Пятое пришествие
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Первый из двух рассказов, написанных для осеннего эквадорского конкурса 2007 г. Конкурс, честно говоря, меня разочаровал, хотя бы потому, что этот рассказ вышел в финал, а "Аномальная зона", которая, на мой взгляд, лучше, - нет.
- Рассказ политизированный, содержит прогноз, который уже не сбылся. Собственной ценности не имеет, иначе был бы в другом разделе.
- И - хватит о выборах!
|
Телефонный звонок, раздавшийся посреди ночи, сдернул генерала с диванчика, поставленного в маленькой комнатушке, куда дверь вела прямо из кабинета. Диван был неудобный: жесткий и короткий, - зато не разоспишься, и бдительность на должном уровне.
Попав со второго раза по кнопке настольной лампы, он поднял трубку, и трубка произнесла единственное слово: "Пулково". Бросив ее на аппарат, генерал включил яркий свет в кабинете (со сна донельзя неприятно, а куда денешься?) и подошел к длинному столу для совещаний, на котором была разложена большая карта страны, а поверх нее небрежно брошен красный фломастер. Генерал поднял его, в северо-западном углу карты, чуть южнее Санкт-Петербурга, нашел маленький синий кружок и аккуратно обвел его снаружи красным.
Выключив свет (кроме настольной лампы), он вернулся к письменному столу и вытащил из кучи бумаг лист, на котором от руки были написаны в столбик десятка три названий учреждений. Все они были зачеркнуты: в основном синим, некоторые красным. Все, кроме одного - Пулковской обсерватории.
Генерал протянул руку с фломастером, чтобы вычеркнуть и ее, но вовремя спохватился. Он отложил фломастер, взял со стола шариковую ручку и вычеркнул обсерваторию синим. В отличие от Томского университета, или того института в Нальчике (как его? а, ладно, уже неважно!), здесь обошлись без спецназа.
Он еще раз просмотрел список - всё вычеркнуто, ничего не осталось. Так называемая научная интеллигенция нейтрализована.
Некстати вспомнилось двухлетней давности собрание в Северо-Кавказском отделении Академии. Этот Зильберман... Кажется, даже не доктор - кандидатишка! Ну, что вот ему тихо не сиделось?! "Стране, в которой ученым за контакты с иностранцами дают по пятнадцать-двадцать лет, технологическое отставание гарантировано!" И прямо на юбилейной конференции! Лавры Сахарова, что ли, покоя не дают - а в шкуру Вавилова не хочешь?!
Раздражение схлынуло так же внезапно, как и пришло. Зильбермана уж нет... Как тогда вопили эти сраные гуманисты из Совета Европы! "Не допустить смертного приговора!" Ну, если, по-вашему, лучше медленно подыхать в лагере, чем быстренько отдать концы в подвале, - мне не жалко! Десятку я еще исправил на пятак - ему и полутора лет хватило, чтобы окочуриться, но какие это были годы! Вас бы туда, гуманистов!
Зильбермана нет, а дело его живет. Его тогдашний демарш ясно указал генералу на главного врага. С этого момента он и взялся за яйцеголовых. А что "отставание гарантировано" - так и без них понятно, но когда выбираешь между техническим лидерством и единством нации!..
Два года ушло на то, чтобы взять их к ногтю. Пулковская обсерватория продержалась дольше всех; и то хорошо, что обошлось без стрельбы.
А самый ценный результат борьбы с ученой братией состоял в том, что выявилась еще одна (и весьма серьезная) опасность для режима - Интернет. Вот ведь где гадюшник! Давить эту вольницу пришлось параллельно с умиротворением высоколобых, благо процессы, в сущности, взаимосвязанные.
Генерал щелкнул клавишей селектора и, когда отозвался сонный адъютант, потребовал кофе. А пока, в ожидании, включил компьютер и начал просматривать новости, полученные от информационных агентств по подписке.
С ликвидацией сервера Пулковской обсерватории в стране осталось три человека, к которым информация приходила из сети, минуя фильтры Министерства общественной безопасности. А, учитывая, что посты президента и министра обороны генерал совмещал, таких людей оставалось двое.
Он медленно просматривал новости. Адъютант вошел, поставил кофе на стол и вышел - генерал его не заметил, только в какой-то момент, как будто сам собой, возник на столе поднос с чашкой, сахарницей и вазочкой печенья. Генерал машинально положил в кофе сахар, размешал, поднял чашку...
Так же машинально, так и не отпив, он поставил ее обратно. Чем больше он смотрел на экран, тем меньше ему нравилось то, что он там видел.
Россия как будто исчезла с лент информационных агентств. Конечно, все эти годы он делал все от него зависящее для изоляции страны от остального мира, но не до такой же степени! Даже из Северной Кореи - три сообщения. Из России - только одно: Пулковская обсерватория прекращает работу по международной программе "Фрегат".
Ценой некоторого умственного усилия он вспомнил, что это за программа. Зондирование ближайших звездных систем в широком диапазоне длин волн, вот что. В бюджет будущего года не заложили ее финансирование, - а с каких, спрашивается, шишей, если нефть уже сто пятьдесят долларов за бочку, и цена еще ползет вниз?!
("Бочка" заменила "баррель", с недавних пор запрещенный к употреблению законом. Для легкого подогрева патриотизма такие меры полезны. Вот "ефимок" и "американский рубль" вместо "евро" и "доллара", как предлагали в Думе наиболее радикальные депутаты, - это уже крайность. Это перегиб, на который Дума не пошла.)
Господи, подумал генерал, за что мне все это? Один умный человек как-то заметил: всякий народ заслуживает тех правителей, которые его имеют. Неужели мой народ не заслужил меня, генерал-полковника Басманова? Как пить дать, сто пудов - заслужил! Так за что ж Ты, Господи, покарал меня проклятием всех демократически избранных Президентов моей страны - проблемой двух сроков? (Хорошо было тому, кто эту фишку засунул в Конституцию, - сам-то, небось, не надеялся дотянуть хотя бы до конца первого!) Я же не стратег, не разведчик; я и опером-то был всего ничего! Я - всего лишь вертухай, пусть и в генеральских погонах!
А какие люди бились над этой проблемой - и что у них вышло? Какое, казалось бы, изящное решение придумал любимец народа, первым с ней столкнувшийся! Посадить на трон пожилого премьера, который через пару месяцев попросится в отставку по слабости здоровья и назначит досрочные выборы.
