Атмосфера в обществе (ноябрь 1991 - май 1993 года) : 6 ноября указом Б. Ельцин прекратил на территории РСФСР деятельность структур КПСС и КП РСФСР и национализировал их имущество. 15 ноября Ельцин сформировал "кабинет реформ" и подписал десять указов о реальном переходе России к рыночной экономике. 3 декабря Внешэкономбанк СССР приступил к свободной продаже валюты гражданам: курс покупки 90 рублей; курс продажи - 99 рублей. 8 декабря Беловежское соглашение руководителей Белоруссии, России и Украины о развале СССР и создании СНГ. 22 декабря вооруженное восстание в Тбилиси против режима президента Звиада Гамсахурдиа. В результате двухнедельной гражданской войны Гамсахурдиа изгнан из страны.
2 января 1992 года начало "шоковой терапии" председателя Кабинета Министров России Е. Гайдара. 21 марта состоялся республиканский референдум о суверенитете Республики Татарстан. 1 апреля подразделение вооруженных сил Молдавии въехало в Бендеры на бронетранспортере, расстреляло машину с нарядом приднестровской милиции и автобус с рабочими. 28 мая министр обороны России П. Грачев передал Чечне 2 пусковые установки тактических ракет "Лука", 251 боевой и учебный самолет, 10 зенитных комплексов "Стрела-10", 23 зенитные установки, 66 БТР, 42 танка, 153 миномета (включая 18 реактивных установок "Град") и пушек. 23 июля в Южной Осетии начался вооруженный конфликт осетин с Грузией. 14 августа вооруженные силы Грузии вошли на территорию Абхазии. За годы конфликта погибло 7 тысяч грузин и 5 тысяч абхаз, образовалось более 3 тысяч беженцев. 1 октября в России введены в действие приватизационные чеки. 31 октября осетино-ингушский вооруженный конфликт в Пригородном районе Владикавказа. 8 ноября произошли массовые межнациональные убийства в столице Ингушетии Назрани. 26 ноября закончилась трансляция первой "мыльной оперы" на российском телеэкране - мексиканского сериала "Богатые тоже плачут".
14 апреля 1993 года сгорел завод двигателей КамАЗа. 25 апреля Ельцин получил мандат доверия на референдуме от 48 миллионов избирателей. 1 мая пролилась кровь на демонстрации оппозиции у Калужской заставы: горели машины, разбивали витрины. В результате - 150 раненых. Умер от ран омоновец Владимир Толокнеев.
После путча всеми чувствовалось дыхание перемен. Потому что на то, о чем слишком долго говорил Горбачев, люди видели реакцию Ельцина. Коммунисты мешают прогрессу? Закрыть и опечатать! Отсутствие рынка усиливает инфляцию? Вот вам пакет реформистских указов. Бизнес невозможен без конвертации валюты? Нате вам доллар!
Все решалось. Движение завораживало, магически притягивало и многим сторонникам демократических свобод хотелось принять в этом свое посильное участие. Вот почему демократы республики из далеких провинциальных городков решили организовать у себя Конгресс демократических сил Суверенистана. Потребность с гордостью заявить с трибуны, что "в ночь с 20 на 21 августа мы тоже были за Ельцина" требовала аудитории, готовой это слушать.
В аэропорту провинциального городка демократов из столицы республики встретили местные коллеги и повезли к себе на Конгресс. Народофронтовцы во главе с Ахмедшиным привезли трехцветные российские флаги - непременные их спутники на всех митингах. И, когда целая колонна автомобилей отправилась из аэропорта, популисты с гордостью высунули стяги из окон легковушек, чтобы полотнища гордо реяли на ветру. Прибывший с делегацией Карпов поежился от ненужной позы.
На Конгрессе Николай не столько увидел, сколько почувствовал как много городов и весей в республике. И везде люди хотели лучше жить, везде боролись за рынок и с большим подозрением смотрели на ставленников прежней власти... Делегаты называли себя по-разному, но всегда емко: "Демократическая фракция горсовета", "Ветераны Афганистана", "Горожане за рынок", "Сторонники реформ". Главное, что объединяло демократов, это стремление увидеть и почувствовать кипение страстей, общий настрой и желание перемен. Эмоциями, а не прагматическими соображениями руководствовались организаторы при созыве форума. Это выразилось и в резолюции Конгресса.
