Гладкие отвесные ледяные скалы – не проблема, если цепляться за них силовыми захватами. Они созданы специально, чтобы лезть по стенам.
Проблема в том, что надо держаться, чтобы взобраться.
А я уже летел.
Проблема, неразрешимая для большинства людей...
Кроме тех, которые на досуге занимаются альпинизмом и взбираются по стенам гор Солнечной системы и тренировочных баз.
Я не раз срывался, а повиснуть на страховке – позор, когда есть силовые захваты.
Для фиксации надо поднести площадку захвата под прямым углом и коснуться стены. Когда летишь в пропасть, это тяжело. Но альтернатива трагична.
Я вжал руку в стену и подобрался, ожидая рывок, надеясь на него.
Срыв.
Попал со второй попытки. С размаху ударился о лёд, повиснув на руке. Удар смягчил скафандр, но плечо чуть не вышло из сустава, пока я не уцепился второй рукой и носками сапог.
Посмотрел наверх. Подъём – метров триста, самый сложный участок – наверху, где край ледяной скалы изгибается, образуя свод.
Я повисел чуть-чуть, чтобы успокоиться. Сердце колотилось, как бешеное, тело била мелкая дрожь. Всё-таки я не такой уж и храбрый – да и произошло всё неожиданно.
Неожиданно и непонятно, но думать об этом не время. Сейчас я висел на стене ледяной бездны и должен был вернуться наверх, туда, где переливались сумрачные тени.
Держать дыхание. Не перенапрягаться. Не подтягиваться резко. Я поднимался уже вечность.
Перед тем, как преодолеть последний десяток метров, я хорошо отдохнул. С помощью силовых захватов альпинисты даже ночуют на скалах. Но я, наоборот, старался не заснуть. Ещё не хватало – понятия не имею, насколько хватит аккумуляторов скафандра. А вися над пропастью не очень посмотришь на уровень их заряда.
Медленно, метр за метром. Даже тренированные мышцы от таких подъёмов будут ныть. Но до верха я добрался – выполз через острый ледяной край. При минус двухстах с лишним водяной лёд крепкий, как камень. Надо беречь скафандр. С повреждениями каркасного материала, на силовых полях, далеко не уйдёшь.
А мне ведь предстоит преодолеть много километров до ближайшей станции.
Сидя на краю пропасти, я первое время пребывал в эйфории – как и обычно, после трудного восхождения. Но с каждой минутой, с каждым глубоким вздохом приходило осознание того, что ничего не кончилось. Рация не работала. И не только она. Я пробовал один вид сввязи за другим – кроме местной, служебной связи молчала телефония, не пробивалась в общую сеть СУР, даже не уходили письма. Энергии скафандра осталось чуть больше половины. А нужная мне станция находилась в многих тысячах километров.
Меня даже не нужно было сбрасывать в пропасть. Это оказался просто способ избавиться от трупа – чтобы патруль не увидел.
Нет, вообще-то – дайте мне инструмент, я соберу передатчик. Сигнал «СОС» послать хватит. Но! Во-первых, с собой ничего такого не было. Чемоданчик с вещами остался в машине. Во-вторых... Как прикажете переделывать связь скафандра не снимая его?
Я сел на краю пропасти и принялся листать базу СУРа. Большая часть сведений становилась доступной после подключения к общей сети. Но кое-что оказалось при мне.
Самое важное сейчас – подробная карта Тритона.
Местоположение моё пришлось определять самому. Я прикинул скорость, с которой мы ехали, время, которое прошло, направление. Хорошо, что приложение-компас работало без сети. Я, старый землянин, в жизни бы не определил ничего по Солнцу. Оно здесь еле выделялось на небосводе... С другой, дневной стороны.
Получилось всё равно приближённо. Но я пока не решил, играют ли роль несколько лишних километров – когда до станции их тысячи.
Но надежда всё-таки появилась.
