БЛЮЗ РАССТРОЕННОГО СНА

I 

Опять сентябрь. Начало
учебного, похоже, года.
Все начинается, похоже, с сентября.
Вой нервных струн. Природа одичала, 
не находя натуру того рода,
что бегает с подобьем фонаря.

И взломанная в недрах, снах и коже
с редеющими вспышками лесов,
с гортанью, одержимой океаном,
она не в силах выкрикнуть: "О Боже!",
не видя никого, кто был готов
довольствоваться отнятым и данным.

II

Два хрусталика без зрачков посредине, по бокам - сережки. 
Не осталось в Али-Бабе ибн Насреддине ничего, окромя обложки.
Все съезжает к подножию. Пола нет в помине. Потолок подножки
подставляет. На душе, как в храме, кошки не скребутся. Ныне 
много шума в мире, крошка. Солнцеликой дыни 
свет застрял в окошке. Шепчет Отче-Сыне.

Кто кому - неизвестно.
Тем паче
кто кого. На глазах удачи
из-под жениха
сбегает невеста.
Судачит
море, покрытое кораблями,
не видя за ней греха.
Священник не едет к ламе.
Раввин прибегает к маме.
Мир завис на исламе. 
И нету на них стиха.

III

Вот оно, лицо нового. Саксофоны небоскребов. 
Трубы шпилей. Разные высоты звука.
Аритмия... Верлибры... Хотя в жизни 
точные рифмы встречаются гораздо чаще,
чем можно предположить.
Словно выбиты два передних зуба. Но робот 
бесконечности продолжает... И съедает Кука
в себе новый абориген, замеченный в альтруизме
после того, как покинул. Старые, старые чащи
лиц и фантазий сливаются, как витражи

из окна машины, проезжающей мимо,
вечно мимо и быстро.
И сверлит женским глазом маяк,
прорезая блестящим кинжалом
равнодушную плоть океана.
Почему-то не больно. Все реальнее пантомима 
сна, из него выползает, выкатывается, как канистра,
пустая улица со смертельным названием. Слалом
"жизнь-смерть" лишь в прыжке избавляется от следов. Но моя
и твоя продолжается песня. И "Гавана"

обретает лицо, статуэтку, улыбку. И бассейн
где-нибудь на крыше попытается снова
вместиться в небо без мысли "влезть бы".
Саксофоны и трубы, внизу - тротуаров рояли
и ударники площадей.
Черно-белые клавиши лиц. USA - 
три сосны, перекрывшие чащи. И нет никакого
отношенья к великому Гетсби.
Не поджечь эту улицу больше. На причале,
                                                 где оба мы не стояли,
воду ангелы в ступе толкуют как крылья своих лошадей.

Посейдон колесницу подкинул Европе и скрылся. Суровый пристав,
притворяясь никем, обводит взглядом владенья. Потому никак
не пробраться к воде по той улице. Но, видимо, Око
соглашается. И спускается мисс
по развалинам сна - не единственное мастерство,
подаренное временем Психее. Столько театров, что нет артистов
для последних спектаклей, нет записей в дневниках
предпоследних поэтов. И нет глубины у порока
и пророка, прости за вульгарность. Прими с
безразличьем отсутствие, город, мое. Обозначь тождество.

О, музыка индивидуалистов!
Стволов и крыш - не крон и не бумаг.
Не соло - но настолько одиноко,
что в этом заключен свободный смысл
всего. Всего. Всего.
 
						Февраль-март, 2003