"... Поутру, в полночь, вечером и днём Я внемлю нежный голос в тишине, Которого никто другой не внемлет..." - прочитал Рыбаков и отложил книгу (35).
Было утро, он собирался на работу, но по въевшейся уже привычке не мог удержаться, чтобы не обратиться к Петрарке за очередным высказыванием. Обычно поэт разделял его тоску по женщине, которую он безнадёжно любил, порой наводил на размышления, а иногда его слова оказывались пророческими.
"А я давно ничего не слышу, - подумал Анатолий. - Скоро я начну забывать голос Тамары".
Он обманывался, потому что воображение давно заменило истинный голос бывшей жены на желаемый, как заменило её характер и частично даже внешность.
- Анатоль, ты готов? - спросил Полетаев из кухни.
- Иду, - откликнулся Рыбаков и вышел из комнаты.
"Идём, создание прекрасное и удивительное", - услышал он голос за входной дверью.
"Я слышу нежный голос в тишине, - повторил про себя Анатолий. - Голос не то чтобы очень нежный, но приятный. Впрочем, довольно нежный. Даже странно, что учительница имеет такой голос, да ещё препротивнейшая учительница".
Ему была вдвойне неприятна эта женщина: из-за исступлённого вида и грубо наложенной на лицо краски, а также из-за подозрительной регулярности их случайных утренних встреч.
- Создание прекрасное и удивительное, - повторил он, войдя в кухню. - Что-то знакомое.
- Ты читаешь Хэрриота? - сейчас же заинтересовался старик.
- Ах да! Это же Хэрриот! Нет, я его не читаю.
Полетаев перешёл на английский. С недавних пор он сообразил, что может не терять время на праздные разговоры с самим собой для тренировки навыка устной речи, а делать это в беседах с Анатолием, что было полезно и для его воспитанника.
- А почему ты вспомнил о прекрасных и удивительных созданиях?
- Из-за вашей Светланы, - объяснил Рыбаков на том же языке. - С этими словами она обратилась к своей собаке. С Базилем я познакомился, а Дика так до сих пор и не встретил.
- Особенности московской жизни, - объяснил старик. - Живёшь рядом, но не встречаешь соседей месяцами.
- О вас этого не скажешь, Владимир Михайлович, - возразил Рыбаков.
Полетаев вновь почувствовал неестественность радушия, с каким его встретили на новом месте.
- Вот в этом ты прав, - согласился он. - Меня окружили таким вниманием, что это меня тревожит.
- Тревожит? - насторожился Рыбаков.
- Тревожит - не тревожит, скорее удивляет. Алевтина Ивановна сказала, что прежде здесь жили замкнуто, мало общались, а я, видите ли, всех сплотил. Но ты же свидетель, что я ничего не делал, это мне вдруг стали оказывать знаки внимания. Я было подумал, не в тебе ли дело, но Елену никак не заподозришь в том, что она...
- Не заподозришь, - подтвердил Рыбаков. - Дело здесь не во мне, а в вас. Наверное, люди соскучились по общению, вот и обрадовались приезду человека, с которым легко себя чувствуешь.
Это было правдоподобно, но, по мнению Полетаева, именно подобно, а подобное ещё не означает истинного. Объяснение Анатолия его не удовлетворило.
- А ты не ощущаешь к себе внимания? - спросил он.
- К сожалению, - признался Рыбаков. - Кое-кто мне уже начинает надоедать.
- Кто же это? Сабина?
- Нет. Эту женщину я тоже вижу довольно часто, чаще, чем хотелось бы, но не каждое утро.
- Так кто же тебя, бедного, преследует? - допытывался Полетаев.
- Не преследует, а попадается на пути. Светлана ваша. До чего неприятная особа! Непонятно, как с ней уживаются её прекрасные и удивительные создания?
- Светлана?! Странно. А мне она кажется скромной, даже застенчивой. И о чём же вы разговариваете?
- Я особо не прислушиваюсь. Так, общие фразы. Отвечу что-нибудь из вежливости и убегаю.
- Сбегаешь. Выходит, тебе она не нравится, а она к тебе неравнодушна...
Владимир Михайлович был в полнейшем недоумении. Он бы заподозрил в такой настойчивости Сабину, даже Иру, но никак не Светлану. Это слишком не вязалось с его представлением о ней. Ему стало неприятно именно из-за такого несоответствия.
- Толя, а тебе не хочется вернуть молодость? - спросил он.
- А что, учёные создали какие-нибудь чудо-таблетки и теперь продают из-под полы? - спросил Рыбаков, перейдя на русский язык.
Однако Полетаев считал, что английскому уделено недостаточно внимания и продолжал разговор на этом языке, вынудив к тому же и Анатолия.
- Мы живём в окружении одиноких женщин. Выбери ту, которая тебе больше по душе, хоть Раису Павловну, и пригласи её погулять. Это же ни к чему не обязывает.
- Ни к чему не обязывает, но на многое намекает. Нет, Владимир Михайлович, мне здесь никто не нравится до такой степени, чтобы отважиться на этот шаг. А вот вас я хочу пригласить на выставку... Кстати, дядя Володя, а почему вы не женились? У вас ведь был неплохой выбор.
Полетаев подумал, что Толя никогда прежде не задал бы такой вопрос. Неужели его мальчик чувствует себя настолько старым?
