Снег бесил Лисоедова как никогда. Мокрые, крупные хлопья облепили рекламный щит, изрядно попортили картину, на которой по замыслу изображался добрый но строгий человек, раздающий всем, за него голосующим, пенсии, зарплаты и машины с домами. Так вот, из-за налипшего снега почти терялось сходство между лицом на плакате и лицом Лисоедова. Но дело этим не ограничивалось; неприлично испорченным также оказалось ключевое слово "Голосуй".
Лисоедов в сердцах хлопнул ладонью по рулю и вылез из машины. Снег с радостью набросился на вдруг ожившее лицо, стал подгонять его под плакатное; холодный ветер ударил в шею, проник под пальто. Несколько коротких крепких слов пришлись очень кстати.
В кармане пальто ожил телефон, а будучи извлечен на свет показал на экране сообщение: "Уже едет".
Лисоедов потерянно огляделся по сторонам. Было около семи вечера, по Большевистской в снежной каше осторожно ползли машины. Мимо плаката, пряча лица от снега, быстро проходили люди; сливались с толпой у остановки Речной Вокзал, ныряли в метро. На помощь рассчитывать не приходилось, да и чем тут можно было помочь. Разве что кто-нибудь одолжил бы ходули... Вдруг Лисоедов рванул к машине, ухватил лежавшую на переднем сиденье кепку, быстро смял, примерился и швырнул ее в плакат. Кепка в полете расправила крылья и не долетев до рекламы спланировала на землю. Лисоедов подбежал к ней, вернулся и повторил бросок, но теперь он послал кепку в цель закрученным кистевым броском, как будто это была метательная тарелка. Впрочем, с тем же успехом...
Он бросился к кепке и в третий раз, но в эту минуту из снежного бурана возник высоченный бородатый мужик в лохматой собачьей ушанке и метнул в сторону плаката бутылку. Послышался звон разбитого стекла, погас один из фонариков, подсвечивающих рекламный щит.
Мужик довольно крякнул, склонился к опешившему Лисоедову, и разя пивным духом, пробасил: "Праильна... разворовали страну... я бы этому долбокроту при встрече голову-то разбил... а ты молодчик!.. Одобряю... А ведь какая страна была!..". С этими словами мужик посмотрел в темное небо, как будто в светлую высь, и пошел прочь.
Лисоедов же то сжимал, то разжимал кулаки; смотрел то на удаляющуюся собачью ушанку, то на плакат, где по доброй но строгой голове текла темная жидкость; и в глазах его стояла такая исконно русская тоска, какая возникает только от внезапного понимания того, что вот онo... ни бани тебе, ни девок...
#
Примерно месяц назад Лисоедов сидел в своем рабочем кабинете; листал журнал Forbes, и философски размышлял о том, что директор швейной фабрики в сущности никто. Как вдруг зазвонил мобильный и голосом Барсучанского предложил стать депутатом. Это с виду обычное предложение выбило Лисоедова из колеи; он занервничал, заерзал на кожаном кресле, левую щеку его охватил нервный тик, со стороны стало казаться, что он подмигивает в мобильный...
Не смотря на то, что корни швейной фабрики прочно цеплялись за еще советские времена, Лисоедов был весьма сведущ в современной экономике. Выбивая для своего предприятия заказы на воинское обмундирование, он очень хорошо усвоил такие термины, как "тендер" и "откат". Он даже был знаком с новомодным столичным словечком "накат" - это когда получаешь процент с отката. То есть менеджер по продажам помогает представителю заказчика получить максимально большой откат при сделке, и за это тоже получает часть денег.
Так вот, как человек, хорошо разбирающийся в экономике "теплых местечек", Лисоедов уже давно понял, кому на Руси жить хорошо. Кроме того, он много раз смотрел фильм "Секрет", в котором на медицинских фактах доказывалось, что в жизни можно достичь чего угодно, если только очень этого желать. К примеру, очень рекомендовалось каждый божий день представлять как держишь в руках миллион долларов. Или как занимаешь кресло управляющего каким-нибудь банком.
