Почти в самом центре Лейпцига, на Блюменштрассе, неподалеку от Карл-Маркс-плаца, в недавно реконструированном, еще дышащем свежестью и в то же время по-немецки патриархально-чопорном доме, на пятом этаже, прямо под самой крышей, в трехкомнатной квартире с мансардой и с окнами на университетский сад, корпуса медицинского факультета, библиотеку, выглядывающие из-за нее разноцветные купола русской церкви и железобетонные своды ледового дворца, жил красивый сиамский кот.
Кроме кота в этой квартире жило еще десять человек. Все они были нелегальными эмигрантами из Восточной Европы, точнее, с Украины. Люди в квартире постоянно менялись: одни уезжали, другие приезжали. Но кота это особо не заботило. Он здесь родился и не собирался покидать свою уютную квартиру. Ему было здесь хорошо. И люди, с их ничтожными житейскими проблемами, кота только забавляли и своей бесконечной суетой скрашивали его сытую размеренную жизнь.
По утрам кот вылизывал свои большие серые лапы, запрыгивал на подоконник и смотрел, как за окном щедрой рукой поливает матушку-землю унылый февральский дождь. Вдоволь насмотревшись, он спрыгивал вниз, приоткрыв мордой дверь, выходил в коридор и бесшумно, как тень, чуть касаясь плечом стены, бежал прямиком на кухню. Оттуда доносились приглушенные голоса и сладкий, щекочущий брюхо, запах жарящихся сосисок. Он незаметно проскальзывал на кухню и, тихо урча, выпрашивая лакомый кусочек, энергично терся о ноги и путался до тех пор, пока не получал своего. Он ловко подхватывал угощение зубами и убегал прочь, к мусорному ведру, в котором всегда можно было найти что-нибудь вкусное. Разделавшись с угощением, он становился на задние лапы и заглядывал в ведро, выискивая ароматные косточки и колбасные обрезки.
После сытного завтрака он возвращался к себе в комнату, запрыгивал на кровать, поудобнее устраивался возле хозяйки и погружался в приятную дрему. Время от времени его будили шаги и возня в коридоре. Он инстинктивно открывал глаза и тут же снова погружался в сон. Наконец громко хлопала дверь, и в квартире воцарялась тишина. Спустя некоторое время в комнату заглядывала круглая заспанная физиономия Мирика.
- Машуня, вставай, нам пора.
Дождавшись, когда хозяйка откроет глаза, Мирик исчезал. Быстро одевшись, вслед за ним исчезала и Машуня. Снова громко хлопала дверь, проносясь гулким эхом по длинному г-образному коридору.
Спустя некоторое время просыпался и хозяин. Он поворачивался на спину, нехотя открывал глаза и долго еще лежал, просто уставившись в потолок. Его и без того темное лицо в утреннем полумраке казалось совсем черным, больше похожим на маску скорби из древнегреческой драмы, чем на лицо живого человека. Он вставал, одевался и выходил на кухню. Кот по привычке бежал за ним. Хозяин выкуривал сигарету, закрывал на ключ комнату и уходил. Кот провожал его до самой двери, тоскливо глядя вслед, словно жалея, что не может пойти вместе с ним.
Дверь захлопывалась, и кот оставался один в темноте длинного коридора, выложенного холодной кирпично-коричневой плиткой. Еще некоторое время он сидел возле двери, словно ожидая, что хозяин вернется за ним. Но никто не возвращался, и кот отправлялся по своим кошачьим делам. Еще раз проверял мусорное ведро, заглядывал на кухню, в туалете запрыгивал на унитаз и пил оттуда воду, потом направлялся к стиральной машине, под которой у него всегда было что-то припрятано.
Обход завершался нашей комнатой. Обычно в это время у нас все еще спали. Он аккуратно проходил между спящими в дальний конец комнаты, где на параллоновом матрасе на полу лежал я, и бесцеремонно, по-хозяйски тыкал меня в лицо своим шершавым носом. Я просыпался - перед глазами была широкая, вся в черных разводах с огненными угольками глаз и длинными усищами - морда кота. Так начиналось утро.
- Это ты, Федор? - тихо бормотал я, проводя рукой по гладкой шерсти, - Федор от удовольствия выгибался и закрывал глаза.
- Доброе утро, приятель. Как спалось? Что снилось?
Я вставал и шел в душ. После душа пил чай с поджаренным в тостере хлебом, а потом принимался за немецкий. Немецкий продвигался туго. Слова не запоминались, путались, коверкались, сливались в одну сплошную абракадабру. Я откладывал самоучитель в сторону и, стараясь не шуметь, одевался.
На улице было сыро и неуютно. Тяжелые свинцовые тучи, клубясь и клокоча, цепляя шпили костелов и ратуши, медленно проползали над городом и оставляли за собой чистое, но холодное, как сталь, небо.