- Толя, я всю жизнь любил твою мать, по-хорошему любил, по-настоящему.
- А она это знала?
- Да, знала, хоть я никогда не показывал своего чувства и, тем более, не говорил о нём. И твой отец это знал.
- Но не ревновал? - спросил Рыбаков, воспринимая признание старика с сочувствием и пониманием.
- Не к чему было ревновать. Твоя мать любила только его, а я был всего лишь надёжным другом. Это теперь любовь сделали не высоким чувством, а животным побуждением. И не животным даже, потому что у них это происходит разумно, со смыслом, то есть для продолжения рода. Лишь люди додумались заниматься этим не в целях заиметь детей, а просто так, да ещё когда попало, где попало и с кем попало. А прежде любовь и похоть были разными понятиями. К похотливым женщинам и мужчинам относились не очень хорошо. Это осуждалось людьми... и на государственном уровне тоже.
- Зато теперь поощряется... и тоже на государственном уровне, - сказал Анатолий. - Иначе давно бы запретили прославление с экранов этой стороны жизни, а также агрессивную рекламу препаратов для неполноценных в этом отношении мужчин.
- Я до сих пор люблю твою мать, - продолжал старик, - и этому не властны помешать ни её смерть, ни прошедшие годы.
"Так же, как я люблю Тамару", - подумал Рыбаков, и Владимир Михайлович показался ему ещё ближе и роднее.
- А ты не опоздаешь? - спохватился Полетаев.
- Не опоздаю, но, действительно, пора уходить.
- И не забудь, что в субботу мы должны купить ковёр.
- Ради Раисы Павловны, - уточнил Анатолий.
И словно в ответ, до них даже в кухню долетел её истеричный голос, сопровождаемый стуком.
- "Поутру, в полночь, вечером и днём Я внемлю нежный голос в тишине, Которого никто другой не внемлет", - процитировал Рыбаков.
- Откуда это?
- Какое-то стихотворение. Так, на память пришло, - ответил Анатолий.
"На вид спокойная, приятная, - подумал он. - Как обманчива внешность!"
- И чего надрывается? - не понимал Полетаев. - Ведь проку от этого нет, лишь себя заводит. Гораздо действеннее, если она поговорит с детьми спокойно. Странно, что ты терпеть не можешь Светлану, а эту истеричку находишь симпатичной.
- Уже давно не нахожу.
"Неужели Светлана за ним так навязчиво бегает? - подумал Полетаев. - Как это на неё не похоже! Как он сказал? Я слышу нежный голос в тишине? Да уж, голосок наинежнейший. На пилораме звуки приятнее".
- Толя, а кстати, что ты сейчас читаешь?
Ещё недавно Рыбаков бы задумался, говорить правду или утаить её, если книга не слишком подходит для его репутации сухаря-учёного или учёного сухаря, но сейчас ответил сразу:
-"Лавенгро".
- Борроу? Отличная книга. А где ты её раздобыл? У нас её нет.
- Скачал из Интернета, правда, на английском.
- Для тебя это не помеха. Когда прочитаешь, дай мне.
- Хотите, я прямо сейчас сброшу текст?
- Нет, ты мне передай электронную книгу. С экрана читать тяжело.
- Хорошо. И я вас заодно обрадую. Помните, как вы огорчались, что невозможно достать продолжение? Я и "Друга цыган" скачал. А захотите, так и другие его произведения можно скачать. Я обнаружил прекрасную библиотеку с редкими текстами... Я пойду.
- Значит, это я тебя задерживаю? - осведомился старик. - Поспеши. Всё-таки ты не мальчик-практикант, поэтому должен подавать пример пунктуальности и дисциплинированности.
Перед тем как окончательно покинуть комнату, Анатолий ещё раз заглянул в любимую книгу.
- С нежным голосом всё ясно, - сообщил он синему тому. - А что меня ждёт в ближайшем будущем?
- Та, чьей улыбкой жизнь моя светла, Предстала мне... - ответила книга (36).
"Тамара, если бы ты предстала мне!" - с тоской подумал Рыбаков.
Полетаев закрыл за ним дверь и задержался в коридоре. Чувство праздника не может длиться вечно, поэтому оно постепенно сменилось приятным сознанием, что его Толя вечером придёт домой и так будет всегда. И ещё неизвестно, что лучше: приподнятое настроение от ощущения радостной новизны или спокойная уверенность в незыблемости счастья. Однако сейчас его чувства были далеки от отрадных, потому что ему не давало покоя недоумение, почему Светлана назойливо навязывает Анатолию своё общество. Насколько он успел узнать эту женщину, такое поведение было не в её характере. Неужели она настолько сильно влюбилась в привлекательного мужчину, что потеряла голову?
Звук отпираемой двери заставил его прильнуть к глазку. Да, он не ошибся, это Светлана выходила из квартиры. И как она верно подгадала! Толя, наверное, только-только начал спускаться по лестнице, а она или обгонит его на лифте, или окажется внизу одновременно с ним.
У старика не было времени на раздумья. Он решительно открыл дверь и вышел в коридор.
- Здравствуйте, Светлана, - начал он.
- Доброе утро.
- Я услышал, что щёлкнул замок... Здравствуй, дружок. Уже погулял? Базиль! Рад тебя видеть... Вы, наверное, очень спешите?
- Нет, у нас же каникулы. Можно приходить не по расписанию, но обязательно высиживать в школе свои часы плюс тридцать минут на обед. А что вы хотели, Владимир Михайлович?
