25 апреля 1840 года в приуральском заводском поселке Воткинск, в семье начальника Камско-Воткинского завода Ильи Петровича Чайковского родился второй сын, которого в святом крещении нарекли Петром...
Пасмурным декабрьским днем в доме Чайковских царил переполох. Сегодня должна была вернуться из Петербурга маменька Александра Андреевна и привезти с собой гувернантку. Вся семья с нетерпением ждала возвращения хозяйки и старшего сына Коли, который ездил в Петербург вместе с ней. Почти пять месяцев не было их дома. Все скучали по отсутствующим, но особенно сильно тосковал четырехлетний Петя. Страстно привязанный к матери, он с трудом переносил даже малейшую разлуку. Когда Александра Андреевна покидала дом, Петя рыдал и требовал поехать с нею. Эти бесконечно томительные месяцы показались ему вечностью, и в день возвращения дорогой мамаши он с утра не мог найти себе места и без конца смотрел в окна - не покажется ли карета?
- Едут, едут! - раздался со двора крик.
Не только все члены семьи, но и прислуга выбежала во двор. На улице было не так уж и холодно для декабря, падал мягкий пушистый снег, тут же посыпавший головы и плечи людей белым покрывалом.
Перед домом остановилась карета, запряженная четверкой лошадей, из которой вышла высокая статная женщина - не красавица, но во внешности ее было нечто притягательное, сразу располагавшее к себе. Темные волосы убраны под дорожный чепец, карие глаза светились радостью и нежностью. Следом за ней спрыгнул шестилетний мальчик в теплой шубке и шапке, из-под которой весело блестели темные глаза. Едва прибывшие ступили на землю, как Александра Андреевна оказалась в крепких объятиях мужа, с наслаждением вновь почувствовав тепло родных рук после пятимесячной разлуки. Она с нежностью вгляделась в такое любимое лицо - Илья Петрович на первый взгляд казался важным и строгим, но впечатление это было обманчиво: на самом деле он был человеком мягким, добродушным, отзывчивым, любившим всех вокруг. Именно за эту безграничную доброту полюбила Александра Андреевна своего мужа. А ведь как когда-то пугали ее институтские подружки: "Он же совсем старик, вдовец! Он старше тебя на семнадцать лет! У него дочь от первого брака!" Жизнь показала, что она была права, поверив своему сердцу. Разница в возрасте ничуть не мешала им горячо любить друг друга, а к падчерице Зине она привязалась как к родной дочери, и та отвечала ей взаимностью. С полной уверенностью Александра Андреевна могла назвать свой брак счастливейшим.
Не успела она поинтересоваться у мужа, все ли в порядке дома, как к ней подлетел Петя и с криком: "Маменька!" - крепко обнял, уткнувшись в пышные юбки. Александра Андреевна с улыбкой обняла сына в ответ. Она любила всех своих детей, но Петя был особенным: "золотом", "сокровищем и жемчужиной семьи" называли его они с мужем. Конечно же, только между собой - в общении с детьми они никогда никого не выделяли.
Тут же началась кутерьма: все обнимали и целовали прибывших, и совершенно невозможно было отличить членов семьи от прислуги.
Молоденькая гувернантка Фанни Дюрбах, выйдя из кареты следом за Николя, стояла в стороне, робко глядя на эту суматоху. Она впервые оказалась так далеко от родной страны, да не в столице, а в далекой глуши, и сейчас чувствовала себя чуть ли не на другой планете. Тут все было иначе: странно, непривычно. Огромные расстояния, каких она никогда не видала на родине: заснеженные бескрайние поля, почти непроходимые леса. Да и погода... Если местные жители считали, что зима выдалась довольно теплой, то ей, привыкшей к мягкому морскому климату, казалось, что страшнее мороза быть не может. Однако, несмотря на суровость, русская природа покорила ее сердце. Фанни восхищенным взглядом окинула живописнейший пейзаж, представший перед ней: прямо перед двухэтажным бело-желтым домом расстилалось громадное замерзшее озеро, засыпанное снежным покровом, почти сравнявшим его с берегами. По берегу росло несколько деревьев.
Но восхищение природой не могло уменьшить тревоги перед знакомством с людьми, с которыми ей предстояло провести не один год. К тому же Фанни почти не знала русского языка. Впрочем, как объяснили знакомые еще на родине, ей этого и не требовалось: в дворянских семьях России по-французски говорили все. Но то в столице. А вдруг в провинции ситуация несколько иная?