Переступая через лужи, я переходил Фридрих-штрассе и спускался в подземный переход, проложенный под железнодорожными путями, ведущими к старому вокзалу. Полуразрушенный, с выбитыми стеклами и осыпавшейся штукатуркой, он был обнесен высоким металлическим забором, за которым вот уже месяц бездействовала строительная техника.
Длинный тоннель перехода, освещенный тусклым светом электрических фонарей, чем-то напоминал подземелья Печорской Лавры. Бетонные стены, разрисованные уличными художниками в стиле граффити, уходили далеко-далеко вперед и заканчивались маленьким светлым пятнышком выхода.
Я поднимался по ступенькам наверх и, ослепленный ярким дневным светом, еще долго шел по довольно-таки грязной Конрад-штрассе. Потом сворачивал в небольшой переулок и через два квартала выходил на широкую площадь. По огибавшему ее кольцу длинной вереницей медленно тянулся бесконечный поток автомобилей. Вывески и витрины ресторанов и магазинов радужной лентой пестрели вдоль всего кольца. Электронные табло на трамвайных остановках светились мягкой люминесцентной зеленью. На другой стороне площади, в глубине небольшого дворика, стояло высокое белоснежное здание Красного Креста. Я направлялся именно туда.
Нажав на блестящую кнопку звонка у входной двери, стоя под прицелом камеры наружного наблюдения, я ждал, когда из вмонтированного в стену коммуникатора раздастся приятный женский голос с традиционным для всех немцев вопросом. В ответ я произносил хорошо заученную немецкую фразу, после чего в двери щелкал автоматический замок, и я входил в просторный вестибюль. По широкой светлой лестнице я поднимался на третий этаж. Там в узком коридоре всегда было много людей - в основном, русские эмигранты. Они заходили по очереди в темно-коричневую дверь в конце коридора и через некоторое время выходили оттуда с набитыми пакетами и огромными свертками. Я садился в свободное кресло и терпеливо ждал своей очереди.
Обычно в коридоре царила тишина. Иногда ожидающие переговаривались тихим шепотом, в приглушенных отзвуках которого с легкостью улавливалась родная речь. Иногда в очереди попадался любитель поболтать и незаметно для всех завязывался разговор. Как правило, собеседник жаловался на свою жизнь. Кто-то сочувственно вздыхал, разводя руками, кто-то давал ему дельный совет, кто-то не соглашался и предлагал свой собственный рецепт, кто-то отпускал сальную шутку, и очередь оживала, оглашаясь сдержанным смехом. Я всегда оставался в стороне - мне было не до смеха. Иногда здесь появлялись и немцы - крайне редко. В основном, то были бродяги и бездельники. Они вели себя сверхвызывающе и крайне неуважительно, не скрывая своего презрения к русским. Они заходили без очереди, и никто не возражал.
Когда подходила моя очередь, я открывал дверь и попадал в комнату, всю заваленную старыми ношеными вещами. Я вежливо здоровался с сухой, как треска, немкой - хозяйкой всего этого хлама - и, не дожидаясь вопросов, на ломаном немецком просил показать мне что-нибудь моего размера. Немка доставала большую коробку и с недовольным видом внимательно наблюдала за тем, как я роюсь в немецких обносках. Я всем телом ощущал ее холодный пронизывающий взгляд. Не смея взглянуть на нее, я спешно упаковывал вещи и, вежливо попрощавшись, уходил.
На лестнице обычно я встречал Машу с Мириком. В Красном Кресте они были частыми гостями. Не знаю, за что Маша понравилась немке, - та всегда откладывала ей самые лучшие вещи. Каждую неделю Маша отправляла на Украину две-три огромные сумки этого хламья. Ее мать торговала на рынке немецким secondhand.
Походы за шмотьем в Красный Крест мне не доставляли особого удовольствия, но возможности покупать новые вещи у меня не было, и поэтому я вынужден был время от времени таскаться туда, чтобы выглядеть более или менее прилично и не выделяться из общей среды.
Мои дела были плохи. Вот уже три месяца я не мог устроиться на работу; моя двухнедельная туристическая виза давно уже была просрочена, я нелегально находился в стране и рисковал попасть в полицию.
Мне предлагали сделать фальшивую визу, но я боялся испортить паспорт и отказывался. В кошельке оставалось последних двести марок, которых даже при самой тщательной экономии едва ли хватило бы на ближайший месяц. Я сидел на одной овсянке, а по вечерам вместе с пацанами ездил на хлебозавод воровать бракованный хлеб. Ничего другого мне не оставалось.
