Аннотация: История разыгрывается в фантасмагорическом мире, удивительно напоминающем и не напоминающем Древний Рим. Черновик-разминка.
Кузиманза Д Д
НЕ КУПИТЬ ЗА СЕСТЕРЦИИ
==
История разыгрывается в фантасмагорическом мире, удивительно напоминающем и не напоминающем Древний Рим.
==
Глава 1
Богатый собственник земли, патриций Квинт Туллий Флинт возвращался домой из путешествия в далёкую страну Ларк. Приобрёл он там за изрядную сумму в десять тысяч сестерциев вазу - дивной чеканки и украшенную драгоценными камнями. Драгоценность эта по стоимости равнялась годовому доходу виноградников патриция. Во время путешествия, завернутый для безопасности с несколько полотен материи, ваза покоилась на дне одного из кожаных мешков, притороченных к спине сильного и спокойного верблюда, которого вёл специальный караванщик.
На других верблюдах, обученных носить всадников, ехали Квинт, его дети и слуги. Путь через пустыню как всегда был нелёгок и опасен: ужасно палило солнце, не меньшим жаром путников обдавал песок. Дочь патриция, тринадцатилетняя Туллия Терция, старательно закрывала покрывалом своё лицо, бледное и нежное, как бутон розы и даже новая кукла не могла ее развлечь. Конечно, в столице страны Ларк и в загородных усадьбах, куда приглашали отца, было интересно и, даже можно сказать, замечательно. Но сейчас Туллия обливалась потом, словно в парилке, а еще ее мучили невыносимые пыль и песок, которые несмотря на балдахин постоянно набивались в одежду и скрипели на зубах. Её на год старшие братья, близнецы Тирр Туллий Мартен и Марк Туллий Калм, страдали не меньше, но как настоящие мужчины, старались не показывать этого. Слуги же... а что слуги? Им полагалось заботиться о хозяевах.
Итак, жара, зной, песок, пыль, не всегда ровная поступь верблюдов. А ко всему ещё из-за любого бархана, скалы или каменной осыпи могли появиться кочевники-разбойники, ведь для них эта неприветливая местность была, что называется, охотничьими угодьями. Нападали они на караваны, отнимали и тюки, и животных, а потом оставляли ограбленных на милость не знающего милости солнца, чтобы в убийственных песках, за многие дни пути до колодца, те умерли в мучениях.
Но среди диких племен пустыни, не признающих ничьей власти, были и такие, которые опасное занятие нападать и грабить заменили на более презентабельное - водить караваны. Правда, деньги они любили не меньше, чем их преступные собратья, и драли с путешественников в полном смысле слова три шкуры. С другой стороны, переправляя патриция с родными и слуг, брали на себя обязанность охранять их жизнь и поклажу, поэтому проводник, идущий впереди внимательно всматривался в вершины барханов и в следы на песке, остальные же держали наготове оружие. Но ходили слухи, что они берут в долю разбойников, и потому те никогда не нападают на их подопечных.
Так или не так, по крайней мере путешествие началось два дня назад и до сих пор было успешным. Караван, согласившийся взять с собой Квинта и его людей, пересек границу Ларка и направился в Империю. Для непривычных пассажиров, которые носили развевающиеся и легкие наряды, караванщики устроили на спинах верблюдов балдахины, а сами прокладывали путь так, чтобы путешественников меньше обжигал колючий ветер, несущий обычно тучи песка и пыли. Когда же темнело и наступал неожиданный и резкий холод, устраивали привалы, и все, кроме караульщиков, спали, закутавшись в тёплые одеяла. Караульщики же тихонько напевали заунывные песни и ходили вокруг.
Но сейчас, в дороге, они были на удивление молчаливы, то и дело приближались к верблюду Квинта и вслушивались в его приятный низкий голос. Патриций, как человек бывалый, хорошо понимал, что его спутники за полдня пути измучились, и нужно их хоть чем-то развлечь и отвлечь.
- Эту сказку, а возможно и действительную историю рассказал мне вольноотпущенник Дзик, тот самый, которого мне обманом продали, как замечательного бойца. И он был им, потому что не боялся ни палок, ни садка с угрями, зато вывихнул руки двум рабам и распугал ещё десяток. Я уже думал продать его ланисте, ведь из него вышел бы отличный гладиатор, по крайней мере на один бой с тиграми или крокодилами. Но тут он спас жизнь вашей бабке, дочери, как вы знаете, двоюродного племянника деда прошлого императора. Я отпустил его на волю, но тут же предложил служить мне...
- Папочка, - перебила Квинта его дочь Туллия, - мы хорошо знаем историю Дзика, поэтому не перейти ли тебе сразу к истории, которую рассказал Дзик?