Любимец, обнулив этим ма-аленьким (меньше полугода!) перерывом свой президентский счетчик, шел на выборы, уверенный в победе, и в итоге пролетел, как фанера над Парижем. Или, в духе новых патриотических традиций, как ДВП над Москвой.
Народ прощал ему всё: коррупцию, с которой он боролся раз в год, да и то на словах; разгул терроризма в стране, начавшийся именно тогда, когда он взялся мочить террористов в сортирах; вранье, на котором его постоянно ловили журналисты, пока он с ними не разобрался; отмену губернаторских выборов, разгром независимых телекомпаний (кому нафиг нужны и те, и другие?). А вот хитрожопости не простил.
Мы гордились тобой, говорил ему народ. Ты показал себя настоящим мужиком, лидером, вожаком стаи. Ты ездил на танке, летал на самолете, плавал на крейсере. Мы боготворили тебя, вместе с тобой поднимаясь с колен. Ты начал с черных, но на них не остановился. И пусть с Европой-Америкой не получилось так же хорошо, как с Кавказом, пусть ты не дал НАТО по рогам и показал им не мать Кузьмы, а только его старшую сестру - ничего, тоже баба что надо, а то ли еще будет, когда она малость заматереет!
Так для кого эти финты с пожилым дядькой на два месяца? Для нас? А мы тебе говорили, писали письма: наплюй на эту бумажку, порви ее, иди на третий, пятый, двадцатый срок - мы за тебя проголосуем! Мы изберем тебя кем угодно: пожизненным Президентом, Великим Кормчим, живым богом, - а ты что сделал? На что ты разменял свой авторитет, сравнимый лишь со сталинским? На молчаливое, сквозь зубы, согласие той же Европы-Америки, которую мы дружно, вместе с тобой ненавидели!
А теперь ты хочешь, чтобы мы за тебя голосовали...
Так говорил народ своему бывшему любимцу - не словами, бюллетенями. С печальным шелестом они падали в урны, и даже карманный ЦИК не рискнул химичить с результатами: надо было накрутить процент в четыре раза, чтобы объявить чистую победу, и в два с мелочью, чтобы провести второй тур; - и как-то он еще сложится, этот второй тур?
Морально сломленный, замотанный исками (сразу же нашлась куча охотников отсудить у бывшего Президента пару-тройку миллиардов долларов), он не появился даже на открытии Олимпиады, которую лично вырвал для страны у Международного комитета. Последовавшие за теми выборами годы историки назвали, приличия ради, эпохой плюрализма, но, скажем прямо, бардак - самое то слово! Несколько лет понадобилось, чтобы восстановить управляемость страны, а День народного единства, исходя из смысла праздника, следовало бы перенести на начало июня, совместив с Днем народного выбора. Что же касается означенной проблемы, то единственное, что удалось сделать - увеличить законом президентский срок с четырех до девяти лет; ну и что?! Полковнику Басманову было сорок три, когда он стал Президентом. Сейчас он генерал-полковник, и ему шестьдесят один - это что, возраст?
Вспомнив о кофе, он наконец отхлебнул из чашки - оказалось, кофе давно остыл. Генерал поморщился, отставил чашку, посмотрел на экран, и ему пришло в голову, что получаемые им новости тоже фильтруются Министерством общественной безопасности. Может такое быть? Вполне, с Платонова станется! Ему прямая выгода: он в таком случае остается единственным человеком в стране, получающим неискаженную информацию.
Всё, система управления доведена до совершенства - обратные связи обрублены окончательно! Любая информация, приходящая снизу наверх, влияет, хотя бы косвенно, на решения, принимаемые наверху. С ликвидацией обратных связей такое влияние исключается, система становится абсолютно вертикальной.
И одновременно - тот, кто наверху, начинает вместо страны управлять картинкой на экране. Компьютера или телевизора - неважно, телекомпании пропускают свои материалы через тот же фильтр. Господи, что за дурацкая ситуация!
"Что-то ты расклеился сегодня, генерал, - подумал Басманов. - Который раз Господа поминаешь? Второй, третий?"
Он машинально посмотрел в угол кабинета, где висела икона. Копия "Спаса Нерукотворного" служила таким же предметом антуража, как флаг под ней и двуглавый орел над головой Президента, а генерал был религиозен не больше, чем вся страна, регулярно красящая яйца и так же регулярно забывающая, в большинстве своем, что крашению яиц предшествует Великий пост. Да и среди тех, кто об этом помнил, хватало таких, что не отличают поста от диеты для снижения веса.
А с другой стороны, на кого ему еще надеяться? Не на Платонова же! А второй срок подходит к концу, и до выборов меньше полугода; и что тогда?! Платонов, зараза, между прочим, на двенадцать лет моложе...
- Господи, - пробормотал он, - если Ты есть... Да что это я?! Конечно, Ты есть! Господи, помоги мне с этим справиться! Я всё для Тебя сделаю...
- Так-таки всё? - раздалось из противоположного, неосвещенного угла. Генерал резко обернулся, левая рука метнулась к кнопке вызова охраны.
- А вот это не надо, - сказал тот же голос, и генерал наконец-то разглядел своего собеседника. Тот бесцеремонно занял стоящее в углу кресло - единственное в кабинете, любимое кресло генерала.
- Не надо никого звать, - повторил сидящий в кресле, - а то... Я, конечно, понимаю, охрана тебе верна, как никто другой; но если они прибегут сюда и увидят, что никого здесь нет, - а никого и не будет, только ты в пижаме, - могут подумать, что у тебя поехала крыша. Вот в этом случае я даже за них не ручаюсь.
Генерал молча перебирал в уме варианты дальнейших действий. В верхнем ящике стола лежит пистолет - нет, пожалуй, не стоит. Почему - не спрашивайте, сам не знаю, но точно не стоит! В кабинете темно, надо бы включить свет, но непонятно, как среагирует этот, если встать и подойти к выключателю...
Свет неожиданно загорелся сам собой - половина ламп; Басманов именно так бы и включил, если бы решился встать из-за стола. Генерал увидел лицо своего собеседника, и пришедшая в голову сумасшедшая мысль заставила его метнуть затравленный взгляд на икону, потом снова на сидящего в кресле, и опять на икону... По давней вертухайской привычке он сравнивал портрет с оригиналом и, чем дальше, тем больше находил сходства. Правда, этот, в кресле, на вид гораздо старше, суровее и бородатее - так сколько ж лет прошло!
