Она пришла к нему ровно в двенадцать. Когда часы у всех кругом заголосили своими электронными имитаторами колоколов, она вошла в маленькую квартиру маленького человека, чтобы сказать ему самое сокровенное. Ева пришла к Адаму, чтобы сказать тому "Я тебя люблю"!
Она плакала, растирая рукой слезы по лицу. Она плакала, обнимая любимого человека, она ждала, что он теперь навсегда останется с ней и никуда не уйдет, оставив ее в дрянном мире взрослых учителей. Тех самых учителе, что никак не собирались понимать, каким чудесным был этот кроткий непонятный человек, лишенный всего, оставленный одним, приученный знать по имени-отчеству всякого милиционера в округе. Знать, чтобы часто, и даже слишком часто, просить у них выпустить его из обшарпанного обезьянника. Выпустить оттуда, куда запирали этого человека лишь ради злой шутки, считая лишним среди остальных гуляющих по улице. А он, Адам, только и мог, что под хохот собравшихся проситься домой.
- Зачем тебе домой? - смеялись участковые, - Разве здесь не лучше?
- Здесь книг нету, - сотый раз умолял пленник.
Но книги, потрепанные и старые, что собирал он на свалках, когда новые хозяева делали ремонт в квартирах старых жильцов, легко избавляясь от ненужного накопленного в шкафах и полках. Адам потом подбирал эти книги. Подбирал все, не разбирая имени автора и названия потому что давно знал, что на помойке всегда оказывается лучшее, не доступное, не читаемое, слишком сложное для новых хозяев. Тогда-то его и ловили чаще всего, ловили, ибо каждый постовой прекрасно знал, как можно выполнить свою работу и отчитаться перед начальством. Наверное, Адам был самым чистым из беспризорников, с ним не было никакой возни, его ловили, записывали в книгу, а утром отпускали домой читать найденные книги.
Он нигде не учился, ничего не знал и ничего не понимал. У него была маленькая квартира, далекий неизвестный сердобольный дядюшка присылал каждый месяц денег в память об умершем отце, чтобы можно было платить за нее. Еду Адам всегда легко находил там же, где и книги. Ему даже не приходилось побираться, его жизнь окончательно устроилась, только корешки книг менялись на столе. Корешки книг о Боге и Человеке.
Ее слишком часто предупреждали, что не стоит общаться с таким человеком, никогда не стоит приходить к нему, всегда надо обходить таких мерзавцев по другой стороне улицы и обязательно звать на помощь, если кто-то из них сам захочет подойти поближе. Но Ева не слушала своих благополучных родителей, она долго ходила за своим любимым человеком, ходила, стараясь не попадаться ему на глаза, ей просто нравилось смотреть с какой сосредоточенностью живет он на свете, точно зная что-то такое, о чем не учили в их школе, но что обязательно оказывалось написано в его книгах, которые этот взрослый мальчик всегда таскал с собой. Ей казалось, что она наблюдала так долго, что целые миры и страны исчезли за это время, пока не решилась белая девочка позвонить ему в дверь, позвонить и сказать "Я тебя люблю!", сказать, чтобы плакать потом, растирая кулаком слезы по раскрасневшемся щекам.
Они долго стояли в прихожей и смотрели друг на друга. Уже были сказаны все важные слова и теперь говорить стало не о чем. Их история тихо заканчивалась, едва начавшись. За белой девочкой уже стучали где-то кованные ботинки милиционеров, подгоняемые страхом обезумевших родителей. Они уже мчались сюда в сверкающих мигалками козлах, чтобы сразу завершить всю историю.
Они оба знали это и смотрели теперь друг на друга в надежде, что кому-то удастся найти выход из ловушки.
- Ты, правда, любишь меня? - спросил Адам.
Ева кивнула в ответ.
- Ты, правда, будешь любить меня всегда?
- Ты, правда, останешься со мной даже после смерти?
Он спрашивал, а она только кивала в ответ.
Тогда мальчишка провел гостью в свою единственную комнату, посадил ее на стул рядом с заваленным книгами столом и запер входящую дверь на все замки. Потом он спросил в последний раз:
- Ты веришь мне?
- Да, - чуть слышно проговорила девушка.
- Тогда я прошу тебя ничего не бояться. Что бы ни было, у нас нет другого выхода, я постараюсь тебе все объяснить, и мы оба должны поверить, и тогда у нас обязательно все получится.
Он не смотрел, соглашается ли его собеседница или нет, он просто достал крепкую веревку, ловко накинул ее на девушку и крепко затянул, прижимая живого человека к стулу.
- Не бойся, - только и сказал он, а затем куском липкой ленты заклеил ей рот.
- Не бойся, - еще раз повторил Адам и сел на другой стул, сел и стал тихо говорить, - у нас не получится быть вместе в этом мире. Нам никогда не позволят сделать этого. За тобой обязательно скоро приедут и заберут, а меня упекут в приют, где больше я не смогу читать. И тогда мы больше никогда не встретимся. У нас ничего не выйдет, но мы можем попробовать обмануть всех, мы можем умереть и встретиться после. Потом, когда законы этих глупцов назовут нас "убийцей" и "жертвой", когда они распределят нас в разные места, когда станет ясно, что в этом мире нет никакой любви, а есть одна корысть и тщеславие. Когда выяснится, что никто из них не умеет ни любить и не прощать, тогда ты придешь ко мне сквозь новые барьеры, возьмешь меня за руку, и мы уйдем отсюда, где не существует правды и истины. Их глупый мир не смоет вынести настоящего чувства, они вынуждены станут отпустить нас. И тогда у нас будет целая вечность, чтобы любить друг друга. Любить и строить свой мир, настоящий, легкий и честный.
Ты слышишь меня?
Она молчала и плакала. Слезы соскальзывали с ресниц и быстро бежали по серой гладкой поверхности липкой ленты.
А он достал из стола маленькую серую таблетку и огромный пистолет. Он положил все это на стол, отодвинув книги. Потом он сходил на кухню и принес стакан воды.
- Смотри, - снова заговорил Адам, - смотри, я сейчас выпью эту таблетку, и она убьет меня сразу за тобой. Честно. Я не обманываю. Я давно все придумал и сделал. Я только и не мечтал, что кто-то сможет придти ко мне и полюбить меня. Я думал, что такого никогда не будет.
Адам спросил:
- Ты веришь мне?
Ева кивнула.
Адам спросил:
- Ты любишь меня?
Ева кивнула.
Адам спросил:
- Ты придешь за мной?
Ева снова кивнула.
Тогда он очень медленно проглотил свою таблетку, запил ее водой и три раза выстрели в девушку. У него не было больше патронов. Но он очень хотел разрушить ненавистное правило, ибо сказано:
"И видел я убийц и их сообщников, брошенных в ущелье, полное ядовитых червей, и мучимые ими, извивались они сами в муках. Черви же обрушивались на них словно темные тучи. А души убитых стояли рядом, взирали на казнь тех убийц и говорили: "О Боже, праведен суд Твой!"
Апокалипсис Петра, апокриф начала II в. н.э. Глава 8 стих 1(25)