- Да-да, госпожа права, - поддержала её толстушка Эмилия, которая была для семьи Квинта и домоправительницей, и главной поварихой. - Вы говорите о Дзике, а я вспоминаю наши тенистые сады и журчащие бассейны, вблизи которых он сейчас обретается или замечательный амфитеатр, куда... Расскажите что-нибудь не напоминающее нам Рим, не то я зарыдаю!
- Ну хорошо, - перед такой угрозой Квинт сдвинул брови, но не сердито, а чтобы сосредоточиться и вспомнить. - Хорошо же и слушайте. Только помните, что я только передаю слова нашего славного варвара.
В одно прекрасное утро... ах, простите, уже давно наступил день... юная, всего лишь пятисотлетняя ведьма неожиданно очнулась в своем неуютном дупле от послеобеденного сна. Сначала подозревала, что причиной была мучившая ее уже два дня изжога: объелась смаковитыми запеченными в горшочках нетопырями. Но нет, изжога как раз-то исчезла.
Раздраженная ведьма открыла один глаз и внимательно осмотрела дупло. Насторожила свои подвижные, мохнатые уши: что там в лесу? Длинным, свисающим до подбородка носом принюхалась ко всем четырем сторонам света, прищелкнула языком. И, пытаясь понять, что происходит, закричала голосом ночной совы.
Но делать нечего. Как была, в полатаной рубашке из дерюжки, выскочила из дупла прямо на метлу и, подгоняя ее нетерпеливыми пинками, промчалась меж деревьев, набирая высоту и скорость. Покружила над полями и садами и не обошлось без последствий: тучные колосья уложились длинными, причудливыми полосами, а спелые плоды сморщились от страха. На речке пошли водовороты, и разбуженный водяной так разозлился, что играл на вербовой дудке до тех пор, пока вода не вышла из берегов, подтопив луга.
А ведьма мчалась дальше, пока бродяга-полевик не изловчился ухватить ее за зеленый колтун. Ведьма забилась, как рыбка на крючке. А освободившаяся метла вдруг заржала пронзительно, крутанула от радости двойное сальто и стрелой понеслась домой.
Вырвавшись из объятий полевика-озорника, ведьма присела на краю лужи и окинула себя хмурым взглядом. Бормотала не переставая, и каждая бородавка на ее пятисотлетнем лице дрожала в своем ритме, а тусклые глазки косили во все стороны.
- Что с тобой, тетушка? - добродушно спросил полевик. - Куда спешишь?
- Слышишь? Видишь? - бормотала ведьма. - Деревья стонут, падая, плывут и тонут, захлебываясь. Если так дальше пойдет, то наши боры исчезнут быстрее, чем я сегодня летела. Реки уйдут в землю, луга и поля превратятся в песчаные пустоши, колодцы пересохнут. А цветок папоротника рассыплется в прах.
Она вскочила.
- И мы тоже рассыплемся.
Крик ее разнесся так далеко, что на несколько минут, казалось, затих шум водяных мельниц, распиливавших мрамор, и жнеек, стрекотавших на ячменных полях.
- Как пить дать, - согласился полевик. - А там и людей черед наступит.
Вот такую историю рассказал мне Дзик, могучий и упрямый варвар из северных лесов.
Квинт замолк и глотнул из баклажки разбавленного светлого вина.
- Ах-ах-ах, - вздохнула Эмилия. - Слышал бы вас, господин мой, наш Софос, он любит такие истории.
Но старый управляющий и, как Дзик, тоже вольноотпущенник, не принимал участия в путешествии и остался в имении, чтобы заботиться о нём в отсутствии Квинта. К тому же путешествие в хотя и богатый и живописный, но далёкий Ларк и возвращение назад были бы для него слишком тяжёлым испытанием, поэтому его оставили дома.
- И пришло же вам в голову пугать нас варварскими божками среди этих диких песков! - не унималась Эмилия.
- Ну хоть чем-то мы развлеклись на время, - сказала Туллия.
- Неплохо бы побывать в тех местах, откуда наш варвар и увидеть всё это своими глазами, - сказал её брат Тирр, а второй близнец, Марк, как обычно согласно кивнул.
Чернокожая служанка Тэсия мечтательно молчала и думала о тех лесах, откуда сама была родом и где было не меньше чудес и богов.
Потом все притихли и опять погрузились в полудрёму под ритм мерно шагающих верблюдов. Толстухе Эмилии даже почудился холод каменных плит тенистого дворика и журчание фантана, как вдруг...
- Остановитесь!