После путча ожидалось сплочение "демократов". Не случайно Карпова пригласили в Москву на учредительный съезд московской организации Движения Демократических Реформ. Теперь такой же республиканский съезд готовился и в столице Суверенистана. И поскольку провинциалы ехать в далекую столицу республики не могли, то они уполномочили именно Карпова, чьи публикации хорошо знали по "Вечерке", популярной во всем Суверенистане, вступить в новое движение от имени их всех. И ради проведения реформ призвать к объединению сторонников рынка. Как демократы республики представляли себе взаимодействие соратников в масштабах региона, в выступлениях и резолюции ничего не говорилось.
Ездить по стране и республике для Николая было проще, чем многим его коллегам, поскольку интерес депутата совпадал с интересом газеты. Оттого он легко мог отправиться на любое политическое мероприятие, да еще получить командировочные на дорогу. Вообще с работой Карпову действительно повезло. Мало того, что она оставляла много свободного времени, позволяла быть в гуще многих интересных событий, так еще стратегия газеты и позиция журналиста совпадали.
До поры, до времени сотрудники редакции слабо понимали, что такую комфортную жизнь обеспечивал всего один человек - их Гаврилин. Редактор был человек неженатый, проводил на работе все время, свободное от сна. Благодаря своим связям в горкоме партии, откуда в свое время его и рекомендовали на работу в газету, он прекрасно понимал ту степень открытости информации, которую позволяла делать обстановка. И воплощал эту степень, плюс делал еще один шаг вперед. Этот "плюс один шаг" становился возможными благодаря его статусу народного депутата и связям с российской властью.
Но этот "плюс один шаг" всегда сопровождался огромным риском, ответственностью, которую он вез на своих плечах. После путча газеты сообщали, что Янаев и компания успели отдать приказ на изготовление десятков тысяч наручников. "Наручники номер один" в республике по праву выдали бы именно редактору...
Поэтому, когда Гаврилину было особенно тяжело, одинокий человек спасался тем, что заглядывал на дно рюмки. Так случилось и в дни ГКЧП. При этом никто в редакции ни во время путча, ни после, своего шефа ни в чем не упрекал. Все журналисты и многие горожане понимали страшную цену, которую платит редактор, и потому еще больше любили и начальника, и газету.
Все понимали это. Все, кроме сердца Гаврилина. Через месяц после путча эта мышца для подачи крови в груди редактора разорвалась от перегрузок. Гаврилин так никогда и не отметил свой полувековой юбилей...
Посему вместо участия в подготовке учредительного съезда Движения демократических реформ, Карпов окунулся в организацию похорон. Во время гражданской панихиды, которую устроили во вместительном холле в центре города, собралась невиданная для республики и подобных мероприятий толпа людей. Хотя она уже была не столь многочисленной, как в период предвыборных митингов. С горечью для себя Николай отметил это. Карпов стоял в траурном карауле у гроба редактора и имел время и место поразмыслить надо всеми метаморфозами.
Скорбь на лицах горожан была искренней, печальная музыка реквиемов в исполнении музыкантов консерватории - тоже. А вот политики занимались политикой даже у гроба. Появление в траурном зале правящих бюрократов-националистов, которые пришли убедиться, что грозный редактор бездыханно лежит в окружении стольких свидетелей, еще было объяснимо. Противники не могли поверить своему счастью, и, как воронье, готовы было кружить вокруг гроба, вновь и вновь убеждаясь в том, что увиденное - не сказка. Для этих деятелей похоронная музыка была слаще свадебного марша Мендельсона.
Гаврилин приучил своих читателей трезво относиться к крокодильим слезам национал-бюрократов. И потому их появлению в зале никто не удивился. Больше Николая смущало поведение некоторых депутатов из числа "демократов". С траурного поста журналист заметил, как некая дама обходила знакомых депутатов с листком бумаги и авторучкой. Явно подписывалось какое-то коллективное заявление.
"Нашла время и место", - подумал Карпов.
После смены траурной вахты журналист отыскал активистку, сам подошел к ней и спросил:
"Чего это вы там затеяли подписывать?"
"Да так, ничего особенного", - засмущалась женщина, пряча листок.
