. Нам предстояло путешествовать пешком, ведь ни лошадей, ни кареты, ни даже самолёта в пределах видимости не наблюдалось. Я развёл руками, словно вопрошая: "Чего мы ждём?"
   - Мы ждём вашего отца, молодой хозяин. - Было ещё темно, и звёзды танцевали свой замысловатый танец в небесной выси у нас над головой. Внезапно одна из них стала быстро увеличиваться в размерах; я обратил внимание Форбреса на очевидную угрозу, но тот промолчал. Я тоже промолчал, угрюмый и злой, зная лишь - случись что, демона-лакея тоже убьёт. Звезда стремительно приближалась, её холодное сияние слепило; я закрыл веки, но этот молочно-белый свет обжигал...
   Кажется, я закричал. Может, и нет, такие вещи часто забываются, а память так и норовит выкинуть какую-то шутку со стариком...
   - Сын мой, отринь страх. - Отец стоял рядом, я чувствовал его дыхание, и открыл глаза. Звезда находилась рядом - огромная бледная сфера, составленная из света и раскалённых газов.
   Отец протянул обе руки ладонями вперёд, словно собираясь обнять моё лицо, и произнёс заклинание.
   - Сухуи не говорит на варварских диалектах, а ты не знаешь лограттари.
   Лограттари? Мой словарь незнакомых слов пополнился ещё одним термином. Похоже, это слово повторялось трижды - каждый раз на свой лад, словно его искажало эхо.
   Отец опустил руки - и я понял, что волшебство свершилось. Любопытно, как оно работает?
   - Это - заклинание-маска. Твои слова тонут в первом слое, а из второго звучит перевод, понятный Сухуи - и наоборот. Со временем маска начнёт пропускать звуки, ведь ни одно заклинание не вечно, и таким путём ты постепенно выучишь язык.
   Да, выучу этот татарский-тарабарский язык. И мой "англ" он называет варварским?
   Отец сделал ещё один жест - быстрый и резкий, и я почувствовал, что меня увлекает внутрь звезды, и она, всё более ускоряясь, полетела. Скорость, недоступная разуму, протащила меня сквозь многомерность континуума, и...
   ...И мы - я и Форбрес - стояли в небольшом зале, озаряемом светом нескольких элементалей огня, служащих Сухуи. Сухуи - совершенно чёрный чешуйчатый демон, когтистый, с клыками, как у саблезубого тигра - приветствовал нас жаждущим крови взглядом красных глаз.
   - Прямо с неба звезда. - Плотоядный голос, от которого мурашки бегут по коже. - Ба-ба-ба, сам бастард Файб!
   Потом я узнал, что у Сухуи нет человеческого обличья. Он недолюбливал людей, он полагал их низшей расой, не пребывал с ними в родстве - и частенько поедал на обед.
   Любезный Форбрес рассыпался в извинениях, прося Великого не гневаться на тех, кто пришёл, умоляя лишь о жемчужинах знания, которым так полон разум Сета-Сухуи.
   - Горбун никого не умоляет, и эта ложь должна быть исправлена. - Слова эти, сказанные серо-багровым существом с длинным, как у аллигатора, хвостом, привели в движение новых участников этого акта. Из тёмных ниш и альковов показались демоны, очевидно, готовые прервать мой жизненный путь. - Я... я - Ник Ворд!..
   - Да у тебя есть имя! - Сухуи эта новость, судя по всему, позабавила. - Что ж, знакомьтесь! Свейвилл, осторожно!
   Мистер Аллигатор едва избежал удара моего меча. Да, сталь против клыков и когтей - я полагаю, это вполне честно. Или имейте ум родиться людьми, которые куют такое оружие.
   - Ай! - Меч полетел в одну сторону, моё горбатое тело - в другую. Краем глаза я заметил, что заклинание сотворил Сухуи. - Никого не убивай здесь, бастард Файб! Твоя горячая кровь ещё понадобится нам!
   Все рассмеялись, только я, потирая ушибы, не понимал шутки. Наконец, мне объяснили: в определённых условиях кровь хаоситов горит, покинув тело, а у наиболее родовитых - практически всегда.
   - Эти семьи происходят напрямую от Хаоса, - заявил Свейвилл; по его кичливому голосу я сразу понял, что он-то обладает как раз такой родословной. Тем не менее, чувствовалось, что напряжённость спала: демоны приблизились ко мне, обнимали, некоторые хлопали по плечу, кто-то даже подал меч. Свейвилл, дружелюбно улыбаясь, на мгновение показал своё человеческое лицо - белокурое и голубоглазое. Это было как визитка, полу-извлечённая из бумажника.
   Я улыбнулся Свейвиллу, уже вновь крокодилу, а сам вдруг ощутил, как меня прошиб ледяной пот. Вспомнились уроки предыдущих месяцев. Здесь не прощают обид - и всегда лгут, а значит... А значит, Свейвилл теперь - мой враг навеки.
   Что было, то прошло, и дремоцветом поросло - так нас, ещё совсем детишек, учили мириться взрослые. Но здесь, видимо, подобное не прокатит. Необходимо посмотреть ему в глаза и вежливо улыбнуться - и я так и сделал. Хотите верьте, хотите нет, но чудовище ответило мне тем же! Я бы назвал этот феномен взаимопониманием. Обоюдным осознанием неизбежности смерти одного из двух участников игры.
   Сухуи широким жестом заполнил небольшую площадку перед собой появившимися из пустоты мягкими креслами, стульями, диванами и пуфиками - всё разношёрстное, отнюдь не всегда новое - и предложил нам усесться и не мешать ему.
   - История Дворов - а некоторые называют их Домами - уходит корнями в глубь тысячелетий. Многие, - тут Сухуи скорчил такую гримасу, что я поневоле поёжился, - полагают, будто древность Дома свидетельствует о благородстве происхождения и сама по себе даёт право на уважение...
   Свейвилл, явно уловив, что мишенью намёка является его хвостатая персона, щёлкнул зубами, но промолчал.
   - ... А ведь можно принадлежать к родовитой семье - и при этом являться бастардом! - Дьявол этот дразнил меня, но он тратил время впустую, ведь стыдливость покинула меня в день сожжения. - Бастардом, неспособным даже менять облик - и носить толстую кожу, когда идёт дождь!
   Дождь действительно пошёл - небольшое облачко возникло прямо над моей головой и начало поливать меня водой. Я молча встал и укрылся под полуколонной у ближайшей стены. Облако так же молча последовало за мной, сопровождаемое смехом демонов. Я пожал плечами - одежда уже начала набухать от пропитавшей её влаги - и вернулся на своё место. Сухуи хотел добиться от меня стоического терпения - я согласился дать ему это.
   - Одна из великого множества концепций и теорий, созданных нашими учёными, философами и астрологами, утверждает, будто мир с самого момента сотворения движется к своему упадку, к концу света. - Говорят, вначале, на заре своего существования, Вселенная состояла из чистого Хаоса, и вся относилось к категории возможного - появлялись, чтобы тут же исчезнуть, переместиться в прошлое или будущее, любые формы разума, всевозможные процессы и явления. ВСЁ!
   Сухуи поднял руку, и результатом стало почтительное молчание присутствующих. Только капли дождя стучали по полу и моему телу. Временами из облачка доносились глухие отзвуки раскатов грома. Я уже вымок до нитки, но хранил молчание, ведь, стоило открыть рот, меня бы немедленно вышвырнули из этого импровизированного, но, пожалуй, напрестижнейшего из когда-либо существовавших учебного заведения.
   - Потом возникло Слово, и слово дало выход Силе! Появились первые Повелители, - Сухуи обвёл нас внимательным взглядом. - Но слово и сковало Силу, придавая ей форму. Слова множились, будто их на ксероксе шлёпали, и бессчётное их количество сейчас уже теряет смысл, значение и связность. Сила зажата шорами слов, желобами понятий, застряла в недоношенных абстракциях, и Время бежит к своему концу, к периоду, когда оно превратится в прямую. Прямая же обязательно упрётся в полную статику, и настанет ступор жизнедеятельности, конец истории.
   Взгляды, полные жгучей ненависти, скрестились на мне. О, Сухуи умел возбуждать религиозное рвение! Впрочем, до пухлого дремоцветского жреца ему было далеко. Я воздел глаза к облачным небесам и утёрся их дарами.
   - Всё же вам следует понимать: Время уже предпочитает линию, и на линии этой появились рождённые без умения обращаться. Уверен, Ник способен научиться, - Сухуи словно заметил меня, и, щёлкнув пальцами, остановил воду - как душ выключил. - А вам нужно понять: вы и ваши предки были теми, кто привёл действительность к такому состоянию.
   Конечно! Я абсолютно согласен с Сухуи: одной чудесной лунной ночью маркиз Гронворт прилетел в Дремоцвет и, соблазнив маменьку при помощи пары колдовских приёмов, ввёл её в беременное состояние.
   Взгляды, то и дело упиравшиеся в меня, стали участливыми; ненависть местами даже сменилась выражением, которое я воспринял как испуг. Во мне, как я догадался, увидели символ неких безрадостных времён и революционных перемен. Действительно, горбатая судьба!
   Сухуи помрачнел. Голос его, скрипучий и скрежещущий, вызывал у меня головную боль - я даже пожалел, что дождь прекратился.
   - Естественное развитие Слова, однако же, пребывает на заднем плане, ибо сквозь всех нас сейчас прорастает дерево. Листочки-веточки и почки-жёлуди. - Сухуи сплюнул. - Кто-то понимает, о чём я?..
   Похоже, все понимали. Один я молчал да настороженно озирался по сторонам, надеясь подцепить какую-нибудь полезную крупицу информации.
   - Древо Жизни, созданное Проклятым, пожирает миры! - Оранжево-синюшный демон о трёх рогах мог похвастать полным отсутствием сдержанности. Свейвилл, как я заметил, лишь загадочно улыбался; похоже, он считал излишеством обсуждать столь хорошо известный вопрос.
   Я вздохнул. Трудный противник - да и со связями, как говорят.
   - Да, дорогие юноши, именно Древо. - Сухуи кивнул. - Один из нас, знатный Повелитель, рождённый во Дворах, пытается создать действительность, в которой он окажется сущностью с верховной, ничем не ограниченной властью.
   - Семья отреклась от него, он проклят! - Заявил запальчиво серо-фиолетовый демон с кисточками на треугольных, как у собак, ушах. - Даже имя его под запретом!
   Они заговорили - похоже, даже упоминание о загадочном Некто настолько уязвило их, что самообладание было поколеблено. Они говорили поочерёдно, иногда, забыв всякие приличия, все разом, а я только слушал. Очень скоро ситуация прояснилась. Хаос, единственная реальность, невероятно динамичная и переменчивая, представлял собой нечто вроде супер-материи, управление которой или использование важнейших качеств которой давало власть небольшому количеству избранных. Они обладали практическим бессмертием, они могли принимать любой облик, они творили и разбивали вдребезги миры, именуемые Тенями... Что такое Тени? Это Хаос, искажённый и отражённый, породивший вселенные с собственными законами бытия. Кто такие Повелители? Это могущественнейшие из порождений Хаоса, его избалованные дети.
   Но настал день, когда кто-то решил узурпировать власть. Повелитель, отбросивший своё прежнее имя и взявший себе новое. По-своему гениальная личность. Хаос порой застывает, приобретая самые причудливые формы - качество, которое почти никогда не интересовало Повелителей - и одна из этих форм привлекла внимание ренегата. Он решил изменить Вселенную.
   Так возникло Древо. Обилие миров, объединённых в сложную, функционирующую наподобие живой материи, структуру. Она отличалась крайним однообразием, убогостью, как заметил Сухуи, но и прочностью, устойчивостью на разрыв. И она постоянно росла. Со временем Повелители вдруг осознали, что управлять Тенями становится всё труднее; их волшебство теряло силу. Недалёк тот день, вздыхали некоторые, когда мы превратимся в простых путешественников, лишь передвигающихся между мирами, а затем утратим и эту способность.
   А потом Он перешёл в наступление. Повелители подверглись многочисленным нападениям в Тенях, уже пронизанных Древом; кое-кто распростился с жизнью, кто-то же согласился подчиниться новой силе.
   Война, совершенно неизбежная, развернулась в Тенях. Даже в Дворах Хаоса случались вооружённые стычки и небольшие сражения между противоборствующими сторонами. Регент Эмайн поначалу желал стать третейским судьёй в конфликте, который называл "лишь заурядной склокой", но вскоре вынужден был принять сторону партии войны. Сильнейшие Дома сплотились вокруг Сухуи, Герцога Железное Слово. Сухуи, лучший маг современности и исключительно отважный воин, предпринял полное опасностей путешествие по мирам Древа. Он сделал более чем неутешительные выводы: Древо угрожает самому Хаосу, и ни о каком мире речи быть не может. Одной из двух реальностей предстоит победить. Сведения, собранные Сухуи, оказались воистину бесценными, так как они позволили ему разработать план, на который согласился Эмайн - и план этот начали претворять в действительность.
   Масштабы усилий, необходимых для победы над Древом и его божествами, поразили регента, ещё недавно полагавшего, что речь идёт о небольшой группе полоумных изгоев. Сухуи вверг Эмайна в состояние прострации, сообщив: ни один регент из числа правивших Дворами за всю их многовековую историю никогда не обладал достаточными силами. Лишь собрав всех хаоситов, когда-либо рождавшихся на свет, можно было рассчитывать на победу.
   Чтобы получить разрешение на реализацию его замысла, Сухуи пришлось заплатить высокую цену. Угроза узурпации власти в результате осуществления подобных мероприятий оказалось слишком высокой, и возникла необходимость в гарантиях, что ни он, ни его дети никогда не станут принцами-регентами и не возглавят Дворы под любым иным титулом. Сухуи принёс присягу, которую у нас назвали бы клятвой крови - он отдал часть текущего в его жилах огня группе Повелителей. В случае нарушения договора те могли просто убить его магическим образом - сжечь, например, душу и плоть Сухуи, поднеся пламя к наличному банку крови.
   Получив все полномочия, Сухуи, лишившийся большинства титулов, кроме нового - Железное Слово, - начал действовать. Путешествуя во времени - тут же сообщу вам, что в прошлое двигаться гораздо легче, чем в будущее, - он смог добиться активного сотрудничества практически всех регентов. Те обещали дать войска и выйти на поле боя под знамёнами Хаоса.
   И всё же сил не хватало: Древо охватило слишком много миров. Потому-то Сухуи и продолжал лихорадочно обучать рекрутов - всех бастардов, которых только мог собрать Эмайн и прочие Дома, отправляли с первой ночной звездой Герцогу-Без-Владений.
   Нужно сказать кое-что о Повелителях и их морали. Она другая, нежели у людей, привыкших уступать силе закона и подчиняться власть имущим. Их сила столь велика, что они никогда не отнесутся к простому смертному лучше, чем, скажем, к насекомому - и это тот случай, когда приходится говорить об абсолютной власти, породившей абсолютную развращённость. Распространить в Тени смертоносную эпидемию, выиграть войну, оставившую за собой пепелища на месте городов, уничтожить целые народы и расы - вот наиболее популярные темы для шуток и сплетен в Хаосе.
   Я полагал, что суть вполне дошла до меня, и решил задать один, напрашивавшийся сам собой, вопрос.
   - А время в мирах Древа - каково оно? - Они умолкли, точно языки проглотили, и все уставились на меня. Пристальный, немигающий взгляд Сухуи, как я потом узнал, мог просто убить - меня тошнило, а голову охватил безумный жар.
   Всегда есть человек, который испортит любое, даже самое торжественное мероприятие. Придёт да и бросит в бочку с мёдом пресловутую ложку дёгтя. Вот так они смотрели на меня - как на последнего гада! И это с их-то внешностью!
   Наконец Сухуи объявил ледяным тоном:
   - На сегодня хватит. Вы можете разойтись по вашим комнатам.
  
   Местечко, в котором я пребывал, именовалось Нифлех - небольшая, принадлежащая Сухуи цитадель, что располагалась в одной из ближайших Теней Хаоса. Здесь он, пребывая в мысленном контакте с Повелителями Двором, осуществлял приготовления к решающему сражению за право вершить судьбы Вселенной.
   Замок с толстыми стенами и высокими башнями, с которых удобно наблюдать за звёздами - и принимать поздних гостей, - не имел стабильной планировки, возможно, с целью усложнить задачу вражеским лазутчикам, выискивающим слабые места. Бастионы то появлялись, то исчезали, да и сам материал кладки не отличался постоянством - гранит сменялся железобетоном, пластиком и алюминием, а на следующее утро они могли быть вытеснены обожжённым кирпичом, а то и вовсе глинобитным сырцом.
   Утро в Нифлехе, впрочем, являлось чисто академическим понятием - солнце здесь никогда не восходило и не садилось. Я полагаю, Сухуи выбрал такое место нарочно, чтобы иметь возможность круглосуточного сообщения с Дворами. Единственным источником освещения выступали звёзды - они же излюбленное скоростное транспортное средство хаоситов - и луны. Луны - разноцветные - то и дело сменяли друг друга на небосводе, что показалось мне странно знакомым.
   Должно быть, я высказал последнюю мысль вслух, так как на неё ответили.
   - Действительно, луны заменяют здесь часы - они указывают тельбайнское время. - Это был демон, которого я заподозрил в родстве с Проклятым - с серыми конечностями и голубым торсом, местами покрытым синим мехом. Глаза его в темноте светились жёлтым, как у кошек, а конусы ушей постоянно шевелились.
   Я, вздрогнув от неожиданности, уже было приготовил гневную отповедь на тему, какие именно часы первыми побывали на Луне, но он обезоружил меня своей улыбкой. Улыбка у него была по-настоящему широкая, дружелюбная, а рука, которую я пожал - крепкая и горячая.
   - Грим из Дома Мантл, - представился он. - Ник из Дома Файб!
   - Грим и Ник - звучит неплохо! - Он снова приветливо улыбнулся. - Теперь ты живёшь в моей келье; Сухуи подселил тебя.
   Грим повёл меня по ступеням то и дело предательски скрипящей лестницы - в тот угол постройки, где располагалась самая невзрачная и холодная комната в этом замке, насколько я мог судить. Элементаль, полыхавший, как неоновая витрина, летел впереди.
   - А почему здесь никогда не видно солнца, но луны отражают свет разных цветов? Каким законам они подчиняются?
   В моём понимании луна должна отражать свет звезды, подобно зеркалу; видимо, по этой причине ответ Грима так меня поразил.
   - В этом мире нет солнца, и сам он не вращается, а формой он плоский. - Похоже, мой новый мохнатый друг испытывал искренне удовольствие оттого, что получил право просветить меня. - Луны на самом деле - окна в Хаос, и свет от них - свет неба Хаоса.
   - А-а-а, - протянул я. - Закрой рот, а то элементаль залетит!
   Челюсть у меня и вправду отвисла, так что я поспешил рассмеяться над шуткой Грима.
   Наконец, элементаль замер в воздухе перед дубовой дверью, за которой - Грим даже поворочал ключом в каком-то замке - скрывалась маленькая комнатка со сводчатым потолком и двумя кроватями.
   - Ага, твоё ложе уже прибыло, - с неожиданным унынием проговорил он. - Сухуи обо всём позаботился. Следовательно, ты поселишься здесь.
   Я вторгся в его маленький, комфортный мирок, и с каждым мгновением моё существование превращало действительность Грима в нечто пугающе неприятное. Я решил по возможности скрасить её.
   - Я знаю множество смешных анекдотов, Грим.
   - Это именно то, чего я так опасался, - протянул он, едва ли не стеная. - Анекдоты из Тени.
   Замешательство моё длилось не более мгновения, поскольку Грим, очевидно, удовлетворённый произведённым впечатлением, расхохотался.
   - Дружище, я просто хотел произвести на тебя драматическое впечатление. Сейчас мы немного перекусим - у меня есть осетрина, немного копчёной грудинки и кое-какие сладости, - а послушный элементаль поработает нам маленьким калорифером. Он ведь будет вести себя хорошо, не так ли? - Последние слова, произнесённые с лёгкой угрозой, вызвали у элементаля тихий писк. Мгновение спустя я уже ощутил исходящее от него тепло.
   Я обернулся - и заметил, что Грим как сквозь землю провалился. Вместо него на меня со снисходительной усмешкой взирал стройный зеленоглазый юноша. Его русые волосы, аккуратно причёсанные, были стянуты в хвостик на затылке при помощи золотого кольца, а одежды представляли собой разновидность того же платья, которое носил мой отец и которым поделился со мной. Дорогостоящую разновидность.
   - А где... - незаконченный вопрос застрял у меня в горле. - Ах, это ты!
   - Конечно, я. И, между прочим, я родился в человеческом теле. Это роднит нас, Ник.
   Я неловко улыбнулся. Мы поужинали, прикончив часть его запасов, а потом Грим выдал "на-гора" пару трюков, самую простую магию, вызвавшую у меня, впрочем, неподдельное восхищение. Он то отращивал перья по всему телу, то перекрашивал предметы в комнате в разный цвет, то менял их формой или местами. Я, признаюсь, был пленён его шармом и желал лишь одного: научиться волшебству как можно скорее.
   Наконец, пришло время укладываться спать, и Ник просто отдал команду элементалю. Свечение угасло, хотя демон и продолжал обогревать комнату.
   - Грим, а их можно так использовать? - Я, сам не знаю, почему, заподозрил, что подобные злоупотребления категорически запрещены.
   В темноте послышалось его хмыканье.
   - А ты смышлёный парень, Ник. Действительно, есть такое воспрещение, ведь продолжительность жизни элементаля резко сокращается. - Он умолк на мгновение. - Тебя ведь это не сильно волнует?
   Нет, меня это абсолютно не волновало. Я даже пообещал Гриму не доносить на него Сухуи. Мой сосед отнёсся к этому заявлению благосклонно, но сноб в нём оказался сильнее.
   - Правильный выбор, Ник, от таких доносов многого не выиграешь. Сухуи никогда не предпочтёт элементаля или безродного охламона из Тени благородному хаоситу. Он поворчит, но, в конце концов, ничего не сделает. Даже если бы наши семьи не имели столь высокого положения, ему всё равно пришлось бы на многое закрывать глаза - ведь он планирует послать нас, почти ещё детей, на войну.
   Циничный тон его казался странным для "почти ребёнка", и я высказал это мнение.
   - Чёрт! От тебя ничего не утаить! - прошептал он. - Действительно, по меркам Теней, я дряхлый старик. Мне перевалило за сотню лет - ну, фактически прожитых, субъективных, как ещё говорят.
   - И зачем?.. - Что он забыл в этой школе?
   - Зачем? - переспросил он. - Да затем, что родители мои хотели, чтобы я пожил немного перед смертью на поле Рагнарёк - в Дворах только блаженные верят в победу! - и нашли мне Тени, где я достаточно долго предавался всем удовольствиям жизни.
   Это был во всех отношениях поразительный ответ. За какие-то дни - возможно, часы, - предшествовавшие его отправке в Нифлех, Грим успел прожить несколько наполненных развлечениями десятилетий
   - Уклонение от призыва - вот как это обычно называют.
   - Ой, не тебе судить нас. - Он умолк и замялся, словно прикусил язык на полуслове. - Горбун?
   - Горбун, - согласился он неожиданно охотно. Я понял, что Грим собирался произнести другое слово, ещё, может, и неизвестное мне, но смертельно обидное для хаосита. - В общем, есть и другой фактор - сам Хаос. Видишь ли, далеко не все члены Домов способны пройти Испытание.
   Испытание Хаосом... Интересно!
   - Когда-то он представлял собой совершенно непреодолимую, неуправляемую силу - но и прошедшие Испытание, единицы из многих тысяч, являлись подлинными титанами. Потому их и называли - Повелители. В наши времена это, скорее, принадлежность к наиболее влиятельному политическому кругу, в то время как испытание проходят многие... более половины.
   Внезапная догадка озарила меня.
   - И ты боишься! Боишься - потому что родился человеком!
   Он выругался.
   - Ник, почему ты такой умный? - Я попал в "десятку"; удивительный мне всё-таки попался сосед, подумалось мне. - Это потому, что я - горбун; в горбу у нас самый мозг сокрыт.
   Он горько рассмеялся.
   - Как-нибудь тоже попробую отрастить себе, может, сразу три. - После ещё нескольких, всё более вялых, шуток разговор угас, и мы уснули.
   Фрейдисты полагают, что наше сознание содержит невероятное количество самых диких и, казалось бы, беспричинных страхов и фобий. Комплексы эти, чей незримый вес мы ощущаем постоянно, без устали ищут возможность, чтобы подчинить нас себе. Здесь и застарелые обиды, и нереализованные амбиции, ревность, жадность - все они стремятся к власти над нашим разумом. А он, холодный, рациональный и расчётливый, постоянно отвергает их прошения.
   Но настаёт момент, когда "Я" удаляется за кулисы, и весь спектакль мысли стаёт на паузу. Антракт, именуемый сном, относится к тёмным материям: все наши нерождённые личности, все сокрытые грани характера пытаются дорваться к штурвалу. Сон, непроницаемый, безмолвный, искажает их перспективы, они кричат, надрываясь - и мы их не слышим...
   И мы просыпаемся.
   Я тоже проснулся, но жизнь моя уже никогда не вернулась в прежнюю колею. Тот принуждающий неметь сами мысли ужас остался со мной навеки. Его подавляющее воздействие оставило на мне уродливую, подобную шраму отметину. Сон... едва ли ЭТО можно назвать сном. В любом случае, оно имело мало общего с теми относительно безобидными сновидениями-кошмарами, после которых мы обычно просыпаемся поутру на скомканных, мокрых от пота простынях. Я даже не уверен, очнулся ли я от него в полной мере... даже сейчас. Видимо, побывав в Аду, частичку его вы обречены унести с собой.
   Я падал, падал, падал - падал с огромной высоты, и этот мучительно долгий вояж в забвение казался вечностью. Наконец, когда мне уже следовало бы разбиться, я обнаружил себя словно бы погружённым в чёрную тушь, в которой, беспомощно, бултыхаясь, тонул...
   Глаз, чёрный глаз чёрной птицы, оказался той пучиной, что временно освободила меня. Освободила лишь ради того, чтобы подвергнуть новым мучениям. Невыносимо было ощущать этот взгляд. Оценивающий взгляд хищной птицы, рождённой Тьмой.
   Ворон, чёрная тварь, чьи расправленные угрожающе крылья сливались с темнотой, смотрел на меня. Насмешка всемогущества читалась в его взгляде, и клюв его ударил меня в правый глаз... Я вскрикнул от боли; по лицу текло нечто липкое, и я видел лишь левым глазом; удары, частые и тяжёлые, продолжались, а я не мог и пальцем пошевелить. Я чувствовал себя обречённым и хотел плакать от осознания собственного бессилия...
   И он вновь клюнул меня; удар, способный расколоть череп, исторгнул из меня крик...
   ... Яростный, вызывающий оцепенение, крик ворона, звучал в моих ушах, как трубы иерихонские. Подобно удару гигантского камертона он принудил мой разум вибрировать; я, пытаясь облегчить свои страдания, затрясся всем телом в такт.
   ... Я проснулся, я уже говорил вам. Вернее, меня разбудили - это Грим, разбуженный моими стонами, решил вмешаться. Поняв, что дело плохо, он решил любой ценой оборвать этот гибельный сон - и, кто знает, возможно, спас таким образом мою жизнь и бессмертную душу.
   - У тебя уже начались конвульсии, Ник, - шептал он, сам белый как мел в свете элементаля. - Я не мог тебя разбудить...
   Он чуть не зарыдал. Я с удивлением наблюдал, как Грим обхватил лицо руками и завалился на свою кровать спиной к стене, а потом сполз набок.
   Я сразу понял, в чём дело.
   - Ты тоже?.. Тебе тоже это снилось?
   Он кивнул. До меня донеслись его всхлипывания.
   - Все мы... всем нам он снился - всем, кто согласился идти на войну. Это значит, что ты тоже будешь при Рагнарёк, Ник.
   Он продолжал всхлипывать, и до меня начали доходить причины его страха.
   - Каждый раз, засыпая, я молюсь, чтобы это не повторилось. Кто-то уже умер - несколько дворян, - Повелитель Бергель сошёл с ума... наше существование угрожает превратиться в сплошной непреходящий ужас, когда мы перестанем различать сон и явь. Он превращает нас в затравленных, боящихся всего вокруг животных...
   Я вновь задрожал, мне вдруг стало чертовски холодно, несмотря на тепло, исходящий от элменталя. Карающая длань Господня легла на Хаос, и, кто знает, может, у меня есть возможность одуматься и спастись... Это просто малодушие, сказал я себе, именно то, чего он добивается. Сказал, как все хаоситы - и, как все, не поверил собственным словам.
  
