31 октября, вечер
    Когда вода в кастрюле с картошкой закипела, Жанна бросила туда ложку соли, уменьшила огонь и закрыла крышку. Потом завела таймер на пятнадцать минут и вернулась в комнату к разложенным на столе бумагам.
    Она посмотрела на полоски с абзацами текста, напечатанными и написанными от руки, - расположение ей не понравилось, и она переложила несколько бумажек. Стало лучше. Сняв колпачок с клеящего карандаша, она намазала с обратной стороны первую полоску и прилепила ее вверху чистого листа.
    Жанна Михайловна Берковская, учитель истории и классный руководитель пятого "Б" школы номер восемьдесят четыре, готовилась к завершающему этапу аттестации на первую категорию. Все тесты она сдала, творческую работу защитила, осталось последнее - показательный урок перед аттестационной комиссией.
    Слова "показательный урок" ассоциируются с показухой, за это, наверное, их и не любят в учительской среде. Называют по-разному: открытым, контрольным уроком, произвольно выбранным уроком - где как. Первые два термина, случается, вносят путаницу; последний, при всей своей корявости, наиболее точно отражает суть. За два-три дня комиссия сообщает учителю: такого-то числа будем у вас на уроке. Как правило, натаскать класс за оставшееся время не удается, приходится показывать, на что способен, с тем, что есть. Ну, и где здесь показуха?
    К Берковской комиссия собралась прийти на последний урок перед осенними каникулами. А сама она собиралась на этом уроке впервые в своей практике задать ученикам на дом сочинение.

    Карандаш клеит ненадежно, но, во-первых, все равно на один раз, а во-вторых, так даже удобнее, если вдруг снова понадобится что-то переставить. Конечно, лучше это делать на компьютере; раньше она и делала на компьютере, но две недели назад лишилась такой возможности.
    В элитной гимназии, знаменитой на весь город "десятке", обокрали компьютерный класс. Утащили в основном диски с фильмами, но и кое-что из аппаратуры тоже: три комплекта динамиков, пару "мышек" и неплохой сканнер. Дело было мутное, по всем признакам - собственные ученики постарались, но в "десятке" учились детки с такими фамилиями, что оперативники ломали головы, как задать им нужные вопросы, не вступая в коллизию с отцами города и другими солидными людьми. Опрашивали пока тех из учеников, кого можно подозревать без последствий; но они оказывались, один за другим, настолько ни при чём, что даже у опытных сыщиков не получалось притянуть их к этому делу.
    Пока следствие маялось этой головной болью, управление народного образования приняло свои меры. По школам разослали приказ, предписывающий директорам повысить ответственность учителей, в том числе и материальную, за вверенное имущество.
    В восемьдесят четвертой, совершенно рядовой школе, компьютеры были, конечно, далеко не то, что в "десятке". "Старье", - говорил директор. "Антиквариат", - возражал учитель информатики. Однако, как только его назначили материально ответственным лицом, он стал запирать класс с антиквариатом сразу после уроков. Учителя, которые раньше пользовались компьютерами для личных целей (а подготовка к уроку тоже считалась личной целью, если это не урок информатики), теперь были вынуждены переходить на домашнюю технику или, у кого ее не было, возвращаться к докомпьютерной технологии.
    У Берковских компьютера дома не было. Сначала, пока сыновья учились, был нужен, но не хватало денег. Потом вроде и деньги появились. В это время старший как раз окончил университет, младший вообще уехал поступать в другой город. А Жанне с Андреем компьютеры требовались только на работе - там и пользовались. А потом рухнул нефтяной рынок, цены на весь импорт, включая компьютеры, взлетели вслед за долларом, а учителя и инженеры снова, как в девяностые, месяцами сидели без зарплаты. Словом, история, каких миллионы, и ничего в ней интересного.

    Звонок таймера она услышала одновременно со скрежетом ключа в замке. По пути из комнаты в кухню глянула в сторону входной двери - пришел Андрей, странно, что так рано; но удивляться было некогда, надо проверять картошку. Жанна потыкала ее ножом и вернулась в прихожую.
    - Добрый вечер!
    - Привет! - ответил муж.
    - Что так рано?
    - У меня вообще-то рабочий день до пяти, - ответил он то ли с притворным, то ли с настоящим удивлением.
    - Ну, и когда ты последний раз после пяти сразу шел домой?
    - Да ну их! - Андрей махнул рукой. - Хотят на ушах стоять - пусть стоят, только без меня. Тем более за бесплатно.
    - Кстати, дали что-нибудь?
    Андрей в ответ молча дернул одним плечом и пошел в кухню.
    - Картошка сварится через несколько минут, - сказала ему вслед Жанна. - Ты ешь, если хочешь.
    - Хочу, - ответил он. - А ты?
    - Я потом. А то меня разморит от сытости, а мне еще надо поработать.
    Она снова ушла в комнату.
    - А что к картошке?! - крикнул Андрей из кухни.
    - Открой банку с опятами.
    - А не рано? Может, лучше оставим? На Новый год, твой день рождения...
    - Да хватит, наверное, на день рождения, - сказала Жанна. - Много ж наделали. Ну, не хочешь грибов - открой огурцы.

    Школьные сочинения - традиционно хлеб учителей литературы; это их делянка, заповедные угодья. Но время от времени туда совершают набеги другие предметники-энтузиасты, вплоть до физиков и обэжэшников¹. Ну, а история - наука гуманитарная, историкам сам Бог велел.
    В этом году к Богу присоединилось министерство образования, разослав методические рекомендации с примерным списком из четырех тем. Опять же имелся и подходящий повод: День народного единства, причем не абы какой, а юбилейный.
    Темы, связанные с праздником, Берковская после недолгих раздумий отвергла. Как историк, она хорошо понимала, насколько сомнительно обоснование Дня народного единства. Положенный в его основу эпизод выглядел второстепенным даже в отдельно взятой истории русской смуты - впереди еще были и Земский Собор, и гибель Сусанина, - при том, что и дата далеко не бесспорна. Еще более малозначительным смотрелся он на фоне всей истории России.
    Из двух оставшихся, также после непродолжительного размышления, она выбрала такую: "За что я ненавижу пиндосов"². В сущности, тема как тема, не лучше и не хуже других.