Журналисту такое поведение очень не нравилось, но он ничего не сказал. Позже стало известно, что по поручению Шайдара Камилова дама набирала подписи под воззванием о созыве учредительного республиканского съезда ДДР. Подпись под воззванием автоматически уже готовила делегатов, что данный человек войдет в руководство новой организации. Такая тогда была мода.
Карпова Камилов в руководстве видеть не хотел. Ему нужны были послушные свадебные генералы. Прошлые предупреждения Карпова, что послушная одному предпринимателю организация политической не бывает, что ее непопулярность тут же и загубит начинание, судя по всему, не убедили Камилова. Дурацкая бесперспективная возня. Однако свадебных генералов было много, и еще не перевелись простаки дешево продаться за виртуальные портфели.
Все это не стало сюрпризом для журналиста "Вечерки". Единственно, что его не устраивало, что дележ портфелей начался без учета мнения Конгресса демократических сил в провинции. Позиция провинциалов тоже была достойна внимания. А их уже заранее списывали со счетов. Но то, что Камилов списывал Карпова, журналиста не только не расстроило, а даже немножко рассмешило.
"Он же совсем не понимает, что делает! Запретить общественные закономерности своим произволом нельзя. У него не хватает элементарного понимания, или хотя бы чутья!"
Союзника по оценке ситуации журналист не находил. Однако Николай уже видел разницу между фанфарами телевизионной пропаганды о победе демократических сил над путчистами и реальным количеством людей, которые обеспечивали эту победу здесь и в десятимиллионной Москве вокруг Белого дома. Обольщаться было нечем.
Те, кто интрижкой хотел завладеть виртуальным портфелем, ничем себя в дни ГКЧП не проявили. Поэтому Карпова не трогала новая политическая фикция, которая, судя по всему, будет безмолвствовать в критический момент, и в которой некие политиканы будут иметь персональные кресла. Все равно это липа, мыльный пузырь, пена.
Николай понимал, что организацию не создать без реальных денег, честной конкурентной борьбы внутри организации, четких критериев выборов руководства и коллегиальности в принятии решений, устоявшейся идеологии. Отсюда все беды. И самая главная беда - отсутствие в экономике свободных денег, которые легко могли бы пойти в политику. Единственные средства, которые легче других из экономики переходят в политику - у чиновников. Независимых инвестиций в политику и сумм, сравнимых с финансами государственного бюджета, объективно не существует.
И не понимать этого мог или очень наивный человек, или патологический карьерист, ослепленный нимбом "начальника" в любом болоте.
Почему-то при анализе у Николая навязчиво возникала ассоциация с тем, как мальчишки охотятся на тарантулов. Опасным паукам на ниточках в норку опускали пластилиновый шарик. Насекомые впивались в него своими страшными челюстями и застревали навсегда, становясь полностью парализованными липким пластилином. То же самое происходило в глазах Николая и с руководством фиктивными политическими организациями. Карьеристы впивались в портфель руководителя и уже становились парализованными - ни переварить, ни использовать пластилиновый портфель они не могли - не было средств, идеологии, стабильной социальной среды сторонников. Николай видел это, а новые "начальники" в пылу карьерного угара - нет...
На учредительном форуме ДДР Суверенистана красиво говорили про демократические свободы и рыночные отношения, делили портфели. Но в выступлениях ораторов не было предложений по организации работы. Вздохнув, Николай вышел на трибуну, передал официальный привет участникам собрания от Конгресса демократических сил, все адреса и телефоны провинциальных демократов вручил вновь избранному руководству - инициаторам, подписывавшим обращение на похоронах, и с легким сердцем вышел вон из душного зала.
Какое-то неясное еще внутреннее чутье, вполне возможно - производное от его университетского диплома историка, подсказывало ему, что вся толпа движется в абсолютно неправильном направлении. Бегать толпой, быть "как все" уже не хотелось, убеждать тех, кто не хочет слушать - тоже. Впервые идти против толпы было спокойно и легко.
Все больше и больше у него зрело желание заниматься своим делом, где правильность проверяется не голосованием, а рынком. И потому с еще большей злостью он занялся изучением того, что у него получалось делать в райкоме комсомола, и к чему он почувствовал внутреннюю тягу - организацию выборов. К тому, что на Западе уже давно называли Public Relations.
