Кузнецов Владимир Анатольевич. Лед Глава 14

Глава XIV - Совесть

Ain't no Grave (can hold my body down)

"Монреаль Варлокс" - "Флеймин Тайгерс оф Калгари", Финал Кубка Стенли, первая игра. Май, 16-е

Иногда, в самом конце пути, когда цели оказывается на расстоянии вытянутой руки, вдруг приходит в голову странное, парализующее сомнение. Внутри сам собой рождается вопрос: "А нужно ли тебе это? Действительно ли это то самое, к чему ты так долго шел? Вдруг это ошибка?"

Патрик никогда раньше не испытывал подобных чувств. Его одолевали сомнения, его сковывал страх неизвестности, ломала неспособность повлиять на ситуацию. Но никогда раньше с ним не было такого - когда остается сделать последний решительный шаг, поставить финальную точку в долгом повествовании, ачервь сомнения говорит, что делать этого не нужно.

Что будет после того, как "Варлокс" завоюют кубок? Что делать ему? Жак Плант говорил, что Кубок - главная цель Руа, что он содержит нечто особенно важное, что возможно даст ответы на вопросы. А еще он говорил о враге. Кто этот враг: Джастифай, Деккер, Сесилия? Бостон, Калгари, Лига? Кто-то еще, кто пока невидим для Патрика? Развязка близка, а вопросы все еще остаются без ответов. Что верно: искать ответы у Кубка или получить их самому, следуя тому пути, по которому шел до сих пор?

Что-то подсказывало, что Таэбо и Каинде больше не заговорят с ним - во всяком случае, до победы. А что будет после победы? Этого Патрик не знал. Не мог знать.

- Две минуты! - зычный голос Гейни изгоняет смутные мысли. Голоса раздевалки из негромких и осторожных становятся резкими, почти злыми. Агенты и даже рекруты вытравливают из себя предыгровой страх - чувство, которое известно всем без исключения спортсменам.

Казалось бы, для страха нет причин: прошло семь дней с их победы над "Сейджес" - достаточно, чтобы отдохнуть и собраться с силами. Тем более, что у Калгари такой возможности не было - победная игра против Сент-Луиса прошла позавчера.

"Олимпик Сэдлдом", домашняя арена Пылающих Тигров, во внутренних помещениях выглядит мрачной и угрюмой. Светильники горят тускло, стены выкрашены темной краской, немногочисленные плакаты выцвели и поблекли. Калгари, до Пробуждения крупный промышленный центр Канады, ныне пребывал в упадке. Целые кварталы стояли пустыми, в темных провалах окон выли духи пустоши, дикие кадавры бродили по захламленным улицам. Центр города, некогда отведенный под офисы крупных нефтяных компаний, тоже опустел и обветшал. Потухли неоновые вывески, целее здания стояли темные, без единого огонька в окнах. Хоккейный клуб Калгари в Новой Эре никогда не доходил до финала. Кто-то, кажется Робинсон, упоминал, что единственный раз Тигры бились за Кубок в далеком двадцать четвертом, где были разбиты - какой сюрприз - Монреалем, в те времена еще носившим имя "Маринерз". Впрочем, это не давало поводов расслабляться - в подобной битве у аутсайдера куда больше желания победить, нежели у фаворита. А значит, фавориту стоит поостеречься.

Цепочка хоккеистов стучит лезвиями коньков по трухлявым доскам пола. Впереди резким электрическим квадратом светится проем, ведущий на арену.

- Эй, приятель! - Нилан хлопает Руа по плечу. - Ну что, готов? Финал, разбей его посох Шанго! Мы неплохо оторвались в этом сезоне, так?

Патрик кивает. Сейчас голова его - звенящая морозом пустота. Это единственный способ побороть сомнения, победить собственную скованность, нерешительность. Проем, лед, игра. Все остальное утратило смысл. Здесь и сейчас все что важно - это ворота и шайба. Ворота и шайба.

- Не дрейфь. Надерем им задницы! Знаешь, в чем метафизический философский смысл вратаря?

- Нет.

- Останавливать эту долбаную шайбу!!! - орет Патрику в ухо Крис. Игроки впереди и сзади смеются. Патрик ощущает, что слова эти прошли сквозь него, не оставив и следа. Странно ныли кости пальцев - словно надвигалось что-то злое, темное...

Впервые видение было таким отчетливым. Он словно видел все наяву, не было ни малейшего намека на призрачность происходящего.

Прямая, как стрела трасса уходит к горизонту. Позади остался спящий мегаполис, ряды фонарных столбов, освещавшие дорогу. Машина несется вперед, слегка вздрагивая на неровностях, выхватывая фарами люминисцентные полосы разметки. По бокам темной стеной стоит лес. Высокие, прямые сосны иногда сменяются похожими на темные тучи дубовыми рощами, белыми сполохами молний-берез. Сердце тяжело бухает, отдаваясь в ушах болезненными толчками. Снова что-то давит на грудь, парализуя легкие. Глаза щиплет, как от дыма, кожа на лице горит.

Взгляд против воли скользит к зеркалу заднего вида. Там, на просторном заднем сиденье свернулась калачиком дочь - двенадцатилетняя девочка, укрытая расстегнутым спальником. Можно было спланировать время поездки получше - так бы сказала жена. Наверняка сказала, просто он не запомнил, не обратил внимания на эти слова, как и на многие другие. Она демонстративно не слушает его, он в ответ игнорирует ее. Бесконечная эскалация, в критические моменты взрывающаяся тяжелыми, неприятными выяснениями отношений. Самое печальное, что в этом нет никакого смысла. Нет никакого выхода.

Рука сама переключает передачу, нога придавливает педаль газа. Машина несется вперед, ножом электрического света рассекая темноту. Мерцающие зеленым приборы показывают какие-то цифры - нет желания на них смотреть. Руль мелко дрожит в руках.