Я был на грани срыва и уже собирался уехать домой. Но самолюбие (конечно же, в большей мере) и, в некоторой степени, безысходность меня все же останавливали. Я не мог вернуться вот так, без копейки в кармане, ничего не заработав. Чтобы попасть в Германию, я залез в большие долги. Все шло из рук вон плохо, и просвета не было видно. Я просто плыл по течению в надежде на удачу и счастливый случай.
Когда я вернулся домой, дверь мне открыл еще сонный Димка, недовольный тем, что разбудили. Шлепая босыми ногами по плитке, он вернулся в комнату, укутался с головой в одеяло и снова лег на свой матрас. Рядом с ним на таком же матрасе, вытянувшись во весь рост, прикрыв глаза ладонью от света, спал Серега. Под рукой у него, свернувшись калачиком, сладко посапывал Федор.
- Ты куда ходил? - не высовываясь из-под одеяла, спросил Димка. - В Красный Крест? Что взял?
- Посмотри.
Я протянул ему пакет. Он высунулся из-под одеяла, слегка приподнялся на локтях, вытряхнул вещи на матрас, долго рассматривал их, потом, небрежно комкая, запихнул обратно в пакет и откинулся.
- Джинсов приличных там не видел? - спросил он спустя некоторое время из-под одеяла.
- Видел, - ответил я. - Там всего навалом.
- Мне джинсы на весну нужны, и рубашка, и кофта какая-нибудь. Посмотришь в следующий раз?
- Пойдем вместе - сам себе и посмотришь.
- А когда пойдем?
- Как надумаешь, так и пойдем.
- Давай, завтра.
- Давай.
- Разбудишь, если я просплю.
- Не переживай, разбужу.
Удовлетворенный разговором Димка перевернулся на живот и накрыл голову подушкой. Некоторое время он пролежал молча, потом опять приподнялся.
- Сколько там уже натикало? - поинтересовался он, щурясь от яркого дневного света. - Половина двенадцатого? - Он кое-как поднялся с матраса, взял туалетные принадлежности и, опираясь о стены, весь помятый и взъерошенный, пошел в ванную комнату.
Тем временем я переоделся, загрузил вещи в стиральную машину и поставил на газ воду. Из ванной Димка вышел совсем другим человеком - бодрым и свежим. Его застенчивая улыбка светилась радостным добродушием и искренностью.
В свои двадцать два года он был по-детски безнадежно наивен и полон наполеоновских планов. Избалованный родительской любовью и достатком, он не сомневался, что в жизни его в любом случае ожидает успех, и поэтому, в отличие от меня, особо не паниковал и не зацикливался на преследовавших его в последнее время неудачах. Он был таким же нелегалом, как и я, и тоже сидел без работы и без копейки в кармане. Правда, время от времени родители высылали ему небольшие суммы банковским переводом, которых впритык хватало лишь на питание и оплату квартиры.
Я поражался его оптимизму и стойкости, благодаря которым он с легкостью сносил все удары судьбы. Он был шумным и бурным, как вулкан - неиссякаемым источником шуток, веселья и позитивной энергии. А идеи из него так и сыпали - одна грандиозней другой. Он был всеобщим любимцем.
Обтираясь махровым полотенцем, Димка прохаживался по комнате с самым довольным видом, насвистывая себе под нос какую-то незнакомую мелодию.
- Серега, вставай, - громко сказал он сквозь смех. - Обедать уже пора.
Серега вздрогнул от неожиданного пробуждения и демонстративно отвернулся к стене.
- Я еще не завтракал, - раздраженно прохрипел он в ответ.
Димке этого только и надо было. Покатываясь от смеха, он начал хохмить.
- Заодно и позавтракаешь, - захохотал Димка и принялся насвистывать себе под нос мелодию.
- Не свисти, - оборвал его Серега. - Денег не будет.
- Свисти не свисти - их все равно не будет, - захлебнулся смехом Димка, да так заразительно, что и я начал хохотать. - Разве что Машу с Вовой ограбить. У них точно деньжонки найдутся.
- Я бы этих куркулей с удовольствием труханул бы, - ответил ему через плечо Серега совершенно серьезным тоном.
- Так давай труханем, - резко перешел на такой же тон Димка, прикрывая дверь в комнату.
- А потом что?
- Как что? Свалим с бабками.
- Куда?
- Да хотя бы в Берлин. Там нас уж точно не найдут.
Разговор оборвался так же резко, как и завязался, - в комнату по-хозяйски, без стука, не испытывая особой неловкости, вошла Маша. Следом за ней, расправляя кашемировое пальто, из темноты коридора появился Мирик. Он уселся на свой диван, широко расставив ноги и положив на них руки, и расплылся в дружелюбной неискренней улыбке.
- Мальчики, у кого вода выкипает? - ангельским невинным голоском спросила Маша.
Я спохватился и под всеобщий хохот выскочил на кухню. "Овсянка, сэр?" - неслись мне вдогонку Димкины остроты. Поправляя немного сбившиеся волосы, Маша вышла следом за мной.