Спутники Квинта очнулись и растерянно крутили головами, глядя вокруг, караванщики, наоборот, недоумённо смотрели на патриция. А он вытянул руку и указал на что-то, что с изумлением и волнением высмотрел среди песков. Теперь и все остальные увидели это чудо.
На склоне бархана, посреди чуть ли не раскалённой каменной осыпи, играл маленький, на вид четырёхлетний, смуглый мальчуган. Когда к нему приблизились, он приподнял голову, посмотрел на чужаков и опять занялся своим делом: складывал из горячих камешков какой-то странный домик.
Квинт приказал помочь себе спуститься с верблюда и подошел к малышу. Тот опять на мгновение взглянул на патриция и добавил к маленькому строению ещё пару камешков. Он был спокоен и сосредоточен, как будто не находился, беззащитный и одинокий посреди дикой пустыни. Подчиняясь любопытству, Квинт прикоснулся к его плечу. Невероятно, но оно было холодной и гладкое, как будто мальчик находился не под обжигающим солнцем, а в портике мраморного дворца.
- Поедешь с нами?
Мальчик даже не пошевелился, точно ему вполне хватало собственного общества, а люди были нежеланными пришельцами.
- Отец, - беспокойно крикнул Тирр, - не трогай это существо. Мы не знаем, что оно такое и, как видишь, мы ему не нужны. А нам нужно спешить.
- Чего ты боишься? Это же брошенный ребёнок, - Квинт не любил, когда ему возражали.
- Отец, в пустыне, как говорят караванщики, буквально роятся, злые духи, они их называют демоны, а также злые божки. Все они пожирают и губят людей и их души. Ты хочешь беды?
- Послушай его, папочка, - сказала и Туллия.
Но Квинт нахмурился, теперь уже по-настоящему сердито.
- С каких это пор вы смеете приказывать мне?
Он подхватил мальчика на руки и вернулся к каравану. Ребёнок не сопротивлялся и молчал, как будто не заметил, что очутился вместо каменной осыпи на спине верблюда. Зато Туллия отодвинулась от него настолько, насколько позволял балдахин, и умоляюще смотрела на отца.
- Никто не приказывает мне, - повторил Квинт, укутывая свою находку полотном и насильно поворачивая лицо мальчика к себе. - Ты - мой. Ты не принадлежал никому, а я тебя нашел, поэтому ты - мой с этого мгновения. Я называю тебя своим сыном, странный мальчик из пустыни.
- Как же этот дикарь может быть твоим сыном?! - воскликнула Туллия.
- Замолчи, - тихо сказал Квинт.
Дочь его опустила голову, никто больше не посмел ничего сказать. А патриций довольно улыбнулся:
- Ты не знаешь даже, Туллия, какое сокровище я нашёл. Оно дороже той вазы, которую мы везём из Ларка. Оно дороже десяти таких ваз, клянусь Аполлоном!
Глава 2
В этот день привал сделали задолго до темноты, потому что караван подошёл к оазису, в котором росли деревья и даже было небольшое озерцо, вода в которое поступало из подземных источников. Также здесь было несколько глинобитных строений, и путники могли устроиться в тени и некотором подобии удобства.
Жара ещё не спала, и Квинт с детьми и слугами съел обычный обед, состоявший из оливок, сыра, лепёшек и фиников. Найденного мальчугана патриций посадил рядом с собой. Всё время пути тот мирно спал, а теперь без всякого смущения принялся за еду. Недовольные лица Туллии и близнецов, как и любопытные взгляды слуг он как будто не замечал. Зато Квинт начал строго поглядывать на своих детей, так что Туллия решила поскорее отвлечь его чем-нибудь, пока он не набросился на них с упрёками.
- Дорогой папочка, - сказала она, - ты ведь получил письмо от своего племянника, нашего милого Тита Манлия, и обещал нам прочитать его, но всё время что-то мешало. Сейчас мы не трясёмся на верблюжьих спинах, а сидим в относительной прохладе, опустив ноги в кадки с водой.
- Какая длинная преамбула, умненькая моя дочка, - рассмеялся Квинт. - Хорошо же, хорошо.
Он достал коробку со свитком папируса, развернул его, прищурившись вгляделся в строки и протянул Марку. Тот откашлялся, сел поудобнее и начал читать.
"Дорогой дядя, ты просишь, если у меня есть время, написать о себе. Ещё три месяца назад я обязательно сделал бы это, но с каким трудом! В доме моего уважаемого опекуна, помогая ему и сопровождая его везде, я располагал временем для себя разве что во время посещения терм и ночью.