Если сложно найти хорошую гувернантку, то и для гувернантки найти хорошее место непросто. Не зря ли она отказалась от выгодного предложения в Петербурге? Но нет. Слишком уж неприятной показалась ей тогда будущая хозяйка. Совсем другое дело - Александра Андреевна: обе женщины с первой секунды понравились друг другу. А за время долгого пути по российским просторам Фанни успела полюбить и ее, и ее старшего сына Николя - своего будущего ученика. Но ведь общаться придется не только с ними, и сейчас ей было немного страшно: как-то еще примет ее семья?
Все опасения рассеялись в одно мгновение, когда глава семейства вдруг подошел к ней и обнял сердечно, словно родную дочь. И Фанни улыбнулась с облегчением, сразу почувствовав себя своей.
После бурных объятий и поцелуев встречающие и прибывшие направились в дом. Ни на секунду не отрывавшийся от матери Петя принялся рассказывать ей о последних новостях:
- А мы с Сашей песню сочинили. Называется "Наша мама в Петербурге". Хотите послушать?
Саша - младшая сестренка, резвушка и хохотушка, была его постоянным товарищем в играх в отсутствие старшего брата. Они часто ссорились, но тут же быстро мирились. А вот брат Ипполит - Поленька, как его называли в семье - был еще слишком мал, чтобы Пете было интересно с ним играть, и большую часть времени, пока мать была в отъезде, Поля проводил с отцом, любившим своих детей до умопомрачения.
Мама ласково, но немного устало улыбнулась ему:
- Непременно, Петичка, только немного позже.
Вся семья собралась в гостиной, которая одновременно служила и комнатой для музицирования, поэтому здесь стояли рояль и оркестрина - настоящее чудо, из которого лилась волшебная музыка. По вечерам оркестрину слушали всей семьей, и отец постоянно заботился об обновлении валиков для нее. Особенно же любил ее Петя. Он часами мог завороженно стоять рядом, слушая восхитительные мелодии. Он знал уже многих композиторов, среди которых больше всех его юную душу пленял Моцарт.
А уж рояль представлялся ему неземным чудом. Мама показала ему, как надо играть, и Петя любил нажимать на клавиши, подолгу прислушиваясь к извлекаемым звукам и пытаясь подбирать мелодии. А еще Петя любил, когда играла и пела маменька. Особенно ему нравился романс "Соловей". Александра Андреевна обладала чудесным мягким голосом, и ее пение Петя мог слушать бесконечно.
Когда несколько утих первый восторг встречи, маменька представила гувернантку:
- Мадемуазель Фанни будет учить Колю и Лиду, которые, я надеюсь, станут послушными и прилежными учениками.
Мадемуазель Фанни - невысокая темноволосая девушка - приветливо улыбнулась детям. Коля улыбнулся в ответ на правах старого знакомого, а Лида, чуть прищурившись, лишь мельком глянула на гувернантку и передернула плечами. Весь ее высокомерный вид говорил о том, что ее совершенно не интересуют подобные мелочи. Кузина Лида, оказавшаяся в их семье после смерти своей матери, была невероятно избалована: капризная, своенравная и упрямая. С ней было ужасно трудно поладить. То ли дело брат Коля: старше Пети на два года, он был для него постоянным товарищем в играх. Но теперь, когда Коля будет занят учебой, они, наверное, куда меньше времени смогут проводить вместе.
По-прежнему прильнув к матери, Петя изучал гувернантку с гораздо большим интересом, чем кузина. Мадемуазель Фанни не была красивой, но в больших черных глазах светился такой душевный покой, такая чистота, доброта и безграничная любовь к детям, что внешность ее уже не играла никакой роли. Петя сразу же проникся к ней симпатией. Одновременно стало любопытно, чему будет обучаться Коля: вон он стоит гордый тем, что уже такой взрослый. Наверняка заниматься с гувернанткой необыкновенно интересно.
- Мама, можно я тоже буду заниматься с мадемуазель Фанни? - звонко спросил Петя.
Взрослые улыбнулись, а маменька легонько потрепала его по волосам.
- Ты еще слишком мал, Петичка. Вот года через два - пожалуй.
Он не стал пока настаивать, но желание учиться вместе со старшим братом не пропало.