Некоторые станции рабочие и используемые. Там живут постоянно. Но есть на спутниках и другие – законсервированные, пустые. Энергия там хранится в виде топлива в резервуарах, пища – на складах, стерилизованная, она никогда не портилась. Станции ждут. Некоторые – особых условий, они действуют только днём, или, например, летом. Некоторые – резервные.
Ближайшая ко мне станция находилась в паре сотен километров. Точнее сказать не получится. Да я всё равно не смогу выжить, если пойду их пешком.
Мне надо за несколько часов преодолеть это расстояние без транспортного средства.
Я изучил рельеф на карте. Идея была – одна, но если не сработает я умру быстрее.
Станции строились в низинах, на так называемых твёрдых морях. Часть планеты представляет собой скалы и скалистые долины, часть затянута толстой коркой аммиачного и водяного льда и покрыта азотным снегом. Нижние слои последнего уже уплотнились, и можно было провалиться только по щиколотку. Собственно, это практически не затрудняло ходьбу.
Я нахожусь в горах. Получается, что по направлению к станции идёт постоянный уклон.
У меня есть тонкие щитки фотоэлементов на скафандре. Они должны давать дополнительную энергию, но в таких тёмных мирах это почти неощутимо. Я после нескольких попыток подцепил крыло щитка в верхней части спины, над рюкзаком, увёл глубже силовое поле и отодрал фотоэлемент.
Я не открыл Америку: так поступали в крайних случаях: когда нужен был материал, например, прикрыться от солнца. Щитки специально были закреплены подобным образом, это знали многие.
Низкая сила тяжести и почти нет сопротивления воздуха. Горнолыжные курорты здесь бы пользовались успехом... если бы не вечный сумрак.
Меня, закоренелого землянина, это уже напрягало.
Я разбегаюсь и...
Взметнулось и тут же осыпалось – далеко за спиной – облачко морозного азота. Плотный снег слежался за века и только шуршит под полимером щитков.
Холмы, скалы вдалеке. Слежу за дорогой, чтобы не съехать в пропасть. Криовулканы остались с другой, солнечной, стороны, и не угрожают прорвать тонкую кору Тритона прямо подо мной. Несколько раз импровизированная каталка замедляла ход и приходилось снова разбегаться.
По земному времени, которое отсчитывала моя СУР, прошло уже десять часов к тому времени, как вдали показалось строение. Правда, без сетевой синхронизации, часы могли ускориться в гравитационном поле Тритона. А местное время я не понимал.
Просто я устал страшно, хотелось есть – разового пайка скафандра и хватило на раз. Мне даже не пршло в голову растягивать его.
Просто воздуха и тепла не хватит на то, чтобы умереть с голоду или жажды.
Станция находилась на берегу огромного замёрзшего озера. Приземистое квадратное здание из чёрного пенобетона издали казалось небольшим – но я знал, что размер у него приличный – и затосковал. Теперь ещё искать вход...
Так, надо подумать. Ворота должны располагаться так, чтобы не надо было обходить станцию лишний раз. Значит – со стороны путей стрелы, сейчас отключенных.
Последние сотни метров вдоль стен дались особенно тяжело. Ворота показались издалека, но идти до них пришлось целую вечность. Я уже мысленно был внутри...
Тритон не блистал разнообразием – статичная картинка, на которой ничего не менялось. Но я так устал, что, поначалу, в вихре снежинок не заметил ничего странного. Ну – снежинки и снежинки. Благо холода здесь хватает.
На фоне чёрной стены вдалеке вихрь был виден особенно хорошо. Белые хлопья кружили на ветерке...
Только на Тритоне нет ветра. Я слишком редко покидаю Землю чтобы помнить об этом.
Вверх... вниз... вбок... вверх...
Ещё ближе ко мне.
Что это?
Атмосферы здесь почти нет. Еле-еле, и в основном на солнечной стороне. И движутся снежинки слишком правильно.
Был бы я на Земле – сказал бы, что это стая насекомых.
Ещё ближе.
Мне не стоит убежать, например?