- Кстати, о пистолете, - сказал Бог. - Первый патрон дефектный, при выстреле даст осечку... Так ты правда сделаешь всё, что я попрошу? (Басманов кивнул.) И митрополита Макария освободишь?
Генерал пару секунд подумал, потом хрипло произнес:
- Да.
- Врешь, - сказал Бог. - То есть, сейчас ты, конечно, себе веришь, а вот когда дойдет до дела... Ну, бог с ним, с Макарием, считай, что я пошутил. Чего тебе?
- Господи, помоги! Ты всё можешь! Не для себя прошу, только и думаю, что о стране, о величии державы!..
Выбранный им молитвенный, в чем-то даже кликушеский тон самому Басманову казался неестественным и неуместным, но он не представлял себе, как можно обратиться к Богу по-другому.
- Опять ты врешь, - поморщился Бог. - По большей части ты стараешься ради нескольких человек: жены, которая, правда, для тебя не столько близкий человек, сколько привычный предмет обстановки; дочери, хотя тебе и не нравится ее муж; и двух ее пацанов. Вот их ты действительно любишь, потому и учиться устроил в Англии, а не здесь. Страну ты любишь не больше, чем привычную работу, которую менять отчасти накладно, а отчасти и небезопасно. А величие державы - просто удобное оправдание твоей должности. Так что помогать я тебе не буду, сам справишься. Не стоит разменивать всемогущество на такую ерунду... И, замечу на всякий случай, понятие всемогущества заключает в себе неразрешимое логическое противоречие. Может ли бог создать камень, который сам поднять не может? То-то же! Мог бы и своим умом дойти, дураком ведь, кажется, никогда не был...
Бог задумался, потом внезапно спросил:
- Слушай, а с чего вдруг ты вообще пошел в это училище внутренних войск, а не в университет, например? Мог бы сделать неплохую карьеру, хотя бы в физике... Ах да, Президентом страны стать намного быстрее и проще, чем Академии, а на меньшее ты бы не согласился. Но, между прочим, не пришлось бы маяться, как сейчас... Так вот, помогать я тебе не буду, потому что помогать тому, кто может справиться сам, - последнее дело. Что, не веришь, что справишься? Ладно, слушай сюда, - Бог усмехнулся, - выдам тебе кой-какие тайны будущего.
Он поднял глаза на стену между двумя окнами кабинета - в одном горела рубиновая звезда, в другом светилось из-за зубчатой стены зарево огней ночного города, - как будто эти тайны были написаны там.
- Ты будешь править страной до конца жизни без больших потрясений, - сказал Бог, - хотя цена нефти будет постоянно снижаться. Правда, постепенно, медленно. А умрешь ты в девяносто два года, в здравом уме и твердой памяти, в отличие, скажем, от Ленина. Плакать по тебе, как по Сталину, никто не станет, потому что тебя не будут ни любить, ни бояться, а только терпеть. Но и покушений за все время не будет, кроме разве что тех, которые придумает Платонов, - согласись, это тоже кое-что. Ты счастливо избегнешь инфарктов, инсультов, серьезных проблем с онкологией - так, пара несложных операций, да еще камень в почке; но умрешь ты не от него...
- А от чего, Господи? - перебил генерал.
- Все-то тебе знать, - недовольно проворчал Бог. - От чего ты помрешь - ему к тому времени еще названия не придумают! Но, между прочим, Бутова мог бы и не сажать.
- Какого еще Бутова? - спросил генерал. Руки его между тем машинально, по привычке взяли со стола блокнот и ручку, и на чистом листе появилась надпись "Бутов".
- Павла Ивановича Бутова, биолога из Новосибирска, - сказал Бог, и генерал вспомнил. Рука дописала в блокноте "Павел Иванович, ст. 275".
- Бутов осужден за передачу секретной информации израильской разведке, - сказал генерал.
- Ой, не смеши меня! - Бог замахал руками и даже привстал в кресле. - Ты только сравни состояние медицины здесь и там и подумай хорошенько: ну какую такую информацию могут знать твои ученые, чтобы она заинтересовала кого-то в Израиле?! В медицинском заключении о причине смерти напишут: "клещевой энцефалит", но на самом деле это другая инфекция. Правда, тоже переносится клещами. Через десять лет после твоей смерти возбудителя выделят и опишут в Канаде. В статье об этом вирусе, в списке ссылок, фамилия Бутова будет первой. Тогда же и название придумают, а сейчас оно никому ничего не скажет, можешь не записывать. И вообще, записывай, не записывай - ничего не изменишь. Для тебя это будущее, кажется, что оно в твоих руках, а для меня время не существует, и всё уже произошло... Ну, убедил я тебя, что свои проблемы ты решишь сам?
- Решу, конечно, не впервой, - вздохнув, сказал генерал, - знать бы еще, как.
- Ладно, - сказал Бог, - чуть-чуть помогу. Чуть-чуть скорректирую тебе личностную матрицу, для пущей уверенности. А дальше давай сам, не маленький. А взамен попрошу об одной услуге... Не, не митрополита. Мне нужен другой человек.
Откуда-то из складок одежды Бог достал листок бумаги, который вдруг сам собой оказался на столе перед генералом. На листке, вырванном из блокнота, было написано: "Марк Садукевич".
- Найди мне его, - сказал Бог. - Люди Платонова арестовали его восемь месяцев назад. Когда найдешь, тебе передадут, что делать дальше.
- Кто это? - спросил генерал.
- Человек. Лет тридцати с небольшим.
- Восемь месяцев - это много. Его может уже не быть в живых.
- Торгуешься? - спросил Бог.
- Нет, предупреждаю на всякий случай.
- Он жив. Это точно.
- Господи, Ты ведь знаешь всё! - воскликнул Басманов тем же неестественным тоном (сейчас, тем не менее, он показался генералу наиболее уместным). - Неужели Ты не можешь сам его найти?!
- Могу, - раздраженно сказал Бог, - но, во-первых, у меня нет полномочий его освободить. А во-вторых, ты что же, хочешь, чтобы я помогал тебе на халяву?
