- Мама, мама! - сказала Трудхен, вбегая в комнату. - Моя единственная, любимая, самая лучшая на свете, мамочка! Я хочу попросить тебя кое о чем, только ты должна обещать мне, что разрешишь!
- О чем попросить?
- Ты обещаешь, что разрешишь мне?
- Конечно, нет!
- Но ты должна разрешить мне прежде, чем я попрошу тебя, понимаешь?
- Что за вздор, я не собираюсь давать такого глупого обещания!
- Тогда я вовсе не стану говорить тебе о своей просьбе, если ты не хочешь мне разрешить!
- В таком случае, я боюсь, мне придется остаться в неведении, - сухо ответила фрау Майер.
- Ну, мамочка! Не будь такой вредной! Ты же прекрасно знаешь, что я имею в виду. На следующей неделе в кондитерском квартале будет бал-маскарад. Ты должна отпустить нас на бал!
- Об этом не может быть и речи! - решительно сказала мать. - Одни маскарадные костюмы обойдутся не меньше, чем в сто марок.
- Но мы должны пойти. Сестры Войч будут там, фрау Войч сшила им расчудесные костюмы! Она пообещала помочь и с нашими костюмами тоже, так что мы сильно не потратимся.
- Никаких возражений! Курт и так обходится нам в копеечку. Подожди ещё годик, дорогая. Тебе только исполнилось шестнадцать.
- Но Гретхен уже девятнадцать, нельзя же ей сидеть дома одной, когда все пойдут на бал. А она не пойдет без меня. Говорят, что там будет много студентов и даже офицеры из гарнизонов придут повеселиться, а потом будут танцы. Мы должны пойти!
Фрау Майер прислушалась к уговорам, и еще раз взглянула на перспективы бал-маскарада. Два последних сезона, она брала дочерей на балы, но результаты ее огорчили. Костюмированный бал казался ей чересчур дорогим способом заявить своих дочерей на матримониальном рынке, поскольку маскарадный костюм можно одеть лишь один раз. Гораздо дешевле летом прогуливаться со своими чадами в Тиргартене, а зимой посещать театральные представления и музыкальные вечера. Но, с другой стороны, показав товар, важно дать потенциальным женихам свободу сделать свой выбор, а непринужденная обстановка маскарада вкупе с танцами, которые следуют за ужином, предоставляют молодым людям богатые возможности для завязывания знакомства, поскольку обычай обязывает девушку принимать предложения всех кавалеров, которые ангажируют даму на танец, за исключением случаев, когда девушка обещала танец другому.
Таким образом, однажды, в самый разгар дня, войдя на кухню через коридор, Курт был встречен визгами своих весьма неодетых сестер, которые поспешили скрыться в соседней комнате, захлопнув за собой дверь. Курт стоял и лицезрел сцену с саркастической ухмылкой студента и видом превосходства. Посереди комнаты большой таз с грязной мыльной водой, а кресла увешаны скомканными полотенцами и предметами нижнего белья. Курт сделал шаг вперед и поскользнулся на брошенном куске мыла, опрокинул таз с водой и уселся в образовавшуюся лужу.
- Himmel Sakrament! Tausend Donnerwetter!
- Ты там один, Курт, да? - сказала Трудхен, приоткрывая дверь и выглядывая в щелочку. - Gott im Himmel! Какой же ты неуклюжий осел!
Курт поднялся и приготовился исторгнуть очередные проклятья.
- Перестань ругаться, - вмешалась Гретхен, - а иди лучше на улицу, пока мы будем убирать весь этот беспорядок. Хорошо еще, что мы не успели одеться.
- Вы сами виноваты, что разбросали свои вещи и мыло, - возразил Курт.
- Нет, это ты ворвался на кухню, даже не постучав, когда тебе было известно, что мы моемся и одеваемся, - сказала Трудхен.
- Откуда мне было это знать?
- Сегодня же бал-маскарад. Ты сам собираешься идти.
