Аннотация: Из записок Сони Д., студентки исторического факультета
Шестого января 1994 года я и мой жених - австралийский русофил, ученый-этнограф Нил Гриффин - прилетели первым утренним рейсом в Новосибирск. Рассчитывали добраться до Бийска на автобусе, а оттуда, уже на другом автобусе ехать до села N, последнего досягаемого общественным транспортом пункта по дороге к цели нашего путешествия, а именно - заброшенной алтайской деревне Раскаты.
Нам повезло, несмотя на плохую видимость, самолет прибыл в Новосибирск вовремя, и мы успели на первый бийский автобус.
Сибирская зима, о которой Нил знал больше понаслышке, проявила себя в виде потепления и сильного снегопада, превратившего Бийск в мохнатое белолапое существо, похожее на медведя Умку.
Я сидела в жестком кресле здания автовокзала и пила буфетный чай из бумажного стаканчика. Нил предлагал взять такси, но мне его идея не показалась удачной. Все говорило о том, что до села N такси здесь не ездят.
Настроение мое было слегка подпорчено погодой: хлопьями валил снег и у нас не было уверенности, что мы сможем добраться до села засветло. А это было очень важно, так как оттуда до Раскатов нам идти пешком еще шесть километров. Такое путешествие летом в хорошую погоду заняло бы около часа, а зимой, по снегу у него был шанс растянуться и на все два с половиной.
- Знаешь, Нил, если наш автобусный рейс отменят, то мы не окажемся у прадедушки в сочельник и вообще, неизвестно, где будем ночевать.
- Ноу проблем, милая! Мы с тобой устроимся в гостинице и познакомимся с местными ресторанами, это тоже интересно!
- Нил, тебе все интересно. Ты даже про забегаловку в Бийске способен написать какую-нибудь научную работу! Но нам бы надо попасть в деревню вовремя. Прадедушка старенький, он наверняка будет переживать и расстраиваться...
- Соня, не волнуйся, кажется, объявляют посадку на наш автобус! - Нил обрадаванно воздел палец в воздух, прислушиваясь к голосу диспетчера.
Нам определенно везло!
Идея отправиться в заповедную глушь на празднование русского Рождества мне вовсе не принадлежала, просто моя мама не могла поехать к своему деду, из-за того, что у нее на руках была ее собственная мать, моя бабушка. Меня же она решительным образом туда спроваживала, так как прадедушке моему, Кондрату Афанасьевичу Балябину, как раз на Рождество должно было исполниться аж 98 лет! Старик, пребывавший в завидном здравии ума и неплохой для таких лет физической форме, выразил желание собрать возле себя свое потомство.
Узнав о предстоящем семейном событии, Нил тут же напросился со мной. Что ж,вполне закономерно: перспектива побывать на Рождество зимой в алтайской деревне для этнографа действительно была заманчивой, да и отпускать меня одну в столь экзотическую местность он вряд ли бы захотел. Я, конечно, объяснила своему австралийцу, что прадедушкиной деревне никаких аборигенов уже не осталось, дома стоят заколоченными, лишь наш упрямый долгожитель вопреки всякой логике не захотел покидать родные места. В прошлом году мои родители забрали к себе его единственную, слабую здоровьем дочь - мою бабушку, и с тех пор за дедом по очереди стали присматривать внучки , которых у него было три. Старика уговаривали одуматься и перебраться к одной из них, но тот упрямился. И все-таки женщины предполагали, что на этот раз, собрав всех на Рождество, Кондрат Афанасьевич согласится на переезд.
Автобус высадил нас в селе N близко к сумеркам, и мы, как это и было задумано, направились пешком, одетые в спортивные комбинезоны и навьючив на спины рюкзаки, наполненные подарками для деда, сувенирами для родственников и кое-какой праздничной снедью. С меня, как москвички, всегда "причиталось" чуть больше гостинцев для родни, чем с других представителей семейной молодежи, а с тех пор, как появился Нил, то без подарков на нас бы посмотрели и вовсе подозрительно: уж не проходимец ли этот австралийский профессор, если не в состоянии родственников невесты уважить?