Что у него осталось сейчас? Тридцать три - возраст Христа. Может, срок был выбран неспроста, есть в нем какой-то особенный смысл? Все, чего он мог добиться, он уже добился, сейчас все что он делает - просто бессмысленное повторение заведомо ведущего в никуда набора действий. Карьера? Его спортивная карьера уже окончена, это понятно любому, в том числе и ему. Пора сменить вектор, пересмотреть жизнь. Кто сказал, что это легко? Никогда не легко. Зона комфорта, будь она проклята. Удержаться на пике так же тяжело, как выбраться из ямы. Когда ты упал и лежишь, проще всего оставить все как есть. Тем более, если лежишь на мягком и теплом. Тренировки в удовольствие, редкие игры с азартом, но без ответственности, дом, семья. Нет, с семьей тепло и мягко не получается. Но не это самое неприятное. Хуже всего, что в итоге уже ничего не осталось - ничего для самого себя. Разве что дочь. Теперь делать ее счастливой - единственный способ самому обрести счастье.

Он снова смотрит в зеркало, пытаясь разобрать в темноте салона лицо деовчки. Только ради нее. Если бы кто-то сказал, что жизнь закончится в тридцать три, закончится, едва успев начаться... что он исчерпает свои возможности, растратит их впустую, поддавшись рутине, избегая лишних усилий, бросаясь от одного к другому, нигде толком не проявив себя. Спорт? Хорошо, спорт - это очень хорошо, но ему, как ревнивому божку нужно было служить преданно, не отвлекаясь ни на что. Не верил, не понимал, не хотел признавать - и получил то, что заслужил.

Пустоту.

Так же и с семьей. Точно так же. Семья ради семьи, просто потому что так надо, пока не поздно, пока не состарился - плохая мотивация, ущербная. Когда выбираешь не человека, а социальный статус, ошибка дает о себе знать быстро и болезненно.

Теперь, все что осталось - это она. Теперь нужно понять, уяснить для себя, как не испортить и это последнее, как сделать все правильно. Понять - и начать делать, не отвлекаясь ни на что. Все прочее - уже прах и обломки. Их не воссоздать, не склеить, как ни старайся.

На трассе впереди вырастает, словно из-под земли, человеческая фигура. Нога вдавливает тормоз, шины визжат по асфальту, руки выкручивают руль, бросая машину в сторону, на встречку. Фигура на трассе стоит как вкопанная.

Машина замирает, едва не коснувшись бортом странного пешехода. Недоуменно стонет Женя, которую чуть не сбросило с сиденья на пол. Руки на руле слегка дрожат, в ушах звенит, в глазах скачут искры. Открыв дверь, Петр почти вываливается из машины.

- Ты что?!.. - он осекается, увидев, что перед ним - подросток. Грязный, со спутанными, давно нестриженными волосами, в каких-то несуразных лохмотьях. Глаза его поблескивают сквозь свалявшиеся бесцветные пряди.

- Папа? - подает голос Женя. Щелкает, открываясь, задняя дверца. Петр делает осторожный шаг навстречу застывшему, как столб, мальчишке.

- Эй, паренек, с тобой все в порядке? Слышишь меня?

- Слышу, - отвечает тот. Голос его звучит странно, как-то не по возрасту. - А вы меня?

Видение оставляет тяжелый, мутный осадок, отбирает ощущение времени и пространства. Патрик оглядывается, с трудом понимая, что стоит на льду, в рамке ворот. Цифры на табло показывают "три-один". Не в пользу Монреаля.

- Эй, голли! - игрок в форме Калгари тычет в его строну крагой. - А ты не так хорош, как про тебя говорят!

- Отвали, - Робинсон накатывает на него, толкнув плечом. Форвард тигров отступает, не провоцируя конфликта. Вбрасывание в центре поля - значит, последний гол забили только что. Нужно собраться, побороть это парализующее чувство.

"Это не чувство, - знакомый уже внутренний голос просыпается в голове. - Это память. Она возвращается. Ты не остановишь ее."

"Пусть подождет до конца матча."

"Нет, не выйдет. Ты не остановишь ее. Уже нет."

Борьба в центральной зоне быстро переходит к воротам Калгари. "Варлоки" наседают, но атака постепенно захлебывается - монреальцы играют скованно, примитивно, а простыми, короткими передачами противника не обманешь. Тигры перехватывают шайбу, выводят ее в центральную зону и после недолгой борьбы переходят в атаку. Почти сразу следует удар по воротам - грубый и простой, но все же Патрик едва успевает отразить его. Тут же кто-то выходит на добивание - Руа даже не может рассмотреть его номер. Шайба щелкает о клюшку, вспархивает над воротами и падает на защитную сетку за стеклом.

Через несколько секунд игра продолжается, но Руа не может сбросить оцепенение, охватившее его. Другие игроки ведут себя не лучше - слишком медленные, слишком неуклюжие - тигры легко обыгрывают их, перехватывают пасы, ловят на чеки. Все, что могут варлоки - сдерживать их натиск, неспособные всерьез перейти в контратаку. Ситуация напоминает ситуацию с "Сейджес" - снова мотивация аутсайдера преобладает и задает игру.

Во втором периоде счет не изменяется, но удержание его стоит Монреалю невероятных усилий, которые в итоге истощают команду. Третий период Калгари начинают с особым упорством, непрерывно поддерживаемые полными трибунами болельщиков. Оборона дает трещину уже на пятой минуте - после трех атак подряд, оставив защиту бессильной, четвертым ударом тигры пробивают Патрика. Счет становится "четыре-один", снизив статистический шанс на победу варлоков почти до нуля. Даже гол, забитый Лемье не меняет ситуации - до конца матча "Варлокс" находятся под жестким прессингом противника. Итоговый счет - "пять-два" в пользу хозяев. Унизительное поражение после громких побед в предыдущих раундах.

В сиплое дыхание смешивается перешептыванием, глухим и сдавленным.