Лисоедов все это усвоил и переложил на российскую действительность. Жизненным маяком стал для него проблесковый маячок на депутатской машине. Но не стоит думать, что это была мечта ограниченного человека. Во-первых, имелась перспектива роста: горсовет, облсовет, парламент, а там того и гляди... Во-вторых, разве можно называть ограниченным стремление (хотя бы в перспективе) к жизни без ограничений, и разве не более ограничен тот, кто за всю жизнь так и не решился выдвинуть свою кандидатуру на выборы? И все-таки, дело было даже не в этом, а в том, что Лисоедов давно уже решил - для него на первом месте всегда будет стоять духовное.
Тем не менее, поначалу, когда Лисоедов определялся с целью, было не совсем ясно, что такое духовное есть в профессии депутат. Лисоедов испытывал по этому поводу серьезное беспокойство; собирал информацию, много думал. А помог случай. Однажды в толчее супермаркета среди грохота катящихся тележек он уловил обрывок разговора, мол, депутаты частенько от души парятся в бане с девками. У Лисоедова захватило дух - вот оно! Он невольно замер и левую щеку его охватил нервный тик. Чувство прозрения было сродни тому, которое в 90-е годы почти заставило Лисоедова податься в "братки", потому что в то время каждый знал - братки парятся в бане с девками. Правда, тогда соваться в криминальный мир он все-таки не рискнул.
Слова "баня" и "девки", стоящие рядом, вызывали душевное волнение уже давно, еще со времен ночных разговоров в пионерлагере. Генка Агафонов был на два года старше, но поскольку был сыном воспитательницы, попал в их отряд. Он-то и поставлял пищу для воображения пацанам. Оставалось неясным, где он разжился такими ценными познаниями, но однажды он даже пересказал скабрезный рассказ "Баня", написанный якобы Толстым.
Давно уже спился и однажды замерз Генка Агафонов, давно канули в Лету пионерские лагеря, а светлая мечта осталась. Когда Лисоедову хотелось подумать о чем-то высоком, хорошем и светлом, он всегда мысленно переносился в просторный предбанник с самоваром на круглом столе. И там перед плотно закрытой дубовой дверью, ведущей в жаркую парную, его охватывала сладкая истома. Он знал, что происходит за дверью но открывать ее или хотя бы заглядывать в замочную скважину не спешил. В такие минуты он остро ощущал близость мечты, желание прикоснуться к ней, и одновременно страх, что все обернется миражом, обманом. Из-за сильного волнения левую щеку его охватывал нервный тик.
После случая в супермаркете осторожный Лисоедов навел справки. Он поужинал со знакомым депутатом, кстати, бывшим военным, который несколько раз помог во время тендеров договориться с нужными людьми. Под бараний шашлычок и горячие хачапури, какими угощают в ресторане Тифлис, Лисоедов довольно долго слушал о том, как нелегко приходится честному депутату. Бюджет постоянно трещит по швам; Москва зажимает деньги, а требует много; люди тоже что-то постоянно требуют, обижаются, считают деньги в чужом кармане, пенсионеры так просто одолели; с семьей побыть некогда, все отнимает работа. Тогда Лисоедов, как бы между прочим, поинтересовался насчет досуга, насчет бани и девок. Депутат хряпнул холодненькой, закусил баранинкой и с грустью сказал: "Да какой там досуг? Все работа, да работа". Но Лисоедов почему-то именно после этого окончательно решил - есть там и баня, и девки в бане.
- Чего молчишь-то? Молчишь - на суку торчишь! - Донесся по мобильному зычный голос Барсучанского. - А что у тебя там за звуки? В сортире что ли? Не удобно говорить? Не вежливо это - трубу в сортире брать.
- Да нет. - Сказал Лисоедов - просто кресло скрипучее. Кожа.
- Ну смотри, а то у меня друган так же как ты делал, и однажды возьми да и урони iPhone в писуар. Звук теперь не работает, и поделом.
- Так-то надо - вздохнул Лисоедов - Я же тебе говорил... Но дело в шансах. Прежде чем ввязываться, надо знать расклад. Опыта у меня нет, харизмы тоже... сам понимаешь...
- Дык я ж тебе потому и звоню! Есть вариант и без всякого там херизма...