Пожалуй, большая моя проблема – привычка раздумывать. Сделать что-то инстинктивно – нет, что же я, я же учёный! Пока я размышлял, стайка снежинок приблизилась.
Они стали медленно оседать на скафандр, и маленькие искорки потрескивали разрядами на металлической сетке покрытия. Но, несмотря на излучаемое мной тепло, они не таяли, а взлетали обратно.
Некоторое время я пребывал в ступоре. Никакой жизни на Тритоне не зарегистровано. Да и как она возможна на каменно-ледяном шарике почти без атмосферы и солнечного света?
А снежинки-мошки вели себя как будто живые.
Потрескивания я слышал даже в скафандре, и подумал – похоже на электрические разряды.
Почему-то стало холоднее. Для экономии я и так убавлял обогрев максимально, и сейчас просто мёрз.
Попробовал отрегулировать температуру... И получил предупреждающий сигнал.
Запас энергии падал.
И так основательно опустошённые, аккумуляторы разряжались с ужасающей быстротой. Индикатор уже обещал, что при таких темпах разрядки у меня минут пятнадцать.
Хотелось бы знать, что менее страшно: задохнуться или замёрзнуть?
Почему эти мошки не тают? По сравнению с их привычной средой я просто жарю.
Отмахиваться? Я попробовал придавить одну, но не вышло. Далась она легко, но совершенно не давилась.
Да и если бы получилось – как их всех переловить за пятнадцать минут?
Неужели они вообще не боятся тепла? Не может быть.
Я поднял температуру до нуля градусов по Цельсию на перчатке и подставил её мошкам.
Они словно отшатнулись всей стаей... Но ни одна не сгорела, как я ни надеялся. Надо выше температуру.
Я пошарил среди снаряжения. Конечно, в стандартное снаряжение рабочего скафандра входили несколько силовых свёрел и лазерных резаков. Но мои вероятные убийцы не оставили ничего, что может быть оружием. Даже против мошек.
Хотя! Факел. Он остался. Горит обычным огнём, с подачей струи кислорода и выводом плазмы через сопло. Если окатить огнём стаю – снежинки... умрут? Растают?
Только как их собрать вместе? На площади поменьше целого меня, чтобы огня хватило?
Думать оказалось совсем некогда. Я зарядил факел, поднял энергию в модули подачи воздуха и тепла. Минут на пять хватит, если отсоединить аккумуляторы.
А я их и отсоединил.
Вся стая бросилась к ним, и тусклые блоки красиво заискрились в полумраке.
Ещё красивей, наверное, их объяло пламя – призрачно-прозрачное, солнечно-яркое.
Сгорели они, или испарились – я не знал. Я бежал к воротам. Отключились практически все модули СУР, контроль биоритмов, – всё, кроме воздуха и обогрева. Если на них не хватит энергии, я замёрзну за считанные мгновения. На улице градусов тридцать пять... по шкале лорда Кельвина.
Иногда я жалею, что занимался не особо нужной учёному самозащитой, а не таким полезным бегом. Кстати, для самозащиты тоже полезным. Но сейчас меня буквально нёс адреналин, и к воротам я бежал практически на чистом страхе.
Датчики шлюза отметили меня в течении нескольких секунд, и эти секунды были ледяной вечностью. На остатках энергии – кислород ещё был, а вот тепло уже уходило. Обогрев выжимал всё, что мог, растягивал так, чтобы не убить меня – но отключенная система слежения за биоритмами мешала автомату адекватно работать.
Шлюз пускал всех людей – а шлюзы станций на необитаемых планетах – вообще всех. Но здесь были новомодные обволакивающие ворота. Они позволяли не выпускать ни капли воздуха во время открытия. Войти в такие ворота занимало ещё с десяток секунд.
Эти секунды я думал, что умираю.
Многие люди путают духоту и жару. Сейчас я в полной мере ощутил разницу. Дышать было просто нечем, до такой степени, что по лбу тёк пот и темнело в глазах. И при этом я мёрз, так, что почти уже отключался.
