Обществоведка устала проверять сочинения, и проклинала себя, что дала такую общую тему, "Понятие законности в человеческом обществе".
Она указывала отклонения от Единственно Верного Учения на полях, попутно подчеркивая грамматичекие ошибки. Стопка сочинений подходила к концу, когда одно из них оказалось совершенно хулиганским. Сочинение называлось "К вопросу о законах". Ученик писал:
Наши законы известны не многим, они - тайна маленькой кучки аристократов, которые над нами властвуют. Мы убеждены, что эти старинные законы в точности соблюдаются, но все же чрезвычайно мучительно, когда тобой управляют по законам, которых ты не знаешь. Я имею при этом в виду не различные истолкования и тот ущерб, который наносится людям, когда в истолковании законов участвует не весь народ, а только единицы. Может быть, этот ущерб и не так уж велик. Ведь законы идут из глубокой древности, над их истолкованием люди трудились века, так что само истолкование теперь обрело силу закона, и хотя возможности свободного истолкования еще существуют, они уже стали весьма ограниченными. Нет никаких оснований предполагать, чтобы аристократия в угоду своим интересам допускала истолкования не в нашу пользу - ведь законы и так были с самого начала установлены в пользу аристократии, они на аристократию не распространяются, потому, видимо, и отданы целиком в ее руки. Конечно, в этом есть известная доля мудрости - кто же сомневается в мудрости древних законов? - Но для нас в этом есть и мука, что, вероятно, неизбежно.
Обществоведка написала на полях:"Сравнение руководства с аристократией неуместно и аполитично", и продолжала читать:
Да и существование этих мнимых законов - только предположение. Лишь по традиции принято считать, что они существуют и доверены аристократии как тайна, но это всего-навсего традиционный взгляд, заслуживающий признания в силу своей древности, и ничего больше, ибо самый характер этих законов требует, чтобы их возникновение сохранялось в тайне.
Обществоведка добавила:"Ты плохо слушал на уроке, я объясняла про открытость законов и правосудия", и читала дальше:
Но если мы, в народе, внимательно проследим действия аристократии с древнейших времен, если мы, располагая записями наших предков по этому поводу, добросовестно их продолжим и среди бесчисленных фактов найдем как бы основные линии, позволяющие заключить о тех или иных исторических решениях, и если мы на основе этих тщательнейшим образом отобранных и систематизированных выводов попытаемся что-то установить для настоящего и будущего, то все это окажется весьма шатким, скорее, игрою ума, ибо тех законов, которые мы стараемся отгадать, быть может, вовсе и не существует. Есть маленькая партия, которая действительно так думает и пытается доказать, что если закон и существует, то он может гласить лишь одно: все, что делает аристократия, - закон. Эта партия видит только произвольные установления аристократии и отвергает народную традицию, приносящую, по мнению этой партии, лишь ничтожную и случайную пользу, а чаще всего серьезный вред, так как порождает в народе перед лицом грядущих событий ложную, обманчивую и легкомысленную уверенность. Такой вред нельзя отрицать, но подавляющее большинство нашего народа видит его причину в том, что традиция далеко не все охватывает, ее нужно исследовать гораздо глубже и даже содержащийся в ней материал, как бы он ни был огромен, все же слишком недостаточен, и должны еще пройти века, прежде чем она все охватит; унылость этих перспектив озаряется в настоящем лишь верой в такие времена, когда наконец наступит пауза, завершатся следования традиции, все станет ясно и закон будет принадлежать только народу, а аристократия исчезнет. Это говорится не с ненавистью к аристократии, отнюдь нет, и ни с чьей стороны ее нет. Скорее, ненавидим мы самих себя за то, что нам еще нельзя доверить закон. Поэтому и упомянутая партия, в известном смысле весьма соблазнительная, не верит, по сути дела, ни в какой закон и осталась такой немногочисленной, ибо она в полной мере признает аристократию и ее право на существование.
Обществоведка почустовала головокружение. Вряд ли Ученик мог догадаться сам... Она побежала в ванную и облила голову холодной водой. Из последних сил она дочитала:
Это можно выразить с помощью своеобразного парадокса: если бы какая-нибудь партия вместе с верой в закон вышвырнула и аристократию, на ее стороне оказался бы тотчас весь народ; но такая партия не может возникнуть, ибо никто не дерзает вышвырнуть аристократию. На этом лезвии ножа мы и живем. Один писатель некогда сформулировал это следующим образом: единственный зримый, бесспорный закон, подчиняться которому мы обязаны, - это аристократия, и ради этого единственного закона мы должны утратить самих себя?
Так вот почему он всегда задает такие каверзные вопросы, что мне приходится по многу часов готовиться каждому уроку! - догадалась Обществоведка. - Он начитался нелегальной, клеветнической литературы, и теперь это вылезает наружу. Интересно, где он такого нахватался?