Световой день еще не закончился, но снегопад был таким обильным, что окресности просматривались с трудом. Мы должны были идти через укрытые белой периной пашни, а потом - еще примерно два километра вдоль берега реки и, наконец, - дорогой, ведущей через лес прямо к Раскатам.
За два года общения с заядлым путешественником Нилом я превратилась в типичную экстремалку, так что пешая ходьба в непогоду для нас двоих не составляла проблемы, и мы вполне легко и без приключений к вечеру добрались до обиталища моего эпического прадеда.
Когда мы вошли в деревню, уже темнело, силуэты брошенных домов болезненно кособочились вдоль улицы, и лишь балябинская изба приветливо поглядывала своими освещенными окошками - по счастью, в Раскаты все еще подавалось электричество.
Собака, сидевшая у будки на цепи, встретила нас негромким, хриплым лаем. Пес был подстать хозяину - уже старичок, который вряд ли мог выступить в качестве защитника в случае, если, скажем, наведался бы в деревню медведь. Нил тут же принялся гладить и почесывать за ушами дворнягу, приговаривая :"Хороший мальчик, хорошая собака!", а я поспешила в дом.
"Святое семейство" было уже в сборе, ждали только нас. Стол был накрыт и вокруг него собрались две моих тети, Анна и Нина, двоюродные мои братья Виктор и Петя, а встречать меня подскочила дочь тети Нины, моя двоюродная сестра Тамара - студентка, как и я. Сам виновник торжества, сидевший в красном углу, приветливо кивнул: "Проходи Софьюшка, детка, мы тебя ждали!"
Мой прадед был сухощав, абсолютно сед, но так и не облысел, хотя от его когда-то пышных кудрей осталось только воспоминание в виде серебристого пуха, венчиком окружавшего его голову. Старик, как это бывает в таком возрасте, уже полуослеп, за толстыми стеклами его очков виднелись когда-то голубые, а теперь - совсем прозрачные глаза. Хоть и сидел он за уставленным едой столом, перед ним стояли лишь чашка да блюдце, дед был очень плохим едоком, предпочитая всем в мире яствам размоченные в чае баранки. Вот ими он и питался.
Нил вошел следом за мной и тоже получил приветствие от нашего патриарха: "Рад тебя видеть, мил человек, посмотришь как мы тут живем - хлеб жуем, да откушаешь с нами! Сегодня-то сочельник, стол небогат, а вот завтра, на Рождество (дед произносил это слово как "рожжество") будет тебе чем потешиться"
Вечер пролетел незаметно - за столом было много разговоров. Говорили больше братья - они сокрушались, что не смогли наладить к вечеру баню, что-то там, по их словам, приключилось. Прадедушка только рукой махнул - весь день, мол возились, что уж там не смогли сделать - непонятно.
- Ничего страшного, - заступилась за сыновей тетя Аня, - помыться можно и в сенях, в корыте, поливаясь из ковшика, благо что на дворе нынче не холодно - вон какой снег валит.
- Да, да, в сенях - это хорошо! Мы с большим удовольствием! - обрадованно закивал Нил, который, видимо считал, что предаватся омовению он будет вместе со мной. Нет, он явно не представлял, какие суровые нравы все еще царят в сибирской глубинке!
Тетушки мои обменивались репликами, то подавая еду, то убирая тарелки. Тетя Аня жаловалась тете Нине на своих учеников - она преподавала биологию в школе. Дело шло к ночи и засиживаться за столом никто не собирался. Пока женщины приводили горницу в порядок и готовили деду постель прямо на печи - именно там на этот раз старик захотел спать, мы с Нилом сидели на лавке, которая была превращена в этакий деревенский диван с помощью брошенного не нее тюфячка , покрытого плюшевым ковриком. Мой этнограф был в восторге - жилище сохранило в себе черты старой сибирской избы - здесь были и белая кирпичная русская печь, и полати, и бабий закуток, горела лампадка под иконой, a в углу стояла настоящая лесная елочка, которую незадолго до нашего прихода украсили старыми, сделанными из фольги и картона игрушками. Тут мой австралиец вспомнил про сувениры, и бросился доставать из рюкзака свертки. Радующие глаз цветной бумагой и лентами пакеты и коробочки он тут же поставил под ель, а одну коробку распечатал и достал из нее четыре блестящих шарика, которые повесил на ароматные колючие лапы.