    1 ноября, самое начало рабочего дня
    Главный технолог Ковригин вошел в свою приемную, кивнул в ответ на "доброе утро" секретарши Яны и открыл дверь кабинета собственным ключом.
    - Новости есть? - спросил он, уже заходя в кабинет.
    - Берковский написал заявление, - сказала Яна. Она взяла со стола лист бумаги и протянула Ковригину, но тут в кабинете пронзительно зазвенел телефон прямой связи с техническим директором.
    - Зарегистрируй и положи в почту, - сказал Ковригин, быстро закрыл за собой дверь и взял трубку.
    - Резник звонил? - спросил технический директор вместо приветствия. Резник был начальником девятого цеха - окрасочного.
    - Нет еще.
    - Ясно. Можешь вставить ему фитиль от своего имени, а от моего я сам вставлю. В общем, у них там эта звезда, зараза, опять не держится. Пошли своих людей, пусть разберутся. У Резника, сам знаешь, технологи еще те.
    - Я пошлю, - сказал Ковригин. Он был лучшего мнения о цеховых технологах, но сейчас не стал спорить.
    - Только не тяни. Последний срок отгрузки - завтра вечером. Позавчера был замминистра - ну, ты знаешь, - сказал, что четвертого утром машинка должна стоять на Красной площади. А если не будет стоять, он сначала поставит раком нас с генеральным, ну, а мы - вас: тебя, Резника, далее везде. Действуй.
    У Ковригина появилось сильное желание спросить, не сказал ли замминистра, когда военное ведомство рассчитается за батарею "машинок", отгруженную в войска в апреле, и за другую, ушедшую на Ближний Восток в сентябре. Но спрашивать не стал: технический директор явно был не в духе, потому что не матерился. В хорошем настроении он отпускал в среднем по полтора непечатных слова на фразу.
    С эпитетом, характеризующим звезду, Ковригин был согласен полностью. Дурацкая эмблема - звезда с георгиевской лентой по контуру, а внутри разделена на три горизонтальных поля, цветов российского флага. Лепили ее только на машины, предназначенные для юбилейной выставки "Оружие возрождения России", которая открывалась в Москве в День народного единства. Машины, что шли в войска или на экспорт, отгружали вообще без эмблем. В части на броне нарисуют масляной краской простую красную звезду, ну, может, с тонким желтым ободком. Старшина разыщет какого-нибудь салагу, окончившего художественную школу, и тот будет вместо строевой подготовки старательно наводить красоту маленькой кисточкой. Или не маленькой - какая найдется в хозяйстве.
    Правда, поверх полимерной краски, которой завод красил свою продукцию, масляная ложится плохо и держится недолго. В части подкрашивай хоть каждый день, рабочая сила дармовая. В условиях выставки, да еще и с многоцветной эмблемой, этот номер не проходил. Именно поэтому эмблему изготавливали на пленке, которая в технических условиях называлась "пленка для термопечати", а в курилке говорили: "переводные картинки".
    Пленка держалась лучше, при условии аккуратной подготовки поверхности, соблюдения технологии и межоперационных интервалов. С чем всегда была беда не только на заводе, но и вообще в стране.
    Технологом в цехе работала девчонка, второй год после университета. За это время она успела уже кое-чему научиться, и университет - тоже не пустое место, что бы ни говорил технический директор. Но работяги ее ни в грош не ставили и работали, как привыкли, то есть шаляй-валяй. Вот и сейчас наверняка напортачили с подготовкой поверхности. Рублем бы их ударить, премию скостить, но как это сделаешь, если у всего завода и так четвертый месяц премия по нулям?
    
    Бесшумно вошла Яна, положила на стол папку с текущей почтой и так же бесшумно удалилась.
    Ковригин набрал телефон техбюро лакокрасочных покрытий и потребовал к себе Берковского. Тот через три минуты зашел в кабинет:
    - Здравствуйте, Максим Петрович.
    Максим Ковригин и Андрей Берковский в свое время учились на одном факультете, с разницей в год. Работали в одном стройотряде, Максим был комиссаром. Звали друг друга, естественно, по именам и на "ты", пока Максим не стал замом главного технолога. С этого момента Андрей звал его "Максим Петрович" и "вы". Того поначалу коробило, потом привык: Берковский был не один такой среди его старых знакомых.
    - Доброе утро, Андрей. Садись. В общем, так, сходи в девятый цех. У этих художников там опять пленка не держится, так ты вправь им руки. Только побыстрее, завтра утром, максимум - в обед надо отгружать изделие.
    - Максим Петрович, вы разве не видели мое заявление? - спросил Берковский.
    - Какое заявление? - спросил Ковригин и тут же вспомнил слова Яны. Он рывком открыл папку с почтой, перебросил две бумаги, на третьей увидел отпечатанную на принтере "шапку":

Главному технологу Ковригину М. П. от ведущего инженера-технолога Берковского А. Е.

    - ...Со статьей сто сорок второй Трудового кодекса, - негромко читал он, - прекращаю выполнение своих должностных обязанностей до выплаты мне задержанной зарплаты за июль, август и сентябрь текущего года.
    Ковригин несколько секунд смотрел на Берковского, потом спросил:
    - Там что, в самом деле есть такая статья?
    - Есть, - подтвердил Берковский.
    - Андрей, я ценю твой юмор, но сейчас не до шуток. Изделие надо сдавать, заказчик ждет. Я уже не говорю, в каком окружении страна, ты сам должен понимать.
    - Стране, как я понимаю, не впервой, она последнюю тысячу лет только в таком окружении и находится, - ответил Берковский. - Максим Петрович, я тоже не шучу. У меня левых доходов нет.
    - Ну, между прочим, сам виноват, - раздраженно бросил Ковригин. - Предлагал я тебе?
    Берковский кивнул. Действительно, три года назад главный технолог предлагал ему место начальника бюро, с перспективой дальнейшего роста. Андрей тогда отказался и от места, и от перспективы.
    - Был бы сейчас моим замом, - закончил Ковригин.
    - А что, заместители начальников отделов получают зарплату вовремя? - поинтересовался Берковский.
    - Нет. Мне, как и тебе, последнее выплатили за июнь. Но, между прочим, с зарплаты зама ты бы мог создать какой-никакой запас на такие вот непредвиденные случаи. Если бы немножко думал о будущем... Кстати, когда наверстаем отставание по зарплате, получишь сразу большую сумму - черта лысого ты бы накопил, если бы платили вовремя! Так что все к лучшему, еще и "спасибо" скажешь!
    - Во-первых, отставание мы наверстаем, когда сменим заказчика, - сказал Берковский. - Этот непредвиденный случай я предвидел еще в начале года, когда вы на собрании говорили, что семьдесят процентов объемов завода составляет военный заказ. Вы, помнится, подавали это как достижение, хотя уже тогда все знали, что военные берут продукцию, а потом под любым предлогом затягивают с оплатой. А во-вторых, Максим Петрович, принять это ваше предложение - для меня значило согласиться с кадровой политикой дирекции. Если бы я был сейчас вашим замом, мне, а не вам пришлось бы посылать технолога в цех и доказывать ему, что он должен бесплатно делать высококвалифицированную работу. Я таких аргументов не знаю.
    - Андрей, поверь, завод ценит твою квалификацию. Ну, не платит вовремя министерство - что я сделаю?!
    - Сейчас? Скажете дирекции, что так и так, звездочки не будет. Или пошлете в цех другого технолога, посговорчивее.
    Другого технолога у Ковригина не было, в отделе давно осталось по одному инженеру на каждое направление. Даже, строго говоря, и не на каждое.
    - Максим Петрович, я понимаю, - продолжал Берковский, - военные не платят, а чья это работа - выбить из них деньги? Зайдите в заводоуправление, гляньте на тамошних - девки холёные, наштукатуренные, бабы постарше висюльками, как елки, обвешаны. Им премию полностью платят - за что, спрашивается? Почему мы с вами своей зарплатой отвечаем за их просчеты? Вас это устраивает? Меня - нет.
    - Андрей, сделаем так, - прервал его Ковригин. - У меня фонд начальника отдела - восемнадцать тысяч осталось до конца года. Я все их выписываю тебе. Это не в счет зарплаты, проведем матпомощью, ты только заявление... хотя ладно, обойдемся без заявления.
    - Не пойдет, - жестко сказал Берковский. - Матпомощь вы дайте тому, кому она нужна. Зайцевой вон выпишите, она сама ни за что не попросит. А мне отдайте то, что я заработал.
    - Слушай, Андрей, ну, нет у меня других денег! Я тебя прошу, как студент студента: сходи ты в цех, разберись с этими бракоделами!
    - Максим, я тебя тоже прошу, как студент студента, - неожиданно сменил тон Берковский. - Черт с ней за три месяца, сделай хотя бы за июль! Ну, вот только скажи сейчас: сделаю, - я сразу же пойду и разберусь! Сделаешь?
    Ковригин молчал. Берковский, не дождавшись ответа, встал и пошел к двери. Ковригин с ненавистью смотрел ему в спину, а когда Андрей аккуратно закрыл за собой дверь, рванул верхний ящик письменного стола и полез за валидолом.