- Я найду его, - помолчав, сказал Басманов, - но скажи, Господи, почему Тебе так важно его найти? Зачем он Тебе?
- А если я скажу, тебе будет проще его искать? - спросил Бог.
- Не знаю. Может быть, и проще, - задумчиво ответил Басманов.
- Ну, хорошо, - Бог тоже немного помолчал. - Это мой сын.
"Упс! - подумал ошарашенный Басманов. - А как же портрет? Впрочем, отец и сын, должно же быть сходство. Или этот Садукевич - уже внук?"
- Так это что, второе пришествие началось, а я ничего не знаю? - растерянно спросил генерал.
- Ты же сам заблокировал все каналы передачи информации в стране, - усмехнулся Бог. - Конец света наступит - ты последним узнаешь... Второе, говоришь? Ну, если быть совсем точным, второе - то, о котором писали свои записки Лука, Матфей и иже с ними. Это - пятое.
Свет погас так же внезапно, как перед тем загорелся. И настольная лампа - тоже. Генерал ожесточенно ударил ладонью по кнопке - лампа вспыхнула, он схватил ее и направил свет в угол с креслом, но там уже никого не было.
Оставшись в кабинете один, генерал первым делом переоделся из пижамы в мундир и брюки. Затем достал из стола пистолет, прицелился в лепную завитушку под потолком и нажал на спуск. Щелкнул курок - осечка. Генерал медленно оттянул затвор пистолета, патрон выскользнул и упал на стол. На капсюле виднелась вмятина от ударника - действительно, патрон дефектный.
"Начальника Управления боеприпасов, что ли, посадить? - подумал генерал. - Закупают где ни попадя... Ладно, не буду, лучше брошу на коммуналку, пусть пока живет". Он снова прицелился в то же место.
Пуля разнесла лепнину в пыль и гипсовую крошку, а в руках у адъютанта, ворвавшегося в кабинет через полсекунды после выстрела, Басманов заметил короткоствольный пистолет-пулемет заморской сборки.
- Что случилось? Что-нибудь нужно? - спросил адъютант, пряча оружие.
- Глянь сюда, - сказал генерал, ткнув пальцем в экран компьютера. - Что скажешь?
- Часть сообщений заблокирована, - ответил адъютант после небольшой паузы.
- А у тебя как, полностью проходит?
- У нас спутниковый Интернет, - еще помявшись, сказал адъютант. Генерал не стал уточнять, у кого это - "у нас". Ему стало ясно, что тех, кто имеет доступ к информации, гораздо больше, чем он полагает. "Ну и черт с вами! - подумал он. - За тридцать лет что-нибудь соображу. Или вообще не буду ничего придумывать, какая разница?"
- Ну, и что там? - спросил он адъютанта.
- Так называемая оппозиция бессильно злобствует из-за границы.
- Не гони пургу, я это в новостях послушаю. Как вообще в стране?
- Терпимо, - сказал адъютант. - Только нефть уже сто сорок шесть за бар... виноват, за бочку.
- Ладно. Во-первых, принеси кофе, - потребовал генерал, - свежего и горячего. Во-вторых, позвони на Лубянку: Платонов, как утром появится, пусть подъедет ко мне. А Медведева вызови прямо сейчас.
Майор Медведев командовал ротой охраны Президента. Командир роты - должность капитанская, но рота Медведева по численности приближалась к батальону, а по боевым возможностям даже превосходила его (вертолетов, например, в общевойсковых батальонах нет). Капитан в роли командира такого подразделения - это несерьезно.
Каждого бойца генерал лично отобрал во внутренних войсках, и только этой роте он полностью доверял. Или почти полностью. Зная службу в органах не понаслышке, Басманов полностью не доверял даже себе самому.
- Майор, - сказал генерал Медведеву, - в твоей роте есть разный народ. Хороший программист у тебя найдется?
- Что нужно сделать? - спросил майор.
- Глянь сюда, - генерал показал ленту новостей.
- Отредактировано. Понял, - сказал майор.
- Сами-то как подключаетесь? - генерал пристально посмотрел на Медведева.
- Через лубянский сервер, без монтажа, - усмехнулся Медведев. - Есть у меня в отделении связи толковый парнишка, он к ним и присосался. Вам тоже сделает, как надо. Что-нибудь еще?
- Пока все. Можете отдыхать, подполковник.
- Майор, - деликатно поправил Медведев. Басманов снова посмотрел прямо на него.
- Военторг утром открывается в десять, или когда еще - ты лучше знаешь. Можешь сразу ехать и покупать звездочки, приказ к тому времени будет.
С министром общественной безопасности Президент обычно связывался по телефону. Приглашение для личной беседы, тем более прямо с утра, таило в себе неожиданность, а неожиданностей Платонов не любил. Чтобы подстраховаться, он захватил с собой кое-какие бумаги и, поздоровавшись с Президентом, сразу взял быка за рога:
- Четыре месяца назад наши сотрудники раскрыли организацию, которая ставила целью изменение политического строя в стране. И, прошу прощения, ваше физическое устранение. (Генерал вздрогнул, вспомнив слова Бога.) У меня с собой записка...
- Оставь, я почитаю потом, - сказал Басманов. Платонов положил листы на стол перед Президентом, тот скользнул взглядом по верхнему. Он уже собирался перевести разговор на нужную ему тему, но вдруг взял в руки записку Платонова и внимательно посмотрел на первый лист.
В нижней половине его начинался список заговорщиков - по-видимому, длинный, с продолжением на следующих листах, - и пятым номером в списке значился некто Ханыго Д. П. Фамилия, которую невозможно не запомнить.
"Как его звали? Кажется, Дмитрий?" - подумал генерал.
История была давняя, Басманов тогда, в звании подполковника, служил заместителем начальника отдела охраны и конвоя УОБ (может, даже еще УВД) Краснодарского края. Шел процесс по делу террористической организации, готовившей взрыв в сочинской гостинице, и сотрудники отдела, в соответствии с назначением последнего, занимались охраной суда и конвоированием обвиняемых.