- Но он будет вечером, а сейчас еще нет и трех часов. Неужели вам нужно полдня, чтобы одеться!
- Тебе невдомек, сколько времени и сил нужно потратить даме, чтобы одеться.
- Даме? Ну и дела! Если уж на то пошло, я знаю достаточно хорошо, сколько времени даме нужно, чтобы одеться, и даже, чтобы раздеться. По-моему, вам вполне хватит полчаса, чтобы вымыть свои личики, завязать платьица и отправиться на бал. Вместо этого вы моетесь с головы до ног, стоя в тазе с грязной водой, и стирая исподнее, словно готовясь на собственную свадьбу. Всё это лишние хлопоты. Нижнее белье и было придумано, чтобы верхняя одежда не пачкалась от тела. Какое кому дело, чистые ли у вас сорочки?
- Тебе, может, и нет дела, а что если одна из нас упадет в обморок? Тогда какому-нибудь вашему студенту-медику придется порвать корсет и вылить холодного лимонада на наши шею и плечи, как делают в романах, чтобы привести в чувства. Что он подумает, если наша кожа не будет чистой?
- Он не станет тратить время на выяснение, - уверил Курт. - Думаете, остальные люди такие же педантичные, как и вы? Сегодня в больницу на осмотр пришла одна еврейка - так вот, об остальных подробностях я, пожалуй, деликатно умолчу.
- Вот и хорошо, - сказала Трудхен, - я не хочу это слушать. Уходи уже быстрей! Нам еще нужно всё убрать, пока мама не пришла.
- Но на улице идет снег, - возразил Курт. - Кроме того, английский студент вынужден голодать, из-за вас он не может войти на кухню. А мои брюки насквозь промокли, и мне нужно их просушить у огня. Если я выйду в них на улицу, они превратятся в лед!
- Нет, тебе нельзя заходить, - решительно сказала Трудхен, - стой там, пока мы не наденем свои юбки.
Разделяющая их дверь приоткрылась, и дружелюбие Курта было восстановлено.
- Покажись и поцелуй брата, сестренка! - сказал он. - Тебе идет эта новая сорочка!
- Отвернись! Если ты войдешь в комнату, я закричу!
- Мне придется войти. Давайте сделаем так: вы идете в спальню и ждете, а я иду к окну, спиной к вам, после чего вы перебегаете на кухню, чтобы закончить свои загадочные приготовления.
- Ты клянешься, что не станешь подглядывать?
- Я и не собираюсь подглядывать.
- Нет, поклянись!
- Я торжественно клянусь не подглядывать!
Курт был высокого мнения о своем слове чести и, в большинстве случаев, умудрялся сдержать его. Как только Курт повернулся к сестрам спиной, они прошмыгнули на кухню, захлопнули дверь, подперев ее столом, и вставив ключ в замочную скважину, тем самым, показав, сколь высоко они ему доверяют.
- Глупышки! - сказал он сам себе. Он только что вернулся из гинекологической клиники (Frauenklinik), где присутствовал при серьезной операции.
Курт вошел в спальню в поисках нового веселья. На кровати лежали два новеньких маскарадных костюма, а рядом, также ненадёванные, лежали юбки, чулочки, платочки, шарфики, пояски, ленточки, перчатки и маленькие беленькие туфельки. У него чесались руки устроить какую-нибудь шалость с нарядами сестер, но он знал, насколько серьезно мать относиться к предстоящему балу, поэтому Курт героическим усилием воли устоял перед соблазном, побоявшись на две недели остаться без карманных денег. Ведь сегодня ему еще предстояло выклянчить у нее десяточку на вечер.