Барсучанский рассказал, что есть выборы со всякими избиркомами и электоратами, а есть Сидор Христофорович, который в выборах сечет. Помогает, значит, хорошим людям побеждать, а плохим - проигрывать. Просто при подсчете голосов находится необходимое количество нужных бюллетеней. Ловкость рук, и все такое... Система надежная, работающая давно. Но береженого Бог бережет, поэтому Сидор Христофорович, так сказать, грань не переходит. То есть помогает он немногим, а раз немногих не много, то платить они должны много. Все должно быть в равновесии.
- Сколько? - Спросил Лисоедов.
- Входной билет, включая мой гонорар, ты потянешь. Это чуть больше той суммы о которой ты в прошлый раз говорил. Причем платишь его, только если результат достигнут. То есть после избрания. Ну, а потом будешь иногда работать с Сидором Христофоровичем, и тут уже твоих затрат не будет, скорее будут дополнительные доходы. Конечно еще надо будет провести предвыборную компанию, но здесь тратиться излишне не надо, хватит того, что государство выделит.
- Ну, допустим, я согласен. - хмыкнул Лисоедов - Дальше просто ждать? Готовить костюм к депутатскому значку?
- А вот тут есть загвоздка. Старый хрыч себе на уме, работает не с каждым. Устраивает предварительные смотрины кандидатов. Говорит, мол, выбирать - конституционное право гражданина. Причем он ни с кем не встречается, типа шифруется, я даже думаю, что его как-то по-другому реально зовут. Может, даже Христофор Сидорович. Короче, надо будет сделать хороший плакат рекламный, вывесить в центре города. Он будет сравнивать с конкурентами, выбирать. Вобщем, плакат должен быть забойным. Я тебе подгоню рекламщика хорошего. Да, это тоже будет стоить.
Они обсудили еще некоторые детали, и разговор закончился. Лисоедов глядел в окно за которым яркое зимнее солнце заставляло весело искрить свежие сугробы, и даже мрачное здание швейного цеха не могло этому помешать. "Кажется, все не так уж и сложно" - думал Лисоедов.
#
Когда Лисоедов впервые увидел Хренса, в его голове невольно всплыли три слова на букву "Ж": жабо, жупел и мажордом. Причем в своем наихудшем смысле. Но потом Лисоедов остановился на сокращении от "хрен с горы".
Было время, когда у заурядного хомо сапиенса вызывали зависть его более крупные и сильные собратья. В школе учили, что с развитием социума мышцы уступили уму, но это не совсем верно. Скорее деньгам. А сейчас на первое место все чаще выходит информация. Так вот, Хренс прямо-таки излучал самое зазнайское всезнайство. Это было во взгляде его зеленых глаз, в кривой ухмылочке тонких губ, в ловко приподнятой левой брови. Даже в его подчеркнутой вежливости. Мол, говори-говори, я-то знаю... Словом, будь на месте Лисоедова его более крупный и сильный собрат, он выразился бы еще суровее.
Они шли по расчищенной от снега широкой улице. Слева и справа тянулись одинаковые бревенчатые срубы, окруженные невысокой изгородью, а в конце пути высился тоже сруб, но заметно больше остальных. Лисоедов подумал, что вот она исконная Русь - изба со спутниковой тарелкой. Ни уродливых каменных пещер, ни агрессивной толпы. И в то же время все необходимое есть: интернет, телевидение... Все необходимое... В этот миг он задумался о чем-то своем и стал выискивать взглядом, есть ли за домами бани.
Хренс это заметил и сказал:
- Осколково. Передний край социального иноваторства. Здесь закаляется та самая сталь... Дома строили по типовому проекту. Может быть разнообразия и нет, зато дешево и функционально. Так-то вот жильем людей и заманивали. А вы ведь Уральский Политехнический заканчивали?
- Да.
- Ну, вот, практически коллеги. А я - Народный Политтехнологический. И как художник художника, позвольте спросить: вот вы зачем избираться хотите?
Лисоедов слегка растерялся от столь прямого вопроса. Он недоверчиво посмотрел на Хренса, но тот выглядел предельно серьезным, даже не ухмылялся.
- Так ведь кто-то должен... - осторожно начал Лисоедов. - Людям помогать, законы принимать хорошие. У нас в Новосибирске дороги не расчищают от снега, и не ремонтируют. Да, вот дороги... Надо бороться, чтобы чистили и ремонтировали. Так-то просто не поборешься...
