ОБ "Кунсткамера"

Пряники.

1999 лет перед затмением

О "Пряниках"

Настоящий проект ОБ "Кунсткамера" предполагает собой два варианта - собственно литературный проект и акцию. Все это посвящается Симону Перцеву, пожалуй, самому странному человеку нашего времени, экспериментатору стереокосмоса и художника вангоговского склада, воспитателя сугубых слов и невозможных настроений.

"При чем здесь Ван Гог?" - спросите вы.

"Слово - чистота красок души" - сказал бы Симон Перцев.

Дело же все в том, что и как далекий его предшественник, Симон, совмещая возможное и сумасшедшее, остался неизвестным при жизни. Его присутствие в этом мире отметили лишь несколько человек, отмеченных печатью недоразумения.

Покуда бегут по кругу несколько бестолковых поколений, покуда редкие ценители подлинных размышлений составят свое сильное мнение и заставят его стать правилом игры, эта бриллиантовая поэзия будет оставаться, как вино, молодое сегодня и бесценное завтра.

Любители подглядывать чужие творческие взлеты, пивные краснодарские деятели "пера и топора", христианствующие своей близорукостью к правде, им не дано понять слияние подлинного космизма и уловить грани между грубостью и смехом.

И поэтому мы не рассчитываем на их дешевое признание. Ведь смех никогда не продается.

О Симоне Перцеве.

Жизнь - потухание обезьянней звезды. Она как гидра трепещет сперва, дергая собрата и в печали, и в радости и медленно меркнет к закату. Никто не задумывался выйти вон из чехла вероятного и невероятного. Долгий путь поедания и испражнения, рождения новых переработчиков природы строит длинный архив папок. Человек думает, что развивается. Что идет прогресс. Что каждый в отдельности есть носитель уникальных приспособленческих мотивов (например - хвоста для зацепов за уступы).

Все то, что принято называть эволюцией, блестит не очень здоровым светом. Очень дешевым светом.

Многие тогда спросят - а сколько это стоит? Хотя - не обязательно деньги бумажные.

                        
 Человек  и Слизь.


                  
   ( из сборника "Моя индустрия- последние стихи")





          Компас - между зубами.
          Отпихивая мясо, лежит. Это - знамя.
          Мы пишем, мы строчи, мы получаем.
          Мы любим, мы спим, мы кончаем.


          


          Подсознания слышат друг друга,
          Не выйти из этого круга.
          Лишь сильным
          доступна дорога
          От слизи до  падшего бога.


 


           Идет он, ни кем не замечен.
           Он бог, а вокруг - лжехристы.
           Кричат. Слизью путь их помечен.
           Дурные повсюду посты.





           Их компас торчит где-то сзади.
           С нутром он отлично поладил.
           А он с черным флагом идет,
           О смерти вселенной поет.

Откройте истинные закрома - ведь все одно и то же. Все прекрасное - не от Обезьянней звезды. Все это занесено странным ветром. Эти семена предназначались другой земле, обильной и плодородной, и большинство, поднявшись, дало потомство. Но некоторые, не долетев, проросли здесь. Пустыня, созданная для взращивания разумного саксаула, веселится и не принимает чужие семена. Так бледный цветок королевских оранжерей чахнет раньше времени. Саксаул вокруг него кричит:

- Эй, ты откуда, саксаул. Мы - цветы, а ты - саксаул.

Иначе это кривое зеркало жить и не в состоянии.

Симон Перцев родился в Темрюке. В сети человеческой системы, где каждый - лишь фрагмент, много думающий о себе, но ничего не значащий, он занимал какую-то особую роль. Будущее он видел в формате сухого клея. То есть, было оно многопотенциальным, но без воды не имело смысла. Влага была необходимо. Исходила же влага эта из закономерности, и не было в этом ничего хорошего, так как из года в год продолжалось одно и то же. Но разве рыба не имеет крыльев, чтобы однажды все опровергнуть. А змея, путешествующий шланг, в чем ее дали? Полет крысы? В том-то и дело, что абсурдные вещи не принимаются человеческой слизью потому, что они записаны в несколько разных форматах. Темрюкские дети от первых шагов до окончания школы развивались одинаково. Словно теплые и мокрые плоды инкубатора прыгали все в одну колею и там упорно толкались, пинали друг друга. Ковыряли носы, осматривались в поисках слабого, чтобы было на ком проехать по этой колее. Они молились желаниям и наслаждениям и бездельничали. Свои первые стихи Симон написал именно в школе.

         Ба ба ба ба ба.
         У детей во рту - луна.
         У детей во рту - луна.
        Ба
        ба ба
        ба ба.





         Ферма жизни. Бык стоит.
          У него во рту луна горит.
          Я ж кричу тебе - ты жди.
          У меня во рту - дожди.


  


           Я один познал слова.
           Я один на ферме жизни разговаривать
           могу.
            У тебя  же голова -
            Заплетенный в кучу жгут





            Мне кричать о том не велено.
            Не поеду никуда, буду деревом.