- Интересно, в чем сегодня будет Фелиция, - говорил он сам себе, бросая вожделенный взгляд на разложенные на кровати, соблазнительные ряды кружев и оборочек. Ему придется вести Фелицию на такси. А это будет стоит две марки. Он надеялся, что входной билет она уже купила. Ему еще предстояло заплатить за ужин и потратиться на угощение, не говоря уже о покупке букета. Фелиция старалась проявлять тактичность, но из-за пустого кармана он часто оказывался в неловкой ситуации, и хотя она всегда помогала ему выпутаться, делая это весьма элегантно и ненавязчиво, однако, в такие моменты, он испытывал острое и гнетущее чувство унижения. Курт неоднократно говорил себе, что не будь она столь "чертовски привлекательна", он бы давно перестал за ней ухаживать.
* * *
В восемь часов вечера, того же дня, такси остановилось у дома на Георгштрассе. Жильцы соседних квартир прильнули к окнам, в ожидании зрелища. Две девушки вышли из дома и спустились с крыльца вниз по ступенькам, на девушках надеты меховые накидки, с розовыми подкладками, и наброшены белые шарфики, вместо обычных платочков. Было слышно, как жильцы разом ахнули от удивления.
- Что такое? - спросила жена польского еврея, их семья недавно переехала на Георгштрассе.
- Это фрау Майер везет своих дочерей на бал-маскарад, - объяснила ей другая женщина, которая жила здесь уже давно. - И откуда у них деньги на такие расходы? - продолжала она. - Их отец, всего-навсего, носильщик на вокзале. Ох, что-то тут нечисто!
Такси тронулось, мотор запыхтел, выражая недовольство несправедливым замечанием, и машина свернула за поворот в сторону Форштадта на виду у сотен завидующих глаз.
Основательный подход к делу и упорный труд - два главных прусских достоинства. Нет другой такой области, где эти качества находят свое полное применение, чем в области общественных увеселений. Бал, на который отправились Майеры, давал цех кондитеров и пекарей. Цех арендовал один из самых великолепных залов во всем Кёнигсберге. Пышное убранство указывало на то, что вечер организован не без помощи покровителей из высшего общества. Был приглашен, лучший в провинции, военный струнный оркестр, который расположился за рядами искусственных пальм; белоснежные скатерти и, сверкающий в свете канделябров, хрусталь украшали длинные столы; пол танцевального зала начищен до блеска; а свет тысячи ламп яркий, но не слепящий - всё это помогло английскому студенту приоткрыть завесу тайны и узнать, как проходят бал-маскарады в Ковент-Гардене. Входной билет стоит два шиллинга для участников и один шиллинг для зрителей. А в двенадцать часов будет подан превосходный ужин с изобилием блюд, который обойдется в шиллинг и шесть пенсов за одного человека.
У гардероба Майеры встретили своих старых знакомых, семью Войч. Войчи относились к иному, но не менее типичному, классу. О них стоит рассказать подробнее. Господин Войч портной, зарабатывает, главным образом, пошивом брюк, в чем ему помогают жена и дочки, которые пришивают пуговицы и обметывают швы; его доход составляет от пяти до десяти фунтов в неделю, для чего ему приходится работать по пятнадцать часов в день, и порой, без выходных. Наниматель отправляет ему заказы на дом, а обратно получает готовые изделия - и все стороны остаются довольны. Фрау Войч - тихая, добрая и веселая женщина, однако, бережливость не входит в число ее положительных качеств. Она родилась в саксонской деревушке, и оттого, прусской машине не удалось переделать ее на свой лад. Семья Войч живет по средствам и не терпит нужды: одеваются не хуже других, и имеют, что на стол нестыдно поставить, но сбережений не делают. Сестры Войч некрасивы и скучны, с нездоровым цветом лиц и прыщами от обилия большого количества вкусных блюд на столе и недостатка физических нагрузок на свежем воздухе; глаза маленькие и тусклые, цвет волос почти серый, какой цвет волос часто бывает результатом смешения соломенного цвета саксонцев с каштановым литовцев. Родители в дочках души не чаяли и, главным образом, отец делал всё возможное, чтобы найти им женихов: он часто брал дочерей с собой и потчевал дома кавалеров, каких только мог заманить в гости. Однако, несмотря на все старания, отец пренебрег единственным гарантированным средством, способным выдать дочек замуж - скопить щедрое приданое.