На следующий день, когда начались занятия, Петя тихонько подобрался к учебной комнате, послушать, что там происходит. Шел урок истории, и гувернантка рассказывала настолько интересно, что Петя заслушался, забыв обо всем на свете. Он так и стоял бы здесь до конца урока, если бы его не отвлекла Саша, позвавшая брата играть.
Учиться со старшими захотелось еще сильнее. И теперь он умолял мать со слезами на глазах:
- Мамашенька, ну пожалуйста! Я буду очень-очень послушным и прилежным. Обещаю! Позвольте мне учиться!
Мама колебалась, явно не считая его готовым для учебы. Петя чувствовал, как рыдания подступают к горлу: неужели не позволит? И вот она со вздохом уступила:
- Хорошо. Но смотри: если не справишься, не жалуйся потом!
Петя подпрыгнул от радости и бросился целовать мать:
- Спасибо-спасибо! Я справлюсь!
***
Фанни сразу же ввела для своих подопечных распорядок дня и строго его придерживалась. В будни вставали в шесть часов, и после утренней молитвы и завтрака начинались занятия.
С Николя у нее не было никаких проблем: умный и сообразительный шестилетний мальчик, спокойный и уравновешенный, в основном прилежно делал уроки и слушался ее. Начав его учить, Фанни еще больше к нему привязалась. Это был настоящий маленький дворянин: всегда подтянутый, элегантный и припомаженный.
А вот старшая ученица - десятилетняя Лиди - была не столь прилежна. Учеба ее нисколько не занимала, она постоянно капризничала и дерзила. Гораздо больше Лиди интересовалась своими нарядами и часами могла вертеться у зеркала, примеряя новую шляпку.
На первое же замечание Фанни она небрежно заявила:
- А зачем мне учиться? Когда я выйду замуж, образование мне уже не понадобится.
- Для того чтобы воспитывать детей, нужно самой много знать, Lydie, - сурово возразила гувернантка, на что ученица пренебрежительно фыркнула.
Фанни пришлось приложить немало усилий и терпения, чтобы перевоспитать ее. Но, несмотря на молодость - Фанни было всего двадцать два года, - она не была новичком в педагогике и не привыкла отступать перед трудностями.
Ее ученики недолго оставались вдвоем. Уже на следующий день Александра Андреевна привела в класс своего второго сына - худенького четырехлетнего мальчика с большими ясными глазами. В отличие от старшего брата, он нисколько не заботился о своей внешности: вихрастый и небрежно одетый, даже успевший где-то испачкаться. Однако с первой же минуты Фанни почувствовала к нему безотчетную симпатию. Мальчик с горящими любопытством глазами разглядывал их маленький класс, книги и тетради, разложенные на столе.
- Мадемуазель Фанни, - начала Александра Андреевна, - не возьмете ли вы еще одного ученика? Конечно, мы договаривались о двух...
- Но, мадам, мальчик слишком мал, чтобы начинать обучение.
- Я знаю, - госпожа Чайковская вздохнула. - Но я очень вас прошу.
- Я буду стараться, обещаю! - вставил маленький Пьер.
Фанни кивнула: желание хозяйки - закон, и если она считает, что ее сыну стоит начать учиться, то не дело гувернантки спорить, ее дело - дать доверенным ей детям все, что она может дать.
Фанни старалась придумывать для младшего воспитанника задания полегче: ведь ему сложно учиться на одном уровне со старшими. Но он сильно обижался, когда замечал это.
- Мадемуазель Фанни, почему вы не спрашиваете у меня то, что спрашивали у Коли?
Поколебавшись, она отвечала:
- Что ж, Pierre, если вы столь прекрасно знаете урок, прошу вас.
И он отвечал ничуть не хуже. Любознательный, восприимчивый и прилежный Пьер быстро догнал старших брата и кузину. Фанни скоро перестала делать скидки на его возраст и, хотя педагогу не положено иметь любимчиков, все-таки выделяла младшего ученика из других. Это был особенный ребенок: во всем, что он ни делал, сквозило нечто необыкновенное, невольно чаровавшее всех, кто общался с ним. Стоило побыть с ним несколько минут, чтобы, поддавшись очарованию его ума и сердца, отдать ему предпочтение перед другими детьми.