    1 ноября, третий урок
    Аттестационная комиссия состояла из четырех человек. В списке их было больше, но на урок пришли четверо: Иван Иванович Мальцев, директор школы; Белова из родительского комитета - ее сын учился в одном из девятых классов, вроде бы неплохо, Берковская точно не помнила. Из РОНО пришел какой-то совершенно бесцветный и незапоминающийся господин; он, конечно, представился, назвал имя-отчество, которые Жанна тут же забыла. Четвертой была некая Лариса Максимовна Кондратьева из государственного органа с устрашающим названием "Прокуратура нравственности".
    Ларисой Максимовной ее называли исключительно в силу служебного положения, а по возрасту следовало бы звать просто Ларисой. На внешний вид она вообще сошла бы за старшеклассницу, если бы не выражение лица - выражение человека, сознающего свою причастность к Государству. Именно так, с большой буквы.
    Цели и задачи нового органа были не совсем понятны даже самим прокурорским работникам; впрочем, связь со школой очевидным образом вытекала из названия.
    В начале урока Жанна Михайловна сильно нервничала. Ее смущало всё: и непрезентабельный вид класса (ремонт делали два года назад, кое-что уже облазит); и мебель, свежепокрашенная, но видно, что старая, сейчас такую просто не выпускают; и висящая на доске карта Северной Пиндосии, переделанная кустарным образом.
    Приказ: заменить во всех учебных пособиях Америку на Пиндосию - пришел в конце февраля, хотя разговоры об этом шли намного раньше. Люди, близкие к министерству образования, утверждали, что там долго не могли решить, как же все-таки следует говорить и писать: Пиндосия или Пиндостан? В интернет-форумах второй вариант использовался намного чаще, но, учитывая интенсивное политическое сближение России с исламским миром, в министерстве остановились на первом варианте - нейтральном, не тянущим за собой ненужных ассоциаций.
    Латиноамериканцев в тех же форумах называли по-разному, но пиндосами - никогда. Это название закрепилось только за жителями США. Однако с самого верха поступило недвусмысленное указание: слово "Америка" должно исчезнуть с карт. Так появились Северная и Южная Пиндосии.
    Приказ предписывал заменить всё до начала последней четверти - срок явно нереальный. Или они там, в Москве, никогда в школе не работали и не знают, как что делается?
    Вопрос с учебниками спустили на тормозах; даже сейчас, через полтора года, наверняка где-то по домам еще хранятся книжки со словом "Америка". Но учебник - дело тихое, личное, а карта - она на виду, любой проверяющий посмотрит, ткнет пальцем, и начнется... Пришлось исправлять к указанному сроку.
    Конечно, были заказаны новые карты. Как обычно, отпечатать вовремя не успели. Исправленными картами снабжали прежде всего элитные лицеи и гимназии, какие в каждом городе являют собой витрину образования. Во вторую очередь - сельские школы, неспособные решить проблему самостоятельно просто из-за бедности. А вот рядовые, ничем не выдающиеся городские, каких в стране большинство, в какие родители отдают детей не по блату, а по месту жительства, - те выкручивались сами, как могли.
    С заголовками и надписями, сделанными на белом фоне, поступали просто: на принтере печатали новую надпись, вырезали и клеили поверх старой. Хуже было с названиями, написанными поверх материков. Их тоже печатали на принтере, потом разрезали на квадратики и заклеивали слово "Америка" по одной букве, а белое закрашивали фломастером в цвет фона.
    Слова "пиндосы" и "Пиндосия" Жанна Михайловна поначалу выговаривала с трудом и постоянно при этом краснела - настолько отчетливо из них пёрла этимология. Потом привыкла.