"Даже не верится, что она бегает за Толькой, словно неразумная школьница, - думал Полетаев. - Но сегодня ты пропустишь охоту. А потом начнётся учебная четверть, и Толе будет легче избегать встреч с тобой, раз ты ему так неприятна... Почему он тебя невзлюбил?..
- Я каждый день собираюсь, но забываю отдать вам пылесос, - объяснил старик, жертвуя таким замечательным предлогом ещё раз пригласить Свету к себе. - Утром помню, а потом как займусь своими делами - всё вылетает из головы. Анатолий его починил давным-давно, а я поставил его в кладовке и... сами знаете, с глаз долой - из сердца вон.
- Спасибо, - поблагодарила Светлана, но вид у неё не был особо радостным, как ни пыталась она это скрыть.
- Наверное, место, где стоял пылесос, уже занято? - спросил Полетаев.
- Конечно. Свято место пусто не бывает, хотя в отношении места, где стоял пылесос, это звучит кощунственно.
- В однокомнатной квартире каждый уголок ценен.
- Да, это не дома из американских фильмов ужасов площадью чуть ли не с нашу школу.
- Плохо, что в вашей квартире нет кладовки, - посочувствовал Полетаев. - В однокомнатной квартире её должны бы сделать. Я своей доволен. Хотите посмотреть, как я её уже успел набить?
- Хочу, - откликнулась Светлана, любопытная, как все соседки Владимира Михайловича. - Но вы, уважаемые, за мной не ходите.
Уважаемый Базиль не выдал своей досады, а уважаемый Дик возмущённо залаял, едва перед его носом закрылась дверь.
"Как же осторожно она прикрывает дверь! - отметил Владимир Михайлович. - Боится, что пёсик сунется носом в щель и поплатится за это. И ведь это уже застарелая привычка. Конечно, раз Дик не первая её собака, то за многие годы приучишься к осторожности. Может, она и в школе так же деликатно обращается с дверями, делая это неосознанно".
Старик был доволен тем, что возвращение пылесоса не прошло совсем уж бездарно. Лишний приход Светланы в его квартиру означает лишнюю возможность сказать Валере, что его дело медленно, но продвигается. Сейчас она ненадолго зайдёт, потом зайдёт опять, и ещё, и ещё, а там, глядишь, застанет Валерку.
"А полка! - вспомнил он. - Елене она не понравилась, показалась странной. Вдруг и Светлане тоже?"
Но было уже поздно.
- Удивительно, до чего человек обрастает вещами, - говорил он. - Ведь так мало покупаю... кроме книг, конечно... Ну, и как вам это нравится? Правда, удобная вещь?
- Очень удобно, - согласилась Света. - Ой, какая красивая полка!
У Полетаева на душе потеплело, и он наполовину простил ей преследование Анатолия. Что же поделать, если женщина себя не помнит от любви?
- Это историческая полка, - сообщил он. - Её сделал ещё брат прадедушки Анатолия.
Светлане было неприятно, что сегодняшний день начался под знаменем противного собаконенавистника. И чудесная полка сделана его предком, и пылесос починил он. Как ни изображай перед собой независимость, но всё равно ощущаешь, что этот поганый человек тебя облагодетельствовал. У неё появилось тревожное чувство, что всё это неспроста и не сегодня - завтра ей предстоит с ним встретиться в самое неудачное время, когда с ней будет собака.
- Кладовка великолепна, - сказала она, - и набита обдуманно и аккуратно, но меня покорила полка. Золотые руки её делали.
- Отец Анатолия очень ею гордился, а потом подарил мне. Хотите чаю?
- Нет, спасибо, мне всё-таки пора в школу. Чем раньше придёшь, тем раньше... Почти что "раньше сядешь - раньше выйдешь".
- Нет, я сам донесу вам пылесос, - галантно запротестовал Полетаев.
Если интерес женщин к чужому жилищу назван любопытством, то тот же интерес мужчин можно более мягко назвать любознательностью. Владимир Михайлович был подвержен этой любознательности не в плохом смысле. Он не желал узнать доход жильцов и выяснить, дорога ли обстановка, не всматривался, всюду ли наведена чистота или здесь царствует бытовая небрежность, он всего лишь любил проникнуться атмосферой чужого дома, чтобы лучше понять характер и привычки хозяев. Вот и в квартиру Светланы он хотел бы заглянуть, но понимал, что утром, да ещё без предупреждения, этого делать не стоит. Сейчас люди привыкли считать свой дом крепостью, если не от произвола чиновников, то хотя бы от вторжения соседей, поэтому могут позволить себе не убрать разбросанные вещи, не заправить постель.
- О, как возмущается! - отметил Полетаев. - Ничего, дружок, я скоро вас с Базилем и хозяйкой приглашу в гости. Я намерен заделаться первоклассным поваром, а для этого должен обзавестись почитателями моего таланта. И не спешите отговариваться делами, Светлана. Не огорчайте ваших разбойников. Куда поставить пылесос?
- Он всё-таки питал слабую надежду, что ему позволят войти, но Света ответила:
- Сюда, возле двери. Пусть постоит в общем коридоре, а то я сразу не смогу освободить для него место, а не на месте он будет мешать моему зверству играть. Дик так увлекается, что способен с разбега на него налететь. Мне приходится следить за тем, чтобы все стулья были задвинуты. Спасибо, Владимир Михайлович, и передайте мою благодарность Анатолию... Сергеевичу.