Постоянно тянувшийся к знаниям, Пьер нередко продолжал просматривать книги и во время рекреаций . Так однажды перед уроком истории он сидел за атласом, внимательно изучая его. Фанни улыбнулась, радуясь усердию своего ученика. Как вдруг он начал покрывать поцелуями ту часть карты, на которой была изображена Россия. Столь горячий патриотизм был бы даже трогателен, если бы вслед за тем он не принялся плевать на остальную часть карты.
- Как вам не стыдно, Pierre! - возмутилась гувернантка. - Нельзя так относиться к людям, которые так же, как и вы, говорят Богу: "Отче наш". Подло презирать ближних лишь за то, что они не русские. Я ведь тоже не русская, значит, вы и на меня плюете?
- Вы напрасно меня браните, - не смутился тот, - разве вы не заметили, что я прикрыл Францию рукой?
Фанни не нашлась, что ответить на подобное заявление, и только улыбнулась против воли. Сердиться на этого ребенка было совершенно невозможно.
Появление Пьера в классе благотворно повлияло на старшую ученицу. Может быть, пристыженная примером маленького кузена, не желая от него отставать, Лиди начала учиться гораздо прилежнее. Более того, с каждым днем она становилась мягче, послушнее, перестала беспрестанно дерзить и впервые проявила интерес к чему-то помимо своих нарядов, полюбила читать. Фанни радовалась, что смогла найти подход к этой непростой девочке, смогла найти с ней общий язык.
Дети теперь отвечали уроки наперебой, соревнуясь друг с другом, стараясь заслужить высшие оценки, поскольку тот, кто лучше всех учился на неделе, получал право носить красный бант. Утром в воскресенье Фанни собирала своих питомцев, внимательно изучала журнал, делая вид, что пытается определить лучшего, хотя всегда знала это заранее. И надо было видеть, как дети с надеждой и волнением смотрели на нее, пытаясь заглянуть в журнал. А потом Фанни подзывала к себе отличившегося на этой неделе ученика и торжественно прикалывала ему бант к одежде. Ребенок сиял от счастья, а остальные радостно аплодировали ему, нисколько не завидуя. Получив бант, каждый из них реагировал по-разному: Лиди прыгала чуть ли не до потолка, хлопая в ладоши; Николя принимал награду с забавной важностью и достоинством, но не выдерживал роль до конца и тоже начинал подпрыгивать; а Пьер замирал с таким выражением на лице, точно сейчас упадет в обморок от счастья.
С этим ребенком вообще было сложно: порой возникало ощущение, что он сделан из стекла и того и гляди разобьется. Болезненно-впечатлительный мальчик остро реагировал на любое, даже самое незначительное замечание: в общении с ним приходилось с особой осторожностью подбирать слова. Стоило хоть чуть-чуть стать построже, он расстраивался так, что делалось страшно. Особенно внимательна стала Фанни к своим словам после одного случая. В тот день оба брата - и Николя, и Пьер - ужасно плохо выполнили задание, явно нисколько не стараясь. Мальчики они были неглупые и вполне могли бы справиться гораздо лучше.
- Как вам не стыдно! - выговаривала гувернантка своим ученикам. - Мне жаль вашего отца: он трудится, чтобы заработать деньги на ваше образование, а вы так неблагодарны, что совершенно не цените этого и небрежно относитесь к своим занятиям и обязанностям. Вы совсем отца не любите!
Пьер сразу притих, задумался, весь день не участвовал в играх с остальными детьми, и Фанни уже начала с беспокойством поглядывать на него. Вечером перед сном она как всегда зашла в его комнату.
- Bonne nuit, Pierre, - произнесла она и тут же заметила, что что-то не в порядке.
Он смотрел на нее, ни слова не отвечая, а глаза неудержимо наполнялись слезами. И вдруг он заговорил с рыданиями и всхлипываниями:
- Вы неправы, мадемуазель Фанни, я очень-очень люблю папеньку! Я никогда не буду неблагодарным и всегда буду хорошо учиться!
В итоге пришлось его утешать, и с тех пор Фанни тщательно подбирала слова, когда приходилось делать Пьеру замечания. Впрочем, случалось это не так уж и часто: мальчик он был послушный.