    К середине урока скованность прошла, тем более что перед ней сидел родной пятый "Б". Класс, в свою очередь, к этому времени перестал обращать внимание на комиссию.
    - ...Вы уже знаете, что за праздник отмечается четвертого ноября и о каком событии он напоминает. Но тема сочинения, которое вы будете писать в каникулы, с праздником не связана. Хотя она тоже близка всем, кто любит нашу Родину. Тема сочинения такая: "За что я ненавижу пиндосов".
    Жанна Михайловна взяла мел, подошла к доске и написала на ней ровным учительским почерком: "За что я ненавижу пиндосов".
    - Здесь знак вопроса? - спросил кто-то у нее за спиной. Она обернулась к классу и строго сказала:
    - Нет. Никакого вопроса здесь быть не может.
    - А писать по плану или просто так? - спросил маленький Юрик Зайцев.
    - Писать можно в свободной форме, - ответила Жанна Михайловна, - но для тех, кому проще по плану, мы напишем план, только чуть позже. А сейчас поговорим о том, за что их надо ненавидеть.
    Нельзя сказать, что взметнулся лес рук, но желающие были, и очень желающие. Во втором ряду Алеша Иванов прямо подпрыгивал от нетерпения, тряс рукой. Получив возможность высказаться, он вскочил и выпалил:
    - Они на Луну первые полетели! Должны были наши лететь, а пиндосы вылезли вперед без спросу!
    - Правильно, - кивнула Жанна Михайловна. - Откуда ты это узнал?
    - По телевизору показывали.
    Жанна Михайловна снова кивнула:
    - Хорошо. Садись. Саша, а ты что хочешь сказать?
    Саша Дроздов - полная противоположность Иванову - поднялся и спокойно произнес:
    - Они наглые, везде лезут. Наши ушли из Афганистана - они сразу же туда влезли. Потом в Ирак...
    - Не в Ирак, а в Иран, - перебил Юрик Зайцев.
    - Зайцев, если хочешь говорить, подними руку, - сказала Жанна Михайловна. - Не спорьте, вы оба правы. Пиндосы захватили и Ирак, и Иран. Саша, ты что-то еще хотел сказать?
    - А сейчас они хотят завоевать весь мир, - закончил Дроздов.
    - Света, - сказала Жанна Михайловна. Тянувшая руку Света Зеленина поднялась и, презрительно морща нос, произнесла:
    - Они трусы. Бомбят всех с самолетов, а воевать боятся. Пока совсем не разбомбят, не начнут.
    Жанна Михайловна кивнула и повернулась к Вике Скворцовой:
    - Вика.
    - Они придумали атомную бомбу, - сказала Скворцова, вставая. Она замолчала, пару секунд подумала и закончила: - А потом разбомбили два русских города.
    - Откуда у тебя такие сведения? - спросила Жанна Михайловна.
    - Читала в газете, еще летом, - ответила Вика.
    - Правильно, атомную бомбу изобрели пиндосы, - сказала учительница, - только ты, наверное, когда читала, не обратила внимания, что города были японские. Садись.
    За спиной у Скворцовой Айрат Галиев нерешительно поднял руку и сразу же опустил, но от Жанны Михайловны это движение не ускользнуло.
    - Айрат, ты что-то хочешь сказать?
    Деваться было некуда, Айрат встал, постоял немного и выпалил:
    - Они свинину едят!
    И сразу сел.
    Аргумент был настолько неожиданным, что Жанна Михайловна растерялась. Разве за это надо ненавидеть? Я тоже ем свинину - что, теперь и меня тоже? Вопросы вертелись у нее на языке, и она задала бы их, но Лиана Зверева опередила:
    - Они сами, как свиньи. Жирные все...
    - Лиана, если человек толстый, это не причина для ненависти, - укоризненно сказала Жанна Михайловна.
    - Они сами жирные, а в других странах люди голодают, - упрямо сказала Зверева.
    - Да, это причина, - согласилась учительница. - Толя, а ты что нам скажешь?
    Толя Гаврилов, скорее всего, не собирался ничего говорить. Гаврилов был троечник, на уроках руку не поднимал и отвечал только, если его спрашивали. И то не всегда.
    Он встал, некоторое время молча смотрел в парту, потом глянул в окно и неуверенно сказал:
    - Они эти... оранжевые.
    - И вовсе не оранжевые, а голубые, - заметил с соседнего ряда второгодник Самойлов по прозвищу Вовочка (он и был Вовочка - Владимир). - Потому и пиндосы.
    В классе раздались смешки; что хуже всего - среди девочек тоже. Зеленина что-то шепнула Скворцовой, та хихикнула. Жанна Николаевна почувствовала, что краснеет, как год назад, когда слово "пиндос" впервые вошло в официальное употребление.
    - Вовочка! - сказала они укоризненно. Потом посмотрела на других учеников. - А нечего смеяться. Толя правильно говорит, так называемые оранжевые революции в соседних странах - это их рук дело. Садись, - сказала она Гаврилову, который немедленно плюхнулся за парту. - Алеша, а ты что нам скажешь?
    Алеша Гинзбург поднял руку только после комментария Вовочки, до этого он сидел с таким видом, как будто происходящее на уроке не имеет к нему отношения. Когда его назвала учительница, он встал и, глядя ей прямо в глаза, сказал:
    - Жанна Михайловна, а ведь Господь наш Иисус Христос велел любить людей.
    Жанна Михайловна задержалась с ответом всего лишь на пару секунд.
    - Людей! А не пиндосов.
    - А что, американцы - не люди?
    - Для меня - нет. Я не могу относиться, как к людям, к тем, кто не считает за людей нас. Садись, - строго сказала она. - Зайцев, ты что-то хочешь сказать?
    Юрик Зайцев вскочил и торопливо, как будто боялся, что кто-то раньше него скажет то же самое, выпалил:
    - Они всех убивают, кто их не любит! Одного нашего разведчика убили, а когда убивали, всю Европу засыпали полунием.
    - Откуда ты об этом знаешь? - спросила Жанна Михайловна.
    - Гости к папе приходили, рассказывали. А что, что-то не так?
    - Садись. Все правильно, только не полунием, а плутонием. Так называется это вещество.
    Юрик сел на место, обернулся к сидящей у него за спиной Лиане и, сделав страшные глаза, громким шепотом сказал:
    - Они и нас убьют!
    Жанна Михайловна, проходя мимо, молча тронула его за плечо, и Зайцев повернулся лицом к доске.
    - Алик, а ты ничего не хочешь сказать? - спросила она сидевшего впереди Алика Замятина. В последнее время его поведение настораживало Жанну Михайловну. Замятин всегда учился хорошо, но с начала этого года совершенно перестал поднимать руку и часто сидел с отсутствующим видом - вот как сейчас. Впрочем, отвечал он не хуже, чем раньше.
    Алик встал, несколько секунд молчал, а потом сказал:
    - Они придумали аккумулятор Фармера-Брауна.
    Услышав об аккумуляторе, Иван Иванович Мальцев встрепенулся. Он давно потерял интерес к уроку, который был чистой формальностью. Уж он-то знал, что Берковская как никто заслуживала первой категории, но, будучи директором, не мог уклониться от обязаловки.
    Теперь ему, когда-то учителю физики, стало любопытно, что может знать об аккумуляторе Фармера-Брауна пятиклассник, не изучавший ни физики, ни химии.
    - Придумали аккумулятор, и что дальше? - спросила Жанна Михайловна. Об изобретении Фармера и Брауна и его значении для мировой экономики она слышала краем уха, и ей тоже было интересно, что может сказать об этом ее ученик.
    - Ну, они придумали этот аккумулятор, - сказал Алик, - и за границей перестали делать машины на бензине, а стали делать только электромобили. Нефть стала не нужна, и ее у России больше не покупают. И у нас не стало денег.
    - Алик, а ты откуда это узнал? - спросила Жанна Михайловна.
    Откуда узнал - вопрос, на который Алик не мог так просто ответить.
    До середины четвертого класса он не любил читать. Хотя умел давно, родители научили его еще перед школой. А в зимние каникулы его впервые повезли в гости к деду в Новосибирск - два дня в поезде в один конец. Лазить по полкам надоело на первой сотне километров, и отец предложил ему как бы случайно взятые "Приключения капитана Врунгеля". Алик сначала читал от нечего делать, потом стало интересно, что там дальше.
    А у деда оказался такой роскошный книжный шкаф!..
    Вернувшись домой, Алик потребовал, чтобы его записали в библиотеку (что и было сделано), и с тех пор читал все подряд: книги; журналы "Химия и жизнь", "Шесть соток" и "За рулем" с равным интересом; газеты, энциклопедии. На этой неделе он начал одновременно "Два капитана" и "Одиссею капитана Блада" - слово "капитан" в названии служило безотказной приманкой.
    Откуда узнал? Может, из журнала или газеты, может, прочитал в энциклопедии, или нашел в Интернете - он и туда приспособился заглядывать, там тоже есть что почитать.
    - Не помню точно, - пожал плечами Алик. - Наверное, в энциклопедии.

