Курапцева Наталья Павловна : другие произведения.

Кочумай, Кочубей

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Наталия КУРАПЦЕВА

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

КОЧУМАЙ, КОЧУБЕЙ

Интеллектуальный детектив

  
  

Натали ЛОПОВс

КОЧУМАЙ, КОЧУБЕЙ

Глава 1

  
   В сумерках старые деревянные ворота отливали серебром. Пит остановил машину, вылез, хрустнул позвоночником, потянулся, потом снял деревянную перекладину и развел створки ворот.
   В Особняке было темно. Впрочем, возможно, что светилось окно кабинета, но оно выходило на другую сторону дома. Тарелка спутниковой антенны в тусклом свете подслеповатой луны была похожа на мохнатое ухо лешего. Ухо, заросшее мхом.
   Так сказал Кир, когда устанавливал антенну. Каждый раз, подъезжая к дому, Пит видел эту сцену, как будто она, "сыгранная" однажды, существовала в каком-то пространстве-времени как данность...
   Кир сел тогда на верхней перекладине длинной лестницы, положил рядом с собой на крышу инструменты и закурил. Чуть слева за его головой сверкали два круга: серебристое - антенны и темно-золотое - закатного солнца. В совершенно прозрачном воздухе легкая струйка табачного дыма наискось перечеркивала оба круга и уплывала во тьму.
   Потом Кир спустился вниз, отряхнул брюки, посмотрел вверх, где только краешек луны еще цеплялся за верхушку сосны, и сказал:
   - Леший выставил свое ухо... и слушает... мохнатое ухо лешего, вот что это такое. Никаких спутников, никакого телевидения, есть только лес, люди и леший, который их охраняет...
   Пит завел машину в гараж, взял пакеты со снедью и направился прямиком в кухню на первом этаже.
   Здесь шведская газовая плита была установлена впритык к беленой русской печи, над ними прямо на стенку крепилась печь СВЧ. Картина Дали! Гениальный шизофреник век бы не забыл эту кухню. Такое специально изобретать - не получится. Пит хмыкнул. Они с Киром пытались сделать кухню наиболее функциональной, чтобы все здесь было под рукой. От русской печи, которая была частью обогревательной системы всего дома, Кир не отказался бы даже за большие деньги: "Все эти электронные веники можно выкинуть, а вот эта вещь - на века", - торжественно произнес он. Но и от куриной ноги, приготовленной в СВЧ за одну минуту, он тоже отказываться не собирался. Такая вот у них получилась функциональность пополам с абсурдом.
   На печке, укутанная ватником, дожидалась Пита кастрюля горячей картошки. Он открыл холодильник, сунул туда свертки с продуктами. Значит, в самый раз было накрывать на стол.
   Пит нарезал хлеб - тонкими, почти прозрачными ломтиками, как учил Кир, вымыл помидоры и огурцы, сложил все это в хрустальную салатницу и уже тогда открыл дверь на лестницу и позвал:
   - Кир!
   - Я уже ел, - послышался глухой голос. - Насыщайся. А потом я тебя жду.
   Пит чертыхнулся про себя и снова вывалил все овощи в большую эмалированную миску. Он сел за стол, наложил себе картошки, залил ее сметаной, отрезал кусок балыка и стал есть. Вспомнил про чайник, зажег под ним конфорку.
   Он съел три огромных помидора, пять крепеньких огурчиков, достал из холодильника открытую коробку апельсинового сока и налил себе целую кружку. Задумчиво посмотрел на связку бананов, но решил, что это будет уже перебор.
   Пит сполоснул свою тарелку, поставил ее в сушилку, довольно потянулся всем своим длиннющим телом и пошел к Киру. По дороге он завернул в гостиную, взял с овального столика, который они использовали как подставку для спиртного, бутылку "Мартини" и два высоких стакана.
   - Сэр! - стоя на лестнице в круглом люке, Пит окинул взглядом кабинет.
   Кир и ухом не повел.
   Компьютер, естественно, фосфоресцировал всеми своими лампочками. В затемненном, как обычно, кабинете. Кир любил работать именно так: при свете монитора включенного компьютера. Пит в такой обстановке через пять минут просто засыпал. Ему нужна была полная иллюминация. Правда, бывая в приподнятом настроении, Кир тоже любил, чтобы везде горел свет.
   Пит шагнул в кабинет, подошел к свободному креслу, поставил на пол стаканы и бутылку, устроился со всеми удобствами и снова позвал:
   - Сэр!
   - Сейчас, - отозвался Кир. - У нас есть работа.
   Пит внимательно огляделся. В дисковод компьютера застегнута дискета. Кир углубился в какой-то странный файл. Что-то из картотеки... Но ни одного листа распечаток с принтера не валялось ни на столе, ни на полу. Это означало, что Кир думает. Просто думает, либо собрав необходимую информацию, либо только подбираясь к ней. Возле телефона на маленьком белом столике лежал раскрытый блокнот.
   - Это вдохновляет, - с удовольствием отметил Пит, - а то я уже мысленно сочинял мамочке слезное письмо.
   Он отвинтил пробку на бутылке и разлил напиток в стаканы. Вытянул ноги почти через всю комнату, отпил из своего стакана пару глотков и взял со столика блокнот. Там были сделаны какие-то записи.
   - Личный шифр Ивана Алексеевича Кириллова, - негромко произнес он. - Значит пока мальчик на побегушках носился по городу, наш уважаемый шеф принял и записал какое-то сложносочиненное сообщение... Вот по этому телефону, Кир? - Пит произносил слова в неподвижную широкую спину. - Этот номер, насколько я знаю, на всем белом свете известен всего пяти гражданам...
   Кир оставил в покое "Машку", крутанулся в кресле, протянул руку и взял свой стакан.
   - Сенькаю, - улыбнулся он. Улыбнулись только узкие губы, глаза остались внимательными и спокойными. - Как твои дела?
   - Нормально. Составил отчеты, заложил их в память, распечатал и отправил клиенту...
   - По факсу? - поинтересовался Кир.
   - Обижаешь, я вызвал курьера. Было два звонка - несущественно. Мила прислала открытку, отдыхает хорошо, как и все остальные, видимо. Август!..
   - Нам звонили. Из Вашингтона.
   - На проводе Белый дом?
   - Как ни странно - нет, сугубо частный звонок. От женщины. Ее зовут Светлана Викторовна Булатова...
   - Из Вашингтона?
   - Из Вашингтона... Вообще, я доволен, что Белый дом нами еще не интересуется. Ни наш, ни ихний. Тебе, напротив, был бы интересен звонок какого-нибудь Госсекретаря. Или я не прав?
   Пит пожал плечами.
   - Я продолжаю. Итак, нашего клиента зовут Светлана Викторовна Булатова. Булатова - это важно. Она оставила себе фамилию первого мужа, выйдя замуж вторично. За американца по фамилии Дженнингсон. Ее первый муж сидел в тюрьме. За убийство. Хотя он утверждает, как сообщила мне Светлана Викторовна, что никого не убивал. Светлана Викторовна просит нас выяснить, виновен ли он в убийстве. Через пару недель или около того она прибывает с краткосрочным визитом в родной город Санкт-Петербург, и если ее удовлетворят результаты нашей работы, она готова заплатить пять тысяч долларов.
   - А что, следствие было плохо проведено? - спросил Пит, слегка ошарашенный.
   - Не имею представления, - безмятежно сообщил Кир и отпил значительный глоток спиртного.
   - То есть?
   - Вся история произошла восемь лет назад.
   Пит присвистнул.
   - А что тебя так радует? - спросил он своего шефа. - Безумная какая-то история... Она мне не нравится.
   - Есть здесь нечто... - Кир неопределенно поводил в воздухе длинными музыкальными пальцами. - Что ты знаешь о родном питерском андеграунде?
   - Ну... Были такие люди, непризнанные гении, не вписывавшиеся в систему... Работали дворниками, кочегарами... Художники, как правило... Или вот еще Б.Г. - он дворником был. Андеграунд есть неофициальная культура, в основном, авангард, постмодерн. Что тебе еще нужно? Рассказать, как их крыл матом Никита Сергеевич, как бульдозером давили произведения искусства?
   - У тебя не было контактов с этой средой?
   - Нет.
   - А у меня - были... И об убийстве Кочубея я, конечно, тогда слышал. Об этом говорили чуть ли не целый год. Пока я не перестал слушать. Зря, должно быть, перестал...
   - Подожди, - остановил его Пит. - Я понимаю, что ты готов живописать свою личную жизнь с утра до ночи...
   Кир изумленно вытаращился на него своими невыразительными темно-желтыми глазами.
   - Уел, - удивился Кир и пересел в большое кресло. Его невысокое плотное тело ушло туда целиком.
   - Не ставил такой задачи, - ощетинился Пит. - Итак, нам звонит из Вашингтона женщина. Почему ты в это поверил?
   - А слышно было очень хорошо. Неужели ты бы не узнал этот ясный звук цивилизованной международной связи?
   - Допустим. А где она взяла номер нашего телефона?
   - Это я уже знаю.
   - Ирина, - непроизвольно вздохнул Пит и прикусил язык, но было уже поздно.
   Он представил себе, почти увидел, как Кир дернулся, вскочил, отбросил от себя кресло и скатился по лестнице вниз. Сколько раз Пит действительно это видел!.. Стоило только случайно произнести имя Ирины...
   Кир встал на ноги, постоял, подумал... и сел обратно. Видимо, решил сам себя перевоспитать. Потом он спокойно сказал:
   - Пойду сварю кофе...
   Через несколько минут Пит спустился вслед за ним. В гостиной Кир поставил диск с музыкой Чайковского. Сам он стоял в углу, почти спрятавшись за штору окна и смотрел в темноту. На столе дымились два джезве.
   Пит сел в кресло, налил себе кофе и ждал, когда он остынет.
   - Я представляю это себе, - не оборачиваясь, насмешливо сказал Кир, - как сцену из фильма. С тех пор, как она позвонила, я все кручу и кручу этот ролик...
   Пит как будто услышал, что затрещала старая исцарапанная, похожая на любительскую, черно-белая неозвученная лента. Его друг умел так говорить, словно на экране перед тобой разворачивались кадры никогда не снимавшегося фильма.
   Кир заходил по комнате, негромко наговаривая слова себе под нос. Пит, передвинувшись на край кресла, вытянулся в струну.
   ...Вечер. Подъезд. Дверь в квартиру. Дверь открывается, и за ней видна небольшая, довольно обшарпанная комната.
   За столом, спиной к зрителю, сидит человек. У него длинные волосы - чистые, легкие, тронутые сединой. Спокойная, ни к чему не обязывающая одежда: рубашка (или свитер), старые джинсы. Он пишет или думает. Потом раздается звонок в дверь. Он слышит звонок и выходит в коридор.
   Спокойно идет. Иногда чуть кривит рот, словно у него очень сильно болит голова. Видимо, вчера перепил. Это может случиться с каждым. Он открывает дверь. На пороге - двое милиционеров.
   - Гражданин Булатов?
   - Да.
   - Сегодня в больнице скончался Владислав Кочин. Перед смертью он сказал, что его убили вы.
   - Да?..
   Человек не отводит глаз, не пытается убежать. Напротив - он как бы цепенеет, его взгляд уходит внутрь себя. Он долго молчит, затем произносит несколько слов.
   - Ну, что ж... если... он так сказал, значит... так оно и есть... Вы хотите, чтобы я пошел с вами?..
   Дальше - коридор в тюрьме, по которому уводят Булатова, руки за спину. Сзади - конвой...
   Пленка прошуршала, мелькнула - и пропала.
   Пит отхлебнул кофе, обжегся, обозлился, вскочил на ноги, налетел на кресло, чертыхнулся, в раздражении выключил проигрыватель. От окна за ним с иронией наблюдал Кир.
   - Ты уже выдумал себе историю... Молодец! - стал шипеть Пит, не глядя на друга. - Восемь лет назад! Восемь лет назад жил на свете гениальный очеркист Иван Кириллов и безвестный первокурсник журфака Олежка Петров!.. А теперь ты выдумываешь про ту ушедшую жизнь какую-то чертовщину, которой в природе не было Лучше бы ты писал, ей Богу! Роман что ли напиши, Кир... У тебя получится, я не сомневаюсь в этом ни одной минуты. Но что делать нам с этим убийством восьмилетней давности? Только выдуманный персонаж, Эркюль Пуаро, был способен разоблачать преступника спустя много лет. Это же роман, литература! Нет, как ты себе это представляешь? Реконструировать сцену убийства? Опросить свидетелей? Поднять дело в архиве ГУВД?
   - Нет, я хочу, чтобы ты встретился с Булатовым. И посмотрел на него. Мне будет достаточно твоего слова: мог он убить или нет.
   - А даме из Вашингтона этого будет достаточно?
   - Это я возьму на себя, - ухмыльнулся Кир.
   - То есть ты хочешь подсунуть ей туфту? - поразился Пит. - За пять тысяч баксов?
   - Нет, я собираюсь свой гонорар отработать, всерьез, только не в архивах ГУВД. Мы проведем свое собственное расследование, постараемся разобраться, что к чему... Я не знаю, на что мы выйдем, но чует мое сердце - выйдем обязательно.
   - Не нравится мне этот Кочубей... Кстати, почему Кочубей? Ты сказал: Кочин?
   - "Богат и славен Кочубей..." Слава Кочин был почти самым известным человеком андеграунда. Во всяком случае, самым любимым - это точно. Не было человека, который бы держал против него камень за пазухой. Вот это тогда всех и потрясло: невозможно было даже представить себе человека, который способен убить Кочубея... Я не был с ним знаком, и вообще был скорее вне... Все сошлись на том, что его убила система, а кто был ее орудием в данном конкретном случае - неважно. Но ведь если его убил не Булатов, кто-то же его убил? И восемь лет ходит... тут, может быть, рядом с нами... А? Как тебе такая перспектива?
   - Как это произошло?
   - Была пьянка. В мастерской у одного художника. Все видели, как Кочин на лестнице выяснял отношения с Булатовым. Женщину они что ли не поделили... А через пару часов его нашли на этой лестнице в углу без сознания, в крови. Вызвали "скорую", отправили в больницу. Там оклемался, и вроде бы все ничего, но через три дня он умер - оказалось, что у него разрыв селезенки. А перед смертью он так и сказал: "Булат Кочубея убил..." Улыбнулся - и умер.
   - То есть он так его избил...
   - Не знаю... И боюсь, что есть только один человек на свете, кто знает. Это либо Булатов... либо кто-то другой... убийца. Ты, ученый в американских академиях, скажи-ка мне, нецивилизованному, как можно получить разрыв селезенки?
   Пит подумал.
   - В любом случае тот, кто бьет, должен быть значительно сильнее физически, правда, по пьянке... - неуверенно предположил он.
   - Да, образованный ты мой, - иронично заметил Кир, - я думал, в частных школах детективов классифицируют все случаи убийств. Как минимум.
   - Классифицируют, - подтвердил Пит. - Но смерть на третий день - нетипичный случай, как и разрыв селезенки, его нельзя классифицировать. Так что существует довольно большой разряд убийств, которые просто не подпадают ни под одну систему классификации. Необразованный ты мой!
   - Раз этого не делают американцы, это сделаем мы. Тамошний нетипичный случай может для нас оказаться весьма характерным.
   - Я себе представляю этот суд, - поморщился Пит. - Андеграунд, пьянка, драка на лестнице... Кто там в чем разбирался? Взял Булатов вину на себя - и слава Богу... Это тебе не процесс Синявского и Даниэля.
   - И даже не суд над Бродским, - согласился Кир. - Там хоть о чем-то надо было думать, хоть какую-то проформу соблюдать... Ладно, пойдем подышим воздухом, выпустим Волкодава...
   Они вышли под ночной свет звезд.
   Слева и чуть вдалеке тускло отсвечивало озеро. Справа на пустом участке между тремя огромными соснами высилась теплица - детище Кира. В метре от нее тянулась в одну линию грядка с капустными кочанами. Кир отстегнул карабин от цепи, и Волкодав, прежде чем броситься прочь, встал на задние лапы, положил передние на плечи Кира и вылизал ему лицо.
   - Фу! - рассмеялся Кир и оттолкнул от себя добермана.
   Волкодав помчался вдоль забора - молча и стремительно. По его следам направился Кир.
   - Еще пару недель - и начнется великая эпопея квашения капусты, - с довольным урчанием сообщил он. - Ты посмотри, какие кочаны выкатились! Двадцать шесть штук! Ай да Кириллов, ай да сукин сын! Завтра мне привезут бочку, я ее зашпарю... надо дубовых листьев нарвать...
   Пит молча шел рядом с приятелем.
   - Не нравится тебе, Олежка, моя мечта о квашеной капусте... - как бы горестно вздохнул Кир. - Не нравится. А почему? А потому, что ты возрос на идее примата труда интеллектуального над физическим.
   - Ты же не любишь никакого физического насилия над собой, - парировал Пит. - Ранних подъемов, тренировок, холода, дождя... Не вписываются, понимаешь, в образ сибарита твои парники и бочки для капусты...
   - И Волкодав, да?
   - Да. Тебе бы подошла сиамская кошечка, мурлыкающая на ковре у твоих ног.
   - Совершенно справедливо! - покивал Кир. - Но, видишь ли, мой друг, человек - существо нелогичное, а меня меньше, чем кого бы то ни было, можно уложить в схему, - он вздохнул, - в отличие, например... от тебя.
   Он резко повернулся к Питу, чтобы увидеть его реакцию, уловил на лице Пита досаду, недоумение - и расхохотался. Вернее, сдержано похрюкал, что у него всегда считалось выражением безудержного веселья. Так он изображал смех.
   - Я мог вообще сегодня остаться в городе, - защищаясь, сказал Пит.
   Много раз Питу не хотелось по вечерам ехать в Особняк. "Особняк"! Тоже мне, дети Фолкнера... Это было вполне реально - отзвониться Киру по телефону и поехать в довольно неухоженную, но все-таки в свою собственную квартиру. Их отношения не требовали ни строгой отчетности, ни участия в личной жизни друг друга. Но на этом куске земли, под этим небом с Питом что-то происходило, чего он не понимал, - и не хотел. Но это было фактом реальной действительности: что-то происходило, он чувствовал. А оспаривать факты реальной действительности он отказался много лет назад.
   - А зачем же ты приехал? - изумился Кир.
   Не дождавшись от Пита ни одного слова, он похлопал приятеля по плечу и позвал:
   - Пошли спать. Ты же не станешь возражать, что спится здесь лучше, чем в полудохлом Питере? Утром искупаешься, поешь - и все пройдет... Побеседуешь с Булатовым, с Кочиной... А Милка скоро приедет, не боись.
   Пит молча стряхнул его руку с плеча и пошел в дом.
   Кир свистнул, Волкодав подал голос - и затих.
   Кир вслед за Питом вошел в дом, где сразу же погасло одно окно.
   Странное, причудливое сооружение еще финской постройки с башенкой, купленное четыре года назад за смешные теперь деньги и превращенное Киром в "Контрольный Пункт" на пороге иных миров, было чужим для Пита. Но дом был сильнее его. И Пит покорился неизбежному - до той поры, пока не ослабнут силы магического притяжения, и он окажется свободен. Абсолютно свободен, даже от Кира.
  

Глава 2

  
   Пит нажал кнопку звонка возле коричневой двери на третьем этаже стандартной пятиэтажки.
   Дверь медленно раскрылась. На пороге стояла невысокая женщина с блеклым лицом, забранными в узел волосами, в старых джинсах и мужской рубахе с закатанными рукавами.
   - Вы Татьяна Кочина? - спросил Пит. - Это я вам звонил, из Союза журналистов...
   - Проходите, - неласково кивнула она головой.
   Пит вошел в небольшую прихожую, потом в комнату с двумя железными кроватями, телевизором и голыми стенами. Только на одной из них, приколотый булавками к обоям, красовался старый и кое-где порванный огромный фотопортрет очень красивого человека.
   - Садитесь, - сказала хозяйка и сама села на застеленную кровать.
   Пит примостился на стуле, не зная, куда деть свои длинные ноги.
   - Слушаю вас, - бросила Кочина.
   - Как я вам уже говорил, меня попросили написать серию статей про ленинградский андеграунд, - начал Пит, нащупывая интонацию.
   - Ко мне-то зачем пожаловали? Да, теперь теоретиков и историков андеграунда... Господи, слово-то какое изобрели! Так вот вас, теоретиков, - пруд пруди. А мы все даже и не догадывались, что это андеграунд... Дети подземелья - ха-ха... просто жили - и все...
   - К вам я пришел из-за вашего мужа, - твердо заявил Пит. - Я уверен, никто себе не представляет его роли в становлении этого самого... андеграунда... Это он? - не выдержав взгляда человека на потрете, спросил Пит.
   - Славка... - улыбнулась хозяйка. - Забыли, конечно, его забыли... Ну и наплевать! Он бы и сам плюнул.
   И вдруг Пит вспомнил давнюю сцену: Кир, вернувшийся с каких-то похорон своего друга. Было это давно, лет десять-двенадцать назад, и помнилось смутно, но где-то в подкорке все-таки сидело и вот сейчас выплыло: "Какая жизнь отгоревала!.." - кривлялся пьяный Кир. А в глазах его стояла такая боль!.. Такая!.. Что Пит тряс его за плечи и просил: "Ну поплачь, поплачь, ну пожалуйста..." Казалось, если эта боль выльется слезами, она уже не вернется.
   - Какая жизнь отгоревала! - кричал Кир. А потом начинал хохотать. - Это были такие замыслы, такой полет фантазии, талант, сила, красота - все!.. И - все... И - ничего! Понимаешь, вообще ничего: ни фильма, ни Парижа, ни любимой женщины, ни сына, ни книги... Ни-че-го... "Какая жизнь отгоревала!.." Ха-ха-ха-ха-ха. И на этом "ха-ха" придется поставить точку...
   Пит был так поражен, что постарался забыть, стереть из памяти эту дикую "сцену у фонтана": такие страдания не имели, не могли иметь отношения к Ивану Кириллову, к его сдержанному, ироничному Киру. Поэтому он еще больше поразился, что вспомнил об этом именно сейчас. Лицо человека на портрете... Вот по этому человеку, наверное, можно было так убиваться, как тогда убивался Кир. Но что ему, Питу, - Кочубей? Вот оказалось, что это был очень красивый человек... и не только красивый... его нет уже восемь лет, а портрет, а жена...
   - А почему его прозвали Кочубей? - спросил он хозяйку дома.
   - Кочубей - он и есть Кочубей... Широкий был мужик. Озолотил всех. Не деньгами, конечно... Ну, да вы не поймете, вы теперь все прагматики, рыночники-западники.
   - Вы хотите сказать, что он, как и вся ваша среда, жил другими ценностями? - вежливо поинтересовался Пит. - Это мне кажется принципиальным.
   Хозяйка дома фыркнула.
   - Вот вы-то, небось, про будущий гонорар думаете, да еще о том, как бы на Запад продать свой ненаписанный шедевр. Вот и все ваши мечты. Так? - Пит промолчал. - А чем вы свой гонорар обеспечите? Чем? Да рассказом вот про него, - Таня указала на портрет. - За его способность жить... и умереть... вы получите свои вонючие деньги...
   - Вы были на той вечеринке, - Пит попробовал жестко подвести ее поближе к "делу", - где его забили до смерти?
   - Нет, конечно! - снова фыркнула она.
   - Почему? - еще более жестко потребовал Пит.
   - Я была с сыном! А он был... с Ленкой. Ленку они с Булатом и не поделили. Вы что, и про это писать собираетесь? Сегодня все так и рвутся заглянуть к другому под одеяло. А вы знаете, молодой человек, что это - неприлично? -всерьез поинтересовалась Татьяна.
   - Знаю, - Пит сбавил тон, - Я просто хочу понять, кем был все-таки ваш Кочубей, при одном имени которого люди до сих пор либо плачут, либо смеются.
   Хозяйка дома задумалась, потом негромко заговорила, словно сама с собой.
   - Он мог бы мне позвонить, но не стал... чтобы я с ума не сошла... он знал, что я просто рехнусь... а вырастить Дениса могу только я... это он тоже знал... А потом позвонили, сказали, что он в больнице... Ну, по пьянке чего не бывает...
   - Кто же вам позвонил? - напомнил Пит о себе.
   - Ленка... Она и позвонила.... Она и хоронить помогала... Хорошая девка, наша, настоящая. Славка если в кого влюбится, можно клеймо ставить: золотая!
   У Пита слегка поехала крыша. Ему даже слышать никогда не доводилась, чтобы так говорили о "другой" женщине. Ему казалось, что это невозможно биологически: понять и простить измену мужа. А уж нахваливать его любовницу... Разве так бывает? Неужели возможны на самом деле такие отношения и такая любовь? Если это возможно в том самом треклятом андеграунде, он был не прочь записать адресок - так, на всякий случай, вдруг утопиться захочется.
   - Интересно, - сухо обронил Пит. - Но, как вы думаете, почему их не могли разнять? Получается, Булатов убил...
   - Булатов не убивал, - спокойно сказала Таня. И расхохоталась. Правда, невесело. - Булат? Ногами? Кучубея?!! Бред собачий.
   - Но Кочин сказал об этом перед смертью...
   - Он пошутил!
   - Ничего себе шуточки!
   - Да нет, ничего вы не понимаете! - рассердилась она. - Или я не могу объяснить... Я поэтому тогда и не пошла в милицию. Что я скажу?.. Это какой-то обыгрыш... Славка играл словами, изменял их, вносил новый смысл... Булата он видел, может, они и подрались... За Ленку? Как же! Святое дело - дать друг другу по морде... Как дети, честное слово!.. Но "булат" - я думаю, что это все-таки нож... Как там у Пушкина? "Все куплю, сказало злато, все возьму, сказал булат..." Славка любил Пушкина цитировать... Да и в милиции могли что-то перепутать, там тоже деятели хорошие... Но ведь его не ножом? - наклоняясь к Питу, спросила Таня, словно в его глазах она могла прочесть ответ на мучившие ее вопросы.
   - Вы знаете эту историю лучше меня, - отстранился Пит.
   - Да... - протянула Таня. - Почему вас, спрашивается, это может интересовать? Но знаете, популярные лекции об андеграунде я вам читать не буду.
   - Но вы можете подтвердить, что ваш муж был значительной фигурой в андеграунде?
   Таня пожала плечами.
   - Об этом надо спрашивать не меня. Что вы напишите? "Вдова Кочина считает, что он был значительной фигурой в среде андеграунда..." Попробуйте только, я вам первая глаза выцарапаю.
   - А кто может это сказать? Булатов?
   - Не знаю... Я даже не знаю, как сейчас Игорь живет. Но я схожу, обязательно. Говорят, от него жена ушла. Странно: ждала-ждала, а когда он вернулся... Устала, наверное, так бывает, - Таня обращалась не к Питу, а к портрету Кочубея. Наверное, она могла так сидеть и разговаривать целыми днями.
   - Среду андеграунда, - авторитетно начал Пит, - оценивают в корне неверно. Ваш муж, в частности, пострадал все-таки не от советской власти. Его убили просто в пьяной драке, - Таня дернулась. - Извините, конечно. Чтобы писать об этой среде, я должен понять, а понять я не могу... Я не могу понять, - взорвался он, - почему вы обрекли себя на постоянное присутствие в своем доме и в своей жизни человека, которого восемь лет нет в живых?!
   - В этом доме живет его сын... "А ей остались сыновья с его чертами..." - неожиданно сильно и красиво пропела она. - Кочубея можно встретить один раз в жизни. Или не встретить - никогда. Таких, как вы, ходит миллион - ни жарко, ни холодно... Извините, я не хотела вас обидеть.
   - Это не обидно, не расстраивайтесь. А кто и когда делал этот портрет, вы не знаете?
   - Сашка, дружок его снимал. У него на шкафу и валялся, а трубочку свернутый. Потом Ленка нашла и мне принесла.
   - Значит, это он так на друга смотрит? - вырвалось у Пита.
   - А может, корова шла? - с вызовом бросила Татьяна. - Он коров сильно уважал...
   Пит вышел от Кочиной сердитым. Чем-то она его все-таки зацепила, непонятно только, чем. Уж очень сурова, непритязательна и...ни единой живой искры в глазах, в сердце... В общем, как-то это было не весело, хотя на особое веселье Пит и не рассчитывал. Он сел в машину и поехал в контору.
   Офис, как теперь принято обозначать служебные помещения, располагался на набережной знаменитого питерского канала в полуподвальном помещении и состоял всего из одной большой неровной комнаты, не считая кладовки и туалета. Железная дверь снаружи не имела никаких опознавательных знаков. Зато невысокое полукруглое окно выходило на канал. Когда они случайно наткнулись на этот двор, на эту дверь и забитую хламом кубатуру, Кир сказал, что он будет жить - здесь. Комната была пятиугольная, со стенами разной длины и невысоким скошенным потолком.
   - Это будет контора под названием "Пять углов", - тут же начал сочинять Кир, - я поставлю здесь диван, кресло, компьютер и буду смотреть в окно на башмаки прохожих. А? Нравится?
   Но выяснилось, что даже существовать здесь сложно, потому что практически нечем дышать, особенно летом. Милке, которая жила в двух шагах от конторы, летом разрешалось приходить сюда дважды в день. Зимой она могла высидеть часов пять-шесть, не больше. Правда, однажды они все трое сидели тут почти безвылазно чуть ли не трое суток - остались живы, конечно, но и повторить этот подвиг не стремились. Если разобраться, ничего хорошего, кроме питерской самобытности, в помещении конторы не было. Но и менять ее не было ни времени, ни желания.
   Пит вошел, осмотрелся, заметил на факсе скрученное в трубочку сообщение, оторвал бумагу, положил на стол, разгладил и внимательно прочитал. Потом скинул куртку и включил компьютер.
   Он набрал номер телефона и подождал, пока ему ответят.
   - Владимира Васильевича, будьте добры... Владимир Васильевич, вас беспокоит Олег Матвеевич Петров из агентства "КП". Мы получили ваш запрос, что я и подтверждаю. Завтра вам сообщим, принимаем ли мы его к работе. До завтра ваше дело терпит? Вообще, мне кажется, что вы уже сейчас можете начинать готовить иск для представления его в арбитраж, но если вы хотите получить более подробную информацию, придется поработать.... Сейчас не могу сказать, сколько на это потребуется времени. Подождите до завтра? Договорились? О'Кей!
   Пит положил трубку. Вечером Кир сам решит, что с этими господами делать. Не исключено, что у него найдутся ответы на все вопросы - база данных была в отличном состоянии. Милкиными трудами! Он включил модем и набрал на компьютере текст запроса. Пора было, наконец, узнать адрес Булатова. Светлана Викторовна то ли забыла, то ли не захотела его дать - надо же, в конце концов, отрабатывать пять тысяч долларов. Хотя Пит не был уверен, что эти деньги они получат. Русские эмигранты слишком неохотно расставались с вожделенными "зелененькими", а у Светланы Викторовны к тому же деньги не ее, а неведомого мужа. Весьма сомнительно, что разумный американец - а на русских женщинах женятся только очень разумные американцы - готов финансировать столь абсурдную авантюру.
   Пит не хотел себе признаться, что ему просто не хочется влезать в эту давнюю историю, которая никак не может изменить день сегодняшний. Кончено, любопытно исправить следственную ошибку (если таковая имела место) и доказать, что отсидевший свой срок человек невиновен. Однако, интерес этот чисто теоретический, кому от этого легче станет жить? Не вернуть ни Кочина, ни семи тюремных годов Булатова... кстати, почему он так мало сидел, за убийство-то? Это - прошлое, а прошлое изменить нельзя, каким бы ужасным и несправедливым оно ни было. Пит был готов сражаться с сегодняшним злом, выводить на чистую воду тех, кто обирает и без того загибающуюся страну. Готов был рисковать - как тогда, в первый раз, когда они вылезли из казалось бы безнадежного положения. Или как в настоящем сражении с подпольным миллионером, который долго и безнаказанно совращал девчонок, превращая их в проституток, но в конце концов поплатился за это двадцатью годами тюрьмы. Не без их с Киром участия.
   Но андеграунд?.. Это какой-то миф. Пит был согласен, что материал интересный. Как газетный материал. Для серии очерков или даже для книги. Но возвращаться на десять лет в прошлое, чтобы разобраться во взаимоотношения этих не от мира сего людей?.. Нет, это никак не входило в его задачу. Пит посчитал бы себя свободным от обязательств заниматься этим делом. Но четыре года назад он признал для себя старшинство Кира. В уставе частного детективного агентства "Кириллов & Петров" (сокращенно "КП", допускающее любую расшифровку) все права были расписаны поровну между двумя партнерами, хотя деньги принадлежали Питу, вернее - его матери. Небольшие первые деньги, которые были вложены в уставный фонд. Но "мозговым центром" этого безнадежного предприятия был, конечно, Кириллов. И не только потому, что он был когда-то учителем и наставником Пита. Он придумал это агентство, у него были связи, чтобы его оформить и узаконить. Интеллектуальный капитал Кира, вложенный в тот же самый уставный фонд, был неизмеримо больше реальных денег. Так считал Пит, и это было справедливо. Пит когда-то признал, что Кир имеет право "командовать парадом", потому что всю жизнь командовали им, Кирилловым. Пит спокойно отдал в его руки стратегию и планирование, анализ и оценку ситуации. Он знал, что решение, которое принимает Кир, на несколько порядков более результативно, чем любое другое, даже если на первый взгляд кажется просто бредовым. Кир сидел в Особняке и думал, Пит - действовал. Он принимал решения в рамках той задачи, которую ему ставил Кир. Иногда для этого приходилось брать себя за горло, как, например, сейчас. Но правила своей игры они определяли вместе с Киром, и Пит считал себя обязанным играть по этим правилам.
   Глухое раздражение перекатывалось где-то глубоко внутри, и Пит не желал извлекать его на свет божий. "У меня давно не было женщины, - подумал он. - Надо было ехать вместе с Милой в отпуск. Испугался? Испугался..."
   Чтобы скоротать время, он включил кофеварку. Когда кофе набулькался в стеклянный сосуд, Пит налил себе чашку и стал пить мелкими глотками, поглядывая на экран компьютера. Наконец, тот запиликал и выдал сообщение.
   - Станкостроителей, - с ненавистью произнес Пит. - Первая квартира... значит, и этаж первый, - он выключил модем и набрал номер телефона. - Кир, это я. Я хочу искупаться.
   - Приезжай, - услышал он ровный голос Кира.
   - Да, тут пришел запрос по поводу субаренды... на Кирочной... полторы тысячи квадратов... обычная афера, по-моему: аренда, субаренда и так далее.
   - Приезжай, - повторил Кир. - У нас сегодня шашлыки.
  

Глава 3

  
   Пит выскочил из дома в одних плавках, глянул на Кира, который в ватнике колдовал возле мангала, вылетел за калитку и в спокойном темпе побежал, рассчитывая свои силы километра на два.
   Он бежал. Потому что с самого детства считал необходимым поддерживать свою физическую форму - это было убеждение, которое заложил в его подкорку отец. Потом его вколотили еще глубже на занятиях американской школы детективов. В их с Киром "двойке" Пит был - мускулами, мотором, а Кир - мозгом, локатором, сенсором. На Западе "двойки" соединялись совершенно по другим признакам, поскольку два человека всегда работали вместе, сами себе они принадлежали только в свободное от работы время. Во время же оперативно-розыскных мероприятий способности одного умножались на два - в этом был смысл. Там считали, что если больше и мощнее, то и эффективнее. Смешно, конечно. И что такое эффективность? От слова "эффект", видимо...
   Дважды в неделю Пит занимался в большом тренажерном зале с хорошими мастерами своего дела, здесь, в Особняке, у него тоже было нечто вроде небольшого тренажерного зальчика, куда иногда с любопытством заглядывал Кир, словно не понимая, кому и зачем нужны все эти странные железяки. Но больше всего Пит любил длинные пробежки и купание в озере - он нырял в любую погоду, в том числе и зимой в прорубь. Еще Пит любил сауну и парикмахерские салоны. Вкусы Кира были прямо противоположны.
   Пока Пит мучил свое молодое тело всякими гимнастиками, Кир, сибаритствуя в мягких домашних тапочках хорошей кожи, в велюровой куртке с атласными отворотами на рукавах, раскладывал в гостиной Особняка на овальном столике карельской березы любимые пасьянсы "Могила Наполеона" или "Бриллиант в оправе". Он не признавал над собой никакого физического насилия: ранних подъемов, выполнения в срок каких-либо обязательств, регулярных тренировок, соревнований, холода и дождей. Ледяную прорубь Пита он воспринимал с содроганием. Зато Кир был ходок. В юности он исходил пешком весь город, каждую лицу, каждый переулок, проверяя по карте, куда же еще не ступала "нога человека". У него были свои излюбленные маршруты, неведомые самым ушлым экскурсоводам. По лесу за грибами он мог носиться часами, когда Пит уже валился с ног от усталости и засыпал под какой-нибудь елкой.
   Пит мчался по городу в машине, при необходимости стоял часами или даже сутками в подъезде полуразрушенного дома, бежал под дождем... Кир сидел за компьютером - и постепенно пол устилался бесконечными листами принтерных распечаток. Пит утром бежал к озеру, Кир, потягиваясь после бессонной ночи, направлялся в постель. Кир пропалывал и собирал огурцы в теплице, Пит объезжал магазины и закупал продовольствие. Таков был их образ жизни, довольно прочно устоявшийся за последние четыре года.
   Пит с разбегу бросился в озеро и поплыл к дальнему берегу, где стояли на воде круглые кувшинки. Вода уже была по-осеннему холодной. Пит нырнул глубоко и выскочил из воды свечой, словно заново родившись на белый свет.
   У себя в комнате он растерся полотенцем, надел брюки, свитер, сунул ноги в сапоги. У двери снял с гвоздя и набросил на плечи ватник.
   На маленьком столике, вынесенном во двор, стояла миска с хлебом, бутылка с соусом, лежали лук, чеснок, сверкала литровая бутылка водки и две стопки.
   - Прошу! - царственным жестом пригласил Кир, сбрасывая ватник и усаживаясь на него.
   Пит сел, и Кир протянул ему шампур с готовым мясом. Потом он налил две стопки.
   Они молча чокнулись, молча выпили. Поели. Мясо было отменным. Конечно, даже ради таких шашлыков имело смысл жить за городом, в лесу, вдали от заклинившейся цивилизации. Хотя Питу этой самой цивилизации здесь и не хватало, не хватало суеты, беготни, встреч с людьми... и невских берегов. Да, он очень любил свой город и, повидав самых разных городов, считал Питер единственным городом на планете. Тут они с Киром совпадали полностью. Но Пит и жить хотел - в нем, а не около него. Кир только посмеивался: "А в Эрмитаже ты бы не хотел жить?" Он считал, что свой город нельзя утратить, потому что не ты живешь в городе, а он - в тебе. Питу этого было недостаточно. Может быть, пока?
   После добротной трапезы Пит решил отчитаться.
   - Если это начало расследования, - заявил он, - то его нельзя назвать удачным. Я ничего не узнал, кроме того, что жена убитого отрицает вину убийцы.
   - Вот так? Это уже интересно, это уже - кое-что... И что она говорит?
   - "Булат? Кочубея? Ногами?!! Да никогда в жизни", - Пит постарался процитировать точно, даже как будто воспроизвел интонацию Тани.
   - Ногами, говоришь... А что Булатов?
   - Я был в редакции, - с вызовом заявил Пит.
   - С чего вдруг? - делано изумился Кир.
   Пит его издевку проигнорировал.
   - Оказывается, Игорь Владиславович Булатов совсем не изображает из себя отшельника. Он появляется в обществе и весьма знаменит, правда, в очень узких кругах. Он прочел две лекции. Резонанс от них либо слишком велик и уходит далеко в будущее, либо слишком слаб и погас тут же в аудитории.
   - И где же он выступал?
   - В Союзе писателей и... в Епархии. Насколько я понял, он развивает какие-то идеи Сергия Булгакова и Павла Флоренского. И как-то увязывает все это с Достоевским. Ни коммерция, ни демократия, судя по всему, его не интересуют. На что он живет, неизвестно. Вроде бы у него есть родственник на Западе. Во всяком случае, какой-то "голос" сделал о нем передачу. Булатов говорил о русском языке, но как отметил свидетель, ни единого слова понять было невозможно. Ты знаешь, это даже профессионально было бы интересно: написать про человека, который живет поперек времени.
   - Ты думаешь, таких мало? Напиши про меня, - усмехнулся Кир. Пит помолчал. - И тебе захотелось, - тихо и вкрадчиво проговорил Кир, - чтобы пришел верстальщик Володя и сказал, что нужно сократить двадцать строк, и ты был бы счастлив, что не пятьдесят... Да?
   Пит молчал. Кир похрустел луком, бросил Волкодаву неудавшийся кусок, собака в воздухе схватила мясо, проглотила, лязгнув зубами, и легла, внимательно наблюдая за Киром.
   Пит испытывал мазохистское чувство отчаяния. Заехав "к себе" в редакцию, чтобы разузнать что-нибудь о Булатове, он ушел оттуда больным. Он сидел на столе, курил, острил, изо всех сил пытаясь изображать того же самого Олега Петрова, Пита, которым он был в этих стенах еще пять лет назад.
   Конечно, он был другим. Да и здесь теперь все было как-то... иначе. Запахи, атмосфера... Но ему нестерпимо хотелось обратно - в эту ежедневную суету, которая обрывается часов в одиннадцать, когда верстальщик Володя (тут Кир попал в самую точку!) кладет перед тобой свежий оттиск полосы и радостно сообщает, что надо сократить двадцать восемь строк. Или семьдесят. И ты начинаешь обратно отматывать весь день с утреннего метро, первого, четвертого, пятого интервью, обрывков слов, телефонных звонков, мелькнувших в голове мыслей, которые через пять часов преобразовались в три машинописные страницы, по цепочке - от редактора к выпускающему - ушли в цех и стали сотней металлических строк, перевязанных бечевкой. Как можно было все это любить? Неизвестно! Но Пит любил - с горячечным жаром почти полного самоотреченья. И Кир любил тоже, правда, без особого пыла и уже тем более без самоотречения, но он любил именно газету... а не себя в газете, что так характерно для большинства коллег.
   А сейчас он дал Питу по морде. Зачем? Это был его метод воспитания: проверка на умение держать удар. В этой игре он был неутомимым тренером и пасовал "мячи" со скоростью и силой электрического удара и с меткостью снайпера - в болевую точку, прямо "в яблочко". По Киру можно было строить карту акупунктуры любой души. Он это умел. И тоже любил, может быть, больше всего на свете.
   - Дважды не входят в одну и ту же реку, - наконец, после долгого молчания невесело сообщил Пит.
   - Значит, к Булатову ты не поехал... - принял Кир.
   - Мне не нравится это дело! - взорвался Пит.
   - Почему? - изумился Кир.
   - Даже если мы чего-то добьемся, в смысле что-то узнаем, это ничего не изменит.
   - Понимаю... Мы хотим быть разящим клинком в борьбе с коррупцией и организованной преступностью, с мафией, которая правит страной. Мы хотим оперировать глобальными категориями... Я знаю, кем бы ты был 20 августа 1991 года примерно ... в это время.
   - Где, ты хотел сказать.
   - Нет, я сказал именно то, что хотел сказать: кем. Ты был бы четвертым. И наш президент проливал бы слезы и над тобой: мол, не смог уберечь, ай-ай-ай... Слушай, а почему бы тебе не попроситься на работу в милицию? Или в Интерпол? Тебя отхватят с руками. Международный сертификат у тебя есть, дадут тебе чин майора или даже капитана, по ночам за тобой будут присылать служебную машину... А? Красота... Микеле Плачидо ты мой... Выпьем, что ли?
   Они выпили, помолчали, еще налили по одной стопке.
   - Мы могли бы с тобой не отвлекаться на ерунду, - еле сдерживаясь, сказал Пит.
   - Я все время забываю, Олег, что тебя еще мало били, и что наша история ничему тебя не научила... да и не могла научить... Ты только разозлился. А злость непродуктивна, Пит, я давно тебе это объяснял... Все начинается и кончается человеком, и это гораздо интереснее, чем найти факты незаконной деятельности двадцати пяти фирм или выследить бандитов. Там это тоже, конечно, упирается в людей, но уж слишком примитивны побудительные мотивы их поступков, или преступлений, если хочешь: алчность пещерного советского человека, дорвавшегося до денег... За что они покупаются? Как дикари на африканском берегу - за цветные стеклышки... Пару лет назад я шел по Стремянной, и там в ряд стояли штук двадцать одинаковых "Вольво", вишневых, лакированных, с иголочки, только что прибывших, еще не раздолбанных на нашем асфальте... Вот за эти побрякушки наши мальчики из различных представительств и продались западным фирмам. Предел мечтаний: сесть за руль собственного "Вольво"... Неужели ты думаешь, что ЭТИ люди в ЭТОЙ стране смогут сделать погоду?
   - Но именно эта НЕЧИСТЬ мешает ЭТОЙ стране нормально жить, возразил Пит.
   - Мешает, согласен, как любой мусор. Но, видишь ли, я не нанимался в ассенизаторы. И я это тебе объяснял не один раз, верно?
   - Верно, - нехотя согласился Пит. - Ты хочешь просто красиво жить, - издевательски добавил он.
   - Правильно, - улыбнулся Кир. - Чего и тебе желаю, как, впрочем, и всем остальным. Только я уже знаю, что такое "хорошо жить", а ты еще нет. Пионерская отрыжка мешает твоему пищеварению, тебе до сих пор хочется пострадать за общее дело. Это иллюзия, Пит, и боюсь, что она когда-нибудь очень дорого тебе обойдется. Я разрешаю тебе сегодня похандрить. Но завтра ты поедешь к Булатову, и я тебе обещаю: вся дурь вылетит у тебя из головы. В среде андеграунда были различные люди, но вне этой среды людей такого уровня нет вообще.
   Они собрали посуду, столик, унесли все это в дом. Постояли, покурили, глядя в ночное небо.
   - А почему ты не поехал в отпуск с Милкой? - как бы невинно поинтересовался Кир.
   - Ну, это было бы просто подло по отношению к ней! - совершенно искренне воскликнул Пит.
   - Как это?
   - А она бы спросила: "Когда мы поженимся, Олег?" И что бы я сказал? Что я не могу, что я люблю другую?.. Это было бы замечательно: жениться на Милке! Она отличная женщина, и была бы чудной матерью, и я... И я не могу!
   - Извини, я забыл, - глухо сказал Кир, повернулся и пошел в дом.
  
   Глава 4
  
   Пит поехал к Булатову, чтобы обманывать его, заставлять надеяться на что-то, а на самом деле, попытаться выяснить всего-навсего один вопрос: бил ли он 17 апреля восемьдесят лохматого года Вячеслава Кочина, и если бил, то был ли его удар (или несколько) смертельным?
   Может быть, так и спросить: "Это вы убили Кочина?" В этом был момент неожиданности, поскольку Пит по телефону снова представился журналистом, интересующимся филологическими изысканиями Булатова. Впрочем, вопрос об убийстве Кочина ему, бесспорно, задавали, и не один раз. А уж сколько он сам про это думал (если предположить, что он невиновен)... Короче, после такого вопроса псевдо-журналист Олег Петров мог запросто вылететь из дома Булатова без всякой надежды на следующую встречу. А этого Пит не мог, не имел права допустить.
   Первая заповедь журналиста гласит: расположи человека к себе. Пит никогда ей не пользовался. Он оставался, почти демонстративно, по другую сторону от любого человека, про которого собирался писать. Как ни странно, очень часто это оказывалось весьма полезным, но для работы детектива такая позиция была опасна...
   Пит прошел вслед за Булатовым в комнату, и они расположились у старенького письменного стола. В квартире ощущалась та же аскеза нищеты, что и в комнате Тани Кочиной.
   - Я тут кое-что для вас приготовил, - почти извиняясь, сказал Булатов. Он похлопал ладонью по замусоленной папке с тесемками. - Если вам, конечно, будет интересно.
   Пит внимательно его изучал. Невысокий, почти седой, в потертом пиджаке, с большими руками... Глаза спрятаны в глубоких глазницах, взгляд тяжелый... Голос тихий, вежливый... Неприятное впечатление.
   - Игорь Владиславович, вы бы рассказали немного о себе, - попросил Пит.
   - Да... как о себе? Живу, работаю, кое-что пишу... По образованию я биолог, когда-то работал в одном научном институте и даже, знаете ли, чуть было не защитил кандидатскую диссертацию, - Булатов хохотнул. - Смешно - зачем мне кандидатская диссертация? Потом мне не разрешили заниматься темой, к изучению которой я подошел почти вплотную. Фотосинтез, это было мне наиболее интересно, но мне сказали, что в планы лаборатории тема не вписывается. Не вписывается... Что у нас тогда и куда вписывалось? И я ушел в андеграунд, сотрудничал с самиздатовскими журналами, с "Песочницей", например... Может быть, вы знаете?
   - Да, - ответил Пит и поставил на стол диктофон. - Вы не возражаете, если я буду записывать?
   - Пожалуйста, пожалуйста, - поспешно согласился Булатов. - Так вам приходилось читать этот журнал?
   - Да как вам сказать... - Пит решил объяснить по-простому. - В 1986 году КГБ проводил у нас в редакции семинар на тему самиздата, и редактор потребовал, чтобы журналы были оставлены для ознакомления. Он запер их в свой сейф и выдавал под расписку. Мне удалось туда заглянуть, но, честно говоря, ничего интересного я не обнаружил. Но это лично мое мнение, я знаю людей, которые читали с большим пиететом.
   - Вот как? - тихо спросил Булатов. - Значит, вы познакомились с самиздатом через гэбистов...
   - А вы - минуя их? - съязвил Пит. - Вы, очевидно, полагали, что это ваша интеллектуальная собственность, но собственность такого рода в нашей стране могла принадлежать только Комитету Государственной Безопасности. Разве это не очевидно?
   - Очевидно, - как-то несмело вымолвил Булатов. - Но ведь там были и умные люди. "Клуб-33" был создан понятно, каким способом... Я входил в него. И только благодаря ... этим людям... вышел первый "Квадрат"...
   Пита раздражала манера диссидентствующих интеллигентов говорить намеками, особенно сейчас, когда это выглядело просто смешно. Да и вся эта история...
   - Мне всегда казалось, - возразил он, - что взрослые люди, ушедшие в оппозицию, не могут и не должны идти на такой позорный компромисс, как создание литературного клуба под крылом КГБ.
   - Ну, знаете, - протянул Булатов, - все-таки удалось кое-что опубликовать, обозначить определенное явление... На Западе это было принято с пониманием. "Да уж, на Западе, - подумал Пит, - где все на свете либо под крылом ЦРУ, либо под опекой ФБР, этот ваш "Клуб-33", конечно, был воспринят с пониманием..." И тут он мысленно услышал комментарий Кира: "А по-твоему, было бы лучше, если бы их сгноили в тюрьме или в психушке?"
   Пит выключил диктофон. И снова включил, уже для Кира.
   - Итак, вы стали сотрудничать с журналом "Песочница", - напомнил он хозяину.
   - Да-да, - согласился Булатов. - Я тогда занимался мифологией... Дело в том, что "солнечный миф" существует, разумеется, в древних метатекстах. Мне же хотелось обнаружить миф, который действует здесь и сейчас, тогда мое открытие можно было бы подтвердить не научными методами, в чем было мне отказано, а совсем другим, но тоже бесспорным способом, опирающимся на законы общекультурного развития...
   - Простите, какого открытия? - перебил Пит.
   Булатов собрал лоб в поперечные складки, подумал, и как бы решился.
   - Будучи биологом, я допустил... Понимаете, природа создала две биолого-энергетические системы, которые хорошо известны, изучены и описаны: ну, на основе переработки каких-то органических соединений, как у животных или людей... впрочем, по большому счету, мы и есть животные... Разве нет? Кроме того, природа создала фотосинтез... Все живые существа делятся именно по этому признаку, по признаку потребления и генерации энергии. Растения живут, используя фотосинтез, а мы... Ну, в общем, понятно, да?
   - Ну, очень в общем, - прищурился Пит. Ему не хватало в этой жизни только сумасшедшего теоретика.
   - Я понял, - тем не менее вдохновился Булатов, - что должен существовать третий, смешанный, или синтетический, способ генерации энергии в живом организме. Представляете, как было бы здорово, если бы нам с вами не надо было есть? Мы бы получали энергию прямо от солнечных лучей. И такая возможность, безусловно, должна существовать! Именно для этих исследований я просил выделить средства в моей лаборатории. Мне отказали...
   - Ничего особенно удивительного в этом нет.
   Пит перестал слушать. У него мелькнула мысль, что этот человек мог просто свихнуться в лагере. Как, например, Даниил Андреев. Кир считал его "Розу мира" шедевром, но Пит был уверен, что вывести Сталина в образе Сатаны (много чести!) мог только человек, очень сильно ушибленный сталинизмом. Ну, не говоря про мета-Петербург и прот-чее... Разумеется, Пит признавал за Андреевым право на это высокое безумие - там, куда его запихали, могло привидеться и не такое...
   Если у Булатова съехала крыша, это объясняет, почему от него ушла жена. Но не объясняет, почему она захотела провести расследование. А может, она тоже чокнулась? Тогда все в порядке, ей можно сказать, что никто никого не убивал, что Кочин замечательно живет в мета-Петербурге по известному ей адресу, - и получить свои деньги. Или еще проще: когда она приедет (если приедет), объяснить, что за давностью лет работу выполнить невозможно. И не получать никаких денег. Это хотя бы будет честно. И пусть разбираются со своими делами, как хотят: фотосинтез, солнечный миф и что там у него еще.
   Пит методично рассматривал комнату. На стене висел плакатик, выполненный от руки. Там на разные лады было нарисовано слово "Быть", но как он ни прищуривал глаз, все не мог разобрать, что же написано на самом верху ватмана.
   Булатов проследил за его взглядом.
   - Это полная видо-временная парадигма глагола "Быть", тут-то и есть ключ ко всему... Но я это обнаружил потом, проанализировав роман... Сначала-то я его просто проинтерпретировал как "Миф Ореста" - и все совпало совершенно точно. Ведь "Преступление и наказание" - это миф, который работает здесь и сейчас, тот самый миф, который я так долго искал и который подтверждал мою догадку о солнечной энергии. В романе много солнца, правда? На это при беглом чтении как-то не обращаешь внимания, но солнце играет, безусловно, очень важную роль...
   - Момент! - Пит помотал головой. - Как это "Преступление и наказание" "работает" здесь и сейчас? Роман ведь некоторым образом написан в прошлом веке, - возмутился Пит. Вообще-то по Достоевскому он в свое время диплом писал - не Бог весть что, но "Преступление и наказание" он читал отнюдь не бегло.
   - Ну, это же современный текст, он так или иначе знаком абсолютно каждому человеку, он стал составной, если не основной, частью петербургского метатекста... И мы с вами словно живем в городе, который не зодчими построен, а создан воображением Достоевского. Помните, Федор Михайлович писал, что Петербург - это самый "умышленный" город на свете... Это его выражение... Вот это и есть миф, который работает здесь и сейчас. Что такое Руслан Хасбулатов, как не работающий миф Пушкина? Поэтический вымысел, проросший сквозь народное сознание в политическую жизнь России... А у Достоевского... Эти семьсот тридцать шагов... Их же пройти можно...
   - Семьсот тридцать шагов? - Пит попытался за нагромождением слов ухватить что-то знакомое и понятное.
   - Да, от дома Раскольникова до дома процентщицы, через церковь... Семьсот тридцать шагов. Ну, весь этот его крестный путь, - глухо засмеялся Булатов. - Я сделал анализ этого текста в виде пьесы. Очень интересно, знаете, получилось... Один театр-студия даже собрался ставить, только тут началась демократизация - и все кончилось, - Булатов снова засмеялся. Смех был благодушным, словно человек никогда ни на кого в этой жизни не сердился.
   - Вы написали пьесу? - заинтересовался Пит.
   - Да, - Булатов пожал плечами.
   - Когда?
   - Когда? Четыре года назад...
   Пит быстро прикинул: случилось все это в начале восьмидесятых, потом Булатова осудили, сидел он семь лет (был почему-то амнистирован), значит, пьесу она написал сразу после выхода из лагеря, а это значит, что он в лагере писал, делал наброски, работал. И жена была еще с ним, ждала успеха пьесы, видимо...
   - Может быть, мы пойдем чаю выпьем? - предложил хозяин. - Я тут в ожидании вас свежий чай заварил.
   Пит прихватил диктофон, и они перешли в почти пустую, но идеально чистую кухню. На железной этажерке стояли две кастрюли и одна сковородка. На плите - старый покореженный алюминиевый чайник, на маленьком столике - чайник заварной, накрытый чистым полотенцем.
   - Я не курю, - извинился хозяин, - а вы курите, пожалуйста, - он извлек откуда-то синюю керамическую пепельницу.
   Пит сел, закурил.
   - На что же вы живете?
   - Ах, это... - улыбнулся Булатов. - Вообще-то я живу скромно, потребности мои невелики, я работаю в одном издательстве... консультантом... мне хватает... А так я в основном - здесь, за письменным столом. Мне очень много надо сделать... Хватило бы только времени.
   - Я никогда не видел керамики такого яркого синего цвета, - внезапно сказал Пит.
   - О, это вещь очень старинная, голландская, - ответил Булатов, разливая чай. - Я владею ей в четвертом поколении. Удивительно, что она не потерялась, не разбилась, пережила все лихолетья... Да, я согласен с вами: она очень красивая.
   Пит включил диктофон.
   - Итак, "Преступление и наказание", миф Ореста, - напомнил он.
   - А о чем вы собираетесь писать? - В свою очередь, задал вопрос Булатов.
   - Понятия не имею, - легко отозвался Пит. - Честно скажу: пока мне интересно только то, что у вас нет материальных претензий к этой жизни. У всех остальных они, по-моему, есть. То, что я о вас слышал, так не похоже на все остальное... Мне просто захотелось с вами встретиться. А то, что вы рассказываете... Я ощущаю себя просто идиотом, словно вы говорите на другом языке. Впрочем, об этом я тоже слышал: что вы, разговаривая по-русски, говорите, словно на другом языке.
   - Что же вы обо мне слышали? - улыбнулся Булатов. - И от кого?
   - Я слышал разное, - достаточно веско обронил Пит.
   - Понятно... понятно... Значит, вы знаете?
   - Знаю.
   - Ну, и как же тогда быть? Ведь, по-моему, про это и сейчас писать нельзя. Ну, что я в тюрьме сидел.
   - А почему вы решили, что я непременно буду о вас писать? - усмехнулся Пит.
   - Как же, вы - журналист...
   - Журналисты не только пишут, они еще исследуют жизнь. Считайте, что именно этим я сейчас и занимаюсь.
   - Ну да... ну да... - как бы согласился Булатов. - Мне рассказывать? - он постучал пальцем по диктофону.
   Пит кивнул и закурил.
   - Вам действительно интересно? - настаивал Булатов.
   - Если бы мне были неинтересно, я бы встал и ушел, - честно признался Пит.
   - Согласен, - после раздумья сказал Булатов. - Конечно, мне бы хотелось заинтересовать кого-то своими идеями, но, как правило, человек в течение своей жизни не успевает сделать и то, и другое. Я работаю с большим опережением, я это чувствую... Понимаете, убийство - это всегда раскол сознания. Вот почему у Достоевского - Раскольников. Всегда считалось, что фамилию своего главного героя Федор Михайлович позаимствовал у русских раскольников, что здесь дело в религии. Нет, Раскольников, убивший процентщицу, продемонстрировал свой комплекс Ореста - он убил женскую половину своего сознания. Ну, вы знаете, что две половины мозга заведуют одна мужским, логическим, а другая женским, то есть образным мышлением. Результат мышления должен быть синтетическим, но в течение уже нескольких тысячелетий человечество идет по пути анализа, что генерируется грамматическим строем западных аналитических языков. И только наша, русская грамматика генерирует синтетическое мышление... Наука с термоядерной реакцией расщепления атома... Разве это не убийство?!
   Теперь Пит слушал внимательно. Он понимал, что это важно, может быть, гораздо важнее того, что они с Кирилловым собирались сделать ради этого человека.
   - Атомная бомба, - продолжал Булатов, - это просто попытка суицида, полного уничтожения человечества как коллективного сознания. В основу технократической цивилизации положен анализ, а не синтез. Анализ ведет к расколу сознания, то есть к одной из форм убийства... Вот почему у людей такая тяга к убийствам и страсть к чтению детективной литературы - логика не выдерживает, она требует от чего-то отказаться, какой-то кусок смыслов уничтожить. Детектив - наиболее чистое зеркало типичных процессов, происходящих в человеческом сознании, и человечество, как порочная женщина, изо дня в день любуется на свои язвы, потому что не в силах достичь гармонии, синтеза, нормального соотношения между двумя половинами мозга...
   Пит слушал, уставившись невидящими глазами в окно.
   Он увидел, как по мягкому ковру гостиной в Особняке ходит Кир, заложив руки за спину. В печке горит огонь. Вот Кир подошел к музыкальному центру, поставил пластинку - зазвучал медленный светлый Бах. Кир повернулся - и прямо перед ним в кресле, в такой же, как у него, вишневой велюровой куртке, оказался Булатов. Он что-то рассказывал, Кир, увлеченно слушая, кивал его словам. Между ними на столике - коньяк в старинных тяжелых рюмках. Пит опять словно видел кусок фильма. Не податься ли тебе в кинематограф, Олег Сергеевич?
   Да, наверное, Кир прав... По-своему, разумеется. Пит не пытался отгадать масштаб личности Булатова, но ради того, чтобы познакомиться с ним, услышать его бредовые теории, и стоило, наверное, браться за расследование.
   Раскол сознания! Теперь оставалось решить, произошел ли такой раскол в сознании самого Булатова...
   Нет, он не сумасшедший. Даже если его версия недостоверна и не может быть подтверждена никакими научными данными, все равно она настолько оригинальна, самобытна и всеобъемлюща, что Кир будет просто в восторге. Великий аналитик Кириллов и философ, ратующий за синтез как основной способ мышления - на это стоило, как минимум, посмотреть.
   Может быть, если они, наконец, встретятся, Мессир и Мастер, Кир отпустит его, Олега? Ведь ему уже будет, с кем коротать зимние вечера...
   В той гостиной, которую представил себе Пит, Кир и Булатов усмехнулись, даже не повернувшись в его сторону. Означает ли это, что он свободен?
   Пит вернулся к реальности. Перед ним молча сидел Булатов и чуть-чуть улыбался.
   - Вы думаете о чем-то другом? - спросил он.
   - Я задам вам провокационный вопрос, - сказал Пит.
   - Да-да, - воодушевился Булатов.
   - Не считаете ли вы, что это у вас произошел раскол сознания, который вы теперь со всей мощью своего недюжего интеллекта пытаетесь... анатомировать?
   - Анатомировать, - Булатов негромко рассмеялся. - Вы ощутили наличие анализа в моей теории... Это естественно, ведь анализ и есть инструмент синтеза, одно без другого не существует... Хотя нет, существует, только в другой форме - в форме веры, любви, творчества... Вы думаете, что это я убил Кочубея?
   - Да, как быть с убийством?
   - Ну как... Пересмотра дела не было, добиваться я этого не буду, теперь мне уже ни к чему...
   - Это не вы его убили?
   - Нет.
   - А кто?
   - Я очень много об этом думал, поверьте... - сказал он, помолчав. - Ведь если не я, значит, кто-то из тех людей... из нас... вышел потом, когда я вернулся в мастерскую, на лестницу, сделал это, а потом... в суде давал показания, что мы со Славой выясняли там свои отношения... А почему вас это интересует? Вы и об этом хотите написать? Только не подумайте изображать меня какой-нибудь жертвой... режима. Это сейчас становится модно, но это не так.
   - Я уже сказал: я еще ничего не решил. Но если я буду писать, я сам должен быть уверен, что вы... не убийца. Мы тут с вами так интеллектуально беседуем...
   - Да, конечно! - прервал его Булатов. - Убил, а потом придумал психологическую задачку про раскол сознания. Красиво! - расхохотался он. - Но, честно говоря, я не верю, что вам вообще удастся про это написать, где-то опубликовать свой рассказ. Не тем сегодня заняты газеты, не тем интересуются люди... Хотя для любого семиотика здесь все очень понятно.
   - Простите, как?
   - Семиотика - наука о знаковых системах. В нашем городе была и остается довольно сильная семиотическая школа. Вам не приходилось читать Лотмана?
   - Нет, не приходилось, хотя имя, конечно, известное. Давайте на этом пока остановимся. Я с удовольствием послушаю вас еще, познакомлю вас с моим другом, который, как я понимаю, будет просто счастлив... Значит, договоримся так: я вам ничего не обещаю. Дело не в газетах и их профиле. Я пока сам не понял, моя ли это тема.
   - Вы знаете, - улыбнулся Булатов, - Золотой век наступит очень скоро.
   - Когда же?
   - Лет через семь-девять, как только мне удастся завершить языковое описание научной картины мира.
   - Ловлю вас на слове, - ответно улыбнулся Пит. - Встретимся через девять лет. А теперь я бы хотел посмотреть вашу пьесу. Если вы не возражаете, я покажу ее своему другу. Он большой любитель подобных экзерсисов.
   Булатов вернулся в комнату и вынес Питу папку. Потом он закрыл за ним дверь.
  