- Что с тобой, Руа? - Лаперрьер садится рядом, искоса глядя, как Патрик неуклюже возится с экипировкой. - Тебя сегодня как подменили. Что стряслось? Может взлом? Ты не чувствовал чужого колдовства?

Патрик отрицательно мотает головой. Лаперрьер задумчиво жует губу.

- Сегодня всем нам хорошенько намылили шею. И намылили абсолютно заслужено. Каждый, кто был на льду, походил на сонную муху. Но это финал. Мы не можем его слить - вот так, глупо, некрасиво. Слышишь, Руа?

- Слышу, тренер.

- Тогда сделай так, чтобы в воротах я снова видел непробиваемую стену, а не дырявую тряпку. Соберись. Тебе на пути к этому кубку пришлось едва ли не труднее всех. Не дай ему выскользнуть из твоих рук...

Руа кивнул, стараясь не смотреть в глаза тренеру. Слова Лаперрьера... они просто не звучали так убедительно, как должны были. Что дальше? Что после кубка? Сколько он еще продержится - пять сезонов, шесть? Даже если десять - они не принесут ему богатства, не продлят жизнь. Они просто останутся страницами истории клуба - чужой истории, в которой Патрику Руа будет отведена пара скупых строк. Что будет с Дженнифер?

Никто не скажет. Никто не поддержит, не укажет верный путь сквозь колючую темноту неизвестности.

Руа опустил голову в ладони, закрыв лицо. Никто не обратил на это внимание - большая часть игроков считала, что он, как и все, сломлен проигрышем.

* * *

"Монреаль Варлокс" - "Флеймин Тайгерс оф Калгари", вторая игра Финала Кубка Стенли. Май, 18-е

- Единственная причина, по которой мы проиграли позавчера - это готовность.

Перрон говорил размеренно и спокойно, пристально вглядываясь в каждого игрока, стоявшего перед ним. Рекруты встречали взгляд спокойно, агенты предпочитали смотреть себе под ноги - исключая Нилана, для которого гляделки с тренером были давней забавой.

- Мы слишком расслабились за семь дней. А тигры, по сути, обставили нас по инерции. Вы все видели записи игр с "Блю Роубс". С нами играли по той же схеме. Но мы - не Сент-Луис. Мы не заштатная американская команда. Нас так просто не раскусишь. Теперь, когда первый испуг прошел, мы будем делать свою игру. Никаких финтов, никаких ставок на личное мастерство. Точные передачи, работа тройками, крепкая защита. При атаке принимаем их, аккуратно заводим в углы и раскатываем по бортам. Потом берем шайбу и выносим игру в их зону. Сразу. Никаких заигрываний в центре. В нападении крайние держатся бортов, центр уверенно стоит перед воротами. Чтобы никакая сила, слышите - никакая! - не могла сдвинуть центрового с места. Идите и сделайте мне игру. Сделайте ее такой, как вы умеете.

И игра была сделана. Сквозь вой фанатов, сквозь режущий свет софитов, сквозь упругий, едкий воздух Сэдлдома. Сквозь физически ощутимую ненависть другой команды. Сквозь гнев духов, обитающих в этих стенах. Сквозь собственный страх и неспособность.

К третьему периоду счет был "два-один" в пользу Монреаля. Игра металась от ворот к воротам, увязая в жестоких схватках, борьбе на грани правил и за гранью их, сквозь оборону в меньшинстве и сквозь атаки одного на троих. Лед не раз окрасился розовым и никто не считал, что это было неоправданно. Время подходило к исходу, и Калгари отчаянно старались свести игру в овертайм, вырвать ускользающую победу.

Казалось, Патрик смог перебороть себя. Тело снова слушалось его, предугадывая и опережая, действуя, словно сверхточный механизм, хорошо откалиброванный и смазанный. Всего одна шайба пропущена - злая шутка местных духов или плод коллективных усилий операторов Калгари. Снаряд отразился от конька Челиоса, всего на пару сантиметров заехав за линию, прежде чем Руа успел выбить его. Гол был спорный, но судьи все же зачли его. Больше подобных ошибок Патрик не допускал. Он снова стал стеной, в которой нельзя было найти брешь.

На табло мигали желтым последние секунды матча.

- Эй, паренек, с тобой все в порядке? Слышишь меня?

- Слышу, - отвечает мальчишка. Подняв голову, он смотрит на Петра снизу вверх. - А вы меня?

- Папа, что случилось? - сонно бормочет за спиной Женя.

- Все в порядке, солнышко, - механически успокаивает ее Петр. Паренек наклоняет голову набок, словно намокший воробей. Только сейчас становится видно, что за спиной у него объемистый туристический рюкзак.

- Ты что здесь делаешь? - спросил Петр, почему-то чувствуя себя неловко, неуютно. - Потерялся?

- Не, - мотает головой парень. - Я на игру еду. На "Храброе сердце".

Не самый ожидаемый ответ учитывая обстоятельства - глухую трассу в два часа ночи. Любой водитель решил бы что парень под кайфом. Но не Петр.

Дело в том, что он и сам туда ехал. На "Храброе сердце" - полигонную ролевую игру на пять сотен участников, которая пройдет в здешнем лесу у пионерлагеря "Глория".

- Тебе сколько лет? Ты в курсе, про порядок участия в игре несовершеннолетних?

- В курсе. Я с братом приехал. Он уже на полигоне,а я за продуктами пошел в деревню. Заблудился немного.

- Повезло тебе, парень. Мы тоже на ХС едем. Меня Петя зовут. Это моя дочь, Женя. А ты?

- Я - Кузя. Кузьма в смысле. Но в тусовке меня зовут Арагорн.

- Серьезный ник. Садись, Арагорн, в машину. Довезем тебя.

Парень бормочет что-то вроде "спасибо" и садится на заднее сиденье. Женька перебирается вперед, поближе к отцу. Петр садится за руль, наклоняется к ключам зажигания.

- Ты откуда сам, Арагорн? Тверской?

- Не, из Москвы.