- Твоя стирка? - обратилась она ко мне.- Загрузишь потом мои вещи, хорошо? Я их в коридоре оставлю. Вот порошок.- Она протянула мне новую, нераспечатанную пачку "Тайда".
В кухню вошел Мирик и, как змей искуситель, бесцеремонно обхватил Машу за талию обеими руками.
- Машуня, ну пойдем уже, - нетерпеливо мурлыкнул он ей на ухо.
- Мирось, мы же не одни, - притворно смутившись, заулыбалась Маша, для приличия пытаясь вырваться из его объятий.
Не разжимая рук, Мирик увлек ее за собой в коридор, а оттуда к ней в комнату. Подчиняясь мужскому напору, она покорно последовала за ним.
После обеда я снова принялся за немецкий. Я взял за правило заниматься три раза в день, свободного времени было предостаточно.
Потрепанный самоучитель с пожелтевшими страницами и небольшим словарем в конце, сменивший на своем долгом веку не один десяток владельцев, достался мне в наследство от одного земляка, давно уже уехавшего домой; в условиях информационного дефицита, как-то компенсируемого дорогими русскоязычными газетами и продававшимися в русском магазине книгами, в большинстве своем, любовными и детективными романами, самоучитель стал для меня своего рода интеллектуальной отдушиной, единственным источником знаний и саморазвития, маленьким, но неизмеримо драгоценным ключиком, приоткрывающим передо мной врата доселе неизвестной мне чужой культуры.
Серега с Димкой включили телик и расписали партию в покер. По телевизору шел какой-то немецкий сериал. Не выпуская из рук карты, они с интересом следили за сюжетом фильма, пытались даже переводить, оживленно обсуждая и интерпретируя, каждый на свой лад, услышанные знакомые слова. Наконец, Димка обратился ко мне.
- Сколько я тебя знаю, ты все время талдычишь этот немецкий. Ты-то хоть что-нибудь понимаешь?
- Не все еще, - ответил я, отрываясь от самоучителя.
- Ну, вот, что он только что сказал? - не отставал от меня Димка, тыкая пальцем в экран телевизора.
- Не знаю, - пожал я плечами.
- Не знаешь? - переспросил Димка. - Эх ты, профессор. И толку от твоего немецкого? Даже самого элементарного перевести не можешь. Только время зря тратишь.
- Почему зря? - сдерживаясь, спросил я.
- Да нафига он тебе сдался. Ты сюда работать или немецкий учить приехал?
- Одно другому не мешает.
- Голову себе дурнёй разной только забиваешь.
- Твой ход, - вклинился в разговор Серега, одергивая Димку за плечо.
Димка, не глядя, бросил карту.
- Хотя, в принципе, ты правильно делаешь, - продолжал рассуждать Димка. - Молодец, учи. Без языка в Германии никуда не прорвешься. Я бы и сам учил, да не лезет он мне в голову.
- Ты играть думаешь? - начал сердиться Серега.
- Да отстань ты от меня, - неожиданно вспыхнул Димка. - Надоел ты мне уже. С человеком поговорить не даешь. У меня - вот где твой покер. - Он показал рукой на горло. - Каждый день одно и то же.
- Не хочешь играть, так и скажи, - совсем разобиделся Серега и, швырнув карты на матрас, уставился в телик.
На мгновение воцарилось неловкое молчание. Молниеносно осознав допущенную бестактность, со всей своей простотой и неподдельной искренностью Димка снова обрушился на Серегу.
- Ты что обиделся? - пытался он реабилитироваться. - Серега, прости, не подумав ляпнул.
- Отстань, - от обиды Серега покраснел и был похож теперь на вареного рака.
- Серега, не обижайся, - яростно уговаривал его Димка.
- На нервных не обижаюсь.
- Ну, хочешь, давай играть дальше.
Димка собрал разбросанные по матрасам карты и протянул их Сереге.
- Я кино смотрю, - отстранился Серега.
- Хорошо, давай кино смотреть, - не ослаблял напора Димка.
- Не мешай.
- Что сделать, чтобы ты не дулся?
- Что хочешь, то и делай, - начал понемногу смягчаться Серега.
- А ты больше не будешь дуться? - заметив это, обрадовался Димка.
- Не буду, - заметно смягчался Серега.
- Честно? - как победитель, ликовал Димка.
- Да честно, честно, - совсем уж мягко ответил Серега.
- Тогда по рукам? - Димка протянул ему свою руку.
Серега молча пожал ее. Димке больше ничего и не надо было. Веселое настроение вернулось к нему так же быстро, как и покинуло прежде. Он высунулся в окно и полной грудью вдохнул холодный февральский воздух. Высоко в небе до боли в глазах сверкало и серебрилось безжизненное полуденное солнце.