Зимние вечера в России долгие, и, чтобы занять детей, Фанни ввела обычай собираться по вечерам в комнате и читать им различные истории. Детская в такие моменты освещалась лишь лампадой да несколькими свечами, и их дрожащий свет создавал особенный уют. На стекле переплетались морозные узоры, которые можно было рассматривать, выискивая в них фантастичные картины. Фанни устраивалась с книгой в руках в кресле рядом с затепленной лампадой, а ее ученики садились вокруг и, затаив дыхание, слушали ее рассказы.
С наступлением весны в маленьком классе Фанни появился еще один ученик. Александра Андреевна привела темноволосого мальчика лет семи, который застенчиво уставился в пол, не смея открыто разглядывать незнакомых людей. Но любопытство брало верх, и время от времени он бросал на них заинтересованные взгляды из-под ресниц.
- Мадемуазель Фанни, - произнесла Александра Андреевна, - я прошу вас взять к себе еще одного ученика. Это Веничка Алексеев. У него недавно умерла мать, а отец слишком занят на заводе и не имеет возможности уделять сыну достаточно времени. Илья Петрович решил, что мальчика можно учить вместе с нашими детьми. Если вы, конечно, не против.
- Что вы, госпожа Чайковская, буду рада.
Ученики Фанни с любопытством изучали нового товарища, отчего он смутился еще больше. Пьер первый подошел знакомиться, предложил Веничке сесть рядом с ним, тут же начав расспрашивать обо всем. За братом втянулся в разговор Николя, а там присоединилась и Лиди.
Веничка оказался ребенком кротким, трудолюбивым и привязчивым и уже к концу своего первого дня подружился с товарищами. Ему, до тех пор нигде не обучавшемуся, приходилось нелегко, но дети дружно взялись помогать ему догнать их в знаниях. И Пьер наравне со старшими объяснял уроки новому приятелю.
***
Спокойно и размеренно текло время в доме Чайковских. Прошла весна, когда Петя отметил свой пятый день рождения. Наступило жаркое лето, в которое произошло событие, оставившее глубокий след в его душе: Петя совершил свою первую длительную поездку - с матерью и сестрицей Настасьей Васильевной на Сергиевские воды. Собственно, Настасья Васильевна была ему кузиной, а не родной сестрой, но в доме все звали ее просто Сестрица. Она была уже совсем взрослой - что-то около тридцати лет - однако замуж так и не вышла. Петю она любила с горячей страстностью и постоянно старалась потихоньку от маменьки дать ему побольше сладостей. А вот кузину Лиду Сестрица почему-то терпеть не могла.
Путь на воды был долог, скучен и утомителен. Когда стемнело и дорога освещалась лишь звездами, стало страшно. Казалось, вот-вот появится из темноты кто-то ужасный, лошади собьются с пути и они потеряются в бесконечных российских просторах.
Тем ярче было впечатление от освещенного помещичьего дома, к которому они подъехали поздно вечером. Уютный, светлый домик, точно надежный теплый маяк в безбрежном черном море, показался землей обетованной после наводящей страх ночной езды. И сразу стало спокойно и хорошо. Они прогостили там несколько дней у какой-то дальней родственницы маменьки, которую Петя видел в первый и последний раз.
Несмотря на пережитые скуку, усталость и страх, русские дороги оставили в его душе неизгладимый след. Впоследствии путевые впечатления не раз находили отражение в его сочинениях. А пока он наслаждался длительным пребыванием наедине с обожаемой матерью, когда все ее внимание и ласки принадлежали только ему, и богатством впечатлений от новых людей и невиданных красивых мест.
От этой поездки на всю жизнь он сохранил очень светлое воспоминание.
По возвращении домой возобновилась обычная жизнь: уроки, игры, музыка. За роялем Петя мог сидеть часами, если гувернантка не заставляла его заняться чем-то более подвижным. Впрочем, он всегда с удовольствием бегал и резвился с другими детьми, но, как только оставался предоставленным самому себе, неизбежно возвращался к роялю. Из этого инструмента можно было извлечь божественные звуки, которые затрагивали в его душе самые глубокие струны. Музыка звучала в нем и вокруг него, наполняла все окружающее.
С наступлением лета по вечерам мадемуазель Фанни с учениками выбиралась из душных комнат и устраивалась на балконе. Прямо перед ними на пруду, гладком, как зеркало, в котором отражалось заходящее солнце, бесшумно качались челны рыбаков. Дети и гувернантка сидели, слушая тишину и доносившиеся издалека песни крестьян. Простые, но невыразимо прекрасные мелодии очаровывали Петю, и он потом старался передать их на рояле. Он бесконечно любил эти тихие летние вечера, когда небо полыхало изумительными красками заката.