Компания террористов подобралась пестрая: отмороженные экологи, какие-то либерасты и прочие лица нетрадиционной ориентации в самых разных областях жизни. А дело, с первого же взгляда (как и с любого другого) выглядело шитым белыми нитками. Олимпиада прошла, а после нее кому бы понадобилось взрывать этот "Hotel"? Обвинение строилось на признаниях двоих из группы (остальные от всего отказывались, да и из этих-то двоих один на третий день тоже отказался, заявив, что его пытали), да на утверждениях трех сомнительных свидетелей, которые подозрительно одинаковыми словами показывали, где и как обвиняемые прятали взрывчатку. (Там ее, разумеется, и нашли.) Молодой адвокат Дмитрий Ханыго вел защиту, как в хорошем заграничном детективе; а дело, между прочим, рассматривала коллегия присяжных. Закономерным был и результат: большинством голосов (десять против двух) всех оправдали. Максимум, что мог сделать в этой ситуации судья (могла сделать - судья была женщина), - дать им по два-три года условно-профилактического срока, как подозрительным лицам (все же двое из коллегии сочли их виновными). Впаять им больше Кодекс не позволял.
Сейчас, конечно, присяжным такое дело не доверят, максимум - квартирную кражу.
Судью, естественно, уволили.
"Этот Ханыго, случаем, не адвокат?" - едва не спросил генерал, но в последний момент что-то его удержало.
- Вот этих людей, - сказал он, протянув министру листок бумаги, - найди и доставь ко мне. Они должны быть где-то в твоем хозяйстве.
На бумажке Платонов прочитал:
Бутов Павел Иванович
Марк Садукевич
- Я найду, - сказал он. - Сразу не обещаю, но найду.
Приехав на Лубянку, он вызвал к себе офицера для поручений, отдал ему листок и сказал:
- Этих двоих разыскать и ликвидировать. О ликвидации доложить мне. Немедленно, в любое время.
- При попытке к бегству? - спросил порученец.
- Нет. И несчастный случай тоже не пойдет, подозрительно. Что-нибудь нейтральное: пневмония, инфаркт. Змея, в конце концов, укусила - смотри сам по месту и сезону. Да, и учти: они не сейчас скончались, а месяц-два назад, можно раньше. Так и оформи.
Павел Иванович Бутов был личностью известной, найти его не составляло труда, а вот с датой смерти надо было осторожно. О нем часто вспоминали то немногие оставшиеся в стране правозащитники, то зарубежные журналисты; его фамилия время от времени мелькала в новостях. Отечественные газеты, правда, давно и прочно забыли о его существовании, но на сайтах оппозиции, размещенных за границей, постоянно появлялись то письма Бутова, то сообщения о его жизни в лагере.
Если бы он "умер" только что - могло выглядеть подозрительно. Поставить дату смерти пораньше - как бы не оказалось, что после нее кто-то видел его живым. Интернет для Президента, конечно, редактировали на Лубянке, но информация - она как вода, дырочку найдет. Труп уже успели закопать, а порученец все просматривал архив новостей, решая, какую дату указать в документах.
Поиск Садукевича пока ничего не дал. Министр не знал даже его отчества: сразу у Президента не спросил, а после - не мог решиться, он усматривал в этом поручении какой-то непонятный ему подвох. Он надеялся, что поможет редкая фамилия, но вот пока не помогла. Одно стало ясно после суток поисков: дату смерти можно нарисовать любую, никто и никогда не сможет ее проверить.
К вечеру следующего дня следы Садукевича все еще не нашлись.
- Ну и бардак у вас в министерстве! - возмущался Платонов, выслушивая очередной доклад порученца. Тот деликатно молчал, не напоминая министру, что "у вас" и "у нас" одно министерство.
Зная привычки генерала, Платонов полагал, что тот спросит о результатах в ближайшее время. Максимум - утром на следующий день. Требовалось играть на опережение, и он решительно сказал порученцу:
- Значит, так. Садукевича будешь искать, пока не найдешь; а как найдешь, нарисуешь в деле вот что... Он скончался три месяца назад... от чего бы?.. Ладно, пусть будет от инфаркта.
- А может, он молодой, здоровый, как бык, - сказал порученец.
- У нас в лагерях как бык не бывают, - возразил Платонов.
- Если бы был сердечник... В лагере обычно обостряются хронические болезни, а так... Статистика инфарктов у нас даже ниже, чем в среднем по стране.
- Ладно, - решительно сказал Платонов. - Не три, а четыре месяца назад. И не инфаркт, а змея укусила. Аллергическая реакция, ну, и дальше... Правдоподобно?
- Вполне, - ответил порученец.
- Но учти, - продолжал министр, глядя на офицера в упор, - если, не дай бог, окажется, что он мотал срок в Заполярье, - сам на его место сядешь!
- Увы, должен вас огорчить, - говорила телефонная трубка голосом Платонова. - Людей, которые вас интересуют, уже нет в живых. Павел Иванович Бутов скончался две недели назад, четырнадцатого числа. Пневмония. А Марк Львович Садукевич - еще раньше, больше четырех месяцев назад....
Басманов в это время лихорадочно листал записную книжку. Наконец нашел нужную страницу. Платонов сказал: четырнадцатого. А у него записано одиннадцатое.
"Паренек" из роты охраны подключил-таки компьютер Президента к нефильтрованному Интернету, и последнее упоминание о Бутове в новостях относилось к одиннадцатому числу, за три дня до смерти. Вроде, о болезни не сообщали ничего. Мог человек умереть от пневмонии, будучи за три дня до этого здоровым?
В лагере - вполне! Но именно это правдоподобие и насторожило генерала. А, услышав отчество Садукевича, он вдруг, непонятно каким чувством, понял, что министр его обманывает.
- Отчего умер Садукевич? - перебил он.
- Вы не поверите, - ответил Платонов, - укусила гадюка. У него оказалась повышенная чувствительность, но, сами понимаете, у наших врачей нет возможности так подробно обследовать заключенных.
- Правильно говоришь - не поверю, - устало сказал генерал. - Врешь ты все, Платонов. Бутова твои гаврики шлепнули вчера. Или сегодня. Доказательств у меня пока нет, но будут, не сомневайся. А Садукевича ты не нашел. Может, даже не искал. И отчество ему придумал сейчас, на ходу. В общем, так. Садукевич жив, я знаю точно. Двое суток тебе, чтобы найти, и за его жизнь отвечаешь головой.
"В конце концов, - подумал он, положив трубку, - можно будет в тот год вообще не выезжать в лес. Не в городе же я подцеплю этого клеща!"
