Весна в 2003 году была поздней. До середины апреля лежал снег, по вечерам завывала настоящая февральская вьюга, и ничего не напоминало о приближении тепла. Серой чередой тянулись безликие хмурые дни, принося с собой лишь хандру и грусть.
Казалось, этому не будет конца и края. Но вдруг, в один прекрасный день выкатило яркое улыбающееся солнышко, и зазвенела капель. И началось. Природа вздрогнула и зашевелилась, освобождаясь от ледяных оков, пробуждаясь от долгого сна.
Уже не было времени раскачиваться и медлить. Нужно было торопиться, спешить, навёрстывать упущенное. Под жарким апрельским солнцем снег быстро таял, наполняя реки, благословляя землю живительной влагой. С каждым днём становилось всё теплее. Зеленела трава, набухали почки, птицы с утра до вечера заливались звонкими голосами. Всё вокруг оживало. Ожили и мы.
Пригородные поезда и автобусы наполнились дачниками с лопатами и рюкзаками. Каждый торопился обработать свой участок земли, чтобы осенью собрать богатый урожай.
Я стоял на перроне и полной грудью вдыхал холодный утренний воздух. Несмотря на раннее время, людей на вокзале было много. Длинными хвостами через весь перрон тянулись очереди к пригородным кассам. Купив билеты, люди спешили к поездам и, усевшись на свои места, подрёмывали в ожидании отправления.
До отправления нашего поезда оставались минуты. Я начал нервничать. Отца всё не было. Когда он появился, держа в руке билеты, я подхватил рюкзак и лопаты и двинулся вперёд, грудью прокладывая дорогу к вагону. Отец последовал за мной. Не успели мы занять свои места, как поезд тронулся. Постепенно сладкая полудрёма овладела всем вагоном. А за окном, как в замедленном кино, проплыли очертания спящего города, и потянулся бескрайний пейзаж чёрных непаханых полей. Я смотрел в окно, и мне было хорошо оттого, что за окном родная земля, оттого, что рядом отец, оттого, что я снова дома.
Два года меня носило неизвестно где. Два года я не видел ни родителей, ни жены, ни сына. Когда я уезжал, ему было только четыре месяца. Вернувшись, я застал уже взрослого мальчугана, очень самостоятельного и смышлёного. Теперь он мой самый дорогой человек. Я никуда уже не хочу от него уезжать. Мне не нужно ни заморских стран, ни сказочных богатств, ни райской жизни. Мне хорошо здесь, дома, в моей однокомнатной квартире, с женой и сыном.
Я не заметил, как мои глаза сомкнулись и мысль, освобождённая от со-знания, унеслась далеко-далеко, в далёкие коридоры моей памяти. Меня разбудил отец.
- Приехали,- сказал он.- Наша станция.
Толкаясь и переругиваясь лёгкой бранью, дачники шумной толпой вываливали из вагонов и по протоптанной через поле тропинке бодро шагали к дачному посёлку, расположенному на склонах огромной, непригодной к культивации, балки.
Я шёл по тропинке, ковыряя носком рыхлую землю, и слушал отца. Он рассказывал о чёрном журавле, лишь изредка залетающем в наши края, о зубрах и сурках, когда-то полностью истреблённых и только недавно завезённых, и теперь тщательно охраняемых от браконьеров и горе-охотников. Я смотрел в голубое небо, так похожее на океан, и ощущал, как его тёплые волны невидимым прибоем накатывают на меня и освежают своей утренней прохладой.
На горизонте показался изогнутый караван гусей.
- Большой серый гусь,- сказал мне отец, заметив караван.
- Как их много,- сказал я, глядя на растянувшихся по всему небу гусей.
- Домой возвращаются,- авторитетно заявил отец.
- Откуда?- спросил я.
- Из Африки. Они там зимуют.
- Куда их занесло. А где их дом?
- Их ареал распространения охватывает всё побережье Белого моря,- как профессор на лекции, объяснил мне отец.
- Они сейчас самые счастливые, они летят домой.
- До дома они ещё не скоро доберутся.
Вдалеке загремели ружейные выстрелы.
- Охотники,- сказал отец.
- Разве открыт сезон охоты? Это безжалостно стрелять в тех, кто возвращается домой.
- Сейчас они хуже самых страшных вредителей. В поисках кормовой базы они уничтожают все озимые посевы, находящиеся на пути их следования.
Выстрелы продолжали греметь. Казалось, что они гремят в моём сердце, раня его и разрывая на мелкие кусочки. Я вспомнил, как однажды в далёких краях, так же, как и сегодня, я увидел караван гусей. Они летели домой, а я ехал неведомо куда. Мне так захотелось стать птицей и вместе с ними полететь домой, но необъяснимая сила влекла меня в противоположную сторону, всё дальше и дальше от дома. И теперь, когда их убивали, мне казалось, что убивают меня, я чувствовал их немую боль, как будто я тоже был птицей. Моё настроение испортилось, я негодовал. Тем временем мы дошли до нашего участка.
- Поработаем, сын?- с задором обратился ко мне отец, бросая мне лопату.
Монотонная работа успокоила меня, мои мысли снова улетели далеко-далеко, в далёкие коридоры моей памяти. Я вспоминал своё детство, школу, дворовых приятелей, моё первое свидание, университет, бесшабашные пьянки до утра, знакомство с Еленой, рождение сына, и, не заметив границ, устремлялся в заморские страны. Люди разных цветов и национальностей приветствовали меня на незнакомых языках, над головой висели экзотические фрукты, а у ног глухо дышал спокойный и величественный океан.