- Какая чудесная погода, - восторженно воскликнул Димка. - Всю ночь лил дождь, а теперь солнце шпарит, будто летом! - он явно преувеличивал. - Может, прогуляемся, косточки разомнем? Серега, вставай, а то прирастешь к своему матрасу.
- Я лучше кино посмотрю, - ответил Серега.
Он тоже был нелегалом, как и мы с Димкой, - с просроченной визой, без денег и без работы.
- Всех фильмов не пересмотришь. Пойдем, прогуляемся, - настаивал Димка.
- Нечего без дела по улицам шляться. За полицией соскучился?
- Типун тебе на язык. - набожно открестился от него Димка, как от нечистой силы. И тут же переключился на меня. - Ты-то со мной хоть пойдешь? Грех в такой день дома сидеть. Пойдем, я пивком угощу.
- Мне пива так не предлагал, - съязвил Серега.
- Пойдем, и тебя угощу.
- Идите, куда хотите, только оставьте в покое.
Купив пиво, мы направились в центральный парк. В глубине парка был небольшой ухоженный пруд. По его зеркальной поверхности торжественно-грациозно, будто небольшие парусники, неторопливо скользили белоснежные красавцы лебеди. Желтые кувшинки на фоне глянцево-зеленой поверхности воды, в которой, как в большом зеркале отражались вытянутые кроны столетних лип, выстроившихся вдоль извилистых, огибавших пруд аллей, были похожи на огненные пятна звезд в предвечернем сумеречном небе. Почти у самой воды, в дальнем углу парка, уютно устроился выложенный из красного лабрадора грот со смотровой площадкой наверху, огражденной с трех сторон лепными перилами. Массивные каменные ступени вели от него к подпорченному влагой и временем заднему фасаду оперного театра, из-за которого выглядывало упирающееся в прозрачное стальное небо стосорокадвухметровое здание Лейпцигского университета.
Со стороны всегда оживленного Трендлинринга, бурным потоком плавно вливающегося в Георгиринг, где в любое время суток у турок можно было купить марихуану и крэк, поверх деревьев, крыш и заборов смотрело на город темно-коричневое, со стеклянными куполами, здание Бангофа, словно уставившись громадными глазищами-витражами, хищно сверкающими из-под нависающих бровей-фронтонов.
Димка допил пиво и поставил бутылку под лавочку.
- Смотри, какая тачка подъехала, - он показал рукой на припарковавшийся на противоположной стороне Георгиринга новый блестящий автомобиль.
- Хорошая машина, - согласился я.
- Хорошая? - поражаясь моему дилетантству, насмешливо скривился Димка. - Ты знаешь, сколько она стоит? Штук сто зелени, как минимум. Это же "ягуар"-купешка, последняя модель. Наверное, только вчера из автосалона. Мне бы такую тачанку.
- Тебе на такую и за всю жизнь не заработать.
- Я и не собираюсь. Если брать, то только в кредит.
- Насколько мне известно, кредиты в Германии нелегалам не дают.
- Вот над этим я сейчас и размышляю, - задумчиво произнес Димка.
В одно мгновение его лицо стало напряженно-сосредоточенным.
- И что придумал?
- Игорек рассказывал, что знает одного мужичка, прибалта, который греческие паспорта продает, - чуть понизив голос, начал рассказывать Димка.
- Удивил, - расхохотался я, перебивая его на полуслове. - Да здесь такие паспорта на каждом углу стопками продают. Какой закажешь, такой и нарисуют тебе.
- Ты послушай, а потом перебивай, - терпеливо осёк меня Димка. - Паспорта-то эти не фальшивые, а настоящие. Все как положено - не подкопаешься.
- Почему же ты до сих пор не купил себе такой?
- Дорого стоит - четыре с половиной тысячи марок.
- Где ж ты такие деньги возьмешь-то?
- В этом-то вся и проблема.
- Работу в Лейпциге сейчас найти нереально.
- Знаю, - с досадой вздохнул Димка. Немного помолчав, он продолжил. - Живет у меня в Гамбурге дядька троюродный, жлоб редкостный, такого еще поискать надо, - миллионер. У него в гамбургском порту свои торговые склады. Я матушку попросил, чтобы связалась с ним. Может, возьмет меня к себе на работу. Хоть грузчиком, хоть сторожем, хоть дворником, - кем-нибудь. Мне бы только на паспорт заработать. Я представляю, как у моих корешей челюсти отвиснут, когда я на "тэтэшке" домой приеду. Ты знаешь, какие у меня кореша? Пацаны - что надо. У одного папик - замдиректора Запорожсталь. У другого - главный инженер на Зазе. Оба сейчас такими делами ворочают! Они и мне предлагали. Только я не хочу быть никому обязанным. Я сам всего добиться хочу.