    Неплохо, подумал Мальцев. В общих чертах верно, и для пятиклассника очень неплохо.
    Конечно, все было немного не так. Конечно, было намного сложнее.
    Аккумулятор действительно изобрели в СШП, но нефтяной рынок обрушила Европа. Так совпало, что сразу в нескольких странах у власти оказались толковые экономисты и экологи в оптимальной пропорции; ну, а остальные страны последовали за ними.
    Аккумулятор Фармера-Брауна был, конечно, прорывом по сравнению со всем, что существовало раньше, но по энергоемкости никак не мог сравниться с бензобаком. Легковой электромобиль проходил триста километров от одной зарядки, на которую времени уходило в два раза больше, чем на то, чтобы проехать эти километры. Фирмы, выпускавшие электромобили, с каждой машиной поставляли три батареи аккумуляторов - иначе простои на подзарядку были бы неизбежны.
    Бензин составлял меньшую часть продукции нефтепереработки. Авиация продолжала жечь керосин, индустрия органического синтеза тоже не собиралась отказываться от нефти. Эксперты предсказывали, что цена упадет в полтора, максимум в два раза, но они не учли морального фактора.
    Европейцы почти физически чувствовали, как исчезает унизительная зависимость от поставщиков нефти - всяких исламских королевств и суверенных демократий. Электромотор предпочитали двигателю внутреннего сгорания просто из патриотизма. Остальное довершили налоговые льготы для производителей и владельцев электромобилей и политика городских властей, которые повсеместно учреждали зоны, свободные от выхлопа.
    Цены упали в пять раз. Потом, правда, поднялись раза в полтора, но нефтяную отрасль России это уже не спасло. Правительство снизило практически до нуля все официальные отчисления с добытой нефти: акцизы, экспортные пошлины, лицензионные сборы. Госбюджет съёжился, а Стабфонд не давал ожидаемого эффекта, и никто не мог объяснить - почему.
    Отчисления, мягко говоря, неофициальные остались почти прежними. Входящих в положение было меньшинство, большинство говорило: "Ваши проблемы". Себестоимость нефти пришлось снижать за счет зарплаты нефтяников. Народ побежал из отрасли, и в условиях уменьшения спроса начался коллапс. Пытаясь стимулировать хотя бы внутренний спрос (раз уж внешний падает), правительство установило заградительные пошлины на импортные электромобили. Европа и Япония - основные поставщики машин - потребовали их отменить, ссылаясь на нормы ВТО. Россия отказалась.
    А вот с инициативой введения санкций выступили СШП. По странному совпадению, как раз в это время в Восточной Сибири разбился самолет, летевший из Копенгагена в Токио. В катастрофе погиб Джозеф Браун, один из изобретателей аккумулятора. Иностранных специалистов к расследованию катастрофы не допустили, и вообще, вскоре засекретили все материалы. Вот тогда пиндосы заявили, что самолет был сбит, и потребовали санкций.
    В Совете Безопасности ООН резолюция о санкциях не имела шансов, Россия наложила бы вето. Штаты просто перестали покупать российскую продукцию. Европа присоединилась: в разбившемся самолете летели граждане десятка европейских государств. Европе хватало нефти из Румынии и с шельфа Северного моря, а газ - что газ? Электромобилизация требовала ускоренного развития энергетики, в первую очередь атомной, а проблемы отопления решались попутно, теми же мощностями.
    И, в конце концов, месторождения газа есть даже в Литве.
    В ответ на санкции Россия заявила об отказе от обязательств по всем договорам об ограничении вооружений. Кроме двух. Конвенция об уничтожении химического оружия осталась в силе. Быстро возобновить производство все равно не получалось, лучше уж выглядеть белыми и пушистыми хотя бы в этом вопросе.
    И договор о нераспространении ядерного оружия. Не из-за приверженности идеям нераспространения, нет - втихаря уже давно продавали кому угодно что угодно, кроме разве готовых боеголовок, - а для того, чтобы иметь в запасе какой-нибудь серьезный козырь на совсем уж крайний случай. Потому что подводные лодки с ракетами, которые неизвестно еще, вылетят ли из пусковых шахт, - козырь довольно сомнительный.
    А потом слово "пиндосы" прозвучало в официальном выступлении Президента.