В Восточной Пруссии спрос на женихов столь велик, что невесте вменяется в обязанность купить мебель и кухонную утварь, а также понести все расходы на свадьбу. О прусских женихах говорят: коли есть сюртук можно и свататься. Поэтому девушки начинают откладывать деньги на приданое уже с пяти-шести лет. А для того чтобы найти себе жениха, самого заурядного сорта, девушке из низшего класса нужно скопить не меньше пятидесяти фунтов. Если же девушка не столь предусмотрительна или иные обстоятельства помешали ей накопить требуемую сумму, то ее отец вынужден залезать в долги, чтобы оплатить мебель и всё необходимое. Положительным результатом такого своеобразного обычая, является тот факт, что дома прусского рабочего класса отличаются удобством и комфортом по сравнению с домами аналогичного класса в остальном мире. Однако, девушка, желающая подняться по социальной лестнице на ступеньку повыше, не имеет никаких шансов вырваться из грубых оков рабочего класса без вмешательства провидения или наличия банковского счета с двумя-тремя тысячами фунтов.
Сестры Лотта и Ирма Войч, не обладая ни красотой, ни богатством, были обречены на несчастное одиночество, вопреки упорным, но неумелым стараниям отца. Они не могли понять, почему сестры Майер настолько удачливее их и, на танцах, никогда не остаются без кавалеров, в то время как сестры Войч, неизменно, оставались в тягостном одиночестве, после того как они снимали свои маски, и, если им, все же, удавалось потанцевать за вечер, то лишь со своим отцом. Они считали, что сестры Майер ненамного красивее их и, уж точно, не лучше одеты. Откуда им было знать, что успех у кавалеров обеспечивали не румянец на щечках и не наглаженные платьица, а умение фрау Майер копить деньги.
Все они собрались в дамской комнате, красуясь, друг перед другом, в новых платьях, и примеряя маски. Гретхен и Трудхен выглядели как две одинаковые фиалки (они почти всегда одевались похоже) в платьях с низким рукавом и скромным декольте, которые смотрелись свежо и выгодно подчеркивали фигуру, но не поражали ни выдумкой, ни уникальностью. Гранд-дамы из учредительного совета, испытующе смотрели на участников бала и не допускали участников, страдающих крайним проявлением безвкусицы. Тем не менее, Лотта Войч в своем наряде скорее напоминала трехлетнюю девочку, которую родители привели в фотоателье, чтобы сделать ее первую фотокарточку: в коротенькой юбочке, блузочке без рукавов, шляпке с цветочками и черных лакированных туфельках, из-под которых выглядывали белые чулочки высотой в два дюйма. До тех пор пока ее лицо скрыто под маской, она выглядит довольно мило. Ей даже удалось заинтересовать многих кавалеров. Большинство принимало ее за девочку лет двенадцати и норовило пощекотать ее под подбородком и похлопать по щёчкам, как ребенка. Она, конечно, знала, что ее счастливый час закончиться, когда настанет время снять маски.
- Ах, Лоттхен! - воскликнула Трудхен, подойдя к своей подружке и, в первый раз, заметив ее короткую юбку. - Как ты не боишься показывать голые ноги на глазах у стольких мужчин? Ты могла, хотя бы, надеть чулки подлиннее.
- А тебе и не надо! - ответила Лотта в раздражении и, вместе с тем, в отчаянии.
- Я вижу, ты не скучаешь, Лоттхен, - сказала Трудхен. - Сегодня только три молодых человека захотели со мной познакомиться, а от тебя они не отходят весь вечер.
Трудхен могла позволить себе быть щедрой. Ее триумф настанет, когда она откроет свое симпатичное личико, скрытое под маской.