Двигатель фыркает, не желая заводится.

- Из Москвы? Что, не было игры поближе?

- Было. Но мы с братом сюда решили.

Впрочем, это Петра не особо волновало. Для него парень был как нельзя кстати - конкретная обязанность, требующая конкретных действий. А главное, отвлекающая от реылексии и самокопания.

Двигатель снова недовольно фыркнул, но затем разошелся, заурчав низко и ровно. Петр обернулся назад, чтобы удостовериться, что пассажир уселся нормально.

- А если бы сделали полевку про хоккей, ты бы поучаствовал? - сверкнули в темноте салона глаза подростка. - Ну, такой необычный, фэнтези-хоккей. Или постап-хоккей.

Странный вопрос. Откуда паренек узнал, что Петр хоккеист? На лице ведь не написано...

- Ты по брелку на зеркале догадался? - вспомнил Петр.

Вдруг блеск в глазах Арагорна усилился, словно в глазницах стали разгораться два желтых огонька. Секунду Петр смотрел на них как завороженный, прежде чем крик дочери вывел его из оцепенения. Уже оборачиваясь, он услышал натужный, утробный гудок, закладывающий уши - удивительно похожий на гудок сирены оповещающей о забитой шайбе.

Удар несущейся за сотню кмч фуры смял жестяной корпус корейского паркетника. Удар пришелся со стороны водителя, но машина весом в тонну никак не могла остановить разогнавшийся по прямой тридцатитонник - ее поволокло, бросило в сторону, перевернуло в воздухе, словно детскую игрушку. Все это Петр воспринимал уже со стороны - его тело, изломанное и покалеченное, утратило связь с душой.

Протяжный гудок грузовика все еще звучит в ушах, когда зрение проясняется, и темно-фиолетовые оттенки ночи сменяются слепяще-белым льдом. Двадцать семь секунд на табло, гремящий голос комментатора чеканит:

"Гол забил Дэн Квин, номер десять, с передачи Гарри Статера, номер двадцать. Счет "два-два""

Трибуны неистовствуют, заставляя воздух вибрировать. Нилан, пронесшийся мимо, в отчаянии бьет клюшкой об лед. Мелкая щепа разлетается во все стороны.

Перед овертаймом в раздевалке Перрон. Он глубоко вдыхает, глядя поверх голов своих подопечных.

- Овертайм - это не проигрыш. Это не проигрыш! Выйдите на лед и побейте этих заносчивых ублюдков. Кубок не для них. Слышите меня?! - внезапно, поднявшись почти до крика голос его обрывается, став ровным и тихим. - Выйдите и побейте.

Все происходит так быстро, что трибуны не успевают даже оборвать свои вдохновляющие кричалки. Вбрасывание выигрывает макФи, быстро передает Скрудланду, и тот словно телепортируясь в зону противника, бьет почти с красной линии - и забивает. Утихшая толпа в недоумении наблюдает победный круг Скрудланда, игроки Калгари убираются с поля. Игра окончена. Девять секунд - самый короткий овертайм в истории Лиги. Счет в серии становится "один-один". Монреаль показывает, что оправился от первого поражения и готов задать тиграм хорошую трепку.

* * *

Май, 19-е,21:20

Весна, пришедшая в Монреаль в апреле, все-таки оказалась ложной - уже через неделю после оттепелей северо-восточный ветер принес метель, а с ней - холод. Снег укрыл притихший город плотным ковром, тут же схватившимся толстой ледяной коркой. Прошло больше месяца, прежде чем настоящая весна несмело стала заявлять о своем праве. Робкое дневное тепло сменялось ночными заморозками, с моря приходили тучи, полные холодной влаги, дождя вперемешку с ледяными крупинками. Воду сковывало вечерними морозами, вскрывая осунувшиеся сугробы застывшим стеклом. "Варлокс" вернулись в родной город в одном поезде с Пылающими тиграми. Гости из Калгари отправились в отель, а варлоки по требованию Перрона остались ночевать в тренировочном лагере, дабы с самого утра приступить к тренировке.

Дженни пришла в общежитие к Патрику - сам он не мог ее навестить. Жаклин, провожавшая ее, старалась держаться в стороне, не встречаться взглядом с Руа.

- К-как отыграли? - спросила Джен, садясь рядом с Патриком на потертый диван в холле общежития.

- Неплохо, - уклончиво ответил Патрик. - Одна победа и одно поражение. Но тиры не выглядят особенно сильными. Думаю, ребята сумеют их победить.

- Хорошо, - согласилась Джен глядя куда-то перед собой. Патрик посмотрел на нее. Кажется, следы недавних событий почти стерлись в ней - взгляд стал безмятежным, спокойным.

- Дженни, - начал он осторожно, - я хотел тебя спросить.

- О чем?

- Если не хочешь - не отвечай.

- Сп-прашивай.

- Тогда... Что ты сказала Джастифаю? Что с ним случилось?

Девочка посерьезнела.

- Я... он ведь т-т-такой же как я, ты же п-понимаешь? Его, как и м-меня собрали, сделали в лаборатории. Только я п-п-получилась лучше. Я получилась почти н-настоящая. Это потому, что меня собирали не п-по частям. Я была целой. П-п-пришлось только кое-что заменить... А он... Он хуже. Нет, не хуже - грубее. И вот, пока нас д-держали в этой церкви, я... я вспомнила. Д-думаю, это все Сессилия. Она что-то сделала, чтобы я вспомнила. Почему-то для н-нее это было важно. Деккер этого не хотел, но она сделала все равно. Я вспомнила. Вспомнила, как м-м-меня сделали, как разбудили. Лабораторию, где я жила. Как п-потом появился этот тип, который выкрал меня. Как я попала в другую лабораторию, в Д-детройте. М-меня изучали, как подопытную к-к-к-крысу. П-приборы, иглы, к-колдуны... Они х-х-хотели п-понять, как я сделана. А п-п-потом я сбежала. Они г-г-г... г-г-гнались за мной, с-стреляли. Б-было очень б-б-больно и-х-холодно...