К слову, Симон имел двойку по литературе. Он просто понять не мог, как разного склада души могут учить одно и то же. Это словно кормиться чем-то суррогатным. Хищников - травой, травоядных - мясом, да плюс насекомые и бактерии. И все это в одной упряжке. Симон просто не мог выучить то, что ему не нравилось и слыл человеком со странностями. Закончив инкубатор, Симон закосил от армии, устроился на работу сторожем, пил вино и сочинял. Большинство стихов раннего периода он выбросил в лиман из лодки 5-го июля 1995-го года, часть же вросло в тексты группы "G.S.M.B."

Постоянно совершенствуясь, Симон достигал новых граней. Познавая масштабы звезды обезьянней, он много работал над формой выражения, пока не пришел к уровню, граничащему с совершенством. Группы литераторов продолжали вопить. На деле же они плелись в гору, словно вялые непоеные лошади. Симон обходил их, даже не сбрасывая скорость, а они только ржали - а что это было? Они так и не поняли.

В какой-то момент метафизическая поэзия Перцева обрела тот вид, в котором мы видим ее теперь. Многие предыдущие работы поэт подверг корректировке. Жизнь, смерть, инстинкты, попытка продышаться сквозь марево глупости - вот главный момент его творчества. В толпе некуда ступить, но герой даже закрытыми глазами видит Белые башни.

Группа "Камаз" образовалась по совету Симона.

"Я тогда пел, конечно. Мой хрип многие знали. Это было прикольно. Но общей идеи не было. Согласитесь, тексты текстами, а общая идея "Камаза" - это братство и пацифизм. Мне позвонил тогда Перцев. Да, именно он и был. Я даже как-то не поверил. Но у нас свои принципы. Я знаю, что официальные писари его ни когда не признавали. Они ведь окончили филфаки. Но зачем душе филфаки. Душа знает все. Даже то, что происходит в соседней галактике. Надо лишь только услышать ее. И Симон ее слышал. Мы все это знали. У него, может, что-то недополучалось со словами, но какая разница. Он говорил о том, что нас волновало. В-общем, я тогда же позвонил Че Гану..."

Сергей  Чикаго. 





    " Я Симона давно
знаю. Это чел. Чисто пацан." 


Че Ган.





             Симон
покинул наш мир 12 марта, чтобы добраться до Белых стен.


Там он обрел подлинную
свободу. 

Стихи из проекта С.Перцев & А.Хантер

"Торжество медиумов и ридеров".

              *    *   
* 








Поэзия рыб человечна.
Поэзия губок - вдвойне.
Я знаю, что время - вечно,
Ведь жизнь - это дни на
войне.




Наказаны души на рабство.
Хоть где-то - свободы полет,
Они обретают лукавство,
И так их Сансара ведет.





Поэзия раков прекрасна.
Я слышал, что Ротов живет,
Возможно, родившись напрасно,
Вторичные песни поет.





Но мне все равно это дело,
Ведь ненависть - грубая ложь.
Живи же и царствуй во теле,
Спроси: на кого ты похож?





Возможно, что Ротов способен
Как рыба воспеть своим ртом.
В природе любой приспособлен
Расти в своей почве кустом.





Встает его мысль, словно
краба
Средь мути тугая клешня
Хватает - и прочь толчея!
Поет предзакатная жаба!








  *  
*   *





Мраморный полдень. Я умираю.
Ты у постели моей.
Странной душою я к аду питаю
Поросль корней.





Плачешь. Ты чувствуешь эту
дорогу,
Радость моя.
Поезд поедет. Осталось
немного.
Бога края.





Я, потерявшись, не чувствую
дома.
Нищее дно.
Скоро найдешь ты другого
такого.
Мне все равно.

























 


    *  
*   *





Нет, мы не целиком
Приходим снова мир тревожить.
Есть тень, что, бегая тайком
Под обелиском кости гложет.





Ее мы можем увидать.
Она - гниенья подлый зять.
У края стула вдруг помнется
И, обознавшись, ошибется.





Но ты останься, злой плебей.
Еще не раз я буду братом.
Летать мы будем вдоль ограды
Немых кладбищенских аллей.








    *  
*   *





Ты умерла сто лет назад.
Я опоздал, увы, родиться.
Патрон  вставляю наугад,
Желая застрелиться.





С тобой и я бы был поэт
Рассветов долгих и
прозрачных,
Но ведь тебя на свете нет
Средь жизней многозначных.





Прости, мне некому сказать:
Моя любовь, давно ты сгнила.
И своим слабостям сказать,
Что ты меня любила.





    *  
*   *





Я один в пустоте с сигаретой.
Я с томиком красным сижу.
Я, ожидая смерти рассвета
Ночи лучи держу.


Миг ее счастья тянулся долго.
Месяц - певец любви-
В небе висел гнутой иголкой,
Играя с той стороны.