Обществоведка не знала, что делать. Ей хотелось срочно позвонить по "телефону доверия" и сообщить, что имела место идеологическая диверсия. Но в этом случае, подозрение пало бы в первую очередь на нее.
Потом она решила позвонить Куратору и спросить совета у него. Потом она хотела позвонить Парторгу.
Наконец, Обществоведка решила, что утро вечера мудренее. Она по диагонали дочитала остальные сочинения, сделала несколько стандартных замечаний, и, никому не позвонив, легла в постель.
Обществоведке приснилось, что вместе с Учеником она пилит огромные деревья, потом они с Учеником везут эти деревья на вагонетке по длинному, узкому и темному туннелю, и только свет в конце туннеля вселяет надежду, что когда-то это кончится. Вдруг свет начинает быстро мигать и гаснет, а стенки туннеля с треском рушатся, заваливая бревна, вагонетку, ученика и ее саму. В судорогах Обществоведка проснулась. Она на ощупь поправила вилку ночника, выпавшую из розетки, и обтерла холодный пот. Она снова попыталась заснуть, но сон не шел. Обществоведка подумала, что зря она оставила на сочинениии свои пометки. Пометки сделаны красным карандашом; в принципе их можно стереть чернильным ластиком... В конце концов, Ученик мог сам написать что-либо карандашом, а потом стереть...
Заснуть не удалось. Обществоведка включила лампу и вернулась к столу. Всю ночь она просидела, перечитывая совершенно идиотский и возмутительный текст сочинения. В принципе, сочинение можно было бы уничтожить, сделав вид, что ученик забыл его сдать. Крамолу можно сжечь в туалете. Впрочем, нет, другие ученики видели, как он сдавал. Кроме того, у него, вероятно, остался черновик; и непонятно, что делать, если он напишет еще что-нибудь подобное...
В школу Обществоведка пришла невыспавшаяся, хотя мешки под глазами удалось закрасить пудрой и помадой.
Она нашла адрес и телефон ученика. Благоразумие подсказывало ей, что, прежде чем поднимать скандал, надо допросить Ученика и понять, откуда он такое взял. Навряд ли он мог написать это сам; скорее всего, он нашел где-нибудь антисоветскую листовку идеологических диверсантов и переиначил так, чтобы она подходила к теме домашнего задания...
Обществоведка выдернула ученика с первого же урока и притащила в учительскую:
- Где ты это взал?
(молчание)
- Ты понимаешь, что я вынуждена сообщить, куда следует?
(молчание)
- Тебе что, не жалко твоих родителей?
(молчание)
- Почему ты не говоришь, откуда ты такое взял?
(молчание)
- Ты это сам придумал?
(молчание)
- Ты, наверное, откуда-то списывал?
(молчание)
- Мне надо поговорить с твоими родителями.
(молчание)
- И мне придется поставить на классном собрании вопрос о твоей деятельности.
(молчание)
- И на педсовете, если ты не скажешь, откуда это.
(молчание)
- Почему ты молчишь, как партизан?
(молчание)
- Ты что, начитался рассказов про детей-героев?
(молчание)
- Ты думаешь, это героизм, не отвечать на вопросы?
(молчание)...
Обществоведка не стала избивать Ученика; она вернула его в класс к концу первого урока, написав в его дневнике:
"РОДИТЕЛЯМ СРОЧНО ПРИТИ В ШКОЛУ, КАБИНЕТ ОБЩЕСТВОВЕДЕНИЯ. Буду за час до начала уроков". Неопределенность мучила ее; она провела свои уроки скороговоркой, давая задание "перечесть урок" (по учебнику) и отпускала классы, не дожидаясь звонка. Много раз она шла то к Завучу, то к Директору, то к Парторгу, то к Классному Руководителю, чтобы обсудить выходку Ученика, и столько же раз с полдороги поворачивала обратно, вспомнив, что она решила сперва поговорить с родителями. Обществоведку весь день тошнило, она не могла есть, а ночью опять не могла спать.
Утром Ученик пришел с родителями. Вернее, с одной из оных. И книжкой. Франц Кафка. Сочинения. В два голоса Ученику объяснили, что списывать нехорошо. Ученик согласился, раскаялся и извинился. Родительница предложила "обмен политзаключенных": книжку в обмен на "Сочинение". "Сочинение" Oбществоведка отдала. А насчет книжки... Посмотрела на нее и подумала: Кто ее знает, какие времена грядут; сейчас, вроде, изданная и разрешенная, a потом вдруг окажется, что вражеская и запрещенная. На ее памяти бывало такое. Кроме того, если книжка будет у нее, то могут подумать что это она дала ее Ученику. Сон вспомнила. И представился ей лесоповал. И
рудник с шахтами, штольнями и тусклыми лампочками в тупиках... От книжки обществоведка отказалась.