Две спальные комнаты в прадедушкином доме отделялись от натопленной горницы всего лишь легкими матерчатыми занавесками, с таким расчетом, чтобы тепло в них попадало беспрепятственно.
В силу несерьезности этой изоляции, нам с Нилом с легким сердцем предложили спать в одной из этих комнатушек, предполагая - и вполне справедливо - что в таких условиях греховные мысли не заводятся. В другой спаленке разместились две тетушки - Анна и Нина, а также нинина дочь, Тамара. Виктор и Петя улеглись в горнице на полатях - совсем как в старину!
Только прикоснувшись головой к подушке я поняла, как сильно устала и в тот же миг провалилась в сон.
Утром меня разбудил крик. Ощущение было настолько ужасное, что я сначала подумала, что все еще сплю и мне снится кошмар, но тут же увидела всклокоченную рыжую голову Нила и по его испуганно округлившимся глазам поняла - нет, это не сон. Набросив в спешке куртку вместо халата, я побежала на звук, выскочила на крыльцо и мне открылась страшная картина: две мои тети и Тамара в шоке стояли возле рассыпавшейся по двору поленницы. Между деревяшек я увидела дедовы ноги в валенках. Нил дернул меня за руку, не дав подойти ближе, а сам устремился вперед. Я все равно рванулась за ним и увидела, что вокруг головы старика алым на белом проступала кровь. А снег все продолжал падать, хлопья равнодушно опускались на лицо прадедушки и не таяли.
Тетя Нина вдруг бросилась в дом, причитая: "Я сейчас, я принесу мою аптечку, надо его перевязать!" У меня в душе зажглась иcкорка надежды - все таки наша тетя Нина - она же врач, раз ей нужна аптечка, то значит не все так ужасно. Но по выражению лица Нила я вдруг поняла что-то. А тетя Нина бегала по дому и было слышно, как она повторяла - "Ну где, где же она, моя аптечка!".
Тетя Аня пошла следом за ней - причитания прекратились. Обе женщины вернулись во двор, но перевязку делать было, видимо, поздно. Потому, что опомнившаяся от потрясения тетя Нина склонилась на дедом, потрогала его лоб, пощупала пульс и в отчаянии махнула рукой: "Мертв!" Только сейчас мы заметили, что никто не видел братьев - Витьку и Петьку.
Так уж получилось, что единственным мужчиной, который смог бы внести какой-то порядок в безумие сложившейся ситуации был мой Нил. И он с этим начал тут же мужественно справляться. Надо сказать, что в обычной жизни профессор Гриффин был рассеян и неловок, как многие ученые чудаки. Но в экспедициях, в экстремальных условиях он сильно менялся. Вот и сейчас он был абсолютно хладнокровен и решителен. Первым делом он с помощью самой сильной из нас, Тамары, перенес тело покойного Кондрата Афанасьевича в дом, положив его в пристройку, которую по-деревенски называют "поветь", на широкую лавку.
Дальше он пригласил всех нас в горницу, и когда мы уселись за столом, сказал:
- Дорогие дамы, случилась беда. Мне понятны и близки ваши чувства, я их полностью разделяю. Но наши с вами обстоятельства усложняются тем, что мы временно отрезаны от мира. К сожалению, сейчас мы не можем сообщить в милицию о происшедшем...
- Господи, да при чем тут милиция! - воскликнула Тамара, перебив его речь
- Увы, милиция всегда должна быть в курсе подобных событий. Тем более когда в вашем доме произошло убийство
После этих слов сначала наступила гробовая тишина, а потом тихо прошелестел общий вопрос: "Как - убийство?"