   Поутру я был так слаб, что едва мог ходить. После нескольких сделанных шагов мне сделалось дурно, и я вновь улёгся в постель. Грим, побледнев, сказал, что скоро вернётся, и выскочил за дверь. Я, мучаясь жаром и страхом, столкнулся с отчётливым пониманием того, что мне нужен здоровый сон, которого меня так жестоко и бесцеремонно лишили. Необходимость эта, однако, уступала перед внушающим страх чувством, что сон повторится опять. СОН? А сон ли это был?
   Действительно, пытки, которым подверглись мои душа и тело, трудно назвать сном.
   Дверь открылась, и вошёл Сухуи. Элементаль что-то пропищал ему на незнакомом мне языке, но Герцог Железное Слово жестом повелел ему молчать. Я заметил в руке его кубок с дымящимся, будто там проходили бурные химические реакции, напитком.
   - Пей! - почти прорычал он, и я подчинился. На вкус эта гадость оказалась столь же отвратительной - пожалуй, даже куда хуже, - чем с виду. Тем не менее, она практически моментально поставила меня на ноги. Да что там! Я буквально вскочил, царапая ногтями горло, в котором словно вулкан бушевал.
   Сухуи кивнул - зрелище его вполне удовлетворило.
   - Живо одевайся и иди в главный зал. - Он вышел, а я, вспомнив, насколько запутанным является путь, поторопился впрыгнуть в брюки и напялить свою байковую фуфайку. Она достаточно безразмерная, и горб не сковывает движений, да и почти не виден. В башмаки я запрыгнул, не зашнуровывая их, а носки и вовсе не одел. Схватив меч - важнейший аксессуар хаосита, - я выскочил в коридор. Спина Сухуи как раз скрылась за поворотом, и, перейдя на бег, я смог догнать его.
   - Ты быстро соображаешь, Ник, - высказал, вслед за Гримом, своё мнение о моих умственных способностях Сухуи. - Не все мои ученики могли похвастать подобной покладистостью - или умом, если хочешь, - и некоторым из них это стоило жизни.
   Я представил себе, какие жуткие тайны и чудовища могут скрываться в переходах, галереях и коридорах этого, постоянно смещающегося в соседние Тени, замка.
   - Он ведь вращается, - поделился я своим предположением. - Замок Нифлех, я имею в виду, он вращается - крутится в нескольких Тенях вокруг своей оси-донжона, вроде Тельбайна!
   Всё-таки она вертится, я в этом уверен!
   Сухуи метнул в меня настороженный взгляд.
   - Никому не говорил этого, но ты совершенно прав, Ник из Дома Файб. - Впервые он назвал меня полным именем. - В твоём горбу и впрямь скрывается незаурядный ум.
   Грим, доносчик! Я послал своему соседу парочку мысленных проклятий, обвиняя его в предательстве. Действительно, чего ещё ожидать от демона? Вскоре мой гнев утих, и я волей-неволей пришёл к прямо противоположному выводу. Стены здесь имеют уши, и Сухуи слышит и видит всё. Он здесь Хозяин.
   Занятия в ту ночь - в Нифлехе ведь ночь бесконечна, - или день, если хотите, длились всего несколько часов. Я быстро устал, а остальные, уже зная о моём сне, выказывали почти открытое беспокойство, близкое к страху. Наконец, Сухуи, ещё более хмурый и немногословный, чем обычно, проявил неожиданное милосердие. С восходом пятнистой розово-коричневой луны - или в полдень, как сказали бы дремоцветцы, - он всех отпустил, бросив единственную короткую фразу: "Теперь исчезните, быстро!"
   Я встал и заторопился к двери, но суровый возглас нашего когтистого наставника принудил меня остановиться.
   - Ник! Я должен кое-что сообщить тебе - что-то, что, вероятно, тебя не обрадует.
   Его длинные, уходящие корнями в верхнюю челюсть, клыки находились на уровне моей макушки. Я, осознавая исходящую от них смертельную угрозу, постарался удержать готовую вырваться на волю остроту. Более того: лицо моё приобрело трагический вид. Неужели меня отчислят из этого холодного, тоскливого места, из этой обители вечного мрака и приходящего во сне ужаса?
   - Возможно, впрочем, не обрадует твоего отца - ты, вероятно, отреагируешь по-другому. - Меня охватило нетерпение. - Я весь внимание, Ваша Светлость!
   Так полагалось обращаться к герцогу Сухуи, и до чего нелепыми и неуместными казались эти слова - здесь и по отношению к нему!
   - Тебе придётся покинуть Нифлех сегодня же - чем скорее, тем лучше. - Я едва не подпрыгнул от радости - вот трагедия, честное слово! - Это воистину трагично, Ваша Светлость.
   - Не подтрунивай надо мной, сопляк! - Сухуи взревел так, что его замок затрясся - от фундамента до самого верхнего флюгера. - Вы обвиняете меня в том, что никогда не могло относиться к моим помыслам, Ваша Светлость!
   Конечно, он ударил меня. Я о мужланах всё знаю - сперва они ругаются, потом пытаются вломить посильнее. Рука с распущенными когтями, способная исполосовать моё милое лицо и оставить уродом до конца дней, получила решающее ускорение... а я слегка присел и ушёл нырком. Не самый сложный приём. Он промахнулся и, выругавшись - я не уверен, в мой или в свой адрес, - угрожающе потряс указательным пальцем.
   - Не шути так, щенок. - "Да, конечно, чудовище, какие тут могут быть шутки", - подумал я. - Какие тут могут быть шутки, Ваша Светлость!
   - Зайдёшь на кухню за запасом еды на три дня, взнуздаешь лошадь на конюшне - советую выбрать кобылу поспокойнее, жеребцы бывают враждебны и постоянно норовят сбросить незнакомца - и возьмёшь оружие в арсенале.
   У меня противно засосало под ложечкой - судя по всему, путь мне предстояло держать отнюдь не в замок Файб.
   - Направишься ты, Ник, не в замок Файб - я вынужден отослать тебя, совсем ещё юношу, с одним заданием, которое, возможно, даже таит в себе некоторую опасность... - Сухуи спокойно смотрел на меня, он уже вполне овладел собой. - Я проверил тебя, ты нормальный парнишка, не прячешься под юбку.
   Ага, старая уловка - "Я тебя проверял".
   - Ваша Светлость, а как же учёба? - Резонный вопрос, по моему мнению, его стоило задать, хотя бы просто для того, чтобы вытянуть из Герцога Железное Слово побольше информации.
   - Понимаешь, Ник... - Сухуи сделал паузу. - Ты не то чтобы необучаем, но... в общем, да - фактически, тебя обучить ничему не удастся.
   Вот как! У меня действительно не тот цвет кожи - и поэтому меня выставляют за дверь!
   Сухуи мягко положил мне руку на плечо.
   - Менять облик ты можешь, но это не получится вот так, сразу. - Он щёлкнул пальцами. - Многие способны колдовать чуть ли не с рождения - даже обращаться, причём самостоятельно, - кого-то приходится учить. Насчёт тебя...
   Он сделал такую паузу, будто я уже умер, и он стоял у моего гроба.
   - Ты - сын твоего отца. После Испытания Хаосом ты сможешь обращаться, я в этом уверен. - Сказав так, Сухуи, по его мнению, сказал всё. Действительно, это значит, что я просто не могу пройти это проклятое Испытание, раз уже сейчас у меня всё из рук валится. Я пробовал на этих занятиях кое-какие заклинания, и ни одно из них не дало позитивного эффекта. За мной, как видно, внимательно следили - и мои, более удачливые, однокашники, и сам Сухуи.
   Жаль! Я хотел избавиться от проклятого горба, мечтал о новой, привлекательной внешности - хоть и говорил всегда, что горб подчёркивает мою индивидуальность, - думал, стану путешествовать по Теням, вести разгульную жизнь, сорить деньгами...
   Не сбудется.
   Слёзы пеленой застилали мне глаза, когда я следовал за проводником - маленьким, едва мерцающим огоньком-элементалем. С кухни я вышел с запасом еды на семь дней, уложенным в небольшой мешок; в арсенале, вдобавок к собственному, выбрал двуручный меч и лёгкий, но прочный панцирь-бригантину, покрытый снаружи пурпурным бархатом. На конюшне, проигнорировав совет Сухуи, я оседлал самого злобного жеребца - красного, как кровь, оранжевогривого коня по кличке Факел.
   Сухуи встретил меня в воротах; герса, уже приподнятая, зловеще поблёскивала зубьями в свете золотистой луны.
   -Ты дерзок, - с одобрением рассмеялся он, потрепав Факела по гриве. - Я поскакал как-то на нём на первую свою дуэль; это было из-за девушки... Я убил того, кого так ненавидел!
   Он так неожиданно перешёл почти на крик, что я уставился на него, изумлённый. Сухуи, вновь как-то странно рассмеявшись, отдал мне последние инструкции. Я поскачу через Тень, никуда не сворачивая с проложенной им дороги, найду такого же, как я, юнца, осмелившегося укрываться от мобилизации, и верну его обратно.
   Я дёрнул за поводья, и Факел взвился на дыбы, едва не ударив Сухуи передними копытами; вот смеху было бы, если бы Его Светлости размозжил череп его собственный конь!
   Сухуи, впрочем, слишком хорошо знал Факела, меня - да и жизнь вообще. На сей раз настала его очередь отскочить в сторону.
   Герцог-чародей воздел руки и начал декламировать:
   - Мысль моя, что твёрже тверди, путь заметный проложи, как игла пронзи миры, планеты - и к Туату приведи!
   Поражённый, я наблюдал, как вперёд, в бесконечность - по крайней мере, насколько хватал глаз - вытянулась белёсая, в несколько шагов шириной, лента. Полупрозрачная, излучающее слабое люминесцентное свечение, она контрастировала с серыми и чёрными скалами, изломавшими всю здешнюю перспективу. Я, не колеблясь, дал шпоры коню, немедленно рванувшемуся вперёд. Даже когда внизу показалась пропасть глубиной не менее ста локтей, я не остановился; ветер играл в моих давно не стриженых волосах, и блеск звёзд сулил удачу.
  3
   Я слышал ещё, как мне кажется, негромкое слово Сухуи и грохот опускающейся герсы, послушно исполнившей приказ своего господина. Но я уже утратил к ним интерес - впереди меня ждали приключения, полные опасностей неведомые страны - и Туат. Кто он? Трус и дезертир - я управлюсь с ним в два счёта, в бараний рог сверну - хорошо, если он уже рогат - и триумфально приведу обратно.
   Ночной воздух опьянял меня, и я рассмеялся. То был воздух свободы; смертельная угроза, несомненно, затаившаяся где-то впереди, только возбуждала.
   Вскоре ландшафт начал меняться - сперва почти незаметно, а потом всё более определённо. Луна поблёкла и стала серебряной, с гравированным на ней орлом и - "Для всех долгов, общественных и частных"; ещё через сотню шагов краски отхлынули, и то был уже старый добрый, усыпанный метеоритными кратерами белый спутник Земли, на котором лунонавты играют в гольф.
   Копыта Факела глухо стучали по дороге-дымке, словно её изготовили из толстого каучука. По левую руку от меня - недолюбливаю эту сторону, ведь моя левая коротковата - возникли поля, поросшие пшеницей, кукурузой, даже дремоцветом - нашим родным дремоцветом! - и какими-то и вовсе неизвестными мне злаками. Под волшебной дорогой вскоре появилась настоящая - мощёная непривычным голубоватым булыжником. Когда булыжник сменился асфальтом, я столкнулся с первой неприятностью.
   Какое-то чудище, ужасно ревя - потом я узнал, что его имя "автомобиль", а ревёт он, используя "клаксон", - мчалось прямиком мне навстречу, слепя светом, льющимся из глаз. Я выхватил меч из ножен и прокричал родовой клич Дома Файб:
   - Погибель врага - моя цель!
   Мы неслись друг другу навстречу, и вблизи эта тварь, спаянная-сваренная злыми колдунами из стали, стекла, пластика и резины, оказалась пугающе большой. То была двухосная повозка, движимая, как оказалось, силой горящего бензина; она неслась с огромной скоростью, подчиняясь ямщику-водителю.
   Мы уже готовы были взять друг друга на таран, когда Факел вдруг проявил неожиданную для лошади разумность - и просто перепрыгнул через автомобиль. Тот, не останавливаясь, продолжил свой путь.
   Так мы скакали до утра - сквозь пустыню с серым песком, где сфинкса украшали пошлые графитти, мимо тропического леса, где по ветвям лазали странные лемуроподобные существа, вооружённые дубинками - несколько из них пытались атаковать нас, и Факел растоптал одного, видимо, насмерть, - и, наконец, по равнине, поросшей сочной зелёной травой. Дорога резко ухудшилась, превратившись в ухабистый просёлок, и тогда на горизонте возникли очертания чего-то крупного. Я предположил, что это - город, причём город, являющийся конечной остановкой в моём пути.
   Вскоре контуры оформились в набросок, а тот в - трёхмерную картину: деревянные стены, местами подгнившие, да окованные железом ворота, над которыми склонилась на копьё фигура задремавшего стражника. Действительно, город.
   Я, памятуя о наказе Сухуи - ни за что не сходить с дороги, - гнал Факела без передышки. Тот, очевидно, относился к особой породе, так как до сих пор не выказал ни малейшего признака усталости. Похоже, правду говорят бабушкины сказки, что у волшебников и кони волшебные, а не только замки, Сухуи же считался одним из величайших магов Хаоса.
   Наконец, пнув, не слезая с лошади, дорожный знак с надписью "Эльфхилл", я подъехал к воротам. Набрав побольше воздуха в лёгкие, я закричал; "Просыпайтесь!" Стражник протёр глаза, пропустил меня и посоветовал не преступать закон. За сей добрый совет он не постеснялся вытребовать взятку, пару монет из выданных мне Сухуи - с его же демоническим профилем. Монеты блеснули в свете взошедшего на востоке солнца цвета взбитых сливок, и я въехал город. Второе солнце, привычного пунцового цвета, висело на юге и светило мне в спину.
   Остановился я в лучшей гостинице города, носившей название "Незабываемая". Клоповник этот являлся ещё и единственной гостиницей в Эльфхилле, что даст вам достаточно информации о том, в какую дыру меня занесло.
   - Хозяин, накройте мне на стол - лучшее, что у вас есть, и никакого алкоголя. - Хозяин "Незабываемой", получившей своё название, видимо, в память о какой-то выдающихся талантов проститутке, подарил мне вороватый взгляд из-под кустистых бровей. То был низкорослый мужчина возрастом около пятидесяти лет, с жидкой бородёнкой, в которой белые волоски чередовались с русыми.
   - Фирменное блюдо - тушёная говядина. - Он назвал цену в местной валюте, которая ничего мне не говорила; я рассчитался золотом Сухуи - по грабительскому, как нетрудно догадаться, курсу.
   - Комнату с чистой постелью и горячую ванну. - Хозяин обещал сделать всё в лучшем виде.
   - Прелюбопытные у вас всё же монеты, господин. Давно здесь таких не видывали.
   Последняя фраза, особенно тон, которым её произнёс трактирщик, должна бы была меня насторожить, но я слишком устал с дороги, да и Повелители Хаоса тогда ещё казались мне всемогущими. Разве отважится простой смертный бросить им вызов?
   О да, он отважился - немедленно донёс на меня. В общем, повторилась дремоцветская история с бесконечными героями. Они вошли, совершенно не церемонясь, в момент, когда я мылил правую ногу.
   - Вы платили этими монетами? - Мужчина в шлеме, кольчуге и с мечом показал мне мой золотой.
   Нужно было выкручиваться, а обнажённому трудно даже жестикулировать нормально. Действительно, я попался.
   - Они фальшивые? Признаться, мне уплатили старый долг, и я ещё не успел проверить, подлинные ли они...
   - Они подлинные, и в этом ваша беда, - сурово сказал мужчина и обнажил меч. Его товарищи, толпившиеся в коридоре и на лестнице, повторили этот жест.
   Я почувствовал, что сопротивление бесполезно. Вооружённый лишь чувством юмора, я невинно улыбнулся.
   - Вам нужно больше? - Вопрос этот, сказанный не без намёка, поверг мужчину в доспехах в замешательство - но всего лишь на несколько ударов сердца.
   - Нам не нужна эта проклятая монета, и вам феноменально повезло, что вас всё ещё не казнили!
   Интересно, какой тип казни предусмотрен здешним законодательством? Повешение, четвертование, обезглавливание? Или - как всегда - сожжение?
   В передний ряд неожиданно протолкался какой-то хлыщ. Я заподозрил в нём модника и гомосексуалиста - он носил берет и шёлковую одежду, а меч его пребывал в ножнах.
   - Господин Ник, мы на самом деле желаем избежать каких-либо конфликтов. Вас уже хотели выслать из Эльфхилла, но...
   Вечное проклятое "но"! Тысячу проклятий на твою голову, Сухуи!
   - Вы обнадёжили меня, молодой человек. - Молодец в берете был старше меня лет на десять, но горб старит меня, к тому же я давно привык вести себя по-взрослому. - Наш правитель, король Туат, решил пригласить вас на ужин.
   Король! Ну и самомнение у жителей этого городишки!
   - Я приду, раз меня приглашает благородный господин - но не под конвоем. - Парень поправил свой берет с таким выражением лица, словно говорил: "Это уж слишком. Не переигрывайте". - Боюсь, мы просим вас покинуть "Незабываемую" немедленно. О вашем появлении известно уже слишком многим, и мы, в первую очередь, обязаны обеспечить вашу безопасность.
   Я вежливо улыбнулся его лжи и, продемонстрировав всем причинное место благородного господина из рода Файб, облачился в парадное одеяние, захваченное как раз для такого случая.
   В сопровождении конвоя из двух десятков стражников - не исключено, что они составляли всё здешнее войско или, по крайней мере, большую его часть, - я прошествовал к замку, в котором обитал Туат.
   "Замок" - слово это едва ли являлось уместным, но здесь любили преувеличивать. Я бы назвал жилище беглеца из Дворов домом, хотя и основательно укреплённым. Бревенчатая постройка, ловко скреплённая, как поведал молодой человек в берете, без единого гвоздя, лишь при помощи шипов и пазов, достигала трёх этажей в высоту, а венчало её резное изображение человекообразного существа с ястребиной головой.
   Я готов был побиться об заклад, что это - демоническое обличье Туата, но промолчал.
   Уже начало смеркаться, когда я вошёл в длинный зал на первом этаже. Местные дамы и кавалеры, разодетые как на праздник, уже собрались. Меня приветствовали вымученными, местами вызывающими улыбками, а последние, как известно, скрывают кинжалы.
   Туат, мужчина лет тридцати, узкобёдрый, широкоплечий, одевался заметно лучше прочих: его чёрный атласный колет украшали многочисленные жемчужины, а пояс состоял из золотых блях. Он явился в сопровождении самой блестящей красавицы и встречен был обилием льстивых приветствий. Поправив корону в серебристых - видимо, от рождения - волосах, он уселся во главе стола.
   Я воздал должное трапезе, хотя с вином поступил крайне осторожно - не отказавшись формально, ограничился тем, что пригубил свой бокал. В то время ни продукты брожения, ни бреда ещё не интересовали меня.
   Ужин, скрашенный светской беседой, шёл своим чередом. Мне очень понравились осётр и молочный поросёнок. Время летело незаметно; музыканты развлекали нас мелодиями, весёлыми, величавыми и печальными, а парень в берете, оказавшийся неплохим тенором, даже исполнил любовную балладу. Выступали и акробаты, но среди них, к сожалению, не оказалось малышки Маби, и я даже чуточку взгрустнул.
   Наконец, король Туат, словно заметив меня, вперил в вашего покорного слугу свой надменный взгляд.
   - Что же наш гость, явившийся из далёкого Хаоса? Порадует ли он нас сменой облика, волшебством?
   Он знал, куда метить. Я почувствовал, как кровь прилила к моему лицу.
   - Нет, я не могу порадовать ни Ваше Величество, ни Ваших гостей ничем из упомянутого Вами.
   Туат кивнул, словно иного и не ожидал. В толпе придворных пробежал смешок, принудивший меня побагроветь.
   - Однако же Сухуи послал вас сюда, Ник, следовательно, вы можете похвастать каким-нибудь талантом. Я вижу, вы горбаты; полагаю, из вас получится отличный шут.
   Я решил не фехтовать с ним словами по здешним правилам. Сухим, деловым тоном я просто сообщил ему о поставленных передо мной задачах.
   - Туат из Дома Трау, герцог Сухуи повелел пригласить вас на обед к нему - и составить компанию в пути, если вы согласитесь. Это просто ответная любезность с его стороны.
   - И правда, манеры у Сухуи более чем завидные. - Туат улыбнулся, а его придворные нервно захихикали - все и сразу, словно он их за верёвочки дёрнул. - А если я откажусь?
   Невинный такой вопрос; всё же он побледнел, глядя мне в глаза.
   - Тогда я должен убить вас на дуэли.
   Туат расхохотался:
   - Ник, ты совсем потеряешь голову к утру с такими речами. Мы тебя попросту казним.
   Я встал, и два мои соседа, слева и справа, попытались меня удержать. Я отбросил их в стороны одним быстрым движением и заговорил. Голос мой был подобен раскатам грома, ведь Сухуи наложил на меня особое заклятие. О боги, я и сам стал как болванчик, за которого даже говорят Повелители Хаоса!
   Каждое моё слово обрушивалось на Туата подобно удару молота, и он всё более вжимался в своё кресло.
   - Если Вы проявите трусость и откажетесь принять вызов, Его Светлость, связанный со мной способом, Вам известным, немедленно явится сюда собственной персоной, с войском, и Эльфхилл подвергнется безжалостному опустошению.
   С Туата этого хватило. Нервы подвели его.
   - Подайте мне мой меч и доспехи! Я изрублю этого гнома на куски.
   Столы отодвинули, а придворные отступили к стенам. Туат, в латных доспехах из чистого золота, прошествовал на середину зала, поигрывая клинком.
   - Подобные мечи принято называть бастардами, мессир. - Я улыбнулся ему.
   О, Туат, искусно владел словом, и тут же нашёл, чем ответить.
   - Зубы я чищу зубочисткой, а бастардов - бастардом. Вам этим вечером предстоит стать изрядно обструганным, Ник.
   Я вытащил двуручный меч из ножен. Это оружие, длиной превосходившее меня, вызвало всеобщий смех - по залу будто ударная волна пробежала. Они хохотали так, что некоторые, особенно беременные женщины и толстобрюхие мужчины, держались за животы.
   Меня это не сильно волновало - я ко многому привык. Более того, двуручный меч, его исключительная длина - вот на чём я построил свой замысел.
   - Необычное оружие, - заметил Туат скучающим тоном. Он немедленно попробовал выпад - и я отразил его. Сжимая свой меч только правой рукой - мои силы вполне позволяли это, - я фехтовал им, как шпагой. Это, разумеется, выравнивало нашу разницу в росте и длине рук.
   - Хм, человек благородного происхождения, с неожиданно сильной рукой. - Туат подарил мне комплимент, заканчивающийся выпадом в бедро. - Но ты быстро устанешь, Ник.
   Я парировал и этот выпад, и ещё несколько атак, а затем, стоило моему, блистающему золотом, оппоненту, неловко оступиться, одарил его размашистым рубящим ударом.
   - Ты быстро устанешь, Ник, - повторил он, - а мои доспехи непробиваемы.
   Поведение его озадачивало меня. Не такой уж Туат и трус, почему бы ему не сразиться за Хаос?
   Я спросил его об этом - после решительной, но не приведшей ни к чему атаки. Он отступил на несколько шагов; его контрудары не достигали цели из-за малой длины меча.
   - Невероятная прямолинейность отличает твои мысли, Ник. - Он усмехнулся, как мне показалось, грустно. - Ты получил уже чёрную метку, я вижу это в твоих глазах...
   - Не будь падалью, и ворона тебя не заклюёт! - Я крутанул мечом над головой, а потом сам крутанулся несколько раз, как волчок, с каждым разом меняя уровень удара - в корпус, в голову, в ноги. Он был вынужден отступить почти к самой стене - и, когда я уже замахнулся для завершающего удара, огромным прыжком вырвался из смертельной ловушки.
   - Если я скажу, что уже слишком поздно, Ник, ты поверишь? - В его голосе послышалась неожиданная ирония. - Если я скажу, что успел состариться и умереть здесь, что меня принесли в жертву на этом самом камне?
   Он указал на ничем не примечательный валун, лежавший на полу.
   - Я умер, Ник, ты говоришь с моим духом! - В последующие минуты, соревнуясь со звоном стали наших мечей, он пытался переубедить меня. Удивительная, хотя и неправдоподобная история о холме фейри, убивающих всякого, кто проведёт в нём ночь. И вот испуганный насмерть юный беглец из Хаоса польстился на обещания славы, почёта, власти - и безопасности, - чтобы поутру оказаться обманутым - и расстаться с жизнью. Однако же он остался королём!
   Туат говорил, а я краешком глаза поглядывал на придворных, на их архаичные, старомодные одежды. Неужели они тоже мертвецы?
   В это не хотелось верить. Да и зачем, скажите на милость, покойнику носить доспехи?
   Туат отбил мой удар и, неожиданно сделал шаг вперёд, скользя своим лезвием вдоль моего, отчего в стороны брызнули искры. Призрачный король Эльфхилла хотел оттолкнуть меня, отбросить мой меч - замысел, требующий немалой физической силы, но он ей обладал. Мы оба давили на мечи, скрестив их у самых гард, и лица наши сблизились так, что я мог почувствовать его дыхание. Наконец, мне удалось одержать верх в этом противостоянии - я оттолкнул его и, взмахнув мечом, принудил отступить.
   - Мёртвые не дышат! - выкрикнул я и, укрепив таким образом собственную уверенность, перешёл в атаку. Мы обменялись не более чем полудюжиной выпадов, прежде чем я - почти случайно - взглянул в глаза одному из придворных. Нехорошо отвлекаться в такие моменты, но иначе не получилось. За окном уже стемнело, и в свете первых звёзд я отлично видел, что живой человек исчез! На его месте находился скелет, одетый в истлевшие старинные одежды; пустые глазницы его зияли чернотой.
   Поражённый, я отступил и осмотрелся. Вокруг меня, точно срисованные с макабрийской фрески, застыли в самых разнообразных позах - скелеты. Они словно не замечали собственной смерти - и всё так же вели беседы, пили вино, отпускали сальные шутки...
   - Останешься с нами, Ник? - Туат, уже полностью утративший плоть - даже скелет, - оказался просто доспехами, сжимающими меч в латной рукавице. На месте головы у выходца из Хаоса теперь пребывала пустота, увенчанная зловещей алой короной.
   Я понял, что единственной возможностью для меня выйти отсюда живым является победа над Туатом - и победу эту нужно одержать до рассвета! Если я не сражу его, мне суждено навеки остаться в эльфийском холме. Отчаяние обычно придаёт сил, и я с удвоенной энергией атаковал. Однако привидение, то и дело посмеивавшееся надо мной, похоже, ни капельки не устало и без труда отразило все выпады. Схватка походила на пат.
   Тем не менее, Туат, несмотря на его мастерство, не мог знать обо мне всё. Я, конечно, имею в виду свою правую руку. Она ведь длиннее левой, и, достаточно, расслабить хват, сжать пальцами правой покрепче... Выпад, столь глубокий, и длина удара - всё это оказалось сюрпризом для моего соперника. Он не успел отпрянуть - и кончик лезвия поразил его там, где у обычного человека находится горло.
   Он отступил, пошатываясь, закашлялся... и рассмеялся. Захохотали и его костлявые придворные - будто защёлкал целый ансамбль кастаньет.
   - Ник, я уже мёртв! - Действительно, ему было смешно. Я отступил под его натиском, машинально отражая выпады. Тело моё обливалось потом, а разум лихорадочно искал решение. Оно могло - да я уверен, должно было найтись... И он ведь сам дал мне подсказку! Я уже мёртв, Ник!
   Я отбил очередной его выпад и, взмахнув мечом, принудил отступить... небольшой финт, он снова отшагнул - и я побежал в прямо противоположную сторону. Кто-то сообразил, что именно я задумал, и вскрикнул. Скелеты пришли в движение, но было уже слишком поздно.
   Меч мой обрушился на валун фейери и расколол его. Кто-то взвыл громким, тонким голосом, а затем этот голос распался на множество других - и утих в тот же миг. Туат, словно споткнувшись, грохнулся о пол и больше не шевелился. Вслед за ним последовали и все остальные - скелеты, словно костяшки домино, поочерёдно валились наземь, чтобы превратиться в безжизненные груды костей.
   Я победил! Ощущение триумфа только-только породило чувство эйфории, когда подкорка моего мозга просигнализировала: происходит нечто неладное. Правду говорят, что ликовать над силами Тьмы до восхода солнца неразумно. Дом затрясся мелкой дрожью, словно живое существо, и застонал. Балки трещали, на меня посыпалась пыль...
   Даже не помню, как я выбрался из холма фейери, сжимая в одной руке свой меч, а в другой - золотые доспехи Туата. Большая часть картины падения терема - всего секунду спустя! - также оказалась вне поля моего зрения. Действительно, не пожалей строители хотя бы десятка гвоздей для постройки - и он бы устоял...
   Факел - вот уж воистину разумное существо! - оказался рядом. Он отгрыз повод и примчался сюда, причём как раз в самый нужный момент. Едва не расцеловав коня, я вскочил в седло и помчался по ночным улицам Эльфхилла.
   За спиной у меня постоянно слышался некий шум, местами грохот; я даже не оборачивался, зная наверняка - это рушится город. Стоило мне остановиться - и Ад поглотил бы меня, я в этом уверен.
   Ворота, на которых дремал скелет, подпёртый копьём, оказались заперты, и Факел высадил их ударом передних копыт. Мы вырвались в тонкую полоску рассвета как раз перед окончательным падением стены внутрь...
   Я поскакал к Хаосу, и два солнца светили мне вслед.
  
   История эта приключилась на Венере, в год по тамошнему летоисчислению 38564-й. Венера той Вселенной имела мало общего с известной нам: ни пылевых бурь, ни солнечного жара, превращающего атмосферу в сплошной яд, а поверхность - в раскалённую сковородку. Нет, дело было на Венере влажной и горячей, доброжелательной к жизни, с воздухом, богатым кислородом. Её население - разумные желтокожие рептилии с фиолетовыми глазами - знало ирригацию и строило украшенные изразцами храмы с высокими минаретами. Их верховный бог - а венериане знали десятки богов - некогда будто бы остановил самого лютого из демонов Ада, чернейшее порождение преисподней по имени Сухуи.
   Венериане покорялись и богу, и дьяволу, трезво полагая, что все яйца нельзя складывать в одну корзину, а Свет не может существовать без Тьмы - он неизбежно отбросит Тень. Тень сгустится, со временем станет Мраком, и Мрак этот поглотит не одну нетвёрдую в вере душу. Тогда и возникнет неизбежный вопрос: на что ты рассчитываешь в царстве мёртвых? Приносил ли ты жертвы его Хозяину?
   Должен повториться: венериане приносили.
   Увеличивающийся в размерах шакал, подкованный в диалектике и способный применять в споре сократовский метод, прискакал и туда. В величайшем городе Венеры Ржалгосе, в его крупнейшем храме, он проповедовал перед жёлтыми прямоходящими рептилиями.
   Можно ли приносить жертвы Тьме? Рождены ли мы Тьмой? Примет ли Свет каждого? Могут ли души очиститься путём поста и покаяния? Вопросы эти, животрепещущая тема теологических споров большинства венерианских аскетов, браминов и жрецов, били в самую точку. Ведь задавало их существо, обладающее несомненной божественной силой.
   Говорят, Дьявол слышит, когда его поминают. Не знаю, всегда ли так случается, но Сухуи, похоже, всё слышал. Ведь когда шакал закончил свою речь, а верующие разошлись по домам, живо обсуждая услышанное, несколько оставшихся в храме жрецов приблизились к шакалу.
   Один из них, приняв облик белокурого парня, извлёк короткий меч из складок наброшенного на руку плаща.
   - Зови меня Свейвиллом, шакал, - высокомерно улыбнулся он. Другие, также сменив непривычные венерианские формы на человеческие, изготовились пустить своё оружие в ход.
   Шакал, отскочив на несколько венерианских ярдов единственным прыжком, наигранно заскулил.
   - Сенаторы за мной явились - исполнены предательств, лжи...
   Свейвилл в ответ замахнулся мечом и ударил, смеясь. Шакал отскочил - но теперь его прижали к алтарю; полукруг вооружённых юношей всё более сжимался.
   - Мы принесём тебя в жертву Сухуи, животное, - сказал один из них, звавшийся Герит.
   - О боги, вы свидетели сейчас измены, лицемерия людского! Убить пытаются того, кто Риму начертал законы...
   Боги тоже слышат, когда их призывают, а возможно, речь снова шла о дьяволе. Как бы то ни было, одна из статуй, эбеновый мужчина с копьём, чей наконечник способен был рубить и колоть, пришла в движение.
   Хаоситы, охотившиеся в Тени, видимо, и не подозревали, что сами могут стать жертвами. Их заманили в смертельную ловушку. Герита поразил косой рубящий удар в спину, рассёкший его туловище до пояса. Он прохрипел последнее проклятье - и рухнул замертво. Фрекил, брат убитого, успел обернуться - наконечник описавшего короткую дугу копья перерезал ему горло. Алая кровь брызнула на алтарь - и вспыхнула; благородное происхождение Фрекила не вызывало сомнений, даже если бы он погиб не столь достойно.
   Свейвилл, чей голос выдавал страх, отдал несколько приказов. Сам он избегал вступать в бой с тем, кого знал уже по устным рассказам и эзотерическим рисункам. Чёрная, цвета сырой нефти, кожа, ещё более чёрный провал на месте правого глаза, радужное свечение, сочащееся из головы...
   - Безумец! - выкрикнул Свейвилл. Чёрный мужчина, так и не сказав ни единого слова, убил ещё одного юношу. - Ты окончательно спятил! Ты всё равно проиграешь!
   Голос Свейвилла, подобный надрывному лаю загнанной в угол дворняжки, рассмешил шакала.
   - Но жизнь всегда есть убеждениям цена. Готов ли ты свою уж кровь пролить за громкие о Славе и Республике слова? - Ощерив клыки, шакал приближался к Свейвиллу с левого фланга.
   Тот, едва голова последнего его сообщника покатилась по мраморному полу, отбросил меч, которым так и не воспользовался - и произнёс несколько слов. Фигура Свейвилла стала прозрачной и заколебалась, словно пламя свечи, когда шакал прыгнул. Чудовищные когти и клыки ухватили один лишь воздух - хаосит исчез.
   Чёрный мужчина, чьи черты лица свидетельствовали об отсутствии какой-либо связи с африканцами, загадочно улыбался. Наконечник копья его выписывал какой-то узор в луже горящей крови.
   Наконец, он скомандовал: "Восстань!" - и из пылающей капли, стёкшей с наконечника на алтарь, возник волк. Чёрная шерсть его встопорщилась, а полные страха и злобы глаза свидетельствовали: память о последних мгновениях жизни ещё не стёрлась из сознания.
   - Гери - нареку я тебя, достойного по происхождению стать моим сыном. Ты будешь так же алкать крови в новой жизни, как и в прежней! - С этими словами волк бросился терзать тело Герита, от которого происходил, с такой жадностью, словно не ел несколько дней.
   - Воистину волчья натура, Отец, - заметил шакал, склонившись перед одноглазым мужчиной. Голова его при этом едва ли не лежала на полу - так собачьи демонстрируют покорность вожаку. - Интересно, сохранит ли это создание способность говорить?
   Нимб над головой мужчины угрожающе полыхнул, принудив шакала взвизгнуть и умолкнуть. Всё так же не говоря ни слова, он приблизился к другому трупу.
  4
   Моё вторичное пребывание у Сухуи оказалось непродолжительным. Он, сидя в кресле красного дерева, расположенном в самом центре странно безлюдного холла, невозмутимо и без видимого интереса осмотрел доспехи Туата - мой главный трофей. Рассказ об эльфхиллских событиях Герцог Железное Слово выслушал с откровенно скучающим видом, задумчиво разглядывая ночное небо за окном.
   - Много звёзд танцуют сегодня свой последний танец в небесах, - вымолвил он, едва я закончил. Отстранённость, равнодушие и чуть ли не раздражение, явственно слышавшиеся в голосе Сухуи, убедили меня: назревают большие события. Его и впрямь занимали только звёзды и собственные замыслы. А может, демон просто не знал, как продемонстрировать небрежение моей никчёмной персоной.
   - Позволено ли мне идти в свою комнату, Ваша Светлость? - Сухуи так округлил на меня свои ужасающие глаза, что я понял: наконец-то мне удалось поразить Герцога Железное Слово. Но вот чем именно - оставалось ещё загадкой.
   - Да ты, поди, и не знаешь, - обронил он с усталостью в голосе. - Кое-кто из твоих приятелей погиб, остальные разъехались.
   Погиб? Ответа на свой невысказанный вопрос я так и не получил.
   - Я отправлю тебя домой, во Двор Файб, с первой звездой. У тебя останется ещё время отдохнуть перед решающей битвой. Время! - Сухуи горько рассмеялся над своим последним словом. Мне он показался каким-то постаревшим и даже надломленным - похоже, он весьма переживал какую-то, неизвестную мне, неудачу.
   Он встал. Я выпрямился.
   - Пойдём, отрок. Я знаю всё, что произошло с тобой, так как способен видеть глазами Факела, слышать его ушами. Он рождён моей кровью, моим пламенем.
   Прелюбопытнейшая новость!
   Мы вышли на один из многочисленных балконов, и Сухуи, сотворив заклинание, призвал звезду. Короткое ощущение путешествия - и вот я уже в родовом замке своего отца, а лакей Форбрес, услужливо поклонившись, принял мою поклажу.
   - Какой прекрасный панцирь, молодой хозяин! До чего тонкая работа! - Глаза Форбреса восхищённо заблестели. Крутанувшись на носках, я с удивлением обнаружил, что золотые доспехи преодолели путь из замка Сухуи вместе со мной.
   - Да, отличная вещь. - Я растерялся. - Повесь их где-нибудь, а мне сообрази что-нибудь поесть.
   Форбрес любовно погладил чеканные изображения сражающихся драконов и мантикор; если смотреть на них более нескольких мгновений, те приходили в движение - волшебство Хаоса присутствовало и в этом нагруднике.
   - И найди мне где-нибудь мольберт, холст и карандаши! - Последняя команда вырвалась неожиданно, став сюрпризом для меня самого. - Разумеется, молодой хозяин, я исполню всё как можно скорее.
   Торопливость никогда не являлась отличительной чертой Форбреса; впрочем, другого лакея у меня не было. Тем не менее, достаточно быстро я смог перекусить парой бананов под горячим карамельным соусом; серебряный кофейник с горячим кофе и несколько пирожных ещё только ожидали своей очереди, когда я с нетерпением подошёл к холсту.
   Я попробовал карандаш, показавшийся мне достаточно твёрдым, и наточил его - о небольшом ножике Форбрес, должен заметить, не забыл, - прежде чем приступить к работе. Настроение, именуемое обычно вдохновением, переполняло меня. Я не желал возиться ни с мелом, ни с рыбьим клеем для грунта-глеваса, ни, тем более, с красками. Просто карандаш! Одни лишь оттенки чёрного и серого да монохромная игра теней на белой поверхности - вот и всё, чего я хотел.
   Работа продвигалась и быстро, и успешно. Я вынужден был признать - вот что удивительно, - очевидное: простой пошёл мне на пользу. Движения стали точнее, увереннее, а мимика и жестикуляция персонажей - живее. Не знаю наверняка, сколько я рисовал, так как потерял счёт времени. Кофейник давно остыл, и я потребовал от Форбреса другого, с горячим - и свежим - содержимым. И я вновь не прикоснулся к нему, всецело поглощённый работой. Наконец, третий кофейник, уже мучимый жаждой, я всё-таки опорожнил - жадно выпил холодный кофе без сахара.
   Лихорадочное возбуждение, подстёгнутое кофе, принуждало меня трудиться. Только когда глаза стали слипаться, а рука, казалось, одеревенела от усталости, я отошёл от мольберта. Получалось по-настоящему неплохо; пожалуй, рисунок обещал стать лучшей моей работой, по крайней мере, наброском таковой.
   После сна я продолжил - картина полностью поглотила меня. К вечеру - в кобальтовое небо - рисунок был закончен. Форбрес сказал пару одобрительных слов - что ж, ему неплохо платят, может, даже слишком хорошо, чтобы ожидать объективности, - но я и сам чувствовал, что добился отличного результата.
   Независимый критик - вот в ком мы нуждаемся в такие моменты. И подсознание моё немедленно подбросило нужное имя.
   - Форбрес!
   - Молодой хозяин? - Бородавки лакея встали дыбом - как во всех случаях, когда следовало исполнить нечто срочное. - Ты можешь связаться с Домом Мантл?
   Форбрес мог. Его даже оскорбило подозрение, будто он не может. А Грим заявил, что у него полно свободного времени - с этим словом он загадочно хихикнул, - и согласился полетать на звезде, когда родственники её вызовут.
   Звезда пала с небес почти тотчас с наступлением темноты, благо замки наших Дворов расположены относительно близко. Грим, в своём человеческом обличье, приветствовал меня. Почти тотчас разговор зашёл о Сухуи и о его необъяснимом поведении.
   - Необъяснимом? Где ты живёшь, Ник, в каком мире? - Грим казался искренне удивлённым. - Все Дворы только и жужжат, что о его провале и о гибели его воспитанников!
   Тут я и узнал о гибели наших товарищей и о трусости Свейвилла. Конечно, никто из них не был мне настоящим другом, но в таких случаях принято напускать на себя участливое выражение лица, что я, собственно, и сделал.
   - Ну, да, действительно, жаль парней. - Грим пустил гримасу по лицу - ложное сострадание в тот момент представлялось ему излишеством. - Ладно, выкладывай, Ник, что такого ты хотел мне показать!
   Я и выложил. С самым драматичным видом я снял простыню с мольберта. Осталось только внимательно следить за реакциями Грима. Тот казался мне озадаченным, и я счёл необходимым сделать некоторые пояснения: кто есть Туат, почему я выбрал двуручный меч - и чем вообще я занимался в Эльфхилле.
   - Ник, я отлично вижу, чем ты с Туатом занимаешься - рисунок вполне выразителен. - Грим нахмурился. - Только почему... Почему оно такое... амбер?
   Наложенное на меня отцом заклинание не дало перевода; я заподозрил, что речь идёт о ругательстве. На это же указывал и сопутствующий неопределённый жест Грима, и его презрительные интонации. Он вёл себя так, будто я совершил нечто неприличное, mavais tone.
   - Я нарисовал его таким, - ответил я, не скрывая удивления. - А каким ему следует быть, мой высокомерный друг?
   Голос мой звучал чванливо и заносчиво, как у всякого оскорблённого творца. Этим я выбил из Грима, как из игрального автомата, целый каскад улыбок, ухмылок и усмешек. Чёрт, я будто джек-пот сорвал!
   - Каким... - Грим протянул руки к мольберту, словно желая вцепиться в холст. - Да хотя бы вот таким!
   Он вдруг сжал пальцы - и королева Эльфхилла мне подмигнула!
   - Ник, ты оставил меня вдовой, поганый хаосский проходимец! И даже не поцеловал на прощание! - Её сладкий, как у актрисы на подмостках, голос, поразил меня. Он словно раздавался в голове!
   - Вот видишь, Ник! - Грим самодовольно улыбнулся. - Тебе нужно учиться, конечно. Учиться магии.
   Я угостил его чаем с пирожными и, обменявшись ещё некоторыми новостями - если честно, это Грим со мной поделился, ведь светская жизнь Дворов являлась для меня тайной за семью печатями, - мы расстались. Я стоял в одиночестве у своего, ещё недавно вызывавшего такую глупую гордость, рисунка. Гнев и досада нарастали во мне; я чувствовал непреодолимое желание разорвать, смять, уничтожить картину.
   Всё-таки мне удалось сдержаться.
  