Москвичи давно привыкли, что часть окон на Лубянке горит и по ночам, но такой иллюминации, как в две следующие ночи, они не видели со времен Дубровки.
- ...Подполковник Медведев по вашему приказанию прибыл!
Генерал встал из-за стола, подошел к окну и, потянув за шнурок, открыл жалюзи. Над красными зубцами стен - синее небо, полуденное солнце играет на звездах и шатрах башен...
- Как погода, подполковник?! - бодро спросил он.
- Морозно! - в тон ему ответил Медведев.
- Возьми машину, какая побольше, - сказал генерал, вернувшись к будничному тону. - Джип какой-нибудь, человек на семь-восемь. Ты, я... остальных посади надежных ребят. Поедем на Лубянку, будем брать Платонова... Ну, что уставился?! Думаешь, я только и делал в жизни, что безоружных конвоировал?.. Я дал ему двое суток на поиски этого Садукевича. Ни хрена он, конечно, не нашел, но думает, что часа четыре у него еще есть, так что самое время его брать. Ну, и пару машин с твоими ребятами, чтобы разоружить его архаровцев. Хватит, чтоб положить их мордами вниз?
- Хватит, - уверенно сказал Медведев.
...Платоновского секретаря оставили под охраной в углу приемной, носом к стене, заставив раскорячить руки и ноги. Сами решительно прошли в кабинет министра. Увидев вошедших, тот начал медленно сползать под стол - два бойца выволокли его оттуда.
Письменный стол министра, стол для совещаний, стулья, сейф и остальная мебель, какая стояла в кабинете, были завалены папками с личными делами заключенных. Похоже, Платонов, утратив способность рассуждать здраво, в последние дни пытался сам искать Садукевича. Басманов подошел к столу, быстро перебросил несколько папок, читая имена, и на одной увидел: "Ханыго Дмитрий Петрович".
- Подполковник, - сказал он Медведеву, - давай, принимай это хозяйство.
Очень медленно до Медведева доходило, что Президент только что назначил его министром общественной безопасности. А тот, наблюдая реакцию подполковника, вспоминал, как в свое время таким же зигзагом фортуны полковник Басманов, главный вертухай Краснодарского края, стал Президентом страны.
- Товарищ генерал-полковник... - произнес Медведев с таким видом, как будто сейчас упадет в обморок (конечно, на самом деле никогда бы он этого не сделал, Басманов был в этом уверен). Генерал поморщился.
- Ну, ну, хватит, кого мне еще на это место? Не его ж замов! - генерал брезгливо дернул головой в сторону Платонова, которого держали за локти два охранника. - Разберись с делами, и для начала разыщи вот этого, - он отдал Медведеву папку с делом Ханыго, - пусть доставят ко мне. А Садукевича... Да, пока не забыл: Макария, митрополита, тоже ко мне. И Садукевича найди! Запиши: Са-ду-ке-вич. Он жив, нутром чую; ну, а если что - ответишь по всей строгости, не посмотрю на прошлые заслуги.
- А этого куда? - спросил Медведев, указав на Платонова.
- Ликвидируй, - махнул рукой генерал.
Бывший министр попытался рухнуть на колени, но повис на руках державших его бойцов.
- Иван Андреевич! - закричал он. - Господин Президент! Я же всю жизнь вам! Верой и правдой!..
Генерал брезгливо дернул левой рукой, и бойцы выволокли бывшего министра в приемную. Он что-то кричал оттуда, потом послышался глухой удар с хрустом, и крики сменились мычанием - как всегда бывает, когда с размаха бьют прикладом по зубам.
- По какой статье его провести, - озабоченно спросил Медведев, доставая блокнот.
- Подполковник, - сказал Басманов, - я начинаю сомневаться, правильно ли я назначил тебя министром. При чем здесь статья?! Просто - вывести в подвал - и шлепнуть!
Макария и Ханыго доставили в приемную Президента на следующий день.
Басманов сначала потребовал к себе митрополита.
- Святой отец, - сказал он, - вас сейчас отвезут в аэропорт и посадят в самолет, который летит в Нью-Йорк. Билета и паспорта у вас нет, но в самолет вас пустят, и американцы, я думаю, обратно не отправят. Устроитесь в Штатах - можете заниматься чем угодно: читать свои проповеди, проклинать меня, призывать громы на мою голову. Но оттуда! А пока у меня к вам одна просьба: Бога ради, не мешайте моим людям отправлять вас, не пытайтесь остаться здесь! Ладно?
Митрополита, гордо молчавшего все время аудиенции, увели, и генерал вызвал из приемной Ханыго.
- Здравствуйте, Дмитрий Петрович, - сказал он вошедшему адвокату. - Присаживайтесь.
- Здравствуйте, Иван Андреевич, - ответил тот, сел на предложенный стул и замолчал, глядя на генерала. Тот, в свою очередь, смотрел на адвоката, потом спросил:
- Давно арестовали?
- Месяца четыре. Нет, даже больше.
- По тебе не скажешь.
- А я не запирался, - сказал адвокат. - Сознался сразу, в чем требовали, они и не били особенно. Так, пару раз, чтоб понимал - а я что, не понимаю? Если б мое признание или непризнание что-нибудь меняло, - тогда, конечно, был бы смысл. А так - все равно ведь не судья решает, сколько и кому дать.
- Умен, - сказал генерал, непонятно, с одобрением или наоборот. - Не хочешь поработать в моем аппарате? Советником, например?
- Нет! - резко сказал Ханыго.
- Еще и петушишься, - сказал Басманов с той же непонятной интонацией, затем неожиданно перевел разговор на другую, казалось бы, тему:
- Платонова я уволил. Ни хрена работать не умеет. Тебя, например, в советники нипочем бы не заставил. А я вот могу! Рассказать, какую пытку я придумал лично для тебя? Я ж вижу, что интересно!.. Ну, слушай. Посажу тебя вот в это кресло - сам люблю в нем сидеть, но для такого случая не жалко, - и буду здесь тихонько заниматься своими скучными делами. И время от времени буду что-нибудь ляпать, вроде как по делу. Ты пару дней потерпишь, а потом начнешь поправлять меня, спорить, комментировать мои благоглупости. А диктофончик я заранее заготовлю...
- Зачем вам это, Иван Андреевич?