Через год журналист смог убедиться, что нравственный развод с официальными лидерами "демократов" был абсолютно справедлив. Следующей осенью городской Совет разбирал конфликт строителей Молодежного Жилищного Комплекса (МЖК) с субподрядчиками. МЖК возглавлял один из лидеров "демократов". Выяснилось, что в связи с отпуском Гайдаром цен, в реальном рынке строитель работать не смог. Причем, несмотря на то, что администрация города всячески способствовала тому, чтобы руководитель МЖК Ильдусов на льготных условиях смог рассчитаться со своими долгами.
И не потому администрация помогала, что благоволила к демократу, а оттого, что сам проект МЖК был ей мил. Ведь многие исполкомовцы в свою номенклатурную юность зачинали этот проект в городе. И бросать его не хотели. А Ильдусов просто не встретился со всеми заинтересованными руководителями, участниками проекта, не заключил новых соглашений, которые уже подготовили городские власти. В результате образовался долг, погасить который смогла только городская администрация, взяв в качестве компенсации за потери последний построенный дом.
Это был скандал. У МЖК особая технология строительства. Это была придуманная кем-то в семидесятые годы финансовая пирамида на советский лад. Молодые люди подавали заявление на предприятии о желании своим трудом построить себе жилье. Предприятие соглашалось на несколько лет отпустить на стройку специалистов, а потом требовало, чтобы молодежь возвращалась обратно на производство. С таким согласием заводского начальства молодые ребята шли в горком комсомола. Сначала добровольцев зачисляли в строители под названием "бойцов МЖК". А потом, когда желающих стало больше, чем строящихся квартир, комсомольская номенклатура придумала еще одну категорию строителей - "кандидаты в отряд".
Эти кандидаты были абсолютными рабами. Они работали за баллы, за благоволение своих строительных мастеров. Как только они набирали определенное количество баллов, которые определяли "начальники", "кандидаты в отряд" зачислялись в сам отряд, который и строил себе квартиры. А на первых порах молодые ребята унижались, выслуживая респект боссов. В основном, этот труд за баллы заключался в сверхурочных работах и бесконечных субботниках. От неимоверной нагрузки случалось, что некоторые сходили с ума или кончали жизнь самоубийством. А в пору выборов Ильдусов придумал новый способ использования рабского труда. Он делал приписки комсомольским рабам за то, насколько успешно они помогали продвигать его кандидатуру на выборах. Узнав об этом невероятном по цинизму способе эксплуатации, Карпов во время предвыборной кампании на собрании избирателей прямо и в лоб спросил Ильдусова: "Правда ли это?" Будущий демократ гневно отмел "грязные слухи".
Прошло два с половиной года. Из-за плохой организации строительства в рыночных условиях исполком отнимал у Ильдусова последний построенный дом. Строители, переквалифицировавшиеся в рабочих из вчерашних инженеров, врачей, учителей, с ужасом видели, как уплывают из под носа конкретно их квартиры, уже заранее распределенные руководством МЖК. И никак не могли понять - как такое вообще стало возможно. Их каторжный труд оказался впустую, а сами они - абсолютно обманутыми и брошенными. Верить в это не хотелось. И толпа строителей поклялась умереть у входа в новенькие подъезды, но не впустить в них новоселов из городских трущоб, которым администрация города предоставила ордера.
Ильдусов делал вид, что во всем виновата административная система, преследующая за убеждения его - истинного демократа. Сессии республиканского и городского парламентов были втянуты в обсуждение акта "социальной несправедливости". Но, в конце концов, даже депутаты демократической фракции понимали, что "главный комсомольский строитель" сам виноват в том, что не справился с наступившим рынком.
Поняли это и присутствовавшие на сессиях "бойцы МЖК", но отдавать результат своего труда в чужие руки было выше их сил. Дело дошло до вызова ОМОНа. Карпов присутствовал при этих драматических событиях уже в качестве газетного репортера. И видел, как городские трущобники с бедным скарбом растерянно взирали на толпу строителей, взявшихся за руки у подъездов. Как ненавидяще горели глаза строителей, как по их спинам били резиновыми дубинками милиционеры, как "бойцов МЖК" выдирали из живой цепи и волокли к милицейским машинам, как кто-то кричал и охал, где-то лязгало разбитое стекло, у кого-то лилась кровь. Когда милиционеры расчистили проходы для обладателей ордеров, обалдевшие новоселы сами были не рады такому въезду в долгожданную квартиру.
