Schmackostern - обычай хлестать друг друга зелеными прутиками на пасху, чтобы передать живительную силу от растения к человеку, является частью праздника весны в центральной и восточной Германии.
В пасху молодые парни идут к девушкам как можно рано, чтобы застать их в постели, наносят несильные удары ивовыми или березовыми прутиками по непокрытым ногам и рукам.
Обычай зародился в дохристианскую эпоху. Является аналогом ритуалов плодородия, которые празднуют пробуждение природы после зимы.
В восточной и западной Пруссии слово schmack происходит от польского smigac, smagac - хлестать или от нижненемецкого smack - бить.
В Чехии и Словакии этот ритуал носит название - помлазка.
----------------------------------------
Пасхальное воскресенье. За окном было все еще темно, когда фрау Майер уже работала на своей маленькой кухне. Она одна переделала всю работу по дому, чтобы у девочек осталось свободное время на самих себя, после того, как они закончат шитьё, а также прислуживала квартировавшемуся студенту, который занимал переднюю комнату. Каждый день она вставала в четыре часа утра, а ложилась спать не раньше одиннадцати часов вечера, но, несмотря на то, что она питалась, главным образом, хлебными корочками, размоченными в чашке крепкого кофе, ей не удавалось удерживать свой вес ниже отметки в восемьдесят килограмм. Пожалуй, нельзя было сказать, что она работала быстро, однако, стоило ей зайти, в комнате воцарялся порядок, как по мановению волшебной палочки, без видимых усилий или суеты с ее стороны. С заботами по дому она справлялась безупречно. Жаркое, супы и пудинги были превосходны, по крайней мере, с точки зрения прусского представления о еде. Скатерти и постельное бельё всегда белоснежно-белые, словно купленные только вчера, и, так как, вся грязная работа делалась по ночам, застать её или дом в состоянии беспорядка было невозможно. Разумеется, не было никакой решетки на открытом огне, которую так тяжело чистить, кухонная плита имела прекрасную герметичность, а брикеты спрессованного угля не оставляли столько грязи, как обычный кусковой уголь. Кроме того, до третьего этажа, на котором находилась квартира, большая часть уличной пыли не поднималась, оставаясь на лестнице. Тем не менее, стоит признать, что достижения фрау Майер достойны всяческих похвал. В течение двадцати лет, она ни разу не позволила себе отступить от установленного порядка, поскольку она никогда не брала выходной дольше одного дня, но вместо того, чтобы дать себе отдохнуть от забот, такой выходной требовал от нее выполнения работы вдвое больше обычного.
В это пасхальное утро с первыми лучами солнца Курт пробрался на кухню в поисках позабытой бутылки содовой. Голова его так и не прошла, но оставаться лежать в кровати он опасался.
- Гретхен! Трудхен! - Позвала мать, - вылезайте из постелей, иначе быть вам на пасху битыми!
- Не буди их! - Прошептал Курт, - что же за забава, если никого не отхлыстают на пасху?
- Вот сам бы и остался в кровати, - сказала фрау Майер, - хорошенько пройтись по тебе хлыстом-то не повредило бы.
- Свою долю трепки в прошлом году я получил.
- Вот и поделом тебе. Я посмеялась тогда от души, - сказала она и начала хихикать, погрузившись в свои воспоминания.
- Эта старая ведьма чуть меня не задушила, - сказал Курт, - у меня потом целый час всё лицо было синее.
- Не говоря уже и о других частях тела, которые были синими еще неделю, - сказала фрау Майер, не переставая смеяться.
- Сколько мне взять яиц? - Спросил Курт, - в прошлом году ты сварила шестьдесят, а к вечеру осталось только три. Но ради всего святого, не прячь больше яйца за печкой в прихожей!
- Вот уж никогда бы не подумала, - сказала фрау Майер, - что вареное яйцо может взорваться спустя три месяца. Я потом неделю проветривала, чтобы избавиться от вони.
Курт так и не потрудился объяснить, что он подменил вареное яйцо на свежее.
Гретхен и Трудхен были уже взрослыми девочками, но каждую пасху они с нетерпением ждали утра, чтобы искать спрятанные по дому пасхальные яйца. Фрау Майер заранее варила яйца в кофе, воде или кошенили. А Курт разрисовывал не раскрашенные яйца с выдумкой и озорством, которые каждый год заставляли сестер смеяться или краснеть, когда они их находили.
Девушки крепко спали, даже постоянные окрики матери не могли их разбудить. Они работали допоздна и, хотя, понимали нависшую над ними опасность, не могли преодолеть сонливость. Поэтому они не слышали стука в дверь, последующих шепотов и, наконец, подозрительной тишины. Вдруг, одеяло было отброшено в сторону одним резким движением.
А старуха Войч захрипела:
Вот и Пасха пришла - быть тебе, хозяйка, битой!
Почему же в доме нет скатерти накрытой?!
Не уйдем мы без яиц и без фунту сала.
А не то получишь трепку, что не будет мало! *
* " Schmack-Oster, Grun-Oster,
Funf Eier, Pfund Speck,
Sonst geh' ich nich' weсk ! "
Девочки, было, попытались вскочить с кровати, как фрау Войч одной рукой проворно схватила их за волосы, прижав к кровати, а другой рукой усердно работала связкой прутиков по незащищенным рукам и ногам, пока девочки не взмолились о пощаде. Фрау Майер от души смеялась в дверях, а Курт ухмылялся у нее за спиной.
Пять минут спустя, девочки уныло натирали мазью красные полосы на руках, в то время как фрау Войч сидела на кухне за столом и пила кофе и ела пирог - обычная замена яиц и фунта сала, которая была в городе в ходу.
- Уж во второй раз я вам не дамся, фрау Войч! - Яростно объявила Гретхен, - вы были с нами чересчур жестоки! Посмотрите, следы просвечивают даже сквозь рукава моей новой блузки! А жжет, словно от огня!
- Зато на следующий год, моя дорогая, - ответила старуха, - ты встанешь вовремя, я надеюсь.
- А я надеюсь, что на следующий год ты будешь лежать в земле, - сказал Гретхен, но не достаточно громко, чтобы ее услышали.