- А почему вы подмигиваете?
- Нет-нет, не подмигиваю. Волнуюсь просто... щека тикает.
- А вы не волнуйтесь. Вы все правильно говорите. Только вы к этому вопросу по старинке подходите, с позиции здравого смысла. А есть люди, которые подходят научно, то есть вооруженные идеями и теориями. Просто так помогать людям, просто так принимать хорошие законы - бессмысленно, можно даже навредить, если не знаешь для чего, если не видишь главной цели. А главная цель - сохранение социума. Если вы понимаете, о чем это я. То есть не кусочек сохранять, а целое. Вот к примеру, что лучше - монархия или демократия?
- Демократия.
- На самом деле, с точки зрения стабильности общества - без разницы. Стабильность зависит не от политического строя, а от людских настроений. Монархия, демократия, людей может устраивать и то и другое. Царь-батюшка, коммунизм, Отец народов... вы же не будете отрицать, что в свое время это находило поддержку? Причем было бы ошибкой заявить, что если люди живут в достатке, то стабильность обществу гарантирована. Все гораздо сложнее. Итак, что же для России лучше - демократия или монархия, или что-то еще?
Лисоедов подумал и сказал:
- Без разницы.
- Не со всем так. Проще взять то, что есть и... соптимизировать. То есть все-таки демократия, хотя это по сути не более чем слово. Опять же, проще будет разговаривать с Западом.
Лисоедов совсем запутался и разозлился, но все же согласно кивнул.
- Итак, подходим к самому интересному. В России всегда жили по любви. По любви кланялись Царю-батюшке, по любви шли за большевиками. Даже поместья жгли и юшку помещикам пускали по любви. Потому что есть поговорка: от любви до ненависти один шаг. А из этого следует что?
- Что ненависть - противоположная нога любви?
- Хм, ну как-то так... Или - что любовь и ненависть два сапога пара. Вобщем, из этого следует, что мы нашли критерий, который будем измерять, причем по славной традиции - в градусах. Итак, чем выше в обществе градус любви - тем дальше революция. Причем любит-не-любит можно применять широко, не ограничиваясь президентом и правительством. Есть ведь еще милиция, дороги, зарплата, поликлиники, магазины и цены. Самое главное, что наши ученые изобрели способ измерять градус любви применительно к чему угодно. По отдельности, в совокупности, с интерполяцией, экстраполяцией, математическим ожиданием и прочими, не понятными народу терминами. Но что народу понятно - уже изобретены измерительные приборы. Причем по самым передовым технологиям, в виде нанороботов. И здесь в Осколково проходят испытания.
Поймав хитро-испытующий взгляд Хренса, Лисоедов с досадой подумал, что тот держит перед ним речь, как умный Ленин перед рабочими. То есть слова вроде бы русские, но в чем подвох рабочие понять не могут. А чувство подвоха есть.
Нарочито он стал оглядываться по сторонам, как бы ища в сугробах притаившихся нанороботов. И в этот момент к ним подлетела и лихо остановилась русская тройка.
На санях сидело трое мужиков и девка. Два мужика были как на подбор - дюжие, в одинаковых овчинных тулупах, валенках и в собачьих ушанках, совсем не похожие на дедов морозов; а девка отчего-то нарядилась в снегурку: голубое короткое пальтишко, высокие черные сапоги, между сапогами и пальто - белые колготки; и голова у нее была красивая - в кокошнике, с ярко накрашенным лицом.
Третий мужик выделялся субтильным видом (Лисоедов сразу обозвал его Дрищ), модным прикидом а-ля Хренс (черное пальто, брюки со стрелочками, блестящие туфли) и затравленными глазками.
Все четверо спрыгнули с саней и ловко выстроились, как показалось Лисоедову, в заученную фигуру. Дюжие мужики встали чуть спереди по бокам, а девка и Дрищ, оказались позади, в центре. Девка с широкой улыбкой извлекла красивый рушник с караваем хлеба и белой солонкой; Дрищ стал говорить неожиданно раскатистым низким голосом.
И тут Лисоедов открыл странный эффект.