- Передам, - пообещал старик.
Светлану осенило, как осеняло не раз, причём всегда не вовремя.
- Владимир Михайлович, я всё забываю спросить, что вы собирались мне рассказать об истории Руси. Помните, в магазине вы пообещали, что я буду ошеломлена.
Полетаев вдруг осознал, что его втайне удивляло, почему эта женщина не проявляет любопытства после его таинственного сообщения. А она, оказывается, проявляет, просто, как это часто случается, отвлекается на текущие дела и забывает спросить. А может, не забывает, а не находит благоприятного момента. Вряд ли такой разговор был бы уместен, например, во время чаепития. Он был убеждён, что Алевтина Ивановна с большим интересом выслушала бы новости, но Сабину это едва ли заинтересует. Или он ошибается? В любом случае это разговор долгий. Зачем же ему было занимать собой всё время?
- Я понял из ваших слов, что вы не знаете того, что установила ДНК-генеалогия о ранней истории Руси.
- Что?
- А установила она противоположное тому, о чём учат в школьных учебниках. Но если я начну говорить сейчас, вы опоздаете в школу как минимум на час, а то и больше. Раз вам это интересно, то я обязательно вас просвещу. Валерий, тот самый, который влюблён... в вашу собаку, в себя не мог придти после очень короткой беседы. Но сейчас спешите на работу.
- Хорошо, тогда я пошла. Но теперь я буду думать, что же такого поразительного открыли.
- В школе на что-нибудь отвлечётесь и забудете обо всём постороннем.
- Не дай бог. Сейчас, на каникулах, это бы означало, что случилось ЧП. До свидания. Дик, ждать и не лаять! Базиль, успокой его.
Полетаев немного поговорил с животными через дверь и ушёл к себе. У него было двойственное чувство: удовольствия от короткого общения с соседкой и от её восхищения красивой полкой, а также интереса к его словам, но и неприятного осадка от признания Анатолия в слишком частых утренних встречах с ней. Однако так как он не знал, что с этим делать, то решил заняться своими "уроками" (прежде всего прогулкой), а потом как следует поработать. Он был доволен тем, что дело Валерия так неожиданно продвинулось. Пусть он вместе с пылесосом потерял предлог лишний раз зазвать Светлану в гости, зато у него появилась возможность время от времени приглашать её как бы на минуточку для разговора о новом методе изучения истории народов. А в одну из таких встреч словно бы случайно в доме окажется и сам Валерий. Но не надо сейчас об этом думать.
"Я слышу нежный голос в тишине, - припомнил он. - И ведь Толя сказал, что ему просто пришло на память какое-то стихотворение. А я догадываюсь, кто автор".
Он прошёл в комнату Анатолия и достал из-под стопки книг синий том.
- Опять примешься напоминать мне о возрасте? - спросил он.
Как и следовало ожидать, человек, охваченный такими опасениями, непроизвольно выловит взглядом то, что их подтверждает.
- ... Отсюда и уверенность исходит, Что близок час, когда покину свет... - немедленно откликнулся Петрарка (37).
- Вот сволочь! - весьма непочтительно выразился старик о давно почившем авторе мрачных строк.
- ... И ношу тела Влачу, усталый, далее - рад не рад. Но вспомню вдруг, каких лишён отрад, Как долог путь, как смертного удела Размерен срок... - пошёл на уступку оскорблённый поэт (38).
- Хоть ты и порядочный нытик, но спасибо и на этом, - язвительно поблагодарил Владимир Михайлович. - Повлачу скорей ношу тела на улицу, а то мне надо ещё решать задачи по математике и физике, учить немецкий и испанский, а потом работать. Я, в отличие от тебя, этих отрад не лишён.
Он говорил довольно весело, но в душе вновь вспыхнула тревога за Анатолия. Почему его мальчика так привлекают стихи о смерти и душевных муках?
Рыбаков, разумеется, ни о чём таком не думал, не подозревал ни об опасениях старика за его душевный покой, ни о том, что Владимир Михайлович тоже наведывается к Петрарке, но не получает от общения с ним удовольствия. Он даже не думал о признании Полетаева в тайной любви к матери Анатолия, хотя это тонкое чувство было сходно с его собственной тоской по бывшей жене. Он думал лишь о Тамаре, а в мозгу звучало: "Та, чьей улыбкой жизнь моя светла, Предстала мне..." Он сознавал, что это всего лишь полторы строки сонета, посвящённого другой женщине, к тому же женщине, умершей несколько столетий назад, но ему грезилось, что случится чудо и слова поэта окажутся пророческими. Ведь происходят же самые неожиданные встречи. Вот он входит в вагон метро и оказывается лицом к лицу с Тамарой...
- Анатолий Сергеевич, здравствуйте. Как странно, что мы с вами постоянно встречаемся!
Рыбаков сразу вернулся с небес на землю, причём это возвращение из-за своей неожиданности оказалось очень болезненным, хотя и не в физическом смысле. Только что он любовался воображаемым и потому сильно приукрашенным обликом своей бывшей жены, и вдруг перед ним предстало грубо размалёванное дёргающееся лицо очень неприятной ему женщины.
- Вы правы, - согласился он. - Это похоже на рок.
