Бабье лето скончалось внезапно. Почти, как невеста на свадьбе. Ветра
срывали одежды с деревьев, ночью,  бесстыдно хватая за ветки.
Пытаясь, насильником пьяным, в темном дворе, их завалить до утра
на мокрый, холодный ковер из травы и одежд. На коже оставив отметки.
Ухоженный парк стал черно - прозрачным, от униженных жертв. И взгляд,
будто пуля, насквозь пролетал. Цепляясь за сиплых ворон, решивших, что ель их вигвам.
Трава от морозца, блестит "ирокезом", как волосы панка, подстригшего, их, на сей лад.
И битые лужи, в своей слепоте, стекляшки очков отдавали прошедшим ногам.
Менялось, вокруг, так стремительно - грустно. Нет, право, в реинкарнации лета
есть смысл, законы природы известны. Но скорость, с которой оно умирало,
побьет все рекорды от ядов, болезней и прочих напастей, давно, уже, канувших в лету.
Пожалуй, шокирует так публичная смерть, в Колизее, совсем молодого вандала.
...Я выгуливал грусть, как ручную, домашнюю сучку, совсем неизвестной породы.
В небесах потянулись пунктирные строчки, тех, кто сбегал, умея летать по серой палитре.
Грусть, поскулив, запросилась домой. Вероятно почуяв поминки, по пятому времени года.
Лады, мы в ответе за тех, кто приручен. Лишь зайдем в магазин, взяв лимон и пол-литра.