Девочка крупно дрожала, от волнения заикаясь все сильнее. Патрик осторожно обнял ее за плечо, прижал к себе. Постепенно, дрожь стала утихать.

- А п-потом, во время матча, я увидела Джастифая. Я н-не узнала его тогда. Только в церкви, к-когда все вспомнила, п-поняла кто он и откуда.

- И что ты сделала?

- У т-таких как мы есть в-в-выключатель. Так меня п-привезли сюда. П-просто выключили, засунули в ч-ч-чемодан, как тряпку и п-привезли. Аудио-визуальная б-б-блокировка. П-п-правильно написанное и произнесенное слово м-может на время убить н-нас. П-пока другое слово не оживит.

- Какое слово?

- "Смерть", - неожиданно ясно, без запинки произнесла Джен. - Только на иврите. На этом языке слово "истина" и слово "смерть" различаются всего одной буквой?

Патрик почувствовал, как тисками сжимается его голова.

- "Истина" - включает, "смерть" - выключает.

- Как ты это узнала?

- Не знаю. П-просто вспомнила. Вспомнила, как тот п-п-парень меня выключал. Что он сделал в самые п-последние секунды.

Словно в ответ на эти слова, вспышкой в голове Руа пронеслись воспоминания: огромная туша, прыгнувшая на него с расстояния почти в пять метров; пули, которые вгрызались в тело, не причиняя ему никакого заметного вреда. Удар о твердый, мраморный пол, неподъемная тяжесть, сминающая и парализующая, темнота в глазах, огромный, каменно-твердый кулак, занесенный для удара... И слабый силуэт за спиной гиганта - Джен. Наклонившись, она что-то шепчет ему на ухо. Потом все окончилось - Джастифай просто замер, как парализованный. Только теперь Руа понял почему.

- Как думаешь, почему Сесилия нас отпустила? - спросил он негромко. Джен пожала плечами:

- Я н-не знаю. Отпустила и все. Д-думаешь, она вернется?

- Думаю, да.

Они помолчали немного.

- Тебе пора идти, - наконец произнес Патрик. Дженни покосилась на него.

- П-поговори с Жаклин. Ты должен.

Патрик кивнул. Должен. Поднявшись с дивана, он подошел к стоящей в стороне женщине.

- Знаешь, - начал он осторожно, - я хотел сказать тебе... извини, что так все получилось. Я не хотел, не думал, что все так повернется...

Жаклин обернулась к нему, посмотрев на него тяжело, почти неприязненно:

- Не думал? А что ты думал?

- Я думал, что вы в безопасности.

- Ты ошибся. Что теперь?

- Теперь вы в безопасности.

Невеселая улыбка проступила на лице женщины:

- Ты в этом уверен? Ты уверен в этом, мальчик с глазами старика? Кто ты вообще такой? Почему ты здесь? Почему ты вмешался в мою жизнь? И почему я позволила тебе это?

- Я...

- Ты здесь не причем. Но я больше не хочу, чтобы ты был рядом. Тот кошмар, который я пережила... Из-за чего? Я даже не знаю тебя! Ни тебя, ни эту девочку. Все это очень мило - молодой папаша, сирота-приемыш... До тех пор, пока не оказываешься в темном подвале, зная, что в любой момент ты... тебя...

Она запинается, отворачивается. Патрик чувствует на плечах неимоверную тяжесть.

- Прости меня.

Он возвращается к Джен, садится рядом с ней.

- Скоро все окончится, - произносит он глухо. Отчего-то, даже стальная уверенность в этом не успокаивает его. Словно он уже переживал все это - длительный, трудный путь, который в итоге приводит лишь к пустоте и безжизненным руинам позади. Можно ли все исправить, начать заново?

* * *

"Флеймин Тайгерс оф Калгари" - "Монреаль Варлокс", пятая игра Финала Кубка Стенли. Май, 24-е

Стоит ли останавливать то, что неизбежно? Победа кажется предрешенной, до кубка можно дотянуться рукой. Все что нужно сейчас - не дать Калгари сравнять счет. Монреаль ведет "четыре-три", а в серии у на его счету уже три победы против одной - у Калгари. Правда теперь они снова играют в "Олимпик Сэдлдом" и домашние стены всеми силами пытаются вытянуть своих скользящих к поражению игроков. Теперь для варлоков все решает защита - никто не станет рисковать, чтобы увеличить разрыв в счете. Одна шайба - несущественное преимущество в регулярном сезоне, но в битве за Кубок оно может стать решающим - если только удержать его.

Калгари начали игру уверенно, без ответа забив две шайбы в первом и в начале второго периода. "Варлокс" быстро сравняли счет, потом вышли вперед, но пылающие тигры сравняли счет - "три-три" ко второму перерыву. И все же, в третьем периоде отчаянные атаки вывели "Варлокс" вперед - "четыре-три", за пять с небольшим минут до конца игры. Пять минут, в которые нужно было удержать с таким трудом заработанное в предыдущие пятьдесят пять преимущество.

Патрик взирает на это из створки ворот. Сейчас игра как никогда сильно зависит от него. Если он удержит ворота - "Монераль Варлокс" возьмут Кубок. Если же он сдаст - будет еще одна игра, но в этой игре в ворота встанет скорее всего не он. Окончится ли серия победой для Калгари? Едва ли. Доминирование Монреаля на льду проявляется все ярче. Игроки почуяли приз, уже увидели кольца чемпионов на своих пальцах - но не расслабились, а словно бульдог вцепились в это видение мертвой хваткой, ни за что не намеренные отступать.

Нет, сейчас решение уже не в руках Руа. Даже его тело уже действует словно отдельно от него, войдя в бешенный, неперебиваемый ритм игры. Атака за атакой проходят впустую, разбиваясь о защиту, о перехваты, о непоколебимого и вездесущего вратаря. Часы медленно отщелкивают секунду за секундой, накал возрастает, перерастая из борьбы за шайбу в настоящие стычки. Но здесь у Калгари нет никого, кто бы сравнился с Ниланом - он крепко знает свое дело, и ни один из вражеских игроков не может навязать силовой игры варлокам.

