... Когда я переходил мост, непрекращавшийся вой "улла... улла..." вдруг оборвался. Казалось, кто-то его остановил. Внезапно наступившая тишина разразилась, как удар грома...
Алексей заложил книгу зубочисткой и с тоской посмотрел в зарешеченное окошко. День клонился к вечеру, и, запыленное окно ощутимо посерело, но пора идти за водой. В бутыле уже меньше половины, откладывать нельзя. Книгу можно дочитать и завтра, а без воды завтра может и не быть. Поднявшись, он потянулся с хрустом, и стал собираться. Покрутив в руках поцарапанный "ТТ" с цепочкой иероглифов, выбитых в металле, со вздохом отложил в сторону взяв только финку в кожаных ножнах. Туда же, в сторону, лёг и сотовый телефон. Цивилизация, в отдельно взятом городе, рухнула как-то однобоко. Все "плюшки" прекратили работу, но встречающиеся военные патрули без предупреждения стреляли в обладателей огнестрела, хотя и отворачивались при грабеже магазинов. В патрули пока не стреляли, но с каждым днём военные встречались всё реже и реже. Вслед за полицией, армия уходила из города, не в силах справиться ни с пришельцем, ни с мародерами. А мародерами становились все, потому что опоздавших к эвакуации сейчас незатейливо расстреливали автоматические огневые точки, установленные по периметру одного из крупнейших городов Земли. Ходили слухи, что у военных были чипы для беспрепятственного прохода, но из-за периметра никто ещё не вернулся, чтобы подтвердить эти слухи. А пришельцу, подмявшему под себя центр города, дела не было ни до кого. Он не реагировал ни на что, и ни на кого. Листвин не сомневался, что в ракеты уже заложены координаты города, и расчеты ждут только команды. Но команды они вряд ли дождутся. Чиновники, которые сейчас непрерывно заседали в комитетах и комиссиях никогда не отдадут такого приказа. Время "хирургов" во власти минуло, сейчас, как в старом анекдоте, одни "терапевты". "Само отвалится" - вспомнил Алексей, и, пригнувшись, вышел из подъезда. Дом, в подвале которого он приютился, почти не пострадал. По крайней мере, чернильно-чёрная туша инопланетянина была в нескольких милях, и всё что могло упасть, уже упало. Верхний этаж рухнул после попадания отрикошетившего снаряда, а начавшийся было пожар погас под хлынувшим вслед ливнем.
Первые три дня дождь лил непрерывно, и поэтому, покосившись на небо, парень накинул капюшон куртки. Внимательно оглядев свои маячки в местах удобных для засады, и убедившись в том, что небрежно поставленные бочки и неустойчивые ограждения в целости и сохранности, Листвин стал прокрадываться вдоль стены к не очень далекой лавочке, где должна быть бутилированная вода. Да, он боялся. Он боялся людей, таких же как он, проспавших, опоздавших к эвакуации. Этих тихих и вежливых герров, месье и мистеров. Он боялся дождаться того момента, когда они поймут, что всё дозволено и им ничего за это не будет!
Набрав в случайно найденную магазинную тележку бутыли и консервы, Алексей стал пробираться обратно в своё логово. Маленькие колесики часто застревали в мусоре, засыпавшим улицу, и парень уже жалел о своей жадности. По всей видимости, тележку явно бросили, убедившись в её непрактичности, но всё равно, вирус хомячества был сильнее инстинкта самосохранения. На улице стояла тишина, только где-то скулил маленький щенок. Он плакал уже давно, и тоненький визг дошёл уже почти до последней нотки. В сердцах выдернув тележку из капкана бетонного крошева Алексей остановился и вскрикнул:
- Ну замолчи! Замолчи, пожалуйста...
Визг прекратился всего лишь на один удар сердца, но потом возник снова, уже громче и с каким-то подвыванием.
- Убью, - почти плача, сказал Листвин, - Найду и убью, - ожесточая себя пообещал он и сердито пнул вновь застрявшую колымагу.
Жалобно тренькнула проволочная сетка, она тоже была недовольна. Решительно оттолкнув, невинную жертву апокалипсиса местного масштаба, уже не надеющуюся вновь вернуться к полированным полам супермаркета, Алексей свирепо огляделся, надеясь, что вот-вот он заметит маленький комочек шерсти, вздохнул и положа руку на нож, свернул в ближайшую подворотню.
- Ну где же ты, сука? - бормотал он, пробираясь среди бетонно-кирпичного крошева, обильно присыпанного битым стеклом.