В доме Чайковских часто устаивались музыкальные праздники: собирались любители со всего Воткинска. В один из таких праздников детям позволили остаться со взрослыми, и Петя, весь вечер жадно впитывавший незнакомые мелодии, настолько переутомился, что вынужден был уйти к себе раньше обычного.
Но и оказавшись один в тишине своей комнаты, Петя по-прежнему слышал звуки музыки. Они настойчиво крутились в его голове, не давали уснуть. Каждый шорох, скрип, шум деревьев под порывом ветра звучал особой мелодией. Музыка заполняла все вокруг, преследовала, просила вырваться наружу. Не зная, что с ней делать, он не выдержал и, сжав голову руками, разрыдался.
Тихо открылась дверь, в комнату вошла мадемуазель Фанни, которая, заметив, что ее воспитанник плачет, испуганно спросила:
- Что случилось, Pierre? Почему вы плачете?
- О, эта музыка! Эта музыка! - в отчаянии воскликнул он, закрывая уши, пытаясь избавиться от преследующих его звуков.
- Какая музыка, Pierre? - удивленно произнесла гувернантка. - Праздник закончился: никто больше не играет.
- Она у меня здесь! Здесь! - простонал он, показывая на голову, и, подняв на нее умоляющие глаза, добавил: - Избавьте меня от нее! Она преследует меня, не дает мне покоя!
Мадемуазель Фанни озабоченно нахмурилась, села рядом с ним и крепко обняла, пытаясь утешить и успокоить. Петя доверчиво прильнул к ней и постепенно перестал всхлипывать. Так и уснул у нее на руках.
Фанни осторожно переложила воспитанника на кровать, укрыв его одеялом. Ей совершенно не нравился его нервный срыв: определенно, увлечение музыкой вредно для Пьера. Надо бы ограничить его занятия за фортепиано, а может, исключить их совсем. Конечно, у него несомненный творческий дар, но лучше бы этот дар направить в поэзию, которая не действует так пагубно на его психику.
Отныне занятия музыкой для Пети были строго ограничены, но мелодии продолжали звучать в его голове. Пытаясь выпустить их наружу, он выстукивал их пальцами по первой попавшейся поверхности. Он мог надолго так, замерев, погрузиться в свои мысли и лишь отбивать ритм. Все бы ничего, если бы он барабанил только по столу. Но однажды Петя, уединившись в застекленной галерее, принялся в задумчивости стучать по окну. На улице сияло солнце, переливавшееся радугой в каплях, оставшихся после недавнего дождя, и заставляло по-особенному сверкать траву и листву деревьев. Но Петя уже не видел ничего вокруг, полностью погруженный в себя: мелодия вырисовывалась все отчетливее, он барабанил все сильнее. Как вдруг - от слишком сильного удара стекло со звоном разбилось, и осколки больно впились в руку.
Пару секунд Петя ошарашено смотрел на окровавленную ладонь, а потом, сорвавшись с места, помчался к мадемуазель Фанни. Та, увидев его в таком виде - испуганного, взъерошенного, испачканного кровью - схватилась за сердце и быстрее потащила перевязывать раненую руку.
- Как же так можно, Pierre? - сокрушенно вздохнула она по дороге.
- Я просто задумался: у меня уже совсем получилась мелодия, а тут вдруг раз - и стекло разбилось.
Вечером состоялось совещание между родителями и гувернанткой, в результате которого решили нанять для Пети учительницу музыки. Если запрет подходить к роялю не помогает избавить его от преследующих музыкальных образов, то, может быть, поможет умение выражать их на инструменте.
Так в доме появилась Мария Марковна Пальчикова - бывшая крепостная, тихая, скромная и застенчивая особа, которая взялась за обучение Пети. Занятиям он отдавался с упоением и быстро выучился прекрасно играть, удивляя свою учительницу.
***
На следующий год из Екатерининского института в Воткинск вернулась старшая сестра Зина, которой к тому времени исполнилось семнадцать лет.
Забрать Зину из института поехала Александра Андреевна. На этот раз, когда она уезжала, Петя не требовал поехать с ней. Но тоска по матери не стала меньше: за три месяца, что ее не было дома, он успел ужасно соскучиться. И чуть ли не каждый день спрашивал отца, скоро ли вернется маменька.