Он сейчас же пожалел о своей язвительности. Хоть он и опустил определение "злой", но уже одно слово "рок" несло в себе негативную окраску. Как бы ни была противна эта Светлана (отчество опять вылетело у него из головы), но не следует её обижать. Но до чего же искажаются голоса в коридоре! С собакой она говорила совсем иначе.
Раиса Павловна расцвела, не углядев разницу между словами "рок" и "судьба". Рыбаков с омерзением увидел оскал, заменяющий ей улыбку. Если бы не регулярность их утренних встреч, он бы не так придирчиво относился к её внешности и манерам.
- А у нас сейчас каникулы, мы с детьми отдыхаем, - сообщила Курулёва.
В этом не было ничего предосудительного, но Анатолий всё равно с неприязнью воспринял этот факт.
- Жаль, что мне отдыхать некогда, - ухватился он за последнее слово. - Надо спешить. До свидания.
- Анатолий Сергеевич, мы собираемся устроить маленький праздник... в субботу. Хочу пригласить вас и Владимира Михайловича... и, конечно, Алевтину Ивановну.
- Как жаль! - откликнулся Рыбаков, скрывая радость, что было нетрудно при его чрезмерно сдержанной манере держаться. - Мы с Владимиром Михайловичем в субботу должны уйти.
- Тогда в пятницу, - предложила Курулёва. - Вам это удобно? Или сами назовите день.
- Пусть будет в пятницу, если ничего не изменится, - вынужден был согласиться Анатолий.
К метро он шёл уже без радостного чувства ожидания чуда. Друг Петрарка посмеялся над ним. "Та, чьей улыбкой жизнь моя светла, Предстала мне..." Да уж, предстала. И улыбка была такая, что смотреть жутко. Сейчас вся его жизнь показалась ему заполненной этой навязчивой бабой. "Мы собираемся устроить праздник", - со злостью вспомнил он. Похоже, Светлана говорит и от имени своих животных. Почему она так нравится Валерке и Владимиру Михайловичу? Что бы такое придумать, чтобы не ходить к ней?
Рыбаков, перепутавший двух женщин, называл про себя Курулёву Светланой, поэтому можно считать, что он в какой-то мере думал о ней, хоть и наделял её иным обликом, но и сама Светлана (в своём собственном виде) тоже думала о нём и тоже с неприязнью. Если Полетаев тревожился за Анатолия, то Света тревожилась из-за Анатолия. До сих пор всё складывалось невероятно, просто фантастически удачно, и Дик ни разу не попался на глаза нелюбителю животных. Но ведь так не может продолжаться всю жизнь. Когда-нибудь встреча произойдёт. И, не дай бог, пёсик залает и навлечёт на себя беду. От вредных людей можно ждать любой пакости, они способны изводить мелочными придирками, замечаниями. Вся надежда только на милого старика, который просто обязан вступиться за собачку. Да ещё это несчастье с пылесосом! Пусть бы он стоял непочиненным ещё много лет и ждал, когда его вынесут на помойку. Теперь он работает, а её угнетает то, что она, вроде бы, в долгу перед врагом животного мира.
Потом безотрадные мысли сменились приятными. Владимир Михайлович должен рассказать ей что-то невероятное, сногсшибательное, что должно её поразить. Это прекрасно, однако лучше до времени заглушить любопытство, ведь неизвестно, когда состоится их беседа. Сейчас есть более существенная радость, о которой не надо гадать. Ей в почтовый ящик пришло извещение о посылке, поэтому сегодня после школы она зайдёт на почту и получит свои книги. Пусть это совсем не то, о чём мечтает каждый писатель, то есть не издательство, которое платит автору гонорар и рассылает напечатанный тираж по магазинам, однако это её первая бумажная книга. Она подержит её в руках, ощутит её вес, перелистает... Голова кружится от восторга!
Однако ей пришлось подавить радостное возбуждение, потому что путь до школы недолог, а большую его часть заняли мысли о Рыбакове, Дике и Полетаеве.
Возле охранника стоял Киселёв и расписывался в журнале прихода-ухода.
- Рад вас приветствовать, Светлана Николаевна, - сообщил он. - Как жизнь?
- Неплохо, - ответила Света, одновременно здороваясь с охранником.
- А будет ещё лучше! - последовало ожидаемое продолжение. - Что нового слышно в школе?
- Вроде, ничего.
- Никакого шума? Никаких волнений?
Даже если бы Светлана о чём-то знала, она бы не стала ему об этом докладывать.
- До меня новости доходят в последнюю очередь. По-моему, сейчас все думают только о следующей четверти и о стимулирующей оплате.
Ей показалось, что Борис Маркович несколько раздосадован, и она заподозрила, что он написал очередную анонимку. Только бы он не упоминал конкретные фамилии, иначе несчастным учителям придётся выдержать посещения уроков чиновниками от педагогики, заранее настроенными выискивать недостатки и критиковать.
Она расписалась в журнале и стала подниматься по лестнице.
- Привет, Светик, - раздался сзади знакомый голос, густой, звучный, но не такой громкий, как обычно. - Что-то ты сегодня поздно.
- Здравствуйте, Алексей Геннадьевич, - отозвалась Светлана.
Она понимала, что это сказано не в качестве выговора, да и выговаривать было не за что, а лишь потому, что обычно она приходит в школу раньше.
- Задержалась из-за соседа, - пояснила она.