   Был вечер, богатый тенью и прохладой, укрыл он замок Файб парчовым покрывалом, и птицы пели допоздна - о том, как ночь прекрасна и нежна.
   Я пил пиво, а отец - виски с содовой, и Фредди Ртуть пел популярные песни "Королевы" на англе. Это оказалось несложным - по крайней мере, когда колдовать взялся отец - обставить гостиную в виде небольшого концертного зала со столиками для зрителей. Грудастая блондинка строила мне глазки, а её рыжеволосая веснушчатая подружка улыбалась сквозь стакан с оплаченным мной коктейлем.
   И барная стойка, и официант - да и посетители - являлись просто декорациями, прислугой нашего замка, принявшей человеческий облик. Я гадал, как обычно выглядит та блондинка - и заказал ей и её товарке ещё по коктейлю. Они выпили и стали улыбаться чаще.
   - Я люблю подобные представления. - Отец, в кожаной чёрной куртке, голубых линялых джинсах и высоких ковбойских сапогах, закурил сигарету. - Собираю всех порой - и разыгрываю эдакий мини-карнавал в духе одной из Теней.
   Он явно пытался польстить мне в тот вечер, ведь Фредди Ртуть всегда был моим кумиром. Сейчас он ходил, бегал, метался с микрофоном по сцене; его майка набухла от пота и просвечивала, демонстрируя волосатую грудь.
   - А кто он на самом деле? - поинтересовался я. - Не Форбрес, в этом я уверен.
   - Фредди? - Отец удивлённо вытаращил на меня глаза. - Фредди - настоящий. Кто ещё способен так петь?
   Я захотел объяснений - и отец утолил мою жажду знаний. Оказывается, он призвал душу Ртути из-за Обода.
   - Там чистый Хаос, - поделился отец, наклонившись через стол. - За Ободом возможно лишь бесплотное существование - одни Повелители были там.
   - И ты был, - полу-утвердительно спросил я. - И я.
   Я отхлебнул ещё пива и насыщенного никотином и лазерными лучами воздуха.
   - Так, значит, Фредди воскрес?
   - И да, и нет. Душа его получила подобие плотского бытия - ненадолго. Я, знаешь ли, не так хорош в мистериях.
   Всё же он был достаточно хорош, чтобы закатить подобную вечеринку. Я видал их - ансамбль "Королева" - на фотографиях: глянцевые картинки размещались на листах бумаги, аккуратно сшитых в "журналы" металлическими скобками - их привозили в Дремоцвет торговцы. Один даже дал мне послушать электрический батареечный магнитофон с записями песен Ртути. Ртуть отлично пел - живо, энергично, вкладывая душу в каждое слово. Забавно, но лунонавты тоже входили в отряд "Ртуть" - у них даже имелись серебристые скафандры. Так одна моя детская мечта - стать лунонавтом и рекламировать заводные наручные часы - переросла в другую - услышать все песни "Королевы", исполненные самим Фредди лично.
   Мечты сбываются. Я говорю это, потому что отец мой вызвал душу Фредди Ртути из Ада, чтобы тот спел для меня.
   Пиво пролилось в мой желудок крупным глотком, попутно увлажнив пересохшие губы и глотку.
   Отец щёлкнул пальцами, и Фредди взял антракт. Его сменил комик, рассказывавший скучные анекдоты, и я отвернулся, готовый слушать отца. Он явно собирался что-то сказать.
   - Мы отправляемся завтра на войну, мой сын. - Отец явно не испытывал воодушевления от этого факта. - Наши фамильные хроники, к сожалению, не содержат полной информации об исходе битвы...
   В горле у него будто комок застрял. Я чувствовал, что отец боится, но участие моё за пределы обычной вежливости не зашло. Я был слишком счастлив.
   - Будущее - разве может оно быть известно? - Действительно, что там глупая фамильная книга могла знать?
   - Будущее, прошлое, настоящее - время всегда было сущий Хаос. Повелители управляли им как хотели. Ты сражался при Рагнарёк, мой сын, ты будешь и при Паттернфолл.
   Слова его доносились, как через слой ваты, пока я переваривал услышанное. Битва Паттернфолл - речь, похоже, шла о каком-то сражении в будущем. Но что-то ещё отец хотел донести до моего сознания. Времена меняются - вот о чём он говорил. Меняются не к лучшему, вполне вероятно.
   - Я наложил на твои латы и меч заклятие, мой сын. - Новость эта оказалась для меня полнейшей неожиданностью. - Они всегда будут тебе впору, а меч никогда не затупится.
   - Спасибо, отец. - Понятия не имел зелёного, о чём он. Блондинка показала мне кончик розового язычка, и я ответил ей тем же.
   - Помню, я разок полетел на войну в одной удалённой Тени. - Отец вновь курил, задумчиво пуская кольца дыма в потолок. - Превратился в реактивный сверхзвуковой бомбардировщик, полностью автоматизированную летающую машину. Я летел со скоростью 3 "М", ощущая, как пламя вырывается из моих дюз, как электромагнитные импульсы с битами информации перебегают по синапсам-проводам от датчиков к головному мозгу - квантовому компьютеру. Я поразил четыре цели, включая два густонаселённых города, ракетами с термоядерными боеголовками - и ощутил даже раскалённое дыхание их взрывов...
   Он надолго умолк, предавшись воспоминаниям, а я поступил так же - из уважения.
   - Это было отлично, мой сын. Но сейчас...
   Сейчас у него поджилки трясутся, готов поспорить.
   Блондинка пригубила из своего высокого стакана, а я пригласил её провести вечер вместе. То был очень короткий разговор, и она, покорно улыбнувшись, сказала: "Да". Звали её Гуинн. Её ладонь, сухая и горячая, легла в мою загрубевшую от упражнений с мечом руку. Мы ушли, и я ощущал жар, исходящий от её тела, каждый раз, когда мы соприкасались.
   Не знаю, пел ли ещё Фредди в тот вечер.
   Поутру я принёс присягу на верность Хаосу - и, подобно всем, давшим эту клятву, остался верен своему слову по гроб жизни. Отец не посвятил меня в рыцари - на что я почти рассчитывал, - ведь подобная процедура возможна лишь в случае, если кандидат осуществил достойные столь высокого достоинства свершения. Не взял он меня и в оруженосцы - маркиз полагал меня слишком взрослым, чтобы ходить за его конём, чистить кольчугу, сбрую и меч. Эта высокая честь выпала Анатолю, худощавому мальчишке с каштановыми волосами и шрамом над левой бровью.
   Отец, знатный и богатый феодал, привёл с собой лишь три "копья" своих вассалов и наиболее доверенных слуг. Лучники, меченосцы, копейщики - им пришлось занять своё место среди таких же, как они: по вооружению - солдат, по происхождению - простолюдинов. Я скакал верхом на вороном жеребце, звавшемся Мраком, и на мне золотом горели прекрасные доспехи Туата. Как отец и говорил, они оказались мне по размеру, несмотря на горб.
   В поводу я, как и большинство всадников, вёл ещё одного коня, навьюченного провизией и поклажей. Мой двуручный меч, который я нарёк Ашкелоном, был крепко приторочен к луке седла.
   Оборачиваться - дурная примета, но я не удержался. Стены замка Файб тоскливо блестели жадеитом под небом цвета бутылочного стекла и казались осиротевшими. Я почувствовал даже что-то вроде грусти.
   Наконец, горнист сыграл сигнал, и мы тронулись в путь. Отец наколдовал путь из туманной дымки: он вёл вниз, в долину, минуя многочисленные обрывы и ущелья. Посреди озерца цветов и трав - очередная недолговечная причуда Хаоса, разбавившая безжизненные чёрно-серые цвета гранита цветущей зеленью - концентрировалось небольшое войско. Целая группа Домов, делегировавшая свои "посольства", сейчас собралась, чтобы вместе пройти в миры Древа. Пространственно-временные врата представляли собой плоскость, подобную огромному мутному зеркалу: за ними скрывался проход в воплощённую Неизвестность.
   Нам предстояло прополоть немало баобабов - выражение, почерпнутое мной в богатой картинками детской книжице Экзюпери - читал её как-то ещё в Дремоцвете - сейчас приобрело новое, пугающее значение.
   Я взмахнул несколько раз руками, словно делал упражнения - просто чтобы преодолеть отвратительную дрожь. Врат, подобных этим, Повелители создали великое множество, и, согласно замыслу Сухуи, воинство Хаоса должно было слаженно, в один момент и в одном месте, проникнуть на территорию противника. Я ломал голову над тем, как все они, рождённые в разные времена - а ведь многие приходились далёкими потомками своим товарищам по оружию, - смогут сражаться плечом к плечу.
   Сухуи и прочие Повелители, как я знал, отвергли идею набрать войско в Тени, сколь бы многочисленным оно ни было. Лишь происходящие от Хаоса, с их огромной физической силой, с даром к колдовству - вот кто обладал подлинной боевой ценностью.
   Я внимательно прислушивался к разговорам своих спутников. Немногословные и мрачные, они не демонстрировали и капли того безумного веселья, которое неожиданно охватило Дворы в последние дни перед выступлением в поход. Где-то вдалеке виднелся Свейвилл - в демонической форме и в доспехах из воронёной стали, он восседал на чешуйчатой тёмно-зелёной твари, своим видом напоминающей огромную ящерицу. Я испытывал чувство мрачного удовлетворения; трусость моего соперника уже стала известна слишком многим во Дворах. Сейчас этот юный демон, окружённый опекающими его родственниками, являлся объектом повышенного внимания остряков, а их в Хаосе, поверьте, великое множество.
   Грим - в белом с фиолетовым и коричневым сюрко поверх лат - приветственно помахал мне рукой в бронированной перчатке. Я ответил таким же, даже более энергичным жестом правой - она ведь у меня такая длинная.
   Он поднял забрало.
   - Моя сестра Гуиневер передаёт тебе привет! Говорит, ей понравился и Фредди Ртуть , и обстановка твоей спальни!
   Поразительно! Я давно подозревал, что с красоткой Гуинн не всё так просто, особенно когда она взяла да исчезла поутру.
   - Я принесу ей голову Проклятого, нанизанную на меч! - Я обнажил свой меч и угрожающе потряс им.
   Это была грубая и бестактная шутка, ведь наш враг, именуемый всеми Проклятым и Предателем, происходил из Дома Мантл и приходился родственником Гриму и Гуинн. Под всеобщий хохот мой пристыжённый товарищ растерянно улыбнулся. Улыбка эта, впрочем, оказалась слабой и вымученной.
   Я, тем не менее, веселился. Ко мне пришло даже странное, неприличное чувство тихой радости, вызванное унижением Грима. Причина крылась, вероятно, в его уклончивой, скользкой и вместе с тем надменной манере общения. Впрочем, не исключено, что дело было в охватившем нас всех нетерпении.
   О да! Все мы хотели на войну! Помню громкие, радостные кличи, когда просигналил горн командующего. Регент Эмайн - мощного сложения всадник в доспехах цвета засохшей крови - поднял вверх пику, увенчанную флажком. Этот знак, которого мы так долго ждали, привёл воинство Хаоса в движение. Подобная омуту поверхность врат поглотила регента; за ним последовали и мы.
   Путь этот слишком многим сулил смерть, но всем без исключения - славу и почёт, то, без чего, по утверждению психоаналитиков, не может существовать ни одно социальное существо. Кровь наша кипела - у некоторых даже буквально - при мысли о неизбежном столкновении с врагом.
   У врат возник целый затор. Кони наши то и дело храпели и ржали, воины вступали в бессмысленные споры - все ощущали некое напряжение, восходившее к общему страху перед... Оно грызло нас изнутри, это воспоминание перед беспросветным ужасом... Проклятье тебе, Предатель Мантл!
   Кое-что я всё-таки о нём знал. То был дерзкий - возможно, сумасшедший - одиночка, со временем преуспевший в объединении тех, кого он мог назвать своими соратниками. Угрозы, подкуп, ложь всех сортов - вот его обычные орудия. Когда-то он и Сухуи поддерживали дружеские отношения; они с жадностью осваивали магию, надеясь подчинить себе Хаос - и в один прекрасный момент их пути разошлись. Отец Свейвилла, Сортег Храбрый, бросил вызов - как подозревали, не без наущения со стороны Сухуи.
   Вопросы чести - единственное, что свято в Хаосе, ведь все эти кодексы, неписаные правила и законы одинаковы - их постоянно нарушают.
   Закон, разумеется, запрещал схватки насмерть, но... Но дуэль должна была состояться, несмотря на свой противозаконный характер, и она состоялась. Сортег победил, а его противник потерял глаз и скрылся в Тенях; униженный до предела, он даже пообещал никогда не возвращаться во Дворы. Он и не вернулся, ведь избранный им путь мести таил в себе куда более страшную угрозу.
   Изначальное имя Предателя, затерявшееся в памяти стариков, находилось под запретом, но он принадлежал к Дому Мантл. Вот это был сюрприз для меня! Я сразу же вспомнил ту торопливость, с которой Грим отрицал свою связь с сородичем-ренегатом. Может, вызванная ею повсеместная неприязнь и стала причиной моего хвастовства, вызвавшего столь громкий смех присутствующих. Пусть Грим почувствует себя ущербным, будто он горбат!
   Так или иначе, но Предатель после схватки с Сортегом навсегда оставил Хаос. В Тени он жил среди представителей какой-то примитивной расы; те почитали его как бога, именовали Вотаном. Наконец, полностью отказавшись от своего старого имени, это новоявленное варварское божество смогло каким-то образом создать Древо, а возможно, просто использовало некий неизвестный в Дворах феномен.
   Древо оказалось чем-то более серьёзным, чем просто подчинившийся беглецу набор Теней. Древо являлось такой же реальностью, как и Хаос, и оно постоянно росло, увеличивало свою зону влияния. Вскоре назрела война, неизбежный итог противостояния двух столь различных взглядов на устройство Вселенной, и она обещала стать кровопролитной и безжалостной.
   Мой конь вдруг громко заржал и едва не встал на дыбы. Я очнулся от своих мыслей; кто-то прикрикнул на меня - слова, не слишком лестные, принудили меня вспыхнуть. Осмотревшись, я понял, что подошла моя очередь пройти врата.
   В молодости война всегда прекрасна. Я прокричал родовой клич и пришпорил коня, держа курс в самый центр врат.
  5
   Цитадель Асгард, величайшая во Вселенной. Колоссальный зал, вымощенный мраморными плитами с начерченной на ней чистым золотом картой миров Древа. Карта эта - исключительно математические символы, отражающие действия и взаимосвязи - постоянно растёт, словно паутина, которую ткёт невидимый гигантский паук. Она давно заняла собой стены и потолок, и те растут вместе с ней.
   Шакал придирчиво осматривает зал, исписанную золотом колоннаду.
   - Всё же мы быстро расширяемся, Отец. Но рост сам по себе таит угрозу собственному существованию.
   Одноглазый чёрный человек, склонившийся над утилитарного вида металлическим столом, отвечает, даже не отрываясь от процесса плазменной пайки.
   - Ты труслив, ведь все шакалы таковы. Единственная угроза, которую здесь можно найти - это угроза Хаосу.
   Шакал недовольно мотает головой и тихо рычит. Ему приходится сделать над собой усилие, чтобы вновь заговорить членораздельно.
   - Я и за здание боюсь - вдруг оно не выдержит собственного веса... Но - да, Хаос, колыбель бытия, могущественнейшее государство...
   Чёрный человек щёлкает несколькими тумблерами на пульте и отходит от стола. Шакал, увидев в том недобрый признак, припадает к полу.
   - Древо защищает нас, малодушный! Здесь мы можем разгромить их! Что до потолка, то только за последние полчаса он поднялся на добрую милю. Асгард может наращивать размеры бесконечно, как, кстати, и ты - просто ты слишком труслив, чтобы выйти за пределы своих, весьма скромных, амбиций.
   - Каждому отмерено его мерой, Отец. - Шакал чувствует, что угроза миновала, и выпрямляется. - Ты такой же подхалим, как и все собачьи.
   Чёрный человек возвращается к своей работе. Он сосредоточенно всматривается в многочисленные мониторы, крутит верньеры и переводит рычажки управления; его главное орудие - лазерный скальпель, которым он, судя по всему, оперирует кого-то - или что-то, - распростёртого на столе. Иногда он подключает к нервам объекта кабель высокого напряжения, и в каждом таком случае раздаётся крик боли. Шакал осторожно обходит стол и, вытянув шею, встаёт на задние лапы.
   - Молчи, иначе тебе перепадёт. - Шакал и сам это понимает; тем не менее, болтливость - его непреодолимая слабость, и он даже прикусывает себе язык, чтобы ненароком не заговорить.
   Зрелище его взгляду открывается и впрямь исключительное: на столе, белея искусственной плотью, лежит человеческое тело. Живот его раскрыт, и внутри виднеются платы, усеянные микротранзисторами. То и дело вспыхивают небольшие сигнальные лампочки.
   Чёрный человек на миг отступает от стола; нимб становится светлее, приобретает почти розовый оттенок - верный признак того, что его хозяин пребывает в хорошем настроении.
   - Это - твой полупроводниковый брат. - Голос чёрного человека исполнен гордости. - Квантовое вычислительное устройство вместо мозга, операционная система "T.O.R.67465" заменяет ум, душу и характер. Нервы - оптоволоконные кабеля - передают сигнал биомеханическим мышцам...
   Шакал перебивает, обиженный голос его срывается на лай.
   - И где же у этой электрической игрушки спрятана батарейка?
   Чёрный человек улыбается.
   - Ты ревнуешь. Это нормально, ведь я создал тебя другим путём. Ты - просто псина, в которую я вдохнул божественную искру.
   - И какой из подходов лучше?
   Чёрный человек пожимает плечами.
   - Я просто захотел испробовать новый путь. Возможно, за ним - будущее.
   Шакал с сомнением качает своей большой головой. Шерсть его то встаёт дыбом, то опадает.
   - Может, его нужно заводить маленьким ключиком? - Как же ты ревнив, Гарм!
   Чёрный человек закрывает живот своему творению; щёлкает электромагнит замка.
   - Впрочем, твой вопрос имеет резон. По твоему мнению, что даёт ему энергию?
   Шакал издаёт противный лающий смешок.
   - Он ещё не ожил, Отец, ты опережаешь события. Но, если поразмыслить, твоя Галатея, вполне вероятно, содержит в себе термоядерный реактор.
   - Нет, Гарм, "Популярной механики" для разгадки этого ребуса недостаточно. Брат твой, видишь ли, - чёрный человек делает многозначительную паузу, - не имеет ни батареи, ни реактора.
   Шакал опускается на все четыре лапы и отходит от стола. Весь внешний вид его демонстрирует разочарование.
   - Тогда мой брат Франкенштейн никогда не оживёт.
   Нимб окрашивается в цвет розового жемчуга, когда властелин Асгарда хохочет.
   - Он оживёт, Гарм, можешь довериться мне. Просто ты не понял: энергия поступает к нему из космического пространства, из Теней...
   - И он разрушает их в процессе?
   Чёрный человек делает гримасу.
   - Ослабляет, иссушает... Да, возможно и разрушение - так, кстати, всегда поступает Древо. Тебе жалко?
   - Нет, с чего вдруг? - Гарм отворачивается, выговаривая эти слова.
   Чёрный человек вновь смеётся.
   - Ты лжёшь, но это неважно. - Он делает жест руками, словно призывая голема подняться, и хлопает в ладоши.
   Андроид, совершенно голый, садится и свешивает ноги со стола. Голубые глаза его холодны и тупо смотрят перед собой; он - молодой мужчина с великолепно развитой мускулатурой, светлые волосы и борода золотистой гривой спадают на плечи и грудь.
   Шакал хохочет; в голосе его проскакивают истерические нотки.
   - Твой deus ex machina - просто безмозглая кукла, Отец.
   Услышав последние слова, искусственный бог оборачивается к шакалу и пристально смотрит тому в глаза.
   - Я всё понимаю, шакал. Знай: в кулаке моём - сила сверхновой звезды. - Гарм рычит, ощерившись, и голубые глаза его божественного брата горят адским пламенем.
   - Довольно, мальчики. - Чёрный человек, едва скрывая улыбку, смотрит на них. - Гарм, можешь познакомиться с Тором - а потом сделайте рокировку.
  
   Вселенная Древа не показалась мне принципиально отличной от тех стран, в которых я уже побывал - Тени и Тени, ничего в них нет необычного. Повелители, однако, полагали иначе; им стоило немалого труда продираться сквозь здешний континуум. Древо являлось такой же реальностью, как и Хаос, только весьма однообразной - и притом реальностью непокорной. Настроения в штабе Эмайна, как нетрудно догадаться, в связи с этим не отличались оптимизмом.
   Я не видел отца в течение нескольких дней, так как он был слишком занят, организовывая обеды да ужины в шатре регента. Шатёр этот, настоящий миниатюрный замок из алой с золотом парчи, каждый вечер поглощал с десяток бочек вина, не считая музыкантов, шутов - и пытающихся состязаться с ними в песнях и буффонадах лордов.
   Сам я, хоть и конный, всё более склонялся к тому, чтобы вступить в бой пешим. По этой причине я примкнул к целой группе подобных себе вояк - слишком богатые и родовитые, чтобы водиться с пехотой, мы всё же держались между ними и ехавшими верхом "кавалерами". Последние, хоть и не всегда благородного происхождения, имели боевой опыт, действовали слаженно, их хорошо знали по предыдущим войнам регент и его приближённые - вот почему их именовали кавалерией.
   Как нетрудно догадаться, я нашёл себе вполне достойную компанию - заносчивых, неопытных в военном деле бастардов. Мы постоянно шутили, особенно о Повелителях, а на следующий день, когда кого-либо подвергали наказанию за неосторожные слова, безуспешно пытались выявить доносчиков.
   Наша колонна являлась отнюдь не единственной. По ночам мы жгли костры и видели такие же скопища огоньков слева и справа, а днём на горизонте можно было заметить некое движение - идущие параллельным курсом массы войск. Командиры колонн поддерживали связь при помощи гонцов и магии - на последнюю, к сожалению, приходилось полагаться всё меньше и меньше. Сила Хаоса медленно отступала перед непостижимым волшебством Проклятого.
   Путь наш лежал сквозь незнакомые мне земли. В первый день мы шли по всхолмлённой бурой равнине, натолкнувшись вскоре на средних размеров селение. Здесь обитали существа, имевшие черты людей и растений одновременно. Кожу их пересекали взбухшие зелёные вены, а на плечах, спине и руках росли листья, заменявшие одежду. Кто-то, хохоча, спросил, что будет осенью, когда листья пожелтеют и опадут, а ему ответили, что Хаос не ждёт. Видимо, фраза эта, хорошо всем знакомая, являлась неким условным сигналом, так как мои товарищи тут же набросились на аборигенов.
   Вы, вероятно, не удивитесь, если я скажу, что охотно присоединился к избиению кустарниковых людей. Мораль всегда состоит в том, чтобы оставаться человеком. Человеком, а не растением - так рассуждали мы.
   Селение пылало, когда мы покинули его. Мы проходили и через другие деревеньки и города, с самыми разнообразными жителями, неизменно сея вокруг разрушение и смерть. Все армии одинаковы, в конце концов.
   На марше, помню, более всего меня поразила одна деталь. Большинство хаоситов - а их в нашем отряде насчитывалось несколько тысяч - носило человеческое обличье, ведь демонического, как оказалось, многие лошади панически боятся.
   Второй день отметился своеобразной fata morgana - отражавшееся в небесах наше же войско шло в обратном направлении. Поначалу мы посмеивались и даже пытались приветствовать самих себя, но со временем, когда второй или третий повтор этой киноленты опустился пониже, смешки поутихли. Наконец, в десятый раз - может, в двенадцатый или тринадцатый, я не уверен - наши стереокопии прошли у нас над самыми головами, мы даже услышали разговоры не самого приятного содержания. Всегда неудобно и неловко наблюдать себя со стороны, и кое-кто заподозрил во всём колдовство.
   На следующий раз они прошли уже сквозь нас, и каждый ощутил, что это значит - противостоять самому себе. Наше "Я" влекло нас в обратную сторону, и в сердцах наших поселились неуверенность и смятение.
   Повелители, наконец, решили предпринять ответные меры - и целая группа их, возглавляемая Сухуи, выстроилась в круг, чтобы осуществить магический ритуал. Я наблюдал за ними издалека. Казалось, ничего не происходит, только лица их всё мрачнели, на некоторых легко читалось раздражение и злость. Мы продолжили свой путь, и наши doppelgangeren нас более не беспокоили, однако все в войске узнали о припадке ярости, посетившем регента. Он, как говорили, не мог поверить, что изгнать какую-то иллюзию может стоить подобных усилий.
   Должен рассказать и о ещё одном событии, случившемся тем же вечером. Мы уже разбили бивак и готовили пищу, когда это вновь произошло. Грим, мой давний приятель, почему-то тоже примкнувший к нам, рылся в одной из своих седельных сумок. Его душераздирающий крик принудил всех нас окаменеть на долю секунды. Я, какой-то стрункой своей души уже подозревая, что именно увижу, всё же принудил свои мышцы сократиться - и моя голова медленно, словно нехотя, стала поворачиваться в том направлении.
   Крик ворона - леденящий, исторгающий все мыслимые и немыслимые угрозы смерти, накрывающий могучим аккордом, что объединяет и визг циркулярной пилы, и скрежет тысяч ножей по кастрюле - прорезал ночную тишину. Вибрация эта, достигшая костного мозга, повергла меня в состояние беспробудного ужаса. Как заворожённый, я наблюдал за воронами, сотнями вылетающими из сумки Грима, будто из шкатулки Пандоры. Сам Грим лежал без сознания, пепельно-серое лицо его устремило невидящий взор в небеса.
   Они всё каркали и каркали, а я, не в силах выдержать этот крик, рухнул наземь ничком и бессильно скрёб ногтями землю, словно пытаясь выкопать себе убежище.
   Немногие, сохранившие присутствие духа - те из нас, что находились достаточно далеко от беснующегося воронья, - схватили луки и начали пускать стрелы в темноту. Не знаю, отпугнуло ли это птиц, но знаю наверняка: ни одной из них мы так и не убили, ведь, когда рассвело, находили лишь стрелы, причём всегда - без следов крови или хотя бы перьев. Помню ещё, что крики множества ворон в какой-то момент слились в один. То были ужасающие, вызывающие дрожь мгновения, когда взмахи огромных крыльев едва не потушили костры, и этот невыносимый крик отбойным молотком бил в барабанные перепонки...
   И это прошло. Я смог встать самостоятельно и даже сделал вид, что у меня всё хорошо; за ужином я проглотил кусок солонины и несколько ложек каши, прежде чем пройти в свою палатку и провалиться в беспокойный сон. Далеко не во всех случаях дело обошлось так просто: лучшие из магов-целителей Дворов хлопотали вокруг Грима, которого лишь с "большим трудом", как выразился Сухуи, удалось привести в чувство.
  