    1 ноября, перемена после третьего урока
    Комиссия собралась в кабинете директора.
    - Обменяемся мнениями? - предложил Мальцев.
    - А Берковскую разве не будем приглашать? - спросила Кондратьева.
    - У нее еще два урока, - ответил Мальцев. - Ну, прошу высказываться.
    Председателем комиссии числился зам начальника РОНО - человек донельзя занятой, он редко появлялся на аттестационных мероприятиях, в основном подписывал бумаги. В его отсутствие председательские функции должен был взять на себя другой представитель РОНО, однако бесцветный господин предпочитал отмалчиваться. За него приходилось стараться директору школы.
    - В общем, на мой взгляд, неплохо, - сказала Белова из родительского комитета. - Чувствуется, и вообще...
    Она всегда тщательно подбирала слова, чтобы не сказать чего-нибудь излишне конкретного.
    - Конечно, есть мелкие замечания, - высказала свое мнение Кондратьева. - Пятый класс - не рановато ли им рассуждать о голубых?
    - Это же Вовочка, - заметил Мальцев.
    - Вовочка? Что за Вовочка?
    - Самойлов Владимир, второгодник, - пояснил директор. - Как вы, наверное, уже поняли, он на год старше.
    - Второгодник в классе - это кошмарная ситуация, - сказала Кондратьева. - С нравственной точки зрения, прежде всего. Мы у себя в прокуратуре прорабатываем вопрос, чтобы прекратить эту практику.
    "А куда их девать, по-вашему?" - хотел спросить Мальцев, но что-то его остановило.
    - Все это, конечно, хорошо, - наконец высказался бесцветный господин, - но, я бы сказал, ненависть в них какая-то ненастоящая. Этакая абстрактная, что ли...
    - Александр Александрович, это же пятый класс, - возразил Мальцев. А Белова добавила:
    - К выпускному будет настоящая. Всё будут понимать, как надо. Иван Иванович, а ваше-то мнение какое?
    - Что - мое мнение? Оно вам известно. Я - лицо заинтересованное, - отшутился директор.
    Больше никто высказываться не хотел. Дискуссия иссякла на глазах, и Мальцев подвел черту:
    - Давайте сделаем так: через два часа соберемся здесь же, у Жанны Михайловны как раз кончатся уроки. Тогда и сообщим ей наше решение. А сейчас, наверное, можно пообедать.

    1 ноября, обеденный перерыв
    Дочь Лариса позвонила Ковригину незадолго до начала перерыва.
    - Папа, ты где собираешься обедать?
    - На заводе, наверное, - ответил Максим Петрович. Разговор с Берковским выбил его из колеи, и он все еще не пришел в себя. До дома было минут пятнадцать езды - если не попадешь в пробку; а днем наверняка попадешь. Садиться за руль в таком состоянии он не хотел.
    - Поехали ко мне, - сказала Лариса. - У меня сегодня курица в апельсиновом соусе.
    - О, господи! - воскликнул Ковригин. - Неужели нельзя было сделать как-нибудь по-простому?
    - По-простому неинтересно. Ну, как, заехать за тобой?
    - Давай.
    Через пять минут он вышел из проходной; прошло еще около минуты, и темно-синий "Опель Электро" притормозил у тротуара.
    - Как машина? - спросил Ковригин, устроившись на переднем сиденье. - Я имею в виду - сравнительно с обычными.
    Под "обычными" подразумевались машины с двигателями на бензине.
    - Ездит. Меня устраивает, - ответила дочь. - Сравнительно с обычными дороже раза в три. Больше ничего сказать не могу, я на обычных не ездила.
    - В три раза! Это даже уже не понты, это... я не знаю, что!
    - Понты у подростков, - заметила Лариса, - а мне приходится иметь дело с такими людьми - нужно держать марку, иначе просто не будут воспринимать всерьез.
    - А ты не боишься, что угонят? - спросил Ковригин.
    - А бесполезно угонять. Таких - вот именно этой модели - в стране несколько штук, все на виду. Не продашь.
    - А на запчасти разберут? Аккумулятор-то дорогой, небось?
    - Дорогой. Комплект аккумуляторов, с учетом импортных пошлин - три четверти стоимости. Только эти аккумуляторы все номерные. Так что и на запчасти бесполезно - засветятся, если попробуют продать. А когда наши, из прокуратуры, за них возьмутся, им мало не покажется.
    Она замолчала, потому что приближался сложный перекресток, и надо было перестраиваться загодя, в плотном потоке.

    Минуты через три приехали, поднялись на третий этаж, вошли в квартиру. Лариса поставила в микроволновку солянку, сама в это время принялась крошить зелень, порезала на мелкие кусочки два кружка лимона.
    - Не пойму я вас с Антоном, - сказал Ковригин, продолжая разговор, начатый в машине перед самым домом. - То оставили себе свои фамилии, то вдруг ты сломя голову меняешь.
    - Антон тут ни при чем. Просто в нашей службе не приветствуется, когда у жены и мужа разные фамилии.
    - А если они вообще живут, не расписавшись?
    - А вот такое у нас исключено в принципе, - сказала Лариса, наливая суп. - Ладно, не переживай. И вообще, "Кондратьева" мне больше нравится, чем "Ковригина".
    - Чем больше нравится? По мне, так одно и то же практически.
    - Звонче. И на две буквы длиннее, - сказала Лариса, и Максим Петрович понял, что она шутит.
    Он сел за стол, взял ложку.
    - Да что у вас за контора такая - прокуратура нравственности? Чем вы хоть там занимаетесь?
    - Контора как контора. Когда организовали природоохранную прокуратуру, тоже, наверное, многие удивлялись, - сказала Лариса. - Мы, кстати, у них опыт перенимали. А чем занимаемся - это, пардон, мы и сами до сих пор не совсем понимаем. Сейчас вот школы проверяем, а начинали летом с лагерей.
    И, увидев, как отец вздрогнул, добавила:
    - Детских.
    - Детские - это хорошо, - сказал Ковригин, - я уже подумал на другие. Ну, а что там, в детских лагерях?
    - Как сказал еще Карамзин - воруют.
    - Много народа за жабры взяли?
    - Не наша епархия, - сказала Лариса.
    - А с нравственностью как?
    - Папа, ну о чем ты говоришь?! Свезли в одно место подростков, что называется, обоего пола и самого озабоченного возраста. Делать им, мягко говоря, нефиг, дома хоть мать на базар за луком пошлет, а тут и этого нет. А пошляться по окрестностям, поискать приключений на собственную задницу - нельзя. И все это, заметь, летом, на лоне природы. Какая может быть нравственность в таких условиях?!
    Она поставила на стол тарелку с кусочками курицы и каким-то хитрым гарниром. Сверху все было полито желтоватым соусом.
    - Да уж, - сказал Максим Петрович, вспоминая собственное пионерское детство. - Вот так подумаешь: шариат - неплохая вещь.
    - Кто бы спорил, - сказала Лариса и, пристально посмотрев на отца, переменила тему. - Папа, ты неважно выглядишь.
    - Не хуже и не лучше, чем всегда, - попробовал отшутиться Ковригин, но дочь шутки не приняла.
    - Что-нибудь на работе? - спросила она.
    - На работе всегда что-нибудь.
    - А поточнее?
    - Достал меня этот Берковский! - с раздражением сказал Максим Петрович, хотя только что, несколько секунд назад, он не собирался посвящать дочь в заводские дрязги. - Люди работают, а этому - больше всех надо, что ли? Ведь за горло берет!
    - А что ему надо? - спросила Лариса.
    - Зарплату вовремя, вот что!
    - Кому сейчас легко? - Лариса пожала плечами. - Слушай, а вообще, кто он такой?
    - Технолог. А раньше мы в одном стройотряде работали.
    - Вы что, учились вместе?
    - Почти. Он на год позже.
    - А жена у него, случайно, не училкой работает?
    - Не знаю. А что?
    - Я сейчас была в восемьдесят четвертой школе, там училка по фамилии Берковская. По возрасту подходит. Что он сделал, этот Берковский?
    Ковригин рассказал, нехотя ковыряя курицу вилкой. Апельсиновый соус не привел его в восторг; а может, просто настроения не было пробовать экзотику.
    - Все-таки узнай насчет жены, - сказала Лариса. - У твоей секретарши может это быть?
    Ковригин посмотрел на часы.
    - Сейчас обед, Яна наверняка по магазинам шастает.
    - Ну, в отделе кадров?
    В отделе кадров перерыв еще не начинался, и Ковригин позвонил.
    - Учитель истории в восемьдесят четвертой школе, - сказал он, положив трубку. - А тебе это зачем?
    - Пока не знаю, - ответила Лариса. Она посмотрела на отца.- Ты бы не ходил сейчас на работу. Давай, я тебя домой отвезу? Могут там полдня обойтись без тебя?
    - Сегодня - вряд ли, - ответил Ковригин. - Надо как-то выгребаться из этого дерьма.

    1 ноября, после пятого урока
    - В общем, Жанна Михайловна, у комиссии мнение благоприятное. В целом. Что касается частностей - есть небольшие замечания. Лариса Максимовна, вы, кажется, хотели? - спросил Мальцев.
    - Да, Иван Иванович, я хотела высказаться, - начала Кондратьева, - но я бы не сказала, что замечания небольшие. Замечания очень существенные. Сегодня на уроке мы наблюдали не подготовку к сочинению на патриотическую тему, а, по существу, профанацию благородной идеи ненависти. Жанна Михайловна, у ваших учеников, извините за грубость, какая-то каша в головах! Плутоний путают с полунием, японские города с нашими...
    - Простите, Лариса Максимовна, но эти события по программе только в третьей четверти... - попыталась вмешаться Берковская.
    - К третьей четверти эти представления отложатся у них в головах! В том числе - благодаря сегодняшнему уроку.
    - Ну, и пусть считают, что атомные бомбы сбросили на наши города, - неожиданно вмешался бесцветный Александр Александрович из РОНО. - Ненависть крепче будет. Всё, что делается, делается к лучшему, а что не делается...
    Кондратьева обернулась и так глянула на него, что он осекся.
    - Ненависть, Александр Александрович, - раздельно произнесла Кондратьева, - должна опираться на здоровую основу фактов, а не на домыслы. Кто-нибудь когда-нибудь объяснит им, как было на самом деле, а они после этого станут думать, что всё остальное - о пиндосах - тоже неверно. Мы же детей воспитываем!..
    "А у самой-то у нее есть дети? - неожиданно для себя подумал директор. - Вряд ли. Хотя, конечно, косметика... Нет, все равно слишком молодая". Ситуация выглядела для него дикой - как будто старшеклассница отчитывает пожилую учительницу за плохую постановку урока.
    - ...И если бы это было всё! - продолжала между тем Кондратьева. - Ваши ученики, Жанна Михайловна, ведут себя на уроке, как я не знаю где! Вовочка этот! Причем, вы заметили, над его сальной шуткой смеялись даже девочки? О чем это говорит? Или тот, который пытался ссылаться на Христа - как его, кстати, зовут?
    - Алеша Гинзбург, - пролепетала Берковская.
    - Гинзбург? И с такой фамилией он берется рассуждать о Христе?
    - Лариса Максимовна, основы православной нравственности с этого года обязательны для всех, - напомнил Мальцев.
    - Вот там бы и рассуждал о любви к людям! Здесь же говорят не о любви, а о ненависти. И при этом учитель позволяет ему развивать совершенно не относящиеся к уроку идеи! А состояние нравственности в вашей, Иван Иванович, школе - вообще тема для особого разговора.
    - Но... я же... - больше Берковская не могла ничего сказать, с этого момента она перестала понимать что-либо.
    - Кажется, она сказала ученику все, что надо было сказать, - Мальцев понял что Берковская отвечать не в состоянии, и взял на себя роль защитника.
    - Иван Иванович, если бы она сказала все, что надо, этот Гинзбург не возражал бы что-то там про людей, а сел бы на место, молча! Сразу бы заткнулся! А то, что он пиндосов называет американцами - это вообще ни в какие рамки! Он бы еще говорил "жиды" вместо "евреев"!
    - Ну, этот-то не скажет "жиды", - заметила Белова.
    - Или этот... - продолжала Кондратьева, - как его? Айрат! Прямо на уроке ведет разнузданную пропаганду исламского экстремизма! Он, видите ли, ненавидит тех, кто ест свинину!
    - Почему именно исламскую? Иудеям тоже нельзя есть свинину, - заметил Мальцев, рассчитывая таким парадоксальным аргументом сбить накал спора, может, даже обратить в шутку.
    - При чем здесь иудеи? - вполголоса спросила его Белова. - Мальчик же явный...
    Договорить "явный татарин" она не успела, ее перебила Кондратьева:
    - Значит, исламскую и сионистскую одновременно! И вы, Иван Иванович, это допускаете в своей школе! Тут, извините, впору вести речь не о повышении категории, а о служебном соответствии! Причем не только Берковской.
    Директор молчал. Вести дискуссию на таком уровне он был не готов. Жанна Михайловна всхлипнула и начала рыться в сумочке. Мальцев быстро встал из-за стола, подошел к ней, за локоть вывел из кабинета. Он помог ей спуститься на первый этаж и оставил в медпункте на попечении медсестры, а сам вернулся в кабинет. Открыв дверь, он услышал слова Беловой:
    - Какой ужас! Но я-то думала, что все идет как надо!
    - Ах, если бы!..
    - Лариса Максимовна, - перебил Мальцев, - может, вы поясните более подробно мотивы вашей оценки?
    - Иван Иванович, задача моего ведомства - охранять общественную нравственность. С точки зрения нравственности, то, что происходило сегодня на уроке, - это профанация! Какие могут быть патриотические чувства у учеников, если они на уроке смеются над скользкими шутками?! И это в пятом классе!
    - Тогда почему ваше мнение вдруг так резко поменялось за эти два часа?
    Кондратьева задержалась с ответом на несколько секунд, потом сказала:
    - Потому что два часа назад я не знала всех фактов. Кстати, этот Гинзбург - не родственник ли того Гинзбурга, помните? Ну, который в прошлом году пикетировал прокуратуру.
    - Сын, - сказал директор. - А в чем дело?
    - Что он делает в вашей школе?
    - Учится, - ответил директор. - По месту жительства. Лариса Максимовна, нет такого закона, чтобы дети осужденного исключались из школы, тем более по месту жительства. Даже осужденного по политической статье.
    - Иван Иванович, во-первых, у нас в Уголовном кодексе нет политических статей. Вы бы еще стали, как там у них... так называемый Конгресс, утверждать, что у нас в стране есть политические заключенные! А во-вторых, закон не может предусмотреть всех ситуаций, могли бы и сами сообразить. Видите же, какое влияние он оказывает на остальных учеников.
    И снова Мальцев не знал, что противопоставить таким непробиваемым аргументам.
    Дискуссия начала заходить за опасную черту, и представитель РОНО, наконец взяв на себя свои прямые председательские обязанности, прервал ее:
    - Предлагаю подвести итог обсуждению и проголосовать. Рассматривалось предложение аттестовать Берковскую на первую категорию.
    - Я против. Категорически, - решительно сказала Кондратьева.
    - Раз такое дело, я тоже, - присоединилась к ней Белова. - Кто бы мог подумать?!
    - Иван Иванович? - представитель РОНО посмотрел на Мальцева.
    - Воздерживаюсь.
    Сказать "я за" он так и не смог.
    - Что ж, большинством голосов предложение отклоняется.
    - Александр Александрович, а ваше мнение? - спросила Кондратьева, глядя на бесцветного в упор.
    - Мое мнение? Против, разумеется, какие вопросы?

    Когда комиссия разошлась, Берковская поднялась в кабинет. Директор усадил ее за приставной столик, сам сел напротив.
    - Иван Иванович, ну, скажите, что я сделала не так?! - спросила она, глядя на директора умоляющими глазами.
    - Не знаю, - сказал Иван Иванович, избегая взгляда Берковской. - К сожалению, у нас еще нет опыта работы в условиях прокурорского надзора... я хотел сказать: надзора прокуратуры нравственности. Я совершенно не представляю их требования... Жанна Михайловна, я бы вам посоветовал... Хотя я, конечно, не настаиваю, вам виднее... Я бы вам посоветовал сейчас уйти из школы и даже уехать из города. Слишком серьезными обвинениями бросалась эта Кондратьева. Если вы завтра напишете заявление, я вам его подпишу без отработки. Тем более - четверть почти кончилась... Может, вам лучше даже уехать за границу. Есть у вас родственники, которые могли бы сделать приглашение?
    - Двоюродная сестра, - ответила Берковская и то ли вздохнула, то ли всхлипнула. - Только она мне не поможет, она там никто.
    - Где - там?
    - В Латвии.
    Жанна Михайловна встала и вышла из кабинета. Иван Иванович посмотрел ей вслед, потом достал из верхнего ящика стола четвертинку бумаги. Написал на листке "Берковская - двоюродная сестра в Латвии", открыл третий ящик, доверху заполненный бумагами, и засунул листок в самую середину неаккуратной кипы.
    Третий ящик служил последним пристанищем наиболее бесполезным бумагам. Туда они попадали разными путями, оттуда была одна дорога - в корзину.
    Потом, когда с него спросят, почему не принял мер, он скажет, что записал для памяти, но потерял записку среди прочих документов. Если и не поможет оправдаться, то хотя бы послужит смягчающим обстоятельством.
    Он встал и подошел к окну. Из окна был виден пятачок перед воротами школы, запорошенный выпавшим накануне первым снегом. На пятачке разворачивалась темно-синяя, с металлическим отливом заграничная машина. На багажнике Мальцев заметил эмблему "Опеля" и надпись "Electro FBB", из чего следовало, что перед ним электромобиль с батареей Фармера-Брауна.
    "Опель Электро" притормозил перед выездом на улицу, а затем начал медленно поворачивать налево. В этот момент снежок, прилетевший с правой стороны (откуда - из окна не было видно), залепил середину слова "Electro"; второй разлетелся, ударив в заднее стекло. Машина затормозила, пару секунд простояла на месте, а потом, набирая скорость, двинулась по улице.
    Мальцев точно знал, что такого электромобиля нет и не может быть ни у кого из учителей его школы. У родителей тоже. Он был абсолютно уверен, что это машина Ларисы Максимовны Кондратьевой из прокуратуры нравственности.

    2 ноября, перемена
    - Мальки, у меня для вас, как в анекдоте, две новости: хорошая и плохая, - сказал Вовочка, входя в класс.
    Будучи на год старше, он часто называл одноклассников мальками, а иногда даже салагами.
    - Давай сначала плохую, - сказал Алеша Гинзбург. Этот анекдот он тоже знал.
    - Жанна уходит.
    - Совсем?! - хором спросили Скворцова и Зеленина.
    - Совсем.
    - А почему это плохая новость? - спросил Гаврилов.
    - Дурак ты, - сказал Вовочка. Он хотел дать Гаврилову подзатыльник, но раздумал. - Была бы она у нас классной в прошлом году - я бы на второй год не остался.
    - А хорошая новость? - спросила Лиана Зверева.
    - Хорошая? - Вовочка выдержал паузу. - Иностранного не будет!
    - Его же и так сегодня нет, - сказал Юрик Зайцев.
    - Он не понял! - сказал Вовочка, обернувшись к классу и показывая на Зайцева пальцем, потом снова повернулся к нему и крикнул в упор:
    - Вообще больше никогда не будет! Отменили! Приказ министра!
    - Ура-а-а-а! - грянул пятый "Б".
    Таким его и запомнила Жанна Михайловна, которая зашла в класс попрощаться.

    12 ноября. Отрывки из сочинений учащихся 11 "А" класса школы No 84. Тема сочинения: "За что я ненавижу пиндосов".
    ...Если бы вы знали, как я вас ненавижу!
    Если бы вы это знали, вы бы сдохли сами, не дожидаясь, когда до вас доберутся бойцы арабского сопротивления или долетят корейские ракеты!
    - Но за что?! - наверное, спросите вы.
    Позвольте мне не отвечать на этот вопрос. Не хочу думать, за что.
    Позвольте мне просто вас ненавидеть!

    Они - пиндосы, и этим все сказано! Какая еще нужна причина?

    ...прийти к самому главному аятолле и сказать ему:
    - Мы верим в разных богов, но у нас один дьявол - Соединенные Штаты Пиндосии!

    ...Какое счастье, что я родилась и живу в России!
    Я просыпаюсь в ужасе, когда мне снится, что я живу в какой-нибудь другой стране...

    ...лишь бы войны не было...

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"