- Наконец-то хоть что-то интересное! - оживился Красовский. - И что он тебе сказал про твоего котопса?
- Нет, тот сосед ещё не видел котопса ни в одном из двух его личин. Это был старик, а он очень приятный. Отдал мне починенный пылесос.
- И приятный, и умеет чинить пылесосы... Тебе повезло.
- Починил как раз второй, который противный.
- Светик, ты прелесть, - сделал вывод Алексей Геннадьевич. - Сосед противный, но пылесосы тебе чинит.
- Я его об этом не просила. Я вообще никого об этом не просила. Владимир Михайлович сам его забрал. А теперь отдал, и я не знаю, где найти ему место. А что слышно в школе?
Она поймала себя на том, что в точности повторила вопрос Киселёва.
- Что хорошего здесь можно услышать? Какая-то мышиная возня... Но вреда от неё много.
- Словно возню устроили слоны, - уточнила Света.
Она прекрасно знала, какую разрушительную возню может устроить сам Красовский, но на этот раз, по-видимому, страдательной стороной был именно он.
- Сейчас мне ещё предстоит разбираться с парочкой идиотов, - пожаловался Алексей Геннадьевич. Ему хотелось немного поговорить с человеком, от которого нельзя было ждать неприятностей.
- Неуспешных, - поправила Света. - Хотя смысл один.
- Они не просто неуспешные, а ещё и гадёныши. Вызвал их сегодня пересдавать мне химию, а заодно пусть они объяснят мне своё поведение в последний день четверти. Так часто приходится с такими разбираться, что себя теряешь.
- Помните, как говорила Дарья Алексеевна? Надоело собачиться.
- Надоело. А что делать, если многие дети понимают только крик?
- Привыкли к крикам в доме, - объяснила Света, сознавая, что Красовский понимает это не хуже неё. - Родители с ними уже не справляются, орут на них, поэтому дети не воспринимают замечания, сделанные вполголоса. Я употребила слово "орут" нарочно, потому что оно наиболее точно отражает смысл, а часть детей попросту не умеют говорить по-другому. Они и учителям так и лепят: "Не орите".
- Ну да! - гулко засмеялся Красовский. - А не заорёшь, так внимания ни на что не обращают.
- Раз сделаешь замечание спокойно, другой - никакого результата. А если прикрикнешь, то такой ребёнок встрепенётся и спросит, чего мне надобно. "А! Так сразу бы и сказали", - заявит с удивлением.
- Или возмутится, какое имеют право повышать на него голос, - добавил Алексей Геннадьевич. - Ладно, пойду, надо посмотреть, что они там написали. Ко мне-то приходят без писка, а в девятый "а" взяли некоего Пака...
- Уже наслышана про этого ПАКостного мальчика.
- Вся школа уже наслышана. Сергеева хотела его припугнуть, сказала, что поставит ему двойку в четверти, если он ей не сдаст две темы. Так этот паршивец ей отвечает: "Вы не имеете права ставить двойки. За это вас выгонят из школы. И вы не имеете права заставлять меня учиться на каникулах". И, естественно, не пришёл.
- У меня тоже с ним вышла история, - сообщил проходивший мимо молодой учитель физкультуры, останавливаясь. - Это было недели две назад. Перемена. Разумеется, детей много. И Пак изо всех сил толкнул мальчика в спину. Виктор здоровяк, а тот мальчик маленький, да ещё не ожидал, что его толкнут. Ну, конечно, упал. Да как упал! Чуть не угодил головой в стул у стены. Я спрашиваю: "Ты понимаешь, что ты делаешь? Ты мог его убить". - "Кто?" - "Ты". - "Что?" - "Нельзя так делать!" - "Чего?" - "Ты понимаешь, что чуть не наделал?" "Кто?" - "Ты!" - "Чего?" Я понял, что он меня провоцирует, и ушёл.
- Мало у нас своего барахла, так ещё и Пака заимели, - глубокомысленно сказал Красовский. - Этот Пак нам ещё напакостит, вот увидите.
Он возобновил свой путь наверх, учитель физкультуры стал спускаться вниз, а Светлана прошла на свой этаж, испытывая удовольствие от сознания, что ей не надо иметь дело с таким отвратительным мальчиком. Ей слишком часто приходилось работать в сложных классах, полных детьми, подобными таким вот Пакам или Алаевым и Григорянам, поэтому она могла позволить себе порадоваться тому, что с этим конкретным Паком мучаются другие, за что она им, разумеется, от всей души сочувствует.
"Сегодня я получу мои книги", - вспомнилось ей само собой, и радость возросла десятикратно.
Из своего кабинета выглянула Карасёва, увидела, кто идёт по коридору, и вышла навстречу.
- Привет, Светлана Николаевна, - начала она. - Я уж тебя заждалась, думала, не придёшь.
- Дома задержалась с соседом, а сейчас - с Красовским.
- Что-нибудь случилось? - встрепенулась Людмила Аркадьевна.
- Ничего не случилось ни дома, ни, надеюсь, здесь... Про дом я тоже надеюсь, - добавила Света, чтобы не сглазить, ведь благополучие - вещь хрупкая, неустойчивая, тем более что утро началось с разговора о собаконенавистнике.
- Ставь скорее чайник, - велела Карасёва. - Я сейчас к тебе приду, тогда и поговорим.