Нил грустно посмотрел на женщин:
- Нина, вы как врач , наверное лучше других понимаете , о чем я говорю.
Нина в ответ кивнула головой.
Нил продолжил:
- Мы все с вами видели, что у дедушки голова была повреждена сзади, а лежал он на спине. Следовательно, он не оказался жертвой неосторожности и погиб не от того, что случайно разрушил поленницу.
- Но кому и зачем понадобилось убивать бедного дедушку!- воскликнула я, - Неужели кто-то чужой забрел в эту деревню, какой-то маньяк?
- Возможно, возможно - пробормотал Нил, - но собака ни ночью, ни утром не лаяла. Я услышал бы. Я всегда реагирую на лай собак, особенно если сплю на новом месте.
- Так что же - теперь нам друг друга подозревать? - нахмурилась тетя Аня. Ей, видимо, было особенно не по себе, так как ее сыновья не обнаружились.
Словно отвечая на ее мысли, Нил заметил:
- Похоже, что Виктор и Петр ушли из дома спозаранку, они, кажется, еще вчера за столом говорили, что хотят пройтись на лыжах до села и посмотреть, насколько заметена дорога, и нет ли опасности застрять в деревне надолго.
Тут же, следом за его словами несколько раз тявкнул Шарик - так звали пса - и через минуту на пороге появились Виктор и Петр. Не почувствовав, что в доме беда и, видимо, не заметив рухнувшей поленницы, парни с порога заявили, что дороги нет, и что они пытались добраться до села на лыжах - бесполезно, два часа промучились, завязая в снегу.
- Замолчите - в отчаянии рявкнула на них тетя Аня, - ваш прадедушка, Кондрат Афанасьевич, погиб! А может быть даже - убит!
Узнав от нас все подробности происшедшей трагедии, оба парня остолбенели.
Некоторое время в доме висела безжизненная тишина. Мысли многих из нас обратились к Богу. Каждый молча подходил к единственной, висевшей в углу иконе , крестился и тихо молился. Подошел и Нил, хотя он и не был религиозным человеком.
Я видела, как он задумчиво смотрит на икону. Мне показалось, что он был чему-то удивлен. Я проследовала за его взглядом и тут заметила, что икона выглядела несколько иначе, чем вчера вечером. Кто-то украсил ее снизу еловыми ветками, переплетеными синей атласной лентой. Это действительно выглядело немного странно, но я не слишком хотела задумываться на эту тему. Икона, надо сказать, была довольно заурядная, письмо ее выдавало скромные таланты художника, владеющего техникой росписи по дереву, но не более того. Изображен на ней был воскресший Христос, спасающий Адама и Еву из aда. Вполне традиционный сюжет, один из любимых людьми, дожившими до преклонного возраста.
Наше молчаливое созерцание иконы заметила и тетя Аня, которая тоже подошла помолиться и , поправив украшение из веток, сказала:
- Это я вчера поздно вечером веточки приделала. Так , думала, будет наряднее к Рождеству, - она перекрестилась и тихонечко всхлипнула.
Нил ничего не сказал в ответ, видимо его интерес к старинным рождественским традициям сильно ослаб в трагической атмосфере этого рокового утра.
Чтобы чем-то себя занять, тетя Нина с Тамарой решили найти для предстоящего погребения деда подходящую одежду, они открыли сундук, стоявший в сенях и стали перекладывать там вещи. Я тоже подошла, мне было интересно посмотреть, что же хранил в нем наш покойный Кондрат Афанасьевич. Там оказалось немало хорошо сохранившегося добра, всевозможные старые пиджаки и платья, пересыпанные нафталином, льняные сорочки, несколько пар брюк и, почти на дне,старинный фотоальбом. Увидев альбом, я тут же взяла его и направилась в горницу, решив, что самое разумное было бы немного успокоиться и узнать побольше о жизни своего прадедушки.
В горнице Нил тихо беседовал с тетей Аней, я , не захотев им мешать, ушла в спальню, где до этого провела ночь. Нил зашел, когда я листала альбом, присел рядом и тоже стал разглядывать фотографии.
Среди них были и очень старые, дореволюционные снимки. Это были фотопортреты каких-то горожан, я смутно догадывалась, что они были моими дальними предками - прапрадедами, наверное.
Одно фото было очень необычное - на нем была запечетлена пара новобрачных в домашнем интерьере. По тем временам такие снимки были редкостью, обычно люди фотографировались в студиях. Наверное, фотограф был приглашен по случаю торжества. Жених, красивый, совсем молодой человек сидел на стулe, а юная, черноволосая невеста, держа в руках букетик цветов, стояла на фоне иконостаса. Видно было, что иконы висели в доме на стене, так как рядом стоял шкаф, и с боку - стол на рeзных ножках. Иконы были едва видны, но на одной я вдруг узнала изображение, схожее с тем, что было и на той, перед которой я сегодня молилась за душу покойного прадедушки. Светлое одеяние Адама было видно особенно отчетливо.
Нил тоже всматривался в снимок. Потом он взял меня молча за руку и вывел в горницу, к нашей иконе. Он отодвинул рукой ветки и я увидела в ее углу большое пятно, было очевидно, что участок иконы был словно освобожден от верхнего слоя краски, и зеленоватый цвет запечатленных художником складок одежды, совсем иных, чем те, что на остальном изображении, заставил меня вздрогнуть:
- Это же прозелень! - прошептала я и перешла на английский. Нил хорошо говорил по-русски, но на английском мы могли разговаривать при посторонних с большей свободой. - Такой изысканнай оттенок, к нему прибегали далеко не все иконописцы. И его применение для изображения складок на одежде - признак высокого вкуса старых мастеров!
- Ты видишь, сказал Нил, кто-то тер эту икону каким-то растворителем, только вот зачем и когда? Вчера вечером ничего подобного не было, я внимательно разглядел "Сошествие во ад" сразу, как сел за стол.
- Растворителем? Я не думаю, что обычный ацетон мог бы стереть верхний слой, хоть и сделанный, судя по всему, в двадцатом веке, но все равно, плотный и покрытый налетом.
- Да, - согласился Нил.
Мы вышли на улицу, во дворе никого не было, поленница так и осталась раскиданной.
- Скажи, - спросил он меня, - а что произошло со всеми этими людьми из альбома? Куда делся их дом, где теперь остальные иконы?
- Я мало что знаю, слышала только, что была какая-то история с неравным браком, что прадедушка женился на богатой, то есть - прабабушка была из семьи золотопромышленника. Там были даже какие-то мелкие споры между ними из-за этого, но несмотря ни на что, любили они друг друга. Жизнь у них была тяжелой, не до семейных сцен им было. Прадедушка ведь и в лагерях был, я же тебе рассказывала. А куда делось богатство - кто же знает! Хотя слухи были... Вроде, что-то прабабушка умудрилась спрятать...Постой, уже не думаешь ли ты?!
- Я думаю, - подтвердил Нил, - Я все время об этом думаю...Так, давай-ка заглянем в баню.
Не спрашивая ни о чем, я пошла с ним к покрытой снегом избушке. Войдя, Нил первым делом подошел к печи и умело развел в ней огонь. Пламя весело загудело. Тяга была отличная! Потом он плеснул из ковша водой на пол - вода легко сбежала вниз, под пол... Выходит, баня была в полном порядке!
Мы вернулись в предбанник и тут Нил заметил - тяжелая скамья стояла слегка наискосок.
- Скажи ка, Соня, а бывают ли в банях погреба?
- Не знаю, - ответила было я, но тут же осеклась. Спрашивая, Нил уже словно отвечал на вопрос: под скамейкой, которую он отодвинул, оказался погреб, его было не легко заметить, но на посеревших от времени досках выделялась светлая полоса, как если бы кто-то сумел открыть давно не тревоженную дверцу.
С помощью кочерги Нил приподнял крышку, пахнуло сыростью и мы увидели, что внизу действительно был погреб, туда вела лестница.
Нил залез в него и вскоре я услышала: "Мне нужен фонарик.... Тут кое-что есть!"
В это время с улицы послышались голоса, Нил тут же вылез из погреба и мы с ним поспешно покинули баню, чуть не столкнувшись нос к носу с Виктором и Петром. Парни - это было очевидно - отчего-то смутились. Но Виктор тут же спросил - не видели ли мы в бане оставленного ими ключа от машины. Мои двоюродные братья действительно приехали в деревню на своей машине - у них была какая-то иномарка, я толком в них не разбираюсь. Вообще-то они были помешаны на машинах и держали свою автомастерскую в Бийске. Из-за снегопада машина стояла без дела, именно поэтому они и ходили проверять дорогу сегодня утром. По их словам, когда они уходили, дед еще лежал на печи.
- Нет, в бане ключа мы не видели , - ответил Нил, а вот из кармана твоей куртки высовывается брелок!
- Ах , да, ну надо же! - смешался Виктор. После этого мы вчетвером повернули назад к дому. По дороге Петр вдруг сказал:
- Тамара утром видела, как мы уходили. Она попалась нам навстречу, когда мы шли в сарай за лыжами.
Нил посмотрел на него и молча кивнул.
Уже в доме Тамара сама подошла ко мне:
- Надо поговорить!
- Что такое?
- Соня, я знаю, профессор твой все пытается дознаться, что да как, всех спрашивает, ходит, все разглядывает. Так вот, скажи ему: да, я утром чуть свет вышла во двор! Я хотела посмотреть погоду, у меня вся душа изболелась. Никто не знает, а я ведь ждала, что в деревню приедет один человек. Теперь-то вижу, что напрасно... У нас только любовь началась, мы вместе всего ничего. Парень - аспирант из моего института, у него есть мотоцикл. Да, я знаю, погода очень плохая была, но я все надеялась - он же такой отчаянный... Вышла, прошлась по деревне да и назад, домой - а тут Витька с Петькой. Я не стала никому говорить, что их видела, но они на лыжи встали при мне. Так вот все было. Вернувшись, решила снова прилечь, самa я топить не умею, думаю - сейчас мама с тетей Аней встанут и растопят. Легла и заснула.
Пока мы беседовали с Тамарой, Нил подошел к занятой на кухне тете Нине. Я услышала, как он спросил, нет ли у нее чего-нибудь от головы. Тетя, намазывавшая маслом бутерброды, кивнула головой в сторону черной сумочки, стоявшей рядом с ней на лавке. Нил порылся в ней, что-то нашел и из вежливости, наверное, спросил:
- Так где вы аптечку-то утром нашли?
- Да не искала я, металась, нигде не видела, хотя вроде она всегда на виду... Анна мне ее подала, да что толку то! - Тетка моя горестно вздохнула, и продолжила готовку.
- Нил, погоди, ты что, плохо себя чувствуешь? - спросила я, на что в ответ он поманил меня пальцем в сени.
Мы вышли, сели на сундук. Говорили по-английски:
- Соня, в погребе стоит большой сундук, похожий на этот, я его нащупал, но не открыл, конечно. Темно было... Скажи, а в банях в погребах сундуки для чего держат?
- Нет, не держат в погребах сундуков, я первый раз про такое слышу. Тем более - в банях. Хотя бывают в предбанниках погреба...да, такое встречается. Но там обычно хранят продукты - знаешь, огурцы в банках, грибочки, водку даже. Но наш-то дедушка покойный баней совсем редко пользовался и не любитель он был выпить да закусить. Не знаю, что за сундук у него там. Да и погреб-то какой то странный, скамьей заставленный, никто про него и не знал сроду.
-- А давай-ка позовем твою родню, да посмотрим, что в сундуке-то. Может и прояснится, отчего умер дедушка Кондрат!
И вот все мы собрались в балябинской бане. Отчужденные, усталые лица и недоверчивые глаза близких по крови людей - что может быть печальнее этого зрелища!
Нил пришел на этот раз с фонариком, но сам в погреб не полез.