  
   Глава 5
  
   На следующее утро Пит приехал в контору "КП". Приехал для порядка. Обычно по утрам здесь появлялась Мила, и если что-то происходило, она звонила в Особняк. Но Мила прохлаждалась в тропиках, и следовало хотя бы иногда проверять информационные системы, а также рулевое колесо.
   Никаких новых сообщений не было, факс молчал, как убитый. "А если бы не звонок из Вашингтона? - мелькнуло в голове Пита. - Что бы мы сейчас делали? Август, мертвый сезон..."
   Информация, идущая по компьютерным сетям, поступала и в Особняк, ее анализировал Кир. Самое простое (но и самое сложное), что могло произойти в конторе - это телефонный звонок. Этот номер телефона был занесен в телефонные справочники в раздел "Агентства информационной безопасности". Кроме того, он курсировал в коммерческих кругах. Кир года два назад запустил довольно сложную схему информационной дезы, в которой фигурировал номер телефона конторы. И она срабатывала, как это принято в России, с точностью до наоборот: люди начинали верить в магическую силу телефона, который "могу дать вам только под большим секретом". Так что клиенты сначала звонили. Но для того, чтобы услышать этот телефонный звонок, нужно сидеть и ждать. Или не ждать, что еще лучше, - просто сидеть и делать вид, что тебе тут хорошо. А почему бы тут и не должно быть хорошо?
   Пит ополоснул кофеварку, засыпал кофе, включил прибор в сеть, нажал кнопку обогревателя - в полуподвальном помещении даже летом было сыро, а значит холодно и неуютно. После чего он устроился в кресле с книжечкой, но сначала еще раз бдительным оком оглядел контору.
   Стол с компьютером и факсом, за которым обычно сидела Мила, высокопрофессиональный системщик, был пуст. Два стола напротив - тоже. А вот середина помещения с электрокамином, журнальным столиком, телефоном и двумя креслами, самое уютное место офиса, занимал Пит вместе со своими длинными ногами. Здесь и была сосредоточена жизнь детективного агентства. Столы - не в счет, компьютер - тоже, он жил совершенно самостоятельно, независимо от самих хозяев.
   Пит никак не мог осилить первую страницу, потому что все время возвращался к сегодняшнему утру. Он, разумеется, предполагал, что теории и тексты Булатова заинтересуют Кира. Но ему в голову не могло прийти, что шеф после прослушивания диктофона просто выпадет из времени и пространства. Пит мог допустить азартный интерес Кира, его доброжелательное и все же снисходительное отношение к новой информации, но полное погружение в нее?.. Уже засыпая, Пит все слышал снизу, из гостиной бубнящий голос Булатова. Кир прослушивал кассету пятый или шестой раз. Наизусть выучивал?..
   Утром Пит обнаружил шефа все в том же положении. Кир сидел на полу, обложившись книгами, картами, планами старого Петербурга. По всему ковру были разбросаны гравюры Садовникова, большие иллюстрации Добужинского к "Преступлению и наказанию". Это была мизансцена! Типа "Гений в порыве творчества". Кир умел красиво обставлять свои душевные порывы, поэтому Питу всегда казалось, что наибольших результатов Кир сумел бы добиться на поприще постановки театрализованных зрелищ. Правда, режиссер обязан мыслить художественными образами, а мышление Кира было строго аналитическим, даже хирургическим.
   Кир поднял голову, встал на ноги, с хрустом потянулся.
   - Я бы не отказался от кофе, - подумал он вслух. - Иди ныряй в свои ледяные проруби, я сейчас все приготовлю.
   Пит вернулся после купания к столу с дымящейся яичницей. Кроме этого банального блюда, стол украшали помидоры, лук, розовое сало из морозилки. Белый фаянсовый кофейник завершал натюрморт.
   - Коньяк? - поинтересовался Кир.
   Пит помотал головой.
   - А я выпью, - разрешил себе Кир и налил коньяку в старинную толстую рюмку.
   Он выпил и с аппетитом набросился на еду. Употребив все, что было на столе, Кир отхлебнул кофе и сообщил:
   - Ради таких ночей, очевидно, и стоит жить на белом свете.
   - Я знал, что тебе понравится, - улыбнулся Пит. - Ты у нас великий аналитик, попробуй теперь привыкнуть к мысли, что синтетическое мышления - ступень, как я понял, более высокая. Мне показалось, это некая недосягаемая вершина разума.
   - Не разума, - поправил Кир, - а сознания... Ты знаешь, я всю жизнь страдал от того, что оказывался умнее всех.
   - Я помню, - сказал Пит. - Ты сидел в редакции совершенно пьяный и плакал: "Я умнее их всех..."
   - Правильно! - одобрил Кир воспоминание. - Но даже сказать об этом было нельзя - никто не поймет. Некому... Разве вот тебе, но тебя не интересуют преимущества чужого интеллекта...
   - Не интересуют, - кивнул Пит - Меня не интересуют преимущества или недостатки даже своего собственного интеллекта. Не дурак - и на том спасибо.
   - Цену своим мозгам я, конечно, знаю, - удовлетворенно сообщил Кир, - поэтому отдаю себе отчет, что мой ум уникален всего в трех-четырех параметрах. А их - бесчисленное множество... Да, мы с тобой нашли уникальный разум. То, что Булатов сделал очевидным... Туда просто никто не смотрел, потому что никто не ищет пятый угол в квадратной комнате. Ты знаешь, что он сделал в своей пьесе? Он вывел на чистую воду Федора Михалыча, - Кир блаженно рассмеялся. - И надо же, в какую ловушку угодил сам! Впрочем, он просто оказался верен своей собственной теории синтеза: "Все то, что случится, случиться должно..." У Булатова есть один недостаток... нет, недочет - он раб своей собственной идеи. Вот почему я предпочитаю быть отстраненным от любой идеологии. Русский человек, которому в голову пришла идея, - это...
   - Ленин, - сказал Пит.
   - Правильно, - удивленный точностью ответа, повернулся к нему Кир. - Известно, куда ведет дорога, вымощенная благими идеями. Булатова она привела в тюрьму. Спрашивается: на какого черта нужны идеи? Отвечаю: скучно жить на этом свете господа... "Если бы нынче свой путь совершить наше солнце забыло, завтра целый бы мир озарила мысль безумца какого-нибудь!" - процитировал он со вкусом одного из своих любимцев, Беранже.
   - Ты считаешь, что Булатов не убивал?
   Кир налил себе третью чашку кофе, закурил, подумал.
   - А вот не знаю, - казалось, Кир был поражен. - Все это не более, чем интересно. Никаких доказательств нет.
   - Но ты же говорил, что тебе будет достаточно моего слова: убивал Булатов или нет.
   - И что ты думаешь? - заинтересовался Кир.
   - Нет, - совершенно спокойно ответил Пит. - Булатов никого не убивал. Как сказала Татьяна Кочина, цитирую: "Булатов? Ногами? Кочубея?!" Вопрос, восклик, кавычки закрыты. Конец цитаты. Для этого необходимо, чтобы твоей движущей силой, хотя бы в отдельные моменты жизни, была ненависть. Булатов не умеет ненавидеть так же органически, как ты, например, не умеешь врать. Это врожденное, этому нельзя научиться. Это можно рассматривать как дефект или, наоборот, как Божий дар... Чем-то наш Булатов напоминает блаженного...
   - Не умеет ненавидеть... Аргумент. Я этого не знал. Но не доказательство.
   - А ты, значит, собираешься найти и представить его бывшей жене доказательства? - теперь был поражен Пит.
   - Нет, не его жене. Я хочу представить доказательства Игорю Булатову в том, что он, Игорь Булатов, никого не убивал.
   - Значит, тебе тоже показалось, что он сомневается сам в себе?
   - Видимо... Иногда... С тобой я не согласен, он не свой раскол сознания анатомирует, как ты изволил выразиться. Но он был пьян и не контролировал свое подсознание. Сознательно он убить Кочина не мог, это точно. Но подсознательно? Вот в чем вопрос вопросов. Он сам этого не знает и никто этого не знает, кроме... убийцы. И если убийца все-таки Булатов, возможно, он уже испил свою чашу... Ночью я понял очень простую вещь: даже вместе с тобой мы не сможем заменить Федора Михалыча. К сожалению. Мы не напишем роман, который превратится в основополагающий миф человечества. Ты едешь в город? Я с тобой! Я хочу пройти эти семьсот тридцать шагов.
   - Зачем?
   - Я живу в этом городе сорок семь лет, и мне ни разу не пришла в голову простая мысль пройти ножками этот путь. Ни разу... Я хочу! Желания не поддаются логическому объяснению. Хочу! Хочу луну с неба... Хочу пройти этот путь. Кстати, приглашаю тебя быть моим спутником. Отказываешься?
   - Я поеду в контору. Не могу чувствовать себя таким свободным... от всего...
   - Заводи тачку, я буду готов через пять минут.
   Пит высадил шефа на Сенной площади и поехал в контору. Теперь, в ожидании кофе, он углубился в очередную книжечку Ирвина Шоу. Первая страница, в конце концов, проскочила, а дальше пошло, как по маслу.
   Он читал с наслаждением, с которым каждый человек кайфует над любимой книгой, будучи совершенно один. Потом он отложил книжку, налил себе кофе, закурил.
   В комнате стало тепло, и Пит вспомнил, что жизнь хороша именно такими пустяками. Радоваться этому его научил Кир, большой любитель жизненных благ, которых у него почти никогда не было. Но он умел их создавать: крахмалил скатерти, сервировал столы, расставлял цветы в вазах. Он сам сделал в своей квартире кухню и стеллаж для книг во всю стену. А когда был получен первый гонорар в валюте, Кир позволил себе купить долгожданную домашнюю мягкую куртку с атласными отворотами на широких рукавах. Работать в ней было сложно, а вот сидеть вечером в гостиной перед печкой - в самый раз.
   Пит поудобнее устроился в кресле, вытянул ноги, которые никуда почему-то не помещались, и снова стал читать. Конечно, он чувствовал себя не совсем в своей тарелке - еще вчера он обещал позвонить человеку, приславшему запрос по факсу, и считал себя обязанным предпринять какие-то шаги в этом направлении, но Кир утром приказал ничего не сообщать клиенту, даже если он позвонит.
   Кир в это время шел по набережной Екатерининского канала, считая про себя шаги. Он остановился на том месте, где когда-то была Вознесенская церковь, закурил, посмотрел вдоль канала, на изгибы и повороты набережной, которой не было в те далекие времена (не случайно Федор Михайлович называл эту речку "канавой") и пошел дальше. Постоял во дворе дома Раскольникова, без труда "вычислив" окна дворницкой, откуда Родион Романыч взял топор, поднял голову к окнам шестого этажа, вошел в подъезд, стал подниматься, но его спугнула шумная веселая компания совершенно нынешнего пошиба, так не вязавшаяся с тем миром, в котором вот уже сутки пребывал Кир.
   Он вышел на улицу и направился по Садовой в сторону Никольского собора - и там, на одном из перекрестков вдруг увидел вывеску: "МармеладовЪ". Он постоял, не веря собственным глазам, а потом, посмеиваясь, толкнул дверь. Над ней звякнул тусклый колокольчик...
   Пит еще раз оглянулся по сторонам. Ничего не менялось. Никто не звонил, и ему вдруг стало не по себе: он просто физически чувствовал, как утекает время. В никуда.
   Он встал, сделал взад и вперед три возможных здесь шага, потянулся. Навыки, полученные в американской школе детективов, требовали постоянно поддерживать "боевую форму". Долгое бездействие превращало Пита в неврастеника. Великую науку детективов всего мира - терпение - он усваивал хуже всего.
   Мама, живущая теперь с отчимом в Лос-Анджелосе, очень гордилась своим сыном. Ей казалось, что он придумал себе замечательную игру, которая очень подходит ее длинноногому стремительному сыну. Тем более, что мама могла себе позволить оплачивать эту игру, как в детстве оплачивала уроки конного спорта и фехтования. Впрочем, наверное, оплачивал отец, пока был жив...
   Вот на какое расследование подвигнуть бы Кира! Но Кир не знал этой истории, случившейся девятнадцать лет назад. Он знал только, что когда Пит учился в шестом классе, его отец умер, а мама, спустя пять лет, снова вышла замуж, и муж увез ее в Америку, когда Пит, вернувшись из армии, поступил в Университет. Кир даже провожал их в аэропорту, потому что уже правил первые заметки Пита, взяв его под свое крыло.
   Мама, конечно, не стала голливудской звездой, улыбнулся про себя Пит. Хотя здесь и в театре и в кино подавала большие надежды. До тридцати пяти лет все "надежды подавала". Там она стала кинопродюсером - ни больше, ни меньше! Отчим сумел выйти только на уровень агента, он занимался сценариями и актерами. Впрочем, они работали с матерью в одной связке и получали довольно приличные доходы. Мать, по традиции всех советских женщин, не делила их на доходы свои и своего мужа. Единственное, что она сделала отдельно от него - открыла счет на имя Пита, куда иногда подбрасывала деньжонок.
   Со счета капало. По меркам здешней жизни, Пит был достаточно состоятельным человеком. Но он никогда не трогал основной "капитал" - только небольшие годовые проценты, которые мать либо привозила сама, либо пересылала со знакомыми. На эти процентики и был куплен Особняк, компьютеры и все остальное. Киру, кроме своего интеллекта, внести в "уставный капитал" фирмы было нечего, и Пит знал, что в глубине души этот факт уязвляет великого аналитика. В Штатах и в любой другой цивилизованной стране мира Кир был бы очень богатым человеком, и платили бы ему именно за способность мыслить. А здесь, в родном Отечестве... Впрочем, Пит считал, что шеф трижды отработал те средства, которые Пит вложил в их совместное предприятие единолично. Без него Пит в лучшем случае издал бы на эти деньги пару своих книг, если бы сумел их написать.
   До того, как они с Киром зарегистрировали и открыли одно из первых в городе частных детективных агентств (Пит скривился при этих воспоминаниях, как от зубной боли), он очень любил читать детективы. Он и раньше их почитывал, отдавая предпочтение меланхоличному Богомилу Райнову, но когда детективы хлынули лавиной, он просто вошел в этот неожиданный и довольно вонючий поток массовой литературы. На первых порах безграмотно переведенные книжки спасали от отчаяния. Потом из потока вычленились несколько имен, занявших почетное место на книжных полках Особняка. Эрл Гарднер, Дик Френсис, Рекс Стаут...
   С Ниро Вульфом его познакомил Кир, продемонстрировав младшему коллеге игровую несерьезность этого образа и образа жизни всех персонажей Стаута.
   - Мы ценим русскую классическую литературу за ее философичность, глубину и так далее, - сформулировал Кир. - Но ее чудовищная серьезность просто удручает! Такое впечатление, что на Руси у всех начисто поотшибало чувство юмора. Стаут очень убедительно доказал, что к убийству, а тем паче к расследованию, то есть попросту к самой жизни всерьез относиться негоже. Негоже, Олег Сергеевич, из работы, а тем более из убийства, из любого преступления делать культ...
   Когда обосновывались в Особняке, Кир все сокрушался, что при всех неоспоримых достоинствах этого старого здания ему далеко до дома Вульфа на Тридцать Пятой Западной улице с оранжереей на крыше, где выращиваются диковинные орхидеи. Эту мысль Кир обдумывал несколько дней.
   - Разумеется, найдутся горячие головы, которые отождествят нас с тобой с Вульфом и Гудвиным, - рассуждал он, - поэтому чем более осознанно мы сами постараемся это сходство увеличить, тем будет абсурднее, а значит - лучше. Но беда в том, что я не отличу орхидею от анютиных глазок. Я знаю только, как выглядят розы и пионы...
   Это были любимые цветы Ирины, и разговор как-то незаметно стух. Больше об орхидеях не вспоминали. К слову сказать, Пит никогда не понимал благоговения, которое люди испытывали перед этими цветами. Можно было ценить только дикие орхидеи - за недоступность. А выращенные в тепличных условиях восковые, почти что неживые веточки, да еще помещенные в прозрачные пластиковые цилиндры, удручали и Пита и Кира своей холодностью. Так что занятия по флористике им не грозили.
   Правда, два года назад Кир умудрился вырастить тридцать семь кочанов капусты... Но это только увело их с Питом в сторону от литературных первоисточников, несмотря на очевидный парафраз с теплицами Ниро Вульфа. Возникли проблемы доставки и зашпаривания бочек, шинковки кочанов, покупки специального сорта клюквы... Вся эпопея происходила на холодной веранде, и картина, которую Питу приходилось наблюдать, напоминала ему почему-то столярную мастерскую с ворохом желтых стружек. Он с содроганием вспомнил, что Кир собирается начать эту эпопею прямо на днях. Хоть бы Милку дождаться! Тогда Пит мог бы улизнуть из Особняка, не выдумывая специальных предлогов.
   Когда началась активная деятельность детективного агентства "Кириллов & Петров", Пит вообще перестал читать детективы. Почему-то интерес к этому виду книжной макулатуры разом иссяк. Впрочем, Олег был этому только рад. Он вернулся к нормальной литературе, которая потрясла его в детстве и не отпускала всю юность.
   Кир и раньше и теперь предпочитал хорошую фантастику, был некоторое время знаком со Стругацкими, хорошо ориентировался в сложном пространстве выдуманного ими мира и часто ссылался на Странников, Рэдрика Шухарта или Максима Кемеррера. Но и нынешнюю фантастику, тоже обрушившуюся на книжные прилавки в неограниченном количестве, Кир жаловал. Особенно жанр "фентези", где все было легко и не так мрачно, как в старом социальном "фэкшене". Пит даже запомнил одно имя из последних открытий Кира: Урсула Ле Гуин. Про что она писала, ему было неизвестно, но имя звучало красиво.
   Сейчас Пит читал Ирвина Шоу. Пару недель назад он купил целое "собрание сочинений", состоящее из десяти книжек в мягких обложках, и теперь читал по очереди каждый том, медленно смакую поразительный язык и сложные психологические ходы. Больше всего его радовала изящная простота, с которой...
   Телефон зазвонил так неожиданно, что Пита взяла оторопь. Хотя они с Киром договорились, что когда тот отшагает свои семь сотен шагов, он позвонит сюда или приедет в пять часов. Не выпуская книгу из левой руки, Пит дотянулся до телефона и снял трубку.
   - "КП" слушает, - бросил он привычную фразу.
   - Это частное детективное агентство? - кокетливо поинтересовался женский голос.
   - Что-то вроде этого, - скучно отозвался Пит.
   На том конце провода помолчали, а потом вполне нормальный голос задал прямой вопрос:
   - Это Кириллов или Петров?
   - Что вам угодно? - попытался увильнуть Пит.
   - Мне бы хотелось знать, с кем я разговариваю.
   - Мне бы это тоже было интересно, - улыбнулся Пит.
   - А давайте тогда встретимся! - вдруг предложила она. - Это касается Кочубея... Я жду вас через пятнадцать минут на ступенях Михайловского замка. Успеете?
   - Я постараюсь. А как я вас узнаю?
   - Узнаете, никуда не денетесь! - быстро хихикнула она и бросила трубку.
   "Как в кино!" - недовольно подумал Пит. Но ведь и не пойти было нельзя. Он с грустью оглядел помещение, которое жаль было покидать, положил закладку в книгу, написал Киру записку, вышел и захлопнул дверь. Обогнув собственную машину, он пошел к Летнему саду пешком. При всех раскладах это получалось быстрее.
  

Глава 6

  
   На ступенях Михайловского замка стояла единственная девушка с тяжелыми светлыми волосами.
   - Как в кино, - сказал Пит, подходя к ней.
   - Меня зовут Лена, - сказала она сразу. - Значит, вы Петров, а не Кириллов.
   - Пит, с вашего разрешения.
   Он вспомнил слова Тани Кочиной: "Славка если в кого влюбится, можно клеймо ставить: золотая..." Вот и характеристика, и гадать на кофейной гуще не надо, кто перед тобой. Пит всегда испытывал слабость к ясным серо-голубым глазам, обведенным темными ресницами. Такие глаза были у его мамы, и уж тут поделать было ничего нельзя - видимо, очень долго он смотрел в эти глаза, когда был ребенком.
   - Пит, - скривилась Лена. - Почему это, интересно, надо называть себя на западный лад? Вы еще скажите, что Кириллов - это Кир.
   - Да, Кир, - подтвердил Пит. - Так сложилось исторически. Он много лет был Киром по причине не столько фамилии, сколько пристрастия к алкоголю. А я, став его учеником, по аналогии получил прозвище Пит, которым сильно горжусь. Так что извините великодушно, но он - Кир, а я - Пит, сокращенно "КП".
   - Ладно, не оправдываетесь.
   - Я никогда не оправдываюсь, я пытаюсь объяснить то, что может быть непонятным для людей непосвященных, но мне симпатичных.
   - Итак, вы вернулись к убийству Кочубея...
   Лена внимательно посмотрела в глаза Питу. Он, естественно, спокойно выдержал ее взгляд.
   - Откуда вы это взяли? - сурово спроси Пит.
   - Да уж взяла! У меня к вам, собственно, один вопрос: кто предложил вам это дело?
   Пит усмехнулся.
   - Танька?.. - стала рассуждать Лена. - Нет, она не может вам заплатить. Хотя, возможно, с нее вы бы не взяли денег... Про вас говорят, что вы можете работать бесплатно, это правда? Ну, кто, скажите?!
   Пит пожал плечами.
   - А почему вас так волнует именно этот вопрос?
   - Да потому что вашим клиентом... или как это называется?.. должна была быть я! Только я могла додуматься до того, что надо провести новое расследование, но я не додумалась. Вот я и спрашиваю, кто же оказался сообразительнее меня? Значит, кому-то это нужно больше, чем мне? А этого быть не может! Неужели... Господи, какая я дура! Светка! Ну, конечно же. Светка. У нее ведь теперь и деньги есть... Не за этим ли она и замуж в Америку уехала? - Лена словно вообще забыла о существовании Пита, даже отвернулась от него, напряженно вглядываясь куда-то вдаль.
   Пит сел на ступеньки и закурил. Версия о том, что жена Булатова вышла замуж, чтобы "заработать" деньги на оправдание мужа, его поразила. Может быть, она даже поссорилась ради этого со своим "гением"... Но додумать эти мысли ему не дали. Лена быстро повернулась к нему.
   - А для меня у вас найдется сигарета?
   - Найдется.
   Лена тоже села и закурила.
   - Значит, вы не верите, что Кочина убил Булатов? - спросил Пит.
   - Это абсурд! Меня спрашивали об этом на следствии и на суде двадцать пять раз, и двадцать пять раз я сказала, что это абсурд. А они его в тюрьму посадили!
   - Факты против вас. И против нас тоже. Булатов был осужден за убийство и отсидел свой срок. Правда, очень небольшой...
   - Его освободили по первой горбачевской амнистии. Вы знаете, что он в лагере ни с кем не ссорился, ни с кем не дрался? Его там никто не мучил, ни в какие "табели о рангах" зоны он не вписался... Сам по себе! Даже там это поняли и оценили. Впрочем, где это и может быть оценено, как не там...
   - Мне он этого не говорил.
   - Ага! Значит, вы его видели. И что скажете: мог Булатов убить или нет?
   - Тут возможны различные точки зрения...
   - Нет, нет! Лично ваша точка зрения.
   - Я ее вчера высказал Киру, - неохотно признался Пит. - Я считаю, что Булатов убить не мог. В его характере вообще отсутствует ненависть...
   - Правильно! Ой, вы мне нравитесь, - Лена схватила Пита за руку и чмокнула в щеку.
   - Спасибо, - почему-то не обрадовался Пит, - но Кир считает, что это не доказательство.
   - А зачем ему доказательства? Фактические, вот как в этом... в уголовном деле бывают?
   Пит кивнул.
   - Но зачем?
   - Кир считает необходимым предъявить доказательства невиновности самому Игорю Владиславовичу Булатову...
   Лена отшатнулась, перевела взгляд на Летний сад и посидела молча минут пять, пока не кончилась сигарета.
   - Интересный человек Кириллов... Я много о нем слышала... Вообще... это было бы здорово, если, конечно, удастся... Мне-то казалось, что достаточно объективного, незаинтересованного взгляда со стороны, именно по прошествии долгих уже лет, чтобы все встало на свои места...
   - Откуда вы знаете, как он жил в лагере? - спросил Пит.
   - Ездили мы к нему со Светкой...
   - Ну вы даете!
   Лена посмотрела на него непонимающе.
   - То вы Таню Кочину опекаете, то Свету Булатову... Вы мазохистка?
   - Ничего вы не понимаете, - Лена улыбнулась чему-то своему, покачала головой.
   Она начала рассказывать, а Питу показалось, что снова поползла старая пленка фильма, который два дня назад начал для него показывать Кир.
   Где-то далеко-далеко, на краю света тянулась кирпичная стена, возле нее шевелились две почти неприметные человеческие фигурки. Но вот в стене открылась какая-то щель - и фигурки проскользнули внутрь.
   Лена и Света сидели в комнате свиданий и ждали Булатова. Молча, не глядя друг на друга. На столе лежали гостинцы, в том числе и сигареты, но они боялись закурить.
   Открылась дверь - и конвойный пропустил в комнату Булатова в арестантской одежде. Женщины встали, он шагнул к ним и обнял обеих.
   - Молодцы, что приехали, - сказал он спокойно.
   Отстранился от них и сел. И тогда стало видно, что у него совершенно спокойное, даже довольное лицо. Он улыбался.
   - Вот, - заторопилась Света. - Честно говоря, не знали, что везти. Вот сигареты... три блока...
   - А я курить бросил, - доброжелательно сообщил Булатов.
   - Хорошо, другим пригодятся, обменяешь на что-нибудь, витамины... конфеты... карамель, да?.. апельсины... - она понизила голос. - А водку можно? Мы четыре бутылки привезли.
   Булатов негромко, но весело рассмеялся.
   - Светка подожди! - остановила ее Лена. - Ну что ты с этой жратвой, в самом деле! Видишь, харю тут отъел, поперек себя шире...
   Булатов снова засмеялся.
   Света села, закурила. И чуть не заплакала.
   - Хорош! - приказала Лена. - Ну, рассказывай, Булат. Не для того мы за тысячу верст перлись, чтобы на твои ухмылочки смотреть.
   - Ну что рассказывать? Тружусь... по мере сил...
   - Нам уже сообщили, что ты отличник боевой и политической подготовки, - перебила Лена.
   - У меня есть время думать, читать... я даже кое-что пишу...
   - То есть... - попыталась сказать Света.
   - То есть голову пеплом ты себе не посыпаешь? - сформулировала Лена.
   Булатов развел руками.
   - Ну не может он так врать! - повернулась Света к Лене.
   - Булат, ты почему на себя это взял? - взвилась Лена.
   - Ну, ты же сказала... И потом, я не взял... Когда меня спросили, признаю ли я себе виновным в непредумышленном убийстве, я ответил, что мне нечего сказать по данному вопросу.
   - А это, по-твоему, не признание вины? - поразилась Света.
   - Нет, - твердо сказал Булатов. - Я действительно, даже сейчас ничего не могу сказать об убийстве. Мы не знаем, что происходит в нашем подсознании, тем более если перестаем его контролировать...
   - Ах, для тебя оправдываться - ниже собственного достоинства, - возмутилась Света, - раз уж и Ленка, и сам Кочубей думали, что ты виноват...
   - Я ничего такого не думала... - тихо сказала Лена. - Я просто вообще - не думала! Как можно было там думать?
   - Давайте мы не будем об этом говорить. Славы нет. Я... за это наказан... Почему бы нет?..
   Кадры кончились. Пит сидел на каменных разбитых ступенях старого замка и чувствовал, что ему очень хорошо. Он уже любил эту Лену, потому что не было на свете такого мужчины, который бы просто прошел мимо, не заметив, не восхитившись, не сделав чего-нибудь стоящего для этого неземного и в то же время такого житейски мудрого существа. Теперь Пит начинал понимать, как из-за нее могли драться на лестнице пьяные Булатов и Кочин. Не за право обладать, конечно нет!. Может быть, Кочубей с его добрым и счастливым взглядом заметил Булатовский - недобрый, пытающийся вскрыть тайну мышления обожаемой Ленки. Было ли этого достаточно, чтобы убить? Более чем! "Убить" в том смысле, в котором искренние люди запросто бросают: "Повесить тебя за это мало!" Или, наоборот, Булатов решил, что Кочин недостаточно почтителен с возлюбленной... У обоих - жены, непостижимые русские женщины с безграничными размерами души, о которых не случайно грезят мужики всех континентов планеты... Но Ленка - принцесса, королева, из туфельки которой они готовы были пить даже советский портвейн. Какие там были сложности, переплетения судеб, влечений и полетов души - об этом даже гадать не стоит...
   А Елена продолжала говорить.
   - Его эта дикая жизнь не задавила, понимаете? - она строго посмотрела Питу в глаза. - И ничего он не искупал! Он просто на порядок выше нас всех по интеллекту, как Слава был выше по своим душевным, человеческим качествам. Фу, какую гадость я сказала! "Человеческие качества..." Таких людей больше нет и не будет! Кочубей! Этим все сказано! А Булатов... он просто жил и живет в предлагаемых обстоятельствах, сам по себе...
   - Вы актриса? - догадался Пит.
   - Да, - она улыбнулась. - Это видно?
   - Видно, - тоже улыбнулся Пит.
   - Все правильно, я ведь нашла своего Пигмалиона... Вы, наверное, опять не понимаете, почему это я сейчас, когда Игорь один, Света уехала... Почему я не с ним, в общем, да? Вы знаете, а я просто жутко счастлива. Они меня любили, и я их любила - обоих... Глупо, все глупо, это не рассказать... Они хотели, чтобы я просто была - сидела, молчала, читала стихи... А он - он меня творит, как музыку. Разве можно от этого отказаться? Булат, что Булат?.. Он Булат и есть, я поняла это там, в лагерной комнате свиданий... Он не сломается. Нет, я за него не боюсь... Мне, понимаете, безумно, безумно жалко Кочубея. Восемь лет прошло, а я не могу смириться, что он умер, что его, его!.. убили... Думаете, он Таньку с Денисом не любил? Еще как! Больше всех! Если бы ему нужно было выбирать, он бы, конечно, выбрал их, никто и не сомневался. И я это знала. Просто это не та любовь, которую вы все себе представляете. Лучше всех это понимала Танька. Хотя, с другой стороны, чего тут хорошего... "Был уголок в ее руке от похоронки..." - вдруг точно так же, как Таня Кочина, сильно и красиво пропела Лена.
   Она не знала, что тут правда, что ложь - просто жила, как умела.
   Пит в этот момент понял, что сделает Кир, когда услышит о возлюбленной Кочубея: "А ну-ка поставь мне эту Долину", - скажет Кир и будет прав.
   - Знаете, потом, на поминках, - стала рассказывать Лена, откинув волосы со лба, - Сашка... Вы знаете, что все это было у Сашки в мастерской?
   - Я не знаю, кто такой Сашка и где эта мастерская.
   - О, это теперь большой человек. Разъезжает по Западной Европе, дает интервью... В общем, стрижет купоны с того, нашего времени... За последние пять лет не написал ни одной картины. А вообще он писал славные картины, такие круглые... Мне всегда казалось, что из картины на меня смотрит круглый детский глаз. Где-то он там прятал ребенка... И вот когда мы хоронили Кочубея, все напились... Страшно... И Сашка кричал: "Кочумай, Кочубей!"
   Пит вздрогнул. Лена прокричала эти два странных слова протяжным хриплым голосом.
   - Мол, спи спокойно дорогой товарищ... - Лена хихикнула. - Он выкрикнул это раз двести, и по-моему, все сошли с ума только от его крика. Это был какой-то припев к песне, которая звучала внутри него... Кочума-аа-й, Кочубе-ей... - снова повторила она, только уже тихо. - Восемь лет, что бы я ни делала, как бы ни затыкала уши, этот крик звучит у меня в голове. Может быть, это кончится, если вы сумеете докопаться до правды... если у вас получится... Как я хочу, чтобы у вас получилось! Чем я могу вам помочь? - она внезапно схватила Пита за руку.
   - Вы бы мне действительно помогли, если бы составили список всех людей, которые были на той вечеринке у Сашки... как его фамилия?
   - Варфаломеев. Там было... человек двадцать... - она с сомнением покачала головой.
   - С адресами и телефонами, если возможно.
   - Вы хотите поговорить с каждым из нас? Это займет два года! А, поняла! Вы соберете нас всех в том подвале, поставите напротив отсидевшего свое Булатова и будете провоцировать убийцу на признание, чтоб у него нервы сдали, да? - Лена засмеялась. - Неплохая идейка, как вам кажется?
   - Кочумай, Кочубей, - остановил ее Пит. Лена заткнулась, как будто ей забили в рот кляп. - Извините, я случайно... От этих двух слов, и правда, оторопь берет, так и подмывает сказать их по какому-нибудь поводу... Или просто так.
   - Или просто так, - повторила Лена. - Я попробую... составить вам список, хотя...
   Пит попытался ее отвлечь:
   - А почему вы меня пригласили сюда, к Михайловскому замку? Живете неподалеку?
   - Нет, - Лена постепенно обретала дар речи. - У нас здесь студия. Эти ступени - самые лучшие подмостки города... А я бы хотела, чтобы вы почувствовали искусственность, ненатуральность этого дикого убийства. Я люблю театральные эффекты... Но вы, как я вижу, тоже...
   - А что за подвал, что за мастерская, где вы тогда пьянствовали? - Пит обругал себя, споткнулся, но слово уже вылетело. - Извините...
   - Пьянствовали, пьянствовали! - согласилась Лена. - Мы только и делали, что пили. И вот вам результат... А Сашкина мастерская, бывшая, конечно, здесь, недалеко, переулок между Фурштадтской и Кирочной, двухэтажный флигель во дворе. Раньше была дворницкая, а потом - котельная, плюс мастерские художников андеграунда. История Петербургской культуры. Когда-нибудь этот флигель будут охранять, как дом Раскольникова.
   Пит нахмурился. С Достоевским получался явный перебор. Но, будучи подругой Булатова, не могла же Лена не читать его пьесы...
   - А вы читали пьесу Булатова?
   - А как же! Даже когда-то собирались с ребятами ее ставить. Только там роли для меня нет! А вот ощущать город по-другому, иначе, научил меня Игорь... Мы столько с ним ходили! Дождь, снег, ветер - идем и идем... Здорово! Вы не представляете, какое это счастье: жить в Петербурге, по которому гулял Онегин, бродил Родион Романович, шла и идет Незнакомка Блока... "Умышленный" город. Значит его может выдумывать каждый человек заново, для самого себя! Это единственное, что питает душу и сердце. Все остальное - мертво и глупо.
   - Где вы играете, Лена?
   - О, мой муж теперь ужасно знаменит! Он поставил "Бестолковщину" со мной в главной роли и получил пятнадцать премий.
   - А-а-а, - вспомнил Пит, - ваш муж - Кирилл Финич, а вы - его бесподобная единственная актриса...
   - Я же вам говорила, что нашла своего Пигмалиона... - Лена посмотрела на него открыто, радостно, совершенно не скрывая своего счастья, не кокетничая, не придумывая роли. Она была готова в этой жизни к чему угодно, но сейчас была счастлива и не хотела отказываться даже от одной-единственной минуты этого состояния.
   Пит смотрел, как она уходит по Фонтанке, сидел, курил - и тоже был почти счастлив. Эта замечательная Лена умела одаривать таким состоянием, причем даже без примеси зависти. Редкое, волшебное качество.
  
  

Глава 7

  
   В тусклых сумерках Пит подошел к дверям своей конторы. За окном горел свет. Значит, Кир уже возвратился из своего исторического вояжа.
   - Привет, - сказал он подозрительно веселому шефу. - Я смертельно голоден. Если ты не возражаешь, я расскажу тебе обо всем после ужина.
   Кир приоткрыл один глаз. В ожидании товарища он уютно устроился в кресле и сам себе приказал ни о чем не думать. Это было лучшее, что он умел в состоянии легкого похмелья: плыть по волнам собственного сознания, всматриваясь в те картинки, которое оно услужливо разворачивало внутри головы. Да, внутри головы была жизнь! Она стоила того, чтобы за ней хотя бы наблюдать. Так, исподтишка, как бы не беря ее в расчет. Участвовать в ней Кир не собирался. Достаточно того, что эта жизнь избрала местом действия его собственную голову. Какие-то люди произносили непонятные слова, какие-то шерстяные кофты болтались на веревках, проглядывал то бампер машины, то обломок кирпичной стены... Совершенно ничего заманчивого, даже привлекательного. Но жутко интересно - как факт реальной действительности.
   Пит оставил невразумительную записку: ушел на встречу, жди. Сколько, чего - неизвестно. Вот Кир и расслабился. Мгновенно выйти из этого состояния было не просто. Поэтому он изобразил гораздо более пьяного, чем был на самом деле.
   - Есть о чем рассказывать?- спросил он заплетающимся языком.
   - Да так, кое-какая информация. Я встречался с Еленой... сейчас ее фамилия Финич, если она тебе о чем-нибудь говорит.
   - "Бестолковщина", - тут же отреагировал Кир. Дальше делать вид, что он сильно пьян, было невозможно. - Я видел этот блестящий спектакль. В отличие от тебя. Ты у нас не театрал.
   - Я у нас не театрал. И я хочу есть. Это та Лена, которую не поделили между собой Булат и Кочубей.
   - Интересные у тебя свидания, - присвистнул Кир. - Поехали, я заказал столик у Володи.
   - Жаль, я этого не знал, пригласил бы Елену в нашу компанию, - настроение Пита резко повысилось.
   Он любил либо что-то перехватить на бегу, либо уж оттянуться в свое полное удовольствие за хорошим столом. Больше удовольствия, чем поесть у Володи, в принципе существовать не могло. Они быстро повыключали все приборы, свет, захлопнули дверь (никаких кодовых замков они никогда не ставили - зачем? если кому-то понадобится, войдут сквозь кирпичную стену, такой опыт у них уже был) и сели в машину.
   Припарковался Пит в тихом переулке, где светилась вывеска "В Коломне".
   К Володе они ходили в том случае, если оба вечером оказывались в городе. Володя был старым однокашником Кира, они вместе учились в начальной школе, а потом журналист Кириллов - в незапамятные уже времена - первым написал о первом в городе кооперативном ресторане своего друга. Тогда газеты еще не помышляли о рекламном бизнесе, это был просто интересный рассказ о замечательном человеке. Володя после этого считал, что обязан Киру по гроб жизни, но обязан-то ему был именно Кир, потому что Володя - Дай Бог ему здоровья, - по сути дела, прятал своего друга целый год, пока Пит жил у мамы в Америке и учился в школе детективов. Перед ними тогда стояла единственная задача: выжить...
   Они вошли в небольшой, отделанный темным деревом зал - и к ним тут же приблизился сам Володя, крупный высокий человек, с нежностью глядящий на Кира.
   - Что вы будете пить, друзья мои? - поинтересовался он.
   - Только кофе и персиковый сок с мякотью. Нам позже предстоит поработать. А я, как ты заметил, не совсем в форме, - Кир тяжело опустился в кресло возле сервированного столика.
   Пит сел напротив. На краешек стула присел Володя.
   - Как дела? - спросил он.
   - Нормально, - кивнул Кир и отправил в рот огромный лист салата.
   - Где ты умудрился наклюкаться? - поинтересовался Пит, накладывая себе салат.
   Кир хихикнул.
   - В соседнем с Родионом Романычем доме открылось кафе. Знаете, как оно называется? Впрочем, - он ткнул в Володю длинным пальцем, - ты должен знать. "МамеладовЪ"! С ятем на конце. Я не мог не выпить с человеком, который это придумал. Его зовут Дмитрий Беговой, в Питере без году неделя, но Достоевским болен с рождения. Потому и приехал сюда, а не в первопрестольную. Я ему все рассказал - про Булатова, про Кочубея. Понял, с разбегу все понял мой Дима Беговой, и мы с ним еще раз прошли весь путь, все семьсот тридцать шагов. Это - кое-что, я вам доложу, - Кир неопределенно повел в воздухе пальцами руки. - Перспектива, проекция, ретроспекция... Вознесенской церкви уже нет - увы нам... Ну, а потом мы помянули: и Родиона Романыча, и старика Мармеладова, и самого Федор Михалыча, и Порфирия Петровича... За нас с тобой, Пит, значит, выпили... Но сейчас ты за рулем, и я из солидарности с тобой пить не буду, потом дома немножко расслабимся...
   - Это все очень интересно, - сказал Володя, - надо обязательно повидаться с этим Димой, ты устроишь это, да, Ваня? А сейчас я пойду, - дела, извините...
   Стол был сервирован отменно. Их обслуживал спокойный ловкий официант, вышколенный не иначе, как в ресторанах Испании. Он задавал безмолвные вопросы, так же молча кивал, подносил блюда и чем-то в промежутках неторопливо занимался возле своего буфетика, не выпуская из виду клиентов. Другие столы он в это время не обслуживал - таково было правило, заведенное Володей: для почетных гостей на целый вечер выделялся персональный официант.
   Они вкушали долго, смакуя каждое блюдо, отстраняясь от тарелок, отдыхая с сигаретой в руке от сложного процесса. Осматривали зал. Люди здесь казались знакомыми. Почему-то. С каждым блюдом Кир все больше трезвел.
   - Мясо роскошное, - откомментировал Пит, - а пирожное...
   - Это не пирожное, убожество ты советское, - возмутился Кир. - Ты посмотри: это нечто! С цукатами, орехами, меренгами... и черт знает с чем еще! Произведение искусства.
   Володя тут же оказался возле них, как будто услышал, что разговор зашел о самом близком его душе предмете.
   - Да, ты знаешь, кондитер у меня замечательный, - Володя присел и начал рассказывать. - Я его посылал учиться в Париж и в Варшаву, но самое главное, что он сам сочиняет рецепты своих пирожных, каждый день - и никогда не повторяется. Иначе ему неинтересно. К сожалению, я не могу вас познакомить, он работает только ранним утром. Говорит, что в Париже просыпался в пять утра от запаха горячих круассанов и хочет дождаться, когда его будут будить в Петербурге запахи горячей выпечки. И сам способствует наступлению этого замечательного времени... Ваня, я тебя умоляю: ну хотя бы каплю ликера к кофе...
   Кир сделал отрицательный жест рукой.
   - Знаешь ли ты, старик, что тебе, единственному на всем белом, свете позволено называть меня Ваней?
   Володя улыбнулся и кивнул. Вообще-то он был немногословный человек, он любил слушать людей, а особенно своего друга Кириллова, но для этого ему требовалось высвободить хотя бы чуть-чуть времени от постоянных коммерческих забот.
   - Никаких ликеров! - провозгласил Кир. - Меня нужно везти домой...
   - Спать, - объяснил Володе Пит. - Он вообще не спал эту ночь. Хотя отношения твоего друга со сном для меня непостижимы. Не исключено, что он и всю сегодняшнюю ночь заставит меня работать и сам будет делать то же самое.
   - Не исключено, - Кир поднял вверх указательный палец. - А что же мы? - процитировал он доходчиво. - И мы не хуже многих, мы тоже можем ночь не досыпать....
   Они распрощались с Володей, разыграв привычную "китайскую церемонию" с поклонами, восхищенными взглядами и ритуалом опускания купюры достаточно большого достоинства в русский чугунок. На эти деньги Володя по утрам кормил близлежащих и близстоящих бомжей.
   Кир окончательно протрезвел. Его, конечно, можно было везти домой спать, но Пит хорошо знал, что Кир мог проспать восемнадцать часов кряду или вообще не ложиться три дня подряд - с равным успехом. Представив себе минувшую ночь с культпоходом в сторону метатекстов Петербурга и раскола сознания, можно было предположить любой из возможных вариантов. В машине шеф вздремнул - спокойно отключился минут на двадцать, которых ему хватило, чтобы чувствовать себя полностью отдохнувшим.
   А потом по всем комнатам Особняка, как и предполагал Пит, начал летать голос неосязаемой Вероники Долиной. Кир слушал и не слушал. Он расхаживал с сигаретой в руках по гостиной и рассуждал сам с собой.
   - Что же мы имеем в итоге?
   Он глянул на прикорнувшего в кресле Пита.
   - Мы имеем трех сумасшедших баб, которые с пеной у рта орут, что Булатов не убивал. Хорошо. Допустим, что это так... Они поговорили, может быть, дали друг другу по морде... Для острастки или так, на всякий случай... Булат ушел обратно в мастерскую...
   На старой пленке очень нечетко проступили контуры лестницы и двоих людей, пьяно шатающихся возле тусклого оконца...
   - Кстати, - сказал Кир, - надо будет посмотреть на эту мастерскую или что там теперь...
   - Ты действительно хочешь собрать их всех вместе?
   - Нет! - с отвращением отрезал Кир. - С толпой людей ничего невозможно сделать. Тем более, что нужен только один. Предположим, это Варфаломеев... Я о нем слышал, довольно неприятный тип... Он видел, как вернулся Булат... (Старая пленка снова зашуршала, но разобрать на ней хоть что-то было невозможно, сквозь треск отчетливо слышался сегодняшний голос Кира.)... вышел на лестницу, потренировался на теле Кочубея, как отбивать футбольный мяч, а потом на похоронах двести раз посоветовал бывшему дружку: "Кочумай, Кочубей..."
   Кир замолк. Он тоже вдруг почувствовал - на вкус, на слух - завораживающую силу этих двух слов. Пит с интересом наблюдал за ним. В своем рассказе он постарался эти слова почти проглотить, но Кир, конечно, услышал, обратил внимание как на деталь, безусловно, важную - впрочем, не так, как теперь. Теперь он врубился по-настоящему и повторил громко и протяжно:
   - Кочумай, Кочубей. Да-а-а... Пожалуй, Варфаломеев отпадает... Да и привел я его в пример просто так, это мог быть кто угодно из них.
   - Суть в том, - сказал Пит, пытаясь бороться со сном, - что мы имеем совершенно немотивированное непредумышленное убийство... Очень хочется спать, ну очень!.. Даже тот, кто врезал ему под ребра сапогом, не мог предположить, что Кочубей умрет. Тем более, что в больнице, например, могли совершенно случайно поставить правильный диагноз, положить мужика на операционный стол и заштопать... Случай - операбельный, я проверял. Так что еще неизвестно, кто убил Кочубея. Скорее всего последнее слово осталось за нашей родной советской медициной, которая, как известно, лучшая в мире. Особенно по части диагностики... Кир! Если мне придется искать их всех и с каждым разговаривать, я застрелюсь. Но это потом, - пообещал он, - сначала пошли спать!
   - Нет, погоди! - Кир завелся. - Значит, Булатов вернулся в мастерскую к своей женщине. Победителем, надо полагать. А Кочубей остался на лестнице. Это факт?
   - Что Булат вернулся победителем?
   - Нет, что Кочубей остался на лестнице?
   - Факт.
   - Кочубей пьян, расслаблен... - Кир волчком начал крутиться по комнате. Он - соображал, пытался ухватить все детали, связать их воедино. - Он расстроен, рассержен, утомлен - все, что угодно... Он...
   - Лежит на полу, - предположил Пит.
   - Чего ради? - удивился Кир. - Что делает русский пьяный, но еще не до конца, человек на лестнице? Не знаешь. А я - знаю. Он сползает по стенке и отдыхает... некоторое время... прислонясь к ней спиной. Дальше - либо падает и засыпает, если уже вдребодан, либо собирается с силами и бредет в квартиру. А Кочубея находят спустя два часа без сознания... Нет, ну конечно, придется выяснять, кто нашел, кого уже к тому времени не было, кто вызывал "скорую"... Без реконструкции событий, хотя бы приблизительно, не обойтись... Слушай, а какого он был роста, наш Кочубей, который - кочумай?
   - Не знаю, - с Пита неожиданно почти слетела вся сонливость. - Мне Лена оставила телефон, я позвоню?
   - Попробуй, - согласился Кир и, успокоившись, как будто все проблемы он уже решил, плюхнулся в кресло.
   Лена сняла трубку сразу, как будто ждала звонка, хотя было уже очень поздно.
   - Слушаю.
   - Лена, это Олег Петров. Мы сегодня с вами встречались на ступенях Михайловского замка. Помните? Можно вам задать один, может быть, идиотский вопрос?
   - Задавайте.
   - Какого роста был Кочубей?
   - О! - Лена расхохоталась. - Он был огромный! Высоченный, под два метра, пятьдесят шестого размера... Как мы ему доставали джинсовую рубашку - умереть!.. Ну, в общем, как Сережа Довлатов, представляете себе?
   - Представляю, - он опять вспомнил слова Тани: "Булат? Ногами? Кочубея?.." Да, такое казалось совершенно невероятным. - А кто его нашел?
   Лена помолчала.
   - Я...
   И снова зашипела старая пленка.
   В три небольших пролета лестница с узкими железными перилами как-то съехала набок. От входа несколько ступенек вели на площадку с приоткрытой железной дверью. Отсюда лестница уходила вверх налево, и там, на такой же площадке возле стены полусидел крупный человек. Прямо перед ним шел вверх следующий лестничный пролет, но он сидел, опустив голову.
   Нижняя дверь распахнулась, из нее выглянула Лена.
   - Кочубей! Ну что ты тут сидишь? Эй, или ты уснул? А кто может спать только на мягкой постели и чистых простынях?
   Не обнаружив никакой реакции, Лена взлетела по ступенькам, присела перед Кочубеем на корточки, положила ладонь ему на плечо.
   - Слава! - Лена подняла его голову и поняла, что он без сознания. Она схватила его за плечи и стала трясти. - Слава, Слава!..
   И тут Кочубей застонал. Лена отшатнулась, посмотрела вниз через плечо и увидела, что из железной двери выглядывают лица ребят.
   - Скорее, вызывайте "скорую", Славке плохо!
   Несколько человек бросились на площадку.
   - Кто же к пьяным ездит... Давай перенесем его вниз...
   - Кочубея убили! - вдруг закричала Лена страшным голосом.
   Дверь распахнулась, из нее выскочили все, кто был в мастерской. Впереди всех бежал Булатов. Лена отпихнула его, он попытался ее обойти, но она снова его оттолкнула и пошла на него, упираясь тонкими руками ему в грудь.
   - Уходи с глаз моих, уходи отсюда, гад, ты что сделал? Да тебя сейчас на куски разорвут...
   Булатов еще пытался прорваться наверх, когда до него дошли Ленины слова.
   - Ты считаешь... Что это я? Я?!
   Повернулся - и ушел. За ним хлопнула дверь подъезда.
   Пленка оборвалась, что-то щелкнуло - и наступила темнота.
   Пит положил телефонную трубку.
   - Ты у нас умный, ты и думай, - повернулся он к Киру. - Кочубей был огромного роста, как Довлатов, нашла его Лена, первая заорала, что его убили, пыталась вытолкать с лестницы Булатова. Он был поражен, цитирую: "Ты считаешь, что это я, я?!" Вопрос, восклик, кавычки закрыты. Последние слова Кочубея ты знаешь. Все, я пошел спать.
   - Хорошо... Понятно... Ладно, ты иди, а мне надо за компьютером посидеть... Тот запрос, что ты получил по факсу, довольно интересный.
  