- Ах, смотри, идут Курт и Фелиция, - сказала Трудхен, глядя сквозь прозрачную дверь в вестибюль. - Интересно, почему они опоздали? Я пойду и встречу их, мне не терпеться увидеть, в чем она сегодня пришла.
Курт держал подмышкой громоздкий пакет цилиндрической формы, а в другой руке большой букет. Курт вспотел и явно находился не в лучшем расположении духа. Пакет, должно быть, тяжелый.
- Расстегни мой плащ, - сказала Фелиция, оборачиваясь к Курту и скинув шарф. Все ахнули от изумления, когда она выпорхнула из накидки. На ней бальное платье, какие носят дамы при дворе прусского короля: короткий шлейф, узкий корсаж с декольте на грани приличия и обнаженные плечи. Платья это ничто иное, как урезанная копия свадебного платья, которое было на невесте во время венчания с принцем в Берлине.
К фрау Майер дар речи вернулся раньше всех.
- Ты же не думаешь показаться на людях в таком наряде? - воскликнула она. - Ну и ну, вот так платье! Да и для маскарада никак не годиться.
Курт оказался потрясен не меньше, он никогда не был оплотом консерватизма, но даже он отказался бы идти с Фелицией на бал, если бы увидел платье заранее.
Курт порядком устал от подобных приказаний, но выполнил ее просьбу. Фелиция развернула отрезок плотной дамастной ткани и накинула его на плечо и обвила вокруг талии, позволив ткани свободно ниспадать и собираться в складки. В пакете также находились диадема и скипетр. В течение двух минут она преобразилась в точную копию скульптуры Германиа, только не высеченную из камня, а явившуюся воплоти - столь полно было сходство. Когда она вошла в главный зал, голоса стихли, все затаили дыхание от изумления. В полной тишине дамы и кавалеры провожали ее взглядом. Фелиция остановилась, выбрав выгодную позицию напротив темно-красной стены и под сотней огней канделябра. Результат превзошел все ожидания и зал взорвался громом аплодисментов, а от возгласов "Славься Германия!" стены затряслись так, что из примыкающих комнат прибежали узнать, в чем дело. Лишь одна девушка из тысячи могла похвастаться фигурой, подходящей для, столь безжалостного к недостаткам женского тела, наряда. Белая дамастная ткань сияла как чистейший мрамор, освещенная бесчисленным множеством ламп, обнаженное плечо девушки и правая рука, в которой она держала скипетр, ослепляли своей красотой не меньше, а складки плотной ткани лишь увеличивали сходство с изваянием. Не сговариваясь, дамы и кавалеры единодушно сопроводили новое божество на импровизированный трон, а стул, играющий роль трона, водрузили на стол, послуживший пьедесталом. После чего нарекли ее "Королевой Бала". Это олицетворение Германии, сидящей на троне, больше подходило для живой картины, если бы, конечно, Фелиции удалось усидеть на месте два часа без движения. Тем не менее, Фелиция играла свою роль до конца и ни разу не нарушила образа, сколь внимательно завистливые дамы не разглядывали ее, проталкиваясь сквозь толпу очарованных кавалеров, им не удалось найти ни одного изъяна. Даже ее розовая маска, невидимая издалека, прилажена так ладно, что Фелиция оставалась не узнанной без ущерба для образа Германии.
- Ты знаешь, кто она? - спросил Ганс Коппель, один из университетских дружков Курта.
- Догадываюсь, - сказал Курт, почуяв возможность заработать деньжат на пари, - попробуй сам угадай.
- Готов поспорить, что это старуха, - сказал Ганс, - только старухи станут лезть из кожи вон, чтобы иметь успех на столь пустяковом балу. В прошлом году пришли три чудачки - пока их лица были скрыты под масками, они выглядели шикарно, но как только они сняли маски, тьфу! Все они оказались старыми ведьмами, одна страшнее другой!
- Предлагаю пари, что этой Германии не больше двадцати лет. Сколько ты готов поставить? - спросил Курт
- Вероятно, тебе известно больше, чем ты хочешь признать, - сказал Коппель подозрительно.