Светлана сначала открыла кран, чтобы спустить воду, а уж потом стала раздеваться и переобуваться. Она не успела поставить сапоги на отведённое им место, как появилась Людмила Аркадьевна.
С утра соблазнилась селёдкой, а теперь мучаюсь, - сообщила она. - А ты ещё не поставила чайник? А почему вода течёт зря? За неё теперь приходится платить.
- Приходится, - согласилась Светлана. - Да ещё сколько! Такое впечатление, что мы живём в пустыне, где вода драгоценна.
- Надо же содрать с людей деньги. И за ремонт этот непонятный берут.
- А у нас по плану ремонт должен быть через... через... Ой! Это же ещё почти через пятнадцать лет! Представляете? Дому пятьдесят лет, ни разу не было капитального ремонта, никогда не меняли водопроводные трубы, а ждать ещё около пятнадцати лет. Разве это нормально? Как ухитрились назначить для ремонта такой дальний срок?
- Света, ты как с Луны свалилась, - сказала Людмила Аркадьевна. - Наверняка по документам было уже два капитальных ремонта. Один - это точно.
- А сколько же мы, жильцы, выплатим за пятнадцать лет? - задумалась Света. - И ведь капитальный ремонт теперь не такой, как в советские времена. В квартирах ничего не будут делать, только в общественных местах. Поменяют трубы, ещё что-нибудь... может, проводку. Но в квартирах на проводку даже не взглянут... Нет! Не выключайте!
Карасёва не могла видеть, как зря уходит вода, иными словами, деньги, пусть и не из её кармана, поэтому вознамерилась завернуть кран.
- Почему? - спросила она.
- Пусть сольётся, - начала объяснять Света. - Я хорошо запомнила данный кем-то совет сначала спустить воду, а уж потом набирать чайник или кастрюлю. За столько часов после последнего пользования краном вода успевает вобрать в себя много дряни, которая выделяется из труб, тем более что им очень много лет. Я давно уже сначала открываю кран, жду, когда предположительно сольётся стоячая вода, и только после этого начинаю ей пользоваться. Кстати, я заметила, что если утром полощешь рот водой из только что открытого крана, то у неё горьковатый вкус.
- Интересно, - задумалась Людмила Аркадьевна. - Наверное, так и следует делать, хоть теперь из-за счётчиков воды это неэкономно. Но на здоровье не следует экономить... Погоди! А где твой фильтр?
- Я давно унесла его домой. Это же теперь не мой кабинет.
- Жаль. Но сейчас-то, надеюсь, уже можно наливать?
- Советуют сливать как следует. Долго. Это только кажется, что вода уже сошла, а если вспомнить, сколько нужно ждать, чтобы наполнить хотя бы ведро...
- Да если ещё учесть, что в школе с утра мало кто уже начал пользоваться водой, - подхватила Карасёва, смеясь, - то полагается слить воду, которая застоялась не только в этой части трубы, а во всех трубах школы. Но тогда я точно умру от жажды. У меня во рту всё сухо. Наливай, Светлана Николаевна, и хватит меня мучить.
Света наполнила и включила чайник. Он вскипел очень быстро. Людмила Аркадьевна привычно достала себе чашку.
- Мне сначала чай, а уж кофе потом. Что сообщил Красовский?
- Ничего. Мы говорили о детях... о пакостных детях, конечно, о хороших говорить неинтересно.
- Не скажи! Вот у меня есть девочка... просто замечательная. Учится почти отлично, чуть-чуть не дотягивает до пятёрок по трём предметам. Кстати, надо об этом поговорить с учителями. Пусть дадут ей дополнительное задание и как-нибудь вытянут на пятёрку. Сейчас у меня трое отличников, а будет четыре. Это же мне как классному руководителю большой плюс.
- И что девочка?
- Очень хорошая девочка.
- А дальше?
- Вежливая, тихая.
- Это всё?
- А что вы хотите услышать?
- О том я и говорю, - засмеялась Светлана, - что о хороших детях рассказывать особо нечего, а вот только чуть-чуть затронь тему об Алаеве, о других учениках, которые мешают жить, об этом новом Паке...
- Не знаю, как мы будет работать с Паком, - подхватила Карасёва. - Любашиной, их классной, нервы уже порядком истрепали. Он же всё время врёт...
- О чём я и сказала! - обрадовалась Света. - Про вашу чудесную девочку рассказывать неинтересно, а вот про Пака...
- Подожди, Светлана Николаевна, не перебивай! - прервала ей Людмила Аркадьевна. - Ты ведь знаешь историю с двумя дневниками?
- Землянская рассказала.
- Так ведь он обвинил Любашину в том, что она к нему придирается из-за того, что он нерусский.
- Многие из них прикрываются этим щитом... и нападают с ним же.
- Вот он им и прикрывался, и бил, а Лидии Максимовне пришлось его успокаивать и умиротворять. А кто его знает, что он сделает? Вот пойдёт к матери и что-нибудь ей наплетёт о нас. Отмывайся потом. А Красовский как раз в это время зашёл в кабинет, уяснил, в чём там дело, и тихо вышел. Не стал ввязываться. А ведь он тоже заместитель директора. Столько заместителей, а обратиться не к кому. Ты с этим не связана, а мне приходится. Их же не счесть. Думаешь, что всё, а потом выясняется, что кто-то ещё из учителей оказывается заместителем директора. Мы в основном имеем дело только с Землянской, но она ведь заместитель директора по учебной части. С вопросами о Паках к ней не полагается обращаться.