Так, погружённый в воспоминания, я раз за разом вонзал в землю лопату и выворачивал наружу липкий смолистый чернозём. Отец граблями выравнивал вскопанную землю и изредка украдкой поглядывал на меня. Он рад, что я вернулся. Хоть и не показывает этого.
Близился полдень.
- Хороший сегодня выдался денёк,- сказал отец, вытирая со лба пот.- Пойдём, перекусим.
Он раскрыл рюкзак, достал из него варёный картофель, малосольные огурцы, кусок сала и круглую буханку ржаного хлеба. Нарезал хлеб и сало большими толстыми ломтями и великодушным старославянским жестом, разведя обе руки в стороны, как это делали когда-то стольники на царских обедах, пригласил меня к столу, шутливо добавив: "Кушать подано".
Отец снова начал рассказывать о животных и растениях, о том, как раньше совершенно безосновательно их безжалостно уничтожали, а теперь все учёные хватаются за головы и не знают, что делать, чтобы сохранить хотя бы то, что осталось.
Моё внимание привлёк шедший по меже человек. Он направлялся прямо к нам. На вид ему было лет сорок. На нём была жёлтая выгоревшая штормовка, из-под которой выглядывал серый вязаный свитер, и заношенные штаны, аккуратно заправленные в доходившие до колен резиновые сапоги. На голове красовалась зелёная фетровая шляпа. Сам он был невысокого роста и чересчур худощав. О таких обычно говорят "метр с кепкой". Его потускневшие чёрные глаза, как у пьяного, блуждали из стороны в сторону. Судя по движению его губ, он что-то насвистывал себе под нос. В руке он держал зелёную веточку и, как кавалерист шашкой, стегал ею тёплый полуденный воздух. В его внешности не было ничего привлекательного, но простоватая улыбка, изредка появлявшаяся на его губах, сглаживала все его внешние недостатки и даже вызывала симпатию.
Отец тоже заметил его и замолчал. Тем временем человек приблизился к нам и присел на корточки, ломая веточку своими маленькими крючковатыми пальцами.
- Здравствуй, Игорёк,- просипел он простуженным голосом.
Его потускневшие чёрные глаза стали острыми, как иглы, и гипнотически впились в отца.
- Здравствуй, Коля,- ответил отец.
Он был бледен, и, казалось, не знал, куда спрятаться от этих пронизывающих чёрных глаз.
- Давно мы не виделись,- продолжал человек.- Наверное, лет двадцать.
- Пожалуй, больше,- сказал отец.
- Твой?- спросил тот, кивнув на меня.
- Мой,- ответил отец.
- Как время летит. Ещё недавно вот такой вот под ногами путался,- он отмерил ладонью от земли сантиметров десять.- А теперь, глядишь, и сам через тебя переступит. Как там Танюша?
- Слава Богу, жива, здорова.
- Хорошая у тебя жена. Не обижай её.
Некоторое время они молчали. Отец весь сжался, съёжился и походил на каменное изваяние. Его же собеседник, словно издеваясь, что-то насвистывал себе под нос и улыбался своей простоватой улыбкой.
- Ты всё так и работаешь в институте?- наконец спросил он.
- Я давно уже перешёл в управление,- ответил отец.
- Чем ты там занимаешься?
- Заповедными фондами.
- Это тебе всегда было интересно.
- Это моя стихия. Теперь я на своём месте.
- Я рад за тебя. Как там наши? Кого-нибудь видишь?
- Генка в прошлом году разбился.
- Красивая смерть.
- Андрюха со мной в управлении работает. Большим начальником стал. Уже третий раз женился.
- Он всегда был бабником. А остальные?
- Никого больше не встречал.
- Да, разбросала нас жизнь. Как твоё здоровье?
- Какое там здоровье в шестьдесят лет. Одни болячки.
- Меня тоже болячки замучили. С лёгкими что-то. Задыхаюсь постоянно. Моих девчонок не встречал?
- Люду видел, в поезде вместе ехали.
- Что ж это она одна? Не жалеет себя. Пойду, проведаю.
Он встал и, не попрощавшись, быстро пошёл прочь. Отец даже не огля-нулся. Он сидел всё в той же напряжённой позе и не решался пошевелиться, словно этот человек всё ещё был здесь.
- Папа, кто это?- спросил я отца.
Отец был погружён в себя и не расслышал моего вопроса.
- Что, сын?- машинально переспросил он.
- Кто он такой, этот человек?- повторил я вопрос.
- Старый знакомый,- ответил отец.
- А откуда он знает меня и маму?
- Мы были друзьями.
- А теперь?
- Теперь, нет.
- Почему, нет?
- Он давно уже умер. От тромба в лёгких. Скорая перепутала адрес. Опоздали буквально на пять минут. Он задохнулся.
Я не поверил своим ушам. Я смотрел на отца и пытался понять, шутит он или нет. Судя по его виду, он не шутил. Он был бледен, как стена. Я больше не докучал ему расспросами. Остаток дня мы работали молча. Молча собрались. Молча дошли до станции. Молча ехали в поезде. На вокзале он молча пожал мне руку и пошёл домой. Я постоял немного, глядя ему вслед, и тоже пошёл домой.
![[]](/img/k/kurash_w_i/staryjznakomyj/701.jpg)