- Ну и зря. Здесь ты точно ничего не добьешься. И родственничек тебе не поможет. Только напрасно надеешься.
- Не каркай, - отмахнулся Димка.
- А что если и вправду грабануть Вову с Машей, - посетила меня вдруг идиотская идея.
- Сдурел? - как на ненормального, уставился на меня Димка.
- Ты же сам сегодня утром предлагал.
- Что я предлагал? - возмутился Димка. - Я пошутил. Шуток не понимаешь?
Чувствуя неловкость, я поспешил перевести разговор на другую тему.
Буквально на глазах небо затянуло черными тучами, и хлынул дождь. Мы поднялись по ступенькам к театру, возле почты перешли на другую сторону Георгиринга и нырнули во дворы, чтобы сократить дорогу. Миновав торговый центр "Алди" и Анатомический театр, мы вышли на Фридрих штрассе и через десять минут были уже дома.
- Привет, пацаны, - не вставая, протянул нам руку вальяжно развалившийся на диване Мирика Игорек. В другой он держал чашку с кофе и время от времени делал небольшие глотки. Высокий, отлично сложенный, с восточными чертами лица, придающими его внешности особенную колоритность, он выделялся на общем фоне германо-славянского типа. Его голос, как музыкальный инструмент, звучал мягкими, бархатными баритональными нотками, а театральные жесты и плавные телодвижения только подчеркивали гармоничность его внешности. Он вызывал симпатию и интерес. И, тем не менее, в нем было что-то отталкивающее, неприятное.
- Слышали новость? - выдерживая небольшую паузу, многозначительно смерил нас взглядом Игорек. - Вчера полиция квартиру с нашими накрыла.
- Где? - в один голос напряженно воскликнули мы.
- На Линденау. Всех повязали.
- Кто-то сдал, - хмуро предположил Серега.
- Скорее всего, соседи.
- Ух, чует мое сердце, быть беде. Круто они за нас взялись. Уже третья квартира за этот месяц, - обреченно промямлил Серега. Он побледнел и нервно заерзал на матрасе. - Сваливать надо отсюда.
- Никуда не надо сваливать, - попытался успокоить его Игорек. - Просто впредь нужно быть более осторожными, вот и всё.
- Как же быть осторожными, когда здесь не квартира, а проходной двор? Весь Лейпциг уже, наверное, знает о нашей квартире.
- Не паникуй, - стоял на своем Игорек. - Главное, сильно не светиться и у соседей перед глазами не мелькать. Утром - на работу, вечером - домой. И никаких похождений, никаких гостей, как будто здесь вообще никого нет.
- Легко сказать "никаких гостей", - буркнул Серега. - С утра до вечера таскаются. Достали уже.
- А вы не открывайте, - наставлял Игорек.
- А если свои?
- Сигнал какой-нибудь придумайте условный и никому не говорите, и открывайте только по сигналу.
- А Игорек ведь дело говорит, - оживился приунывший было Димка.
- Их ведь как накрыли... - продолжал Игорек. - Позвонили в дверь, да и говорят по-русски -"свои", мол. А те без задней мысли и открыли; у полиции, оказывается, подставной человек есть, эмигрант наш, за это хорошие деньги получает.
- Ты-то откуда все это знаешь? - недоверчиво спросил Серега.
- Когда паспорта проверяли, выяснилось, что у одного виза не просрочена. Его тут же и отпустили.
- Что же теперь с ними будет? - спросил Димка.
- А ничего не будет. Подержат немного в каталажке и домой отправят.
- Да, не повезло пацанам...
Игорек обвел нас оценивающим взглядом.
- Испугались? - ухмыльнулся он сам себе. - Не бойтесь. Никто не знает о вашей квартире. Если бы знали, давно накрыли.
- Тебе легко говорить. Ты у Ленки, как у Христа за пазухой. Никакая полиция проверять не будет. А когда женишься и гражданство получишь, вообще будешь кум королю, сват министру, - Серега нервно сплюнул на пол.
- Неплохо было бы и себе эмигранточку какую-нибудь подцепить, - уставившись в окно, сказал Димка.
- Да кому мы нужны с нашими просроченными визами, разве что полиции, - Серега безнадежно махнул рукой.
- Это ты зря, - со знанием дела сказал Игорек. - Ты думаешь, у них большой выбор? На одного мужика - десять баб.
- А как же немцы? - вставил я.
- Немцы эмигрантов за людей не считают. Потому бабы и бесятся с голодухи.
- Где ж их искать, баб-то этих? - почесал за ухом Димка.
- Да везде. В магазине, на улице, в трамвае, на дискотеке. Были хоть раз на русской дискотеке?
- Не-а, - протянул Серега.
- Там они табунами пасутся, мужиков на куски разрывают.