Только теперь мне будет
покоя.
Видел ее одну.
Черной душой эфирного моря-
Ее тишину.




























    
 Зал.





Особь придирчивая. Мальчики
старые.
Соки гниют.
Мальчики - души малые-
Против ветра блюют.





Головы бесподобны.
Неподобны глупости сахаров.
Хлебы сомнений сдобны.
Есть ли место в мозгах для
миров?



Носом лихим гладят очки.
Души - грехи, хохотки.
Сидя в сиденье не дам я
присесть
На глупости потной мягкий
насест.
"Я" упражняются.
Слова испражняются.
Вдали от московских кустов
Их - сто.


Девочка тоже стара,
Задумчивых поз соловьица,
Но - прорифмована
голова,
Она - целовать себя
мастерица.





А ну-ка - сюда. А ну - ка- в зад.
Подходит к пацанам
- пацаны говрят - иди ты в сад!
Ямб ее в постели гнет
В позе Љ 66.
(игры собак).





Из под
очковых очков
Выходит Домбровских сто.
Посмотришь на каждого-
Каждый Домбровский.





Председатель казаковатый,
С руками из жопы растущими:
"Перцев, а где же суть?
Скажите же нам что-нибудь
Про бесхлебие,
Про евреев дурных приход,
Про бога по душам ход,
Про Пушкина свет далекозвездный,
Про быт непростой колхозный.
Про"





"Ребята, простите, что прост.
Если вы говорите, что у меня
растет хвост.
То - может быть. Пусть так.
Вы поэты, а я какой-то....
Пишите про то, как воруют
плитку.
Вам не предназначена эта
пища.
Потому вас и тыща
В этом мире-улитке.
Свет неба не проглотив
Вы блюете
его в надежде
Что в этой одежде
Он в душах людей резонанс
родит.


Пацаны!
Берите лопаты!
Идите работать!
Храни храни меня мой талисман!
Это обман.
Ваш бог слишком пьян.
Это не ваш брат писал.
Зачем совать его в ваш зал.
Лихоносьте по лихоносому,
Но не трожьте
не ваше.
Это - просто души кража.
Саша раздавил бы вас  как клопов.
Впрочем, не стоит трогать,
то, что плавает."


































        
  Сборник стихов 




"Ковыряние в мастерских звериных"


       (1995)


  





          *  
*   *





Группа ходила в клуб.
Один -  гордости всадник.
Другой - извозчик подруги
удачи.
Телегу гордыни тащил
вокалист,
Слабый, но полный желанья ветром судьбы повращать.
Лидер, дождь он в пути по
исканьям встречал,
И говорил - нету дождя.
Слушали люди его -
Много кричал он, куря
ощущенья.
Пафос лишал его слов
отрезвленья.





Водка его не брала.
Был он и в том тренирован.
Студенческий свет затмевал
суету.
Был со станицы он родом.
Там его слава ждала.








 
 9 апреля.


(День рождения Бодлера)





В черных свинцах души не
спят.
Страх - это сердце без света.
Хочешь - на небо слова
полетят-
Пусть - без ответа.





Есть чудеса, что не требуют
слуха.
В них - лишь толковый
словарь.
Но - то другая, немая для
жизни наука-
Адский фонарь.




Космос - лишь в сердце. А
там, за пределом-
Нет даже слов,
Только иные созданья отделы-
Бога весло.





Спят только тени в комнатах
этих.
Спишь там и ты,
Ждешь, когда снова вниманьем
отметит
Царь суеты.








   *  
*   *





Малолетство движется вперед.
Созревает егоза.
Говорю ей: егоза,
Ты - коза?





Кланы Гумбертов
на джипах
Ждут, что ноженьки придут,
Ножки страсти разовьют
И вина из кубка выпьют.





Извороты - просто жизнь.
А потом  дожди прольются,
В тьму подземную прольются.
Это - пасмурная высь.





Егоза идет вперед.
Ей до смерти - как до солнца.
Ткань судьбы - узор суконца.
Она радует народ.





Джипы черные гремят.
Это - просто потребленье.
Все доступно для ребят,
И дела, и дев щемленье.








     *  
*    *





Хиромант заснул в бокале.
Там стихи в вине стенали.
Видел много судеб он,
Также - смерти странный звон.





Открывает шторы глаз-
Жизнь членствует
без нас.
В Армавире есть "Камаз".
Развлеченье - хладный галс.








 
  Рыжая.





Она пускает сквозь очки лучи.
Она метает блики моря.
Хватает - тут уж не кричи-
Тут не обходится без боли.





Резины млеют на мели.
Уж так бывает - отдыхают.
Любви большие корабли
В крови горячей зажигают.





Я ей попался и пропал,
Она подъела мою волю.
Паденья яркий пьедестал
Теперь уверенно я строю.