Удар четко между ног - Руа падает на колени, смыкая щитки, отраженная шайба летит в сторону. Еще десять секунд - и черная таблетка пытается проскользнуть у правой штанги, но отскочив от конька Руа, возвращается в игру. Три минуты до конца. Перехваты - и кинжальная контратака Монреаля ненадолго уводит игру в зону противника. Длится она недолго - Варлоки предпочитают тянуть время, а не создавать реальную угрозу. Эта тактика вполне жизнеспособна - оборона тигров выстраивается мгновенно, пробить ее неимоверно тяжело, но такие кинжальные выпады не дают Калгари развернуться во всю мощь, всерьез надавив на ворота противника. Две минуты до конца - снова серия из трех атак, две на добивании, последнюю Патрик выбивает ножным щитком, словно играя в футбол - подпрыгнув и завалившись на бок. Монреальская трибуна, в этот раз заполненная до отказа, восторженным ревом перекрывает недовольный вой остального стадиона.

Полторы минуты. Тренер Калгари Боб Джонсон меняет вратаря на шестого полевого игрока. Неистовый шквал атак натыкается на глухую позиционную оборону. Тигры отчаянно пытаются исправить ситуацию - терять им уже нечего, финальная сирена будет для них отходной. Но именно это отчаянье и определяет их проигрыш - слишком хаотично, слишком беспорядочно, чтобы пробить крепкую, как кремень защиту варлоков, краеугольным камнем которой остается Руа.

Монреальская трибуна отсчитывает последние секунды матча, и выкрики их, словно удары огромного молота, впечатывают тигров в лед.

"Девять! Восемь! Семь! Шесть!"

Руа грудью отбивает брошенную "на удачу" шайбу. Кажется, даже духи арены махнули рукой на свою команду и больше не помогают им. Но нет - шайба, отскочив от конька защитника, причудливо подпрыгивает, описывает крутую дугу и пытается нырнуть под верхнюю планку. Руа бросается вперед, принимая снаряд на маску. От удара, казавшегося несильным, уши закладывает, а в глазах на мгновение темнеет.

"Пять! Четыре! Три!"

Он пытается понять, куда отлетела шайба, но перед глазами все плывет, картина вокруг становится размытой и мутной. Вокруг толпится сразу трое или четверо игроков и нельзя понять, кто свой, а кто чужой. Все еще не видя шайбы, Патрик инстинктивно бросается на лед, пытаясь накрыть ее.

"Два! Один!"

Сирена гудит тяжело и протяжно. Постепенно, зрение восстанавливается. Руа поднимает сразу несколько пар рук, трясут, орут в уши. Он все еще ищет шайбу. Вот она - падая, он накрыл ее собой - еще секунда и рефери остановил бы игру. Но он успел. Игра окончена. "Монреаль Варлокс" завоевали кубок Стенли.

Начинается долгая, но обычная в этом случае суета: Калгари униженно покидают родную площадку, работники выкатывают ковровую дорожку к центру поля. Игроки совещаются, тренеры, оба, уже здесь, на льду, скользят гладкими подошвами туфлей, поддерживаемые игроками. Они кажутся карликами по сравнению с хоккеистами, возвышающимися над ними за счет коньков и шлемов. Перрон, Лаперрьер и Гейни встали в круг и о чем-то совещаются. Тем временем, выставляется тумба, на которую два бокора с величайшей осторожностью и почестями водружают кубок.

Это массивная серебристая колонна, почти метр в высоту, оканчивающаяся вместитеьной чашей. Под ней - три ряда колец с выгравированными именами чемпионов эпохи до Пробуждения. Ниже, цилиндрическое основание собраное из пяти широких колец на которых выгравированы имена игроков Нового Времени. Скоро там появятся и нынешний состав "Варлокс", прервав наметившуюся уже династию "Эдмонтон Сталкерз". Кубок дышит живой силой, словно пульсируя волнами энергии, притягивая к себе взгляды, заставляя тело мелко дрожать.

- Патрик, - Перрон кладет руку на плечо Руа. - Патрик! Очнись, кадило тебе в купель! Ты поднимешь кубок. Понял?

Вратарь неуверенно кивает. Первый круг по льду с кубком в руках - честь, которую команда отдает тому, кто, по ее мнению, сделал наибольший вклад в его получение. И никогда раньше - никогда - такого права не удостаивался рекрут.

Словно в тумане Руа слушает приветственную речь комиссара Лиги. Он не улавливает ни ее смысла, ни даже ритмики. Нилан пинает его, когда речь оканчивается. Под рев органа Патрик касается холодной стали, чувствуя, как молниями проходит сквозь него энергия этого артефакта. Она, словно волна, омывает его, сминая последние преграды, тяжелые плотины, последние которые устояли под напором событий и времени...

И то, что ощущает Руа - это радость. Невероятная, искренняя и глубокая радость победителя. Он поднимает кубок над головой, не в силах сдержать рвущийся из самой глубины его естества крик...

Проехав по ледяному полю, он передает кубок Гейни. Капитан принимает его с улыбкой, отправляясь на свой почетный круг. Руа же, почувствовав, что эйфория понемногу отступает, с удивлением смотрит на свои руки. Правую колет, словно на ладонь пролилось что-то едкое.

В углублении ладони он с удивлением видит сверкающую подвижную лужицу, похожую на ртуть, но блестящую ярко как платина или серебро ... Прежде чем он успевает сделать что-нибудь, странная жидкость впитывается в ладонь, не оставив и следа.

Руа поднимает голову, оглядывает арену, словно впервые увидев. Вот она победа - то, чего так отчаянно хотели от него. То, от чего его так упорно отвращали. Что дальше?