- А где эта дискотека? - заинтересовался Димка, присаживаясь на диван рядом с Игорьком.
- Ладно, свожу как-нибудь, - наставительно похлопал его Игорек.
- С каких пирогов по дискотекам шляться? - снова заныл Серега. - Тут на кусок хлеба хрен нашкрябаешь.
- Ничего, пацаны, потерпите немного, скоро работы будет столько, что еще и перебирать начнете, - заявил Игорек. - Пусть немаки очухаются после новогодних праздников, а потом попрет.
- Сколько можно чухаться, - нервно заерзал Димка. - Так и ноги с голодухи протянешь, пока они очухаются.
- Немаки - народ обстоятельный. Они делают все не спеша, с расстановкой
- Да чхать я хотел на их обстоятельность, - не выдержав, взорвался Серега. - Ты меня уже два месяца этими байками кормишь. Я тебе триста баксов заплатил. Ты мне обещал работу, квартиру и рабочую визу. Где они? Где квартира? В общаге какой-то живу. А это, по-твоему, виза? - Серега достал из сумки паспорт. - Я - и то лучше нарисовал бы. Только паспорт испортили. А работа? Все мужики работают, одни мы сидим.
- Не кипятись, Серега, - не дрогнув ни одним мускулом, ответил Игорек. - Я сам сейчас без работы сижу. Знаешь, как неудобно перед Ленкой. Время сейчас такое, подождать немного нужно. Думаешь, я о тебе забыл? Ты у меня первый на очереди. Вместе работать будем. Я сегодня с Францем разговаривал. Он новую стройку открывает - бумажки какие-то осталось только оформить. Через пару недель готовься.
- Ладно, - отмахнулся Серега.
- Вас это тоже касается, - обратился к нам Игорек. - Работы на всех хватит.
- Ты там замолви за нас словечко, - снова оживился Димка. - Скажи, мол, пацаны - что надо, не подведут. А мы тебе с первой же зарплаты, как полагается, нормально отстегнем.
- Что мы, не разберемся? Не первый же день знаем друг друга, - Игорек продемонстрировал жест бескорыстия. - Ладно, пацаны, мне пора. Засиделся я тут у вас, мне еще Ленку с работы встречать.
Вскоре после его ухода вернулся с работы Вова. Он позвал меня на кухню и молча указал рукой на стол. Там стояла полная тарелка борща.
- Садись, ешь, - сухо сказал он мне.
Я начал было отказываться, ссылаясь на то, что не голоден, но он меня тут же обрубил.
- Кому сказал, ешь. Не в унитаз же выливать.
- А как же ты?
- Я себе сварю.
На плите уже пыхтела покрытая испариной большая кастрюля. Я взял хлеб и ложку и сел за стол. Вова дождался, пока я доем, выкурил сигарету, и лишь потом, как бы невзначай, спросил:
- Маша сегодня приходила?
- Да, - ответил я.
- С Мириком?
- С Мириком.
Издав глухой стон, Вова ударил себя кулаком по колену. После некоторого молчания он снова заговорил.
- Что у тебя по оплате?
- По февраль все оплачено, - сказал я.
- А за февраль когда заплатишь? Неделя до конца месяца осталась.
- Вовчик, - взмолился я, придавая своему голосу жалостливый тон. - Я бы рад, да ты же сам знаешь, денег даже на жратву не осталось. Если б только работенка какая подвернулась, сразу бы отдал.
- Достали вы меня уже, - желчно выругался Вова. - Через неделю я должен заплатить за квартиру. Что мне, свои деньги за вас выкладывать? На всех не напасешься.
- Вовчик, ну подумай, где ж я возьму деньги, если их у меня нет.
- Меня это не волнует. Не можешь платить за квартиру, забирай шмотки и вываливай.
- Куда?
- А куда хочешь, хоть под забор, хоть на помойку.
- Вовчик, будь человеком, - опять взмолился я. - Слово даю, отработаю. Попроси своего хозяина взять меня хотя бы на пару дней, чтобы за квартиру с тобой рассчитаться.
- А что у Сереги с Димой?
- Они совсем на мели.
- Откуда вы на мою голову свалились...
- Да если б я знал, что здесь такая лажа, сроду не приехал бы. Вовчик, на тебя только надежда, - с самым искренним видом начал я нести откровенную чушь.- У меня же, кроме вас с Машей, здесь никого нет. Вы же мне, как родные. Без вас пропаду.
- Ладно, что-нибудь придумаем. По крайней мере, с голоду не дадим пропасть, - покровительственно сказал Вова. Потом достал из кармана пять марок и небрежно бросил на стол. - Сгоняй в магазин за пивком, будь другом.
Делать было нечего. Я взял деньги и пошел в магазин.