   Наутро мы продолжили марш с удвоенной энергией. Войско наше покинуло бивак столь поспешно, что выступление, скорее, походило на бегство. Всё же мы не праздновали труса, ведь бежали не от опасности, а навстречу ей.
   Меня посетил отец. Я как раз взнуздал Мрака и собирался пустить его вскачь, когда ко мне приблизилась фигура в голубом плаще с брошью из драгоценного корунда. Я просиял от радости и уже собирался спешиться, но отец положил руку в латной рукавице на луку седла.
   - Это лишнее. - Он потрепал моего коня по холке. - Да у нас и времени нет. Ник, как твой лограттари?
   Я усмехнулся.
   - Заклинание перестало действовать, но, как видишь, я справляюсь.
   Он кивнул и почему-то отвёл взгляд.
   - Говорят, сегодня будет сражение, но ты не должен бояться. Помни об овеянном славой гербе Дома Файб - и пользуйся своим оружием.
   Я помнил герб Дома - пучок молний, свившийся в гигантское подобие осьминога - и, несмотря на вспышку страха - я вновь подумал о вороне, - готов был сражаться, о чём и заявил со всем возможным хвастовством отцу.
   - Это хорошо, ведь нам угрожает ещё не самый сильный противник. Не Проклятый - нет, лишь один из его прислужников.
   Меня разбирало любопытство. Я осадил беспокойно вертевшегося коня.
   - Кто он? Его кровь горит?
   Слабая улыбка проскользнула по побледневшему лицу отца.
   - Вероятно, нет. Проклятый пытается создать свой мир, где он заправляет всем, параллельную реальность, именуемую им Порядком. Неживое - вот слово, что наиболее точно характеризует всё, созданное им.
   При слове "неживое" я вспомнил о неработающем электрическом тостере, который Рыжий Ларри как-то купил по глупости, а потом выставил в своём баре на всеобщее обозрение. "Безумие цивилизации, - говорил он своим завсегдатаям, - любуйтесь!"
   Отец говорил с теми же интонациями - и я понимал, что он так же сетует на нечто, отказавшееся ему покориться. Нечто пугающе сильное и совершенное. Нечто слишком сложное, а потому недоступное пониманию.
   Он вложил в мою руку пергамент с текстом на незнакомом языке.
   - Сейчас! - сказал он и добавил какое-то слово.
   Видимо, отец задействовал магическое слово-переводчик, так как текст стал мне вполне понятен. Похоже, то было письмо, написанное в одной из Теней.
   Стиль, витиеватый и вместе с тем простой почти до грубости, выдавал в авторе письма воина, вынужденного подчиняться ненавистным ему условностям. Писал он, Бернар, именовавший себя бароном, королю Иерусалимскому, защитнику веры, Балдуину.
   "Сразились мы с язычниками, - писал он, - на северном берегу пересохшего ручья в двух милях от замка Керак. Более сотни христиан, включая десяток рыцарей и ещё тридцать конных, вооружившись верой в господа нашего Иисуса и препоясав чресла мечами, атаковали сарацин, несмотря на их численное преимущество. Натиск наш, подобный лавине, принудил противника пятиться; наконец, сарацины обратились в бегство, и мы преследовали их полмили, почти полностью истребив. Наваждение ли дьявольское, дарованное ли Богом чудо имело место потом, с уверенностью сказать не могу, так как все тела, равно наших товарищей и врагов, бесследно исчезли, не исключая и трупов лошадей..."
   - Подобное стало наблюдаться вдруг во многих Тенях, в разные времена. - Отец казался озабоченным. - Ты готов сражаться? В крайнем случае, я найду тебе место в шатре регента. С твоим телосложением, ты, ну, как это... лорды будут веселиться...
   Я расхохотался. Нет, я не приобрёл ещё тех петушиных манер, отличающих хаосскую аристократию, но воспринимать всерьёз подобные предложения уже не мог. Я не хотел, чтобы лорды веселились и потешались надо мной.
   - Погибель врага - моя цель! - Отец, удовлетворённый, улыбнулся. - Ты - мой сын. Я верю в тебя.
   Хлопнув по лошадиному крупу, он ушёл.
   В тот день мы развернули походные порядки с особым тщанием. Разведка, авангард, арьергард, боковое охранение - все, смазав оружие жиром, одели доспехи, готовые вступить в бой в любой момент. Формировавшая центр пехота с трудом продвигалась по грунтовой дороге и её обочинам - брони этих бедолаг обычно вёз обоз, и сейчас они, одевшие хауберки и кольчужные чулки, слабели с каждой минутой. Приблизительно раз в час мы останавливались на привал, чтобы истекающие потом солдаты могли передохнуть.
   Во время одного из таких привалов я и сообразил, что противник, должно быть, именно того и желает - утомить нас, не вступая в бой. Преследуя такую цель, Проклятый подал ложные знаки и намёки, указывавшие на скорую битву.
   Легко критиковать, не отвечая ни за что. Я потёр лоб и осмотрелся. Мир вокруг в очередной раз изменился - и небо, и земля были одинакового цементного цвета. Красное, в форме квадрата, солнце, висело в зените, а наша измождённая пехота расселась прямо на жёстком, полупрозрачном травяном ковре, тянувшемся, похоже, до самого края света. Мы, бастарды, радовались лишь тому, что устали не мы - наши лошади.
   Ту-то я и заметил подозрительное движение. Перспектива исказилась, как в вогнутом стекле, а потом до наших ушей донёсся ужасающий грохот. Земля под нами будто ходуном заходила, взбудораженные кони громко ржали, пехотинцы повскакали на ноги.
   Землетрясение! Раньше я о них только слышал да в журналах читал, теперь же довелось и самому лицезреть его результаты. Всего за несколько секунд Предатель пересёк фронт нашего наступления несколькими глубокими ущельями. Он расчленил нас - я сразу это понял - с тем, чтобы разбить каждую маленькую армию в отдельности. Мы погибнем, так и не объединившись.
   Или отступим. Благоразумие требовало от нас отойти - хотя бы с целью перегруппировки, но "ястребы" всё же возобладали. Хаос не отступит - ведь второй раз собрать такое войско уже не удастся, мы все это отлично понимали. После непродолжительной заминки, ушедшей на обмен посланиями, Повелители, как мы поняли, решили продолжить наступление.
   К обеду похолодало. Пошёл снег - необычного опалового оттенка, отчего снежинки напоминали искры от костра, поднятые порывом ветра. Мои приятели, рождённые в Хаосе, забеспокоились - далеко не сразу и лишь после нескольких фраз, как минимум, отчасти состоящих из ругательств, я сообразил, что стало тому причиной. Это было всё равно, что попасть под кровавый дождь для обычного человека.
   Солнце приобрело более тёмный, напоминающий дорожную грязь, оттенок, и светило прямо нам в глаза, когда мы увидели перед собой вражескую армию. Если бы я наблюдал всё со стороны, то, может, даже зааплодировал бы искусному применению визуальных и климатических эффектов, которыми Проклятый пытался поколебать нашу уверенность в себе.
   Войско противника, вероятно, не уступающее нашему по численности, занимало удобную для обороны позицию на холме. Регент Эмайн сообщил, как я потом узнал, прочим регентам о своём желании атаковать - и немедленно атаковал. Мы подчинились его приказу. Наш отряд стихийно принял ту же скорость, что и конница, выстроившаяся с правого фланга. На рысях мы сократили расстояние с противником и, опережая пехоту, перешли на галоп.
   По спине у меня пробежали мурашки - между нами и центром, медлительной пешей фалангой, образовался разрыв, который увеличивался с каждой секундой. Сокрытая в этом угроза, очевидная даже профанам, недолго занимала меня - мы столкнулись с противником. Я прискакал, когда рыцарство Хаоса уже вклинилось в ряды врага; солдаты их, носившие самые разнообразные доспехи, принадлежали к различным расам - даже невооружённым глазом легко можно было заметить зияющие раны, из которых давно уже перестала течь кровь. У многих отсутствовали конечности, что их, однако, нисколько не смущало.
   Мы сражались с мертвецами.
   Я рубил их мечом, изрыгая проклятья не реже, чем удары, и даже мой конь не отставал от меня. Мрак расталкивал их грудью, кусал, а однажды, встав на дыбы, даже разбил одному мертвяку голову. До чего умное животное, правда? Атака наша между тем захлебнулась, и их пехота начала понемногу теснить нас. Наконец, послышался тревожный сигнал - протрубили отход. Нанося последний удар, я развернул коня - и поскакал обратно вместе с прочими.
   К моему безмерному удивлению - и ужасу, - я заметил опережающий нас конный отряд. Противник уже врезался в брешь, возникшую в результате неосмотрительных действий Сортега Храброго. Отец Свейвилла, он-то и стал причиной войны - и, похоже, собирался стать и причиной поражения. Я испытывал горечь, и злобу, и досаду.
   Они проскакали мимо - мертвецы на мёртвых конях, - возглавляемые светловолосым бородачом на боевой колеснице. Этот богатырь, как я мог видеть, не имел на теле никаких ранений, хотя мертвящий взгляд его глаз и неестественно спокойные, чуть механистичные движения, вызывали у меня безотчётную дрожь. То было существо, не рождённое на свет, но созданное чьей-то злой волей с единственной целью - уничтожать всё живое. И оно вполне справлялось с данной задачей, невозмутимо и без малейших эмоций убивая одного хаосита за другим. Воин этот сам правил собственной колесницей, запряжённой двумя гигантскими козлами. В правой руке он сжимал тяжёлый боевой молот, безжалостно круша им кости и черепа наших воинов.
   Я скакал уже параллельно с мертвецами. Они будто не замечали меня, полностью сконцентрированные на том, чтобы следовать за лидером, и я убил нескольких ударами в спину. Шестой или седьмой всё же осадил коня и обернулся ко мне - лишь затем, чтобы я разрубил его, и без того окровавленное, лицо. Он завалился на спину и выпал из седла; смерть настигла его вторично - подобным может похвастать не всякий.
   Командиры - криком и при помощи труб - отдавали один приказ за другим, но я ничего не слышал, стремясь прорубиться к колеснице бородача. Вокруг него пылало пламя - кровь Хаоса, - разбрызгиваемое убийственными ударами молота, и блёстки снега, сыплющегося всё сильнее, придавали происходящему воистину феерический вид.
   Наконец, я добился желаемого. Клинок мой скрестился с молотом - мы ударили одновременно. Будь он проклят - он обладал силой сотни человек! Рука моя чуть не сломалась в локтевом суставе, но всё же мне удалось сдержать этот напор, столь многим стоивший жизни.
   Он замахнулся вновь - и я, как и задумывал, тут же уколол его, целя в горло. Он был наказан за ошибку - острие моего меча вошло ему в аккурат между шлемом и кольчугой. Из раны, к моему удивлению, полилась отнюдь не кровь, а какая-то полупрозрачная жидкость. Противник мой, пошатнувшись, издал серию престранных щелчков.
   Машина! Я сразу сообразил, в чём дело: моим противником стал робот! Я промедлил долю секунды, обдумывая увиденное - и этого хватило, чтобы колесница оказалась уже вне моей досягаемости. Битва разделила нас.
   Впрочем, тут произошло ещё одно событие, полностью изменившее ход сражения.
   Конница Хаоса нанесла сокрушительный удар. Сортег, как оказалось, изначально надеялся выманить немногочисленную кавалерию противника, подставив ему наживку - фланг нашей пехоты. Быстро перестроившись, он вновь атаковал. Его рыцари, закованные в сталь, куда более дисциплинированные, чем я, смяли вражеские порядки.
   Враг был обречён.
   Мы одержали победу в тот вечер, и я, к собственному удивлению, стал одним из героев сражения. Сам регент Эмайн удостоил меня чести отужинать в его шатре, среди Повелителей, а отец официально утвердил своим сыном и наследником. Я, Николас Файб, был посвящён в рыцари.
   Согласитесь, есть чем гордиться. Всё-таки наибольший сюрприз преподнёс мне Грим, мой приятель, уже когда я вернулся из парчового шатра. Я как раз расписывал свои подвиги собравшимся у костра и демонстрировал любопытствующим рыцарскую перевязь.
   - Никогда не думал, что ты настолько сумасшедший, Ник! - Глаза Грима, широко раскрытые, восхищённо блестели. - Что ты, я просто выполнил свой долг!
   Я отмахнулся от него, изображая скромность.
   - Я не об этом! - И тогда он объяснил, в чём дело. Я, если честно, и сам не поверил, что способен быть таким идиотом. Тем не менее, я оказался им - или героем, если вы любите красивые слова.
   Дело в том, что во время сражения я так и не одел шлем.
  
   День Рагнарёк, величайшее испытание для Хаоса за всю его историю, оказался ничем не примечательным днём. Серое, почти бесцветное небо, такого же цвета земля - и всё никак е прекращающийся снег. Он невероятно досаждал нам, лошади порой по брюхо проваливались в сугробы. Единственное, что радовало - это его более привычный цвет, как и всё здесь - грязно-белого оттенка. Мы бы страдали и от всё усиливавшегося холода, если бы не огонь в наших жилах. Рождённые Хаосом способны выдерживать исключительные физические нагрузки и терпеть любые лишения.
   Утро - не знаю, отличалось ли оно в здешних краях от ночи или вечера - стало тем часом, когда наши, дотоле следовавшие раздельно, корпуса объединились. Зрелище, величественное и вместе с тем ужасающее, навсегда врезалось мне в память. В небе парили изрыгающие пламя драконы и мантикоры - существа с человеческим лицом, орлиными крыльями, телом льва и хвостом скорпиона. Облик их, разумеется, приняли те хаоситы, что ещё сохранили способность изменять внешность в здешних условиях. Большое впечатление произвёл на меня Сурт Победитель, один их героев далёкого прошлого, принявший форму огненного великана. Интересно, спрашивал себя я, найдётся ли для него достойный противник во вражеском войске?
   Такой противник нашёлся. Земля дрожала, словно вновь началось землетрясение, когда Предатель двинул свои войска нам навстречу. Они поднимали такие массы снега, что оставались полностью скрытыми ими, как клубами пыли. Наконец, в какой-нибудь миле от нас, они остановились - и, едва снег осел, мы имели возможность лицезреть гигантских воинов, ростом достигавших полусотни футов и более. Их тела, волосы, бороды, усы, доспехи и оружие - всё полностью состояло изо льда, словно их выточил неведомый скульптор для Зимнего сада.
   Клянусь, зрелище стоило того, чтобы сражаться за места в партере! Я отвёл своих коней в тыл, а сам, пеший и в доспехах - лицо моё закрывал позолоченный топфхельм поверх кольчужного капюшона - занял место в рядах пехоты.
   Подчиняясь приказу Проклятого Мантла, ледяные великаны двинулись вперёд. Каждый шаг их, казалось, сотрясал землю. За ними я увидел и светловолосого бородача на колеснице, своего давешнего противника - его звали Тор, как мне сказали, - и огромных размеров шакала по кличке Гарм. Предатель - сейчас он предпочитал имя Вотан - стоял, опёршись на копьё, и на плечах его сидело два ворона, а у ног возлежало два волка. Как говорили, он создал этих существ из останков тел и душ убитых им хаоситов.
   Я внимательно посмотрел на Вотана, но с такого расстояния не мог увидеть ничего, кроме красного свечения-нимба. Вороны вдруг взмыли в воздух с его плеч, и их громогласный крик наполнил наши сердца страхом.
  
   Ледяное войско тем временем приближалось. Не знаю, сдали ли у меня нервы, или ещё по какой-либо иной причине, но с каждым шагом их бег становился всё тише, а сами они, вопреки законам физики, становились всё меньше ростом. Наконец, когда нас разделяло не более сотни ярдов, я увидел, что ростом они с обычных людей.
   - Оптический обман, - сплюнул один из моих соседей. То был, судя по голосу, уже немолодой и многоопытный воин; его шлем с забралом в форме кабаньего рыла носил не одну вмятину от удара. - Видал я такое в Тенях, когда сражался за господина Бергеля, герцога Хендрейка.
   - Говорят, у него ум за разум зашёл, у твоего господина, - сказал кто-то. - Он зачал своего сына Бореля в человеческом теле, об этом только и говорят.
   Многого не знал я о хаосском расизме!
   Воин в свинорылом шлеме, судя по всему, не обиделся.
   - Это ещё что! - хохотнул он своей могучей утробой. - Говорят, маркиз Гронворт Файб должен родиться сегодня, у его отца Кормака подходят сроки.
   Тут расхохотались уже все, и даже я не смог сдержаться от улыбки.
   - Малыш сразится за Хаос уже в первый час своей жизни! - заметил я. - Едва ли ещё хоть кто-то дважды вышел на это поле боя.
   - Это точно. - Кабанья голова чуть качнулась. - Таких дураков, может, больше и нет.
   Я ударил его по шлему бронированным кулаком так, что загудело.
   - Думай, что говоришь, свинья! - Он зарычал угрожающе, но, увидев мою рыцарскую перевязь, отступил на шаг - и даже поменялся с соседним латником местами. От Файба подальше.
   Ледяные воины, до которых оставалось несколько десятков шагов, стали теперь нашей главной заботой. Я покрепче сжал рукоять своего двуручного меча, Ашкелона.
   - Вперёд! Бей их! - И мы атаковали. Две массы, живой плоти в доспехах и бездушного льда, столкнулись, круша, коля и рубя со всей возможной яростью и пылом.
   Я не носил щита, поэтому, ударив своего первого оппонента, был вынужден принять ответный удар на доспех. Было больно, но латы выдержали. Мгновенно отреагировав, я отрубил дерзкую руку прежде, чем враг успел её отдёрнуть. Следующим ударом я подрубил ему ноги - и, наконец, проткнул уже упавшему туловищу грудь. Он раскололся на несколько кусков и более не шевелился.
   Наш строй сковывал меня, и я, волей-неволей, вынужден был примерить мантию героя. Ворвавшись в порядок противника, я начал вращать мечом, нанося удары как острием, так и лезвием, вплоть до самого его дола, кроша соперников в инеистую пыль. Силу мою нельзя мерить человеческими мерками, вы уже знаете, а враги наши оказались на удивление хрупкими. Крики одобрения послышались у меня за спиной, и я увидел даже мельком, как товарищи усилили свой натиск.
   Так, с моего невольного порыва, началось наше спонтанное контрнаступление, а я оказался на острие атаки - и мы успешно продвигались вперёд. Не знаю, долго ли длилось сражение, ведь солнца не было видно, да и едва ли оно существовало в этих небесах. Руки мои, однако, несмотря на всю их выносливость, уже налились свинцом усталости; мне казалось, что мы бьёмся целую вечность.
   Я, уже плохо соображая от переутомления, решил положить всему конец и поставил себе цель: прорубиться на высоту, где виднеется чёрная фигура с копьём, ведь в Вотане, очевидно, заключалась вся сила врага. Убив Проклятого, мы одержали бы победу.
   Меня опередил Сурт Победитель, успевший подвергнуть строй врага подлинному опустошению. Он буквально прожёг себе путь на вершину холма, превращая ледяных вояк в облачка пара единственно ударами пылающих рук.
   Тор, выехавший против Сурта на своей колеснице, запряжённой биомеханическими козлами, пал после непродолжительной схватки. Повелитель Хаоса, убивший первого человека ещё в незапамятные времена, оставил от искусственного бога лишь бесформенную груду дымящегося пластика.
   Гери и Фреки, два чёрных волка, обладающих несомненным разумом, попытались обойти Сурта с двух сторон, но этот коварный манёвр не удался. Я, прорвав наконец последний ряд ледяных солдатиков, невероятным усилием принудил своё тело растянуться в прыжке. Моя длинная правая рука как раз дала те необходимые для сокрушительного удара дюймы - и волк, заскулив, рухнул наземь с разрубленным позвоночником. Голова его, висевшая исключительно на сухожилиях, извергала пламенные сгустки из огромной раны. Тело забилось в конвульсиях.
   Я перевёл взгляд на Сурта, ожидая его скорой победы над Вотаном. Но Проклятый - чёрные замыслы читались на его чёрном лице - убил огненного титана единственным ударом своего копья. Нимб полыхнул красным, вспышка эта перелилась в наконечник, как капля крови - и всё. Сурт застонал и замер, будто в удивлении. Мгновения, когда его окончательная судьба ещё оставалась неясной, принудили всё наше войско замереть.
   Наконец, Сурт, зашатавшись из стороны в сторону, рухнул замертво. Его пламя-плоть исчезло без следа.
   Вотан перевёл взгляд на меня, и я, скажу откровенно, дрогнул. В мои планы отнюдь не входило сражаться с самим Предателем. Нимб его, очевидный индикатор таинственной силы и могущества, загорелся ярче, он почти слепил. Прикрыв глаза тыльной стороной левой ладони, я отступил на шаг, размахивая вслепую зажатым в правой руке Ашкелоном.
   Предатель поднял копьё и направил мне в лицо. Я уже мысленно простился с жизнью, но картина переменилась в мгновение ока: сверкающий полированной сталью поток хаоситов набросился на Вотана-Мантла. Он исчез под горой тел, стремящихся нанести ему смертельный удар. Предатель не сдавался - скомканные куски железа, вылетающие из круговерти схватки, и яркие взрывоподобные вспышки огня свидетельствовали о гибели смельчаков. Так пали: Бергель Безумный, Алоиз, граф Мантл, приходившийся мне дедом регент Вестул - и ещё несколько родовитых дворян.
   Клубок тел, визжащий, рычащий и полыхающий огнём, замер, остановился - и, наконец, распался. Хаоситы стояли, сидели, лежали; живые осматривали себя в поисках ран. Вотан - лежал, неподвижный, и сияние его нимба медленно угасало.
   Победа! Мы победили в день Рагнарёк, и я вновь был приглашён ужинать в шатёр регента. Мне дали почётный титул Волкоубийцы, и сам регент Эмайн пожаловал мне драгоценные ножны для Ашкелона, усыпанные гранатами.
  6
   Существуют ночи, созданные для поэзии и любви, и в одну такую ночь, наполненную яркими звёздами, то и дело перечёркивающими горизонт, я испытал сильнейшее желание полетать. Право летать - неотъемлемое право человека, если вы хотите знать моё мнение. Кто-то летает на строках своей поэзии, в формулах научных открытий, на линиях нот - в общем, использует крылья собственного вдохновения, - кто-то способен отрастить крылья натурально.
   Я ни сделал ни того, ни другого, или, если хотите, и то, и другое. Отец, находившийся дома - редкий случай, - наколдовал мне небольшую прозрачную сферу. Он просто надул её вокруг меня, как надувают мыльные пузыри миллионы отцов, желающие порадовать своих детей. Мой пузырь, существенно легче воздуха, обладал способностью летать. Он летел со скоростью, которую я устанавливал, и в направлении, мне угодном - достаточно было отдать мысленный приказ.
   Холод, неизбежный на такой высоте, ведь я забрался под самые облака, практически не ощущался, но чувствовалось, будто воздух наполняет нечто иное, некие мелодии эфира.... Я прихватил с собой трёхструнную лиру - моё новое и ещё не утратившее свежести увлечение - и с большим удовольствием играл там, в небесах, свои любимые мелодии. Незнакомые в Хаосе, они приходили в Дремоцвет из самых отдалённых уголков мира, чтобы прозвучать несколько раз в питейном заведении - и отступить перед новой поп-волной.
   Я помнил их все. Удивительно, наверное, но мне удалось сыграть их все без исключения! Вероятно, лира несла на себе могучие чары. Едва ли не дрожа от ликования, я теребил струны, исторгавшие звуки, что приводили меня - и невидимых слушателей, если такие имелись - в экстаз.
   ... А потом в мой пузырь врезалась ослепительно яркая комета. Вспышка, принудившая меня рефлекторно закрыть глаза одной рукой, а другой - потянуться к мечу, взрыв... тишина. Мои ругательства.
   - Здравствуй, Ник! - Я снова выругался, на сей раз не так озлобленно, почти с облегчением.
   - Мы решили навестить тебя. - Звонкий голосок, отлично знакомый мне, как и первый.
   - Здравствуйте! - Я обнял Грима, поцеловал Гуинн.
   - Ты всё-таки избрал стезю артиста. - Грим рассмеялся. - Должно быть, это отличительная черта всех героев, друг мой.
   - Не спорю. - Грим крутанулся на месте, словно собирался представить нас с Гуинн друг другу. - Впрочем, вы знакомы.
   Скромная улыбка стала моим ответом, и я подарил девушке пару приветственных аккордов. Гуинн оделась в обтягивающие синие брюки, что наилучшим образом подчёркивали линии её бёдер, и пепельную блузу с глубоким вырезом; золотое ожерелье с несколькими крупными камнями, то и дело меняющими цвет, украшало её шею.
   - Да, мы знакомы. - Я попытался сыграть нечто лирическое, но Грим нетерпеливо оборвал меня. - Свейвилл возглавил Дом Анквис, Ник.
   Никакой новости в этом не было: Сортег погиб, Свейвилл его сменил. Отца это даже порадовало, он полагал, будто соперники теперь ослаблены, а Свейвилл, несовершеннолетняя марионетка своих родственников, может умереть в любой момент. Хаосские светские новости весьма однообразны: граф такой-то умирает от яда, барон такой-то - в результате несчастного случая, а кое-кто - например, герцог такой-то - гибнет в бою.
   Внимание моё привлёк крупнейший камень ожерелья Гуинн - прозрачный по краям, к центру он обретал отражающую способность: на меня похотливо смотрел черноволосый горбун, забавно искажённый в пропорциях. Я скорчил гримасу, тут же отразившуюся чудовищным оскалом. Вдруг горбун погрозил мне кулаком, и я отпрянул. Камень, как оказалось, обладал псионическими качествами.
   - Ник! - Грим пытался дать мне понять, что всё очень серьёзно. - Он сделал предложение Гуинн!
   Я замер; челюсть моя отвисла. Лишь на мгновение - потом я, разумеется, нашёлся.
   - Откажи ему. Разве это сложно? - Даже по своему голосу я понял, что едва ли. Их взоры подтверждали такое мнение более чем определённо.
   - Это невозможно, Ник. - Гуинн вздохнула, потянувшись, отчего её восхитительные груди соблазнительно натянули ткань блузки, и прикрыла рот ладошкой. Она зевала, я стал ей скучен, всё более чем очевидно. Несомненный разрыв отношений.
   Разумеется, я попытался их спасти.
   - Свейвилл - просто скотина. Отец уверен, дяденьки-Анквисы просто используют его; добившись своих целей, они в считанные дни избавят свой Дом от такого главы. Там назревает большая смута.
   Ник и Гуинн переглянулись; я заподозрил, что отец описал мне ситуацию в неоправданно радужном свете.
   - Возможно, Ник, очень возможно, - скороговоркой проговорил Грим, глядя куда-то в сторону. - Но наш Герцог Железное Слово уже выступил в поддержку Свейвилла; за ним и жрецы Змея.
   Жрецы Змея?
   - ... регентство может оказаться вопросом считанных дней, Ник.
   Вот это был удар! Я дышал, как выброшенная на берег рыба - широко открывая рот и выпучив глаза.
   - Но принц Эмайн!..
   Они вдвоём очень странно посмотрели на меня, а потом опять переглянулись.
   - Он действительно ничего не знает, - резюмировал Грим. - Ник, принц-регент слёг сегодня с болезнью; едва ли он протянет до утра. Все подозревают отравление.
   Эти новости, одна другой ужаснее, были как гвозди, забиваемые в мой гроб. Подозревают отравление... Подозревают, видимо, отца! Отец под подозрением - и он наверняка лишён уже должности сенешаля либо будет лишён её со смертью Эмайна. Возможно, Свейвилл даже казнит его своим первым указом. Едва ли мне удастся уцелеть, если дело обернётся настолько худо. Я знал, что Повелители - история Хаоса пестрела подобными примерами - нередко уничтожали весь Дом-противник, если подворачивалась столь удачная возможность. Подобные решения диктовались не только слепой ненавистью, но и трезвым расчётом, ведь мёртвые уже никогда не смогут отомстить...
   - Да, мне всё понятно, всё понятно, - растерянно бормотал я. Отношения мои с Гуиневер - досадный и мимолётный эпизод в её биографии - закрывались, Грим переставал считаться моим другом; отныне они - родственники моего смертельного врага. Свадьба, скорее всего, действительно состоится.
   Волна отчаяния захлестнула меня.
   - Но я всегда останусь твоим другом, - улыбаясь, произнёс Грим.
   О, как ты бесстыже лжёшь, предатель!
   Они поднялись, отряхнули одежду, словно наш разговор испачкал девственную честь Дома Мантл - того самого Дома, что породил Проклятого! - и начали прощаться. За их спинами уже пылала звезда, готовая переправить в развесёлое - я слышал крики гуляк, смех и игру скрипки - местечко.
   - Прощайте. - Я старался держать голову высоко, но знал, что выгляжу сейчас жалко. Ещё и с моим горбом!
   О боги, о отец, случилось как же так,
   Что жизнь моя - мишень для подлеца?
   Одновременно пальцы мои ущипнули лиру, выжав из неё парочку грустных аккордов в рифму. Дело скверно пахло, и я, поразмыслив, решительно повернул сферу, направляя её домой, к замку Файб. Возникла настоятельная необходимость самым серьёзным образом переговорить с отцом.
  
   Случается так - любой астролог это подтвердит, - что планеты, сходятся, заслоняя солнца и формируя парады, а астероиды и прочие космические тела безжалостно таранят друг друга, не желая отворачивать с раз навсегда избранного пути. В такой момент в истории Дворов отец мой пожелал уделить мне толику своего, ещё недавно столь драгоценного времени - в момент, когда и я к тому стремился.
   Откуда в моих словах такой пафос? Сейчас вы поймёте сию горькую иронию, позвольте только окончить рассказ.
   Он встретил меня на смотровой площадке донжона, самой высокой башни замка, и приветственно хлопнул по плечу, едва мой прозрачный экипаж растаял.
   - Ну как, сын, прокатился? - Улыбался он широко и самым уверенным образом, словно не его собирались вот-вот казнить.
   - Конечно! - Я решил отвечать в тон ему - так же бодро, хотя и не без доли едва уловимой насмешки. - Меня даже посещали друзья со свежими сплетнями.
   - Тебе везёт. - Он склонился к самому моему уху и перешёл на шёпот. - Только настоящие друзья приносят дурные вести не на острие кинжала.
   Великолепно. Оказывается, Мантлы - ещё не худшие из изменников.
   - Отец, от меня ушла девушка, причём к Свейвиллу, и его вот-вот назначат регентом! - Я даже не смог скрыть обиды в своём голосе.
   - Ах, как ты капризен, сынок! - Отец разразился громким смехом. - Хаос тебе уже не мил и ты хотел бы вернуться в Дремоцвет, на священный костёр? Я могу вернуть тебя туда, вероятно, даже в тот самый, огненный, момент!
   Конечно, он был прав, причём на все сто процентов. Даже если я выживу и спасусь от наших захолустных инквизиторов, Свейвилл обязательно найдёт меня в Тенях, рано или поздно.
   - Извини, отец, я проявил непочтительность. - Я вдруг вспомнил уроки этикета - в минуты опасности мозг наш работает интенсивнее и мышление порой проявляет неожиданную гибкость.
   - Ты забыл и о том, что опасность угрожает в первую очередь мне. Сам ты чист перед законом, и я даже переговорил с Сухуи, он обещал замолвить за тебя словечко.
   Чист перед законом... Такой вот ведут с тобой разговор, когда ты отвоевал в Рагнарёк и стал ненужным... А что сам отец?
   - А что ты, отец?
   Он отвернулся и долго смотрел куда-то в ночь.
   - Я невиновен, но мне этого не доказать. Разве что случится чудо, и Свейвилла не утвердят в должности. - Отец хмыкнул, не без горечи. - Но его непременно утвердят, в считанные дни у нас появится новый принц-регент, ведь его отец отдал жизнь за Хаос, его отец был дружен с Сухуи, и они на пару заварили всю эту кашу, расхлёбывать которую предстоит не одному поколению.
   Я наконец-то смог заглянуть ему в глаза - и с удивлением заметил слёзы.
   - Новая запись уже появилась в нашей фамильной книге - "Казнён как изменник".
   Вот уж, действительно, плоды коварства! Так белым чёрное становится - и наоборот!
   - Я улавливаю отзвуки твоих мыслей, сын, и впредь учти это - Повелители обладают многими, ещё не известными тебе, способностями. - Он пригладил волосы пятернёй. - У тебя всё же поэтичная натура, ты рисуешь, музыка легко даётся тебе...
   Меня всё же интересовали те способности, что, как он сообщил, отличают Повелителей Хаоса.
   - Ты - ублюдок, и даже не мечтай! - со слезами выпалил он. - Двенадцать сыновей моих пытались пройти Испытание - и все потерпели неудачу!
   Потерпели неудачу - погибли, как нетрудно догадаться, ведь никто из них не явился на Ледовое поле. Пришлось отцу в итоге ставить на горбатого конька...
   - Ты хочешь посмотреть? - В глазах его загорелось злое пламя. - Хаос увидеть первозданный? Пойдём же, сын, я покажу!
   Ба, да поэтические наклонности мне просто передались по наследству!
   Он вытянул руку вперёд, и куда-то в тёмные просторы ночи вытянулась прозрачная дорожка. Не смея прекословить, я последовал за ним. Отец вёл меня во мраке, последовательно, как паук, вытягивая одну дорожку-эскалатор за другой - то под одним углом, то под другим, наверх и вниз, влево и вправо. Ведомый каким-то безошибочным чутьём, он менее чем за час доставил нас к Ободу, умело обойдя границы владений недружественных Домов.
   - Гляди и трепещи, сынок! - Широким жестом указал он на Хаос. - Желаешь им повелевать - не бойся, не стесняйся, материя его доступна всем!
   Увиденное и впрямь повергло меня в трепет. За краем пропасти, казавшейся бездонной, будто бурлил вулкан - вулкан, причём безбрежный, подобный океану. Второе коренное отличие: там кипела не магма, а реальность, само бытие. Не раскалённое - по крайней мере, не всегда - отнюдь, оно тянулось в бесконечность пространства-времени. Разноцветные всплески гейзерами били с его поверхности на колоссальную - на милю, может, больше - высоту. Всплески-столбы эти рассыпались брызгами вероятностей, возможностей и несовершённых деяний. Я видел их, в ликах живых существ, человеческих, божественных и демонических, что искажались дикими гримасами в своём бессилии и тщете...
   - Это те, что не смогли? - спросил я, поражённый собственной догадкой.
   - Могли бы - но Логрус не поддался. - Отец уже не скрывал насмешки. - Там множество заключено неполноценных душ.
   Нужно было заподозрить неладное раньше, но зрелище слишком заворожило меня, а я всё стоял недвижным истуканом на самом краю пропасти. Вроде бы отец не мог до меня дотянуться, я присматривал за этим, но здешние неэвклидовы законы работали против меня. Обломился вдруг огромный уступ подо мной - видимо, в результате магического удара по скале, - и я, отчаянно вопя, полетел вниз в компании камней.
   - Ты был мне сыном, сын, но я опять - в который раз! - убил тебя! - Безумный смех отца преследовал меня на пути в бездну.
   Я кричал, но сон безумный не желал кончаться - и я понял, что конец вот-вот наступит, и будет он конец всему. Геенна огненная, вот ты какова! Здесь, в вечности заключена, пребудет слабая душа!
   Нужно быть сильным, твердил я себе, ведь это всего лишь Испытание, и сильные его проходят. Сильные? Я едва не рассмеялся. Хаос отбирает рождённых в нём - таков его единственный критерий. Полукровки, не-демоны, не умеющие даже изменять облик - это всего лишь грешные души, куда им Адом заправлять!
   Но пламя мои жилы тоже наполняет, и кровь моя в Дворах горит, я, любопытный, проверял!..
   В Хаос упал я, мне мириады душ вопили, все клеточки, всё тело ток мыслей их пронзил!
   Я муками упился и с наслажденьем горевал - эмоции невидимого спектра там познал!
   Я был в Аду, и людям не похвастать тем же. Лишь Повелители Хаоса возвращаются из бездны пламени души горящей - и я смог.
   Вначале было Слово, Логос, и я его, смеясь-ликуя-торжествуя, произнёс. Логрус на нашем языке - так Испытание наречено.
   Блаженствуя, покоился на Хаоса волнах, они меня то надували, то вытягивали в огромную, в пять акров, простыню в молекулу - нет, в атом! - в толщину. И души, жизнь узников влачащие без жизни, смирились - и склонились предо мной, мне песнь хвалебную пропел многоголосый хор! Вот рай где, Хубилай, завидуй и от зависти сгорай!
  