"Если бы я знал, что здесь такое творится, ни за что бы не согласился на эту квартиру", - сказал один из новоселов стоявшему поодаль от драматической развязки репортеру Карпову. А "бойцы МЖК", хорошо знающие депутата Карпова, подходили и с болью и обидой говорили:
"Это что же? Это как же? А мы этому Ильдусову весь микрорайон обклеили плакатами на выборах, ходили по квартирам. Мы его депутатом сделали, а он нас - бомжами".
Николаю нечего было добавить. Его и самого потрясло человеческое горе, которому невозможно помочь, если самому не участвовать в организации строительства.
Единственное, что Карпов вынес из этого случая, что не может быть демократом - сторонником рынка - человек, который сам не умеет жить в этом рынке.
И таких "демократов" журналисту пришлось наблюдать во множестве. Кроме Ильдусова в Суверенистане славился еще "более демократистый" демократ, о котором взахлеб писала одна его коллега из "Вечерки". Как-то она свела Карпова и Скворцова в своей комнате в редакции. Карпов как раз зашел из соседней комнаты, где располагался сам, разжиться чайком. И увидел у соседки бородатого, светловолосого Скворцова. Прибалтийская кровь в жилах Скворцова выдавалась, с одной стороны, типично скандинавскими, белесыми волосами, а с другой - непробиваемой флегматичностью. С таким бесстрастным выражением удобно быть дипломатом или карточным игроком. Но вот на яркого лидера масс внешность флегматика явно не тянула. Зато, безусловно, взгляд выдавал интеллект визави Карпова.
"Вот, познакомьтесь, Дмитрий Иванович! Это - Карпов", - журналистка кивнула головой в сторону Николая с пустой кружкой. - "Он у нас занимается предвыборными технологиями и даже собирает все эти знания в какую-то брошюрку..."
"Здравствуйте, Николай!"
"Здравствуйте, Дмитрий Иванович!"
"Коля, Дмитрия Ивановича интересуют все твои методические наработки. Ты не мог бы с ним об этом поговорить?"
"Да, пожалуйста!"
"Тогда я вас оставлю в кабинете, а вы поговорите?"
"Хорошо".
"Итак, Николай, что у вас есть по этому вопросу?"
"Я набросал на бумагу все то, что использовал на выборах, потом вспомнил то, что изучал в университете, почитал кое-какие книжки, добавил уроки опыта моих знакомых. Еще в Москве мне подарили методичку Республиканской партии США по предвыборной борьбе, написанную на английском. Я все это проанализировал и систематизировал".
"И вы можете объединить свои знания в совместной борьбе?"
"С удовольствием!"
"Тогда давайте мне ваши наработки, и я их попытаюсь использовать в ближайшем будущем, если там есть что-то стоящее".
"Вы знаете, Дмитрий Иванович, я уже убедился в том, что полученное бесплатно не ценится".
"А что же вы хотите взамен? Денег у меня и моих товарищей по республиканскому парламенту нет".
"Ну, зачем же деньги? Я знаю, что у вас нет денег. Но мой принцип - не создавать паразитарных настроений. Давайте друг друга обогащать информацией. Я вам - свои знания по выборам. Вы мне - свои. В итоге мы вместе и обогатимся".
"Я не знаю, что вам конкретно надо. Разве недостаточно того, что мы будем работать на одно дело, что вы объединитесь со мной?"
Как работали на одно дело за баллы и симпатии начальства строители МЖК, Николай уже проходил. И потому улыбнулся.
"А "со мной" это с кем?"
Флегматичный Скворцов густо покраснел, но не проронил ни слова. Ему было обидно, что Карпов не хотел признавать в нем лидера, в то время как все газеты только так Скворцова и величали. Чтобы сгладить впечатление от прямого, недипломатичного вопроса, Николай пояснил:
"Мы с вами прекрасно знаем, что в профессии депутата сокрыто сразу несколько специальностей. Это и организатор избирательной кампании, и хороший юрист или экономист, знающий производство. А еще депутат должен быть грамотным пропагандистом, чтобы разъяснить избирателям логику своих действий и заручиться поддержкой. Все это - разные и специфические занятия. С вами, как законодателем, я объединиться не могу, поскольку заседаю в другом Совете. Наша знакомая говорит, что вы - прекрасный республиканский парламентарий. Вполне допускаю, поскольку я не могу ежедневно следить за вашей деятельностью. И полагаюсь на мнение квалифицированного наблюдателя. Но вы предлагаете не это объединение. Вы предлагаете объединение маркетинговое - объединение предвыборных технологий. Вот я и спрашиваю вас - кто вы в этом вопросе, какой у вас опыт организации людей за стенами парламента, который вы можете предложить в обмен на уже систематизированный реальный опыт, положенный на бумагу и распечатанный на машинке?"