- Опять в магазин за пивом посылал? - спросил Димка, когда я вернулся.
- Ага, - ответил я. - Только сперва вчерашним борщом накормил.
- Гад. Думает, ты ему за его объедки ноги целовать должен.
- Погоди... - не удержался Серега. - Он из тебя еще ездовую собаку сделает.
- Мне уже все равно, хоть чучело огородное.
Вернулся с работы и Виталя, единственный, кто работал из нашей комнаты. За трудоустройство ему пришлось отвалить Мирику четыреста марок. Зато у него водились деньги, и он никому не был должен, потому и чувствовал себя независимо и уверенно. Он сразу понял, о чем идет речь, и, не раздеваясь, решительно направился к Вове в комнату. Вид у него был угрожающий. В мгновение ока я преградил ему дорогу.
- Ты сдурел, Виталя? - перепугался я не на шутку. - Он же меня потом с потрохами съест.
- Этого нельзя так оставлять, - не унимался Виталя. - Ты что, раб ему или слуга?
- Не трогай его, как человека прошу. У меня выхода нет. Если б я мог заплатить за квартиру, думаешь, я бы позволил над собой издеваться?
Меня спас Мирик. Широко распахнув дверь, он шагнул в комнату из темноты коридора. Краем глаза в глубине коридора я увидел и Машу. Серой тенью она проскользнула к себе.
- Что за шум, а драки нет? - спросил Мирик, входя в комнату с дежурной дебильной улыбкой.
Он держал в руках пол-литровую банку дешевого пива и открытую пачку крекеров. При виде Мирика Виталя тут же переключился на него.
- Да вот, с пацанами голову все ломаем, где бы и нам такую работу, как у тебя, найти. День-деньской на печи валяешься и еще деньги за это получаешь.
- А-а-а-а, - самодовольно протянул Мирик. - Места надо знать.
- Так и нам расскажи, где такие места есть, - оживился Димка.
- Дорогого стоит.
- Сколько? - поинтересовался Серега.
- Двести марок на бочку и завтра же пойдешь на работу.
- А рожа не треснет? - озлился Серега.
- Это у тебя рожа, а у меня лицо, - ничуть не обидевшись, ответил ему Мирик.
- Тебе деньги дать - все равно, что выбросить. Ни денег потом не увидишь, ни работы, - не удержался Виталя.
- А я никому и не навязываюсь. Не хотите - не надо. Мое дело предложить - ваше отказаться.
Он открыл банку пива, сделал большой глоток и закусил крекером. Поставив пиво и печенье на пол, он снял пальто и аккуратно повесил на тремпель за дверью. И только тогда увидел Федора. Растянувшись во весь рост, Федор сладко посапывал на его диване. Улыбка Мирика тут же сменилась брезгливой. Он по-кошачьи подкрался к дивану и, схватив Федора, изо всех сил швырнул его на пол.
От неожиданности и боли Федор дико заорал. Оглушенный, не понимая, что происходит, он инстинктивно бросился наутек в спасительную темень коридора. Это сильно позабавило Мирика, он залился неприятным визгливым смехом.
- Что он тебе сделал? - вспылил Виталя, готовый броситься на Мирика с кулаками.
- Если бы сделал, вообще убил бы, - равнодушно ответил Мирик.
- Тебя бы так, - со злобой сказал Серега.
- Пусть кто-нибудь попробует, - улыбаясь, сказал Мирик. - У меня жим лежа - девяносто килограммов. Смекаешь? - Он вопросительно уставился на Серегу.
- У тебя не все дома, - нарывался на ссору Виталя.
Мирику ничего не стоило охладить его боевой пыл.
- А ты знаешь, что на твое место много желающих найдется?
- Я тебе за это место заплатил.
- А мне наплевать. У кого пульт? - по-хозяйски поинтересовался он.
Серега молча протянул ему пульт. Прощелкав все каналы, Мирик встал с дивана и надел пальто.
- Что-то скучновато тут у вас. Пойду пройдусь, - сказал он, выходя из комнаты.
Один за другим начали возвращаться с работы мужики из соседней комнаты. В коридоре зажегся свет, из кухни потянуло приятным ароматом жарящегося мяса, в ванную выстроилась очередь, заработала стиралка - квартира ожила.
Когда же все успокоилось и затихло, готовясь отойти ко сну, вернулся Мирик. Он был изрядно пьян. С трудом держась на ногах, он заглянул сперва к нам, потом к мужикам, потом навалился на дверь хозяйской комнаты - комната была заперта изнутри. Он постучал, послышались шаги босых ног, дверь приоткрылась, появился Вова.
- Тебе чего? - недобро спросил он Мирика.
- Мне Машу, - с трудом произнес Мирик, едва ворочая языком.
![[]](/img/k/kurash_w_i/takwseibylo/1432.gif)