- Я полагаю, что семейные ценности - а я уверен, что мы с вами сейчас найдем именно их - должны быть извлечены на свет мужчинами вашего рода.
Мне думается, что Виктор и Петр сделают это по праву.
Братья ни слова не говоря приступили к возложенной на них обязанности.
С помощью доски и веревок, они подняли сундук на поверхность. И уже здесь, на свету всем стало видно - массивный амбарный замок, запиравший сундук, был поврежден. Видимо, ключа кто то, вскрывавший его, не нашел. Да, сломать замок - не женских рук было это дело...
Виктор приподнял крышку и нам предстала следующая картина: перемотанные льняными полотенцами, в сундуке лежали почерневшие от времени иконы. Я взяла в руки первую из них, похоже, то был Спас Нерукотворный. Может быть, конечно, я и не такой уж большой знаток, но все-таки почти закончивший университет историк, так что мне было ясно - икона в моих руках очень старая, причем неплохо сохранившаяся. На мой взгляд, изображение на ней было выполнено в 17 веке, хотя, вполне вероятно, что за ним могло находиться и более древнее письмо. В любом случае - икона была работы большого мастера, очень ценная. Я протерла поверхность взятым сюда для такого случая подсолнечным маслом и повернула икону так, чтобы свет из окна упал не нее. Глаза Христа словно ожили.
"О Господи!" - выдохнули разом все собравшиеся.
Молча мы вынесли сундук из бани и понесли в дом. Я шла впереди, неся драгоценную икону перед собой, как будто это был крестный ход...
Женщины плакали, мужчины тяжело вздыхали.
В горнице все уселись вокруг стола, надо было поговорить.
- Я здесь человек новый, честно говоря - пока еще чужой для вас, мне легче сказать, что думаю...- начал Нил. Никто его не перебивал.- Тогда вот что: только мужчина мог сломать замок, и в бане побывали вчера ребята - Виктор и Петр. А сегодня они снова в нее шли, мы же встретились, буквально - столкнулись на пороге, так?
- Да ты сам и сломал замок! - выкрикнул Петр, но Виктор дернул его за рукав.
- Перестань, Петька, что теперь отпираться! Нил же нас поймал на вранье, помнишь про ключ от машины? Ну да, ну нашли мы этот сундук! Не сказали никому - так что же? Любопытно нам было посмотреть, а как увидели, что там клад, так решили - не скажем, пусть дедуля сам решит, когда рассказать...Разве же мы могли знать, какая ценность это? Мало ли, может ничего особенного! Что ж теперь, из-за этого деда убивать? Вон, родственницы наши между собой сколько ругались - им этот дед поперек горла встал. Разве тетя Нина хотела в деревне сидеть, когда у нее муж гуляет? Она же шпионить за ним день и ночь должна, а то он у нее мужчина не бедный , молоденькую быстро найдет! Да и Тамара, она ведь с женихами крутить романы хочет, на кой ей эта прадедова глухомань! Между прочим, мы ее видели утром. Что она делала на дворе? Может поленницу разглядывала, а, Тамара?
От таких речей Виктора среди женщин началось ужасное возмущение, каждая начала кричать и божиться.
- Спокойно, дамы, - попытался остудить их Нил, - Мы еще кое что выяснили, тут есть о чем подумать.
Тамара и тетя Нина буквально заорали - что, мол, тут еще выяснять, когда и так все ясно: парни же деда и угробили!
- Погодите, ведь и правда, может быть парни не знали, что oни нашли сокровище... Но кто-то , видимо знал, я думаю... Вы помните, как пропала аптечка у тетушки Нины? Потом ее еще тетушка Аня нашла.
Я эту аптечку тоже открывал и видел там кое что. Лекарство есть такое, сильнодействующее средство от грибка - "кетоконазол". Вот этот пузырек, можете посмотреть - он совсем почти пустой.
Скажу вам, этот препарат способен быстро и без повреждений снять слой краски с иконы.
А теперь посмотрите на "Сошествие во ад" - домашнюю икону, что ветками украсила Анна.
Нил бережно снял икону со стены и показал собравшимся инородного цвета угол.
- Ах ты, господи, ну кому это надо было делать? - прошептала тетя Нина
- Да, здесь мы с вами видим, как под слоем более современной живописи прятался шедевр, старинная работа, тонкая! Цвет-то какой - "прозелень", это же не на всякой иконе увидишь!
- Только мы тут не при чем! - воскликнул Петр, - Мы понятия ни о каких таких лекарствах не имеем!
- Зато ваша мама, учитель биологии, насколько мне известно, имеет такое понятие.
Когда вы вернулись из бани, то она случайно услышала ваш разговор про неожиданную находку и решила проверить сама домашнюю икону, а вдруг она действительно ценна. В таком случае и те, что в найденном вами сундуке, огромные деньги должны будут стоить. Думается, ей-то хорошо была известна семейная легенда про клад. Когда все улеглись спать, Анна долго возилась на кухне с посудой, там она взяла аптечку сестры и вынула из нее кетоконазол. Подчистив угол иконы, она убедилась в наличии на ней другого, старинного изображения...
- Ну и что с того? Да хоть бы и проверяла, разве же я могла бы из-за этого родного своего деда жизни лишить? Много берешь на себя, иностранец рыжий! - злобно выкрикнула Анна.
- А ведь могла бы... - вдруг промолвила Нина. - Ты меня утром разбудила и сказала, чтобы я пошла, дров для печки набрала, так как ты себя плохо чувствовала, якобы спина у тебя разболелась. Хотя я-то знаю, что дед сам любил печь поутру растопить. С чего бы ты меня на двор послала? А потом первая на мой крик прибежала, когда я дедушку убитого увидела! Нет, так с радикулитом не бегают. Да и весь день потом ты двигалась как обычно, ничего у тебя не болело! Как врач вам всем это говорю!
Виктор вдруг не выдержал : - Как же так, мама? Не может этого быть!
Анна тупо смотрела перед собой. Потом произнесла:
- Я вышла к деду, да и говорю ему: "Иконы то, что в сундуке, для чего прячешь? Их же реставрировать надо, пропадут ведь!"
А он мне отвечает: "Иконки-то есть, да не вашего это с Витькой да Петькой ума дело! За дочерью моей, Федосьюшкой, Зинаида смотрит, и Софьюшка у ней в иконах толк знает. Вот они пусть с ними и разбираются,и решают, кому из вас, да что из этого богатства причитается.
А может какие иконы и в церкву отдадут. Соня - добрая душа и светлая голова, а жених у нее человек ученый, порядочный, разыщут мастеров, которые без обмана смогут иконки-то поправить."
Ну тут меня аж затрясло от возмущения: ведь и Зинка, сестра моя, и Сонька ее - богачки, у них всего полно! Еще и иконами они будут распоряжаться! А я двоих сыновей без мужа на ноги поставила, парни кое- как в своем бизнесе управляются, того гляди по миру пойдут с инфляцией такой!
В общем, в глазах у меня потемнело, как я деда ударила - не помню. Потом гляжу - упал.... Пришлось мне поленницу рассыпать... Ах, прости меня Господи, не хотела я этого! Случайно все вышло, без умысла!
Еще долго била себя в грудь кулаками тетя Аня, заливалась слезами.
А мы все сидели, пораженные ее рассказом...
Не иначе , как образа на нее подействовали и решилась она на такую исповедь.
Потом , когда снег улегся, мы позвали милицию, да что они могли сказать: "Дедушка старенький, неловко за полено взялся - вот и вся недолга!"
Не стал никто из нас Анну выдавать на суд людской - пусть живет, если может, да грех свой замаливает. После образов этих, что на Рождество нам явились, все мы, потомки Балябиных, как-то по другому себя чувствовать начали. Поняли, всей кожей ощутили: есть еще что-то в нас и над нами, никакими деньгами неизмеримое...
Иконы мы с Нилом отдали сначала реставраторам знакомым, а потом - всей родней поехали, отвезли, как дар в память предков наших, в один хороший монастырь.