 *  
*   *





Бог создал два борща.
Один клокотал - ща.
Затянутые ожиданием
Люди друг друга в вареве
парили.





Сигналы лизали сигналы.
Бесы бесили символы ртути.
Человек - наборы, каналы,
Женщина - ребра и груди.





   *  
*   *





В узкой памяти сурки
Невлюбленные умирают.
В узкой памяти годки
Зону проверяют.





Уши слышат смелый бас,
Гулкой памяти рассказ.
В памяти - лишь сон гуляет
И о будущем ничего не знает.





 *  
*   *





Шаманство ветра на мосту.
Он любит гладить пустоту.
Курить. Огонь - очаг
бурлений.
Он видит
дали без сомнений.
А вот и я - экспериментатор.
Мне скучно жить - я так
богат.
Но жизнь души - отдельный ад.
Я ощущения оратор.
Вчера у нее не было руки.
Но что такого - я люблю иное.
Ее души больной шаги
Ускорил я своей игрою.
Когда я был еще пацан,
Сопливый, грубый и хотящий,
Я видел дев грудастых клан.
Но руки были настойщей.
Мать торговала у моста
Своим двузначным извращеньем.
Менты ходили из поста-
Собак нечестных развлеченье.
Отец немалых
убивал.
В саду зеленом кости гнили.
А я подолгу размышлял-
Зачем они меня родили?
Я стал богат. Я не забыл
О тех, кто лучшего
достоин.
Я многим девам подарил
Ушедших дней огни и зори.





          


 


    *  
*   *





Границы человека постоянны.
Шаг вперед, шаг назад - ты
никуда не уходишь.
Затыкаешь нос новым кляпом.
Пьешь новую водку, думая, что
- во вне.





*  *  * 



Как бы сбежать в стереокосмос,
Цветной, как огни дискотеки,
Под музыкой звезд заступить
На вахту в амфитеатр.





Но жидкое "я" продолжает
движение
В пути вникуда.
Есть ли у него выход,
Есть ли иные глаза?






















   





   *  
*   *





Ты изучала науки.
Даже больше - ты спала с
наукой.
Так поступают безрукие,
Безногие, безглазые суки.





Я думал, что это наивность-
Забыть человека в себе.
Но только пришла
депрессивность:
Мы плывем на одном корабле.



Но возможно, что нож поможет
Разжечь в тебе жизни тепло.
Но если и он не сможет,
То придет он, в пальто.











    *  
*   *





Она стара. Она сильна. Темна.
Ее посуда - ночь седая.
Бессильный воздух у окна
Желаньям похоти внимает.





Усохли груди. Но коту
За колбасу - иголкой в глаз.
Душа желает суету
Одеть на лоно, как алмаз.



И пять ее детей лежат
Закопаны в саду.
Таких
немало среди нас-
И я закончу эту маяту,




Лишь потому, что ложь громка,
уверенна и стройна,
И, как всегда, премного
достойна.
А правду можно пнуть, и катится она
Куда-то вниз, до самого до дна.














       *  
*   *





Мне тоже скажут "до
свиданья",
Когда уеду я, оставив свой
притон.
Там я увижу расстоянья,
И мне покажут свой закон
Звезды коварные. Он и она.
В глубокой мгле - муж и жена.
Про то, как тлю планетную
растят
И водород в глубинах лона кипятят.
Но вот четверг. Себе не веря,
Я еду в клуб сорок восьмой.
Там ждет меня моя потеря,
Дочурка матери хмельной.
И обе, познанные мною,
И даже братова
жена,
Я желаньем тянут за собою
В глубины каверзного дна.
С ее отцом я пил вино. Так
вот,
Он говорил - послушай, милый,
Ты слишком строг, а я же -
мот.
Меня в твои
года носило.
Куда тебе. Не то уж племя.
Не те взрастились
жеребцы.
Дедов могучих было семя.
Но - слабоваты колосцы.
Вадим Михалыч,
понимаю....
Не знает бедный человеке,
Что и жену его ласкаю,
И дочку. Сладостных утех
Хватает мне. А может - мало.
Вино - и много сочинять.
Когда лежишь под одеялом
Ты не один - то благодать.











      
   Шедевры.





Ты выгибалась в клубе синем.
Теперь же кланяйся , я - царь.
Тебя сомненьями взрастили
И нищетой, где грех - алтарь.





Теперь же делай, все, что
хочешь.
Пусть страх и совесть отомрут.
Я взял тебя для вечной ночи,
Где вряд ли фонари зажгут.






  
  Жизнь поэта.








Поэт краснодарский, 
   Такой же
колосистый,
Как край этот, 
Большой и
зернистый,
Выпустил сборник  
Мой Краснодар"
И отослал губернатору в дар.





Звали его, осторожного,
Роман Неприложный.
Как вошь, что во власах
Ожидает, что перхоть созреет,
Так в разных людских головах
Ветры различные веют.