   Логрус есть средоточие силы, а не просто концентрированная реальность, и он, покорившись Повелителю, дарует ему власть. Власть, не сравнимую ни с чем из того, что может представить себе простой смертный, с его многочисленными комплексами и зашоренным мышлением. Признаться, у меня возникло даже искушение остаться там, в чистом Хаосе, бесконечно упиваясь невообразимой мощью, струящейся сквозь моё "Я".
   Хороши вечеринки, особенно с выпивкой, девочками и игрой в кости. Но иногда нужно уходить домой, собрав выигрыш или смирившись с проигрышем. Не без сожаления, я покинул Хаос.
   Не так это оказалось сложно: Логрус мог исполнить любое моё желание. Стоило только представить место в пространстве и времени - и я уже там. Смутные предположения , коктейль из нереализованных желаний, подозрений и воспоминаний, то, что мы обычно не можем и высказать словами ... Я пришёл в состояние крайнего возбуждения, сортируя и компилируя их.
   Выбор был сделан. Тело моё увеличилось в размерах, особенно живот, щёки покрыли рыжеватые бачки, опускающиеся к безвольной маленькой челюсти, отягощённой двойным подбородком, а одежды превратились в твидовый костюм-тройку. Солнце ярко светило в небе - на все сто ватт, как говорил один коммивояжёр, - а все прохожие уважительно кланялись мне.
   Ещё бы - ведь я вернулся в Дремоцвет. И, разумеется, я принял облик мэра, а не того, слегка подкопчённого пламенем костра, горбуна, которого здесь звали Ником Барменом. Мне никогда не нравилась эта кличка, а то подобострастие, что демонстрировали мужчины, те томные вздохи, что исторгали женщины, произнося "мистер Маркетт, мэр", убедили меня в правильности сделанного выбора.
   Мать посетила церемониал моего сожжения, отец спихнул в пропасть. Они пытались убить меня. Я, скажу вам честно, не ответил им тем же, но и интерес к ним утратил. Я просто хотел погулять немного, попробовать свои новые возможности в привычном окружении. Малли я, конечно, посетил - прошёлся, будто невзначай, мимо столярной мастерской, и отругал за неопрятность. Столяр, мистер Чёрч, взмок от пота, теребя свою шляпу, прижатую к груди и кивая при каждом моём слове; он всё время буравил Малли ненавидящим взглядом, и я мог быть уверен в том, что моему давнему приятелю влетит.
   О месть, пусть мелкая и подлая, какую ты приносишь радость!
   И, разумеется, "Лунонавт". Я опрокинул рюмочку и рассчитался с Рыжим Ларри наколдованной монеткой. Не так легко, как вытянуть её из-за уха, но и не слишком сложно. Жизнь Повелителя мне нравилась.
   Как там Кристи? Кристи? Да, наша славная белокурая Кристи. Ларри побледнел, потом залился краской, словно Кристи - моя дочь, которую он совратил. Ларри, наконец, совладал с собой. Она, знаете... Он понизил голос и наклонился через стойку. Она... неужели вас интересует подобная дрянь? Она же дешёвка!
   Купи ей что-то, чулки или шляпку, вот тебе ещё монетка, Ларри. Хвала Герою!
   Ларри испуганно выпучил глаза. Оказалось, Воскресший Герой утратил популярность после одного малоприятного события; в городе теперь поклонялись Шакалу.
   Да-да, я и забыл, Ларри. Мода меняется слишком быстро, в моём возрасте я за ней не поспеваю. Да, конечно, мистер Маркетт, мэр, сэр.
   Наполнив карманы сплетнями, а голову - хмелем, я двинулся туда, где мог встретить ещё одного своего друга. На кладбище.
   Могилка, уже поросшая травой, оказалась скромной и неухоженной. Никаких слов о годах жизни, отданных беззаветному служению богу - ой, да он оказался ложным! - просто годы жизни и фамилия на деревянной табличке.
   Усевшись рядом, я ещё немного времени потратил на размышления; в небе резвились птички - тоже интересное зрелище, - а редкие порывы западного ветра приносили из-за города запах дремоцвета. Даже не знал, что я по нему так соскучился!
   Наконец, я услышал его. Он уже давно, должно быть, выбрался из прогнившего гроба и сейчас докопался до поверхности. Какие-то мгновения спустя показались костяные пальцы, с которых свисала ободранная кожа. Вскоре я мог лицезреть его полностью - скелет, дурно пахнущий тленом, в изорванной красно-зелёной мантии, с кусками почерневшей слизистой плоти между рёбрами.
   Лицо его больше не было пухлым. В пустых глазницах копошились черви - отвратительные, белёсые. Лишь тёмные волосы жреца, сейчас пребывающие в полном беспорядке, остались прежними.
   - Отлично выглядишь, Мэнс.
   - Спасибо, мистер Маркетт, вы тоже. - Я рассмеялся. - Тебя укусил шакал, ты знаешь?
   - Я знаю... мистер Маркетт. - Мертвец, казалось, растерялся. - Я умер... я умер?
   Он осмотрел себя - и взвыл.
   - Господи! - Он упал на колени, молитвенно сложил руки и воздел их к небесам. - Господи, я согрешил! Прости меня!
   Нужно было подыграть ему. В конечном счёте, Дремоцвет это заслужил.
   - Мэнс, ты воскрес, потому что Бог озарил тебя своей бесконечной благодатью. Ты - Воскресший Герой! Ты, мученик, пал в бою, и Бог воскресил тебя!
   Мертвяк встал и приосанился. Мои слова имели резон, и Мэнс охотно принял их на веру.
   - Ступай в город, Мэнс, и покарай еретиков. Пускай исполнят епитимью и Богу вознесут молитвы.
   Он более не слушал меня. Мэнс, скелет в сутане, то и дело спотыкаясь, направился в город, вместе со своими червями. Должно быть, он достигнет "Лунонавта" к вечеру, когда начнёт темнеть, и вызовет небольшой переполох.
   Едва сдерживая смех, я ушёл в Тень. У меня появилась странная вроде бы, но, может, и неизбежная идея. Я хотел переговорить ещё кое с кем.
  
   Торопливым шагом я вернулся в город, но то, разумеется, был уже совсем другой город. Несколько раз сворачивал я в проулки, и каждый раз хорошо знакомые мне улочки несли на себе всё более выразительный отпечаток изменений. Логрус провёл меня по Теням, и я оказался в городке Карл-Маркс-Штадт; в магазине канцтоваров я приобрёл набор карандашей с графитовым стержнем, ластик и блокнот, а в тоскливого вида забегаловке отстоял небольшую очередь за тарелкой картофельного пюре с еле тёплой сосиской. Стакан остывшего чая завершил мой обед, и я вышел. Вышел и из кафетерия, и из города. Такие места не для творцов; я ощущал острую нужду в свободном пространстве и чистом, не загаженном автомобильными выхлопами и тяжёлым дыханием соглядатаев, воздухе.
   Асфальтированное шоссе после всего двух минут ходьбы покрылось трещинами; сквозь разломы пробивалась удивительная, гиацинтового цвета трава. Эта Тень пережила ядерную войну, и растительность здесь щедро поливали кислотные дожди; они-то и стали главной причиной столь необычной мутации.
   Исполненный уверенности, что меня не потревожат, я сошёл на обочину. Человечество в этом мире вымерло полностью, я сам выбрал это качество ключевым фактором; крупная фауна как таковая отсутствовала тоже.
   Приняв свой подлинный облик - рисую я правой, которая у меня более развита, - я взялся за работу. В этот раз я не собирался создавать шедевр - лишь скупые, чуть неуверенные штрихи, позволившие быстро набросать треугольники ушей, округлую голову под ними, длинный, вытянутый нос... И шерсть.
   Я не знал, как именно мне избежать статичности картинки, того, что Грим пренебрежительно окрестил "амбером", но старался всё время удерживать Логрус перед мысленным взором, словно и далее шёл сквозь Тени. Вероятно, что-то из этого мне всё же удалось, так как портрет вдруг начал излучать приятный, чуть покалывающий холодок. Черта, отнюдь не свойственная бумаге - я испытывал странную уверенность, что речь шла о космическом холоде, разделяющем нас.
   - Ты вычислил меня крайне необычным путём, - вдруг заявил шакал, ещё до того, как я закончил. - Ты изобретательный горбун, спору нет. Тебя почти не учили, и ты ищешь новые пути.
   Многое же он знал, этот шакал, включая и то, что я многого не знаю.
   - Привет, шакал. - Я произнёс эти слова бесцветным, невыразительным тоном; хотелось создать впечатление о себе, как о человеке, просто исполняющем указания сверху. - Странно, что тебя до сих пор не нагнали и не убили.
   Он показал мне свои клыки - то ли смеясь, то ли угрожая.
   - Хаосу нет дела до меня. Кому интересна собака? Сухуи боится разоблачения, а Сортег погиб. Все остальные интересуются лишь регентством.
   Э, да он знал толк в придворных сплетнях, этот говорящий зверь. Я уже хотел было заговорить о причинах, побудивших меня связаться с ним, когда неожиданно кое-что сообразил.
   - Сухуи боится разоблачения? Что это ты выдумал? - Я боялся оскорбить его, пусть и недобитого врага, ведь переговоры могли сорваться.
   - Тебе не послышалось, горбун. - О, шакал умел быть высокомерным, когда чувствовал, что собеседник в нём нуждается. - Сухуи действительно повинен в сложившейся ситуации, и едва ли он сможет её исправить.
   До чего самоуверенное, спесивое существо! Я напряжённо размышлял. Интересно, в каком именно времени пребывает сейчас Гарм-шакал? Может, он ещё и слыхом не слыхивал о Рагнарёк, и мы просто думаем о разных вещах, пусть и говоря одни и те же слова?
   - Что же он такого натворил? - Я добавил в свой голос высокомерные нотки; не исключено, мне удастся задеть шакала, и тот разговорится. - Натворил, натворил.
   Шакал вновь высунул язык; я понял, что он смеётся.
   - Ладно, поделюсь. Ты горбатый, тебя оттеснят от трона те, что родились с нужным цветом глаз и кожи; в этом мы, пожалуй, схожи.
   Собака жалела меня, о чём говорить! А может, хитроумное существо интриговало, это не исключено. Недаром Предатель многое ему доверял.
   - Я искал тебя в Дремоцвете - хозяин знал, что у Гронворта там ублюдок, - но опоздал. В твоих жилах кровь воистину течёт, хоть ты и Повелитель; Порядок, вижу я, тебе не чужд.
   Теперь он оценивал меня! Кто выиграл сражение, в конце концов?
   - Сухуи хотел избавиться от хозяина, боялся, что тот станет Повелителем. Тогда Герцог Железное Слово ещё сам имел виды на регентство... Шакал коротко рыкнул, словно ругнулся. - И Сортег тоже ненавидел хозяина; он взял меня с собой, я всё видел собственными глазами.
   Шакал смотрел мне в глаза, не отрываясь, и в мозгу у меня заплясала череда сменяющихся, словно слайды, воспоминаний. Ссора между Сортегом и юным Мантлом, ещё не Предателем. Сухуи, занимающий фальшивую позицию друга и взывающий к примирению. И, наконец, дуэль - с единственным секундантом, вопреки всем правилам. Сухуи подыграл Сортегу, хотя тот и сам справился. В конце концов, он обезоружил противника и вытянул шпагу к самому его лицу. Прижатый к Ободу, Мантл пообещал навсегда покинуть Дворы, и Сухуи стал свидетелем этой клятвы.
   А потом Сортег вонзил свой клинок в глаз врагу, и тот, вскрикнув, рухнул в Хаос.
   - Вероломно и подло, - признал я. - Хотя формально всё честно. Они не нарушали уговор.
   Шакал согласился со мной.
   - Так честно, что они боялись, как бы я об их чести никому не рассказал. Я спасся бегством, хоть и с большим трудом. Они вскоре забыли обо мне, ведь магия, переданная животным, со временем проходит, достаточно умереть хозяину.
   - Его же они считали умершим, причём ошибочно, - закивал я. Все отсутствовавшие ранее части начали складываться в чёткую мозаику.
   - Хозяин выжил, а глазницу его заполнил Хаос - и то была одна из крайне редких капель Порядка, своеобразных аномалий, что он порой порождает.
   Вот в чём дело! Предатель стал Повелителем - но Порядка, и породил его сам Хаос! Действительно, измена и предательство - вот что плодит врагов! Сухуи и Сортег, а в какой-то мере - и Дворы вообще, сами создали Предателя.
   Поглощённый собственными мыслями, я едва не проморгал самое главное. Шакал давно уже понемногу приближал свою морду ко мне и сейчас, пользуясь моей задумчивостью, решился на атаку. Все хищники неисправимы, Сортеги и шакалы.
   Я успел отскочить, блокнот упал на поросшую ярко-голубой травой землю. Шакал так и не вырвался оттуда, наш контакт прервался.
   В раздумьях я провёл последующий час, прикидывая шансы и ища ответы. Наконец, дрожа от нетерпения, снова взялся за блокнот и карандаш. Теперь я рисовал не живое существо, а мёртвое, причём в определённом времени, в известном многим месте. Я рисовал Вотана, простёртого навзничь на поле Рагнарёк.
   Работа вскоре была завершена. Я знал, что то пространство-время сейчас представляет собой изолированную, лишённую движения точку - так пожелали Повелители. Там полный амбер. Но и я прошёл Испытание, реальность мне покорна.
   В таких случаях говорят: стоит попробовать. И я уже собирался попробовать, когда, у меня в ушах раздался громкий, местами взвизгивающий голос.
   - Не делай этого, Ник! Не делай!
   Кто бы это ни был, но он не имел права указывать Повелителю. Даже регент не властен над чужой игрой Теней.
   И, прав как никогда, я сделал шаг туда - к богу-мертвецу, застывшему во времени и льдах.
  
   Смёрзшийся ландшафт, небрежно разбросанные на снегу тела мертворождённых бойцов помешанного Вотана - всё это я увидел вновь в искусственном, разбитом магическим параличом мире Древа.
   Дышать было нечем - Повелители, уходя, отрезали и кислород; я стоял, задержав дыхание, и осторожно осматривался. Мир этот, тем не менее, всё ещё жил, в нём чувствовалась некая чуть уловимая пульсация. Вотан своей волей придал ему форму гигантского дерева - да, звучит дико, но он ведь сошёл с ума, - и мы приняли бой где-то в нижней трети колоссальных размеров древесного ствола. Его тяготение, равное пресловутому ньютоновскому g, создавало у нас, наноскопических мошек, впечатление, будто мы движемся по вытянутой горизонтально поверхности, заснеженной равнине. Древо росло, как Вселенная Бозе-Эйнштейна после Большого взрыва, оно постоянно расширялось. Одновременно его метафизическое влияние затрагивало текстуру ближайших Теней, те постепенно также превращались в химерную космическую флору.
   Трудно понять безумца, хотя замыслы его как раз являлись примитивными. Он хотел потеснить Хаос так далеко, как удастся, и править, подобно Всемогущему. Действительно, возвращаться он не собирался, разве что Древо окончательно вытеснило бы Дворы. Что ж, лгать без лжи умеют все.
   Не без сомнения посмотрел я на тело высокого мужчины с чёрной, как порох Шварца, кожей. Одетый в синий, с серебристой каймой, плащ - цвета Мантлов, - он лежал, совершенно окоченевший, его скрюченные пальцы всё ещё сжимали копьё. Внимание моё приковало алое свечение, льющееся из правой глазницы покойника.
   Я осторожно вдохнул и попытался сделать небольшой шажок вперёд. Результат потряс меня: в лёгкие будто насыпали сухого льда, а мышцы, способные крушить каменные стены и гнуть железные подковы, оказались неспособными преодолеть сопротивление чего-то, заменившего атмосферу. Легче всего сравнить эту субстанцию с расплавленным стеклом, только плотность его оказалась неимоверно высокой, а температура - гораздо ниже нуля. Как я потом узнал, мне пришлось столкнуться с эффектом сверхтекучести материалов, возникающим в особых условиях, в частности, при сверхнизких температурах. Магия Хаоса всё-таки меня хранила, и я смог приблизиться к заиндевевшему трупу почти вплотную.
   Рука моя - левая, чуть коротковатая и неуклюжая - осторожно потянулась вперёд. Я колебался, не уверенный, стоит ли рисковать всем ради контакта с предметом, едва не уничтожившим Хаос. Страх за собственную жизнь - кто знает, не убьёт ли меня прикосновение? - принудил двигаться ещё медленнее.
   Пальцы мои развили скорость миллиметр в час, и это было совсем не смешно. Я вспотел и раскраснелся, как штангист на помосте. Наконец, я дотянулся до него - рискну!
   Он ответил мне - не как разумное существо, но как материя, наделённая эмпатией. Я вытянул вперёд невидимые усики-детекторы, подобные магическому шестому чувству... и тут же отпрянул как ужаленный. Горячо! Красный камень, насколько я мог судить, он застрял у Вотана прямо в мозгу. Что ж, ничего удивительного в том, что разум покинул беднягу.
   Не колеблясь, я разломал угольно-чёрную черепную коробку Проклятого - она буквально крошилась на морозе - и извлёк его. Он удобно лёг мне в ладонь - тёмный, оттенка выдержанного вина, рубин, размерами не уступающий голубиному яйцу.
   Сила в нём присутствовала - я испытал то же ощущение, что и пройдя Испытание, - хотя она казалось отличной от Логруса. Душа моя восторженно резонировала в такт излучаемым рубином волнам; они, пусть и мощные, отличались узостью диапазона, что казалось удивительным. И впрямь неординарная вещица, что и говорить.
   Пора было уходить, и, уже собравшись сделать шаг, я просто обомлел. Если бы здешние условия позволяли, я бы хлопнул себя ладонью по лбу. Каким же нужно быть!..
   Я не подготовил путь отхода.
   Логрус едва откликнулся на мой призыв, когда я мысленно вскричал, моля. Увы! Тени не слушались, как я ни пытался. Тщетно. Глупцы обречены, они вымирают, как неандертальцы - и меня, судя по всему, ожидала та же незавидная участь.
   Левая рука моя неожиданно ощутила тепло; источником, вне всякого сомнения, выступал рубин. Я опять захотел хлопнуть себя по лбу. Да этот камень создал Древо! Он способен стереть его или создать новое - стоит лишь пожелать.
   Желание столкнулось с вежливым, но твёрдым отказом. Камень противился мне. Озадаченный, я приступил к самому неблагодарном занятию - анализу фактов. Предатель управлял этим чудесным минералом - или тот управлял им? - потому что они срослись, стали одним геолого-биологическим целым.
   Холод пробрался под мои одежды, проник в мою плоть, леденил мою душу. Я недолго продержусь - и останусь здесь безмолвным изваянием навеки, если только срочно не предприму чего-нибудь.
   Похоже, мне не остаётся ничего иного, кроме как наступить на те же грабли, подумал я. К чёрту всё, что страдать самообманом, я ведь за этим и пришёл! Я поднёс камень к самому своему лицу и внимательно рассмотрел его; грубые, нешлифованные грани, они скрывали нечто тёмное, замкнутое. Камень не хотел слушаться, он не игрушка - так я понял наш обмен мыслями-эмоциями.
   Дьявол, ты же останешься здесь навечно! Не исключено, что тебя скоро уничтожат.
   Камень - не игрушка, он - Космический Порядок, Вселенский Закон. Я взорвался ругательствами в ответ, надеясь, что рубин поймёт меня. Он может быть чем угодно, но я единственный, кто вытащит его отсюда - если он вытащит меня.
   Холод окутывал меня плотной, как мокрая простыня, пеленой. Я задрожал. Скоро мои заклинания, уже давшие трещину, растают под воздействием времени, и я задохнусь или превращусь в кусок льда.
   Кислород. Сколько у меня кислорода в тканях? На полминуты, меньше? Может, я слишком оптимистичен. Решайся, камушек. Я смотрел на него, отчаянно надеясь на взаимопонимание.
   Он завораживал. Его нужно использовать для гипноза - раскачивать на золотой цепочке перед пациентом, а потом промывать тому мозги. Дорогая и красивая вещь, это само по себе приводит в трепет. А вот это - грань или трещина? Я с интересом, вызвавшим подозрение даже у самого себя - ведь именно так, придавая неоправданное значение мелочам, мы и расстаёмся со здравым смыслом, - присмотрелся к рубину.
   Трещина. Я будто споткнулся - и полетел туда, в постепенно расширяющийся и растущий в размерах пролом. Он запросто поглотил меня, утянул в своё кровоцветное естество. Мир бегущих по окружностям рубина линий, искривлённых, спутанных границ овалов; подобно линям китобоев, они опутали меня - Старину Ника этого бордового океана.
   Хаос Порядком стал, в Закона сгусток слипся! Преодолев препоны все, запреты, мы объединимся!
   В это самое мгновение я потерял сознание.
  7
   Тень за Тенью, я лихорадочно листаю их в своём безотчётном бегстве. Страх, обычный обитатель мрачной, неизведанной территории в моём подсознании, теперь заполонил большую часть мозга. Он владеет мной, в известной мере. Это чистый фрейдизм. Угроза моему отцу - угроза мне и моим потомкам. Я скрываюсь от невидимых мне охотников, ведь я не просто жертва и сын жертвы, я ещё и вор. Да, то была кража, хоть я действовал по закону, но Повелители наложили негласное табу на Ледовое поле, и имели на то все причины.
   Нельзя перечить всем Повелителям всех времён, это неразумно, но я, попав в отчаянное положение, ухватился за соломинку. Теперь предстоит бросить вызов, трясти этой соломинкой, как шпагой на дуэли. Я чувствую необходимость возвести оплот Порядка, просто чтобы защитить себя. Да и что в этом плохого - начертать новые, чёткие физические законы существования?
   Отсутствие каких-либо законов, волюнтаристский Хаос - так ли это хорошо? Теперешнее, весьма сомнительное, положение вещей - как раз результат неограниченного произвола Повелителей.
   De facto зародыш государственной измены я ношу в душе. В душе? Нет, это Камень - я уже начал относиться к нему, как к разумному существу, - это его инициативы. Возможно, я скажу так на суде.
   Ускорив шаг, я продолжал свой путь сквозь Тени. Небо в горошек, белое и голубое, дороги немощёные, покрытые асфальтом и бетоном... Я торопился в никуда, спешил без цели. Проголодался - яблоко сорвал, ведь справа уже выросли деревья. Шагать устал, и час приблизился обеда - ах, Тень, меняйся, я зайду в деревню...
   Деревня, возможно, даже более крупное поселение, появилась в небольшой долине, я по-хозяйски осматривал её со ската высоты, которой оборвалось каменистое плоскогорье.
   И подозрение меня кольнуло подленьким ножом. Вдруг здесь уже засада ожидает? Мысль труса, и над ней достойно лишь смеяться. Мириады городов и деревушек стоят на Теневом пути, с чего шарахаться от них?
   Трактир, в котором мне нужна постель, горячая еда... Вот он - крыт подгнившим тёсом, не лучшим образом, пожалуй, кормят... Зайду - ведь всё настолько скромно, а бедность заведения заменит маскировку. Какой из Повелителей заведение подобное сочтёт себя достойным?
   И я почти вошёл, уже ругался, спотыкаясь о перекошенный порог...
   - Господин, я знаю, вы убили Волка!..
   Я резко обернулся, рука моя легла на рукоять меча. Гадалка рядом разложила карты; вот ведьма старая, глаза - сплошь катаракты. Всё видит, хоть слепа, морщиниста старуха, но служит, ясно как божий день, обителью для зоркого не в меру духа...
   - Другие волки, безжалостная стая...
   Застыли, щёлкая зубами и злобно слюни испуская, над Волкоубийцы свежими следами?
   - Лови монету, лги, как сможешь.
   Она поймала фартинг, надкусила. Смешала карты, сдвинуть предложила и способом, мне неизвестным, разложила.
   - А это - вы, мой господин!
   Конечно, Шут, урод горбатый! Да, Ник, тебя разоблачила первым же раскладом какая-то полубезумная карга, давно уже слепая!
   Я взял её за руку и завёл в трактир, где разделить обед со мною предложил.
   Хмурый владелец заведения, двух пальцев не имевший на руке, подал нам выпивку и снедь. Я сел за стол, вином наполнил кубки - свой и любимой некогда подруги.
   - Все женщины стареют, но почему так быстро? Гуиневер, я помню, ты была на днях невестой Свейвилла, прекрасной, молодой и милой! Грудь ссохлась, волосы - теперь уж космы, все седые! Где та прелестная блондинка?!
   Она приняла свой обычный облик и вздохнула.
   - Ты не поэтом стал. Ник, ты сбрендил, полностью сошёл с ума.
   - Выпьешь? Девушки в таких местах любят дешёвое вино. - Я улыбался как можно снисходительней. - Как там Свейвилл?
   Её голос стал усталым и раздражённым, будто я был её третьим клиентом за день.
   - Свейвилл - мой муж. Я его младшая жена, в настоящее время - пятая.
   Я расхохотался. Вот это да!
   - Но, вероятно, опустишься и ниже?
   Кивок.
   - Могу подняться, но, видно, дело ясно. Он выбрал меня, чтобы досадить тебе, унизить.
   И я кивнул ей в тон.
   - Ты выбрала его, его великий Дом. Со мной же распрощалась - и с моим горбом.
   - Я прошу тебя, не говори стихами, Ник, это всё усложняет. - Она закрыла лицо ладонями, тяжело вздохнула. - Мой отец жив?
   Она хлопнула обеими руками по исцарапанной столешнице.
   - Ты всё-таки поинтересовался! Как чудно с твоей стороны!
   Как едко! Видно, папа помер.
   - Твой отец казнён, его обезглавили в Тельбайне, а Свейвилл теперь - принц-регент!
   А я - маркиз Файб. Забавно.
   - Ты ничего не скажешь? - Её глаза, голубые, бездонные, расширились до предела. - Нет! Отец скончался - и в Логрусе вовеки пребывает. Да здравствует Свейвилл, великий регент!
   - Какая же ты сволочь, Ник! Я думала..
   Она вскочила, видимо, ожидая, что я попытаюсь удержать её, но я рассмеялся ещё громче и откинулся на спинку стула.
   - Беги, провокатор, торопись с докладом.
   Такого оскорбления Гуинн не выдержала. Она немедленно опрокинула кубок с недопитым вином мне в лицо. Лицо, зашедшееся в приступе смеха.
   - Дешёвое вино, дешёвая обида, смытая вином...
   - Дешёвым - знаю, да!
   Ещё чуть-чуть - я слово "дорогая" в ход пущу...
   - Ладно, Гуиневер, говори серьёзно. - Я напустил на себя спокойный, деловитый вид, а в голос прибавил низких доверительных ноток. - Нас с тобой кое-что связывает, и ты пришла, рассчитывая на мою помощь.
   - Я совершила ошибку! - Она отвернулась, в глазах её мелькнули слёзы - вот оборотень, порождение Хаоса!
   - Несомненно. Я донесу Свейвиллу. - Мне стоило огромных усилий не рассмеяться, когда я произносил эти слова. Она всё же восприняла угрозу всерьёз - и села.
   - Ты действительно маркиз, Ник, но Свейвилл распускает о тебе такие слухи...
   - Мне они не интересны.
   Она поправила свои волосы, теперь - светлые, цвета расплавленного золота.
   - Свейвилл хочет короноваться. - Меня это не удивило. Преступники всегда нарушают закон и пытаются узурпировать власть. И Сортег Храбрый был таков, в наследство сыну он оставил сей порок.
   - Это просто трагедия, Гуинн. Баранину будешь? - Из глаз её вновь брызнули слёзы, и на сей раз - искренние. - Да как ты только можешь такое говорить?
   Баранина мне показалась вполне сносной.
   - Могу, как видишь. У меня вполне получается. - Я впился зубами в раблезианских размеров кусок мяса с косточкой.
   - Свейвилл ненавидит тебя! - Вот уж новость! - Он избавится от тебя, едва оденет корону - и, боюсь, от меня тоже.
   Да ты что! Ситуация прояснилась. Гуинн служила Свейвиллу напоминанием обо мне - и мишенью для издёвок и побоев всё это время, можно спорить.
   - Ты зря волнуешься, - сказал я вслух. - Скоро ты станешь супругой короля.
   Она замерла. Её жемчужные зубы прикусили нижнюю губу и нервно мяли её.
   - Ник, ты заплатишь за комнату - или остатки ума и впрямь покинули тебя?
   Я окинул её жадным взором, точно раздевая.
   - Возможно. Я хочу, чтобы ты рассказала мне побольше.
   Удивительно, но она рассказала. Свейвилл не просто хотел трона, он шёл к нему. Культ Змея, жречество - вот кто стал его опорой.
   - Немногие Дома воспринимали всерьёз все эти жертвоприношения, обряды и ритуалы,- но Свейвилл всех принудил ему подчиниться.
   Сухуи, несомненно, дёргал его за ниточки, сам оставаясь за занавесом, пока разыгрывалась жестокая драма консолидации власти и устранения недовольных. Или всё-таки нашёл способ непосредственно руководить процессом?
   - А кто сейчас возглавляет жречество? - Я зевнул с самым невинным видом. - Сухуи?
   - Да-да, - она часто закивала. - Тиара Понтифика - более чем скромная награда Железному Герцогу после всего, что он сделал для Дворов. Учитывая и его жертвы...
   Мантла-Вотана принёс он в жертву, с Сортегом вместе столкнул несчастного за Обод, в бездну, ядом коварным регента он отравил, Эмайна, а сенешаля, ложно обвинив, лишил и репутации, и головы.
   - Ты хочешь избавиться от мужа, будущего короля. - Я уже не спрашивал - я констатировал. - С ним Змей, Сухуи... чего ж ты хочешь от меня?
   - Ник! - Действительно, чего может хотеть женщина, так покрикивающая на горбуна, предположительно, влюблённого в неё - и в недоступные сейчас титулы - без памяти?
   Камень неожиданно сделался горячим. У меня не было ещё времени, чтобы заказать достойную оправу, и он лежал сейчас в кармане моих брюк, бережно обёрнутый тряпицей. И продолжал нагреваться, то ли пытаясь меня предупредить, то ли...
   Он просто перегрелся, пытаясь усилить мои защитные заклинания, вдруг сообразил я. Кто же?.. Я, пользуясь магическим зрением, как локатором, начал искать в здании лазутчиков Свейвилла.
   О, я их нашёл. Поверьте, кое-что стало сюрпризом и для меня. Нет, не Гуинн, её роль изначально не вызывала сомнений, но кое-что другое.
   Её подлинный облик, например. Пользуясь Камнем, как рентгеновским излучателем, я смог узнать, в каком обличье она родилась - и какому отдавала предпочтение. Как нетрудно догадаться, оно не имело ничего общего с человеческим. Даже сейчас её, подобный звериному, скелет, просвечивал под хрящевидными, непрочными наслоениями человеческой личины.
   И её эмоции - они то и дело окрашивали овал лица словно изнутри - в желчные, недобрые цвета. Она не просто лгала мне, причём с плохо скрываемой ненавистью, не только собиралась убить меня. Нет. В этом было нечто хищное.
   Вероятно, мои действия не остались незамеченными, так как она выругалась.
   - Чтоб ты однорогого козла трахнул, Ник. - Однорогий козёл - это такой символ глупости в Дворах, популярный герой похабных анекдотов и юморесок.
   Она показала мне язык - длинный, тонкий, раздвоенный - и зашипела. Характерный для гремучей змеи треск издавать мог только хвост, которого я ещё не видел, но который, несомненно, уже существовал.
   Я вскочил, сжимая самое ценное, что у меня было - Камень, - в кулаке. Ни в коем случае нельзя потерять его в схватке, решил я.
   Как глупо - сражаться без клинка, с одним лишь драгоценным камнем! Они вставали из-за столов, выходили из подсобных помещений - все вооружённые, опытные, насколько я мог судить по их движениям, убийцы. Лучшие убийцы Хаоса, можно не сомневаться. Трактирщик сбросил человеческую маску и сверлил меня горящим взглядом по-кошачьему зелёных глаз; в руке он держал огромный пистолет с кремнёвым замком.
   А я до сих пор не вынул свой меч. До чего же глупо! Не только я могу защищать Камень, но и он - меня!
   Доля мгновения ушла на то, чтобы получить столь необходимый ответ от Камня - и ещё меньше, чтобы составить план боя. Оказалось, рубин может многократно, даже в десятки раз, ускорить все мои движения - здесь нет Повелителей, чтобы сковать его магическую силу. Я убью их раньше, чем они поймут, что происходит.
   Действительно, глупцы! Они сами избрали место, где умрут, так или иначе.
   Я в последний раз посмотрел трактирщику в его фосфоресцирующие в полумраке глаза. Он начал спускать курок... Мигнул, словно что-то заподозрил, но было уже поздно - пылающая, как адские печи, огненная стрела, вырвалась из Камня, превратив его покрытую наростами голову в обугленный кусок плоти.
   Мёртвое тело будто зависло в воздухе, а оловянный шарик, покинув ствол, медленно-медленно начал свой затяжной путь к цели, которой ему никогда не достичь; я же развернулся, готовый разобраться с остальными. Ещё четырнадцать, считая и Гуинн.
   Когда я покидал здание, оно горело: горели доски, брёвна, балки перекрытий, запасы пищи и алкоголя, и в первую очередь - кровь Хаоса. Всё же я отдал приказ Камню, дивной вещице, благодаря которой я начинал чувствовать себя всемогущим. Единственная разрушительная вспышка оранжевого пламени разнесла трактир в щепки.
   Почему-то захотелось вдруг подвести итог хаосской жизни, и я решил: эта страница навсегда исчезнет из моей биографии.
   Я ушёл в Тени тем, кем и пришёл - Ником Вордом.
  