- Как я уже сказал тебе - у меня есть лишь догадка. А как ты оцениваешь мои шансы, пригласить ее на ужин?
- Твои шансы? С каких пор твое самомнение успело так высоко подскочить? У тебя нет никаких шансов! Она примет предложение от лейтенанта, не меньше. Мужчину вьются вокруг нее, а она неприступна как крепостная стена! Она знает себе цену!
- Принимаешь пари? - настаивал Курт.
- Касательно чего? Того, что она отвергнет твое предложение? В таком пари я ничем не рискую. Сколько же ты хочешь поставить?
- Десятку против сотни!
- Отлично, принимаю! Гарантированная награда в десять марок поможет мне продержаться до начала танцев.
Курт достал из кармана десять марок, которые он выклянчил у матери час назад, а Коппель извлек синенькую банкноту. После чего деньги были переданы на хранение третьей стороне.
- А кто те девушки, с которыми ты только что говорил? - спросил Коппель.
- Мои сестры.
- Мне казалось, твои сестры постарше.
- Так и есть, просто любая девушка с осиной талией и в коротеньком платьице кажется ребенком. Но когда все снимут маски, у моих сестер не будет отбоя от кавалеров.
Сам же Коппель не нашел себе пару на танцы, поэтому обратил свое внимание на Лотту Войч.
- Пожалуй, приглашу вон ту кроху, - сказал он, - она здесь самая прелестная штучка. Я готов нянчиться с ней весь вечер.
- Удачи! - сказал Курт с насмешливой ухмылкой. - Желаю тебе весело провести этот вечер!
Пока лица скрыты под масками, все говорили друг с другом на "ты" и царило добродушное снисхождение на любые проказы. Студенты норовили ущипнуть каждую девушку, а в ответ получить оплеуху. Трудхен лишилась туфельки в результате одной такой коварной проделки, которая была делом рук дерзкого лейтенанта. Он заставил девушку гоняться за ним по всем залам на потеху зрителям, которые пытались помешать похитителю, взявшись за руки и вставая у него на пути. Но он всякий раз прорывался и не давал себя поймать. Наконец, когда Трудхен, не желая больше бегать, села и надулась, Лейтенант подошел к ней и предложил вернуть туфельку, при условии, что она позволит ему одеть эту туфельку на ее ножку. Трудхен весьма неблагоразумно согласилась, а проказник, найдя дырочку в ее тоненьком чулочке или сделав ее сам, просунул палец и принялся щекотать, Трудхен завизжала и ударила проказника в лицо другой ногой. А Лотта Войч в костюме малютки подверглась иной шутке - кто-то тайком прикрепил ей на спину картонку с надписью, рекламирующей одну известную марку английского детского питания. Марка эта пользовалась популярностью в Германии, поскольку газеты утверждали, что дети кронпринца, якобы, ели только ее. Ничего не подозревая, Лотта с полчаса прохаживалась по залу, словно человек-реклама с оторванной передней фанеркой, пока не поняла почему все над ней смеются. Другие же девушки, которым такие грубые забавы были не по вкусу, нашли спасение в бельэтаже вблизи своих матерей.
Фелиция наслаждалась триумфом. Самые статные кавалеры соперничали между собой за право оказать ей знаки внимания, но она вела себя со всеми одинаково, не прощая никому вольностей в обращении с собой и отказывая всем без исключения претендентам в просьбе разделить с ней праздничный стол. Такая неприступность вкупе с подозрением, что за маской Германии прячется престарелая актриса с девичьей талией, но безобразным лицом, способствовало тому, что толпа поклонников сильно поредела. Поэтому, когда Курт подошел помочь ей спуститься с импровизированного пьедестала, он не встретил помехи на своем пути, хотя множество глаз провожали пару до дверей комнаты для переодевания.