* * *

Сон всегда один и тот же. Туман и костер, раскладной стол и человек сидящий напротив. На столе - колода карт, карты в руках. Вместо привычных рисунков на них - изображения хоккеистов, вместо мастей - эмблемы клубов. Сердца - Калгари, бриллианты - Нью-Йорк, пики - Монтреаль, булавы - Бостон. Человек, играющий с Патриком - подросток, не старше тринадцати. Тусклые, редкие волосы слипшимися сосульками закрывают лицо, щеки запавшие, покрыты пигментными пятнами, под глазами - темные круги. Только взгляд его не совпадает с общей картиной - чистый и ясный, с едва уловимыми искрами иронии и азарта.

- Я сделал, как ты просил, - произносит Патрик. Козмо, собрав со стола колоду, кивает.

- Да. Все почти закончилось. Теперь ты - снова ты.

- И что дальше? Что теперь? Зачем ты устроил все это? Что случилось со мной... и с Женей? Мы ведь погибли там, да? На той дороге?

- Это еще не определено, - спокойно отвечает Таэбо. - И миссия твоя здесь еще не окончена.

Кивком он указывает на правую руку Руа. Там, на безымянном пальце тускло поблескивает перстень чемпиона. Каждый игрок получает такой - персональную инкарнацию Кубка Стенли, который хранится в особых покоях штаба клуба.

В этот момент, словно подчиняясь беззвучному приказу Таэбо, из кожи проступает та самая серебристая жидкость, которую видел Руа в день своего триумфа. Собравшись в тонкую нитку, она устремляется к кольцу и впитывается в него.

- Теперь ты обладаешь могущественным предметом, способным решить судьбу этого мира, - тихо произносит Козмо. Руа непонимающе мотает головой.

- Подожди. Причем здесь это? Я спросил, что случилось со мной и с моей дочерью?..

- Не торопись, - Таэбо говорит спокойно и размеренно. - Теперь в перстне на твоем пальце заключена могущественная субстанция, чистая эссенция творения. В твоем мире, посвященные называли ее Меркурий Мудрецов, здесь бокоры и колдуны зовут Флюксом. Мы же называем ее Слезой Создателя. Могущество этой субстанции таково, что может изменить судьбу целого мира.

Патрик скептически приподнимает бровь.

- Ты хочешь сказать, что одной этой штукой и собственной волей, я смогу повлиять на сложнейшую систему взаимосвязей, которая есть мир? Климат, биосфера, ноосфера, тектоника, субатомарные процессы... К чему это приведет? И главное - зачем это нужно? Не мне даже - миру?

- Потому, что мир умирает. И гибель его - вопрос очень скорого времени.

- Не понимаю.

- И не пытайся. Я сам не способен понять это. Суть же проста - в мир вторгся Хаос. Первородная деструктивная сила, которая ведет мир к необратимым изменениям. Каким - думаю тебе не нужно объяснять. За прошедший год ты многое повидал, а теперь, когда ты вспомнил свой родной мир, можешь сравнивать.

- Я вижу отличия... Довольно очевидные.

- Этот мир заражен хаосом - и сейчас находится у своей последней черты. Еще немного - и его, словно больную конечность, ампутируют, дабы не дать болезни распространиться.

- И что произойдет... после отделения?

- Ничего. Мира просто не станет. Хаос разложит его окончательно, обратив в бесформенный фрагмент первоматерии, переведя в принципиально иную форму бытия, чуждую и отличную от всего, что тебе известно о жизни. По сути, это будет конец света. Еще одного света.

- И эта штука в моем перстне... она может это предотвратить?

- Да. В ней достаточно сил, чтобы обернуть течение болезни к ремиссии. Это не произойдет мгновенно - но мир начнет меняться к лучшему.

- К лучшему?

- Да, - Таэбо едва заметно кивнул. - Его перестанут сотрясать катаклизмы и коллизии геополитических сил. Постепенно, система придет в равновесие, люди примут и освоят свой изменившийся дом, научатся жить в нем. Ты хотел бы миру иной судьбы?

- Наверное, нет, - качает головой Патрик, осматриваясь. Небольшой пятачок земли, покрытой скудной растительностью, освобожден от туманного покрова теплом костра. Уже в десятке шагов невозможно ничего разглядеть. Нет никакого постороннего звука - только тихое шипение огня и голоса собеседников.

- Что это за место? - спрашивает Руа. Козмо пожимает плечами.

- Просто место, - кажется, он уходит от ответа. - Место между мирами, своего рода перекресток.

- Перекресток, - задумчиво повторяет Руа. - А что будет со мной... Когда я все исправлю? И с Женей?

- А что должно произойти? - вопросом на вопрос отвечает Таэбо. - Вы здесь, вы обрели друг друга - что еще нужно?

- Вернуться домой.

Козмо некоторое время смотрит в глаза Руа. Его взгляд трудно выдержать - спустя секунду он начинает засасывать, словно бездна, парализуя дыхания, заставляя органы судорожно сжиматься, словно обожженный чужеродным холодом.

- А ты уверен, что хочешь этого? Хочешь вернуться туда, где ты никто и даже твоя собственная микровселенная рушится вокруг тебя? Где жена уходит и хочет забрать дочь. Это здесь ты - обладатель Кубка и владелец Кон Смайт Трофи, самый ценный игрок сезона. Там, дома, ты - заштатный спортсмен, всего лишь очередной неудачник, из-за собственной неспособности не сумевший подняться достаточно высоко, чтобы голова твоя хоть на дюйм возвысилась над бредущим из ниоткуда в никуда стадом. Ты действительно хочешь вернуться туда?

- Это ты подстроил аварию? - спрашивает Руа, чувствуя злость, закипающую внутри. Таэбо качает головой:

- Нет, не я. Клянусь бесконечным веером миров - я не этого хотел. Обычно, в нашей игре с братом мы делаем ходы по очереди. Но в этот раз, он решил нарушить правила. Он подстроил тот удар грузовика - чтобы здесь ты оказался... тем, кем оказался. Чтобы у него был способ управлять тобой, способ надавить на тебя. Если бы всего этого не произошло - я без труда бы вернул и тебя, и твою дочь домой. Но сейчас...