Глава 8

  
   Утром Пит обнаружил включенный в кабинете свет и Кира, спящего в гостиной на диване. Одетого.
   В кабинете по всему ковру валялись тексты распечаток. На чистом столе расположился один-единственный лист бумаги: копия арендного договора.
   Пит легко пробежал листок глазами. Ситуация, как он и сказал по телефону клиенту, довольно типичная: в аренду сдавалось помещение, уже дважды сданное не только в аренду, но и в субаренду. Поднимая с пола и просматривая некоторые бумаги, Пит понял, что дело действительно могло быть интересным. За аренду вносились баснословные суммы, полученные из самых разных регионов страны. Это значит, у кого-то не хватило ума организовать централизованную сдачу денег. Изначально Пит был прав: можно спокойно подавать иск в арбитраж. Правда, не худо бы выяснить, какой в этом деле имел интерес их потенциальный клиент... Да и Кир провозился с этим всю ночь. Почему?
   Один документ был действительно уникальным: учредителем трех фирм-арендаторов выступала солидная питерская компания с участием британского капитала. Она ни разу не проходила по сети запросов "КП", значит практически была чиста. "Она была чиста, как снег зимой, в грязь соболя!..."
   Чтобы проверить себя, не присаживаясь к столу, Пит включил компьютер, вызвал нужный файл и очень удивился: не было такой фирмы в банке данных! Как не было, когда даже Питу она была известна? Это уже просто странно... Пит уселся за компьютер, пробежался по другим документам. Так... Начало деятельности предприятия... Три месяца назад. Как три месяца, почему три месяца? А когда заключен первый договор аренды? Два года назад. Как это и почему?
   Кир никогда не делал секрета из своей работы, тем более, что хранить секреты просто не умел, был слишком для этого безалаберным, и вся его информация, как сейчас, всегда валялась под ногами - смотри не хочу! И Пит всегда мечтал обнаружить ход его мыслей. Вот и сейчас он хотел понять, нашел Кир какую-то зацепку или завалился спать, попусту изведя бумагу и время. Случалось и такое. Но тогда вся информация аккуратнейшим образом была рассортирована и сложена в папку - так Кир подводил итоги и оставлял информацию до завтра в полной "боевой готовности". Если же все разбросано, как сейчас, значит Кира осенила идея, объясняющая все ходы интриги, и он отправился отдыхать или слушать музыку вполне довольный собой. Там и свалил его богатырский сон.
   Пит снова взглянул на листок, где рукой Кира была написана одна фамилия: Борисенков. Это и был тот итог, к которому пришел Кир и который его успокоил, позволив спокойно заснуть. Питу эта фамилия ничего не говорила, во всяком случае ничего такого, что наполнило бы его, как шефа, блаженным пониманием основ мироздания.
   Пит вызвал файл "Персоналии" и прочитал на экране: Бориснеков Вадим Германович... Дзержинский райком ВЛКСМ... Тосненский райком ВЛКСМ... Директор агропромышленного комплекса... Инструктор обкома партии... Второй секретарь Дзержинского райкома партии... Домашний адрес: улица Чайковского... Председатель кооператива... Учредитель акционерного общества... Член Совета директоров СП... Данные о деятельности СП отсутствуют. Кир сегодня же, очевидно, их запросит. Борисенков, Борисенков... Что ему Борисенков? Наверное, встречались.
   Пит еще раз пожал плечами, ничего не понял, вернул листок бумаги на стол и выключил компьютер. Потом встал, потянулся, спустился на кухню, поставил чайник и побежал к озеру. По дороге он свистом подозвал Волкодава, посадил его на цепь и, не снижая темпа, помчался дальше.
   Сделав несколько глубоких вздохов, он сильно толкнулся, почти горизонтально вошел в воду и вынырнул только на середине озера. Вода была темная, илистая, почти ледяная с привкусом прелого листа. Пит быстро доплыл до кувшинок, выдрал три штуки на длинных стеблях и поплыл назад, волоча их за собой, точно змей. Кир что-то такое делал с кувшинками, отчего Ирина потом приходила в тихий экстаз. Если она подолгу не появлялась, кувшинки безжалостно выбрасывались на помойку.
   После купания бежать было не надо. Тело начинало гореть все, целиком, воздух распирал грудную клетку, и если закрыть глаза, казалось, что ты - огонь. Каждая клетка организма негромко звенела, энергия требовала немедленного действия, стремительного броска. Но несколько минут, в течение которых высыхала кожа, было достаточно, чтобы стреножить собственное нетерпение, взять под уздцы волю и чувства. Теперь не порыв владел упрямым мальчиком Олегом - он владел порывом, и был готов тратить свою энергию понемногу, расчетливо, как опытный путешественник тратит в пустыне воду, хотя его энергии было вполне достаточно, чтобы перевернуть всю вселенную вверх ногами.
   Завтрака захотелось сладкого. Пит открыл коробочку йогурта, достал ананасовый джем, сыр. Подумал - и, запустив руку в трехлитровую банку, извлек маленький хрустящий соленый огурец. На самое сладкое! Из всех разновидностей кофе Пит, в отличие от Кира, предпочитал хороший крепкий чай. Но его надо было тщательно и медленно заваривать, на это у Пита никогда не хватало времени, вернее терпения. Как и на кофе, сваренный в джезве - такой кофе варил только Кир, а Пит им исключительно угощался. Иногда. Поэтому сейчас Пит воспользовался банкой растворимого кофе, спрятанной в дальний угол, чтобы не вызывать бесконечных презрительных комментариев шефа.
   Вопрос о том, будить или не будить Кира, снимался с повестки дня. Судя по всему, он лег часа в три, в четыре, значит проспит половину дня, а то и до самого вечера. Будить его Пит не собирался (это было физически невозможно), но и сидеть возле наблюдающего свои сны шефа - тоже. Надо ехать! Рога трубят!
   План был совершенно понятен. Вчера Пит не забыл взять у Лены адрес бывшей мастерской Варфаломеева, и теперь намеревался посетить ее как можно скорее. Он хотел уже посмотреть не исцарапанную кинопленку собственного воображения, а место настоящего преступления, хотя и давно канувшего в лету. Чтобы поставить галочку - хотя бы. Сегодня там вряд ли можно были найти улики или свидетелей. Но реконструировать всю сцену убийства, как это пытался ночью сделать Кир, без того, чтобы ясно представлять себе эту самую лестницу и мастерскую ныне прославленного Варфаломеева, было трудновато.
   Славная "девятка" с двигателем от "мерса" шла спокойно по сухому холодному асфальту. Пит очень любил утреннюю дорогу, она всегда обещала надежду, неожиданность - что-то интересное и непредсказуемое. Дорога в Особняк всегда казалась ему длинной и утомительной, а в город - стремительной и легкой. Как у любого человека, у Пита "было все, не как у людей". Чему Пит мог бы радоваться, если бы дал себе время задумываться над такими мелочами? Для Кира именно из таких "мелочей" состоял он сам и его, Кириллова, жизнь.
   Найти в бывшей мастерской он ничего не хотел. Он не мог в ней ничего найти, спустя восемь лет. Дух Кочубея, вещающий о том, что там произошло на самом деле, Пит тоже не предполагал повстречать. При всенародном увлечении мистикой и оккультизмом, он был так же далек от этого, как от христианства, ислама или буддизма вместе взятых. В общем, он хорошо знал себе цену: трезвый прагматик, умеющий действовать результативно. Правда, иногда его захлестывали эмоции. Но сейчас никаких эмоций не было и быть не могло. Но и каких-то результатов ожидать от поездки на Фурштадтскую не приходилось.
   И все-таки он ехал, потому что отрабатывать надо каждый ход, который возникает на горизонте. Это раз. А во-вторых, элемент непредсказуемости существует в любом, самом обыденном деле, тем более он должен существовать в расследовании. Пит был далек от того, чтобы видеть в своей профессии какую-то романтику, но и отказывать ей в том, что она может быть захватывающей, тоже не хотел. Несколько дней назад ни Кир, ни Пит ничего не знали даже о существовании Кочубея. Сегодня перед их глазами - целя жизнь, люди, их отношения... Они располагали хотя и не очень достоверной, но все-таки обширной информацией. Из нее и нужно было исходить. Кроме того, не исключалось, что ночные экскурсы Кира станут традиционными. Тогда пригодятся любые поездки в самые разные стороны. И можно будет развлекаться мысленными прогулками по Петербургу Достоевского под песни Вероники Долиной. За это, правда, не платят денег.
   Пит мог бы предположить, что ехать ему никуда не надо - где-то на донышке души шевелилось такое ощущение. А надо было сесть, например, за компьютер и написать материал. Ведь в нем уже все существовало - одинокий философ, не желающий вписываться в реальность (А когда философы этого желали?!.), старая незаживающая рана трех женщин, по несчастью влюбленных в одного прекрасного мужчину... Мелкие спекуляции нынешних деятелей, заполонивших телеэкран, просто бездарны рядом этим непостижимым миром человеческой души!
   Но вот вопрос: кому сегодня нужен такой материал, какой газете его предложить? Нашлись бы, конечно, читатели, но нет редактора, способного опубликовать очерк вне политики или политической экономики. Газетный рынок не кушает тебя, Олежка Петров, как он перестал кушать своего кумира, Ивана Кириллова. Если бы не тоскливая тяга к слову, к письму... Тогда жизнь на холодном осеннем шоссе была бы совсем замечательной. Но должны же быть у человека слабости! Пит улыбнулся: наверное, какое-то количество диссонансов все-таки жизненно необходимо.
   И тут же выплыл из памяти один такой диссонанс: кричащая, черная, до бетонных перекрытий сгоревшая квартира Кира. Что он там решил на этом пепелище, Пит не знал, но больше Кириллов не брал в руки авторучки (а писал он только от руки и только классными перьевыми ручками). Кир бросил писать - совсем, словно не было в его жизни двух десятилетий, связанных с этим делом.
   В квартире Кира размещался офис их первого совместного предприятия - информационного агентства "Альтернатива", где они в восторге начали делать первую в городе независимую газету с аналогичным названием. Они успели выпустить всего три номера, после чего квартира была взломана, облита бензином и сожжена.
   На первой полосе они поставили небольшую заметку о вполне лояльном подписании договора на строительство поселка коттеджного типа на берегу Финского залива, что принесет в будущем родному городу стабильные и высокие доходы. Источники финансирования грандиозного проекта в заметке стыдливо обходись молчанием. Был только указан основной подрядчик - фирма с участием иностранного капитала.
   А на третьей странице "Альтернативы" рядом с большим аналитическим материалом Ивана Кириллова об арендном подряде как об основном рычаге в области экономических реформ под рубрикой "Страницы прошлого" красовалась фотография недавней закулисной встречи деятелей обкома партии и фирмы, чей иностранный капитал теперь собирался поддерживать строительство прогрессивных индивидуальных коттеджей. Стрелками были указаны "действующие лица" нынешней финансовой аферы. Дело в том, что Кир предпочитал не печатать разгромные статьи о том, куда утекают партийные денежки, а тыкать мордой в факты их реального превращения в коммерческий капитал.
   Но чего-то Кир не учел.
   Это правда: никому не дано предугадать, как слово наше отзовется. Но не так же?! Впрочем теперь, спустя пять лет, можно было только удивляться их в тот момент наивности. Слово стало, наконец, реальным оружием. Хотя правильнее было бы сказать - орудием, потому что оно ведь не убивало никого физически. Все было наоборот!
   Декларированная гласность отменила саму возможность говорить правду и высказывать свою собственную точку зрения на события. Это стало небезопасно, с помощью вполне современных средств начался отстрел носителей информации, журналистов. Убивали и убивают не за то, что ты пишешь, а за то, что ты - знаешь...
   Ровно за час они вычислили "виновника торжества" и пожаловали к нему в гости. Большей глупости совершить было невозможно.
   Они прошли мимо охранников, даже не взглянув в их сторону. Те смогли только вскочить и зашагать вслед за ними по коридорам, лестницам и роскошным залам особняка на Английской набережной. Оба, Кир и Пит, были в крайнем градусе бешенства, которое их каким-то образом защитило от пули в упор.
   Девочка-секретарша в приемной, пискнув, полезла под стол. Они распахнули дверь и вошли. В шаге за ними встали три охранника с автоматами в пол. Хозяин кабинета медленно повернулся к ним на вращающемся кресле, окинул внимательным взглядом всю картину, молча встал, обогнул стол и кивнул охранникам. Те вышли.
   - Я не предложу вам сесть, - сказал Хозяин. Да, с большой буквы хозяин, он ощущал себя таковым, поскольку владел чуть ли не половиной города. - Поэтому мы поговорим стоя. Вернее, я вам кое-что скажу, раз уж вы пришли...
   Кир спокойно подошел к креслу, развернул его и почти лег, вытянув ноги на середину кабинета. Пит быстро последовал его примеру.
   - Прошу вас, - сделал Кир широкий жест. - Мы вас слушаем.
   Худенький невысокий человечек с мягкими седеющими волосами нервно снял очки.
   - Я не буду с вами говорить, - принял он новое решение. - Вас предупредили. Теперь можете быть свободны.
   Он медленно повернулся и прошел на свое место за большим столом.
   "Сергеев, - стучало у Пита в голове. - Анатолий Константинович Сергеев... Сергеев... Анатолий Константинович Сергеев..."
   - Я доволен, - холодно улыбнулся Кир, достал сигареты и закурил. - У вас сорвалась сделка, вы не получили свои пятьдесят тысяч долларов. Ура. Но вы ошибаетесь, если думаете, что лишить вас этих денег - цель моей или моего друга жизни. О нет... Я позволю себе сказать вам пару слов. Раз уж мы вас навестили. Вы нас не убьете, - он вытащил дискету из внутреннего кармана пиджака. Пит знал, что на ней записана знаменитая игра "Цивилизация". - Копию этой дискеты мы передали в соответствующие органы. Сейчас мы не можем вас обвинить даже в поджоге нашего офиса, а вот когда вы нас убьете, вам придется ответить и за то, и за другое. Выбирайте: должность министра... я же знаю, куда вы намылились... или наша смерть. Мы еще встретимся.
   Он рывком встал на ноги. Пит в ту же секунду оказался рядом с дверью. Они ее распахнули и пошли - через приемную в коридор и вниз по лестнице. Они не оглядывались, поэтому не видели, какие знаки давал своим бойцам Сергеев.
   Они вышли на почти неосвещенную пустынную набережную, неспешно дошли до моста. Кир закурил еще одну сигарету. На середине моста он остановился.
   - Я не учел, - он стоял так, чтобы невозможно было посмотреть в его лицо, - что государственный капитализм, который спокойно может отказаться от государственной идеологии, выкинуть к чертям своих вождей, вообще переменить все свои внешние данные... все равно измениться - не способен. Сам. Для этого необходимо, чтобы государственный капитал перешел в другие руки. Таких рук нет... Я хочу, чтобы ты уехал немедленно.
   - Ты думаешь...
   - Я чувствую, как мне в спину входит нож. Уезжай! Сию минуту - на вокзал или в аэропорт - и в Москву, в Прибалтику, к черту на рога. Завтра вылетишь из страны - все равно, куда. Куда достанешь билет. А потом - к мамочке. К ма-аа-мочке... И чтобы я год тебя здесь не видел. Будешь писать мне на главпочтамт, до востребования. На фамилию Володи.
   - Если бежать, то вместе, - твердо сказал Пит.
   - У меня нет загранпаспорта. Это долго... И потом я - один, а у тебя есть мать. Если мне суждено помереть теперь, то почему нет? Во всяком случае, я готов. Но я постараюсь выжить. Я очень постараюсь. Это я тебе обещаю...
   За тот год, что Пит учился в частной школе детективов, на Кира было совершено два покушения. Один раз это был действительно нож, и действительно в спину. Второй - наезд автомобиля...
   Кир выжил, как и обещал, ему активно помогал Володя, плативший без звука по счетам друга. Знаменитый коммерсант общественного питания считал, что все вместе прибыли не стоят ровным счетом ничего, если их нельзя употребить на бескорыстную помощь однокласснику. Кир с ним не спорил, хотя и подсмеивался над антирыночными выкладками приятеля. Володе же, как ни странно, его "благотворительность" приносила только пользу.
   За год Володя укрепился в своем бизнесе, а Кир справился с не нужным никому (так он решил) пристрастием к письму. Это было не так трудно, поскольку его не приняли на работу ни в один занюханный листок, даже верстальщиком. Уж тут Сергеев постарался от души, приложил максимум усилий. Поэтому Кир работал у Володи в ресторане грузчиком, иногда мыл посуду, а в редкие вечера даже готовил мясо.
   Через год бывший партийный босс перебрался в Москву, и Кир разрешил Питу вернуться. Члену кабинета правительства новой демократической России были не страшны больше два питерские щелкопера, тем более, что деньги господина министра уже были легализованы. Тем более, что быть замешанным в убийство теперь для него было гораздо более опасно, чем раньше - уж очень часто Сергеев стал мелькать на экране телевизора.
   Личный файл Кира "Персоналии" начинался с подробного досье на Сергеева, но оно пока не было востребовано: чтобы пустить его в дело и посадить Сергеева, надо было изменить законодательство страны. В это Кир влезать отказался категорически, и Пит был с ним в общем-то согласен. Насмотревшись на западную демократию, он уже без всякого энтузиазма наблюдал за ее победной поступью по городам и весям угрюмой родины.
   Никакой новой газеты Кир больше не хотел. Изучив сертификат Пита, он обосновал теорию создания частного детективного агентства.
   - У нас будет в руках вся информация, - сказал Кир, - мы поймем и досконально изучим механику криминального мира, тонкости различных махинаций. И может быть, настанет момент, когда все это нам пригодится...
   Теперь, познакомившись с теориями Булатова, Пит размышлял, мог бы он пристрелить Сергеева или нет. Иногда казалось, что он задушил бы его собственными руками. Что его останавливает? Мысль о том, что потом придется долгие годы гнить в лагерях? Преступление или наказание - на что ставим? Зерро, господа!..
   Если бы Кир тогда не придумал это детективное агентство, сибаритский образ жизни для себя и своего приятеля, был бы сейчас, наверное, Пит под крылом у мамочки, в Лос-Анджелосе, пил бы джин, ухлестывал за голливудскими "звездочками", подался бы в каскадеры - хотя бы какая-то иллюзия жизни. Или уехал бы добровольцем куда-нибудь... в Югославию, где стрелял бы, стрелял бы и стрелял... пока не остался бы лежать с дыркой в голове или в животе... Пит передернул плечами: веселая перспектива, ничего не скажешь.
   Да, он очень хотел стрелять, ему было необходимо действовать, уничтожать нечисть любыми доступными способами. Когда-то мальчику Олегу Петрову казалось, что стоит только раскопать стоящий материал, напечатать его - черным по белому в газете - и мир, содрогнувшись, тут же изменится к лучшему. Черта-с-два! В мире шла война, тайная и явная, нужно было драться, в том числе - и стрелять...
   Как Пит хотел бы вернуть себе то наивное состояние веры в разящую действенность печатного слова. Правда, Кир еще много лет назад сказал ему, что сам он отказывается проводить реконструкцию мира по образцам добра и справедливости, то есть совершенно не собирается выполнять обязанности Господа Бога на земле, и ему, Питу, не советует. Кир еще утверждал, что ярость можно и должно преобразовать в интеллект, что в единственном поединке - мысли - никогда не побеждает упырь. Даже если он одет в смокинг и имеет валютный счет в банке. Пит верил шефу, но подозревал, что сила ярости Кира отнюдь не равна силе его интеллекта, интеллект был сильнее. Любая ярость перед этой мощью просто блекла. У Пита было наоборот, тем более что ни в какой интеллект он свою ярость преобразовывать не желал.
   Машина въехала в город, и Пит, скрипнув зубами, взял себя в руки. Он знал, что встречаться с людьми в состоянии ненависти или отчаяния - последнее дело.
  

Глава 9

  
   Закоулки проходных дворов между Кирочной и Фурштадской наводили на мысль о поиске бесконечном. Двухэтажный флигель... Во что он мог преобразоваться за восемь-то лет? Например, в площадку для мусорных баков. В одном из дворов Пит минут пятнадцать лицезрел это унылое сооружение, безуспешно пытаясь настроить себя на философский лад.
   Наконец, он вышел на двухэтажное нечто, которое имело даже собственный номерной знак, правда, с именем Петра Лаврова по окружности, но совпадающий с искомым.
   Сей особняк не имел ничего общего с прилепившимся к нему одним боком зданием посольства - он был сам по себе. Если здесь когда-то и жил дворник, то дворник невероятной исключительности. Да и как иначе могло быть при кованом парадном крыльце, при чугунных узорах на крыше и чудом сохранившемся витраже в лестничном оконце? Сии регалии существовали в нынешнем материальном мире уже достаточно фрагментарно, но не надо было иметь воображение Александра Грина, чтобы домыслить остальное.
   Ну и что? Вот тут все и случилось? Пит прислушался к себе, но механизм внутреннего кино не включался. Видимо, не хватало рядом великого воскресителя ушедшей эпохи по имени Кир. Пит взялся за ручку обитой железом двери, которая легко (хорошо смазанная) подалась к нему навстречу.
   В подъезде горели лампочки. Вернее - лампочка. Лестница состояла из двух с половиной пролетов, и над второй площадкой в гипсовой почерневшей розетке торчала лампочка. Света хватало, чтобы увидеть все.
   Из тамбура двойных дверей Пит попал на большую квадратную площадку, пол которой был когда-то выложен мозаикой. Справа располагалась высокая дверь, так же как и внешняя, обитая железом и выкрашенная свежей коричневой краской. С тремя навесными замками. Понятно: какая-то фирма заняла помещение под ей одной ведомые цели. Вот вам и Варфаломеев, вот вам и культурные ценности...
   Наверху открылась дверь. Пит насторожился. Значит, здесь все-таки есть живые люди, которые могут знать обладателей навесных замков. А может, это они сами и есть? Внизу склад, наверху - офис. Логично. Скажем, голландская сантехника...
   Дверь наверху закрылась.
   Пит перестал созерцать литые замки и пошел наверх. Узенькие металлические перильца аккуратно заворачивали налево, обходили площадку и поднимались дальше... Вот здесь, значит, и лежал Кочубей? Кир прав - здесь пьяный человек, да еще таких параметров, мог только сидеть, прислонившись к стене. Чтобы быстрее протрезветь. И если его ударили так, что лопнула селезенка, то ударить можно было... только сверху.
   Пит с интересом посмотрел наверх. Именно там и была дверь. Старая, но еще крепкая. Рядом на стене - круглое углубление для звонка, который давно переплавлен в печи вместе с другими бронзовыми побрякушками, не востребованными в свое время государством рабочих и крестьян по прямому назначению. Над ним - аккуратная кнопочка звонка. Одна. Никакого поминальника коммунальных междуусобиц. Но если здесь офис...
   Пит двинулся наверх. А что если Булатов стоял именно здесь, поднявшись на несколько ступенек? Потом Кочебей съехал на пол, а Булат...
   И кто, интересно жил тогда в этой квартире?
   Пит, мысленно перешагнув через полумертвого Кочубея (Булатов вот так его перешагнул - и ушел?..), поднялся к двери без номера. Он постоял некоторое время в полной уверенности, что за ним откуда-то наблюдают, хотя следящего устройства он не обнаружил. А может, за ним не наблюдают, а просто слушают чужое дыхание через дверь. Чего за ним наблюдать - кто-то ведь уже открывал дверь и посмотрел на незваного гостя... Странно, какая охрана будет так себя вести?
   Пит обнаружил, что не дышит. Весь высоченный Пит преобразовался в одно-единственное чувство: внимание. Он вдруг понял, что за дверью - полная разгадка тайны. Стоит только позвонить... Как, откуда возникло такое убеждение? Пит этого не понимал и начал бороться с наваждением. Не может же быть, что восемь лет назад сюда не звонила милиция. Да она этот флигилек по камушку перестучала... А вдруг - не перестучала? Вдруг здесь вообще не было никакого добросовестного следствия? Пьяная драка, да и кого убили-то?
   Пит нажал звонок. Дверь тут же открылась. На пороге стояла крохотная старушка в темном платье и темном платке. Пит опешил: прямо старушка-огневушка из какой-то сказки Бажова... Или как там?
   - Ты ко мне, милай? - затараторила она. - А я смотрю: что за человек ходит, кого ищет, может, заблудился? Тебе кого надо-то?
   - А вот вас! - неожиданно для самого себя заявил Пит.
   - Да неужто? - кокетливо откликнулась старушка. - Ну проходи, чего ж на пороге разговаривать, я хорошего человека сразу вижу, у меня глаз-алмаз, нынче много всяких тут шастает, вон внизу спекулянты весь подвал какими-то ящиками завалили. А деньжищ-то у них, деньжищ!.. Во-оо такие пачки денег толстенные, как только в карманы помещаются. И ходят - карманы растопырили, важные такие. Их бы раньше в кучера никто не взял, - вдруг неожиданно заявила она.
   Из-под ее ног важно вышел толстый дымчатый кот и прошествовал куда-то вглубь по коридору. Пит шагнул вслед за хозяйкой в квартиру. Здесь все отваливалось прямо на глазах: штукатурка, обои, провода. Большой круглый выключатель свешивался непосредственно из середины потолка. Чтобы включить свет, надо было сначала взять его в руки. И делать это надо было осторожно, поскольку вылезали из него совершенно голые провода.
   Старушка взяла с тумбочки зажженную свечку и повела гостя мимо заколоченной крест-накрест двери в маленькую коморку. Направо двумя ступенями выше располагалась огромная кухня с единственным белым столиком возле ржавой раковины. Там, где когда-то была выломана плита, виднелась голая кирпичная кладка.
   Они повернули налево и вошли в узенькую комнатку, где вещи располагались на голове друг у друга. На столе, покрытом выцветшей клеенкой, стоял телевизор, на телевизоре - некое подобие комода со стеклянными дверцами, на нем - коробки, коробочки и шкатулки чуть ли не до самого потолка. Возле стола помещалось ровно два стула. От одного из них начинался шкаф, другой упирался в спинку кровати. Над кроватью в три ряда висели полки. Небольшое окно выходило в стену, за которой рос тополь.
   Пит обосновался на стуле возле шкафа, едва втиснув плечи в узкое пространство. Хозяйка устроилась на втором стуле.
   - Ну-с, с чем пожаловали, молодой человек? - чуть склонив голову набок, весело поинтересовалась бабушка.
   - Меня зовут Олег Сергеевич Петров, - представился Пит. - Я из жилищной комиссии, - он достал записную книжку. - Квартира номер? - задал он первый вопрос. - И ваша фамилия? Вы здесь ответственный квартиросъемщик?
   - Квартира будет номер "два-бис", - степенно ответила хозяйка. - Внизу - "один-бис", а здесь - "два-бис", пояснила она, чтобы гость ни в чем не сомневался. - Про ответственных ничего не знаю, - отрубила она, - а только я тут прописана, всю жизнь. Зовут меня Евдокия Феофановна Скрипкина, - она чуть поклонилась. - Здесь мой дед когда-то дворником служил, у господ Дудниковых. Господа в восемнадцатом году уехали, а мы вот остались...
   - Мы проводим обследование, на предмет приватизации старого жилого фонда, - поспешил Пит прервать поток исторического повествования. - Вы как относитесь к приватизации?
   Старуха поджала губы.
   - А как к ней относиться? Выкинуть меня хотят из квартирки-то! Меня не обманешь, насквозь вас вижу. Тут уже ходили-переходили. Мы, мол, вам отдельную квартиру на озере Долгом предоставим. Фига! - старушка быстро сложила сухонькую фигу. - Я тута прописана, тут и жить буду. Никакие ваши бумаги не подпишу, так что можешь не стараться. Не ты, милай, первый, не ты последний.
   Пит про себя усмехнулся: рынок недвижимости не дремлет. А что? Продала бы она, к черту, эту комнату - ей бы, может, денег на всю оставшуюся жизнь хватило, ела бы себе пряники каждый день... Правда, там, на озере Долгом, ни знакомых, ни родственников. А у нее, наверное, и тополь за окном - родственник. Да, в таком возрасте куда-то переселяться сложно.
   - А у вас комната приватизирована, Евдокия Феофановна? - спросил Пит.
   - Да что ж это такое ваше "приватизированное"?! Прописана я тута, неужели непонятно? И никого к себе не пропишу, - она пождала губы.
   - Прописка тут не при чем...
   Пит начал терпеливо объяснять азы экономической реформы, понимая всю бесполезность этой беседы: не могла она уразуметь, что такое частная собственность на жилье, потому что ее собственностью всю жизнь был только фиолетовый штампик в паспорте. Как и у всех советских людей. Правда, и эта собственность легко могла быть уничтожена росчерком пера какого-нибудь Пупкина.
   - И комната будет просто вашей собственностью, понимаете? - попытался он все-таки втолковать старухе азбучные истины рынка. - Вот тогда вас уже никто не сможет выгнать из нее, а уж захотите продать - это ваше право. Вот соседи у вас есть?
   - Какие соседи, откуда? Жил тут один, давно... Так он комнату снимал...
   - Почему же в таком случае вы не оформите всю квартиру на свое имя? Тогда у вас появилась бы возможность продать лишнюю площадь...
   - Куда мне всю квартиру-то? - перебила его Феофановна. - Здесь, почитай, тринадцать метров, да в той комнате метров девятнадцать... Вот и считай, сколько я излишков платить буду? Да и как это - оформить? В ваших канцеляриях всю жизнь проведешь - ничего не добьешься. И эту комнатку отберут...
   - Почему же вы живете в этой комнате, а не в той? - возмутился Пит. - Пойдемте, посмотрим ее!
   - Нет, нет, что ты, что ты, Олег Сергеевич! - всполошилась старушка. - Там у него какие-то вещи, скажет еще, что я у него украла... Как, говорит, понадобится, я приеду...
   - Кто приедет, Евдокия Феофановна?
   - Да этот, жилец-то... - выдавила она через силу.
   - Он недавно съехал что ли? - Пит чувствовал, что у него ум за разум заходит.
   - Ну-у! Давно, лет шесть уже... Он квартиру где-то себе отхапал. Его паспортистка наша привела, Зинка Тишина, а потом она от нас уволилась, а новая такая краля - к ней не подступись. Что ее ни спроси: "Приходите в приемные часы..." А в приемные часы там у них не протолкнешься, да и не нужно мне от нее ничего в приемные часы, мне про Зинку узнать надо. Говорят, она из окошка выбросилась, а может врут? - подняла она на Пита свои живые, заинтересованные, совершенно прозрачные глаза, как будто он мог знать ответы на все ее вопросы.
   - Как жильца-то звали, Евдокия Феофановна?
   - А вам зачем? - вскинулась она.
   - Да все по поводу приватизации, - вздохнул Пит. - Не исключено, что он будет иметь какие-то претензии на площадь.
   - Да какие же претензии?! - поразилась Феофановна. - Он здесь и прописан не был, я сама его паспорт видела. У него сначала московская была прописка... он говорил, что по службе его перевели в Ленинград... а потом временная, где-то на Таврической... Нет, здесь он не был прописан! - Феофановна торжествующе глянула на Пита, полезла на вторую полку над телевизором и достала некий предмет. Это оказалась старая мятая коробка из-под печенья "Мечта".
   В коробке были сложены неведомые пожелтевшие бумажки. Покопавшись в них, старушка вынула сложенный вчетверо листочек в клеточку, вырванный из ученической тетради, и расправила его на столе.
   - Вот, - Феофановна низко склонилась к столу и начала читать. - "Мартемьянов Владимир Борисович, 1943 года рождения, место рождения - город Москва, место работы - Дзержинский райком КПСС, адрес: ул. Таврическая, дом 16 кв. 36, прописан временно..." Вот какой у меня был жилец, - с чувством законной гордости сообщила Феофановна, снова складывая листок.
   - А в комнату его зайти боитесь, - поддразнил Пит.
   Старуха уставилась в окно, поджав губы.
   - Может, он давно из города уехал, - предположил Пит, - или даже из страны... Что же он там такое оставил? Заколдована эта комната что ли?
   - Тьфу! Типун тебе на язык! - возмутилась старушка и быстро перекрестилась. - Знаешь, сколько в этом доме убийств было? Не знаешь... И я не знаю, вот и Зинка тоже... А может, кто еще. Из окна выпала - как же! В ноябре она, видишь, окна мыть надумала. Никогда в такую чепуху не поверю... Толкнул он ее, чертушка-то наш... - Феофановная понизила голос до шепота. - Недобрый у нас домовой, ох не добрый... А Владимир-то Борисович говорил, что души всех убиенных в этой самой комнате обитают. А его не трогают только потому, что он атеист и верит не в Христа, а в Ленина, прости Господи! - старушка снова мелко перекрестилась. - А мне туда заходить - грех, - твердо заявила она.
   - У вас ключ от этой комнаты есть? - строго спросил Пит, испытывая щемящую жалость к старушке, почти свихнувшейся от вечного заточения в одиноком доме.
   - Там, на гвозде висит, - нехотя отозвалась Феофановна.
   Пит встал и уже подходя к двери, как бы невзначай спросил:
   - Кстати, я слышал, здесь лет десять назад какого-то художника убили? Ну, это сейчас про него говорят, что художником был, а тогда просто в кочегарке работал...
   - Это вы про Славку? - заулыбавшись, старушка повернулась к Питу. - Рисовал он, да... Уж не знаю, какой он художник... Он и меня однажды нарисовал, - Феофановна снова полезла на полку.
   На этот раз в ее руках оказалась коробка из-под старинного шоколадного набора. В ней лежал один чуть помятый лист из ученического альбома по рисованию. Тонко проработанный карандашный портрет Евдокии Феофановны поражал красотой и благородством черт.
   Пит вернулся к столу, взял рисунок и сел. Кочубей, а это был его рисунок (внизу стояла четкая подпись: Кочин), увидел в старухе то, о чем догадаться просто так было невозможно: благородную аристократическую породу с неподражаемыми чертами лица, которые могут передаваться только по наследству. Такая порода - самый драгоценный генетический фонд нации.
   - Ну, что ты думаешь? - кокетливо дернула плечиком старушка.
   - Дворником, говоришь, твой дед был? Тут потомственным дворянством пахнет... Ну так что, правда это? - Пит все еще не мог поверить, пристально вглядываясь в глаза Феофановне.
   Она заливисто рассмеялась, закинув голову назад.
   - Правда, правда, - махнула она рукой. - Только правду эту никто и заподозрить не мог, пока вот на этот самый стул Славка не сел да карандаш свой в руки не взял. Я думала, он и рисовать не умеет, а вот поди ж ты!.. Через час примерно он мне и говорит: "Ой, Феофановна, душа твоя грешная, с кем мать блудила, признавайся!" Я сначала-то расшумелась, а потом... чего уж... мне ведь уже восьмой десяток пошел, мать еще до войны умерла, а Птруша Дудников, папаша мой злосчастный, где-то в Аргентине сгинул, в двадцатых еще годах... Ну, все я ему, Славке-то, и рассказала: какая мать красавица была, да как Петруша в нее влюбился, да как обещал в Америку с ней уехать, как большевики пришли, как Петруша улепетывал, на свою Марусю ненаглядную даже не обернувшись... Дед мой, когда узнал, что мать в положении, хотел ее вожжами отходить, да бабы не дали. А еще через день его большевики - другие уже - расстреляли за то, что он не хотел добро господское отдавать. А что это добро жалеть? Отдал бы - глядишь и жив остался, нам бы с мамкой полегче было бы... А ты говоришь - пойдем в комнату! Как же я пойду, вдруг там и вправду мой дед сидит?
   - А Славка-то... - начал было Пит.
   - Вот и Славку тут по пьянке убили. Нехороший дом! Ты мне поверь. А силен был выпить мужик! И как его так?
   - А вы-то, Евдокия Феофановна, разве ничего не видели?
   - Ну как же! Слышала - шум у них там был, потом выглянула - двое на лестнице вроде бы отношения выясняют, да тут мой сосед из комнаты в ванну пошел - он всегда почему-то в ванной ботинки чистил перед тем как на улицу идти... - Пит напрягся так сильно, что на висках выступила испарина, но промолчал, не пошевелился, даже не моргнул, кажется. - Вот я и шмыгнула к себе, а то досталось бы на орехи. А уж потом, когда девица эта, Ленка, заорала, что Кочубея - это у него такая кличка была - убили, я прямо на лестницу выскочила, голову Славкину к себе не колени положила, а он теплый, дышит так спокойно... Вот, думаю, идиоты, все по пьянке перепутали. Потом "скорая" приехала, увезли Славика... Я ему на следующий день передачу в больницу отнесла, а уж потом, через день что ли, мне в справочном сказали: все, мол, умер... Вот я и спрашиваю: как же так?
   - Так значит, вы в тот момент не одна в квартире были, Евдокия Феофановна? Сосед ваш тоже все видел и слышал?
   - Как не одна? - испугалась старушка и затравлено оглянулась на дверь. - Одна я, одна была, сосед в тот день вообще в командировку уехал. И не в тот день... а еще и раньше. Он этих жильцов нижних не очень-то жаловал... Нет, одна я была, одна...
   - А кто ж ботинки в ванной чистил? - усмехнулся Пит.
   - Ботинки? В ванной? Владимир Борисович их всегда там чистил. Только не в тот день, - полагая, что очень ловко вывернулась, уверенно заявила Евдокия Феофановна. - Впрочем, вас-то это совсем не касается. Хотели комнату смотреть - смотрите, и нечего мне зубы заговаривать, тоже, небось кого-то вселить надо, а туда же... - заворчала она себе под нос. - Только не очень-то губу раскатывайте: горячей воды здесь нет и ванная кокнутая!
   Пит направился к двери, чтобы хоть как-то переварить услышанное. Если сосед был дома, то почему старуха врет и выгораживает его? Понятно, что ему, партийному работнику, не хотелось быть замешанным ни в какой скандал. Вообще, странный какой-то партийный работник: прописка временная, снимает жилье. Переведен из Москвы... Да у него хоромы должны были быть на той же самой Таврической, а не временная прописка. Дзержинский райком партии... Стоп! Он сегодня уже имел счастье соприкоснуться с кем-то из этого райкома. Пит напряг память. Ага! В материалах Кира проходила фамилия Борисенков, восходящая к вышеозначенному райкому. Совпадение? На этот вопрос мог ответить только Кир.
   Пит снял с двери доски, которые оказались сплошным камуфляжем, вставил ключ в замочную скважину и совершенно свободно открыл прекрасно смазанный замок. Комната была абсолютно пуста. Более того: разгромлена. Паркет снят и брошен в углу комнаты, большими полотнищами сорваны обои, Несколько кирпичей вынуто из стен. Очевидно, что здесь искали клад, некогда замурованный в стене. Зачем? Что здесь могло быть замуровано? Кто-то неистовствовал, вывернув в глухом отчаянии трубу парового отопления.
   Но Пит все-таки обнаружил тайник - в подоконнике. Тайник был пуст. Значит то, что здесь искали - нашли? Пит присмотрелся повнимательней и понял, что разгром учинен совсем недавно - дней десять-пятнадцать назад. Все это наводило на размышления. Но фактуры для анализа было явно недостаточно.
   Он вернулся к Евдокии Феофановне.
   - Евдокия Феофановна! А скажите, пожалуйста, не оставил ли ваш почтенный папаша вашей матушке, перед тем, как отправиться за границу, золотые монеты?
   Старушка как-то странно, хитренько глянула на Пита и усмехнулась в кончик платка.
   - Оставил! Одну! - уж очень, видно, хотелось ей похвастаться, но врала она до смешного неправдоподобно.
   Евдокия Феофановна опять полезла на полки, теперь на самый верх, откуда извлекла маленькое, в сафьяновом старом переплете, Евангелие. Как раз в переплете книжечки и прятался золотой с двуглавым орлом.
   - А вот и не одну! - неожиданно для себя самого брякнул Пит. - А вот и двадцать (примерно такого объема был тайник в подоконнике)! А вы их отдали Мартемьянову. За что? За какие заслуги?
   - Ничего я никому не передавала, - до смерти перепугалась старушка, - не было у меня в жизни никаких золотых. Чего есть - показала, мне скрывать нечего. А чего не было - про то не знаю. Одна монета - сувенир, а вот если бы я десять или двадцать скрывала от государства... А одна - сувенир! Память от матери... Она, наверное, все равно дорого стоит, хоть и одна, правда?
   Было непонятно, как старуха могла удержать в своих руках такое богатство, пережить с этими золотыми войну, от всех скрывать, прятать, ничего не потратить... И вдруг отдать какому-то незваному подселенцу!
   - Евдокия Феофановна! А где вы были во время войны?
   - В эвакуации, милай, в Сибири, снаряды точила... - она вытерла уголком платка навернувшуюся бесцветную слезинку.
   - А дети у вас есть? - тихо спросил Пит.
   Старуха поджала губы, отвернулась.
   - Нету у меня никого. Сын был. В войну убило...
   - Володей звали, - неожиданно догадался Пит.
   Евдокия Феофановна помолчала, а потом, словно нехотя, заговорила:
   - А если справки наводил, чего спрашиваешь, чего душу бередишь? - казалось, что она готова принять все, что угодно, в этой жизни. Может быть, золотые оставались в Ленинграде в каком-нибудь тайнике и чудом уцелели, но сына уже не было, а самой ничего-то уже не хотелось, пока не появился Мартемьянов, напомнивший сына...
   Могло быть и так.
   Могло... Но это значит, что Мартемьянов сделал тайник, держал тут монеты, а недавно забрал их, на всякий случай инсценировав ограбление.... Да кто, в конце концов, этот жилец, зачем он ему сдался... какие-то монеты...
  

Глава 10

  
   Пытать старуху, чтобы сдвинуть ее с мертвой точки вранья, было бесполезно. "Уж ежели втемяшится в башку какая дурь..." Старуха чего-то боялась, боялась так сильно, что напридумывала себе целую несуществующую жизнь. Ей кто-то доказал, что она обманула государство. И теперь она врала, чтобы себе же не навредить. Монеты, конечно, давно обращены в валюту или еще во что-то более ценное. Хотя они и сами по себе - вполне приличный товар. Пит не знал точно номинации старинного русского золота, но предполагал, что старушкины монеты вполне потянут на небольшой капитал. И что бы Феофановне не продать свои монеты этому чертову государству? Жила бы себе, горя не знала!.. Впрочем, этому государству она вряд ли когда-нибудь доверяла. Да и сейчас никаких дел иметь с ним не хочет. А ведь прожила такую жизнь - ай да молодец, бабушка Скрипкина!
   Вот только с наследством не разобралась, но ведь это ее личное дело, никого не касается. Просить их с Киром найти свои монеты она, кажется, не собирается. Кстати, совершенно неизвестно, кто их взял... Еще эта Зина... Питу, а заодно и его шефу, было теперь над чем основательно поломать голову...
   Но из обмолвок Скрипкиной следовало очень многое. Если ее дорогуша-сосед восемь лет назад был дома и видел драку, но не захотел быть свидетелем по делу об убийстве, это могло пригодиться. Новый свидетель по делу - это уже кое-что! Пит мысленно присвистнул и поздравил себя с удачей. Правда, иметь дело с вымогателем, отобравшим у несчастной старушки ее монеты, очень не хотелось. Хотя как раз этими монетами его можно попробовать прижать. Стоп! Вдруг это вовсе не он? Обокрасть старуху мог любой проходимец... Для них с Киром самое главное, чтобы этот Мартемьянов захотел что-то вспоминать, вот задачка...
   Перед тем, как поехать в офис, он заскочил в кафе перекусить, соображая, кто бы мог найтись знакомый в Дзержинском РУВД, чтобы поднять дело о самоубийстве паспортистки. Может быть, Кир кого-то и знает...
   Из конторы Пит позвонил в Особняк. Хотя он просидел со Скрипкиной очень долго, гораздо дольше, чем предполагал, надеяться, что Кир уже приступил к активным действиям, было сложно. Тем не менее, телефон откликнулся.
   - Ты уже проснулся? - удивился и обрадовался Пит.
   - Более или менее. А что?
   - У тебя есть знакомые в Дзержинском РУВД?
   - На какой предмет? - Кир воспринимал новую информацию с трудом. Что потребовалось Питу, да еще в такую рань, он не знал. Правда на знакомое слово "Дзержинский" он сделал стойку и постарался быть хотя бы внимательным.
   - Нужно бы выяснить обстоятельства самоубийства одной паспортистки с Фурштадтской, то есть с Петра Лаврова, тогда это, бесспорно, была улица Петра Лаврова.
   - Ну... - стал соображать Кир. Еще и паспортистка... - А зачем нам с тобой паспортистка? Да еще и не очень живая, как я понимаю... Знакомый, знакомый... Их тьмы и тьмы, и тьмы... У меня есть там знакомый - собственно, сам начальник паспортного отдела, Виктор Петрович Черкасов... Ха-ха... У меня все дружки из милиции носят фамилии киноартистов. Как тебе это нравится, Пит?
   - Не поминай Панкратова всуе, - взмолился Пит.
   Майор Панкратов был некоторым образом начальником над Киром и Питом. Этот майор ничего общего не имел с известным киноартистом Панкратовым-Черным, но как-то они смотрели фильм, где играл вышеозначенный артист, и Кир целый вечер к месту и не к месту проводил параллели между двумя однофамильцами. Это было очень глупо и безумно смешно. Но сейчас Пит меньше всего хотел бы повстречаться с Панкратовым, уж очень неуверенно он чувствовал себя в нынешнем, с позволения сказать "расследовании".
   - Хорошо, хорошо, так что надо? - успокоил его Кир.
   - Надо, чтобы твой знакомый рассказал тебе про самоубийство Зинаиды, отчество неизвестно, Тишиной. Или, может быть, он допустит меня к архиву. Меня интересует, велось ли расследование, хотя бы служебное? Было ли подозрение, что это не самоубийство?
   - Как она покончила с собой? - Кир уже был в форме и задавал привычные вопросы, хотя не понимал (и пока не собрался вникать), чем сегодня занимался Пит.
   - Женщина выпала из окна. В начале ноября, что характерно.
   Кир помолчал и все-таки не удержался.
   - Это имеет какое-то отношение к нашему делу? - спросил он
   - Скорее всего - да, - соврал Пит. Он любил полную ясность, поэтому ему было жизненно необходимо выяснить, покончила с собой Зина Тушина или нет. Кроме того, он прикидывал, что ему предстоит выяснять судьбу царских золотых. Заикался об этом пока было рано, но для себя Пит уже видел весьма обширное поле для праведных трудов
   - А еще что? - поинтересовался Кир.
   - Вечером расскажу. Всего много, а будет больше. Нашлись, кажется, еще два свидетеля, причем один из них совершенно неучтенный.
   - Иди ты! - присвистнул Кир. - И что он свидетельствует?
   - Пока что он, судя по всему, отказывается давать показания.
   - Любопытно, - заметил Кир, и Пит словно увидел, как тот покачал головой. Весьма довольный: ведь он обещал Питу, что расследование обязательно что-то обнаружит - и вот, не сделали они и двух шагов в искомом направлении...
   - Да, Кир, - перебил его приятные размышления Пит, - а что такое Борисенков и связанный с ним Дзержинский райком партии? Мой возможный свидетель тоже там работал. Как ты думаешь, это случайность?
   - Таких случайностей не бывает! - отрезал Кир. - Давай-ка завязывай и приезжай сюда, я чую, что тут может быть горячо. Прежде, чем действовать, надо все хорошенько обмозговать.
   Еще ночью для него все сошлось в знакомом особняке на улице Чайковского, куда он несколько лет подряд захаживал к любимому предрайисполкома. Толковый был мужик! Куда-то потом канул, или Кир был недостаточно настойчив в своих поисках. Сейчас бы Олег Николаевич им очень пригодился, о-очень... Это только наивный Пит полагает, что у Кира собраны досье на всех городских деятелей, а там пробелов - до дуры!
   - Не могу, - сообщил Пит, - жду ответа на запрос.
   - Не влезай глубоко. Пока, - распорядился Кир. - В общем, я тебя жду, чем скорее, тем лучше.
   Ответ на запрос пришлось ждать совсем недолго. Оказалось, что Мартемьянов Владимир Борисович проживает ныне на Богатырском проспекте. Узнать телефон было делом двух минут. И вот Пит уже набирает номер. Зачем? Кир обязательно запретил бы этот дикий поступок прежде, чем взвешены все "за" и "против". Но что взвешивать? Нужно просто узнать, где этот Мартемьянов служит. Это может знать его жена, например, если не находится на работе или в отпуске. Вместе со своим Владимиром Борисовичем. Где может работать бывший партийный служащий? Даже интересно.
   - Але! - явный детский голосок на мгновенье смутил Пита, но оказалось, что так даже легче.
   - Владимира Борисовича нельзя ли попросить к телефону? - размеренным барским голосом попросил Пит.
   - Его нет дома, - сухо отозвался детский голосок.
   - А мамы, деточка, что - тоже нету?
   - Мама скоро придет, она ушла на почту, - более охотно сообщил ребенок.
   - А как тебя зовут, прелестное дитя? - продолжил свою игру Пит.
   - Альмира! - гордо сообщила девочка.
   - Ты уже учишься в школе? - Пита тошнило от собственного тона, но надо было тянуть время, надо было вжиться в образ "коллеги" Мартемьянова.
   - Я закончила третий класс, и я отличница, - с вызовом сказала девочка, - но в сентябре я перехожу в другую школу... Вот и мама пришла...
   - Да! - напряженно ворвался в трубку низкий женский голос.
   - Добрый день! - проворковал Пит. - Я и не знал, что у нашего Владимира Борисовича такие прелестные женщины. Давненько мы с ним не виделись. Вы мне не поможете... э-э-э... простите, не знаю вашего имени-отчества...
   - Марианна Ашотовна, - холодно отозвалась женщина.
   - Марианна Ашотовна, дорогая, бесценная моя! - стал Пит как можно более убедительно излагать свою легенду, не позволяя женщине вставить хотя бы слова. - Вот, понимаете, приехал из Москвы, буквально только что, думал вечером к вам заскочить, но выяснил, что мой паром в Хельсинки уходит уже через четыре часа. Хотелось другу хоть пару слов сказать, а как на грех нового телефона не знаю. В райкоме... ха-ха-ха... отвечают, что у них никто не работает. Скажите, Марианна Ашотовна, как позвонить Владимиру Борисовичу? Мы с ним с министерских времен не виделись. Может, проводит старого друга на теплоход. Не в круиз еду, по делам, так что и Владимиру Борисовичу может быть от этого польза. Только вот время, как всегда времени - в обрез...
   На том конце провода помолчали. "Много болтаешь", решил про себя Пит. Он ощутил недовольство собой и острый укол беспокойства.
   - Записывайте, - наконец решилась супруга Мартемьянова и продиктовала номер. Это телефон секретаря, ну, вас соединят, - и быстро положила трубку.
   "Молодец, - подумал Пит. - Прямого телефона не дает, а секретарю для того деньги и платят, чтобы оберегали важных господ от ненужных звонков. А нам и не нужны прямые телефоны. Пока, во всяком случае".
   Пит вызвал свою справочную систему, набрал подкаталог телефонов, нажал цифру "1", обозначающую центр города, потом в запросе набрал только что услышанный номер телефона. Он ему что-то говорил, этот номер, у Пита была профессиональная память на адреса и телефоны, вообще на цифры, но сейчас рыться в этой памяти не было нужды - еще несколько секунд... И Пит ахнул. Компьютер выдал название искомого предприятия и теперь вопрошал: "Требуется ли дополнительная информация?"
   Предприятие называлось "Спар корпорейшн лтд.". И Питу не требовалась дополнительная информация, чтобы понять, куда он вломился: знаменитый "Спарт" контролировал почти все поставки импортных продуктов в город и их прохождение через сеть коммерческих ларьков и магазинов. Если Мартемьянов здесь работает, он в жизни не пойдет ни на какие свидетельские показания, даже на самые невинные разговоры об убийстве какого-то Кочубея в подвале старого питерского дома! Что ей Гекуба?
   Тем не менее, Пит набрал на компьютере "Yes" и перевел его на принтер - пусть вся информация о "Спарте" будет перед глазами. Перед глазами Кира, как минимум. На всякий случай.
   Из информации о персональном составе работников концерна Пир выяснил, что Мартемьянов был фигурой в общем-то не очень значительной - юрисконсультом, коих числилось в "Спарте" пятеро. Но это значит, что помимо партийной работы, Мартемьянов владел еще и основами юриспруденции, наверняка имел высшее образование, когда-то приобретенное, видимо, в Москве, по соответствующей специальности. Коллеги, значит. Почти что.
   Нелогично, конечно, но один тот факт, что Мартемьянов имеет отношение к этой "прославленной" фирме, однозначно поставил его вне системы человеческих ценностей. Для Пита, разумеется. В коммерческих кругах и даже в кругах городской администрации, даже просто среди горожан, а уж на страницах средств массовой информации - тем более, название концерна "Спарт" употреблялось вместе с уважительными эпитетами.
   "Спарт" числился постоянным спонсором пяти или около того благотворительных социальных программ, выделял какие-то средства на развитие художественных промыслов (что было ИМ до развития этих самых промыслов?) и на всех городских торжествах упоминался первым в протокольном порядке, как раньше - "Кировский завод".
   Головой Пит понимал, что любое дело должно осуществляться централизованно, в том числе и продажа всяких "Сникерсов", соков и сухих завтраков, но не нужно было иметь даже трех пядей во лбу, чтобы понять: "Спарт" существует благодаря самому примитивному рэкету. Ему платили мзду все, кто отваживался торговать его товарами - от бабушки, вбухавшей в коробку "Сникерсов" всю пенсию, чтобы после перепродажи купить внуку ботинки, до супермаркетов, сверкающих почти на каждом углу. У "Спарта" было схвачено главное: поставки, ввоз продуктов в город. А потом, в стихийной торговой среде они уже делали все, что хотели, то есть качали баснословные прибыли.
   Может быть, он просто дурак или "совок", но Пит никак не мог признать законность такого "бизнеса". И снисходительные рассуждения о том, что Россия - "естесс-ссно" -проходит стадию первичного накопления капитала, он не принимал. Какой "первичный капитал" в стране, где имеется огромная экономическая инфраструктура? Она и есть капитал, причем далеко не первичный, капитал, который уже создан, должен нормально работать и приносить прибыли. Конечно, если его растащить на куски под видом передачи госсобственности в частные руки, то можно сделать вид, что никаких производственных мощностей на территории России не было и нет - только леса и дикие степи, по которым кочуют голодные племена дикарей.
   В Штатах на стадии "первичного накопления капитала" старатели собственными руками мыли золотой песок и возделывали действительно дикую землю. Хотя и там процесс "первичного накопления" осуществлялся достаточно варварским способом, а золото просто сводило людей с ума. Насмотревшись на этот американский рай, Пит с трудом представлял себе путь, который должна пройти родная держава. Сейчас она стремительно неслась назад, в середину девятнадцатого века...
   А назад почему-то не хотелось - никому. Хотелось вперед, в будущее, которое люди любой страны и любой эпохи видят счастливым. "Эх, богатейшая страна мира...", - вздохнул Пит, совсем как старик с грошовой пенсией. Почему-то таких стариков Пит понимал гораздо лучше, чем новоявленных капиталистов, которые собирались присоединить Россию "ко всему цивилизованному миру".
   Листочки с распечатками валились на пол. Пит знал, что это его недостаток - глобальное образное мышления. Он видел за деревьями лес, а вот как раз отдельно стоящее дерево, если оно не вписывалось в общую картину, ему было легче обойти. Не хотел он заниматься убийством этого Кочубея, когда в стране происходит такое! Всякие "Спарты" и прочие "Спруты" делают деньги, а люди теряют последнюю надежду. Надежду, с которой они шли на баррикады в 1991 году. Не ради же благополучия кучки подлецов!
   У Пита не было никаких доказательств того, что в "Спарте" собрались исключительно подлецы. Там собрались люди, которые умеют и любят делать деньги. Из ничего, из воздуха! Это тоже своего рода талант, за наличие которого при советской власти сажали в тюрьму. Но Пит ненавидел этих людей со всей страстью своих тридцати с небольшим лет. Они не просто хапали, хапали и хапали - они еще больше разваливали несчастную и убогую, как сломанная детская игрушка, экономику.
   Пит сидел подавленный и разбитый, он не мог собрать листки распечатки, не мог даже зажечь свет. Вот и захлестнули его эмоции, которых он сегодня совершенно не предвидел. Материла сегодняшнего "расследования" ему бы хватило на хороший газетный материал - он выплеснул бы на газетную полосу все свои эмоции. А так они будут загнаны куда-то в подсознание, и начнут свою разрушительную работу изнутри... Гласность, свобода слова - ау!..
   Телефон прозвенел для него, как из другого мира.
   - Да, - мрачно отозвался он.
   - Смотри, ты еще живой, - хохотнул Кир. - А я думал, ты бросился вниз головой вслед за Зиной Тишиной. Я жду тебя через сорок минут. Все, кочумай, Кочубей!
   Пит положил трубку. Компьютер уже минуты две занудно пиликал: "Требуется ли еще дополнительная информация?" "No", - отрезал Пит и выдернул машину из сети. Кир за такое обращение с техникой дал бы по шее. Но Питу было на это в данный момент наплевать. Он мечтал о разгромном материале против "новых русских", которые... Ох, как бы он его написал! Ох, как бы он его опубликовал!.. Уже не имело значения - где. Можно было просто расклеить на заборе свой убийственно честный и праведный текст. Пит собрал листочки с пола, сложил их пополам, не зажигая света добрался до двери, захлопнул ее за собой, сел в машину и поехал в Особняк.
   "Цыкнул зубом с дыркою, плюнул - и поехал в Вашингтон", - вспомнил он незабвенного Владимира Семеновича. Именно такое было у него сейчас настроение! В арсенале Высоцкого, что характерно, имелись описания вариантов всех на свете настроений и переживаний. Вот бы кого сейчас послушать, а не безголосую Веронику Долину.

Глава 11

  
   Пока Пит ел, Кир с улыбкой, впрочем едва приметной, за ним наблюдал. Он хорошо знал своего приятеля и видел, что сегодня ему особенно хочется сокрушить разом все мировое зло, одномоментно возродить Россию и прославиться как знаменитому публицисту-правдоискателю. Всего этого безумно хотелось молодому горячему Олежке Петрову. Это было простительно - чего бы стоила молодость без мечты о подвигах? Всему свое время, и разумная трезвость еще возьмет свое - своевременно или несколько позже...
   Кир не торопил его с рассказом, понимая, что Пит наткнулся на какой-то очень серьезный для себя факт, который требовалось переварить. Он не задавал вопросов, в очередной раз подтверждая установленное самим собой правило, что душевное равновесие человека важнее любых срочных дел. Он знал, что Пит постепенно придет в себя, очухается от кошмаров, в которые погрузился наедине с компьютером, а потом сам с удовольствием поиронизирует над потребностью куда-то мчаться и с кем-то немедленно бороться.
   Но Пит ел ожесточенно, давясь балыком и помидорами, и прикидывая, что сегодня может позволить себе на ужин преподобная старушка Евдокия Феофановна. В лучшем случае бутылку кефира. С куском булки.
   - А имеем ли мы право, - подколол его Кир, словно угадав мысли друга, - пиршествовать и роскошествовать, когда дети Сомали голодают и умирают в муках?
   - Если бы только дети Сомали, - буркнул Пит.
   - То есть ты хочешь сказать, что если бы умирали только дети Сомали, - изумился Кир, - ты мог бы совершенно спокойно пить "Мартини" и заглатывать деликатесы?.. Хочешь ананас, Олег Матвеевич? Мне тут прислали ящик фруктов. Есть киви, бананы, кокосовый орех, ананас...
   Пит отодвинул тарелку, поднял на приятеля полные ненависти глаза.
   - Я тебя сейчас задушу, - устало сказал он.
   - Это неразумно, - возразил Кир. - Кто же тебе тогда расскажет о печальной участи Зины Тишиной? Черкасов вряд ли захочет с тобой пообщаться. Мне-то еле-еле удалось его уломать...
   - Ты знаешь, - сказал Пит, - мне хочется лечь спать. И не просыпаться долго-долго. А проснуться... в другой стране что ли...
   - Ну да! "В стране не дураков, а гениев..." - дурашливо пропел Кир. - Пошли, Пит, у нас еще работы на полночи.
   А Пит не понимал, зачем он здесь, почему его друг и учитель не дает ему срочное задание, не гонит собирать дополнительные факты о том же "Спарте", не торопится обогнать конкурентов и вылезти раньше всех с горячей новостью... Ему казалось, что они занимаются какими-то выдуманными проблемами, что они отрешились от мира, от живой реальности. Он неохотно поплелся за Киром в кабинет. Вытащил из кармана и бросил на стол листочки с информацией о "Спарте".
   - Вот из ит? - Кир протянул руки и взял листки. Ноги он удобно протянул в сторону печки.
   Печек в Особняке было четыре. Каждая из них топилась на разных этажах. Над этим колдовал Кир, когда они купили Особняк. Печка в кабинете - а кабинет находился в башенке, пристроенной поверх второго этажа - была самая изящная. От каминов Кир отказался принципиально: мол, не английский тут замок.
   В вопросы интерьера Пит не вникал ни тогда, ни потом. Кир сказал, что вкус младшего коллеги еще не развит, и он принимает пожелания от Пита по части оборудования дома в виде протестов. Например: никогда в гостиной не будут стоять кресла, обитые голубым шелком.
   Пит протестов не подавал, он сразу взял на себя оборудование Особняка и офиса электроникой - от установки стереосистемы до пульта сигнализации. Даже в ненавистной теплице он соорудил довольно сложную систему, которая автоматически поддерживала постоянный режим и управлялась с компьютера, куда Пит зарядил специальную программу, где-то найденную замечательной Милкой. Великому огороднику Киру оставалось только захаживать в парник и наблюдать, как подрастают его крепенькие огурчики.
   Свет в доме гас и включался автоматически, автоматически приглушался звук телевизора и проигрывателя, автоматически врубалась душераздирающая сирена тревоги. К счастью, пока еще ни разу не задействованная после испытаний.
   Пит выпил подряд две рюмки коньяку. Вроде бы его отпустило. И чего он, действительно, завелся по поводу этого "Спарта"? В городе десятки подобных фирм, а в стране... Вся страна живет мыслями, мечтами и делами коммерции. Язык сломаешь от этих бесконечных "инвестиций", "фьючерсов", "трейдеров" и прочих "маркетингов". Все разом переквалифицировались в менеджеров. Салага, покупающий у обменника доллары и марки - менеджер на финансовом рынке, никак не иначе! Эх, теперь бы чаю с клубничным вареньем - и можно начинать жить заново. Ее давно было пора начинать заново.
   - Ты чай заваривал? - спросил Пит.
   - Да... В гостиной. Если не затруднит, притащи его сюда.
   Пит спустился на три ступеньки. В гостиной горели только настенные бра, беззвучно шевелился экран телевизора - похоже, Кир до его прихода смотрел какой-то видик. Темно-зеленые кресла предлагали замечательный вечер за сигаретами, бриджем и умными разговорами. Столик на колесиках со стеклянной финской посудой был сервирован для чая. Кир приготовил три вида варенья, ликеры, маленькие сухие пирожные, моченую бруснику... Уйти отсюда было выше сил.
   - Кир! - позвал Пит. - Иди сюда. Только здесь я готов работать половину ночи.
   Он выключил телевизор, поставил на проигрыватель пластинку Вероники Долиной (желание послушать Высоцкого куда-то испарилось) и уселся в кресло, разливая почти черный липтонский чай в прозрачные чашки с ажурными ручками, простое изящество которых даже Пита не оставляло равнодушным.
   Да, возможно, вкус у него не развит. Но Кир-таки приучил его получать удовольствие от окружения красивых вещей.
   Одна стена гостиной была пуста, затянута шелком цвета топленого молока. Там висели три картины, которые Кир купил лет десять назад за очень небольшие деньги у нищих тогда художников. С годами картины оживали и наполнялись смыслом, который в них никто, очевидно, не вкладывал. Одна, небольшая, изображала старый питерский дворик, явно перефразируя известную гравюру Добужинского. Но там не было циркульного здания - только размытые контуры, очертания стен, окон, подъезда. Цвета ложились на холст, словно просвечивая сквозь него, словно просачивались наружу таинственные краски тревожной и пасмурной невской ночи. Эта картина стала не просто признаком быта, дома, но той нотой, которая создавала в Особняке всегда особую мелодию душевного состояния.
   "Мы не дети Арбата, мы не дети Арбата,
   Мы пришлись на другие года..."
   Горько и напряженно пела Долина. И почему он в сердцах решил, что она безголосая? Это несправедливо. Пожалуй, Пит не любил ее. Впрочем, в отличие от Кира, он вообще не любил авторскую песню, предпочитая задушевно-интимным интонациям, которые ему всегда казались надуманными и фальшивыми (когда он слушал Окуджаву, всегда почему-то задавался вопросом, сколько тот берет за концерт), совершенно другие ритмы. Предпочтительно без слов. Он любил органную и скрипичную музыку. Кир был к этому абсолютно глух. Но сейчас ему нравилось то, что пела Долина.
   - Вот именно, - сказал Кир, появляясь на пороге: - "Мы пришлись на другие года", это совершенно точно. И мы с тобой не можем жить посылом детей Арбата. Мы тоже пришлись на другие года. Ну, излагай. Только по возможности, без эмоций, они, к сожалению, написаны на твоей физиономии, - с отвращением добавил он.
   Пит стал рассказывать - подробно, тщательно подбирая слова, давая шефу возможность вжиться в атмосферу флигеля на Фурштадской. Потом протокольно описал свои действия: запрос в адресное бюро, поиск телефона, звонок Мартемьяному на квартиру...
   - Кто тебе позволил?! - взорвался Кир. - А вдруг у него стоит определитель номера? Да не вдруг - разумеется, стоит. И твоя басня про друга юности с большой пачкой валюты в кармане никого обмануть не может. Не делаются у них такие дела по телефону, олух ты царя небесного!
   - Я знал, что ты мне запретишь, поэтому и позвонил, - абсолютно доступно объяснил Пит.
   - Ах ты знал! - снова попытался завестись Кир, но тут же остыл. - Впрочем, сделанного не вернешь. Значит, Мартемьянов из "Спарт корпорейшн" и есть наш главный свидетель. Чего? Милый мой, у тебя синдром больших чисел. Если бы сейчас Мартемьянов работал бухгалтером в какой-нибудь крошечной фирме, он бы тебе был просто не интересен. Но тут "Спарт" - и мой дорогой Пит делает боевую стойку. Ну и что, что "Спарт"? Какое отношение эта фирма может иметь к Кочубею? Не знаешь? Так я тебе скажу: никакого. "Сникерсы" - отдельно, наше с тобой расследование - отдельно. Я тебя умоляю не замусоривать свои мозги. И Мартемьянов твой - не свидетель, а случайно проживавший в означенном флигеле гражданин. Он мог что-то видеть, а мог и ничего не видеть. Тебе же Скрипкина сказала: не было Владимира Борисовича тогда дома.
   - Интересно, сколько он дал ей за это? - в пространство спросил Пит.
   - Сколько? - Кир задумался. - А вот этот один царский золотой и вернул. В качестве сувенира. В память о матушке.
   Пит рассмеялся.
   - Какого черта ты тогда несешь ахинею? Гражданин... в означенном флигеле... Ты же сам не веришь в то, что говоришь.
   - Я пытаюсь поколебать твои позиции, - с улыбкой заявил Кир.
   - Довольно неуклюже у тебя это получается.
   - Согласен. Твои доводы достаточно убедительны. Конечно, это не случайно, что именно Мартемьянов работает именно в "Спарте". Это - раз. Не случайно, что он как-то причастен к странному флигелю на Фурштадтской. И конечно, в этой истории с царскими золотыми что-то есть. Но нет связи с Кочубеем, нет ее, не чувствую я тут ниточки...
   - Надо с ним встретиться, - бросил Пит пробный шар.
   - Надо, - неожиданно согласился Кир. - Тем более, что мы уже все равно засветились. Только на арапа его не возьмешь. И никакими бабкиными денежками не запугаешь. Он знаешь, какими деньгами ворочает? Будь здоров!
   - Так что такое Дзержинский райком партии? И, кстати, что с Зиной... как ее?
   - Тишина. Зинаида Васильевна Тишина. Будучи в состоянии депрессии, отягченной первой беременностью, покончила с собой, выбросившись из окна. Таков вердикт компетентных органов, - Кир засмеялся. - Ты знаешь, как на меня Черкасов рычал: "Ты что, не доверяешь выводам наших специалистов?!" Доверяю, доверяю, говорю, но интересно все-таки... А вдруг там кто-нибудь был, рядом с Тишиной, вдруг ей кто-нибудь помог совершить столь позорный для советского человека поступок? Ведь для женщины главное что? Родить. Государство воспитает, государство позаботится...
   - Тут он, конечно, бросил трубку.
   - Конечно... Самоубийство - и дело с концом. А предположи убийство - и повесишь на себя нераскрытое тяжкое... Да, несладко им там, бедолагам, у себя в милиции, - язвительно посочувствовал Кир. - А тебе-то зачем понадобилась Зина Тишина?
   - Зина Тишина поселила Мартемьянова у Скрипкиной...
   - И что? Не знаешь, и я не знаю. Теперь что касается райкома. Дзержинского. Бондаренкова я знал лично. Поэтому когда я наткнулся на его фамилию, мне все стало ясно: афера в каких-нибудь не хилых размерах... Кстати, клиенту я обо всем сообщил, он готов от щедрот своих отстегнуть нам аж двести баксов!.. А потом ты сообщил про своего Мартемьянова. Тут я взял и прошелся по всему составу райкома. Сотрудники бывшего Дзержинского райкома КПСС трудятся ныне в самых различных организациях, довольно солидных: пять компаний с чистым иностранным капиталом, пятнадцать со смешанным, еще восемь наши. Не самые бедные акционерные общества типа сбыт нефти, газа, древесины, есть крупные торговые фирмы в этих списках, так называемые торговые дома... Чуешь? А теперь прибавь сюда остальные райкомы, райисполкомы и прочее. В общем, я полагаю, что наши бывшие номеклатурщики спокойно контролируют все финансы города. Но в Дзержинском был некто... не могу его просчитать... кто создал свою могучую коммерческую сеть. Вот он-то и есть король нашей разлюбезной так называемой мафии. Он контролирует теневой капитал, черный нал и так далее. И Мартемьянов стоит у него в соответствующей ячейке... Вот так, мой дорогой. А ты говоришь: "Спарт", караул, зарезали старушку Скрипкину!.." Все твои эмоции - это лажа. Мы с тобой ничего не сделаем, систему эту не разрушим, передел российской собственности в законное русло не введем. И я тебе не советую даже мечтать сразиться хотя бы со "Спартом". Или даже с Мартемьяновым как с представителем этого самого "Спарта". Плетью обуха не перешибешь. Так живет весь мир, почему бы нашим шустрикам не пожить так же? В отведенное им на планете Земля время...
   - Ты знаешь, - почти потрясенный признался Пит, - в этом есть что-то глубоко подлое: знать все, что происходит на свете и делать вид, что все в порядке, кушать ликеры, окружать себя комфортом...
   - Ты веришь в социальное переустройство мира? - перебил его ироничный Кир. - Уволь, мой дорогой. История нашей многострадальной страны - лучший пример того, что построить Царство Божие на земле невозможно. Человек в своей жизни может сделать одну-единственную вещь: построить самого себя... Чем я и занимаюсь, если ты обратил внимание. Я не участвую в мелкотравчатых играх богатых идиотов, которые рвутся к власти. Другой цели для них не существует. Что они могут? Нахапать денег, нанять себе рабов. Они даже не знают, во что эти деньги вложить. В этом смысле анекдоты про новых русских весьма симптоматичны... Они не имеют ни малейшего представления, чем живопись отличается от пластики. Я знаю, как получить в этой жизни удовольствие - за деньги и без оных. Они - не знают. Наверное, для них самое большое удовольствие - заполучить в постель дорогую красивую женщину... Им недоступно, что можно наслаждаться страданиями неразделенной любви... они вообще не знают, как болит душа и зачем. Что такое выход в астрал? Для них это китайская грамота. Может быть, они поверят кому-нибудь, что саксонский фарфор - это красиво. Но вот это, - Кир взял в руки темную нецке, - маленькая загадка, управляющая всей жизнью... Они никогда не догадаются, что прикоснувшись к этой фигурке, погружаешься в ауру мудрости... Аура! Они же ничего не излучают, как кирпичи...
   - Но пардон! - Пит встал, чтобы размять ноги. - А кому тогда нужно наше детективное агентство? Ведь в идеале мы должны быть Контрольным Пунктом на пути всякой нечисти. А оказывается, твое призвание - меценатство!
   - Мы создали детективное агентство, чтобы нам не скучно было жить. Чем еще можно заниматься в стране, криминализация которой превысила все допустимые нормы? Игнорировать сей факт невозможно. Это раз! А во-вторых, больше всего на свете я люблю, - он засмеялся, - думать. И придумал, как за это получать деньги. А твоя неуемная страсть к деятельности? Пит без погонь, выстрелов и прочей ковбойщины... это был бы уже не ты. А я... я вообще могу не выбираться из Особняка. Только почему ты решил, что мое призвание меценатство? Не хватало еще возиться с придурками от холста и краски и прочими графоманами!
   - Тебе смешно! - опять загрустил Пит и снова занялся чаем. С клюквенным ликером это было очень вкусно.
   - Друг мой, - откликнулся Кир, - я давно перестал пытаться составить конкуренцию Господу Богу. Устраивать мир и переделывать его - это не входит в мою компетенцию. И в твою, смею заметить. Но ты, погрязнув в своем дремучем честолюбии, тешишь себя ролью борца за справедливость. Я учил тебя, дурака, раньше: поднимись над фактурой! То же самое могу сказать и сейчас. Поднимись над "Спартом", Мартемьяновым, мафией, экономическим и правовым беспределом...
   - Ты же сам говоришь, что нельзя уподобиться Господу Богу...
   - А ты поднимись над этой дрянью не как Бог, а сам по себе, просто как человек.
   - И что?
   - Вот тогда и посмотришь: и что? И мне расскажешь. Поскольку это жутко интересно.
   Пит включил телевизор, и они в довольно благодушном молчании отсмотрели программу ночных новостей. Ничего нового, но и ничего хорошего нигде не происходило. Земной шарик вращался по нелепой, дикой орбите страха и отчаяния. Какая-то логика во всем этом была, но здесь, в Особняке, в комфорте и тепле дружеской богемы она казалась ненатуральной, извращенной, словно выдуманной взбесившимся агрессивным автоматом. Или просто их дорогими коллегами-журналистами.
   Никто на Земле не видел восходов и закатов, никто не качал детей в колыбели, никто не разминал руками тяжелые комья земли. То есть все это, конечно, было в мире, но почему-то не попадало в выпуски телевизионных новостей. Здесь летали и разбивались самолеты, побеждали или терпели поражение новые политические лидеры, люди кидали в других людей бомбы и бутылки с зажигательной смесью, шли по улицам городов с какими-то тряпками, на которых были написаны бессмысленные слова, здесь считали деньги и фальшиво улыбались друг другу сильные мира сего. Зачем и кому нужна была эта свистопляска?
   - Зачем и кому все это надо? - спросил Пит своего друга.
   - Люди давно договорились друг с другом о системе ценностей. Очень давно. И очень давно ее не пересматривали. Так что кочумай, Кочубей, - успокоил его Кир.
   - Ну хорошо, а если вернуться к нашим баранам?
   - А если вернуться к нашим баранам... Я все думаю, по силам была бы мне, скажем, аскеза Серафирма Саровского?
   - Это возвращаясь к нашим баранам?
   - Именно к ним. Видишь ли, дружок, Булатов - человек гениальный. Но он не придумал для себя способа заработать денег. Более того - он не будет тратить на это ни времени, ни сил. Ему просто не нужен комфорт, без которого так трудно обходиться мне.
   - Ты что-то сказал о синдроме больших чисел, - перебил его Пит. Что имеется в виду? - вступать в богословский диспут у него не было ни малейшего желания.
   - Это болезнь, Пит, совковая болезнь, как у меня, только выражается она по-другому. У меня - пристрастием к уютным и красивым вещам, которых я был лишен большую часть жизни, а у тебя - ненавистью к людям, чей банковский счет превышает десять тысяч рублей. Еще десять тысяч ты можешь пережить, ты даже можешь пережить переводы от мамы из Штатов, все-таки мама... Но десять миллионов сами по себе взывают к твоему чувству отмщения. "Мне возмездие и аз воздам!" Тебе очень хочется быть карающим мечом российской демократии, поскольку ты отчетливо понимаешь, что получить большие деньги в наших условиях можно только незаконным путем. А мне не хочется быть никаким мечом... Пусть все идет, как идет, я наблюдаю процесс, это самое интересное...
   - Ну да, ты у нас - мыслящий тростник.
   - Если бы! - с горьким сожалением воскликнул Кир. - Если бы только мне это удалось... Вот Булатов - мыслящий тростник, это бесспорно. Его мысль прорастает сквозь такие пласты, которых я и увидеть не могу... Эту его мысль никто не купит, понимаешь? Но я - понимаешь, я! - собираюсь издать его философские труды. Пусть они осуществятся в материальном мире... Пит, - с тоской позвал он, - привези его сюда. Я хочу, чтобы он тут жил, ходил по этим комнатам, разговаривал со мной. Мы можем оборудовать для него третью комнату на втором этаже - ту, что совмещается с кабинетом... Если он захочет.
   - Если он захочет, - подтвердил Пит, - что вряд ли. Он очень независим, как и ты, мой дорогой Кир. И просто так, за здорово живешь, за издание своих философских трудов, он не продастся. И не хочешь ли ты сначала выяснить, кто все-таки убил Вячеслава Кочина? Это было бы нелишне перед тем, как приглашать сюда Булатова.
   Кир, последние двадцать минут бегавший по кабинету, сел, утонув в зеленом кресле. И замолчал, как будто уснул. Но Пит хорошо знал: усилием воли Кир возвращает себя в рабочее состояние. А виной тому, что он из него вышел, был Пит со своим вечным стремлением припирать всех к стенке. Хм, синдром больших чисел... В этом была сермяга...
   - Значит так, - наконец распорядился Кир. - Ты пойдешь к нему - дураком, будешь слезно просить у секретарши записать тебя на прием или разрешить поговорить с Мартемьяновым по телефону. Представишься. Скажешь, что группа друзей Кочина хочет провести дополнительное расследование. Ты, конечно, не веришь в его успех, но если идиоты платят деньги, то почему бы и не заняться этим делом - для проформы хотя бы... Ты будешь лизать ему зад, уверять, что ненавидишь эту шушеру, что у тебя солидные приличные клиенты, которые беспокоятся только о своих женщинах и нанимают тебя, чтобы с ними... все было в порядке... Ты должен его убедить, что вы с ним - одного поля ягоды. Понимаешь?
   - А зачем перед ним вообще раскрываться?
   - Телефон! Он уже знает, кто мы. Пусть узнает, что мы из одного с ним клана любителей больших денег.
   - Но и это не гарантия, что он что-нибудь скажет.
   - Не гарантия. Но это единственная возможность хоть как-то расположить его к себе. Нужно на него хотя бы посмотреть. Может быть, он действительно ничего не видел... Это - просто, это ты поймешь. И никакой самодеятельности с царскими монетами! Заложи эту информацию в компьютер - очевидно, она когда-нибудь пригодится.
  

Глава 12

  
   У Мартемьянова было ничем не примечательное лицо: светлые глаза, небольшие залысины, какие-то смятые губы, самый обыкновенный нос. Не слишком темные и не слишком густые волосы зачесаны назад. Кожа светлая, с трудом загорающая и легко теряющая загар. Широкие ладони с ухоженными пальцами. Руки, явно никогда не державшие топора. Об этом человеке можно было бы сказать: слизняк, если бы не твердый взгляд старых глаз, возле которых залегли глубокие морщины. Он выглядел на свои пятьдесят с лишним лет.
   - Чем могу быть полезен? - спросил он неприязненно, бегло посмотрев на визитную карточку Пита. - Экономический шпионаж? - спросил он с холодной язвительностью.
   Когда секретарша два дня назад рассказала о настойчивых звонках какого-то частного детектива, Мартемьянов взял это на заметку. Какой-то странный звонок из подобного учреждения был домой... Подумав, он решил поговорить с добивающимся встречи посетителем. Даже не поговорить - посмотреть, что за гусь такой выискался. Владимир Борисович считал себя хорошим физиономистом и не без оснований полагал, что быстро разберется с этой чепуховиной.
   - Да дело-то дурацкое, - словно в сердцах откровенничал Пит. - Ни ваших, ни наших интересов оно не касается. - Но... Когда люди платят деньги, даже если это их личный каприз, приходится исполнять для них музыку.
   Отчасти, Мартемьянов был согласен: если кто-то платит деньги, надо "исполнять ораторию", как любили шутить у них в "Спарте". Но бизнес - дело сугубо приватное, оно не терпит вмешательства посторонних лиц. Очевидно, что этого правила молодой человек, сидящий перед Мартемьяновым просто не знал.
   - Учтите, молодой человек, у меня всего пятнадцать минут времени. Завтра я, к сожалению, улетаю в Хельсинки, а потом... Я не берусь так надолго загадывать. Итак.
   - Восемь лет назад, - заторопился Пит, - во флигеле дома на улице Петра Лаврова, где вы тогда снимали комнату, была пьяная драка, в результате чего умер художник Вячеслав Кочин. И вот его друзья попросили нас провести дополнительное расследование. Сегодня они богатые, - ухмыльнулся Пит, - по заграницам ездят, выставки на Западе устраивают... И я хожу, как дурак, и всех спрашиваю: что видели, что помните? Вот и вас вынужден побеспокоить. Может, вы что-то слышали об этой истории, запомнили какую-то ускользнувшую тогда от следствия деталь?
   Пит два дня тренировался, чтобы изложить свою историю наиболее приемлемым для Мартемьянова образом. Одобрение Кира он получил, но сам был не очень доволен. Ему все острее казалось, что чего-то он не учел и чего-то не предвидел.
   - Вы напрасно разыгрываете из себя идиота... - Мартемьянов посмотрел на визитную карточку, - Олег Сергеевич. Вы ко мне пришли, и это говорит о многом... Хотя убийство... как вы говорите? Кочина? Меня ни в коей мере не интересует. Ничем не могу быть вам полезен. Или тем, кто вас нанял... Смотрите, мода появилась - частные детективные агентства... Как на Западе прямо... А вам никто не говорил, что без веских оснований беспокоить граждан нельзя?
   То, что Мартемьянов принял его за шавку, Пита вполне устраивало. Жаль, что не был принят образ безголового проходимца. Вот тут, наверное, Пит перестарался. Оказывается, выглядеть дураком не так просто.
   - У нас же приватная беседа, - широко улыбнулся он.
   - Вы знаете, молодой человек, я никогда не вел приватных бесед с незваными гостями... Восемь лет назад! - до него вдруг дошло. - Восемь лет назад я работал в райкоме партии, вас бы близко не подпустили к моему кабинету.
   - Восемь лет назад я еще учился в Университете, - примирительно сказал Пит.
   - Вот именно! - Мартемьянову это почему-то понравилось.
   - Послушайте, Владимир Борисович, - раз уж Пита уличили в наличии интеллекта, дальше играть комедию не имело смысла, - я понимаю: вам неприятно иметь дело с какими-то сомнительными личностями, проходить свидетелем в деле об убийстве, тем более, что это могло бы бросить тень на вашу репутацию... Но это тогда! А теперь-то что может быть неприятного для вас, если вы попробуете припомнить эту историю?
   Пит уже понял, что ничего "припоминать" господину юрисконсульту не требуется, и если он не хотел об этом говорить, значит, причины были очень вескими. Может быть, гораздо более вескими, чем мог предположить себе Пит, несмотря на все своей "необузданное воображение".
   - Да я ее вообще не помню и вспоминать, как вы изволили выразиться, мне просто нечего, - с брезгливостью бросил Мартемьянов. - Жил я в этом флигеле месяца три-четыре ("А вот и врешь - шесть лет", - подумал Пит.), слышал какой-то шум внизу, когда поднимался к себе, они там часто собирались, пили, кричали, но в какой день это было?.. Не имею представления... А что, неужели эта компания из подвала меня запомнила?
   Мартемьянов заинтересовался, каким образом частные сыщики смогли о нем разузнать - у кого, где? Это, пожалуй, и было самое интересное. Но посетитель именно этот момент как-то не обозначил. Поэтому хозяин кабинета - вполне, кстати, скромного - задал почти прямой вопрос.
   Пит брякнул совершенно наобум:
   - Да что вы! Эти так называемые художники тех, кто был на пьянке, до сих пор с трудом вспоминают.
   - Вот как? Тогда кто же вам назвал мое имя? - спросил Мартемьянов и Пит в душе обругал себя самыми страшными словами. - Вот скажи я вам сейчас, что сроду не жил ни в каком флигеле на Петра Лаврова - и что бы вы стали делать? А? То-то... Но мне от вас, в том числе и от вас, скрывать нечего: да, жил на Петра Лаврова, пока не получил квартиру, ни с кем там не общался, ни о каких драках понятия не имею.
   - И с Евдокией Феофановной не общались? - искренне удивился Пит. - Как же так? Она вам комнату сдавала, беседы с вами беседовала... все сокрушается о своей знакомой Зине Тишиной...
   - Ах ты боже мой! - умилился Мартемьянов. - Феофановна! Жива еще, значит, старушенция? Ну надо же... Вот, молодой человек, что значит старая закалка. Нам с вами до ее годочков не дожить, не получится... Вот ее, между прочим, про Кочубея и расспрашивайте...
   "Ну что, проговорился, ляпнул? - возликовал про себя Пит. - Знаешь, знаешь ты Кочубея, я ведь ни разу это имя не назвал... А вот про Зину Тишину ты говорить не хочешь, может, тут как раз и зарыта собака?"
   - Скрипкина большая любительница была, - хохотнул Мартемьянов, - у дверей подслушивать. Оно и понятно: скучно жилось старушенции.
   Пит мечтал как-то перевести разговор на прошлое, чтобы выплыли царские монеты, он хотел посмотреть на реакцию Мартемьянова. Пока что у него не было никаких зацепок: да, жил, но говорить и вспоминать не хочет. Пит попробовал зайти с другого бока.
   - А вам приходилось видеть, как Кочин ее портрет рисовал? - Пит сознательно постарался избежать слова "Кочубей", чтобы не натолкнуть его на мысль о собственной ошибке. Может, он хотя бы мысленно вернется в свою старую квартиру, и можно будет поговорить подробнее о тамошнем житье-бытье, еще раз упомянуть Тишину. Как-то уж очень откровенно он проигнорировал ее фамилию.
   - Портрет? - изумился Мартемьянов. - Евдокии Феофановны? Кто же его мог рисовать?.. Простите? Какой Кочин? - вдруг сообразил он. - Которого убили? Ну, вы знаете, обсуждать эти глупости у меня просто нет времени. Я думал у старушки портрет есть, старинный какой-нибудь... Впрочем, все это уже не имеет значения. Так что, молодой человек, честь имею! И посоветую вам впредь деловых людей не беспокоить. Занимайтесь, конечно, своей... деятельностью, если можно так выразиться, но держитесь в границах приличий. Я предприму кое-какие шаги в этом направлении.
   Мартемьянов уже составил свое мнение: ничего опасного ни молодой человек, ни его агентство из себя не представляли. Но их следовало укоротить - раз и навсегда, чтобы знали свое место.
   - Вы мне угрожаете? - невинно поинтересовался Пит.
   - Моя минута стоит пять долларов, - отчеканил Мартемьянов и нажал кнопку селектора. - Лидия Викентьевна, проводите посетителя.
   Пит понял, что эта формула имеет продолжение: "И проследите, чтобы он никогда не переступал моего порога..." Что-то слишком круто для невинных расспросов простого частного сыщика. А уж если его минута стоит пять долларов, то Мартемьянов сам себе должен заплатить за эту беседу почти сто. Значит, ему все-таки было интересно, просто необходимо услышать... Что? Дал ли ему Пит какую-нибудь информацию? Вроде бы нет. И все-таки что-то произошло, раз он почти агрессивно выставил Пита вон. Бей первым, Фредди... Бей на всякий случай, чтобы вперед было неповадно... А ведь это модель поведения человека, крайне в себе неуверенного. Что-то его заставило принять Пита и разговаривать с ним, и что-то потом толкнуло на угрозу... Страх! Мартемьянов боится. Сильный человек хотя бы проявил элементарное любопытство к работе сыщиков, хотя бы воспользовался паузой, чтобы просто поболтать на отвлеченные темы, вспомнил бы старушку и свое житье-бытье на улице Петра Лаврова. Милая ведь, старушенция, отдала тебе в собственные ручки свое последнее сокровище, царские золотые, а ты о ней и поговорить не хочешь. Ай, нехорошо получается...
   Впрочем, Кир совершенно правильно посоветовал ему забыть про монеты, искать в этом направлении бессмысленно - тут нужны специальные оперативно-розыскные действия, а не догадки. Когда Пит произносил все это вслух: "Фурштадтская, Евдокия Феофановна, Зина Тишина" - он понимал, что это просто колебания воздуха. Не было под этим фактуры!
   Но и другое очевидно: совесть у дяденьки юрисконсульта, безусловно, нечиста, поэтому ждать от него поведения ничем не запятнанного человека - наивно. Очевидно, сложностей и проблем у него и так выше головы, чтобы вешать себе на шею дела восьмилетней давности.
   Из конторы Пит отчитался Киру о встрече и разговоре.
   - Ты сказал ему про старушку Скрипкину? - почему-то насторожился Кир.
   - Ну а как бы я иначе объяснил свое поведение у него?
   - Неосторожно...
   - Что неосторожно? - опешил Пит.
   - Не знаю, не нравится мне этот Штирлиц... Что-то у нас концы с концами не сходятся. Дело распадается как бы на два, ты не находишь? Не забудь, у нас есть еще и андеграунд. Там мы вообще не искали, если не считать трех дамочек, которые самостоятельно заявили о невиновности Булатова... Позвони ты своей Лене... как ее там?
   - Хорошо, позвоню. А Мартемьянов?
   - Оставь его в покое. Он ничего не видел. Или сделал вид, что ничего не видел. И будет на этом стоять до смертного часа. Мы ведь с тобой не суд, чтобы привести его к присяге, - Кир в раздражении бросил трубку.
   И было от чего: проделана, в общем-то, совсем не кислая объемная работа, собрана огромная информация - и все это ничего не дает. Они ходят как по заколдованному кругу: Кочубей убит, Булатов отсидел за его убийство. Все!
   Пит набрал Ленин номер.
   - Будьте добры Лену, - попросил он у густого мужского баса.
   - Буду, - отозвался бас. - Елена! Подойди к телефону.
   - Алло!
   - Лена, это Олег Петров...
   - А я вам названиваю! Сегодня вечером у нас в студии - общий сбор. Всех, кто был на той вечеринке у Варфаломеева. И Сашка здесь, что характерно! Прилетает на три дня из Италии, подлец! Так что в восемь часов мы ждем вас вместе с Кирилловым. Адрес знаете? Запишите...
   Повесив трубку, Пит поспешил обрадовать Кира.
   - Старик, мы званы на аристократическую тусовку. Во главе - сам Варфаломеев. Так что мойте уши, сэр! Я как раз успею за тобой обернуться.
  

Глава 13

  
   Питу нравились новомодные сборища, в которых каждый был как бы предоставлен самому себе. А ля Запад. А ля фуршет. Только с русским перехлестом, когда один-два человека обязательно напиваются в хлам. Когда наутро тошно от самого себя и рука совершенно не тянется к телефону поблагодарить хозяев за приятно проведенный вечерок. И тем не менее, что-то в этих тусовках было - ощущение раскованности, первого шага в новую жизнь, необязательность или полное отсутствие каких-либо ритуалов. Можно было говорить или молчать, можно было вести себя так, как хочется именно в данный момент времени.
   В большую комнату старого дома, стоявшего в ожидании капитального ремонта, набилось человек двадцать. На лестнице зияли провалы обвалившихся ступеней, к стенам невозможно было прикоснуться ввиду их трухлявости, но сама квартира-студия была вполне пригодна для человеческого существования. Если это существо - человек - не предъявляет к себе и миру завышенных требований. Превращенная в домашний театр-студию, комната иногда вмещала в себя и сто человек. Так что сейчас бродившие по ней старые друзья-приятели, чувствовали себя если не во дворце, то уж во всяком случае в приятной и естественной для себя атмосфере.
   В углу, возле наглухо занавешенного окна в кресле на колесиках сидел плотный, не старый еще человек с черной вьющейся бородой и такой же гривой волос на голове. Глаза его празднично сияли. Сильный красивый голос перекрывал весь бедлам, если Финичу хотелось обратиться сразу ко всем своим гостям.
   Посредине комнаты был устроен чуть поднятый, покрытый зеленым сукном подиум. На нем обычно и происходили столь популярные ныне в Питере театральные действа, завораживающие публику. Сейчас подиум, застеленный клеенкой, являл собой пиршественный стол, где все роскошество, правда, заключалось в обилии водки. И еще было огромное количество огромных ярких глянцевых яблок. Они лежали в больших плетеных корзинах, расставленных по всей комнате. От их запаха даже кружило голову.
   - Господа! - призывно воскликнул Финич.
   Пит и Кир уже достаточно долго к тому времени ходили между незнакомыми людьми, которым, судя по всему, их никто не собирался представлять.
   - Нас здесь собрал, - продолжил с энтузиазмом Финич, когда все немножко поутихли, - покойный Кочубей, и пусть наше веселье будет славным подарком его памяти. Не будем грустить! Кочубей был веселым, легким человеком, пусть земля ему будет пухом, а нас этот вечер согреет дружеским теплом и участием.
   Все закричали "Ура!", "Виват!", "Да здравствует Кочубей!" - и водка полилась рекой.
   - Довольно оригинальный способ выяснить, кто же все-таки пришил всеобщего любимца, - мрачно сказал Кир, подходя к Питу, хрустевшему огромным яблоком.
   - По-моему, мы лишние на этом балу братского веселья, - резюмировал Пит. - И вообще вся эта затея с повторным расследованием дикая, не устану повторять столь очевидную истину.
   - Подожди, - пообещал Кир, - пусть выпьют покрепче, я потом попробую их расшевелить.
   - Пусть Ленка спляшет! - потребовал кто-то. - Финич, почти никто из нас не видел твоего шедевра. Покажи хоть кусочек.
   Пит пустился в очередной обход по комнате, надеясь услышать хоть обрывок воспоминаний о Кочубее, о той злосчастной вечеринке. Ничего! В противоположном конце комнаты Варфаломеев рассказывал про Париж.
   - Каждое утро он мне давал сдачу одними сантимами. Я ему, допустим, десять франков, а он мне сдачу - восемь франков и все сантимами. Представляете? И тогда я решил ему отомстить. Целую неделю копил мелочь и однажды пришел с мешком монет. А заказ сделал на пятнадцать франков! И когда он принес счет, полагая, что сейчас свалит мне в карман пять франков сантимами, я высыпал перед ним этот мешочек. И гордо заявил: "Сдачи не надо!" Его аж перекосило, бедного... Но с тех пор меня там принимали всегда по высшему разряду: русский художник, Варфаломей... Ха-ха-ха!..
   - А как выставка, Сашка?
   - Дело не в выставке. Престиж художника в Париже, да и вообще на Западе определяют галерейщики. На выставке можно продать несколько работ - и все. А вот галерейщики... Их много, причем самого разного уровня, но есть две-три галереи, которые являются законодателями мод. И если тебя купили они - значит, ты котируешься, и в твои картины можно вкладывать деньги. Они это понимают- инвестиции в искусство престижны, ну в будущем это дает приличное состояние. Аукционы, Соттбис и все такое прочее... Это - определенный стиль жизни очень богатых людей. Все очень просто. Меня купили две из трех самых престижных галерей...
   - А вообще-то я слышал, что это не совсем так, - лениво подал голос один из слушателей Варфаломеева.
   Сашка обнял его за плечи.
   - Что ты слышал, что ты мог слышать, мой мальчик? Пойдем, выпьем со стариком, я хочу посмотреть твои работы... Вообще хочу взять с собой несколько ваших полотен... Чем черт не шутит? Иногда важен один шаг, сделанный вовремя.
   - А мне всегда казалось, - довольно иронично заметил бородач в драном свитере, - что искусство чем-то отличается от тотализатора.
   - Ничем! - торжествующе воскликнул Варфаломеев. - "Вся наша жизнь - игра!.." Кто сказал?
   - И кто же это сказал? - поинтересовался бородач.
   - А! - Варфаломеев махнул рукой. - Пить хорошо везде, а вот дома почему-то лучше...
   Случайно повернувшись, Пит наткнулся на Булатова. Тот держал в руках чашку, из которой прихлебывал чай.
   - Вы не участвуете во всеобщем истреблении водки? - удивился Пит.
   - Не пью, - коротко обронил Булатов. - А вы, так сказать, решили приобщиться к среде? Они хорошие ребята, я их всех люблю... Сашка фанфаронствует немножко, но ведь это простительно. На него вдруг обрушились большие деньги, это бывает непросто пережить. Раньше мы все были просто нищие, и в этом угадывалась общность взглядов на мир, искусство... А теперь опасность обуржуазиться очень и очень реальна... А... вы прочитали мою пьесу? Каковы ваши впечатления?
   - Боюсь, что я не способен проникнуть в такую философскую глубину, как-то сразу воздуха не хватает в легких. Но вот мой друг... Кир, можно тебя на минутку?
   Они подождали, пока Кир продирался между спорящими и смеющимися господами, которые во чтобы то ни стало хотели, чтобы Кир выпил вместе с ними круговую чашу. А круговая чаша водки без закуски - испытание достаточно серьезное. Кир отказался участвовать в этой жестокой игре. И был рад, когда его окликнул Пит. Он еще не понял, что вот прямо сейчас увидит человека, из-за которого прошагал свои бессонные 730 шагов по Петербургу Достоевского.
   - Кир, представляю тебе Булатова Игоря Владиславовича. А это мой друг, Иван Кириллов, а проще - Кир. Ты хотел его видеть? - Пит значительно глянул на шефа. - К вашим услугам... А я пойду поищу Лену.
   Она сидела возле мужа в старом разлапистом кресле, облагороженном вытертой шкурой оленя. Подобрав под себя ноги, она нагнула голову и прижалась щекой к ладони Финича.
   - Простите, - слегка опешил Пит.
   Лена скосила на него синий глаз.
   - Ничего. Вы хотели их всех видеть по очереди, а я собрала их всех сразу. Ну и как вам этот компот?
   Пит посмотрел на Финича. Тот, безусловно, слушал их разговор, но внимал чему-то другому: может, наблюдал за пришедшими людьми, а может, просто плыл на волне своей фантазии, убаюканный близостью и лаской любимой женщины. Пита остро кольнуло... Зависть? Он не любил думать и говорить о любви, но иногда ему доводилось видеть ее естественный и притягательный жест, и он складывался пополам. Возможно, именно так могла быть выражена его любовь и любовь его женщины... Возможно.
   - Как вы полагает, - спросил он мягко, маскируя интонаций хлыст, занесенный для удара, - интересна здесь судьба Кочубея хоть кому-нибудь?
   Как от удара хлыста, Лена и вскочила.
   - Всем! Они пришли по одному моему слову. А что - об этом надо обязательно кричать?
   - Об этом нельзя говорить, - почти с мольбой обратился к Питу Финич. - Ведь это глупые люди придумали, что горе с годами проходит. Когда умирает близкий человек, это все равно как отрезают руку или ногу... Можно, конечно, приспособиться жить без руки. Но привыкнуть к этому нельзя, забыть невозможно... Вы согласны?
   - Не знаю, - жестко отстранился Пит от предложенной интимности. - Среди этих замечательных, тонко чувствующих, на ваш взгляд, людей один - убийца. И восемь лет про это знает.
   Лицо Финича окаменело. Лена, охнув, снова упала в кресло.
   - Вы уверены в этом? - с ужасом спросила она.
   - А вы? - Пит пристально посмотрел на нее. - Ведь это вы убеждали меня, что Булатов убить не мог. Тогда кто?.. Хорошо жить в сказке, которую сам для себя придумал...
   - Нет, нет! - запротестовал Финич. - Никаких сказок, никаких иллюзий. Все мы существуем в реальном мире, независимо от устройства нервной системы. Просто я пытался объяснить, что дорогого человека можно помнить и так, без слов, без причитаний... Но его убили - это бесспорно.
   Пит подумал, что к нему можно обратиться за помощью.
   - Помогите нам, - сказал он прямо. - Спровоцируйте взрыв, сыграйте. Ну, крикнете, например, Варфаломееву страшным голосом: "Это ты убил Кочубея!" Вызовите, наконец, его дух... Спиритизм сейчас как раз в моде...
   Пит замолчал, уткнувшись в пустоту. Лицо Финича не выражало ничего. Лена смотрела на своего мужа во все глаза с каким-то непонятным Питу страхом.
   - Молодой человек, - сказал он, наконец, - я привык есть хлеб, заработанный своим трудом.
   Фраза была настолько многозначительна, что Пит даже не стал искать в ней смысл. Было очевидно, что ему дали по морде, причем совершенно непонятно, за что. Пит резко повернулся на каблуках. В конце концов, они пришли сюда не ради развлечения и уж во всяком случае не по своей воле. Расталкивая гостей, он направился прямо к Киру, который, как оказалось, мирно беседовал с Булатовым.
   - Кир, либо сделай что-нибудь, либо пошли отсюда, - невозмутимо заявил Пит.
   - Что так? - вытаращился на него Кир.
   - Развлечься я мог бы в другом месте, а эффективность для работы - нулевая. Или ты потом собираешься беседовать беседы с каждым из них?
   - Я понимаю, - улыбнулся Кир, - что ты не пьешь, и поэтому тебе тяжелее всех. Все будет, не расстраивайся, но час еще не пробил. Да? - он хитро подмигнул Булатову.
   - Э-э-э... Боюсь, что не совсем понял вас, Иван.
   - Это ничего, - Кир похлопал его по плечу. - Вас ведь тоже не всегда понимают. Можете и вы встать в тупик перед чем-то. А?
   Кир, совершенно очевидно, чувствовал себя в высшей степени комфортно. Он что-то понял. Или что-то решил. И Пит смог на время устраниться. Он сел на какой-то высокий табурет и стал наблюдать броуново движение людей - как в театре.
   Елену все-таки заставили танцевать. С подиума были убраны "боеприпасы", погас свет, возникла музыка...
   Это было похоже на куст орешника, гнущийся на ветру. Во всяком случае, в этом танце бесспорно главенствовала сила природы, а не искусство, если только не считать искусство составляющей частью живой природы, лаконичным выражением порывов ее души. Пит расслабился, ему тоже стало хорошо. В конце концов, он сегодня увидел одно из самых больших чудес на свете - живую любовь двух людей. Прежде всего она, подумал Пит, любовь Финича и Елены, привлекла сюда всех этих людей, а не старый трагический случай с их общим другом. Огромная, бесформенная и унылая комната в полуразвалившемся доме была наполнена золотым светом этой любви. Он согревал сердце, и никуда не хотелось отсюда уходить, потому что на Елену и ее мужа можно было просто смотреть - им нечего и не от кого было скрывать.
   Но вот музыка кончилась, исчезла, словно растворилась в темноте Елена. И тогда раздался ровный металлический голос Кира - в абсолютной тишине. Он поймал единственную и уникальную секунду.
   - Прошу внимания. Восемь лет назад был убит Вячеслав Кочин, Кочубей, тризну по которому вы справляете здесь и сейчас. Среди вас - убийца, и нашему частному детективному агентству, то есть мне и моему товарищу, поручено его отыскать. Сейчас самое время сказать то, что вы забыли сказать тогда, - легкий ропот и гул послышались со всех сторон. - В ходе расследования мы установили, что Кочин своим убийцей называл человека, который - цитирую - "не хочет признавать за мной права на мою жизнь, на мою линию". Кавычки закрыты, конец цитаты. Это может быть любой из вас, - гул усилился, - кроме, очевидно, Булатова, который взял на себя чужую вину.
   - Это подлянка!
   - Кто вы такой?!
   - Что за бред, какое еще частное агентство?
   Крики раздались со всех сторон сразу. В темноте было не видно, кто кричит, но создалось впечатление общей паники, завизжала какая-то женщина. И тут вспыхнул свет. На мгновенье все замолчали, изумленно озираясь по сторонам. Пит автоматически фиксировал выражение лица каждого, но ни на одном из них не прочитал ничего важного. Снимая общее напряжение, Варфаломеев громко и почти натурально расхохотался.
   - Кирилл! - завопил он. - Это ты придумал? Как там у Аристотеля? Катарсис, очищение страданием! Ну, это ты круто, старик. Ничего себе пифоменс! Хуевинс какой-то получился.
   - Смею заметить, - невозмутимо сообщил присутствующим Финич, - что я к этой театрализованной импровизации не имею никакого отношения. Выдумать можно было бы и получше. Все это, к сожалению, реальность... Среди нас присутствуют двое частных детективов. Агентство "КП". Собственно, по их просьбе, мы вас здесь и собрали...
   - Предлагаю выпить тост памяти Кочубея! - торжественно провозгласил Варфаломеев. - Славка!.. Светлая тебе память и земля тебе пухом! Ну, у кого не нолито?!
   Зазвенели стаканы, снова полилась водка рекой, и на двух частных сыщиков никто не поинтересовался даже взглянуть. Они стояли рядом, чуть ли не по стойке "смирно" в ожидании вопросов, конфликтов и даже возможного мордобоя. Но их просто игнорировали. Сейчас дергать кого-либо за рукав и спрашивать о погибшем Кочине было бессмысленно. Расспросы нужно было вести либо до того, как все уже упились, либо... Что "либо" ни Кир, ни Пит не знали. В такой ситуации они оказались впервые и поняли, что потерпели поражение. Издали на них поглядывал совершенно трезвый и абсолютно разгневанный Булатов. Видимо, он решил, что его в очередной раз обманули или предали.
   Да, смешной оказался вечер. У Пита даже мелькнула мысль, что, может быть, на этом они и закончат свое незадачливое расследование. Черт с ними, с баксами. Как их можно честно отработать, на этот раз Пит просто себе не представлял.
   В машине по дороге домой оба молчали. Питу, слонявшемуся целый вечер между бесчисленного количества бутылок, очень хотелось выпить. Но уж, конечно, не водки. Он стал мысленно перебирать: джин, виски, коньяк... Чего-то требовалось покрепче после такой передряги.
   Кир стал тихонечко мурлыкать под нос какую-то знакомую мелодию типа "Шербургских зонтиков".
   - Ты чего? - Пит был поражен.
   - Все нормально, Пит, все нормально...
   - Расскажи... Мне очень интересно понять, что может быть нормальным в нашем сегодняшнем рабочем дне.
   - Это дети, понимаешь? Люди, отказавшиеся становиться взрослыми. Чем взрослый человек отличается от ребенка? Не знаешь? Возможностью и необходимостью брать на себя ответственность. Они отказываются отвечать в этой жизни за что-либо. Отсюда, кстати, их уход в кочегарки... Тоже мне доблесть: сбежать от реальной жизни, какой бы она ни была. И за убийство Кочубея, дружка своего дорогого, отвечать они не желают.
   - Кто-нибудь из них мог убить?
   - Кто угодно - спьяну, случайно, не отдавая себе отчета в том, что делает. И даже потом не осознав этого! Может быть, ему снятся кошмарные сны - не знаю, но с утра до вечера он абсолютно убежден в том, что никого не убивал и убить не мог.
   - Значит, Кочубея погубила среда? - сыронизировал Пит.
   - Что-то его, бесспорно, погубило... Во всяком случае, его восемь лет нет в живых, и что-то я не вижу интересующихся выяснить истину. Наша клиентка интересуется оправдать Булатова, как и Елена Финич, впрочем. А кто на самом деле убил Кочина, их почему-то не волнует. Но всерьез оправдать Булатова можно только одним способом: предъявив другого убийцу. А этого они как раз и не хотят. Почему-то.
   - Кстати, чьи это ты слова цитировал, якобы сказанные Кочиным? - покосился на него Пит.
   - Да так, неудачная импровизация...
   Некоторое время они молчали. А потом Пит задал вопрос, который начал его мучить с первых слов Кира.
   - А не считаешь ли ты, мой дорогой шеф, что мы с тобой, осев в уютном Особняке, тоже убежали от жизни? Этакая башня из слоновой кости, где Кириллов предается философским размышлениям, а Петров делает вид, что очень сильно работает.
   - Мысль интересная, - благодушно согласился Кир. - Тогда устранились они, а теперь - мы... Я подумаю об этом на досуге.
   - Что мы будем делать дальше? - Пит благодушествовать не собирался.
   - Не знаю, - зевнул Кир.
   - Но ведь мы должны прийти к какому-то результату! Давай бросим это дело!
   - Как можно загадывать то, что случится завтра?.. Если мы не знаем даже того, что случится сегодня, - Кир неожиданно заерзал на сиденье и весь подался к лобовому стеклу. - "Все то, что случится, случиться должно..." Ты посмотри!
   Фары их развернувшейся машины высветили почти незаметно пристроившуюся к забору Особняка серую "Волгу" с номерами Большого дома. Пит резко затормозил. Из "Волги" вышел лейтенант, подождал, пока к нему подошли частные сыщики, козырнул:
   - Лейтенант Севастьянов. Кириллов?
   - Я.
   - Петров?
   - Я.
   - Вам предлагается немедленно прибыть в Управление. Садитесь, - сделал он приглашающий жест в сторону "Волги".
   - Нет уж, - сказал Кир. - Мы лучше на своей. Можете ехать сзади, дорогу мы знаем.
   И они поехали снова - сквозь темные уже пригороды, сквозь безмолвный по ночной поре город. Этот вызов действительно мог все перевернуть, заставить навсегда забыть о Кочубее, а может быть, не только о нем.
  

Глава 14

  
   Их провели прямо в кабинет Панкратова. Панкратов, майор Управления внутренних дел Александр Петрович Панкратов был, по мнению Пита, просто белобрысым хамом - и больше ничего. Но лично он, к сожалению, контролировал действия всех частных детективных агентств города. "Помимо основной работы", - как неизменно любил он всем напоминать.
   - Ну что, проштрафились? - радостно встретил он своих нелюбимых коллег.
   Кир молча сел и молча закурил. Его примеру последовал Пит. Он не выносил Панкратова органически, и когда получал из его рук лицензию (за которую было немало уплачено в соответствии с высочайшими стандартами государственного рэкета), пожелал себе от всей души никогда больше с ним не встречаться. Что он тогда нес, Боже праведный! Про верность социалистическим идеалам, про бдительность, про вражескую агентуру, которая была готова на корню купить все секреты советской милиции. Так и сказал! Ему не только убеждения - лексикон было поменять выше сил. Хотя оперативник он был классный, на его счету практически не было нераскрытых преступлений. Кир ценил его очень высоко, и вбивал в буйную голову Питу, что им несказанно повезло с патроном. Все могло быть гораздо хуже. С этим, скрепя сердце, Пит вынужден был согласиться: все действительно могло быть значительно хуже. За последние два года они встретились с Панкратовым впервые. Два года их просто никто не трогал!
   - Только начали работать, - спокойно начал хозяин кабинета (Кир хрюкнул, майор покосился на него веселым глазом), - а уже грубые нарушения... Не ожидал от вас, товарищи дорогие...
   Панкратов взял отческий тон. Это означало, что он сам не очень уверен в том, что ему было приказано сделать по указке сверху.
   - Панкратов, не тяни! - почти приказал Кир. - Спать охота.
   - Я тебе не Панкратов! - неожиданно рассердился милиционер. - Тоже мне, развели тут, понимаешь, бирюльки панибратские... Я тебе, Кириллов, товарищ майор. Пока - товарищ...
   - Вай-вай, баюс, - улыбнулся Кир. - Не для того же ты нас сюда среди ночи конвоировал, чтобы излагать всякие бредни. Что надо?
   - Кириллов, - Панкратов снова переключился на отеческий тон, - когда ты работал в газете, мы друг друга понимали. Ты никогда меня не подводил. Поэтому я первый голосовал за то, чтобы удовлетворить ваше ходатайство и зарегистрировать это самое... частное агентство. Хотя я лично убежден, что все эти частные расследования - глупость и ерунда. Ну, если кому хочется следить за неверной женой - пожалуйста... Но чтобы дилетанты влезали в оперативную работу! Это же бред. А тут - агентства частные выдумали. Милиция, понимаешь, у них не справляется. Преступников должны ловить профессионалы, уж ты извини, а не журналисты. Но ты - сильный аналитик. А Петров твой - вообще спец, у него международный сертификат. Какие вопросы? Вопросов нет, тем более, что теперь это разрешено. Вопросов не было, а теперь они возникают. Вот ответь мне, Кириллов, имеешь ли ты право снимать допрос?
   - Я когда-нибудь вел допрос? - изумился Кир. - Да я знать не знаю, как это делается! И более того - не хочу я этого знать. Многие знания умножают многие печали. Как известно. И вообще: разве я могу составить конкуренцию родной российской милиции?
   - Ну, не ты, - Панкратов хмуро глянул на Пита, - а дружок твой. Врывается, понимаешь, в служебное помещение, прерывает производственный процесс, пытается взять на арапа, запугивает... Это что ж такое?
   По кабинету поплыла тишина. Кир наблюдал за ней, как обычно наблюдал за сигаретным дымом. Пит поднял на него глаза и опустил. Он вдруг успокоился, потому что понял: все, что он сегодня сделал - правильно. И доказательства - вот они, налицо. А Панкратов, естественно, ничего не понимая и ни о чем не догадываясь, поглядывал на обоих, страшно довольный. Он ждал, что они будут оправдываться - ну, ошиблись, бывает. И он готов был им поверить: бывает, и на старуху, как говорится, бывает проруха. Потому что Панкратов знал: Кириллов никогда не врет. Всю ситуацию майор просчитал сразу же, как получил заявление, с позволения сказать, потерпевшего: чего-то ребята не так сделали, промахнулись маленько. Он совсем не собирался снимать с них стружку, просто считал себя обязанным "провентилировать" вопрос, причем именно с ними. Кроме того, грызла досада на себя: мог бы вызвать Кириллова с Петровым к себе хоть один раз, поговорить по-человечески, а вот, понимаешь, выбрал время только сейчас, когда у них чего-то там стряслось.
   - Слушай, Панкратов, - задушевно начал Кир, - а кто же это у вас так крепко со "Спарт корпорейшн" повязан? По одному телефонному звонку на цирлы становитесь, под козырек берете. Ай-ай-ай, нехорошо... А еще защитники правосудия. Так кто у вас на них работает? А может, ты сам? По совместительству, без отрыва, так сказать, от основной деятельности... И что? - вдруг жестко, без улыбки бросил Кир. - Хорошие бабки платят?
   Панкратов сначала просто обалдел. А потом пошел красными пятнами.
   - Да... Да... - ему не хватало воздуха. - Да ты что, Кириллов... Ты как посмел?! Да я тебя!.. - если бы у него в руках был пистолет, Панкратов, с удовольствием дал бы этому дураку рукояткой по голове.
   Кир расхохотался.
   - Да, я знаю, что раньше ты не брал даже взяток, - ровным голосом сказал он майору. - Но времена меняются, а жизнь дорожает. Так это они тебя в шавках держат?
   Панкратов, наконец, нашарил кобуру и стал ее расстегивать.
   - Если ты хочешь застрелиться, - посоветовал Кир, - не делай этого в Управлении. Пятно ляжет на весь коллектив. Выйди вон на Неву - такой простор...
   Майор схватил графин, налил стакан воды, выпил.
   - Ты закури, - Кир протянул ему пачку сигарет.
   Панкратов сделал несколько глубоких затяжек.
   - Значит, лажа, - печально констатировал он. - Вот именно это мне почему-то вообще в голову не пришло. Думал, что вы где-то дурака сваляли, с кем не бывает...
   Зазвонил селектор. Панкратов снял трубку, выслушал рапорт и бросил:
   - Нет, пока не разрешаю... Вот что, - поднял он глаза на своих званых гостей. - Ничего я тебе за это не скажу, Кириллов. Напишите рапорт и убирайтесь отсюда на все четыре стороны!
   - А ничего говорить не надо! - Кир зло треснул кулаком по колену. - Телефонное право - как было, так и осталось. И мы же еще должны тебе рапорт писать! Фиг тебе с маслом, а не рапорт! Названия поменялись, деньги большие зашуршали, а суть... - он смахнул рукой.
   Панкратов был человек отходчивый. При своей работе он, в противном случае, давно бы получил инфаркт. Вот не понравилась ему почему-то история с Мартемьяновым, и хотя он обязан был принять надлежащие меры, но Кириллову он изначально верил больше, чем юрисконсульту известной корпорации. Да и не могло это самое частное агентство влезть в какое-то серьезное дело так, чтобы он, Панкратов, об этом не знал. Чуть только шевельнулись - у него звоночек... И это правильно, одобрил себя майор.
   - Чем сейчас занимаетесь? - спросил он примолкнувших гостей.
   - Давнее дело, - спокойно объяснил Кир. - Убийство в среде андеграунда. Некоего Кочубея. Все это случилось восемь лет назад...
   - Господи! - досадливо охнул Панкратов. - Какой андеграунд, какой еще Кочубей? Что за белиберда?
   - Был такой художник, из подпольщиков... Слово "андеграунд" никогда не слыхал?
   - Слыхал, слыхал, чего только слышать не доводилось...
   - Вячеслав Кочин по прозвищу Кочубей... Не припоминаешь, майор?
   - Что-то припоминаю, смутно..., - сморщился Панкратов. - Какое-то примитивное дело было, бытовое... Но я к нему прямого отношения не имел, иначе помнил бы. Убийства, которые я вел, помню во всех деталях, - как-то грустно закончил он.
   - Вот видишь, - понял и посочувствовал Кир, - а это убийство восемь лет кому-то спать не дает спокойно. А теперь и нам с тобой не даст. Чуешь?
   Они очень давно научились понимать друг друга. И как раз любимым словечком Панкратова было вот это самое "чуешь?". Когда-то он объяснял известному журналисту Кириллову, что оперативник прежде всего должен иметь нюх.
   - А этот... Мартемьянов... при чем? - удивился Панкратов. Сейчас он определенно ничего не чуял. У него только крепло тоскливое чувство какой-то неправильности, искривленности всего пространства жизни. Сегодняшний эпизод чуть-чуть увеличивал эту кривизну.
   - Жил Мартемьянов тогда на Фурштадской, в том же флигеле, где случилось убийство, комнату снимал...
   Панкратов хоть и выглядел иногда дураком, но соображал быстро.
   - И значит после того, как Петров твой к нему подкатился, он...
   - Вот я и говорю: чуешь? - повторил Кир. - Таких случайностей не бывает, не верю я в них. Что ему Петров, что ему наше "КП"? Если ему бояться-то нечего? Рыло у него в пуху, вот что! И теперь это - установленный факт. Согласен?
   - Да, сидел бы себе тихо, - мечтательно проговорил Панкратов, - никто бы ничего не знал... Сам, выходит, засветился, мы его об этом даже не просили. Он только просил, - хохотнул майор, - даже, можно сказать, настаивал, чтобы у вас лицензию отобрали. Ну, а я начальству сказал, что сам с вами разберусь, тем более, что сегодня как раз мое дежурство... И правильно сказал, между прочим.
   - Он - настаивал? - Кир просто обалдел. - Да кто он такой, черт возьми?! Юрисконсульт торговой фирмы! Коммивояжер опереточный! Как он может на чем-то настаивать в вашем-то ведомстве?
   - Вот и я хотел бы это знать, - вздохнул Панкратов. - Ты думаешь, почему я до сих пор майор?
   - Не думаю - знаю, - рассмеялся Кир и посмотрел на Пита, который находился уже в предпоследнем градусе бешенства и готов был орать и топать ногами. - Панкратов у нас, - объяснил он Питу, - хочет все знать, стремится установить истину, так сказать, в полном объеме. Почти совсем, как ты.
   - Прости, Кириллов, - поразмыслив, сказал майор, - я ведь решил застрелить тебя, гада, раз такое про меня подумал.
   - Кочумай, Кочубей, - успокоил его Кир. - Про кого нельзя сегодня такое подумать? Ты знаешь, Александр Петрович, заложи-ка ты себе всю эту историю куда-нибудь... за ухо, авось пригодится.
  

Глава 15

  
   Домой вернулись под утро. Всю дорогу молчали, произносить слова и обсуждать происшедшее как-то не хотелось. Потом выяснилось, что спать тоже не хочется. Они молча разошлись по своим комнатам, а через час встретились на кухне. Заварили чай с мятой. Долго, отдуваясь, пили почти кипяток. Потом хлопнули по рюмке коньяку. И уже около семи утра заснули намертво.
   Спустя несколько часов Пит начал потихоньку ворочаться в постели. И тут к нему заглянул совершенно свеженький Кир. Было начало первого.
   - Изволите купаться или сразу приступите к завтраку? - поинтересовался шеф.
   Для него пробуждение в середине дня было делом обычным, он не только не чувствовал угрызений совести о разломанном дне, но даже обыкновенной усталости. А у Пита раскалывалась голова, тело ломило, как будто он накануне выпил целого "Распутина". Организм привык к совершенно другому режиму и проявлял свое недовольство спазмами во всех своих частях.
   - Пойду купаться, - безрадостно сообщил Пит. Для него сейчас это было жизненно необходимо.
   - Хочу обратить твое благосклонное внимание, - продолжал издеваться Кир, - что на улице плюс девять.
   Пит обрадовался: то, что нужно! Он рывком поднял себя на ноги и пулей пролетел мимо обалдевшего Кира.
   Он прыгнул с привычного места и блаженно погрузился в ледяную воду. Плавать не стал - несколько кувырков под водой были достаточным условием возрождения к жизни. Через минуту он был уже на берегу, где пятнадцать минут жестко разминал свое тело, каждую мышцу и каждую связку. Пока не взмок. Вот тогда он снова нырнул в воду, проплыл метров двести и вернулся в дом совершенно здоровым. Голова было кристальной, только по нарастающей надвигалось обморочное состояние голода.
   Кир превзошел самого себя. Он успел приготовить салат из свежей (первый качан!) капусты, зажарить ломти свинины с луком и сварить бадью крепчайшего кофе. Были открыты пакет молока и пакет апельсинового сока. Пит залпом выпил стакан молока, а все остальное запивал апельсиновым соком. Получилось замечательно, если не считать черствого хлеба. Кир поджарил его в тостере, а хотелось бы кусок толстого, ржаного, свежего... Но! Ничего идеального не бывает. Все могло быть значительно хуже.
   - У нас что сегодня - выходной? - спросил Пит, чувствующий в себе энергию для задержания целой бандитской группировки.
   - Хорошо бы, - мечтательно отозвался Кир. - Но есть ряд обстоятельств, которые требуют и немедленного осмысления и немедленного действия.
   - Ну, осмысление, видимо, предоставляется тебе - как самая трудоемкая часть работы, - усмехнулся Пит. - А что касается немедленных действий, то куда прикажете отбыть?
   - С чего это задергался Мартемьянов, как ты думаешь?
   - Ты же сам вчера сказал: рыло в пуху, - удивился непонятливости шефа Пит.
   - Правильно, в пуху. Но по какому делу? Ни при каком раскладе не было ему резона светиться в Управлении! Да еще так глупо - через нас...
   - Ну, тут возможны варианты. Возможно, он понадеялся, что нас там на дух не выносят и сразу решат использовать его жалобу, чтобы свести с нами счеты. Ведь кто-то свой у него там наверняка есть!
   - Да на фиг мы им сдались, Олег! Мы еще ничего плохого никому не сделали, ну просто не пересекались с Управлением, никак... Нет... тут что-то другое. Чем ты напугал Мартемьянова?
   - Я? - искренне удивился Пит. - Напугал?
   - Ну не я же с ним разговаривал! И что-то в этом разговоре было для него... невыносимым. Причем до такой степени, что он привел в действие все рычаги, которые у него были в руках.
   Кир осекся. А Пит вспомнил: "Жива еще старушенция?.." И стало ему как-то нехорошо.
   - Думаешь, - предположил он, - его обеспокоил тот факт, что я встречался со Скрипкиной?
   - Думаю. Я - думаю. Мне это еще тогда не понравилось.
   - Но она мне ровным счетом ничего не сказала!
   - Но Мартемьянов-то про это не знает! Как они там со старухой жили, чем связаны? Что она о нем знает?.. Она о нем что-то знает! Что-то такое знает, такое...
   - Что ему потребовалось изначально дискредитировать любые наши слова и действия, - закончил Пит.
   - Да! - согласился Кир. - Как раз это похоже на правду. Вот что: поезжай-ка ты к старушке, поговори с ней еще раз... А еще лучше - привези Евдокию Феофановну сюда, мы тут с ней погуляем, послушаем рассказы про ее долгую жизнь, может, она и вспомнит, кому царские монеты подарила... Или что-то другое вспомнит. Ты же знаешь - карельский воздух целителен для памяти. А я на всякий случай проштудирую весь "Спарт". Не нравится мне этот Штирлиц, ой не нравится...
   Пит пришел в замешательство. Он не знал, что скажет Евдокии Феофановне. Может, и вправду лучше всего настаивать на прогулке? В машине, за город... Не каждый день ее возят за город. Может, Кир из нее что-то и вытянет.
   Возле знакомой подворотни на Фурштадской прохаживался милиционер. Пит потом все думал: почему он не обратил на него внимания? Это был прокол, бесспорный прокол. Ведь, по сути дела, Кир предупредил, что дело может обернуться весьма круто. Кир-то предупредил, да Пит не захотел услышать. Он думал только о том, как Мартемьянов наехал на них, а заодно и на Управление внутренних дел. В общем, Пит шагнул к двери во флигель, даже не дав себе труда оглядеться по сторонам. А посмотреть было на что: две милицейские машины и группка зевак. То есть Пит, конечно, автоматически отметил все эти факты, но они всплыли в сознании и выстроились в единую картину уже потом. Сначала Пит поднялся на два пролета, позвонил, ему открыли... Нет, почти профессиональный сыщик Олег Петров так и не научился сначала думать, а уж потом делать.
   - Проходите, пожалуйста, - вежливо предложили ему.
   - Где? - выдохнул он.
   - Проходите, проходите...
   В пустой кухне на грязном полу лежала скрюченная фигурка. Это Пит заметил краем глаза. Лейтенант молча повернул его в сторону комнаты. В комнате, на том самом стуле, где несколько дней назад сидел Пит, согнулся над столом Панкратов. Да, конечно, ведь у майора было дежурство! Увидев Пита, он как будто утратил способность соображать. И они молча смотрели друг на друга минут пять.
   - Евангелие... - только и смог выдавить из себя Пит. Речевой аппарат отказал начисто. - Евангелие нашли? - он непроизвольно потянулся руками к верхней полке.
   - Ничего не трогать! - осадил его Панкратов. - Сядь! Какое Евангелие? И вообще - давай все сначала: ты как сюда попал? Знаешь старуху? - Пит кивнул. - Когда был здесь последний раз?.. И не темни! Голову мне заморочишь - самого в камеру посажу! До выяснения обстоятельств.
   - Да чего темнить-то! - в сердцах воскликнул Пит. - Вот здесь, на первом этаже, то есть на лестнице... восемь лет назад убили Кочубея... Вячеслава Кочина. Скрипкина чуть ли не своими глазами все это видела, они были знакомы, Кочин рисовал ее портрет... И вот как только я сюда пришел, увидел Скрипкину, поговорил с ней... Как только мы взялись за дело...
   - Хорошо взялись за дело, - иронически заметил Панкратов. - Результаты, как говорится, налицо. Мало вам было этого убийства восемь лет назад, еще одно добавили. Эх вы, сыщики-любители... дери вас черти... Еще трупы намечаются?
   - Намечаются, - огрызнулся Пит.
   Он чувствовал, что сейчас потеряет сознание. Неужели это - он, Пит, виноват, что Евдокия Феофановна... Его ошибка, его прокол, а убили старушку?
   - Евангелие, говоришь, - переспросил Панкратов, возвращая его из обморока. - Где лежало? Какое из себя?
   - Где-то на самом верху. Толстая старая книга небольшого формата, синяя с золотом.
   - Так, - майор, пошарив, достал небольшую книжицу, повертел в руках. - Ну и что?
   - Там в обложке был спрятан царский золотой, она мне показывала.
   Панкратов потряс книжечку.
   - Нету, - вроде бы радостно сообщил он.
   - А теперь идите сюда! - скомандовал Пит и направился в коридор. Он уже пришел в себя, чтобы действовать, но в голове было пусто.
   Пит отвел майора в соседнюю комнату, которую еще не успели осмотреть эксперты. Он взял ключ, открыл дверь и с порога показал Панкратову оторванные обои, выломанные батареи.
   - Я это видел в прошлый раз... я здесь был три дня назад... но, естественно, ничего этого не делал.
   Панкратов, бросив на комнату беглый взгляд, присвистнул.
   - Займитесь, - кивнул он криминалистам. - И книжечкой тоже, - он протянул человеку в штатском Евангелие Скрипкиной.
   Пит, прислонясь к стене, смотрел в кухню.
   - Чем ее?
   - По голове треснули, - буркнул Панкратов. - Вроде бы сломано основание черепа. Да и много ли ей надо?.. Впрочем, подождем результатов экспертизы... Ты поедешь со мной.
   - Мне надо позвонить, - сообщил Пит.
   - Кириллову, небось, - почему-то обрадовался Панкратов.
   - Кириллову, - согласился Пит.
   - Ну что мне с вами делать, граждане-дилетанты? Позвонишь из моего кабинета, - решил Панкратов. - Со мной поедешь. Вот вам хваленые частные агентства, морока одна. Кто вот ты у меня теперь? То ли обвиняемый, то ли свидетель. Ну что у вас может получиться в настоящем, сложном-то деле? Ничего! Тьфу!
   - У вас зато получается, - усмехнулся Пит. - Восемь лет назад человека убили, посадили кого-то совершенно случайного гражданина, который под руку подвернулся, а преступник жив-здоров и продолжает убивать. Все нормально, да?
   - А ну цыц! - рявкнул Панкратов. - Понахватался у своего Кириллова... Аналитики... долбанные...
   - Дело-то поднимать придется, - не унимался Пит.
   - Ты что, поругаться со мной хочешь? Не получится. Даже это у тебя не получится! - Панкратов неуклюже двигался по старой квартире и тащил за собой Пита. - Ты еще докажи, что убийство вашего Кочина имеет отношение к убийству Скрипкиной. Ходят тут всякие, под ногами путаются, советы дают...
   - Ах, вы еще и сомневаетесь? - присвистнул Пит. Но желание хамить Панкратову у него почему-то исчезло. - Кстати, если бы я не пришел, вы бы что без меня тут делали? Я вам - не обвиняемый и даже не свидетель, а просто - подарок судьбы.
   - Ладно-ладно, поехали, подарочек, напишешь объяснительную по всем пунктам. Да и пальчики твои надо снять, наследил небось здесь?
   - А вы как думали? В перчатках в гости не хожу! - так неудачно Пит пытался пошутить. Ему вдруг захотелось подружиться с Панкратовым, посидеть с ним в уютном месте, попить чайку или водочки, послушать Александра Петровича. Ох, не дураком, оказывается, был Панкратов, не зря его Кир уважал...
   - Отведите его в машину, - приказал Панкратов лейтенанту. - Мне еще тут закончить кое-что надо.
   - Убитую можно увозить? - спросил лейтенант.
   - Увозите...
   В машине Питу пришлось ждать долго. Он физически чувствовал, как уходит время. Он видел, как Кир в благодушном неведении сидит за компьютером и ждет в гости милую старушку, готовясь к светскому разговору, который может пролить свет на историю восьмилетней давности. Питу казалось, что чем дольше Кир будет оставаться в неведении, тем меньше шансов застукать того, кто это сделал. Кто? Пит боялся себе признаться, что в виновности Мартемьянова даже не сомневается. Пришел - и убил. Пришел - и убил? Нормальный человек пожилую женщину? Вообще-то бред какой-то! Ведь гражданин сегодня отбыл в Хельсинки, он так недвусмысленно дал это понять.
   Вот именно - дал понять. И отбыл ли?..
   Кир мог бы послать его в Пулково, чтобы проверить, улетел Мартемьянов в Финляндию или нет. Но мог бы и не послать. Что, вот что они с Киром могли бы сейчас сделать? При этом один из них сидел в Особняке за компьютером, а второй подыхал от безделья в машине Панкратова. Надо было ехать в Управление и там рассказывать все, что он знал по этому делу... Все? Он, конечно, не имеет права утаивать известную ему информацию. Но какая информация ему, спрашивается, известна? Пит решил придерживаться фактов, сухого протокольного изложения событий, начиная с посещения флигеля. Да, но кто сообщил ему про флигель? Лена... Значит, о Лене тоже придется рассказывать. А тут уже рукой подать до Булатова. Господи, вся эта история упала на них всего несколько дней назад! И еще вчера утром Питу было очень скучно ей заниматься...
   Панкратов вышел из подворотни, шумно уселся в машину.
   - Поехали! - бросил он шоферу. - Ну что, сыщик? - обернулся он к Питу. - Дрейфишь?
   - А ваше дежурство еще так и не закончилось? - миролюбиво поинтересовался Пит.
   - Да вот, с вами разве отдохнешь? - неопределенно высказался Панкратов и замолчал, уставившись взглядом в пустоту. Были, видно, у Панкратова свои размышления и неприятности, до которых Пит не имел никакого касательства.
   - Ты небось дрых до полудня? - с завистью спросил майор.
   - Точно, - согласился Пит. - Потом искупался в озере, позавтракал и поехал навестить знакомую... А когда все это случилось?
   - Нам позвонили в двенадцать...
   - Позвонили? - удивился Пит.
   - Да... Женский голос с явным восточным акцентом... Цыганка нагадала! - хохотнул Панкратов. - Сказала, что здесь во флигеле что-то странное: то ли драка, то ли убийство. Послали патрульную машину, ну а уж патрульная вызвала группу... Вот так. А смерть наступила часа за два до этого... Никого не знаешь с восточным акцентом?
   Пит вспомнил: Марианна Ашотовна. Она говорила с явным восточным акцентом. Впрочем, если не знать ее имени, акцент может вполне сойти за любой другой.
   - Жену Мартемьянова зовут Марианна Ашотовна, - нехотя процедил Пит.
   - Ты это брось! - развернулся к нему Панкратов всем корпусом. - И версию мне свою дурацкую не подсовывай!
   - Я вам ничего не подсовываю, - сдержался Пит. - Вы спросили - я ответил.
   - Да я просто так спросил, для поддержания разговора, шутки ради... У меня их сотни - с восточным акцентом, любую выбирай, - раздраженно басил Панкратов. - Марианна Ашотовна, ну и что? Почему не Соломея Саидовна?
   - Да я тоже просто так, просто для поддержания разговора! - взмолился Пит. - Ничего не имел в виду. Что пришло на ум, то и ляпнул. Мартемьянов мне сказал, что сегодня утром в Хельсинки улетает.
   - Вот видишь! - обрадовался Панкратов. - В Хельсинки. Не остался же он здесь ради... - Панкратов даже не стал развивать мысль, которая и в самом деле казалась абсурдной. - Ты бы остался?
   - Я в Хельсинки не летаю, - слабо парировал Пит.
   - Ой, какие мы несчастные, - саркастически заметил Панкратов. - А у кого мамаша в Лос-Анджелосе? Кто учился в школе частных детективов в Америке?
   - В Америке ведь, не в Хельсинки, - улыбнулся Пит.
   - Ну-ну, чему тебя в этой школе учили? - заинтересованно спросил майор.
   - Карате, - коротко ответил Пит.
   - Карате, - недовольно протянул Панкратов. - Сильно оно тебе помогает...
   - Но хотя бы алиби Мартемьянова вы можете проверить? - спросил Пит.
   - Это несложно, только непонятно, зачем. Какое он имеет отношение к этому делу? Вопрос. Ты говоришь, он там жил. А я вчера еще проверил: никогда он там прописан не был, а значит - не жил. Твое слово - против его слова. Так что это не доказано. Был ли он знаком с убитой? Ты говоришь - был. А он (предположим) говорит: не был. И что? Вот если его пальчики в квартире найдутся...
   - Он что - сумасшедший, по-вашему?
   - Я вообще ничего не думаю, - устало сказал Панкратов. - Я понять пытаюсь, кому была выгодна смерть этой Скрипкиной. Мотив - вот в чем вопрос. Ты говоришь, у нее был золотой... Тайник этот странный в соседней комнате... Ну, это экспертиза прояснит. Могли спокойно кокнуть за золотой. Сейчас за тысячу рублей кокнут - и ничего... За бутылку портвейна...
   - И вы будете ждать, где появится этот золотой? - предположил Пит. Майор неопределенно пожал плечами. - До второго пришествия, между прочим, ждать придется. А он уже где-нибудь... в Хельсинки, старушкин-то золотой, - не утерпев, ввернул Пит.
   - Ну что с тобой говорить? - даже расстроился Панкратов. - Я тебе о фактах толкую, о мотиве преступления, а ты...

Глава 16

  
   В Управлении его провели в пустой кабинет, куда вскоре пришел какой-то старший лейтенант и стал снимать с Пита допрос. Это длилось часа три. Только потом его проводили в кабинет Панкратова.
   - Садись, - указал тот на стул. - И рассказывай. Сейчас кофе принесут и бутербродов каких-нибудь.
   - Я же только что все рассказал!
   - И еще раз расскажешь - ничего с тобой не сделается. И еще раз, и еще... Сколько нужно, столько и будешь вспоминать. Кстати, забыл тебе сообщить, что самолет в Хельсинки улетел сегодня в 9.30 утра. И в числе его пассажиров находился Владимир Борисович Мартемьянов. Так-то, с фантазиями твоими... Причем имей в виду, я все это сделал исключительно из любви к ближнему, в мои прямые служебные обязанность не входит проверка бредовых версий.
   - Александр Петрович, - попросил Пит. - Позвонить можно?
   - Звони, черт с тобой. Кириллов там, небось, с ума сходит. Тоже мне, казаки-разбойники, взрослые вроде бы мужики, а придумали для себя какое-то детское развлечение. А это не развлечение, Петров...
   Но Пит уже не слушал, он набирал номер Особняка. Кир сразу же взял трубку.
   - Да! - рявкнул он.
   - Кир, мы опоздали, - сказал Пит. - Скрипкину убили примерно в десять часов утра. За пятнадцать минут до этого Мартемьянов отбыл в Хельсинки. Это проверено. Я в Управлении и, видимо, надолго.
   Кир молчал.
   - Кир, - позвал его Пит.
   - Ладно, - устало отозвался шеф. - Мне надо подумать. Ты там особенно язык не распускай. На всякий случай.
   Внутри Пита словно лопнула пружина, которая держала его целый день. Ему стало все неинтересно. Он тяжело сел на стул, готовый бесконечно отвечать на любые вопросы, но слов, кроме "да" и "нет" в его голове не было.
   "Вы знали Скрипкину?"
   "Да".
   "Это вы ее убили?"
   "Нет".
   Примерно в таком ключе и состоялся у них с Панкратовым разговор. Майор дотошно выспрашивал все детали. Про Евдокию Феофановну. Про Мартемьянова. Про вечер в театре-студии Финича.
   У Пита слетело с губ "Мы как раз с ними со всеми разговаривали, когда ваша машина ждала нас в Особняке..." Он прикусил язык, но было поздно: Панкратов тут же распорядился всех найти и всех привезти в Управление. Вот это да!..
   Когда Пита вели в комнату, где он должен был составить объяснительную (еще и это потребовалось!), он увидел в коридоре человек десять вчерашних тусовщиков. Они недоуменно, словно припоминая, посмотрели на него. И это неудивительно: Пита сопровождал лейтенант, и можно было вполне подумать, что Пит не больше, не меньше, как задержанный, подозреваемый номер один. Правда, ни им, ни Питу было непонятно, в чем же здесь кого-то можно было подозревать.
   Ну не думают же следователи в самом деле, что Пит убил старушку Скрипкину! За царский золотой! Нет, это, конечно, глупость, а в Управлении все-таки не так много дураков, как это может показаться снаружи Большого дома. Но они, очевидно, предполагают, что Пит мог - вольно или невольно - "навести" кого-то на старушку. И ее убили - либо за старые грехи, либо чтобы получить злополучную монету. Панкратов все выспрашивал, кому Пит рассказывал про визит к Скрипкиной. А Пит, как назло, не рассказывал никому - кроме Мартемьянова. И Кира, разумеется. Панкратов не поленился и позвонил в Особняк.
   - Ты никому не рассказывал про старушкину монету?
   - Ты сбрендил, Панкратов?
   - Смотри у меня, - назидательно посоветовал майор. - А то я живо вызову тебя для дачи показаний.
   - Панкратов, - примирительно посоветовал Кир, - занимайся своими делами, а я уж тут как-нибудь обойдусь без твоих советов.
   - Ну, ты-то делов уже наделал, - ухмыльнулся Панкратов. - Тут как раз решается вопрос, лишить вас лицензии или еще подождать.
   - Ну-ну, - буркнул Кир и бросил трубку.
   - Говорит, никому не рассказывал, - пояснил Питу Панкратов.
   - Слушайте, - возмутился Пит. - Ну что вам неймется? Нашли в нашем лице козлов отпущения? Хотите все списать на наши грехи? И что - вам, лично вам, Александр Петрович, будет от этого легче жить?
   Вот после этого Пита и отправили писать объяснительную.
   Когда он строчил третью страницу, дверь открылась, и в нее тихонько проскользнула Лена.
   - Господи! - поразился Пит. - И как только вам удается всегда попадать туда, куда не пускают?
   - Но должна же я понять, что происходит на белом свете! Эти идиоты задают какие-то бессмысленные вопросы... Вы нас заложили, да? - спросила она без тени возмущения, только с детским любопытством.
   - В каком смысле? - удивился Пит.
   - Ну, вчера вы нас расспрашивали, потом сделали какие-то выводы и сообщили сюда. Да? Я не в обиде, вы не думайте! Это наши на вас ругаются: "Стукачи, говорят, проклятые...". Ну, они дети, вы не обижайтесь. Стукачи!.. - она рассмеялась. - Нет, я понимаю, что такое расследование - дело очень трудное, без компетентных органов, видимо, не обойтись, хотя... в чем они компетентны?..
   - Лена, - перебил ее Пит. - Вы Евдокию Феофановну Скрипкину знали?
   - Скрипкину? - теперь удивилась Лена. - А кто она такая?
   - Ну, она жила на втором этаже в том флигеле, где у Варфаломеева была мастерская...
   - О! Феофановна, - вдруг вспомнила Лена. - Помню, помню... Ее Кочубей рисовал, увидел в ней что-то дворянское... Дворянское!.. Да, кстати, она на суде потом рассказала, что они с Булатовым подрались... Ее слово, как я понимаю, и стало решающим.
   - Лена, я сейчас вам задам очень важный вопрос. Вспомните, пожалуйста, говорила ли Евдокия Феофановна... когда-нибудь... о царских золотых?
   Лена молча смотрела на Пита. Глаза ее округлились.
   - И еще, - поспешно добавил Пит. - Вы встречались когда-нибудь с человеком, который снимал у Скрипкиной комнату? Ну, может быть, просто видели - на лестнице?
   В этот момент дверь открылась и влетел обалдевший лейтенант.
   - Финич! - заорал он. - А ну-ка выйдете отсюда! Кто вас сюда пустил?
   - Я сама зашла, - сердито бросила Лена, не торопясь уходить. - Я же тут не под арестом. - Олег, а что все-таки случилось?
   - Случилось, только я не имею права вам сейчас об этом говорить, - он бросил на лейтенанта "служебный" взгляд. - Лена, я вам позвоню... как только смогу, и мы поговорим, хорошо?
   - Я буду ждать, - сказала Лена. - Хоть всю ночь.
   Лейтенант вышел вслед за Леной, а в комнату заглянул Панкратов и поманил Пита рукой.
   - Пошли, - сказал он ему, когда Пит вышел в коридор, и одернул китель.
   "Ну вот, подумал Пит. За этим меня тут и мариновали. Большое начальство наконец-то выбрало время, чтобы снять с меня голову. А может быть, лишить наше агентство лицензии. И Панкратов радуется, потому что представляет если не преступника, то виновника всей заварухи. Господи, неужели именно я виноват в том, что убили Евдокию Феофановну?.. - так отчетливо он сформулировал это впервые. - Если бы мы не сунулись в это дело, она была бы жива - это точно! Не буди лиха, пока оно тихо..."
   Питу пришлось прибегнуть к защите, которой он пользовался крайне редко: он разогнал свою оболочку на десять метров, чтобы внешние сигналы не могли в него проникнуть. Иначе, он понимал, может принять такой мощный отрицательный заряд, что никакие купания в проруби не помогут, придется выходить из работы и заниматься серьезной починкой организма.
   В огромном кабинете сидел генерал. Знаменитый генерал Стрепетов, пересидевший всех на свете городских начальников. До сих пор его позиции никто не сумел даже поколебать. Это означало, что либо он кристально чист (чего не могло быть по определению), либо он обладал способностью мгновенного демонтажа и реконструкции своей агентурной сети.
   Стрепетов протянул Питу руку (значит, решили оставить частным сыщикам лицензии):
   - Здравствуйте, Олег Сергеевич, много наслышан о вас и о вашем товарище, Кириллове. Что, неудача?
   Пит пожал плечами. Он знал, что никакие его мнения тут неуместны.
   - Убийство Скрипкиной каким-то образом спровоцировали именно вы, - стал рассуждать генерал. - Возможно, для вас это тяжелая психологическая травма, но мы вам это в вину не вменяем. Вы не могли знать всей подоплеки дела... Мы проверили, вы не занимались ничем, связанным с контрабандой из России антиквариата. Мы считаем "монеты Скрипкиной" звеном в этой цепи преступлений. Таким образом, для вас здесь сложилась непрогнозируемая ситуация. Пока неизвестно, кого вы вспугнули и почему. Но вы должны понимать, что преступники, которых спровоцировали на активные действия, выявляются гораздо легче. Так что нет худа без добра. Правда, из ваших показаний четкой картины не вырисовывается. Либо вы сознательно опускаете какое-то звено... - генерал вопросительно посмотрел на Пита, - либо сами не умеете оценить тот или иной факт, который попал в поле вашего зрения. Это, разумеется, более вероятно. Если принять в расчет, что сегодня вы не обратили внимания на милицейскую машину у дома Скрипкиной... Какой номер машины?
   - 817 Лег, - машинально отозвался Пит.
   - Я так и думал, что автоматическая память у вас хорошая, но вы действуете очень импульсивно, что в оперативной работе нельзя себе позволять. Давайте рассуждать логически.
   Пит кивнул. Может быть, он просто профессионально непригоден к этой работе? Прокол за проколом! Убийство... Как он не хотел браться за это дело!..
   - Итак, вы попадаете к Скрипкиной случайно - в связи с убийством Вячеслава Кочина, которое произошло восемь лет назад. Беседуете с ней наедине. Так?
   - Так.
   - А вот и не так! - генерал был очень доволен собой. - Квартиру недавно ограбили. Или инсценировали ограбление. Потому что при ограблении Скрипкину должны были просто убрать. Если она осталась жива, возможно, с тайником и квартирой были связаны дальнейшие планы преступников. Не исключено, что Скрипкина была хранительницей тайника. О том, что Скрипкина была посвящена в тайну, свидетельствует монета, которая хранилась у нее. Очевидно, она получила ее в качестве гонорара за службу... Вы, Олег Сергеевич, эту монету и видели. Экспертиза подтвердила ваши слова.
   Пит слушал и не понимал, кто и кому морочит голову. В какую тайну была посвящена Евдокия Феофановна, если монеты изначально принадлежали ей самой? Но он даже в объяснительной не стал писать об этих монетах, потому что ничего про них не знал. Старуха хвалилась одной монеткой, а как она при этом выглядела - глупенькой девочкой, которая до сих пор играет в куклы, и пытается обмануть подружку, - видел один Пит. Все здесь было сплошным мифотворчеством - не исключая версии, которую излагал сейчас товарищ генерал. Не исключено, что излагал именно для него, Пита. Зачем?..
   - Тайник ликвидирован, - продолжал Стрепетов, - десять тире четырнадцать дней назад. За квартирой, естественно, присматривали. Очень уж удобное место - согласитесь... Все было спокойно, но тут появляетесь вы, осматриваете комнату, видите золотой... Вполне достаточно, чтобы и вас, и Скрипкину ликвидировать. Но вас еще найти надо, а вот с бабушкой все очевидно...
   Панкратов кашлянул.
   - Извините, товарищ генерал, - сказал он. - Есть еще одна версия - случайный грабеж, случайное убийство. Скрипкина могла кому-то намекнуть в магазине про свой золотой, рассказала же она об этом Петрову... А тайник... Он сам по себе, это может не иметь прямого отношения к данному убийству.
   - Ну что ж, - сказал генерал, - может быть. Но что-то я не верю в такие случайности...
   - А Мартемьянов... - начал было Пит.
   Панкратов наступил ему на ногу. Стрепетов поморщился.
   - Ваша нелюбовь к капиталистическим формам экономики, - улыбнулся он своим словам, - стала притчей во языцех, еще когда вы писали судебные очерки... "Версия Мартемьянова" - ваша личная версия, она ничем не подкреплена, и я даже не разрешаю своим сотрудникам тратить на нее время. Нужно искать монеты. Это не иголка в стоге сена. Найдем монеты - найдем убийцу.
   - Совершенно с вами согласен, - искренне подтвердил Пит.
   Больше он ничего не стал говорить. Они не хотят видеть очевидные вещи. Мартемьянов звонил именно сюда, в Управление. Он жил именно во флигеле на Фурштадтской, где убили Скрипкину. Причем все это случилось одномоментно. Если эти факты для генерала Стрепетова - набор случайностей, то как вообще можно говорить о его профессиональной принадлежности? Он даже запрещает тратить время на эту версию!
   - Я примерно представляю, что вы думаете, Олег Сергеевич, - вдруг сказал генерал, переглянувшись с Панкратовым. - Вы полагаете, что я не могу поднять руку на "Спарт корпорейшн". Вы не ребенок и понимаете, что мы здесь не можем быть абсолютно независимы от того, что происходит за стенами нашего Управления. Разумеется, есть люди и организации, которые и на меня оказывают прямое или косвенное воздействие. В том числе и с корыстными целями. Но никто из тех людей, которые могут позвонить мне по "вертушке", никогда не позволит себе запретить мне расследование. Лишить вас лицензии - другое дело. Это я себе и сам могу позволить, но пока не вижу причин лишать вас куска хлеба... А ваш Мартемьянов... Его звонок в Управление - не улика. Факт его проживания на Фурштадской - не подтвержден, связь со Скрипкиной установить невозможно. То есть Мартемьянов - это даже не версия, это ваше умозаключение, основанное не на фактах, а на личных впечатлениях.
   - О существовании Мартемьянова я впервые узнал от Скрипкиной, и встретился с ним после разговора со старушкой. А Скрипкину убили после того, как я встретился с Мартемьяновым, - сухо сообщил Пит. - Это не умозаключение, это факты.
   - За это время вы встретились еще с двумя десятками людей, - улыбнулся генерал. - А кроме того, в этой истории вы почему-то именно свою личность ставите на первое место. Несомненно, роль личности в истории велика, - пошутил он, - но не до такой же степени, Олег Сергеевич...
   Пит решил, что пора заткнуться. Он вдруг понял, что монеты камуфлируют нечто настолько более серьезное, что никто из собравшихся по данному вопросу об этом пока просто не догадывался. Не убили бы Скрипкину из-за монет! Пусть бы себе старушка болтала что угодно, в ее бредни поверить невозможно. Кто бы поверил, что она сохранила с дореволюционных времен двадцать царских золотых? Да ведь и не было их у бедолаги... Инсценировка... Чего? Как сказал утром Кир? "Она знает про Мартемьянова что-то такое, такое..."
   Так, Мартемьянова пока оставим. Инсценировка. Стрепетов недвусмысленно на это намекнул. Похоже, что генерал был знаком с подобными сценариями, и это убийство вписывалось в какую-то уже известную ему схему. Генерал не так прост, и обвинение в связях со "Спарт корпорейшн" ему не предъявишь - масштаб не тот. При желании можно допустить, что он действует заодно с Международным валютным фондом. Например. Или под эгидой мирового сионизма. Фор экзампл. Но уж с такой мелочью, как "Спарт", он мараться не станет, это точно...
   Генерал простился с Питом весьма миролюбиво. Скорее всего он решил воспользоваться случаем и рассмотреть вблизи реального - российского! -частного сыщика. Как рассматривают экспонат гербария. Ему Пит и даже Кир не были опасны. Но они были весьма любопытны - как примета нового, меняющегося мира. Скорее всего Стрепетов просто никого не боялся. А вот мир его интересовал. Такие мужчины на Руси еще встречаются, хотя и редко.
   Когда шли обратно по коридору, Пит спросил Панкратова:
   - Что показала экспертиза? Какова причина смерти Скрипкиной?
   - Ну, вообще-то от перелома основания черепа, - как-то замялся Панкратов. - Но тут есть одна странность... Понимаешь, у нее оказалась разорвана селезенка.
   Пит остановился на полушаге.
   - Ты чего?
   - Посмотри-ка заключение о смерти Кочубея, майор, - даже не заметив, Пит перешел с Панкратовым на "ты". А думал он о том, насколько логика должностного лица отличается от обычной человеческой логики. Странно, не правда ли?
  

Глава 17

  
   Этот же вопрос он задал Киру, когда на ночь глядя заявился в Особняк. Кир посмотрел на него озадаченно.
   - Не понимаю, что тебя удивляет. Бытие, как известно, определяет сознание. Мышление человека формируется в соответствии с теми задачами, которые перед ним поставлены. Логика? У официальных лиц? Пребывание в Управлении повлияло на тебя отрицательно. Уж очень ты у нас впечатлительный, Олег Сергеевич. Разумеется, и господин Стрепетов не без отдельных достоинств... Но как тебе вообще пришло в голову уравнять живого человека и высокое должностное лицо? Пойди чайку что ли выпей, родной...
   Пит понимал, что им придется долго сидеть и долго разговаривать. Его, действительно, очень утомило пребывание в Управлении - там жили по какой-то другой логике. Но самое главное, Пит не понимал, что теперь предстоит сделать им. Может быть, Кир уже что-то и понял. За целый-то день! Но возможно, что он вообще все выбросил из головы, не имея от него, Пита, первичной информации. Сейчас такая информация у него появилась. Пит изложил события дня подробно и с деталями.
   Пока что самым правильным было решение про чай. Ни кофе, ни спиртное, ни еда - ничего этого было теперь Питу было не нужно. Чай... Много-много чашек чая. С каким-нибудь крыжовенным вареньем. Но сначала надо было позвонить Лене. Пит прихватил с кухни чайник с кипятком и направился в гостиную. Краем глаза он заметил, что Кир куда-то все время уходит и приходит. Капусту свою солить начал что ли? Пит почувствовал глухое раздражение. Он там на Литейном целый день с ума сходил, а этот... Трам-па-ра-рам!.. Понятно, что каждый спасается от сумасшествия, как может. Но ведь Евдокию Феофановну Скрипкину Мартемьянов убил с их подачи - его и Кира. И за это надо отвечать - хотя бы перед судом собственной совести... Пит понял, что доразмышлялся до полного маразма и постарался переключить мозги на что-нибудь другое. Он набрал телефон Лены.
   Да, конечно, Елена Финич хорошо помнила Феофановну, очень убивалась по поводу ее трагической кончины (какое-то безграничное пространство для переживаний у этой Лены, саркастически отметил Пит), но никаких разговоров про монеты не слышала. Мартемьянова - или кого-то другого - помнила смутно, как некую фигуру то ли в кухне, то ли на лестнице. Фигуру в шляпе. Шляпа и запомнилась больше всего, потому что никто из их компании шляп тогда не носил, Хармса они еще не читали, и буржуазные головные уборы презирали. Теперь шляпы были реабилитированы. Но теперь были другие времена, и Варфаломеев привез себе из Парижа три шляпы - черную, белую и голубую. За голубую над ним издевались нещадно, но она же и была самая красивая...
   Примерно в таком духе Лена трещала еще минут тридцать. Полезной информации в ее замечательном трепе было ноль. Пит просто выполнил свой гражданский долг, хотя было совершенно непонятно, как получилось, что он оказался что-то должен Елене Финич.
   Кир за время телефонных переговоров Пита прочно обосновался в гостиной. Он ходил по ковру большими кругами. И это действовало на нервы. Хотя, возможно, Пит просто изначально обиделся на своего шефа - разом за все.
   - Одни эмоции, Пит, - раздраженно заметил Кир. - Впрочем, простительные для такого невеселого дня. Стрепетова скорее всего просто заинтересовали сами монеты. А может и не просто... Во всяком случае, монеты - это реальность. А наше с тобой дело - миф, вымысел...
   - Да? - возмутился Пит. - Может, ты и звонок из Вашингтона выдумал? И Скрипкину никто не убивал? Может быть, для тебя она - миф, но для меня - совершенно реальный человек, погибший из-за моей глупости.
   - Ну при чем здесь ты, Олег?
   - Не сунулись бы мы в это дело, была бы Евдокия Феофановна жива-здорова.
   - Ах, ты вот так ставишь вопрос? - Кир остановился и с большим недоумением посмотрел на приятеля. - Тебе больше нечего на себя повесить? Это тоже - мифология. Ты формируешь свой собственный миф, теперь уже нашей с тобой вины. Ты, деятель, а не созерцатель вроде меня, а не знаешь, что сила действия равна силе противодействия? Вспомни Айзека Азимова и успокойся. Каждый шаг человека разрушает чью-то вселенную. Не слышал об этом?
   - Слышал...
   - А если слышал, возьми себя в руки. Хотя я чувствую, что тебя очень уж возмутил генерал. А почему? С какой стати? Глупо идентифицировать генерала Стрепетова с силами вселенского зла. Он не принадлежит мафии, как и мы с тобой... Как и мы с тобой, он - всего лишь орудие в руках... той же мафии... А хочешь - назови ее судьбой.
   - Не надо путать! - возмутился Пит. - Мафия и судьба - не городи чепухи!
   - Нет, дело не в этом, - остановил его Кир. - Монеты - вещь дорогая, антикварная, тут преступление налицо, есть результаты экспертизы, есть наработанные методики обнаружения краденого... Все это происходит в материальном мире. А наш с тобой Кочубей - это просто умозаключение. Понимаешь?
   - Нет, не понимаю и понимать не хочу! Если Булатов не убивал - должен быть другой преступник.
   - Мы с тобой поменялись ролями, - усмехнулся Кир. - Помнишь, как ты не хотел браться за это дело?
   - Вот именно: очень не хотел... Монеты, антиквариат! - в сердцах воскликнул Пит. - Все это на поверхности, самый первый слой... Ну, как бумажка рапорта...
   - Преступление и есть самый первый слой, поверхностный слой сознания с единственным побудительным мотивом - корысть, - заявил Кир.
   - Булатова начитался? - невесело поиронизировал Пит.
   - Начитался, - согласился Кир. - И во многом с ним согласен. Тем более, что он исходит в своих рассуждениях из категорий абстрактных, философских, а я под все эти умозаключения могу подвести вполне реальную криминальную фактуру... Скрипкина эта, при всей твоей симпатии к старушке, вполне могла быть "кукушкой" при чьем-то тайнике, за что получала соответствующее вознаграждение... И вся ее остальная жизнь, романтическая история дворянского происхождения - не более, чем очередной миф. А если даже и правда, эта история не имеет никакого отношения к сегодняшним махинациям с ее участием. Впрочем, ее участие... если тебе от этого легче... могло быть совершенно незначительным, ее могли держать в неведении...
   - Кир! - Пит остановил поток не очень связных речей шефа. - Давай опираться на факты, как предлагает господин Стрепетов, а не городить одну нелепицу на другую. Скрипкина, понимаешь, теперь у тебя виновата, что ее убили! Хватит! Мы влезли в это дело - и мы спровоцировали ее убийство. Вот это для меня - факт номер раз. Как бы это ни было вам неприятно слушать, сэр! Сделать это мог только Мартемьянов - это факт номер два. По данным Панкратова, Мартемьянов улетел в Хельсинки. Для меня это - не факт! Это требует тщательной проверки. Есть еще звонок... В Управление звонили по поводу убийства на Фурштадтской. Некий женский голос с неким восточным акцентом... Вот я почти уверен, что это звонила моя бесценная Марианна Ашотовна, супруга господина Мартемьянова. И еще ты забыл одну важную деталь.
   - Какую? - Кир вопросительно посмотрел на разгневанного друга.
   - Разрыв селезенки.
   Кир продолжал сверлить его взглядом, но взгляд изменился. Кир уже смотрел куда-то сквозь Пита.
   - Да, - согласился он, наконец, - забыл. И Стрепетов, видимо, забыл. Или не знал. У него не было возможности сопоставить две смерти - Скрипкиной и Кочубея.
   - Я сказал Панкратову, чтобы он посмотрел.
   - Ну, этот не забудет. Он ничего не забывает, и Мартемьянова, смею тебя заверить, будет держать на заметке, кто бы ему ни запрещал отрабатывать эту версию. Хотя бы за нашу подставу. Или за свою. Панкратов наверняка считает, что подставили его самого... Мне не нравится твое настроение! - вдруг резко закончил он. - Молчать! - Рявкнул он, заметив поползновение Пита еще раз захлебнуться собственным негодованием.
   Пит, обалдев, медленно опустился в кресло. Кир стремительно двинулся вперед по окружности комнаты.
   - У нас с тобой есть единственная ценность, - начал он тихо. - Ты и я, мы... Ничего другого у нас нет и, боюсь, не скоро будет. Мы с тобой не находимся на государственной службе и несем ответственность только друг перед другом. Так записано в уставных документах нашего частного предприятия, юридическая форма которого - если ты забыл - некоммерческое партнерство. Я не брал никаких обязательств перед Скрипкиной, Панкратовым и даже Булатовым. Все они - есть только материал для жизнедеятельности моих мозгов. Но! Я брал обязательства перед тобой. Я не могу защитить тебя от мира, если ты хочешь в нем погибнуть. А ты хочешь! - загрохотал Кир. - Ты собрался играть по правилам, которые установлены за стенами этого дома. Скрипкина погибла из-за нас! Мы установили следующие факты!.. Какие факты? Факты существуют в кабинете Стрепетова, там же существует соответствующая логика их анализа. Там действует государственный репрессивный - я подчеркиваю это! - репрессивный аппарат. Ты хочешь влиться в его стройные ряды? Я немедленно позвоню Панкратову, и он тут же примет тебя на работу на должность младшего лейтенанта. С восторгом!.. Опомнись, Олег! - Кир подошел к креслу Пита и тряхнул приятеля за плечи.
   Пит огляделся вокруг и попытался - с большим трудом - вникнуть в то, что говорил ему Кир.
   - Мы с тобой - вне закона, вне игры, понимаешь? - Кир присел на корточки и попытался поймать взгляд Пита. - Мы ровным счетом никому в этом мире не нужны. Все рухнуло - наша жизнь, наша страна, наша профессия... Мы живем внутри апокалипсиса... И единственное, что мы можем, - соблюдать свои собственные законы. Сами. Ради самих себя. Чтобы сохранить собственную душу. Мы с тобой получили заказ. Заказ! А не задание генерала Стрепетова. И не справедливость мы с тобой должны восстановить, а всего лишь проверить, кто мог быть повинен в смерти Кочубея. Если принять в расчет утверждение трех, как мы говорили, "сумасшедших баб" о том, что Булатов никого не убивал... Пит, ты серьезно превысил свои полномочия, - сделал Кир грустный вывод.
   Он встал, прошелся по комнате, выглянул в беспросветный мрак ночи за окошком. Посмотрел на сломанную тощую фигуру Пита, ухмыльнулся.
   - Нам теперь только с тобой остается поругаться. Насмерть! Давай? - предложил он.
   - Так что же? Кочумай, Кочубей? - Пит не хотел сдаваться. - Мы свое дело сделали, покрутились, как могли, сдали все материалы на тарелочке с голубой каемочкой любимым органам и - умыли руки? Даже не представляю себе, что теперь можно предпринять. И почему мы, собственно, не спим? Ведь рано или поздно все так или иначе выйдет наружу. Панкратов, чистюля и служака, все сопоставит, все тайное постепенно станет явным...
   - Сварил бы ты что ли кофе, Олег! - Кир повалился в кресло. - Мыслитель... Нет, мне всерьез все это не нравится. Давай разбегаться. Загоним, к чертовой матери, этот Особняк... У тебя есть квартира, машина, мама, в конце концов - не пропадешь.
   - А ты?
   - Ну, давай поубиваемся по поводу моей загробленной жизни. Не смеши! Уж я-то не пропаду! Кстати, версия насчет инсценировки ограбления не лишена... ох, не лишена... Стрепетов тоже ее нащупал, но у тебя она выстроена просто железно.
   - Ладно, я пошел кофе варить, - Пит отказывался соображать, а принимать в расчет бред Кира насчет продажи Особняка просто не собирался. Видимо, сегодня их обоих заклинило - каждого по-своему. - Ты будешь что-нибудь есть?
   - Нет, - отказался Кир, - один только кофе.
   - А водку?
   - Коньяк, - возразил Кир. - Сосуды, говорят, расширяет. А то у меня что-то с сердцем нехорошо.
   - Какой же тебе тогда, к черту, кофе?! - рассердился Пит. - Давай чай заварю, с мятой или зверобоем. Хочешь? Может, вообще спать пойдем? Утро вечера мудренее...
   - Кофе, кофе, - потребовал Кир. - Мне думать надо, а не блаженствовать со зверобоем. Кофе держит в напряжении, все время дергаешься: вот сейчас и сдохну...
   - Типун тебе на язык! - оборвал его Пит.
   Он долго провозился в кухне. Везде стояла полная тишина. Крупные августовские звезды отражались в глухой черноте озера. Тусклые световые блестки. Пятый час, самый тяжкий час ночи. Где-то спит Елена на твердом плече своего мужа. А в морге, на цинковой лавке... Спит Евдокия Феофановна? Или витает ее бессонный дух над этим озером, над старым флигелем, где началась и кончилась жизнь? Страдает она, мучается или счастлива, что освободилась от этого тяжкого бремени? И неужели виновна она - хоть отчасти - в своей собственной отвратительной смерти? Впрочем, смерть - она ведь всегда отвратительна...
   Нет, сыщику решительно не положено думать ни о чем подобном. Он должен только действовать. Так и американцы учили: во время дознания никаких посторонних размышлений. Строгий режим, гимнастика - и дело. Раз, два, три! Но разве с Киром возможен какой-нибудь режим вообще? И как запретить себе... чувствовать? Можно выкинуть из головы мысли, но как избавиться от тягостного ощущения собственной вины, непоправимости того, что ты сделал? Возможно, как раз это и называется "превышение полномочий"... Если уж неизвестно, как отзовется наше слово, то что говорить о поступке, действии... Не случайно, видно, восточные мудрецы садятся в позу лотоса и созерцают... Что они там созерцают? В общем, на какой фиг мы вообще приходим на эту землю!..
   "Когда я пришел на эту землю, никто меня не ожидал", - Пит забарабанил мотивчик по дверному косяку, посвистел. Потом он вышел на улицу, сделал несколько упражнений, расслабился, набрал энергии... И побольше, побольше! Еще бы несколько минут полежать... Но это - утром. Спать, видимо, все-таки не придется.
   Когда он вернулся в гостиную с коньяком и кофе, Кир сказал:
   - А знаешь, мне не кажется, что мы потерпели поражение. Напротив. Мы спровоцировали его на действия. Конечно, невозможно было спрогнозировать, что он пойдет на убийство последнего свидетеля. Согласен?
   Пит посмотрел на своего шефа с тоской: кофе под утро, сердечный спазм и бессонная ночь.
   - Железный ты мой... Феликс, - сказал он, вздохнув. - Пытаешься найти для нас оправдание?
   - Я не ищу оправданий, - дернулся Кир. - Я ищу...
   - Значит, ты тоже уверен, что это - дело рук Мартемьянова?
   - Больше некому, - кивнул Кир. - Если, конечно, мы учитываем хотя бы пятьдесят процентов имеющейся по данному делу информации. А мы учитываем гораздо больше! - заявил он тоном обиженного ребенка. - Эти дети богемы... Зачем им, если они восемь лет назад убили приятеля, сейчас убивать старушку? Бессмысленно! Нельзя, конечно, упускать из вида, что могут существовать некие неучтенные факторы... Но вот факторы учтенные, которые мне удалось раскопать, - он налил себе коньяку. - Твое здоровье!
   Выпили. Пит уже не мог смотреть на кофе, поэтому он прихватил для себя коробку сока и пару яблок.
   - Так что ты раскопал? - спросил он Кира и удобно устроился на диване, вытянув ноги к печке.
   - Значит, "Спарт корпорейшн". Ну, чем он занимается официально, ты знаешь. Сам потребляешь его продукты, - он кивнул на коробку сока. - Ни в одном питерском доме уже не обходятся без "Спарта", хотя никто об этом даже не догадывается. Широкой рекламной компании эта фирма, как ты знаешь, не проводит. Теперь другая сторона. Кроме того, что "Спарт" поставляет на наш рынок импортные продукты питания, он еще с регулярностью раз в полгода делает некие поставки в некие регионы. Поставки чего? На первый взгляд логично предположить, что поставки тех же самых продуктов. Но почему только в один регион? И этот регион называется... Догадайся.
   - Северный Кавказ, - почему-то сказал Пит.
   - Правильно, - согласился Кир, - то есть почти правильно. Пункт назначения зашифрован, но это в радиусе примерно ста километров от Владикавказа. Со стороны Азербайджана. Наводит на размышления, согласись?
   - Да какие размышления, Кир! - Пит вскочил на ноги. - Да об этом нужно просто кричать! Это же пахнет торговлей оружием!
   - Пахнет, - примирительно сказал Кир. - Пахнет, но и не более того. На этом деле господ торговцев надо брать с поличным, а не предъявлять им досужие домыслы Ивана Кириллова по прозвищу Кир.
   - Достаточно просто проверить груз, - предложил Пит.
   - Мы с тобой что ли проверять будем? Я себе это представляю... И потом: ну, проверим - и что? А там - "Сникерсы", райское наслаждение. Пит, дорогой, кого же мы сможем убедить в необходимости проверять именно этот груз? Хотя грузы в те регионы, как ты понимаешь, серьезно контролируются.
   - Это заметно, как они контролируются... Я полагал, что оружие туда может поступать только из Турции...
   - А по эту сторону границы произрастают только пацифисты и порядочные люди? Рынок оружия - самый дорогой рынок, мой славный Пит. И этот рынок не может обойти стороной одну шестую... пусть даже одну седьмую часть суши. Мы-то, российские оболтусы, что, кроме нефти, можем еще продать? Единственное, чем могу тебя утешить: фирмой "Спарт корпорейшн", помимо нас, интересуется еще одна организация - Федеральное бюро безопасности...
   "Ирина", - подумал Пит.
   - Ты правильно подумал, - сказал Кир. - Но наверняка сделал неверные выводы.
   - Никаких выводов я не делаю, - Пит поднял руки, сдаваясь.
   - Так вот, я продолжаю, - недовольно проворчал Кир. - "Спарт корпорейшн" имеет в своем наличии автопарк, который состоит из двенадцати легковых автомашин, четырех КАМАЗов и одного микроавтобуса марки "Мерседес". По-видимому, они решили, что таких автобусов в городе много. Я бы на их месте пользовался бы все-таки какой-нибудь неприметной родной развалюхой... Впрочем, я не на их месте... Так вот означенный микроавтобус совершает регулярные рейсы в район поселка Лосево. Что у нас в этом районе? Правильно, воинские части у нас в этом районе.
   Пит давно перестал задавать вопросы, как удается Киру с помощью одного-двух компьютеров выуживать так много информации, что ее не под силу раскопать четырем оперативникам вместе взятым за неделю. Кир однажды продемонстрировал ему решение простенькой задачки: имея только номер гаражного кооператива, шеф за два часы вычислил, какая фирма строила трехэтажный дворец на Кольском полуострове одному высокопоставленному лицу.
   Действительно, когда Кир показывал, все было просто. Вот гаражный кооператив, вот его директор, который по совместительству работает в акционерном обществе "Стандарт" (берется файл "Персоналии" по акционерным обществам), вот договоры, которые заключило за последнее полугодие АО. Два договора сходились в одной точке. Правда, нужно было знать, что эта точка расшифровывается, как фамилия того самого чиновника, который ставил подпись под документами на землеотвод. Но для этого Киру не нужен был компьютер - всю конъюнктуру города он держал в голове. Она была продублирована на специальной дискете, но ее доступ перекрывал личный шифр Кириллова. Его не знал даже Пит. В принципе воспользоваться тем, что знал Кир, мог только Кир и больше никто - ни при каких обстоятельствах. Он считал, что так безопаснее: меньше знаешь - лучше спишь.
   Трижды Кириллову совершенно официально предлагали работать в аналитическом отделе Управления Внутренних дел. Об этом же его просила Ирина, она гарантировала через год должность руководителя такого отдела в Федеральном бюро безопасности. Кир отказался, все четыре раза.
   - Я надену мундир и буду к девяти утра приходить на работу? - вопрошал он в пространство.
   Офицеры из Управления после таких слов уходили оскорбленными, и только Пит понимал, что это никакая не бравада, а самая настоящая правда - ну, не мог Кир к девяти утра ходить на работу. Он и в редакции появлялся не каждый день и уж, конечно, не с утра. До поры до времени гению Кириллова все прощалось. А уж теперь-то он изобрел для себя такой образ жизни, от которого его могла отвратить только всемирная катастрофа. И то он сначала просчитает, стоит ли с ней бороться. Может, легче плюнуть и посвятить свои последние дни или часы созерцанию живописи, например.
   - Так вот, - продолжал между тем Кир. - Имеются два договора на аренду транспорта. Один - на микроавтобус, а другой - на вертолет "МИ-8", который, разумеется, "Спарту" не принадлежит, а принадлежит... пока неизвестно кому. Но известен бортовой номер, так что это не вопрос. И оба документа, подписанные, естественно, генеральным директором "Спарта", составлены юрисконсультом Мартемьяновым Вэ Бэ. И его можно было бы брать тепленьким... Только мне нужна связь, пропущенное звено, ведь я начинил свой компьютер не восемь назад, никакого флигеля на Фурштадтской у меня нет. Мне нужно его прошлое, Пит! Рой землю носом, но достань мне что-нибудь. Я не знаю, где, я ничего не могу тебе подсказать, но оно должно быть... Я вижу эту темную комнату, где заперта одна-единственная бумажка, не имеющая ровно никакой цены. "Почетная грамота" какая-нибудь, социалистические обязательства... Не знаю! Вот этот пустяк мне нужен, чтобы увязать одно с другим. Нет, Пит, нам не придется отдыхать. Мы будем глушить кофе и работать... Я бы простил ему все и сдал бы его с потрохами Панкратову - пусть наш майор копается в этой грязи. Но я никогда не прощу ему, что Булатов остался один, что его жена не выдержала и уехала от него в Америку, что она не спит по ночам и хочет его оправдать. А этот сукин сын!.. Найди мне что-нибудь, Пит, я тебя умоляю...
   Кир психовал. Он чувствовал добычу, которую нельзя было взять, она ускользала из рук. Да, у них было много разрозненных фактов, но ни одного прямого доказательства, только подозрения, теории, логические построения. В журналистике этого было бы достаточно. Уже сейчас материал тянул на полосную "бомбу". Только печатать его было все равно нельзя - "Спарт" ляжет на дно, обрубит все концы, будет пять лет заниматься совершенно легальным бизнесом и торжествовать победу. Это раньше дурачку Питу казалось, что смелое публичное разоблачение обозначает победу сил добра. Потом оказалось, что никакого разделения на "добро" и "зло" вообще не существует - все перемешано, все взаимосвязано... "Крутой замес дерьма и золота", - как однажды определил Кир.
   Было начало седьмого утра, когда они закончили свои обсуждения. Ложиться спать не имело никакого смысла - слишком много предстояло дел, и терять время на сон ни тот, ни другой позволить себе не могли. Но надо было прийти в себя, чтобы соответствовать моменту. Кир кликнул Волкодава и ушел с ним гулять. Он еще несколько лет назад прорубил вокруг озера тропу, которая была неизвестна больше никому. Этот путь составлял три километра. Три километра дороги, уверял Кир, - необходимое и достаточное условие, чтобы вернуть себе силы и душевное равновесие.
   Питу требовались силы физические. Он лег, расслабился и на сорок минут приказал себе заснуть. Он давно натренировал себя засыпать в любой момент ровно на столько времени, на сколько возможно и необходимо. В принципе, для того, чтобы поддерживать силы организма, было достаточно пятнадцати минут отдыха в состоянии глубокого расслабления. Но сейчас был явный перебор по части всех нагрузок сразу, да и час в запасе у него все равно имелся.
  

Глава 18

  
   С девяти до двенадцати утра Пит встретился и поговорил со множеством людей. Прежде всего он нашел плотника, который делал тайник в подоконнике комнаты, где жил Мартемьянов. Старик даже вроде бы опознал юрисконсульта по плохонькой ксерокопии фотографии, которую удалось сделать Питу. Правда, плотник был почти беспробудно пьян, и рассчитывать на его серьезные показания не имело смысла. Зато у Пита прибавилось уверенности и заодно энтузиазма.
   Целый час Пит крутился в аэропорту и, наконец, ему удалось узнать имя стюардессы, которая сопровождала рейс в Хельсинки. Она должна была появиться в десять вечера.
   После этого ему предстояла встреча с Марианной Ашотовной. Ей Пит позвонил утром, представился опять же журналистом "Криминального вестника" и настоятельно напросился на интервью. Но сначала Пит заскочил в контору и отзвонился Киру. Тот уже выяснил, кому принадлежит вертолет.
   - Вечером у нас будет Ирина, - сказал Кир тусклым голосом.
   - Мне... - осторожно поинтересовался Пит, - остаться в городе?
   - Нет, ты приедешь, - тут же озверел Кир. - Поскольку ты нам сегодня необходим, нам - мне и ей. Ирина будет у нас как коллега.
   - Понял. Ну пока.
   Он больше не мандражировал, не волновался, не рассчитывал варианты - он работал. Работал, как заведенная машина, не оценивая результатов, не прикидывая, куда это может его привести. Собрать информацию? Есть собрать информацию.
   Марианне Ашотовне - они встретились у метро "Черная речка" и пошли на Крестовский остров - он сказал довольно сухо:
   - Слушаю вас.
   - Что вы желаете от меня узнать?
   - Все. Начиная с того, как вы стали женой Мартемьянова. Это вы позвонили в милицию? Имейте в виду, - у меня есть свои источники информации. И очень быстрые ноги. Иногда я работаю быстрее органов.
   - Я...
   - Хорошо. Давайте сначала.
   - Это долгий рассказ.
   - Ничего, я готов его выслушать.
   - Простите, вы сказали, что вы - журналист?
   - Журналист. Я провожу собственное журналистское расследование. Ваш Мартемьянов - только часть серьезной интриги...
   - И вы напишете об этом? - вдруг взволновалась она.
   - Это не исключено, - не очень уверенно сказал Пит.
   - Напишите, обязательно напишите! - воскликнула она вполне театрально. - Пусть друзья моего мужа узнают, наконец, что я ни при чем!
   - Друзья мужа? - переспросил Пит. - Мартемьянова?
   - Ах нет! У нас фиктивный брак, и мы давно развелись. Нет, мой муж погиб в Арцахе в восемьдесят восьмом году. Его звали Теодор Георгиани. И мы с Амирой - Георгиани! - гордо заявила она. - Мне пришлось бежать... Я встретила этого... Мартемьнова в штабе беженцев. Я думала - он друг Армении, он предложил прописать меня через фиктивный брак. Я отдала ему все драгоценности, которые у меня были с собой, он сказал, что это очень дорого стоит, прописка в Ленинграде. А сколько может стоить прописка жены? Нисколько! Просто он с меня взял мзду, сделал на мне свой бизнес, он его всегда делает, где только может... Деньги, деньги, деньги - его больше ничего не интересует! Я долго не понимала... Он сказал, что уже был женат, неудачно, что будет относиться к нам хорошо, такой тихий, вежливый, расспрашивал про моих с Теодором друзей, и все ходил с нами в штаб беженцев... Я уже потом догадалась, что у них там явка...
   - У кого? - спросил Пит.
   - Он же, Антихрист, оружие продает - им, врагам! А в штабе он искал связи... Как только земля таких носит!
   - Откуда вы знаете, что он торгует оружием?
   - Ко мне приезжали, должны были приехать... наши друзья... Меня подвозил Мартемьянов. Они узнали машину - и никакая встреча не состоялась. Они даже не вышли ко мне! Они не захотели меня видеть! Потом позвонили: "Смерть предателям!" Это я, понимаете, я - предатель! Для друзей Теодора, для моей Родины. Я! Предала! Теодора! Мне теперь все равно - пусть убивают, пусть расстреливают, но Теодор... - она разрыдалась.
   - Так нельзя, - Пит похлопал ее по спине. - У вас дочка, кто же о ней позаботится?
   - Родители Теодора. Они живы. И будут рады у такой матери забрать Амиру.
   - Но ведь вы не виноваты, - сказал Пит и сам услышал в своих словах какую-то странную вопросительную интонацию.
   - Это теперь не имеет значения, - мрачно заявила Марианна Ашотовна. - Я сама себе не прощу, что была так слепа!..
   - Так почему вы позвонили в милицию? - решил переменить тему Пит.
   - Я следила за ним. Он сказал, что летит в Хельсинки, но время уже прошло, а он был дома. Потом ушел, но не сел в машину, а поехал на метро. И я за ним. Он меня не заметил... Во флигеле он пробыл недолго, вышел... как-то боком... я пошла за ним, но он остановил машину и уехал. А я вернулась. Сначала стояла у подъезда, думала, может, кто-нибудь выйдет, потом поднялась по лестнице... Дверь была открыта... Потом я не помню... Бежала куда-то, сидела в парке... И все думала: неужели это он старуху убил? Зачем?! Или я что-то про него не знаю? - она взглянула вопросительно, и Пит понял, что она надеется получить от него какую-то информацию. - Или он, как и я, тоже увидел ее уже мертвой? Во всяком случае, я решила позвонить - и пусть все идет, как идет.
   - Вы никому об этом не рассказывали?
   - Меня никто об этом не спрашивал.
   - А если спросят? В милиции, например?
   - В милиции расскажу.
   - А где сейчас ваш муж... то есть Мартемьянов?
   - Куда-то уехал, сказал, что дня на четыре... На охоту... вроде бы. Он иногда ездит на охоту, приобщается... - в ее голосе звучало явное презрение.
   - Вы только ему самому ни о чем не проговоритесь, даже случайно, этот человек может быть опасен, - предостерег Пит.
   - Я сегодня уезжаю к родителям Теодора. Вернусь через десять-пятнадцать дней. Или не вернусь совсем... Поэтому я и с вами решила встретиться - пусть хоть кто-нибудь узнает об этом мерзавце. Вы записали наш разговор на диктофон? - она подняла на него темные гневные глаза.
   - Записал, - виновато улыбнулся Пит.
   - Это хорошо. Давайте я добавлю.
   Пит вытащил из внутреннего кармана пиджака диктофон, взял его в руку, поднес поближе к лицу Марианны Ашотовны. Та приосанилась и артистически произнесла:
   - Все, что я сказала в разговоре с журналистом, - чистая правда. Клянусь в том памятью моего покойного мужа Теодора Георгиани...
   Пит отвез Марианну Ашотовну домой.
   - Когда у вас рейс?
   - Мне надо уехать в аэропорт в восемь вечера, за два часа до посадки в самолет, - как бы сама себе сказала она.
   - Я заеду за вами, - пообещал Пит, которому все равно вечером предстояло ехать в Пулково.
   - Спасибо, - кивнула она, грузно направляясь к подъезду.
   Пит развернул машину. Из всего разговора с Марианной Ашотовной в голове у него застряла фраза о том, что Мартемьянов уже был женат. Был женат... был женат... Нет, не понравился ему этот разговор! Ну от первого до последнего слова - все вранье! Пит чувствовал это нутром, и его тошнило при одном воспоминании об этой вдове героя Арцаха. Вдова ли? Героя ли? Что-то ей нужно было в Питере - это раз. Просто так фиктивно замуж не выходят. Да и Мартемьянов за здорово живешь никого у себя прописывать не будет, шалишь... Похоже, она действительно мало что про Мартемьянова знает, теперь узнала побольше и решила унести ноги, на всякий случай, тем более, что он уже был женат... был женат... Ну и что? А то, что эти сведения должны содержаться в личном деле инструктора Дзержинского райкома КПСС. Личное дело Мартемьянова... Ну не на помойку выкинуты все эти груды бумаг! И тут Пита осенило.
   Полтора года назад, когда тусклое пыльное лето несбывшихся демократических надежд несло под ноги какой-то мусор предвыборных листовок, Пит встретил на улице свою одноклассницу, которая всю жизнь работала в районной библиотеке, тихую фею отечественной словесности Катерину. Это был редкий день, когда Пит был не на колесах, а просто гулял по городу, в очередной раз поругавшись со своей Милкой. Катерина тогда остро напомнила о какой-то подозрительной мужской несостоятельности Пита, и он плохо ее слушал, только смотрел в открытое, радостное, такое родное милое лицо ушедшего детства.
   - Представляешь, - тараторила Катерина, - привезли нам архивы какого-то райкома партии, то ли Дзержинского, то ли Куйбышевского, сказали на время, а теперь в музыкальный отдел вообще не попасть, все загорожено этими коробками, работать невозможно... А ты как?
   Архивы райкома партии! Дзержинского! А вдруг? Вот теперь Пит сможет ответить Катерине на вопрос "А ты как?" Занимаюсь, мол, новейшей историей родного Отечества, пишу диссертацию, скоро буду таким же умным, как ты... Архив... Маловероятно, но чем черт не шутит? Кир сказал найти ему хоть что-нибудь. А где?
   Пит остановил машину и стал рыться в записной книжке. Потом рванул к телефонной будке. Мама одноклассницы даже вспомнила Пита и охотно дала ему рабочий телефон дочери.
   - Катерина! - радостно воскликнул Пит, услышав по телефону голос своей школьной подружки. - Ты ли это?
   - Я! - она засмеялась. - Какими судьбами, Олежек? Что вдруг вспомнил обо мне?
   - А что, если я сейчас подъеду и все тебе расскажу? - продолжал как бы веселиться Пит, не давая Катерине опомниться.
   - Ну подъезжай, - удивилась и обрадовалась Катя. - Я тут одна, со скуки дохну, как муха. Адрес запишешь или запомнишь?
   - Запомню, говори...
   Через пятнадцать минут Пит поднимался по широким мраморным ступеням довольно помпезного сталинского дома, где располагалась библиотека Катерины. Старый швейцар поинтересовался довольно хмуро:
   - Куда это?
   - К Михайловой, - строго сказал Пит. - По делу. Личному, - и широко улыбнулся старику.
   Тот молча отвернулся.
   Катя сидела за столом перед пустыми стеллажами и читала книгу. Как всегда. Даже если начнется атомная война, Катя ее не заметит, потому что будет переживать за чад и домочадцев семейства Форсайт, Карениных или О'Хара.
   - Привет, - поздоровалась Катя, критически оглядывая школьного товарища. - А ты изменился, - она подумала. - Знаешь, ты, по-моему, стал по-настоящему взрослым. А ведь мы недавно виделись, года два назад что ли? Бежал мимо все тот же длинноногий мальчишка, в которого когда-то была влюблена половина школы. Что, женился? Вы, мужчины, становитесь взрослыми, когда женитесь. Или не становитесь, - Катя рассмеялась.
   Пит неожиданно для себя смутился. Во-первых, ему ужасно не хотелось ей врать, а во-вторых... Их было две девчонки, две неразлучных подружки, их даже звали в одно имя: Катя-Надя... В восьмом классе он был ужасно влюблен... Только не мог выбрать, в кого. А сейчас понял, что вот в нее, в Катерину и был тогда влюблен мальчик Олег, только что потерявший отца. Он так любил слушать ее голос, смех... Когда она отвечала у доски, он опускал голову к парте, чтобы только слышать ее голос....
   Обе девчонки раньше всех вышли замуж, вроде бы уже в выпускном классе у них были какие-то вполне серьезные женихи. Обе свадьбы гуляли в большом дворе жарким солнечным днем, и Пит посидел тогда на краю чужого счастья, выпил теплого шампанского - и пошел бродить под окнами Марины в надежде, что она хотя бы подойдет к распахнутому окну. Они бы тоже могли точно так же гулять свою свадьбу, если бы... А Катя и Надя нарожали детей, подружили своих мужиков - мужики у них были, что надо... Они создали одну из первых в городе частных автомастерских, сегодня это роскошный Центр Автосервиса... И не стали они никакими "новыми русскими", потому что даже представить себе Катерину на Канарах, а не в родной Сиверской, где всю жизнь отдыхал чуть ли не весь класс, где Катя сама создала свой собственный набоковский заповедник, было невозможно... Конечно, Пит весьма смутно представлял, как сейчас живут его одноклассники, обычно раз в году он попадал в школу, на него обрушивалась лавина информации, которую он затем тщательно вытряхивал из головы. Знал бы Кир - убил бы. Еще полтора года назад информация о партийных архивах в Катиной библиотеке должна была лечь в соответствующий файл. Еще полтора года назад он должен был этот архив прошерстить. "Не умеешь ты, Петров, - горько подумал Пит, - формировать собственное информационное пространство". Но напротив него сидела Катя - и какое же из нее можно было соорудить информационное пространство? Она - живая...
   - Катерина, врать я тебе не буду, - сказал он. - Хотя мог бы придумать какую-нибудь занимательную историю. Мне нужно посмотреть эти чертовы архивы, которые, как ты говорила, тут лежат. Лежат? - Катя кивнула. - Ты имеешь к ним отношение?
   - Никакого! Их вон сторож сторожит. Да и кому они теперь могут быть нужны, эти груды бесполезной бумаги? Сколько можно было книг напечатать! А то, помнишь, мы все макулатуру сдавали, чтобы Дюма купить? А тут столько бумаги изводили - ужас! Одно название - макулатура. Сначала милиционер стоял, а потом, видно, стало накладно милиционеру зарплату платить ни за что, вот и поставили старика. А я... Слушай, я ведь тут вообще ни при чем! Наша библиотека в новое помещение перебралась, там аренда поменьше, фонды уже почти все перевезли, но какие-то документы еще недооформили, вот меня и оставили вроде представителя. А мне-то хорошо! Сейчас столько книг появилось, я таких вообще в руках не держала, только слышала, что существует на белом свете, например, Генри Миллер... "Тропик Рака"... А ты читал?
   - Катька, - засмеялся Пит, - неужели ты до сих пор всех делишь на тех, кто читал... нужную литературу и тех, кто не удосужился? Как я, например? Могу оправдаться только тем, что я прочитал всего Ирвина Шоу.
   - Хорошо, - серьезно одобрила Катя. - А как же не читать, Олег? Мы же плесенью тут зарастем. О чем мы все так страдаем сейчас? Что было плохо, гадко, страшно... Все страдаем, страдаем... Так ведь и сердце усохнуть может.
   - Ага, - сощурился Пит. - Тьмы каких-то там истин нам дороже нас возвышающий обман...
   - Олег! - одернула его Катерина.
   - Катя, ты извини, но литературные диспуты не включены в мои служебные обязанности. Можно я пройду в это самое хранилище... "вместилище документов", в переводе с хонтийского?
   - Даже не знаю, что с тобой делать, - вздохнула Катя. Формально я не имею права тебя ни прогонять, ни пускать. Где-то ты должен получить допуск на работу с этими документами, предъявить его сторожу... Пару раз кто-то приходил, какие-то историки вроде бы... А тебе-то зачем?
   - Мы можем пропустить свою новейшую историю, просто ее потерять, - вроде бы объяснил он. - Но - не имеем права! Давай сделаем так. Я просто пойду и посмотрю, а ты книжку почитаешь, - предложил он. - Неужели мы с тобой зря просидели десять лет в одном классе? Может быть, здесь совсем не то, что мне нужно... Я в общем-то пришел наобум святых... Если сторож забеспокоится, ты покашляй что ли, - он сам рассмеялся своей глупой затее. Но и отступать было тоже глупо и некогда - вдруг Пит ощутил, как лихорадочно заспешило куда-то время.
   Катя нахмурилась, не зная, что предпринять.
   - Не дрейфь, отличница! - подбодрил ее Пит. - В крайнем случае, будет скандал: он поорет, я поору. Ну, дам ему на бутылку. Где все это хозяйство находится?
   - Да вон там, за углом первая дверь.
   - Не заперто?
   - С какой радости? Пойдем покажу.
   Они прошли пять шагов по коридору. Катя открыла дверь. Пит увидел штабели коробок. Несколько из них стояли на полу приоткрытыми - видно, в них что-то искали да так и бросили наполовину начатое дело. Пит присвистнул. Даже если это тот самый архив, даже если здесь есть папка с личным делом Мартемьянова, то искать ее можно ровно три года.
   - Спасибо, Катерина, - сказал он грустно. - Ты иди, а я посмотрю. Я недолго... И кашляй, если что, - пошутил он, чтобы приободрить то ли девушку, то ли себя.
   В третьем открытом ящике он нашел опись всех документов - почти двести листов. Под номером десять прямо на первой странице значился ящик "Личные дела сотрудников аппарата Дзержинского РК КПСС". Разыскать и достать ящик под номером десять было делом пяти минут.
   "Почему тебе так везет, Пит? - думал он, волоча коробку на открытое пространство. - Кто-нибудь обязательно даст тебе за это по башке... Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить..."
   В коробке тремя большими стопками лежали папки личных дел с неизменными матерчатыми завязками. "Вместилище документов", опять вспомнил он "перевод с хонтийского". А ведь действительно очень скоро все эти пыльные бумаги отомрут за ненадобностью, а все нужные и крайне нужные сведения лягут на винчестер. Они уже давно там, конечно, но с этим барахлом кому-то очень жалко расстаться. Или просто не хватило времени у господ-коммунистов все эти сведения завести на компьютер. Если уж Пит сообразил, что здесь может быть нечто небесполезное, то бывшие хозяева жизни знают точную цену всем этим бумагам. Собственно, цены им, наверное, нет. Вот бы запалить тут костерочек!... У Пита даже засосало под ложечной от сладострастной картины. Но нет, жечь это нельзя, когда-нибудь (Пит очень хотел в это верить) все документы эпохи коммунистического террора станут основой грандиозного судебного процесса, покруче Нюрнберга...
   Так. Ладно. Где папка Мартемьянова? Она-таки оказалась в коробке! Почти на самом дне, но она там лежала. Пит рванул тесемки, дрожа от нетерпения, как гончий пес. Сверху лежал отзыв о прочитанной "тов. Мартемьяновым" лекции "Стратегия перестройки". "Ах, вы еще и такие лекции читали?" - мелькнуло у Пита в голове. К отзыву была приколота путевка, на которой стоял жирный фиолетовый штамп "Оплачено". "Конечно, не просто так читали, за денежки", - снова язвительно подумал Пит и тут же одернул себя: хватит, так он далеко не уедет.
   Ладно, лекция, перестройки - все это муть... Впрочем, он мимоходом глянул адрес путевки: Лосево, военная часть номер такая-то. Он перевернул лист. Документ подписан полковником Осинцевым... А не та ли это "почетная грамота", которую хотел найти Кир? Пит похолодел: Лосево, военная часть - все сходится. Или туфта? Случайное совпадение? Нет, не бывает таких совпадений. Так его учил Кир, так он думал сам. Все в этой жизни взаимосвязано, только связи эти иногда очень трудно отследить.
   Пит перевернул еще несколько страниц. Так, продвижение по службе: Краснопресненский райком комсомола, аппарат ЦК КПСС... Аппарат ЦК КПСС? А вот это уже интересно. После ЦК КПСС - инструктор Дзержинского райкома партии провинциального города Ленинграда? Серьезно понижение, можно сказать высылка... почти что на Соловки... Эх, время поджимает! Надо еще успеть сделать ксероксы. Пит сунул папку под куртку.
   Катя встретила его с улыбкой?
   - Ну что, сыщик, ничего не нашел?
   - Может, что-то и есть, но пересмотреть эту гору бумаг!.. - Пит воздел очи горе. - У меня такого терпения нет. Но все равно - спасибо тебе, за мной долг.
   - Да ладно! - махнула Катя рукой. - Вот переедем в другое помещение - приходи. Ладно? Я все жду, когда смогу поставить на полку и занести в картотеку твою книгу. Ждать-то долго?
   - У-у-у, - рассмеялся Пит. - Когда рак на горе свистнет. Ладно, счастливо, я не прощаюсь, - улыбнулся он.
   Сторожу он поведал грустно:
   - Вот, пришел без цветов и получил от ворот поворот. Придется идти за цветами. Может, еще вернусь, - кивнул он.
   - За цветами, за цветами, - проворчал сторож, - Катерина Савельевна женщина замужняя, серьезная...
   - Что же, цветы только незамужним дарят? - повернулся к нему Пит от двери, но сторож уже не слушал его.
  

Глава 18

  
   С девяти до двенадцати утра Пит встретился и поговорил со множеством людей. Прежде всего он нашел плотника, который делал тайник в подоконнике комнаты, где жил Мартемьянов. Старик даже вроде бы опознал юрисконсульта по плохонькой ксерокопии фотографии, которую удалось сделать Питу. Правда, плотник был почти беспробудно пьян, и рассчитывать на его серьезные показания не имело смысла. Зато у Пита прибавилось уверенности и заодно энтузиазма.
   Целый час Пит крутился в аэропорту и, наконец, ему удалось узнать имя стюардессы, которая сопровождала рейс в Хельсинки. Она должна была появиться в десять вечера.
   После этого ему предстояла встреча с Марианной Ашотовной. Ей Пит позвонил утром, представился опять же журналистом "Криминального вестника" и настоятельно напросился на интервью. Но сначала Пит заскочил в контору и отзвонился Киру. Тот уже выяснил, кому принадлежит вертолет.
   - Вечером у нас будет Ирина, - сказал Кир тусклым голосом.
   - Мне... - осторожно поинтересовался Пит, - остаться в городе?
   - Нет, ты приедешь, - тут же озверел Кир. - Поскольку ты нам сегодня необходим, нам - мне и ей. Ирина будет у нас как коллега.
   - Понял. Ну пока.
   Он больше не мандражировал, не волновался, не рассчитывал варианты - он работал. Работал, как заведенная машина, не оценивая результатов, не прикидывая, куда это может его привести. Собрать информацию? Есть собрать информацию.
   Марианне Ашотовне - они встретились у метро "Черная речка" и пошли на Крестовский остров - он сказал довольно сухо:
   - Слушаю вас.
   - Что вы желаете от меня узнать?
   - Все. Начиная с того, как вы стали женой Мартемьянова. Это вы позвонили в милицию? Имейте в виду, - у меня есть свои источники информации. И очень быстрые ноги. Иногда я работаю быстрее органов.
   - Я...
   - Хорошо. Давайте сначала.
   - Это долгий рассказ.
   - Ничего, я готов его выслушать.
   - Простите, вы сказали, что вы - журналист?
   - Журналист. Я провожу собственное журналистское расследование. Ваш Мартемьянов - только часть серьезной интриги...
   - И вы напишете об этом? - вдруг взволновалась она.
   - Это не исключено, - не очень уверенно сказал Пит.
   - Напишите, обязательно напишите! - воскликнула она вполне театрально. - Пусть друзья моего мужа узнают, наконец, что я ни при чем!
   - Друзья мужа? - переспросил Пит. - Мартемьянова?
   - Ах нет! У нас фиктивный брак, и мы давно развелись. Нет, мой муж погиб в Арцахе в восемьдесят восьмом году. Его звали Теодор Георгиани. И мы с Амирой - Георгиани! - гордо заявила она. - Мне пришлось бежать... Я встретила этого... Мартемьнова в штабе беженцев. Я думала - он друг Армении, он предложил прописать меня через фиктивный брак. Я отдала ему все драгоценности, которые у меня были с собой, он сказал, что это очень дорого стоит, прописка в Ленинграде. А сколько может стоить прописка жены? Нисколько! Просто он с меня взял мзду, сделал на мне свой бизнес, он его всегда делает, где только может... Деньги, деньги, деньги - его больше ничего не интересует! Я долго не понимала... Он сказал, что уже был женат, неудачно, что будет относиться к нам хорошо, такой тихий, вежливый, расспрашивал про моих с Теодором друзей, и все ходил с нами в штаб беженцев... Я уже потом догадалась, что у них там явка...
   - У кого? - спросил Пит.
   - Он же, Антихрист, оружие продает - им, врагам! А в штабе он искал связи... Как только земля таких носит!
   - Откуда вы знаете, что он торгует оружием?
   - Ко мне приезжали, должны были приехать... наши друзья... Меня подвозил Мартемьянов. Они узнали машину - и никакая встреча не состоялась. Они даже не вышли ко мне! Они не захотели меня видеть! Потом позвонили: "Смерть предателям!" Это я, понимаете, я - предатель! Для друзей Теодора, для моей Родины. Я! Предала! Теодора! Мне теперь все равно - пусть убивают, пусть расстреливают, но Теодор... - она разрыдалась.
   - Так нельзя, - Пит похлопал ее по спине. - У вас дочка, кто же о ней позаботится?
   - Родители Теодора. Они живы. И будут рады у такой матери забрать Амиру.
   - Но ведь вы не виноваты, - сказал Пит и сам услышал в своих словах какую-то странную вопросительную интонацию.
   - Это теперь не имеет значения, - мрачно заявила Марианна Ашотовна. - Я сама себе не прощу, что была так слепа!..
   - Так почему вы позвонили в милицию? - решил переменить тему Пит.
   - Я следила за ним. Он сказал, что летит в Хельсинки, но время уже прошло, а он был дома. Потом ушел, но не сел в машину, а поехал на метро. И я за ним. Он меня не заметил... Во флигеле он пробыл недолго, вышел... как-то боком... я пошла за ним, но он остановил машину и уехал. А я вернулась. Сначала стояла у подъезда, думала, может, кто-нибудь выйдет, потом поднялась по лестнице... Дверь была открыта... Потом я не помню... Бежала куда-то, сидела в парке... И все думала: неужели это он старуху убил? Зачем?! Или я что-то про него не знаю? - она взглянула вопросительно, и Пит понял, что она надеется получить от него какую-то информацию. - Или он, как и я, тоже увидел ее уже мертвой? Во всяком случае, я решила позвонить - и пусть все идет, как идет.
   - Вы никому об этом не рассказывали?
   - Меня никто об этом не спрашивал.
   - А если спросят? В милиции, например?
   - В милиции расскажу.
   - А где сейчас ваш муж... то есть Мартемьянов?
   - Куда-то уехал, сказал, что дня на четыре... На охоту... вроде бы. Он иногда ездит на охоту, приобщается... - в ее голосе звучало явное презрение.
   - Вы только ему самому ни о чем не проговоритесь, даже случайно, этот человек может быть опасен, - предостерег Пит.
   - Я сегодня уезжаю к родителям Теодора. Вернусь через десять-пятнадцать дней. Или не вернусь совсем... Поэтому я и с вами решила встретиться - пусть хоть кто-нибудь узнает об этом мерзавце. Вы записали наш разговор на диктофон? - она подняла на него темные гневные глаза.
   - Записал, - виновато улыбнулся Пит.
   - Это хорошо. Давайте я добавлю.
   Пит вытащил из внутреннего кармана пиджака диктофон, взял его в руку, поднес поближе к лицу Марианны Ашотовны. Та приосанилась и артистически произнесла:
   - Все, что я сказала в разговоре с журналистом, - чистая правда. Клянусь в том памятью моего покойного мужа Теодора Георгиани...
   Пит отвез Марианну Ашотовну домой.
   - Когда у вас рейс?
   - Мне надо уехать в аэропорт в восемь вечера, за два часа до посадки в самолет, - как бы сама себе сказала она.
   - Я заеду за вами, - пообещал Пит, которому все равно вечером предстояло ехать в Пулково.
   - Спасибо, - кивнула она, грузно направляясь к подъезду.
   Пит развернул машину. Из всего разговора с Марианной Ашотовной в голове у него застряла фраза о том, что Мартемьянов уже был женат. Был женат... был женат... Нет, не понравился ему этот разговор! Ну от первого до последнего слова - все вранье! Пит чувствовал это нутром, и его тошнило при одном воспоминании об этой вдове героя Арцаха. Вдова ли? Героя ли? Что-то ей нужно было в Питере - это раз. Просто так фиктивно замуж не выходят. Да и Мартемьянов за здорово живешь никого у себя прописывать не будет, шалишь... Похоже, она действительно мало что про Мартемьянова знает, теперь узнала побольше и решила унести ноги, на всякий случай, тем более, что он уже был женат... был женат... Ну и что? А то, что эти сведения должны содержаться в личном деле инструктора Дзержинского райкома КПСС. Личное дело Мартемьянова... Ну не на помойку выкинуты все эти груды бумаг! И тут Пита осенило.
   Полтора года назад, когда тусклое пыльное лето несбывшихся демократических надежд несло под ноги какой-то мусор предвыборных листовок, Пит встретил на улице свою одноклассницу, которая всю жизнь работала в районной библиотеке, тихую фею отечественной словесности Катерину. Это был редкий день, когда Пит был не на колесах, а просто гулял по городу, в очередной раз поругавшись со своей Милкой. Катерина тогда остро напомнила о какой-то подозрительной мужской несостоятельности Пита, и он плохо ее слушал, только смотрел в открытое, радостное, такое родное милое лицо ушедшего детства.
   - Представляешь, - тараторила Катерина, - привезли нам архивы какого-то райкома партии, то ли Дзержинского, то ли Куйбышевского, сказали на время, а теперь в музыкальный отдел вообще не попасть, все загорожено этими коробками, работать невозможно... А ты как?
   Архивы райкома партии! Дзержинского! А вдруг? Вот теперь Пит сможет ответить Катерине на вопрос "А ты как?" Занимаюсь, мол, новейшей историей родного Отечества, пишу диссертацию, скоро буду таким же умным, как ты... Архив... Маловероятно, но чем черт не шутит? Кир сказал найти ему хоть что-нибудь. А где?
   Пит остановил машину и стал рыться в записной книжке. Потом рванул к телефонной будке. Мама одноклассницы даже вспомнила Пита и охотно дала ему рабочий телефон дочери.
   - Катерина! - радостно воскликнул Пит, услышав по телефону голос своей школьной подружки. - Ты ли это?
   - Я! - она засмеялась. - Какими судьбами, Олежек? Что вдруг вспомнил обо мне?
   - А что, если я сейчас подъеду и все тебе расскажу? - продолжал как бы веселиться Пит, не давая Катерине опомниться.
   - Ну подъезжай, - удивилась и обрадовалась Катя. - Я тут одна, со скуки дохну, как муха. Адрес запишешь или запомнишь?
   - Запомню, говори...
   Через пятнадцать минут Пит поднимался по широким мраморным ступеням довольно помпезного сталинского дома, где располагалась библиотека Катерины. Старый швейцар поинтересовался довольно хмуро:
   - Куда это?
   - К Михайловой, - строго сказал Пит. - По делу. Личному, - и широко улыбнулся старику.
   Тот молча отвернулся.
   Катя сидела за столом перед пустыми стеллажами и читала книгу. Как всегда. Даже если начнется атомная война, Катя ее не заметит, потому что будет переживать за чад и домочадцев семейства Форсайт, Карениных или О'Хара.
   - Привет, - поздоровалась Катя, критически оглядывая школьного товарища. - А ты изменился, - она подумала. - Знаешь, ты, по-моему, стал по-настоящему взрослым. А ведь мы недавно виделись, года два назад что ли? Бежал мимо все тот же длинноногий мальчишка, в которого когда-то была влюблена половина школы. Что, женился? Вы, мужчины, становитесь взрослыми, когда женитесь. Или не становитесь, - Катя рассмеялась.
   Пит неожиданно для себя смутился. Во-первых, ему ужасно не хотелось ей врать, а во-вторых... Их было две девчонки, две неразлучных подружки, их даже звали в одно имя: Катя-Надя... В восьмом классе он был ужасно влюблен... Только не мог выбрать, в кого. А сейчас понял, что вот в нее, в Катерину и был тогда влюблен мальчик Олег, только что потерявший отца. Он так любил слушать ее голос, смех... Когда она отвечала у доски, он опускал голову к парте, чтобы только слышать ее голос....
   Обе девчонки раньше всех вышли замуж, вроде бы уже в выпускном классе у них были какие-то вполне серьезные женихи. Обе свадьбы гуляли в большом дворе жарким солнечным днем, и Пит посидел тогда на краю чужого счастья, выпил теплого шампанского - и пошел бродить под окнами Марины в надежде, что она хотя бы подойдет к распахнутому окну. Они бы тоже могли точно так же гулять свою свадьбу, если бы... А Катя и Надя нарожали детей, подружили своих мужиков - мужики у них были, что надо... Они создали одну из первых в городе частных автомастерских, сегодня это роскошный Центр Автосервиса... И не стали они никакими "новыми русскими", потому что даже представить себе Катерину на Канарах, а не в родной Сиверской, где всю жизнь отдыхал чуть ли не весь класс, где Катя сама создала свой собственный набоковский заповедник, было невозможно... Конечно, Пит весьма смутно представлял, как сейчас живут его одноклассники, обычно раз в году он попадал в школу, на него обрушивалась лавина информации, которую он затем тщательно вытряхивал из головы. Знал бы Кир - убил бы. Еще полтора года назад информация о партийных архивах в Катиной библиотеке должна была лечь в соответствующий файл. Еще полтора года назад он должен был этот архив прошерстить. "Не умеешь ты, Петров, - горько подумал Пит, - формировать собственное информационное пространство". Но напротив него сидела Катя - и какое же из нее можно было соорудить информационное пространство? Она - живая...
   - Катерина, врать я тебе не буду, - сказал он. - Хотя мог бы придумать какую-нибудь занимательную историю. Мне нужно посмотреть эти чертовы архивы, которые, как ты говорила, тут лежат. Лежат? - Катя кивнула. - Ты имеешь к ним отношение?
   - Никакого! Их вон сторож сторожит. Да и кому они теперь могут быть нужны, эти груды бесполезной бумаги? Сколько можно было книг напечатать! А то, помнишь, мы все макулатуру сдавали, чтобы Дюма купить? А тут столько бумаги изводили - ужас! Одно название - макулатура. Сначала милиционер стоял, а потом, видно, стало накладно милиционеру зарплату платить ни за что, вот и поставили старика. А я... Слушай, я ведь тут вообще ни при чем! Наша библиотека в новое помещение перебралась, там аренда поменьше, фонды уже почти все перевезли, но какие-то документы еще недооформили, вот меня и оставили вроде представителя. А мне-то хорошо! Сейчас столько книг появилось, я таких вообще в руках не держала, только слышала, что существует на белом свете, например, Генри Миллер... "Тропик Рака"... А ты читал?
   - Катька, - засмеялся Пит, - неужели ты до сих пор всех делишь на тех, кто читал... нужную литературу и тех, кто не удосужился? Как я, например? Могу оправдаться только тем, что я прочитал всего Ирвина Шоу.
   - Хорошо, - серьезно одобрила Катя. - А как же не читать, Олег? Мы же плесенью тут зарастем. О чем мы все так страдаем сейчас? Что было плохо, гадко, страшно... Все страдаем, страдаем... Так ведь и сердце усохнуть может.
   - Ага, - сощурился Пит. - Тьмы каких-то там истин нам дороже нас возвышающий обман...
   - Олег! - одернула его Катерина.
   - Катя, ты извини, но литературные диспуты не включены в мои служебные обязанности. Можно я пройду в это самое хранилище... "вместилище документов", в переводе с хонтийского?
   - Даже не знаю, что с тобой делать, - вздохнула Катя. Формально я не имею права тебя ни прогонять, ни пускать. Где-то ты должен получить допуск на работу с этими документами, предъявить его сторожу... Пару раз кто-то приходил, какие-то историки вроде бы... А тебе-то зачем?
   - Мы можем пропустить свою новейшую историю, просто ее потерять, - вроде бы объяснил он. - Но - не имеем права! Давай сделаем так. Я просто пойду и посмотрю, а ты книжку почитаешь, - предложил он. - Неужели мы с тобой зря просидели десять лет в одном классе? Может быть, здесь совсем не то, что мне нужно... Я в общем-то пришел наобум святых... Если сторож забеспокоится, ты покашляй что ли, - он сам рассмеялся своей глупой затее. Но и отступать было тоже глупо и некогда - вдруг Пит ощутил, как лихорадочно заспешило куда-то время.
   Катя нахмурилась, не зная, что предпринять.
   - Не дрейфь, отличница! - подбодрил ее Пит. - В крайнем случае, будет скандал: он поорет, я поору. Ну, дам ему на бутылку. Где все это хозяйство находится?
   - Да вон там, за углом первая дверь.
   - Не заперто?
   - С какой радости? Пойдем покажу.
   Они прошли пять шагов по коридору. Катя открыла дверь. Пит увидел штабели коробок. Несколько из них стояли на полу приоткрытыми - видно, в них что-то искали да так и бросили наполовину начатое дело. Пит присвистнул. Даже если это тот самый архив, даже если здесь есть папка с личным делом Мартемьянова, то искать ее можно ровно три года.
   - Спасибо, Катерина, - сказал он грустно. - Ты иди, а я посмотрю. Я недолго... И кашляй, если что, - пошутил он, чтобы приободрить то ли девушку, то ли себя.
   В третьем открытом ящике он нашел опись всех документов - почти двести листов. Под номером десять прямо на первой странице значился ящик "Личные дела сотрудников аппарата Дзержинского РК КПСС". Разыскать и достать ящик под номером десять было делом пяти минут.
   "Почему тебе так везет, Пит? - думал он, волоча коробку на открытое пространство. - Кто-нибудь обязательно даст тебе за это по башке... Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить..."
   В коробке тремя большими стопками лежали папки личных дел с неизменными матерчатыми завязками. "Вместилище документов", опять вспомнил он "перевод с хонтийского". А ведь действительно очень скоро все эти пыльные бумаги отомрут за ненадобностью, а все нужные и крайне нужные сведения лягут на винчестер. Они уже давно там, конечно, но с этим барахлом кому-то очень жалко расстаться. Или просто не хватило времени у господ-коммунистов все эти сведения завести на компьютер. Если уж Пит сообразил, что здесь может быть нечто небесполезное, то бывшие хозяева жизни знают точную цену всем этим бумагам. Собственно, цены им, наверное, нет. Вот бы запалить тут костерочек!... У Пита даже засосало под ложечной от сладострастной картины. Но нет, жечь это нельзя, когда-нибудь (Пит очень хотел в это верить) все документы эпохи коммунистического террора станут основой грандиозного судебного процесса, покруче Нюрнберга...
   Так. Ладно. Где папка Мартемьянова? Она-таки оказалась в коробке! Почти на самом дне, но она там лежала. Пит рванул тесемки, дрожа от нетерпения, как гончий пес. Сверху лежал отзыв о прочитанной "тов. Мартемьяновым" лекции "Стратегия перестройки". "Ах, вы еще и такие лекции читали?" - мелькнуло у Пита в голове. К отзыву была приколота путевка, на которой стоял жирный фиолетовый штамп "Оплачено". "Конечно, не просто так читали, за денежки", - снова язвительно подумал Пит и тут же одернул себя: хватит, так он далеко не уедет.
   Ладно, лекция, перестройки - все это муть... Впрочем, он мимоходом глянул адрес путевки: Лосево, военная часть номер такая-то. Он перевернул лист. Документ подписан полковником Осинцевым... А не та ли это "почетная грамота", которую хотел найти Кир? Пит похолодел: Лосево, военная часть - все сходится. Или туфта? Случайное совпадение? Нет, не бывает таких совпадений. Так его учил Кир, так он думал сам. Все в этой жизни взаимосвязано, только связи эти иногда очень трудно отследить.
   Пит перевернул еще несколько страниц. Так, продвижение по службе: Краснопресненский райком комсомола, аппарат ЦК КПСС... Аппарат ЦК КПСС? А вот это уже интересно. После ЦК КПСС - инструктор Дзержинского райкома партии провинциального города Ленинграда? Серьезно понижение, можно сказать высылка... почти что на Соловки... Эх, время поджимает! Надо еще успеть сделать ксероксы. Пит сунул папку под куртку.
   Катя встретила его с улыбкой?
   - Ну что, сыщик, ничего не нашел?
   - Может, что-то и есть, но пересмотреть эту гору бумаг!.. - Пит воздел очи горе. - У меня такого терпения нет. Но все равно - спасибо тебе, за мной долг.
   - Да ладно! - махнула Катя рукой. - Вот переедем в другое помещение - приходи. Ладно? Я все жду, когда смогу поставить на полку и занести в картотеку твою книгу. Ждать-то долго?
   - У-у-у, - рассмеялся Пит. - Когда рак на горе свистнет. Ладно, счастливо, я не прощаюсь, - улыбнулся он.
   Сторожу он поведал грустно:
   - Вот, пришел без цветов и получил от ворот поворот. Придется идти за цветами. Может, еще вернусь, - кивнул он.
   - За цветами, за цветами, - проворчал сторож, - Катерина Савельевна женщина замужняя, серьезная...
   - Что же, цветы только незамужним дарят? - повернулся к нему Пит от двери, но сторож уже не слушал его.
  

Глава 19

  
   В конторе Пит включил ксерокс, достал пачку новой бумаги и снова открыл папку. Ксерокопировать все невозможно, да и не имеет смысла. Так, биографические данные. Мать... скончалась в 1981 году. Отец... Прочерк, сноска: см. лист 8. Пит нашел восьмой лист. Это была копия усыновления. Усыновитель - некто Шабаров... Шабаров, Шабаров? Что-то говорила Питу эта фамилия. Ах да! Серия самоубийств после Пуго... В углу копии размашистым почерком было написано: "Мартемьянов - незаконный сын Шабарова, которого тот усыновил в возрасте восемнадцати лет по установленному законом образцу". И чья-то подпись. Кто-то, несомненно, держал Шабарова в руках, в том числе и вот этой коротенькой запиской. Так, это можно просто взять на заметку.
   Дальше. Служебная характеристика под грифом "секретно". Ничего себе! Не агент ли ЦРУ наш милый Мартемьянов? Вообще-то это вряд ли, не валялись бы эти листочки в забытой богом библиотеке... Пит заправил первую страницу характеристики в ксерокс и стал читать вторую.
   "...Путем нанесения тяжких телесных повреждений, приведших к смертельному исходу в результате разрыва селезенки.
   Учитывая сугубую интимность данного дела, ему не был дан ход. Но вопрос о персональной ответственности коммуниста Мартемьянова был поставлен на партийном собрании сотрудников аппарата ЦК КПСС. Безнравственное, антиморальное поведение Мартемьянова было решительным образом осуждено. Два голоса было подано за исключение Мартемьянова из рядов КПСС. Но учитывая его безупречную работу в идеологическом секторе, трудовые и общественные заслуги, а также первый случай такого грубого попрания норм коммунистического общежития, собрание постановило объявить Мартемьянову В. Б. строгий выговор с занесением в учетную карточку и перевести его на работу в менее перспективный регион..."
   Из дальнейшего Пит понял, что на высоком партийном собрании даже дебатировался вопрос, не отправить ли Мартемьянова на производство... генеральным директором завода, надо полагать... но вопрос почему-то был замят. Слово взял Шабаров Б. Н. и объяснил, что партия должна не только наказывать, но и воспитывать. Как лично он воспитывал сына, которого умудрился усыновить только в восемнадцать лет, никто почему-то не поинтересовался.
   Да, но кого же этот паразит убил? Разрыв селезенки... Один раз это может быть случайность, два раза - сомнительное совпадение, но три - безусловно, почерк!
   Из ксерокса выполз первый лист. Так, что там?
   "...семейная жизнь сопровождалась целым рядом эксцессов, жена Мартемьянова, Галина Леонидовна, неоднократно обращалась в партийную организацию с жалобами на грубое поведение мужа... 20 декабря с. г. в семье произошел скандал, закончившийся дракой..."
   Он бил ее ногами! Свою жену! А потом жаловался Марианне Ашотовне, что его первый брак был неудачен. У Пита голова пошла кругом, хотя он в этот день приказал себе отрешиться от эмоций. Но как тут отрешишься?
   Пит давно перестал размышлять о том, что КПСС сделала с народом, со страной - это был выбор не только коммунистов, но и самой страны. Правда, Пит полагал, что открытый международный судебный процесс в данном случае обязателен, необходимо юридически прописать незаконность идеологических манипуляций в масштабах нации, массовые уничтожения людей, ГУЛАГ... без этого нельзя двигаться вперед. Не случайно Германия все-таки вышла в разряд высокоразвитых держав после кошмара фашизма - она пережила катарсис Нюрнберга...
   Но он никогда не мог совладать с собой, когда видел исковерканную судьбу одного-единственного человека или, как сейчас, безнравственную вседозволенность шайки паразитов, которые ради "крепости своих рядов" готовы покрывать даже убийство, даже такое страшное убийство. Для них никогда не был писан закон... А после убийства, после торжественных похорон жены... он еще и рыдал, небось... Мартемьянов приехал сюда - любоваться Растрелли, ходить по этим улицам, по которым ходила Ахматова!..
   "Кочумай, Кочубей..." - приказал сам себе Пит.
   Он не мог больше читать эти вонючие листки. Он стал подряд скармливать их ксероксу. Еще с большим удовольствием он скормил бы их крысам. Но - нельзя, сие есть документ, факт истории. Мизерный факт гнусной истории, но - факт. А игнорировать факты реальной действительности нельзя. Пусть будет, пусть лежит. Уж если они сами решили это хранить... кто-нибудь когда-нибудь во всем этом разберется. Хотя Ромен Роллан утверждал, что у истории есть факты для оправдания любой теории. Не исключено, что факты биографии Мартемьянова будут так истолкованы, что... Пит не хотел даже думать об этом. Но на досуге решил попросить Кира - пусть старший товарищ порассуждает на предложенную тему - как можно истолковать историю убийцы Мартемьянова?
   Через полчаса пачка ксерокопий легла в "дипломат" Пита. "Да, Кир, кое-что я все-таки нашел", - подумал он. И еще подумал, не позвонить ли в Особняк. Но тут телефон ожил сам.
   - Да! - довольно радостно откликнулся Пит на пиликанье светло-серого "Филиппса".
   - Это частное детективное агентство? - он услышал голос, от которого у него поползли по ногам мурашки.
   - Ну, в общем, агентство, - развязно откликнулся он. - А что вас интересует? Охрана грузов, недвижимости, услуги телохранителя? - наговаривая эту лабуду, он включил запись.
   - Меня интересует убийство на Фурштадтской, - спокойно и высокомерно сообщил звонивший.
   - Как вы сказали, убийство? - Пит даже не пытался понять, была ли в его голосе хоть какая-то убедительность, он изо всех сил пытался овладеть собой, а главное - своим голосом. Уж очень он оказался не готов к этому неожиданному звонку. - Да, убийство на Фурштадтской, - чуть раздраженно повторил абонент. - Вы ведь занимаетесь этим делом?
   - Господи, спаси, сохрани и помилуй, - дурашливо залепетал Пит. - Нет, вы ошиблись, у нас совершенно другие функции. Охрана грузов, охрана недвижимости... - начал он бубнить и замолчал.
   Молчали и на том конце провода. Наконец, после значительной паузы, трубка была повешена. Пит уставился на окошко определителя номера. Сообразил он не сразу, но все же сообразил: это был домашний телефон Мартемьянова.
   - Мистика! - вслух сказал Пит. - Кто бы мог подумать, что такое возможно в конце двадцатого века?
   Положив папку рядом с собой на сиденье машины (обложкой вниз), Пит снова поехал в библиотеку Катерины. По дороге остановился у цветочного киоска и купил три замечательных розы - хоть чем-то стоило украсить этот день отвратительных открытий.
   Он молча показал старику розы, тот молча отвернулся.
   Катерина ахнула:
   - Петров! А если бы я была не замужем?!
   - Ну, возможно тогда я подарил бы тебе лютики. Я ни на что не намекаю, - угрюмо заметил он, - я просто так...
   Он как бы рассеянно шагнул в коридор.
   - Ты чего?
   - Блокнот я тут у тебя забыл. А ты же знаешь: журналист без блокнота - как пилот без самолета, - сочинил он на ходу что-то очень глупое.
   Катя расстроилась.
   - Ну, из-за блокнота мог бы розы не покупать, блокнот я бы тебе и так отдала...
   В хранилище партийных гнусностей он выдвинул десятый ящик на самое видное место, поверх всех остальных папок положил Мартемьяновскую - чтобы Панкратову не надо было рыться и искать ее. В будущем. В том далеком будущем, когда питерский Мэгре сумеет сложить два и два и установит связь между убийством на Фурштатской, сданным в архив убийством Кочубея и неким юрисконсультом Мартемьяновым...
   Вынув из кармана блокнот, он вернулся к Катерине.
   - Что пишешь? - поинтересовалась одноклассница.
   - Книгу, ты же просила, - отшутился Пит. - Увидишь наших кого-нибудь - привет передавай. И спасибо тебе, ты мне очень помогла.
   - Ну тебя! Так и не понимаю, когда ты шутишь, когда серьезно говоришь.
   - Сейчас я исключительно серьезен, - сообщил Пит дурашливым голосом.
   Ему всегда нравилось сбивать с толку простых девчушек какими-нибудь парадоксальными глупостями. За что в любви ему не везло. В него влюблялись часто, была даже такая специфическая порода девушек, влюбляющихся в журналиста Петрова. Но он... но у него...
   Только и не хватало сейчас об этом думать!
   До встречи с Марианной Ашотовной у него оставался почти час. Он решил и его украсить, на сей раз вкусной едой. У Володи. И Пит поехал в Коломну.
   В дверях ресторана стоял совершенно незнакомый молодой, но очень крепкий паренек.
   -Володя здесь? - спросил Пит.
   - Какой еще Володя? - с презрением хмыкнул охранник.
   - Владимир Сергеевич Бутенко, холодно отчеканил Пит.
   - Нету, а вам чего?
   - Поесть хочу.
   - Все хотят, - глубокомысленно вздохнул парень и демонстративно потянул на себя дверь.
   - Послушай, дружок, по-моему, тебя ждут крупные неприятности. Ну-ка позови метрдотеля...
   - Щас! - парень сплюнул Питу под ноги и закрыл дверь.
   В таком глупом положении он, пожалуй, не бывал очень давно. Идти в подсобку, ругаться, бить морду этому пацану, который из штанов выпрыгивает от своей важности?.. Вот смеху будет, когда Володя выяснит, что Пита не пустили в его ресторан. Почему-то именно перед Володей Питу и стало неловко. И есть расхотелось. Есть за столиком, при свечах - красиво, в общем, вкушать блага жизни расхотелось вовсе. Полагал же он, что ему сегодня обязательно дадут по голове. Но если по голове - именно так, как сумел это сделать начинающий наглец, то и слава богу. Надо будет вечером позвонить Володе и узнать, кого это он пригрел на своей доброй груди.
   На Сенной Пит купил у какой-то бабушки два горячих чебурека. Бабушка была чистенькая и корзинка ее, выстланная белой, чуть ли не крахмальной салфеткой, тоже была чистенькой, аккуратной. Среди пяти торговок бабулька была такая одна, но покупатели подходили почему-то не к ней, а к полупьяным оторвам, достающим сомнительные пирожки из сомнительных кастрюль. Пит, тщательно пережевывая свою немудреную пищу, понаблюдал за этой очевидной, но совершенно непостижимой сценой "супер-маркет-а-ля-рюс". Чистенькая старушка держалась спокойно, с достоинством, смотрела на людей открыто... Оторвы горланили частушки, хватали покупателей за рукава и отпускали непристойные шуточки. Вокруг них толпился народ, им улыбались, кивали, подбадривали, желали успеха в "бизнесе". Сцена была озвучена повсеместным Филиппом Киркоровым, чей голос разносили по площади торговцы музыкой со своей боевой техникой.
   Половину второго чебурека Пит, подавившись, выкинул в мусорный бак. Есть красиво ему расхотелось, но так есть было просто невозможно. Он развернул машину, чтобы отправиться в сторону Комендантского аэродрома. Хотя от Сенной до Пулково было подать рукой. Пит очень не любил абсурдных направлений - пути или работы.
   Морианна Ашотовна с дочкой и чемоданами уже стояла во дворе дома.
   - Я не верила, что вы приедете, - протяжно сказала Марианна Ашотовна, - уже хотела брать частника.
   - Садитесь, - пригласил Пит, распахивая дверцу.
   Он взялся за чемоданы и как бы невзначай спросил:
   - А что, Мартемьянов уже вернулся?
   - Нет! - она даже вздрогнула. - А почему вы спрашиваете?
   - Разве часа два назад его не было дома? - в свою очередь искренне удивился Пит.
   - Мы с Амирой ходили в магазин, как бы в раздумье сказала она, - нет, я бы заметила, если бы он вернулся! - она спокойно взглянула на Пита.
   - Тем не менее, он мне звонил, отсюда, - усмехнулся Пит, погрузив чемоданы в багажник и усаживаясь на свое сиденье.
   У Пита появилась необъяснимая уверенность, что эта женщина ему врет, что Мартемьянов сейчас смотрит на них из-за занавески, что Марианна Ашотовна ведет какую-то свою игру, причем давно... Или они с Мартемьяновым вместе ведут игру. И похоже, что его, Пита, обвели вокруг пальца.
   До Пулково ехали молча. И хотя путь был неблизкий, разговаривать оказалось не о чем. Пит очень хотел взглянуть в паспорт этой женщины и надеялся, что ему это удастся во время регистрации билетов.
   В очереди на регистрацию он стоял рядом с ней, вежливо переставляя чемоданы.
   - Вы уже столько для нас сделали, - неуверенно сказала она, - тут я бы справилась сама.
   - Что вы, что вы! - Пит сделал круглые глаза и понизил голос. - Я должен проследить, чтобы у вас все было благополучно, вы же понимаете... - уж если играть роль дурака, то до конца.
   - Спасибо, - слабо кивнула она.
   Паспорт Марианна Ашотовна держала так, что заглянуть в него не смог бы никто. Но когда она отошла от стойки и расслабилась, Пит сумел заглянуть в регистрационный лист. Он прочитал: "Тышба М.А." Это было непонятно, но это был факт, который требовал внимания. Может быть, эту информацию как-то сумеет использовать Кир. Или Ирина.
   Пит сумел до конца сыграть свою роль, поцеловал мадам руку и сообщил громким шепотом, как он сочувствует ее трагической судьбе и надеется на благополучный исход... выход... конец... Тут он слегка запутался. Впрочем, Марианна Ашотовна наградила его грустной улыбкой - она тоже играла до конца.
   Самолет улетел. В Минтеральные воды, что характерно. После чего Пит почувствовал несказанное облегчение и пошел искать стюардессу с рейса "Санкт-Петербург - Хельсинки". Он нашел ее в служебном буфете. Он уже знал, что ее зовут Лика, и за одно имя она ему уже заранее нравилась.
   - А вы знаете, - сказала она, - пассажира на 25-м месте не было. Два места рядом - одно занято, другое пустое. Там сидел один пассажир, и он все время пересаживался... туда-сюда, туда-сюда... Когда я подавала напитки, я его спросила, какое у него место. И он сказал - двадцать шестое. Значит, двадцать пятое было свободно.
   На двадцать пятом месте должен был лететь Мартемьянов. Таким образом, информация Марианны Ашотовны частично подтверждалась. Только как он мог зарегистрироваться в аэропорту, не выходя из дома?
   - Вы кому-нибудь уже рассказывали об этом? - спросил он Лику.
   - Еще нет, не успела.
   - Я думаю, вас об этом будут спрашивать, так что напишите служебную записку по этому поводу начальству прямо сегодня, пока помните этот случай. - Он глянул на часы. - Или завтра с утра, хорошо?
   - Хорошо, - согласилась Лика. Светловолосая, круглолицая Лика, имевшая в своем активе не более девятнадцати чистых безмятежных лет.
   Пит вздохнул. Таким открытым и наивным он не был ни в девятнадцать, ни даже в пятнадцать лет. Странно: почему он так тоскует о простоте, хотя больше всего ценит в людях самобытность, непохожесть на других. А простые, бесхитростные люди очень уж похожи друг на друга. Его чудная одноклассница Катя и эта девочка Лика должны были быть родными сестрами. И они обе ему нравились! Может быть, он себе все придумал - про оригинальность, самобытность и прочую муру?
   "Пит, ты философствуешь, - усмехнулся он про себя. - Как же ты устал, мой мальчик, сказала бы мама..."
   Еще полтора часа нужно было ехать до Особняка.
  

Глава 20

  
   У "родового поместья", частного детективного агентства Кириллова и Петрова был странный вид - как будто там шел дипломатический прием. В Особняке светились все окна, даже в тех комнатах, где не жили и никогда туда не заглядывали. Пит остановил машину рядом с голубым "Мерседесом" Ирины. И понял, что это в ее честь включена большая иллюминация. Он представил, как Кир шел из комнаты в комнату, зажигал свет, оглядывал пустое помещение, потом выходил, закрывал дверь и шел дальше. А в ушах его звенел голос Ирины, какой-нибудь обрывок фразы, и Кир думал только о том, что скоро она будет здесь...
   Но отчасти эта иллюминация была посвящена и ему, Питу. Его информировали, что да, в доме двое, но это не личная встреча двух старых и близких друзей, куда посторонним вход заказан, а официальный визит. И на этой официальной встрече ожидают именно его, Пита, ожидают с нетерпением, включены даже лампочки, освещающие подъезд к гаражу. Этим светом Пит никогда не пользовался, в гараж въезжал при любой темноте, а мог бы и с закрытыми глазами. Двое в доме давали знать: тебе, отчаянно трудившемуся целый день, будет устроен королевский прием.
   Пит потянулся на сиденье. Он бы с удовольствием обошелся без всякого приема, поел бы чего-нибудь и завалился спать. Но его рассказ мог вызвать к жизни какую-нибудь бурную деятельность. По работе Ирина приезжала к ним только в экстренных случаях. А похоже сегодня она здесь не для того, чтобы скоротать вечерок в кругу друзей.
   В гостиной Кир, сидя на самом краешке кресла перед столиком карельской березы, раскладывал свой любимый пасьянс "Бриллиант в оправе". Пит научился узнавать его с одного взгляда. Впрочем, это было нетрудно: "Могила Наполеона" занимала гораздо меньше места. Третьего пасьянса Кир не знал. Или знал, но не любил раскладывать.
   Ирина в черных бархатных брюках и пушистом белом свитере, с ногами в глубоком кресле, читала томик стихов. Скорее всего, Аполлинера. Причем в подлиннике. Ирина в совершенстве знала несколько языков, но предпочтение отдавала французскому.
   В гостиной царило молчание любви... Питу мгновенно стало жарко. Он ощутил, что нарушил самую интимную, самую уникальную минуту в жизни своих близких людей.
   - Не стесняйся, Олежка, заходи, - негромко сказал Кир, не поднимая головы от карт. - Мы тут как раз тебя поджидаем...
   Ирина опустила руку с книгой на колени и посмотрела на Пита внимательно, даже пристально, словно по его виду могла определить, какие ответы он приготовил на ее незаданные вопросы.
   Кир все-таки бросил карты, встал и повернулся к Питу.
   - Ну, выкладывай! Ужин тебе приготовлен, можешь есть и рассказывать. Нашел что-нибудь?
   - Нашел, нашел, только дайте сначала поесть! - Пит упал в кресло. - Ты представляешь, - сообщил он Киру, - меня выперли из Володиного ресторана.
   - Как это? - не понял Кир.
   - Запросто! - ответил Пит с уже набитым ртом. Сервировочный столик Ирина, не вставая с кресла, передвинула прямо к его ногам. - Хам, из новоиспеченных швейцаров, отказался даже вызвать метрдотеля и просто захлопнул дверь перед моим носом.
   - А ты повернулся и ушел?! - возмутился Кир.
   - Кстати, пока я ем, позвони Володе и спроси, кого это он пригрел на своей груди. Что-то мне это не нравится...
   Кир быстро набрал номер.
   - Владимир Сергеевич!.. Погоди-погоди, вот Пит спрашивает, кого это ты пригрел на своей широкой груди?.. В прямом, мой дорогой, в прямом смысле: какой-то маленький змееныш сегодня Пита не пустил в твою "Коломну"... И меня бы не пустил?! - Кир хохотнул. Ирина рассмеялась. Видно, ей представилось, как Кира останавливают на пороге Володиного ресторана. Пит насторожился. - Это интересно... Да, я понимаю... Но при таком раскладе... Хорошо, я тебе позвоню. Как только смогу, извини, сейчас у меня запарка.
   Кир отключил трубку, повертел ее в руках, бросил на диван.
   - Он тебя не просто так не пустил... У Володьки что-то случилось, по телефону он говорить не хочет... Я боюсь, что на него наехали. Правда, он сказал, чтобы мы не беспокоились, он сам способен принять соответствующие меры... Ладно! Это - потом. Хотя хамство безнаказанным оставлять нельзя, ты же знаешь.
   - Знаю, - согласился Пит, - но это была всего лишь маленькая компенсация за мои сегодняшние удачи. А что все-таки сказал Володя?
   - Он сказал (дословно): "И вас бы не пустили..." То есть он там не один!
   В этот момент зазвонил телефон. Кир взял трубку и долго слушал.
   - Ты меня напугал, Володька, я решил, что у тебя что-то серьезное. Ладно, бывай! - он опять положил трубку на диван. - Говорит, что отдал сегодня на один день "Коломну" своим партнерам, и за их "вежливость" просит прощения, но - бизнес есть бизнес... Хорошо. Не будем отвлекаться. Ты доел? - спросил он сурово.
   - Нет еще, - запротестовала Ирина. - Ешь спокойно, а я пока введу тебя в курс дела. - Она встала и, словно сам Кир, начала вышагивать по комнате. - Ну, в общем, Кириллов вычислил почти правильно: мы определили военную часть, через которую оружие поступает в "Спарт корпорейшен". Можно было бы провести ревизию, проверку, но мы только спугнем их, тем более, что еще не всю цепочку удалось отследить: куда и кому это оружие поступает от "Спарта"... Оружие!.. - В голосе Ирины явно слышалось недовольство. - Пять пистолетов, четыре автомата... Все это, видимо, для обогащения одного-двух негодяев. Никаких политических целей за этим, разумеется, не стоит...
   - А тебе бы хотелось, - тут же встрял Кир, - чтобы оружие продавали вагонами и чтобы оно было предназначено для правительственного переворота? Так?
   Ирина смерила его холодным взглядом.
   - Я продолжаю, - сообщила она ровным голосом, но, видимо, передумала. - Ты знаешь, Кириллов, всегда лучше иметь противника, которого можно уважать, хотя бы по каким-нибудь параметрам... А здесь просчитываются ничтожные интересы мелких людишек, на которых, по-хорошему, жалко тратить время.
   - Один из них убийца, - вставил Кир. - И потом, тебе не кажется, что даже из одного автомата можно положить не так уж мало людей?
   - Возможно... Да, конечно... Но ты же знаешь - это не наша функция... Ну, в общем, это действительно неважно: два автомата или две тысячи. По нашим оперативным данным мы вышли на одного полковника...
   - Осинцева, - сказал Пит.
   Сказал спокойно, не желая никого удивить или поразить, как само собой разумеющееся: подполковник за эти годы неминуемо превратился в полковника.
   Но эти слова Пита произвели небывалый фурор. В гостиной возникла абсолютная тишина. Ирина и Кир внимательно смотрели на мальчика. Пит достал из "дипломата" пачку ксерокопий и протянул Киру. Они стали читать, передавая друг другу лист за листом. Читали долго и молча. Пит успел сходить в кухню, вскипятить чайник, налить себе чая и выпить его, сидя на крыльце. Потом его позвали.
   - Ну и где же ты все это откопал, Олег Сергеевич? - Кир сдвинул вниз, на щеки, маленькие очечки без оправы и смотрел на Пита, словно видел его второй раз в жизни. - Конечно, предположить, что личное дело Мартемьянова где-то существует, мог бы и я. Но не сообразил, кстати. Так ведь его еще найти надо было! Рассказывай, друг мой, ничего не упуская.
   - Ну, в общем, мне повезло. Архив одного или двух райкомов, в том числе и нашего "любимого" Дзержинского, сложен в помещении библиотеки, где работает моя одноклассница, - объяснил Пит. - Она как-то обмолвилась, мне запало в голову... Просто повезло, что это оказалось там. Я уже говорил: у меня был очень удачный день. В смысле урожайный. Удачным его назвать было бы некорректно. В общем, знакомство с личным делом Мартемьянова мне обошлось в три розы - это плата за общение с хорошим человеком, Катей, которая так и не поняла, зачем я приходил. Я ей сказал, что ничего не нашел.
   - Ну, теперь можешь отдыхать, - обрадовано разрешил Кир. - А мы с Ириной Ивановной еще поработаем...
   - Ты думаешь, это все? - улыбнулся Пит.
   Кир отложил бумаги в сторону.
   - Банкуй! - распорядился он.
   Пит подробно изложил обе беседы с Марианной Ашотовной и рассказал о телефонном звонке Мартемьянова. Пит еще не закончил, когда Ирина рванулась к телефону.
   - Докладывает майор Куртова, - сказала она в трубку. - Нужно предупредить ереванских товарищей... Да, да, по этому самому делу... Сейчас в самолете Петербург-Минводы летит гражданка М. А.... Марианна Ашотовна, возможно, - Ирина бросила на Пита взгляд.
   - Тышба, - подсказал он.
   - По паспорту - Тышба, - продолжала Ирина, - но она выдает себе за вдову Теодора Георгиани. Здесь проживала в квартире юрисконсульта "Спарта" Мартемьянова. По ее словам, Мартемьянов не ездил в Хельсинки... это подтверждается показаниями бортпроводницы Крошиной, ее надо допросить... Нет, думаю, Марианну Ашотовну следует взять под наблюдение. Она утверждает, что ей грозит какая-то опасность. Может быть, ее будут встречать... Передайте, что с ней - ребенок, девочка Амира пяти лет... Да, еще одно: установлена связь между Мартемьяновым и полковником Осинцевым... да... да... Скоро буду, - Ирина повесила трубку.
   - Пит, ты даже не представляешь, насколько важны твои сведения! - воскликнула она, тряхнув Пита за плечи. - Ну почему ты работаешь не у нас, а у этого лентяя Кириллова?!
   - Ты мне делаешь официальное предложение? - чуть не рассмеялся Пит.
   - Если ты согласишься, будет и официальное...
   Ирина не приняла шутки и как-то неожиданно погрустнела.
   - Все тебе будет, мой дорогой, - внимательно посматривая на Ирину, - подхватил Кир. - И китель с погонами, и многотиражка "За боевые заслуги", где пропечатают твой портрет... "шесть на девять"...
   Ирина начала медленно прохаживаться по гостиной. Все понимали, что любые разговоры о переходе Пита в Федеральное бюро безопасности - просто нелепость. Но было в этом и что-то еще, грустное и томительное.
   - Ты считаешь, - Ирина повернулась к Киру, - что Мартемьянов не полетел в Хельсинки только потому, что счел необходимым срочно ликвидировать Скрипкину?
   Кир поморщился.
   - Когда ты говоришь на служебном языке, слушать тебя невозможно.
   - Ты не допускаешь мысли, Иван, - Ирина никак не отреагировала на его выпад, - что причины могли быть другие? Ему могли запретить, он мог сам испугаться... Судя по всему, Мартемьянов собирался уйти с концами... И не ушел. Это странно. И предполагает наличие плана, в котором он еще должен сыграть свою роль. Конечно, он - "шестерка", им руководят... И мы должны выйти на организаторов операции.
   - Ну, это по твоему ведомству, - поднял руки Кир, а потом снял очки. - Я - человек скромный, мне вполне достаточно того, что он не летал в Хельсинки. Важны для меня и другие зацепки. Разрыв селезенки, например. Тебе это ни о чем не говорит?
   - Это побочная линия расследования, мы этими делами не занимаемся, тут явная уголовщина, - бросила Ирина с вызовом.
   - А мы - занимаемся, - Кир широко развел руки в стороны, как бы сознавая ничтожность своих притязаний. - И вот в этом состоит разница между нами. Меня интересуют частности, частности... Ты же знаешь, что глобальные процессы проходят по ведомству Господа Бога, с которым я не собираюсь конкурировать... Ирина Ивановна, милая, тебе не кажется, что гордыня - это достаточно тяжкий грех?
   - Нет, - улыбнулась Ирина, - не кажется. То есть нет, наверное, гордыня и вправду - тяжкий грех, но я-то здесь при чем? Я решаю те задачи, которые считаю важными... Человек должен быть равен самому себе...
   - Согласен! - примирительно сказал Кир.
   - И дело себе человек должен выбирать соответствующее масштабу своей личности, чтобы максимально использовать свои силы, возможности на общее благо. Я верила в это школьницей, верю в это и сейчас.
   Кир молчал.
   - Тебе и возразить нечего, - обрадовалась Ирина.
   Питу стало тоскливо. Ему опять довелось увидеть, как на глазах в одну минуту глупеет Ирина. Кир не то что не мог ей возразить - ну, не хотел он этого делать, не собирался он возрождать Ирине по поводу всякой ерунды. Школьницей она во что-то там верила... Бог мой!..
   - Да, - согласился Кир. - Возразить мне тебе нечего. Верь во что хочешь, если тебе это необходимо. Но дело в том, что благо - в принципе - не может быть общим. Благо - индивидуально. То, что хорошо для меня, не может быть хорошо для другого. Фор экзампл. Мне в этом доме очень хорошо - это общеизвестно. Хотя дом не мой, - Кир хихикнул. - Это тоже общеизвестно. А вот Питу, самому хозяину дома, здесь неуютно. Тебе, Ирина Ивановна - просто дико. Вот тебе и общее благо... А уж если говорить о вещах, так сказать, глобальных, то расхождения будут еще значительнее. Нет общего блага! - Кир встал. - И я не собираюсь максимально использовать свои силы, я собираюсь их экономить. Я хочу их тратить только в соответствии с непредсказуемыми законами моего бесценного организма... Я ненавижу только одну вещь - насилие. В том числе и над самим собой.
   Ирина снова прошлась по гостиной. Посмотрела в темное, уже непроницаемое окно. Но, возможно, она смотрела не в окно, а выслеживала взгляд Кира, который он прятал, уводил в сторону.
   - А кофе ты мне можешь приготовить? - наконец, усмехнулась она. - Это не будет актом насилия над твоим бесценным организмом?
   - С удовольствием, - Кир склонил голову и отправился на кухню.
   Пит никогда не мог понять этой женщины. Вот сейчас, казалось, она должна была вспылить, наговорить Киру множество обидных слов или молча, гордо удалиться. А она... А он...
   - Олег, - позвала его Ирина, - не напрягайся. Я вижу, ты пытаешься разрешить загадку со множеством неизвестных... со множеством нулей... Наших отношений с Кирилловым понять нельзя, ты и не пытайся...
   Она покружилась по комнате, осела в кресло, обхватила колени руками, склонила голову на бок... Пит отвернулся - Ирина пребывала наедине сама с собой.
   - Важно, что эти отношения - есть, - сказала она тихо и опять-таки самой себе. - А все остальное не имеет значения...
   - Вы бы меня что ли усыновили, - грустно пошутил Пит.
   - Ты что, мальчик, у тебя же есть мама? - удивилась Ирина.
   - Если бы вы меня усыновили, - мечтательно потянулся Пит, - у вас бы тогда была семья, было бы общее дело - меня воспитывать, тут бы вы, глядишь, и нашли общий язык.
   Ирина рассмеялась, протянула руку, потрепала Пита по лохматой голове.
   - Для нашего сына ты немножко великоват, Олежка...
   Кир вернулся с кофейником. Пит встал, чтобы достать чашки. Минут пятнадцать никто ничего не говорил, все только чуть улыбались, поглядывая друг на друга.
   - Когда ты пьешь кофе или читаешь стихи... в общем, молчишь, - резюмировал Кир, - я тебя очень люблю, Ирина Ивановна.
   Ирина посмотрела на своего Кириллова долгим и немножко грустным взглядом.
   - Ты думаешь, мне так уж нравится разговаривать? - усмехнулась она. - Ну, да! Ты же уверен, что я люблю бороться, отстаивать свое мнение, и огорчаюсь, если мне не удается этого сделать... А я как раз люблю слушать тебя, Кириллов. Умного человека всегда интересно слушать. Только то, что ты говоришь последние четыре года, слушать невозможно.
   - Поглупел, - значит, - ехидно ухмыльнулся Кир.
   - Нельзя же четыре года переживать одну-единственную катастрофу! - неожиданно возмутилась она.
   - Я давно ничего не переживаю! - изумился Кир и, дурашливо защищаясь, поднял обе руки. - Неужели это незаметно?.. И потом, - Кир возвратился к своему кофе, - кто сказал, что у нас случилась всего-навсего одна небольшая катастрофа с маленьким частным листком? Мы с вами, друзья мои, живем в замечательную эпоху Апокалипсиса...
   -Я тебе умоляю! - резко остановила его Ирина. - Сегодня я еще раз убедилась, что слушать тебя пока... я очень надеюсь, что пока... невозможно. Ты отдашь мне эти ксероксы?
   - А, да! - спохватился Кир. - Сейчас я заведу в компьютер некоторые данные и отдам тебе бесценные реликвии эпохи загнувшегося социализма. Тебя, я уверен, в большей степени интересует господин Осинцев нежели господин Мартемьянов...
   Кир собрал с дивана расползшиеся листочки и ушел с ними в кабинет.
   - А как твои дела, Пит? - спросила Ирина.
   Он знал, о чем она спрашивает, но отвечать, особенно ей, не хотелось.
   - Без изменений, - бросил он коротко.
   Пит, в который раз, подумал, что их дружба с Киром имеет еще некоторый оттенок общности. Они оба знали, что такое любовь, и оба знали, что счастье любви невозможно.
   Потом Кир пошел провожать Ирину. Немного поворчав, уехал ее голубой "Мерседес" из Богом забытого Особняка. Стало пусто, словно подул пронзительный осенний ветер. Кир ходил по дому и по участку, как приведение, и гасил везде ненужный свет. Отпустив с цепи Волкодава, он вернулся в дом. Постоял на задней холодной веранде, где каждый год солил капусту. Там было сыро, тускло и пахло бочками, перевернутыми у стены. Кир подумал, что можно было бы уже сегодня накипятить воду и залить бочки соленым кипятком... утром наломать дубовых веток... кочаны, собственно, почти неделю готовы к засолке. Ах да! У него пока что не было клюквы... и моркови...
   В отрешенной задумчивости Кир вернулся в гостиную.
   А Пита почему-то вдруг понесло, ни с того, ни с его.
   - Ты знаешь, - бросил он с вызовом, - когда я вошел, мне показалось, что именно так вы провели множество своих семейных вечеров.
   "Бывает же", - подумал про себя Пит. Он точно знал, что его занесло, но остановиться не мог.
   - Мы никогда не были женаты, - ровно сказал Кир.
   - То есть как? - подпрыгнул Пит. - Ирина мне когда-то представлялась, как твоя жена.
   - Мы никогда не были женаты, - повторил Кир. - Мы несколько лет жили вместе и действительно частенько сидели вечерами молча, тут ты прав... Она жила со мной, пока я был на коне, пока восходила и взошла звезда журналиста Кириллова... А сейчас я ей не интересен... Понимаешь, я ей стал не интересен! Больше - не интересен... Ей интересен человек, который добивается успеха. Всегда. В любых обстоятельствах. Это не значит, что она не поддержит проигравшего, ну, ты знаешь... Но выбывшего из игры... по собственной воле... Понимаешь, для нее успех равен некоему социальному статусу. Журналист. Министр культуры. Террорист. Разведчик. Конкретно, зримо, определенно. Я бы устроил ее в любой роли...Ей просто необходима роль, которую я могу, по ее мнению, с блеском исполнить. Сам по себе я ей не интересен. Знаешь, как раньше: были хорошие люди, но бедные. Вот хороший, но бедный мою Ирину Ивановну никогда бы не заинтересовал. Если хороший - то должен быть богатым! Просто обязан! Ей нравится тот человек, которого она во мне видит, которым, по ее мнению, я мог бы и должен стать... существовать... в роли... в ипостаси самого себя... - Кир забормотал что-то совсем тихо, неразборчиво, как старик.
   И Пит внезапно испугался - до озноба, до леденящей дрожи вдоль позвоночника. Он вспомнил бредовые слова Кира про его сердце, что-то такое про какую-то недостаточность митрального клапана, от чего каждую минуту можно умереть... Он ведь еще совсем не старый, ему нет полтинника... Неужели женщина... любовь... способна так разрушить человека?
   - Я ей предложил, - встрепенулся Пит, - чтобы вы меня с ней усыновили.
   - Ну! - У Кира блеснули глаза. - И что она сказала?
   - Она сказала, - тут же сочинил Пит, - что я рылом не вышел.
   - Правильно, - тут же включился Кир в игру. - Не-ет, не надо мне такого сына, Боже сохрани. Таскается по каким-то вонючим архивам, достает из-под полы какие-то мерзости и еще наслаждается произведенным эффектом.
   - Ну знаешь! - возмутился Пит, а про себя подумал: "Не делай блага ближнему, сам первый получишь по морде". - По-моему, не только я, но и ты валишься с ног. Пора баинькать.
   - Мысль интересная, - откликнулся Кир. - Честно: я существую уже на автопилоте.... Ну, давай еще по сигаретке - и по коням. А знаешь что? Привези-ка ты мне завтра Мартемьянова. Владимира Борисовича. Сюда. К нам... в гости!
   - Ты что, старик, рехнулся? - Пит уже не мог даже рассердиться. - Как это я его привезу? Треснув по башке?
   - Нет, я хочу, чтобы он приехал сам. По собственному желанию.
   - А я хочу на Канарские острова! Ты заигрался, Кир! Я тебе все-таки не Арчи Гудвин, а ты мне не Ниро Вульф. Это смешно!.. Я пошел спать, а ты до утра, уж постарайся, пожалуйста, выдумать что-нибудь поумнее.
   Заснул Пит прямо на ходу - видимо. Потому что совершенно не запомнил, как разделся, лег и положил голову на подушку.
  

Глава 21

  
   Утром Пит, не задав себе с вечера никакой программы, проснулся поздно, шел уже одиннадцатый час. Правда, что делать сегодня, он просто не знал. Не исполнять же, в самом деле, дурацкое поручение Кира! Да он, скорее всего, просто так неудачно пошутил после визита Ирины. Ввечеру Пит был зван в гости, в компанию коллег, друзей и подруг. По такому случаю, сегодня он с удовольствием бы предался безделью. Иногда Пит необыкновенно вкусно умел бездельничать - так, что даже профессионалу (в данной области) Кириллову становилось завидно. Пит полагал, что один день отдыха он заслужил. Поваляться на холодной траве, вымокнуть в лесу... или просто целый день пролежать на диване, глядя в потолок... Чтобы вечером очутиться в большой комнате, с четырьмя дверями и глубоком эркером, завешенном гардинами. В этой комнате в кресле возле старого торшера будет сидеть Марина. И возможно, она будет в настроении с ним потанцевать. Может быть. Может быть...
   Все-таки флюиды Кира заразительны. Еще год назад Пит не смог бы даже представить себе дня, который бы не был с вечера распланирован подробно и тщательно, с почасовой записью в деловом блокноте, с фиксацией всех необходимых номеров телефонов. Год назад! А ведь они уже работали с Киром, уже раскрыли парочку занимательных дел, заработали кучу денег сбором и анализом (тут заслуга Кира) информации. А вот поди ж ты: наступает день, когда Олег не мчится к озеру, чтобы нырнуть в ледяную воду и бодро-весело начать общественно-полезную деятельность. Впрочем, может быть, тут и не влияние Кира, а просто предвкушение... Марина. Сегодня он ее увидит.
   На всякий случай, надо проверить, что надумал шеф. С него станется... Пит не додумал мысль, потому что почувствовал цивилизованные запахи с кухни. Этого не может быть: Кир поднялся раньше Пита? Или опять вообще не ложился? Тоже станется. Особенно после визита Ирины. А ведь изображается из себя философствующую отрешенность...
   Пит набросил на себя халат, которым практически никогда не пользовался, и побрел в кухню.
   Они поменялись ролями! Кир, свежевыбритый, в свитере и джинсах (почти что в смокинге) готовил горячие бутерброды и варил яйца. Видимо, всмятку, как это принято у приличных людей. Расхристанный, непричесанный Пит явился вопиющим диссонансом в это благоустроенное и благовоспитанное утро трудового российского интеллигента.
   - Привет, - мрачно бросил он Киру, от которого - это было уже понятно - ничего хорошего ждать не приходилось. - Я вечером в гости иду, - на всякий случай сообщил он. - А кофе у тебя готов?
   Кир поглядел на приятеля радостно и заговорщицки. "Не нравится мне этот Штирлиц", хмуро подумал Пит. Он налил себе большую чашку кофе (есть не хотелось вовсе) и закурил.
   - Ты вообще-то спал? - спросил он Кира.
   - Сном праведника, - улыбнулся Кир. - Я бодр, счастлив и полон сил. Может быть, действительно совершить что-нибудь на благо всего человечества?
   Пит содрогнулся.
   - Только не это!
   - Значит так. Сейчас ты поедешь к Мартемьянову, - совершенно спокойно, как о непреложном факте сообщил Кир.
   Пит поперхнулся.
   - Я, пожалуй, пойду искупаюсь, - сказал он. - Может, аппетит появится...
   Лезть в воду не хотелось просто отчаянно. Он даже потрогал ногой воду. Зачем-то. Дико замерз, почти до судорог. И тут, наконец, минуя все чувства и мысли, - прыгнул. Как всегда, тело отозвалось на холодную купель ликованием. Резкая мгновенная боль прошла от затылка к левой ноге, и Пит обрел невесомость. "Отпустило!" - обрадовался Пит. Значит хандра имела ярко выраженный физический крен. Пит достаточно хорошо изучил свой организм и отдавал себе отчет, что любое недомогание отражается на психическом здоровье. И - наоборот, любой мало-мальский выпад из нормы психической почти всегда имел причину чисто физическую, если не физиологическую. Например, банальное расстройство желудка всегда увеличивало природное беспокойство Пита. Чрезмерная усталость или чрезмерное количество отрицательных эмоций обязательно заклинивали какой-нибудь позвонок. Как вот сейчас, например. Кир начисто отрицал эту "психо-физическую" теорию и к собственному организму был абсолютно глух, если не полностью равнодушен.
   Пит медленно, с наслаждением переплыл озеро. На противоположный, топкий, берег вылезать не стал, обратно поплыл не по прямой, а по долгой неровной дуге. Ему неожиданно стало интересно: что же придумал этот великий аналитик эпохи?
   Пит умял два больших сложносочиненных бутерброда, съел два банана, выпил стакан соку и решил, что вполне доживет до ужина в гостях. Потом налил себе еще одну чашку кофе.
   - Ну! - сказал он, в упор уставившись на Кира. - Излагай!
   - Пит, - ахнул тот, - ты смирился.
   - Я не смирился, я заинтересовался.
   - Ты же у нас профессионал, - улыбнулся Кир, - а любопытство - профессиональная черта хорошего журналиста. И частного детектива.
   - Чего же ты хочешь, частный детектив Кириллов?
   - Я хочу с ним поговорить.
   - И думаешь, он тебе тут расколется? Расплачется, подпишет признание и попросит отвезти его а Управление...
   - Я хочу с ним поговорить, понимаешь, - Кир не обратил внимания на чепуху, которую наболтал Пит. - Поговорить, послушать его... послушать, как он говорит... посмотреть ему в глаза... если удастся... ну, и кое-что ему объяснить. Это частная беседа, сугубо конфиденциальная. Можешь так прямо ему и сказать - частная, мол, беседа. Мне стало интересно чуточку раньше, чем тебе.
   - А если он откажется? На кой ему частные беседы с частными детективами?
   - Если он откажется, придется назначить ему встречу в другом месте... Видишь ли, мне кажется, что он согласится, есть у меня такое странное предчувствие. А я привык доверять своим предчувствиям. Зачем заранее рассчитывать на неудачу? Нет, надо планировать нормальный ход вещей. (Тут Пит собрал свой лоб в складки, демонстрируя, что тезис про "нормальный ход вещей" нуждается в пояснении, но Кир вроде бы не заметил.) Под ним горит земля, понимаешь? И каким-то образом, совершенно для него непонятным, в это замешано какое-то дурацкое частное детективное агентство. Ну, представь на минуточку его состояние! Он не летит в Хельсинки, остается и убивает старушку, повязав себя насмерть не только с ее золотыми, но и со смертью Кочубея... А его никто не трогает! Только ты, только мы чего-то вокруг него копошимся. Мы же для него - тля, мелочь. Его беспокоит уровень милиции, федералов, а он никому не нужен... Он почти сходит с ума... Он один... Нет, для него этот разговор - высшее благо сейчас, он же будет уверен, что все, наконец, поймет, вычислит, кто нас нанял и зачем, чего и откуда ему ждать... Понимаешь? Ну влезь ты в его шкуру! Подумай, что ему сейчас хочется больше всего?
   - В Хельсинки ему хочется! К черту на рога! Спрятаться, забиться в какую-нибудь глухую нору, - предположил Пит.
   - В Хельсинки - может быть ему и хочется, да что-то его тут держит, крепко... Кстати, ты помнишь, что он тебе звонил - в открытую, почти в наглую?!
   - Да, - Пит сообразил, что именно этот звонок очень точно укладывается в психологическую схему Кира. Так в нору не забиваются.
   - Это кураж! - зло бросил Кир. - Разрыв селезенки - это, между прочим, тоже кураж... Ну, так я дам ему возможность покуражиться, а потом... а потом - суп с котом, - добавил он нехотя. Привези его, Пит, иначе я сам сойду с ума!
   Последнее замечание Пит постарался пропустить мимо ушей.
   - В общем, ты меня убедил, - сказал он, - но тут многое зависит от моих актерских способностей, в которых я не совсем уверен. Может быть, лучше действовать тебе самому?
   - Нет, как ты не понимаешь? Его приглашают, ему подают машину к подъезду, его везут в престижный курорт, в Особняк... Только на это он может клюнуть. VIP! Будем играть свою игру по его правилам. И посмотрим, что из этого получится.
   - Черт побери! - Пит вскочил в радостном возбуждении. - Надо попробовать, это интересно. Он может клюнуть!
   - Ну вот видишь, я в тебя верил, - Кир почти успокоился. - Вот такая у нас у нас получается расейская действительность. Сермяжная, обыкновенная. Где множество придурков, насмотревшись голливудских видиков, мечтают быть очень богатыми и о-о-о-чень важными.
   Пит оделся в пять минут. Его уже била лихорадка нетерпения. Он не думал о том, что скажет Мартемьянову при встрече, как посмотрит на него, как пригласит в машину... Как-нибудь это все произойдет. Да, это нетривиально: играть свою игру по чужим правилам. Здесь Кир его зацепил крепко, и оно того стоит.
   Он крикнул шефу "Пока", сел в машину и быстро вырулил на шоссе. Несмотря на видимую затерянность Особняка, он был расположен весьма удобно. Со стороны шоссе никто не мог и вообразить за этим глухим поворотом наличие жилья. А от жилья до вполне цивильной трассы было всего шестьсот метров.
   По дороге Пит прикинул, что ехать в контору не имеет смысла - только время тратить. Поэтому он заехал в старую свою редакцию, чтобы оттуда позвонить. Только позвонить, больше Питу ничего не было надо - один минутный звоночек. В коридоре он встретил редактора, который пожал ему руку и грозно поинтересовался:
   - Когда же ты нам напишешь нетленку, Петров?
   - Скоро, - отшутился Пит, - буквально на днях.
   Он зашел к своему приятелю, кивнул ему и сел к телефону:
   - Я позвоню? - спросил он, уже набирая номер "Спарт корпорейшн".
   Приятель только покачал головой: Петров всегда отличался нахрапистостью. Телефон на том конце провода отозвался вежливым женским голосом, и Пит задал свой сакраментальный вопрос "Владимир Борисович на месте?"
   Оказывается, господин Мартемьянов болели, их не было на службе. Пит прислушался к себе и решил, что такой расклад его вполне устраивает. Домой Мартемьянову он звонить не стал, он сел в машину и отправился на Комендантский аэродром.
   Хозяин квартиры очень долго изучал его в дверной глазок. Пит даже забеспокоился: неужели он так изменился за последние дни, что его невозможно узнать? Наконец, дверь открылась. Вернее - распахнулась. Сделав широкий приглашающий жест, хозяин сказал Питу:
   - Проходите, прошу!
   Пит вошел тоже почти торжественно. Теория Кира о роли, которую сам для себя разыгрывает Мартемьянов, подтвердилась, правда, отдавала эта роль очень дешевым спектаклем. Ну, да кто из людей, работающих на публике, нынче не актерствует в меру своих сил? Мартемьянов провел гостя в комнату.
   - Садитесь, - сказал он.
   - Даже не знаю, стоит ли, я, собственно, на минуту.
   - Ну что ж... - Мартемьянов сел на мягкий стул, положил ногу на ногу. Он был в хорошо отутюженных брюках и в роскошной голландской рубашке. Правда, без галстука. Но ведь повязать галстук и надеть пиджак можно за одну минуту. Мартемьянов как будто к чему-то уже приготовился...
   - Мой шеф, - Пит чуть склонил голову, - мечтает с вами встретиться и побеседовать. Беседа предстоит сугубо конфиденциальная, это мне поручено подчеркнуть особо. Я доставлю вас за город... мы преимущественно работаем в загородном доме, в Особняке... и верну обратно в целости и сохранности. Это будет во всех отношениях... просто приятная прогулка, - Пит слушал себя и с ужасом сознавал фальшивую глупость своей речи. Но, кажется, Мартемьянов этой фальши не замечал. - Карельский воздух, говорят, очень полезен для здоровья, а вы, Владимир Борисович, насколько я знаю, в настоящий момент не совсем здоровы...
   Он и правда, был не здоров, возможно даже болен - измучен ожиданием и неизвестностью. У него запали глаза, как-то сузились и запеклись губы. Ему необходимо было что-то с собой сделать, но он не знал - что.
   - И кто же ваш шеф? - как-то нехотя осведомился Мартемьянов.
   - Боюсь, вам ничего не скажет его имя. Кириллов, Иван Алексеевич. В прошлом - известный ленинградский журналист.
   - В каком чине пребывает ваш Кириллов? - отбросив все остальное, резко спросил Мартемьянов. Видимо, ему необходимо было понять уровень собственного представительства.
   - Мой шеф - человек сугубо штатский.
   - Штатский? - не поверил Мартемьянов. - И возглавляет детективное агентство? Да быть этого не может! Хотя бы полковник, хотя бы нештатный сотрудник... - он затих, но вдруг неожиданно взорвался. - Да вы-то, вы-то откуда взялись на мою голову?! Частное детективное агентство! Бред! Бред! - он вскочил и прошелся по комнате.
   Пит слегка улыбнулся. Загадочно. И промолчал. Мартемьянов постоял у окна, внимательно оглядел двор.
   - Эта ваша машина? - резко спросил он.
   - Да! - отрапортовал Пит.
   - Поговорить... поговорить... о чем говорить, с кем говорить... Нет, ничего не понимаю. Что за разговор такой может быть?
   - Полковник Осинцев, - негромко вставил Пит.
   Мартемьянов мгновенно обернулся, в упор поглядел на Пита и расхохотался истерически.
   - Ха-ха-ха-ха! Они приходят ко мне с какой-то дикой историей восьмилетней давности, они морочат мне голову флигелем на Фурштадтской, где я когда-то якобы жил, а сами разнюхивают, выполняют чей-то заказ... Чей? Я вам сразу не поверил! - бросил он в лицо Питу как оскорбление. - Все это бред, как, впрочем, и полковник Осинцев... Осинцев, Осинцев... Знакомая, между прочим, фамилия. Как-то ездил я от райкома с лекциями... Вроде бы Осинцев...
   - Нас ждут, - перебив, - напомнил Пит.
   Мартемьянов подошел к стулу, на котором сидел, сделал движение, чтобы сесть, но не сел.
   - Вы говорите, молодой человек, что состоится совершенно конфиденциальный разговор?
   - Сугубо, - подтвердил Пит.
   - Но это значит, что я могу просто никуда не ехать? - Мартемьянов с тоской оглядел комнату.
   - Вы совершенно вольны выбрать линию поведения, - Пит поразился самому себе, что сумел выговорить эдакую заковыристую сентенцию.
   - Ну, хорошо, - медленно сообщил хозяин дома, снимая со спинки стула приготовленный пиджак (о галстуке он не подумал), - я поговорю с вашим... Кирилловым.
   Они вышли из дома и сели в машину. Когда выехали на загородное шоссе, Пит открыл рот и рассказал похабный анекдот. Мартемьянов смеялся долго, почти до слез.
  

Глава 22

  
   Сначала Пит просто не поверил своим глазам: Кир был одет в бархатный коричневый костюм, который никогда не носил. Сияла светло-голубая рубашка в сочетании с темно-вишневым галстуком. Наряд дополняли роскошные английские туфли, хотя дома Кир всегда носил только тапочки мягкой кожи. Кир - приготовился. Он срежиссировал мизансцену! Кир, для которого было недопустимо любое отклонение от естества. Это говорило о многом. Пит почувствовал себя чуть ли не польщенным, чуть ли не как Мартемьянов, который оглядывал гостиную с явным одобрением во взоре. Пит почуял, что ему судьба уготовила нечто необыкновенное - премьеру королевского театра времен Сида и Корнеля. Мало того - у него было место в партере, совершенно бесплатное. Пит отошел поодаль и устроился на диване, спиной к окну, чтобы иметь в поле зрения всю комнату и оба выхода из нее. Рядом с диваном располагался знаменитый журнальный столик вишневого дерева, на котором Кир обычно раскладывал свои пасьянсы. Пит взял сигарету, закурил и вдруг с неожиданной ясностью осознал, какое это счастье: жить и работать с Кирилловым, талантливым, сумасбродным Кирилловым по прозвищу Кир. От самого себя и от всех остальных Пит не мог дождаться - годами! - никакого экстраординарного поступка, яркого движения души, нетривиальной мысли, а Кир постоянно генерировал нечто необычное и делал стойку на голове в самый неожиданный момент, причем так легко, как будто стоять на голове было просто его любимым занятием.
   На сервировочном столике, стоящем между двумя большими креслами, в которых должны были расположиться гость и хозяин, лежали несколько пачек дорогих сигарет, стояли две пепельницы и пять бутылок минеральной воды. Ни спиртного, ни закусок Кир своему гостю не предлагал.
   Все это вместе взятое, безусловно, произвело впечатление на Мартемьянова, который больше всего был человеком антуража. Он даже застегнул пиджак и явно пожалел, что не повязал галстук. Потом он поддернул брюки и сел в кресло, не дожидаясь приглашения.
   - Ну-с, молодые люди, - попытался он взять инициативу в свои руки, - о чем же вы хотели со мной поговорить?
   Но тут Кир, словно из воздуха, достал диктофон и поставил его на столик. Рядом легли новые, даже не распечатанные кассеты.
   - Что это? - удивился Мартемьянов.
   - Это? - еще больше удивился Кир. Он взял диктофон, покрутил его в руках, словно изучая, включил и поставил на стол, микрофоном в сторону Мартемьянова. - Это диктофон, записывающее устройство. Запись производится в загородном офисе частного детективного агентства "КП" в присутствии Кириллова, Петрова и Мартемьянова Владимира Борисовича... 21 августа 1994 года.
   - Позвольте, вы собираетесь записывать нашу беседу на диктофон? - казалось, Мартемьянов не мог в это поверить. - Но я... но вы!...
   - Конечно, собираюсь, - как бы успокоил его Кир. - Вы знаете, я уже много лет коллекционирую записи бесед с разными интересными людьми. Я в недавнем прошлом - журналист, может быть, вы не знаете. И разговоры с людьми - это моя профессия. Раньше это были стенограммы... два десятка папок стенограмм... но они - безмолвны, они оживают только для меня. Другое дело - кассета с записью голоса... Диктофон - гениальное изобретение, - было заметно, что Кир пока только подбирает слова, пробует разные интонации. - Большинство людей коллекционируют записи музыки. По-моему, это примитивно. Музыку надо слушать в Филармонии... Вы согласны со мной, Владимир Борисович?
   Тот промолчал.
   - Я не давал вам права на эту запись! - вдруг выкрикнул он.
   - Права не дают, их берут, верно? - Кир ухмыльнулся и подмигнул Мартемьянову. - У нас с вами получится очень интересная беседа, так мне ка-а-атся, и она займет достойное место в моей коллекции. На свете, как вы знаете, жить довольно скучно...
   - Ну да! - словно вообще не слушая Кира, опять выкрикнул Мартемьянов. - А потом вы эту кассету передадите соответствующим органам...
   Кир поморщился.
   - Фи, Владимир Борисович... Давайте опустим эту пошлую ремарку. - Он хохотнул. - А вообще-то не ожидал от вас. Вы ведь юрисконсульт, да?.. Да?
   - Да, - не хотя подтвердил Мартемьянов.
   - Значит, хотя бы в какой-то степени - юрист. Правильно. И вы знаете, во всяком случае должны знать, что диктофонная запись никаким доказательством - ни для каких органов - не является и не может быть приобщена ни к одному делу, если только не содержит добровольного признания в совершении преступления, которое потом будет подтверждено в суде... Вот если вы сейчас в этот микрофон, - Кир указал на решетку сильным длинным пальцем, - скажете, что готовы сделать признание во всех совершенных преступлениях, подробно расскажете о них... сами... то - да, я вынужден буду связаться с Управлением внутренних дел... Это вы знаете... А я знаю, что никаких признаний вы делать не будете, верно? Не в чем вам признаваться. Какие преступления, о чем речь? К вам все это не имеет ни малейшего отношения, я в этом твердо убежден... да что убежден - я это просто знаю, как знаю, что вы - Владимир Борисович Мартемьянов, - Кир остановился, как бы запнувшись. - В общем, я совершенно спокоен за эту диктофонную запись - мне никуда не придется ее передавать, она просто пополнит мою личную коллекцию.
   Мартемьянов был явно сбит с толку, он просто перестал что-либо соображать. Привычным жестом он откупорил бутылку и налил себе стакан воды. Но пить не стал. Никаких физических желаний в нем пока не пробудилось. Он все время пытался понять, на каком свете он находится, отгадать, чего от него хотят. Правда, самое страшное, вроде бы, отступило: его не арестовали, не появился следователь с погонами, он находился в красивой гостиной, к нему обращаются с должным уважением. Это Мартемьянов отлично всегда улавливал, уважительно или формально с ним общаются. Частный детектив, господин Кириллов, судя по всему, человек вполне приличный... Даже страх, так сильно сжимавший его грудь, вроде бы ослабел.
   - Если вы такой любитель разговаривать... просто разговаривать, - Мартемьянов расслабился, сел поглубже в кресло, взял сигарету из пачки, с удовольствием затянулся, - правда, я не понимаю, почему именно меня вы избрали, так сказать, объектом своего внимания... Разные чудачества бывают у людей, - подал он реплику как бы в публику, Питу, тот невольно слегка развел руками. - Записывайте, журналисты действительно все всегда записывают. Наверное, мечтаете с годами собрать все в книгу, хе-хе...
   - Тонко, Владимир Борисович, тонко, - Кир тоже откинулся на спинку кресла, выпустил дым, прищурился. - Вот вы меня и раскусили...
   Он усмехнулся чуть виновато. Кир, единственный, был в напряжении, просто свернут в пружину, но Мартемьянов, разумеется, не мог этого заметить. Гость взял на себя главную роль и собирался ее исполнить под бурные аплодисменты публики.
   - Владимир Борисович, - невинно поинтересовался Кир, - а правда, что вы в юности прекрасно играли в футбол?
   - Хм, - почти сладострастно ухмыльнулся Мартемьянов. - Тонко, тонко... Иван Сергеевич...
   - Алексеевич, - поправил Кир, но Мартемьянов пропустил мимо ушей эту поправку. В конце концов, какая разница, как звали сидящего перед ним человека!
   Мартемьянов с наслаждением отпустил себя в прошлое:
   - Сохранить спортивную форму после пятидесяти трудновато, трудновато... Но я держусь. Сорок минут каждое утро - гимнастика, холодный душ... Держусь! В футбол я действительно играл. Форвард! У меня был потряа-аса-ющий удар. Меня даже хотели в сборную взять, - он не уточнил, в какую именно сборную. - Но вы знаете, молодые люди, работа всегда была для меня важнее. Футбол! Все-таки это нечто нестабильное ... Ну, НХЛ у нас тогда еще не было... Нет, спорт и работа - вещи несовместимые... несерьезно ... суета....
   - Не работа - карьера, - добродушно улыбнулся Кир.
   - А это неразрывно связано, - Мартемьянов был даже удивлен такой непонятливостью. - Нет, спорт все-таки хорош только как сопутствующее занятие. Я не знаю, кто может заниматься профессиональным спортом, разве что очень ограниченные люди...
   - Владимир Борисович, - начал Кир голосом телевизионного комментатора, - а вот скажите, пожалуйста...
   - Да-да, - заинтересовался Мартемьянов.
   - Вот как сегодня нужно работать? Меня интересует личностный посыл отношения к делу... Вы ведь как бы сочетаете и государственные интересы и свои собственные. Вот что здесь доминирует? У вас такой опыт, знания... Поделитесь!
   - Ну-у, - протянул Мартемьянов, очень довольный поворотом разговора, - вы понимаете, молодой человек, наше поколение так воспитано, что мы неизбежно государственные интересы ставим на первое место. Но сегодня появилась уникальная возможность проявлять творческую инициативу, которая не только не наказуема, но - напротив! - весьма поощряема. В нашей компании, которая хорошо известна и у нас, и за рубежом, начисто отсутствует старый российский принцип "Я - начальник, ты - дурак". Дело поставлено совершенно по европейскому стандарту, каждый получает ровно столько, сколько заработал, сколько стоит его интеллект, если хотите. Любое предложение, если оно сулит выигрыш, рассматривается советом директоров. И ваш покорный слуга уже четыре раза выступал с подобными предложениями и получал за них солидные премии, - Мартемьянов хохотнул. - И как вы понимаете, это не десять рублей к Ноябрьским праздникам за участие в демонстрации. Это вполне приличные суммы...
   - Вот вы - юрист, - проникновенно сказал Кир. - Вам сегодня, может быть сложнее всех, потому что наша законодательная база - увы! - далека от совершенства...
   - Исключительно замечательные слова! - восхитился Мартемьянов. - Все полагают, что юристы сейчас только тем и заняты, что делают себе деньги на различных пробелах в законодательстве. Это неверно, в корне неверно! Задача юриста, моего, например, масштаба - просчитать все возможные варианты финансовых рисков и подвести под коммерческую операцию такую нормативную базу, чтобы и через год и через пять это не отразилось на положении компании. Взять, например, арбитражный суд...
   - Да, - уронил Кир. - Хромает наше законодательство на обе ноги. Под эти законы, под вашу коммерческую деятельность можно подвести что угодно, хоть торговлю оружием.
   - Ну, торговля оружием - тут вы хватили через край. Это-то, безусловно, антизаконная деятельность, - начал было с жаром Мартемьянов и вдруг замолчал.
   - Вот, например, полковник Осинцев, - как бы продолжал размышлять вслух Кир.
   - Кто? Что такое?! - взвился Мартемьянов.
   - Нет, ну вы же понимаете, - как больному, стал объяснять ему Кир, - даже если ничего особенного доказать не удастся, преступный сговор виден невооруженным глазом. Тут не надо быть даже юристом.
   Мартемьянов холодно улыбнулся, взял стакан минеральной воды и отпил несколько глотков, потом аккуратно поставил стакан на место.
   - Полковник Осинцев, - иронически произнес он. - Даже не приятель, когда-то я ездил в его войсковую часть читать лекции по шефской, так сказать, линии. В чем тут меня можно обвинить? Понятия не имею, глупости все это, - он устало махнул рукой. - Войсковая часть просила транспорт... с этим сейчас сложно, сами знаете... мы оформляли договор, как положено, Осинцев перечислял деньги на наш счет...
   - Ах, вы еще и договор составляли? - понимающе покивал Кир.
   - Да, это моя прямая обязанность как юрисконсульта.
   - А тогда, лекции читать в войсковую часть, - медленно выговаривая слова, процедил Кир, - вы ездили из флигеля на Петра Лаврова? Вам туда машину по утрам подавали?
   Кир смотрел на Мартемьянова, наивно округлив глаза.
   - Дался вам этот флигель, в самом деле!.. Бывают в жизни у человека трудные минуты... времена... Это - одно из самых отвратительных в моей жизни... Гадкая лестница, грязная, без горячей воды квартира, разбитый унитаз, тараканы... - он обвел взглядом роскошную гостиную Особняка. - Вы бы просто повесились в этом флигеле или выбросились из окна, как одна моя знакомая... И такое одиночество!.. Один, всегда один... Должен сказать, что это не так просто, как кажется на первый взгляд. Месяцами порой слова некому сказать.
   - А как же Марианна Ашотовна? - удивился Кир.
   - Эта аферистка!.. - презрительно бросил Мартемьянов.
   - Ну, зачем же так? Она все-таки была вашей женой, хоть и формальной, живет с вами под одной крышей, явно вам симпатизирует, относится к вам уважительно, - понес Кир полную ахинею. - Кстати, - как бы вспомнил он, - это ведь у вас второй брак. Вы ведь были женаты и как будто вполне счастливо, если бы не трагическая случайность...
   - Счастливо! - горькая ирония Мартемьянова как бы требовала глубины вселенского отчаяния. - Жена меня совсем не понимала, совсем... Это был чужой человек... Чужой, всегда чужой...
   - Я вам сочувствую - Кир громко вздохнул и качнул головой. - Это бывает, и это ужасно, когда тебя не понимает близкий человек. Это ужасно для каждого, но для форварда!... Тут я с вами полностью согласен: это просто невыносимо. Особенно если форвард владеет таким замечательным ударом.
   - Что это вы тут мне пытаетесь пришить?! - заверещал Мартемьянов.
   - Ой, какие слова, Владимир Борисович, - пожурил его Кир. - Я ведь вас даже обвинять ни в чем не собираюсь, Господь с вами! Я даже не следователь, а тем более не судья. Я, так сказать, собиратель и почитатель фактов. Я просто выстраиваю логические цепочки, вот и все. Элементарный тренинг по логике... А что касается вашей супруги, то вся информация об этом прискорбном происшествии до сих пор хранится в вашем личном партийном деле. Хранится, то есть имеется там, где ей надлежит быть. Может быть, сегодня она уже не так актуальна, поскольку вашего батюшки, увы, нет в живых. Вас ведь держали как компромат на него, это вы понимаете? За то, что вы тогда не сели в тюрьму, благодарите своего "папашку героицкого", как говорится, ну и родную коммунистическую партию, которая своих до поры до времени никому не отдавала. Но жену свою вы забили до смерти, ногами - это исторический факт. Как Скрипкину. Как Славу Кочина по прозвищу Кочубей. У всех троих обнаружен разрыв селезенки. Это тоже исторический факт. Вот такая логическая цепочка выстраивается, господин вы наш Мартемьянов, Владимир Борисович. Собственно, я вас и пригласил, чтобы поделиться, так сказать, на досуге плодами праздных размышлений. А вы так неинтеллигентно - "что вы мне шьете..." Фи, Мартемьянов!
   Гость расхохотался. Несколько истерично и громче, чем хотелось бы, но расхохотался почти непроизвольно.
   - Они меня просчитали, - издевательским тоном, отсмеявшись, проскрипел Мартемьянов. - Они думают, они сопоставляют факты, делают умозаключения, как дети, ей-богу... Могу вам сообщить, что вы не просчитали меня, а просчитались, золотые мои мальчики: нет у вас никаких доказательств, плевал я на ваши логические построения. А ваши так называемы "исторические факты" - просто чушь! Не было этого ничего, не бы-ло.
   - Конечно, - самым мирным, спокойным образом Кир покивал. - Вы чисты, как ангел, кто бы сомневался. Плоды моих личных размышлений... ну какое они имеют к вам отношение, правда? Такой приличный человек... На днях летал в Хельсинки на деловую встречу, не брал больничный и не сидел дома в ожидании ареста, не приезжал ко мне в Особняк... И сейчас не вы сидите передо мной и не вы курите мои сигареты и не вы слушаете Кириллова Ивана Алексеевича, директора частного детективного агентства "КП". То есть вы - миф, фантом...
   - А при чем тут это? - нахмурился Мартемьянов. - Конечно, я летал в Хельсинки...
   - Вы не летали в Хельсинки, - жестко сказал Кир. - Это подтверждается показаниями двух свидетелей.
   - Как?! - Мартемьянов был потрясен. - Он не полетел в Хельсинки? Задарма, с доплатой в сто баксов?!
   - Нет, - сразу сообразил Кир, - он только забронировал билет и испугался....
   Мартемьянов как-то провалился в кресло и даже закрыл глаза. Кир бросил бешеный взгляд на Пита. Тот понял: еще один прокол! Он не нашел главного свидетеля. Да, по правде говоря, и не искал его, он даже не подумал о такой возможности...
   Кир поменял кассету в диктофоне, проверил его, послушал свои "Раз, два, три..." и поставил на стол. Мартемьянов признаков жизни пока не подавал.
   - Ваша беда в том, Владимир Борисович, - задушевно начал Кир, - в том, что вы, пробивая себе дорогу в жизни, совершенно не знаете, к чему стремиться. Деньги! Деньги! Они затмили для вас все. А что такое деньги, что за инструмент такой? Что вы на них можете купить? Что вообще можно купить за деньги? Более того - у вас нет собственной, индивидуальной модели хорошей жизни, - вот я знаю, что такое хорошая жизнь, - с удовольствием похвалил себя Кир. - И на свои деньги, на свои, не поймите меня превратно, я себе ее устроил. Я отличаюсь от вас, Владимир Борисович, тем, что деньги для меня изначально были лишь средством, для вас же они до сих пор - самоцель. Что вы собираетесь с ними делать? Кому и как вы продадите старушкины монеты?
   Во время этой речи Мартемьянов приободрился. Кир совершенно сознательно дал ему передышку. И теперь гость сидел в кресле в небрежной расслабленной позе, внимательно слушая Кира и отвергая каждое его слово.
   - Ну, знаете! - возмутился он, в конце концов. - Я живу совершенно не хуже вас. У меня прекрасный дом, я роскошно питаюсь, ношу первосортные вещи... У меня "Вольво", в конце концов... А уж там, на Западе, смею вас уверить, - высокомерно продолжал он, - я устроился бы отлично, просто отлично.
   - На западе, - хихикнул Кир, - вас бы не взяли даже машины мыть в гараж.
   - Это почему же?
   - Потому! - Кир помолчал. - А, кстати, Варфаломеев... Помните Варфаломеева? Это подпольный художник из андеграунда, который жил и работал в кочегарке на первом этаже, в том самом флигеле... Вы знаете, он процветает в Париже, продал там сотни картин, получил миллионы - и теперь живет, как у Христа за пазухой. Его там уже оценили, потом и у нас оценят... Вот если бы вы тогда догадались у него купить пару-тройку картин рублей по двадцать пять за штуку...
   Мартемьянов побагровел.
   - Ненавижу, - выдохнул он чуть слышно. - Давить гадов... каждого... мразь... позор для страны... - он задыхался, казалось, его сейчас хватит удар.
   Пит открыл новую бутылку минеральной, налил стакан воды, протянул гостю, тот жадно выпил, привел в порядок дыхание, закурил... Пит про себя усмехнулся: крепко вбили в этого Мартемьянова советскую пропаганду, он и сейчас андеграунда не выносит, боится до смерти.
   - Конечно, - снова заговорил гость, - парижские бездельники могут платить деньги за любую мазню. Они же над нами потешаются! Они покупают эти картинки, как бусы из ракушек у полинезийцев. Разве это искусство? А!.. Это безобразие, что им вообще разрешают жить. Тогда надо было уничтожать, тогда в лагеря ссылать, на Колыму, в тундру - подальше от мира и людей. Пусть там хоть на луну воют... И этот, Кочин... Здоровый, как бугай... На нем землю вместо трактора пахать надо, а он... бездельник! "Я, говорит, не могу по регламенту жить, - в голосе Мартемьянова клокотали ненависть и презрение, - не могу, чтобы мне приказывали..." Пуп земли выискался! По регламенту он не может! Страна может, а он - не может! К Феофановне повадился, совсем житья не стало. Говорил я ей: держи язык за зубами, а она хвост распустила... как же! Художник ее рисует... Тоже мне, отпрыск дворянского рода. И каждый день пьянки, оргии. Ну, все с одной бабой трахаются! Я три раза заявление участковому писал, чтобы прекратить эти безобразия, но он даже ухом не вел. "Жалоб, говорит, от других жильцов не поступало, а вы у нас не прописаны..." Моя жизнь превратилась просто в ад. А тогда... у меня срочное райкомовское мероприятие... Это просто неприлично, что мне приходилось соседствовать с этими типами, просто неприлично. Выхожу. А он лежит, развалился на всю лестницу, отдыхает. Пьяный, омерзительный... Я ему говорю: прочь с дороги, животное, а он только улыбается. Ну, я ему и врезал! Гад! Загнулся - так ему и надо. Они там все передрались... Так что кто его убил, да и убийство ли это... я не знаю и знать не желаю! Не впутывайте меня в эту грязную историю! Какой-то Кочин, какая-то мразь... Я слышал его Кочубеем звали. Тоже мне, Кочубей - гроша ломаного за душой не имел никогда, пьянь подзаборная. У меня уже тогда "Москвич" был.
   - А вот если бы вы футболистом стали, - мечтательно сказал Кир, - вы бы сейчас играли в сборной Канады. Или тренировали ее, - он как будто не слышал исповеди Мартемьянова. - А в Канаде, говорят, хорошо, там даже березки наши вожделенные есть. Впрочем, что Канада! У вас был бы свой особняк на Багамах. Так что промахнулись вы со своей коммунистической партией, Мартемьянов. А потом с Кочиным на лестнице, потом со старушкой Скрипкиной, промахнулись... Кир помолчал и бросил резко, коротко? - Сколько оружия продано? Всего.
   - Сто девяносто единиц, - растерявшись, выпалил Мартемьянов.
   - И с этими копейками за границу? Да, небогатый у вас улов получился, - размазал его Кир по стенке.
   - Почему же копейки? - искренне обиделся Мартемьянов. - У меня солидный капитал... Я все равно туда уеду! Один раз сорвалось, второй не сорвется. Теперь это уже не так сложно. У меня связи, - он усмехнулся. - Я, понимаете, молодой человек, я, а не вы буду жить на роскошной вилле. Я, а не вы найму управляющего поместьем, буду устраивать званые вечера, вокруг меня будут красивые женщины, интересные люди... Вечерние фейерверки, яхты...
   - Скотт Фицжеральд. Великий Гетсби, - хохотнул Кир.
   - Ничего вы мне не пришьете, - озлобился Мартемьянов. - Ни вы, ни ваша сраная милиция, ни ваши, с позволения сказать коллеги... Ничего! Записям вашим - грош цена. Если меня кто-то спросит... а это ох как мало вероятно... скажу, что шутил, играл с ребятами в казаков-разбойников, сочинил все от первого до последнего слова. Ничего не докажете!
   - Да мы и не собирались ничего доказывать, дорогой вы наш Владимир Борисович. Не поверили мне? - снова укорил его Кир.- Я вам только чистую правду говорю. Диктофон - тьфу, разговор наш - только упражнение в логике... Но дело в том, Владимир Борисович, что мне за эту вот кассету заплатят пять тысяч долларов. А у вас, в лучшем случае, будет конура на Брайтон Бич, вас тамошний нотариус не возьмет к себе в писаря.
   Вот когда Мартемьянову стало по-настоящему плохо: краска отхлынула от лица, он судорожно схватился ха ворот рубашки.
   - Кто, - прохрипел он, - кто обещал за эту кассету пять тысяч? Адрес... я сам...сам могу продать эту информацию... Кто ее покупает? На каких условиях?
   - У вас не купят.
   - Я не все рассказал... Осинцев...
   - Мне - хватит. Мы обещали доставить вас домой. Не смею больше задерживать.
   Мартемьянов схватился за голову.
   - Я не знал, что это можно продать!
   - Продать можно все, - ровно сказал Кир. - Пит, подготовь машину, наш гость нас покидает.
   Мартемьянова удалось вывести с большим трудом. Оглянувшись от двери, Пит увидел, как Кир сдирает с себя голубую рубашку, насквозь мокрую на спине от пота.
   По дороге в город он пытался вынуть из Пита душу.
   - Молодой человек, - теребил он его, - я вам заплачу, прямо сейчас, как только приедем ко мне домой. Дайте мне адрес своего клиента! Я вас умоляю... Двести долларов! Немедленно. А хотите, я вам царскую монету подарю?
   Пит молчал, сцепив зубы намертво. Ему очень хотелось дать Мартемьянову по морде, и он сдерживался из последних сил.
   Он подрулил к Мартемьяновскому дому, вышел из машины, обошел ее, распахнул перед пассажиром дверцу. Тот неохотно вылез наружу.
   - Зря вы так, молодой человек, мы бы смогли договориться.
   - Нет, Мартемьянов, мы бы никогда не смогли договориться. Купить и правда, можно все, - сказал ему Пит. - Но вы должны были выучить эту аксиому: продается - не все. Вы - двоечник, Мартемьянов.
  

Глава 23

  
   Утром Пит проснулся в своей городской однокомнатной квартире. Она была на редкость неухожена. Иногда в ней убиралась Мила, но Мила... А ведь она должна скоро вернуться из отпуска! Это хорошо. Это просто отлично!
   "А может быть, выдать ее замуж?", - подумал Пит. Но эта мысль уже не имела отношения к Миле. В голове у него была только одна Марина.
   Вчера они пробыли вместе целый вечер. Не было компании, не было никаких танцев. Они просто ходили, гуляли, посидели в каком-то кафе, выпили испанского вина. Марина немножко рассказала, как у нее идут дела, как славно она переводит какие-то этнографические тексты по заказу международной организации, как продвигается дело с ее любимым словарем... Пит проводил ее домой, Марина даже поцеловала его на прощанье в щеку. Как всегда, у нее при этом появилось тоскливое выражение в глазах. Прикасаясь к Питу, она выполняла неприятную для себя обязанность. Во всяком случае, так ему казалось.
   Вот уже пять лет Пит безуспешно пытался... что?.. Разбудить эту девушку, как спящую принцессу. Ему было легче думать, что она еще просто спит, не пришло время. Ведь она не отказывалась с ним встречаться, хотя бы раз в месяц они вместе проводили вечер. Иногда даже ездили за город.
   Он любил ее смертельно!
   Когда Марине было пятнадцать лет, ее жестоко и отвратительно изнасиловали двое нелюдей. Теперь она жила, ходила и разговаривала, как автомат. Из этого тела ушла жизнь. Или душа.
   Мать Марины, когда это случилось, слегла с инфарктом. Отец, правда, довел дело до конца - он посадил негодяев на скамью подсудимых. Добился, достучался. И через полгода умер от мгновенного кровоизлияния в мозг. Мать поправилась, но осталась инвалидом: работать и содержать дом она уже не могла. Многоязычница Марина, это хрупкое, полуреальное существо, зарабатывала деньги легко, постоянно имела заказы на переводы, на статьи, на подготовку монографий и сопровождение каких-то невероятных лингвистических симпозиумов.
   Она ни в чем не нуждалась, ничего не хотела.
   Марина жила в пространстве своего хрустального одиночества, не подпуская к себе никого.
   Пит знал ее с раннего детства, потому что их матери были подругами. И казалось, любил ее всю жизнь. Но тогда, пять лет назад, когда он больше месяца почти на руках носил и возил ее по разным комиссиям, на допросы, к врачам, он не разрешал себе даже заикнуться о том, что случилось - с ним. Когда он смотрел в ее совершенно девичье лицо, опрокинутое куда-то в небытие, он переставал ощущать свое тело, свое сознание - была только одна Марина. И однажды ночью, когда Пит караулил ее случайный сон, она открыла глаза и отчетливо сказала:
   - Перестань, Олег! Я больше никогда не смогу полюбить мужчину. Никакой любви нет, есть только скотство. Ты обязан быть выше этого, слышишь? Если хочешь, я буду тебе другом.
   - Конечно, хочу, - тут же согласился Пит и погладил Марину по голове. - Ты спи.
   С тех пор она трижды ему повторила:
   - Я любила отца, он умер, значит я больше не смогу полюбить...
   А Пит любил! Эту женщину, этого ребенка, это неземное существо, готовое в любой момент покинуть презренный мир. Кир говорил, что Олег все выдумал, что если любовь не взаимная, то это только иллюзия любви... И что это вообще не любовь, а рано очнувшееся отцовство.
   А Пит любил! Жил - и не жил. Встречался с Милкой, утопал в ее ароматном, счастливом теле, а видел только Марину, только ею дышал - от одной редкой встречи до другой. Он мечтал, что пройдет год, два... десять, и однажды Марина очнется - в его объятиях, в пространстве его суеверной и неизменной любви. Вот тогда можно будет покинуть этот прогнивший мир - вдвоем, взявшись за руки, улететь в какое-нибудь поднебесье.
   Такова была одна из причин (а может быть, единственная?), почему Пит сначала писал судебные очерки, а потом стал работать с Киром в детективном агентстве !КП". Собственно, первый судебный очерк он написал как раз о Марине. Именно эти листочки Кир, ничтоже сумняшись, отправил в корзинку для мусора. И начал объяснять сосунку Петрову азы своей профессии.
   - Это написано бездарно, - сказал Кир. - Но написано не с холодным носом. Вот так-то! Теперь я буду тебя структурировать. Беги на "ватрушку", малыш...
   "Ватрушкой" в Доме печати называли близлежащую круглую площадь, где располагался винный магазин. Пит отправился за водкой, проверяя свои ощущения. Ему не было противно (раз), он не чувствовал себя униженным (два), и ему было интересно (три), по каким параметрам великий Кириллов собирается его структурировать.
   Сегодня Пит ощущал себя полосатым шлагбаумом на "КП". Шлагбаум опустился перед носом господина Мартемьянова. Теперь голубчик никуда не денется. Не денется?!
   Пита выкинуло из постели. Он тут предается сладким, душераздирающим переживаниям, когда надо что-то срочно делать дальше. Что? Так, быстро найти мужика, которого Мартемьянов пытался отправить в Хельсинки. Это раз. Связаться с Панкратовым... Пит набрал номер Особняка. Трубку никто не взял. Это его немного отрезвило. Куда он, спрашивается, разбежится без руководящих указаний шефа?
   Что делал Кир со вчерашнего дня, было неизвестно. Вчера, когда они с Мартемьяновым выходили из дома, Кир стягивал через голову свою голубую рубаху, которая была абсолютно мокрая на спине. Это было последнее, что - через плечо - видел Пит. Сам Пит, вернув Мартемьянова по месту прописки, погрузился в личную жизнь. Не исключено, что так же поступил Кир, например, позвонив Ирине. Чтобы поставить ее в известность, во-первых, а во-вторых... Что во-вторых, было не его, Пита, ума делом.
   Вот так. Можно позвонить Ирине или поехать в Управление к Панкратову. Но Кир должен был, как минимум, позвонить. Может, он передал сообщение в контору, не зная, где искать загулявшего помощника... Пит по-быстрому собрался, не став кипятить даже чайника, и помчался в пустующий без Милки офис "КП". Он вдруг желудком ощутил, как со вчерашнего дня ухнуло куда-то время.
   Факс накрутил целый рулончик сообщений. Пит поразился, какому числу разных предприятий и частных лиц требовались, причем незамедлительно, их с Киром услуги. Все хотели предложить работу, а стало быть - и деньги. "Популярными становимся", - ухмыльнулся про себя Пит. Он снял сообщения и включил автоответчик. Тишина. Потом, после третьего уже сигнала - звонкий голос Лены? "Олег, вы куда-то совсем пропали. Как у вас дела? Я беспокоюсь..." И снова - тишина.
   Пит набрал номер Особняка, послушал длинные скучные гудки и включил кнопку автодозвона. Налил воды в кофеварку, воткнул ее в штепсель и побежал купить каких-нибудь чебуреков. Сигареты, кстати, тоже кончились.
   Через сорок минут, когда Пит допивал уже третью чашку кофе, умяв солидное количество бутербродов, отозвался Кир. Весело отозвался, беззаботно:
   - Хау а ю, мой фрэнд?
   - Я... - промямлил Пит. - Нет, я не понимаю, а что у нас происходит?!
   - У нас наступил голод, - мрачно сообщил Кир и счастливо засмеялся. - Ты знаешь, вообще нечего жрать, нет даже куска хлеба. Пусто-пусто, выросла капуста! Ха-ха! Увы, капуста, как раз еще не произросла, ты же знаешь. Поэтому было бы изумительно, май фрэнд, я бы сказал, май диа фрэнд, если бы ты затарился и быстро-быстро приехал сюда. А то я все огурцы съем. Жалко ведь!
   - Кир, а мы что, закончили работу по этому делу?
   Кир помолчал, и Пит просто натурально увидел, как тот скривился.
   - Ничего я не знаю, - вяло сказал он. - Может, и закончили... Но если я не пожру, я не смогу ответить даже на более простые твои вопросы. Приезжай, все остальное - потом.
   Это был приказ. Надо было взять под козырек. Пит разозлился и бросил трубку. Но кто же знал, что в доме кончились запасы съестного? Морить голодом приятеля было просто глупо. И несправедливо. Сам-то он уже и кофеек попил и бутерброды в желудок отправил. А если Киру не привезти еду, он сядет в какую-нибудь дурацкую позу "лотоса" и будет смиренно дожидаться голодной смерти. С него станется. В ближайших окрестностях Особняка торговых точек не наблюдалось.
   Завоз продуктов в Особняк был делом забавным. Иногда, в свободном пространстве времени, они выезжали на эту операцию вдвоем. Это было нечто! Продавцы дурели, озверевшие нищие покупатели готовы были выцарапывать глаза двум зажравшимся негодяям. Кир, округлив глаза, невинно интересовался, в чем дело. На него сыпались проклятия. Пит срочно переходил на английский. Тогда граждане убеждались, что имеют дело с сумасшедшими иностранцами и успокаивались.
   Кир категорически отказывался один раз и навсегда приписаться к какому-нибудь супер-маркету и получать продукты с доставкой на дом.
   - В мою задачу не входит оплачивать услуги Министерства сельского хозяйства США. Например. Или Германии. При моем глубочайшем почтении к Германии. В родном отечестве имею право кушать то, что желаю, и по тем ценам, которые лично меня устраивают, - заявлял он.
   Он выбирал продукты быстро, мгновенно прикидывая, что почем, и за что стоит сколько заплатить. Не торговался, но и не переплачивал. Он всегда знал цену товара. Просто знал.
   Для Пита скачущие аллюром цены продовольственного и любого другого рынка (например, топливного, где ему приходилось заправляться бензином) были пустым набором арифметических знаков. Он не задавался вопросом, что сколько стоит, а особенно - какова себестоимость товара и кто из его покупки извлечет прибыль. Он хватал первое, что подворачивалось под руку, имея в виду только качество продуктов. Пит был готов платить дорого за то, от чего получал удовольствие. Вообще в мире как раз высоко оплачивалось единственное качество любого товара - возможность получить он него максимальное удовольствие. Конечно, люди, ведущие полуголодную жизнь, руководствовались какими-то другими принципами. Но Кир научил Пита, что нищета и богатство - вещи весьма относительные.
   - Я был практически нищим всю свою жизнь, - информировал он. - А главное: никому неизвестно, что с нами будет завтра. Или послезавтра.
   Пит поехал на ближайший рынок, поскольку осенью, в изобилии и блеске урожая, только на рынке можно было насладиться запахами и видом "пищи богов". В магазинах все это унифицировалось до упаковочного примитива и казалось бутафорской декорацией.
   Пит прошелся по рядам. Его толкали, хватали за руки, горланили что-то в ухо экспансивные продавцы. Он набирал по два полных пакета и уносил к машине, затем операция повторялась. Он купил хорошего мяса, свинины и говядины (Кир будет колдовать над мясом с особым удовольствием), четыре сорта сочащейся домашней колбасы, сало, корейку, карбонат, рыбу горячего и холодного копчения, мешок молодой картошки, зелень в неограниченном количестве, помидоры, баклажаны, фрукты... Как ему хотелось, чтобы все, все, кто живет в этом холодном мираже реформ, смогли в один прекрасный день (и чтобы его было не очень долго ждать!) вот так же пройтись по рынку, по любому магазину - и купить себе все, что душа пожелает. Пит остро ощущал свое фанфаронство, дурацкую свою избранность, которая случайно ему обломилась. Неужели она дана на то, чтобы вкусно жрать? Когда полки всех этих магазинов и лавок были пусты, люди почему-то жили сытно, а сегодня, когда полки ломятся, не у всех хватает даже на хлеб...
   Нет, сегодня с ним явно неблагополучно. И черт его дернул все это покупать! Ну, купил бы картошки, колбасы, масла... Да, кстати, о масле. Пит перешел в молочный ряд и приобрел там весь ассортимент - Кир был большим любителем творога, если Пит не забывал его покупать.
   Вроде бы все. Оставались хлебобулочные изделия. Яйца он всегда брал в маленьком пригородном магазинчике, где они были почему-то белее, свежее и крупнее, чем во всех остальных местах. Странно: они ведь должны были быть стандартные.
   В булочной оказались свежие торты, и Питу вдруг нестерпимо захотелось большой кусок приличного торта. С кремом. Прямо детский сад какой-то. Не часто, но именно вдруг с Питом могло такое произойти. Вопреки его железному убеждению, что мужчина не может любить сладкое. Вот старший товарищ сладкого не любил. За исключением шоколада почему-то. Жесткого горького шоколада. Он держал его в холодильнике и съедал, как лекарство, 1-2 кусочка в день.
   Пит взял несколько неказистых отечественных плиток - импортный шоколад Кир не переносил на дух.
   - Нет, они расписывают мне прелести ихнего молочного шоколада! - возмущался Кир. - На дураков, что ли, рассчитывают? Шоколад для начала должен быть сливочным, потом о нем можно говорить какие-то слова...
   Не удержавшись, Пит купил маленький аккуратный тортик. И тут же увидел чай. Запасы чая и кофе требовалось восполнить. Кир за последнюю неделю выхлебал две больших банки растворимого кофе, поскольку тратить время на производство нормального качественного кофе ему было некогда.
   Пит осмотрел машину. Помимо забитого багажника, на заднем сиденье чуть не доверху лежали пакеты с провизией. А на переднем торжественно покоились две решетки яиц. "Будем надеяться, что этого хватит, - вздохнут про себя Пит. - На какое-то время..."
   Уже на самом выезде из города он спохватился и купил три бутылки водки и три коньяку. Он не помнил, сколько и чего из запасов спиртного у них оставалось. На вина, соки и минеральную воду Пит просто плюнул. Ему опять стало все неинтересно: он поймал себя на то, что не понимает, где он находится, что, а главное зачем все это делает.
   Подъехав к Особняку, Пит посигналил - не одному же ему тащить все это в дом.
   Дверь распахнулась, и на крыльце появились двое: Кир и Булатов. Очень довольные собой и друг другом.
   "Ах, вот в чем дело, - со злой иронией подумал Пит. - Вот каков финал нашего расследования: нам бы только доказать, что мы всех умнее, а там трава не расти..."
   - Привет! - возликовал Кир, подходя к машине. - О, друг мой! Ты спас нас от голодной смерти... - Он уже явно принял. И немало.
   - Грузите апельсины бочками, - сказал Пит и понес к дому решетки с яйцами.
   С переноской тяжестей справились довольно быстро, видно, в Особняке, и правда, оголодали. С утра была выпита бутылка водки - под огурчики из парника, даже хлеба в доме не нашлось.
  

Глава 24

  
   Сначала насытились тем, что было под рукой - помидоры, колбаса, сыр, кофе. А потом Кир начал колдовать над мясом. Булатов взялся скрести картошку. Пит завернул сыр в фольгу, с трудом, надо сказать, уложил в холодильник все продукты, вскипятил молоко и вынес его на холодную необитаемую веранду.
   Там он постоял. Забранные старой деревянной решеткой окна выходили почти на запад, где в густые заросли, за которыми угадывалось озеро, начинало садиться солнце. Еще месяц назад оно вообще не было видно в это окно - белые северные ночи заливали веранду серебряным светом. Нынче все окно густо желтело уже к раннему вечеру, но цвет этот отдавал неприятным холодком. На траву ложилась тяжелая ледяная роса. Август, кончался август. И только от темной воды озера поднимался пар, озеро держало тепло, оно становилось к вечеру теплее воздуха, слаще парного молока.
   Где-то в гортани вдруг забурлили слезы. Пит не понимал, что так хватает его за душу. Эти редкие минуты, когда его целиком поглощала природа, словно изымая из самой жизни, пугали Пита. Он никогда не хотел бы пережить подобные минуты еще раз, но когда оказывался внутри этого странного состояния, он ничего не делал, чтобы стряхнуть с себя оцепенение...
   Об этих минутах он мог бы рассказать Киру. Кир бы понял. Но именно Киру - не мог и не рассказывал. Не было слов, не было желания, чтобы тебя поняли. Хотелось, чтобы кто-то просто почувствовал то же самое, прислонившись к плечу Пита. Молча. Что это значит? Это значит... Это значит, что Милке давно пора вернуться из своего тропического вояжа в северные пенаты. Пит тряхнул головой и вернулся на кухню.
   - У нас намечается поздний обед, плавно переходящий в ужин, - радостно сообщил Кир. Он был вполне бодр и, кажется, протрезвел.
   - Так вот, - продолжил Булатов прерванный, видимо, разговор. - Русский человек по сути своей не может быть агрессивным.
   - Ха! - сказал Кир. - А наш любимец публики Мартемьянов? Он из любви к ближнему убил трех человек? Или потому, что ему совершенно не свойственна агрессивность?
   - Ну, это совсем другое... Кстати, странно... Несколько раз в тюрьме, ночью... Я как бы видел на стене портрет. Его портрет. Вот вы мне показали - и я вспомнил. В тюрьме, знаете ли, действительно, случаются озарения... Я понимал, что раз я не убивал... если я не убивал... Хотя Кочубей ведь указал на меня, считал меня виноватым. Значит, я виноват. Прямо, косвенно - это не имеет значения. А потом в камере я увидел на стене лицо. Какое-то лицо... Я понял, что это - знак, но не мог быть уверен, хороший или плохой.
   - Не Кочубей на вас указал, - недовольно пробурчал Кир, - а в милиции решили, что его слова указывают на вас. Вам нужно было разобраться с несколькими конкретными фактами...
   - Вот-вот! - почти воскликнул Булатов. - Вы, как большинство прагматичных людей, пытаетесь разложить общую теорию на все имеющиеся факты реальности. Вы члените мир и тем искажаете его. Конечно, я виноват в смерти Славы! Как и все мы. Мы были в тупике и даже не искали из него выхода. А вы мне советуете Славины слова сопоставить с тем, что было записано в милицейских протоколах. Извините меня, Иван Алексеевич, это абсурд. Если хотите, неагрессивность - это общее состояние духа, основной вектор. Небо может быть синим, черным, грозовым - оно все равно не агрессивно. Пытаться разложить общее состояние на составляющие действия, "плюс" и "минус", "добро" и "зло" - это принцип системного анализа, который уже завел человечество в тупик. Человечество говорит: Бога нет, потому что человек смертен, потому что происходят трагедии, потому что, потому что и еще сто раз потому что. А это не надо объяснять, как не надо объяснять, почему небо синее.
   - Вы - человек верующий? - решил уточнить Пит. Если так, становилась понятной неприятная, даже отталкивающая странность Булатова, который мог быть и святым и убийцей одновременно, но помогать которому не хотелось.
   - Верующий, - подумав, ответил Булатов. - Ну, не в том, конечно, смысле, как это подразумевает православная или любая другая церковь. Существуют вещи, в которые я верю, поскольку они очевидны. Дух, Божественная мудрость, София, как раньше говорили на Руси, - первопричина всего и вся.
   - Не отвлекайтесь, сударь, - прервал его Кир. - Русский человек не может быть агрессивен, - сказали вы... А что мы имеем? И в исторической и в современной действительности? Насилия, убийства, деспотизм, тирания - все это произрастает на нашей, расейской почве. Как вы это объясните? Не цепляет ваш тезис ни одного закоулка моего темного сознания, - ухмыльнулся Кир собственной остроте.
   - Гумбольдт, - начал Булатов, - сказал, что грамматическое сознание формирует мировоззрение человека и всей наци.
   - Как? - переспросил Кир.
   - Гумбольдт, - пояснил Булатов, - немецкий философ.
   - И что?
   - Дело заключается в том, что русская грамматика совершенна. Русский язык, в отличие от большинства западных, аналитических - категориен, он содержит в себе бытийные категории, и как целостная мировоззренческая система дает человеку, абсолютно подсознательно, ответы на все жизненно важные вопросы. О Боге, о бессмертии, о мироздании... Такова грамматическая структура нашего действительно... э-э-э... великого языка. Какой главный глагол любого языка? Не мучайте себя, мне понадобилось четыре года, чтобы это понять. Хотя ответ очень прост. Главный глагол - "быть". Отсюда - бытие, то есть мироздание, космос... Понятно, да? - Булатов не вопрос задал, а заявил тезис как нечто само собой разумеющееся.
   Кир засмеялся.
   - Ничего не понятно! - он закрывал крышкой латку с мясом, откуда уже тянуло совершенно одуряющими ароматами. - Надо выпить! Может быть, наступит просветление мозгов? Значит, вы решительно отказываетесь? А ты, Пит?
   Пит неопределенно развел руками.
   - Мне ведь еще господина Булатова домой отвозить, - предположил он.
   - Что вы, что вы! - запротестовал тот. - Я сюда на электричке приехал, меня Иван Алексеевич встретил, мы с ним чудесно прогулялись... И обратно я, с вашего позволения, отбуду на электропоезде.
   - Пей! - разрешил Кир и налил две стопки водки. - Его без пол-литра слушать нельзя, я уже пробовал! Ничего непонятно. Но очень интересно! Про наш с тобой родной, я не побоюсь этого слова, русский язык, в котором я себя считал достаточно высоким профессионалом, мне рассказывают такое... Но вы не беспокойтесь, Игорь Владиславович, излагайте дальше, я вас внимательнейшим образом слушаю.
   Кир в этот момент забыл все: флигель на Фушдадтской, своего друга майора Панкратова, историю непутевого Кочубея, который так не вовремя родился... А впрочем, кто это рождается во время и ко двору какой-нибудь эпохи? Жизнь дана! В ней тьмы и тьмы непостижимого, оно бросает вызов мыслящему существу - как не принять? Как отказаться от проникновения в запредельные сознанию области, как не вертеть перед сощуренным глазом этот красочный калейдоскоп, где картинка меняется быстрее, чем ты успеваешь моргнуть... Да и что бы стоила вся эта суета, если бы вдруг не раскрывались эти бездонные пропасти откровений, равных сумасшествию, или сумасшествия, равного гениальному прозрению. Булатов уже открыл для Кира город, в котором он никогда не был, он заставил почти не выползающего из своей берлоги аналитика-компьютерщика прошагать заповедные 730 шагов. Заповедные шаги, заповедные... Да, теперь бы сесть и писать. Все бросить - и писать: блистательные остроумные скетчи о свидании с Достоевским на заплеванных переулках Питера. И важен тут не Достоевский (хотя и он - тоже), важна неизмеряемая глубина человеческой души, которая имеет самое главное свойство - умение удивляться. Даже изумляться. И каждую минуту жизни раскрываться так, как раскрываешь старую карту неизвестной страны. Или как раскрываешь в небе парашют - за пять минут до земли...
   Хорошо! Пусть этот Булатов - безумец, пусть он изобрел такое, чего нет и что никому на свете не нужно. Он заставляет крутиться хрусталик сознания, выворачивая наизнанку все видимые сферы.
   Русский язык! Да кто бы сомневался, что именно он - надежа и опора наша? Так ведь в голову не приходило. "Неотрицаемый субъект бытия..." Кант искал его всю жизнь, а нашел - Булатов вместе с отцом Флоренским. Всего-навсего личное местоимение "я"... Именно оно не отрицаемо! Да это же бессмертие, братцы!
   - В каждом языке, - с удовольствием продолжил Булатов, - есть знаменитая глагол-связка, которая в русском якобы пропущена. Она не пропущена, ее просто нет...
   - Как это нет? - возмутился Кир. - "Я был болен...", "Я буду варить картошку..."
   - Да, но вы не скажете "Я есть больной", а по-немецки - скажете: "Их бин больной". Вот эта глагол-связка... Кстати, Бертран Рассел считал, что именно от нее будет зависеть судьбы человечества...
   - Нет, ты слышал, Пит! - Кир был в восторге. Он был счастлив, как бывает счастлив ребенок долгожданным, но все-таки неожиданным подарком. Ему рассказывали о том, до чего он сам не додумался или просто не искал в том направлении. Знаменитую исповедь Рассела "Почему я не христианин" он пытался читать еще на факультете, но бросил - скучно, тяжело, без полета. А главное: как много яда! Почти как в сочинениях подробно изучаемого в те поры господина Ульянова (Ленина). От злобной псевдо-философии Кира тошнило, от благостно-апокалиптических богословских проповедей сводило скулы. Ему хотелось чистого звука. Или совершенно новой земли. Ничего, считал он, нет интереснее самобытной мысли человека, иного способа мышления, новых идей... Хотя он уже давно догадывался, что истина должна быть едина и неделима, как... У него не было сравнения. Но из этого центра, как из цилиндра фокусника, были извлечены когда-то разноцветные лоскутки этой общей и главной правды - и полетели по свету в разные стороны. И тот, кто ухватывал один из миллиона лоскутков, был убежден, что именно этот клочок, ему лично принадлежащий, и есть истина. Из этого следовало (на бытовом уровне): "Есть две точки зрения, одна - моя, другая - неправильная". Кир очень веселился, глядя на этот "плюрализм". Но мышцы лица начинало уже сводить от этого многолетнего не прекращающегося хохота...
   - Глагол-связка в русском языке - в настоящем времени - обозначается паузой в речи. А если учесть, что главным подлежащим русского языка является группа личных местоимений... Павел Флоренский открыл, что личность - подлежащее всех сказуемых... Для доказательства своего существования личности в русском языке не требуется никакой подпорки: я - и вздох... И это - все. А сравните с немецким "их бин"! Здесь даже слышится восклицательный знак. В этом выражении просто какая-то фаллическая агрессия. Это "их бин" как раз объясняет природу немецкого "блиц крига" по Европе, тотальную агрессию фашизма, которому противостояло безмолвное русское "мы", сцементированное в ту пору коммунистической идеологией... без этого вряд ли, наверное, была бы возможна победа... Кстати, в своей первичной, утопической идее "коммунизм" гораздо ближе нашему соборному сознанию, чем выстроенный на воинствующем индивидуализме капитализм.
   - Пауза в речи, - задумчиво повторил Кир, игнорируя оригинальную интерпретацию событий Второй мировой войны. - Красиво... Не знаю, насколько вы правы, наверное, всякие лингвисты, языковеды вас с потрохами сожрут. Но мне нравится то, что вы говорите. В этом есть... воздух, пространство для движения, для маневра.
   Булатов тихо рассмеялся.
   - Я рад, что вас это заинтересовало... Только я не лингвист, а семиотик, школа Лотмана, знаете ли...
   - Слыхали-с! - поклонился Кир. - "Тартусские тетрадочки" почитывали, с вашего разрешения...
   - Правда, я наделся, что Олег Сергеевич, - Булатов лукаво взглянул на Пита, - что-нибудь напишет о моих скромных изысканиях...
   - Ждите! - брякнул Кир.- Он Сергия Булгакова с Михаилом Афанасьевичем путает...
   - Ну и что? - возразил Пит. - Почему я совместно с тобой должен зачитываться Сергием Булгаковым? Или Бердяевым? Кстати, Бердяев мне наиболее интересен, если тебя это, конечно, интересует. Нет, ты только подумай! Когда-то все вместе люди читали Псалтырь, потом - те же самые, кстати, люди - вместе читали Ленина и Маркса, а теперь - опять совместно? - будем читать Сергия Булгакова... Согласись, что это абсурд. Можно я сам себе выберу книжку для внеклассного чтения?
   - Можно, - легко согласился Кир. - Но все-таки очень бы хотелось, чтобы новое поколение, которое из последних сил выбирает "Пепси", отличало певца Рафаэля от одноименного художника, а писателя Булгакова... слава Богу, хоть "Мастера" сподобились прочитать... от гениального мыслителя. Да, "Мастера" прочитали, - почему-то не успокоился Кир, - а вот "Белую гвардию" опустили - за ненадобностью...
   - Это ко мне претензии? - не понял Пит.
   - Да нет, - вздохнул Кир, - это я так, грустные мысли вслух. Ворчу по-стариковски... Старикам, ты же знаешь, всегда кажется, что молодежь какая-то не та пошла - не те книжки читает, не тем богам молится. Ну ладно, - подбодрил он Булатова, что там у вас дальше, Игорь Владиславович?
   - А дальше... Вы когда-нибудь замечали, что время в русском языке течет как бы в обратную сторону? Эту особенность отмечали многие. Время течет из прошлого в будущее, из былого в грядущее... и обратно. Вы помните - в настоящем времени этот поток прерывается, а навстречу движется другой поток: из будущего в минувшее... Русский язык имеет обратное течение времени - вспомните Хлебникова! И вот что у нас получается в итоге: крест с дыркой посередине, такой замечательный умозрительный образ...
   - Не умо и не зримо, - покачал головой Пит.
   - Крест с дыркой посередине, - повторил Булатов, обращаясь к Киру, - полная видо-временная парадигма глагола "быть".
   - И абсолютная формула бессмертия, - ухватив мысль, сформулировал Кир. - Лента Мёбиуса... перевернутая восьмерка... Нет, вы знаете, что это? Перпетум мобиле! Вечный двигатель! Если замкнуть ваш крест с двух сторон, получается перевернутая восьмерка, математический знак бесконечности. А теперь приведем его в движение - ведь время не может стоять на месте - и все, это вечный двигатель Вселенной!
   - Вы очень точно уловили самую суть, - обрадовался Булатов. - Морфа это как раз форма в движении. Вообще, Космос - он ведь движется, а мы до сих пор рассматриваем мир в плоскости, отсюда и ошибка Флоренского... В четырехмерном пространстве у Троицы не может быть три лика - их обязательно четыре, где четвертый - лик Софии, божьей мудрости... Вера, Надежда, Любовь и мать их София... Первые храмы на Руси - вы помните? - были посвящены именно Софии... А потом троицу унифицировали в обычный геометрический треугольник...
   - Четвертый лик Троицы? - подозрительно поинтересовался Пит и налил себе водки. - Ты будешь? - он посмотрел на Кира, тот кивнул. - Вы знаете, я - пас, я сыт вашими разговорами по горло. Больше всего, от всей души, хочется послать вас обоих... подальше. Я, конечно, не хочу вас обидеть, Игорь Владиславович, мы вроде как только что сняли с вас обвинение в убийстве... Хотя я почему-то не вижу вашей радости по этому поводу. Впрочем, это - ваши проблемы. И все, что вы тут излагаете, как говорит мой друг, - тоже ваши проблемы. "Узок круг этих людей, страшно далеки они от народа..." Если вы так глубоко изучили проблему, может, ответите на самых простой вопрос: почему, если мы все такие... крест на пузе... - Пит стал нехорошо смеяться и понял, что остановиться ему будет трудно. - А почему тогда существуют убийцы? Кстати, среди немцев были фашисты и антифашисты - с равным успехом. Мне ваша теория ничего не объяснила.
   - Не говоря о Гёте худого слова, - в пространство проговорил Кир.
   - Грамматическое сознание - вещь абсолютная, - улыбнулся Булатов, - но есть еще масса других факторов - личностных, социальных и прочее... Мы отделены друг от друга нашим "эго", в котором и заключены все наши пороки... Личность - в ней вся тайна, как добра, так и зла. Я же позволил себе кое-какие замечания только о грамматике, о глаголах и личных местоимениях, не касаясь иных аспектов...
   - Понял! - протестуя, дурашливо выкрикнул Пит. - Есть хочу! Когда сварится твое проклятое мясо? Или я отсюда пошел - на фиг, к чертям, пойду утоплюсь в озере...
   - Не сварится, - брезгливо поправил его Кир, - а приготовится. Иди, накрывай на стол.
   Пит почти пулей вылетел в гостиную. Не нравился ему этот разговор. И Булатов ему не нравился! Он, видишь, по гроб жизни будет считать себя виноватым в смерти Славы Кочина, хотя бывшая жена готова заплатить все деньги, только бы снять с него обвинение. А главное - настоящий убийца гуляет на свободе, убивает несчастную Феофановну, а этот... философ... трам-пам-пам... Да будь он неладен, этот дурак с его дурацкими четырьмя ликами Троицы! Стоило из-за него огород городить? Ох, эти бабы... Все за него - горой! И вдова Кочина - туда же. Пит потряс головой. А Киру обязательно надо во все это влезть, смаковать и выспрашивать всякие подробности. Вот пусть и живет здесь с этим Булатовым и витает в своих чертовых эмпириях! Пит налил себе коньяку - из принципа. Не хотел он мешать водку с коньяком, да разве можно оставаться в режиме здравого сознания, когда приходится слушать подобную околесицу. Где Милка, черт побери, когда она приедет? Закатиться бы к ней сейчас, подальше от этого бреда, к ее спокойным нормальным разговорам. Мало абсурда вокруг? Надо еще сознательно его увеличивать. Цирк, честное слово!
   Пит включил телевизор - и замелькало родное примитивное безобразие. Под эту "музыку" было уже не сложно достать вилки и тарелки. Кир продолжал настаивать на торжественном ужине-обеде, хотя и Булатов и Пит вполне могли бы поесть просто на кухне. Раньше сядем - раньше закончим, может, гость пораньше умотается.
   - А фрак надевать? - крикнул Пит в приоткрытую дверь кухни, откуда слышалось надоевшее "бу-бу-бу" Булатова.
   - Обойдешься, - высунул Кир голову из-за двери. И подмигнул Питу. Одобрительно?
   Пит сделал квадратную голову и стал готовить салат. Простые действия всегда имеют смысл. В отличие... В отличие от того, о чем не охота даже думать... Нет, четвертый лик Троицы!.. Дать бы Булатову за это по роже. Пит понял, что с удовольствием бы отметелил этого горе-убийцу. И вдруг представил, как с ним разговаривали в ментуре, как ехала крыша у охранников на зоне. "Да, Олежка, сказал сам себе Пит, не один ты пострадал от этого ирода". Не только преступники, оказывается, бывают омерзительны. Невинные жертвы иной раз куда хуже. На что Мартемьянов негодяй, но разве можно его сравнить с Булатовым? Да Мартемьянов - просто лапочка, свой в доску, кореш, понятный со всех сторон, изнутри и снаружи...
   Пит, наконец, слегка развеселил сам себя и уже с охотой сел к столу. В конце концов, в этом доме бывали ну очень разные люди.
   За столом разговор шел вполне человеческий, без всякой зауми. Булатов даже сподобился произнести тост "за торжество гуманистической справедливости". Пит от щедрой души даже простил ему "гуманистическую". Кир просто благодушествовал. Он позвал Булатова не для того, чтобы услышать от него благодарность - и Булатов это понял. Он позвал Игоря Владиславовича, потому что он теперь имел на это право: позвать. А Булатов мог принять предложение. Или отказаться приехать. Это тоже было его право. Булатов мог теперь все. Кир мечтал поймать тот момент, когда Игорь (тяжкое у него отчество, не получалось у Кириллова его выговаривать, тем более мысленно) поймает свободу. Он был скован, словно его руки и ноги кто-то привязал к деревянным палкам. Торс почти неподвижен. Видимо, эта неподвижность, еще когда он прикрывал глаза, помогла ему выжить в лагере. Внутренняя сила в этом человеке ощущалась. Но свобода, раскованность, расслабленность, беззаботность были неведомы ни этому телу, ни этому сознанию.
   По дороге в Особняк Кир рассказал - коротко, сжато о запоздалом признании Мартемьянова. Булатов долго молчал, потом заговорил о другом, совершенно постороннем, а здесь оседлал свою любимую философию. Кир ему не мешал. Он ждал. Булатов пока не знал, что расследование им с Питом поручила бывшая жена Игоря.
   Даже Пита обманули добродушно прищуренные глаза Кира, его мягкая полуулыбка, которая так редко появлялась на его лице. Когда-то Кир учил Пита, что благорасположение человека к миру, к людям, к самому себе - и есть настоящая цель жизни. Такие минуты уникальны и драгоценны, они возникают в результате огромного напряжения сил, крайне редко. Вот сейчас для Кира наступила такая минута, думал Пит. Он не хотел омрачать другу эту светлую минуту. Он понял, что все расследование Кир вел для этого человека, мечтал заново подарить ему жизнь и самого себя, Игоря Булатова, умного, доброго, талантливого, который никого не убивал и не мог убить.
   Но для самого Пита такая минута, увы, не наступила. Почему? Чего хотел он в конце своей погони за Мартемьяновым? За Мартемьяновым? Нет, за чем-то другим, только Пит сам не знал, что же это такое. Он так ждал, чтобы Булатов и Кириллов, наконец, воссоединились. И вот он вошел, увидел это - и теперь прекрасно представлял, что его, Пита, здесь может уже не быть. Зачем? Кир и Булатов гораздо лучше дополняли друг друга, чем партнеры "К" & "П". Так сейчас казалось Питу.
   Кир отправился с Булатовым на станцию. Над ними распахнулось низкое небо, густо усыпанное звездным крошевом.
   Они шли быстро, деловито, молча. Когда показались огни станции, Кир остановился. Закурил. И внимательно посмотрел в глаза Булатову.
   - Значит так, Игорь. На днях в Петербург прилетит Светлана Викторовна. Именно она попросила нас выяснить все обстоятельства этого давнего дела. Мне кажется, она будет довольна результатом.
   И вдруг Булатов - подпрыгнул, вытянув вверх правую руку. Киру показалось, что он взлетел - туда, к звездам, к своей выдуманной грамматической бесконечности. Но он просто подпрыгнул, вытянув в струну все большое сильное тело - и сорвал ветку разлапистого клена. Покрутил в пальцах, зачем-то понюхал и протянул Киру:
   - Это вам, Иван Алексеевич. Как странно, что у вас Бунинское имя.
   - Как странно, - в тон ему улыбнулся Кир, - что вы сейчас об этом вспомнили. Для меня это имя - как проклятье. Разве может быть в русской литературе два Ивана Алексеевича? То-то...
   Кир возвращался долго, он знал, что дома ждет его растревоженный, недовольный Пит, который проживает в совершенно иных пространствах. И сегодня Кир не знал, о чем с ним говорить, что доказывать. Да, ощущение незавершенности существовало и было для него, Кира, самым прекрасным. Он любил многоточие. Питу требовался восклицательный знак. В конце предложения.
   Пит дожидался его за неубранным столом, глядя в экран телевизора, где Чак Норрис красиво врезал кому-то ногой по очумевшей физиономии. Вот бы Питу вместо Норриса проделывать на экране подобные штучки, - как-то вяло подумалось Киру. "Неостроумно", - одернул он себя.
   Он плюхнулся в кресло, и они досмотрели "Уокера" до конца.
   - Я не понял, - упрямо завил Пит, - мы будем что-то еще делать, или наша цель состояла в том, чтобы придать жизненное ускорение полоумному Булатову? Я мог бы найти человека, который должен был лететь в Хельсинки вместо Мартемьянова... Я готов пойти к Панкратову, если хочешь!
   - Не можешь, не можешь ты ничего делать, Пит. Я понимаю, для тебя ничего не делать - нож острый...
   - Почему?
   - Ирина просила нас не соваться пока в "Спарт"... Похоже, там идет крупная игра. А мы с тобой - люди маленькие. Слушай, может тебя это и мучает? - Кир усмехнулся. - Наверное, тебе, особенно сегодня, хочется быть большим, значительным человеком. Да?
   - Не знаю, не думал, - вяло отмахнулся Пит.
   - Влиять на события, вершить судьбы... А? Уж и не знаю, чем вам, Олег Сергеевич, угодить! - Пит бросил на него откровенно злобный взгляд. - Не знаю... Я уже ломал себе голову. Надо выждать - что-то произойдет, обязательно, я нутром чую. Надо уметь ждать. Тебе ведь этому учили, Пит! Завтра отдыхай. Все, это приказ!
   Кир быстро переставил всю посуду на сервировочный столик и, громыхая, увез все это в кухню. Вошел. Вышел. Выключил свет. Ушел к себе.
   Пит умел, если было надо, очень хорошо умел ждать. Но в данном случае он делать этого не собирался. Утром он поднялся в шесть. Можно было не опасаться, что он разбудит Кира - тот просто не имел представления, что в сутках бывает шесть часов утра. Пит быстро окунулся в озеро, наскоро позавтракал и поехал в город. Он понятия не имел, что будет там делать. Но просидеть целый день в Особняке, изнывая от безделья, он был не в состоянии.
  

Глава 25

  
   В семь он подъехал к дому Мартемьянова. Зачем? Подняться и спросить, кому он дал билет на самолет? Пит решил подождать, пока "герой международного рэкета" выйдет из дому. Рано или поздно это случится. Он, как и шеф, понимал: что-то должно произойти. И Пит очень хотел при этом присутствовать.
   Ждать пришлось долго, но это было не пустое ожидание неизвестных событий за городом. И вот оно (что?) началось... Без четверти девять к дому подъехала машина - сарая "Ауди". Из нее вышли два "лица кавказской национальности" и прямо направились в подъезд к Мартемьянову. Пит ощутил под ложечкой холодок, положил руки на баранку. Началось!.. Он не обратил внимания, что у противоположного угла дома встали потрепанные синие "Жигули". Из них тоже хорошо просматривался подъезд Мартемьянова.
   Через десять минут из подъезда вышли все трое. Один из "гостей" усадил хозяина на заднее сиденье. Подтолкнул плечом. Рука в кармане. Там пистолет... Пит тихо тронулся вслед за машиной. Эту минуту он потом будет вспоминать каждый раз, нажимая на кнопку мобильного телефона. Но в этот период мобильниками они с Киром еще не обзавелись. Иногда Пит настаивал на приобретении хотя бы рации, но Кир поднимал его на смех: "Играть в казаков-разбойников мы не будем", - говорил он. И вот - досмеялись. Пит не мог сообщить шефу, что начал преследование, а значит - оперативные действия. Такая самодеятельность могла стоить не только лицензии. Но остановиться Пит уже тоже не имел права.
   Водитель плохо знал город. Четыре раза машина попадала в пробки, несколько раз возвращалась по одним и тем же улицам прежде, чем выехала на шоссе. "Мимо дома с пенями", - подумал Пит. Но до Особняка не доехали, свернули в сторону Лосево.
   Пит понял, что он один едет на ту самую передачу оружия, схема которой уже была известна в принципе. Здесь можно было бы брать Мартемьянова с поличным, но ни диктофона, ни рации, ни оружия у Пита не было. Ничего! Пуст. Сиди дома, отдыхай. Утром он не подозревал, что едет на операцию, может быть, даже боевую. Вместо Чака Норриса без оружия взять трех-четырех человек у него не получится. Работая в деле, надо предусматривать все возможности! Пит клял себя последними словами. Он вообще ничего не просчитал. В пику Киру, разозлившись на его трепотню с Булатовым, он просто сорвался из дома, как мальчишка.
   "Глупо заниматься самоедством", - решил, в конце концов, Пит. Хорошо уже то, что он здесь. А действовать по обстановке приходится даже милиции. Не говоря о простых российских частных сыщиках. Пит просто физически затосковал по тяжелой рукоятке "Макарова". Разрешение на оружие у них с Киром, конечно, было, но пистолеты спокойно лежали в сейфе, поскольку до сих пор никогда не требовались.
   Машина впереди стала неожиданно сворачивать на еле приметную лесную дорогу. Пит притормозил и поехал вперед только тогда, когда "Ауди" скрылась за поворотом. Километра через три впереди стих рокот мотора. Пит выскочил из машины и побежал. Если уж не захватить их, так быть хотя бы свидетелем сделки - да, был, видел, могу подписаться. Он был просто обязан присутствовать!
   Пит спрятался в густом кустарнике - метров за сто, подойти ближе было невозможно. Но там, на пологом склоне стояли всего трое - Мартемьянов и все те же кавказцы. "Ждут!" - подумал Пит. И с ужасом вспомнил свою брошенную машину. Она стояла на дороге. Поперек дороги! Поперек тому, кто поедет, с открытыми дверцами. Пит машинально успел выхватить только ключи зажигания. Какая уж тут сделка. "Они" просто уедут, развернутся и уедут. Что же делать? Бежать назад?
   Он кинул взгляд на беседующую троицу. И что-то там ему не понравилось. Мысли про оставленную машину вылетели из головы. Никаких слов, конечно, не было слышно. Мартемьянов! Почему он стоит так вяло, равнодушно глядя куда-то в сторону? Обреченно... Обреченно... Некогда об этом думать! Жестикулирующий малый в черной кожаной куртке... И другой, напряженно застывший с каким-то блокнотом... планшетом?.. в руках... Что-то не так. А что - так? Пит полагал, что к Мартемьянову приехали заказчики и вместе с ним отправились на сделку. Командовать парадом должен был сам Мартемьянов. Он имел полное право вальяжно усесться на переднем сиденье, показывать, куда ехать, требовать к себе внимания и почтения - и получать их. Здесь все не так!
   Это была какая-то странная тягостная сцена. Нет, здесь не ждали никакого оружия. Пит ошибся. Может быть, ты ошибся во всем, Олежка? Другие люди, другие дела, вообще не имеющие к тебе никакого отношения.... Мартемьянов им явно что-то должен... Вернее, они от него чего-то добиваются. На что ему, судя по всему, просто наплевать. А ведь к передаче оружия он должен был проявлять повышенный интерес - это его главный "бизнес"...
   Наконец, на склоне что-то произошло. Мартемьянов взял из рук одного из спутников планшет, вынул из кармана ручку и что-то написал. Вернул планшет, вынул платок, демонстративно вытер им руки... И вдруг раздался совсем тихий, но отчетливый выстрел. Пит вздрогнул и всем телом рванулся туда - к падающему Мартемьянову. Распихать этих двоих у него достало бы духу. А вдруг Мартемьянов жив?
   Машина! - его обожгло. Сейчас они сядут и поедут, наткнутся на его "девятку"... Дальше он уже не фиксировал проблески мыслей и сознания. Только действие!
   Два прыжка - машина. На ходу оглянулся. За эту секунду в мозгу отпечатался кадр: двое подняли Мартемьянова, понесли к машине, положили на землю, открыли багажник...
   Пит, уже сидя в своей "девятке" беззвучно повернул зажигание. Когда там, позади, заработал мотор, он рванул с места. Проехал вперед по шоссе полкилометра, чуть не столкнулся со встречной машиной, шедшей на большой скорости, развернулся и тронулся навстречу "им".
   "Они" вырулили на дорогу и поехали дальше. Спокойно, не газуя, не увеличивая скорости. Пит пристроился сзади с большим, впрочем, отрывом.
   Остановить сейчас? Инсценировать аварию? Вдруг Мартемьянов и правда жив?.. Нет, они бы тогда посадили его в машину, а не везли, словно куль с мукой. Они-таки едут на встречу с Осинцевым... Видимо, решили его таким образом запугать. Пит затрясся от смеха: до чего примитивно. Трясся и трясся, уже отчетливо понимая, что не может совладать с истерикой.
   Ехали долго, почти три часа. Потом началась бывшая погранзона, ограждения которой, как и везде, были либо сломаны, либо рухнули от старости. Машины шли по хорошей грунтовой дороге. На ней не было даже ям после дождя. Пит отстал почти на километр, внимательно вслушиваясь в работу мотора идущей впереди машины. Она свернула прямо в лес. Пит чуть притормозил и стал пробираться вперед наощупь, почти бесшумно. За одним из поворотов "Ауди" остановилась. Пит свернул в густой кустарник, остановился, но мотор глушить не стал. Откуда-то сбоку слышался рев еще одного двигателя. "Грузовик", - понял Пит. Тому не надо было прятаться, он спокойно ломился через лес. И вот он, наконец, появился спереди, справа - небольшой, аккуратный военный грузовичок. С одним человеком в кабине. Теперь Питу стал ясен план: они убьют водителя и уедут на грузовике с оружием. Ну уж фиг! Не затем он парится тут сто часов подряд.
   Когда обе машины открыли дверцы, Пит распахнул свою, одновременно выбрасывая вперед и вниз свое длинное тело. Но тут на его плечо легла чья-то рука. Он обернулся - перед ним стоял человек. Просто человек, в брюках и в пиджаке.
   - Спокойно, Олег Сергеевич, - сказал он, - ваше участие в операции отменяется. Эх, - он укоризненно покачал головой, - вы нам чуть все дело не загробили...
   Пит, которого постепенно оставляло напряжение, прислонился к машине.
   - А я вас не заметил, - чистосердечно признался он. - Извините, я не хотел мешать, просто не знал, что делать. Ехал и ехал, думал, хоть свидетелем буду, если что...
   Две машины в лесу уже окружили четыре автоматчика, а из дальнего перелеска шли еще трое, вроде бы штатских людей.
   - Мы из-за вас чуть с ума не сошли, - собеседник явно пытался отвлечь внимание Пита от участников операции захвата. - Но ваш коллега, Кириллов, утешил, сказал, что больших глупостей вы вряд ли наделаете. Кстати, он просил передать вам привет.
   Пит кинул на него хмурый взгляд.
   - Спасибо. Кириллов, кстати, вчера мне приказал не высовывать носу из дому, а я, как видите, занимаюсь самодеятельностью.
   - Вижу. Но оценивать ваши поступки не входит в мою компетенцию. Мне только велено привезти вас к нам.
   - Вот интересно, - в пространство проговорил Пит, - и что бы я тут один делал?
   - Ценная мысль. Свидетель, свидетель... - хмыкнул "коллега". - Вот сейчас-то вы что, под пули сунулись?
   - Да нет, я хотел грузовик увести... Ну, пока они кузов открывают...то-се... Они бы, конечно, за мной кинулись, но там ведь... до Лосево километров пять, не больше?
   - Возможно, - пожал плечами "майор" (почему-то Пит решил, что он - майор). - Если бы вас не положили в первую секунду. Они - высочайшие профессионалы, килеры экстра-класса.
   - А что, такое бывает? У нас? - удивился Пит.
   - От жизни отстаете, Олег Сергеевич. Такого у нас теперь - пруд пруди.
   Операция захвата уже закончилась. Увели трех арестованных, унесли извлеченный из багажника труп Мартемьянова. Тихо, буднично, споро. Пит снова ощутил острую колющую боль в груди, как после выстрела. Тогда он ее даже не заметил, но теперь вспомнил, что она уже была - в гости забегала, видимо. Пит перевел дыхание и посмотрел на "майора". Тот тоже смотрел - заинтересованно, даже с любопытством.
   - Вы поедете с нами, хорошо? И попрошу без фокусов, а то я посажу вас рядом с собой.
   - Ладно, я сам...
   В город приехали затемно. Федеральное бюро безопасности находилось в одном из старых, ничем снаружи не примечательных зданий. Только над крышей поднимались радарные установки. Пит несколько раз увозил отсюда Ирину...
   Внутри было тихо. Тихо, прохладно и безлюдно. В этих коридорах и кабинетах Пит оказался впервые. Ничего, вполне элегантно. Люди, с которыми он приехал, извинились и куда-то исчезли. Его проводили в уютный кабинет с лепниной по стенам и потолкам, больше напоминающим дворцовый зал средней руки. Пит решил, что в Кресты его отсюда не повезут, а если повезут, то не сразу. Через несколько минут пришла Ирина.
   - Я все знаю, - она потрепала Пита по голове, и у него совсем отлегло от сердца. - Не волнуйся, тебе никто не собирается предъявлять обвинения. Вообще, все считают, что ты вел себя хорошо. За исключением, конечно, того, что ты вообще влез в эту историю. Олежка, ну ведь Кир попросил тебя посидеть сегодня дома...
   - Кир знал? - Пит прямо подскочил.
   - Нет, я ему не говорила, что должно сегодня произойти, если ты это имеешь в виду. Но он, конечно, догадывался, что мы проводим большую операцию, в которую вписывается ваш Мартемьянов.
   - Он только сказал, что я пока не должен соваться в "Спарт", - недоуменно вспомнил Пит.
   - Ну вот, а ты не сообразил, что это значит? - Ирина, улыбнувшись, заглянула ему в глаза.
   - Мог бы сказать попонятнее, - хмуро пробурчал Пит.
   - Кириллов очень боится ограничить твою свободу выбора, - с откровенной иронией пояснила Марина. - Он не хочет на тебя давить.
   - Это невозможно! Кстати, он просто отдал приказ - натуральный. И вот видишь, что из этого вышло... Ладно, о чем мы говорим! Ирина! Скажи, Мартемьянов... он сразу умер?
   - Сразу, сразу, - успокоила она. - Наши тоже страдали, что в багажник, может быть, запихивают еще живого человека, которому требуется медицинская помощь. Не огорчайся так, это работа, - Ирина чмокнула его в щеку. - Ты прости, я побежала, нам пока не до тебя, попозже я тебе все расскажу, ладно? Да, ты голодный?
   Пит пожал плечами.
   - Ну, как тебе сказать...
   - Поднимись на третий этаж, там делают бутерброды и дают кофе.
   Пит воспользовался советом Ирины. Он вдруг вспомнил, что в шесть утра проглотил на скорую руку кусок колбасы и пару помидоров. С тоской припомнил половину тортика, оставленного в холодильнике. Доберется ли он до него сегодня? Но даже посидеть с красивыми девушками и спокойно выпить кофе с бутербродами ему не дали. Пришел "майор", выяснилось, что подполковник по имени Герман, и попросил вернуться в ту же гостиную, помог донести тарелку с бутербродами и кружку с кофе. Там он выдал ему хитроумный диктофон с наушниками и десятком непонятных кнопок да пару кассет.
   - Я попрошу вас, - сказал Герман, - рассказать всю вашу историю, начиная с Кочубея... Хорошо? Потом наши девушки это отпечатают.
   - Странно, Ирину, например, никогда не интересуют детали. Ведь для вас не только Кочин, но и Мартемьянов детали какой-то сложной картины?
   - Интересуют, - улыбнулся Герман, - нас очень интересуют детали. - Ирина Ивановна у нас стратег, а мы, грешные, без деталей не можем, особенно сейчас, когда мы подбиваем бабки, нам нужно все, вся картина целиком, внутренние и внешние взаимосвязи. Ну что ж, работайте. Я вынужден вас покинуть... Тут к вам еще один человек подойдет, попозже, - улыбнулся он, закрывая дверь.
   Пит подумал, что не худо бы позвонить в Особняк. Кир, наверняка, сходит с ума. "Ну и пусть сходит!" - почему-то злобно подумал Пит. Ирина, небось, ему все доложила. А он, Петров, имеет, в конце концов, право на свободный выбор. Хочет - звонит, хочет - не звонит. Дело у него, срочное...
   Пит вставил кассету в диктофон. Начал говорить, послушал, стер. Походил по комнате и так, шагая вдоль стены, начал излагать всю историю с самого начала. Это оказалось куда лучше, чем писать дикие объяснительные да еще по определенной форме. Он наговорил уже целую сторону первой кассеты, когда открылась дверь и вошел... Панкратов!
   - Александр Петрович! - обалдел Пит. - А вас-то сюда за что?
   - Да вот, попросили, понимаешь, приехать, рассказать про убийство Скрипкиной... То да сё... По линии, так сказать, взаимовыручки двух конкурирующих фирм, - он засмеялся своей шутке. Видимо, чувствовал себя не в своей тарелке. - Ну, а тебя куда сегодня черти носили? Слыхал, отличился, орден получать будешь?
   Пит скривился.
   - За Мартемьяновым следил... И очень даже неудачно.
   - Это что же, его прямо на твоих глазах укокошили?
   - Ага... - Питу совсем не хотелось возвращаться в тот лесок, даже мысленно. - Слушайте. Александр Петрович, а вы выяснили, кому Мартемьянов тогда звонил в Управление? Ну, помните, вы нас тогда ночью вызвали.
   - Этот-то! - почему-то обрадовался Панкратов. - Его Стрепетов вычислил, причем в два счета, тут же вызвал к себе... А тот со страху... Ой, потеха была на все Управление. Век не забуду!
   - И кто же это? Военная тайна, небось?
   - Еще чего не хватало! Муромцев, Сашка, а если по-батюшке - Александр Владимирович. Полный лейтенант, выпускник Академии, ни одного дня, между прочим, участковым не работал, да и вообще оперативной работы не нюхал. У нас тоже есть... по бумажному делу. Кхе, гусь лапчатый... Знаешь, кем у нас был? Новомодная должность: связи с общественностью устанавливать. А ведь он не пропадет, даром что погоны с него сняли - его тут же любая фирма с руками отхватит, устроится каким-нибудь пресс-секретарем...
   - Не устроится, - пообещал Пит. Он сразу понял, что и кому надо сказать, чтобы Муромцев навсегда оказался дискредитирован в глазах всех на свете журналистов. На столько-то оставшихся связей Пита в родной среде вполне хватало.
   - А вот ты мне скажи! - садясь верхом на стул, требовательно начал Панкратов. - На что вы все-таки Мартемьянова раскололи?
   - На убийство Кочина.
   - Так... - с угрозой в голосе проворчал Панкратов. - А мне, значит, ни гу-гу. Молодцы! - всерьез обиделся он. - Уж Кириллов-то по старой дружбе мог бы позвонить, кажется...
   - Да? - не удержался Пит. - Чтобы вы и его подняли на смех? Где это диктофонная запись является доказательством вины? Место ей - в нашей коллекции магнитофонных редкостей. Если, Кир, конечно, не отправит ее на помойку - очень уж противно это слушать.
   - Ну, это смотря какая запись, смотря какая в ней информация содержится... Информация, информация! Сами мне все уши прожужжали, что она в нашем деле главная, а меня за дурака держите... Я ведь поднял дело этого, Кочина вашего... Прямо скажем, параллель получается со Скрипкиной...
   - Он еще этим же самым "способом" жену свою убил в Москве...
   - Да ты что? А ведь его тогда даже не допрашивали. Как же! Райкомовский работник. Да и Скрипкина, блаженная старушка, сказала, что его дома тогда не было.
   - И себе подписала этим смертный приговор, - сделал Пит невеселый вывод.
   - Да уж это как пить дать...
   - Александр Петрович, - спросил Пит, - а можно теперь будет добиться пересмотра дела? Булатов-то за чужие грехи отсидел.
   - Ну, для хорошего адвоката тут дела - плюнуть и растереть, особенно теперь, когда выяснилось, в чем замешан Мартемьянов... Пусть Кириллов твой позвонит в коллегию адвокатов, я думаю, найдется кто-нибудь шустрый, а уж газеты про это растрезвонят... Дело-то можно красиво подать.
   - А вы как же?
   - А что мы? - Панкратов пожал плечами. - Облажались! Бывало, да и бывает еще. Да ты вспомни, какие времена-то были? Этих, из кочегарок, за людей-то разве считали? Кого-то убили, по пьянке, кого-то посадили. Делов-то! Теперь у нас, конечно, другой расклад получается. Только кто у нас человек, а кто негодяй - поди разберись, мозгов не хватит...
   Через пару минут Панкратов стал прощаться.
   - Вы кассетку-то свою привезите, мне дело со Скрипкиной закрыть надо.
   - А с меня - объяснительную, - с грустью сказал Пит.
   - А ты как думал? - Панкратов глянул на Пита как-то сверху вниз (хотя непонятно, как ему это удалось). - Объяснительную - и с тебя, и с Кириллова, по всей форме, будьте любезны. Это тут федералы развели, не пойми чего, а у нас порядки строгие, и ты их, Петров, помни.
   - И как после этого с вами дружбу водить? - Пит развел руками.
   - Ты у Кириллова спроси, он тебе объяснит, - хитро подмигнул Панкратов.
  

Глава 26

  
   После его ухода Пит еще часа два работал с диктофоном, даже охрип. И все ждал, когда в этом странном учреждении кто-нибудь о нем вспомнит. Первыми вспомнили милые девушки с третьего этажа. Они принесли ему еще большую кружку кофе и спросили, не нужно ли бутербродов. Но есть почему-то больше не хотелось. Хотелось пробежаться по улице, окунуться в озеро или, на худой конец, в Неву... И где-то там Кир ждал его звонка. Пит неожиданно понял, что звонить ему не будет. Вообще. И не поедет больше в Особняк. И не будет гоняться за химерами. Он просто возьмет и переменит свою жизнь. Как? Это не имело значения. Важно, что это решение уже оказалось принятым - где-то там, в самом центре грудной клетки.
   Он прожил этот день один. И у него нет никакого желания докладывать (пусть даже Киру) "о проделанной работе". Особняк, купленный на мамины деньги, многолетняя дружба с Кирилловым - все это не имело сейчас значения. Он, Пит, - другой, просто сам по себе. И не нужны ему игры в элегантную жизнь и частные расследования...
   В конце концов, можно остаться здесь и больше никогда не уходить из этого кабинета, похожего на дворцовый закоулок. Пожалуй, именно дворцовый закоулок (в смысле комфорта) ему и был нужен. Но из этого закоулка он хотел попадать прямо в самую гущу событий - с трезвоном звонков, гомоном людей, музыкой и криками. Он должен быть трейлером на забитом шоссе, деревом в лесу, каплей в море... а не кактусом в пустыне остракизма!
   Пит не догадывался, как важен прожитый им сегодня день, что именно такие дни меняют хрусталик внутреннего зрения. Он как бы совершенно случайно попал внутрь самого себя. И бродил, и рассматривал полузнакомые пейзажи, и было ему весело и тревожно. Но когда он представил себе Кира, в одиночестве раскладывающего в гостиной Особняка "Могилу Наполеона", у него защемило сердце - почти как там, в лесу.
   И тогда появилась Ирина. Грустно села на диван, грустно закурила. И Пит сразу же решил, что это из-за Кириллова, который мучает ее всю жизнь. Первый раз такая жестокая мысль пришла ему в голову - и он с восторгом ее принял.
   - Что, Иванушка, невесел, что головушку повесил? - ласково спросил Пит. Он готов был сочувствовать, утешать, размазывать по стенке любимого Ириной мужчину.
   - Ты знаешь, что сделал генеральный директор "Спарта"? - Пит вздрогнул от неожиданности. А Ирина заорала. - Он от всего отказался, представляешь?! Подлец! Он просто сдал Мартемьянова с потрохами: "не знаю, не в курсе, это не моя проблема". Не его проблема!
   - Постой, - растерялся Пит. - Но есть же документы... договоры... С тем же Осинцевым, насколько я знаю.
   - Договоры, конечно, есть, - со злостью бросила Ирина. - Но господин директор заявил, что часть договоров от начала до конца отрабатывал Мартемьянов... "Я ему слишком доверял", - с издевкой процитировала Ирина деятеля из "Спарта".
   - Но это же смешно, Ирина! - Пит подсел к ней на диван, обнял за плечи, слегка тряхнул. - Не огорчайся так. Ты же знаешь, что справедливость - понятие относительное. Ты хочешь сразу, в три хода завершить блестящую операцию - и все? А если это более сложная система? Попробуй просчитать другие варианты. Может быть, он прикрывает какие-то более важные дела? Ты же сама говорила, что здесь объемы пустяковые, значит, они занимаются этим делом в разных направлениях. Или разрабатывают эти направления Ты сомневаешься, что причастность "Спарта" к торговле оружием рано или поздно будет доказана?
   - Нет, доказана она будет обязательно...
   Пит поймал себя на том, что утешает Ирину... Утешает, как это сделал бы сейчас Кир - может быть, не теми же самыми словами, но используя тот же принцип: он пытался переключить Ирину на поиск других решений. А зачем ему, Питу, это надо?
   - Другие направления... - Ирина размышляла. - Когда все это будет доказано, и какие концы он успеет спрятать в воду?
   - А его нельзя сейчас арестовать? Ну, хотя бы ради скандала? Да и в тюрьме он ничего не сможет сделать.
   - Арестовать! Ты с ума сошел. Поднимется такой вой: спецслужбы душат молодой, неокрепший российский бизнес... Твои же коллеги постараются.
   - А закон...
   - Ну нет, нет у нас с тобой еще таких законов, понимаешь? Есть одна голая политика и... здравый смысл, как это ни смешно.
   - Не смешно. И никакого здравого смысла нет... рынок: все продается, все покупается, - мысли Пита лихорадочно прыгали с одного предмета на другой. - На сегодняшний день прав тот, у кого больше денег... А что говорят эти, воротилы кавказского региона?
   - Ничего не говорят! - опять рассердилась Ирина. - Стоят насмерть: знали одного Мартемьянова, даже слова "Спарт" никогда не слышали. Хоть бы я его тоже никогда не слышала!
   - Откуда вообще взялись эти... "лица кавказской национальности"?
   - На них вывела Тышба во Владикавказе... кстати, никакая она не Тышба - самая обыкновенная Трошина Маргарита Анатольевна, вот тебе и "восточный акцент", выросла она там, на Кавказе... Так вот, мы вели этих друзей с момента прилета в Питер...
   - А она?..
   - Да, да. Арестована, ей предъявлено обвинение, но все это уже вне нашей юрисдикции. Она - обыкновенная мошенница. Знаешь, что у нее нашли при обыске? Двадцать царских золотых. Она их украла у Мартемьянова и решила его убрать - руками этих молодчиков. Она им сказала, что Мартемьянов играет на две стороны - и вашим, и нашим. А они же - "мстители"! Якобы...
   - Значит, жизнью он поплатился именно за эти монеты, - удивился Пит своему открытию.
   - Ну, вообще-то он поплатился за все... И все-таки очень плохо, что его убили, а мы не смогли этому помешать. Он был шестеркой в очень крупной игре, и уж он-то рассказал бы много интересного про "Спарт корпорейшн"...
   А у Пита из головы не шла старушка Скрипкина, ее неправдоподобная история, тараканы в голове... большое тело Кочубея, застывшее поперек лестницы... жалостливый взгляд из-за двери... Елена со своими сияющими глазами... Достоевский... Боже, еще и Достоевский! Дичь, достоевщина, детективный роман.... И тут Пита, наконец, осенило.
   - Ирина! Я напишу материал! Немедленно, завтра... Сегодня! Ты только позвони Старику и скажи, что это очень надо. Понимаешь - это конец его бизнесу. Все будут знать, что "Спарт" - знамение новой эпохи - занимается грязными делами. Все, в том числе и его партнеры за рубежом. Да кто ему после этого доверит хотя бы одну коробку "Сникерсов"? Для фирмы это крах. Ему надо будет искать место дворника... Ирина! - Пит понимал, что в целях безопасности всей операции она могла это запретить. Гласность хороша только как демократический лозунг, это Пит уже усвоил.
   - Ты очень преувеличиваешь насчет западных партнеров. Думаешь, им просто надо, чтоб мы тут "Сникерсами" подавились? Ой, вряд ли... Но газетная шумиха в данном случае вещь неплохая. Он на какое-то время будет вынужден затаиться, и мы сможем действовать. Дерзай, Олежка! Только так. Главная история про старушку Скрипкину, про вашего Кочубея, если хочешь, про соседа - я подчеркиваю, про соседа - Мартемьянова... "Спарт" должен возникать в подтексте, понимаешь? Пишем не для дураков... Ну, да что я тебя учу, ты ведь ас журналистики и любимый ученик Кириллова... Да! Самое главное: не пиши, куда уходило оружие, можешь намекнуть на прямо противоположный регион.
   - А я ведь так и не знаю, куда оно шло! - воскликнул Пит. - Кир говорил про какие-то пятьсот километров, но где, откуда?... Ирина! - он схватил ее в охапку и расцеловал в обе щеки.
   - Двигай! - оттолкнула она Пита. - Пиши и ни о чем не волнуйся, со Стариком мы договоримся.
   Он спустился на улицу и сел в машину. Он приехал в контору с полукруглыми окнами на канал. Он зажег настольную лампу и снял со шкафа свою старую пишущую машинку, заслуженный югославский "Unix" с облупившейся шероховатой краской.
   Они с Киром делали свой информационный листок уже на компьютере, большинство газет города активно осваивало новейшие технологии. Не было сомнений, что очень скоро высокая печать отойдет в область преданий. Но Старик не представлял себе газету без горячего набора, мокрых гранок и тяжелых талеров. Пленки, выползавшие из принтера, казались ему фальшивками. И Пит его понимал. Он любил компьютер, знал ему цену. Но писать - свое, от сердца - мог только на старой пишущей машинке. И он писал - в тайне от Кира и даже от самого себя. Нечто странное, необычное, что, возможно, когда-то станет книгой. Об этом знала только Милка, поэтому держала его машинку в полной боевой готовности, раз в месяц меняя ленту и покупая для нее специальную бумагу. Поскольку бумага для ксероксов и прочих принтеров маленькой родной "Unix" была не по зубам.
   Пит взял пачку чистой бумаги, положил ее рядом с машинкой и посидел минут пятнадцать. Потом вставил первую закладку из двух листов с копиркой и начал печатать. Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, пока не вработался в свою привычную скорость пулеметной очереди.
   К утру материал был готов. Он назвал его "Сникерс" как обойма к пистолету "Макаров".
   В голове слегка гудело. И понять, какие абзацы надо поменять местами, он был уже не в состоянии. Это сделает Старик. Пит знал, что он приходит в редакцию раньше всех, к девяти.
   Пит отправился в "Минутку", которая открывалась в восемь, и слегка перекусил. Пара слоеных пирожков с мясом - любимых! - примирила его с жизнью окончательно. Он не знал, что очень скоро здесь не будет высоких мраморных столиков с качающимися ножками, пирожков и бульонов. Оборудуют это замечательное кафе популярной импортной технологической линией "фаст-фуд", и будут бойкие мальчики и очаровательные девочки сновать по залу. Не знал он и того, что Старику осталось жить в родной журналистике всего несколько месяцев - его спишут с корабля истории, как ненужный балласт.
   Ничего этого Пит не знал, но он чувствовал, что перемены, которых так ждал, например, кумир его юности Витя Цой, уже наступили - и они вылепят совершенно новые формы жизни.
   К редакции они со Стариков подъехали одновременно.
   - А я вот нетленку написал, - сообщил Пит. - Как вы заказывали. Надо поставить сегодня в номер.
   - Ну прямо! - возмутился Старик. - У меня ребята по две недели ждут выхода своих материалов. Конкуренция, понимаешь! А ты написал - и сразу на полосу? Размечтался...
   - А разве вам не звонили из уважаемой организации? "Спарт корпорейшн", не слыхали? Торговля оружием.
   - Да звонили, звонили... Тоже мне, телефонное право! От тебя, Петров, не ожидал. У нас, между прочим, - гласность, свобода средств массовой информации от любого давления, - Старик ворчал несердито. Больше, видимо, для проформы. Просто всякого рода телефонные звонки "сверху" надоели ему до чертиков еще в советские времена. И он ловил кайф от того, что сегодня может делать газету по своему разумению.
   - "Спарт", - повторил Пит вкрадчиво. - Вам разве никогда не хотелось ущучить эту компанию? У меня так давно руки чесались.
   - Информация-то хоть стоящая? А то знаю я этих деятелей - подкинут дезу, а потом расхлебывай. Костей не соберешь.
   - Да что вы, - Пит засмеялся. - За каждое слово отвечаю лично, мы с Кирилловым вели расследование, а вчера - так получилось - я сам был на операции задержания. Так что информация - из первых рук.
   - "Спарт"! - воскликнул Старик, хлопнул в ладоши и потер руки. - Вот и дождался я счастливой минуты. Ну, давай свою нетленку, Петров.
   Они поднялись в кабинет Старика. Сидели, курили. Главный редактор читал материал, что-то помечал, вычеркивал, исправлял, переставлял абзацы. Он всегда читал долго, раздражая молодых, нетерпеливых и неуверенных в себе. Но Пит ни в чем не сомневался. Старик схватывал материал сразу, целиком, видел его на полосе, знал, что и как следует акцентировать, где дать дополнительный подзаголовок. Это был не просто журналист с большим стажем - он был газетным гением.
   - Действительно, нетленка, - озадаченно сказал Старик, - дочитав до конца. Как тут у тебя все хитро... А ведь ты один из первых, кто позволяет себя резко критически высказываться о бизнесе.
   - А "дело АНТа"?
   - Это полтика, - отмахнулся Старик, - а это, - он потряс листочками с текстом Пита, - журналистика. Разные вещи. Смекаешь?
   - Да вы что? - удивился Пит. - Журналистика всегда была инструментом политики.
   - Когда журналистика становится исключительно инструментом политики, - очень грустно сообщил Старик, - политика превращается в балаган. Не обращаешь на это внимания? И зачем ты только ушел из редакции? Неужели тебе деньги дороже нашей жизни?
   Это был удар ниже пояса. Пит не знал, что ответить. Да и не хотел он отвечать! Деньги дороже жизни? Бред какой-то! Мы нищие, но гордые.
   - Печатаем? - коротко спросил он.
   - Печатаем, - вздохнул Старик, расписываясь на первой странице. - Иди отсылай в набор....
   Пит сам отправился в печатный цех, нашел знакомую линотипистку и вручит ей свое творение. Через три часа у него на руках были свежие гранки - те самые, тяжелые, влажные, на которых шариковая ручка оставляет глубокие следы.
   Целый день он пробыл в редакции, которая совсем недавно была для него родным домом. Собственно, он не знал, что такое дом - это понятие рухнуло вместе со смертью отца, а это случилось очень давно, в другой жизни.
   В свое время он совсем недолго чувствовал себя новичком - в каждом кабинете ему были рады, он с утра до вечера, а иногда до утра крутился в этом бешеном колесе, когда забываешь о самом себе. Планерка, сдача материала, сверка, опять сверка, макеты, оттиски полос - и все это под шуточки или, напротив, при глубокомысленных репризах, которые иногда смешили больше анекдотов. А уж за своим столом, в кабинете Кириллова Пит чувствовал себя и вовсе прекрасно. Сегодня ему бросались в глаза облупленные стены, разбитые стулья и треснутые телефоны - обшарпанная провинциальность редакции невнятной газеты, которую когда-то очень любили читатели. Здесь все осталось, как в тот день, когда они с Киром покинули эти стены. Только товарищи по журналистскому цеху, единственно верные товарищи (когда-то он был в этом уверен!) стали злее и циничнее.
   Из-за него, Пита, сегодня летела целая полоса, а некоторые коллеги действительно ждали ее выхода уже две недели. Они старались не смотреть Питу в глаза, а если обращались, то с той ернически-уничижительной вежливостью, за которой отчетливо читалась недобрая зависть.
   - Ну что, Петров, ты, как я вижу, хорошо научился приторговывать информацией. Далеко пройдешь, если братья-подельники не замочат, - сказал ему в коридоре ответственный секретарь.
   Интересно, а что говорили за его спиной?
   Он сбегал в магазин, купил пару бутылок хорошего коньяка, закуски. Решил, так сказать, разрядить обстановку. И действительно, на дармовую выпивку сбежались почти все.
   - Олеженька, - ты к нам почаще заходи, - проворковала стареющая в безвестности королева кроссвордов и головоломок.
   Питу стало противно. Он понял, что отрезанный ломоть обратно к буханке не приставишь. Плюнул и ушел до конца смены в цех - там все было просто, понятно и требовало только профессиональных знаний.
   Он вычитывал оттиски своей полосы, заказывал новые заголовки, вместе с верстальщиком вносил правку.
   - Дай хоть шило подержать, - попросил он Володю, - боюсь, что в последний раз.
   Когда полосу повезли на матрицирование, он, пожав всем руки, собрался, наконец, домой. "Все-таки домой", - мелькнуло в голове. Он очень надеялся, что Кир не будет приставать ни с какими разговорами. Не спать два дня оказалось не так просто. А еще надо было ехать через весь город - и дальше...
   По дороге Пит вспоминал свои вчерашние лихорадочные мысли про отдельную от Кира жизнь. В них была сермяжная правда. Но, может быть, время еще не настало, или не подвернулся на дороге тот самый перекресток, где действительно разойдутся их с Кирилловым пути? Пит этого не знал и думать на эту тему не собирался. Он ехал домой.
   В Особняке свет был потушен. Он горел только на маленьком крыльце, где в ватнике и кирзовых сапогах сидел Кир. Он сидел и ждал - его, Пита. От этого вдруг стало нестерпимо жарко в груди. Он почувствовал, как щиплет глаза. В груди снова прорезалась теперь уже знакомая боль.
   Все-таки это здорово, когда тебя ждут. Тебя ждет человек, который может понять все. Потому что хочет понять. Потому что ты ему нужен...
   Пит дольше, чем было нужно, провозился у машины. Они не виделись два дня. Что сказать? Ну, не оправдываться же!.. Кир не двинулся с места. Но когда Пит подходил к крыльцу, негромко запел:
   Там, где пехота не пройдет,
   И бронепоезд не промчится,
   Наш Пит на пузе проползет,
   И ничего с ним не случится...
   Закончив свою "выходную арию", Кир встал и похлопал приятеля по плечу.
   - Я все знаю, - сказал он точно так же, как вчера Ирина. - Ты уехал писать материал про "Спарт". Ну что, получилось? Как там Старик? Принял твое творение?
   - Обижаешь, квалификацию я еще не потерял. Материал выходит завтра, я читал последнюю сверку.
   - Ну пошли, писатель. Есть будешь?
   - Нет.
   - А чай?
   Пит подумал.
   - Тоже нет. И не вздумай пытаться расколоть меня на какие-нибудь разговоры, я спать хочу, как из пушки.
   Кир изумленно округлил глаза.
   - Какие разговоры? И что ты можешь рассказать, мой мальчик? Я тут размышлял. Это бывает полезно...
   Пит не слушал, он тупо шел в свою комнату, уже почти засыпая, сдирая с себя куртку, рубаху, часы. Он плюхнулся на диван, стащил с ног ботинки, джинсы - и блаженно вытянулся на спине, пытаясь достать из-под себя одеяло.
   - Ладно, спи. Я тебя укрою, так уж и быть, - пробурчал Кир. - Только имей в виду, что завтра из города Вашингтона прилетает Светлана Викторовна Булатова. Она спешит. И она везет нам пять тысяч долларов. Ты поедешь ее встречать в аэропорт, может быть, не один.
   Пит попытался поднять голову от подушки.
   - А когда рейс? - спросил он.
   - Ты успеешь выспаться, - пообещал Кир. - Кочумай, Кочубей...
  
   Кочума-а-а-ай, Кочубе-е-е-ей!
  
   КонецЪ
  
   Липово - СПб
  
  
  
  
   Имеются в виду работы петербургского семиотика Владислава Кушева: пьеса "730 шагов", статья "Семиотический террор" и др.
  
   127
  
  
   127
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"