Меня хватило только на то, чтобы нажать экстренную кнопку открытия скафандра...
И ничего не произошло. И я вспомнил, что сигнал не открывает сам по себе, а только задействует систему датчиков. Проверяются проблемы человека внутри, и, если они есть, срабатывает открытие. А у меня отключена система отслеживания биоритмов.
Руки почти не слушались. Я с трудом поднял их к голове. Защёлки легко нажать, только надо дотянуться, ну же!
Будет идиотством умереть от удушения в шлюзе станции.
Шлем отскочил, и затхлый, наверное, пыльный воздух показался свежим, как горный морозный...
Нет, только не морозный.
Я выбрался из скафандра и некоторое время просто сидел на полу. Потом заставил себя встать, опираясь о стену. Наверняка переохлаждение, что делать с ним? Растереть, а чем? Средство-то найдётся, руки – нет.
Хотелось просто лечь прямо там и заснуть, но я заставил себя встать. Надо найти еду, если получится – одежду. Моя вся вымокла от пота.
К сожалению, жилой блок оказался довольно далеко. Станция оживала – тускло светились коридоры при моём приближении, заработала вентиляция, мигали индикаторы управляющей сети.
Первым делом я подключил к ней СУР и выстроил маршрут. Но только я направился, как ожила связь.
Упорный и настойчивый, вызов требовал моего внимания. Сначала отвечать не хотелось – ничего страшного не случится, я спасён. Но потом пришла в голову другая мысль. Юля! Она одна на станции, которой управляют преступники. Всё ли с ней в порядке?
Теперь я принял вызов мгновенно.
– Егор Алексеевич? – холодный голос был женским, но никак не Юлиным. – Ответьте, скажите, где вы?
– Законсервированная станция с ночной стороны Тритона.
– Определила координаты. Нужны спасатели?
– Кого-нибудь пришлите, пожалуйста. А кто это говорит?
– Космическая охрана, младший лейтенант Бикметова. Я не получаю данных с ваших биомониторов.
– Всё в порядке, переохлаждение. Сейчас я их включу.
– А вы их выключали? – в ледяной тон пробились нотки неприятия.
– Долго объяснять. Меня ищут?
– Разумеется, я же отслеживаю ваши вызовы, – теперь в голос попала толика раздражения. – Ваша сотрудница вызвала нас, когда ей стало известно о несчастном случае.
– Несчастный случай?! Кто сказал?
Вот это да.
– Вы выпали из машины на полной скорости в пропасть, конечно, заявление зарегистрировано как несчастный случай. Никто не предполагал, что вы выживете.
– А тогда зачем вы меня отслеживали? – не понял я.
– Порядок такой, – снова лёгкое раздражение в голосе. Похоже, это едниственная доступная ей эмоция. Почему она ведёт себя так, будто я в чём-то виноват.
У неё наверняка волосы, стянутые в пучок и ненакрашенные губы.
Пока я разговаривал, пропустил поворот, и теперь сам был раздражён.
– Товарищ младший лейтенант, это не несчастный случай. Меня сбросили. И буду вам очень признателен, если за моей коллегой присмотрят. Я за неё беспокоюсь.
– Сбросили? Кто? За что? – чем она опять недовольна?
– За что – не знаю, но очень не хотели пустить к телескопу.
– Расследуйте это! – постарался я говорить вежливо. Она и так не излучает добро. – Неужели злоумышленники обычно работают при свидетелях?
– Вы можете подать заявление, но шансов мало. Одних слов недостаточно. Три свидетеля утверждают, что вы нарушили правила безопасности пассажира при движении.
– Понял.
Действительно, понял. Вот почему со мной разговаривают с раздражением. Я же сам выпал. Я такой вот идиот.
– Пришлите, пожалуйста, за мной кого-нибудь. И присмотрите за Юлей. Она тоже может нарушить какие-нибудь правила безопасности. Не оставляйте её одну.