Однако, как ты знаешь, у меня была мечта покинуть наш тихий городок и переселиться в Рим. Мечта исполнилась, теперь у меня свободного времени не только часы, но целые дни. Не знаю, что с ними делать, так что охотно напишу тебе о своём безделье.
Что касается римской жизни, то ты её знаешь, и ничего в ней не изменилось: дни проходят в суете, чаще всего пустой, на Форуме, на Священной дороге, а портиках, театре, цирке и в термах. Занятия утомительные, но необходимые. Но иногда мне кажется, что я был бы счастливее, если бы, как мой брат, находился в Британии среди дождей и суровых лесов или в жаре и трудах, но также и славе, как мои друзья в Армении и Сирии. А может быть, и в нашем уютном городке.
Но прости мне временную слабость, я отвлёкся и заговорил о постороннем, словно никудышний поэт.
Да, знаешь ли, я хотел облечь моё письмо к тебе в дивные стихи и посоревноваться с Горацием! но устал считать слоги и перешёл на простецкую прозу. Увы мне, ею и воспользуюсь.
Когда я ехал в Рим, то мой уважаемый опекун предупредил меня, что там мне придётся сцепить зубы, спрятать гордость и с другими клиентами Руфина Флавия проводить большую часть своего времени. Да, Руфин оказался человеком настроений, вечно меня подозревал в чём-то плохом, постоянно ругал меня и любому, но не мне, улыбался. С другой стороны, хотя я по совету опекуна взял с собой в Рим грека Агазона, но Руфин купил мне ещё одного старика - учителя Ксенона, а также поселил меня в не очень старой и довольно чистой инсуле, где оплачивает мне две комнатки и клетушку для приготовления пищи. Увы, очаг там горел не часто, и я, и мои слуги часто питались сыром и фигами, фигами и лепешками, а записали еду до того разбавленным вином, что не стоило портить им воду. К слову, Руфин вовсе не скупой, он привык к аскетической жизни, утончённости ему не по вкусу. Он только пожал плечами, когда я сказал ему, что мне было нечем заплатить фуллонам за стирку и пришлось самому стирать и разглаживать тогу.
- Почему ты, владея двумя слугами, делал это сам? - только и сказал он и отвернулся.
Но я бы и так не решился бы ему сказать, что в домашней работе Агазон стоит Ксенона, и всё, что не касается греческой грамматики, риторики и прочих искусств, для него всё равно, что язык гиперборейцев.
В то же время мой двоюродный брат, Лициний Манлий, для Руфина как самый любимый сын, проводит в его доме целые дни, живет там же и смотрит на меня свысока. Если бы Агазон в своё время не преподал мне начатки стоицизма, я изгрыз бы себе руки глядя, как на каждом ужине он возлежит на одном ложе с Руфином и пьёт с ним из одного кубка, в то время, как я... Но что говорить... Лицинию дарятся перстни и тоги и даже одна гемма. Чудная гемма! Видя всё это, я мысленно цитировал себе "Руководство Эпиктета" и старался думать об уроках Ксенона по риторике.
Я даже хотел поступить в легион, отправится в Парфию или Галлию и там оттачивать свою стойкость. Но тут Руфин вдруг остановил меня, что называется, на полдороге, опять выругал и поселил теперь уже у себя, а обоим слугам моим приказал брать из своей личной библиотеки свитки и доказывать мне на примерах древних, что тот, кто мыслит и себя преодолевает, тот готовит себе полезное и славное будущее.
Вдруг поздним вечером, когда мы с моими греками уже спали, хотя даже в наш конец дома доносились звуки весёлого ужина, прибежал раб, прося от имени Руфина срочно одеться и прийти к нему в триклиний. Каким взбалмошным ни был Руфин, но такая просьба - а по сути приказание - меня удивила, точнее даже, обеспокоила. Слуги торопливо одели меня, потом я распутал тогу и завернулся в неё сам, что вышло намного лучше. И пошёл в триклиний.
Там на трёх ложах лежали хозяин дома, мой двоюродный брат и обычные его клиенты, но также и правовед, который в последнее время часто появлялся в доме. Руфин усмехнулся немного насмешливо и поднял любимый кубок с вином, а потом сказал мне:
- А, вот и наследничек. Наконец-то...
Вы бы видели лицо Лициния! У меня, думаю, тоже умным оно не было, а рот приоткрылся, как у маски.
- Итак, насле..."
За стенами глинобитного домика послышались громкие голоса, звучали они так необычно, что Марк прервал чтение, а Квинт приказал слуге-египтянину Гаруну узнать, в чём там дело.
- Подходит какой-то караван, и наши проводники на удивление обеспокоены, - сообщил он, вернувшись.