- А Синицына? Она же ведает как раз воспитательной частью. Вот с Паком бы и пойти прямиком к ней.
Светлана сказала это, прекрасно зная, что Алёна Евгеньевна организовывает линейки, праздники и прочие мероприятия, но старается держаться подальше от наглых и невоспитанных детей.
- К Синицыной? Она до сих пор полусумасшедшая после концерта... Ты там не была, Светлана Николаевна?
- У меня были надомники, - дипломатично скрыла Света нежелание туда идти.
- Твоё счастье. А у меня класс должен был исполнять песню, поэтому мне пришлось там сидеть. Всё бы ничего, но, оказывается, в гости пришёл наш выпускник. Ну, тот, который пел соло на каждом концерте. Забыла его фамилию. По старой привычке, он и тут вышел на сцену. Голоса нет, слуха нет, а петь хочется. Мы прямо изнывали. Всё мимо нот. Но когда он кончил, мы, конечно, похлопали ему. Он это принял за искренние аплодисменты и запел опять. Специально пришёл с гитарой, чтобы нас порадовать. Мы же не можем его освистать. Опять похлопали. Так он и третью песню провыл. Уж не знаю, сам догадался, что этого достаточно, или ему кто-то подсказал.
- И ушёл отсюда со счастливым сознанием, что доставил вам удовольствие, - сказала Света. - Жалкое зрелище, но уже поздно ему говорить, что его голос не для пения на сцене. Это надо было делать, пока он был ещё маленьким.
- А нас бы за это со света сжили. Сказали бы, что мы подавляем развивающуюся личность.
- И обрываем ему крылья, - вспомнила Светлана с улыбкой. - У меня когда-то был мальчик в пятом классе, который всё время болтал, вертелся, вёл себя плохо. Так его мать однажды сделала мне выговор.
- О как! И что сказала?
- Что я плохо знаю психологию. Нельзя обрывать ребёнку крылья. "Не делайте ему замечания, - говорит. - Болтает? Пусть болтает? Но замечания ему не делайте. Вы думаете, я не знаю, как он себя ведёт? Он и дома ведёт себя точно так же. Не надо его останавливать. Ребёнок должен развиваться".
- А если все тридцать или даже больше детей начнут развиваться таким способом? - подхватила Карасёва. - На отдельных родителей посмотришь и не знаешь, вменяемы они или это клинический случай. И что ты сделала? Перестала его останавливать?
- Конечно, нет. Останавливала. Но без всякого толку.
- Хотя бы остальные дети не распускались. А подумала эта мать, что если не останавливать такого ребёнка, то и весь класс начнёт ходить на голове?
- После пятого класса его перевели в какую-то выдающуюся школу. Кстати, он и распустился-то, когда узнал, что не будет здесь учиться. До восьмого или даже девятого... нет, по-моему, до восьмого... я о нём не слышала, а потом его опять привели ко мне. Одна из моих девочек тихонько меня предупредила, чтобы я не раскидывала свои вещи как попало, а убирала всё ценное, кошелёк в том числе, подальше, потому что этот мальчик с необорванными крыльями в той школе попадался на воровстве.
- Как и следовало ожидать от отпрыска такой мамаши, - заключила Карасёва. - Крылатого отпрыска. А у нас тоже что-то было?
- Нет. Во всяком случае, мне ничего не известно. По-видимому, он получил хорошую встряску в той школе и здесь не захотел продолжения.
- А я опять о Красовском, - заявила Людмила Аркадьевна. - Что-то он как будто притих. Краем уха я слышала, что у него всё ещё продолжаются неприятности с подписями... Вера Ивановна, рада вас видеть. Присоединяйтесь.
- Я сразу с чашкой, - сказала старуха Пронина. - Знаю, что здесь пьют... - Она замялась, не зная, сказать ли "чай" или "кофе", потому что у Светланы был налит кофе, а у Карасёвой чай.
Учительницы засмеялись.
- Одним словом, пьют, - согласилась Света. - Сейчас чайник подогреется.
- У вас вафли, Светлана Николаевна, - заметила Пронина. - И я тоже принесла вафли. У вас с белой начинкой, а у меня с тёмной. Угощайтесь.
- Сравним, - сказала Карасёва. - - М-м-м... Вкус, конечно, разный. Не могу понять, какой лучше. Просто разный. А вы, Вера Ивановна, не знаете, как там дела у Красовского?
- Не знаю. Я в такие вопросы не вникаю. У них там свои дела, вот пусть и разбираются, а нам достаточно своих.
- Пусть, - согласилась Людмила Аркадьевна. - От Красовского вообще лучше держаться подальше.
- Когда-то он был совсем другим, - возразила Пронина. - Я помню, каким он только пришёл сюда. Молодой, задорный. Постепенно он становился всё хуже, а потом, и вовсе, словно с ума сошёл. Только и слышишь, как он ко всем цепляется. Ревёт на всю школу.
- Я ещё помню его хорошие времена, - сказала Светлана.
- Жизнь портит человека, - философски рассудила Людмила Аркадьевна.
- А человек - жизнь, - закончила мысль Света.
- Жизнь портит человека, а человек - жизнь, - привела Пронина высказывание полностью. - Хорошо сказано, верно.