Разумеется, Фелиция не могла ни танцевать, ни есть в своем королевском наряде, посему, когда Курт внес ее на руках через порог обеденного зала, маскарадный костюм сменила легкая шаль накинутая ей на плечи, и она без труда была узнана многими, как победительница лотереи. Ее маскарадный костюм был признан лучшим костюмом бала, и все согласились с тем, что столь смелое платье уместно и даже обязательно для исполнения столь высокой роли. А если бы Курт не потрудился ангажировать Фелицию на два или три танца заранее, то он оказался бы оттеснен толпой претендентов, которая окружила ее, как только ужин был окончен.
Коппель был удручен неудачным выбором пары. Несчастная Лотта выглядела нелепо в наряде трехлетней девочки - всё умиление растаяло, когда маска была снята, и открылось ее некрасивое лицо с прыщами и маленькими глазками. Коппель проклял судьбу, ему никогда не везло на балах. Но ему ничего не оставалось делать, как сопроводить девушку к столу, стараясь, насколько хватало сил, сохранять благовоспитанное выражение лица. За столом он попал в руки отца Лотты. Ее Papa, беспокойный и чудаковатый, тотчас же заказал несколько бутылок вина и лучшие сигары и так бойко накинулся с расспросами на молодого человека, что тому и помыслить о бегстве было невозможно. После ужина господин Войч продолжил угощать юношу уже за стойкой со спиртными напитками. Выкушав всего что его душа желала, Коппель был возвращен к дамам за стол. Проигрыш Курту сотни марок Коппель назвал не иначе, как жульничеством и вознамерился отомстить миру за такую обиду и опустошить буфет со спиртным и выкурить все самые дорогие сигары за счет господина Войча.
Коппель не обращал никакого внимания на дочек услужливого отца. А когда заиграли первые ноты котильона, вместо того, чтобы пригласить свою спутницу на танец, как того требовали правила, он откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и надменно сообщил: "Только посмотрите, сколько людей собираются выставить себя на посмешище. Я же не встану со стула, и буду наблюдать этих косолапых танцоров с безопасного расстояния!"
Господин Войч сначала побелел, а потом побагровел от ярости. Его жена на грани нервного срыва. А бедняжка Лотта отвернулась, чтобы лишить грубияна удовольствия видеть, как она промокает глаза платком. Коппель невозмутимо покуривал дармовую сигару во время первых двух танцев. Затем сестры Майер, у которых не было отбоя от кавалеров, присели рядом с сестрами Войч, чтобы перевести дух. Видя, что они из одной компании, Коппель тут же ангажировал Трудхен на следующий танец и поспешил пуститься с ней в пляс, даже не взглянув на негодующее семейство Войч. Когда Коппель попытался повторить такой фортель во второй раз, Трудхен отказала ему.
- Вы еще ни разу не танцевали с фрейлейн Лоттой, - сказала она. - Я полагаю, вы пригласили ее на ужин.
- Да, эта честь всецело принадлежит мне, будь она проклята, - признал студент-медик. - Но мне никак нельзя танцевать с ней. Ее отец и без того вцепился в меня мертвой хваткой. А если я спляшу с его дочкой хоть одну мазурку - со мной будет кончено.
- Тогда вам лучше уйти и найти себе другую компанию! - сказала Трудхен сердито. - Я больше не буду танцевать с вами!
- Даже если я, в качестве покаяния, потанцую с этой глупышкой?
У Трудхен не было никакого желания танцевать с ним, кроме того, она уже обещала другим кавалерам, но если это поможет ее подруге избежать унижения, то почему бы и нет?
- Что ж, - снизошла она, - через три танца я свободна, можете пригласить меня на мазурку.
- Хотите, я скажу ей, кому она обязана такой любезностью? - спросил Коппель.
- Только вы способны на такую низость!
Коппель вернулся к Лотте и отвесил ей глубокий прусский поклон.