Скворцов краснел уже не столь густо, но сказать что-то конкретное ему было нечего. И он дал понять, что его драгоценное время для общения, которое он подарил Карпову, исчерпано.
И тут Николай вдруг увидел, что как организатор Скворцов действительно ничто. Позже журналисту неоднократно приходилось слышать жалобы "демократов" на то, что Скворцов признает только такую демократию, в которой он находится во главе предвыборного избирательного списка.
Однако время слов и бесплатной работы безвозвратно канули в лету 2 января 1992 года, когда Гайдар отпустил цены. И в новых условиях Николай вдруг обнаружил, что по своему методу работу многие "демократы" - те же самые большевики, только с другим лозунгом.
"У нас единство идеологии и потому работай забесплатно!" - это же самый любимый тезис большевиков все годы их управления! Карпов считал, что у демократов все должно быть по-другому: "У нас единство идеологии. Я понимаю тебя и доказываю это тем, что создаю материальные стимулы для твоей эффективной работы". Без этих стимулов для соратника, какой ты, к черту, демократ? Такой же большевик с демократической фразой и идеологическим туманом!
Карпов предлагал заниматься маркетингом и видел, что Скворцов не понимает этого или не хочет организовывать людей, которых собирается возглавлять. Первая волна демократов в Советах стимулы вновь заменяла личной преданностью. Эти люди не создавали качественно иную политическую вертикаль, отличную от бюрократической коммунистической, а слепо копировали ее. Карпов, к примеру, наблюдал, как еще один "демократ" - вузовский преподаватель в период предвыборной кампании заставлял студентов собирать подписи на себя под угрозой не поставить им зачет в конце семестра. Ну чем он отличался от начальника домоуправления, который заставлял дворников собирать подписи под угрозой увольнения? Никакой принципиально иной - рыночной - схемы управления здесь не было...
По всему становилось заметно, что политика "демократов чувства и эмоций" зашла в тупик.
Особенно это стало ясно Николаю в период подготовки очередной сессии городского Совета. Оппозиционные депутаты попытались как следует подготовиться к совместному заседанию и предложить всем депутатам свой вариант спасения экономики города в условиях начавшейся реформы. Для этого несколько депутатов, включая Карпова, попросили весь состав Совета оплатить им командировку с предприятий для работы с бухгалтерскими документами городской власти. И такое решение было принято.
С чего требовалось начинать? Как в семье жене нужно знать, сколько денег на самом деле получил муж, чтобы растянуть их расход до следующей зарплаты, так и депутатам для начала следовало узнать, а не прячет ли "муж" - исполнительная власть - "заначку", отчего и возникает постоянная проблема недофинансирования.
Депутаты комиссии сразу же обнаружили вопиющую картину. Исполнительная власть, обязанная подчиняться закону, саботировала его. Депутатам не с чем было работать. Целые пачки финансовых документов мэр города скрывал от контроля народных избранников. Тогда депутатам комиссии не оставалось ничего иного, как составить перечень сокрытых документов. Только номера этих финансовых решений, впечатанных через запятую, один за другим, разместились на семи страницах. Их позже раздали всем участникам бюджетной сессии.
Сокрытие документа от финансового контроля - уже первый и верный признак коррупции. До демократов доходили слухи, что мэр из бюджета вовсю финансировал организации националистов. Но проверить это так и не удалось, хотя подозрения резко усилились. А на сессии, когда комиссия поделилась результатами работы, когда за саботаж можно было не только передавать дело в прокуратуру (впрочем, после ГКЧП суверенный закон был уже с предопределенной для чиновников безнаказанностью), но и снимать с работы, ничего этого не произошло. Подконтрольное мэру большинство все решения провалило, а "демократы" утерлись - смирились с собственным бессилием. Ничего поделать с возможной коррупцией и возможным финансированием боевиков за счет горожан "демократы" не могли.