   "Ушёл" - это мягко сказано. Возникло даже искушение улететь, как то имело место, когда я под отцовским крылышком покидал Дремоцвет. Но всё же... всё же крылья - это не моё. Я давно привык - из-за горба - с оглядкой ступать по земле, а ноги ставить широко, упираясь как можно крепче. Поэтому я бежал, бежал, причём даже не в собственном теле, из Тени, где пламя пожирало тело моей бывшей девушки, ставшей в конечном итоге женой врага.
   Я пустился вскачь. Подумав о Мраке - как он там, жив ли ещё? - я принял его облик. Вороной жеребец поскакал галопом по бесконечной равнине, поросшей свежей весенней травой. Без седла и удил, с одной лишь подпругой, в которую превратился мой ремень, я стремился навстречу заходящему солнцу. Вам будет трудно понять мои тогдашние ощущения, если вы в своей жизни никогда не страдали от увечья, а потом не выздоравливали - внезапно и в полной, не доступной вашему воображению мере.
   Тени сменяли друг друга, словно картинки зоотропа, а я, исполненный счастья, продолжал свой бег. Куда, зачем лечу я, вырвавшись из "тройки"? Совершенно не волновало, скажу я вам - чувство эйфории охватило меня. Как это хорошо - имея могущественных врагов, разбить их и принудить, сконфуженных, отступить!
   Беззаботное ржание моё огласило зелёные холмы и отразилось звонким эхом. Кобылу мне, полцарства за кобылу!
   Она явилась мне, не медля - вся белая, и рог блистал во лбу, как золотой!
   Красавица, остановись, хочу часок хоть провести с тобой!
   Тряхнула гривой, вскинула упругий зад - и веером её взметнулся хвост...
   Джентльмены имеют привычку не вдаваться в подробности относительно своих любовных похождений, и в данной ситуации я предпочту присоединиться к их многочисленной, скучной и бесталанной компании. Добавлю лишь, что, когда всё было кончено, я лёг спать - в своём привычном, горбатом обличье, и спал как убитый.
   Сны - подробные, красочные, правдоподобные и, несомненно, пророческие - стали моим развлечением в последующие часы. Века, а может, и тысячелетия, мелькая призрачным крылом, летели клином перелётным предо мной...
   Я проснулся далеко за полдень, застонал от головной боли и, разлепив веки, волевым усилием принудил себя привстать на локтях.
   Меня мучили голод и жажда. Встав и приблизившись к своим вещам, я почувствовал слабость, словно не ел день или два. Кусок солонины, которым я начал завтрак, ещё оказался вполне съедобным, в то время как хлеб основательно зачерствел, а варёные яйца протухли.
   Сколько же я спал? Проведя рукой по щеке, я обнаружил щетину, словно не брился пару дней. Не исключено, что именно так всё и было. Интересно, какова продолжительность суток в этой Тени? Я, впрочем, думал о другом - вспоминал свои сны и поражался их рациональности, систематичности и детализации; они не могли быть просто видениями - я заглянул в будущее!
   Или кто-то приоткрыл его мне. Загадочная летаргия, спору нет.
   Что-то белое, напоминающее росчерки мелом на ломберном столе, привлекло моё внимание. Невдалеке, в высокой траве, лежал скелет коня, а в нескольких шагах расположился костяк его хозяина. Я присмотрелся: мёртвый всадник, похоже, принадлежал к дворянам, на что указывали золотые шпоры и доспехи, двуручный меч в ножнах, украшенных гранатами... Вытащив совершенно не тронутый ржавчиной клинок и вскинув вверх правую руку, словно салютуя, я вновь ощутил привычную тяжесть Ашкелона.
   Панцирь сидел на моём горбу как влитой. Я не тронул собственный скелет, но взял себе лошадиный череп. Одно слово - и череп стал серебряным. Я натянул на него сухожилия, превратив их в чуткие струны, и повертел вновь созданную лиру, любуясь игрой света и тени на серебре. Уже первые извлечённые из неё звуки убедили меня в том, что это - исключительный инструмент, более чем приличествующий моему великому замыслу. Я сыграл несколько маршей, звучащих обычно на похоронах - в конечном итоге, мне выпала уникальная честь - похоронить самого себя. Ник Ворд погиб, сражаясь за Хаос, - да здравствует Ник Ворд!
   Несложный трюк, но он вернул мне меч, доспехи и отчасти освободил от клятвы. Клятвы на верность Хаосу. Она лежала на душе как камень, и это клеймо пребудет со мной до конца времён.
   Горбат и телом, и душой - я перенесу и это.
   Я откашлялся. Похоже, других отсрочек не придумать. Великое Деяние, подвиг, что запустит колесо Истории, лежал перед моим мысленным взором. Неужели я всё-таки решусь?
   Вы, может быть, и не поверите, но в тот поворотный момент, изменивший навсегда Вселенную, храбрость не оставила меня. Все колебания и страхи улетучились как дым. Я улыбнулся - слабо, хоть и вдохновенно - и принялся за дело.
   Лира стала тем посредником между магической силой Хаоса, заключённом в Камне, и моим сознанием, что позволил быстро и эффективно изменять реальность. Она заменила мне и заклинания, и волшебную палочку - я просто извлекал из неё ноты, в мыслях своих придавая им определённое значение. Камень пропускал через свою безграничную глубину всю эту череду символов-образов, подвергал верификации - и конвертировал в соответствии с моим замыслом.
   Моим ли? Вопрос этот тянется корнями к самому началу времён. Камень выступил моим орудием - или я его? Кем в действительности являлась кобыла-единорог, подарившая мне те исполненные чарующей страсти минуты-часы-эоны? Почему я так хорошо знаю, что именно нужно сделать, и к каким именно последствиям это приведёт в далёком будущем? Откуда эта, не сравнимая ни с чем, концентрация воли и мысли?
   Меч Ашкелон, словно утратив вес, поднялся в воздух и, подчиняясь моему желанию, приблизил своё острие вплотную. Я сжал лезвие рукой - до боли, чувствуя, как сталь рассекает ткани; клинок стал горячим от текущей на него крови, и я разжал захват.
   Лети, скорее, меч, куда велит мой гений - пиши, рождённое назло врагам, огнём горящее творенье!
   Ашкелон провёл первую линию по земле, удобряя её моей кровью - и я затрепетал, словно в экстазе. Так были посеяны семена нового Мирового Порядка. Здесь и сейчас создаётся отражение моей души, символ веры и силы - и каждая клеточка моя едина с этим зарождающимся Миром! Меч тоже задрожал, кривую выводя - ведь я дерзал увиденное в Камне железом-кровью начертать!
   Замысел мой не отличался сложностью или оригинальностью - наоборот, его суть сводилась к сплошной редукции, что казалось залогом неизбежного успеха. Я превращал сферическую геометрию в её одномерную римановскую проекцию. Именно простота должна была, в идеале, гарантировать успех.
   Агония моя длилась, похоже, бесконечно, и единственное, чего я хотел - это чтобы она не заканчивалась никогда. И, когда, наконец, на Образ, на Паттерн, рождённый мыслью, поставлена была Последняя Вуаль - акцент кровавый, точка, я каплю самую был - поразительно! - разочарован.
   Это и впрямь удивительно, но, создав величайшее творение в истории изобразительного искусства, я испытывал лёгкую неудовлетворённость. Причём как раз потому, что всё закончилось - и потому, что я едва ли смогу повторить всё снова - и ощутить всё вновь.
   Теперь она моя, Вселенная Порядка, и ничего в ней не свершится иначе, как с моего благословения. Nicolaus volente!
   Я встал, ликуя, и потряс торжественно руками. В тот самый миг, истощённый донельзя - как физически, так и психически - предпринятыми усилиями, сдобрив их потерей крови, - я рухнул без сознания.
   И сны опять явились услужливо ко мне - об Образе, сокрыт в котором пламень голубой - начертан он на беломраморной скале, нависшей над обрывом, омываемом морской волной... И - шелест листьев - лес, дубрава бесконечная, зелёная, коричневая, золотая, и - склон долины, солнцем опалён, покрытый зарослями винограда... Река, холодная и бурная, хмельная, бежит стремительно, спешит в объятья океана...
   И было утро, и мир изменился так, как я мечтал во сне, и увидел я, что это хорошо. И встал я, счастливым заливаясь смехом, дабы окинуть взглядом своё прекрасное творенье.
   Вам никогда не разделить наполнивших меня эмоций радости, блаженства - в новорождённый, свежий мир я, будто в зеркало, смотрелся...
   Ничему не суждено длиться вечно, особенно счастью. Меня отвлекли гораздо раньше, чем я успел дать названия лесам и долам. Детский плач доносился откуда-то у меня из-за спины - оттуда, где, как я знал наверняка, не может существовать ни одно живое существо. Что-то вторглось в мои расчёты, необратимо изменив представление о новом мире, что-то неожиданное, но вполне предсказуемое. Мурашки побежали у меня по горбу, и я медленно, не отрывая взгляда от земли, обернулся к источнику плача.
   Плакал действительно ребёнок. Насколько я мог судить по его внешнему виду, младенец, лежавший в самом центре Образа, едва покинул материнскую утробу. Я замотал головой, отказываясь верить своим глазам. Огромных размеров - более сотни шагов в диаметре - овал, содержащий в себе обилие кривых и дуг, вдруг породил человеческое дитя?
   Едва ли человеческое, Ник.
   Несмотря на то, что в подсознании моём уже предательски закопошился совершенно очевидный ответ, я всё ещё сопротивлялся. Да как такое вообще возможно! Это - мой мир, что это за захватчик! Я чувствовал, как во мне поднимается волна возмущения.
   И всё-таки подобное возможно. За всё приходится платить - и за развлечения, и за вселенные.
   Мой сын - даже не знаю, откуда взялась эта уверенность, что там надрывается именно мальчик, - мой ребёнок от Единорога, присланного Камнем. Я с искренней обидой и почти ненавистью посмотрел на рубин. Он лежал на едва зажившей ране, пересёкшей ладонь, и с самым невинным видом переливался всевозможными оттенками красного. Вот чёрт!
   Хорошо, посмотрим, что из этого выйдет. Мои родители бросили меня, но я не таков. Хмыкнув и с сомнением покачав головой, я ступил на полыхнувший синеватым пламенем путь; он горел совсем как газовая горелка, только горелка, по чьей-то прихоти вытянутая в бесконечную линию.
   Я сделал второй шаг и почувствовал энергию, исходящую от Образа. Сила бурлила в нём, как в атомном реакторе. Любопытно, не свечение ли Черенкова я сейчас наблюдаю? По какой-то странной причине во мне крепло убеждение: сходить с Пути нельзя, иначе может случиться что-то совершенно непоправимое. Да, как и каждый источник энергии - независимо, примитивное ли это водяное колесо с системой зубчатых передач или паровой котёл, - Он содержал в себе опасность. И пользоваться Образом следовало с величайшей предосторожностью.
   Тем не менее, несмотря на всё обилие поворотов этой кажущейся совершенным безумием спирали, идти оказалось отнюдь не трудно. Наоборот, каждый шаг будто подпитывал меня силой, электрические токи буквально заряжали меня. Всё казалось совершенно нормальным, ведь начертанная моей кровью паутина такой и задумывалась.
   Виток за витком, продвигался я к ребёнку, в мыслях своих уже подбирая ему имя. Он плакал то слева, то справа, то за спиной, но с каждым разом - всё ближе и всё громче. Это - отцовская ответственность, убедил я себя, ответственность не только перед собственным дитятей, но и перед всеми теми центиллионами людей, живых существ, которые когда-либо появятся на свет - да и уже появились - в моём мире.
   Он лежал передо мной - сморщенный, красный и заплаканный, ревущий во всю мощь своих маленьких лёгких. Должно быть, ему холодно, сообразил я. Ребёнок - он действительно оказался мальчиком - нуждался в еде, воде и крове над головой. Ему нужна была забота, которую я не способен был дать по целому ряду причин.
   Выводы напрашивались сами собой. Я наклонился, взял младенца на руки и попытался успокоить. Как вы, должно быть, понимаете, все мои сюсюканья ни капельки его не убедили - наоборот, маленький мерзавец разорался ещё больше, требуя открыть доступ к материнской груди.
   Представив ближайшую Тень, где всё почти такое же, как здесь, в моём Эдеме, но обитают люди, усердные, добродушные и трудолюбивые, я отдал приказ. Образ загудел, как мощный электродвигатель - и вспыхнул ослепительно-белым огнём...
   ... Когда я открыл глаза, перед ними плясали цветные круги. Это слишком ярко, надо будет что-то сделать, чтобы я и мои потомки не ослепли.
   Ребёнок кричал так громко, что мне волей-неволей пришлось прийти в себя и осмотреться в поисках селения, которое представлял себе, пребывая в центре Образа.
   Оно действительно находилось здесь, причём отнюдь не такое благополучное, как хотелось бы. Небольшая горная деревушка, подозрительно тихая, несмотря на полуденное время - и знакомое бледно-синее сияние Образа, исходящее из чёрного зёва ближайшей пещеры! Близнец, родившийся в Тени!
   Здесь недавно произошёл обвал - землетрясение - или нечто иное - разрушило восточную часть поселения. По остальной словно гигантский нож, прирезавший пространство одной Тени к другой, прошёлся. Дома, амбары и овины, будто рассечённые незримой силой, представляли собой удивительное и вместе с тем плачевное зрелище. Я предположил, что пострадали люди, а потому решил скрывать истину о собственной роли в данных событиях от любопытствующих.
   - Кто вы? Я вас здесь раньше не видела! - Голос, в других обстоятельствах, вероятно, мягкий и приятный, сейчас звучал взволнованно, но, в любом случае, принадлежал женщине.
   Я повернулся к ней- серо-зелёные глаза смотрели на меня с всё ещё очень красивого, но начинающего уже покрываться морщинками лица. Волосы, тёмно-русые или даже каштановые, скрывал матерчатый головной убор незнакомого фасона. Ей можно было дать лет тридцать пять, вероятно, даже сорок; высокая грудь приподымала простое домотканое платье - серое, а может, и белое, если строить догадки о первоначальном цвете.
   - Меня зовут Дворкин. Дворкин Баримен. - Я анаграммироавал свои имя, фамилию матери и прозвище - и новая версия мне вполне понравилась. - У меня мальчик.
   Это прозвучало глупо, и в других обстоятельствах я бы посмеялся над подобной сценой.
   - А у меня девочка, - почти сердито ответила женщина. - Симнее три недели, и она недавно осталась без отца.
   Вдова махнула рукой в сторону упрятанного в скальных недрах Образа; обвинение слышалось в её голосе, словно она знала, в чём дело, и я поспешил отвести взгляд.
   - Та же участь постигла мою Гуинн. - Я склонил голову и добавил в свой голос трагических ноток. - Как зовут тебя, добрая женщина?
   - Синна, и я последняя, кто осталась в Ледде. Дочурка да старый родитель задержали меня в этом проклятом Змеем месте, да папаша мой ночью помер.
   Она сделала паузу, словно ожидая от меня чего-то. Женщины любят, когда им отдают приказы - мне это ещё Рыжий Ларри говорил.
   - Есть ли у тебя козье молоко, Синна? Я слышал блеянье этих умных животных ещё когда шёл сюда.
   - Шёл? Да ты прямо из воздуха появился - горбатый и весь в порезах, а взгляд и вовсе тронутый, будто у колдуна какого-то.
   Я совершил ошибку, не отдав приказ сразу, нужно действовать, хоть и осторожно, но грубее. Она бедна и нуждается в защите, испытывает очевидный страх, упоминая о культе хаосского божества.
   - Прислужники жрецов Змея преследуют меня, Синна - Мой голос стал низким и доверительным. - Это потому, что я богат, силён, происхожу из благородной семьи и у меня много завистников... Да пригласи меня, наконец, в дом и предложи что-нибудь поесть!
   Последние слова подействовали. Синна, недовольно покачивая головой, провела меня в один из домиков, где в небольшой колыбельке и вправду обнаружилась славная на вид девочка обещанного возраста. Я угостился козьим сыром и хлебом, за которые рассчитался парой золотых монет - неслыханная щедрость по любым стандартам.
   Синна попробовала золото на зуб и, несмотря на алчное удовлетворение, промелькнувшее в её взоре, выказала подозрительность. Ей не понравился профиль на реверсе.
   - Что это за король такой - Оберон? - Вот уж вопрос, действительно! Откуда мне знать - я их в Тенях ворую! Я призвал на помощь все силы Хаоса - нет, Порядка! - сокрытые в Камне, и потребовал придать изображению на монетке лик моего сына, но повзрослевшего, в среднем возрасте.
   К моему удивлению, ничего не изменилось, но... Это он! Похож на меня, и притом весьма, только стать другая - широк в плечах, высок, грудь колесом, носит к тому же небольшую бороду. Должно быть, Образ и Камень постарались.
   - Ты держишь его на руках, Симнея. Это твой король. - Я совершил большую ошибку, ведь Синна, ужаснувшись, ахнула, и развела руки, словно прикоснулась к раскалённому железу. Мальчик, только что получивший имя, едва не расстался не только с ним, но и с жизнью, ведь дощатый пол мчался ему навстречу с угрожающей скоростью. Я ни за что не успел бы подхватить его на лету - не успел бы, если бы не Камень, многократно ускоривший мои движения.
   Он оказался в моих объятиях, несмотря ни на что, а Синна, расплакавшись, только и делала, что извинялась. Наконец, она расстегнула завязки платья, и рыдающий монарх получил возможность припасть к её обнажённой груди. Удовлетворённое чмоканье Оберона успокоило меня; я, будто загипнотизированный, наблюдал за то и дело подёргивающейся белой грудью.
   - Нравлюсь? - В голосе Синны слышалось лишь очень лёгкое возбуждение, почти скрытое под толстым слоем откровенного отвращения; она старалась не смотреть на меня. Впрочем, я не видел причин волноваться.
   - Ты нянчишь сейчас короля, Синна, и дочь твоя всегда будет привечена при дворе...
   Она засмеялась - горько, зло - и уставилась на меня так, будто я её опорочил и ограбил.
   - Какого короля? Обокрал ты, поди, кого-то, потому тебя и гонят, как зверя! - Говорила она, как я вдруг сообразил на каком-то упрощённом диалекте лограттари, который я про себя решил называть просто тари. - Или я, по-твоему, верю тебе - верю, что дитё это - король?
   Серьёзность положения начала доходить до меня. Придётся создать королевство, отстроить его столицу, короновать мальца - и только тогда Синна мне поверит. В противном случае её преданность, даже щедро оплаченную, трудно гарантировать. Да и вообще: противостоять Хаосу - а война эта неизбежно начнётся, вопрос только в том, как скоро - без многочисленной армии нельзя. Создавай семью, Ник, строй державу... Дворкин, теперь Дворкин!
   - Синна, я говорил тебе уже, что Хаос, слуги Змея преследуют меня. Заклятьем жутким мой, от рождения прекрасный, был исковеркан облик - уродлив я при свете дня.
   Я мелодраматично приложил ладонь к груди. Синна оживилась и внимательно слушала; женщины, видите ли, падки на поэзию, деньги и ложь. Я был готов дать ей всё, сразу и в неограниченном количестве - лишь бы она позаботилась о мальчике. В какой-то мере это и спорт, и я хотел выиграть.
   - Но, свет Луны едва рассеет ночь, красив становится лицом - тот, что оболган тёмным Злом...
   Во тьме все кошки серы - так поняла она меня и, словно нехотя, кивнула.
  8
   Что ж, мои амбиции получили достойный вызов. Я никогда не собирался строить города, хотя перед прощанием и поправил ограду вдовьего дома, взаправду поразив Синну своей богатырской силой. В ближайших Тенях я набрал поселенцев, готовых жить на государственной земле и возделывать её; некоторые из них согласились работать на стройке за деньги. С архитекторами и ремесленниками всех специальностей оказалось несколько сложнее, и я привёл их позже, уже когда наш небольшой посёлок насчитывал несколько сот человек населения, а его окружали деревянный частокол и ров.
   И я даже сдержал своё обещание, явившись к Синне в ту, самую первую, лунную ночь высоким, голубоглазым блондином. Она мечтала о таком любовнике - разодетом в атлас и шёлк, щедром, чутком и остроумном, - мечтала всю свою жизнь, и мечта её сбылась. Поутру я чуть было не забыл принять свой обычный облик, чем едва не разрушил свою, столь красочную - и на удивление близкую к истине - легенду.
   Город строился, и я дал ему имя - Амбер. Слово, столь ненавистное для хаоситов, стало определённым местом. Образ оставался доступным для любого, кто пожелает войти в пещеру, и я, а потом и Оберон, мы оба вместе, совершали обряды в дни Праздника Урожая и Первого Снега. Людям, уставшим от жадных до крови идолов, наиболее свирепым из которых являлся Змей, этого было более чем достаточно. Подобный суррогат религии, вкупе с танцами, являлся главным развлечением в первые годы существования Амбера.
   Оберон, мой сын, рос наблюдательным, контактным и сообразительным мальчиком. Его отличал высокий рост - к шестнадцати годам он вытянулся на шесть футов и дюйм - и удивительные, нечеловеческие выносливость, бымтрота и сила мышц. Он неплохо фехтовал - клинком и словом, - но главным отличительным его качеством всегда оставался ум.
   В десятилетнем возрасте он прошёл Образ. Эти манящие могуществом голубые линии погубили нескольких полупьяных "героев", и я даже подумывал использовать Путь в качестве способа казни, когда Оберон однажды ступил на него. Когда я узнал и прибежал на место ожидающейся многими - слишком многими - трагедии, было уже поздно. Мой мальчик успел сделать несколько шагов - гораздо больше, чем кто-либо до него.
   Мы все наблюдали за ним, затаив дыхание. Симнея, превратившаяся в тонкую сероглазую девчушку, стояла белая как мел. Оберон спокойно продвигался всё дальше и дальше; по лицу его ручьями катился пот, но он, весь погружённый в себя, не обращал на это внимания. Меня поразило не то, что мальчик преуспевал - в конце концов, в его жилах текла та же кровь, что и начертала Образ, - но то, что с каждым шагом идти ему становилось всё труднее. Он испытывал ощущения, прямо противоположные тем, что стали моим собственным уделом в момент прохождения Пути.
   Я подозревал это и раньше, а сейчас получил наглядное подтверждение - всякий, не являющийся мной, будет получать от Образа гораздо меньше, чем я, даже рождённый в нём Оберон. Любопытно, покорится ли Путь моим потомкам всего несколько поколений спустя?
   Подобные явления наблюдались и в Хаосе, о котором я Оберону ещё не говорил. В конце концов, мальчик ещё слишком мал для подобных вещей. Наконец, он сорвал Последнюю Вуаль - не без труда, но триумфально улыбаясь.
   Любопытно, куда он перенесётся? От неожиданного испуга за его жизнь у меня защемило сердце.
   В тот же миг Оберон появился за спиной у Симнеи и дёрнул её за волосы. Девочка вскрикнула, а потом, колотя его маленькими кулачками в грудь, принялась костить последними словами. Наконец, она расплакалась и бросилась ему на шею.
   Расследование, немедленно предпринятое мной, выявило отсутствие - даже не верилось в такое - внешних суггестивных влияний. Оберона не провоцировали и не подговаривали, однажды он просто взял и решил пройти Путь.
   - Отец, ты всегда говорил, что нашёл меня в Образе, в самом его центре. Я всегда тебе верил, а потому не боялся. - Он даже плечами пожал, невозмутимо так и самоуверенно.
   Да, Хаос и в особенности Свейвилл, встретят в его лице достойного соперника.
   Кстати, о Хаосе. Первое нападение произошло уже год спустя после основания Амбера. Местные жрецы Змея, трусливо бежавшие из здешних мест с нашим появлением, привели около двух сотен сомнительного вида бандитов, скверно обученных, оголодавших и вооружённых чем попало. Я заподозрил в них браконьеров и дезертиров; обратившись к "воинству Змея" из-за частокола, я пообещал им землю, если они сложат оружие.
   В рядах противника, и без того нестройных, началось смятение. Несколько человек, вспрыгнув на коней, ретировались, остальные после недолгих споров и препирательств присоединились к нам. Я, не доверяя подобного рода элементу, частью расселил их, так, чтобы они жили среди надёжных людей, а частью и вовсе выселил за городскую черту. Некоторым из новосёлов нравилось охотиться; более привычные к длинному луку, чем к плугу, они поселились в лесу, поклявшись стать нашей пограничной стражей. Я нарёк тот лес Арденом - Границей, - дал его обитателям самоуправление и пообещал не взымать с них податей. Они и впрямь были верны своей клятве, поставляя на рынок дичь и меха, пока не истребили большую часть пушного зверя в лесу; Оберон, в конце концов, принудил их нести воинскую службу.
   Выводы, совершенно неизбежные, стали итогом мучительных раздумий, но я их всё-таки сделал. Я постарался, чтобы во второй раз - а это случилось, когда Оберон уже носил штаны и даже научился их самостоятельно завязывать,- нас не застали врасплох. Соседнее княжество, носившее название Урбор, объявило войну по всем правилам. Их царёк пребывал под влиянием своего верховного жреца и полагал Змея надёжным партнёром в завоевательных походах. Он привёл целое войско, насчитывавшее не менее пяти тысяч человек пехоты и двух тысяч конных латников. Изображения чешуйчатой гадины, способной, судя по размерам знамён, заглотить весь мир, указывали на желание нести смерть еретикам, язычникам и безбожникам, развращённым скопищем которых мы в их представлении и являлись.
   В соседних Тенях я загодя завёл знакомство с кондотьерами; разведка и магия стали для меня источником сведений о передвижениях врага. Я знал о противнике всё; составив план операции и подсчитав её стоимость, я связался со своими новыми друзьями. В день генерального сражения я имел даже больше солдат, причём лучше вооружённых и хорошо оплаченных; построившись в сверкающие бронёй ряды, они ожидали врага у городских стен. Забавное то было зрелище, ведь Амбер тогда ещё представлял собой жалкое поселение - его жители уступали своим, явившимся словно ниоткуда, защитникам, даже в численности. Вид сверкающих сталью рядов потряс змееносное войско, и его командование предпочло отступить.
   Истинно говорю вам: они совершили ошибку, ведь мы преследовали их по пятам, а на обратном пути, близ излучины Ойзена, врага ждала засада. Лучники выпустили тучу стрел из-за завалов из брёвен, а небольшой отряд конницы ударил во фланг вражескому авангарду. Едва их колонны смешали ряды, мы ударили Змею в тыл, захлопнув западню. Почти никто из захватчиков не ушёл живым, и мы присоединили княжество Урбор к Амберу. Я посадил там правителем одного из кондотьеров, Рюдигера Красная Рука, удовлетворившись взамен присягой вассальной верности, а остальных наёмников распустил. Какие-то пожелали остаться; они стали основой нашей постоянной армии. С их помощью я аннексировал пару рыбацких деревень у подножия Колвира; так у нас появился выход к морю. Впоследствии там возвели порт и верфь.
   Хаос не атаковал главными силами, и я знал, почему. Дворы недавно прошли через тяжкое испытание, лишившее их лучших рыцарей. Сортег, пусть и подлец, по праву звался Храбрым, но он погиб в бою; сын его, Свейвилл, новый принц-регент, уже в юности успел прослыть трусом. Я ни капли не сомневался: сейчас Сухуи не сможет так же преуспеть в мобилизационных предприятиях, как в случае с Предателем Мантлом. Камень, причина появления Древа, а теперь и Образа, уцелел - и Он подчинялся мне. Не исключено, что хаоситам непросто даже проникнуть в Тени Амбера; вполне вероятно, они ощущают психологический дискомфорт, не позволяющий приблизиться к сердцу Порядка.
   А ведь и я хаосит, я прошёл Логрус и дал клятву на верность Дворам. Интересно, как быстро моё душевное здоровье не выдержит постоянной борьбы двух, направленных в диаметрально противоположные стороны, сил?
  
   Однажды, когда Оберону уже исполнилось шестнадцать, он пристал ко мне с расспросами. Чтобы содержание разговора стало вам понятнее, я потрачу несколько строк на описание тогдашней политической обстановки. Амбер к тому времени превратился в небольшой городишко - мне удалось привлечь новых поселенцев, применив простейший и наиболее эффективный приём - подкуп. Я импортировал из ближайших Теней пряности, серебро и слоновую кость - и отдавал нашим купчикам под реализацию. Их маленькие лавчонки быстро превратились в торговые павильоны - в то, что со временем вырастет в прославленный Великий базар и знаменитые банковские дома Амбера.
   В общем, я построил город, которым даже управлял. Немощёные улицы обрамлялись дощатыми тротуарами; возникли первые таверны, где наши граждане получили возможность напиваться и проигрывать свои сбережения в кости. Образ мы заперли под замок, а единственного появления Единорога в одной из рощ на склоне Колвира оказалось достаточно, чтобы учредить новый религиозный культ. Синну я выдал замуж вторично - она так и не дождалась от меня предложения, - чтобы периодически узнавать о её интрижках, призванных очернить мою очередную пассию.
   Оберон, высокий, широкоплечий подросток - вернее, даже парень, - смотрел на меня свысока, когда задавал свой вопрос. Он носил вызолоченный камзол цвета свежескошенной травы; чёрный бархатный берет, жёлтые панталоны, серо-зелёные чулки и башмаки с золотыми пряжками дополняли его гардероб. В какой бы Тени он ни выискал подобную одежонку, уверен, среди его подпевал она уже завтра станет последним писком моды.
   Я как раз рисовал - рисовал Арденский лес и наш новый блокгауз на опушке. Такая привычка - уединяться, чтобы отдать должное музе и порисовать - возникла у меня недавно, когда я стал находить администрирование слишком хлопотным. Солнце, чтобы не ослеплять, только что спряталось за вызванную мной при помощи Камня тучку, и я мог спокойно отдаться работе.
   Оберон пришёл с чем-то важным, важным для него, как бы то ни было - и я, делая вид, что смешиваю краски, попытался обдумать сей факт. Я ещё год назад обучил его изменять облик: настроил на Камень, на трёхмерный Образ внутри него, а потом принудил представить себе все эти линии и грани подвижными. Оберон, потратив некоторое время на чисто детские проказы, затем ненадолго исчез в Тенях. Вернулся он загоревшим, с обветренным лицом и неожиданно взрослым взглядом.
   - Отец, кто моя мать? - Сколько раз я буду слышать этот вопрос?
   Я промолчал, хотя совладать с собственным гневом оказалось непросто.
   - Ты нашёл меня в центре Образа, я знаю. - Быстро проговорив мой обычный ответ, он нахмурился. - А всех остальных младенцев принесли аисты.
   Симнея хотела замуж, и все действия Синны были направлены на то же - лишить меня возможности завести иного наследника. Теперь Оберон, нетерпеливый юнец, опирался на целую фракцию, стремившуюся к власти - на своих малолетних дружков и на родню нового мужа Синны. То был плотного сложения русоволосый нувориш по имени Томас, разбогатевший на спекуляциях и ростовщичестве - и теперь он решил, что ему мало моего благоволения! Он, совершенно очевидно, пожелал завести ещё и короля-марионетку, чтобы манипулировать им через Симнею.
   Клянусь, Синна овдовеет вторично.
   Мой голос оставался совершенно ровным и даже чуточку праздным, когда я нанёс новый мазок - там, где находился одинокий вяз, как я помнил.
   - Ты всё узнаешь в своё время, сын. - Я отложил кисть в сторону, сдвинул брови в сплошную линию, а голос наполнил мужской суровостью. - Знай лишь, что Хаос и Змей, наши злейшие враги, не позволили нам быть вместе, и твоё рождение - самый тяжёлый удар и величайшее оскорбление им.
   Нужно всегда играть бравурный марш, когда вас спрашивают об однорогом козле. И зловеще намекать на великое предназначение.
   - Я знаю, ты хочешь жениться на Симнее, мой сын. - Если он не берёт быка за рога, это сделаю я. - Она уже беременна, отец!
   Сопляк думал поразить меня - шокировать выжившего из ума художника тем, как незаметно и молниеносно повзрослел. Парень, мне не было и девятнадцати, когда я создал Вселенную!
   - Уверен, даже от тебя, сынок. - Сомнений в чувствах девушки к Оберону у меня не было, она действительно любила его всем сердцем. Но... понимает ли моё дитя, что женится на целой партии? Захочет ли мириться с отведённой ему ролью наивного мальчишки?
   - Отец! - Он гневно топнул ногой - так, будто я сказал непристойность. Да, обмен обручальными кольцами, похоже, неизбежен.
   А когда Симнея родит сына и тот пройдёт Образ, они убьют и меня, и Оберона!
   - Вы уже обсуждали дату свадьбы? - Он просиял, будто только что заметил во мне способность здраво рассуждать. - Конечно, отец! Скоро праздник Урожая...
   - Хорошо, я обвенчаю вас. - Я смотрел на мольберт. - Иди, готовься к свадьбе. Купи одежду поприличней и убереги от травм-болячек до первой брачной ночи причиндалы.
   Оберон подхватил меня на руки и закружил, словно в танце. В последний раз он был столь же счастлив в четыре года, когда я подарил ему игрушку - заводного барабанщика.
   Надо бы связаться с Рюдигером - наверняка у него на примете есть наёмные убийцы, не известные никому в Амбере.
  
   Они поженились в день праздника Урожая - в полумраке колвирской пещеры, разгоняемом лишь тусклым свечением Образа, я обвенчал их. На мне была белая с золочёной каймой риза первосвященника Единорога, а Оберон и Симнея, во всём белом, блистали красотой юности и драгоценностями. Белоснежная кожа шеи и декольтированной груди невесты разместила на себе драгоценное бриллиантовое колье - подарок жениха в честь помолвки. Оберон же щеголял ниткой жемчуга на левом запястье - подарок невесты, купленный, несомненно, на деньги отчима.
   Том Фрид стоял тут же, восхищённо выпучив глаза и мысленно подсчитывая барыши, как я полагал. Синна, его жена, порой глядела на меня самым обворожительным своим взглядом из-под полуопущенных ресниц и томно вздыхала, как актриска из дешёвого балагана. Всего в пещеру набилось около полусотни наиболее знатных горожан, остальные угощались у длинных столов на городской площади бесплатными вином, пивом и закусками.
   Оберон спросил её, согласна ли она, а Симнея, словно испуганная столь резким вопросом, вопросительно посмотрела на многочисленных родственников. Том Фрид чуть заметно кивнул, и она кивнула Оберону. "Согласна" - пропел её тоненький голосок, и Оберон одел кольцо на её палец, и таинство свершилось. Я закашлялся, словно давя приступ смеха. В действительности я едва сдерживал проклятья. Что они о себе возомнили, эти Фриды?! Это что, уже не мой город?
   Увы, события имели продолжение. Вскоре после медового месяца, проведённого в Тенях, Оберон стал вполне прозрачно намекать мне на корону.
   - Ты хочешь корону, сынок? - Я как раз подумывал о создании отражения Амбера на дне морском. Как бы его назвать? Рэбма?
   - Да, я хочу корону. - Говорил он твёрдо, пребывая в полной уверенности, что я буду вынужден смириться с его непреклонной волей. Да, просто капризный, избалованный мальчишка, говорящий, как нетрудно заметить, по чужой указке.
   - Я дам тебе корону. - Он, очевидно, приготовился к затяжному спору, и этим своим неожиданным согласием я спутал ему карты. Оберон удивлённо заморгал. - Да, дам тебе корону, достойную правителя Вселенной - как только у тебя появится достойный её дворец! Или король, по-твоему, должен жить, как купец, в двухэтажном доме, и повелевать парой поварят и одним вороватым лакеем?
   Оберон растерянно раскрыл рот - его поразила не столько язвительная характеристика Тома Фрида и его образа жизни, сколько моя осведомлённость. Конечно, я знал о Фриде всё, Я ведь платил и лакею, и обоим поварятам - и даже престарелой горничной.
   Королевство в Тени, пусть и в Тени No1, меня не интересовало. Космогонический процесс ещё не завершился, и у меня было о чём подумать и чему посвятить свой досуг. Амбер меня не интересовал.
   Мой сын взялся за дело с удивительной энергией и достойным самой высокой похвалы рвением. Симнея ещё донашивала Озрика, их первенца, когда город наводнили зодчие, скульпторы и художники. Оберон нанял их за сумасшедшие деньги, требуя взамен скорейших результатов - и даже кое-чего добился. Вскоре появились амбициозные помыслы строительства крупного города, спроектированного по составленному загодя плану.
   Строительные работы шли с невиданным размахом. Первый Амбер попросту снесли, чтобы расчистить площадь под застройку. Брёвна, доски, брусчатку, мраморные плиты, инструменты, пищу для мастеровых и самих мастеровых тоже - всё это Оберон добывал в Тенях. Он рядился в ярко-зелёные с золотом одежды, и рядил в них город. На вершине Колвира строили замок, и от него улицы и проспекты полого спускались к морю; крыши домов обшивали листами бронзы, как днища кораблей, а террасы отделывали малахитом. С высоты птичьего полёта - или с балкона замка, если у вас нет умения или желания летать - виднелся город в цветах Оберона, и портовые кварталы улицы Лудильщиков даже формировали его имя.
   Восточный склон Колвира слишком крут и обрывист, сплошной гранит. Для красоты - вернее, для тех, кому не чужды наиболее суровые её проявления - в скале здесь высекли более чем протяжённую лестницу - её так и назвали - Лестница, - упиравшуюся в самые городские ворота. Пройдя не более дюжины шагов, для чего требовалось пересечь единственную узкую улочку с таким же названием - Узкая, - вы упирались уже в замковую стену. Восточный Конец, угрюмый и немноголюдный - селились здесь только тюремщики, стражники и королевские гонцы, - представлял собой полную противоположность Западному, обширному, густонаселённому и всегда шумному, порой даже процветающему.
   Замок, неоднократно перестраивавшийся и лишь столетия спустя превратившийся в дворец, всё же совмещал такие качества, как изящество, величавость и функциональность. Здесь можно было, в случае необходимости, отразить штурм или переждать осаду. В пещерах под замком выдолбили цистерны для воды и кладовые для еды, всегда полные и способные обеспечить всем необходимым тысячу человек в течение нескольких месяцев; здесь же располагался арсенал. Сеть подземных ходов, самым тщательным образом замаскированных, позволяла выйти в город, или к порту, или на восточный склон.
   Тронный зал, сохранившийся практически неизменным, даже когда замок превратился во дворец, прославился мозаичным изображением Единорога, украшавшим стену за троном. Встав на дыбы, она горделиво буравила золотым рогом травянистого цвета фон.
   Амбериты прославились своим долголетием, ставшим для многих из них приятной неожиданностью, и железным здоровьем; сам я связывал эти качества с Образом, расположенным в непосредственной близости. Это, разумеется, привлекало в город новых переселенцев; вместе с тем приходилось мириться и с побочными эффектами. К числу некоторых, наименее приятных, должен отнести тот факт, что наши подданные не слишком-то верили в мою и моих потомков божественную сущность и в монопольное право на магию. Стремление ряда семей к власти и тянущиеся сквозь столетия замыслы питались скепсисом, причиной которого стали мой собственный недосмотр и небрежение. В значительной мере мои творения и жертвы, они не получили от правителя - да и не могли получить - необходимого контроля над своими побуждениями. Мне было не до того.
   В год 66-й от основания Амбера я короновал своего единственного сына Оберона. На мне были одежды первосвященника, и Камень, застывшая капля Хаоса, висел у меня на груди; тяжёлые золотая цепь и оправа придавали ему оттенок заурядности, отличающий все вещи, к которым приложился человек.
   Совсем иную вещь представляла собой корона, сработанная мной по собственному эскизу. Серебряный венец, усыпанный изумрудами, с двумя рубинами на висках - и драгоценными камнями, неизвестными в Амбере, венчающими каждый из семи пиков. Я выковал её сам - не из серебра или минералов; материалом послужили туман, и лунный свет, и искры радуги после летнего дождя. Волшебное могущество Камня и моё мастерство придали им форму, вес, размеры - и в таковом виде перенесли в Амбер.
   Оркестр играл туш, а Симнея, Оберон и внуки - Озрик, Финндо и Бенедикт - стояли предо мной, почти не скрывая нетерпения, как и Фриды. Мне подали корону; ударила барабанная дробь. С замиранием сердца зрители ожидали восходящей ноты...
   Оберон преклонил колени, и я возложил венец на его кудри, и нарёк его королём за номером 1, и все трижды прокричали: "Да здравствует король!" Некоторым для счастья нужно так мало...
   Тотчас же после церемонии я покинул город и ушёл с политической сцены, чтобы возвращаться туда лишь в качестве художника и друга семьи. Оберон I помалкивал и скрывал правду о своём происхождении, поэтому, стоило пройти лишь очень непродолжительному периоду времени, чтобы о нашей родственной связи забыли. Меня это абсолютно не волновало - я творил.
   Вернувшись к первичному Образу, я в тот же вечер решил напомнить амберитам о том, кто здесь подлинный хозяин. Сжав Камень и громогласно выкликивая в центре Образа слова заклинаний, я воззвал к силам, о которых ни Оберон I, ни кто-либо из его подданных и понятия не имели. Я представил себе: улицы, украшенные разноцветными флагами и транспарантами с приветственными лозунгами, подвыпивших мужчин, тискающих своих жён и подруг, детей, поглощающих сласти за казённый счёт... Тома Фрида, нажившегося на поставках сластей, алкоголя и даже картона и кумача для транспарантов... Оберона I, хвастливо поблёскивающего короной и то и дело поворачивающего голову то влево, то вправо, словно пытаясь привлечь всё их внимание без остатка... Симнею, хмуро кусающую губы - всё ещё красивая, она выглядела лет на тридцать, заметно старше короля, и, как все знали, тот уже гулял на стороне... Я не короновал её королевой, а Оберон I, вероятно, свалил всё на меня, а потом и вовсе сделал вид, что занят...
   ... Мир вздрогнул, и громкий рык, шедший из пасти колоссальных размеров дикого зверя, огласил мир. Я повторил свой приказ Камню - и рык, многократно усиленный, отразился от скал; агонизирующая дрожь сотрясла Землю, словно она рожала Антея... И дело было сделано.
   Так появились Рэбма, Королевство-под-Водой, и Тир-на-Ногт, Город Сновидений.
  
   Стоит ли говорить о том, что наутро меня посетил разгневанный король Амбера. Он вошёл в мою обитель, пещеру с видом на Образ, где поместил я мастерскую, кабинет, кладовку, даже спальню...
   - Сын мой! Ты почему сердит так и печален?
   - Отец! - Взгляд его пылал. - Что всё это значит? Этот город на дне морском...
   Я не выдержал и расхохотался.
   - Красивый, правда? Видел бы ты его! - Я и не скрывал восхищения своим детищем. - Представляешь, под водой можно дышать, ходить, любить... Мироздание там подчиняется другим законам!..
   Оберон I полагал себя единственным, а не просто первым королём в округе. Вся моя затея с Рэбмой казалось ему-чем-то неправильным. Он возмущённо доказывал мне, что так быть не должно, что это следует отменить, что...
   - До чего же ты амбер! - Он обескураженно уставился на меня, а я не стал тратить время на объяснения. - Оберон, иди скорей в своё королевство! А то там может случиться что-то! Что-то важное и непоправимое!..
   Оберон замахнулся на меня, и я задал ему давно заслуженную трёпку, а после вытолкал в Амбер. Избавившись от столь бестолковой компании, я вернулся к одной из своих последних картин, портрету, исполненному в стиле, получившем потом известность как "фламандская школа". На нём можно было различить пухлогубого, седеющего мужчину с обширными залысинами, в дорогой одежде; взгляд его поросячьих глазок, казалось, оценивал вас, как то делает портной, снимающий мерку.
   Том Фрид. Я экспериментировал с живописью, у меня даже возник прелюбопытнейший замысел - о, Оберону никогда не разгадать его, уверен! - и сейчас я как раз собирался проверить один основополагающий тезис...
   Я приблизился к мольберту, коснулся уже высохшего холста. На ощупь тот был странно холодным. "Том... Том...", - позвал я мысленно. Человек, изображённый на портрете, шевельнулся; я коснулся его мыслей - и, ощутив тревогу, осторожно отступил, чтобы оставаться незамеченным. Так я пребывал на самой периферии его восприятия, между архетипами и тёмным, хранящим скелеты, шкафом подсознания, и наблюдал за происходящим, видел его глазами, слышал его ушами, принимал участие в его делах.
   Да, он вёл дела, торговал и жизнью, и смертью. Вот лишь один пример:
   - Он исчез из Амбера, нам нечего опасаться. Оберон говорит, горбун боится его. - Вот так Фрид о нас отзывается - плебей, дорвавшийся до власти!
   Сидящий напротив мужчина - холодные глаза на бесстрастном лице - неестественно, словно заводная игрушка, кивает. Фрид продолжает:
   - Я - канцлер, и храню королевскую печать. Я, в сущности, могу отдавать приказы от имени Оберона - и непременно сделаю это, когда время придёт.
   Механистичный кивок повторяется, собеседник Фрида начинает говорить. Голос его подобен игре на испорченном органе - звук неправдоподобно гулкий, будто идёт по переговорной трубе.
   - Достаточно оставить его покои без стражи на пару часов. Открыть ворота в город и в замок.
   Фрид дрожит при звуках голоса своего собеседника; самообладание едва не покидает его.
   - Войско Хао...
   - Никогда не произносите это слово! - Резкий, подобный удару в гонг, окрик, принуждает Фрида замолчать. - Мы убьём Оберона, вы станете правителем Амбера - но не торопитесь делиться знанием, доставшимся вам едва ли не случайно!
   Фрид сейчас сидит как на иголках; я чувствую его страх. Он напряжённо кивает.
   - Вот, посмотрите на эту безделушку. - Чужак наклоняется к столу и, сунув руку за пазуху - медлительно, неловко, - манит Фрида к себе. Глаза его кажутся совершенно неживыми, как два кусочка прозрачного стекла.
   Бывший молочник, спекулянт, а ныне - канцлер, подаётся вперёд. Теперь рука стеклянноглазого мужчины движется быстро, как жалящая кобра, а тело его приобретает неожиданную гибкость и ловкость. Фрид пытается отпрянуть, но острие ножа, смазанное ядом, уже входит ему в грудь, убийца наваливается на свою жертву и с лёгкой улыбкой наблюдает за тем, как на устах канцлера появляется красно-коричневая пена.
   В глазах у Фрида темнеет, очертания убийцы расплываются. Я теряю контакт с угасающим разумом; комната видна теперь как бы со стороны: обмякшее, грузное тело с ножом в груди, лежащий рядом опрокинутый стул. Убийца, поправив одежду, выходит.
   Браво, Рюдигер, твой ассасин не напрасно ест свой хлеб.
   Я отступаю от картины; видимо, её придётся сжечь, подобные улики - непозволительная роскошь. Вот так! Они готовы предаться Хаосу, достаточно лишь поманить!
   ...В напряжённых раздумьях я мерил свою пещеру шагами. Конечно, со временем агенты Хаоса - взаправдашние, а не подосланные мной - найдут желающих продать такую мелочь, как собственная душа...
   А всё-таки портрет Томаса Фрида - великолепная и дивная идея, показывает моего врага во всём блеске его мужественности и красоты Любопытно, дорастёт ли когда-нибудь Оберон до понимания оказанной ему родным отцом услуги?
  9
   Я продолжал рисовать, создавал картины разных мест в Тенях, Хаосе и Амбере, посещал их. Удобно, быстро и бесплатно - пользуйтесь нашими услугами! Даже я, имея доступ к Камню, с моими знаниями, ощущал все несомненные преимущества такого способа перемещения. О моих невежественных, обделённых магическими способностями потомках и говорить не стоит.
   И я решил создать Карты. Идея пришла мне как-то раз, в одной из Теней, когда я напился - со временем моё пристрастие к вину росло - в развесёлой компании и вспомнил о Гуинн. Она гадала мне на картах, прозванных Таро. Любопытно! Что это за мысль мелькнула в хмелеющем мозгу? Я приобрёл колоду - и решил изготовить аналогичную ей, только карты уменьшить до размера игральных, чтоб их можно было разместить в кармане, а Старшие арканы, или Козыри, заменить портретами Оберона и его детей.
   Задача, требовавшая не только мастерства, но и титанических трудов, надолго отвлекла моё внимание от всех иных занятий. Целыми неделями я упражнялся в создании эстампов, отлучался за станками, инструментами, красителями - пробовал то одни, то другие. Наконец, мои навыки литографии достигли достаточного уровня, и я взялся за дело.
   Работа кипела, и вскоре, изготовив пару десятков колод, я остановился. При желании я всегда напечатаю ещё - и нарисую новые Козыри, достаточно родиться новым детям.
   Рождались дети, они порождали проблемы, а те размножались - делением, ксерокопированием и дюжиной других разнообразных способов. Оберон, сам чуждый труду, но всегда алчущий власти, с воодушевлением воспринял появление Карт. Я, в свою очередь, не сообщал ему обо всех возможностях своего творения, ограничив информацию функцией связи, возможностью перемещения - и гадания при помощи Младших арканов.
   Разумеется, Карты позволяли добиться гораздо большего. Я уже говорил о том, как читал мысли покойного Фрида; замысел, вышедший на более высокий уровень, позволял даже управлять всей семьёй, не только предсказывая, но и предопределяя её будущее. Камень, Образ и Карты, задействованные одновременно, являлись ключом.
  
   Так я проводил свой досуг - оттачивал мысль и полировал артефакты. Иногда, более развлекаясь, чем всерьёз, я наблюдал за событиями в Амбере; Карты заменили мне газеты, радио и телевидение. Заполучив столь мощный инструмент, я не нуждался более в агентуре, ведь каждый контакт через Карты осуществлялся посредством Образа - и отражался у меня в мыслях.
   Они и впрямь полагали, что никто не знает ничего об их кознях! О, любители сплетен и наушничества, вы, наверняка, сгорели бы от зависти, узнав о способе моего времяпровождения!
   Оберон, куда более приземлённая натура, продолжал пользоваться проверенными средствами: содержал обилие доносчиков и соглядатаев, поставлявших ему всю необходимую информацию. Весь замок пронизывали потайные ходы: проложенные в полых стенах, перекрытиях, они позволяли передвигаться, шагом и ползком, - и подслушивать, подсматривать и вынюхивать всё, что ни прикажет король. Король приказывал. Это Оберон I, Рождённый Златорогой Лошадью, очень любил.
   Убийство Фрида все списали на него. Несколько наименее осмотрительных дурачков даже распустили языки - и навсегда исчезли в колвирских подземельях. Там, рядом с пещерой Образа, расположились темницы, в которых содержали самых опасных узников. Никто из них, за исключением единственного - рассказ о нём впереди, - так и не увидел дневного света.
   Конечно, они продолжили свой шёпот в ночи, среди вздохов и любовных стонов. Почти никогда не достигавшие целей, хитроумные, до мельчайших деталей продуманные замыслы преследовали цели вроде дискредитации соперника или усиления собственных позиций. Например, заменить лакея на более лояльного считалось среди моих внуков большим успехом, а заманить одного из этих внуков на ночь к проститутке - исключительным достижением для какого-нибудь из Домов Амбера.
   Я расскажу о некоторых событиях, которые в моём понимании являются достаточно важными. В первую очередь, о Синне - первой жительнице города. Она умерла в возрасте почти двухсот лет - ещё не очень старая с виду, - пребывая в шестом по счёту браке. Симнея, несмотря на внушительный - более полутора веков - возраст, сохраняла часть прежней красоты - и иногда ещё могла заманить Оберона в свою постель. Тот, однако, вёл образ жизни, достойный фавна: развлекался со служанками, совершал паломничества в Тени, где содержал куртизанок - и тому подобное. Чаще всего его видели с Файеллой, голубоглазой стройной брюнеткой; красота её в тогдашнем Амбере не знала себе равных.
   Зная о своей власти над фаллосом короля, Файелла потребовала короны (тут у них было много общего). Симнею она называла просто любовницей. Оберон обнадёжил её какими-то намёками, пообещал признать ребёнка, а чем-то рассердившему его Финндо пригрозил однажды даже ссылкой.
   Слух о беременности Файеллы послужил катализатором. Напряжение светских разговоров в гостиных благородных семейств, даже самых невинных, достигло предела. Все ожидали кровавой развязки драмы, и она состоялась.
   Озрик, Финндо и Бенедикт как раз собрались в покоях старшего из трёх братьев. Они обсуждали какие-то вопросы, связанные с военными манёврами - каждый из них командовал определёнными частями муниципального ополчения, - когда в комнату начали входить солдаты королевской гвардии. Рослые парни в зелёно-золотых одеждах, вооружённые мечами и дубинками, появлялись из-под гобеленов, скрывавших потайные проходы, выпрыгивали из люков в потолке, выламывали входные двери, даже спускались на верёвках, как скалолазы, чтобы влезть в окна.
   Бежать не было никакой возможности; принцы отважно приняли бой с превосходящими силами противника - и потерпели неизбежное поражение. Гвардия, имевшая приказ не ранить и не убивать особ королевской крови, заплатила дорогую цену за право носить цвета Оберона - на кладбище Амбера появилось восемь новых могил.
   Обвинения, предъявленные в узком семейном кругу - без Симнеи, но в моём присутствии, - оказались достаточно серьёзными: попытка военного переворота и государственная измена. Поначалу братья запирались, но, разделив их - и применив пытки, - мы быстро добились нужных - и отнюдь не радующих - ответов. Очные ставки только подтвердили: над нами нависла смертельная угроза, и узнать о ней удалось лишь благодаря крайне удачному стечению обстоятельств.
   Амберу угрожало вторжение сил Хаоса.
  
   Мы собрались в библиотеке - я, Оберон I и разоблачённые заговорщики. Их вымыли, причесали и переодели, а руки заковали в кандалы. Иногда они бряцали этим железом и улыбались друг другу, переглядываясь. Несомненно, давали друг другу понять, что не сломлены пытками, что прошли испытание, которое ещё более сплотит их в будущем - и тому подобное.
   Я сосредоточил своё внимание на Озрике. Русоволосый и сероглазый, он мог похвастать высоким ростом и спортивным телосложением. Писаный красавец, одет в красное и серебряное. Не годен абсолютно ни на что; согласен только занимать трон, который считает своим по праву рождения. Его завербовали в Тени, во время любовных похождений; одна из хаосских красавиц продемонстрировала поразительное мастерство, наложив на него путы попрочнее тех, которыми он только что зазвенел.
   Ничтожество. Я отвёл от него взгляд, едва сдерживая ругательства. Финндо - он первым дал звякающий отзыв. Глаза - серые, как у Озрика, он тоже вышел статью, но каштановый цвет волос и редкая россыпь веснушек на овальном лице более напоминают о матери. Одет в замшевый колет - левая половина груди - цвета яичного желтка, правая - зелёная - и шерстяные чулки той же расцветки. Вырос под влиянием старшего брата и матери, даже не бездельника Оберона. Слабая личность - и, как все слабаки, обожает корчить из себя бог весть что, особенно перед простолюдинами. Любимое развлечение - соколиная охота. Позёр и кичливый дурак.
   Бенедикт - его кандалы прозвенели, лишь выдержав некоторую паузу. Он никогда не торопится с речами, а может, просто медленно думает. Он рос совершенно забитым, в детстве заикался; старшие братья его третировали. Мальчик ненавидит их, но никогда не пойдёт против маминой родни. Единственной отдушиной для него стали упражнения с оружием; он отучился заикаться, лишь убив пятнадцатого или двадцатого человека. О последнем факте он сам как-то сообщил, испытав неожиданный приступ разговорчивости по возвращению из Тени, где даже командовал войском и одерживал победы.
   Классический случай поисков утешения в наборе оловянных солдатиков. Узкое, прямое лицо, неожиданно высокий и выпуклый лоб; разум, светящийся в карих глазах, свидетельствует, о том, что странная форма и размер черепной коробки - отнюдь не причуда Природы. Волосы - каштановые, как у Финндо, пожалуй, всё же не такие яркие, скорее, цвета орехового дерева. Цвета его одежд подобраны в тон - жёлтые, коричневые и оранжевые.
   Бенедикт высок и сухопар, к тому же сутулится; обычно ведёт себя скромно. В бою - напротив, отличается яростью, даже буйством. Вероятно, со временем - а вернее, с опытом - это пройдёт.
   Оберон отвлёкся от изучения фолиантов на книжных полках - что ж, сегодня он уделил литературе больше внимания, чем за всю предыдущую жизнь - и повернулся к своим сыновьям.
   - Как всё-таки хорошо, что мы мирно собрались здесь - как одна небольшая, но дружная семья. - Оберон почти не скрывал сарказма. - А карлик здесь при чём?
   Ах, Король Амбера даже не потрудился им сообщить. Ну, не удивительно, что они жадно выслушали историю своего происхождения от эмиссаров Хаоса. Любопытно, насколько искажённую ненавистью и ложью?
   - Озрик, никогда не перебивай лиц благородной крови. - Оберон ударил его по лицу тыльной стороной ладони.
   Озрик выпрямился, глаза его метали молнии, а на губе застыла кровь.
   - Почему ты не пригласил и лилипутов, отец? - Оберон вновь ударил его - уже кулаком, выбив, вероятно, пару зубов.
   - Озрик, только что я уже сообщил тебе: ты - мещанин. Я ещё утром аннулировал мой брак с Симнеей; вы навеки утратили любые права на трон - и можете расстаться с жизнью, если ты, наконец, не заткнёшься.
   Недавний принц умолк, хотя взгляд его полыхал бешенством.
   - Я дам сражение Хаосу - и выиграю его. - Голос Оберона, мягкий, снисходительный, ясно указывал на то, как мало опасается он новой угрозы королевству. - Вопрос в том, какая участь ожидает вас: позор и казнь - или прощение милостивого короля?
   - Ты предлагаешь - принять бой. - Финндо чванливо челюсть выпятил, ладонью указав на свой сапог. - Сражаться посылаешь с наводящим страх врагом - и золотых лишаешь шпор?
   - И ты сразишься - без шпор и без коня! Скажи спасибо, что с плеч не снесена головушка твоя, ещё не покатилась с плахи от удара палача!
   Все взоры устремились на меня; Камень слепящим красным светом замерцал. Я в их глазах в одно мгновенье стал тем, кем был всегда - титан, что у богов искры огня волшебного украл и кровию своей Образ Вселенной новой начертал.
   - А теперь - клянитесь, - сказал после непродолжительной заминки Оберон. - Клянитесь, что погибнете, сражаясь за Амбер! Клянитесь подчиняться мне во всём - и отдыха не знать, пока не истреблён Хаос!
   Экс-принцы, всё ещё ошарашенные видением моего величественного "Я", пали на колени и повторяли слова присяги вслед за Обероном. Уверен, мурашки бежали у них по коже, ведь Камень пылал всё ярче, словно алый фонарь в весёлом квартале, и они вполне осознавали сущность заключаемой сделки. Жестокая смерть постигнет того, кто попытается нарушить данную клятву, и, если они уже скрепили свой договор с Хаосом тем же образом, их гибель неизбежна.
   Оберон посмотрел мне в глаза, словно спрашивая: "Как, хорошо прошло?" Я чуть заметно кивнул. Теперь необходимо готовиться к битве.
  
   Погода в тот прохладный сентябрьский день выдалась хмурая. С самого утра прошёл мощный ливень, превративший поле грядущего сражения в сплошное непроходимое болото. Сейчас чёрно-серые, словно налитые свинцом, тучи низко висели над нами, готовые вот-вот разразиться грозой.
   Наша армия - около двух тысяч человек, не считая семи тысяч ополчения - выстроилась густыми рядами у подножия Колвира. Оберон не хотел подвергать город тяготам осады, засим просто преградил врагу путь ещё на подступах к Амберу.
   Я поднял подзорную трубу и начал рассматривать обширное заболоченное пространство перед нашим строем, которое сейчас постепенно заполнял противник. За спиной у них виднелся Димайр - посёлку, оставленному жителями накануне и уже полностью разорённому, предстояло дать название сражению. Жадно рассматривая их армию, я видел лишь знамёна со Змеем, значки отдельных подразделений - и никаких фамильных штандартов. Любопытно, какие именно Дома - вернее, члены каких Домов - участвуют в данной авантюре? Можно побиться об заклад, здесь есть лишь несколько, преданных Свейвиллу лично, агентов. Остальные отнюдь не торопятся соваться в такой амбер и заняты более привычными им распрями.
   Смотрелись они внушительно: двенадцать-пятнадцать тысяч воинов демонического облика, отлично вооружённых. Я различил среди них представителей нескольких рас, вариации которых нередко встречаются в вассальных хаосских Тенях. Основу построения, центр, составляли пешие копейщики из Гартара: высокие, с горящими багровыми глазами, неукротимые в бою. Наружный белёсый скелет, делавший их похожими на живых мертвецов, заменял этим существам доспехи.
   В промежутках между колоннами пехоты виднелись отряды арбалетчиков - синеглазых, с коричневой кожей. Их звали Л"ырт; их рост не превышал пяти футов.
   Авернцы - розовокожие, семифутовые, с остроконечными ушами и кошачьими глазами, - формировали отряды лёгкой пехоты. Двигаясь бегом и быстрым шагом, они заполняли пустоты между медлительным центром и конными крыльями.
   Кавалерия их левого фланга не произвела на меня впечатления - обычные люди на обычных конях, вероятно, наёмники или предатели вроде детей Симнеи. Едва ли Повелители могут полагаться на их верность и воинские качества.
   На правом фланге, где местность казалась более ровной и благоприятствовала успешным действиям конницы, они разместили несколько сот рыцарей из Пехелла. Их кони, размером превосходившие обычных, испускали из ноздрей дым; всадники же, рогатые создания в зловещего вида чёрных доспехах, несли каплевидные щиты и тяжеловесные копья. В ближнем бою, конные или пешие, они сражались длинными прямыми мечами.
   За пехелльцами виднелись отряды всё тех же людей - в доспехах и верхом, прискакали они на войну, вовлечённые подкупом, угрозами и обманом в тёмное дело.
   Силы Амбера, как уже говорилось, уступали вражеским численностью. Наш вынужденно растянутый фронт формировала фаланга из горожан - вооружённые алебардами и короткими мечами, они были облачены в чешуйчатые, пластинчатые и латные доспехи, купленные за свой счёт. От обилия разнотипных шлемов рябило в глазах; всё же преобладали среди них круглоконические бацинеты и салады - последние действительно напоминали перевёрнутые, вытянутые в сторону затылка салатницы с забралом. Они сражались за свои семьи, за свои дома, но не могли похвастать ни выучкой, ни боевым опытом.
   Несмотря на некоторые сомнения, я к битве был готов: одел свои доспехи и даже прихватил двуручный Ашкелон. Игнорируя улыбки, я воткнул меч - пришлось привстать на цыпочки - на вершине холма. Главным моим оружием, впрочем, оставался Камень. Оберон, в доспехах и короне, одетой непосредственно на шлем, стоял неподалёку. Вокруг него толпились штабные офицеры. Вдали, встроившись в идеально правильное каре, стояло пятьсот человек королевской гвардии - общий резерв.
   Ветер колышет мрачные знамёна - Змей золотой на чёрном поле пружинисто свернулся в кольца, - они всё приближалются, начало предвещая боя...
   В наших первых рядах стояли лучники из Ардена - тысяча человек. Они давно уже вели в этом обширном лесном массиве необъявленную войну с многочисленными безымянными тварями, то и дело проникавшими из Теней. Бесчисленные схватки закалили этих отважных по своей природе охотников, превратив в великолепных воинов. Их главное оружие составлял длинный тисовый лук. Они носили зелёные рубахи и штаны простого покроя; кожаные панцири и шлемы являлись их доспехами. Из холодного оружия они имели кинжалы, короткие мечи и боевые молоты.
   Прозвучала команда "Пли!", и в небо взмыли стрелы, подобные бесчисленным спичкам, вывернутым из гигантского коробка. И пламя вспыхнуло! Стрелы в два с половиной фута длиной легко пронзали наружные костяные панцири гартарских копейщиков, провоцируя возгорание. Из ран били небольшие огненные фонтанчики; порой их кровь текла желеподобными пылающими сгустками, похожими на напалм. Гори, Хаос, пылай!
   Авернцы, хоть и не горели, но гибли в пугавших даже меня количествах. Эти "змееносцы" не пользовались доспехами - их религия, воспевавшая героизм и поощрявшая самопожертвование, категорически запрещала подобное "малодушие" - и несли большие потери от нашего огня. Л"ыртские арбалетчики даже не успели выйти на дистанцию выстрела, когда их пехота смешала ряды и закрыла им обзор.
   Несмотря на высокие потери, вражеские отряды продолжили наступление. Они даже ускорили шаг, надеясь как можно скорее вступить в рукопашный бой. Лучники наши, рискуя быть уничтоженными надвигающейся массой жаждущей их крови пехоты, отступили - частью в проходы между солдатами фаланги, оставленными нарочно для этой цели, частью - влево и вправо. Согласно нашему первоначальному замыслу, именно с этих позиций им и предстояло вести огонь, пока алебардиры просто удерживают противника.
   Разгадали враги наш план или нет, но конница их перешла на галоп, стремясь как можно скорее ударить по нашим флангам. Даже профану в военном деле становилось ясно: лучники не смогут противостоять тяжёлой кавалерии, и их легко сомнут. Я напрягся, представляя себе, как командующий войском Змея сейчас удовлетворённо потирает руки...
   Наши лучники побежали. Конница противника, построенная клиньями, уже не могла затормозить, хотя находившиеся в первых рядах воины и заметили опасность. Слишком поздно! Их скорость и масса, вместе с лошадьми - их всегдашний козырь - теперь создали инерцию, от которой они хотели бы избавиться. Скача едва ли не во весь опор, хаосские кавалеристы наскочили на скрытые рядами наших стрелков и потому остававшиеся незамеченными: рогатки, вбитые в землю заострённые колья и заграждения из колючей проволоки. Последние появились в результате моего визита в одну высокоиндустриальную Тень - и оказали поразительный эффект.
   Упавшие лошади и всадники бились в грязи, по ним топтались их товарищи, пытавшиеся вырваться из смертельной ловушки, но сзади напирали ещё более многочисленные ряды. Беспорядок всё нарастал, угрожая превратиться в панику. Они бежали, наконец, преследуемые нашими ликующими криками, а лучники Ардена, принялись расстреливать их пехоту.
   В центре дело обстояло худо. Несмотря на потери, которые враг нёс от огня наших стрелков, численное превосходство и боевой опыт гартарцев сказали своё слово. Фронт наш вот-вот должен был рухнуть. В редкие ещё разрывы в линии начали просачиваться отдельные солдаты, даже небольшие их группы... Счёт шёл на минуты.
   Оберон поднял вверх правую руку, и горнист приладил к этому повелевающему жесту мелодичный сигнал. Я услышал, как за спиной моей прозвучали резкие слова команд, и вперёд, чётко держа равнение, пошла королевская гвардия. Они вступили в бой со своей обычной отвагой и даже потеснили противника. Совсем чуть-чуть.
   Силы гартарцев прибывали. Смешавшиеся с ними арбалетчики Л"ырта теперь ловко стреляли из-за плеч своих товарищей практически в упор, сея смерть в наших рядах. Ряды гвардии задрожали, как забор, расшатываемый пьяным дебоширом...
   Оберон, очами полыхнув, взглянул на меня. Читался в его взоре гнев легко, мольба, приказ - да что угодно, лишь бы я его корону спас! На Камень руку положив, я изготовился обрушить на врага всё буйство Неба, молнии и гром - и пальцы побелели в хватке той, дрожащей и трусливой! Ведь я неминуемо погибну!
   Озрик, Финндо, Бенедикт - в первых рядах они сейчас сражались, скованные клятвой. И я, под грузом страхов, навалившихся горой, сгорбился устало. Жилы мои полны хаосского огня! По моему лицу струился пот ручьями, и я, едва не плача, замер содомским соляным столбом.
   Где сил найти, чтоб от нераспробованной ещё власти, признав свою ничтожность, отказаться?!
   Жестокий, способный уничтожить взгляд сын бросил, как копьё, в меня. Лицо его от еле сдерживаемого гнева немедля сделалось пунцовым. Моих сомнений, долгих колебаний позорная причина для Оберона стала слишком очевидной! А время тикало меж тем, чашу позора моего отравой горькой наполняя. Секунды, годы и часы - они молитвам вражеским внимали и наше поражение неумолимо приближали!
   Я знал, что с Камнем расстаюсь - и с властью над мирами - навсегда. Неизбежный, унизительный момент. Сорвал я с шеи цепь и бросил Оберону, и волосы в отчаянии начал рвать...
   И справился мой сын, хоть я и сплоховал. Он справился, где я, страху предавшись, замер и стоял, как мышь испуганная трепеща!.. Холодный ливень, ветер мощный, убийственные вспышки молний - всё это он обрушил на врага. Гартарцев строй, недавно ещё прочный столь, недолго выдержал стихии натиск, бешеный напор. Не в силах нашему оружию противиться - сверкающим клинкам, - их дрогнул фронт, назад подался... побежал!
   Стыдился Оберону я глядеть в глаза после сражения, краснел и взгляд свой отводил. Он же, будто величавей став, не удостоил даже взгляда - слова не сказал! И я как будто умер для него - теперь мой мальчик, мой сынок навеки преисполнился хлопот, едва я собирался начать разговор! Ну что ж, да здравствует Король!
   Едва не плача от унижения и ненависти к самому себе, я, растеряв надменность на войне, к Образу первичному ушёл - и сторониться стал людей с тех самых пор.
  10
   Озрик и Финндо погибли в бою. Оберон никогда не винил меня в гибели этих изменников, но всегда давал понять - и весьма прозрачно - если бы не я, они бы остались живы. Да - и продолжали бы плести интриги, стремясь лишить папашу трона, жизни и короны...
   Такие вещи хорошо знакомы всем нам: ведь мы любим дуться, придумывать обиды, даже там, где кругом ошибаемся, лишь бы заполучить моральное право. Что ж, Оберон получил его. Камень теперь висел у него на шее, и Тени, и реальность, Образ сам - всё было покорно. Он держал меня в кулаке.
   Контактов я ни с кем не поддерживал, и о событиях в городе узнавал при помощи Карт, моего новейшего творения, которое родне пока что оставалось неизвестным. Бенедикт счастливо пережил сражение; видимо, его участие в заговоре и впрямь оказалось результатом принуждения. А может, ему повезло - или он слишком хорошо владел оружием. Брак с Симнеей был аннулирован, и Бенедикт оказался кем-то вроде бастарда; таким же полу-бастардом - голубоглазым брюнетом, чертовски похожим на мать - стал и Эрик, сын Файеллы. Эрик побаивался Бенедикта и всегда избегал конфликтов с ним; его заботило лишь первенство над младшими братьями; Оберон, полагал он, сам позаботится о Бенедикте.
   Симнею сослали в Ребму; последние годы - а она умерла пять лет спустя после Димайринского сражения - своей жизни первая супруга короля провела в атмосфере, по сравнению с которой остракизм - просто детские забавы. Её буквально травили, не позволяя и слова сказать. Повсюду, куда ни шла Симнея, её встречали ненавидящие взгляды. В конце концов, даже Лестницу, ведущую в подводный город, назвали в честь её соперницы - Файеллабиония, что не могло не добавить душевных ран. Смерть Симнеи, несомненно, стала ударом для Оберона.
   Ударом - да, но неожиданностью ли? Официальной причиной названа была болезнь, поговаривали о непреодолимой тоске по мужу и погибшим детям, о психических расстройствах, вызванных продолжительным пребыванием под водой - злые языки, в свою очередь, почти откровенно говорили о яде.
   На смертном одре Симнея разразилась проклятиями: она желала Файелле умереть во время родов, упасть с Лестницы и разбиться насмерть, а Эрику - погибнуть на колвирских склонах, защищая Амбер, как её сыновья.
   Все эти проклятия сбылись - лишь с единственным отличием: там, где Файелла не смогла умереть дважды, судьба распорядилась так, что упала в пропасть и разбилась Дейрдре - её дочь, невольно убившая свою мать в момент рождения.
  
