"Дорогая дочь,- писал король крыс,- поскольку Мишель обвинил тебя в пренебрежительном отношении к крысиным идеалам, и он заподозрил тебя в неверности (ты шатаешься по ночам по крышам, как будто у тебя нет такого уютного подвала, где все свои) и у него достаточные подозрения, что у тебя с Чапелем запрещенная мной любовь, прими от меня тонну презреня, и пару десятков баррелей негодования, а кубометры ругательств по сходной цене придут с ближайшей почтой. Не забывай отвечать на вороньи выпады, и если тебе удасться отбрехаться до весны, летом жди меня в гости."
Виктория жадно вчитывалась в каждую букву письма, определенно отец был не в духе. Она стала перебирать в уме, что могло быть причиной столь бурной реакции. Обычно она получала от него почту по понедельникам. Когда она раскрывала конверт, сначала она вытряхивала оттуда то, что подсунула туда таможня, к сожалению даже королевская почта не застрахована от такого рода вторжения. Она никогда не жаловалась ни на одну из королевских служб. В этом вопросе она была фаталистка, если таможня что-то подсунула, значит ей это надо принять к сведению, и не расстраивать такими мелочами отца.
Начни она жаловаться, на то что почта не приходит во время, вскрывают конверты, путают адреса получателей, в конце концов она бы ничего не добилась, или улучшение было бы временным явлением, постепенно все бы вернулось на круги своя.
С сегодняшним письмом была прислана рыдающая жаба.
Виктория очень расстроилась услышав её слезную историю. Оказывается это создание жаловалось на утерю собственной кароны.
-Так не должно повторяться,- бормотала как в полусне жаба.
-Таможня есть таможня,-печально констатировала Виктория.- У меня есть немного вина, и сигареты.
Жаба перестала слезно сморкаться и превратилась в довольно милое создание, приятной внешности.
-У меня есть неподалеку ручей, который под надзором моего знакомого крыса, если ты хочешь, то можно поселиться рядом, там замечательная компания лягушек, так поют, заслушаешься.-Вика посмотрела на часы, ей срочно нужен был Мишель.
-Я согласна, запречитала жаба,-все-таки среди своих.-Я буду присылать тебе в подарок дохлых комариков.-Жаба улыбнулась, и поразила Викторию рядом ослепительно белых зубов.
Возле дома притормозило такси, и расфуфыренная жаба отправилась в обществе кавалера к ближайшему ручью.
Откуда ни возьмись появился Мишель:
-Опять благотворительность? Сидишь голодная, а на такси незнакомым жабам деньги находишь?- Виктория не обращала внимания на возгласы приревновавшего её любовника.
-Испания, Испания,- бормотал Мишель,- сейчас ничего не могло ему испортить настроение, даже неожиданное вторжение жабы в тихую жизнь Виктории,- главное не заразись бородавками, целуешься со всякими на холодном ветру.
Мишель положил на тарелку три апельсина.
-Быстро придумай формулу,-сказал он.
-Если горький вкус у фрукта
-Не забудь очистить шкурку;
Мишель разрезал апельсин на дольки.
-Люди, в большенстве своем,-начал Мишель ,-не умеют пользоваться тем, что кажется им простым и обыденным. Вот к примеру апельсин. Если его очистить, то весь вкус пропадет, и его величество апельсин превратится в апельсиновый сок.
Апельсин надо есть неприменно так, чтобы горечь шкурки присутствовала во вкусе апельсина. Тоже самое в любви...-Мишель замолчал, определенно поездка в Испанию удалась.
-Ну если тебя интересует второе правило любви,- Мишель взял второй апельсин в руку. Он стал медленно сдавливать фрукт в кулаке.
-Мужчина должен быть сильным, настолько сильным, чтобы женщина в его руках превращалась в сладкий апельсиновый сок для мужа, но для остальных мужчин она была на вкус как горькая шкурка от апельсина.
-Третье правило любви это,- Мишель достал из банки сухие апельсиновые цукаты, обсыпанные сахаром,- это возраст любви. Любовь остается любовью, сколько бы времени не проходило, с момента первых горьких плодов любви. Любовь замешанная на горечи приобретает прочность подобно закаленному металлу.
Виктория разглядывала апельсиновую лужу на полу .
-Ты считаешь, что это похоже на женщину?
-На очень красивую женщину,- задумчиво произнес Мишель.
Был поздний вечер, она смотрела на него, и её тень ложилась длинным силуэтом у его ног. Он молчал, и все было как всегда, ожидая когда она не выдержит. Какое-то абсолютно женское чувство под натиском мужского молчания.
Он разжигал в ней огонь желания каким-то невероятным усилием воли. Все вокруг наполнялось нервным перезвоном, доходящим до ангельского песнопения любви. В такие минуты она не могла ни двигаться, ни говорить. Он пил её желание медленно, по глотку, наслаждаясь тем, что она полностью в его власти. Он был маэстро её безумия, сам находясь на пике страсти.
Ей оставалось только бежать, и каждый раз он находил её, и играл на струнах её желания. Потом он оставлял её, долго не появлялся, и когда она переставала верить в его существование, возникал вновь, с той же безумной дрожью во всем теле, которая не дает, ни дышать ни говорить.