Губернатор (
в перерыве между взяткам)-
Поверх очков - "ах, да, да,
сейчас.
Поэт? Да ну его с егоным манатками,
Дайте ему премию в размере
сто рублев!



Поговорим о башлах!
Башлы - то сомнениям крах.
А это что за корзинка?
А, это за Иринку,


Что смело идет в институт!
А это? А... Нынче
тоска такая!
Только и делают, что гребут!
Я - а что я. Я - так.
от раньше ходил дензнак"


Роман рассуждал умело.
Ведь много есть мастеров.
Девочке, те вот свое тело
Могут под разным держать
углом.
Вот псеводоумы
- те с понятий
Пенки по миру сбирают
Копят, играют,
Потом-
вот_
Ума зачет.


Я же по слову, по миру,
По вечному,
по тропе,
Ношу красивой лиры
В прекрасной варю голове.


И много людей хороших!
Губернатор...
Хоть дар сей мал,
Творчество подитожил
И премию мне дал.



Так Вадим рассуждал.
Ночь - воскресеньем носима.
Вылились в ночь менты.
(Жара невыносима?)


Видят - идет прохожий.
Дай-ка, сержант, косяк.
Оба! Оба! Он пьян.
Ну, мы его сейчас, так.



Вышли, давай пинать дружно.
Долго играли им.
А потом - а нафиг нужно-
Пусть лежит. Впредь не будет
крутым.


Давай  косяк забивать.
Пока девочка шла по кругу,
В уазике синем - благодать.
Поэт попытался привтать, поднял руку...


Сумел встать.
Девочка, отпав: эй, смотри,
твою мать,
Встает падла,
встает.
И думают менты: пускай, сука,
умрет.


Снова пинали
любителя знания.
А добив повезли на опознание.
Кто-то убил человека.








   *  
*   *








Твои глаза - огонь закатный.
Моря блестят, моря из ночи.
Там парус ветра безоглядный
Всем бурям голову морочит.



Мой лучший друг тобой ужален.
Я видел хвост. Его ты скрыла.
Был грех непрост, горяч и
свален.


И ты - для разума могила.
Глаза и кожа восхищают.
Слова пьянят, дела - туманны.
Так много слов вокруг летают,
Они - для лжи седой желанны.





Мы сами хочем
обмануться.
Мы видим свет, где грозы
бьются,
Где страсть на вид - огонь
красивый,
Чтобы змея была счастливой.



Я знаю, моль легка для лета.
Она липка и к ядам стойка.
Но я куплю тебе билеты.
Вот я. А вот и мухобойка.



Твои глаза сильнее боли.
Мы - магазины. Мы - витрины.
Мы - покупатели. Все роли - 
Лишь персонажи на картине.





Умри теперь. Пусть красота
Уйдет из мира в тьму большую,
Где обитает Сатана,
В страну, для боли золотую.








           *  
*   *








Я влюблен не в вас.
Я влюблен в мечту
О том, что вернутся мертвые,
И мы поговорим.








  
Осел и офис.






Мы корчимся в свинском раю.
Он был твоим сыном.
Он отдавал мечту
Чужым, нереальным, картинам.





Ты - чудесное острое жало,
Хлебом прокисшим сшитое.
Ты в каждую боль совала
Думу свою сытую.





Тюрьмы душевные стонут.
Что же теперь сказать?
Каждый по-своему гонит,
Но нужно ли деньги с душой
вязать.





Я приходил и слышал:
Кто ты, твою бога мать?
Может, я не расслышал?
Может, еще какая-та мать?



И так - в казарме сверхжала
Он не исдох,
не смог.
Он одел покрывало
На разума слабый порог.





Душа - аккумулятор.
Рано или поздно
Ты увидишь
сей крастер,
Где стены - кароста.





Был он в твоем лоне хилым
Еле горящим лучом,
Но - уверенны силы-
Похоть умеет быть и врачом.





Если тебя обобрали,
Странностью душу измерив,
Если тебя загнали
В злую зиму метели,





Вспомни,
Он был другим.




















0










 
  Извечность.





Подзвездная зыбь. Вечная дичь.
Космос зверьем богат.
Кто-то услышит клич,
Власти подзвездной
рад.





Мы - этой бури птенцы,
Созданной
против себя.
Так яхта наша отдаст концы
В долгом пути другого огня.





Боль - проводник средь мира.
В тьме ведунов могучих
Есть непростая лира,
Она - сил туча.





Люди - детей рабы.
Дети - лишь символ чего-то.
Машина седой судьбы
Любит законов своды.





Злато - огонь на тропах.
Кухни. Вот мясорубка.
Но каждый из нас готов к
урокам,
И сторож стоит на рубке.



Мы верим огням исконным,
Обреченные и живые,
Там, где волны многотонные
Играют с нами в слова другие.








 
 Прелюдия к пряникам.





Нас всех, любимая, растят.
Мы вырастаем и не знаем,
Что среди тьмы огни горят,
И бесы честные летают.