- Не помню, кто сказал, но точно умный был человек: опираться можно только на то, что упирается. В общем, я тебя оформлю бойцом охраны... Что морщишься? Обиделся? (Ханыго кивнул.) Ну и зря! Между прочим, о тебе же забочусь. Назначь я тебя советником или, скажем, референтом - сожрут, еще и драться будут, кому обгладывать. А на бойца из моей личной роты ни одна собака гавкнуть не посмеет, не то что укусить!
Ханыго молчал, и Басманов продолжал:
- Будешь все время находиться в моем распоряжении, так что командиру роты подчиняться фактически не обязан. Форму носить - на твое усмотрение; ну, а оклад жалования я тебе положу, естественно, как советнику, а не охраннику.
- А что про этот оклад жалования скажут другие бойцы из вашей роты? - спросил адвокат. Генерал строго посмотрел на него и сказал:
- А ничего не скажут. Такой пункт, как оклад, я лично обговариваю с каждым и никакой бумаге не доверяю. Тут, знаешь, у меня все на моем честном слове... Ну, сегодня пока отдыхай. К коменданту подойди - я ему скомандую, - прикиньте там насчет жилья, здесь тебе, наверное, жить негде? (Ханыго снова кивнул.) А завтра с утра приступай к работе.
Адвокат уже подходил к двери, когда Басманов сказал:
- Постой. Ты, пока сидел, не встречал там, часом, человека по имени Марк Садукевич?
- Кто это? - спросил адвокат.
"Сын Божий", - хотел ответить генерал, но не сказал: он внезапно понял, где ему искать Садукевича, и даже удивился, как не додумался до этого раньше.
В это время в динамике селектора щелкнуло, и голос адъютанта произнес:
- Товарищ генерал-полковник, Вашингтон на проводе.
- Иди, - Басманов махнул адвокату рукой, и тот поспешно вышел из кабинета. - Что там еще? - спросил он адъютанта.
- Президент Соединенных Штатов настаивает на личной беседе.
- Мы же на это время не договаривались!
- Он просит вне графика. Говорит, что вопрос важный и срочный.
- Давай его сюда, - сказал Басманов.
- Господин генерал, - сказал американец, - я очень озабочен судьбой архиепископа Макария.
- И это всё? Коллега, митрополит Макарий находится на пути в Соединенные Штаты, - ответил Басманов, нажимая на слово "митрополит". - Он сейчас или уже летит, или садится в самолет. К сожалению, паспорта у него нет. Последнее время он был очень занят и не успел оформить документы; но, я думаю, вы его примете и так. Еще вопросы?
- В данный момент - нет, но, я надеюсь, генерал, вы понимаете, что тема прав человека архиепископом... прошу прощения, митрополитом не исчерпывается.
- Какого именно человека? - спросил Басманов, закипая.
- Вообще - прав человека. Прав ваших граждан, в конце концов...
- Знаете, милейший, - перебил американца генерал, - у меня к вам предложение. У вас ведь сохранилась хоть какая-то шпионская сеть на нашей территории? Ну, ну, не делайте вид, что не понимаете, о чем речь! Наверняка кто-то остался, не мог же Платонов всех выловить! Вот пусть они разыщут людей, которым не хватает прав, - мы им мешать не будем, обещаю, - и пусть эти люди придут ко мне и скажут, каких прав им надо... Да не трону я их! Слово даю - не трону, вы меня знаете! Я им нарисую столько прав, сколько им и не снилось! По закону нарисую, мне, в конце концов, для двадцати человек не жалко... А остальным ста сорока миллионам, мой дорогой, нужно одно право - чтоб получку давали вовремя и побольше. Насчет побольше - это кто как сумеет, тут и у вас в Штатах, я слышал, бывают проблемы. А вовремя - за этим у меня не заржавеет! Для того и тружусь! И перестаньте, черт возьми, учить меня управлять моей страной!!!
Американец еще что-то говорил, но Басманов уже не обращал на него внимания - он обдумывал предстоящую беседу с главным психиатром страны. Краем уха он слышал и американского президента, и переводчика, но воспринимал не смысл, а только общую печальную тональность. В какой-то момент ему стало жаль незадачливого американца, борющегося за права человека, которому не нужно никаких прав. Чтобы хоть как-то его утешить, он, не придумав с ходу ничего лучше, сказал:
- Кстати, коллега, могу вас обрадовать: мы принимаем ваши предложения по второму ярусу орбитальной обороны.
- Марк Садукевич, - говорил генерал. - Возраст - тридцать с небольшим. Называет себя сыном Божьим. Насколько я знаю платоновскую контору, от них его должны были отправить к вам. Они арестовали его восемь месяцев с небольшим назад, не знаю, сколько продержали у себя - может, неделю, а может, полгода. В такие примерно сроки.
- Вы знаете, этих сынов божьих по стране бывает несколько десятков в год, - отвечал психиатр. Будучи человекам осторожным, он не хотел брать на себя лишних обязательств; а если и брать (от Президента куда денешься?), то на максимально облегченных условиях. - И потом, наши клиники - не санатории, и смертность у нас...
- Слушай, эскулап! - грубо оборвал его Басманов. - Или ты его найдешь; или я по своим каналам организую небольшой слив информации на Запад о тех методах, которыми вы пользуете больных. Тогда твоих гавриков в момент вышибут из тех международных ассоциаций, в которых вас еще терпят, и ты будешь ездить за кордон на симпозиумы исключительно за свой счет! Как частное лицо! Понял, коновал?!
- А престиж страны? - попытался напомнить медик.
- Заткнись, клистирная трубка! - рявкнул в ответ генерал. - Престиж страны у меня в другом месте!
На следующий день снова светило солнце. На одном из оппозиционных сайтов появилась статья митрополита Макария. Басманов ее прочитал и сохранил у себя на компьютере: слог ему понравился, а содержание... Ну, чего еще ждать от Макария?
За час до обеда он вызвал к себе Ханыго.
- Садись, займемся делом. Будем править Конституцию. Я, сам понимаешь, простой вертухай, могу и дров наломать; а ты законник, вот и смотри, чтоб все было по закону.
Басманов замолчал и начал расхаживать по кабинету, заложив руки за спину. "Трубки не хватает", - пришло в голову адвокату; впрочем, он знал, что генерал заботится о своем здоровье и не курит.