- Прошу извинить меня, фрейлейн, - начал он, - я вел себя не лучшим образом. Всему виной этот негодяй Курт Майер, я вынужден был отдать ему сотню марок, отчего я впал в прескверное настроение чуждое всяким увеселениям и танцам. Но теперь я начинаю понимать, чего я себя лишал. Окажите мне честь танцевать с вами следующий танец, если, вы, все еще свободны, конечно?
Последние слова были излишне жестокими, поскольку он знал, что девушка обделена вниманием других кавалеров - и он знал, что она знала, что он знает. Тем не менее, она устало поднялась и молча вручила ему свою руку. А Трудхен Майер подумала, что сделала сегодня хоть одно доброе дело.
В шесть часов утра участники бал-маскарада начали расходиться по домам. Многие покидали торжество пешком, хоть и приезжали вчера на такси. Майеры и Войчи шли вместе. С ними был и студент-медик Коппель, который, к тому времени, успел потанцевать с обеими сестрами Майер и даже с Ирмой Войч - в качестве еще одной платы за вальс с Трудхен, вальсом же этим завершился и сам бал. Компания дошла до дома Войчей раньше, и друзья распрощались, но Коппелю не удалось улизнуть с Майерами.
- Пойдем к нам, - сказал господин Войч, - тебе нужно подкрепиться и восстановить силы после такой ночи. Сейчас моя жена приготовит завтрак, ты и глазом не успеешь моргнуть.
Пути к отступлению не было.
Через несколько минут был готов плотный завтрак из холодной телятины, хлеба, масла, горячих колбасок и сыра. Подкрепившись, принялись пить кофе с пирожными. Когда за окном стало светлеть, Коппелю удалось вырваться из цепких лап гостеприимства, после настоятельных приглашений отобедать, а в четверг непременно заглянуть на преферанс. Господин Войч тратил по пятьдесят тысяч фунтов в год на угощения потенциальных женихов, часто он шил всю ночь, чтобы заработать необходимые для этого деньги. Находились и такие бесстыдные личности, которые злоупотребляли гостеприимством, не имея никаких намерений свататься. А фрау Майер, напротив, никогда не привечала у себя дармоедов, и тем самым, прослыла женщиной умной и дельной, которой не составит труда выдать дочерей замуж.
Для Фелиции же это утро выдалось непростым - ее жених закатил ей скандал. Во время бала он щедро угощал ее с выручки от сомнительного пари с Коппелем. Они ели вместе мороженое и пирожные с кремом, выпили три бутылки самого дорого вина, напоследок он купил ей коробку конфет с ликером за двадцать шиллингов и настоял на том, чтобы отвести ее домой на такси. Но вино ударило ему в голову, и он устроил сцену притворной ревности. Ее не в чем было упрекнуть: во время танцев она выбирала его своим кавалером чаще, чем кого-либо, а за ужином сидела с ним за одним столом; но всему виной было его собственно болезненное чувство неполноценности, вызвавшее дурное расположение духа. Он обвинял ее в поисках лучшей партии, при этом, ведя себя таким образом, что оправдывало бы любые поиски с ее стороны, будь у нее такое намерение. Он придирался к ее чересчур открытому платью, чтобы доказать свою правоту он заставил ее снять пальто, невзирая на утренний холод и подверг ее наряд тщательному изучению на предмет соответствия нормам приличия. Они завтракали вместе с ее матерью в их маленьком домике, и он не переставал ворчать, жуя булочку с маслом и запивая кофе, словно городской подмастерье в деревенском трактире. В общем, вел себя как самый обычный прусский тиран-муж, чуть не разругавшись со своей невестой, которая и без того натерпелась грубостей и унижений. Наконец, она посоветовала ему отоспаться и протрезветь и выпроводила его, сказав, что ей нужно переодеться и в восемь часов уже быть на работе. Ни покупатели, ни работники универсального магазина не смогли даже заподозрить того, что она не спала всю ночь, или узнать в ней королеву бал-маскарада.