При чем здесь мы - да очень
просто.
Зачем считать себя венцом?
На стенке выросла кароста,
И это - жизнь с ее концом.


Тебя в суровый элеватор
Складет могучий узурпатор,
Чтоб птицей выпустить потом
В десятый раз в чугунный дом.



И вновь
какая-та любовь


Священным газом брызнет в
кровь.
И дети, бренные созданья,
Покажут смысл мирозданья.




Но правда есть. И есть слова.
Она - в борьбе. Они - в
исканьях.
Ты спросишь: может ли глава
Уметь найти звезду в
страданьях?




И я отвечу: все в тебе.
Нырнув в глубины, ты отыщешь
Леса в неведомой земле
Золот больших и красных тыщи.





   





  
 Твой рост.





Ты растешь в любви к
занятьям,
Где основа - ощущенья.
На душе - такое платье-
Что опасно - без сомненья.





Одета в страсть ты. Хороша.
Я над собой тебя нашел.
Хотя - не понял ни шиша-
Кто ты, и как к тебе пришел?





Ты любишь старых дураков.
Я - часть для опытов,
наверно.
Ты так же любишь шум веков,
Ты, словно птица,
беспримерна.





Играют в мох твои друзья.
Ну что ж, обычная беда,
Они не знают, что - нельзя,
Они не знают, что - еда.









Любителям Зимнего плаванья.





Мы были гранды, мы были
мэтры.
Мы пошлость пили метр за
метром.
В нашем клубе не все
выживали.


Но люди бывали, много бывали.
Мы миру не
веря, в смерть играли.
Пели мистрали, злые мистрали.
Барабаны   крутились, барабаны мерцали,


Души иных в ночь улетали.
Мы были сильнее, мы были
опасней,
Всех глупых страстей, нелепых
страстей.
Теперь приходите в наш дом по
память - 
Или могилы седые совсем не
манят?

































       
 Бег к Осирису.





Вы непорочны.
Дело не в том,
Что тела - полуночны,
И мы - свечи в том.





Леди, вы-
на двоих.
Впрочем, одна - на всех.
В блеске перлов своих Л
Любите свальный грех.





Знаете этот трепет.
Каждая жила плоти
Жажду дрожаньем крепит,
Желтый огонь заводит.





Идемьте, там- наши горы.
Нарисуемся эпиграммой
На жизни коордиаграмму.





     

     *  
*   *








Когда я уйду, меня прочтут.
Но Гребенщиков с ложкой,
Глупости строя редут,
Яркой блеснет одежкой.
Меняя А
и D  
Между собой местами,
Скажет однажды всем:
Я покрещен
с образами.



Кали меня целовала,
Гитарою бряцал шустрой,
Когда его донимали,
Бронзовый Заратустра.


Споем про то , что русский он...
Правда, минутой темной,
Еще один русский сон
Поблестит в рамке оконной.



И еще, и еще...
И все будут русскими -
И Осирис, и Зевс,
И окажется, что Христос -ваще
Родился где-то в Питере.








  *  
*   *





Дети случались с гноем.
Мама любила рок.
Вышло гулять простое
Жатие на курок.


Папик - то гном удачи,
Пищал, пищал.
Кварталы он озадачил:
Зачем в себя-то стрелял?









       *   *   *





Мы с тобой - летучие мыши.
Милая, слышишь?
Мы - света обломки
На самой кромке.




Мы - Его инструменты.
Он строит свои миры.
А мы - ему постаменты,
И себе - правила игры.











           *  
*   *





Бубны колдуют. Март оживает.
Рынки шикуют,
рынки играют.
Звездное поле машин по
спирали
Вьется змеей - ему наливают.



Я тоже галактика, просто мне
нужно бежать,
И нет для меня нигде
остановки.








             





                  *    *   
*





Пацаны пришли на вино.
Я баллон принес.
Здесь - природное окно.
Хорошо. Колхоз.



Местные князья
Любят понтоваться.
Но - они друзья.
Будем отрываться.




























          
   В. Нерусский.





"Море газет во мне"


(поэма-песня)





1.





Разбуди же меня ножом.
Ночью иль днем.
Ночью иль днем.






Слышишь?
Или не слышишь?
Заточи его кожу!
Заточи его кости!
Сделай ему массаж, чтоб не
стонал.
Разбуди меня им!
Дай мне проснуться!
Дай не бояться себя!





Узилище правд ростовских
Меня прикрывало.
Я ж тянул отцовских
Идей и надежд одеяло.
Играла во мне непогода.
Ростов - отец городов.
Там я сидел три года.
Там я не знал врагов.





Там мужики много знали,
О том, кто чего стоит.
Нас узы дружбы связали.
Но теперь я здесь, на воле.





Разбуди же меня ножом!
Ночью иль днем.
Правдой иль ложью,
Или двусмысленностью
осторожной.