"Блин! Что делать будем?" - спрашивал у своих коллег Карпов. Было ясно, что в этом составе подконтрольное исполнительной власти большинство Совета не остановит ни коррупцию, ни национализм.
"А ничего! Будем накапливать силы и изменять ситуацию изнутри", - отвечали ему коллеги из оппозиции.
Про "изменять ситуацию изнутри" Карпов уже слышал, когда либералы оправдывали свое пребывание в обанкротившейся КПСС. И теперь слушать то же самое по второму кругу было неудобно. Банкротство своей прежней линии, неспособность многих демократов соответствовать реальным требованиям рынка, по мнению Карпова, надо было признавать. Но не для капитуляции, а для трезвой работы, которую надо было начинать с начала.
Но этого-то и боялись многие знакомые Николая. Выходить в тот рынок, который реально складывался, лишившись депутатского мандата, было страшно. Убеждать быть трезвыми тех, кто не хотел трезветь, Карпову казалось бесполезным. Николай сначала спорил с товарищами, пока не понял, что они - не прагматики. Что надо начинать свое дело, где решения принимает рынок, а не голосование напуганных дилетантов.
Удивительно, но так совпало, что вопрос о банкротстве власти стал в ту пору всероссийским. Явно бросалось в глаза, что действующий вариант приватизации оказался неэффективным. Требовалось обновление и депутатского корпуса и исполнительной власти, но никто от кормила уходить не собирался. Когда Ельцин заявил, что именно Верховный Совет виноват в провале реформы, со стороны это смотрелось не очень красиво. Потому что именно депутаты России сделали все, чтобы выдавленный коммунистами из политики будущий первый президент сначала вернулся в политику, потом стал председателем президиума Верховного Совета, и, наконец, президентом.
Но то, что кризис был, и Ельцин был прав в своем стремлении выход искать, Карпов был убежден. Однако кризис роста не был тупиком. Из старого кокона выпорхнула бабочка рынка. Не вина личинки, что она в принципе не умеет летать. Кокон решил свою задачу. Но дальше он никому не интересен - он отжил свое.
Ельцин выдвинул идею референдума о доверии. Избиратели проголосовали на референдуме против Верховного Совета. Для Николая это означало, что люди не доверяли выбранным депутатам в принципе. Карпов знал, что в таких случаях во всем мире принято подавать в отставку. Если бы Верховный Совет нашел в себе смелость объявить о досрочных перевыборах, расстрела Белого дома в октябре не наступило...
Однако Николай поступил именно так, как принято в парламентских странах. Через неделю после референдума он написал заявление председателю Совета о том, что в связи с недоверием избирателей представительной власти, он досрочно прекращает исполнение своих депутатских полномочий.
Этого больше не сделал никто во всем Суверенистане. Но Карпова статистика уже не трогала.
Для себя он решил жить по тем законам, что диктует рынок. А это означало, что надо идти в бизнес. Но что значит "идти", если за душой нет ни гроша? Ответить на этот вопрос помогла политика.
Еще накануне отставки Карпова в городском Совете побывали американцы. Демократы США проводили со всеми желающими курсы по организации выборов. Николай за полгода до этих курсов уже разжился через знакомых брошюрками демократов - более толковыми, по сравнению с "методичкой" Республиканской партии США. И все же советы по организации выборов в стране с традициями рыночной экономики были мало применимыми для России.
При личной встрече с демократами США Карпов так и сказал им во время семинара:
"Советы всех ваших "методичек" можно объединить в два. Первый: "Возьмите достаточное количество денег для победы на выборах". И второй: "Эффективно вложите эти деньги". Но для России это не приемлемо. У нас рынок только начинается. Где вы увидели достаточный свободный капитал, который можно было бы вложить? И как вкладывать его эффективно, если вообще нет опыта работы с ним?"
На что ведущий семинара, подумав, сказал замечательную фразу, которая и стала первоначальным капиталом Карпова:
"Вы знаете, у нас в США ходит такая поговорка: "Деньгами покупают нехватку времени". Деньги, конечно, очень важное условие для выборов. Но деньгами покупается то, что организатор выборов не успевает сделать бесплатно".
Из чего на семинаре повис немой вопрос: "А что вы делаете со своим временем в период между выборами?" И Карпов понял, что этот ресурс в России транжирится самым варварским способом. Время - вот лучший первоначальный капитал. Именно с ним надо было вступать в бизнес.