Наконец, незадолго до Рождества раздался звон бубенцов приближающейся кибитки. Не успел никто выбежать во двор, как дверь распахнулась, из нее в комнату ворвалось облако морозного воздуха, и влетело маленькое, необычайно миловидное создание, которое Петя видел первый раз в жизни - сестра Зина. Но в первую очередь все его внимание было сосредоточено на матери. С неземным блаженством он припал к ее груди и уже весь вечер не отходил от нее.
Сестра же показалась Пете какой-то феей, явившейся из мира, полного чудес и необыкновенных прелестей. Рассказы о театрах, которые представлялись ему несбыточным наслаждением; танцы, которым она начала их учить - все это волновало его воображение. А еще Зина показала своим младшим братьям и сестре столичное развлечение - живые картины. Несколько дней длилась подготовка к этому действу. Зина вместе с маменькой и мадемуазель Фанни что-то шили за закрытыми дверями, не пуская к себе младших. И дети по очереди бегали к загадочной комнате, пытаясь разузнать, что же там такое творится. Наконец, все было готово. Зина торжественно вынесла ворох красивых ярких костюмов и принялась раздавать их малышам. Мальчикам достались широкие шаровары, рубашки и жилетки, а на голову - тюбетейки. Сашу нарядили в короткую кофточку и широкие штаны, на которые сверху была накинута прозрачная юбочка.
Когда все были одеты, Зина объявила:
- Картина называется "Турки".
И принялась расставлять детей в разных позах: Коля уселся на подушке, как падишах, Петя и Поля встали по бокам с широкими опахалами, а Саша изображала восточную танцовщицу.
- Замри! - скомандовала Зина.
Живая картина застыла на мгновение, и Петя пожалел, что не может увидеть ее со стороны: наверняка это выглядело очень красиво. Родители зааплодировали.
- Молодцы! - одобрила их сестра.
Новое развлечение понравилось - с тех пор подобные картины стали устраивать на все праздники. И без того оживленный и гостеприимный дом с приездом Зины стал еще оживленнее.
Наступила Масленица - самое веселое время года. Петя любил эти дни, когда пекли вкусные румяные блины, катались с ледяных гор - катушек - и на обледенелых шестах. Вместе с заводскими мальчишками дети начальника завода строили города из снега, придавая им всевозможный вид. Для этих крепостей выбирался городничий, обязанный стоять в городе и защищать его от нападения Масляницы - маскированной группы мастеровых.
Чаще всего городничим выбирали Колю. Он забирался в громадную снежную крепость, ставил флаг - цветную полоску ткани - на самую высокую башню и ходил вокруг него дозором. Было ужасно забавно и увлекательно с толпой мальчишек пытаться забраться в крепость. При этом городничий безжалостно закидывался снежками. Но он и сам в долгу не оставался: спрятавшись за высокими снежными стенами, Коля открывал ответный огонь, да так ловко, что немногие могли добраться до входа. Зато уж когда это удавалось, все уцелевшие с веселыми криками и гиканьем хватали городничего и снимали флаг с башни, а потом торжественно обходили вокруг наполовину разрушенных в пылу битвы стен. Домой они возвращались в снегу с ног до головы, насквозь промокшие, но страшно довольные. А на следующий день строилась новая крепость, выбирался новый городничий, и все начиналось сначала.
Веселое время - Масленица!
Но вот пролетела Масленичная неделя, начался Великий Пост. Совершенно особые службы в это время, исполненные светлой печали, никогда больше таких не бывает. Всей семьей ходили они в церковь, и, замерев в полумраке, освещаемом лишь свечами да лампадами, Петя вслушивался в протяжное печальное пение, иногда начиная тихонько подпевать. Душа наполнялась светом и глубокой тишиной. Сложное это время: долог Великий Пост, но весь он освещается предстоящей великой радостью - радостью Пасхи, несравнимой ни с чем.
В тот год Петю впервые взяли с собой на ночную службу. Раньше он вместе с тетушкой Надеждой Тимофеевной, Сашей и Полей ходил в церковь уже утром - на детскую службу. А теперь он большой, может пойти на настоящую литургию.