   Энтропия неумолимо разрушает привычную нам действительность, это прогрессирующая погрешность распада, убивающая - вот парадокс - даже сам Хаос. Наши бесконечные потуги упорядочить собственное мышление, разумеется, уязвимы в гораздо большей степени, это вам любой физик, философ или психиатр скажет. Все старики выживают из ума. Долгая дорога к сумасшествию начинается с самого момента рождения. После битвы под Димайром, боюсь, я не только ускорил шаг - я побежал в этом направлении.
   ... Я жил в своей пещере, рисовал, и иногда Амбер и Тени, полные печали и веселья, посещал. Бежали так века, десятилетия и годы, и разум мой, обычно острый и живой, болезненной покрылся плёнкой. Причина в чём, я точно не скажу - не знаю, право, моё ль сознание проела клятва, данная Дворам, иль жизнь однообразная своё взяла. Одно скажу: Камень отдав, реопексии образец чудесный, с Порядком связь я потерял, и жизнь стала казаться мерзко-пресной.
   А Оберон своё безумие размножил, разделил - и им своих детишек одарил. Эрик - позёр, он в танцах преуспел и в фехтованье, мрачнее выпал Корвин - как говорили, даже спал в обнимку с шпагой, пока сестрицы Дейрдре распрекрасной не познал вдруг ласки...
   Кларисса рыжих родила - Фиону, Блейса, Бранда, - они ж учиться пожелали у меня - их привлекала магия, - а Бранд - моя надежда - портретистом даже стал...
   Льювилла, Ребмы гордость - её под сердцем, как измену, выносила леди Моинс - всего лишь хрупкая, капризная девчонка, что предпочла навеки мир подводный, привычное ей боле Зазеркалье трона...
   Была и Харла - Делвина и Санд родила, те ж - бежали от клинка и яда, что угрожали им, и Тени милостиво их укрыли...
   Рилга - породою темноволоса, светлоглаза - трёх принцев принесла, натужившись, в замковую залу: Каина - следуя noblesse oblige, убил он брата, - склочного и бесконечно подозрительного Джулиана, в придачу - туповатого, хоть сильного, Жерара. Все трое, лишние у трона, державе нашей пограничной стали стражей.
   Дибела - прекрасная, но, согласно общепризнанному стереотипу, безнадёжно глупая блондинка - Флору понесла. Прелестница вся в мать пошла - обычно с Эриком спала, Жерара привечала иногда и, как говорят, однажды даже поддалась напору похотливого папаши-короля.
   Полетт - с ней Оберон венчался под конец, и пару - Рэндома, Мирелль - посредственных детей он вытащил сквозь брачный тот венец на всякое видавший белый свет. О девочке давно уж стёрлась память, но Рэндом, будто вышедший из джаза, в карты мухлевал, стучал на братьев - и многими другими прославился грешками.
   Я их портреты написал, и Картами снабдил, и к огненному подготовил их Пути - летите, голубки! С полста ублюдков же обречены навеки прозябать в родившей их Тени!..
  
   Образ огненный, бледно-голубой, светом безжизненным пылает он во тьме ночной, и я, на меч опершись Ашкелон, стал в середине, самозваный часовой...
   Прыгни на меч, горбатый Ник, мученьям положи конец, и с гордостью своею примирись!
   Так шепчут голоса - но что их души! Просто светлячки! Своим твореньем, далеко не худшим, миры я озарил!.. И до чего же много их!
   Я проклинаю день, когда отдал - нет, просто потерял! - тот Камень, что мне силы придавал! Ах, Образ, отнеси скорей туда, как лошадь возит ездока, где обитает ненавистный враг - тот, кто Хаоса рать привёл сражаться под Димайр!..
   Исполнено! Вот я в Тени чудной, где два десятка солнц водят эффектный в небе хоровод, свет источая и тепло - и замок многоцветный голодный мой ощупывает взор, и штандарт, что мне знаком, душа моя клянётся обернуть золой...
   Во мне - сто футов; широко шагаю - и меч, и латы впору мне. Доспехи радужно блистают, когда к стене я приближаюсь. И тычут пальцами солдаты, я же ногу поднимаю - и золотой стопою угрожаю... Ах, как забавно под ударом запищали!..
   Я стены разметал, охрану истребил, и Ашкелон донжон уже надвое разрубил, когда он показался, наконец - предатель подлый, враг...
   - Ник, это ты? - Он вышел в человеческом обличье. - Давай поговорим! Ты ошибаешься насчёт меня!..
   Моя ярость угасала, как костёр под дождём. Я уменьшился до неполных пяти футов и позволил Гриму посмотреть на себя свысока. Он почти не изменился за эти века - всё то же иронизирующее даже над собой фатовство, пусть и с морщинами.
   Он всё ещё заплетал свои русые, уже с проседью, волосы в косичку, а в зелёных глазах его плясали задорные искры.
   - Хочешь осетрины, Ник? Или убить мою сестру? Убить меня? - Обвиняющий голос его принудил меня потупить взор.
   Я был не голоден, а сестру его убил много лет назад. Мне интересовала только его жизнь. Я так и сказал. Возникло предчувствие, что Грим станет оправдываться и затянет разговор, а потому я положил меч на плечо.
   На лице его появилось насмешливое, слегка сочувствующее выражение.
   - Ты прошёл Испытание, Ник - подвиг, на который я до сих пор так и не отважился - и многие во Дворах уважали бы тебя как Повелителя...
   Слова его и фразы я знал, конечно, наперёд: но душевное равновесие якобы покинуло меня, и...
   - ... но что-то случилось с тобой - или, быть может, с твоей душой. - Он говорил мягко, вполне убедительно. - И Свейвилл захотел от тебя избавиться, а Сухуи сообщил всем, что речь идёт о деле первостепенной важности...
   Сухуи не ошибся, Грим. Ошибку совершил ты, выбравшись так далеко от Тельбайна. Сейчас уже никто не сможет тебя защитить.
   - Я продал свою душу Камню, кровавой слезе Хаоса, - если тебе это интересно, Грим. - Я снял меч с плеча. - Тебя обезглавить или распластать надвое?
   - Ник! - Лицо его приняло раздражённое выражение. - Не будь таким идиотом! Я ведь не выиграл того сражения - это тоже о чём-то свидетельствует!
   Свидетельствует о том, что Дворы слабы.
   - Ты, следовательно, поддался? - Я не скрывал сарказма.
   Грим развёл руками, улыбаясь, словно давал утвердительный ответ.
   - А ты догадался? - Он сверлил меня взглядом. - Свейвилл изгнал меня из-за того поражения!
   Ещё немного - и он признается в любви. Кончай его, Ник.
   - Стой! - Он поднял руку в предостерегающем жесте. - А клятва? Как же клятва Хаосу?
   - Ты предал нас, Грим, тебя подозревал Сухуи, Свейвилл - пожалуй, и все остальные. Ты Хуги, Ворона, Мысль Проклятого во плоти, неоднократно хаоситам проводил!..
   Момент для обвинения я выбрал удачный - Грим не мог полностью контролировать свои эмоции, - и по некоторым признакам стало ясно, что ошибка исключена. Все Мантлы - предатели.
   - Ник, ты ошибаешься...
   Я замешкался лишь на долю секунды, нанося удар. Ашкелон разрубил ему ключицу и несколько рёбер, едва не отделив левую половину туловища от правой. Из смертельной раны брызнуло пламя - а Грим всё так же удивлённо таращился на меня. Три удара сердца простоял он так, а затем покачнулся, словно колеблясь - и рухнул бездыханным мешком к моим ногам. Тело его, как и следовало ожидать, уже утратило всякое сходство с человеческим.
   - Это просто вендетта маркиза Файб, друг мой.
   Я ушёл в Тени, оставив за собой его дымящиеся останки.
  
   Рэндом преодолел Путь, когда ему исполнилось семнадцать - самый молодой из тех, кому это удалось со времён Оберона. Все принцы и принцессы избегали столь будоражащего кровь события - хотели, по их словам, подготовиться как можно серьёзнее, дети Клариссы даже посещали мои особые теоретические курсы. Рыжеволосая мамаша - о, развратница, я помню прелести твои! - разумеется, хотела уберечь их от излишнего риска, а может, стремилась выудить из меня как можно больше знаний об Амбере под каким-нибудь благовидным предлогом.
   Фиона, Блейс и Бранд - в День Образа всем миновало двадцать пять. Эрик всегда трусишкой рос, что продавал себя как храбреца - ему в сей праздник исполнилось уж двадцать два. А Корвин, брату чтоб не уступить, на Путь пылающий ступил, почти не дрогнув - в двадцать и один.
   Разумеется, террор, организованный старшими братьями по какому-то молчаливому, если не сговору, то взаимопониманию, не мог не довести Рэндома до суицида, неважно, в какой форме. Он выбрал Образ. Последний из принцев, низкорослый и щуплый, он физически уступал своим старшим, умудрённым опытом братьям - и ожидал совершеннолетия, как ревностный религиозный фанатик ожидает второго пришествия...
   Он не дождался. Желая вдохнуть свежего воздуха, пожить на воле, он рвался в Тени. Потом кутежи Рэндома, быстро освоившего все формы разгула, стали для нас постоянной головной болью, но тогда он казался просто забитым, ненавидящим всех подростком. Светловолосый, остроносый, с выпирающими скулами, он был костляв, как все юнцы, настолько же заносчив - и презирал нас всех.
   Рэндом уже прошёл почти треть Пути, когда стража заподозрила неладное. Подняли тревогу, и мы все сбежались в подземелье. Меня вызвали по Карте, и я явился, впрочем, без доспехов и меча.
   Дело казалось вполне ясным. Принц крови не мог не пройти инициацию, и он не собирался оставаться в компании своих врагов. Я заготовил загодя колоду Карт - портреты Рэндома для остальных мне только предстояло начертать - и запустил ею в мальчишку. "Когда наскучат Тени - пригодится!"
   Поймав колоду, запихнув её в карман, Рэндом с насмешкой отвечал: "Вернусь, когда приветствовать меня вы станете коленопреклонёнными - как Короля!"
   И, Путь преодолев, наш Принц исчез. Он центра Образа достиг, остановился, и, отдавая честь с печальною улыбкой, испарился... Тут Оберон проклятьями как разразился!
   Он клял их всех: Эрик был глуп, Корвин - кровосмеситель, Жерару более пристало бы родиться грузчиком, простолюдином, а Блейсу - может, и погибнуть на войне. А Джулиан, что с нарочитою улыбкою стоял и братьев молча и злорадно проклинал, и вовсе в глаз свой благородный схлопотал...
   ...А всё же праздник был в тот вечер и большой банкет - и, славя принца Рэндома, там перепились все. И я сидел за тем столом: богато сервирован, подобно мыслям принцев, он был жёстким, доподлинно дубовым. Факелы, гоняя сумрак, горели пламенем недобрым - и в тон им прозвучали фразы Оберона. Желал король создать форпост на крае Царства Ночи, в котором укрепился бы великий воин... И, гнев отца желая отвести, выпрямился Корвин - он относился к "братцу Рэндому" неоправданно сурово. Наутро мы его спровадили в дорогу - в Тень запредельную, прозванную Авалоном.
   Лишь ненадолго Авалон натиск неистовый хаосских войск сдержал - и Корвин, бит повсюду, хвост поджав, в город родимый прискакал. Уже вернулся Рэндом в отчий дом, смягчилось сердце Оберона - и Корвин был прощён. О приключениях суровых вспоминая, принц чёрно-серебряный, забавно рифмами играя, известную всем сочинил балладу...
  ПАДЕНИЕ АВАЛОНА
  Волшебник, ликом юный, Корвин,
  Укутанный в плащ длинный, тёмный,
  Однажды объявился в Авалоне:
  Прославился как фехтовальщик ловкий,
  Владея лютней, острым словом,
  Он магом слыл и даже богом -
  И роза распрекрасная из серебра
  Скрепляла воротник его плаща
  
  Своим могучим колдовством,
  Не взяв лопату ль долото,
  Воздвиг он замок в одну ночь -
  И контур башен серебром блестит,
  Зубцы их - словно розы лепестки,
  Им лунный свет пускает блик!..
  И в доме том песней и танцем
  Красавицы любили развлекаться
  
  Звон золотых кому не мил,
  В чьей голове лишь музыка, стихи,
  Со шпагой кто в обнимку спит -
  Пожалуйте в твердыню Камелот,
  Чтобы за праздничным столом
  В гущу веселья бросить тост!
  И так, в пирах, со смехом,
  Потратил Корвин годы на утехи...
  
  Мужей собрал он полтораста -
  В бесчисленных боях прославил каждый
  Себя достоинством, отвагой -
  Крестив их в рыцари мечом,
  Дал лошадь, пару золочёных шпор -
  И усадил за Круглый стол,
  Дабы без подлости и честно
  Страною правили совместно
  
  Был в тронном зале коронован,
  Привечен стройным, дружным хором -
  Законодатель, воин - Корвин!
  Вассалы клятвы принесли,
  Пообещав без устали разить
  Тех, что до серебра жадны;
  Клинки взметнулись в небо - слава!
  И даже Солнце ярче запылало...
  
  Так, поделив между собою землю,
  Мёдом богатую, и молоком, и хлебом,
  Снискали славу, одержав победы -
  Но боле всех отметился король,
  Рубя своим сверкающим мечом,
  Захватчиков, мятежников, воров -
  И серебро венца в его кудрях,
  В ночи блистало, разгоняя Мрак!
  
  Корону принято тяжёлой называть -
  Измену всё-таки она умеет облегчать...
  И жадность первой искусила короля!
  Корвин, без совести зазренья,
  Переступив через свои же повеленья,
  Вручил и титул, и именья -
  Обидою нажив себе врага,
  Он на невесту честь сменял!
  
  Решением несправедливым обойдён,
  Рыцарь, что звался Ганелон,
  Измене предался, призвал врагов...
  Война та разрешилась сечей:
  Битва гремела с самого рассвета -
  Правителю-герою отдалась победа!
  Склонился, извиняясь, Ганелон смущённо -
  Был сослан милостиво в край далёкий
  
  Супруга короля не дожидалась -
  Любви она позорной предавалась,
  На тёплом ещё ложе брачном -
  Её любовник, рыцарь Ланселот,
  Был даже оправдан королём,
  Пообещав идти на смертный бой,
  Ведь снова тень войны накрыла
  Страну, что вскорости погибнет!..
  
  В иудины монеты возжелал Хаос
  Прекрасных башен переплавить серебро -
  И войско отрядил из демонов и мантикор;
  Стол раскололся, рыцари бежали,
  Иные даже стены рьяно штурмовали,
  Сражаясь вместе с вражьими полками!
  Последний уж пронзён мечом защитник...
  Теперь пустырь там, призраков обитель
  
  В руинах черепа, оскалившись, белеют...
  Не описать мне - пальцы цепенеют -
  Кровавый пир, всю глубину грехопаденья,
  Но знаю верно: унеся корону -
  В клинок венец тот перекован, -
  Путём волшебным спасся только Корвин:
  Хаосу он стал злейший враг,
  Он сам с собою не в ладах -
  Бессмертная его покинула душа -
  Осталась среди привидений танцевать...
   Связал ту рифму Корвин: он всё поигрывал пустой короной - с Блейсом у них случилась даже ссора, которой песнь об Авалоне дала отличный повод.
   Схватились принцы: стали драться, и в воздухе уже блеснули шпаги... Тут их остановили: вмешались слуги, братья - клинкам столь заурядным-де не положено кровью Амбера обагряться...
   Узнал о деле Оберон: он посещал намедни Тир-на Ногт и видел там реальность - то ли сон? - о том, как Корвин со своим рыжеволосым братом делили королевство, Камень - сражаясь не на жизнь, а насмерть.
   Король призвал их: Блейс и Корвин талдычили всё о каком-то анекдоте, но Оберон - он не на шутку был встревожен - велел мне отковать им парные клинки.
   В тот вечер лишь вершина Колвир немым свидетелем была - и в замешательстве взирала, как я, призвав на помощь Тени, Образ, используя ступени в небо вместо наковальни, в субстанцию идеи превращал. Мысль стала молотом моим. Поймал я золото закатного луча - он стал основой Блейсова меча, - на лезвие Пути участок наложил - нарёк его, играя силой, я - Вервиндл. Быстрей минут летят часы, и вот луч лунный уж дорожку проложил, мной огранённую - и так родился Грейсвандир!
   Клинки - два близнеца - два брата получили, прибавили хозяевам они ума и силы. На них, впрочем, заклятие лежало - хозяевам их друг против друга не суждено сражаться!..
   Принцы, не медля, заключили мир - и, скажу вам кстати, договорённость эту соблюдали. Однако многих удивило - Вервиндл вскоре был подарен Бранду. Мне истину поведали пасьянсы: второю частью сделки стала... Фиона! Корвина больше смерти он боялся - художник рыжий, кисти мастер и кинжала, - ему открылось в Тир-на Ногте, что Грейсвандир начертит новый Образ...
   Жизнь среди страхов, знамений, пророчеств ложных, вещих снов - всё к разрушению Амбера их вело жестокой зависти рукой...
  
   Я должен вам сказать: проклятая болезнь, что отмечала ежедневно свой прогресс, мозг мой источила, подобно скопищу червей. И будто жив я, но фактически - мертвец, погибли мысли - и скоро уж своей душе, покойную, несчастную, целуя, я запою с амвона: "Аллилуйя!"
   Однажды мне как будто полегчало - и я почувствовал тот самый холодок контакта, немедленно увидев... Бранда! Мою нарисовал он Карту!
   - Дворкин! - Он казался слегка удручённым, а может, я просто воспринимал всё сквозь слёзы умиления, как через искажающую призму. - Да, принц?!
   - Я написал ваш портрет - такого же размера, как Козыри, в точности следуя вашим указаниям - и у меня получилось! - Он ликовал, а я восхищался им, как ребёнком, вставшим с четверенек и сделавшим свой первый самостоятельный шаг.
   Как далеко он зайдёт?
   Он сразу же ответил - верней, его вопрос. Я сразу понял: Бранд пойдёт так далеко, куда Хуги костей не занесёт.
   - Я давно размышляю о странной возможности, великий Дворкин, существующей, по крайней мере, в моём воображении. - Я с любопытством уставился на него - этот рыжий сумел удивить меня второй раз за пять минут. - Образ позволяет мне спроецировать себя куда угодно - в Тени и Амбер... А в другое время?
   Скользкий вопрос, но это время уж прошло. С тех пор бежит оно, как стайер - только по прямой.
   - Это будет другая Тень. Весьма похожа, хоть не та. Тебе не повернуть уж время вспять.
   Он кивнул, словно был школьным учителем, а я - учеником, правильно ответившим на заковыристый вопрос. Это несколько раздражало, но я, всё ещё настроенный благодушно, оставил подобное неуважение без реакции.
   Я внимательно осмотрел его. Бранд был худощав и зеленоглаз, и одевался тогда, как арденские лесничие, среди которых провёл много времени. Он достиг определённого мастерства в стрельбе из длинного лука, а всем цветам предпочитал зелёный. Простой камзол, штаны простые - и даже шапочка с пером. К тому же парень удалой художником прослыл - не спорю, был неплох - и славился своим умом.
   Он крутился то возле Флоры - до взбучки от Эрика, - то возле Льювиллы, когда та посещала Амбер. Впрочем, для неё Бранд был всего лишь мальчишкой - неуклюжим и неубедительным. Наконец, его прибрала к рукам старшая сестра Фиона, в значительной мере и воспитавшая своего "le Petit Prince". Оберон порой критиковал - и весьма резко - подобный разврат, но делал это как-то демонстративно, лицемерно. Все ведь знали, что он некогда женился на своей молочной сестре Симнее.
   - Дворкин, а если спроецировать себя в Путь - в процессе прохождения? - Вот это вопрос! А ведь он не знал о Камне!
   Я призадумался. Действительно, неожиданный поворот.
   - Ты можешь оказаться в толще мрамора, малец. - Я думал, мне удастся отпугнуть Бранда от его затеи и прибавил в голос грубых, снисходительных ноток. - Так сказал и Каин, а он шутит, как матрос!
   Да, Каин скрытен и смышлён. И в Дейрдре тайно он влюблён; а Корвина, ревнуя до смерти, мечтает без дуэли кончить попросту - ножом. Жестокий принц - он неоправданно умён, взращён к тому же был портовым кабаком.
   - Попробуй, если тебе интересно. - Я старался выглядеть максимально равнодушным. - Представьте себе, Дворкин: если моя душа станет единым целым с Образом, у меня появится возможность свободно перемещаться - как я захочу!
   - Ты станешь бездушным - как тот мрамор!
   Улыбка необузданного ликованья лицо бледно-веснушчатое Бранда красным очертило вдруг карандашом. Теперь он был вполне удовлетворён.
   - Я так и думал: вы, хоть и Создатель, не думали об этом - значит, попросту не знали! - И Козырь он рукой накрыл, конец отметив связи.
  
  
   Корвин исчез - все знают: Эрик, давно всё подготовивший к дуэли, осуществил её без компромиссов - решил в истории остаться Немезидой, жизни наследника излишнего лишившей. Перуны гнева Оберон метал, но вскоре замолчал; гробница ложная затем была возведена. Плющом увитый кенотаф веками розы Дейрдре принимал - как говорили, ждал жильца...
   И Козырь Корвина был холоден, как труп, хотя пасьянс указывал вполне определённо: вернётся он, наследник трона, и с узурпатором свирепую начнёт войну.
  
   Я много раз в поту холодном просыпался, в обличье демоническом метался; мучимый клятвою оммажа, подумывал и порешить себя - но Образ, ледяной, спокойный, успокаивал меня.
   Да, я свихнулся - а Хаос не ждёт, меня веками он зовёт, чтоб я к путям его вернулся. Убить себя, свершить такую глупость? Уже не отменить и полчищам врагов того, что сотворил я на заре веков!
   Не удержался я, сам начал разговор - о смерти и дезинтеграции миров, что духу беспокойному дало бы покой! Всё сразу понял Оберон - и посадил меня в тюрьму, хоть и не выковал оков, ведь подступ к Образу отныне стережёт, кровью и магией рождён, Виксер - отвратный пурпурный грифон!
   Я жил - согласен жить и так, - бывало, рисовал, порою череп Грима, что стол мой украшал, я с интересом изучал. Случалось, впрочем, так, что я гарем в Тени ближайшей посещал. Калифа облик приняв, я в комнату к наложнице входил - брюнетке, рыжей иль блондинке, - чтобы полночные часы с красоткой крутобёдрой провести. Случалось, что обман мой раскрывали - бывали разные скандалы, - и в Тень я резво отступал. "Наш Призрачный Калиф" - так называют там меня...
   Однажды, пропуска не показав, к Пути явился внук мой, Бранд. Он точно в центре Образа стоял, в руке отточенный кинжал, ударить изготовившись, держал - и, вызвав респондента, вонзил клинок в него по рукоять!..
   О, нечестивец! Будучи бессилен коварного остановить убийцу, я разрыдался. Какая драма, Виксер - ты Образ вдруг лишил, своею тушей заградив, моей защиты! Я плакал - плакал и смеялся - нет, хихикал!..
   Так Образ, моею созданный рукой, один, короны алчущий, внучок изгадил и испачкал жуткой чернотой! Ворота созданы! Добро пожаловать, Хаос!
   Со временем исчез и Оберон - был ложным слухом в Тени увлечён, как распоследний идиот; в капкан попался наш Король!
   Зато вернулся Корвин, с флотом и войсками; с ним был Блейс. Они сражались с Эриком в Гарнате - тот дотла сгорел - и даже наш величественный Колвир, мириться не желая, обагрили кровью...
   Корвин разбит, пленён - и по приказу Эрика ликующего ослеплён! Сидит - даже не верится - буквально за стеной!..
   ...Я всё узнал - давно привык уже - по Картам. Сдал их - все одновременно, сразу - раскинул, как девица суеверная, пасьянсом. И, повинуясь, принцы те восстали, и голограммой-хороводом заплясали...
   Ох, Корвин! Даже не выразить словами, слезливыми не описать стихами!.. До чего, мой принц, лишённый позументов, шпаги, вы выглядите жалко!
   Вошёл я в камеру его, когда он к разговору был готов, когда, ещё недавно ослеплён, глаза принц отрастил - не только бороду - и исцелился его мозг. Ступил я безбоязненно во тьму и вонь...
   - Кто здесь? - Вскочив, принц закричал и даже ложкой заострённой угрожал. Ужасно выглядит, безумно бородат, безумен - узнаю! - и его взгляд... Ах, Корвин, внук мой, ты же мне как брат!
   - Как Ричард III ты горбат! Убийцу необычного ко мне Эрик подослал! Ужель решился косточки под лестницей ты закопать?
   Недолго - жаль - общались мы - судьбой, своим упрямством и врагами пленены!.. Я Козыри ему пред тем, как удалиться, подарил - Кабринский маяк, мой кабинет, - всё той же ложкой те "муралы" начертил, что заняли в итоге полстены!..
   Времени немного безумного прошло и миновало - опять на Колвире сражались! Погиб и Эрик-узурпатор, и рыцари Дворов - расстреляны из автоматов!.. Вернулся Корвин - как все безумцы, он порою гениален, и протащить винтовки - контрабанду - в Амбер он как-то догадался. Теперь - регент он, будет править. Его визита скорого я не могу дождаться!
   ... Явился Корвин, наконец - готов исполнить долг. Я показал ему и перемену облика, намёком одарил, кто есть на деле Оберон, и даже Козырь дал, которым регент-принц немедленно бежал в Хаос...
   Но пьеса, как любят говорить, имела место продолжаться. И кровь лилась, и позабытые уж персонажи, давно уж канувшие в Лету, возвращались. И Оберон, и Бенедикт - сражались с Брандом! И даже здесь, убив Виксера, промелькнул мерзавец!..
   И Оберон, Король, вновь пишет Путь, что Бранд затёр, и в небесах сверкают молнии, грохочет гром, и Землю пронимает гибельная дрожь - вот это сумерки богов!
   Он там лежит, и жизнь оставила его, и Камень птицей алой в Тени унесён. Он всё ещё загадка для меня, сын мой - Оберон!
   Повозку я запряг четвериком и из эбенового дерева красивый, скромный гроб на катафалке разместил своей рукой... Тело с двумя монетами на веках - на них изображён Единорог - невозмутимо, коченея уж, легло под новый - и последний - кров... Одевшись поприличнее, я сел на козлы - и вперёд!
   Я не одну, спеша к Дворам, проехал Тень - и многие вцепились в королевский шлейф. Парадные колонны - людей, драконов даже и иных существ - меня сопровождали, похоронить желая величайшего из королей...
   Спихнул я гроб за полыхнувший злобой Обод, и Хаос первородный, грозный, приняв золотую дань Харону, согласился упокоить душу Оберона.
   Так сын мой Испытание прошёл, и вскоре мир был заключён.
  
   Бенедикт разбил их, одержал неповторимую, уникальную в своём роде победу. Войско Дворов, давно переживавшее не лучшие времена, было разгромлено на собственном поле. Мы пустили им керосин, пылающие мертвецы лежали повсюду, вплоть до врат Тельбайна.
   Как же так случилось? Уверен, задачу, созданную для историков, взвалят на себя сплетники, и в череде событий, давших подобный итог, будут пытаться найти некую скрытую мораль.
   А ведь дни неограниченного могущества Хаоса давно миновали, Сухуи знал это ещё во времена Древа и Предателя Мантла. При Дворах много судачили о некоторой ригидности, узости мировосприятия, характерных для Амбера и его королевской фамилии, и я готов согласиться с этим. Однако же в день Падения Образа, Паттернфолл, как его ещё называли, оказалось, что это как раз Дворы не многообразны и пластичны, а попросту жидковаты. Корвин, например, прискакавший под самый конец битвы, и участия в ней не принимавший, всё же успел расправиться с лучшим фехтовальщиком Дворов, Борелем Хендрейком.
   Мы заключили мир на наших условиях. Сухуи сложил тиару Понтифика, и Дворы теперь - светское государство. Свейвилл, сказавшись больным, даже не вышел на церемонию подписания капитуляции. Печать поставили вместо него, а на подпись обе копии уносили куда-то за занавес - оттуда доносился почти забытый мною - и столь ненавистный - голос. Меня не станут более именовать Вторым Предателем, я - основатель Амбера, суверенного государства, и это первый договор между двумя державами вообще.
   У нас есть и иные родственные связи, кроме моего титула маркиза Файб. Бенедикт, как оказалось, ещё во времена Симнеи провёл ночь с адской девой Линтрой - типичной роковой блондинкой. Они встретились на поле боя много лет спустя, в одной из Теней - полное бурной страсти свидание стоило Бенедикту руки, а Линтре - жизни. К тому времени она, однако, успела дать потомство, и её праправнучка Дара даже помогла Оберону бежать из плена. Дара переспала с Корвином - при посредничестве Оберона, носившего личину его слуги - и родила Мерлина. Сейчас они мило беседуют друг с другом в нескольких сотнях футов отсюда, как добрый отец с сыном.
   Корвин, кстати, начертал дополнительный Образ - как бы между делом, на пути к Дворам. Он встретил Хуги, Гарма - а может, Тени их Теней, - эти давно уже не представляющие угрозы остатки предвечного мира Мантла, и покончил с ними; Корвин, посмеиваясь, описывает ворона и шакала как жалкие, бессильные создания, привлечённые сиянием Камня.
   Он совсем недолго правил Амбером - военный диктатор без официального титула, которому дышал в затылок вернувшийся Оберон. Столетия солдатчины закалили его; Корвин циничен, безжалостен к врагам и втайне ненавидит самого себя - это, вероятно, основной его побудительный мотив.
   Бранд, безумец, отдавший душу Образу, а потом изувечивший её, убит, убит, как бешеное животное. Его убили из его же излюбленного оружия - из длинного лука, - и сделал это Каин. Как я и подозревал долгое время - на это указывали и Карты, - его якобы-смерть являлась инсценировкой. Он подслушивал разговоры, которые велись с помощью Козырей, и осуществил два покушения - на жизни Корвина и Бранда. В первом случае на выбор цели, вероятно, повлияла застарелая вражда. Так или иначе, он не преуспел ни с одним братом, ни с другим, хотя и ранил обоих. Лишь здесь, во Дворах, он смог застрелить Бранда.
   Подобные подвиги не приходят даром. Каин потерял свою безнадёжную любовь, Дейрдре, - Бранд утащил её за собой в пропасть. Наш бравый братоубийца сохраняет каменное лицо и делает вид, что всё в норме, но только боги - да и мы все - знают, каково ему сейчас. Он не промахнулся, и она видела его успех - и всё равно погибла, погибла по его вине. У каждого своя судьба, и её не изменить.
   Наибольшим сюрпризом стала коронация Рэндома I Единорогом, торжественно поднёсшим, вернее, поднёсшей ему - да, это Она, я-то знаю! - Камень. Крысёныша все ненавидели, издевались над ним как могли, а теперь - преклоните колени!
   Я излечился, и Образ - моё подлинное дитя, моя raison d"etre - вновь со мной. Я собираюсь найти Дремоцвет, а если не получится - Тень Дремоцвета. А может, подобно лунонавтам, отправлюсь на прогулку по Луне. Как говаривал "современный Прометей", я чувствовал всегда, что был рождён для величайших дел!
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"