Если перевести взгляд на девку и сосредоточиться, то через некоторое время голос мужика пропадает и приходит покой. Воздух становится вязким, как-бы ограждает, отодвигает мужиков и Хренса. Становится тихо-тихо, лишь слышно порой, как шипит вода на углях, да хлещет веничек.
Забавляясь Лисоедов стал переводить взгляд с Дрища на девку, и обратно. То погружаясь в сладкий покой, то возвращаясь в холодную реальность, словно бухаясь из парной в сугроб. Тогда он успевал ухватывать обрывки фраз...
"Добро пожаловать... Осколково... Передний край... Не желаете ли на выборы мэра?..".
"Со снегурками все не так просто" - думал Лисоедов. - "От тепла они тают. И это серьезный недостаток."
"Просим уважить... хлеб да соль... так сказать, отведайте, не гнушайтесь...".
Глядя на белоснежные снегурочьи зубы, Лисоедов отломил шматок от каравая и макнул его в соль.
- Должен предупредить, - шепнул ему на ухо Хренс, - что на Руси каравай и соль издавна символизировали жизненный уклад, свод законов, если хотите. Гость, отведавший угощение, как бы приобщался... Он становился своим, одним из... И возможно, следует сначала подумать...
Хлеб оказался ароматным и вкусным. Лисоедов с удовольствием жевал его, улыбаясь мужикам и девке, которые видимо старались понять нравится ли угощение и буквально сверлили взглядами раздувшиеся щеки едока.
Наконец, Лисоедов сглотнул и, желая продемонстрировать высокую оценку, вытянул вперед сжатую в кулак правую кисть с оттопыренным вверх большим пальцем.
Неожиданно на это отреагировали мужики, стоящие по бокам. Один ловко вывернул Лисоведову руку, повалил на колени. А другой навалился сверху, задрал Лисоедову пальто и воткнул в мягкое место шприц. Причем, похоже, большой, потому что боль была адская. От обиды Лисоедов закричал.
#
Некоторое время Лисоедов смотрел на опустевшую дорогу, которая пролегла под странным углом. Тройки простыл и след, а с ней пропали мужики, девка и Хренс с ними. Обиды и боли не было. В голове носилась некая невнятная мысль, которую важно было поймать, словно синицу. Казалось, еще немного и эта увертливая пичуга расколется.
- Только не надо говорить, что я не предупреждал!
После этих слов выяснилось, что Лисоедов стоит на коленях, а сзади, довольно неуклюже его пытается поднять Хренс.
- После укола возможны побочные эффекты. Пока нанороботы входят в контакт с организмом, пока обустраиваются...
- Не понял. - Довольно резко сказал Лисоедов, которому не понравилось слово "обустраиваются".
- А я предупреждал... После того, как принято угощение, хлеб да соль, вы как бы становитесь своим. То есть можете участвовать в жизни поселка, в выборах. Все юридически законно. Кстати, свод законов тоже передовой, экспериментальный. Поэтому вам сделали прививку нанороботов. Вставайте потихоньку... вот так... Осторожно, может кружиться голова... и все такое...
Первые шаги дались с некоторым трудом, но потом дело наладилось. Идти было легко, даже как-то слишком, словно не идешь а порхаешь. Лисоедов легонько отталкивался самыми носками и надолго зависал в воздухе. Рядом тяжело вышагивал Хренс, под его ботинками оглушительно скрипел снег. Они шли все к тому же центральному срубу, теперь это стало еще очевиднее. Мир слева и справа от дороги потускнел, а сама дорога сверкала как в рекламных роликах постиранная простынь. Казалось, что рука невидимого сеятеля расстелила перед идущими дорожку из чистейшего пуха.
Не смотря на то, что Лисоедов двигался легко и воздушно, к срубу они приближались очень медленно. Возможно, дело было в искривлении пространства, но Лисоедов полагал, что это из-за Хренса. Тот вышагивал тяжело, неуклюже; так что после каждого взлета приходилось подолгу ждать, когда он закончит шаг. Кроме того, Хренс постоянно говорил, а ведь ничто так не приземляет, как слова.
-... Каждому вживляются нанороботы, которые позволяют чувствовать градус любви окружающих. Чем больше вас любят - тем приятнее. В самом прямом смысле. Такого еще не бывало, но теоретически, можно достичь нирваны. Конечно, есть и обратная сторона медали. Если к вам относятся плохо - уж не обессудьте.