Сначала хотелось спать, но весь сон слетел, когда раскрылись Царские врата и раздалось едва слышное, но постепенно становящееся все более громким и ликующим пение: "Воскресение Твое Христе Спасе..." Трепетно сжав в руке зажженную свечу, вместе со всеми Петя шел крестным ходом. Обернувшись назад, он увидел целое море огоньков, медленно движущееся вокруг храма. В темноте апрельской ночи это выглядело невероятно красиво.
Крестный ход подошел к закрытым дверям храма, остановился перед ними. "Как жены-мироносицы перед гробом Господним", - вспомнил Петя маменькино объяснение. И вот раздался первый радостно-ликующий возглас священника:
- Христос воскресе!
И сотни голосов в ответ:
- Воистину воскресе!
Вместе со всеми кричал Петя, чувствуя, как поднимается в груди невыразимое ликование. Распахнулись двери храма, и радостная толпа потекла внутрь. Устроившись у самого клироса, Петя вслушивался в брызжущие светом напевы Пасхальной службы. Он мало что запомнил из нее, но осталось впечатление всеобщей радости, ликования, света. И когда они вернулись домой, он долго еще не мог заснуть от переполнявшего душу восторга.
***
Больше всего Петя любил субботние вечера, когда мадемуазель Фанни вместе со своими подопечными устраивалась в комнате, освещенной одной лампадкой, и они начинали по очереди рассказывать истории.
Каждый должен был придумать что-нибудь свое. Петя всегда с удовольствием и увлечением сочинял рассказы. Но особенно его привлекали в этих вечерах истории, поведанные самой гувернанткой. Она читала им необыкновенно интересную книгу "Знаменитые дети", и, слушая о жизни Жанны д'Арк, отдавшей жизнь за Родину, или о несчастной судьбе Людовика XVII, погибшего совсем ребенком, Петя мог подолгу сидеть, не шевелясь и заворожено глядя на мадемуазель Фанни. Он будто переносился из тихого родного городка в совершенно иной мир: незнакомый, но манящий своим блеском и величием.
Однажды, слушая про Жанну д'Арк, Петя принялся записывать на клочке бумаги образы, навеянные рассказом. Заметив, как он усердно что-то строчит, покусывая в задумчивости кончик пера, мадемуазель Фанни спросила:
- Что вы такое пишете, Pierre?
- Я сочинил стихотворение про Жанну д'Арк.
Гувернантка с любопытством заглянула в листок и с легкой улыбкой принялась читать его сочинение:
L"heroïne de la France
On t"aime, on ne t"oublie pas
Heroïne si belle!
Tu a sauvé la France
Fille d"un berger!
Mais qui fait ces actions si belles!
Barbare anglais vous ont tuée
Toute la France vous admire
Tes cheveuz blonds jusqu"à tes genoux
Ils sont très beau
Tu étais si célèbre
Que l"ange Michel t"apparut
Les célèbres on pense à eux
Les méchans on les oublie!
- Замечательно, Pierre, вам стоит развивать свой творческий дар.
Петя зарделся, довольный похвалой. Впечатления, переполнявшие душу, он нередко выражал в стихах, хоть и по-детски неуклюжих (ему было всего семь лет), но глубоких: он писал о Боге, о смерти, о детях сиротах, о Родине - обо всем том, что глубоко волновало его чистую сострадательную душу. Близкие с улыбкой стали называть его "маленький Пушкин", в тайне надеясь, что поэзия немного отвлечет его от слишком страстной любви к музыке. Но в каких бы формах не пытался Петя выразить свой внутренний мир, музыка всегда стояла для него на первом месте.
Незаметно летело время в Воткинске - счастливейшее время детства. Впоследствии не раз вспомнит композитор об этих годах.
![Дом в Воткинске []](/img/k/kurlaewa_a_w/glawa01/01domwwotkinske.jpg)
![И.П. Чайковский []](/img/k/kurlaewa_a_w/glawa01/02ilxjapetrowich.jpg)
![А.А. Чайковская []](/img/k/kurlaewa_a_w/glawa01/03aleksandraandreewna.jpg)
![Фанни Дюрбах []](/img/k/kurlaewa_a_w/glawa01/09fannidjurbah.jpg)
![Оркестрина []](/img/k/kurlaewa_a_w/glawa01/04orkestrina.jpg)
![Семья Чайковских []](/img/k/kurlaewa_a_w/glawa01/07semxjachajkowskih.jpg)