Море чудес - в огне.
Море газет во мне.
Слабость полей крылатых.
Слабости дев грудатых.
Жизнь и ее итог.
Слабость на передок.
Как в первую ночь Елены
Звезды падали вниз,
И она бежали из плена,
Бежала долой от границ.





Со школы слабыми шагами,
Блистая искрами теней,
Мы шли, крутя, вертя глазами
По тишине глухих аллей.





Вера Васильевна, вы...
Вас, нет, вас не будили
ножом.
Вы...
Я не узнал, что было потом.





Вы, историчка
тонкая,
Тащили меня в кусты
С четвертью самогонки,
Вы...





Я был как из пещеры.
Я в первый раз вошел в эти
двери.
В эти сладкие двери.
Мы с вами легли под ели.





Вы были лучезарны.
Вы исполняли с азартом.
Где вы теперь?
Годы прошли. Но я помню вашу
дверь.





   2.





Малиновый цвет печали
Под окнами замка стоит.
Суровые магистрали
В уме своем  теребит.





Ответь дураку
- зачем он идет?
Зачем он жрет?
Другого не жрет?
Зачем этот гнет?





Куда он идет?
В какие края?
Рабыни плоти роятся,
Мертвая Лада лежит.
Да, мы все любим сношаться,
Сношаясь с собою, жить.





То, что я в ком-то - это
только внизу,
Или еще как-то ( может - сзади).
Только культура - лишь ветр в
лесу.
Она с лосями, с медведями
ладит.





Зачем это им, лосям?
Лоси садятся и едут, прося,
Требуя, забирая,
Мозг из жопы
своей забирая.





Я хочу повисеть на столбе,
Горло целуя веселой веревкой...
Это - во мне, на всегда во мне -
Море газет полоской тонкой.





Кричите? Я тоже кричу!
Когда меня, как и всех,
обобрали,
Я после детства пошел к врачу
Вы мне сказали:



"Нормально. Взрослейте. Идите
работать.
Пора закопать пуповины кусок.
И вот я с ножом. Вот он я.
Вот он.
У меня для ножа в столе есть
брусок."





Маргарита живет в изоляции.
У вас - свои
Маргириты.
И Маргарины.
И - Мандарины.
Оттраханные Мандалины.
Ирины.
Кланов витрины - спины.
Кто-то рождается несвободным?
Кто-то обязан вашему
братству,
Что вас наверх привело блядство?
Богаство.






Итак, представьте, я -
постовой.
Но - не простой.
Хрен там простой.
Я - золотой.




Меня зовут Масло.
Желтое Масло.
Черное Масло.
Кровавое Масло.


Я кормлю веселые глупые
Массы.
И мне хорошо, и им хорошо,
Потому что это - шелк,
Кормить собой массы.
Я - Масло.


Ешьте меня. Я - очень вкусное
Масло!
Я создало президентов!




Солдат любви ушел далеко
Смотреть на горы в тишине.
Он ожидал ее, глубокой,
Такой, как будто бы во сне.





Он также страха ношу знал.
Он ей сказал, о всем сказал.
Она, душой к нему пылая,
Сказала -хватит,
мир так мал.



Давай смотреть в одно окно,
Давай любить одно кино.
Нет, это не оно.
Это - не оно.


Так отвечал он.
Ночь любила петь звездой.
Она же отвечала мздой.




Дороги!- он кричал.
Не вечно жить! Хочу узнать,
В чем - жизни стать?
И если стать?


Кем стать, слушая генераторы,
Ума блокираторы,
Морализаторы,
Деморализаторы,
Оссинизаторы.


Ты разбудишь меня ножом?
Возьми нож!
Я хочу проснуться!
Где я? Кто я? Люди - фон.
Слышен и смех, и стон,
И то, как трещит закон,
И хохот тех, кто жрет, кто его придумал.
Он хорошо придумал.
Так придумал, что в самом
углу себя


Я боюсь себя,
Я готов подчиняться,
Закон возлюбя.
Закон для зайца.





Зайцы!
Проснитесь, зайцы!
Ничего нет.
Толстые зайцы питаются 
Худыми зайцами!
Но не должен ведь
Заяц есть зайчатину!
И революция -
Заячья проституция.





Тасуют зайцев худых.
Туда - эшелон зайцев.
Туда - зайцев больных.
А это - нация зайцев,
Эксперимент над зайцами.
Каковы зайцы?


Заяц Гитлер хвост прикрывал.
Мол - он манал,
Всех манал,
Он не заяц, а кто-то еще.
Зачем играть не в зайцев,
зайцы?











  4.








Я при люстрации умер
когда-то.
Им был близок этот огонь.
Потом - посадили меня
рассадой
На грязного детства ладонь.





Но что мне дворцы и хаты...
Хоть право, не так крылаты
Корчи мои в лихорадке,
Когда я пишу в тетрадке.