- Я ощущаю крылья любви...
- Вполне возможно, так сказать в процессе адаптации... Но все же это ненадолго, если только вас не изберут. Не надо забывать, что мы в этом мире не затем, чтобы подарить ему всеобщее благо и процветание. Не по сеньке шапка. Мы просто должны делать свое маленькое дело. Поэтому градус любви применяется только в качестве обратной связи между избираемым и избирателем. Выбрали - начинаешь улавливать. И да воздастся ему по делам его, и поделом ему. Для простых же людей нанороботы - не более чем формальность. Практически незаметная. Ну, разве что служат для идентификации на выборах, да не позволяют жителям покидать поселок.
- "А ведь это сон!" - подумал Лисоедов и понял, что это и была та самая мысль, ускользавшая точно синичий хвост.
Действительно, все сходилось: и то, что он не помнил, как сюда попал, и Хренс и ребята на русской тройке со шприцем на перевес, даже дивная снегурка и прочие приятные несуразности.
Осознав это, Лисоедов почувствовал снисхождение к Хренсу. Роли только что поменялись кардинальным образом. Если раньше на коне был Хренс, который обладал тайным знанием и всячески это демонстрировал собеседнику, то теперь он оказался простым актером в чужом сне. И хотя заправлял всем не разум Лисоедова, а его подсознание, но все же... все же это был его сон. Теперь все ужимки Хренса, казавшиеся недавно снобистскими и оскорбительными, стали смешными. А еще Лисоедов почувствовал гордость за внутреннюю логику, которая пронизывала сон. Раньше она казалось ему скучной, а сейчас появилось желание досконально во всем разобраться. Чтобы постичь глубинную красоту произведения искусства.
- И что, действительно многие желают покинуть сие замечательное место?
- Как это ни прискорбно... Многие в нашей стране привыкли сначала откусывать каравай... сначала подписывать бумаги, и только потом вникать, что же там такое написано мелким шрифтом на обороте. Нет, никто ни кого не вводил в заблуждение, просто как в любом эксперименте находятся слабовольные, желающие спрыгнуть с лодки раньше срока. А прерывать эксперимент нельзя, иначе же все впустую. Мы были вынуждены ввести некоторые ограничения на передвижения жителей Осколково, после первых несчастных случаев.
- Так были случаи. Смертельные?
- Да, сначала избранные мэры заканчивали одинаково - инфаркт. Плохо, когда тебя сильно не любят. Вобщем, это как в жизни, необходимо время, чтобы все утряслось. Например, мэры стали урезать себе зарплату, потом и вовсе от нее отказываться. Эволюция - выживает приспособившийся.
- А что мэров было много? Это ж сколько лет...
- Эксперимент длится не так давно. С целью быстрого сбора статистики, выборы сначала проводились раз в полгода, теперь проводим раз два месяца. Так и здоровью полегче... Все равно полгода никто не продержался.
- Но выход-то на поверхности - подумав, сказал Лисоедов - просто не избирайся. Не хочешь быть мэром - не будь!
- О, вот здесь я могу с гордостью сказать - мы первые в мире обеспечили людям истинно равные возможности. Конечно, сразу было ясно, что обратная связь с избирателями может отбить охоту баллотироваться. Кто же захочет публично отвечать за свои дела? Во всем мире как раз обратная тенденция: президент неприкосновенен даже после отставки, депутатов судить нельзя, и так далее. Так вот, понимая это все, мы внедрили самую демократичную демократию в мире - мэр и его ближайшее окружение избирается путем лотереи. Процесс происходит прилюдно и достаточно нагляден, чтобы исключить подтасовки.
- Логично. Ну, а как успехи вцелом?
- Эксперимент определенно удался. Приборы работают и успешно. Главный итог - микрообщество развивается в положительную сторону. Например, избиратели поняли, что надо относиться к власти более снисходительно, иначе не дай бог мэр помрет раньше времени, а тогда на его месте может оказаться любой. Мы же со своей стороны тоже совершенствуем приборы. Вот у вас новая версия наноботов, если что и произойдет, то с большой вероятностью уже после отставки. Если конечно глупостей не делать. Хотя на второй срок идти я бы в любом случае не советовал... И все же, основная наша цель - примирить народ и власть. Стараться надо обеим сторонам. Как говорится, нанобот им в помощь.
Наконец они подошли к срубу, который оказался действительно большим - в пять этажей. Над входной дверью висел плакат: "Мир! Май! Мэр!". Подписи под текстом не было.
По пустому коридору они прошли в битком набитый актовый зал, где их похоже ждали. На лавках сидели мужчины и женщины избирательного возраста. На сцене была установлена небольшая трибуна с микрофоном, около которой стоял знакомый Дрищ, одетый в мышиного цвета костюм и белую рубашку. Увидев вошедших, Дрищ показушно зааплодировал, зал подхватил.
Лисоедов понимающе кивнул, поднялся на сцену встал за трибуну. Дрищ поднял руку прося тишины.
- Дамы и господа, - сказал Дрищ, когда аплодисменты стихли. - Попросим нашего гостя вкратце сформулировать свою программу.
Он склонился к Лисоедову и шепнул на ухо: "Буквально пару слов. Местный обычай. Чтобы вы предложили, чтобы жить стало лучше?"
Лисоедов весело кивнул. Своего рода учения перед выборами. Хотя и во сне, но учения. Надо быть смелым и обаятельным.
- Дамы и господа, буду краток. В каждый двор по бане! В каждую пятницу - банный день! В каждую баню по...
Зал взорвался продолжительными аплодисментами.
- Вас любят! - шепнул Дрищ, улыбаясь губами, но не затравленными глазками.
- Дамы и господа, - снова взял слово Дрищ - согласно уставу Осколкова и как его действующий мэр, я могу добровольно уступить свой пост вновь прибывшему. Итак, я спрашиваю нашего нового друга, согласен ли он стать мэром нашего передового поселка, получать соответствующую зарплату и льготы, и заботиться о благе жителей?
Лисоедов задумался. С одной стороны, он ясно себе представлял банную перестройку и это согревало душу. Но насколько далеко готовы осколковцы зайти, чтобы поддержать нового мэра? Смущало, что ему не дали договорить, будто его слова лишь пустая формальность. Это могло стать серьезным барьером при достижении мечты. Кроме того, Лисоедову не нравился Дрищ. Ну, совсем.
"Как-то это все слишком сложно" - разозлился Лисоедов - "ну чего городить сон про выборы, когда можно и нужно было сразу начинать с бани?".
- Нет - сказал он зло. - Нет и нет! Будем ждать выборной лотереи. Хер вам а не мэр.
Лисоедов стал искать взглядом Хренса, чтобы победно улыбнуться, но в этот момент ощутил удар в висок. Падая, он увидел уже не затравленные а злые глазки Дрища.
Мир крутанулся. Возможно, в нужную сторону.
#
В кармане пальто опять ожил телефон. Лисоедов оторвал взгляд от испорченного плаката и посмотрел на экран. Звонил Барсучанский.
- Ало, с плакатом отбой. Не парься, езжай ко мне срочно.
- А как же Христофорыч?
- Нет больше Христофорыча. На повышение пошел. Или на котлеты. Не важно. Был и вышел весь. Новое время, новые люди. Приехал с Москвы какой-то тип, дела принимать. Но все будет хорошо. Знаешь почему?
- Надо будет доплатить?
- А вот и нет. Тип сказал, что ты и так пройдешь. А деньги, кстати, я уже Христофорычу передал, их не вернешь. Но зато и новых не потребуется.
- А как так я подойду? Этот тип плакат видел?
- Да нет, он говорил что-то про то, что ты в кадровом резерве. Мол, перспективный. И он тебя знает.
- Да, ну как тебе сказать... Как хрен с горы... Заходит сегодня этакий мажордом, представь...
Лисоедов медленно опустил руку с телефоном вниз, и голос в трубке превратился в неразборчивое бормотание. Ненадолго стало совсем тихо. Потом рядом в машине прокашлялось радио и бодрым голосом сказало: "А мы подводим итоги конкурса на лучшую песню про Херсон...". Зазвучала музыка, и проникновенный женский голос запел: