Место дислокации - Бахмут
Летом 1916 года 25-й пехотный запасный батальон переформировали в полк и переместили из Чугуева в Бахмут - купеческий город с 23-тысячным населением, центр одноименного уезда в Екатеринославской губернии.
Военные сразу же оживили тихую размеренную жизнь мещанского городка. Патриотический подъем, разбуженный с самого начала войны, еще не угас. Бахмутчане каждый раз с восторгом встречали офицеров и солдат, когда те выходили из казарм в увольнение, зазывали к себе в гости, а барышни заводили романы с людьми в погонах.
Полк состоял не только из пехотных рот, к нему был прикреплен и эскадрон драгун. Вместе с полком в Бахмут прибыло несколько грузовых машин, а для их ремонта рядом с полковыми гаражами сразу же соорудили авторемонтную мастерскую. Автомобили были для бахмутчан не в диковинку. Первая машина - "Роллс-Ройс" - появилась в городе еще в 1896 году, ее приобрел местный промышленник В. Французов. Позже собственным автотранспортом обзавелись еще двое бахмутских предпринимателей Г. Лобасов и М. Ковалевский. В городе часто можно было увидеть и машины, принадлежавшие управлению Донецкой железной дороги. "Их появление на улицах собирало толпы обывателей и стаи собак", - писала в то время одна из местных газет [Цит. по: 14]. Но это все были легковые автомобили, уже привычные взору бахмутчан. А вот грузовики вызвали огромный интерес, особенно у мальчишек, которые бегали к полковым гаражам и просили солдат покатать их.
25-й пехотный запасный полк входил в 4-ю пехотную запасную бригаду Московского военного округа, штаб которой размещался в Харькове. В составе бригады, кроме 25-го полка, были также 28-й, 30-й и 232-й (Харьков), 24-й (Мариуполь) и 31-й (Купянск) пехотные запасные полки.
25-й запасный полк комплектовал 60-ю пехотную дивизию, которую к 1917 году перебросили на Северный фронт, но до этого она действовала на Юго-Западном фронте. Дивизия геройски проявила себя в боях под Львовом, при штурме Перемышля и в карпатских предгорьях в декабре 1914 года. Особенно отличился в составе 60-й дивизии 240-й Ваврский полк, выходец из которого Николай Меркулов стал командиром 25-го запасного полка. Раненого в тех боях, ему "за отличие в делах против неприятеля" "высочайшим приказом" от 30 января 1916 года был пожалован орден Святой Анны 4-й степени с надписью "За храбрость". После госпиталя Меркулов недолго побыл в резерве, вскоре его назначили командиром 25-го пехотного запасного полка.
1917 год... Страна вступила в период потрясений. Революция быстро докатилась и до Бахмута. Для многих обывателей, привыкших к верноподданнической атмосфере, вначале было всё необычно. На первых порах осторожно, а потом громче стали звучать революционные лозунги. Как грибы после дождя, в городе росли различные партийные организации - эсеров, социал-демократов (меньшевиков), трудовиков, кадетов, прогрессистов, появились ячейки украинских партий - эсдеков и эсеров. Большевиков и анархистов в Бахмуте были единицы, но и они использовали любой случай, чтобы заявить о себе.
На городской площади непрестанно шли митинги. Ораторы призывали "отстоять свободу", "защитить завоевания революционной демократии", "спасать Отечество", поддерживать Временное правительство. Но нередко митинги превращались во всеобщий гвалт: ораторов, не понравившихся публике, прогоняли, засвистывали, а то и стаскивали с трибун, кричали, перебивали друг друга, бывало, пускали в ход и кулаки. Всё чаще по улицам шествовали демонстранты с революционными песнями. Возникали новые общественные организации, комитеты, комиссии... Каждый день заседал или совет рабочих и солдатских депутатов, или его исполком. Но в этих новых органах власти от неопытности было много неразберихи, суеты, пустой говорильни, сдобренной революционной фразой.
"С тяжелым сердцем я возвращалась в Бахмут - Бахмут революционный, который я с трудом узнавала, неопрятный, грязный Бахмут, - вспоминала о тех днях княгиня Софья Вачнадзе, внучка основателя Вознесенского рудника П. А. Карпова. - Ушли в прошлое чистые, выметенные улицы, мило огороженный парк и площади. Ограды были сломаны, их использовали как плакаты на демонстрациях, клумбы и трава вытоптаны, и все покрывал слой грязной бумаги - клочки прокламаций и шелуха семечек, их лениво шатающийся безработный пролетариат непрерывно жевал и плевал вокруг себя. Было жарко и вонюче. Июль, август и сентябрь были ужасны. Канализация засорилась и издавала зловоние. Грязевые гейзеры казались более активными, чем обычно и тоже воняли - гниющей растительностью" [Цит. по: 14].
Разложение армии
Брожение захлестнуло и воинскую среду. Солдаты и офицеры ходили на митинги, порой выступали на них. Агитаторы от разных партий проникали в казармы. В гарнизоне свободно распространялись партийная литература и листовки. Солдатам и офицерам разрешили вступать в партии. Любые вопросы теперь обсуждались на полковых и ротных собраниях. Были избраны полковой и ротные комитеты, которые постепенно перебирали на себя властные полномочия, особенно по вопросам снабжения и войскового хозяйства. Любые приказы и распоряжения командиры должны были согласовывать с комитетами.
Летом 1917-го обстановка обострилась - и не в одном 25-м полку, а во всем Московском округе, во всей армии. Дисциплина падала, солдаты отказывались выполнять приказы, самоуправство и дезертирство стали нормами военной жизни. "Армии в действительности не существовало, а были только толпы солдат, непослушных и к бою не годных" - вспоминал о том времени генерал А. Брусилов [4, с. 254].
От солдат часто звучали оскорбления, а то и угрозы в адрес офицеров. Из разных уголков страны в Бахмут приходили тревожные сообщения: то забили офицера поленьями, а другого подняли на штыки, то штаб подорвали, то застрелили кого-то из военных начальников, то командира роты или полка солдаты взяли под арест. А некоторые командиры от безысходности кончали жизнь самоубийством. Из-за всех этих известий росла неуверенность у офицерского корпуса 25-го полка, многие были в подавленном состоянии, кто-то с болью, но молча наблюдал за происходящим, а кто-то во всем потакал солдатам. Чтобы удержать дисциплину, у командира полка, за редким исключением, уже не осталось опоры в офицерской среде.
Временное правительство еще весной объявило амнистию, под которую попали не только "политические преступники", но и уголовники, сроки заключения которым скосили наполовину. Из тюрем вышли около 90 тысяч заключенных, и среди них тысячи воров и налетчиков - их в народе прозвали "птенцами Керенского". С лета амнистированных стали призывать в армию. 12 июля тогда Верховный главнокомандующий А. Брусилов направил письмо военному и морскому министру А. Керенскому: "Имеющиеся у меня данные с очевидной ясностью указывают на вредное и разлагающее влияние на войсковые части поступающих в них укомплектований из амнистированных уголовных. С самого момента посадки их на железные дороги для отправления в армию они буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка. Я считаю совершенно необходимым прекратить отправление эти лиц в войска ради поддержания боевой мощи армии и идеи ее чистоты, не позволяющей загрязнение армии сомнительным сбродом.
Указанные лица могли бы быть назначаемы на наиболее тяжкие работы по обороне, где и могли бы на деле показать свое стремление к раскаянию. Сообщая о вышеизложенном, обязуюсь добавить, что я придаю изложенной мере значение особой важности" [4, с. 349].
Видимо, в правительстве прислушались к просьбе Главковерха. И уже в августе бывших уголовников стали призывать в запасные полки. Подобную партию новобранцев получил и 25-й полк в Бахмуте. Амнистированные уголовники быстро усвоили "революционную фразеологию". Как это отразилось на полковой дисциплине - комментариев и не нужно.
Командиры
А тут еще солдатские комитеты почувствовали мощную поддержку в обновленном штабе Московского военного округа. 31 мая командующим округом назначили полковника Александра Ивановича Верховского. Противоречивая личность. Георгиевский кавалер, храбрый офицер, он восторженно принял Февральскую революцию, вступил в партию эсеров, в марте стал товарищем (заместителем) председателя Севастопольского совета рабочих и солдатских депутатов, одним из первых в стране разработал Положение о солдатских комитетах. Верховского заметили в верхах и пригласили в Петроград. Здесь он продолжал отстаивать свою идею о солдатском самоуправлении. Ее одобрили, несмотря на возражения тогдашнего Главковерха А. Деникина, который 30 марта вынужден был издать приказ "О переходе к новым формам жизни".
В должности командующего Московским округом Верховский поддерживал полковые комитеты, но в то же время жестко подавлял солдатские бунты в Нижнем Новгороде, Твери, Владимире, Липецке, Ельце... Пресек он и корниловский мятеж в своем округе. Александр Керенский это оценил, и 30 августа Верховский был назначен военным министром и произведен в генерал-майоры. Уже позже Александр Федорович Керенский дал емкую характеристику Верховскому на министерском посту: "Без руля и без ветрил".
(С 1919 года Верховский в Красной армии, был военным экспертом советской делегации на Генуэзской международной конференции, комбриг. В 1938 году обвинен в антисоветской деятельности и расстрелян. Реабилитирован в 1956 г.).
После назначения Верховского военным министром командующим Московским округом со 2 сентября стал полковник Константин Иванович Рябцев, до этого возглавлявший штаб округа и вместе с Верховским активно противостоявший корниловщине. И тоже эсер, сторонник солдатского самоуправления.
<>
Он, как и Верховский, надеялся, что полковые комитеты помогут командованию справиться с разложением армии. Но не вышло. И тогда, чтобы восстановить боеспособность войск округа, Константин Иванович вынужден был расформировать 18 наиболее разложившихся запасных полков. (А. Солженицын в романе "Красное колесо" приводит не очень лестное высказывание лидера кадетов и министра иностранных дел во Временном правительстве П. Милюкова о Рябцеве: "неврастеник, не способный распоряжаться; страшно боялся сделать шаг, за который его потом привлечет к ответственности рев. демократия").
Эсеровское влияние было сильным во всем округе. Ощущалось оно и в штабе 4-й пехотной запасной бригады в Харькове (кстати, в Харькове проживала семья Рябцева, поэтому сюда он часто наведывался). "Человеком" Верховского и Рябцева в 4-й бригаде был штабс-капитан В. Ладнов. В первые революционные месяцы он был завсегдатаем харьковских митингов. И не только слушал ораторов, но и сам частенько выступал как член партии эсеров. Заводил знакомства с представителями харьковской интеллигенции, бывал на местных литературных собраниях.
Интересный факт (по сведениям Н. И. Харджиева): именно В. Ладнов помог уклониться от военной службы известному поэту и одному из основоположников русского футуризма Велимиру Хлебникову. Тянуть военную лямку тот не желал, но был человеком здоровым, занимался спортом, имел отличное зрение. Ладнов подсказал другу Хлебникова харьковскому поэту Г. Петникову: единственный выход - пройти спецкомиссию, на которой симулировать нервно-психическое отклонение. Так и сделали, и Хлебников избежал солдатчины.
В. Ладнов был человеком беспринципным, пытался ладить (даже фамилия обязывала) со всеми политическими партиями и в то же время оставаться нужным для эсеровского руководства. Вскоре он стал военным комиссаром Харьковского губернского совета рабочих и солдатских депутатов. А когда 4-ю пехотную запасную бригаду принял полковник Александр Алексеевич Курилко, к нему "приставили" Ладнова, назначив его, по предложению Рябцева, помощником командующего.
"Присмотр" за Курилко, считали в окружном командовании, был необходим, ибо тот чурался любых партий. 48-летнего полковника интересовали лишь армейские дела. Выпускник Полоцкого кадетского корпуса, Александровского военного училища и Офицерской стрелковой школы в Ораниенбауме, он в чине подполковника участвовал еще в русско-японской войне. И тогда был отмечен орденами Святой Анны 3-й и 4-й степени.
В 1912 году произведен в полковники. А во время первой мировой войны командовал 271-м Красносельским полком. За фронтовые подвиги тремя высочайшими приказами (в марте и апреле 1915 года) награжден Георгиевским оружием, мечами и бантом к ордену Св. Анны 3-й степени и орденом Святого Владимира 3-й степени. После ранения был в резерве, а в 1917 году назначен командующим 4-й пехотной запасной бригадой. Крутой, но справедливый характер Курилко знали все его подчиненные, командира с таким славным боевым прошлым уважали полковые комитеты. Ему удавалось удерживать дисциплину в харьковских запасных полках, хотя и туда уже проникал вирус разложения. Но тревожнее была обстановка в чугуевском, бахмутском и мариупольском полках.
Думаю, информация о Верховском, Рябцеве, Курилко и Ладнове будет не лишней в этой статье, так как именно им пришлось принимать главные решения по бахмутскому пьяному бунту.
Бунт под флагом "зеленого змия"
Винный склад в Бахмуте был одним из крупных в Российской империи.
Но в 1914 году производство здесь было свернуто. В июле, как только началась мобилизация в армию, царское правительство объявило "сухой закон" до окончания войны. Его поддержало и бахмутское земство, введя в уезде даже более строгие ограничения. К винному складу, где накопилось 100 тысяч ведер водки и 600 тысяч ведер спирта (одно ведро - это приблизительно 12,3 литра), приставили охрану. Спирт хранился в так называемых "гусях" (казенная четвертная бутыль - почти 3,1 литра - была с длинным горлышком, посему ее прозвали "гусем", см. фото), а водка - в бутылках емкостью около 0, 62 литра. Были на складе и запасы вин, в том числе коллекции лучших марок.
"Сухой закон" не покончил с пьянством. Водку народ заменил самогоном - его в городе и окрестных селениях варили не только для собственных нужд, но и тайком продавали. О "торговых точках", где можно было приобрести самодельное зелье, скоро узнали и солдаты. Так что 25-й полк не страдал трезвостью, хотя командование жестко пресекало пьянство среди военных. Не брезговали отпетые бахмутские пьяницы политурой, денатуратом и прочими суррогатами.
После разгрома корниловщины дума и Бахмутский совет рабочих и солдатских депутатов создали в городе Комитет защиты революции. В начале сентября до комитета докатились слухи, что охрана винного склада, и сама не трезвая, продает местным обывателям спирт и водку. Ходила молва, что на склад также стали захаживать солдаты 25-го полка.
И тогда исполком Совета рабочих и солдатских депутатов совместно с Комитетом защиты революции, чтобы не соблазнять солдат и горожан такими громадными запасами "зеленого змия", решил уничтожить хранящиеся на винном складе спирт и водку. "Утилизировать" крепкие напитки замыслили просто: слить их в речку Бахмут. Водку, спущенную в реку, тут же обнаружили обыватели. На ее "вылавливание" с поверхности воды потянулась масса людей. Пришлось приостановить уничтожение спиртных запасов.
В эти же дни эскадрон драгун готовили к отправке из Бахмута на фронт, в 60-ю дивизию. То ли не желали драгуны воевать, то ли свой отъезд решили отметить буйной попойкой, но среди них начался громкий ропот: "Это что ж такое? Народное добро зря губят". К ним присоединилась и часть пехотинцев. Огромной толпой с оружием в руках вечером 10 сентября (23 сентября по новому стилю) драгуны и пехотинцы кинулись к винному складу. Сперва охрана даже пыталась сопротивляться, дав несколько выстрелов вверх. Но солдаты быстро сняли охрану и пробрались в склад. Начался пьяный разгул. Солдаты выносили "гуси" и бутылки и тут же, у входа в склад, устроили шумный пир. Скоро об этом узнали обыватели - и уже ночью сюда потянулись бахмутчане. Поначалу в склад допускали лишь людей в военной форме. Некоторые солдаты смекнули: на этом можно подработать, дав гражданским свою форму напрокат, пусть и за гроши. Увещевания прибывших к складу офицеров на солдат не действовали, да некоторые офицеры и сами пригубили спиртного.
На следующее утро, 11 сентября, к складу из окрестностей города уже подъезжали крестьянские подводы. Их с верхом нагружали спиртными "гусями", бутылками с водкой и вином. Были переполнены и поезда, идущие на Бахмут. Молва о дармовой бахмутской водке стремглав распространилась по округе. Кое-кто сразу же наладил торговлю награбленным "добром", бутылку водки с рук можно было купить за 4 - 5 рублей, а это цена самых дешевых тогда папирос "Гусарских" и "Тройка". Водочную торговлю развернули и около железнодорожной станции.
Днем 11 сентября город заполонили пьяные ватаги. Среди них было много молодежи, встречались даже подростки 12 - 15 лет. Толпы людей, одурманенных зельем, бродили по Большой и Малой Харьковской, Широкой, Манежной, Кузнечной, Мариупольской и другим улицам. Случались драки, порой переходившие в поножовщину. Не рассчитавшие своих сил и употребившие водки сверх меры валялись прямо на земле.
Спиртное, образно говоря, лилось рекой, а закуски не было. Чтобы раздобыть ее, пьяные толпы начали громить магазины, палатки и лавки на Торговой площади и прилегающих улицах. Почти все торговые заведения в городе закрылись. Евреев, а это почти каждый пятый житель города, охватила паника, они с ужасом вспоминали погром 1905 года. Тогда разграбили и сожгли многие магазины и еврейские дома, самих евреев избивали, а несколько человек убили или ранили. Многие учителя, врачи, служащие, свыше трети торговцев и более половины промышленников Бахмута были евреями. Жили они зажиточнее других горожан. А это злило отдельных бунтовщиков, кричавших: "Бей буржуев!" - для них слово "буржуй" было синонимом "еврея". Некоторые еврейские семьи спешно покидали Бахмут, другие, закрывшись в своих домах, в страхе пережидали те дни. К счастью, беспорядки в сентябре 1917 года в Бахмуте не переросли в массовый еврейский погром, как это было в 1905 году.
И в Совете рабочих и солдатских депутатов, и в думе, и в Комитете защиты революции царила растерянность. Озадачен был и уездный комиссар милиции Янцевич. У него-то точно не было сил для подавления бунта. Бахмутский исполком обратился за помощью к советам Константиновки и Дружковки. Оттуда прибыли около 200 рабочих-дружинников. Но что они могли сделать с многотысячной разбушевавшейся толпой пьяных солдат и бахмутских обывателей? Уговоры, призывы к "революционному порядку" не действовали. Наоборот, дружинников бунтовщики обвинили в том, что те "защищают буржуев". Предложили им испробовать водки - дружинники не отказались.
Как только начался бунт, командир полка Н. Меркулов сразу же телеграфировал об этом в штаб 4-й бригады в Харьков. Командующий бригадой полковник А. Курилко направил в Бахмут несколько учебных команд запасных частей. Но и те там спились.
Курилко уже обдумывал план взять в осаду пьяный город и открыть по Бахмуту артиллерийский огонь. Но для этого не хватало надежных частей. Тогда командующий Московским военным округом К. Рябцев по согласованию с военным министром А. Верховским дал приказ Чугуевскому военному училищу отправиться в Бахмут и ликвидировать там беспорядки. В помощь училищу были приданы батарея и кавалерийский взвод. Командовать этой операцией назначили полковника А. Курилко. Вместе с Курилко отбыл и его помощник штабс-капитан В. Ладнов.
Поездом в Бахмут отправился 1-й батальон Чугуевского училища под командованием полковника Григория Трофимовича Магдебурга.
При батальоне находился и начальник училища генерал-майор Иероним Яковлевич Врасский.
На паровозе поместили пулеметную команду. Несколько позже прибыл и 2-й батальон. Приказом полковника А. Курилко начальником гарнизона города Бахмута был назначен полковник Г. Магдебург, комендантом города - курсовой офицер Чугуевского военного училища капитан Борис Данилович Сырцов. Батальоны юнкеров оперативно заняли наиболее важные пункты в городе и водворили порядок. Солдаты 25-го полка спрятались в казармы. Кое-кто из них в пьяном угаре призывал оказать сопротивление юнкерам. Но командиру полка Н. Меркулову удалось остановить это безумство. 12 сентября (25 сентября по новому стилю) Курилко издал приказ:
ПРИКАЗ
начальника гарнизона командующего 4-й пехотной запасной бригадой по городу Бахмуту.
1. Воинские части города Бахмута вышли из повиновения начальства. Из винного склада похищено вино; части солдат и население бесчинствуют; мирный порядок нарушен, граждане лишены гарантии неприкосновенности личности. Вследствие этого город Бахмут объявлен начальником гарнизона на военном положении.
2. Сего числа вместе с представителями Харьковского Совета Раб., Солд. и Крестьянских Деп. прибыл во главе революционных войск, сильных своим воинским порядком.
3. Объявляя о сем, предлагаю населению сохранить спокойствие и порядок и впредь до новых указаний не выходить на улицу без особой надобности.
4. Ротам и командам, за исключением учебной команды 25-го пехотного запасного полка, оружие снести воинскому начальнику и сдать к 10 часам утра.
5. По сдаче винтовок всем чинам гарнизона предписывается не выходить из мест своего расквартирования.
6. Предупреждаем, что при малейшей попытке к неповиновению буду действовать всей силой революционной власти, мне врученной, до применения силы оружия включительно.
7. Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах и батареях [Цит. по: 17, с. 187 - 188; в приказ, написанный А. Курилко, В. Ладнов, как это он мастерски умел, добавил несколько громких революционных фраз].
К вечеру 12 сентября беспорядки были подавлены. Но военный министр А. Верховский приказал разоружить 25-й запасный полк, на выполнении приказа настаивал и командующий Московским округом К. Рябцев. Задача достаточно сложная, учитывая, что в запасном полку насчитывалось 5 тысяч вооруженных солдат, а юнкеров была всего тысяча. Полковой комитет, желая не допустить разоружения солдат, несколько раз приезжал в штаб полковника А. Курилко с просьбой отменить это распоряжение, но его ответ был категоричным: полк должен выйти за город на указанное место и сложить оружие. Батальонам же училища совместно с батареей и кавалерийским взводом было приказано занять там позицию. Курилко также предупредил, что если полк не выйдет в полном порядке на указанное ему место в назначенное время, то по нему будет открыт огонь.
И вот солдаты, сопровождаемые офицерами, вышли из казарм, но оружия так и не сложили. "Это была тягостная, жуткая картина, когда братья по оружию могли броситься друг на друга", - вспоминал Б. Сырцов. Переговоры с полковым комитетом вел начальник Чугуевского училища генерал-майор И. Врасский. Ему удалось убедить комитет подчиниться приказу. Полк сложил оружие и вернулся в казармы. Через две недели приказом военного министра оружие 25-му полку было возвращено, а училищные батальоны вернулись в Чугуев. Престиж училища поднялся, с ним стали считаться и Харьковский губернский совет рабочих и солдатских депутатов, и расположенные вблизи воинские части. Командиром 25-го полка остался Н. Меркулов. А командующий 4-й пехотной запасной бригадой А. Курилко 25 сентября "за отличие по службе" произведен в генерал-майоры.
Правда, есть иная версия тех событий, которую изложила в своих воспоминаниях княгиня Софья Владимировна Вачнадзе. Мол, не 25-й полк устроил разграбление винного склада, а бежавшие с фронта солдаты: "Безнадежно усталые, но очень голодные. На пустые разговоры время не тратили, грабежи начались моментально. Они устремились вдоль по главной улице, стуча в двери и окна прикладами винтовок, пока кроткий маленький зритель не пропищал: "Не бейте наши окна, товарищи! В городе есть прекрасный винокуренный завод. Теперь он - ваш!". "Ура! Ура!" - и они помчались на винокурню. А там были большие цистерны, что-то наподобие старых газовых цилиндров. Ликуя, возбужденные, они дали залп по цистернам. Сотни струек появились на месте дырок от пуль. Какое великолепное зрелище! Чудесный водочный фонтан! Водка бежала вдоль бордюров, и вскоре посреди двора образовался небольшой пруд, все бросились на землю и лакали водку, как собаки. Новость облетела город. Идиоты спешили принять участие в веселье. Водка прибывала и уже бежала по улицам. Товарищи были пьяны, они распевали на весь голос песни, шатались и снова падали лакать водку. Славная ночь!
В конце концов, один из товарищей, счастливый и очень пьяный, заикающийся и шатающийся из стороны в сторону, присел на крыльцо отдохнуть. Машинально полез в карман, набил самокрутку. Он был пьян и думать не мог. Он достал спичку, зажег, прикурил и, как обычно, бросил спичку на тротуар. Полоса пламени, сметая все на своем пути, помчалась вверх по улице, поглощая цистерны в кромешном аду. Весь завод горел. С ревом взрывались цистерна за цистерной, пламя взметалось в небо, в городе было светло как днем. Огонь бушевал всю ночь, винокуренный завод и несколько близлежащих лавок были уничтожены. Последствия оказались тяжелыми, вонь стояла страшная. Мы, дети, всю ночь провели одетыми, потому что боялись, что огонь достигнет и нас. Мы сидели возле окон, наблюдая пожар, пока не уснули на стульях. Ветер сменил направление, и большая часть города спаслась" [Цит. по:14].
Все иные источники, в том числе и свидетельства непосредственных участников тех событий, не подтверждают эту версию. Не будем упрекать княгиню Вачнадзе в обмане. В 1917 году она была маленькой девочкой. Детские же воспоминания всегда обрастают фантазиями. А вот пожары в те дни, действительно, были. По вине пьяных хулиганов. Но лишь несколько случаев в отдельных районах города. Возможно, один из таких пожаров и запомнился Софье Владимировне?
Судьба 25-го запасного полка
И после подавления бунта в полку было неспокойно. Этим воспользовались большевистские активисты Т. Харечко и И. Нагорный. В конце сентября они собрали митинг, в котором участвовали полторы тысячи солдат. На митинге приняли большевистскую резолюцию: вся власть Советам, декретирование демократической республики, отмена частной собственности на землю и передача ее в руки крестьянских земельных комитетов без выкупа, национализация крупнейших отраслей промышленности (каменноугольной, металлургической, нефтяной и т. д.), контроль над производством и распределением, прекращение войны и опубликование тайных договоров, прекращение репрессий против представителей рабочего класса, роспуск Госдумы, Государственного совета и осуществление прав наций на самоопределение, прежде всего для Финляндии и Украины.
Другая часть солдат поддерживала меньшевиков и эсеров, кто-то - анархистов. Росло в полку влияние украинских эсдеков, эсеров, социалистов-федералистов, "Селянської спiлки". Еще до пьяного бунта, 3 сентября, в Бахмуте состоялся Украинский уездный съезд, создавший Украинский уездный совет. Он поддержал Центральную Раду и заявил протест "против исключения Екатеринославщины из автономной украинской территории. Уступить в этом деле нельзя, и мы будем продолжать революционно-национальную борьбу за свободу наших степей, политых кровью наших дедов-запорожцев..." Съезд высказался за то, чтобы украинцев, служивших в 25-м полку, выделить в отдельный батальон. Этот призыв нашел отклик среди многих солдат украинской национальности. Когда же Центральная Рада в III Универсале провозгласила Украинскую народную республику, над Бахмутской уездной земской управой был поднят желто-синий флаг. В этой акции участие приняли и солдаты-украинцы. Но 25-й полк не стал украинским воинским формированием, как это утверждается в некоторых статьях. Произошло иначе.
После установления Советской власти в Бахмутском уезде судьба 25-го полка, численность которого сократилась до четырех тысяч, была предрешена. В ноябре был создан коалиционный Бахмутский уездный военно-революционный комитет, куда, кроме большевиков, вошли меньшевики и эсеры. ВРК назначил военным комиссаром Донецкого бассейна прапорщика Назарова. 9 ноября Назаров подписал приказ, в котором обязал все воинские части на территории уезда исполнять исключительно его распоряжения, издаваемые с санкции ВРК. Этому воспротивилось командование 25-го полка. Против выступили также солдаты и офицеры, поддерживавшие Центральную Раду. В ВРК это расценили как бунт.
Как вспоминал большевик И. Нагорный, "в декабре с Краматорского, Дружковского и Константиновских заводов приехали в Бахмут вооруженные рабочие, чтобы разоружить 25-й запасный полк, который стоял в Бахмуте и насчитывал 4 тысячи солдат. В этом полку была хорошо налажена большевистская работа, благодаря чему большинство солдат воевать не хотело. О разоружении солдатам было известно, так как оно производилось по взаимному соглашению. Рабочие привезли с собою 2 пулемета, поставили их на площади дулами к казармам, где стояли солдаты. Тут, как нарочно, один из пулеметов испортился, а второй и раньше был поломан, поэтому не годился вовсе. Специалистов-пулеметчиков не было, исправить поломанный пулемет - некому. Поэтому исправлением занялись очень многие красногвардейцы. Все суетятся, спешат, нервничают, но никто хорошо не знает, как управлять пулеметом, а тем паче исправить сломанный. Солдаты же смотрят издали и смеются. Как бы то ни было, но полк разоружили.
Взяли без боя тысячу винтовок и много другого имущества. Солдаты разошлись по домам, некоторые из них захватили с собою и винтовки; мы, конечно, не возражали. Офицеры разбежались; сам полковник 25-го запасного полка Меркулов тоже убежал, обещав отомстить нам... Все обошлось мирно: они сдались - мы захватили" [22]. Так закончилась история 25-го полка.
Украинский же Бахмутский полк, сначала 62-й, потом 46-й, был создан в следующем, 1918 году. Тогда же появился и Бахмутский украинский курень, возглавляемый хорунжим Мережко.
[Описание событий, связанных с историй 25-го пехотного запасного полка и "пьяным бунтом" 10 - 12 сентября 1917 года, основано на следующих источниках: 1; 2; 4; 5; 7; 9; 10; 12; 13; 14; 15; 16; 17; 18; 22; 24; 25; 26; 28. Фотографии использованы из открытых источников, а также из книги Е. Зелинской "На реках Вавилонских"].
Революция, чуть не утонувшая в вине
Да только ли в одном Бахмуте случился пьяный бунт? Погромы винных складов и лавок в 1917 - начале 1918 годов прокатились по всей стране. Самосуды, грабежи, которые порой проводились под видом т. н. реквизиций, убийства, избиения офицеров и гражданских лиц, самочинные аресты и обыски - ударной силой в этих беспорядках как раз были солдаты. Читаю документы той поры - донесения, рапорты, записки, телеграммы военных комиссаров, командиров полков, армий и фронтов, воспоминания свидетелей тех событий. Саратов, Курск, Новочеркасск, Липецк, Павловский Посад, Ржев, Кутаиси, Гомель, Белгород, Торжок, Острог, Екатеринбург, Стародуб, Белозерск, Елец, Тирасполь, Кременчуг, Кронштадт... Везде погромы... Всех-то городов и не перечислить. И всех фактов не назвать - для этого потребуется толстая книга.
Особенно много бесчинств было на территории Московского военного округа, куда входил и Бахмут. Командующий округом полковник К. И. Рябцев даже вынужден был обратиться телеграммой к начальнику штаба верховного главнокомандующего, прося его о помощи: "В Московском округе разливается погромная волна, требующая для подавления главным образом конной силы" [25, c. 136].
Чеслав Милош, будущий лауреат Нобелевской премии, польский поэт и эссеист, детские годы провел во Ржеве. Вот что он написал в своей автобиографической книге "Родная Европа": "Для свободы есть разные определения. Одно из них гласит, что свобода - это возможность пить водку в неограниченных количествах. В Ржеве солдаты разгромили казенную винную лавку. Спиртное потекло по сточным канавам, и жители города, не в силах глядеть на такое расточительство, ложились на край канав и пили. Сережа [солдат] ввязался в пьяную драку и деловито зарезал не петуха, а одного из своих товарищей, вследствие чего другие погнались за ним, чтобы ответить ему тем же... По неизвестным мне причинам - вероятно, из-за переездов конторы, где служил отец, или по соображениям безопасности - мы вскоре снова отправились в путь и поселились в Дерпте - городе на западном рубеже бывшей империи. Деревянная лестница в доме была грязная, двор унылый. Вокруг меня не стихали разговоры о голоде. Не хватало сахара, мяса, был хлеб, больше чем наполовину состоящий из опилок, сахарин и картошка. Ночью меня будил громкий стук в дверь, шаги и грубые голоса. При свете коптилки люди в кожанках и высоких сапогах высыпали на пол содержимое ящиков и шкафов. Отец мой был "спецом", утвержденным рабочим советом предприятия, и в списке подозрительных лиц не значился. Обыски во всех домах города были, по-видимому, делом обычным. Ужас на лицах женщин, крик брата в колыбели, перевернутый вверх дном убогий семейный очаг, то бишь нора, - все это ранит детскую душу" [21].
Во время сентябрьского погрома во Ржеве "разграблено двадцать тысяч ведер водки и пришлось уничтожить за отсутствием хранилищ пять тысяч ведер" [25, с. 130].
13 - 15 сентября пьяный бунт бушевал в уездном городке Острогожске Воронежской губернии. Тогда гимназист, а позже видный советский военачальник Семен Моисеевич Кривошеин так описал те события в своей мемуарной книге "Сквозь бури": "После жаркого митинга большая толпа решила освободить из городской тюрьмы "жертвы" капитализма. Затем новый митинг, где вор-рецидивист Мишка Бугай держал речь: "Смерть богачам-кровопийцам! Разорвём их поганые глотки, - вещал оратор, - чтобы они нас, несчастных, за взятый пятак! За мной, уничтожим всех буржуев!"
...Пили из ведер, солдатских котелков и просто перегнувшись через край огромного чана... Теснота и давка в подвалах нарастали с каждой минутой. Солдаты [2-го кавалерийского запасного полка], чтобы не лазить по гладким и скользким стенкам чанов и не черпать водку, перегибаясь через стенки, просто простреливали чаны из винтовок. Струйки водки лились прямо в котелки... Большая часть спиртного стекала на пол. Вскоре в подвале ходили по пояс в водке. Кто падал, больше уже не вставал, тонул в ней...".
Затевались драки из-за места у чанов. Кто-то зажег спичку - и вспыхнул пожар. Началась страшная паника. Выскочив из подвала, люди катались по земле, желая сбить огонь. Но даже пожар не остановил опьяневших бунтовщиков. Мишка Бугай призвал: "Бей, режь всех купцов-кровопийцев!" - толпа тут же ринулась грабить лавки. Прибывшие в Острогожск для наведения порядка войска пришлось срочно отправлять обратно: и они не устояли перед "винным искушением". "22 человека умерли от разрыва сердца, 26 сгорели во время взрыва цистерны спирта, 60 солдат ранено выстрелами и 9 убито", - таковы были итоги пьяного бунта в Острогожске [Цит. по: Аргументы и факты. - 2017. - 6 сентября].
27 сентября в Остроге начался погром, который привел к пожару, "тысячи солдат с награбленным имуществом рассеялись по окрестностям. Несколько сот таковых собрались на станции Кривин и требовали даже поезда". Солдаты пытались прорваться и на винный склад, где было 7 тысяч ведер водки, но это им не удалось [25, с. 128].
21 октября министр внутренних дел телеграфировал верховному главнокомандующему: "По полученным сведениям в Гомеле и уезде грабежи и насилия. Местные власти бессильны" [25, с. 135].
21 ноября в городе Борисоглебске Тамбовской губернии четыре тысячи солдат разграбили винный склад. Напившись, они подожгли его. Начали взрываться цистерны со спиртом. Стоявшие рядом люди стали превращаться в горящие факелы. Погром перекинулся на город: грабежу подверглись магазины [Кривенко Дмитрий. Вперед на винные склады! / https://www.politforums.net/eng/monarch/1384174516.html%5D.
Пьяный бунт произошел и в Петрограде - уже после Октябрьского переворота. Он вызвал особый резонанс - как-никак столица, колыбель пролетарской революции. Его описали в своих воспоминаниях многие очевидцы - и большевики, и их оппоненты. Причем, пьяная вакханалия царила как среди защитников Зимнего дворца, так и в рядах победивших пролетариев и солдат.
Слово - свидетелям тех событий.
ЗИНАИДА ГИППИУС, поэтесса Серебряного века, идеолог русского символизма
Дневники. Из "Черных тетрадей" (1917 - 1919)
27 ноября, понедельник
У нас, в ночь оргии у Зимнего Дворца, на 24-е, в подвале стояло вино на аршин. И ворвавшаяся банда, буйствуя, из-под ног пила и люди падали... "Залились!" - хохочет солдат.
30 ноября, четверг
Сутки на улицах стрельба пачками. "Комиссары" решили уничтожать винные склады. Это выродилось в их громление. Половину разобьют и выльют - половину разграбят: частью на месте перепиваются, частью с собой несут. Посылают отряд - вокруг него тотчас пьяная, зверская толпа гарнизы, и кто в кого палит - уж не разобрать. Около 6-ти часов, когда мы возвращались домой, громили на Знаменской: стрельба непрерывная...
1 декабря, пятница
Винные грабежи продолжаются. Улица отвратительна. На некоторых углах центральных улиц стоит, не двигаясь, кабацкая вонь. Опять было несколько "утонутий" в погребах, когда выбили днища из бочек. Массу растащили, хватит на долгий перепой.
2 декабря, суббота
Продолжается громленье винных лавок и стрельба.
4 декабря, понедельник
Винные погромы не прекращаются ни на минуту. Весь "Петроград" (вот он когда Петроград!) пьян. Непрерывная стрельба, иногда пулеметная. Сейчас происходит грандиозный погром на Васильевском.
Не надо думать, что это лишь ночью: нет, и утром, и днем, и вечером - перманентный пьяный грабеж.
5 декабря, понедельник
Ничего особенного. Погромы и стрельба во всех частях города (сегодня 8-ой день). Пулеметы так и трещат. К ним, к оргиям погромным, уже перекидывающимся на дома и лавки, - привыкли. Раненых и убитых в день не так много: человек по 10 убитых и 50 раненых.
... "Правда" объявила: это "офицеры, кадеты и буржуи расставили винные погреба для контрреволюционного превращения народа в идиотов" (sic!).
Как выпьешь - так оно и ясно. Кончил с погребом - иди громить буржуя. Сам виноват, зачем "контрреволюционно расставлял погреба".
Небось, струсят, все отдадут. Потому - наша власть, - и над погребами, и над самими буржуями.
11 декабря, понедельник
Продолжают свое. Строят "винно-кадетские" заговоры, - погреба-то утихают, сейчас последние дограмывают.
Гиппиус З. Н. Собрание сочинений. Т. 8. Дневники: 1893 - 1919. - М.: Русская книга, 2003.- С. 342 - 351.
Лев Давидович ТРОЦКИЙ, один из вождей Октябрьского переворота 1917 г., председатель Петроградского совета в сентябре-декабре 1917 года, народный комиссар иностранных дел в первом Советском правительстве
Из автобиографической книги "Моя жизнь"
Маркин был матрос балтийского флота, артиллерист и большевик. Он не сразу обнаружился. Высовываться вперед было совсем не в его характере. Маркин не был оратором, слово давалось ему с трудом. Кроме того, он был застенчив и угрюм - угрюмостью загнанной внутрь силы. Маркин был сделан из одного куска, и притом из настоящего материала. Я не знал о его существовании, когда он уже взял на себя заботу о моей семье. Он познакомился с мальчиками, угощал их в буфете Смольного чаем и бутербродами и вообще доставлял им маленькие радости, на которые было так скупо то суровое время. Он приходил незаметно справляться, все ли в порядке. Я не подозревал о его существовании. От мальчиков, от Анны Осиповны он узнал, что мы живем во вражьем стане. Маркин заглянул к старшему дворнику и в домовой комитет, притом, кажется, не один, а с группой матросов. Он, должно быть, нашел какие-то очень убедительные слова, потому что все вокруг нас сразу изменилось. Еще до октябрьского переворота в нашем буржуазном доме установилась, так сказать, диктатура пролетариата. Только позже мы узнали, что это сделал приятель наших детей, матрос-балтиец.
Враждебный нам ЦИК, опираясь на собственников типографий, отнял у Петроградского Совета газету, как только Совет стал большевистским. Нужна была новая газета. Я привлек Маркина. Он исчез, потонул, побывал, где нужно, сказал, что нужно, типографам, и в несколько дней у нас возникла газета. Мы назвали ее "Рабочий и Солдат". Маркин сидел день и ночь в редакции, налаживая дело. В октябрьские дни крепко сколоченная фигура Маркина со смуглой угрюмой головой всегда обнаруживалась в самых опасных местах и в самые нужные часы. У меня Маркин появлялся только для того, чтоб сообщить, что все в порядке и - не нужно ли чего. Маркин расширял свой опыт - он устанавливал диктатуру пролетариата в Петрограде.
Начались нападения уличных отбросов на богатые винные склады столицы и дворов. Кто-то руководил этим опасным движением, пытаясь алкогольным пламенем поджечь революцию. Маркин сразу почуял опасность и вступил в бой. Он охранял, а где невозможно было, разрушал склады. В высоких сапогах он бродил по колени в дорогом вине, вперемешку с осколками стекла. Вино стекало по канавам в Неву, пропитывая снег. Пропойцы лакали прямо из канав. Маркин с револьвером в руках боролся за трезвый Октябрь. Промокший насквозь и пропахший букетом лучших вин, возвращался он домой, где его с замиранием сердца ждали два мальчика. Маркин отбил алкогольный приступ контрреволюции.
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. Опыт автобиографии. Том II / Берлин: Из-во "Гранит", 1930. - С. 12 - 13.
АЛЕКСАНДР СИНЕГУБ, поручик школы подготовки прапорщиков инженерных войск, в ночь на 26 октября 1917 г. был в рядах защитников Временного правительства в Зимнем дворце Петрограда
Из воспоминаний "Защита Зимнего дворца"
...отправился разыскивать столовую, захватив с собой одного из юнкеров. Это оказалось довольно сложным занятием. Но вот я и у цели, у двери комнаты, где сейчас насыщу свой пустой желудок. Толстый, бритый, важный лакей отворил дверь. Я шагнул на яркий ослепительный свет и остановился. Клубы табачного дыма, запах винного перегара ударили в нос, запершило в горле, а от пьяного разгула каких-то офицеров, из которых некоторые почти сползли со стульев, у меня закружилась голова, затошнило. Я не выдержал картины и, несмотря на желание сеть и пить, я выскочил из комнаты. "Пир во время чумы... Пир во время чумы... позор, это офицеры..."
Синегуб Александр. Защита Зимнего дворца (25 октября - 7 ноября 1917 г.) // Архив русской революции, издаваемый И. В. Гессеном. Том IV / Берлин, 1922. - С. 163.
С. В. МИЛИЦЫН, чиновник Министерства юстиции Временного правительства, летом 1917 года перешедший на службу в Преображенский полк
Отрывки из воспоминаний "Из моей тетради (Последние дни Преображенского полка)"
Начались пьяные погромы. Наши уже раз напились в Зимнем дворце...
"Во всю! - как говорят солдаты, - всё время сосало. Вот бывало на позиции зимой или в мокроту, в сырость как хотелось выпить. Не напиться, нет, зачем, дай, как прежде, чарку, да я тебе пятнадцать окопов возьму. Эх, и зачем эту глупую трезвость ввели. Русскому человеку и не пить!"...
"Ведь в прежние войны пили и побеждали, а вот тебе и трезвая война, во как закончили. От трезвости и революции пошли".
... Я уверен, что солдаты проникнут во дворец [Зимний дворец]. Их не удержать...
Собираются кучками, перешептываются. "Говорят, винища-то сколько, - с искорками в глазах шепчет южанин, недавно прибывший с фронта, - что страсть. И всякого. Керенский каждый день по бутылке мадеры высасывал..."
По-видимому, сегодня сделают попытку проникнуть в винные погреба. Приказано принять меры. Меня и еще двух солдат назначили ночными дневальными у ворот. Раздали по пяти боевых патронов.
В пятом часу... несколько солдат вышло из казарм... Они проломали окно и решетки с канавки и проникли в погреба. К утру большинство было пьяно. У дворца гудели и шумели. Иногда слышались винтовочные выстрелы. В казармах и во дворе валялись пьяные, орали песни, кричали и бранились.
Трезвые старались навести порядок: вязали особенно буйных, спьяневших укладывали спать и отнимали вино.
Вечером я был во Дворце. В подвальных коридорах валялись бутылки и всюду виднелись мокрые следы. Много народу тут, видно, перебывало. Но погреба!.. вот сразу чувствовалось, что было дело. Полы были залиты вином - в особенности в первых коридорах - с красным вином и мадерой выдержки 1913-1914 гг. Мне объяснили, что, не разбираясь в названиях, грабители разбивали бутылки, чтобы узнать, какое это вино. Искали все водок и коньяку. Масса крепких напитков была захвачена матросами, погружена и куда-то увезена.
Винные погромы разрастались. В пьяниц стреляют, а они все-таки лезут и грабят. Большевики видят в этом козни контрреволюционеров.
Милицын С. В. Из моей тетради (Последние дни Преображенского полка) // Архив русской революции, издаваемый И. В. Гессеном. Том II / Берлин, 1921. - С. 178 - 179.
ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ АНТОНОВ-ОВСЕЕНКО, один из военных руководителей Октябрьского переворота, возглавлявший штурм Зимнего дворца и арестовавший членов Временного правительства, член Комитета по военным и морским делам в первом Советском правительстве, в ноябре-декабре 1917 года командующий Петроградским военным округом
Из воспоминаний "Записки о гражданской войне"
Гораздо больше хлопот... мне лично доставил самый гарнизон, начавший совершенно разваливаться. До сих пор толком не выяснено, не было ли тут и хитроумной провокации, но только никогда невиданное бесчинство разлилось в Петрограде. То там, то сям появлялись толпы громил, большей частью солдат, разбивавших винные склады, а иногда громивших и магазины. Караульная служба замучивала немногих сохранивших дисциплину солдат и красную гвардию. Никакие увещевания не помогали. Особенно остро встал вопрос с погребами Зимнего дворца. К этому времени сохранявший ранее свою дисциплину Преображенский полк, неся караул у этих погребов, спился окончательно. Павловский - наша революционная опора - также не устоял. Посылались караулы из смешанных частей - перепивались. Ставились "комитетские" караулы - не выдерживали. Посылались броневики разгонять толпу - команда их после некоторого променада также начинала подозрительно шататься. Как только начинался вечер, разливалась бешеная вакханалия. "Допьем романовские остатки" - этот веселый лозунг владел толпой. Пробовали замуровать входы - толпа проникала сквозь окна, высадив решетки, и грабила запасы. Пробовали заливать погреба водой - пожарные во время этой работы напивались сами. Только когда за борьбу с пьяницами взялись гельсингфоргские моряки, погреба Зимнего были обезврежены. Это была своеобразная титаническая борьба. Моряки держались стойко, связанные свирепым товарищеским обетом - "смерть тому, кто не выполнит зарока", и, сами в другое время великолепные "питухи", они победили николаевское зелье. Борьба на этом не кончилась. Пьяный угар заразил весь город. Совнарком, наконец, выделил специальное лицо, снабдив его исключительными полномочиями и дав ему сильный отряд. Но это лицо тоже оказалось малосостоятельным... На Васильевском острове борьба была поведена твердо. Финляндский полк, руководимый элементами, тяготевшими к анархо-синдикализму, объявил остров на осадном положении и заявил, что будет расстреливать грабителей на месте, а винные погреба взрывать. Лишь с большим напряжением удалось преодолеть это пьяное безумие. Итоги борьбы были жестокими. Пришлось истребить массу ценнейших вин и чистого спирта. Гарнизон почти целиком развалился. Красногвардейцы надорвались на караульной службе.
Антонов-Овсеенко В. А. Записки о гражданской войне. Том первый / М., 1924. - С. 19 - 20.
МАКСИМ ГОРЬКИЙ, писатель, издатель газеты "Новая жизнь" в 1917-1918 гг.
Из "Несвоевременных мыслей"
Вот уже почти две недели, каждую ночь толпы людей грабят винные погреба, напиваются, бьют друг друга бутылками по башкам, режут руки осколками стекла и точно свиньи валяются в грязи, в крови. За эти дни истреблено вина на несколько десятков миллионов рублей и, конечно, будет истреблено на сотни миллионов.
Если б этот ценный товар продать в Швецию - мы могли бы получить за него золотом или товарами, необходимыми стране - мануфактурой, лекарствами, машинами.
Люди из Смольного, спохватясь несколько поздно, грозят за пьянство строгими карами, но пьяницы угроз не боятся и продолжают уничтожать товар, который давно бы следовало реквизировать, объявить собственностью обнищавшей нации и выгодно, с пользой для всех, продать.
Во время винных погромов людей пристреливают, как бешеных волков, постепенно приучая к спокойному истреблению ближнего.
В "Правде" пишут о пьяных погромах как о "провокации буржуев", - что, конечно, ложь, это "красное словцо", которое может усилить кровопролитие.
Развивается воровство, растут грабежи, бесстыдники упражняются во взяточничестве так же ловко, как делали это чиновники царской власти; темные люди, собравшиеся вокруг Смольного, пытаются шантажировать запуганного обывателя. Грубость представителей "правительства народных комиссаров" вызывает общие нарекания, и они - справедливые.
Разная мелкая сошка, наслаждаясь властью, относится к гражданину как к побежденному, т. е. так же, как относилась к нему полиция царя. Орут на всех, орут как будочники в Конотопе или Чухломе. Все это творится от имени пролетариата" и во имя "социальной революции", и все это является торжеством звериного быта, развитием той азиатчины, которая гноит нас.
А где же и в чем выражается "идеализм русского рабочего", о котором так лестно писал Карл Каутский?
Где же и как воплощается в жизнь мораль социализма, - "новая" мораль?
Ожидаю, что кто-нибудь из "реальных политиков" воскликнет с пренебрежением ко всему указанному:
- Чего вы хотите? Это - социальная революция!
Нет, - в этом взрыве зоологических инстинктов я не вижу ярко выраженных элементов социальной революции. Это русский бунт без социалистов по духу, без участия социалистической психологии.
Горький Максим. Несвоевременные мысли // Максим Горький. Книга о русских людях / М.: Вагриус, 2007. - С. 456 - 457 [Новая Жизнь. - 1917. - 7 (20) декабря].
ЛАРИСА МИХАЙЛОВНА РЕЙСНЕР, журналистка, поэтесса, участница революции 1917 года и гражданской войны, с 1918 года - член партии большевиков
Из очерка "В Зимнем дворце", опубликованного в газете "Новая жизнь" 11 ноября 1917 года
...Но еще более опасное внимание черни привлекают в Зимний дворец... на этот раз огромные винные погреба. Их завалили дровами, замуровали сперва в один кирпич, потом в два кирпича, ничего не помогает. Каждую ночь где-нибудь пробивают дыру и сосут, вылизывают, вытягивают, что возможно. Рабочие, матросы обещали разнести все здание, если не прекратится низменное паломничество. Лучше гибель чего угодно, чем зрелище ненасытного, болезненного обжорства, совершаемого в дни величайшей русской революции.
Цит. по: Пржиборовская Галина. Лариса Рейснер / М.: Молодая гвардия, 2008. - С. 196 - 217.
ПАВЕЛ ДМИТРИЕВИЧ МАЛЬКОВ, большевик, участник штурма Зимнего дворца, комендант Смольного с 29 октября 1917 года, комендант московского Кремля с марта 1918 года
Из воспоминаний "Записки коменданта Кремля"
Не успели покончить с офицерскими клубами, как свалилась новая забота - винные склады.
Чего-чего, а вин всяких в Петрограде было запасено вдосталь. Чуть не по всему городу были разбросаны большие и малые винные склады и подвалы. Огромные склады были под Зимним дворцом, на Гутуевском острове и в ряде других мест.
Уже с начала ноября по городу покатилась волна пьяных погромов. Она разрасталась и ширилась, приобретая угрожающий характер. Иногда погромы возникали стихийно, а чаще направлялись опытной рукой отъявленных контрреволюционеров, стремившихся любым путем нанести ущерб Советской власти, подорвать и вовсе уничтожить советский строй.
Зачинщиками погромов были, как правило, хулиганье, приказчики многочисленных петроградских лавок и лавчонок, обыватели и разный деклассированный элемент. К погромщикам зачастую присоединялись солдаты, а иногда и кое-кто из отсталых рабочих, недавно пришедших из деревни.
Погромщики разбивали какой-либо винный склад, перепивались сами до безобразия, спаивали население, ведрами тащили вино и водку. Разгром винных складов сопровождался дебошами, грабежами, убийствами, порою пожарами. Каждый раз требовалось немало сил и энергии, чтобы обуздать пьяную, одичавшую толпу людей, потерявших человеческий образ. Питерскому пролетариату, молодой Советской власти пришлось принять самые решительные, суровые меры, чтобы прекратить в Петрограде пьяные погромы. Практически организация борьбы с винными погромами была возложена на Военно-революционный комитет.
Одним из первых подвергся нападению винный склад под Зимним дворцом. Разграбить его полностью не разграбили, это было невозможно, так был он велик, но пьяницы кинулись в Зимний толпами.
Мы вначале ничего не знали о существовании винных подвалов в Зимнем дворце. Кто мог предполагать, что русские цари создали под своим жильем запасы вина на сотни, если не на тысячи лет!
Тайну подвалов открыли старые дворцовые служители, и открыли ее не Ревкому, а кое-кому из солдат, охранявших дворец после 25 октября.
Узнав, что под дворцом спрятаны большие запасы вина, солдаты разыскали вход в подвалы, замурованный кирпичом, разбили кирпичную кладку, добрались до массивной чугунной двери с решеткой, прикладами сбили замки и проникли в подвалы. Там хранились тысячи бутылок и сотни бочек и бочонков самых наилучших отборных вин. Были такие бутылки, что пролежали сотни лет, все мхом обросли. Не иначе еще при Петре I заложили их в санкт-петербургских подвалах.
Пробравшись в склад, солдаты начали бражничать. Вскоре перепился чуть не весь караул Зимнего. Слухи о винных складах под Зимним дворцом поползли по городу, и во дворец валом повалил народ. Остановить многочисленных любителей выпить караул был не в силах, уж не говоря о том, что значительная часть караула сама еле держалась на ногах.
14 ноября Военно-революционный комитет обсудил создавшееся положение и принял решение: караул в Зимнем сменить, выделить для охраны дворца группу надежных матросов, а винные склады вновь замуровать.
Проходит дня четыре-пять. Сижу я как-то вечером в Ревкоме, беседую с Аванесовым. Туг же Гусев, еще кто-то из членов Ревкома. Является Благонравов, назначенный после Чудновского комендантом Зимнего дворца. На нем лица нет.
- Что там у тебя в Зимнем еще стряслось? - спрашивает его Варлам Александрович.
- Опять та же история! Снова высадили дверь в подвал и пьют как звери. Ни бога, ни черта признавать не желают, а меня и подавно. Вы только подумайте, - обратился ко всем присутствовавшим Благонравов, - за две с не большим недели третий состав караула полностью меняю, и все без толку. И что за охрана была? Хоть от самой охраны охраняй! Как о вине пронюхают, словно бешеные делаются, никакого удержу. А теперь...
- Позволь, позволь, - перебил Аванесов, - что "теперь"? Кто дверь выбил? Кто пьянствует? Матросы?
- Какие там матросы! Матросов мне еще не прислали, все только обещают. Выделили пока красногвардейцев...
- Так что, красногвардейцы перепились? Что ты мелешь?!
- Нет, красногвардейцы не пьют, но вот народ удержать не могут, тех же солдат... Орут, ругаются, глотки понадрывали, а их никто не слушает. Они было штыки выставили, так солдаты и всякая шантрапа, что из города набились, на штыки прут. Бутылки бьют, один пьянчужка свалился в битое стекло, в клочья изрезался, не знаю, выживет ли. Как их остановишь? Стрелять, что ли?
- Стрелять? Еще что скажешь! - Аванесов на минуту задумался, потом повернулся ко мне. - Знаешь что, Мальков, забирай-ка ты это вино сюда, в Смольный. Подвалы под Смольным большие, места хватит, охрана надежная. Тут будет порядок, никто не позарится.
Я на дыбы.
- Не возьму! К Ильичу пойду, в Совнарком, а заразу эту в Смольный не допущу. Мое дело правительство охранять, а вы хотите, чтобы сюда бандиты и всякая сволочь со всего Питера сбежалась? Не возьму вино, и точка.
- Н-да, история. - Аванесов снял пенсне, протер его носовым платком, надел обратно. Побарабанил пальцами по столу. - А что, товарищи, если уничтожить это проклятое вино вовсе? А? Да, пожалуй, так будет всего лучше. Ладно, посоветуемся с Владимиром Ильичем, с другими товарищами и решим...
Тем временем в Зимний прибыли балтийцы и сразу по-хозяйски взялись за дело. Вместе с красногвардейцами - кого кулаками, кого пинками, кого рукоятками пистолетов и прикладами - всю набившуюся в винные погреба шантрапу и пьяниц из Зимнего вышибли. Трудно сказать, надолго ли, но подвалы очистили, а тут и приказ подоспел: уничтожить запас вина в погребах под Зимним дворцом.
Принялись моряки за работу: давай бутылки об пол бить, днища у бочек высаживать. Ломают, бьют, крушат... Вино разлилось по полу рекой, поднимается по щиколотку, по колено. От винных, паров голова кругом идет, того и гляди очумеешь. А к Зимнему чуть не со всего Питера уже бежит разный люд: пьянчужки, обыватели, просто любители поживиться на даровщину. Услышали, что винные склады уничтожают, и бегут: чего, мол, добру пропадать? Того и гляди опять в подвалы прорвутся...
Вызвали тогда пожарных. Включили они машины, накачали полные подвалы воды, и давай все выкачивать в Неву. Потекли из Зимнего мутные потоки: там и вино, и вода, и грязь - все перемешалось.
Толпа между тем все густеет. Подходят рабочие: правильно, говорят. Давно пора эту заразу уничтожить, чтобы не поддавался, у кого гайка слаба. Приказчики же, жулье всякое (монахи, между прочим), те - наоборот. В голос вопят, протестуют. Некоторые, самые отчаянные, становятся на четвереньки и пьют эту пакость. Иные тащат ведра и бутылки. День или два тянулась эта история, пока от винных погребов в Зимнем ничего не осталось.
Ликвидацию винных складов на Гутуевском острове поручили охране Смольного. А склады там были большущие. Каждую ночь я отправлял туда наряд в тридцать человек, который уничтожал винные запасы. Пришлось повозиться около месяца, пока все уничтожили.
Один небольшой винный склад довелось нам с Манаенко самим ликвидировать, собственноручно. Шли мы однажды вечером с ним вдвоем по улице, слышим шум, крики. Прямо на нас, пригнувшись, бежит человек, за плечами - мешок, в нем что-то гремит. Манаенко хвать его за шиворот (а силища у Манаенко - на троих хватит), рванул покрепче, мешок и трах о мостовую. В нем бутылки с вином, все вдребезги. Ясно! Значит, рядом винный склад грабят.
Мы поспешили на шум. Подходим - винный подвал, дверь настежь. Оттуда несутся пьяные крики, ругань, звон бьющейся посуды.
Я к двери; "Выходи!" - кричу. Никакого внимания. Орут по-прежнему. Вынул я тогда кольт, сунул в дверь и выстрелил вверх, в потолок. На минуту все смолкло. Несколько солдат выскочили наружу с полными мешками и попытались прошмыгнуть мимо нас, да не тут-то было. Мешки мы у них отобрали - и оземь, а их прогнали. Тем временем в подвале опять шум поднялся, все идет по-прежнему. Что тут делать? Нас-то ведь только двое, а их там, судя по крику, не меньше сотни.
Стоим совещаемся. Слышим вдруг конский топот. Во весь карьер скачет конный разъезд. Подскакали, и прямо на нас, того и гляди сомнут. Схватил я у одного лошадь под уздцы, кричу: "Вы что, очумели, я комендант Смольного!"
Они видят - матросы. Спешились, стали разбираться. Оказывается, их встретили солдаты, у которых мы вино отобрали, и заявили, что на них напали бандиты, грабящие винный склад.
Пока мы с разъездом объяснялись, с улицы опять послышался шум. Бегут солдаты, чуть не целая рота, штыки наперевес. Впереди наши "жертвы".
- Вот они, бандиты, - кричат, - лови их!
Ребята из конного разъезда за винтовки схватились, еще минута, и начнется перепалка. Времени терять нельзя.
- Стой! - гаркнул я что было мочи. - Именем революции, стой!
Солдаты остановились. Несколько человек вышли вперед, приблизились к нам.
- Я - Мальков, комендант Смольного. Ясно? Приказываю подвал очистить, вино уничтожить.
Часа два мы провозились, ни одной целой бутылки, ни одного бочонка не оставили. Все уничтожили.
Вылез я из подвала, а от меня за версту винищем разит. Брюки хоть выжимай: по колено в вине ходил.
Вернулся в Смольный, навстречу Антонов-Овсеенко. Потянул носом воздух:
- Мальков, ты никак пьяный? Неужели выпил?
- Не то что выпил, а прямо залился вином, купался в нем, проклятом!
|