- Мы умерли, - не спрашивает, утверждает Руа. - В той аварии мы оба умерли.

- Нет, - неохотно качает головой Таэбо. - Вы еще живы, и ты, и Дженнифер. Но тела ваши повреждены настолько, что души не смогут вернуться в них. Некуда возвращаться. Вы оба в коме, жизнь ваших тел поддерживают, но исправить полученные повреждения тамошние медики не в силах...

Он замолкает. Патрик задумчиво трет подбородок, глядя как танцует пламя. Кажется, в нем нет топлива - огонь словно рождается в паре сантиметров над потемневшей от жара землей.

- Значит, мы вынуждены остаться здесь?

Таэбо молчит. Руа скашивает взгляд на свою руку, задумчиво глядя, как играет бликами костра перстень.

* * *

Никогда раньше, даже с самого жестокого похмелья, он не просыпался так тяжело. Казалось, в голове бьют огромные медные колокола, а горло и рот полностью засыпаны песком. Глаза под веками саднили и чесались, сами веки не могли открыться, словно их склеили. Все тело болело, но сильнее боли было чувство онемения, постепенно сменявшееся миллиардом булавочных уколов, пронзивших тело.

На веки легло что-то влажное и теплое, несколько раз пройдя от носа к виску. Потом кто-то осторожно потянул их пальцами, заставляя открыться. Свет болезненно резанул по зрачкам. Вокруг были только размазанные пятна - голубое на белом, кое-где с серыми вкраплениями.

К нему обратились - чужой голос звучал в ушах гулко и размыто. Пришлось напрячься, чтобы разобрать слова. Ясность не принесла понимания - язык был чужим, незнакомым.

- Where am I? - эта простая фраза далась с огромным трудом и вышла едва ли разборчивой. Чьи-то пальцы, удивительно неестественные и скользкие, раскрыли ему губы, вставив в рот какую-то мягкую трубку. Из трубки тонко полилась теплая вода. Несколько судорожных глотков вызвали спазм и приступ кашля, но потом все пошло лучше. Вода принесла облегчение, немного осадила шум в голове и жжение в кишках.

- Where am I? OЫ suis-je? - в этот раз получилось вполне разборчиво. Но ответ снова прозвучал незнакомо, вызвав боль в висках и звон в ушах, словно ему кричали в ухо через мегафон.

- Cut it out! - очень захотелось зажмуриться и закрыть уши, но руки валялись бессильными тряпками, отзываясь только колючей болью. Снова что-то ответили, снова ни слова нельзя было различить. Потом, что-то кольнуло в основание локтя - чуть сильнее, чем раньше. И снова наступила темнота.

Второе пробуждение было более легким. В голове немного шумело, но в этот раз глаза открылись легко, а свет уже не ранил так сильно. Возможно потому, что в комнате было темно. Только небольшая лампа горела где-то в стороне.

- You're awake, - раздалось справа.

- Jenny? Jennifer, is it you?

- Yes, daddy.

- Thank Shango, you are here! Where are we?

- Don't think Shango has anything to do with this. Мы дома, папа.

Петр поворачивает голову, видя свою дочь на соседней койке. Тихо попискивают аппараты рядом, дежурный медбрат обеспокоено поднимается со своего места и идет к ним. Теперь картинка обретает объем и глубину - больничная палата интенсивной терапии, выкрашенные голубой краской стены, рыжий кафельный пол, белые застиранные ширмы между койками. Мутные окна, за которыми чернеет сырая, ветреная ночь. Русская речь постепенно становится понятной, хотя еще и требуются усилия, чтобы переключиться на нее после английского.

- Мы дома, - Петр откидывается на подушку, не обращая внимания на недовольное ворчание медбрата. Когда тот уходит, Женя, повернувшись к отцу, тихо шепчет:

- Как мы сюда попали? Я думала...

Петр поворачивается к ней. Теперь, когда она лежит на левом боку, он видит, массивную повязку, покрывающую плечо - и то немногое, что осталось от левой руки. Горло сдавливает новый спазм.

- Мы... Я... В Кубке был способ... Мощный артефакт, способный вдохнуть жизнь в наши тела здеь. Иначе было нельзя. Я думал, он исправит все...

- Понимаю, - кивает девочка, приподнявшись на локте. Это хорошо, что мы дома, правда?

Петр молчит. Сейчас он не думает о том, прав ли он был в своих прошлых делах. Сейчас он думает о том, как поступить правильно в будущем. И уже точно знает, с чего надо начинать.

- Завтра мы увидим маму, - произносит он, бессильно переворачиваясь на спину. Даже лежать на боку пока слишком тяжело - кружится голова и начинает тошнить.

Наверняка, жена знает, где они. В машине были документы, даже бумаги на развод. Если они в Твери, она наверняка тоже. В гостинице или у друзей... Что он ей скажет? Что он может сказать после всего того, что уже было между ними? После всех тех разрушений, презрения, отторжения? Петр не знал. Но чувствовал кольцо на безымянном пальце правой руки. Перстень кубка или обручальное? Сегодня - суть одно и то же.

Кузнецов Владимир Анатольевич : другие произведения.

Лед Глава 14 - Совесть

Оставить комментарий © Copyright Кузнецов Владимир Анатольевич (kuznetsov-v.81@mail.ru) Размещен: 05/11/2014, изменен: 05/11/2014. 46k. Статистика. Глава: Фэнтези, Постмодернизм Лед Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Здесь - одна из трех последних глав "Льда". Читать можно в любом порядке, в равной степени - читать только одну из них, какую подскажет интуиция. По сути, это не разные концовки - это одна и та же глава, но... Весь вопрос во внутренней мотивации героя.