Я мысли отдал на ветер.
И пусть ты струей больной,
Горячей ракетой
Поджигаешь разум мой,
Седой и больной.





Сова не узнала.
Сова очканула.
Ты утонула.
Во мне утонула.





Ты просто словами напилась.
Но это не я. Это - мои слова.
Услышь не слова, но меня!
Разбуди меня ночью ножом!


Разбуди меня от ночи ножом!
Я слишком много кричал.
Я лез не туда, куда надо.
Я слишком много узнал,
Но зона была наградой.





Нет, не за тебя,
О, мой нож, сидел.
Я просто любить хотел.
Я правду любить хотел.



Да, пацаны
попадают.
Бывает.





Пастбище дешивизны,
Зачем мне? Зачем мне овца?
Уйди, моя тризна,
Иди к черту, овца!




Я видел во сне корабли,
Я видел иные миры.
Они из другой страны
Души сквозь марь вели.



Я буду там, буду средь них.
Я вырвусь из
царство, где Масло
Правит толпой больных,
Глупое царство.





   5.





Море газет во мне,
А может - то тайной кометы
обвертки.
Я полюбил в вине
Душеньку - одногодку.





Губы оно, словно блудный кот
Слизнуло,
да без оглядки.
Я погрузился в водоворот,
В тьму без огня, без догадки.





Что позволяет мне власть над
тьмой?
Для кого я герой?
Для себя?
Для тебя?
Для нечистого бытия?





































ACTION UNITED


(совместные стихи)





         *  
*   *





Нас вином угостил Камо.
Ты гений - Камо.





  








*   *   *


  





Один из нас коллекционирует
смерть.
Он носит ее в портмоне.
Другой коллекционирует много смертей,


Они - в его сигаретах.
Третий не коллекционирует
ничего.
Он просто живет.
Она же - ученый тела.
Это - непростой институт.








       
На крыше.





Вот праздник, и шумят жуки.
Ругаем дно и веселеем.
Два негра нам несут напиток.
Они в Нигерии живут.





Теперь они врачи, и режут
нас,
И зашивают без ошибок.
Идем, попробуем мы наш,
Рутины царственный напиток.








  
 Экстерминатор.








Посмотри, как ржавеет судьба.
Жидкий свет отлучен от слученья.
Буратино погиб на войне.
А Тортилла
- от секса и тленья.
Не смешно, когда прежний
герой
Видит пропасть и гной.








      
  Нижайший.





Привет, Нижайший, ваша
страсть не нова.
Мы под вами ходим все.
Цех поэтов, как корову,
Подоили вы во сне.





На бумаге, на
туалетной,
Как бы все безцветно.
Но Кубанский жук ползет
И стихи, стихи кует.


Чем кует он?
Конечно же - куем!


Куй, куй,
Не тоскуй!
Куй, куй,
Не тоскуй!



То про мэрию напишут,
Потеплеют и споют,
То в составе многостиший
Рифму новую найдут.








               
*  *    *





Мы взяли рифмы на кукан.
Извозчик рифм другим,
хваленых,
Нарциссофилией каленых,
Собой, как прежде, сильно пьян,
И полон старостью стакан.
Но я скажу ему - так вот,
Помой-ка Рот!  


































Логран.


 








"Небо в Портсигаре"








Осеннее самочувствие.





1.





Вяло бродит солнце унылое
По усталым степям золотым
И роняет на землю постылую
Свой последний
багряный дым.





Тяжело оседает туманами
Спелой осени мутный вздох
Над лесами и над курганами,
Над петлей отпыливших дорог.





Лишь листвы полумертвые тени,
Колыхаясь, уносятся прочь,
И неспешным янтарным горением
Обжигают спешащую ночь.














2.





Оскалилась изгородь сада
В озябших ладонях листвы.
Всплакнувшая осень - отрада
Моей погребенной мечты.





Чернеют дубы по аллеям.
Фонтан в глубине онемел.
И я в пустоте не жалею,
Что сад, отшумев, омертвел.





Просторно для мыслей угрюмых
Под влажным дыханьем небес.
Осенние вечные думы -
Мой грозный и плачущий бес.





3.





Из прокинутых чаш поднебесий
Выливался чарующий дым
Над листвою он лился, как
песня,


Чтоб явился мне мир золотым.
И увидел я в тайном смятенье
Набежавшую блеклую даль.
Это осень мертвеющим бденьем
В моем сердце утопит печаль.





4.





Не заслужив прощения иного,
Я не ропщу о прожитом - прошло.
Курение увядшего покрова
Осеннею сумятицей взошло.





Мелькают дни, как капли
роковые
И застывают перьями зари.
Истлели лета сени разбитные,
И Орионом теплятся угли.








И мне не жаль сгоревшего
приюта.
Еще надолго хватит в темноте.
Октябрьская
медленная смута,


С тобою стало упоенней мне.
Но осень нужно заслужить, и
значит-
Утратить силы и обресть крыла,