- Значит, так, - снова сказал Басманов. - Президента мы ликвидируем. (Ханыго вздрогнул и уставился на генерала.) Да не вздрагивай! Я имею в виду - должность, а ты что подумал? Вычеркни там все, что к нему относится.
- Парламентская республика? - спросил адвокат. - Первым лицом государства будет председатель парламента? Какой палаты?
Басманов представил себе в роли руководителя страны поочередно председателей обеих палат - нет, только не этих!
- Первое лицо должно быть, - задумчиво сказал он. - Пиши: первым лицом... то есть, это, руководителем государства является... черт, как бы его назвать-то? Ладно, оставь тут место, потом придумаем.
- Но это будет выборная должность? - продолжал спрашивать адвокат. - На какой срок?
- Какие выборы, какой срок? Просто будет - и всё! Я им и буду.
- Так это что, монархия? - спросил окончательно сбитый с толку адвокат.
- Ты что, законник, очумел?! Какая монархия? Российская Федерация - республика, я эту норму пересматривать не собираюсь!
- Но, фактически... - Ханыго замолчал, не решившись договорить конец фразы: "это либо монархия, либо диктатура". Вместо него он сказал:
- И потом, примите в расчет возможную реакцию за рубежом! Совет Европы, ОБСЕ, НАТО, наконец...
- А вот им! - Басманов показал адвокату крепкий генеральский кукиш. - Проглотят! Запомни, Дима, а лучше запиши, пригодится для мемуаров. Пока у меня хоть одна ракета способна вылететь из шахты... Даже не так: пока у меня есть хоть одна боеголовка, которую я могу взорвать хотя бы на своей территории, они там схавают всё! Это моя страна, какое их собачье дело?! Во! Придумал! (Адвокат снова вздрогнул, на этот раз от внезапной смены темы.) Генерал-координатор! Пиши: руководителем Российской Федерации является генерал-координатор.
- Генерал-координатор... - повторил, записывая, Ханыго, и после небольшой паузы добавил вопросительно:
- Басманов Иван Андреевич?
- А вот это, Дима, не надо, - строго сказал генерал. - Это уже лишнее. Все под Богом ходим, уж я-то знаю.
Марк Садукевич нашелся еще через два дня. Генерал уже раздумывал, напомнить ли о нем психиатру или устроить обещанный слив информации без предупреждения, но эскулап прорезался сам. Он сообщил, что больной Садукевич, называющий себя сыном Божьим, находится в психиатрической клинике в Рязани. К вечеру его доставили в Москву.
Он стоял перед генералом и щурился от вечернего солнца, которое невысоко висело над зубцами, просвечивая кабинет насквозь. Глаза его слезились от света, на лице генерал заметил синяки и ссадины. На вид Садукевичу можно было с равным успехом дать и тридцать лет, и сорок пять.
Генерал подошел к окну и закрыл жалюзи. В кабинете сразу же наступил полумрак, и Басманов включил настольную лампу.
Садукевич в это время без приглашения сел, скорее даже упал на стул.
- Так значит, ты - сын Божий? - спросил Басманов.
- Да, - ответил Садукевич.
- Где тебя так отделали: у следователя или в психушке?
- В клинике. То, что у следователя, уже зажило.
- Чаю хочешь? - неожиданно для самого себя спросил Басманов.
- Хочу.
Генерал включил селектор, приказал адъютанту принести чай. Тот через пару минут появился с подносом, принес два стакана чая, сахар, нарезанный лимон, печенье, какие-то цукаты. Садукевич насыпал в чай сахара, стал размешивать. Генерал посмотрел на печенье с цукатами, поморщился и достал из верхнего ящика стола большую плитку шоколада, из тех, что кладут в сухие пайки экипажей стратегической авиации.
- Ешь. Сейчас тебе самое то.
Садукевич, обжигаясь, пил чай. Его арестовали в конце апреля, в психушку из СИЗО отправили в июне, и зимней одежды у него не было. Когда его увозили из Рязани в Москву, никто, разумеется, об этом не вспомнил, и он промерз до печенок, пока ехал в "обезьяннике" милицейского УАЗа.
Басманов смотрел на него, потихоньку мешая сахар в своем стакане. Он не любил, чтобы чай с лимоном был слишком горячим.
- Твой Отец говорил, - сказал генерал, - что мне передадут, что делать дальше, но пока никто ничего...
- А никому ничего нельзя поручить, - раздался в углу кабинета знакомый голос. Басманов и Садукевич разом повернули туда головы - Бог так же сидел в том же кресле.
- Папа? - сказал Садукевич.
- ...Вот, самому приходится. Ну, здравствуй, сынок!
- Здравствуй. Ты зачем здесь? - спросил сын.
- За тобой. Подожди, дай, объясню человеку.
Бог помолчал немного и сказал, обращаясь к генералу:
- Я обещал тебе скорректировать личностную матрицу - я ее скорректировал. У тебя и до того интуиция была дай боже, я ж не зря говорил про науку... Ну, ладно, твой выбор. Интуицию я тебе поднял еще, почти до предельного уровня. Выше нельзя, начнутся мистические озарения, будешь слышать голоса, особенно по ночам. Тебе тогда надо будет не генерал-координатором работать, а пророком. На этом уровне она и останется, и все твои решения и действия, даже те, которые на первый взгляд ошибочные, в конечном счете, так или иначе, приведут к лучшему; ты только поменьше думай, когда принимаешь решение. К лучшему, естественно, для тебя; для страны - постольку поскольку. Ну, всё, - Бог встал и подошел к сыну. - Пойдем.
- Куда? - спросил сын.
- Домой.
- А люди?
- Какие люди? - спросил отец.
- Те, которых я пришел спасти. Меня еще должны за это распять.
Отец внимательно посмотрел на него, усмехнулся:
- Тебя, по-моему, и так уже раз шесть, если не все восемь. Мало? Пошли!
Он взял сына за руку, тот покорно встал, и отец, увлекая его за собой, шагнул к стене, за которой был коридор. Они уходили из кабинета сквозь стену, и Басманов слышал, как старший поучает младшего:
- Я всегда говорю: нечего помогать тем, которые сами способны себе помочь! А уж если могут, но не хотят!..
- Но если они не справятся?! - спрашивал младший.
- Ну, сотворим новых!
Старший Бог уже почти целиком скрылся в стене, и последнее, что услышал Басманов, - негромко, ворчливым тоном сказанное: