Кулешева Нелли Сергеевна : другие произведения.

Жить стоит!стоит жить??

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   автор:Шарлин Купер Коон Я выросла на сказках. Мне ещё не было и двух, а моя бабушка читала и рассказывала их мне. Звук её голоса наполнял меня предчувствие волшебства и верой в счастливые - счастливые годы. Она приехала в эту страну из Румынии, когда ей исполнилось только 12, но я не помню никакого акцента; может, он и был, но едва заметный. Она умерла, когда мне было семь, но я все ещё чувствую глубокую печаль от потери. Влияния её было огромным. Сейчас я пишу её истории, зарабатывая таким способом на жизнь и воспроизвожу то чувство теплоты и защищенности, какие испытывала я, сидя у неё на коленях, когда руки её обнимали меня; голова моя покоилось на её мягкой груди, книга с чудесными картинками перед нами, а её мягкий голос, окрашенный эмоциями, воспалял моё воображение фантазиями на всю мою долгую жизнь. Волосы у каждой принцессы были чёрные, как антрацит, или золотыми, как пшеница, кожа была, как фарфор или снег, губы, словно вишни, а сердца чистые, как хрусталь, прозрачный в бурлящем голубом ручье. Писатели- сказочники братья Гримм или Ганс Кристиан Андерсен счастливо использовали клише: так как без этих вишнёвых губ, белоснежной кожи или волос чёрных, как крыло ворона, я вряд ли, так легко перемещалась бы в сказочную страну. Моя бабушка была для меня источником красоты; она подарила мне чистую бескомпромиссную любовь. Она мечтала стать писательницей, но не стала. В те времена лишь немногим женщинам удавалось осуществить свои мечты: отсутствие денег, семейные обязанности, и что, гораздо важнее, второсортное положение женщины в обществе не позволяли мечтам стать жизнью. Она училась лишь в грамматической школе, но написала роман, в котором трансформировала свою земное убогое существование в романтическое, как это делают писатели. Принимая во внимание, что она никогда не имела никакой роскоши, её знания были поразительны в описании жемчуга и драгоценностей, гобеленовых ковров, декоративных и инкрустированных столиков. В деталях она могла описать драгоценное яйцо и великолепие дворца, изысканность одежды из тончайшего шелка и бельгийские кружева и, конечно же, самую романтическую любовь. Роман её был сказкой, такой же наивной, какие она читала мне. Печально, но напечатать его представяется невозможны, хотя и у него будут свои читатели, когда и если я закончу его. Надеюсь, у меня хватит мастерства оживить его, не утратив оригинального шарма. Стефани было три года, когда бабушка умерла; она не знала её такой, какой знала бабушку я. У неё не было этой привилегии слушать все её истории. Мне было жаль мою сестру, но, вместе с тем, я испытывала чувство лёгкого превосходства: эта моя младшая сестра, узурпировавшая моё место в семье быть центром всеобщего внимания, но зато она не была так близка к бабушке, как я; всё-таки это была моя бабушка, и ничья больше. Романы, которые я пишу, не так плакатно романтичны, как книга бабушки, но мне хочется верить, что читателям нужны и такие книги: они помогают им бежать от грустной действительности. Если у кого-то есть потребности в депрессии, пусть читают Джойс Корал Оутс или Джан Ди Дион они Сьюзан Уинстон. Моя фантазия - улететь в волшебную страну, в то место, где живут эльфы и феи, и где друг с другом говорятдеревья. Если правда, что души наших любимых охраняют нас, душа бабушки охраняет меня. Она привила мне любовь к рассказу, веру в то, что я сумею его сочинить, потому что видела много раз, как она это делала, и она же дала мне право закончить её роман. Судьба распорядилась так, что вдобавок я получила сестру, отчаянно нуждающуюся в утешении, и это утешение приносили рассказы. Сейчас я знаю наверняка, что сказочные вымышленные миры, в которые уносило нас с сестрой, были необходимы не только мне, но и ей. Быть способной сочинять и рассказывать истории - всегда была моей величайшей радостью. Как только я начала писать, я вознаграждала себя тем, что читала главы Стэфани. Она предпочитала читать сама, но если я умоляла её, она соглашалась и слушала, воссоздавая то время нашего детства, когда она была больна, а я рассказывала истории, чтобы отвлечь от боли. "Ты рассказывашь гораздо интересней, чем дядя Джули, - поощряла меня она, - его истории слишком страшные, а мне хочется, чтобы все было красиво, я не люблю страшилки. Я перебиралась к ней на кровать; она лежала, разметав по подушке косы, в завитках на кончиках; её милые круглые голубые глаза глядели на меня, не отрываясь, в мягкой нежности её щёк играли две ямочки, хотя она кривилась от боли. Я карабкалась и усаживалась спиной к стенке, чувствуя холод обоев и понижая голос, чтобы наши родители в соседней комнате не могли слышать нас. И я начинала рассказывать: "Давным-давно в далёкой - далёкой стране жила-была принцесса с золотистыми косами". Иногда мы доходило лишь до половины, когда боль становилась такой нестерпимой, что Стефани своими маленькими кулачками начинала колотить по коленке или по бедру, там где пульсировала изматывающая боль. Стефани стонала и ёрзала на кровати: " Я должна позвать папу, Сьюз, не могу больше"... В глазах её стояли слёзы, и она всеми силами старалась сдерживать их. "Сейчас начнётся самое интересное, - говорила я, - принц и принцесса находят сокровище, а злая королева запирает их в подземелье". "Ну, ладно , - еле выговорила она, - разрываясь между желанием дослушать и болью, терзающей её тело". Я безраздельно контролировала её в эти мгновения; я щадила нашего отца: ему не приходилось посреди ночи вставать, я удерживала сестру, не давая ей принимать большие дозы лекарств. Эти дозы были ей противопоказаны, и одновременно я дела свое собственное дело, которое больше всего любила - рассказывала истории.
   Сюзан Винстон
   октябрь 1976 г.
  
  Книга первая.
  Лицо малыша.
  Часть первая.
   Объемная почта, втиснутая в мой почтовый ящик, рассмешила бы меня, не переходи она всякие пределы. Все эти люди, изо всех сил вопящие от желания быть услышанными, каталоги, полные бесполезных вещей, кто купил их? кто дал деньги на всю эту благотворительность? Кто?! Конечно, я дала, иначе как бы меня включили в такое количество списков? Быть писателем, и к тому же, известным, накладывало определённую ответственность. Я верю, достойные дела нужно поддерживать вкладами, особенно, если нет времени работать на них.
   Держа почту обеими руками, я пыталась совладать с покупками и ключами, но каталоги и журналы выскользнули и, раскрывшись, рассыпались на дорожке.
   Чёрт! - ругалась я, зажав кошелёк подмышкой, стараясь удержать ключи и дверь гаража и, наклонившись собрать выпавшую почту. Именно в этот момент взгляд мой упал на копию обзора книг за неделю в "Нью-Йорк Таймс" 10 ноября 1976, и сердце моё забилось быстрее. Я забросила все на пассажирское сидение и открыла лист бестселлеров в книжном обозрении. Сердце моё колотилось, будто я совершила пробежку: вот он мой пятый роман "Смертельные раны" под номером три в списке художественной литературы.
   -" Эй, люди! - я раздула фанфары, - я номер три и продолжаю подниматься. Мне хотелось, чтобы все соседи разделили со мной мою радость. Вокруг никого не было. Я проехала к гаражу, ухмыляясь, взбудораженная и возбужденная этой приятной новостью.
  -" И как вам это! И хотя все мои первые четыре книги были в списке бестселлеров, и всё-таки, это чертовски приятно! это восхитительно! В первый раз это случилось несколько месяцев спустя после того, как моя книга появилась на полках магазинов, а в этот раз ещё до того! Это значило прибавку в контракте нескольких тысяч $, а если она останется в том листе, ещё больше. Они называли это эскалация. Что ещё приятнее: только несколько книг из сорока тысяч, издаваемых ежегодно, удостаиваются такой чести. Глаза мои увлажнились благодарностью. Это стоило многих лет напряженной работы. Я многим жертвовала ради успеха, хотя по природе я не трудоголик, не рабочая лошадка. Писания книг требует массу времени: планирования, исследования, разработка замысла, создание убедительных характеров и раздумий над тем, что же я хочу сказать. Часть этого времени уходит на неуверенность, недовольство собой, боязнь быть неадекватной поставленной задаче. Каждый раз приходилось брать себя в руки, бороться с собой за себя, несмотря на порой жёсткую критику от других, от себя, а более всего, от издателей, способных выбить почву из-под ног у людей с более стойким характером, чем мой. Publisher Weekly, например, и Лос-Анджелес Times прекрасно отозвались о "Смертельных ранах", но Бретт Слокум из "Нью-Йорк Таймс" буквально стерла меня в порошок: "ни одного живого персонажа", - писала она. Сейчас, глядя на свое имя в листе бестселлеров, я испытала удовлетворение и гордость за свою работу, что редко со мной случатся, но жало из ревью Бретт Слокум было вынуто. Я редко горжусь собой.
  Остальная часть почты содержала счёта, каталоги, приглашения на благотворительные вечера и записка от моей сестры Стефани, которую она прикрепила к обзору чьей - то книги: " мне очень понравилось" - писала она, - копает глубоко". В оценках моих книг сестра моя никогда не бывает деликатна, записка имела подтекст: "я бы хотела, чтобы ты тоже копнула глубоко". Мне показалось, я слышу голос мамы: "она же хочет лучшего для тебя". (Что касается меня, ей хотелось, чтобы я могла впечатлить её ( так я думала)псевдо интеллектуальных друзей, которых я таковыми не считала, а иногда считала ничтожествами.
   Я бросила почту на кухонный стол и нажала кнопку автоответчика. Мой издатель звонила мне сообщить о листе в "Таймс", мама приглашала меня и детей на обед на сегодня: хорошо, не надо стряпать, папа передавал мне привет и посылал свою любовь. Я окружена любовью, но сейчас любовной жизни у меня нет. Была просьба выступить на обеде в американском раковом обществе через два месяца. Мне нравится такого рода деятельность, так как она, во-первых, помогает собрать средства на благое дело; во вторых, я встречаюсь со своими читателями. Редко, но я получаю подпитку от тех, кто любит мои книги. По большей части, я сижу в одиночестве в своем офисе, сражаясь со своими демонами, хотя работу свою люблю больше всего в жизни, иногда дальше больше.
   Последнее письмо в почте был в желтоватом конверте из Нью-Йорка без обратного адреса. Внутри фотокопия 10 страниц книги и прикреплённая записка, адресованная моему теперешнему издателю Джуди Эмори, издательство "Silver Press" от некой Шэрон Фэллон, бывшей помощницы издателя, молодёжное отделение. Я такой не знала.
  Во втором абзаце говорилось:
   " Как бывший сотрудник издательства, где печаталась Сьюзан Уинстон, ставлю вас в известность, что во втором её романе ею был совершён плагиат, и, если она это сделала во втором романе, точно также она могла поступить и в других. Посмотрите, пожалуйста, на вложенные страницы".
  Слово "плагиат" ударила меня, как пощечина.
   Что за черт?! - воскликнула я громко. Я продолжила чтение.
   В моем отделе все знали, чем занимается миссис Уинстон. Удивительно, как хорошо это тайна хранилась, но больше этому не бывать! Я думаю, пришло время сказать об этом вам, в случае если настоящий автор книги решит подать на неё в суд.
  Я едва удержала письмо: так тряслись мои руки.
   "Несмотря на то, что книги, с которых Сьюзан Уинстон совершила плагиат, написаны давно, настоящий автор или наследник может подать в суд за причиненный ущерб. Нельзя все время обманывать людей", - писала это сумасшедшая. Сердце моё колотилось, голова была пуста и легка, как будто я только что вошла в ночной кошмар. Слова расплывались перед глазами, я моргала, чтобы видеть яснее.
  "Я вкладываю ксерокопии страниц, с которых был сделан плагиат. Сейчас я работаю над тем, чтобы найти копии оригинальной книги, но поскольку они не печатаются, это трудно. Простите, что информирую вас письмом; знаю, это считается трусостью; но я готова и буду рада ответить на любые вопросы.
   искренне ваша Шэрри Фэлон, бывший помощник издателя.
   Обратного адреса не было, но присуствовал номер телефона. Я знала его: это был общий телефон издательства. Я взглянула на часы, вмонтированные в плиту 03:45 здесь 06:45 Нью-Йорке. Издательство уже закрыто; я не могу позвонить: придётся ждать до завтра. Волна ужаса и неверия окатила меня. Глаза мои блуждали в поисках знакомых милых успокаивающих предметов: желто -голубой рисунок софы в семейной комнате; на кухне тёмно-серые дверца шкафчиков, детские рисунки на магнитиках на холодильнике: все в норме, все в порядке, и вместе с тем всё как-то перевернулось, накренилось, и комната и моя жизнь, во всём внезапно обнаружилось чьё - то- злое присутствие.
  Я боялась читать, что Шэрри Фэлон включила в конверт, но мне пришлось. Я должна знать. Какое доказательство имелось у неё, что я совершила такую гнусную вещь?! Кто бы ни была Шэрри Фэлон, она навлекает на свою голову огромные расходы и неприятности, плетя эту ложь. Страницы 131 - 135. Они казались странно знакомыми.
  Япрочла.
   Лишь его любимая музыка фламенко и ноги, отбивающие ритм в танце, давали ему те же ощущения ,что и Джесси. Музыка была одиночным партнёром, хотя не таким как смерть.
   Что такое быть мёртвым ? Уйти навсегда? Луис и вспомнил, как он стоял на холме, глядя, когда они опускали в землю гроб с телом его брата. 25 лет и ушел навсегда... Ни сердечной боли, ни поисков цели, ни любимой Джесси - ничего... На похоронах Луис не плакал, он плакал потом. Боже! как же он рыдал. Он не хотел давать Джесси удовлетворения видеть его боль и страдание, поворот ножа в его внутренностях. Брат его мёртв... Ты в мире с собой сейчас, Пако? Простил ли ты меня за то, что я отобрал у тебя твою девушку, твою любовь, твою Джесси?
   В тот день он ненавидел Джесси, ненавидел, когда она стояла на ветру, ветер рвал её рыжие волосы, сухая кладбищенская земля под её ногами, платье липло к телу, нежному покорному под его руками телу, как его губы помнят это. Она была так красива. Он помнил их любовь.
   Её лицо, залитое сейчас слезами, вызывало в нём ещё большую ненависть. Через развёрзшуюся могилу он хотел наорать на неё: "Поздно плакать! ТЫубила его! Как смееешь ты плакать ?!"
  На секунду я почувствовал себя участницей трагедии, увидела собравшихся у могилы, увидела двух любовников мёртвого брата, и потом вспомнила.
   Мой второй роман "Воссоединение" о рок -группе, где все ненавидели друг друга и отказывались дать совместный концерт, какие бы деньги им ни предлагали и как бы их ни упрашивали поклонники. Только моих героев звали Корт и Регина, а не Джесси и Луис.
   Я побежала в свой офис и сняла с полки свой роман "Воссоединение". Найти этот отрывок было легко: ведь я написала книгу. Моё сердце гулко стучало, пока я читала мною написанные строки. Они были почти идентичны, за небольшим исключением: вместо рок-группы, там речь шла о группе испанских танцовщиков. Я была готова сорваться, взорваться. Нереальность происходящего была чудовищна, но она была реальна. Минуту я размышляла: может, когда-то я читала книгу о Пако, Луисе и Джесики и подсознательно выкрала сюжет? Невозможно: я бы знала, если бы скопировала чью -то работу слово в слово. Я помню почти каждую книгу, которую когда-либо прочла. Книги для меня - ценность. Быть способной сочинять, писать книги быть включённой в этот редкийсегмент людей - писатели - ценность, которой я очень дорожу и горжусь. Корме того, я помню точно, когда возник замысел "Воссоединения".
   Алекс и я тогда ещё были женаты. Мы поехали на свадьбу к кому-то из группы "Кис". Собралось огромное количество знаменитостей, добавляющих экзальтации и шарма в шумной атмосфере свадьбы в частном доме в Беверли Хилл с великолепным видом на море и город.
  Я стояла среди гостей в живописнейших одеждах и диких фриковых причёсках и кожей чувствовала запах драмы. Один из гостей попал в моё поле зрения.. Страного вида темнокожий в стиле помпадур стоял посреди толпящихся вокруг него знаменитостей, заискивающих перед ним. Одет он был в лиловый костюм и серебристую рубашку. Они все ели с его руки. Алекс наклонился ко мне:
   - Он здесь снабжает всех наркотиками. -
   Это же очевидно, подумала я, наблюдаю, как он хлопает по плечам и рукам, целует женские щечки и шейки; меня удивляло, как иначе такой человек мог пробраться на самый верх. Именно тогда мне пришла в голову идея написать, как боготворимая публикой артистическая среда пресмыкается перед низкосортным ничтожеством, снабжающим их наркотиками. Мне необходимо было создать характеры и показать, каковы они. Таков был мой замысел; МОЙ: я ни у кого его не заимствовала; как смеет кто-то утверждать, что это не так?!
   Япочувствовал себя пойманной в капкан. Кто такая Шэрон Фэлон? Зачем и почему она это сделала, да ещё тогда так дьявольски?
   Невидимый, но смертоносно опасный газ проник сквозь щели двери и окна моего дома, грозясь меня задушить. Я не подозревала об этом, пока он не отравил меня. Если он так легко может проникнуть в мой мир, я абсолютно не защищена. Я свернулась калачиком, буто в меня ударила молния. Меня трясло. Почему она меня так ненавидит? За что? Чем я заслужила такую ненависть? Боже! Что если Шэрри Фэлон не её имя, а вымышленное? Это мог быть кто угодно, даже тот, кого я знаю. Мысль эта ужаснула меня и я отшвырнула её, решила вернуться к ней позже.
   Мои книги - лучшая часть меня, сразу после детей. Сейчас эта часть вываляна в грязи. Я взвыла в немом протесте, чувствуя, как мускулы моей спины и плеч напряглись над чёрной бездной, развёрзшейся подо мной. Ужас мне был знаком, но до сих пор мне удавалось или я ухитрялась держать его на цепи, до того, как он меня поглотит. Всю жизнь, когда я чувствовала его приближение, улавливала его крадущееся скольжение, я концентрировала мой мозг на другом, других предметах, других местах, прелестных фантазиях, историях, рассказанных мне, или историях, которые я бы рассказала о счастливых моментах. На этот раз они меня едва не поглотили целиком. Как такое могло случиться со мной? - думала я.
   Не знаю почему, но я сделала нечто странное: я заперла на ключ все двери задрапировала все окна и сняла трубку с телефона.
  
  Глава вторая.
   - Мамочка, расскажи о бабушке и дедушке, - попросил Джеред, забираясь под одеяло. Джеред будет делать всё, чтобы оттянуть время сна, но сегодня я охотно соглашаюсь: это поможет мне хоть на какое-то время забыть о полученном днём пакете. Мы отклонили приглашение мамы и обедали дома. Механически я готовила еду, отвечала на вопросы своих троих детей,но
  нейроны в моем мозгу ощупывали дурнопахнущую массу, которую швырнули в мою жизнь. Чтобы это ни было, оно вызывало во мне единственное желание заползти в нору и там спрятаться. Эми и Майлз были в своих комнатах и выполняли домашнее задание. Это было наше с Джередом время. Мой семилетний малыш смотрел на меня с таким предчувствием удовольствия, что я заставила себя отбросить все мысли о моем мучителе, расставившем ловушку с целью погубить мою жизнь, и откликнулась на желание Джереда отодвинуть время сна. Я бы тоже сделала всё, что в моих силах, чтобы отодвинуть то, что маячило впереди.
  -Ну, хорошо, - рукой я убрала его волосы убирает со лба и забралась к нему на кровать. Он пододвинулся, чтобы я смогла примоститься с краю, зевнул, и я зевнула следом: он устал, я видела это по его глазам. Уснёт он мгновенно.
  Мне хотелось спрятать свое лицо на его невинный груди, дышать его доверием, и, может, тогда испарится реальность. Вместо этого я стала молить Бога побыть здесь со мной, пока я собираю свои силы для рассказа.
   - . Красивые! - начала я, - они оба были изумительно красивы в молодости. Линит Розенберг из Канзас Сити и Берт Блэкер из Чикаго; у него были голубые глаза, чёрные волосы и усы. Люди просили у него автограф - так он был красив. А у неё были длинные чёрные косы ,белоснежная кожа и чудесные карие глаза; она была маленькая, очень изящная и одета была в красное шерстяное платье, которое сшила ей мама. - Джеред улыбнулся мне, и я улыбнулась ему, пленённые воспоминаниями о юности моих родителей, и их любви.
   - Все сначала, Лилит, - сказал Мелл
   Харрисон, поднимая палочку, - и раз и два...
  Она запела вновь: "обними меня, желанный", - пела она в микрофон, оркестр играл у неё за спиной, её мягкий низкий голос наполнял школьную аудиторию, где они репетировали.
   Он снова был там... Тот молодой человек, кто отбирал театральные номера, и друг Мелла Харисона из Нью-Йорка: он приехал посмотреть, как играет оркестр. С первого мгновения, как только она встретила его смеющиеся серо- голубые глаза, она была покорена.
   За обедом (она пила только чай, а все другие ели - ресторан не был кошерный) она сидела напротив Берта Blacker, и он не отрывал от неё глаз; она притворилась, что не замечает, но нервничала, но это было приятное нервничание. Она была возбуждена.
  После обеда он подошел к ней: " мне очень понравилось ваше пение, мисс Розенберг.
  "Если бы нам нужна былавокалистка"... - она улыбнулась ему кокетливо, флиртуя ,вы не зря тратите наше время в поисках жаворонка здесь в Канзас-Сити?
  - Вовсе нет, - он защитил свою искренность. - Нам нужны хорошие номера, хотя в варьете уже не играют самые большие акты, обычно я брал их всех Джека Дени, Бернса и Алена , Фэнни Брайс. В его улыбке былигордость и сожаление. Он казался слишком юным, чтобы всё это охватить.
  Она тронуло его руку, чтобы ободрить его .
  Пальто будто ожило под её рукой.
  - Мне бы хотелось куда-нибудь вас пригласить, пока я здесь: может, в ночной клуб?-
  Как было бы чудесно танцевать с этим красавцем, самым красивым мужчиной из всех видённых ею, таким воспитанным, умопомрачительным... Но
  мама никогда не позволит ей одной пойти с ним.
  - Я не хочу обидеть вас, - сказала она, давая ему понять, что он нравится ей, хотя она собирается отказать, но вы незнакомец, чужой; это будет неприлично.
   По выражению его лица она поняла, что в шоу бизнес редко встречаются девушки, которых бы заботят такие мелочи, как быть правильно представленным. Он облил её смеющимся и дразнящим взглядом: "Что если я приду и представлюсь вашим родителям завтра вечером? это будет прилично?"
   Щеки её мгновенно вспыхнули: он был гораздо старше мальчиков, с которыми она выросла: по меньше мере, ему 28, и у него важная работа. Трудно поверить, что она ему интересна, она ему нравится
   -Может, вы не откажитесь прийти к нам на обед ? - бухнуло она, зная, что семья её не может позволить себе дорогой обед в будний день Но должна же она что-то сделать?!
   Вчетверг вечером, когда он позвонил в дверь, по радио передавали новую запись Томми Дорси, и ей хотелось танцевать, когда она открыла ему дверь. Она помогла маме приготовить капустный суп с изюмом по-румынски, и запах заполонил весь дом, но, казалось, он не имел ничего против. Она представила его папе и маме и брату, сели обедать, все чувствовали себя неловко, пялились на него и отводили глаза.
  - Миссис Розенберг, вы замечательная хозяйка и готовите очень вкусно, - расхваливал Берт маму, -вы даже не представляете, что значит для меня есть кошерную пищу, когда я вот так разъезжаю....
   - Вы едите в ресторанах? - неодобрительно покачала головой Элизабет Розенберг, но глаза её смеялись: итак, этот молодой человек Линит - еврей. Каштановые косы, короной обрамляющие её голову, блеснули золотом.
   - Я скучаю по семье, когда разъезжаю; у меня два брата и сестра в Чикаго, и мы очень близки.
  -Ваши родители живы?-
  -Мама и папа в хорошем здоровье, спасибо, - он постучал по дереву и продолжал рассказывать о всем, что маме хотелось знать, но она была слишком вежлива,чтобы спросить. Мама не так хорошо готовит, как вы, - лгал он. - И хотя она хрупкая и маленькая, как вы, все её дети довольно крупные: у нас папа высокий, он сел прямо, чтобы все видели . Маме Линит он нравился ;отец был, как всегда, очень осторожен, почти не говорил ,но изучал Берта настороженно, и это заставлялосердце Линит гулко стучать.
   Ей трудно было поверить, что этот красивый мужчина здесь, в их скромной гостиной, за их обеденным столом, покрытым рукодельной скатертью, которую тетя Анна подарила маме на свадьбу, и он непринуждённо беседуют с её семьей. Серо голубые глаза Берта были мягкие, но не упускали ни одной детали. Они одобряли, будто проводили аудит номеров.
  Линит восхищал его прекрасно скроенный костюм, она обратила внимание на ручную выделку,скорее всего, шёлком воротничка его рубашки с открытым воротом. И его твидовый пиджак с кожаными пуговицами сидел на нем превосходно и подчёркивал его высокий рост, а брюки были из превосходного габардина. Отец Линит продавала мужскую одежду в нижней части города и она -то разбиралась в качестве материала. Но ничего подобного в магазине, где папа торговал, не было.
   После обеда Берд попросила разрешения у её родители взять её на прогулку. Она затаила дыхание, пока мама и папа не сказали " да". Папа поднял белые кустистые брови на её брата, когда тот чуть не рассмеялся. Берт накинул на её плечи ручной вязки шаль - ещё один подарок тёти Анны, чтобы уберечь её от сентябрьской промозглости, и они пошли. Осенний ночной воздух пах дровяным дымом из близлежащих кухонь
  - Вы хотите жить в Канзас-Сити всю жизнь? - спросил он, беря её руку.
  _-Нет, хочу поехать в Нью-Йорк и стать певицей...
  - Не в Голливуд ?
  Нет, в Нью-Йорк: там ценит настоящий талант. Я хочу попробовать себя на музыкальный сцене. Он кивнул: на него это произвело впечатление ,и всё-таки он был удивлён.
   -А как же замужество, семья? снова сердце её замерло, потом забилось.
   -Это самое важное, что есть на свете для меня, - сказала она. Он облегчённо вздохнул.
   -Я рад это слышать. - Оба вдохнули свежий ночной воздух. Потом он произнёс: "Мне бы не хотелось, чтобы моя жена была на сцене: это слишком тяжелая жизнь, вечно в разъездах, нестабильность в работе, необходимость быть милой и очаровательной с теми,которые тебе не нравятся, и только потому что они нанимают тебя. Он возвышался над ней; она чувствовала его силу и магнетизм.
  - Если я выйду замуж, я не буду работать, а стану заботиться о семье, - сказала она. Он протянул её за плечи, ноги её стали лёгкими, как будто едва касались земли.
   -Мне бы хотелось больше узнать о вас, - прошептала она, - хотя я вижу, вы хороший: люди вас уважают.
   Он, казалось, стал выше от её похвалы.
  - Мне нравится моя работа, правда, не нравятся разьезды. Иногда чувствуешь себя очень одиноко и устаешь. Когда я только начинал работать, водевиль был королём, потом он публике разонравился, радио и кино убили его. Это ужасно, потому что где сейчас может проявить себя свежий талант, если только не в маленьких театрах?
  - Как вы попали в шоубизнес? - спросила она. В темноте он улыбнулся ей, и в лунном свете она восхитилась его красивыми зубами. - Яникогда не хотел оставаться в семейном бизнесе. Мой отец занимается продажами изделий из кожи. Сейчас огромная конкуренция в Мидвесте, и он подумывает переехать в Калифорнию. - Он вздохнул: папа не молод, трудно начинать все сначала в его возрасте.
  - Он хочет, чтобы вы были с ним?
  - Да, - согласился он, - у нас с ним по этому поводу были разногласия, но я хочу воплотить свою мечту.
  - Знаете, я думаю, что вы такой красивый, что можете сами стать звездой кино, - флиртуя, заметила она.
   Он рассмеялся: " Лучше контролировать талант, а не наоборот. -Его рука все ещё обнимала её, и она молилась, чтобы он не убирал руку.
   -С вами так легко разговаривать, Линит, это неожиданно в красивой девушке. - Они шли, не разговарива, по улице с деревьями по обеим сторонам, а потом он сказал: "Знаете, завтра я уезжаю в Санкт Луис и долго ещё, наверно, несколько месяцев, не вернусь сюда". Ей стало грустно, очень грустно
  - Я вам буду писать, если хотите. - Он остановился у дома мистера Федера и повернулся к ней, будто собираясь что-то сказать. Но потом они увидели мистера Федера, поджидающего свою собаку Тигра в кустах, справляющего нужду, и тот спросил: " кто здесь?
  -Это я, мистер Федер, - откликнулась Линит
   А кто с тобой? - и Берт ответил, глядя в глаза Линит:-
  Я Берт Блэкер из Чикаго, и я фиансе( жених) Линит.
  И прежде чем она смогла что-то сказать, мистер Федер произнёс: "Не знал, что она помолвлена; никто ничего сейчас мне не говорит", - и он позвал свою собаку и ушел в дом. Закрывая за собой дверь (они слышали), как он крикнул своей жене: " Мэри, почему ты мне не сказала, что дочка Розенбергов помолвлена?"
   Линит рассмеялась: "Думаю, мне первой надо было об этом сказать".
   -Прошу прощения, Линит, я должен был спросить вас,но как только я увидел вас я я сразу понял, что вы именно та девушка, на который я хотел бы жениться . До сих пор я не готов был осесть, мне почти 30, и мне, честно, надоело быть холостяком; мне нравится ваша семья, и я нравлюсь им. Обещаю, я сделаю вашу жизнь счастливой".
  -Но вы же не любите меня, - она готова была расплакаться от отчаяния, потому что сама уже была влюблена в него по уши, и он улыбнулся, - это придёт со временем. Я должен знать, как вы относитесь к моему предложению выйти за меня замуж, прежде чем вы уедете в Нью-Йорк и прежде чем кто-то другой не уведет вас у меня из -под носа.
   Бабушка была счастлива, когда он сделал ей предложение?
   Джеред прервал мой рассказ.
  - Да, она была счастлива и в замешательстве тоже, ведь вся окрестность будет знать; она не знала, то ли плакать, то ли радоваться, забавно, что мистер Федер узнал об этом первым.
  Веки Джереда слипались: "Я думал, дедушка был агентом"...
   -Да, милый.
   -А что такое цепи Орфей?
   -Группа театров по стране, где дедушка работал в поисках талантов. А когда театрызакрылись, он стал агентом многих из этих артистов ,представляя их интересы и подыскивая им работу на разнообразных сценах.
  - Апочему они закрылись? - Джеред был таким сонным, глаза его беспрестанно закрывались, но он не сдавался; и я не давала ему спать, боясь вернуться к реальности.
   -Они закрылись, потому что люди перестали ходить смотреть комедии и мюзиклы в театрах появились музыкальные фильмы и появилась Телевидение.
  И дедушка позднее решил, что хочет представлять оперных певцов и музыкантов-.
   Бабушка вышла замуж за дедушку? -
  - Конечно, глупый, ты же знаешь, а потом у них появилась я и тётя Стефани,а у меня ты, Майлз и Эми. И с тех пор мы зажили счастливо. - Он повернулся набок, свернулся калачиком и заснул. Наклонившись, я поцеловала его в щёку и вышла.
   Не зажили счастливо мои родители, подумала я, закрываядверь комнаты Джереда. Может, и зажили бы, если бы не болезнь Стефани. У меня не было этой болезни: мои кости были в порядке. Я миновала этой страшной участи.
  Зазвонил телефон, и я поспешила поднять трубку ,но со страхом
  - Привет, - это была Стефани, что нового у тебя? Все в порядке ?
  -Нет, - ответила я, - мне очень нужно поговорить с тобой...
  - Что случилось? Тебе недостаточно, что ты в листе бестселлеров в "Нью-Йорк Таймс"?
  - Да, это замечательно, ты же знаешь, как это для меня важно. Кое что другое. Можешь прийти? Я не могла скрыть от неё напряжение в голосе
   -Сейчас? - спросила Стефани, уже 09:30.
  - Мне очень нужно с тобой увидеться, - призналась я. Обычно это она нуждалась во мне. 09:30 не так уж поздно.
   -У меня свидание, и нужно проверить контрольные...
   -Ладно, забудь. Лучше я поговорю со своим адвокатом.
  - Адвокатом? что так серьезно ?-
  Неожиданно у меня так пересохло во рту, что я едва смогла продолжить разговор.
  - Поклянись, что ты ни словом не проговоришься ни маме, ни папе.
  - Никому не скажу...
  - Нет, ты поклянись или я повешу трубку. Я не хотела, чтобы кто-нибудь узнал об этом: так все было грязно. Может, как-то все рассосется, уйдёт, исчезнет. А что если люди решат, что это правда?
   -Так что случилось, Сьюзан ?
  -Меня обвинили в плагиате.
   Стефани не поверила: " ты что шутишь?"
  - Нет, я ничего не могла поделать с собой и расплакалась.
   -Я еду, Сьюз.
  
  Элизабет и Линит приехали в Нью-Йорк в полдень после ночного переезда из Канзас-Сити. Для Линит это было самым выдающимся событием в её тогдашней жизни; особенно, когда она увидела его. Он стоял на платформе, самый высокий в толпе. Взглядом он искал её, и в этот момент она поняла, что он её судьба
   -Ты же не хочешь, чтобы он видел твое волнение? предупредила мама, - возьми себя в руки, пожалуйста, Линит.
  -Но так много сразу было в её жизни6 Нью-Йорк и Берт Блэкер.-
   -Думаешь, я все ещё значу что-то для него? -с замиранием сердца спросила Линит.
  Он же встречает нас. -Элизабет вздохнула : "надеюсь твой брат и папа в порядке".
  - Мы только вчера уехали, - ободрила её Линит.
   Поезд остановился, она встала взять чемодан. Это событие компенсировало для неё возможность учиться в колледже. Она мечтала о колледже с того момента, как помнила себя, но денег для колледжа хватало только для её брата , Сида. Как утешение, она в Нью-Йорке.
  -Ты найдёшь работу певицы, - утешала мама, лучше узнаешь Берта и поймёшь, будет ли он хорошим мужем.
  - А папа и Сид? - спрашивала Линит; конечно, ей хотелось поехать одной,без сопровождени.
   -Сид не может уехать: он в старшем классе, а папа не может оставить работу.
  Линит совсем не хотелось расщеплять семью, но мысль торчать в Канзас-Сити ещё год и, может, потерять Берта, ей была ненавистна.
  Увидев их, Берт улыбнулся, махнув рукой, и она помахала ему в ответ. На нём было серое пальто шляпа, и он курил трубку. У неё перехватило дыхание: он, действительно, был похож на звезду кино. Она уже забыла, что у него высокий лоб, ровный пробор в густых волосах сбоку, нос значительный, почти большой, и он добавлял шарма к его высоким скулам, но больше всего её восхищала его улыбка и ямочка на подбородке, а эти серо голубые глаза! На ней был красно серый клетчатый костюм и серая шляпка в тон. Элизабет шила всю одежду для Линит. Четыре новых костюма лежали у Линит в чемодане для интервью и горжетка две лисьи головы, вцепившиеся в хвосты друг друга. Был октябрь, необходимости в пальто не было, но скоро нужно будет и пальто и мех. Мама намеревалась сшить его из купленного в сэконд-хэнде. Это будет персидский ягнёнок ,так сказала мама, воротник стойка, широкие рукава, трапеция, но сначала она должна заработать деньги, чтобы купить этот поддержаный мех. Берт уже договорился о нескольких интервью для неё, да она сама написала кое -кому из агентов.
   - здравствуй, красавица1 - он взял её в руки в свои, поцеловал её в щеку, потом ослепительной улыбкой приветствовал миссис Розенберг.
  -Я заказал столик для нас на сегодняшний вечер в Астории, а потом мы поедем в Stork Club. Он дал знать филиппинцу в коричневой униформе подойти : "Рейс, проследи, чтобы багаж Розенбергов доставили в дом их кузины по адресу. У тебя он есть. Потом мы покажем обеим леди город.
   Обычно все решала Элизабет: она лучше всех знала, что надо каждому. Но сейчас Элизабет улыбалась Берту, охотно вверяя себя и дочь в его руки; ей определённо нравилась его уважительная манера ввести себя и роскошный образ его жизни.
   Первый день Линит в Нью-Йорке был головокружительным водоворотом. Берт отвёз их в дом кузины Альбы, родственнице семьи с отцовской стороны. В этом доме они будут жить, пока не найдут работу и квартиру для себя. Берт предложил им остановиться у себя, но Элизабет и слышать об этом не хотела.
  
  Кузина Алва жила в двухкомнатной квартире на 14-й улице, в столовой стояла раздвижная кровать, в которой спали её двое детей ;она и муж занимали спальню; она предложила положить матрас на пол столовой для себя и мужа, тогда Элизабет и Линит будут иметь целую комнату в своем распоряжении. Элизабет понимала, что великодушие Алвы не продлится долго, и она ни на секунду не даст им забыть об этой услуге, но пока ничего другого не оставалось.
   У Элизабет ( а у Линит особенно) все ещё кружилась голова от впечатление от дня, проведённого с Бертом. Когда он завез их к кузине, Алва сбежала вниз по ступенькам ; её юбки в спешке бились и путались в коленях
  -Ой, Элизабет, мы тут сходим с ума: думали, вы возвратитесь в час, ну, в два самое позднее; боялись, что вам где-то перерезали горло, обворовали или избили; я уже собиралась звонить в Канзас-Сити и рассказать Генри о трагедии.
   - С нами все в порядке, Алва, - заверила её Элизабет, чувствую себя виноватой: у них был такой восхитительный день, а Алва здесь страдала; но Алва никогда особенно не жаловала Элизабет,как и Элизабет её.
   Дети Алвы были обыкновенные, не привлекательные, а у Элизабет дети были прекрасные, как ангелы, и более того, они были умны, а дети Алвы умом не блистали.
  - Линит может работать у мистера Майера, ему нужна помощь в скобяном магазине, это в квартале отсюда, я заверила его, что завтра утром вы придёте к нему, - доложила Алва.
  Губы Элизабет приняли упрямое выражение.
  - Линит не будет работать у мистера Майера, Алва, но спасибо за то, что ты побеспокоилась.-
  - А что тогда она собирается делать? работать секретаршей? А печатать она умеет ? хотела знать Алва.
  Как бы я была тебе благодарна за чашечку чая, - сменила тему Злизабет, и Алва почувствовала себя уязвленной, не предложив гостям чего-нибудь освежающего.
   Элизабет приехала в Америку, когда ей было 12. Тайна, отравившая ей душу и преследующая её всю жизнь, тянулась за ней. Её отец умер годом раньше, оставив жену беременной и без копейки. В семье уже было четверо детей. Когда ребёнок умер, мама стала прачкой и отослала Элизабет в Америку - обетованную землю - с соседской семьей, с которыми они были дружны в Румынии. По дороге в Америку случилось кораблекрушение, и Элизабет чуть не утонула. Оторванная от приемной семьи, в другой лодке, она не понимала, жива или мёртва. Приемная семья оказалась в Нью-Йорке, месте их первоначального назначения. Она в Калвестоуне одна-одинешенька - испуганный ребёнок в огромном новом мире, без языка, с тоской по дому и семье. Случайно, через еврейское аген ство она встретилась со своей приемной семьей в Канзас-Сити, но только для того, чтобы очень скоро понять, что они видят в ней служанку :она убирала, готовила, подобно Золушке, а они отказывались даже купить ей лекарство, когда она слегла с болезнью и запугивали и брезговали, когда однажды она расплакалась, искусанная какими-то насекомыми по всему телу при уборке их кладовой и подвалов . Содержа их дом в порядке, она одновременно работала швеёй на фабрике, зарабатывая полтара доллара в неделю, чтобы оплатить комнату и содержание. Два года она копила деньги, чтобы послать брату на дорогу в Америку, а потом они с братом копили, чтобы послать за другими в семье. От отчаяния её спасала только мысль, что она, действительно, похожа на Золушку, и однажды всё-таки появится её принц. Она выучилась говорить и писать по -английски и делала это без акцента .
  Притязания кузины Алвы на великодушие ставили Элизабет в тупик. Алвене хотелось, чтобы детям Эизабет повезло больше в жизни, чем её детям. Если Элизабет кто-нибудь говорил, что её детям следует сменить свои жизненные притязания и амбиции, она готова была с этим кем-то биться на топориках.
  . Этим вечером при виде Линит, одетой для вечера с Бертом в бежевое бархатное платье и персиковую шляпку,оттороченную бежевыми рюшами в тон, Алва неодобрительно поджала губы: " Вы что не обедаете с нами? - спросила она, - Я приготовила жареную картошку и говядину, думаю, что хотя бы в первый вечер тебе следовало пообедать с нами, прежде чем полуголой бегать по городу".
  - Алва, молодой человек Линит заказал столик для нас в Астории, - объяснила Элизабет, - ты же понимаешь, не совсем вежливо отказать ему. Кроме того, мы не ожидаем, что ты будешь кормить нас, пока мы здесь. Мы у тебя в долгу. Завтра, когда Линит уйдёт на свидание смотреть Rockettes, я приготовлю обед для вас.
  
  Rockets? - сын Алвы переспросил, - Боже! я всегда мечтал посмотреть Rockets ...
  -А я считаю, это выбросить деньги на ветер: смотреть, как проститутки задирает ноги? в этой семье нет денег на непотребства, не то что у других, - вспылила Алва и посмотрела на Элизабет.
  -Что если я приготовлю цыплёнка? - увела разговор Элизабет. - Здесь поблизости есть магазин, торгующий кошерным мясом?
   Ты что считаешь, это Канзас-Сити? Конечно, здесь масса магазинов, продающих кошерная мясо, и ты в жизни не пробовала такого вкусного цыплёнка.
  Элизабет кивнула Линит, и они ушли: Линит в бежевом и персиковым, Элизабет в чёрном . Закрыв дверь за собой, Элизабет решительно заявила: " завтра же начнём искать работу, надо выехать отсюда немедленно; я уже забыла ,какой скверной может быть Алва: шило в заднице. нет Линит рассмеялась : "мама, ты права: она, действительно, шило в заднице.
  На следующее утро, одеваясь, Элизабет взвесила все "за" и "против" Берта Блэкера как будущего зятя. Она понимала дочь: он был неотразим. Но шоу-бизнес ? это так нестабильно. И Берт поощрял Линит стать певицей. Почему нет? Он сам в шоу -бизнесе. Во времена жестокие, как 1936-й, стабильная работа весьма ценилась. Берт Блэкер, казалось, жил хорошо, зарабатывал хорошие деньги, имеет собственные апартаменты и слугу, но постоянно ли это ?
   Генри никогда не зарабатывал хорошие деньги, и Элизабет пришлось пойти работать, когда Линит ходила в первый класс, а Сид был ещё очень маленьким. Она ходила на работу пешком и в снег и в дождь, потому что не могла себе позволить платить каждый раз за автобус. Никто из её подружек в Канзас-Сити не работал: она одна. Но она была умная женщина и хорошая портниха, и потому всегда нарасхват; у неё было врождённое чувство стиля, и она многому научилась, точно так, как она научилась читать и писать по- английски, она растягивала доллар на большее количество времени. Превосходная хозяйка была Элизабет. Если Линит была прекрасно одета, это была всецело заслуга Элизабет: она знала, как купить прекрасную ткань по дешёвой цене; если дом выглядел достойно, - это потому, что Элизабет умудрилась покрасить стену так, как будто они были оклеены обоями, сделать прелестные драпировки из куска хлопка за так отданного ей. Она даже украшала драпировкой отреставрировала софу, от руки раскрасила сервис и знала, как повернуть воротничок рубашки ,чтоб он носился ещё годы; она вышила инициала своего мужа на карманах рубашек, и они смотрелись так, будто были куплены у Ванамакера.
   В 7 утра они обе покинули квартиру Алвы, а к вечеру Элизабет уже была принята на работу швеёй в фешенебельный бутик на Пятой авеню с зарплатой 0,75 $ в час .
  Линит, прежде всего, хотела показаться Джеку Финбергу, талантливому агенту ,кузену её подруги из Канзас-Сити. Джеймс послал её на интервью к танцовщику в новый бродвейский Musical. Мужчина в лифте Исидор Московец дал ей свою карточку и попросил прийти: у него была работа для неё моделировать мех и демонстрировать днём . Его сын, которого он ей представил, то пригласил её пойти с ним и группой друзей на футбол в эту субботу. Как и боялся Берд ,юноши уже начали обхаживать её. В течение осени зимы и весны Линит встречалась со многими молодыми людьми ,с которыми знакомилась по работе или была представлена друзьями. Берту не нравилось, что она встречается с другими, но она хотела быть уверенной: ей нужен лишь он. Кроме того, это было единственное время в её жизни, когда она могла испытать себя в этом мире. Она посещала вечеринки, встречалась с гламурными людьми, но никто не мог сравниться с Бертом. К марту она знала, она хочет выйти за него замуж. Между тем, её карьера шла в гору: в хоре мьюзикла она была номер один, а потом ещё в одном бродвейском мюзикле, который, к сожалению, продержался недолго, но она появилась в музыкальном фильме, снятом MCM в Нью-Джерси, и у неё была крошечная роль, но со словами в историческом фильме со звездой Кларком Гейблом. По большой части, однако, она демонстрировала меха и платья на показе мод на разных благотворительных завтраках потом стала вокалисткой кабаре, а когда они поехали в турне, она решила остаться, не ехать.
  - Знаешь, мама, - призналась она Элизабет, - я очень рада, что живу и работаю в Нью-Йорке и что у меня хорошая карьера, но, думаю, я хочу свою собственную семью, хочу осесть. Глаза Элизабет наполнились слезами: "Я так счастлиа, что ты нашла мужчину, который обеспечит тебя, и тебе не придётся, как мне работать. Берт много разъезжал,бывал в Чикаго, Детройте, Новом Орлеане.
  А когда бывал в Канзас Си,ти всегда заезжал проведать отца и брата Линит.
   Когда он уезжал, она скучала по нему так сильно, что, вообще, не выходила с другими парнями ещё задолго до того, как он её об этом попросил. В апреле она сказала ему, что любит только его, и он был несказанно счастлив : он подарил ей обручальное кольцо брилиант в один карат круглый с небольшим маркизом по обе стороны.
  -Нам необходимо найти себе квартиру, - сказал Берт, - его холостяцкая квартира была недостаточно большая для них троих: Линит, Берт и его слуга филиппинец.
   Они назначили свадьбу на июнь, когда у Сида закончится учебный год, и он сможет приехать в NY с отцом. Семья Берта переехала в Калифорнию; было слишком далеко, чтобы приехать на свадьбу. Они подружились с молодыми парами, которые, как и они, только начинали, но список приглашенных на свадьбу был небольшой. Семья Линит и несколько знакомых; совсем не так, как мечтала невеста ,но все было очень мило.
   Глава третья .
  -Мам, кто пришел? - подбежали к двери Эми и Майлз, как только раздался звонок.
  -к тётя Стефани, - сказала я им, - идите к себе делать домашнее задание
   -Что она делает здесь? - вопрос задал Майлз : это уже отголосок отношения его отца к Стефани: Алекс считал, что Стефани плохо влияет на меня, её стиль жизни, наркотики, секс, rock-n-roll развратят меня. Даже сейчас, когда мы больше не женаты, мнение Алекса о моей сестре создавало напряжение между Стефани и мной, будто я держала его сторону. В некотором смысле, так и было. Что касается Майлза, не только голос его резко менялся от детского к пубертатному, но отсутствие отца сказалось на всём его поведении: наполовину он был критичен к отцу и злился на него, наполовину тосковал и мечтал, чтобы Алекс был с нами, поэтому иногда он подражал Алексу в его 12 лет, имитировала его, а иногда ненавидел. Смотреть на все это было тяжело. Я желала защитить сына от боли: моя вина, что мы разошлись . Эта боль, как тошнота, не проходила. Моя вина, прежде всего, была в том, что когда-то я сделал такой выбор.
  Эми открыла Стефани дверь, и мы все сгрудились вокруг неё. Она обняла детей, поцеловала в щёку меня: пахла она духами, зрачки её глаз были расширены, синие её глаза казались поэтому чёрными, а у меня мелькнула мысль о наркотиках. В остальном, выглядела она шикарно: ровный золотистый загар, длинная цыганская юбка, шаль, драпировавшая плечо смело и стильно, завязаная на бедре, скрывала увеличенную талию . Под шалю оранжевая футболка. Её густые роскошные кудри свободно заброшенные за спину, отливают золотом. Она давно перестала осветлять их, на запястьях молодично звенели браслеты, на пальцах и в ушах золотые кольца, тонкий прямой патрицианский нос, длинные ресницы, полные чувственные губы - все что ей нужно, подумала я, хрустальный шар в руку... и чтобы тогда она обеим нам предсказала?! Она заметила мой взгляд и тряхнула головой, так же, как делаю я.
  -Это я, - улыбнулась она и стала ещё милее: ямочки на щеках и ровные чудесныезубы: у всех в семье были изумительные зубы.
   -Привет, ребята. Мне она сказала: "Ты выглядишь усталой".
   -а ты - сверкающей, - признала я честно. Она была похожа на тётушку Хильду в костюме Кармен,королева сцены, готовая бросить вызов,обворожить и навек погубить с дюжину мужчин. Сама я так никогда не оделась бы, но в других восхищалась этим безмерно. Приступ кашля прервал её приветствие. Она извинилась. Я очень простыла и не могу избавиться от кашля, чтобы ни принимала.
   -Тётя Стефи, я читаю "Красный пояс храбрости"; поможешь мне, - попросила Эми
  -Ты имеешь ввиду смятении Генри Flamingo?-
   Эми кивнула, изумлённая и удивлённая, но постаралась не показать виду: её экзотическая тётя Стефани, казалось, знает по литературнее все. В 15 Эми обозначала это словом cool (круто!) --Генри трус? -
   - А как ты считаешь? - Стефани обняла Эми. Они уже сравнялись ростом, но Эми все ещё росла, и через месяц - другой она обгонит тётю Стэфани.
   -Не думаю, но я должна защищать мою позицию, и, кроме того, как ни крути, он сбежал с передовой.
  - Давай учебник, и я покажу тебе отрывки, поддерживающие твою линию защиты. - Эми убежала, и Стефани повернулась ко мне: " у меня есть письма от друзей, воевавших во Вьетнаме и участвовавших в сотни боевых действий; некоторые из них до сих пор считают себя трусами, ботому что не вели за собой, им не нравилось то, что они принуждены были делать, и они притворялись, будто им безразлично, кого они убивают. Стефан Крейн рассказал историю Генри Флемминга, но любой в этой войне мог бы рассказать свою, такую же; и, будь нам позволено проникнуть в их головы, а не в голову Генри Flamingo, мы бы узнали, что думают другие. Рада, что она читает эту книгу . Думаю, Крейн написал блестящий психологический рассказ, каким образом мы насаждаем наши взгляды и как, собственно, свои недостатки, страхи желания проецируем на других. - Длинные рассуждения снова спровоцировали кашель; я ждала, когда он кончится, стараяь не воспринимать её оценки лично. Она что? делает подкоп под мои книги, Ну и что если мои книги не блестящие психологические работы?! Я тоже ценю подобных Флемингу авторов. Её комментарии всегда ставят меня в оборонительную позицию. И возникает желание посоревноваться пободаться. Я успокаивала себя тем, что когда-нибудь я напишу книгу, в которой тончайшие подсознательные внутренние переживания будут значит также много, как и любопытство, что же произойдёт дальше; и тогда Стэфани будет восхищаться мной.
   Она протянула руку: " Давай, я посмотрю, что ты получила по почте?
  - Иди, делай домашнюю работу, Майлз, - я не хотела, чтобы мой старший слышал наш разговор. . Вместо этого, он пошёл за нами в гостинную. Я вытянула пресловутые листки из-под журнала "Life", куда спрятала детей, и держала у груди.
  - Я сказала тебе идти делать домашнюю работу, так? - сказала я, но Майлз глядел на меня во все глаза
  - Что это, мам? - Майлз полудразнил меня, наблюдая, как я передавала их Стефани, - ничего! - взорвалась я, и он отшатнулся. Я мгновенно пожалела о своей грубости. Вернулась Эми с книгой, заметила, что Стефани углубилась в листки, наклонилась над её плечом и стала читать с ней вместе.
   На этот раз я не стала кричать, а накрыла листки ладонью.-
   -Можете вы оба заняться своими делами? с раздражением упрекнула я детей; тётя Стефани пришла кое о чем поговорить со мной. Тебя, Эми, это не касается. Она поможет тебе с домашним заданием после того, как поговорить со мной, ладно? А сейчас я хочу, чтобы вы оба оставили нас в покое на время. Вы меня слышите? Они мне тронулись с места, переводя глаза с меня на Стефани.
   -Идите, идите, - произнесла Стефани, - у нас важный разговор. - И, прежде чем я смогла остановить её, добавила: " какой-то подонок сделал вашей маме очень больно, обвинив её в плагиате; знаете, что это значит, когда один писатель крадёт то, что написал другой. Маме и мне необходимо поговорить об этом". Закрывать её рот рукой было поздно, я снова взорвалась: "Черт, Стефани! Я не хочу, чтоб они знали! Замолчи ! - лицо моё покраснело, шея онемела.
   Оба моих ребёнка смотрели на меня во все глаза, и в них стоял страх . Страх этот появился с момента моего развода, на некоторое время исчезал, потом возникал снова. Взгляд, который говорил: " ты нам постоянно рассказывала, что жизнь прекрасна ,и ты, может, даже и сделала её такой, но сейчас разрушила это чудо. Монстры существуют; плохое и ужасное существует, и они совсем близко".
   Эми вырвала листки из рук Стефани: " О чём она говорит, мам?
   Я выдернула их из рук Эми с такой силой, что испугала её, а когда увидела в их глазах страх, сломалась, опустилась на софу и разрыдалась, сжимая листки в руках.
  -Чёрт возьми, Стефани! какое право ты имела вовлекать их в эту грязь?
   Это было уже слишком, я охватила голову руками, моля подушку целиком поглотить меня. Последовало обморочный молчание, потом Майлз произнёс: "Теперь мы знаем ,мама; он подошел, сел рядом ,и, успокаивая, положил руку мне на спину. Я не позволила себе вспомнить, сколько раз за последние годы я разрешала ему вот так успокаивать меня. Не в этот раз! Я посмотрела на него, как мне казалось, твёрдым взглядом; однако, получилось неубедительно: я чувствовала себя униженной и была возмущена.
  - Послушай, родной, я попросила тётю Стефи помочь мне, а не вовлекать вас, детей, в это. - И я снова взглянула на Стефани. Выражение сожаления, угрызение ?и сопротивления появилось у неё на лице. Такое выражение появлялось всякий раз, когда ей случалось разбить что-нибудь, что я считала ценным, или отравить особенно радостный момент моей жизни, будто она хотела сказать: " я же не нарочно". От такого извинения легче не становилось .
  Какой-то негодяй прислал это, - сказала я, и голос мой звучал так напряженно, почти треснул, - я сама с этим справлюсь; не хочу, чтобы вы с Эми беспокоились, - я старалась изо всех сил быть убедительной, и мне удалось улыбнуться Эми и поцеловала Майлза в щеку. У Майлза наступил возраст, когда он позволял мне целовать его, только когда никого не было рядом. Он стыдливо втянул голову в плечи. Мне всё-таки удалось убедить детей идти делать уроки и, когда, наконец, они ушли, я повернулась к сестре, пылая возмущением.
   -Ты же понимала, что я не хочу, чтобы они знали? Ну, ты никогда не думаешь! -Думаешь только о себе! Никто в мирене страдает, только ты! У этих детей совсем недавно было много плохого! зачем надо, чтобы ещё и это свалилась на них?! Черт возьми! Почему ты сказала?!
   Она вовсе не собиралась признавать свою неправоту.
   -Что плохого в том, что они будут знать? Сьюз, они же твои дети! Ради всего святого! Ты - в точности, как папа и мама: не говори никому! Мне это было неНавистно! Они никогда не признавались никому, что со мной что-то не в порядке, и хотели, чтобы я тоже не говорила, будто хуже этого ничего в мире нет! Я считаю, что лучше знать правду, и легче все переносить, когда не прячешь!
  - Я не согласна, - настаивала я и проигнорировала умоляющее выражение её глаз: " пусть это уйдёт", - молили они.
  - Яне желаю, чтобы все узнали об этом кошмаре: если дети буду знать, как мне тяжело, они начнут переживать. - Все, что значило для меня что-то, испоганено, отравлено, осквернено; все равно, что проснувшись, вдруг обнаружить в сво ей постели змею или ползущего по тебе огромного паука... Можешь ты это представить?! Можешь ?! - я содрогнулась, захватив себя руками ,отталкивая свои ужасы.
  - Ямогу представить гораздо худшее, - сказала она, сравнивая мою жалость к себе с собой . - Я-то знаю, как это, когда в тебя швырнули нечто отвратительное и жутое, а ты не можешь даже пригнуть голову. - Казалось, она сейчас расплачется. Я поняла, как необдуманно обвиняла её. Я схватила её руку, чтобы успокоить нас обеих.
  - Все -таки, я не думаю, что лучше держать это в секрете ;никогда ничего хорошего из секретов не получается, по крайней мере, у меня, я знаю, сейчас моя жизнь - открытая книга.-
   -То есть, ты утверждаешь, что в твоей жизни нет ничего такого, чтобы ты хотела держать только для себя? Чтобы никто не знал?-
   С минуты она размышляла: " может, пару вещей".
  - Я так и думала".
  - Ты слишком оберегаешь детей, дети гораздо гибче, чем ты думаешь, они, в отличии от тебя, не станут отравлять себе жизнь, и только ты сама травишь себя. Скорее всего, они даже думать не будут.
  Я опять взорвалась: "Как ты можешь так легко говорить об этом?! как можешь знать, что будут делать и думать мои дети? или любые другие? - Мне не следовало напоминать ей,что у меня есть дети, а у неё нет, но остановится я уже не могла: "Ты специально это сказала, так ?" - добавила я, -= потому что знала, я не хочу, чтобы они знали! Ты же думаешь, что понимаешь лучше меня! У тебя нет права вмешиваться в мою жизнь, и тебе бы следовало знать больше, чем кому-нибудь другому! - Мой гнев никогда ещё не был такой сильный; лишь несколько раз за целую жизнь я позволила себе выказать такой взрыв, и, когда это случалось, последствия были катастрофические. -Ты никогда ничего не принимаешь серьезно, да ? Поэтому у тебя ничего не получается в личной жизни!
   Мы вступили на очень зыбкую и опасную территорию, на который обе были особенно ранимы,а , оскольку были сёстрами, мы точно знали, где повернуть острие ножа в ране. Спокойно, слишком спокойно она сказала: " Беда твоя в том, что ты живёшь в сказке, где и дерьмо не воняет. Дети твои никогда не повзрослеют, если ты будешь оберегать их от реальной жизни так, как оберегаешь себя.
  Они никогда не смогут встретиться с жизнью лицом к лицу и принять её жёсткость и жестокость, если будут думать, что все окрашено в розовые тона, как ты предпочитаешь думать. Вам всем предстоит суровое пробуждение".
  - Ну да, ты же психолог , - в голосе моем сквозило отвращение и издёвка. - Не смеши, я прекрасно знаю, что такое жизнь, и знаю, как украсить её, поэтому мои книги продаются.
  - Ах, эти романтические романы! Думаю, ты также ненавидишь тайны и секреты, иначе зачем бы ты стала писательницей? Таким вот способом ты можешь сказать правду, только ты все ещё этого не сделала, все ещё играешь в игру "давайте притворимся, давайте допустим". Думаю, нам лучше не возобновлять этот спор. -
   -Почему же? - она снова закашлялась и вынуждена была прервать речь, пока кашель не прекратился
  - Потому что мне до смерти надоело, как ты пытаешься принижать то, что я делаю. Всё, чем я стала и чем была, цементируется в том, что я пишу. Мой гнев только прикрывал накал и интенсивность моей боли: сердце моё стонало. что плохого в том, что я пишу! почему тебе это не нравится?! другим же нравится?!-
  - Совсем я не хочу принизить то, что ты делаешь, - сказала она, зная, что была критичн, когда мне была нужна поддержка, в ней нуждаются все писатели и хватаются за неё жадно и благодарны, когда получаютеё. Мне хотелось закричать : "Ты просто завидуешь!" Помню, всякий раз, когда публиковалась моя книга, мама печально говорила: " Стефани всегда хотела писать, мы все считали, что когда-нибудь она начнёт писать, но до сих пор всееё силы уходили на выживание, не давая никакой возможности для творчества; и несмотря на мой успех, я всегда боялась этого соревнования, я знала, была уверена, она стала бы литературной величиной и превзошла бы меня, но, со своей стороны,я всегда давала семье больше. Больше поводов гордиться, чем она. Не ведая моих мыслей, она продолжала: " Знаешь, я тоже устала слышать, какой у тебя успех ,и как страдает деликатная тонкая психика твоих детей от развода. Большинство детей моих друзей никогда не имели обоих родителей, и, ничего, прекрасно себя чувствует.-
  - Откуда ты это знаешь? Ты не укладываешь их каждый день и не просыпаешься,когда им снятся кошмары...
  - Удетей моих друзей нет кошмаров; только у твоих невротиков .- Мы уставились друг на друга пока я соображала ,может, действительно, мои дети невротики ,неврастеники? Я вспомнила, какое детство было у Стефани, когда боль скручивала по ночам её руку или ногу, и кто-нибудь из нас успокаивал её. Вспомнила, как ребёнком я не могла заснуть и плакала, стыдясь позвать на помощь, а она баюкала больное место или кулачком била по нему, а меня охватывал ужас и страх, я никому не могла рассказать о своих страхах . Зная, через какие страдания прошла она ребёнком и желая защитить своих детей, я, сгорая от стыда, все -таки швыряла в неё обвинения и выплёскивала свой гнев на неё. И,конечно, это отвратительное чувство внутри меня не исчезало.
  Внезапно меня осенило, почему я злилась на неё: не потому, что она сказала детям, я гневалась,, потому что кто-нибудь может узнать, я поняла, почему наши родители молчали о болезни Стефани: они не только и не столько защищали её, не только не хотели, чтобы она стала объектом жалости, но и потому, что считали если никто не знает, - этого как бы не существует. Может, оно само уйдёт, рассосется, исчезнет. Большую часть жизни я жила со страхом, у которого не было имени и который гнездился глубоко- глубоко в моей душе; он родился, когда я ещё была ребёнком. Но тогда я как-то сдерживала его, сейчас же это нелепое обвинение, свалившееся ниоткуда, грозила разбудить монстра, затаившегося в чёрном углу, и однажды, разбуженный, он может в любой момент подняться отравить меня своим зловещим дыханием, а потом поглотить. Или загнать в пещеру моих самых глубоких страхов, в безумие,которое было знакомо мне по страдания моей невинный сестры. Страх потерять контроль над собой парализовывал меня . Я чувствовала, как все внутри меня начинает дрожать. Я была на грани истерики, голос сестры вернул меня из кошмара.
   Почти примирительно она сказала: " Как я понимаю, Сьюзан, все эти обвинения абсурдны, хотя очень странные. Выглядит так, будто взяты из книги".
   -Это и страшит меня, - призналась я, - слишком профессионально, слишком спланировано. Ты можешь представить кого-нибудь, замышляющего это? Письмо отвратительное и такое однозначное.
   Надев очки, Стефани прочитала письмо, потом просмотрела страницы ксерокса, фыркнула: Пако и Луис... Оторопеть! С ума сойти! Она пыталась звучать легко мысленно, и мы как-то успокоились. Я догадалась, она поняла, почему я все это вылила на неё; я почувствовал облегчение и благодарность за то, что она такая сильная и выдержала мой взрыв, хотя саму меня он озадачил. Я произносила слова, а внутри меня росла благодарность к ней: по крайней мере, она выжила и была здесь, чтобы предложить мне понимание и мужество, когда я больше всего в них нуждалась. -Ты своему агенту сказала? Стэфани дотронулась до моей руки.
   -Она уехала отдыхать на несколько недель, и ей нельзя звонить. Кроме того, мне ненавистна мысль тревожить её на отдыхе. Просто не знаю, что делать, - я тоже дотронулась до её руки. .- - Может, поговоришь с издателем?-
   -Сегодня звонить поздно, наверно, я позвоню завтра; но, может, вообще не ставить их в известность? зачем беспокоить, особенно, если это вздор?
   -Ну вот, тоже самое: не говори никому.-
  - Ладно, ладно, а что если я скажу ей, а она не поверит ;что если кто-нибудь вообразит, что это правда? - при этом последнем вопросе руки мои дрогнули, хотя её руки твёрдо и крепко держали мои.
  - Думаю, тебе надо позвонить в полицию...
  - Уже позвонила, разговорила с детективом Лопес, он сказал, что ничем не может помочь: против меня не совершено преступление, посоветовал обо всём забыть. Но если я хочу всё-таки возбудить дело, я должна обратиться в полицию Нью-Йорка, так как письмо отправлено оттуда .
  -Не очень большая помощь .
  -Когда я спросила, может ли этот человек напасть, он ответил: " Леди, я уже 12 лет занимаюсь преступностью, и ни разу в моей практике ни одно ее начиналось с перепечатки нескольких страниц из книги писателя. Мы с ним посмеялись.-
  - Кто такая Шерри Фэлон,Сьюзан? Ты её знаешь?
  -Никогда не слышала... Собственно, я позвонила в справку Нью-Йорка, и они дали мне номера телефонов всех Шерри и Фэллон во всех пяти округах Нью-Йорка;. всю вторую половину дня я звонила по этим номерам . Некоторые числятся, некоторые разъединены, один номер секретарская служба, другой хореография в Квинсе, одной женщине за 80, два номера - мужчины. Только один номер не ответил, буду звонить завтра. ну даже если я обнаружу Шерон Фэлон, что я не скажу ей? Думаешь, она скажет мне правду?
   -Нет, но полиции, она, возможно, скажет. А ты сможешь подать на неё за обман, дезинформацию....
  Я кивнула, но точно знала, что человек, замысливший эту гнусность против меня, не зовётся Шерри Фэлон. Стефани прочитала мои мысли
  - Можешь предположить, кто это ?
  -Нет, - честно призналась я, - перебрала всех и не могу представить ,кто бы мог так поступить .
  -Какой-то сумасшедший, и он существует, кого из сумасшедших ты знаешь?
  -Тебя, - пошутила я.
  -Кроме меня? Может, кто - то ненавидел тебя раньше... из тех, кто не нравился тебе, критик? кто-то на интервью?
  Я пыталась представить, кто бы мог это быть. Было несколько негативных критических статей в моей жизни, но ничего похожего. Как-то я написала статью издателю в защиту книги моего друга, о которой плохо писали, но это тоже никак не стыкуются....
  - Ты когда-нибудь получала письма от людей, которые тебя ненавидят?-
  - никогда. Ты же знаешь мои книги; критики могут сказать, что они ближе к фантазиям, чем к реальности, но читателям они нравится.
  - Может, на письме есть отпечатки пальцев?-
  - Я подумала об этом, но сейчас и мои, и твои, и Эми по всему письму и страницам. А если у этого человека не было приводов, если он не привлекался, какая польза в его отпечатках?-
  -И все же лучше положить письмо и страницы в пластиковый пакет, на всякий случай....-
   Я согласилась.
   -Всё-таки подумай, кто бы мог такое сделать. И тебе следует поговорить с юристом, на случай, если тебе придётся защищать себя или подать в суд на этого человека. Я знаю юриста, квалифицирующегося в книжном бизнесе. Знаю его с того времени, когда работала в издательском доме " Пламмер". Дать его координаты?-
  - А у них были такого рода проблемы?
  -Нет, - ответила она, - но они чрезвычайно осторожны с авторскими правами. Издатели не хотят, чтобы им вчиняли иски. Сьюзан, поверь, никто не поверит этой глупости; тем более человеку с вымышленной фамилией. Она высвободила свою руку из моей и бросила письмо на кофейный столик.
   -Ты тоже думаешь, это вымышленное имя?-
  - Никто не подписывается настоящим именем под такой гнусностью: это же трусость и малодушие.
  Я кивнула, слегка приободрившись.
  - Хочешь, я останусь на какое-то время, - спросила она.
  - Нет, спасибо. Она, конечно, ради меня осталась бы. - Просто дай мне координаты этого юриста. По крайней мере, мне легче, что я предпринимаю какие-то шаги.
  - Найду и завтра позвоню тебе, - она потянулась меня обнять и я обняла её в ответ.
  В первый раз, в этот безумный жуткий день я немного успокоилась . Она уже хотела было извиниться за то, что наговорила мне, но я остановила её: " спасибо за помощь, - благодарно сказала я, - в следующий раз, когда мне захочется выключиться, я знаю, кому звонить и на кого спустить собаку.-
   Мы обе улыбнулись и в унисон сказали: " папе и маме".
   Уходя, через плечо она вспомнила и сказала: " скажи Эми позвонить мне рано утром, и мы обсудим её домашнее задание". Иона ушла.
  В эту ночь, не в силах заснуть, я наблюдала, как ползут стрелки часов, приближаясь к семи, когда в Нью-Йорке будет 10, и мой издатель Джуди Эмори придёт на работу. Всю ночь я уговаривала себя, что не стоит беспокоиться; все само собой уладится, думай о чем-нибудь хорошем, уговаривала я себя, о работе, которую ты любишь. Нельзя позволить, чтобы такая ерунда сломала тебя; ты уже весь вечер и день выбросила на ветер, хватит! Я часто разговариваю сама с собой, как мама. Иногда помогает. Но мне никогда не удавалось быть такой весёлой и оптимистичной, как мама. В самые драматические моменты она была способна любого и себя тоже вывести из мрака безнадёжности. Наконец , я уснула . Утром я решила не звонить Джуди, забыть обо всём, но она позвонила сама:
  - Ми поздравления, ты попала в лист, - произнесла она, и я прислушалась, нет ли в её голосе чего-то ещё; но, нет, казалось, она искренне радовалась за меня , и я немного расслабилась . -
  Все за тебя безумно рады, - сказала она.-
  - Я тоже рада. Ну и денёк был вчера !
  -Что-нибудь случилось? - спросила она-
  - Почему ты спрашиваешь? - тут же насторожилась я.-
  - Да я кое- что получила по почте...
  - Ты тоже получила ? - мне хотелось закричать. Ладони мои вспотели, и в желудке заурчало. -Сьюзан, это какое-то недоразумение, я не стала бы даже напоминать об этом, но боюсь, ты тоже получила. Представляю, как был отправлен твой счастливый день, особенно, когда выходит список бестселлеров с твоим именем и всем прочим, попытайся не думать.-
  - Я не беспокоюсь, - заверила я её, но это было неправда. Проснулась я с тяжелым чувством безнадёжности; будто на зубах моих появилась плёнка ,которую никакими усилиями и средствами невозможно удалить. Кто такая Шерри Фэлон? Знаешь её?-
   Последовала зловещая пауза. Сердце моё гулко застучало.
  -В Silver Press никогда никто по таким именем не работал: я проверила сама весь персонал; может, она работала во временном агентстве или летом ; я позвонила в другие издательства: никто не слышал о Шерри Фэлон .
   Не существует такой персоны; я бы попросту всё забыла, твоем месте, дорогая.-
   -У тебя когда-нибудь случалось подобное с кем-нибудь из писателей?-
  - Сотни раз...
  - Поклянись! - мне нужны были её уверения. Она рассмеялась: " ну не сотни раз"...
  - Назови хоть кого-нибудь, - голос мой дрогнул.
   -Никто не доходил до того, чтобы представить какие-то доказательства, но это ничего не значит: мы знаем, что это ложь, нелепость, и скоро все пройдёт-
  - Джуди, когда ты открыла пакет и прочла сопровождающее письмо, ты не подумала, пусть на минуту, что это правда?-
   Именно этого я боюсь: люди могут поверить в это бред.-
  - Нет ,не поверят, Сьюзан, я не поверила; не забывай, я же тебя знаю; я видела своими глазами все черновики, и мы делали их вместе, я-то знаю, как упорно ты работаешь, как себя не жалеешь, мы шли с тобой шаг за шагом, иногда ты не следовала моим советам, только потому, что считала, что в таком случае, идея будет не твоя: ты же чистюля, Сьюзан. Никогда бы не поверила, что ты способна на такое!
   Внезапно я почувствовала, что плачу: до этого я не знала, как она в меня верит.
  - Спасибо, Джуди, для меня это много значит, - я чувствую настроение моё поднимается.
  Как ты восприняла это? Все в порядке у тебя?
  - Нет, не в порядке, - голос мой дрогнул.
   -Просто не могу представить, что кто-то такое мог мне сделать.
   Какой-то негодяй, - философско заметила она . Тебе я советую предпринять кое-какие легальные меры против этого типа немедленно.. Мы, со своей стороны, тоже предпримем, - она помолчала.
  -.Они нанимают юристов? - мои ладони снова вспотели, - слушай, я не хочу расстраивать тебя, но наши боссы там наверху нервничают, когда что-нибудь подобное случается: мы за тебя на 100 % ,Сьюз, сделай так, чтобы этот маразм не очень долго продолжался.
  - Конечно, - уверила я её, будто это было в моей власти. Уверена, далеко это не пойдёт, - я говорила точно, как моя мама, когда подбадривала меня или Стаффи. Вот так же я подбадривала и заверяла Джуди. Поразительно, как это работало. Моя вера в себя набирала силу, - в первый и последний раз мы услышали об этой Фэлон - кто бы то ни был.-
  -Если она или он поймут, что не достигли цели, они соберут свои камни и отправятся восвояси. Собственно, какой вред может мне причинить пустое, ничем не подкреплённое обвинение?
   -Я всё-таки предлагаю тебе обратиться за защитой к юристу, - предупредила Джуди.
   Вешая трубку, я предпочла не слышать обеспокоенные нотки в её голосе .
  Глава 4
   Наш первый дом в Нью-Йорке, в котором я родилась, имел 12 довольно крупных ступеней, ведущих к входной двери. До трёх лет я не могла спускаться по ним лицом вперёд , а карабкалась вниз попой весь путь, считая ступеньки; 1,2,3... В нашей квартире на третьем этаже пентхауса было окно, и я сидела на подоконнике, глядя вниз на засаженную деревьями улицу, по которой шли люди, и и махала тем ,кого знала. В квартире стояло пианино, н а котором практиковалось мама и обучалась пению, а когда папа приходил с работы домой вечером, он поднимал меня с высокого стульчика, и сверху мы с ним смотрели на маму - такой он был высокий.
   В полтора года в доме дяди Сида и тёти Марты в Лонг-Айленде я декламировала детские стихи,как учила мама. Я знала последние слова каждого стишка :Хикари, дикари, док....
  На мне шикарное платье в оборках, большой бант в золотых кудрях, белые кожаные туфельки, белые носочки, позолоченные браслетики на пухлых ручках, и даже карманная книжечка, а в ней кружевной платочек. Я помню, как садилась на софу рядом с тётей Мартой, ножки мои вытянуты, книжка детских стихов у мамы на коленях, она читает их вслух, пальцем указывая на слова, а я декламирую концовки. Как всегда, поднимается суматоха, все начинают мной восторгаться, изумляться моему уму, умиляться, изумляться ласкать и аплодировать. Как же я любила это чувство быть умницей и красавицей, маленькой королевой!
  Вот мне исполнилось три, и появилось нечто новое: папины усы, которые раньше меня никак не беспокоили, начали царапать мою щеку, я стойко терпела это неудоство, только бы удерживать на себе все его внимание; даже в три я была арбитром состязания двух людей, которые никогда не прекращали соревноваться у между собой.
  Когда впервые мы переехали из одной квартиры в другую внутри города , я посещала школу для совсем маленьких детей и не хотела расставаться с друзьями и воспитателями. Новость эта не обрадовала меня нисколечко, но, как послушная девочка, я никому ничего не сказала. Мама сообщила мне новость так, как она всегда делала: в глазах её светился восторг, а на губах играла широчайшая улыбка: "будет замечательно, - говорила она, - у тебя будет новая комната, новый гардероб, и у нас будет новая кухня, и, может, даже новый холодильник. А папина работа будет ближе И все будет восхитительно! Восхитительно! Никто не мог бы из повседневной жизни нарисовать картинку экстаза так, как моя мама. Её слова, выражение её лица, вся она сама обволакивали меня розовым облаком чуда, завораживающим меня. Прошли годы, прежде чем я научилась за розовым облаком, распознавать живую, иногда нерадостную реальность, и всё-таки даже сейчас я предпочитаю верить, что всё как-то образуется к лучшему в этом самом прекрасном из миров.
   Когда мне исполнилось три, мама забеременела моей сестрой, и мы все с нетерпением ждали малыша. Мама поведала, что пойдёт в госпиталь и принесёт мне моего малыша ,чтобы я могла с ним играть; я, по-настоящему, верила, что ребёнок этот будет только мой.
   Один раз мы с ней вместе принимали душ. Я заметила, что её животик растёт: "Мамочка, - спросила я, - а как малыш попадёт туда? - я погладила живот.
   Видишь ли, - ответила она, - Бог посадил семя в маму, а когда папа удобрил его, оно выросло в ребёнка. Когда ребёнок готов родиться, мама идёт в больницу, и доктор помогает ей его родить. Долгое время я размышляла над всем этим; вероятно, месяцев пять, потому что в день родов, когда она уже готова была уехать в больницу, я подбежала к входной двери, окликнула её, и, сбежав вниз по лестнице, забормотала: "Подожди, мамочка, подожди: может, лучше если бы Господь посадил внутри тебя семечко лимона, и тогда у тебя выросло лимонное дерево, вместо ребёнка. Я гадала, какой же будет ребёнок, кто будет сестра или брат.
  
  Моя тётя Хильда с отцовской стороны, жившая в Калифорнии и приезжавшая нас навещать, обычно сажала меня на колени и напевала: " Мамочка, пожалуйста, купи мне бейби: я устала играть с куклой, барабаном и пилой. У Джени Джоунс появилась сестра, и я хочу сестру тоже.
  И , наконец, я её заимела.
  Первые минуты , когда они положили её в мои объятья, были самыми чудесными и счастливыми в моей 4 -х летней жизни. Я держала её , рассматривала и мгновенно влюбилась. Есть такие дети, даже 4 летние, они любят маленьких детей, очаровываются ими, играют с ними, ухаживают за ними, и я была одной из них.
  Но дальше случилось... предательство. Они разрешили подержать её только минутку, потом забрали, и сами ухаживали за ней. А она плакала и хныкала всё время. Я была голодна : она тут же начинала требовать еду. Если я искала свою игрушку, никто не помогал мне: они были заняты своими взрослыми делами, и, главное, ею. И папа , возвращаясь с работы, МОЙ папа шёл сначала не ко мне , а к ней. Моя восторженность быстро улетучилась. Особенно , когда приехала бабушка: она растворилась в малышке. Чтобы вырасти , моей сестре потребовалось много времени. Я была терпелива; не жаловалась , потому что они так сказали. Почти всегда я делала так, как мне сказали. Они ждали этого от меня, хвалили , награждали за то , что я была хорошая девочка.
  " Посмотрите, как мила Сьюзен с крошкой: она ей поёт, разговаривает с ней, забавляет... Клянусь, Стефани узнаёт её. Смотрите, как она улыбается , когда Сьюзен разговаривает с ней."
  А потом она стала превращаться в личность: смеялась, когда я её щекотала, тянулась потрогать моё лицо, тёрлась о мою шею. Я гордо вышагивала , толкая коляску с ней , в обществе мамы и няни. Люди останавливались сказать, какая же она прелестная , и я не возражала : я гордилась. Я следила за их глазами : ждала , когда они заметят её. А когда ей исполнилось 2, а потом 3 , она стала ещё забавнее и прелестнее. Кожа её была нежная, ручки пухлые и мягкие , а спинка и грудь бархатистые. Она никогда не отрывала от меня глаз и исполняла всё, что я от неё хотела, наблюдала за всем, что я делала, и во всём копировала меня. Копикэт, называла я её. Она не возражала. Возражала я.
  Особенно , когда она копировала меня точь _в -точь, хотя её пухленькое тело не было так гибко, как моё, и не могло делать балетные па и прыжки с моим мастерством.
  Иметь всегда рядом этого драгоценного маленького узурпатора - нелегко. Часть меня обожала её, часть пребывала в аду, и тоже всё из-за неё. Мои родители , дедушки и бабушки приучили меня к мысли , что я - центр вселенной, всё , что я делаю, - удивительно, исключительно, значительно. В нашем доме так относились к ребёнку, и так я относилась к сестре , если только она не становилась на моём пути. Мечтая быть в центре, я пела : " О, прекрасные , просторные небеса, о, золото пшеницы", и она подпевала мне : " о...о..о пе..ка ные пас..то..нии... не..са...ооо...со..ла...то ни...ции " , и мы смеялись до слёз , потому что делала она это уморительно серьёзно.
  В ответ на ее исключительность я научилась встряхивать головой, задирая подбородок при исполнении сложных номеров, которые ей не давались, и как бы говорила : " держу пари, ты так не сможешь...". Даже сейчас я подчас ловлю себя на том , что так же встряхиваю головой. В школе для меня это плохо кончалось. Если в нашей семье состязание за центр внимания не только приветствовалось, но и шлифовалось до совершенства, то в школе сказать кому-то , как ты совершенен, истолковывалось как демонстрация превосходства, и каковы бы ни были мотивы , --это никогда не работало. Каждый раз, когда я показывала свою компетентность, я зарабатывала щёлчок - сноб.
  Взрослея , я принимала на себя ответственность старшей
  сестры. В мои обязанности входило быть послушной и быть хорошей девочкой, чтобы заслужить одобрение родителей, в то время как Стефани не обременяла себя оковами послушания. Когда ей было 2, мы приклеили к ней прозвище " ворчунья". Потому что она всегда просыпалась в дурном настроении. Кто бы что бы ни сказал ей, о чём бы не попросил, -она тут же парировала : " "нет!" ( Прошли годы, и мы с мамой спросили себя, не была ли её строптивость связана с её болезнью.)
  Как результат меня стали привлекать проказливые дети, у которых хватало духу вытворять чёрте что , на что бы я никогда не осмелилась. Их норов давал и мне разрешение. А потом я разыгрывала невинность: " это не я придумала.", - клялась я. В 7 у меня появилась подруга Жасмин, наполовину француженка , наполовину китаянка. У неё были длинные чёрные волосы, оливковая кожа, тонкие пальцы и розовые ноготки. Двумя деликатными пальчиками она брала еду и отправляла её в рот. Это завораживало меня. Такая манера питаться , думаю, была частью её культуры, но в нашем доме такое не позволялось. Её огромные карие глаза плясали отрицанием. Она обзывала нехорошими словами водителей такси и пряталась, когда они резко тормозили посмотреть, кто их оскорбляет. Однажды она спряталась за портьерами в гостиной, и родители решили , что она сбежала, или её похитили. Родители звонили в полицию, и она слышала , как они говорили по телефону, но так боялась взбучки , что простояла за портьерами 14 часов, писая в штанишки.
  Жасмин никогда не приглашала Стефани играть с нами, и я чувствовала облегчение , отказывая своей сестре. Стефани Жасмин не нравилась, и даже ребёнком она называла её манипулятором. Мне же играть с Жасмин нравилось, потому что она была горазда на выдумки, как и я. Мы бесконечно переодевались, играли в дом, в войну : французы против арабов или китайцы против японцев. В 1947 г. японцев всё называли яссосиками. Когда заболела Стефани, игра в войну потеряла привлекательность, и я захотела играть в госпиталь. В моей игре ребёнок всегда выздоравливал.
  Жасмин была меж нас чемпионкой по прыганью через верёвку. А ещё она была очень разборчива в друзьях. Меня выбирали не всегда, часто игнорировали. Когда же она милостиво выбирала меня,- это был праздник.
  А вот Мили Остен не выбирали. Мили Аспирин ( так называла её Жасмин ) жила в 3-х этажном доме кирпичной кладки , владельцем которого был её отец. У них были слуги и шофёр. Я считала её жизнь удивительной, но Жасмин называла её буржуйкой-французское слово.
  Мили была толстуха, рыжеволоса и вся в веснушках. Кожа очень белая , а летом из её эластиковых шортов вываливались полушария жира. Когда Жасмин не было рядом, мы с Мили хорошо играли и ладили. Но Жасмин переворачивала всё: она заставляла нас принимать ту или иную сторону, и всегда " мы" были против " них". Мили всегда была " они". Привлекательность Жасмин для нас была мощной: мы все жаждали её милости. Воткнуть расчёску в её роскошные волосы; быть приглашённой на кухню её матери попробовать совершенно восхитительный медовый торт - соединение китайской кухни с кухней её мужа - французской. Годы спустя, лакомясь изобретениями Вольфганда Пако - французско - китайская кухня, - я вспоминала обеды у Омантов в 7-летнем возрасте.
  У Мили шатался зуб. Второй. Первый внизу в центре уже выпал, попортив её улыбку. Жасмин презирала малявкины зубы.
  -Ты - малявка! Даже не мечтай играть с нами, пока малявка, - говорила она Мили.
  -Что мне делать ?- губы Мили дрожали , а глаза наливались слезами.
  -У взрослых постоянные зубы, -настаивала Жасмин, уничтожая Мили взглядом. Когда она меня обливала таким взглядом , внутри у меня всё холодело.
  -Скоро у меня тоже будут постоянные зубы,-- уговаривала её Мили.
  -Ещё есть шатающиеся? - спросила я . У меня только что выпали верхние и росли новенькие.
  Мили кивнула.
  - Они молочные,- сказала она , но я чувствовала : она врёт. Жасмин тоже это чуяла.
  -Если они шатаются, ты можешь выдернуть их.-- Это был почти вызов. Она смотрела вниз, её тонкий нос подрагивал, одна рука лежала на стройном бедре, выставленном вперёд.
  День был удушливый ; в то время ни у кого не было кондиционеров , и отвлечься от духоты и скуки можно было игрой или мучая другого. Иногда совмещая то и другое.
  -А у меня 75 центов на кино, - объявила Жасмин, вытягивая руку из кармана и показывая нам 3 квотера. Ничего соблазнительнее, чем поход в кино , для нас не было. В течение школьного года мы ходили туда каждую субботу. Но сейчас были каникулы , и мы готовы были ходить в кино каждый день. Ещё и потому, что в кинотеатре были прохладно.
  -Можно мне ?! - умоляюще выкрикнула я и тут же испуганно закрыла рот ладошкой: никто никогда не получал от Жасмин приглашения , умоляя. Она либо снисходила до приглашения тебя . либо не снисходила, и ты был за бортом. Но сегодня наказание меня не входило в её планы.
  -Улыбнись,- скомандывала она мне. Я улыбнулась, обнажая пустое место вместо зубов.
  -Ты достаточно взрослая. И есть доказательство, - и она указала на мою щербатую улыбку.
  -Я тоже могу пойти : у меня есть квотер ,- проронила Мили .
  -Никакие малявки не пойдут в моё кино, - провозгласила Жасмин , генералиссимус наших жизней.
  -Могу , если захочу, - Мили начинала плакать.
  -Жасмин, разреши ей пойти, - попросила я , рискуя всем.
  -При одном условии, - припечатала Жасмин. Мили оторвала глаза от земли и уставилась на Жасмин.
  -Ты пойдёшь вон туда , -Жасмин указала в тёмное пространство между нашими домами, куда складывались отходы и где жили монстры ( так считали мы, дети, ) и вытащишь свой малявкин зуб снизу и два верхних, - тогда можешь идти с нами.-
  -Но они не шатаются, - Мили уже была готова признаться , что лгала, но остановилась: Жасмин такого никогда не простит.
  Беспомощно она взглянула на меня, но я передёрнула плечами. Тайно я радовалась перспективе иметь Жасмин в своём полном распоряжении. К моему великому изумлению, Мили направилась к аллее, вошла в тень: её белая футболка на круглом животе светилась в тёмном провале. Мы не могли видеть её лица, но знали , что она плачет.
  -Жасмин, не заставляй её, - задохнулась я ,- несправедливо так.-
  -Не дури! Вытащить малявкин зуб - хорошо. Это даёт место расти постоянным, и тогда они растут ровными и прямо. -
  Она повернулась и пальцем указала Мили в проём.
  -Не выходи, ,пока не вытащишь - у тебя в руке должно быть 3 зуба.- Я должна их видеть! Слышишь?! -
  Я вздрогнула от металла в её голосе и одновременно почувствовала гордость за её силу.
  Что бы Жасмин ни пожелала, что бы ни задумала -она будет иметь это всегда!- с этого момента я ни на иоту в этом не сомневалась.
  А потом возник скандал. Мили заявила , что ни за что не сможет это сделать. Жасмин употребила всю свою энергию, чтобы убедить Мили , что , конечно же, сможет, она должна это сделать. Она настаивала , уговаривала, даже льстила Мили. Я догадывалась: она вела себя дурно, жестоко , несправедливо, но Жасмин , казалось , было наплевать. Когда у меня уже истощилось терпение,
   Жасмин не отступала, не позволяла Мили сорваться с крючка. Раз Мили согласилась на торг, - она обязана была держать его. Много раз она пыталась остановиться, уйти домой на обед, но Жасмин держала её твёрдой рукой , не позволяла ей покинуть темноту, пока не выполнит задачу. Даже как свидетель я не полностью понимала мощь нашей потребности в социальном приятии. Когда я пыталась представить, что там Мили делает, я гнала от себя эту мысль, хваталась за другую- какую угодно. Нижний зуб - ещё ничего! Мы обвязали его верёвочкой, и Жасмин дёрнула.
  Но верхние сидели крепко. Жасмин старалась вовсю. И Мили тоже.
  Никогда не подозревала , что она будет делать это сколь угодно долго. Эти зубы даже не шатались. Когда я увидела потоки крови и две дыры в её верхней десне, - я испугалась.
  Мили вышла из этой темноты с 3-мя зубами на ладошке. Можно было видеть , какое удовольствие испытала Жасмин. Но мне стало страшно. Жасмин ни на минуту не усомнилась. Не дрогнула, не спросила себя, верно ли она поступает, больно ли Мили, не навлекает ли она на себя беду. Я несколько раз повторяла для неё: " Она не сможет ! Она никогда не сделает это!"
  Но я не настаивала. Не убеждала . Жасмин контролировала ситуацию. И мою волю тоже. Я уговаривала себя не вмешиваться, боясь, что гнев Жасмин обрушится на меня, и она откажется со мной дружить.
  Мили перестала плакать. Из глаз её тянулись две широкие дорожки, губы вспухли, пальцы были в крови. Её белая футболка тоже была в крови.
  Первое, что сделала Жасмин, она обняла Милины плечи: " Ты - молодчина," -одобрила она её. Сегодня ночью ты составишь себе состояние. Зубная фея принесёт тебе и положит деньги под подушку за 3 зуба." Я уловила новую связь меж ними и укол ревности у себя. Жасмин покорила, завоевала Мили , заставила совершить невозможное, и тем самым доказала себе, что способна властвовать над другим человеком. Но больше всего меня поразила Мили. Она была так горда за себя. Возможно, она выдержала эту пытку, чтобы понравиться Жасмин, но , выполняя её приказ, она сумела выдержать боль, преодолеть страх и слабость. Истинным победителем была она. И когда Жасмин предложила: " Пойдём в кино ; ты это заслужила", Мили отклонила предложение.
  -Не хочу. Лучше я пойду домой и положу зубы под подушку.
  В этот день Мили в моих глазах поднялась из подвала,, где я её видела, до , примерно, уровня улицы , то есть до моего уровня. Никто из нас до сих пор не вставал вровень с Жасмин. Как обыкновенные дети мы никогда не смогли бы достичь этого уровня.
  
  
  
   Глава 5.
  Мне было 8, когда на 3 дня в нашем доме остановилась Мэрилин Кауфман. Её родители поехали в Вашингтон , чтобы свидетельствовать перед Сенатом в деле, которое, как говорили мои родители, касалось национальной безопасности. Они были уклончивы в деталях, но я подслушала у двери и различила слово " коммунизм". Конечно, я и раньше слышала это слово и знала, что оно обозначает что-то негативное.
  Мэрилин и Жасмин, во многих отношениях, были похожи друг на друга, но подругами не стали.
  Стефани, почуяв их схожесть, держалась от Мэрилин подальше. Как и от Жасмин.
  С первого момента встречи Мэрилин и Жасмин отгородились друг от друга, сразу осознав своё соперничество; а я бесцельно слонялась меж ними, жаждая их одобрения и приятия, совершенно не сознавая, что происходит между ними. И та и другая имели жестокую оболочку. Жажду властвовать. И той и другой я нужна была как заложница. У Жасмин был перевес : она здесь жила. Но Мэрилин обладала более дьявольской натурой, и это давало ей небольшое преимущество перед Жасмин. А однажды как член этой тройки я сама испытала подобие власти.
  Мэрилин я не очень нравилась. И чтобы я ни делала, -всё вызывало её раздражение и неодобрение, хотя перед мамой и друзьями она притворялась, что любит меня. Жасмин же любила меня только тогда, когда было выгодно ей, но если кто-то угрожал целостности её территории, зоне её влияния, -тут уж она очень любила меня. Мгновенная неприязнь к Мили объединили Мэрилин и Жасмин.
  По правде говоря, Мили была лёгкой наживой не только из-за своих веснушек и жирного тела, вываливающегося из штанишек и вокруг талии, но и потому что постоянно похвалялась своим папочкой и тем , что у них есть. Её мамочка не желала , чтобы Мили водилась со мной - еврейкой и Жасмин , потому что Жасмин - не голубых кровей. Но в нашем квартале никого больше не было, и нам пришлось играть вместе после школы и на каникулах.
  Одним из любимых наших времяпровождений было катание на роликах. У нас всех были металлические ролики, которые крепились к подошвам наших ботинок браслетом, а ключ от него вешался на верёвочку на шею. Ролики держались на кожаном ремешке, завязанном вокруг лодыжки, но редко держались на ноге более 10мин. Часто посреди катания ролик соскальзывал с ботинка, браслетка оставалась болтаться на ремешке вокруг лодыжки; сам ты летел вперёд и падал. Удивительно , как никто из нас не разбил носа, не вывихнул или сломал лодыжки и не выбил новые, уже постоянные зубы.
  Но если ролики держались, - ощущение было восхитительным. Мы катили по тротуару , воображая , что быстры , как ветер; прислушиваясь к клик-клик под колёсиками и распугивая проходящих мимо мам с колясками, детей, прыгающих через верёвочку или играющих в классики и собак на поводке.
  Однажды в субботу , когда Мэрилин гостила у нас, мы все четверо катались всё утро. Потом Мили и Жасмин ушли на обед, оставив ролики под первой ступенькой моего дома. Как только мы с Мэрилин остались одни, она начала жаловаться, какая же Мили грубиянка: наехала на неё, ,толкнув, Мэрилин растянулась и оцарапала коленки , даже через брючки.
  В тот день миссис Нордкоут мыла дом, а Стефани после обеда спала. Мама ушла на базар, предупредив нас не шуметь, чтобы не разбудить мою сестру.
  Никогда раньше я не встречала человека, который бы нагромождал одно обвинение на другое, как это делала сейчас Мэрилин, изничтожая Мили. Уплетая овощной суп и сэндвич из трески, она не прекращала говорить о желеобразном жирном теле Мили, о её белесой коже и, конечно, как она хвалится своим домом. Говорила она так, как это умела делать только она: закатывая глаза, каждый раз со злостью приговаривая: " я ненавижу её". "Разве ты не ненавидишь её?" - допрашивала она меня.
  -Она неплохая, - я чувствовала, что происходит что-то, в чём я не властна, как и тогда с 3-мя зубами Мили. Я радовалась , что сейчас с нами нет Жасмин: обвинения против Мили удвоились бы. Но Мэрилин не нуждалась в её поддержке. Я же чувствовала , что защитить Мили - мой долг, но не знала , как. И предложила поиграть в переодевание - игру , вырывающую нас из повседневности. Но практичная Мэрилин такими играми не интересовалась. Она была нацелена на общественные отношения, на людские дела, , на агрессивность, на что-то такое , где я чувствовала себя некомфортно. Я же хотела,, чтобы всё всегда было красиво.
  После ланча мы сидели на ступеньках, изучая поцарапанные коленки Мэрилин, уже начавшие подживать.
  -Могут остаться постоянные шрамы, - жаловалась Мэрилин. Ненавижу Мили за это.-
  Я попыталась сменить тему и спросила о поездке её родителей в Вашингтон. "Они увидят президента Трумена ? Что они там делают?" Я задавала ей вопрос за вопросом , стараясь от влечь от темы, из-за которой у меня дрожало всё в желудке. Но отвлечь её было невозможно.
  -Мой брат поехал с ними, а не я, ему 14. А мне приходится торчать здесь с такой малявкой как ты!- Она сильно толкнула меня в бедро.
  -О...о...,- застонала я.
  -Ты такая малявка, - презрительно повторила она, на этот раз ущипнув мне грудь. - Держу пари, ты никогда не вырастешь, у тебя никогда не будет такой груди , как у больших девочек.-
  Быть большой девочкой с грудью было самой большой моей мечтой.
  Я полностью поверила ей, что никогда не вырасту, но, может , стану принцессой в замке или звездой кино, как Элизабет Тейлор. У принцесс и актрис груди нет: они существуют в нереальности.
  -Давай что-нибудь делать, - она встала , отряхиваясь,
  Сойдя со ступеньки, она стала вытягивать ролики из-под неё, но они все спутались . Милины ролики (они были помечены чернилами с внутренней стороны кожаного ремешка) были крепко сцеплены с её. Взбешенная, она швырнула провинившиеся ролики на дорожку, и они грохнулись, издав жалобный и громкий звук.
  -Потише,- предупредила я, сбегая вниз по ступенькам и желая остановить её.
  Прохожие не обращали на нас внимания. Будучи детьми мы оставались невидимыми миру взрослых, если только не задевали непосредственно их, и тем самым заставляли их заметить нас .
  -Она заслужила наказание,- выкрикнула Мэрилин с той же убеждённостью, что и Жасмин, когда потребовала: " Вырви этот зуб".
  У Милиных роликов не оставалось шанса. Осторожно Мэрилин отделила Милины ролики от всех остальных и держала за ремешки. Потом ожесточенно швырнула их о тротуар с такой силой, что они согнулись и разлетелись на части.
  -Тебе же попадёт! Прекрати!-пыталась я остановить её.
  Но , сунув мне их в руки, она потребовала: " Вперёд! Давай! Так ей и надо!"
  Бесшабашность её гнева заразили меня, как и слова: " так ей и надо!" У меня был свой счёт к Мили: она всегда давала мне понять свою привилегированность, и хотя как хорошая девочка я отрицала свои претензии к ней, они, тем не менее, существовали.
  Мгновение спустя я с таким же остервинением швыряла её ролики о тротуар. Удивительно, как же заразительно было это чувство! Рука моя стала продолжением этого чувства. Я не смогла бы обозначить его словом, скорее всего,это звучало бы "припечатай её!" А , может, припечатай их, кто бы они ни были. Все болезненные моменты из прошлого, когда меня обижали, и я злилась, но мне не позволялось излить зло, всплыли на поверхность. В свою защиту могу сказать, что я только несколько раз ударила ролики об асфальт. Мэрилин не нуждалась в моей помощи. И не я , а она разбила и ролики Жасмин тоже. Потом она решила , что лучше всего разбить ВСЕ ролики: и её и мои , чтобы это выглядело так , будто кто-то другой сделал такую гнусность. Я любила свои ролики и не хотела их ломать. Но мысль , что скажет мама и что я скажу ей, когда всё узнается, ужасала меня.
  У Мэрилин таких мыслей не возникало.
  Вернулась Мили и начала причитать над своими загубленными роликами. Жасмин после ланча гулять не вышла и в этот день ничего не обнаружила. Я всё-таки начала больше печалиться о своих загубленных роликах, чем о том , как всё скрыть. В надежде как-то исправить содеянное, я пыталась приладить части и увидела вышедшую из такси маму с пакетами. Она взглянула на лом , на наши лица и по решительному, наплевательскому, но твёрдому выражению глаз Мэрилин и по моему красному , грязному лицу и явно вымученному безразличию, думаю, догадалась, что случилось.
  Милино причитание стало громче. Мама попыталась успокоить её. Мне бы хотелось, чтобы кто-то успокоил меня. В этот момент на ступеньках появилась моя проснувшаяся сестра. Её животик торчал между футболкой и шортами, голубые глаза всё еще были сонными, а косы нуждались в расчёске. Мой взгляд схватил эту картинку: медленно и важно она спускалась по ступенькам вниз: одна ступенька, вторая, третья, как это делают 3-хлетки. Её белые сапожки были зашнурованы: миссис Нордкоут , наверное, обула её , когда она проснулась.
  -Привет, мамочка, - произнесла она , изучая сцену внизу.
  -Какие-то мальчишки из другого двора разбили все ролики, пока мы обедали,- кровь отхлынула от моего лица : я врала.
  -В это трудно поверить, -сказала мама, переведя взгляд с меня на Мэрилин.
  -Какие мальчишки? Раньше они сюда приходили? Где они живут? -
  Я была поймана: у меня не было другого объяснения. В животе у меня заурчало, руки похолодели, я пыталась придумать какие-то приметы мальчишек, но голова отказывалась работать. Я взглянула на Мэрилин , та уставилась на меня.
  -Не защищай её, - потребовала она. Сердце моё опустилось: я не знала , о чём она говорит.
  -Кого защищай? - спросила мама.
  -Её, - и Мэрилин твёрдо указала на мою сестру, которая только что спустилась с последней ступеньки. Стефани стояла в своей голубой в полоску футболке, глядя на нас широко распахнутыми глазами; на верхней её губке образовалось колечко от только что выпитого пунша.
  -Это она сделала, - настаивала Мэрилин.
  Мама, повернувшись, строго спросила: " Стефани, ты это сделала?- и указала на сломанные ролики.
  Невинные круглые глаза Стефани переходили с одного лица на другое, она очень старалась собрать все кусочки воедино и сообразить, что произошло. Наверное, она не понимала , в чём её обвиняют , но что бы то ни было знала , что ничего плохого не делала. Глядя на маму и по-детски отчеканивая слова, она произнесла, не щадя Мэрилин: " Я не делала этого . Я спала . И я не дурочка."
  
  
  
   Глава 6.
  Дни шли; я не получала больше никаких сумасбродных писем от Шерри Фэлон, и мне почти удалось выбросить весь этот вздор из головы, почти убедить себя, что ничего такого вообще не было; но утром я просыпалась с тяжестью на сердце: и в помине не было прежней ясности. Да и Стефани не позволяла мне всё забыть и выбросить из головы. Она звонила каждый день и настойчиво осведомлялась, встречалась ли я с юристом.
  -Сегодня пойду, - обещала я .
  Моя сестра нашла мне юриста , занимающегося авторскими правами издательства " Пламер", а мой юрист в бракоразводном процессе назвал то же имя-Барри Адлер. Аттестовали его прекрасно.
  В пятницу , 15 октября у меня с ним встреча.
  -Есть что-нибудь новое? - спросила Стефани.
  Даже строить догадки, кто мог скрываться под маской Шерри Фэлон, отзывалось во мне тяжестью на сердце и болью.
  -Я сделала список всех, кого знаю , Стефани, и получила светский календарь: никто из моих друзей такого мне не сделал бы.-
   - Но кто-то же сделал , Сьюз. Постарайся подойти к этому серьёзно. Тогда ночью, когда ты позвонила мне, ты была очень расстроена. Я из-за тебя отменила свидание, чтобы побыть с тобой, а сейчас ты пытаешься смести это дело под половик. Ты всегда так делаешь. Взгляни правде в лицо.-
  -Чёрт! Я смотрю правде в лицо!- настаивала я. Если я не могу поверить, что кто-то из моих знакомых мог так со мной поступить, -это совсем не означает, что я пытаюсь смести всё под половик. Если бы такое случилось с тобой, думаешь, ты смогла бы вычислить, кто это сделал?-
  Она рассмеялась.
  -У меня есть такой список: в основном, это женщины , у которых я увела бой-френдов или любовников или мужей.
  -А вот я не уводила ничьих мужей,- сказала я, -даже женихов.-
  -Может, когда-нибудь уволила домработницу?- предложила Стефани.
  -У меня никогда не было англоговорящей, не говоря уж о том , что у неё мог оказаться отрывок из моего романа.
  -Столкновение с чьей-либо машиной?-
  -Да, было однажды, но это была не моя вина.-
  -Рабочий в доме? Маляр, который разлил краску на твой роскошный пол?-
  -Ты хватаешься за пустоту, Стеф. Позвоню, когда приду от юриста. Надеюсь, не выбрасываю деньги на ветер.-
  -Можешь себе это позволить, - казалось, она была раздражена , подчеркивая эту разницу: она жила на зарплату, я же зарабатывала в 4 раза больше. Ещё одна неадекватность. Всякий раз, когда она нуждалась, я охотно ей помогала. Деньги были важны для меня лишь в той мере , что позволяли мне вести тот образ жизни, какой я хотела. Мои дети обучались в частной школе, их образование было для меня одним из приоритетов. Я арендовала дом на берегу океана на лето, потому что считала, что это лучший отдых с детьми для одинокого родителя, который работает дома и один воспитывает детей.
  -Рада, что ты продолжаешь уделять внимание денежным вопросам . Иначе это уже не Блэкеры.-
  Я рассмеялась. Наши родители научили нас думать о бизнесе.
  В офис юриста я принесла с собой всё, что получила по почте от Шерри Фэлон. Его офис находился на 14 этаже. В лифте нас было несколько человек. Я размышляла, что скажу юристу.
  Внезапно резкий режущий звук наполнил лифт. Клетка покачнулась , остановилась где-то между этажами, замигал внутренний свет. Я стояла у щитка и нажала все кнопки. Не помогло.
  -Мы застряли, - объявила я.
  -О чёрт! - произнёс кто-то позади. Вместе со мной в клетке оказались ещё пятеро. Супружеская пара , оба за 50; тучная женщина, подросток и красивый мужчина в модном костюме.
  Тучная женщина в цветастом платье заплакала: " Я не могу вот так застрять. Не могу. Мне нужно в туалет.-
  -Бизнесмен успокоил её: у меня в этом здании офис. Не беспокойтесь: в подвале компьютерная панель: каждый раз, когда лифт останавливается, загорается лампочка.-
  Из всех нас лишь толстуха была расстроена. Она причитала и постоянно вытирала руки о бёдра.
  -Надо что-то предпринять, -
  решила я , и ,улыбаясь, протянула ей руку : " Моё имя-Сьюзан. А ваше?-
  -Лилиан, - она не приняла мою руку и смотрела с подозрением.
  -О Боже, Боже, - вдруг вскричала она , скрещивая ноги и наклоняясь вперёд: " Мне нужно в туалет".
  Я заговорила резко: " Держитесь, Лилиан. Эти люди не хотят, чтобы вы опростоволосились. Расскажите, чем вы занимаетесь, я всеми силами пыталась держать её подальше от её страхов.
  -Я секретарь на 12 этаже, - она ртом хватала воздух.
  -А давайте мы все сядем, - предложил подросток.
  Лилиан опустилась на пол, прислонившись к панельной стене и наблюдая , как мы размещались. Мы старались быть вежливы, убирая ногу или лодыжку , чтобы всем было удобно.
  Лилиан прикрыла глаза. Я боялась, она потеряет сознание или опустошит свой мочевой пузырь.
  -Не против, если я расскажу историю? - спросила я.
  Бизнесмен с интересом смотрел на меня: " Я не против".
  Я начала рассказывать, но последовал толчок, и лифт двинулся. Мы повеселели, поднялись на ноги; когда дверь открылась на 10 этаже, Лилиан выскочила первой и помчалась к туалету. Все раскланялись и пошли к лестнице, кроме меня и бизнесмена. Мы стали ждать другой лифт.
  Он был выше меня с тёмными волнистыми волосами и красивыми голубыми глазами под густыми бровями. Я бы назвала его лицо худощавым, нос прямой и длинный с небольшой горбинкой. Когда он улыбался , скулы формировали углы, в покое щёки были втянуты, губы полные и чувственные. Улыбнувшись, он подмигнул мне. Возможно, из-за ситуации, в которой мы только что побывали. В забавной ситуации. Между нами, определённо, что-то пробежало . Судя по его глазам, мысль эта не мне одной пришла в голову.
  -Очень вовремя и умно вы предложили рассказать историю, - похвалил он, когда лифт достиг 14 этажа, и мы оба вышли.
  Потом он сказал: " Я Бари Адлер, ваш юрист". Открыв дверь своего офиса , он впустил меня .
  -Как вы определили, кто я? - спросила я .
  Он улыбнулся скромно.
  -Я видел ваш портрет на обложке книги у моей жены. Когда же вы предложили рассказать нам историю, у меня исчезли все сомнения. Кстати, с Лилиан вы были великолепны: не позволили ей написать на нас. Большое спасибо.-
  Я посмеялась вместе с ним , скрывая своё разочарование.
  -Книга у жены, подумала я. -Дьявол! Если он женат, зачем посылает флюиды?
  Его секретарь поздоровалась с ним: " Знаете, в лифте застряли несколько человек".
  Повернувшись, он улыбнулся мне. Я улыбнулась в ответ. Два заговорщика.
  -Не переключайте на меня , если будут звонить, Марта. Я буду занят, - предупредил он , не объясняя инцидент в лифте.
  Он не любит пустых разговоров, решила я, вслед за ним проходя в типичный для юриста офис: коричневый стол и стул, полки с книгами, панели, вращающееся кресло для клиента. Цветы и дипломы. Почти стерильно.
  -Мне очень приятно, - он протянул руку , полыхнув глазами, но смущённо.
  -Вы гораздо красивее, чем на фотографии.-
  Рука его была тепла, дружественна. Стало легко.
  Прочитав и уловив мой взгляд и выражение лица, он объяснил: " Я не очень интересуюсь тем, что меня окружает и согласен со всем , чем меня снабжает фирма.-
  Он указал на стул, я села напротив, наблюдая за тем , как он наблюдает за мной и едва сдерживая желание коснуться его, сопротивляясь своему порыву и смущаясь. Я ненормальная, подумала я. Мужчина - женат.
  -Моя настоящая любовь- комиксы,- признался он и передал мне блокнот, наполненный очень оригинальными рисунками. Они были великолепны.
  -Посмотрите вот сюда. Я делаю эту серию, - он указал дальше .на пространство между двумя пальцами. 10 месяцев назад погибла моя жена, и я всё забросил. Сейчас начинаю потихоньку возвращаться.
  -Ваша жена погибла !? Как это произошло?-
  -Машина , - объяснил он просто.- Пьяный водитель . За 2 квартала от нашего дома. Она была на 4-ом месяце. -
  Мы взглянули друг на друга, и я увидела слёзы в его глазах. Мне хотелось дотянуться до него через стол и утешить.
  -Чтобы создавать комиксы, нужно лучезарное настроение, а я надолго лишился его.-
  Горло у меня перехватило, и слова я произносила медленно: " Мне очень жаль, - я отвернулась смахнуть слезу. Даже представить тяжело , какого это, когда звонят , чтобы сказать: "Мистер Адлер, ваша жизнь только что разрушена".
  Наконец, я выдавила: " Едва ли тогда стоит говорить о моих несчастьях. Может. нам следует просто забыть, что привело меня сюда. -произнесла я , прекрасно сознавая, что такой вариант меня бы очень устроил. - Внизу можно найти бар и что-нибудь выпить.-
  Обычно я не проявляю такую смелость и инициативу, но у него было такое замечательное лицо, и ему было необходимо отвлечься и утешиться. Как и мне.
  -Приятное приглашение, - он улыбнулся милой нервной ассиметричной улыбкой, очаровавшей меня. - Но я не готов к выпивке рано утром, а вы?-
  Я рассмеялась: "Честно, я тоже".
  Он прокашлялся.
  -Мне не хотелось бы , чтобы вы меня пожалели настолько, чтобы не рассказали о своих бедах. Сейчас я уже почти в норме, хотя было очень тяжко. Чувствовалось, что слово "тяжко" не передаёт ту степень горя и отчаяния, какую ему пришлось перенести.
  -У меня есть работа, которая иногда меня завораживает, особенно, когда представляется возможность помочь очаровательной писательнице, попавшей в беду. Иногда я даже встречаюсь с женщинами, - поведал он провокационно, вызвав у меня улыбку своим тоном заговорщика. - А если вы ещё сами не догадались, я нахожу вас чрезвычайно привлекательной.-
  -Спасибо, - отозвалась я. Я тоже не смогла бы вас не заметить. -
  Мы посидели, улыбаясь друг другу, пока он не обратился к делу.
  -Итак, в чём дело? -
  Вмешательство реальности заморозило мою улыбку. Он мгновенно уловил моё изменившееся настроение.
  -Можно я буду называть вас Сьюзан? -
  Я кивнула и передала ему документы. Он начал читать.
  -Это глупо, - настаивала я. - Мне не следует зря тратить ваше время. -
  Он продолжал читать и не ответил.
  Наконец, закончив чтение, спросил: "Эта Шерри Фэлон - реальный человек? Вы не знаете?"
  Я отрицательно качнула головой.
  -Нет. Для меня это мистерия. Я позвонила всем Шерри Фэлон Нью -Йорка, даже Лос -Анжелеса, и никто не знает о её существовании. В другие города страны звонить не хочется.-
  -Я вас не осуждаю,- улыбнулся он. --Скорее всего, вы зря потратите время и деньги. Не хотите проверить списки публикаций, чтобы удостовериться, что книга , подобная вашей, никогда раньше не публиковалась?-
  -Я и так знаю, потому что не крала. Уверена в этом. Я написала свою книгу. Она только моя. И где же мне искать списки книг, опубликованных до войны? Их же сейчас нет. Я не могу доказать, что их никогда не печатали. Меня обвиняют, а мне нечем защитить себя.-
  -Есть утешение в том , что это не может быть документировано.-
  Он отклонился в кресле, забросив руки за голову, и я увидела тугие мышцы под рубашкой, когда костюм распахнулся. Не плох, чёрт возьми!-
  =Однако , публике безразлично. Она верит каждому слову в "Энквайере".-
  -" Энквайер" об этом не будет писать, - мысль была отвратительной: я знала , что они там печатали годами: фотографию груди Джейн Мэнсфилд на обложке. А потом рассказ о том , как она была обезглавлена в том фатальном дорожном происшествии. Что они будут рассказывать обо мне? Что я - лгунья? Могу предположить. А это значит - вся моя работа, ради которой каждый день я тяну жилы и рублю себя на куски, - никому не нужна. Если она не нужна, - не нужна и я. В голос мой прокралось отчаяние.
  -Наверное, вы собираетесь отослать меня домой, пообещав, что больше этого не случится и лучше всё забыть.-
  Вздохнув, он убрал руки с затылка и пристально посмотрел мне в глаза: " Мне бы очень хотелось сказать вам это. Возможно, так и будет: больше этого не случится. Но сомневаюсь. Всё это слишком тщательно продумано и спланировано.
  На лице моём появилась беспомощность.
  -Вы полагаете , этот человек собирается преследовать меня ? Как мне себя защитить?-
  -Слушайте, хоть вас и обвиняют , но ведь доказательств нет . Автор книги, которого вы, якобы, обокрали, должен бы подать на вас в суд, но ведь это не может случиться , так как книги нет. Если вы не сможете найти, кто этот человек, обвиняющий вас, вы ничего не сможете ему сделать. Вам придётся доказывать причиненный вам ущерб.-
  - Как отвратительно!-
  -Не беспокойтесь, - уверил он меня. Есть и другой способ урегулировать всё это. Наймите детектива. Нам иногда даже трудно представить, какими средствами они располагают.
  Во - вторых, я бы созвал пресс - конференцию, публично рассказал об обвинениях и о том, что они фальшивы и бездоказательны.
  -Публично?! Я не смогу сделать это! Я чувствовала, что вспотела от одной мысли защищать себя публично, мне стало дурно, будто кто-то вторгся в мою личную жизнь. Реальность " Энквайера" приближалась - неотвратимо.
  -Но почему? - удивился он.
  По многим причинам мысль эта напугала меня; я не могла объяснить, почему, и тогда сказала: Это преждевременно. Может, я никогда больше не услышу об этом человеке, а расскажу всё всему миру.-
  -Скорее всего, он не оставит вас в покое, - сказал он как можно мягче. - И есть преимущество, когда вы первой делаете заявление, ещё до того как враждебные репортёры услышат об этом.-
  -Я не могу сделать публичное заявление, просто не могу. Должен же быть другой способ. Знаю, мой издатель не хочет, чтобы я пошла в открытую и сделала публичное заявление , и я тоже не хочу.- В голосе моём звучала мольба.
  -Почему так? - он был искренне удивлён.
  -Потому, - - ответила я горячо, гораздо сердитее, чем предполагал его вопрос. - Сделать публичное заявление - значит дать козыри в руки обвинителя. Дать удовлетворение, что ему удалось достать меня. Я не могу и не хочу позволить это.
  -Тут вы правы, - согласился он со мной к моему облегчению. Во всяком случае, мы можем это сделать позже.-
  Я отвела глаза, чувствуя, как колотится моё сердце. Моё следующее заявление было ещё труднее: " Я даже боюсь обсуждать это со знакомыми из страха, что кто-то из них мог такое сделать." - Я снова взглянула на него: в глазах его не было осуждения , лишь сочувствие.
  -Вижу , какого вам. Но те , кто знает вас, не поверят. -
  -Что - то ещё? - мягко спросил он.
  Изо всех сил я пыталась контролировать себя, но глаза мои наполнились слезами.
  -Я слышала , и вы сами говорили, что когда вас обвиняют, всегда находится какой -то процент людей, верящих обвинению, и я не перенесу, когда в глазах людей появится это сомнение: " нет дыма без огня".
  -Но если вы делаете такое заявление, идёте в открытую, - обнаружить подлеца гораздо легче. И привлечь его. Он не сможет предъявить книгу , и вы выиграете.-
  Я отрицательно качнула головой, живо вспомнив, через что прошла при разводе.
  -Если мне придётся пройти через суд, _ даже если я выиграю,- я проиграю. Я не понаслышке знаю, что такое эмоциональный стресс. В прошлый раз он начисто выбил меня из седла: я была чуть жива. После развода мне потребовалось в два раза больше времени, чтобы написать следующую книгу, чем две предыдущие. Писательское нутро должно быть свободно от всего , что его пожирает: от стрессов и судебных разбирательств. Чтобы писать, нам нужна спокойная устоявшаяся жизнь. Мне , по крайней мере. Я достаточно успокоилась, чтобы заметить, что он пристально смотрит на меня и вовсе не как юрист. Я почувствовала , как краснею: ни один мужчина после Алекса так не привлекал меня.
  -Я уважаю ваше желанию, - уверил он меня, - хотя не совсем согласен.-
  Я кивнула, поднялась, чувствуя себя разбитой.
  Он последовал за мной в приёмную.
  -Эта размеренная упорядоченная жизнь писателя включает в себя иногда приглаше
  ние на обед?-
  Сердце моё подпрыгнуло. Я повернулась улыбнуться ему.
  -С удовольствием, - с энтузиазмом и гораздо более сильным , чем следовало, откликнулась я и по- настоящему покраснела.
  -Великолепно, - откликнулся он, - я скоро вам позвоню.-
  Мы обменялись рукопожатием , и он накрыл мою руку обеими своими.
  -Я очень сочувствую вам, Сьюзан, но в первый раз в своей юридической практике я рад , что занимаюсь правами писателей, иначе я бы вас не встретил.-
  -Оптимист, - прокомментировала я .- Даже после вашей трагедии.-
  -Как посоветовал Джони Мерсер " думайте о хорошем".
  -Разве мы оба не заслужили этого?
  Искренность его слов ободряла.
  
  
  
  
   Глава 7.
  -Сьюзан, что ты сделала с сестрой?-
  -Ничего, мамочка. - При любом обвинении сердце моё начинало биться , как сумасшедшее.
  -Кто включил такую жару? Кто не поставил молоко в холодильник? Кто наверху оставил свет включенным?-
  Тон обвинений провоцировал ложь, так как содержал вопрос: " кто так глуп?" Признать сделанное - значит навлечь на себя ещё большие неприятности. Поэтому всегда ответ был: " это не я". И , соответственно . возникала необходимость быть всегда начеку: никогда не оставлять свет включённым, молоко ставить в холодильник, то есть всегда быть хорошей девочкой.
  -Тогда откуда у нее этот синяк?-
  Обе мы посмотрели на пухлую округлую ножку Стефани, потом друг на друга. Синяк был величиной с бейсбольный мяч. Мне стало больно. Больно даже представить, от какого удара мог появиться такой синяк.
  -Как это случилось, милая? - спросила мама мою сестру.
  Та передёрнула плечиками, села на пол и стала играть в кубики: " не знаю".
  Это было уже не в первый раз. Синяки появлялись у неё на руках и спинке, будто какой -то негодяй её поколачивал. Но не я это сделала, в этом я была уверена. Моя невиновность должна быть очевидной для мамы.
  Мама записала Стефани на приём к педиатру. Я была напугана. Плакала и умоляла маму не ходить к доктору.
  -Но почему, Сьюзан? Он хороший врач.-
  -Нет, - ревела я . - Он не должен осматривать её! Я стыдилась сказать маме, что доктор будет осматривать её всю и внизу тоже, как это было со мной. Мне это было ненавистно. В прошлом году во время обследования меня в 7 -летнем возрасте; я оцепенела от шока, когда без всякого предупреждения врач раздвинул губы моего влагалища и заглянул внутрь, а моя мама спокойно сидела в это время рядом. КАК ОНА ПОЗВОЛИЛА ЕМУ ТАКОЕ ДЕЛАТЬ? Я возмутилась, едва сдержав желание ударить его по руке и отбросить её. Я испытывала ужас от мысли, что то же самое он проделает с моей сестрой. Я продолжала молить маму . обрекая себя на упрёк, что я плохая девочка, пока мама не отрезала: " ну, хватит!"
  Во время обследования я напряженно ждала реакции Стефани, но, странно, она не возражала. Она была чудной пациенткой: хихикала, когда он надавливал на её животик и везде, потому что боялась щекотки.
  Доктор и мама попросили меня выйти из кабинета и ждать в приёмной, пока они будут говорить о моей сестре. Я раскрашивала картинки крайонами доктора. Красных среди них не было, только тёмно- розовые. Это потому, что красные идут в дело первыми, потом чёрные.
  Потом мама вышла из кабинета доктора с моей 4-х летней сестрой на руках. Взяла меня за руку , и мы ушли. На маме не было лица: оно было мучнистым, а краска на глазах поплыла.
  -Куда мы идём? - спросила я.
  Она не ответила, уставившись вперёд. Её поведение испугало меня: больше я не спрашивала. Стефани засыпала . Она всегда спала в это время. Свернулась в маминых руках на заднем сидении такси. Я сидела впереди и могла всё видеть из окна.
  -Мы едем к папе, - наконец, сказала она и назвала водителю адрес.
  -На работу? В обыкновенную среду это случилось впервые. Не праздник же или что-то ещё...
  -Почему? - спросила я . - Он не разозлится, если мы придём? Разве он не занят?
  -Помолчи! - шикнула на меня мама , и я замолчала. Но я слышала, как она вздыхала, а потом заплакала. Мне тоже захотелось плакать. Может, это я виновата, может, я сделала что-то дурное.
  Мы ехали по неровной в рытвинах дороге, и я развлекала себя, рассматривая прохожих на тротуарах в тёплых пальто. Или глазела на огромные автобусы, на которых рекламировалась зубная паста и мыло.
  Когда мы поднялись в папин кабинет, я взяла мамину руку, и она сильно сжала её, но я промолчала, зная, когда не должна жаловаться.
  Офис папы был в высоком здании на 48 улице. Мы поднялись на лифте. Папы в офисе не было. Секретарь сказала, что он вернётся с минуты на минуту, а маме прошептала , что он в мужском туалете.
  Я очень любила приходить в папин офис, рассматривать развешенные по стенам фотографии его клиентов с автографами на них - всех этих комиков, комедиантов и артистов. Моей любимой была Фанни Брайс. Я знала её как Бэйби Снукс. Фотографий было много; некоторых артистов я не знала. Папа познакомился с большинством из них, когда разъезжал по стране в поисках талантов, покупая водевильные номера. Я не была уверена, знаю ли, что такое водевиль, но что он мёртв сейчас, знала. Когда мои родители говорили о нём, лица их зажигались улыбкой и появлялась мечтательность в глазах. Мама любила рассказывать мне, как встретила папу. Он знал всех этих людей на фотографиях. Она настаивала, что сейчас, когда он представлял оперных певцов и скрипачей - артистов классического репертуара, (она так называла их) - он счастливее, но что-то в её голосе говорило мне: она не договаривает. Может, о том, что оба они - и мама и папа -сожалеют, что водевиль мёртв.
  Стефани спала на мамином плече. Мама опустила её на кожаную подушку софы напротив стола, а я села на спинку дивана, потому что для меня места рядом не было. Я тоже начала уставать. В папином офисе крайонов не было, и я пошла к столу секретарши порисовать, но сначала я хотела поиграть с кнопками интеркома.
  -В первый раз за весь день мистеру Блэкеру удалось вздохнуть, - сказала Сильвия , его секретарша, освобождая мне место в своём кресле
  -Этот новый клиент , итальянский баритон, жаловался на условия в Дейтройте, а камерный квартет опоздал на поезд из Чикаго вчера вечером, и организаторы в Сант - Льюисе очень беспокоились, смогут ли они прибыть вовремя.- Она тряхнула головой.
  -Не знаю, как ему удаётся , но ваш муж всегда остаётся спокойным и умеет всем пригладить перья. Её улыбка говорила мне : ей нравится мой папа. Меня это не удивляло. Он нравился всем, мой папа, а мне больше всех.
  -Дома он такой же? - спросила Сильвия.
  Мама не ответила. Я толкнула её, чтобы она проснулась от своих мыслей и ответила Сильвии, но она посмотрела на меня так, будто не поняла , почему я так сделала. Я открыла было рот объяснить, что дома папа совсем не такой спокойный и бывает выходит из себя, а иногда делает разное-всякое, но маме не хотелось, чтобы Сильвия знала папу другим.
  И в это время папа вернулся. На нём не было пиджака, галстук ослаблен, волосы - не волосок к волоску - волнистая прядь выбилась из чёрной гривы и пала на лоб. Он пригладил её, целуя меня и крутанув в кресле. Потом перевёл свои серо- голубые глаза на маму.
  -Что он сказал? - в голосе его слышалась тревога.
  -Посиди здесь, Сьюзан, - мама поднялась и потянула папу в его кабинет. Она закрыла дверь, но я увидела, она готова вот-вот разрыдаться И это напугало меня.
  Над дверью папиного кабинета было окошко и вентиляционная панель внизу, и я могла слышать их, несмотря на закрытую дверь. Я вернулась к софе и села рядом с моей спящей сестрой , стараясь не смотреть на Сильвию, чтобы она не знала, что я слушаю.
  Но мама плакала так громко , так безутешно, так горько, что я не могла понять, что она говорит, а папа всё пытался утешить её. Говорили они почти шепотом. Я расслышала имя доктора, а потом мама заплакала ещё горше. В одном месте папа вскрикнул: " Боже! Он уверен ? Знает?"-
  -Нет. Он хочет сделать анализы...,- ответила мама.
  Мне стало так же плохо, как тогда, когда в прошлом году умерла бабушка. Тогда мама перестала играть на пианино и петь и не пела очень долго, только недавно возобновила. Я очень боялась, что она больше никогда не будет петь. В эту обыкновенную среду случилось нечто столь же ужасное. Как и смерть бабушки. Всеми силами, какие у меня были, я хотела, чтобы это исчезло и никогда больше не появлялось.
   --------------------------------------------------------
  Всё теперь стало другим из-за того, что моя сестра была больна. Родители водили её по докторам, но никто не мог сказать, в чём дело. Каждый ставил свой диагноз.
  -Когда они скажут точно? - спрашивала я маму, а она на это отвечала: " хотела бы я знать".
  Она сейчас часто шикала на меня, и я никогда не знала , безопасно ли спрашивать. И тогда мне хотелось заплакать, но я не смела, мама слишком расстраивалась из-за Стефани. Её состояние было главной темой всех разговоров. Если я начинала рассказывать, что случилось в школе, мои родители просто не слушали меня. Мама часто отмахивалась от меня: " не сейчас, Сьюзан, потом. Но потом никогда не наступало. Единственное, что доктора знали наверняка, - это то , что в животе Стефани была какая-то масса; некоторые склонялись к тому, что это опухоль, что само по себе скверно.
  После очередного посещения очередного доктора я спрашивала родителей: " они уже знают?"
  Но они передёргивали плечами: " мы не уверены".
  Мне Стефани казалась совершенно нормальной. Правда, у неё были приступы боли, которые скрючивали её ноги и руки, появлялись синяки по всему её телу. Когда ей было больно, всё что я хотела, - прижать её, целовать и сделать всё, чтобы ей стало лучше. Ещё хотелось взмахнуть волшебной палочкой. Но мне было лишь 7, и никакого волшебства не происходило.
  После посещения доктора мама звонила дяде Сиду, который, став юристом, переехал в Лонг Айленд в Нью-Йорк и рассказывала, что говорил доктор. Я сидела под дверью, подслушивала, опасаясь нарваться на её гнев, но она никогда не замечала меня. Разговор их был полон медицинских терминов выше моего понимания. Но что было доступно моему пониманию " или -или". Мама говорила: "Или они не правы, и тогда у неё нет рака, или он есть. И если есть, я не знаю , что делать". И мама начинала плакать. Однажды она произнесла: " Боже! Как бы мне хотелось, чтобы жива была мама!"
  А я сидела на полу, жестоко тоскуя по бабушке, всем сердцем чувствуя потерю, едва дыша, терзаясь маминой агонией как своей. Я задыхалась от своей беспомощности. Хуже всего было чувство вины, камнем лежавшем на груди: какое право имею я быть здоровой и нормальной, когда Стефани нет!? Эта вина сдавливала мои внутренности так сильно, будто их опутали верёвками.
  Наконец, все врачи собрались на консилиум. Может, теперь-то мы узнаем, в чём дело. Каждый раз, когда я думала , что бы это могло быть, я пугалась настолько , что в голове моей ухало, и я мчалась через все комнаты , чтобы посмотреть, как там моя сестра. Она отрывалась от своих игрушек, глядя на меня снизу с пола, будто всё в порядке; но мне нужно было увидеть её, чтобы знать: она всё ещё здесь.
  Часто разговоры, которые я слышала о ней, были вовсе не о ней. У неё по-прежнему были прозрачные голубые прелестные глаза, нежные округлые щёки, цвета яблока, и очаровательная манера рассуждать, за которую мне хотелось ударить или расцеловать её.
  Дядя Сид приехал в город узнать результат консилиума, и мы его поджидали вместе , смакуя горячий шоколад.
  Вошли мама и папа , оба с опущенными головами, ссохшимися лицами, выплаканными глазами.
  Мама подбежала к дяде, судорожно обхватила его, будто боясь выпустить, а папа обнял меня. Я почувствовала этот верёвочный узел внутри меня, будто часть меня уже повисла на дереве. Я прижалась к папе, нуждаясь в его заверениях, что со Стефани всё в порядке, но он разжал объятия и потрепал меня по щеке.
  -Могло быть и хуже, - -сказала мама дяде Сиду. - Стефани проснулась? - обратилась она ко мне. Я кивнула: " Она играет со своей подружкой за углом".
  -Пойди посмотри , как они там -
  -Не хочу. Хочу послушать, что с ней. Ты обещала.-
  Мама и папа обменялись взглядом, и папа согласился со мной.
  -Думаю, она может послушать.-
  Мы пошли в гостиную и сели. Первой начала мама, и её натянутый напряженный голос выдавал её страх, а тёмные круги под глазами бессонные ночи, полные слёз. И всё - таки она была очень красивая , моя мама: волосы её были уложены по самой последней моде, уложены ею самою. На ней был безупречный костюм и блузка , и туфли и сумочка в цвет. Папа сел, обняв её, рядом. Позже он сказал ей, что у неё круги под глазами , и ей нужен отдых. Но у него самого тоже
  были круги.
  -Я потеряла всякое терпение, пока не пришли результаты анализов. Но сегодня, наконец-то, поступил последний доклад доктора Гейлина.
  -Который из них доктор Гейлин? - спросил дядя Сид.
  -Новый рентгенолог, - пояснила мама. - Её семья из Южной Африки, представляешь? Доктор Гейлин, в конце концов, исключила рак, слава Богу! Из анализов следует , что масса в животе - не злокачественная, и в крови признаков рака нет. Ребёнок маленький, говорят они, и пока лучше с операцией подождать. Она и так через столько прошла. Мысль о страданиях Стефани всегда вызывали у мамы слёзы, и мои глаза тут же наполнились слезами.
  -Больше никаких обследований, никаких тестов и анализов, - решительно произнесла она. Говорила она так, будто это было окончательно. Так она разговаривала со мной, когда устанавливала непререкаемый закон.
  -Этот чёртов уролог. Никогда не прощу ему. Ей совсем не надо было через такое проходить. Бедная девочка! -
  Почти каждую ночь с тех пор как Стефани стали обследовать, меня мучили кошмары. Даже сейчас, когда они говорили об этом тесте, мне хотелось закрыть уши. Мама объяснила Стефани , что дядя доктор будет делать, уверяла, что больно не будет. Я сидела с ними на кровати, держа Стефани за руку и слушая всё, что собирается делать доктор. Иголок не будет, поставят только тоненькую маленькую трубочку вовнутрь, вот здесь внизу, чтобы видеть, что плохо.
  -Это не очень больно, - сказала я ей. Но когда они вставили катетер в крошечное тело Стефани, - было ужасно больно. Наверное, я бы заорала, даже если бы моя мама запретила мне это делать, но Стефани молчала. Она всхлипнула и застонала, умоляя их прекратить, остановиться, но , конечно же, они не прекратили. И не остановились. Они привязали её ручки и ножки к столу, чтобы она не смогла двинуться, и делали , что считали нужным. Когда позже она мне об этом рассказывала, что они делали , мне от боли хотелось кричать. Она терпела всё , не кусалась, не брыкалась, как другие дети делают, когда их мучают. Но самым отвратительным, самым непереносимым была моя беспомощность. Моя красавица, моя драгоценность, моя малютка сестра должна страдать и оставаться храброй, потому что этого от неё хотели родители. ( Мне-то хорошо это было известно! )
  Конечно, маме хотелось убить докторов, но я даже мыслить об этом не могла. Если такое они могут делать моей сестре, что же они сделают мне?
  -И после всех этих страданий, оказалось, всего этого можно было избежать: всё в порядке с её мочеполовой системой, и почки у неё здоровые, - говорила мама дяде Сиду.
  -14 докторов за 6 месяцев, - возмущался папа. Сколько раз они делали анализы крови и рентген и тесты и обследования. Бедный ребёнок! - и папа тоже начинал плакать. Ещё труднее было видеть папин гнев. Папы должны быть сильными и никогда не плакать, но в последнее время я очень часто видела его слёзы. От его боли моя становилась ещё сильнее; мои слёзы ручьём лились из моих глаз.
  -Доктор Гейлин взяла наш случай лишь 2 недели назад, но она знает больше их всех, вместе взятых,- добавила мама, гладя папину руку, пережидая , когда он успокоится , чтобы продолжить: " Она послала снимки Стефани в Бельгию, и они подтвердили , что боли в руках и ногах и лихорадка и высокая температура вызваны именно её болезнью. Она называется болезнь Гаучера. Наконец, болезнь была названа. Не такая страшная, как рак, но я напряглась в ожидании, что последует дальше: верёвки внутри натянулись
  -А что это за болезнь? - задал главный вопрос дядя Сид.
  -Это значит, - объяснила мама , - защитные клетки организма воспалены.-
  -И как это на всём сказывается? - допытывалась я .
  -Ты же знаешь, что печень и селезёнка очищают кровь. Но при болезни Гаучера клетки скапливаются в определённых местах, увеличивают печень и селезёнку и создают массу проблем. Это может повлиять на количество белых кровяных телец , на свёртываемость крови. Поэтому на теле Стефани появляются синяки. Кости становятся хрупкими , ломаются,
   а в соединительных тканях боли, -добавил папа. В голосе его было такое отчаяние, что я задрожала. Сейчас я уже думала , что это хуже рака. Я представила один из скелетов, виденных в фильмах Аббо и Костелло, спрятанных в шкафах; только этот скелет был маленьким, такой, как у моей сестры, и его кости были такими хрупкими, что ломались и распадались на части.
  -Она выздоровеет? Могут они ей помочь? - спросил дядя Сид.
  -Не в присутствии детей, - сказал папа, но я знала ответ: " нет". Меня начало тошнить. Я отказывалась думать о моей сестре иначе, чем как о совершенстве. Прошло то время, когда я ненавидела её за то, что она заняла моё место с родителями, отняла у меня их безраздельную любовь. Эта болезнь делала её ещё дороже для меня. Я мечтала хоть что-то сделать для неё. Она для меня была сказочной принцессой с крыльями, самой прелестной принцессой во всём лесу. Все птицы и звери любят её, а она может взмахнуть волшебной палочкой и расцветить всё золотом и сиянием и наполнить цветами.
  Родители продолжали говорить, но я унеслась в мечты; лишь часть меня продолжала слушать.
  -Они не уверены в прогнозах, - сказала мама. - Не много они знают о болезни Гаучера. Доктор Гейлин утверждает, однако, что она довольно распространена: один из 300 евреев Ашкинази и один из 4000 - не евреев. Она может развиться и у взрослых, а способы лечения - неизвестны.
  Мама снова заплакала, её рыдания вернули меня из сказочного леса в болезненную реальность.
  - У Стефани нет неврологических симптомов, - продолжил папа, - и они питают надежду, что она перерастёт.-
  Хотя в городе нет никого, кто знает об этой болезни. Лечат только симптомы. Когда будут боли , - облегчают боль.
  Папа посмотрел прямо на меня, заставив сконцентрировать на нём всё внимание.
  -Мы должны быть осторожны и внимательны к ней, Сьюзан, она не должна падать и получать синяки. Нам очень нужна твоя помощь, ты должна присматривать за ней, когда нас нет рядом. Ничего опасного ей нельзя разрешать: кататься на коньках, роликах, велосипеде, потому что кости у неё могут сломаться быстрее, чем у других детей.
  -Но она же любит бегать и играть со мной, - запротестовала я. Мы же падаем постоянно.
  Это было ужасно несправедливо: новая ответственность повисла на мне. Ей не только многое не разрешено, но моя ответственность: не позволять ей делать то , что ей нравится. А как со мной? Моя сестра не только больна , но я ещё теряла партнёра для игр. Как я могу во что-то играть, когда она не может? Что если я буду присматривать за ней, а она всё равно ушибётся? Какого мне будет, если они и мне запретят бегать, играть, кататься на роликах и велосипеде? В горле моём застрял комок. Я представила себе, как моя сестра бежит ко мне через все комнаты и с размаху бросается в объятия. Конечно, недавние приступы боли подавили в ней бесстрашие, но поверить в то, что она перестанет быть прежней, я не могла.
  Они рассказали, что делать при приступе, - сказал папа дяде Сиду. - В прошлый раз аспирин не помог, а сильнодействующее лекарство, наркотики они давать не хотят таким маленьким детям. Они рекомендовали пакеты сестры Кенни, такие дают детям с полиомеолитом.
  Дядя Сид кивнул, будто знал, что такое пакеты сестры Кенни.
  -Можем мы положиться на тебя , Сьюзан? На нашу большую девочку? Ты нас не подведёшь?-спросила мама.
  -Я знаю, можем, - сказал папа. От его улыбки у меня по телу поползли мурашки. Отстраняет он меня от себя, потому что я здорова, а не больна или отдаёт мне
  предпочтение, потому что я здорова?
  -Я буду стараться , - пообещала я . Мне хотелось свернуться клубочком у них на коленях: пусть они скажут мне , что всё это дурной сон. Но когда они смотрели на меня , меня они не видели: они видели только мою сестру. У каждого из нас сейчас была своя работа. Так как доктора знали лучше всех, - в их руках была надежда на выздоровление. Они станут указывать , какие процедуры делать, мы будем следовать их указаниям, и, может, дай Бог! Всё опять станет хорошо.
  
  
  -
  Что ты делаешь, мамочка? - спросила я , возвращаясь из школы и увидев, как наш серый эмалированный чайник кипит на плите, а мама помешивает какую-то странную смесь, пахнущую грязной овцой. Вся квартира провонялась ею, на кухне было жарко и сыро от кипящих паров. В школе у меня был чудный день. Мы ходили в музей Метрополитан, видели египетскую выставку, она меня поразила, восхитила, я не могла дождаться, когда расскажу о своих восторгах маме. А ещё чудесней: Дэвид Смит сказал, что любит меня!
  -Готовлю для Стефани пакет сестры Кенни, - объяснила мама.
  -Угадай, - начала я .-
  -Не сейчас, Сьюзан, не видишь, я занята : у Стефани приступ.
  - Что случилось?-
  -Позвонили из садика сегодня, и я её забрала. Боли ухудшились . Поэтому, пожалуйста, подожди со своим рассказом. Я заглянула в комнату служанки, и увидела сестру на её кровати. Служанка сидела рядом со Стефани, которая стонала: " Ой, как больно". Её круглое личико перекосилось от боли, а брови вытянулись в линию. Стоя в дверном проёме, я попыталась с ней заговорить, но она не слышала меня.. Наконец, мне удалось привлечь её внимание.
  -Привет, - сказала я. Она обрадовалась мне, хотела улыбнуться, но боль исказила её улыбку.
  -Мама скоро придёт, тебе станет лучше, - пообещала я. На кухне мама трудилась вовсю. Она спешила. Пар поднимался к её лицу, тёмные волосы в кольца свивались надо лбом. Она мешала в кастрюле двумя деревянными ложками, потом подняла большой тяжёлый кусок чего-то шерстяного: я узнала часть одеяла, ,которое мы брали с собой на пикники. Подняв его над кипящим котлом и дав стечь воде, она с трудом начала отжимать его. Нужна была недюжинная сила поднять и удерживать мокрое одеяло, и ловкость, чтобы не обжечься. Она втягивала воздух сквозь стиснутые зубы, и это пугало меня.
  -Отойди! - рявкнула она , направляясь к раковине. Нервы её были на пределе. Голос напряжён и пронзителен.
  -Отойди подальше, ради Бога! Я не хочу обжечь тебя!- Она коснулась меня бедром.
  -Не видишь, я занята!- Отчаяние и ненависть были в её голосе.
  -Я хотела помочь, - я готова была расплакаться, потому что меня отстранили , а я хотела всех сделать счастливыми. Я боялась, она может обжечься, но мне было необходимо быть рядом с ней, даже рискуя навлечь на себя ее гнев. Я путалась у неё под ногами. Она держала одеяло, от которого валил пар над раковиной, пытаясь как можно больше отжать руками, вскрикивая, когда горячий пар обжигал её кожу; она перебрасывала одеяло из рук в руки, потом бежала в комнату, где стонала моя сестра.
  Я слышала, как Стефани вскрикнула, больше от страха.
  -Нет, нет , нет , - выла она, поняв , что мама собирается делать. Мама заворковала, стараясь успокоить , заворожить, но твёрдо стояла на своём. Я оставалась на кухне со стиснутыми кулаками, каждый мускул в моём теле был напряжён.
  -Врачи говорят, так надо, милая, только сначала будет немножко больно. Но потом будет лучше. Обещаю, Стефани. Успокойся, дай мне помочь, родная. Хочешь, я расскажу тебе сказку? Или песню спою? Скоро стенания Стефани утонули в маминых увещеваниях.
  Я уставилась на этот кипящий на плите котёл. Внутри меня была пустота, похожая на смерть. Мне казалось , нет большей пытки, чем быть завёрнутой в это огнедышащее одеяло, но мысленно я умоляла Стефани позволить маме сделать то, что предписали врачи. Пусть свершится волшебство, даже ценой пытки.
  -О! Боже! Боже! Пусть она больше не страдает! - слова нанизывались сами собой. Я молила , слыша её крики, когда мама обворачивала её одеялом.
  Стоя за дверью со стиснутыми зубами, я ждала, когда крики Стефани утихнут и перейдут во всхлипывания. Как мне помнится , эти обвёртывания мокрым обжигающим одеялом повторялись несколько раз через несколько часов. Помогало ли это? Никогда не суждено было нам узнать, давало ли обвёртывание хоть небольшое облегчение; боль, казалось, возникала и проходила по своим собственным законам. Мама лечила Стефани этими пакетами, о меньшей мере, год.
  Много лет спустя я узнала, что пакеты сестры Кенни смягчали боль больных полимеолитом: мускулы при обвёртывании становятся гибче: есть надежда , что они укрепятся и восстановятся. Хотя бы частично. Мокрая шерсть удерживает тепло дольше, чем любой другой материал, который был в нашем распоряжении в 1949 г.
  Но Стефани, скорее всего, процедура не помогала, т. к. у неё не было проблем с мускулатурой.
  Я никогда не видела портрета сестры Кенни, но представляла её высокой седовласой женщиной в белой униформе медсестры, в очках без оправы и квадратной челюстью - очень решительной персоной. И, конечно, у неё сильные мускулы для отжимания мокрых одеял.
  Годы спустя в фильме Мела Брука " Возбуждение" я видела сатирический портрет медсестры - садистки с жутким лицом, и я решила: это сестра Кенни.
  
  
   Глава 8.
  -Я думала,только большим делают операции , мама. Ведь я же ещё такая маленькая, - Стефани смотрела на Линит . -полными слёз глазами. - Больно будет?
  -Нет, родная, ты будешь спать, - заверила её Линит.-
  -А потом я смогу ездить на велосипеде?
  -Посмотрим...-
  -Другие ребята ездят...-
  -Знаю, милая...-
  Список того, что " нельзя" был такой длинный. Страдать и терпеть приходилось очень много. И всё - таки, больная, она никогда не страшилась, ни на кого не злилась, не ныла, как другие дети. Напротив, ей всё было интересно: она была полна жизни. Ей хотелось делать всё, чем занималась её сестра: кататься на роликах, прыгать в воду с высоты, заниматься балетом, несмотря на все мольбы и предостережения быть осторожной. Когда страдания отступали, она вихрем неслась по жизни. Красота её расцветала; с каждым годом она становилась прелестнее, тоньше, интеллектуальнее.
  Однажды за обедом Берт рассказывал об одном из своих клиентов.
  Что это ? - спросила Стефани, указывая на соусницу на столе. Слишком занятые своим разговором, и Берт и Линит проигнорировали её вопрос.
  -Ты хочешь сказать, Аделаида покинула сцену, оставив хор и вообще весь состав с открытыми ртами?-
  -И заявила, что впредь она никогда не будет работать в том театре, - добавил Берт.
  -Что это? - Стефани снова показала на соусницу.
  -Представляешь? - горячился Берт, глотая картофельное пюре.
  Никто не ответил на вопрос Стефани.
  -Но это же ребячество,- прокомментировала Линит.
  -Конечно, - согласился Берт.
  А Стефани решила, она, наконец, знает, что в соуснице. На этот раз она произнесла громко , чтобы каждый услышал: " Пожалуйста, передайте мне ребячество".
  Она знакомилась и с другими словами, длинными словами с несколькими слогами: гемоглобин, лейкоциты, гемотокрит, спленектомия, -этими словами именовали то, что может с ней случится.
  -Если мы удалим у неё селезёнку, миссис Блэкер, это может приостановить развитие её болезни. Но в таком маленьком возрасте мы предпочитаем подождать и понаблюдать какое-то время.
  -Но она же так страдает, - Линит говорила заискивающе, боясь задеть их чувствительность, чувствительность этих докторов , этих богов, в которых она так отчаянно нуждалась, но всё-таки своим отчаянием давая им понять, что, несмотря на их августейшее положение, они ни на грош не помогли.
  Полтора года они лечили её пакетами сестры Кенни, этими ужасными огнедышащими пакетами, которые только усиливали её боли в руках и ногах. Потом наступило отчаяние: они уже не верили, поможет ли хоть что-то. И тогда они решили, что удалить один из органов, - благо для неё.
  -Как же жить без селезёнки? - спрашивал Берт, когда начали обсуждать возможность операции.
  -Эту функцию возьмёт на себя печень, - объяснила доктор Гейлин.
  -Обширная операция, да? - спросила Линит, уже обдумывая , что может пойти неверно.
  -Да, в госпитале она может пробыть неделю, может, две. Долгое выздоровление, но потом она почувствует себя лучше.
  -Приступы боли прекратятся? - Линит почувствовала , что впереди брезжит надежда.
  -Надеемся, - пообещала доктор Гейлин.
  -Но наверняка вы не знаете?- надежда снова угасла.
  -Миссис Блэкер, - заговорила доктор Гейлин назидательным тоном, как будто Линит в чём- то провинилась, - о болезни Гаучера известно немногое, неизвестно, как её лечить, как предотвратить её развитие. Особенно потому, что лекарств нет. Мы можем делать только то, что в наших силах, с теми знаниями, которые имеем. Остановившись, она обратилась к Берту: " Страховка у вас есть?" Потому что если нет, мы можем оказать вам финансовую помощь."
  Берт выпрямился во весь свой рост и холодно ответил: " Нет. Спасибо, мы способны оплачивать наши счета".
  
   -------------------------
  -А как он делает операцию? - спросила Стефани после встречи с хирургом, восточным человеком с чёрными волосами, пористым лицом и мягкими руками. Она привыкла к тому, что все процедуры мама ей описывала в деталях.
  -Доктора используют разные инструменты: скальпели, иглы и нитки , чтобы потом всё это у тебя зашить. Линит превращала это в игру, показывая , как она зашивает. И у тебя вот здесь будет шов. Рукой она показала на своём животе от верхнего ребра вниз, а Стефани смотрела на неё ошеломлёнными огромными синими глазами.
  -И всем захочется посмотреть на твой шов. Они будут спрашивать, откуда он у тебя. А ты будешь отвечать: " у меня была операция".
  -А ты там будешь? -
  -Постоянно.-
  -Будешь спать со мной? Если мне позволят.-
  -О, мамочка, пусть они позволят. Я не хочу, чтобы ты была одна и без меня, - упрашивала Стефани.
  
   ------------------------
  Если Стефани и боялась, она никому это не показывала. Когда я спросила её об операции, она ответила: " Мне будет лучше, Сьюз. Может, у меня прекратятся приступы. Мы все ждали операции с такой надеждой, будто нашли золотой клад.
  Всякий раз когда с моей сестрой случался кризис - особенно такой щемящий -мы прекращали сквалыжничать между собой, особенно я. Стефани не задиралась так, как я, но я никогда не стремилась заиметь то, чем она обладала, а она хотела.
  Ужас, через который ей предстоит пройти, заставлял меня клясться себе, что больше никогда в жизни я не буду на неё злиться. ( Конечно, я преувеличивала). И любить я её начинала с тем отчаянием, которое появляется от страха потерять навсегда. Она всегда смотрела на меня снизу вверх: мне говорили об этом мои родители, и я знала, это правда. Мы трое были для неё командой поддержки, но только я понимала, через что она пройдёт. Мы с ней готовились. Она дала мне список своих кукол, которых я должна кормить, определила, в какие игры мне позволительно играть, а в какие ни-ни: я поклялась и перекрестилась, что не обману её.
  Я также обязана была смотреть все отрывки нашего любимого телешоу, а потом рассказывать ей и не смотреть фильмы по субботам.
  За несколько дней до операции у меня был ночной кошмар. Я не могла заснуть, лежала в кровати, думая нескончаемую думу о вечности , звёздном пространстве, о бесконечности, о том, что когда то и я умру как моя бабушка, перестану существовать, думать и чувствовать: просто меня больше не будет . Никогда! И ещё хуже, ещё до того как это случится со мной, умрут мои родители ,уйдут от меня...
  Сердце моё сжималось от страха, но я никому не могла бы объснить, что я чувствовала. Я знала, они не смогут мне помочь, потому что ответов на эти вопросы нет. Смерть - это неизвестность, ,она приносит страдания. Я знала только это. И на меня свалилась такая тоска, страх и отчаяние, . что я расплакалась. Плакала я тихо, уставившись в потолок в темноте, пытаясь выбросить эти мысли из головы, каждым фибром нуждаясь в сестре, которая могла бы разделить эти страхи и отказываясь от этого утешения, потому что мне уже было 9, я была старшая сестра, ответственная хорошая девочка , и я была здорова. Я металась в кровати, стучалась в стенку, втайне надеясь , что кто -то услышит меня. Придёт и успокоит, без того чтобы я пошла к ним сама и призналась в том, что меня мучит. Но никто не пришёл. Наконец, я выбралась из постели и направилась в маленькую комнату. Мои родители не приветствовали, если кто-то из нас покидал кровать ночью. В доме Блэкеров уж если тебя уложили спать, ты обязан был спать до утра. Я надеялась , что папа читает, а не сидит с мамой в гостиной. Папа был отзывчивее мамы, к нему легче было подобраться, но только когда он был один без мамы. Мама же позволяла нам гораздо меньше. Мне повезло: он курил,читая газету и слушая " Богему",раскачиваясь в кресле- качалке в углу комнаты. Где бы мы ни жили, кресло это было его и только его. " Богема" была одной из наших любимых опер. Я знала несколько итальянских опер наизусть, потому что мы постоянно проигрывали записи.
  Минуту я стояла в дверном проёме, слушая музыку. Я узнала арию Мими в исполнении Карлотты Стречи.. одной из папиных клиенток. Я как-то видела её. Она была обворожительна. Колечки дыма плыли над его головой, и комната пахла черешневым табаком. Запах был такой вкусный, что я сглотнула слюну.
  Он поднял голову: " Что ты здесь делаешь?"
  -Папочка, я не могу спать...
  -Почему , милая, - спросил он, откладывая газету.
  Я дрожала, считая, что мне холодно, я без халата и шлёпанцев и не в кровати, но, в действительности, дрожала я от мысли , что всю жизнь должна буду возвращаться в постель... Если бы я всегда могла не спать, тогда у меня никогда не было бы плохих снов, и я никогда не думала бы об ужасах, которые могут выпасть на мою долю, на долю моей сестры или на долю моих родителей. И тогда я была бы самой счастливой девочкой в мире. Я думала о моей бабушке. О том, как часто она без причины вздыхала, и как в глазах её стояли слёзы. Когда я спрашивала её о причине этих слёз, она, обнимая меня, говорила: " Милая, когда я обнимаю тебя вот как сейчас, мне кажется, в мире нет ничего плохого". Но после её смерти реальныё мир навалился на меня. Кто защитит меня? Смерть существует и для меня и моих любимых. Днём я могу отбросить эти мысли, но ночью, когда рядом страдает моя сестра, - нет никакой возможности их избежать. Я не знала, что за страх меня терзает, но он постоянно держит меня в своей хватке, и нет никого в мире, кому я могла бы довериться, объяснить, кто бы понял, что я постоянно живу в этом постоянном состоянии ужаса.
  Я вскарабкалась на папины колени, свернулась калачиком, положила голову ему на грудь, и он обвил меня рукой.
  -Не хочешь рассказать папе, в чём дело? -
  Он мог быть таким удивительно ласковым. Он всегда освобождал меня от демонов во сне, вставал к Стефани ночью, когда её терзала боль, брал нас на карусели, подсаживал на лошадок... Комок подступил мне к горлу: больше я не могла сдерживаться и разрыдалась: " Я не могу
  объяснить, - рыдала я.
  -Скажи, милая ,- он прижимал меня к себе, когда я причитала, - ты почувствуешь себя лучше, обещаю. - Он подождал.
  Как бы я ни старалась, я не могла облечь в слова то, чего же страшилась, слишком это было угрожающим, и, наверное, сложным и запутанным.
  Я чувствовала, как руки его, обнимающие меня сжались. Казалось, он тоже старался не заплакать, и я вспомнила, как однажды в садике слышала, как кто-то сказал , что евреи - плохие люди. Мне было года три.
  -Это правда, папочка, евреи плохие?-
  И папа стал объяснять мне, что моя подружка просто повторила всё, что слышала дома.
  -Некоторые люди не любят евреев, - объяснил он.
  -Почему, - хотела я знать.
  -Потому что им кого-то надо винить за неурядицы и несчастья. Многих евреев сажают в лагеря сейчас в Европе, только потому,что они евреи.-
  Я знала, что идёт война, но, даже будучи смышлённой девочкой, не понимала многого о Гитлере и бомбах, убивающих людей. Даже думать об этом было страшно. Потом он сказал мне , что я еврейка, и он тоже, и мама и вся наша семья. Но ведь мы все не плохие , мы все хорошие, ведь так? - На лице моём застыло удивление.
  -Я одна из тех, о ком они пишут в газетах?-
  Он кивнул. Ты разве не помнишь? Ханука, Пассовер (Пасха) - это всё еврейские праздники. Я всё ещё не видела никакой связи. И потому улыбалась. Я очень -очень любила моего папу; и потому каждый, кто на него хоть чуточку был похож, или на маму, или на меня - мы все хорошие (правда! ) люди.
  Вскоре после этого разговора он записал меня в религиозную школу.
  -Тебе жалко Стефани ? - догадался он.
  Я кивнула.
  -Но у неё просто будет операция.
  -Но она всё время больна. И она всё время плачет, и я не могу ей помочь.-
  -Ты помогаешь гораздо больше, чем думаешь, - заверил он меня. - И врачи надеются, что, возможно, она перерастёт эту болезнь. Когда подрастёт и кости её перестанут расти, боли, возможно, прекратятся.-
  Это обретало смысл. Каждый слышал о болях роста. У взрослых их не было. Его слова утешения и его руки, обнимающие меня, ослабили хватку ужаса и страха, пусть хоть на короткое время.
  -Я буду скучать по ней, когда она будет в госпитале. Можно я буду её навещать?-
  -Нет, - сказал он ,- детям в госпиталь приходить нельзя.-
  А как же те, кто болен? И им нужна операция? Им же разрешают. Если они там целых две недели, с кем я буду играть?-
  -Ты должна быть большой девочкой и потерпеть: время очень быстро пройдёт, и Стефани снова будет дома-
  -Она сможет играть со мной ПОТОМ? Лимитированно, лимитированно, - повторяла я себе.
  - Не сразу. Ей нужно будет время, чтобы восстановиться.-
  Этого я ожидала.
  -Не хочешь в постель?-
  -Боюсь, я снова начну думать.-
  -О чём?-
  -Ни о чём. Ужас и отчаяние снова заползали в меня.
  -Хочешь, я пойду с тобой?-
  Я коротко кивнула. Папа поднялся с кресла, всё ещё держа меня на руках, понёс в мою комнату. По пути мы проходили комнату, в которой мама читала книгу, и она подняла на нас глаза. Я поняла, она была раздражена тем, что я не в постели, но папа кивнул ей, и она промолчала. Мой папа нёс меня, свою большую дочь, а я спрашивала:
  -Папочка, почему Бог сделал Стефани больной?-
  -Это не Бог сделал, так случилось.
  -А может он снова сделать её здоровой?-
  Папа помедлил, прежде чем ответить, и я уже знала, что его ответ мне не понравится. Я хотела натянуть одеяло себе на голову, чтобы не слышать. А, вместо этого, лежала тихо и ждала.-
  -Бог творит чудеса, но не так , как ты думаешь. Он творит их через нас. Я верю, что все доктора, которые лечат Стефани, изучают болезнь Гаучера, пытаются помочь ей и таким, как она. Они делают работу Бога, творят Божью волю. И, возможно, когда - нибудь свершится чуд, и кто-нибудь найдёт лекарство от этой болезни.
  Я была глубоко разочарована. Я надеялась, он скажет, что если мы будем много молиться и вести себя хорошо, Бог совершит чудо, и она выздоровеет, а совсем не то, что Бог вершит свою волю через другого человека.
  -Как же Красное Море? - хотела я спросить у него. - Тогда Бог сотворил чудо, почему не сейчас?
  Мама жаловалась на докторов, и мне трудно было поверить, что они делают Божескую работу
  -А разве есть ещё больные, такие как Стефани? Для меня это было внове: " НЕ одна она больна болезнью Гаучера? "
  -Конечно, не одна. - Его рука на моей щеке была огромной: она покрывала половину моего лица.
  -Бедные люди, - признесла я, дивясь тому, что я смогла избежать этой болезни. Мы должны молиться, чтобы они все поправились.-
  -Лучше помолимся, чтобы у нас хватило силы и мужества помогать Стефани, когда она в нас будет нуждаться. А не просить милости у Бога. Ты же не будешь просить у Бога пони, так?-
  Я рассмеялась, но покраснела. Однажды несколько лет назад в праздник Ханука я молилась о пони. На следующий день я спросила маму: " Ты веришь в Бога?" Она была занята картофельным салатом, запасая его, чтобы иметь время для Стефани, когда та будет в госпитале.
  -Иногда сама не знаю. Когда вижу, ЧТО приходится людям терпеть, я очень сержусь на Господа.-
  -И я, - призналась я, слегка дрожа и ожидая, что вот сейчас чья-то огромная рука протянется через кухню и ударит меня. Кухню наполнял запах сваренных в крутую яиц: я почувствовала, что голодна. Мама повернулась ко мне. На ней был фартук с розами, который ей сшила тётя Анна, одна её рука лежала на бедре, в другой она держала нож.
  
  -Мы должны делать всё, что в наших силах. Какой бы тяжёлой ни казалась жизнь, ты можешь, Сьюз, стать кем захочешь. Если будешь работать упорно, ты всё можешь сделать, ты родилась с талантами, ты красива, умна, ты - личность. Не каждый обладает тем, чем ты обладаешь. Что бы ты ни задумала , у тебя всё может получиться.
  И несмотря на то что это было не совсем то, о чём я спрашивала, слова её наполнили меня радостью. Я увидела себя на золотой лестнице в облаках, звездой кино. Но я ДОЛЖНА была спросить.
  -А Стефани может стать всем, чем хочет?-
  Мама вернулась к работе: на этот раз она резала лук. Может, из-за лука глаза её наполнились слезами.
  -Стефани тоже особенная, но временами она сводит меня с ума, - она заговорщески улыбнулась мне: мы часто объединялись с ней, когда Стефани упрямилась .
  -Если бы не болезнь... Она тоже могла бы стать, кем пожелает. Может когда - нибудь она вылечится.-
  -Но до того, догадываюсь, я должна стать кем-то за нас обеих, и я почувствовала небольшой триумф, т. к. могу сделать то, что моя сестра не может. А потом мне стало стыдно: как я могу, как я смею радоваться, что могу больше, чем она! Гнев закипал внутри меня. Это несправедливо! - хотелось крикнуть мне. И мама видела выражение моего лица. От мамы надо прятать это выражение, потому что она очень мной недовольна, когда я сержусь на Стефани.
  -Как ты смеешь так с ней поступать? Дай ей свою куклу, ради всего святого! Ты такая эгоистка! Она не причинит твоей кукле вреда. Ты что не понимаешь, как она страдает? Как ты можешь быть такой противной!. И я знала, она права. Я была гадкой и противной. А иногда ничего не могла с собой поделать.
  Спустя годы ко мне пришло понимание, что у мамы был свой гнев и сопротивление тому, что болезнь Стефани сделала с нашими жизнями. Она не могла выместить свой гнев на больном ребёнке, и потому всеми силами подавляла его. И углядев его во мне, она набрасывала узду на мои чувства, чтобы не позволить прорваться собственным и затопить нас всех, подобно обжигающим пакетам сестры Кенни.
  
   -----------------------------------
  На следующи день Стефани положили в госпиталь, и она взяла с собой мою куклу. Через день ей сделали операцию. Каждый раз когда я начинала есть, меня рвало. В школе медсестра хотела отослать меня домой, но не могла дозвониться до моих родителей, которые, конечно, были в госпитале с моей сестрой. В ту ночь папа позвонил мне сказать, что со Стефани всё в порядке. Операция прошла удачно. Его голос по телефону был счастливым, и я была уверена, с плеч его свалилась гора. Но в голосе были и сердитые нотки: " Хорошо, что ей сделали операцию, Сьюзан: селезёнка у нормального ребёнка весит 2, 5 унций, а её уже весила 3 паунда. Поздно ночью одна в целом доме с нашей домработницей, спящей в своей комнате за кухней, я постаралась уснуть, и мне это удалось...Но есть я всё-таки не могла. И ко времени когда Стефани вернулась, я тоже потеряла 3 паунда.
  
   -----------------------------------------
  Вскоре после операции Стефани мы вновь переехали : на этот раз в Калифорнию, и от того болезненное чувство внутри меня усилилось. Бизнес моего отца, в основном, был на Востоке, и мама говорила, что его бизнес пострадает, и ему придётся много разъзжать по стране.
  Отец выиграл: его родители жили в Калифорнии, и он хотел, чтобы Стефани жила в более тёплом климате. Дядя Сид и тётя Марта тоже переехали туда, сказал он маме, и хорошо жить всем рядом. Мама согласилась. Когда наступают плохие времена, только семья и близкие поддержат тебя. Я думаю, только семье мама могла поведать о своих бедах. С друзьями же, в основном, папиными клиентами, мои родители держали круговую оборону и делали вид, что у них всё прекрасно. Они редко с кем-нибудь говорили о папином бизнесе, в котором были свои взлёты и падения, или о болезни моей сестры. Я умоляла не переезжать: я буду скучать по друзьям. Уезжали мы далеко, и сопротивление моё росло. Произойдёт что-то плохое, боялась я.
  В Калифорнии мы купили 2-этажный дом во франко-нормандском стиле с закруглённым въездом и башней, - это делало дом похожим на замок, но я продолжала делить комнату с моей сестрой.
  Часто мне это нравилось, иногда - нет. По мере её взросления я продолжала испытывать то же чувство нежности и отчаянной верности к ней, какие испытывала, когда она была крошечной и когда была больна. В остальное время ее присутствие в моей жизни вызывало мой гнев. Если никого рядом не было, я была противной с ней, отказывалась играть, командовала ею, даже поколачивала, а потом ненавидела себя за то, что так с ней поступала. Иногда злость на неё охватывала меня с такой силой, что я обрушивалась на неё жестоко и доводила до безутешных слёз. Потом каждый раз я клялась себе никогда -никогда не поступать с ней так, но и в следующий раз не могла сдержаться.
  Ещё в грамматической школе в Калифорнии припоминаю я два случая ; в одном из них я оказалась в роли сестры-защитницы, в другом_ наоборот.
  -Закрой дверь в ванной, - попросила я. - свет из окна ванной светит мне в глаза.-
  -Сама закрой,- -ответила Стефани. Она уже наполовину спала.
  -Сейчас же закрой, - настаивала я, ухватившись за возможность продемонстрировать, ,кто в доме хозяин, и заставить подчиниться.
  Был февраль: в спальне было холодно. Мне не хотелось выбираться из тёплой постели и по холодному полу идти к двери. Я хотела заснуть комфортно. Завтра -суббота. И свет из ванной разбудит меня . К тому же, кровать Стефани стояла у той же стены, что и дверь ванной: ей не надо было даже вставать: закрыть дверь она могла с конца своей кровати. Снова в таких вот стычках меня охватил гнев, и моё поведение " хорошей девочки" летело к чёрту. Конечно, я помнила, какими были Жасмин и Мэрилин, и становилась точно такой же стервой.
  -Не приставай ко мне, я уже сплю...-
  -Никогда больше не буду играть с тобой, - начала я угрожать, - и не позволю сидеть на моей стороне в машине!- Мы всегда сидели на заднем сидении, и я настаивала, что всякий раз буду сидеть позади мамы.
  -Ты обещала, - захныкала она.
  -Обещала, но могу и передумать.-
  -Сьюз, ты противная, - она повторила то, что часто говорили обо мне родители. Сев в кровати, она скрестила руки на груди и выдвинула вперёд челюсть. Когда она упрямилась, вразумить её было трудно.
  -Не буду закрывать дверь! -заявила она.
  Вразумить меня тоже было трудно. Я взорвалась: " Сейчас же закрой дверь! Что я тебе сказала!" - я взяла авторитетный родительский тон. Пододвинься к краю кровати и закрой дверь! Тебе даже не нужно для этого вставать!"
  -Мне придётся выбраться из-под одеял, а здесь холодно.- На ней была фланелевая ночнушка с оборками по плечам, и волосы её были заплетены в косы, но сейчас её красота была мне безразлична.
  -Ты всегда хочешь, чтобы я делала для тебя всё...-
  А я ? - голос мой от обвинений звенел. Я рассказываю тебе всякие истории, сижу с тобой, когда ты больна, а ты всегда больна!-
  -Я не виновата, - её нижняя губа задрожала. Гнев мой ослаб, но не прошёл.-Я дала тебе мою куклу, когда у тебя была операция.-
  -Это было давным - давно.-
  Чудовище внутри меня ощетинилось, и я угрожала ей ненавидеть её всегда. Она продолжала сопротивляться. И чем больше она сопротивлялась, тем настойчивее становилась я. Если бы я способна была уступить... Но нет! В такие минуты мне нужно было настоять на своём во что бы то ни стало. Мне следовало бы быть доброй великодушной уступчивой понимающей с ней и проглатывать её возражения. Мои нужды в сравнении с её были так ничтожны.
  Не помню, как долго это продолжалось в ту ночь. То, что, казалось, длилось часами, могло занять мин. 12. Пока, наконец, медленно, но неотвратимо, я взяла вверх. Она выбралась из-под одеял, подтянулась к краю кровати, и рукой дотянулась до двери.
  -Я упаду, не могу дотянуться, - пожаловалась она.
  -Не упадёшь, - отмахнулась я, не желая ни на секунду выпустить победу над ней.
  -Подтянись ещё немножко.-
  Комната была небольшой, дверь не так уж далеко от меня: сейчас я уже могла встать сама. Но я даже не подумала это сделать.
  Она потянулась и почти свалилась с кровати.
  -Не могу, - она готова была расплакаться и умоляюще смотрела на меня, ожидая , что я уступлю Но я прошла обучение у экспертов, Жасмин и Мэрилин, и знала, что делать.
  -Можешь, - авторитетно руководила я, - ляг на живот и попытайся ещё раз.-
  Она повиновалась и почти достигла цели, но не совсем...
  - Лучше сделай, а не то..., - угрожала я, делаясь требовательнее; никто не мог бы сейчас остановить меня, а меньше всех моя сестра, которая искренне хотела угодить мне. Иногда в школе она рисовала мне картинку или оставляла для меня часть пирожного, чтобы показать, как она любит меня. Но сейчас я об этом не думала.
  Наконец, она опустилась на колени и руки, потянулась к двери и ...свалилась. Её крик разбудил дом. Она сломала руку. Наверняка, болезнь Гаучера - причина хрупкости её костей, но её сломанная рука -полностью моя вина.
  
  
   ***
  - Твоя сестра в кабинете директора, - доложила мне Сюзана Браун с торжестаующим видом.
  -Не верю, - сказала я
  -Посмотри сама, - она задрала нос, торжествуя, что смогла насолить Сьюзен Блэкер, любимице учителей.
  -Я слышала от Лин, и сама видела, как она туда заходила до перерыва. И ревела.-
  Я стремглав побежала в кабинет директора. Наша директор была седовласой и древней. Ей было, по меньшей мере, лет 50. Она правила своим выводком - как она нас именовала- как императрица. Школа находилась в пригородной зоне, на каждый класс полагалось по 2 учителя.
  Стефани была во 2-ом классе, я в 6-ом. В те дни я чувствовала себя вполне зрелой и взрослой, т. к. осенью переходила в другую школу, ступенью выше.
  Я вошла в комнату, смежную с кабинетом директора, где стояли учительские ящички. В некоторых школах перегородка, отделяющая офис директора была очень высокой; в нашей - она доходила мне до талии. Секретарша, вечно занятая, работа которой была отвечать на звонки, звонить родителям всякий раз, когда что-нибудь случалось, писать письма и ежедневные бюллетени и всё другое, чтобы школа нормально функционировала,
  оторвалась от бумаг, с симпатией взглянула на меня и кивнула на дверь, рядом с которой сидела Стефани. Она сидела на скамье, слишком для неё высокой: ножки её не достигали пола, один из шнурков развязался, она плакала, свесив голову на грудь и сложив округлые ручки на коленях. На ней было синее платье с кушаком, завязанным сзади. Слёзы капали на её синее платье, оставляя тёмные пятна.
  -Стеф, - сказала я мягко, садясь рядом и обнимая за плечи. Прислонясь ко мне, она зарыдала. Всё её тело дрожало.
  -Я не виновата, миссис Прунер ненавидит меня.-
  НЕВОЗМОЖНО. НИКТО НЕ ИМЕЕТ ПРАВА НЕНАВИДЕТЬ ЕЁ. ОНА _ САМЫЙ МИЛЫЙ, САМЫЙ КРАСИВЫЙ, САМЫЙ ВОСХИТИТЕЛЬНЫЙ РЕБЁНОК В МИРЕ! Я сразу же представила миссис Прунер, костистую длинноликую женщину с тёмными волосами, стянутыми на затылке. Губную помаду она накладывала пальцами, и потому губы её никогда не имели чётких линий, будто она не хотела признать тот факт, что вообще красит губы. Во 2-ом классе я эту школу не посещала, не училась у миссис Прунер и потому не знала , что она собой представляет.
  -Хелен болтала, - объяснила Стефани плача, - она всё время вертелась, поворачивалась ко мне: я ей говорила не оборачиваться. Но миссис Прунер сказала, что я виновата, что я много пропустила, отстаю, а теперь ещё мешаю классу. Я не виновата, что болела и не ходила в школу. Я же пыталась делать домашнюю работу. Но ты знаешь, как это трудно, когда приступ. Она шептала сквозь слёзы, потому что не хотела, чтобы кто-нибудь знал, почему она пропускает.
  Так как наши родители вне семьи ни с кем не говорили о её болезни, мы тоже молчали. Родители говорили, что это никого не касается. Никто не поймёт. Кроме того, мама опасалась, что люди по -другому начнут относиться к Стефани, узнай они, что она больна и больна неизлечимо. Она хотела, чтобы с ней обращались в точности так же, как с другими детьми. И потому каждый раз когда Стефани пропускала школу, в записке от родителей говорилось, что она простыла.
  Мысль быть наказаной страшила Стефани. Хорошим послушным детям всегда стыдно: они знают , что это огорчит их родителей. Я знала: Стефани- болтушка, а иногда не очень любит школу. Но я также знала, через что она прошла, сколько она выстрадала, и какая она мужественная. Конечно, она заслуживала снисхождения. Никогда раньше я не чувствовала с такой силой, что ОБЯЗАНА защитить Стефани.
  -Она очень противная, - говорила Стефани, изо всех сил пытаясь прекратить плакать, но у неё не получалось. Если я стану учителем, когда вырасту, я буду доброй.-
  -Из того, что она сказала тебе, что самое плохое? - спросила я.
  - Что я плохая.-
  -Но это"же неправда. Ты же очень хорошая. Миссис Прунер неправа. Может, мне поговорить с ней?-
  Мысль лицом к лицу встретиться с разгневанной учительницей и молить её о моей сестре пугала меня. Но это было всё-таки лучше, чем видеть отчаяние Стефани.
  -Ты поговоришь с ней? -моя сестра обратила огромные полные слёз глаза на меня. Скажи ей, я больше не буду, я буду хорошо вести себя и никогда больше не буду болтать с Хелен.
  Я вынула из своего кармашка чистый носовой платок, и она вытерла свой нос.
  -Поговорю с ней прямо сейчас, - я быстро поднялась, пока не струсила.
  -Нет! Не уходи! Не оставляй меня одну! - Её ужас усилился.
  -Перерыв уже закончился, милая. Сейчас будет звонок. Я не могу опаздывать. Ты же хочешь, чтобы я поговорила с миссис Прунер, да?-
  Она кивнула, разрываемая между двумя ужасами : лицезреть миссис Прунер без того, чтобы я замолвила за неё словечко, или оказаться лицом к лицу с директором.
  -Послушай , - я взяла на вооружение лёгкий тон, характерный для мамы: Миссис Джордж - не такая плохая: она тебе ничего не сделает, обещаю. И в обед я приду к тебе, если хочешь. Я даже постараюсь придти к тебе до окончания урока. Помашу тебе рукой. Можешь потерпеть до обеда? А потом мы будем вместе, вместе пообедаем, я обниму тебя , чтобы ты не расстраивалась, хорошо? А после обеда останется лишь час, и ты пойдёшь домой...
  -Мама рассердится...-
  -Нет, совсем нет, - заверила её я, отлично зная мамину реакцию. Одно я знала наверняка: от нас ждали, что мы будем " примерными девочками", будем выполнять всё, что нам скажут и делать то, что обязаны.
  Стрелки часов неумолимо показывали конец перерыва, и мне необходимо было поговорить с миссис Прунер, уверить её,что моя сестра - особенная, и она, миссис Прунер, несправедлива к ней. Я поцеловала Стефани и вытерла её глаза.
  -Вот что я хочу, чтобы ты сказала миссис Джордж... Она смотрела на меня так , будто я -её весь мир, а я хотела лиш ь одного: уберечь её от того , что ей грозило: " Скажи ей тут же , до того как она произнесёт "Стефани, я разочарована в тебе", скажи ей, что ты сожалеешь о том , что случилось." Я сымитировала голос и выражение миссис Джордж. Стефани слабо улыбнулась.
  -Скажи ей: ты понимаешь, что мешала классу, и понимаешь, учителю трудно учить, когда такое случается.-
  Она кивнула, всё запоминая. Я попросила повторить, и она повторила слово в слово. Она постигла всю процедуру. Её удивительная способность мимикрировать под меня оказалась очень кстати.
  -Скажи ей: " Уверяю вас". Когда дети употребляют такие взрослые слова, это производит впечатление. Она снова кивнула. Я видела, что хоть она всё ещё была напугана, колёса стали поворачиваться.
  Я уже была в дверях, когда её дрожащий лепет достиг меня: " Сьюз, а если я заплачу?" Её нижняя губа уже дрожала снова, а глаза вновь наполнились слезами. Повернувшись, я улыбнулась: " Это ничего, если ты будешь плакать,т.к. ты просишь прощения, хоть и не виновата, и если добавляешь " уверяю вас". На всякий случай , держи мой платочек. Я вернусь в обед и поговорю с миссис Джордж.-
  Именно в этот момент миссис Джордж открыла дверь и увидела Стефани на скамейке. Скамейка была предназначена для плохо ведущих себя детей. Я всё ещё стояла в дверном проёме.
  -Да? - обратилась она ко мне, давая понять, что я здесь лишняя.
  -Миссис Прунер послала тебя ко мне? - спросила она мою сестру. Я смотрела, как моя маленькая сестра с усилием поднялась и пошла к двери офиса миссис Джордж.
  -Я разговаривала на уроке, - сказала она и голос её дрогнул
  -Ну, что ж , входи, - она махнула мне рукой уйти. Мне хотелось войти с ней вместе, взять её за руку, самой держать ответ вместо неё. Она была так мала.
  Но миссис Джордж махнула мне уйти. И когда я уже покидала кабинет, я услышала голос моей маленькой сестры: " Я пришла извиниться, что мешала классу, миссис Джордж. Я знаю, как трудно учителю, когда такое случается. Я уверяю вас, я больше не буду." И она заплакала.
  И тогда заплакала я.
  
   ***
  Казалось, мы жили в Калифорнии всю жизнь, и Стефани была больна всегда, хотя болезнь её по-разному отражалась на каждом из нас.
  Родители наши всё чаще теряли терпение, ссорились и втягивали в эти ссоры меня. Я научилась управлять их настроением и в зависимости от обстоятельств менять своё. Одно воскрестное утро я запомнила особенно. Я стояла за дверью ванной комнаты, с удовольствием слушая , как, бреясь, напевал папа: "Поищи серебряные очертания каждый раз, когда облака закрывают синеву..."
  Я слышала звук воды, когда он сбривал и ополаскивал бритву. Мне нужен был кто-нибудь, кто погонял бы меня по вопроснику: затра у меня был экзамен по истории. Если я попрошу его сейчас, к вечеру, наверняка, он сделает это. Папа не был медлителен, но был методичен. Кроме того, сейчас он был сосредоточен на другом. Стефани уже целую неделю была больна. Я спросила через дверь: " Папочка, когда закончишь бриться, поможешь мне с заданием? Через час мы с Карлом идём в кино."
  -Попридержи коней, - крикнул он мне из ванной.-
  Мамин голос за моей спиной спугнул меня.
  -Ради Бога, Берт, поторопись. Мы должны посадить эти луковицы сегодня, иначе они не взойдут этой весной. Для работы в саду выглядеть роскошно совсем не обязательно.-
  Мы слышали, кран закрылся, и в следующее мгновение открылась дверь. На пороге стоял папа с полотенцем вокруг талии, его мокрые волосы были тщательно зачёсаны, побритое лицо вкусно пахло. Он был такой чистый; вид его неодетого тела смутил меня и вызвал острое любопытство: я умирала от желания узнать, что скрывалось под полотенцем.
  -Ты был в ванной целый час, - мама упёрла руки в боки. - Потом ты повезёшь детей в кино; ещё, по меньшей мере, минут 20; когда ты собираешься работать в саду?-
  Я ненавидела,.когда она находила в нем какой-то изъян, когда она обвиняла его: он просто огрызался в ответ. Если Я знала, что последует, почему ОНА не знала?!
  -Боже мой, Линит, да успею я всё сделать!- У меня всего лишь один выходной! Можешь оставить меня в покое? Я всё сделаю!-он возвысил голос.
  -Ты всегда так говоришь! - она тоже возвысила голос под стать его. Она теряла терпение быстрее, чем он.-Ты не один здесь работаешь. Я содержу дом, забочусь о детях, а ты прекрасно знаешь, что такое забота о Стефани. Можешь помочь мне в саду? Или я слишком многого хочу?!-голос её набирал высоту с каждым утверждением, а тело деревянело от напряжения. Не мигая, она сверлила его глазами.
  Он повернулся к гардеробной и исчез за дверью. Я не видела, как он одевался, но очень хотелось, хотя я до смерти боялась, что кто-нибудь земетит моё любопытство.
  -Папочка, - я старалась, чтобы в моём голосе не было отчаяния, но оно прорывалось. Внимание моих родитклей_ драгоценная вещь, и мне постоянно приходилось за неё бороться. Обычно победителем была моя сестра. А если всё переходило в открытую войну, мог быть загублен целый день.
  -Ты обещал мне помочь с домашним заданием. По папиной шкале ценностей, домашнее задание значило гораздо больше, чем посадка луковиц. Но уж если в нём нуждалась Стефани, её нужда была самая главная. А такое могло случиться каждую минуту. Мы обе - и я, и мама - знали это очень хорошо.
  -Папа поможет тебе с заданием позже, - категорически заявила мама, _ Мы должны посадить луковицы. И не смотри на меня так! Тебе бы тоже следовало помочь, вместо того чтобы идти в кино. Как ты думаешь, много людей живут с садом и газоном?
  Такие нравоучения никогда не могли поколебать меня : я не любила копаться в саду. Единственная причина, почему они не принуждали меня к этой ненавистной работе, крылась в том, что моя сестра не могла это делать.
  -Оставь их в покое, - сказал папа на идише. Границы приобрели очертания : я и папа против неё. Однако, я боялась занимать чью-то сторону; всё могло измениться в мгновение ока.
  -Замолчи! - закричала она, стиснув кулаки. -Ты виноват, что она это не делает!-
   - Каким это образом?-
  -Тем , что позволяешь ей идти в кино, вместо того чтобы помогать мне!
  -Может, лучше нанять садовника? - предложила я, чтобы умиротворить их, но сразу сообразила, мне не следовало этого говорить.-
  -Спроси своего отца, почему мы этого не сделали, - обвинительным тоном прошипела мама. Он взглянул на неё с упрёком, будто говоря: " Как тебе не стыдно говорить такое при Сьюзан! Но я знала: маме не стыдно. Запретных тем тоже уже не было, теперь они спорили по любому поводу, и ничего не скрывали от нас. Непреложным оставалось лишь одно правило: дома можно было спорить и говорить всё, но никогда ничего никому не говорить вне дома.
  Она имела в виду: это ты нас перевёз в Калифорнию, когда по всему Западному Побережью не было исполнителей классического репертуара. Вот почему мы не можем позволить себе иметь садовника.
  А он вторил ей: " Всякий раз когда я хочу о чём-либо поговорить с тобой, ты напоминаешь мне об этом треклятом докторе Левинсоне.
  И она тут же взрывалась: " Не смей так говорить об этом человеке! Он буквально спас наши жизни!-
  -Ну ладно, - папа повернулся ко мне: " Ты, Сьюзан, рада , что мы переехали в Калифорнию?-
  Я не смела сказать ни "да" ни "нет". Вовсе не была я рада переезду: надо было привыкать к новой школе, начинать всё с самого начала с друзьями, узнавать, кого любили, ,кого нет, кто примет, кто отвегнет тебя . И, конечно, где бы мы ни жили, Стефани всегда оставалась больной. Я выдумывала всё новые причины её отсутствия, почему не всегда на неё можно положиться в послешкольной активности или на субботних вечеринках по случаю чьего-то дня рождения. Т. К. если Стефани была больна, я не могла пойти развлекаться, как бы мне того ни хотелоь и как бы плохо это не влияло на мою и без того скудную социальную жизнь.
  -Мама, я не пойду в кино, останусь дома и помогу тебе в саду, только не сердись!-Я бы сделала всё, чтобы уладить конфликт.
  -Папочка, пожалуйста, не надо так кричать,
  -Нет , - настаивал папа. Я не хочу, чтобы в воскресенье она работала, Линит, я разрешил ей пойти в кино. Я помогу тебе. Я сдержу слово. Бога ради, почему ты снова цепляешься!
  -Ты цепляешься , не я! И начинаешь ты... Если не можешь позволить себе иметь садовника, по крайней мере, помоги мне в саду, - она начала плакать.
  -О Боже мой ! Ты всегда плачешь и заставляешь меня чувствовать себя виноватым. Не я виноват, правда, Сьюзан?-
  Нет , папочка,- я чувствовала подступающие слёзы, Моё единственное желание сейчас- чтобы они прекратили препираться. И чтобы всё снова было хорошо.
  Раньше мама была к папе гораздо добрее.
  В Калифорнии она начала заниматься фотографией. Имея машину и права, мама могла ездить, куда хотела. Когда Стефани не болела, мама редко была дома: она ездила везде и фотографировала везде и часто возвращалась поздно после наступления темноты. Я сидела и ждала, когда покажется её машина, всякий раз, дрожа от ужаса, что с ней может что-то случится.
  Папе тоже не нравилось, что он не знает, где она. Недавно её наняли фотографировать новорождённых и праздники дней рождения детей, но если Стефани заболевала , ей приходилось отказываться от работы, и это её огорчало. Не только Стефани корчилась от боли, но и мама тоже не могла заниматься, чем хотела. Папа называл её фотографии " её маленькие фотографии" . Но я-то знала, что такое отказываться от социальной личной жизни из-за болезни Стефани.
  -Моя работа могла бы стать постоянной и значительной , - жаловалась мама.
  -Ненавижу эту вонь реактивов, - взрывался папа. Думаю, ему больше всего не нравилось, что она не всегда с семьёй.
  -Если бы у меня был свой бизнес, мы смогли бы нанять женщину для уборки и садовника, - швыряла она в папу.
  -Я что недостаточно зарабатываю? - кричал он в ответ, возмущённый до такой степени, что я боялась, произойдёт что-то страшное.
  Папочка,пожалуйста , не надо так кричать, - уговаривала я, умоляюще переводя глаза с одного на другого.
  -Он чувствует себя могущесвенным , когда орёт, ему наплевать, что он пугает ребёнка.-
  Я плакала, вытирая рукавом нос.
  -Видишь, чего ты добился, упрекала мама, указывая на меня. Я чувствовала себя виноватой, позволив ей использовать меня. Получалось , что я на её стороне.
  -Ты всегда встреваешь, Сьюзан. С сегодняшнего дня оставайся в стороне.- Папа чувствовал себя преданным мной, и я от боли и несправедливости съёживалась внутри.
  -Ты втянул её в эту свару, - кричала мама, вконец потеряв терпение.
  В этот момент зазвонил телефон. Трубку взяла я, радуясь, что звонок положил конец перебранке. Радовалась, пока не услышала, кто звонит: потому что этот звонок мог усугубить положение. Они ждали, уставившись на меня.
  -Кто? - спросил папа.
  -Доктор Левинсон маму...
  -Прекрасно! Очень подходящее время. Вперёд, Линит, прекращай всё это и поговори со своим драгоценным доктором, который всегда прав и никогда не ошибается. Мне осточертело слышать его авторитетное мнение по любому аспекту. Он - последнее слово... Я говорил тебе, что эти проклятые пакеты сестры Кенни не помогут!? И что нам нужно поискать что-то другое, но разве ты меня слушаешь? А вот когда доктор Левинсон предложил лёд, ты сразу решила, он-гений, - папин гнев рос от одного упоминания имени доктора Левинсона. В разговоре с ним он был мил и сдержан, но, определённо, что-то раздражало его в докторе. Я была свидетелем, как он пожимал руку доктора, обсуждая состояние эдоровья Стефани: он всегда был сердечен с ним и никогда не говорил ему в лицо то, что говорил за его спиной.
  Мама прижала трубку к телу , давая нам знак помолчать.
  -Не буду молчать ,- бушевал папа. Мы должны обсудить всё до конца. Скажи ему позвонить попозже.
  _ Не могу, Берт! - голос мамы звенел.- Я несколько дней пыталась до него дозвониться. Он нашёл время в воскресенье, и я должна и хочу говорить с ним.
  -Здравствуйте , доктор, - сказала она в трубку терпеливо родительским тоном . - Мне не хотелось беспокоить вас, но у меня вопрос по лекарствам для Стефани. Я даю в день ей 1,5 таблетки дважды, когда боли нетерпимы, но складывается впечатление, что этого мало. Не помогает. Могу я увеличить дозу? - она ждала ответа.
  -Держу пари , по воскресеньям он луковицы не сажает, - сказал папа лишь чуть-чуть понизив голос, и мы обменялись с ним взглядом.
  _Хорошо , я увеличу дозу на половину таблетки и буду давать каждые 6 часов, вместо 8, - мама полностью проигнорировала папины слова. -И спасибо за звонок.
  -Разве я тебе не то же самое советовал? - спросил папа.
  -Ты не доктор, - парировала мама, злясь. Куда ты идёшь? - закричала она , стараясь не показать своего отчаяния.
  -Сажать эти треклятые луковицы. А потом отвезу Сьюзан в кино. Пойдём, Сьюзан, - позвал он меня, - поговорим об истории, а потом я отвезу тебя.- Как
  ягнёнок, я пошла за ним, спрашивая себя, почему в Калифорнии их ссоры стали чаще и злее.
  Может, потому что Стефани не становилось лучше. Единственное, что изменилось в Калифорнии, - здесь был доктор Левинсон. Я всё ещё слышала их: не крики, а их злость. От их злости у меня были спазмы в желудке, и голова гудела. Уже 5 дней моя сестра корчилась от приступов. Я страшилась завтрашнего экзамена. Хорошо ещё, что через час я буду в тёмном зале кинотеатра с моим другом Карлом с пакетом попкорна в руке, погружённые в магию кино. Далеко- далеко останутся ссора моих родителей, приступы Стефани и доктор Левинсон.
  
   Глава 9.
  Привет, Дейв, - папа пожал руку Дейву Чейзену, приближающемуся к нашему столику в зелёной комнате ресторана, где мы обычно отмечали все праздники. Помнишь Линит?
  Дейв, владелец ресторана " Чейзен", помнил мою маму, хотя она замечала, что мало кто из папиных клиентов, партнёров по бизнесу и даже друзей уделяли ей внимание.
  -А это моя знаменитая дочь -писатель. - Владелец ресторана вежливо улыбнулся мне. И наши три внука.-Папа представил каждого по порядку. Мы поджидаем ещё одну нащу дочь, - объяснил он.
  Дейв Чейзен, невысокий, худой, черноволосый с кустистыми бровями, был абсолютно бесцветен; его жена Мод, напротив, была привлекательной дамой с хорошо уложенными волосами соломеного цвета в чёрном дорогом платье. Оба ежевечерне приходили в свой ресторан поприветствовать посетителей и проследить, чтобы всё было безупречно.
  -Дедушке сегодня 70, - сказал Джеред, считая, что это можно обнародовать. Эми швырнула в него взгляд , но папа не возражал. Он гордился своим возрастом, и было чем: выглядел он на добрый десяток лет моложе. Сидя рядом с ним слева, я решила, что он, по-прежнему ,очень красив, несмотря на округлившуюся линию подбородка и потяжелевшие веки. Седина проступала на его висках, но копна волос оставалась безупречной. Сегодня на нём были итальянского дизайна очки в чёрной оправе, броский шёлковый розовый с рисунком галстук и тёмносиний костюм. Он был очень импозантен. И мама справа выглядела восхитительно, гораздо лучше, чем Мирна Лой или Джейн Вайман, но она всегда была красивее их обеих. Сегодня вечером волосы её были подняты волной надо лбом, а кудри обрамляли лицо; в последние годы она красила их в светлокаштановый цвет, светлее её естественного цвета. Лицо её как и папино немного пополнело, но не постарело. Чёрное платье , которое было на ней сегодня, льстило её фигуре. И на ней было бриллиантовое колье тёти Анны.
  -Вам никак не дашь 70 , Берт, - позавидовал Дейв Чейзен. - Мы вас хорошо облужим, пообещал он. Главный официант заметил , как его хозяин и мой папа обменивались любезностями, и я порадовалась за нас : нам будет уделено особое внимание.
  Мама обеспокоенно посмотрела на меня: " Как ты , родная ? У тебя всё в порядке?"
  Я мгновенно поняла : "Стефани рассказала тебе?" Я была больше раздражена , чем возмущена. Ведь я заставила её поклясться, что она родителям ничего не скажет. Мне не хотелось тревожить их.
  Она не хотела, - защитила её мама.
  -Я в порядке. Думаю, это чья-то глупая шутка. Давай не будем об этом говорить, ладно?-
  -Ты говоришь о плагиате, - осведомилась Эми.
  -Ты тоже знаешь? - во взгляде мамы читалось: " ты сказала им и не сказала мне"...-
  -Линит, не вмешивайся в это дело, - предупредил мой папа, коснувшись меня, будто говоря: " ты же знаешь, какая она".
  -В машине по дороге сюда ты совсем не это говорил, - упрекнула Линит, ты сам был готов нанять детективов.-
  -Это правда. Не могу не беспокоиться о своих детях.- Ему было неловко, ые нотки.
  Именно в эту минуту мы все увидели подходящую Стефани. Она была одета как Титания из " Сна в летнюю ночь" в бутылочного цвета бархатное платье с оборкой у шеи и огурцах по подолу, оттороченному плетёным кружевом.
  -Прошу прощения за опоздание, - выдохнула она, опускаясь в зелёное кожаное кресло в углу. Я решила, вы сказали ресторан " Перино" и протопала всю дорогу туда пешком только для того, чтобы обнаружить, что там вы заказа не делали.-
  -Ты же никогда не слушаешь: я назвала тебе " Чейзен".-
  -Ну теперь всё хорошо, и она здесь, - сказал папа, наклонившись через меня поцеловать Стефани и делая знак официанту, что мы готовы сделать заказ.
  Мы выбрали блюда, и Стефани произнесла: " С днём рождения, папа, передавая ему пакет с подарком, в котором мог быть лишь носовой платок или галстук. Что-то необычное: это уж точно. Это же Стефанни! Я купила папе роскошный велюровый пуловер с вязаным воротником.
  -Что нового? - спросила моя сестра прицельно.
  Я вздохнула: " Ничего нового, и ничего с тех пор не случилось, Так что давайте опустим эту тему, хорошо?"
  -Все знают, - прокомментировал Майлз, и Джеред кивнул с пониманием.
  Папа глотнул скотч с водой и спросил: " Какие шаги ты предпринимаешь? Нельзя, Сьюзен, чтобы это повлияло на твою карьеру. Я был свидетелем, как скандалы рушили карьеру и судьбы людей. Мне бы не хотелось, чтобы такое случилось с тобой!-
  -Никакого скандала, папа, и не будет. Это же одно письмо.-
  -Можешь предположить, кто такое делает? - спросила мама. - Должно быть, этот человек завидует тебе. Это было её стандартное объяснение всему. Мы с сестрой понимающе переглянулись.
  - Вот о чём я думаю, вставила своё слово Эми , - у Агаты Кристи и у Пуаро мотивы поступков людей...
  -Ты же не думаешь, что это наш отец? - спросил Майлз тихо.
  -Конечно, нет, - заверила я его.- Всякий, кто причиняет боль мне, причиняет её и вам, а он никогда не пойдёт на это.-
  Однако, должна признать, - это первое, что мне пришло в голову. Конечно, я эту мысль отторгала. Алекс никогда не был таким дьявольски жестоким, по крайней мере, я так думала.
  -Так что ты предпринимаешь? - давила на меня мама.
  -Говорила с полицией, но они не очень-то помогли мне. Говорят, след почти невозможно обнаружить. Любой может написать в издательство, получив от них бланк. Это дело гражданское не криминальное, по крайней мере, пока. Если кто-то и может помочь мне, сказали они, то только нью-йоркская полиция, а не калифорнийская. Но когда я позвонила туда, они отослали меня как раз сюда.-
  -Короче, никто не хочет этим заниматься. Типично, - прокомментировал папа.
  -Вчера я была у юриста, который занимается правами книгоиздания.-
  -Почему ты мне не сказала? Я знаю каждого юриста в этом городе.-
  -Его очень хорошо отрекомендовали, - заверила я папу.
  -И что он сказал? - спросила Стефани.
  Я рассказала, что юрист рекомендовал мне нанять детектива.
  -Ты же не собираешься передоверить всё другим людям? - спросила мама.
  -Нет. Ночью я не могу заснуть и всё обдумываю. Как помочь себе. Пытаюсь понять, кому нужно меня распять.-
  -Неужели люди могут вот так поступать, мама? Что-то насочинять, оболгать и выйти сухими из воды? - спросил Майлз.
  -Они не выйдут сухими из воды, Майлз. В конце концов, мы узнаем, кто это.-
  -Но как, - спросила Эми.- Каким образом ты найдёшь того, кто это делает? - Эми готова была вот-вот расплакаться.-
  Бешенство к моему мучителю парализовало меня? Он ранил не только меня, но и моих детей и мою семью.
  -В понедельник в библиотеке возьму номера телефонов всех издателей в Нью-Йорке. Потом разошлю им ксерокопии того, что получила ; может, узнаю, кто из них сделал такую работу.-
  -Хорошая детективная работа, мам, - одобрил Джеред.
  -Напечатать можно в любом городе страны. Почему ты думаешь, что это Нью-Йорк? - спросила мама.-
  -Отправлено было из Нью-Йорка.-
  -Это ещё ничего не значит,- вставила Стефани.
  Конечно, она была права. Всё казалось безнадёжным. Но я не могла позволить этому человеку - кто бы он ни был - _ причинять мне и моей семье страдания. Я обязана была бороться с ним.
  _ Если тебе потребуется моя помощь, - можешь всегда на меня рассчитывать, - предложила мама.-
  -Мы оба поможем, - подтвердил папа.
  На папином лице в это т момент было какое-то странное выражение, будто он проглотил нечто несъедобное. Хотя салат и тостеры с сыром, поданные нам, были великолепны. За соседними столиками люди вытягивали шеи, как случается, когда появляется знаменитость. Я слышала, как мама спросила папу: " Ты знал?"
  Эми, сидевшая так, что могла видеть, кто был позади, объявила: " Тётя Глория".
  Сердце моё упало: меньше всего на свете хотела я видеть сейчас сестру Алекса_ оперную звезду и бывшую клиентку моего папы. По его выражению лица, я поняла, что и он не желал её видеть. То же касалось и моей сестры: в то время Глория встречалась с Джорджем Рубеном.-
  -Ты всё еще встречаешься с ним?- тихо спросила я Стефани. Она выразительно взглянула на меня, дёрнув плечом: " Мы просто друзья". Что бы это ни значило, я была заинтригована.
  Глаза Глории жгли мне спину. Со времени развода с её братом она не выносила меня. Я платила ей тем же. Её присутствие в ресторане омрачило наше настроение. Дети не знали, что делать. Нам было не по себе, - и они видели это. Хуже всего было папе: он знал, она пришла намеренно. Но ведь не могла она знать, где мы будем праздновать. Папа и Глория профессионально расстались несколько лет назад, и я спрашивала себя, почему. Хоть он и уверял меня, что их расставание не имеет ничего общего с нашим с Алексом разводом, но всё ж... Папа очень прочно сидел в своём бизнесе, но потеря основных клиентов никогда не проходит гладко, без потерь.
  -Мы что не будем с ней здороваться? - спросил Джеред, ухудшая и без того неловкую обстановку.
  -Ты же знаешь тётю Глорию, - Эми была дипломатична. - Когда на неё обращены все прожекторы ,- семья её не интересует.=
  Очень точное, хоть и мало льстящее замечание.
  Подняв руку, Джеред помахал Глории. Я видела, как исчез счастливый свет из глаз моих родителей и сестры. Не известно, что произойдёт дальше: Глория может попросту проигнорировать приветствие Джереда, и тем самым нанести ему обиду, а может подойти к столику и всех поставить в неловкое положение.
  Она подошла. За соседними столиками все насторожились и навострили уши.
  -Привет, привет, - у Глории были размашистые манеры. Она была очень высока, улыбка её ослепляла. Она оказалась позади моего стула, и мне пришлось повернуться и изогнуться, чтобы разговаривать с ней: очень неудобно. К тому же, это давало ей преимущество. Её шикарная грудь нависла над моим плечом. Алый бутон рта рдел, роскошные ресницы взлетали.
  -С днём рождения, Берт, - молвила она. - Мило с вами всеми встретиться. Линит, Стефани. Детям она подарила воздушные поцелуи. - Вы все помните Джорджа, - представила она своего спутника.-
  Мы поздоровались с Джорджем, и он нагнулся поцеловать мою сестру в щёку. Стефани выглядела так, будто проглотила канарейку. Она всё ещё встречается с ним, подумала я. Тем лучше для неё. Губы моей мамы были сложены в сердечко, что означало: быть сердечной - поворот кинжала в её сердце.
  Глория никогда не изменится, решила я. " Но всё-таки она отказалась работать с папой!" Я-то была уверена: никогда она не пойдёт на такое: слишком она от него зависела, слишком хотела быть его клиенткой, ещё с тех далёких времён, когда мы были детьми.
  -Так лучше для нас обоих, дочь, - объяснил он мне. Сообщая, что Глория заключила контракт с другим менеджером. - Кроме того, в течение нескольких последующих лет я буду получать свои 10% от её выступлений: я же заключал для неё контракты.
  -Мне очень жаль, папа.-
  Он обнял меня тогда и сказал: " Родная, в моём бизнесе никто не остаётся на всю жизнь.- И я больше его не спрашивала.-
  -А как у тебя дела, Сьюзан? - С намёком спросила Глория.
  -Лучше не бывает, - солгала я.
  -Очень за тебя рада, - она была саркастична. - Видела Алекса в последнее время?
  -Нет. Почему ты спрашиваешь?-
  -Просто спрашиваю... - Будто она знала что-то, чего я не знала. - Ну что ж. Счастливого празднования ! - и она удалилась.-
  Мы сидели, каждый погружённый в свои мысли, пока мама не прокомментировала: " На сей раз она была дружелюбнее, чем когда мы виделись в последний раз в Санта - фи."
  -Тётя Глория зла на нас? - спросил Джеред.
  -Нет, - заверил его папа.- Она просто держит сторону твоего папы.-
  -Ненавижу разводы,- сказал Майлз, сердито схватив свой стакан и начал разливать воду по столу и на колени бабушки. Линит вздрогнула от холода воды и толкнула дедушку.
  -Быстрее, Берт, - она вытолкнула дедушку, чтобы её всю не залила вода.
  -Не толкай, Линит. Так быстро я не могу, - пожаловался он.
  -Но с меня льёт. -Стефани тоже быстро вскочила, чтобы не замочить Джереда. Я дала маме несколько салфеток высушить себя и сидения.
  -Ой, бабушка, прости, - напугался Майлз.
  Глория всегда оставляет за собой несчастье, - подумала я.
  -Всё в порядке, - уверила его бабушка. - Это же не невероятно... Она так смотрела на папу, будто он был виноват. Заметив это выражение, Джеред произнёс: " Рад, что не я это сделал.-
  Обняв его, я рассмеялась: " Я тоже рада".
  Потом пришёл официант с нашими заказами, два помощника постарались все хорошо осушить. Через залу мы могли слышать поставленный голос Глории: ха, ха, ха, ха, будто она исполняла арию из Аиды.
  Все снова заняли свои места, и мама пыталась улыбаться, но всем было заметно её огорчение и натянутость. Мы тоже были огорчены, особенно, Майлз.
  Тогда на выручку пришла Стефани: " Мне казалось, мы пришли праздновать...Неужели разлитая вода может помешать?"
  -Все в плохом настроении, - заметила Эми.
  -Тогда нам срочно надо от него избавиться, - предложила Стефани.
  -Как? - подал голос Джеред.
  -А давайте во всём обвиним Глорию, - предложила Стефани, и все рассмеялись.
  
  
   Глава 10.
  -О Боже, как же жарко! О Боже! Боже!
  -Да, папа, жарко! Нам всем жарко! - Линит соглашалась во всём с дедушкой Генри, повернувшись к нему с переднего сиденья и умоляя помолчать. Последние несколько часов он повторял эти слова как заведённый, и Стефани видела, как мама теряет терпение. А когда они приехали в Рэд Лэнд, он стал повторять это ещё чаще.
  -Если дедушка скажет это ещё раз, я заору, подумала Стефани. На заднем сидении она была зажата между Сьюзан и её подругой Глорией. Ноги её вспотели в шортах, шорты приклеились к сидению, пот скатывался по шее, и всякий раз , когда тело соприкасалось с чьим-то, оно было мокрым и неприятным. Открыты были все окна, но воздух, смешанный с пылью был раскалён, как в преисподней.
  -Никогда мне не было так жарко, - снова пожаловался дедушка Генри, - носовым платком он вытирал потное и красное лицо.
  -Можем остановиться в Палм 29 и выпить что-нибудь холодное, если хочешь. Мы будем там через полчаса. Как только туда доберёмся, станет прохладнее, - успокоил Берт.
  -Не толкай меня, - локтем Сьюзан толкнула Стефани, та отодвинулась, давая сестре больше места и прижимаясь к дедушке. Она опасалась злости Сьюзан, а с тех пор как Сьюзан исполнилось 14, она то и дело злилась на неё. Сьюзан была уже почти взрослая и очень красивая с длинными светлыми волосами и зелёными глазами. Она знала ответы на все вопросы, и Стефани нравилось слушать, как Сьюзан авторитетно рассуждала, рассказывая о своих друзьях и мальчиках в школе.
  Стефани тоже нравились мальчики. Это была семейная черта. В большинстве своём, она находила мальчиков интереснее девочек. Сьюзан целовалась с мальчиками с 12 лет. Стефани решила, что она начнёт целоваться с мальчиками с 11. То есть уже в следующем году.
  -Не толкай сестру, Сьюзан, - громко упрекнула Линит, - ты же знаешь, у неё от этого останутся синяки.-
  -На возвышенности, действительно, прохладнее, мистер Блэкер? - спросила Глория, или вы не хотите, чтобы мы тут не организовали революционную хунту?-
  Стефани рассмеялась. Ну и рот у Глории! Потому её родители всегда возражали против дружбы с Глорией. Особенно Линит возражала. Родители терпели её, потому что на каникулы её пригласила Сьюзан. Линит считала Глорию вконец испорченной, говорила, что она плохо влияет на Сьюзан, доминирует над ней, что Сьюзан вечно выбирает друзей, которые ввергают её в беду. Берт считал, что Глория, вероятнее всего, просто самоутверждается: ему нравились задиристые, если только они не переходили границы. Кроме того, настала очередь Сьюзан приглашать кого угодно; в прошлый раз Стефани пригласила Бета, когда они ездили в Болба Айлэнд.
  На этот раз они ехали навестить Кэти Метрано, оперную певицу, клиентку Берта, снимавшуюся в вестерне в местечке под названием Пайонир Таун. Все были возбуждены: они увидят, как снимается фильм. Кэти будет петь оперу в салоне. Это было довольно глуповато, но Берт радовался, что ему удалось продать одну из своих оперных певиц фильму: " Для меня это абсолютно новое поле"? - говорил он. Они все надеялись, что его бизнес таким образом расширится. Тема эта была яблоком раздора между ним и Линит.
  -Новое поле? Вместо того чтобы выращивать капусту, ты устремляешь свои взгляды на клубнику?- _ спросила Стефани, поддразнивая его.
  -Я шлёпну по твоему ротику, - Берт сымитировал Джеки Глисона. Но вместо шлепка обнял дочь. Футболка Стефани задралась, обнажив живот, и она почувствовала, как талии коснулась лёгкая прохлада. Она попыталась обмахиваться. Глория, стараясь увидеть это, уставилась: длинный шрам, он проходил по всему животу от правого ребра до левого бедра. Стефани натянула футболку и неприязненно посмотрела на Глорию. Никому не позволялось видеть это, если только она сама не вызывалась показать. Сьюзан заметила, что происходит, и тяжко вздохнула, будто говоря: " Но почему ты не хочешь, чтобы она посмотрела, Христа Ради.
  Прошло уже 3 года после операции, но приступы не прекращались. Доктора утверждали, что состояние её улучшилось, но она так не думала. Два года назад, пытаясь закрыть дверь ванной, она упала с кровати и сломала руку, а в прошлом году ударилась об обеденный стол и сломала ребро. Носить гипс на руке или иметь жидкость в лёгких было много легче, чем приступы. Они всегда набрасывались на неё внезапно. Никогда она не могла привыкнуть к ним и отмахивалась от приближающихся признаков, не говорила родителям, что боль на подходе, что уже болит, пока боль не становилась нестерпимой. Всякий раз, когда она произносила: " начинает болеть", выражение маминого лица усиливало боль. Спасибо небесам, доктор Левинсон прописал лёд на ноги и руки. Лёд вызывал боль в костях и суставах, но это было лучше, чем огнедышащие одеяла. Ничто не прекращало болей, даже самое сильное лекарство, хотя благодаря ему она много спала и тогда не чувствовала этой боли. И ещё ей приходилось много пить, когда был приступ, а она этого терпеть не могла. Мама боялась, что она иссохнет, и все эти соки и напитки раздували её живот, превращая в пузырь, и там урчало. Когда я вырасту, обещала она себе, буду пить только кофе. Наверное, это самая вкусная и восхитительная вещь на свете, потому что и мама, и папа часто пили его, но никогда не разрешали ей.
  -Сьюзан и Глория смогут поездить на лошадях? - спросила Линит, - или кто-то должен будет ехать с ними?
  -Не знаю, милая, - ответил Берт. Он устал от вождения и жары. Уже 3 часа они были в пути. Ещё 2 - впереди. Никогда я там не был: не знаю, чего ждать.
  -Лошади? - встрепенулась Стефани. - А мне можно?-
  Линит метнула на неё взгляд: " Если только пообещаешь взять самую мирную и ехать на ней будешь шагом. Могу я доверять тебе?-
  -Зачем соблазнять ребёнка? - упрекнул Берт. - Ты же знаешь, если она упадёт, это очень опасно. Нам же не нужна её вторая сломанная рука.
  -Иногда всё-таки ей надо разрешать делать, что она хочет, Берт. Она будет осторожна, да, родная?- спросила Линит. Когда родители имели разные мнения, Стефани сразу принимала сторону того, кто разрешал.
  -Ну, па-поч-ка, я буду осторожна, - обещала она.
  -Разве она должна была ехать? - возмутилась Сьюзан, и слёзы подступили к глазам Стефани. Снова Сьюзан отторгает её. Почему? Что Стефани такая плохая? Её друзей тоже третировали старшие братья и сёстры, но ни об одном из них не заботились так, как раньше Сьюзан заботилась о ней. Почему Сьюзан перестала любить её?-
  -Конечно, она должна была поехать, и ты прекрасно знаешь это, - настаивала Линит, - это семейный уик-энд. Если бы она не поехала, ты бы тоже не поехала.
  -О Боже, - выдохнула Сьюзан, ища поддержки у Глории, и они с радостью были ей дарованы.
  -Мы будем жить в дощатом домике без электричества, - объяснила Линит Глории, меняя тему.
  -Это будет приключением. Конечно, мы будем пользоваться Кольманской лампой и дровяной печью. Когда я была маленькой, всё было точно так.
  Линит всегда пыталась представить всё в лучшем загадочном виде. Она не хотела брать в эту поездку отца и троих детей. Но каждый раз, когда Берту нужна была помощь в его бизнесе, она делала всё, что было в её силах. Стефани понимала, что папины проблемы в бизнесе беспокоят маму так же, как она беспокоится о Стефани. Раз на раз не приходится. Один год у папы было 20 клиентов, работающих по всей стране, а в иной - лишь 6. А медицинские счета всё поступали и росли. Если бы не болезнь Стефани, Линит тоже могла бы брать больше заказов на фотографию.
  Поэтому Стефани ещё больше мечтала выздороветь.
  -Смотри, - воскликнула Линит, указывая на удивительные очертания деревьев джошуа, появившихся внезапно и разбросанных по пустыне. - Похожи на уличных полицейских, правда? У некоторых будто руки подняты, у некоторых будто опущены. Великолепная получилась бы фотография, привези я сюда уличного копа и поставь среди кактусов. Здесь это по-иному смотрится, ты не находишь? - обратилась она к Берту, который не очень-то вслушивался.
  -Милый, на минутку останови машину, хорошо? Мне бы хотелось сделать несколько снимков.-
  Все заворчали.
  -Я думаю, я тоже хочу выйти,- дедушка Генри взялся за ручку.
  -Папа,- -Линит испугалась, что он хочет открыть дверцу на ходу, и тогда и он и дети вывалятся на шоссе. Однажды это почти случилось с Сьюзан, когда они ехали за город. Задняя дверца машины открылась на повороте, и Сьюзан почти выскользнула: не схвати и не удержи её бабушка - быть беде! Тогда бабушка была ещё жива. Стефани плохо помнила бабушку, но хорошо знала, как сильно по ней скучала Сьюзан. Иногда когда боли скрючивали Стефани, Сьюзан рассказывала ей истории, которые ей рассказывала бабушка. И тогда Стефани хотелось, чтобы ей тоже получше узнать бабушку.
  Дедушка удивлённо взглянул на маму, будто не понял, чего она испугалась. Он заметно сдал. Его густые волнистые волосы совсем стали белые и торчали на макушке. С тех пор как несколько лет назад умерла бабушка, он просто не знал, что с собой делать. Жил он один в квартире, и по воскресеньям приходил их навещать. В другие дни недели он сидел, одинёшенек, слушая радио, разогревая себе суп из консервов, а когда приходил, приносил девочкам шоколад. Линит приглашала его жить с ними, но отдельной спальни для него у них не было, и ему пришлось бы спать в столовой.
  -Давайте остановимся и выпьем колы, - деловито предложила Линит Берту, стараясь не показывать, как её беспокоит дедушка. Старики плохо переносят жару. Она тоже.
  -Я же предлагал, - упрекнул Берт.
  -Не разговаривай со мной таким тоном, особенно перед детьми, - взвилась Линит.
  -Разговариваю, - как нахожу нужным, - огрызнулся Берт.
  Сьюзан и Стефани обменялись взглядом...ну вот снова. Их родители сейчас постоянно ссорились, обвиняя друг друга. Если бы они прекратили!!! Стефани это ненавидела. Мама считала, она знает лучше, папа думал, он знает лучше. И каждый полагал, другой, вообще, ничего не знает. Сьюзан пыталась их остановить, но тогда всё кончалось тем, что они оба начинали кричать на неё, и она плакала.
  Стефани держалась в стороне, не вмешивалась, хотя это было нелегко, потому что они спрашивали её, кто из них прав. Обычно всё заканчивалось мамиными слезами, и от обиды потом она часами ни с кем не разговаривала. И когда такое случалось, Стефани чувствовала сильную боль внутри. Иногда она сама становилась причиной ссоры, когда жаловалась одному на другого.
  -Папочка оставил лёд на долго: всё течёт, простыни мокрые, и я не могу спать.
  -Берт, - взрывалась Линит, - почему ты не можешь нормально о ней заботиться? Посмотри, какой ужас! Мне придётся менять все простыни!-
  -Я поменяю, - огрызался он в ответ.
  Она рывком вытягивала простыни из-под Стефани.
  -Что бы я ни делал - всё не так, - злился он. - Я делаю всё, что в моих силах.
  -Но недостаточно, - упрекала она, и они снова начинали ссору, припоминая друг другу все прошлые обиды: например, почему Берт занялся этим бизнесом - глупым бизнесом - с концертными исполнителями; и почему Линит бесконечно жалуется и не слушает его, когда он говорит дело.
  -Беда в том, - настаивал папа, - что у неё другое на уме. И тогда мама взвивалась: "ничего другого у неё на уме нет "с особым выражением на лице, и Стефани задавалась вопросом, что это "другое. Если это другое, как и её болезнь исчезнут из их жизни, тогда всё будет прекрасно, и не будет больше ссор?
  Они остановились у заправочной с холодильником для напитков и должны были пить, стоя на солнце, потому что не могли взять бутылки в машину. Стефани пролила липкий напиток на футболку, и Линит тяжко вздохнула.
  -Обхохочешься с вашей семейкой, - сказала Глория Сьюзан, и тут же сменила тему на свою любимую: " Надеюсь, там, куда мы едем, будут мальчики". Она и Сьюзан отодвинулись, чтобы пошушукаться, но Стефани пододвинулась к ним поближе, чтобы слышать завораживающий девичий разговор. Быть взрослой девочкой - самая восхитительная вещь в мире!
  -Уверена, будут, - пообещала Сьюзан, - и тогда мы составим список, кто нам нравится в школе и в кино. Сколько альбомов ты подписала на этой неделе?
  -10, - ответила Глория. Сьюзан не поверила. Глория преувеличивает. Но по выражению лица Сьюзан, Стефани видела, Сьюзан ей верит.
  -А я только 4, - призналась Сьюзан разочарованно. Альбом этот представлял собой блокнот на спирали с разными вопросами на каждой странице: " Кто твой любимый певец? Какая твоя любимая песня? С кем бы ты мечтала очутиться на необитаемом острове?" На первой странице были лишь номера на каждой строчке. Если девочку просили подписать альбом, она ставила своё имя к свободной цифре, а потом отвечала на соответствующий вопрос на каждой странице и заполняла строчку со своим номером. Чтобы знать, кто что сказал, нужно было туда - сюда листать страницы. Анонимность ответов, без того, чтобы каждый раз писать имя, позволял каждому быть честным. Чем больше альбомов подпишешь, тем , значит, больше тебя любят.
  -Давай сочиним свои альбомы, и чтобы там были умные вопросы. И пусть другие их подписывают! - загорелась Сьюзан.
  Стефани очень хотелось, чтобы они её тоже включили в свою команду, и, конечно же, они её проигнорировали. Глория размышляла над этой идеей, как сделать собственные альбомы. Идея Сьюзан была хорошей, но не в её правилах было признавать, что чья-то идея была хорошей, и кто-то умнее её. Стефани видела, как Сьюзан поцеловала Глорию, и тогда Стефани разозлилась. Сьюзан в сто раз лучше Глории.
  -Подумаю над этим, - сказала Глория и вдруг затянула песню из "Королевской Свадьбы".
  И Линит и Берт прекратили разговаривать и стали слушать.
  -У тебя очень хороший голос, - прокомментировала Линит, когда Глория закончила. Сьюзан, которая, казалось, была в замешательстве, когда её подруга вдруг запела, тоже стала хвалить Глорию: " Чудесно, Глория."
  -Показуха! - подумала Стефани.
  Глория будто стала выше ростом, а улыбка её обратилась в загадочную. Её тёмные волосы были подстрижены: на лбу чёлка и два хвоста по обе стороны. Грудь её была больше, чем у Сьюзан и хорошо прорисовывалась под блузкой. Стефани догадалась, что на ней бюстгальтер от Васарета и что она гладит его, как Сьюзан.
  Когда вырасту, я собираюсь, стать певицей, мистер Блэкер, - объявила Глория. - Может, вы не откажитесь представлять меня?-
  Но Берт уже забрался в машину, и Глория была раздражена отсутствием его интереса. Стефани же это обрадовало.
  -Садитесь все, - предложил Берт, - давайте устроим шоу в дороге.-
  -С тобой всё в порядке? - спросила Линит Стефани, как делала это 20 раз на дню.
  -В порядке, - ответила Стефани, решив игнорировать спазмы и покалывания в ноге, начавшиеся полчаса назад.
  -Ничего, - успокаивала она себя - пройдёт, усаживаясь на заднее сидение. Они уже готовы были отъехать, но дедушке потребовалось в туалет.
  -О Боже! - прокомментировала Глория, и Стефани хотела ударить Глорию, потому что дедушка смутился. Что Сьюзен могла найти в ней?-
  -Я же всех просил сходить, как только мы подъехали, - сказал Берт.
  -Тогда не нужно было, - дедушка попытался открыть дверцу машины. Ручка не поддавалась. Берт вышел из машины и помог дедушке. Стефани осталась сидеть в жуткой жаре; все другие пошли в туалет. Облегчение от холодного напитка испарилось: снова стало очень жарко. Глория предложила весь остальной путь в горы петь. Особенно понравилась Стефани песня " Всегда".
  Когда , наконец, они прибыли в Пайонир Таун, было 2 , а выехали они в 9. Город состоял из одной длинной улицы, которая изображала декорацию западного городка середины прошлого века, но дома, магазины и люди были реальны. Они нашли свой домик. Все были зачарованы, но Стефани это показалось настоящим.
  -Как здорово! - воскликнула Сьюзан, покидая за Глорией машину и повернувшись к ней за одобрением: " как ты думаешь?" Но та притворилась равнодушной,
  Внимание Сьюзан привлёк ковбой, спящий через улицу на веранде с задранными на стул ногами и в шляпе, надвинутой на глаза.
  -Ой, Глория, взгляни, - указала Сьюзан. Несколько минут Глория разглядывала, потом, повернувшись к Стефани, всё ещё сидящей в машине, зло, но фальшиво улыбаясь, сквозь зубы, так, чтобы никто не слышал, прошипела: " я не хочу, чтобы ты плелась за нами, крыса, и твоя сестра тоже этого не хочет, понятно?"
  Стефани показала ей язык. Глория резко отвернулась.
  Боль нарастала и становилась нестерпимее. Она пыталась не показывать вида, но лицо её уже исказилось: она закусила губу и свела брови. Не проходило. В последние 2 часа, зажатая между дедушкой и сестрой, она терпела и уговаривала себя: " не скажу им. Это всё испортит. Если не думать, боль пройдёт". Но это была неправда: никогда не проходило. Изо всех сил она старалась, чтобы не видела мама. Один взгляд, и она всё поймёт. С каждой спазмой -сердце её гулко стучало. Пожалуйста, НЕ В ЭТОТ РАЗ! - молила она. Но её молитва ВСЕГДА оставалась без ответа.
  -Давай, Стефани, выходи, - Линит повернулась посмотреть на дочь, и всё поняла. Стефани отвернулась, скрывая от мамы и сделала вид, что наблюдает за Сьюзан. Та стояла на веранде, заглядывая в окно, а Берт пытался ключом открыть дверь. Держась одной рукой за перила, Глория повисла и ногой описывала круг, распевая.
  Дедушка пытался найти хоть какую- то тень и обмахивался панамой. А Сьюзан смотрела на отражение машины в окне, наблюдая, как Стефани наблюдает за ней. Не оборачиваясь, она видела, как мама забирается на заднее сидение поговорить со Стефани, как она проверяет ей лоб и глаза. Всё было так знакомо!
  Стефани знала, о чём думает Сьюзан: "Не может быть! Пожалуйста, не на этот раз! Не сейчас, когда она стала одной из самых популярных девочек в школе, как и её подруга".
  " Если бы Сьюзан ещё и понимала, что за дрянь её подруга Глория!" Им обеим не так-то легко было подружиться с кем-то в Калифорнии. Дети здесь были другие. Когда 2 года назад Сьюзан пришла в класс, остальные пришли с ней. Такое случилось в первый раз. В первый раз в жизни она не была новичком в классе.
  "Сьюзан возненавидит меня, если я испорчу ей этот уик-энд, подумала Стефани. Никогда она мне этого не простит!
  Наконец, Берту удалось открыть дверь домика, но, обернувшись, он увидел, что никто не спешит последовать за ним вовнутрь.
  -Где все? - удивился он.
  -Берт - позвала его Линит из машины, - пожалуйста, подойди сюда.-
  Сьюзан придвинулась к машине лучше слышать. Она всё ещё стояла спиной к ним, наблюдая за сценой, отражённой в окошке домика, будто надеясь, не повернись она, ничего плохого не случится.
  -Я не хочу домой, - молила Стефани, - пожалуйста, давайте останемся!-
  -Если ты хочешь остаться, дорогая, я помогу маме. Здесь я не работаю: я могу помочь, - пообещал Берт. - О - повернулся к Линит. - Ради Всего Святого, Линит, мы только - только приехали. Дети так радуются!-
  От бесконечной езды в душной машине нервы Линит были на пределе. А теперь ещё это!
  -Почему ты всегда представляешь дело так, будто мне решать? Может, ты вспомнишь, что у нас здесь нет пакетов со льдом, нет электричества и нет холодильника? И фонографа нет! Когда Стефани больна, ей нужен фонограф или радио: они хоть как-то отвлекают её от боли. Я даже не знаю, есть ли хоть какая - то удобная постель. Она не может спать с Глорией и Сьюзан, когда у неё приступы. Так будет несправедливо по отношению к ним, да и к ней. Она смотрела на него так, будто хотела, чтобы он хоть что-то сделал. Но что он мог сделать?
  -Невозможно оставаться, Берт! Надо доставить её домой, прежде чем начнётся худшее. Приступы ведь могут длиться по 2 недели. Мне даже не представить, как мы можем сидеть в машине или здесь, когда у неё приступ. Дедушка такого не выдержит. Он никогда раньше не видел её страдающей. Я такого не вынесу!
  -Успокойся, Линит! Не перед детьми, - сказал он на идише.
  Глаза Стефани стали громадными чёрными блюдцами, окруженными синевой. Она переводила их с одного на другого. Потом начала плакать: "Я не хочу ехать домой, давайте останемся!"
  -Милая, придётся, - настаивала Линит.
  Как лечить ребёнка в таких примитивных условиях, как облегчить её страдания, - она не знала.
  -Но мы даже не огляделись, - сказал Берт.
  -Не смей противоречить мне! - возмутилась Линит, теряя терпение. - Ты думаешь, мне хочется отправляться назад сейчас?! Почему ты вечно выставляешь меня плохой? Ты хороший, а я плохая! День за днём я ухаживаю за ней, лечу,...я-то знаю, что это такое!
  -Я тоже принимаю в этом участие, - защищался он. Стефани знала, у него было чувство вины, потому что из-за работы он не мог оставаться дома и ухаживать за ней, но зато делал это по ночам. Конечно, по правде говоря, львиная доля заботы лежала на маме.
  Линит взяла Стефани на колени и осторожно коснулась её бедра.
  -Болит?
  Стефани кивнула.
  -А так? - Линит нажала сильнее. Стефани застонала.
  Линит понимающе вздохнула и взглянула на Берта.
  -Мы возвращаемся домой. Но сначала возьми девочек и отца и осмотрите город. Найдите, где они делают съёмки и поздоровайтесь с Кэти. Я побуду со Стефи, а потом отправимся. - Стефани ненавидела себя. Ей так хотелось провести уик-энд в ковбойском городке, гарцевать на лошади и видеть, как снимают фильм. Это её вина, что все уезжают не солоно хлебавши. Невидящими глазами она смотрела из окна машины, смахивала слёзы, обильно катившиеся по мокрым и потным щекам.
  Берт не возражал. Он вышел из машины, закрыл на ключ домик и рассказал всем, что случилось.
  -Мы едем назад? - не поверила Глория. - Вы шутите? Мысль провести ещё 5 часов в этой душной раскалённой машине и уезжать, домой - была невыносима. Взглядом Глория уничтожила Сьюзан: она виновата!
  -Нет! Не может быть! Мы же только приехали! - стонала Сьюзан. - Это несправедливо! - Сьюзан боялась взглянуть на Глорию.
  Стефани представляла, что Глория расскажет в школе, когда они вернутся. Сьюзан не стоило
   приглашать Глорию. Есть же другие друзья, которые поняли бы. Но Сьюзан вела себя так, будто вот это её друзья.
  Линит слышала, как причитает и жалуется Сьюзан. Возмущённая, она позвала её.
  Медленно и обречённо та подошла к машине. Линит сидела на заднем сидении со Стефани на коленях. Стефани подняла на неё глаза, будто моля: " пожалуйста, не надо меня ненавидеть! Пожалуйста!"
  И всё равно Сьюзан метнула в неё взгляд ненависти.
  -Сейчас же сотри со своего лица это выражение! - возмутилась Линит, теряя контроль. - Никогда не смей так смотреть на свою сестру! Мне наплевать, чего ты хочешь! Думаешь справедливо, что твоей сестре приходится переносить такие страдания? И я жду от тебя помощи, а не жалоб! Никто не хочет уезжать, но мы должны! Тебе понятно? - сейчас её голос повысился на 4 октавы.
  Сьюзан не смела оглянуться, чтобы не натолкнуться на взгляд Глории. От стыда и замешательства она вся пылала; " я не буду", - потупилась она.
  -Повтори ещё раз, что тыстыдишься своего поведения, - настаивала Линит, но уже примирительным тоном: ярость её отступала.
  -Мне стыдно, мамочка, - Сьюзан изо всех сил старалась не заплакать, чувствуя, какая она дрянь и эгоистка. Теперь она смотрела на Стефани с состраданием. Ей придётся мучиться от боли 2 недели, а она озабочена своей популярностью в школе и дискомфортом возвращения. Она протянула руку и коснулась руки сестры.
  -Так лучше, - одобрила Линит. - А сейчас идите с папой и поторопитесь.-
  Сьюзан подарила Стефани полуулыбку, надеясь на прощение. Но Стефани уже было не до неё. Вся она уже была сконцентрирована на внутренней боли. Да и знала она, как только Сьюзан освободится от маминого влияния, на неё навалится горькое разочарование, и ей придётся обуздывать своё возмущение. Сьюзан всегда делала то, что от неё ждала семья. Будет ли у Сьюзан её собственное время и когда?
  
  
   Глава 11.
  Для меня кого-нибудь нашла? - спросила я Глорию Уинстон.
  Несмотря на фиаско в Пайонир Таун, наша дружба с Глорией выжила и продолжалась в старших классах школы вплоть до колледжа, хотя из-за её скверного и дурного нрава размолвок было гораздо больше, чем задушевной дружбы. В старших классах её звали "Королевой оскорблений". Я, как и все другие, опасалась её острого языка, но продолжала дружить с ней, потому что она была такая талантливая и такая роскошная, как Натали Вуд, только выше ростом. И ещё она была забавна и неординарна. Несмотря на её недостатки, я дорожила этой дружбой ещё и потому, что Глория давала индульгенцию иногда вести себя дурно. И даже если я не пользовалась этим преимуществом, то наслаждалась мыслью о жуткой вседозволенности. В старших классах школы она постоянно сбегала из дома, и я восторженно внимала её эскападам.
  -А что случилось с тем молодым человеком, с которым ты встречалась в прошлом семестре? - спросила Глория. Она прекрасно помнила о романах и свиданиях других.
  -Он вернулся к своей девушке.
  -А Герб Гольдман?
  -После нашего второго свидания не звонил.
  -Марк Миллер?
  -Да, Марк любит меня, но нельзя ходить на свидания с тем, кого не любишь...
  -Ты можешь остаться ему другом.
  -Он этого не хочет, Глория.
  -Ты меня достала, Блэкэр. А тот в английском классе?
  -Он не приглашал меня никуда: пообедать или куда-нибудь пойти. Я не могу просить пойти со мной на самое главное событие года человека, который не приглашал меня никуда, ты же знаешь. И я уже сломала себе голову, придумывая, что делать; даже принесла термос с кофе в класс.
  -Кого-нибудь ещё не хочешь попросить помочь тебе?- Её третий год колледжа закончился раньше моего.
  -Клянусь, просила всякого, кого знаю. Ты - моя последняя надежда.
  -Ага, теперь, значит, - дно бочонка - я.-
  -Да, нет, совсем - нет, ты же знаешь.-
  -Знаю, знаю, почему ты позвонила мне, - Глория ухмыльнулась. Ты хочешь моего брата, так?-
  -Алекса? Ради Бога, Глория. Алекс никогда не пригласит меня...
  Конечно, хотела я только этого: только поэтому я звонила Глории, рискуя быть ею отвергнутой и высмеянной: но идея должна была исходить от Глории. Алекс был её собственностью, а сейчас ещё в большей степени, потому что учился на юриста.
  -Ты права. Он очень разборчив. Встречается лишь с gorgissimo женщинами. Глория подцепила итальянское слово, обучаясь итальянской опере. Только с такими как Кэрри Дейтон или Анджи Трубек, - они обе домашние девочки и принцессы.-
  -Забудь, - сказала я. - Это было глупо с моей стороны.-
  -Какая ты сейчас? Я не видела тебя с весенних каникул. Ты не растолстела? Или ничего, худенькая?-
  Я не была худенькой, но если с этого самого момента совсем перестану есть, до субботы могу сбросить пару килограммов.
  -Стройна и худа, - клялась я. Размер 7.-
  -Алекс терпеть не может толстух. Если ты, как свинья, жиреешь на пицце, забудь и думать. Да что толку и говорить об этом. Он никогда не ходит на эти убогие годовые танцы, даже если я прошу.
  Ну и, кроме того, что я с этого буду иметь? Чем сможешь ты мне заплатить, если я устрою тебе свидание с моим божественным братом?-
  -Совсем он не божественный, - слабо запротестовала я.
  -Нет?! - мы обе знали: Алекс Уистон был чертовски красив. Никогда он не согласится пойти со мной. Да и какая от меня, собственно, польза для Глории? Чем мне её отблагодарить? Одеждой? Деньгами? Нет-нет. Дать машину на время? У неё была своя. Лишь одного Глория хотела от меня. И мы обе знали это. Глория училась петь оперу, а папа мой был импресарио. Я вздохнула: " Думаю, я смогу поговорить о тебе с папой. Может, он даст тебе хороший совет".
  -Ты не будешь этого делать, Сьюзан. Ты меня водишь за нос с детства, постоянно обещаешь, что пригласишь его на мои репетиции, но он так ни разу и не появился. Не делай из меня дурочку. К тому же, как я могу обещать свидание с моим братом, как я смогу убедить его, если он уже обещал?
  -Да? - тогда всё, - подумала я.
  -Никому он не обещал, - выпалила она.
  Тогда скажи ему, что твоя карьера певицы зависит от того возьмёт ли он меня на эти танцы.-
  -Моя карьера ни вот на столечко не зависит от тебя, Сьюзан.
  Высокомерия ей было не занимать.
  -И разве ты не почувствуешь себя униженной, если он откажет тебе, даже если это "нет" он скажет мне, а не тебе?-
  Хорошо, что мы говорили по телефону, и она не видела моего лица: оно пылало.
  -Не почувствую... Я, действительно, хочу пойти на эти танцы. И если хочешь использовать меня, делай это сейчас, - я постаралась вложить в свой голос как можно больше уверенности. Я надеялась, стоит мне оказаться с Алексом наедине, я заставлю его увлечься мной. Каждый раз, видя меня в своём доме, он не спускал с меня глаз.
  -У тебя же удивительный голос, Глория, - попыталась я подольститься.
  -Да, у меня чудесный, необыкновенный, изумительный голос...
  -И папе моему он очень понравится, когда он услышит...
  -Деточка, твой папа имеет дело с самыми великими именами в классическом репертуаре. На меня у него нет времени.
  -Скажу ему, моя жизнь зависит от этого.
  -Если ты обеспечишь мне прослушивание, Блэкер, мой брат возьмёт тебя на луну.
  
   *****************
  Папа, ты любишь меня?-
  -Что за вопрос, дочь? Моя любовь к тебе огромна, как небо. Он развёл свои длинные руки, показывая свою огромную любовь. Размах его рук с детства изумлял меня.
  -Ты же не хочешь, чтобы я страдала?-
  Он оторвал голову от письменного стола и пристально на меня посмотрел. Я мгновенно обо всём пожалела: как было безрассудно и бездушно с моей стороны произнести это слово, когда мы все слишком хорошо и интимно знали его смысл.
  -Тебе не будет меня жаль, если в эту субботу мне придётся сидеть дома, потому что у меня нет пары идти на бал. Я буду чувствовать себя жалкой.-
  -Я думал, ты идёшь...
  -Моя пара сломал колено в дорожном происшествии, и ему запретили ходить, не то, что танцевать.-
  -Почему бы тебе не попросить кого-нибудь найти тебе пару?-
  -Я пыталась, пап. Но уже четверг. Бал в субботу. Все разобраны.-
  -В целом мире...
  -Все стоящие...
  -Он ухмыльнулся: " Ты хочешь, чтобы я пошёл с тобой?"
  Я выкатила глаза: " Бог мой! Нет!"
  Он моргнул, явно уязвленный. Отпрянул. Чёрт! Слишком он чувствителен.
  -Я не то имела в ввиду.-
  Он начал терять терпение: " Тогда что ты имела в ввиду?"-
  -Ты знаешь мою подругу Глорию?-
  -Это ту, что ездила с нами в Пайонир Таун? Которую ты просила меня прослушать?- У него тоже была великолепная память на моих друзей.
  -Да. Но, папочка, она учится на оперную певицу там же, где Андрея Рубеская, и она очень хорошо поёт. Я знаю, ты можешь помочь ей в её карьере.-
  У него опять был этот взгляд НИКТО НЕ ПОНИМАЕТ,
  -Милая, тысячу раз я тебе говорил, у меня не школа талантов. Ты же знаешь, сколько мне пришлось поработать, чтобы утвердиться в этом бизнесе, сделать себе имя в классической музыке. И знаешь, какие трудности мы прошли. Я не могу заниматься неизвестной подружкой моей дочери с писклявым голоском и тратить своё время, проталкивая её на верх.
  -У неё не писклявый голосок, папа. ( Так он именовал не поставленный голос). Она учится уже несколько лет, появлялась в сотнях состязаний и конкурсов. И выигрывала и получала премии и стипендии. А сейчас голос её окреп, стал зрелым. - Я была во всеоружии.
  Он потянулся в карман за трубкой - непроизвольный жест: он бросил курить несколько лет назад, но всё ещё держал коллекцию на камине в маленькой комнате. Сама мысль расстаться с ней была ему невыносима.
  -Как Глория со всем этим связана?-
  -Она согласна сделать так, чтобы я пошла с её братом, если ты хоть чуть-чуть поможешь ей. Просто послушай её. Может, кому-нибудь покажи.-
  -Я не знаком ни с кем, кто мог бы ей помочь. Все, кого я знаю, хотят состоявшихся, с громкими именам артистов.
  Я умоляюще посмотрела на него. В свете кабинета мешки под глазами и морщины на верхних веках проступали чётче. Он старел, мой папа, мой красавец папа, хотя большей частью я отказывалась в это верить.
  -Не смотри так трагично, - вздохнул он. - Я послушаю её.-
  Я обвила руками его шею и расцеловала его: " Спасибо, папочка".
  -Но делаю это лишь для того, чтобы у тебя был партнёр на бал, понимаешь?
  -Конечно, - объявила я.
  -И что представляет собой её брат?-
  Обеспечив мне партнёра, папа хотел знать, что это за человек. Теперь на первый план вышла защита меня.
  -Надеюсь, он не такой сумасброд, как Глория.
  Я помню, с ней ты всегда попадала в беду.-
  Он ничего не забывал.
  -Алекс совсем не похож на Глорию. Он примерен и учится на втором курсе юридической школы, и у него отличные показатели. Именно такой, какого вы с мамой хотите для меня. Глория держит его подальше от своих подруг, и защищает, будто он может растаять. Она постоянно его цитирует и считает, что он такой забавный: ему надо выступать на сцене. Я даже не знаю, готова ли я к такой ответственности. Если я ему не понравлюсь, он больше никогда не позволит ей настаивать на встрече со мной. Не говоря уж об ответственности такого обмена: мой папа на её брата.
  -Сьюзан! - такая торговля повергла папу в шок. Но выходя из комнаты, краем глаза я видела, как он повернулся посмотреть на своё отражение в окне рядом с письменным столом. Он внимательно изучал своё лицо, поворачивая из стороны в сторону, оттягивая мешки под глазами, приглаживая на висках волосы: потом вздохнул и вернулся к контракту.
  
   *******************
  Алекс Уинстон был, конечно же, очаровашкой, но не так красив, как мой папа. Оба высокого роста, тёмноволосы, и зубы у обоих ровные и белоснежные. Волнистые волосы Алекса уже отступали по линии лба, хотя ему было лишь 24. Короткий прямой нос, губы полные и чувственные, глаза карие: когда он улыбался, они щурились в полумесяц, но сейчас, открывая ему дверь, я встретила пристальный пронизывающий взгляд. Нервная дрожь пробежала по моему телу. Взглядом он охватил меня с головы до ног и, передавая букет, заметил: "Вы сказали, что будете в голубом, я решил, что подойдут белые орхидеи".
  Молодой человек, не упускающий ни одной детали. Я поблагодарила, протянув ослабевшую от волнения руку, чтобы он прикрепил свой букет на эластичный браслетик рядом с моим жемчужным. Мою маму он обворожил и заворожил. Папа разглядывал его холодно с немым вопросом себе, не это т ли молодой человек, в конце концов, похитит его дочь. Сестра моя стояла на верхней площадке лестницы на второй этаж, просунув голову сквозь перила. Повернувшись, я подмигнула ей. Были времена - мы были детьми - когда я иногда ненавидела её, но сейчас не помнила, когда и почему.
  Папа едва сдерживал враждебность: " Не задерживайтесь".
  У меня онемели плечи.
  -Берт, она уже в колледже,- вступилась мама.
  От неловкости и замешательства мне хотелось скрыться или убежать.
  -Папа, ты обращаешься со мной, как с ребёнком,- выпалила я.
  -Мы вернёмся в 1: 30, - пообещал Алекс. - Насколько мне известно, планируется завтрак после танцев в Кантор Дели.
  -Прекрасно, - согласился папа: один мужчина другому. Между собой они уже решили мою судьбу. Мама подала мне длинную белую шерстяную накидку, обрамленную мехом.
  Алекс помог накинуть её на плечи, и мы отправились. По пути в его машину я украдкой взглянула на него. Я нервничала. Ладони мои вспотели. Его руки на моих оставались холодными. С чего начать? - подумала я строчкой из романа. Сумасбродная картина того, что сейчас произойдёт, вспыхнула перед моими глазами. Часто многие на свидании выпаливают всё, что у них на уме. Надо вести себя чинно. Надо просто радоваться. Не сдерживаясь, я вдруг ляпнула: " Не могу поверить! У меня свидание с Алексом Уинстонм! В которого я влюблена по уши с 14 лет!"
  Когда мы сели в машину, он откликнулся: " Вы выросли и стали очень красивы. Глория показала мне вашу фотографию, и мне трудно было поверить, что это та самая девочка, которую я видел дома у нас несколько лет назад".
  По окончания школы мы виделись несколько раз, но, должно быть, я не произвела на него большого впечатления, и потому сейчас я благоразумно промолчала.
  -Вы, Алекс, не изменились, если только в лучшую сторону. - О Боже! Я снова вспыхнула. Щёки мои пылали. Слава Богу, в машине было темно.
  -Всё получилось неуклюже. Знаю, вы бы не пошли, не выкрути вам Глория руки.
  -Мои руки в порядке и совсем не болят, - галантно не согласился он.
  Мы говорили о классах, которые я брала, о профессорах, у которых он когда - то учился, о девушках, которых мы оба знали, о его планах на будущее. Я расслабилась. Он был идеалист.
  -Я хочу специализироваться на законодательстве по труду, - признался он, но сначала хочу вступить в Корпус Мира.- На меня это произвело впечатление.
  Танцы проходили в Посольском Отеле. Когда мы подъехали, они уже были в полном разгаре. Мы вошли, и я поняла, что много глаз одобрительно нас оглядели. Внимание мне польстило: щеки зарделись, подбородок поднялся. Алекс был хороший танцор и социально очень комфортен. Мне это нравилось. Он был знаком почти с каждым, и я чувствовала себя значительной, имея такого партнёра; ловила завистливые взгляды других девушек и одобрение в глазах молодых людей. Если уж Алекс Уинстон находит меня достойной внимания, может, и им следует ко мне поближе присмотреться. Даже если это свидание с Алексом окажется первым и последним, мой социальный статус всё равно вырос.
  Позже нам удалось разговориться. Говорил он. Много. Он знал всё: " В субмарине члены команды страдают от клаустрофобии и кожного грибка, - рассказывал он.
  Я напрягала извилины в поисках интересных фактов, чтобы удивить его. Он не ждал.: " Контактные линзы станут лучше и чище. Как только скоплю денег, сразу куплю долю в кампании, которая их производит; хотя исследования ещё не закончены, повреждают ли они глаза при постоянном их использовании."После двух рюмок он начал забавлять меня, рассказывая истории и шутки. Он, действительно, мог бы стать профессиональным комиком: " Вы слышали о горилле, которая как - то завернула в бар, заказала мартини и дала бармену 20 долларов. Бармен дал ей 98 центов сдачи, считая, что горилла всё равно не поймёт разницы и даже пожаловался: " В последнее время бизнес плохо идёт", на что горилла ответила: " При таких ценах ничего удивительного".
  Он знал кое-что из законов Талмуда. Обучаясь в иудейской школе, Алекс даже собирался стать рабби.
  -Эклектизм завораживает меня. Мне интересны контрасты, перемены, различия и расхождения. Вселенная многолика, как и люди и мне хочется всё постичь. Но не в одиночестве. Со временем я хочу жениться. Так предначертано, вы знаете. -
  -Да, - соглашалась я, спрашивая себя, вхожу ли я в список тех девушек, которые сподобятся его выбору.
  -Я говорю так не только потому, что от нас хотят этого наши родители, но это Божья Воля. Когда был создан Адам, у него было всё. И жизнь была совершена. Бог направил его руку, и он назвал животных и попытался наладить с ними отношения, но не мог, так как отличался от них. Другого создания, подобного ему не было. Одиночество давило его. Быть одиноким - очень тяжело для человека. И Бог наслал на него сон. Во сне одно из рёбер Адама было вынуто - так обычно повествуется - и из этого ребра была создана женщина. Но это не было ЕГО ребро. Фраза "кость от кости", " плоть от плоти" позволяет думать, что первый человек имел черты и признаки и мужчины и женщины.
  -Вы думаете, Адам был гермафродитом? В Библии не так, разве нет?
  -Это в Мидрате, - объяснил он. Когда он улыбался, глаза его наполовину скрывались в складках щёк, - да, в Адаме были признаки и черты и мужчины и женщины. Но он был одинок, и Бог расщепил его на две части, и один его бок стал женщиной. С тех пор существуют две половинки целого. Им предстоит найти друг друга, снова стать единым целым через сексуальные отношения, которые в иудействе - знание. Если кого-то любишь, его или её познаёшь. Если не познаёшь, - не можешь любить. Поэтому в слове " знание, познание" заложен сексуальный контекст.
  Никто до сих пор не говорил со мной о сексуальных отношениях без смачных намёков. Я кивала, глядя ему прямо в глаза, изо всех сил пытаясь казаться умудренной, небрежной, будто обсуждала такие вещи с мальчиками постоянно.
  -Мужчина - единственное животное, которое занимается сексом лицом к лицу. Он стремится стать одним телом, отвергнув первоначальное разделение плоти. Как сказал Мартин Бубер: " Необходимы разделение и дистанция, в них мы познаём разность другого."
  -В вас я узнала разность другого, - поддразнила его я. Я могла слушать его всю ночь. Он не только очень нравился мне, но от него я могла многому научиться.
  -Вы очень милая, - сказал он, а потом поцеловал меня. От его поцелуя у меня перехватило дыхание. Я восторгалась его интеллигентностью, начитанностью, умом. И я ЕМУ нравилась! Мысль эта завораживала меня. Я прижалась к нему грудью, пробежала пальцами по волосам и затылку и сквозь кринолин юбки почувствовала, как он возбудился.
  На завтрак в Кантон Дели мы не пошли. Зато вернулись ко мне домой и сидели в машине. Он оказался джентльменом и останавливался каждый раз, когда я просила, но целый час мы впивались в рот друг друга и осыпали поцелуями шею друг друга. Проводив меня до дверей, он сказал: " Мне бы очень хотелось снова встретиться с тобой, Сьюзан. В понедельник я позвоню".
  И он позвонил.
  На Алекса всегда можно было положиться. Он был обязателен. И в этом тоже был секрет его успехов.
  Мы стали встречаться. По субботам ходили в кино или на вечеринку, и время проводили восхитительно. Но в понедельник звонила Глория: " Не надейся, Блэкер. Он тобой не очень интересуется. Просто сейчас никого нет". Сердце моё с высот блаженства падало в глубины отчаяния. Зато в четверг звонил Алекс условиться о встрече в субботу. Каждый раз звонок его изумлял меня; ведь, по словам Глории, он никогда обо мне не говорил.
  Однажды мы пошли на оперу " Мадам Баттерфляй". Он не отпускал моей руки и объяснял каждую сцену. Я знала историю мадам Батерфляй и её морского офицера, но притворилась, что не знаю.
  -Колоратура была адекватна, - заявил он после спектакля. Но лучшим был тенор.-
  Тенор был папиным клиентом. Неделю назад он у нас обедал, и мне не очень понравился. Возможно, я ошибалась. У Алекса изумительный вкус.
  -Хочешь с ним встретиться? - спросила я, рисуясь, не уверенная, что знакомство с тенором может его заинтересовать.
  -Конечно, - ухватился он, не очень веря мне. И с дирижёром тоже, если можно.
  -Можно. Я повела его за сцену в уборную Фернандо Пекара.
  -Милая девочка, - сказал Фернандо, указывая нам на группу людей, пришедших поздравить его. Я представила Алекса, гордая тем, что могу доставить ему такую радость. Много- много лет спустя поняла, каким значительным в жизни Алекса был этот момент. Никогда раньше он не встречал знаменитость так близко. Он был ошеломлён, расточая Фернандо комплименты. Он был великолепен и великодушен. Мы побыли немного с ним, потом пришли другие члены труппы, включая дирижёра.
  Когда, наконец, мы вышли, Алекс обнял меня: " Ты замечательная, Сьюзан. Знаешь это? Я не знал, что ты знакома со всеми этими знаменитостями и можешь провести нас за сцену."
  -Фернандо, честно, не такая большая знаменитость, - объяснила я, - у нас бывают настоящие знаменитости. Это же папин бизнес. Обычно они известны лишь группам людей, избранной аудитории, гораздо меньшей, чем звёзды кино и телевидения. Я считала папиных клиентов на порядок ниже. Но для Алекса это было неслыханным.
  -В следующий раз, когда мы пойдём в подобное место, надень что-нибудь подобающее для такого случая, не так как сегодня ты одета.-
  Я оглядела свою шерстяную цвета ржавчины юбку и свитер.
  -Надень что-то, что покажет, ты так одета специально для них, что мы хотим соответствовать им, и что мы восхищаемся их талантом.
  -Может, ты заглянешь в мой гардероб и выберешь для меня наряд? - спросила я, забавляясь его интересом. Никого раньше не интересовало, что на мне надето, хотя редко я надевала один и тот же наряд с тем же человеком.
  -Если ты не против, - серьёзно произнёс он, - то розовое платье, которое было на тебе в прошлый раз. Оно гораздо лучше сидит на тебе.-
  Я вспыхнула. Как же я хотела ему нравиться!
  -Сколько себя помню, я ВСЕГДА была влюблена. В 3 года втрескалась в дядю Сида. Думаю, наследовала я это от мамы, у которой флирт был в крови. Мои чувства к мальчикам, а сейчас к молодым людям шли из самых моих глубин, заполняя каждый уголок моего существа. Меня трепала каждая весенняя лихорадка: горько - сладкая. Часто это было лишь томление - ни к кому особенно, и я искала объект обожания. Потребность в завершённости, законченности моего существа, в слиянии с ним было заложено в моих генах. Это соединяло меня со всем мирозданием, помещало в сердцевину никогда не кончающегося процесса, вихревого потока, объединяло меня со вселенскими эмоциями и через них с Богом. Чувства мои должны быть Божественны! Что ещё могло проникнуть в самую суть моей души, зачерпнуть там золотой песок, разбросать его по ветру в безбрежность и одновременно сохранять его огромное количество на каждый раз, когда я влюблялась. Сейчас предметом моей любви стал Алекс. Я обволакивала его своей любовью. Где-то очень-очень далеко я видела его недостатки. Он любил командовать, не терпел возражений и хотел всё делать по-своему. Но, ведь, совершенных нет! Никто не совершенен. Но он был - сплошной шарм.
  Глория считала, что мы совсем не подходим друг другу. Она постоянно подчёркивала, что он просто пользуется мною для встречи с интересными людьми. Но я видела, я нравлюсь Алексу. Я страшилась об этом спрашивать его, страшилась, что он подтвердит слова Глории. Никогда он не говорил о своих чувствах ко мне, и потому я постоянно сомневалась: то была на верху блаженства, то в тисках отчаяния. Но когда мы были вместе, я была самой весёлой, самой отчаянной, самой счастливой и самой покладистой девушкой в целом мире.
  
  
   Глава 12.
  Выйдя из офиса Барри в прошлую пятницу днём, я не переставала видеть его зеленовато-карие глаза и вспыхивающий взгляд, что означало для меня: " Опасно! Не позволяй себе этого! На тебя и так слишком много свалилось!" Со времени развода я встречалась с 3-мя мужчинами. Правда, ни к одному из них меня не тянуло так властно, как к Барри Адлеру. Мне была приятна их компания, они были интересные собеседники и довольно презентабельны. Скучновато. Зато надёжно и безопасно. Барри, напротив, был опасен.
  Как я и обещала своей семье вчера в ресторане, большую часть дня я провела, составляя список издателей по телефонной книге Нью-Йорка. Казалось, это была пустая трата времени.
  В 2: 30,завернув машину на свою улочку, я увидела знакомую фигуру на дорожке к гаражу. Алекс. Одет безупречно в на заказ сшитую тройку в тонкую полоску на по-новому стройном сухощавом теле. Нельзя сказать, что я не узнала его, но всё в нём было другим. Мало - помалу я собрала воедино: исчезли очки, их заменили контактные линзы. Глубокий загар, и как я уже упомянула, он стал гораздо стройнее - помогли занятия теннисом и гимнастический зал. После нашего развода он сделал операцию по трансплантации волос, и волосы его, сейчас ещё кудрявые ( завивка, без всякого сомнения,) были прекрасно уложены. Алекс не просто хорошо старел, он делал это красиво. Следующим шагом, скорее всего, будет пластическая хирургия. Он совсем не походил на того юношу из юридической школы, который хотел вступить в Корпус Мира. Видеть его у нашего порога в середине дня было большой неожиданностью.
  -Сьюзан! - он посторонился, давая мне дорогу проехать в гараж. Улыбнувшись лёгкой всезнающей улыбкой, он коротко хохотнул, будто произнёс: " Я вижу тебя".
  Я знала, это, действительно, так. Всегда видишь своего бывшего секс-партнёра определённым образом, не всегда льстящим его самолюбию. Обычно мне трудно видеть Алекса, и сегодня - не исключение. Снова нахлынули воспоминания: как я плакала, когда мы занимались любовью; в первое время, потому что это было так прекрасно, потом от того, что это было так редко, и, наконец, потому что я чувствовала себя неадекватной.
  У меня перехватило дыхание, когда я увидела его так близко. Но потом отпустило. Во второй раз за последние несколько дней я чувствовала себя школьницей; с Барри я почувствовала себя девушкой, на которой остановили взгляд - девичье, льстящее чувство; с Алексом же женщиной, не выдержавшей испытания и инспекции. Стараясь компенсировать, я выпрямила спину и подняла голову выше, покидая машину.
  -Я был на встрече у Варнеров в Бурбанке и решил зайти. Я звонил, где ты была?-
  -В библиотеке...в чём дело?-
  -Кое-что необходимо обсудить, - ответил он.
  -Что? - в голосе его были нотки, сразу насторожившие меня, и я взяла его тон. Я подумала, это касается детей.
  -Секундочку, - нетерпеливо остановил он. Обычно Алекс задавал тон: всё должно было происходить на его скорости. " Как дети?"
  -Прекрасно. - Ключом я открыла входную дверь и впустила его. Он попытался не осматриваться, но я видела, он ищет перемен. Перемены были, но незначительные.
  -Майлзу и Эми понравился прошлый уик-энд у вас с Диной. Джеред с нетерпением ждёт своей очереди. Всё-таки я думаю, он предпочтёт "Гамлет Гамбургер", а не бистро.-
  Ты всё ещё считаешь, для них лучше встречаться со мной поочерёдно? - спросил он, проследовав со мной на кухню.
  Мы с Алексом решились на такую организацию их встреч и досуга на какое-то время, потому что разновозрастные дети предпочитают разного рода активность, и это даёт возможность каждому из детей уделить внимание. Между собой мы согласились, что это будет временно. Посмотрим, как это будет работать. Но Алекс обсуждал всё детально, обсасывая каждую мелочь, пока не приходил к выводу, что принял самое правильное решение. Он мог утомить до смерти. Не то, что он был нерешителен: он был зануда.
  -Да, так хорошо, - немедленно принимала я решительный тон. - Майлз и Эми чувствуют себя взрослыми и особенными, а Джеред тоже. Особенный. Да они и не против какое - время провести по-отдельности.
  Я сменила тему: " Я слышала, Дина будет сниматься в новом фильме в Австралии в следующем месяце. Ты летишь с ней? Автоматически я села за кухонный стол: я всегда так делала, когда нам что-то необходимо было обсудить. И сразу же пожалела, что не осталась в гостиной - более нейтральной и менее неформальной.
  Алекс женился на Дине Мейтлэнд 2 года назад. Она была актрисой, его клиенткой, и являла собой все, что он ценил: знаменитая, гламурная, красивая. Я спрашивала себя, любит ли он её или её образ. Моим детям она половину времени нравилась, другую половину не нравилась. Они считали её крысой, так как она соревновалась с ними за его внимание и обычно одерживала победу над ними. Я до сих пор не могла привыкнуть к мысли, что какая-то другая женщина могла влиять на жизнь и мироощущение моих детей. Если честно, это меня ранило, чувствовала я себя отвратительно. Я бы даже предпочла оставаться замужем за Алексом, чтобы только не делить моих детей с другой.
  -Я иногда буду навещать её. Ты же знаешь, работа...-
  Я кивнула.
  -Как твоя работа? - спросил он. К моей писательской деятельности он всё ещё хранил это отношение: отторжение, восхищение, особенно, когда ко мне пришёл успех в этом, как он называл " маленьком хобби", что - то временное, к чему следовало относиться снисходительно. Думаю, отторжение вызывалось тем, что он считал, что без этого хобби у меня не достало бы духу развестись с ним. Если бы он подозревал, ЧТО значит для меня моя работа, что она значит больше, чем он, он, несомненно, воспротивился бы ей. Даже сейчас он патронировал мою карьеру. Каждый раз, когда его спрашивали, какие книги я пишу, он отвечал: " аэропорт Ное чтиво". Я знала это наверняка, потому что своими ушами слышала на какой- то вечеринке после развода. И он знал тоже наверняка, что ничто не ранило меня сильнее и больнее, чем такое отношение к моим книгам.
  -С работой всё хорошо. Номер 3 в листе бестселлеров на этой неделе в "Нью-Йорк Таймс".-
  -Несмотря на рецензию Бретт Слокум? - Казалось, на него это произвело впечатление.
  -Ну, это-то меня совсем не тревожит.-
  -Конечно. Не уверяй только меня, что ты не без удовольствия затолкала бы её в улей с пчёлами.-
  -Не отрицаю, - я не без злорадства усмехнулась.
  -То есть быть в листе бестселлеров уже привычно для тебя?-
  -Никогда это не станет привычным, Алекс. Для меня это очень-очень много! Это всё! - я заставила себя улыбнуться, осознав, какую тень на меня бросает обвинение в плагиате. Не позволю я этому обвинению украсть у меня радость победы, радость моего триумфа!-
  -Тогда тебя не очень обеспокоит, что я хочу тебе сообщить. По правде сказать, меня это очень беспокоит.-
  "Никаких дурных вестей больше!" - про себя взмолилась я.
  -Не предложишь мне чашку кофе, - попросил он.
  Вот теперь я, действительно, удивилась. Алекс знал, что я не пью кофе. Кроме того, за очень редким исключением, касающихся наших совместных инвестиций, он избегал социализироваться со мной после фиаско раздельного проживания. Может, женитьба на Дине изменила его?
  -Зависит от того, как долго ты планируешь быть здесь. Мне необходимо вернуться к работе.
  Он кивнул, будто ожидал этого.
  -Ну, хорошо, скажу тебе сразу и без паузы, - выпалил он, - мы проиграли нашу апелляцию с налоговыми органами. Каждый из нас должен государству по 225.000 долларов.-
  В столбняке я уставилась на него и молчала, парализованная, целую минуту, пока не обрела голос: "Ты уверял, что наверняка они урегулируют всё в нашу пользу, что это абсолютно надёжно, - процитировала я его. Я решила, он шутит своим обычным манером, находя всё новые способы мучить меня. Я ждала, он схватит меня за подбородок и громко расхохочется: "Достал тебя на этот раз, да? Здорово!" - но он молчал. И тогда я увидела белые складки вокруг его рта, крепко сжатого рта и ужас в его глазах.
  -Ты шутишь? - мягко спросила я, мы проиграли? Боже Праведный! Столько денег!- Это была сумма равная налогам за 5 лет +проценты + пеня.
  -Сьюзан, это не гром с ясного неба. Ты знала, что такая вероятность существует, такое может случиться, они могут повернуть против нас. Я говорил тебе!-
  ОН ГОВОРИЛ МНЕ! Как я могла это отрицать?! Но он был на 150% уверен! Я снова почувствовала себя в этом лифте, только на этот раз тросы порвались, и я летела в шахту. Я тут же вспомнила, как Глория в ресторане, когда мы праздновали папино 70-летие, спросила меня, давно ли я видела Алекса. Она обо всём знала! Они обо мне говорили. Представляю, как они ухмылялись, предвкушая моё замешательство и растерянность.
  -Налоговая инспекция не вышвырнет тебя на улицу, потому что иначе ты будешь брать деньги у другого правительственного агентства; тебе установят график выплат, но выплатить придётся всё в течение нескольких месяцев. Слушай, Сьюзан, мне ужасно жаль. Это выглядело так надёжно: на каждый инвестируемый доллар 6 долларов вычисляется из налогов. Все инвесторы знали реальность. Думаешь, я хочу выплачивать все деньги да ещё проценты и пени? - он занял слегка агрессивную позицию.
  -Алекс, это же уничтожит меня! - У меня едва хватало денег на 9 месяцев.
  Внутри меня уже росло отчаяние.
  -Я не могу заплатить эти деньги: у меня до следующего сентября нет никакого дохода. В сентябре выйдет вариант " Смертельных ран" в мягкой обложке. Почти через год.-
  -Думаю, ты можешь продать дом.-
  Он огляделся с таким отсутствующим безразличным видом, будто слова эти для меня ничего не значили.
  -Продать дом, где живут наши дети? Это наш очаг!-
  -Слушай, Сьюзан, у меня тоже неприятности. У меня голова тоже идёт кругом. Такое же положение с этими треклятыми деньгами.-
  -У тебя, Алекс, богатая жена.- Я была не слишком справедлива.
  -И, Слава Богу! И она - не ты!-
  Его резкость лишь добавила горечи и отчаяния. Я подумала о детях. Они посещали частную школу и только что начали новый семестр. Я задолжала этим школам много денег. И автомобиль мой требовал хорошего ремонта. Алекс никогда не выплачивал все деньги, какие полагались на детей, потому что я всегда хорошо зарабатывала и не просила и не спрашивала у него. Лучше я буду полагаться на себя, а не давить на него и не требовать того, что мне положено. Сейчас он смотрел на меня так, будто я готова была вцепиться в его горло и вытрясти из него всё, что он должен нам и всё, что мы потеряли на этом его " абсолютно надёжном деле". Он втравил нас в это. Всё, что я хотела сейчас, - побыстрее отделаться от него, чтобы позвонить в банк и узнать точную картину моего финансового положения.
  -Забыл спросить тебя, что ты делала в библиотеке?-
  Никоим образом я не могла поведать ему, что выписывала имена всех издателей в Нью-Йорке, чтобы отыскать человека, обвинившего меня в плагиате, хотя мне бы очень хотелось снять эту ношу и поделиться с ним. Возможность поделиться, рассказать о своих проблемах - вот чего мне не хватало после развода. Но стать объектом его жалости! - ну, нет! Как и лицезреть маску, за которой скрывалось бы подозрение, что обвинение, возможно, справедливо. Он мог вообразить самое худшее. Со временем дети расскажут ему, если я не найду способов убедить их хранить это в тайне.
  -Работала над материалами, делала исследования, - ответила я. Хорошо, я не сделала покупок. Сейчас я должна экономить.
  -Сьюз, мне очень жаль. Знаю, это выбивает почву из-под ног. Я сожалею, что втравил тебя в это.-
  -Ты же меня не принуждал, Алекс, - успокоила его я, спрашивая себя, виновен ли он.-
  -Скажи Джереду, я приеду за ним в субботу рано.- Через кухонную дверь, не оглядываясь, он покинул дом.
  Мне необходимо было забрать детей после школы. По возвращении я чувствовала так, будто на коленках ползала по песку. На автоответчике меня ждали два сообщения: из банка, куда конечно, позвонил Алекс, и от моей сестры. Я позвонила в банк.
  -Алекс всё рассказал мне,- сказал Мурей, - придётся трудно, милая. Я же вас обоих предупреждал, помнишь? Я сразу что-то подозревал: шесть к одному. Это не кошерно. Мурей Леви был нашим поверенным в денежных делах долгие годы. После развода мы оба остались с ним. Он был скрытен и никому из нас никогда не открывал финансовое положение другого.
  Я забрала телефон на свой письменный стол, вцепившись в трубку: руки у меня дрожали:
  -Что у меня на счету сейчас?-
  -Около 30.000. В следующем году, когда выйдет книжка в мягком переплёте, ещё одно поступление.-
  -Мурей, я должна налоговым органам 225.000 долларов. Прозвучавшая сумма была огромной. Непостижимо! Никто таких денег не зарабатывает, не говоря уж о подобном долге. Что делать? Передо мной возникла картина меня голодающей, вышвырнутой на улицу, согревающей руки над канистрой для сжигания мусора.
  Он вздохнул: " Большие неприятности, милая. Но мы как-нибудь всё уладим, не волнуйся."
  -Могу я заставить Алекса платить на детей?-
  -Ты избаловала его, Сьюзан. Трудно получить деньги с того, кто не платил годами.-
  Он помолчал, пока я переваривала мудрость его логики.
  -Тебе придётся снова обратиться в суд, - прибавил он. - Хочешь это сделать прямо сейчас?-
  Я содрогнулась от этой мысли. Это ранит детей, и даже если я буду молчать и скрою от них, Алекс непременно им расскажет: " Ваша мама пытается выжать из меня всё, - скажет он.
  Да ещё это дело о плагиате.
  -Нигде не повторяй то, что я сейчас скажу, милая. Алекс не в таком хорошем финансовом положении, как ты, - Мурей понизил голос, будто кто-то слушал, - толку будет мало.
  -Но он тоже должен отвечать за детей. Если я не смогу оплатить их школу, тогда должен он.
  -Он скажет забрать их из частной школы и отдать в общеобразовательную.-
  Я знала, так оно и будет.
  -Ты всегда можешь продать ещё одну книгу.-
  -Конечно, - подумала я. - Я всегда могу это сделать. Возможно, всё - таки есть свет в конце туннеля...
  Ещё минут 20 мы обсуждали мои финансы и пришли к выводу: я смогу как-то выжить; другими словами, мы сможем остаться в своём доме, если мне удастся занять деньги под его стоимость. На следующие 2 года никаких каникул, никаких подарков, никакой благотворительности, никаких вечеринок, никаких развлечений; разве, иногда кино, и тогда, возможно, мне удастся оставить детей в частной школе. Мне придётся урезать расходы, но я смогу писать и продавать свои книги.
  Вывод таков: в 36 лет я должна денег гораздо больше, чем имела, даже если продам всю свою собственность, включая ещё одну книгу, да и то если продам её с той же выгодой, что и последнюю. Единственная моя надежда - убедить налоговые органы разнести мои выплаты на 24 месяца, включая проценты. И ещё...написать лучшую книгу моей жизни и ...очень хорошо её продать. И только тогда, по истечении этих 2-х лет, я начну с нуля, но зато долгов у меня не будет.
  Слабая от истощения от всех мыслей и расчётов, я, наконец, закончила свой разговор с Муреем. Потом бродила по дому, трогая столы и любовно касаясь мебели, которую собирала годами. Любимые вещи, которые были частью восхитительной жизни. Сколько денег я получу от их продажи? Ностальгия - дешёвая вещь. Я многое принимала как нечто само собой разумеющееся. Дом с новейшими предметами быта и обихода, просторные комнаты, комнаты для каждого из детей, мой собственный кабинет рядом с моей спальней. Болезнее всего терять спальни детей. Я всегда делила спальню со своей сестрой, а у моих детей, у каждого были свои комнаты: розово-белая Эми, тёмного дерева Майлза с многочисленными полками для всех его коллекций и красно-синяя Джереда с огромной горой игрушек посредине. Я много поработала, чтобы их детство отличалось от моего, было счастливее, стабильнее, - стильное, детство, в котором не было бы ежедневных трагедий и страданий, где бы они жили в одном доме и ходили в ту же самую школу так долго, сколько хотели. Может, они и не подозревали о разнице, но для меня она была. Я не хотела, чтобы они когда-нибудь испытали это чувство ужаса и одиночества прямо у тебя в желудке, которое испытывала я, впервые оказавшись в классной комнате в середине учебного года под перекрёстным взглядом всех, будто я - склизкая зелёная лягушка. А однажды учительница не помнила моего имени, а я слишком боялась её исправить, и полгода именовалась Сусаной. Да, я приспосабливалась, но какой ценой? Сейчас, оглядываясь назад, я поняла, что вышла замуж за Алекса из-за стабильности, за надежду оставаться на одном месте и никогда не быть новичком в классе.
  А вот теперь я оказалась на грани тотальной нестабильности: снова я стояла перед классом, и весь мир глазел на меня, тыкая пальцами.
  С этой неприятной памятью в голове я вернулась к телефону, чтобы позвонить в банк и начать процедуру рефинансирования моего дома.
  
  
   Глава13.
  -Выглядишь прелестно, - оглядев Стефани с головы до ног, сказала Морин. На Стефани была белая блузка с круглым воротником, светло-голубой свитер в тон глаз, голубая юбка и на ногах сандалии с носками. Выбеленные светлые волосы с пробором с правой стороны падали волной на глаз и пушились кудрями на спине.
  -Ты тоже прелестно выглядишь, - похвалила Стефани подругу в морском костюме. Мы - самые прелестные девушки.
  Конечно, они были прелестны, но, к сожалению, не самые прелестные и не самые популярные. Таких девушек как Тедди Грейвз или Люсиль Мак мечтали заполучить все, особенно два лучших клуба " Банделес" и "Ланселет".
  -В " Пентализ" есть несколько сногшибательных девушек, - поведала Морин. Лучшим или одним из лучших " Пентализ" не был, скорее клуб второй категории, на порядок ниже.
  -По настоящему, сногсшибательные, - откликнулась Стефани, точно зная, что в " Пентализе" совсем не так много высшего разряда девушек. Сьюзан в " Ланселет" - лучшем из всех клубов, но большинство из друзей Сьюзан, которые могли бы помочь Стефани вступить туда, уже ушли по окончании. Что касается новых членов, Стефани не подходила под то, что именовалось " "материалом Ланселот". Там были, в основном, студенческие лидеры, лидеры футбольных и всяких команд и самые популярные девушки в высшей школе Мак Артур, у которых не было недостатка в бой-френдах и партнёрах.
  -Даже если нас не примут, ну так что? С нами всё будет в порядке, - заверила Морин.
  -Не будь пораженкой, - подбодрила Стефани фразой, которую слышала от мамы много- много раз. Она улыбнулась и помахала трём девушкам из клуба "Пентализ", проходившим мимо. Они улыбнулись в ответ: " Удачи вам сегодня!".
  Стефани почувствовала, как куда-то провалилось её сердце. Сегодня вечером - голосование.
  Если примут, тогда весь клуб придёт к тебе домой после собрания и заберёт в Бобс Бич Бой, чтобы отпраздновать это событие и показать тебя юношеским клубам. А назавтра начнётся " адская неделя", и тебе придётся выполнять то, что тебе скажут, конечно, в рамках, в течение недели; кульминацией будет " адская ночь". Никто не обсуждает, что происходит в " адскую ночь". Ритуал каждого клуба отличается друг от друга, но Сьюзан в общих чертах очертила, чего ожидать. Сьюзан была очень популярна, и за ней охотились, когда она ещё была в школе. Она возглавляла студенчески комитет и была принцессой на студенческих вечеринках. Стефани так ею гордилась и радовалась, что Сьюзан - её сестра. Иногда Стефани мечталось быть похожей на Сьюзан, но иногда ей нравилось, что она другая. Сьюзан старалась помочь Стефани, как соответствовать. Они вели долгие разговоры, чего ждут от тебя популярные юноши и девушки, и Стефани очень старалась. Но для Сьюзан всё происходило как-то естественно. Не так для Стефани. Ей приходилось принуждать себя. Она была независима. Многое из того, что они делали, казалось ей глупым: ей приходилось скрывать это от них.
  И всё-таки она мечтала быть принятой. Не из-за Сьюзан, а ради себя. Что бы ни случилось, Сюзан будет любить её и считать особенной, но они тоже должны так думать. Она наблюдала за удаляющимися фигурами трёх девушек, которые сейчас держали в руках её судьбу. У них всех были прелестные бёдра, обтянутые шерстью юбок и двигались они в унисон. У двоих были короткие тёмные волосы, у третьей - хвост.
  -Я слышала, что Мари Энн курит, - это сказала Морин о девушке посередине.
  -Ну и ... - спросила Стефани.
  -Думаешь, она дешёвка? - спросила Морин. - Нет, Морин, не думаю - ответила Стефани. - Если кто-то хочет экспериментировать со своей жизнью, о, это совсем не значит, что она - дешёвка.
  Морин кивнула. Стефани так много знала. В ней была такая глубина. Она проверяла её домашние работы, когда не болела и способна была ходить в школу. Из-за постоянных пропусков её отметки не были высоки, в основном, С+, но если бы она не пропускала занятий, то имела бы высшие баллы.
  -Как наши шансы, как ты думаешь?-
  В эту минуту прозвенел звонок, : ланч закончился.
  -По пути в класс давай их встретим, - предложила Стефани.
  Она вычислила имена 8 девушек, которые, она знала, ходили в "Пентализ. Потом они обсудили тех, которым они нравились и которые, они верили, будут за них сражаться. Достаточно 2-х голосов против, чтобы тебя не приняли. А если ты не нравишься хоть одной,- она уговорит свою подругу, и ты получаешь чёрные шары. Стефани знала, что она не всем девушкам клуба нравилась; то же и с Морин.
  -Помни, - сказала Морин, - мы не пара туфель: тебя непременно возьмут, а меня могут прокатить, - и я не хочу тебя связывать.
  -Брось, - успокоила её Стефани. - Нас обеих примут. Мы же лучше тех, кто подал заявление. Она говорила себе это каждый день за последний семестр, ожидая весны, когда наступит голосование.
  
   ******************
  Она едва могла проглотить кусок за обедом этим вечером, наблюдая за часами. В 7 началось голосование. В 8: 30 они обсуждали кандидатуры. В 9 она пошла на кухню и стояла там, выглядывая на улицу, скрестив пальцы. В новом розовом свитре. Они могут прийти за ней каждую минуту. " Боже! Пусть они выберут меня! - молила она. - Я хочу этого больше всего на свете. Я столько выдержала, столько всего пропустила из-за болезни, это мой шанс! Так это здорово ходить на футбол вместе со всем клубом, а не только с Морин! И носить зелёный блейзер в школе, чтобы все знали. И будут чудесные вечеринки, и обмены с юношескими клубами... Я сделаю всё! Я буду очень хорошей! Я не буду жаловаться, не буду капризничать, не буду ворчать на маму и папу. Буду благодарна сестре, когда она разрешит мне одеть что-то из её одежды, и я ни разу не заплачу, когда будет приступ. О, пожалуйста!"
  В 10 она позвонила Морин. Они договорились не звонить друг другу, просто ждать и увидеться у Боба в ресторане, когда за них проголосуют. К Морин было не дозвониться. Она тут же повесила трубку, думая, что это Морин звонит ей.
  Было всё ещё не поздно. Пока что ей не нужно отчаиваться. В 10: 30 она снова позвонила Морин: ответила её мать: " Её нет дома, Стефи. Клуб заехал за ней час назад".
  Ей показалось, что её сердце швырнули о дверь. Падение с горы было бы менее болезненно, чем это чувство полного поражения, в котором она была по самую макушку. Внутри её образовалась пустота. Ныло всё. Душили слёзы. Она побежала к себе в комнату, так громко хлопнув дверью, что весь дом содрогнулся.
  Никто не заметил. " Когда-нибудь это кончится?! - в отчаянии спрашивала она себя. - Так чего-то желать, - и никогда не получить. Тебе это заказано. Когда-нибудь я получу, чего хочу?"
  Завтра в школе она увидит сияющую Морин и других принятых. Она будет держать голову гордо, поздравляя вновь принятых; она увидит в их глазах сочувствие и тайное злорадство, - она знает, что будет у них на уме. Она не достойна. Слишком плоха. Они, принятые, будут чувствовать своё превосходство перед теми, кого не приняли, отвергли. С этой минуты она навсегда останется аутсайдером. Вся жизнь её в дальнейшем будет другой - жизнь отвергнутой. Впереди зиял длинный туннель из одиночества и темноты, будто на неё указывал чёрный палец. На неё накатило отчаяние и безысходность. Она разрыдалась.
  Дверь скрипнула, и на цыпочках вошла Линит, села на кровать рядом. Берт тоже стоял в дверном проёме. Стефани слышала, как он откашлялся. Успокаивающая мамина рука жгла ей спину, и она отшатнулась. Она не заслужила нежного любящего прикосновения. Она - ноль, ничто. 28 девушек только что так решили.
  -Меня не приняли, - сквозь рыдания выдавила она.
  -Не убивайся так, родная, - мамина рука обвила её плечи, - это плохо для твоего здоровья,-
  -О, мама, мне наплевать, что хорошо для моего здоровья, - рыдала Стефани.
  -Я бы им все кости переломал, - сказал папа. Так он обычно выражал свой гнев. За всю свою жизнь он никого не ударил. Картина груды сломанных костей и зелёных блейзеров, пытающихся сохранить высокомерные улыбки, несмотря на сломанные челюсти, вызвало слабую улыбку у Стефани. Но реальность того, какой станет отныне её жизнь, рвало её сердце на части.
  За её спиной, она знала, родители обменялись взглядом: их боль за неё была такой же бездонной, как и её. Она видела это выражение на их лицах каждый раз, когда накатывала боль. Они испытывали те же боли, что и она, когда тело её корчилось, а голова горела в лихорадке. На какой-то краткий миг она возненавидела их за это выражение, за вторжение в её жизнь. Это МОЯ БОЛЬ! - хотелось ей кричать. Но они как будто состязались, чья боль сильнее: её или их.
  Сьюзан считала, они состязались во всём: чья очередь говорить, чья карьера успешнее, чьё артистическое выражение - важнее. Даже чей выбор ресторана удачнее. Сейчас им обоим хотелось, чтобы им, как и ей отказали во вступлении в клуб.
  Она легла на спину, заслонившись от света из коридора. " В последний раз в жизни я позволила этим глупостям и вздору достать меня, - решила она. - Они могут подавиться своим клубом!!"
  Они не знали, что на это сказать.
  Маму всегда заботило оставаться доброжелательной и милой, ей хотелось быть всеми любимой, и потому она никому не противоречила, кроме папы; на него она выплёскивала весь свой гнев и конфликтовала, в основном, только с ним. Папа тоже редко повышал голос на своих клиентов, хотя некоторые из них заслуживали, чтобы их немедленно вышвырнули, а своё недовольство изливал на официантов, работников газовых станций или на Линит.
  Стефани клялась себе никогда так не поступать. Тот, кто ударит её, именно он получит сдачи.
  -Не понимаю, - жалела её Линит, - ты же красавица и умница и хорошо одета,...Что им ещё-то надо?
  -Смеёшься, мама
  -Сколько там девушек евреек? - спросил папа.
  -О, папочка, это-то не имеет никакого значения., -.
  -Не могу поверить, чтобы еврейские девушки могли так поступить...-
  -Ты говорила с Сьюзан? Что она советует?-
  -Знала, что ты так скажешь... Она другая, мама. Она принята даже в Ланселет - лучший клуб. У меня никакого шанса у этих снобов.-
  Они совсем не снобы. Очень приятные девушки. Им нравится организовывать вечеринки в нашем доме.-
  -Ты не понимаешь, они не снобы друг с другом или с равными себе, но если ты другая, не такая, как они, забудь...-
  -В таком случае, тем лучше для тебя, - заявил Берт. - Ты лучше их. И у тебя есть свои друзья.-
  -Конечно, неудачницы и отвергнутые.-
  -Неправда . Например, Морин, - горячо не согласилась Линит.
  Боль была так сильна, что она не дала ей силы признаться, что сегодня её не только отвергли на последующие 3 года, но и лишили лучшей подруги.
  -Я хочу побыть одна, хорошо? Но спасибо, что пришли погоревать со мной. Это как-то помогает. Она притворилась, что зевает. Боюсь, что я очень устала. Может, усну...
  Они оставили её одну. Она сделала усилие остановить слёзы, но они лились, и она кулачками била в подушку. Дом был тёмен и тих. Родители ушли спать.
  Она поднялась, на цыпочках пробралась в гостиную и, найдя за бутылкой ржаной водки в форме медведя, ключ от бара открыла его дверцу. В лунном свете поблёскивали бутылки. Она открыла скоч, её любимый и сделала глоток. Задохнулась, обожгла горло, изо всех сил постаралась не закашлять и не разлить. Подумала было налить в стакан, но от того места, где она сидела на кафельном холодном полу, было далеко, а вставать не хотелось. И она делала один глоток за другим, думая о Сьюзан, понимает ли она, что значит быть отвергнутой. Только тот, кто через это прошёл, может знать, какая это боль.
  У Сьюзан своя собственная жизнь. Сейчас в колледже она встречается с взрослыми молодыми людьми. Стефани хотелось, чтобы всё оставалось прежним: пусть будут стычки, но пусть она не будет так далеко от неё. В щель между портьерами Стефани видела луну, а на обоях лошади перемахивали через изгородь. Какое-то время спустя лошади, казалось, действительно, стали скакать и прыгать перед глазами. Она поняла, что выпила много. Отставив бутылку, она закрыла бар, положила ключ на место и поднялась в свою спальню.
  
  
   Глава 14.
  В Алексе было намешано всего: он был альтруистичен, практичен, идеалистичен и импульсивен. Если он обещал, что сделает, Боже! Он делал и делал блестяще! Его страстью была политика и желание помочь ближнему. Правда, к тому времени как мы начали встречаться, его захватила другая страсть: его завораживал гламур, блеск и величие.
  С папой они подружились, потому что Алекс любил расспрашивать моего папу о его работе и с благоговением, с трепетным вниманием выслушивал его рассказы.
  Папе нравилось вспоминать старые времена; он то и дело ронял имена тогда только начинающих, а теперь знаменитых комиков.
  Я стояла рядом и терпеливо ждала, пока они не закончат свой разговор. Вначале это раздражало меня, потому что, заехав за мной, меня он игнорировал. Но игнорировал до тех пор, пока мне не удавалось затянуть его в машину. Постепенно я приняла это восхищение и даже сообразила, что оно приближает его ко мне. Знаменитые люди вызывали у Алекса благоговение. Меня это удивляло. Знаменитости для меня, в основном, были те, которые тебя бросают, когда ты в них больше всего нуждаешься. С моим отцом они проделывали это бесчисленное количество раз.
  На сцене они создавали магию, очаровывали сердца, голоса их наполняли желанием чуда и обогащали душу. Но верности в них не было. Так говорил мой папа. На них нельзя было положиться: они были карьеристы, юзеры, были тривиальны, а иногда просто параноики. Едва ли они заслуживали поклонения и желания на них походить. Алекс этого не знал. Да и большинство людей не знают и не хотят в это верить. Они думают, что то, что они создают на сцене, и есть их сущность. Очень редко публика сознаёт, что автор создаёт характеры, а актёр или оперный певец лишь интерпретирует авторское видение. Вот кем я мечтала когда-нибудь стать - автором, творцом. Тем, кто творит жизнь в своей голове, кто населяет вселенную своими героями и даёт им дыхание.
  Алекс закончил юридическую школу в июне, когда я училась в колледже. Я едва виделась с ним. Когда в августе он сдал экзамен в адвокатуру, выглядел он так, будто только что покинул тюрьму. Единственным его желанием было отдохнуть. Но я заканчивала старший класс и не могла присоединиться к студенческому туру по Европе, который он планировал. Кроме того, я не могла это себе позволить.
  Если бы мы были женаты, - сказал он, - ты могла бы поехать. Сердце моё вздрогнуло. Остановилось. Выйти замуж за Алекса! Было моей мечтой. Меня била нервная дрожь от желания принадлежать ему; я ела, спала, дышала только для него. В нем воплощалось всё, чего я хотела от мужчины: он был красив, сексуален, умён, затейлив, авторитетен, знал, чего он хочет и социально сознателен. И он был еврей. Он любил моих родителей, и они любили его. Всё выглядело великолепно. Моя сестра - другое дело. Она считала, что он помпезен, высокомерен и недалёк; во всяком случае, мы абсолютно разные, мне нужен абсолютно другой человек, а самое худшее - его сестра Глория. Он же находил Стефани взбалмошной, испорченной и язвительной. Скорее всего, потому что он ей категорически не нравился. Иногда я соглашалась с ним. Но редко я соглашалась с ней, когда дело касалось Алекса.
  -Я думала, ты не собираешься жениться, пока не утвердишься в профессии, - сказала я и скрестила пальцы. Мы встречались почти год, но он ни разу не сказал мне, что любит меня.
  Алекс взял мои руки в свои. Мои дрожали, ладони вспотели. Мне хотелось их вытереть, но я боялась шевельнуться, чтобы не вспугнуть.
  -Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, - сказал он.
  -Нет, честно говоря, не знаю. Но знаю, как я отношусь к тебе,- я проглотила комок, подступивший к горлу, и сделала усилие утихомирить своё сердце; оно билось, как бешеное. - Я люблю тебя. Очень. Люблю давно, но у меня никогда не хватало сил сказать тебе об этом.-
  -Вот видишь, - сказал он, будто отвечая на вопрос. - Мы оба чувствуем одинаково. Ты - красива, умна, добра, ты - фантастический слушатель и великолепный собеседник. Я без ума от твоей семьи.
  Он читал постирочный лист. Мне хотелось умереть от унижения.
  -Что ты имеешь в виду, говоря, что мы чувствуем одинаково?-
  Он что - туп? Я сказала ему, что люблю его. Но он мне не сказал, что любит меня.-
  -Конечно, я люблю тебя. Разве хотел бы жениться, если бы не любил?-
  Я почувствовала, как внутри меня разлилось тепло, будто тропический дождь оросил меня.
  ОН ЛЮБИТ МЕНЯ, ОН ХОЧЕТ НА МНЕ ЖЕНИТЬСЯ!
  -Почему ты никогда мне этого не говорил? -
  И именно тогда это произошло. До того момента, не думаю, что Алекс любил меня, но сейчас он влюбился. Я поняла это по тому, как он посмотрел на меня, глубоко заглянув в мои глаза, будто утонув в них. А потом они наполнились слезами.
  -Я люблю тебя, Сьюзан, - прошептал он. - Я люблю тебя.-
  Казалось, он сам поразился своим чувствам - прорвавшемуся потоку эмоций. Он повторял это снова и снова, а я не могла насытиться.
  -Сестра говорит, что я не влюблялся уже очень давно, и я ей верил, не доверял своим инстинктам. Я знал, ты - лучшее, что случилось со мной, но я урезонивал себя: будь логичен, говорил я себе; но когда я становился логичным и практичным, ты всё равно была надо всем. В тебе есть всё, а я постоянно измерял и взвешивал.-
  Итак, во всём Глория, поняла я.
  Он расшифровал выражение моего лица: " Не вини Глорию. Ты нравишься ей. Ты же одна из её лучших подруг".
  " " Единственная её подруга, подумалось мне. Зачем же она пыталась убедить Алекса, что он меня не любит, и мне постоянно говорила, что я ему безразлична. Если бы не Глория, клянусь, его признание прозвучало бы гораздо раньше, и я не мучилась бы так. Я знала, она странная, но до того не подозревала, что она может быть дьяволом. То, что она может мне завидовать, изумило меня. Она! Такая талантливая и гламурная!
  -Мы с Глорией всегда были очень близки, - пытался объяснить Алекс. - Она не любит делить меня ни с кем, - прибавил он, усмехнувшись. - Не могу поверить, что позволил себя одурачить. Думал, делаю интеллектуальный выбор, а, в действительности, всего, чего я хотел, тебя. И он привлёк меня к себе и поцеловал страстно, будто хотел вложить в этот поцелуй всю свою любовь.
  Мы сидели в его машине - самом любимом нашем месте, так как здесь мы, по, настоящему, были одни, - и я тоже поцеловала его ответно. Моя любовь захлестнула меня, и я клялась себе, что больше никогда не буду обращать внимание на слова Глории. Руки его ласкали мою грудь, кончики пальцев поглаживали соски, и меня захлёстывало желание. Его рука скользнула по моему телу. Я была в огне. Был ли Алекс? Может, он будет только целовать и не отважиться на большее? Я увлекла его в опасную игру, трогая его колени, бёдра, иногда, будто случайно, проводя рукой в паху, делая всё, чтобы возбудить его, задавая себе вопрос, не гомик ли он; может, не хочет он меня, захочет ли когда-нибудь? Увидела: хочет! И он не импотент. Я почувствовала его желание, потянулась и нежно погладила его в паху. Он медленно отклонился, не сводя с меня глаз и не позволяя мне отвести от него взгляд, пока я гладила. Не зная, чего он от меня ждёт, я начала убирать руку.
  -Не прекращай, - выдохнул он, пристально глядя мне в глаза и удерживая мою руку. Лицо его напряглось, черты слегка исказились, дыхание стало прерывистым, он всё сильнее тёрся о мою руку, а потом застонал, не отводя от меня глаз. Я поняла, тогда он дарил мне любовь. Он хотел, чтобы я видела, что он чувствует ко мне и что я заставляю его переживать.
  До этого момента я даже не подозревала этого в себе. Я была так неопытна. Иногда молодые люди тёрлись об меня, пока не кончали, но я редко помогала им. Делать так было нехорошо. А то, что они подумают обо мне, было так важно; я не понимала, что, возможно, они были бы более благодарны, если бы я им помогла. Я позволяла трогать себя, но лишь поверх одежды и никогда под юбкой. Удивительно, что даже в одежде все эти трогания возбуждали меня. Как же будет, когда мы будем обнажены. Меня била дрожь. Алекс легко касался меня под свитером, в лифчике, расстегнув его у меня на спине, и каждый раз, когда он касался в другом месте, у меня перехватывало дыхание, и я откидывала голову, прикрывая глаза, но он требовал: " смотри мне в глаза, любовь моя, и я так делала. Я так возбудилась, что когда его рука коснулась моего живота и поласкала дальше между ног, я почти немедленно кончила, чувствуя, как во мне разлилась теплота, как я вся внутри пульсирую, не в силах с собой совладать. В это т момент, не отрывая от него глаз и даря ему самые мои глубокие эмоции, точно так, как он дарил их мне, я чувствовала себя замужем за ним. Позже, когда мы, наконец, поженились и когда уже были сняты все стрессы и всё давление большого свадебного торжества, никогда больше не было у нас такого чистого, сводящего с ума момента дарения себя, как в ту ночь нашего обручения.
  
   *****************
  Мы поженились в Рождественские каникулы, когда я ещё училась в колледже. Алекс уже работал у Лойда, Бензон и Краппа. Ему предстояла ещё служба в Армии. Сейчас по окончании им юридической школы студенческая отсрочка закончилась. Однако, в 1961 женатых не призывали.
  Призвали бы, если бы в том была нужда, поэтому он вступил в Национальную Гвардию, что означало - один уик-энд в месяц он должен был быть на базе, две недели в году в лагере в последующие 4 года. Расстаться на уик-энд - даже одна эта мысль была нам ненавистна, к тому же мы знали, что до окончания военной службы мы не сможем проводить каникулы вместе, но всё равно это было лучше, чем если бы его призвали и послали служить в какую-нибудь горячую точку в Южной Азии, где постоянно шли военные действия. Этим летом я забеременела, и мы решили использовать наш шанс. Женатых с детьми не призывали. После Кубинского кризиса президент Кеннеди решил использовать Национальную Гвардию. Алекс мог быть призван на полный срок - 18 месяцев. Мы были благодарны судьбе вдвойне: она подарила нам Эми.
  Однажды, когда Эми было уже полгода, Алекс, придя из офиса часов в 11 утра, сразу лёг.
  -Ты болен? - спросила я. - Что с тобой? Принести чего-нибудь?-
  -я ПРОСТО УСТАЛ, - ПРОБОРМОТАЛ ОН, УСТАВИВШИСЬ В СТЕНКУ. Из ванной он опять пошёл в кровать и проспал весь день. На следующее утро он не пошёл на работу.
  -Алекс, что случилось?-
  -Я измучен, переутомился, - настаивал он.
  -Я позвоню доктору? - предложила я.
  -Нет, родная. Просто оставь меня в покое. Мне станет легче. Это случилось в пятницу. Он проспал весь уик-энд. В понедельник повторилось то же, и я, по - настоящему, встревожилась. Но, когда положив Эми в кроватку днём, я вошла в спальню, Алекс сидел в кровати, подтянув колени к груди и охватив их руками. Портьеры всё ещё были задёрнуты.
  -Милый, что с тобой? Ты болен? Почему ты не хочешь, чтобы я позвонила доктору? Это не усталость: ты проспал почти 4 дня. В офисе, наверное, беспокоятся, где ты и что с тобой. Хочешь, я им позвоню?-
  Он взглянул на меня с виноватым выражением: " Кто-нибудь звонил из офиса?-
  Алекс работал в престижной юридической фирме, занимающейся продажей собственности. Его стартовый оклад был 15.000 в год, и для нас это было прекрасно.
  -Никто не звонил, и, думаю, это странно, разве нет?-
  Я ждала его ответа, пристально в него вглядываясь, хотя не могла хорошо видеть его глаз за стёклами очков. Волосы его были в беспорядке; воздух в комнате - затхл, он несколько дней не менял пижаму и нуждался в душе. Этот неухоженный мужчина не мог быть тем умопомрачительным завораживающим человеком, за которого я вышла замуж. И я начала понимать тогда, что уже недели, а, может, месяцы он сам не свой. Редко шутил и улыбался, лишь играя с Эми.
  -Алекс, что происходит? - вновь спросила я.
  -Я уволился, Сьюз, - признался он. - В прошлый четверг.-
  Я была шокирована: " Ты сделал что? Не верю.-
  -Это правда. Мне не нравилась эта работа, но я за неё держался из-за зарплаты.-
  -Почему же ты не сказал мне?-
  -Чтобы ты смогла сделать?-
  -Понять, поддержать, помочь, выслушать, - хотелось мне кричать. Почему он не поделился со мной?
  Я села рядом с ним, перебирая в памяти, что мне предстоит сегодня сделать, прямо сейчас, пока Эми спит. Как только она проснётся, мне уже ничего не сделать.
  -На прошлой неделе мне позвонили. Я давно ждал этого звонка: хотел получить работу в шоу-бизнесе, но меня никто не нанимал. А в прошлый четверг позвонили от Уильяма Мориса: есть место в юридическом отделе. Я принял это предложение, хотя теряю в зарплате. Выхожу на следующей неделе.
  -Сколько теряешь?-
  -Стартовый оклад 12,5. Но, Сьюзен, через 6 месяцев зарплату поднимут.-
  Я не знала, что сказать.
  -Почему же ты принял это решение, даже не поговорив со мной? - изо всех сил я старалась себя сдерживать.
  -Я хотел и хочу эту работу и знал, ты этого не одобришь. Я же знаю твоё отношение к знаменитостям. Но рядом с ними я живу более полной жизнью: с исполнителями, художниками, политиками, людьми, которые правят миром и у которых есть деньги - с царями и звёздами. Глаза его оживились, счастливо поблескивали. Таким я его никогда не видела.
  -Сьюзан, я хочу быть частью этого мира, понимаешь?-
  Ошеломленная, я кивнула.
  -Я хочу узнать их и хочу, чтобы они узнали меня, хочу быть им полезен, даже незаменим.-
  Если бы только ты сказал мне об этом! - проговорила я, мечтая, чтобы у него никогда не появлялись такие мысли и желания.
  -Я знал, ты начнёшь читать мне лекции, какие они поверхностные, пустоголовые эгоисты. Я в это не верю. Думаю, ты просто повторяешь всё, что слышала о т родителей. Твоему отцу, вероятно, потребовались годы, чтобы пробиться, но со мной такого не случится. Он позволил им взять над собой верх. Я таких ошибок не сделаю. Мне хотелось заплакать от его слов. Вот как, оказывается, он видел моего папу, моего красавца папу, - ответственного, сердечного, трудолюбивого папу, иногда неспособного полностью отдаться работе, так как больная дочь требовала его помощи. Может, он не высаживал луковицы в саду, но в течение многих лет ради Стефани жертвовал своей мечтой.
  -Ты поддержишь меня? - -спросил Алекс. Я хотела ответить согласием, но поняла, что он мной манипулирует. Он мне не доверял. Он не сказал мне о такой важной вещи. Я чувствовала себя преданной. Неужели я так люблю наставлять и поучать и осуждать? Поэтому он не посоветовался со мной? Он увидел выражение моего лица.
  -Да не принимай ты так близко к сердцу, Сьюзан! -
  -Я просто не понимаю, Алекс. Я заметила, что что-то не так... Думала, пройдёт...А теперь вижу, тебе было горько... Так у нас с тобой всегда будет? Ты примешь такое важное решение и расскажешь мне о нём постфактум?-
  -Нет, - вздохнул он. - Один-единственный раз. Он снова выглядел подавленным, будто тоже был разочарован. Невозможность понять друг друга до конца породила во мне почти физическую боль глубоко между рёбрами. Мне хотелось сделать что-нибудь, чтобы избавится от этой боли, но я не знала, как.
  В следующий понедельник всё пошло своим чередом. Он весь горел энтузиазмом, уходя на работу, а вернулся, насвистывая. Он был прежним Алексом.
  2 недели спустя, когда он поздно возвратился домой, и я сказала ему, что он перерабатывает, он лишь весело отмахнулся: " это же шоу-бизнес".
  
   ******************
  Жизнь Алекса в шоу - бизнесе отличалась там от жизни моего отца. Алекс планомерно выстраивал свою карьеру. У него, у нас было преимущество: у нас не было больного ребёнка. Сделать карьеру в шоу-бизнесе, преуспеть в шоу-бизнесе - серьёзное дело. Ты обязан развлекать Голливуд. Либо ты в этой индустрии и следуешь требованиям, либо нет, а, если нет, ты никого не интересуешь. Юристы развлекали клиентов в фирме, начиная со старлеток и тех, кто на крошечных ролях: ведь в будущем они могут стать звёздами. Развлекали директоров, продюсеров, сценаристов, и, наконец, агентов. Развлекать - дорогостоящая вещь, и мне пришлось постичь секреты кухни. Обычно (так хотелось Алексу) это был обед на 8 персон. Это количество даёт возможность каждому познакомиться с каждым. Разговор за столом был всегда предметен и касался бизнеса: какие фильмы снимаются, кто в зените, кто нет и кто с кем спит. Мужчины были озабочены контрактами. Алекс упивался. В глазах его появлялись звёзды, когда он обговаривал свои 10% от 5.000 000.
  Между мной и сестрой возникла натянутость. Если я её приглашала, - она отклоняла приглашение. Когда я спрашивала, почему, она начинала критиковать Алекса. Меня это ранило. Мне хотелось, чтобы сестра моя любила мужчину, которого люблю я. Она его не любила. Отказывалась наотрез его любить. И всякий раз, встречаясь с ней дома, я игнорировала её, она делала вид, что не замечает, но я знала наверняка: это не так. Мы же всегда были так близки. Я считала, она крыса и просто боится меня потерять.
  
  
   Глава 15.
  -Мне нравится, - Стефани пыталась изобразить воодушевление, осматривая новый маленький дом Сьюзан и Алекса в Беверли Глен в Вест-Сайде, сляпанный так-сяк.
  Потребовалось время, но, наконец, она , наконец, приняла приглашение Сьюзан приехать и посмотреть на дом.
  -Два года, как вы поженились, а уже имеете и дом и ребёнка.- Она попыталась убрать нотки зависти из своего голоса.
  Из огромного окна гостиной открывался вид на холм позади дома, поросший буйной калифорнийской растительностью.
  Представить только - иметь свой собственный дом! Такое место она бы обожала, оно было из её мечты, если, конечно, оно не прилагалось к Алексу.
  -Меня удивляет, что Алекс живёт в таком доме. Это же благословенное место для хиппи - комментировала дальше Стефани.
  -В Беверли Глен ежегодно уличная ярмарка, здесь был кооперативный детский садик и несколько коммун.
  -Нам обоим здесь нравится, - как всегда, Сьюзан заняла оборону. Здесь бродят койоты, опоссумы и даже олени.-
  Стефани пыталась казаться заинтересованной, но - не получалось. Вот Сьюзан - замужняя женщина, а где место Стефани? Она не могла даже представить, что может такое чувствовать по отношению к своей собственной сестре. Сьюзан была так далеко от реальности, в которой существовала Стефани. Сьюзан обвила плечи Стефани, прижала её к себе, пытаясь показать, что всё осталось, как прежде: " Трудно поверить, что моя маленькая сестрёнка заканчивает высшую школу в следующем месяце. И что дальше? В голосе Сьюзан сквозила такая привязанность и любовь, что Стефани начала смягчаться.
  -Иду в колледж. Меня уже приняли. -
  Сьюзан ухмыльнулась, и Стефани улыбнулась в ответ. Одобрение сестры и гордость за неё вызывали у Стефани удивительные чувства.
  -А этим летом? - спросила Сьюзан.
  -Я решилась на операцию.-
  Мысль об операции страшила её до смерти, но от Сьюзан она это скрывала.
  -Тогда ты можешь начать занятия в сентябре. Молодые люди не подозревают об опасности, которая их подстерегает. Сьюзан сделала усилие, чтобы произнести это легко.
  -Если всё пройдёт хорошо, - Стефани постаралась попасть в тон с оживлённостью Сьюзан, но мысль об операции на костях обеих ног шевелила ей волосы на голове от ужаса. Она была самой болезненной. Ноги её росли искривленными с 13 лет, одна нога стала дугой, другая приноравливалась к ней. Поэтому двигалась она как бы под углом, и всё её тело отказывалось держаться прямо. Растеряно мама говорила: "сегодня её ноги - прямые, а завтра - нет. Доктор Левинсон, её ортопед, утверждает, что может хирургическим путём выпрямить её ноги, когда они полностью вырастут.
  -Это просто, - уверял он их. Конечно, она понимала, что совсем это не просто, предстоит боль, и боль продлится несколько месяцев и риск. Но она верила доктору Левинсону. Он появился в их семье, когда давным-давно, годы назад она упала с кровати и сломала руку.
  Давид Левинсон был одним из немногих докторов, который знал о болезни Гаучера и следил за последними исследованиями в лечении этой болезни. Его дочь болела церебральным параличом, и он понимал, какого родителям, чей ребёнок имеет такие проблемы со здоровьем. Мама зависела от него.
  -Меня не удивляет, что Алекс процветает, - сказала Стефани после того, как Сьюзан показала ей дом. - Он хорош в том, как делать деньги.- Они ждали, пока проснётся Эми: " Вы едете в Испанию летом, да? Моя мечта - поехать в Европу.-
  -Не думаю, что мы сможем себе это позволить после покупки дома, - призналась Сьюзан. - Да и одна мысль оставить хоть ненадолго Эми совсем не нравиться мне, хоть мама взялась позаботиться.
  -Я могла бы тоже помочь, но не думаю, что Алекс доверит её мне.-
  Последовало неуклюжее неловкое молчание, но Сьюзан всё-таки задала этот вопрос Стефани Вопрос, которого они избегали со времени обручения СЬюзан.
  -Скажи, почему ты не любишь Алекса?-
  Стефани уже была готова выдать перечень его пороков, какой он узколобый, высокомерный, как он всегда старается держать верх над Сьюзан, как дурно влияет на него его сестра Глория, но, заметив мольбу в глазах сестры, устыдилась. Может, любой, за кого бы ни вышла Сьюзан, был бы неприятен Стефани. Странно, но такая мысль никогда не приходила ей в голову. Она её удивила.
  Скоро ей предстоит другое испытание, которое потребует все её силы и помощь Сьюзан. Им нельзя разлучаться. И что из того, что Алекс не совершенство, по её мнению, не идеален. Но Сьюзан любит его.
  -Не могу сказать, что очень не люблю его, - рассмеялась Стефани. - Просто думаю, что он зануда и любит всех судить.-
  Сьюзан рассмеялась вместе с ней.
  -Согласна с тобой. Иногда он такой. Но отец он хороший, и муж он хороший.-
  -Он делает красивых детей.-
  -Эми - прелестна, правда? Она похожа на тебя, когда ты была крохой. Надеюсь, она вырастет красоткой. И умной.-
  -Ты вернёшься из Испании к моей операции? В её голосе уже не было натянутости. Она хотела дать понять Сьюзан, что жалеет о том, что было раньше.
  -Конечно, - заверила её Сьюзан. И на выпускной тоже приду.-
  Внезапно Стефани захотелось разрыдаться от благодарности Сьюзан.
  -Я так рада, - глаза её наполнились слезами, она поспешно вытирала их, злясь, что их не остановить.
  -Я чувствую себя такой одинокой, а весь остальной мир живёт замечательной жизнью: купается, загорает, посещает экзотические места.-
  Сьюзан тряхнула головой: " Я никогда не оставлю тебя, Стеф, ты же знаешь". Её глаза тоже наполнились слезами.
  
   ****************
  Как я и ожидала, Коста дель Соль оказался очень живописен. Белые скалистые горы и кобальтовое море. Мы объехали все окрестности. И, удивительное дело, то, что началось как отдых, каникулы изменило мою жизнь кардинально. Мне было 23, я была замужем, мне не нужно было искать партнёра, и я смогла оглядеться и увидеть внешний мир. У меня были ребёнок, дом и муж. Мне повезло. Где-то глубоко внутри я лелеяла мечту стать писателем, иметь законное право рассказывать истории. Но, как и большинство, я была напугана литературой. Чтобы писать - надо родиться великой. Великой я не была. Но потом я подумала, может, я смогу развлекать? Нельзя же сказать, что это недостойное дело... Мой муж, например, считает, что те, кто развлекают, очень достойные люди. Иначе он не был бы так ими заворожён.
  В Марбелле у меня возник замысел книги. У нас с Алексом была привычка отбиваться от остальных и уезжать, куда глаза глядят, как только выпадал такой шанс. Глория посоветовала нам здешний клуб, и мы туда поехали. За несколько песов мы получили доступ, арендовали стулья и сидели среди роскошной и гламурной публики. Официанты разносили напитки, а мы делали вид, что принадлежим к этому миру. Здесь были Джоан Крофорд, Джулия Ньюмар и Курт Юргенс.
  Большинство женщин ходили на высоких каблуках и в купальниках. Золотые украшения сверкали на их голых загорелых телах. Мужчины - молодые загорелые красавцы или немолодые с сединой и аурой роскоши и богатства. На них тоже были золотые цепочки. При некоторых - даже персональные слуги, ожидающие распоряжений. Позже мы видели этих мужчин на их огромных яхтах в гавани.
  Я увидела кусочек жизни, никогда прежде мною не виденной: европейская роскошь, в сравнении с которой стиль жизни богатых американцев смотрелся тривиальным. Заплатив несколько долларов, мы могли наблюдать жизнь этих людей. Интересно, а познакомиться с ними трудно? Думаю, не очень. Многие из них на меня бросали недвусмысленные взгляды. Пофлиртовать было легко. Я стала думать, что если американка решит попытать счастья в Европе? Сможет она сделать это? Думаю, да...
  По пути домой в самолёте у меня возник замысел романа. Я никому об этом не сказала. Это была моя тайна. Но уже через несколько недель я заполняла одну страницу за другой. Алекс, увидев, что я делаю какие-то записи, решил: я пишу. Это его позабавило. Никогда не забуду его ухмылку: точно так он улыбался Эми, когда та вытворяла нечто трогательное: " ну не прелесть ли она?"
  -Когда разрешишь прочесть твой рассказик? - спросил он, назвав то, что я делаю уменьшительным словом: не роман, не произведение, а рассказик.
  -Скоро, - пообещала я, не веря, что такой день наступит. Алекс замечал каждую деталь. Прежде чем сесть за стол, он хотел, чтобы я разгладила все складочки скатерти и проверял, нет ли пятнышек на серебряных столовых приборах. Его дотошность вгоняла меня в пот.
  Все мои знакомые считали, что сочинительство требует дисциплины. Я ею не обладала и решила, что если когда-нибудь займусь этим всерьёз, не стану от себя это требовать. Напишу - прекрасно, не напишу - ну, что ж, - никакого чувства вины.
  Я рассказывала себе роман, он развивался: так моя бабушка рассказывала мне свои повести. Я ничего не знала ни о структуре, ни о конфликте, ни о построении; знала лишь, что сама была заворожена тем, что разворачивалось на моих страницах. А поскольку в мои намерения не входило послать это когда-нибудь издателю и напечатать, не имело значения, хорошо ли я пишу.
  Я делала это для себя. Единственным человеком, кто знал, что я пишу, была Стефани. Ей я поведала об этом как раз перед её окончанием.
  -Ты пишешь книгу?-
  Я не знала, что она вложила в свой вопрос. Одно из двух: либо её потешала мысль, что ее сестра - недалёкая приземлённая наседка-клуша вдруг предприняла такую попытку, либо это произвело на неё впечатление. В любом случае, от её вопроса я почувствовала себя некомфортно.
  -И о чём?-
  -Основная фишка - как женить на себе графа. Американка из семьи среднего достатка ставит себе цель - выйти замуж за члена королевской семьи в Европе или баснословно богатого человека. Как она может преуспеть?-
  -Такое не очень впечатляет.-
  -Волис Симпсон и Дженни Рэндольф пишут именно об этом...-
  -Но кому это нужно, Сьюз? Это же дешёвка. Зачем о таком писать, когда есть масса важных больных тем?!-
  Я вспомнила её статью для школьного журнала: литературная критика. Статья была отмечена наградой.
  -Ты бы предпочла, чтобы я писала о голодающих детях Европы? - поддразнила её я. Она улыбнулась, вспомнив время, когда мама требовала от нас съедать овсяную кашу и печень, всякий раз напоминая, что есть голодающие дети в Европе. Однажды Стефани спросила, может ли она свою овсянку положить в коробку из-под обуви и послать умирающим от голода детям.
  -Я пишу о том, что нахожу интересным, Стефани. Это просто фантазия. Я совсем сейчас не готова к чему-то значительному, - объяснила я, мечтая, чтобы она похвалила и поняла мои усилия.
  -Но если ты станешь известна как автор такого рода литературы, на тебе будет соответствующий ярлык. И никто не станет принимать тебя всерьёз.
  -Шутишь? Стать известной! - Одна эта мысль казалась фантастикой. Немыслимой фантастикой. Абсолютно нереальной. Мало же я знала!
  На следующей неделе у Стефани была операция: 9-ти часовой ужас, когда ее кости были распилены, удлинены, укорочены, форма их изменена, будто не были они сотворены из клеток и миллионов кричащих нервных окончаний.
  Потекли часы этого невыносимо жаркого лета. Каждый день казался гораздо длиннее предыдущего из-за непрекращающейся боли. Стефани лежала на госпитальной кровати в семейной комнате наших родителей, в которой не было кондиционера, закованная в гипс, покрывающий её бёдра, талию, обе ноги до пальцев, весь торс до подмышек. Шевельнуться она не могла. Свободной была оставлена лишь задняя часть, чтобы её могли поднять и посадить на утку. Посетителей Стефани не выносила, так как, по большей части, её разрывали боли. Да и друзья её, не в силах выносить и наблюдать эту пытку, не заходили. Видеть, как она страдала, для нас было почти так же мучительно, как и для неё. У неё начисто пропал аппетит, и она стремительно теряла вес. Даже вымыть ей волосы стало непосильной задачей. Почти всё было на маме. Я навещала её так часто, как только могла. Если только не болела Эми. Заразить Стефани было непозволительно. Навещая, я читала ей из своей книги.
  -Не плохо для такого рода литературы, Сьюэ, - комментировала она, - структура предложений упрощена, диалоги - несколько напыщенны. Не убедительно. Я, по большей части, не верю. Думаю, тебе следует поработать над ситуациями. Главная героиня погрязла в жалости к себе и потому не вызывает симпатии. А вот остальные герои довольно интересны, хорошо очерчены. А что случится дальше?
  Мне будто в сердце вонзили нож. Критика. Стыд и гнев заливал меня. Я делала усилия, чтобы не заплакать. " Как ты смеешь, хотелось мне кричать, хотя понимала, как она права. Это её естество. А мне так хотелось, чтобы она признала мою книгу замечательной. Но я знала, она не станет лицемерить. Я проглотила разочарование, записала все её советы, обещала подумать, как только у меня пройдёт желание придушить её в постели. И вспомнила её последний вопрос: " Что дальше?" По крайней мере, я посадила её на крючок. Но в сию минуту, когда во мне всё стонало, я сомневалась, что смогу заставить себя писать.
  -Хочешь, чтобы я тебе рассказала, что дальше? - спросила я, стараясь казаться незаинтересованной.
  Она хотела, но вдруг вся стихла и сконцентрировалась на новом приступе пульсирующей боли. Она застонала, глаза расширились, дыхание перехватило. Когда боль отступила, сказала: " Не рассказывай. Лучше напиши, а когда придёшь, прочтёшь мне.
  И я продолжила.
  
   ******************
  Иногда Стефани чувствовала себя актрисой, так как только они могли погружаться в себя настолько, что реальность переставала для них существовать. Ничего не было вне формулы " я - мне", вне болезни и боли". Боль заполняла всё, фокусировалась в тесном пространстве собственной кожи, в котором, кроме агонизирующих токов, не возникало ничего.
  Когда ей удавалось увидеть хоть что-то поверх собственной боли, весь её мир ограничивался кроватью, столиком с часами справа, стаканом воды, радио, за головой стена, а в ногах - телевизор. В очень редкие моменты она вспоминала, что вне этой комнаты существует реальная жизнь, но осознание этого наступало в странные моменты. Иногда заходил посетитель и приносил с собой запах внешнего мира, луч солнца, задержавшийся в волосах или капля пота на лбу или пудра, только что наложенная на лицо, но такие мелочи вызывали в памяти иную реальность. Иногда в этом узнавании она вспоминала мир вне этой комнаты, чувствовала его великолепие, почти ощущала лёгкий ветерок на своей коже, прохладу бассейна, когда она ныряла в него в палящий день. И тут же с тоской осознавала, что для неё это запретно. Она с силой захлопывала дверь этой памяти перед своим носом. Осознание того, что она лишена даже таких самых простых удовольствий, вызывало новый приступ боли. Не знай она никогда полноты жизни, возможно, не страдала бы она так, но она знала, а потом всё! Отобрали. В этом была самая жестокая пытка. Все её 18-летние друзья радовались жизни, демонстрируя на пляже свои совершенные точёные молодые тела, гормоны взбрыкивали в них, а её прибывали в спячке. На этот раз выздоровление после операции было очень долгим. Но когда она выздоровеет, когда позволит гормонам проснуться, они взорвут её изнутри в сумасбродстве жизни. Так она обещала себе! В сентябре - колледж. Только эта мысль приносила облегчение этим летом. Быть принятой в этот колледж, имея столько пропусков, было серьёзным испытанием для её мозгов, так считала её подруга Лила. Лила не была "материалом для колледжа", но зато она была лучшей её подругой из всех подруг. Единственной, которая не только брала, но и дарила.
  С Морин они остались подругами, хотя Морин приняли в клуб, а её нет. Но близости, какая была раньше, уже не было. Морин продолжала в ней нуждаться. Все её подруги нуждались в ней. Она была их голосом. Иногда она задавала себе вопрос, почему понимает то, что недоступно их пониманию. Она знала: она смотрит в корень, видит изнанку. Она не поверхностна.
  -Когда мама орёт на меня, называет дурой и лентяйкой, я готова убить её. Всё, что она говорит, заставляет меня лезть на стенку, - делилась с ней Морин по телефону сегодня. - А твоя мама замечательная. Такая милая, такая красивая и столько для тебя делает...-
  -Она тоже мне действует на нервы, Морин. Как бы ты себя чувствовала, если бы твоя мама каждый день вытирала тебе задницу? На неё я кричу, ей плачусь, она вызывает доктора и даёт лекарство. Кормит, купает, планирует каждую минуту моей жизни. Проклятой жизни. Думаешь, она никогда не теряет со мной терпения, думаешь, она всегда весела и рада, что ей приходится всё это со мной проделывать? Делает вид, что всё нормально, но я же вижу её истощение и что она на грани срыва. Иногда мы сводим друг друга с ума. И вечно она указывает мне, что и как делать. Как бы тебе это понравилось?-
  Наступило молчание, пока Морин осмысливала всё сказанное. Она чувствовала себя неуютно, Стефани знала это. Болезнь страшит. Её друзья боялись подцепить болезнь. И они избегали говорить о ней, когда спрашивали " как ты?". Она отвечала: " прекрасно", но всё равно они не любили навещать её. Потому что тогда вынуждены были заглянуть реальности в лицо и признать: она очень больна. Они чувствовали себя некомфортно: холодок бежал по коже. С другой стороны, если бы она всегда была больна, они, скорее всего, привыкли бы к такому положению. Но, здоровая, она была красивее, бесшабашнее, затейливее, чем большинство их. Они не могли рассчитывать на нее, как могли рассчитывать друг на друга. Она научилась быть для них лучшим другом. Выслушивала все их проблемы, давала советы и часами изливала на них свою симпатию. И они продолжали оставаться в её жизни.
  -Я позвоню тебе завтра, - пообещала Морин, вешая трубку. Честно, Стефани гораздо больше хотелось, чтобы Морин навестила её завтра, а не просто позвонила. Ей хотелось, чтобы Морин рассказала о субботней вечеринке, и они бы пошушукались, чтобы Стефани чувствовала себя частью их жизни, а не ненужной корочкой на чьём-то бутерброде.
  Зато в колледже будет замечательно. Занятия начнутся со второй половины сентября. Заживайте ноги! Кости уже заживают и исправляются.
  Этой ночью она проснулась от нестерпимой боли в правой ноге. Будто колено протыкали железом. Линит и Берт всю ночь просидели рядом, вытирая ей лоб, ставя холодные компрессы, хватаясь за всё, что они думали, могло бы помочь. Но даже лошадиная доза болеутоляющего не помогла.
  -Что-то не так, - снова и снова повторяла Стефани. Давит не корсет, мама, - рыдала она. - Вот здесь растёт. Нога растёт.-
  Как только рассвело, они отнесли её в машину и отвезли в госпиталь к доктору Левинсону. Он снял корсет с правой ноги. Внутри корсета в колено Стефани проникла инфекция и началась гангрена.
  
  
   Глава 16.
  -Му-тер, - встретила меня, нагруженную пакетами, Эми, - телефон разрывается весь день. Звонят отовсюду. Твой издатель сказал перезвонить срочно, если вернёшься домой до 3: 30. Было 5. Звонили из Лос-Анжелеса Таймс, из Геральд., несколько репортёров из новостей: я их всех записала.-
  -И дядя Сид, - добавил Джеральд, - и папа-
  -Чего они хотели? - спросила я, чувствуя, как меня прошибает холодный пот. В ту же секунду зазвонил телефон.
  -Я не буду отвечать, - сказала Эми, это тебе.-
  Я взяла трубку. Это был папа: " Сьюзан, это надо остановить. Мы должны что-то предпринять-
  -Что, папа? - я слышала ярость в его голосе.-
  -Мы с мамой тоже получили такое письмо. Просто отвратительно. Мы едем к тебе.
  И прежде чем я успела ответить, он положил трубку. Я тут же перезвонила, но трубку взяла мама.
  -Не приезжайте, - попросила я. Дайте мне сначала понять, что происходит, потом я вам перезвоню.
  -Сьюзан, мы так за тебя переживаем. Этот подонок, который присылает письма, может, он хочет тебя убить? Тебе нужен телохранитель.-
  -Мам, - вздохнула я, - позвоню вам позже.-
  Вот теперь я, по-настоящему, испугалась. Что если она права? Боже мой! Все, кого я знаю, получили такие письма. Я содрогнулась от этой мысли, постаралась взять себя в руки и пошла на кухню и начала механически разбирать пакет с продуктами. Майлз увязался за мной. Как же глупо с моей стороны думать, что это был лишь один эпизод и никогда больше не повториться. Я должна защитить себя. Но как?
  Через стол я глянула на почту: ещё один виниловый конверт лежал там. Если бы я обладала способностью сжечь его взглядом прямо на столе! За мной наблюдали дети, и мне пришлось взять себя в руки. Глупо. Я не позволю этой мерзости вмешиваться в мою жизнь. У меня масса других дел. Я подошла к столу и взяла конверт. Обратного адреса не было, а отправлен он был из Нью-Джерси, а не из Нью-Йорка. Трясущимися руками я вскрыла конверт. Внутри было письмо к моему издателю с ксерокопией страниц из книги, из которой я, якобы, совершила плагиат. Я прочла,
  Тому, кого это касается.
  Я включаю доказательства плагиата Сьюзан Уинстон. Если она сделала это в одном романе, можно предположить, что и в другом тоже. Совершенно случайно я обнаружила оригинал книги, из которой она совершила плагиат, в букинистическом магазине. К сожалению, обложки не было и потому я не знаю названия. Опубликована она была в 1934 г. В Чикаго. Посылаю вам это письмо, так как вы - заинтересованное лицо и, возможно, поможете мне доказать её вину. Думаю, её следует вывести на чистую воду.
   Шерри Фэлон.
  Дети следили за моим лицом. Я выдавила улыбку: " ненормальная".
  Майлз подошёл ко мне сзади: "опять, мама?"
  -Да, милый, не знаю, за что и что ему надо.-
  Снова зазвонил телефон. Конечно, то же самое было послано в прессу, и в следующие полчаса я отбивалась от репортёров, пытаясь убедить их, что в обвинениях нет ни грамма правды. Одна пресс-дама ободрила меня: " Мы не думаем, что это правда, но проверять такие вещи - наша обязанность. Вы звонили в Чикаго?" - спросила она.
  -Первый раз в жизни я слышу о данном издательстве, - сказала я ей. - Бьюсь об заклад, его в природе не существует, и никогда не существовало. Или они давным-давно вышли из бизнеса. Она пожелала мне удачи. Но многие были враждебны и взяли обвинительный тон. В конце концов, я сняла трубку с рычага, к большому огорчению Эми, - одно из худших наказаний для подростка. В сумочке у меня была визитка Барри Адлера, и приватного детектива, К счастью, он ещё находился в офисе и согласился встретиться со мной завтра утром. Ночь я почти не спала, думая нескончаемую думу о статьях, рушивших мою репутацию. Но я же не виновна. Как мне убедить в этом людей? Я была напугана больше, чем признавалась себе. Может, кто-то за мной следит? Намеревается ли он оскорбить меня, напасть? Существует ли угроза для моих детей? Они в безопасности?
  Имя детектива было Беловз. Ему было за 50. Плотный, седовласый, он обладал внешностью человека, которому можно доверять, но кто я, чтобы судить?! Всё изменилось в моей жизни. Единственная мысль, пришедшая мне в голову, когда я вошла в его офис, как богато он обставлен и во что всё это мне обойдётся, в то время как я нуждаюсь в каждом долларе, чтобы оплатитьь свой долг. Беловз пожал мне руку и сквозь чёрные очки внимательно изучал моё лицо. Мы сели на диван напротив его стола, и он начал читать письма: " Я не стал бы преуменьшать ситуацию, миссис Уинстон, - молвил он, закончив чтение. - Это, - гнусно и злокозненно, - он указал на письма. Писал это человек с ненормальной психикой."
  -Труднее всего мне поверить, что кто-то предпринимает столько усилий и времени, чтобы всё выглядело реальным. Это больше всего страшит меня. Может, мне стоит нанять телохранителя? Я в опасности?
  Он положил письма на кофейный столик: " Позвольте мне пока ничего не говорить. Я хочу докопаться до дна, хотя решать вам. Чего вы хотите, найти и индефицировать преступника или чтобы я прошёл с вами весь путь до суда, что гораздо сложнее."
  -Предположим, что сейчас я хочу лишь найти и индефицировать преступника, - я загорелась надеждой. - Если я буду знать, кто он, возможно, мне удастся его остановить. И ещё я хочу скрутить ему шею.-
  -Тогда, может статься, ему захочется причинить вам ещё больший ущерб.-
  -Вы считаете, что из страха узнать, КТО за этим стоит и ЧТО можно обнаружить, не стоит и начинать?-
  -Нет, пытаться нужно установить, кто это, - он прокашлялся, - но вы должны мне позволить действовать.-
  -Конечно, - заверила его я. Как вы думаете, предложение мистера Адлера выйти с этим публично - хорошая мысль?-
  -Когда газеты начнут это печатать, по реакции мы поймём, так ли это. В противном случае, мы даём этому человеку то, чего он жаждет, - публичности и внимания.-
  -Значит, мои инстинкты правильны.-
  -Вы должны разрешить мне свободу действий, не делая публичного заявления. Даже если это смущает вас.-
  -Что вы имеете в виду?-
  -Такого рода расследования могут стать очень личностными, и хотя у меня к вам полное доверие...ну, вы понимаете.-
  -Нет, не понимаю,- горячо возразила я. Мне нечего скрывать. Я не виновна в плагиате. В жизни я не делала ничего такого, чтобы заслужить подобные нападки и обвинения.-
  Он кивнул, ободряя меня, но, боюсь, не поверил мне: "Миссис Уинстон, слишком часто мы обнаруживаем отвергнутого любовника в далёком прошлом, и он, как правило, тот преступник.-
  -Я в разводе уже почти 5 лет. Между мной и моим бывшим мужем дружеские отношения. Он женился во второй раз. Как во вспышке я увидела весь тот ужас, через который прошла после развода. Раньше я могла бы заподозрить Алекса, но не сейчас. Всё позади.
  -Что-то с деньгами? - спросил он, будто читал мои мысли. - Вы должны ему какие-то деньги или он вам?-
  Я старалась избегать его глаз, мгновенно вспомнив, в каком плачевном положении мои финансовые дела.
  -Мы оба потеряли огромные деньги, неправильно инвестируя, но я не вижу здесь никакой связи.-
  Мне необходимы детали, - он достал блокнот и стал делать пометки.
  -Но я потеряла столько же, сколько и он.-
  -Наверняка вы этого не знаете, так? Возможно, он вас обманывает, а, может, шантажирует.-
  -Но денег от меня никто не требует...-
  -Может, и потребуют. Как насчёт секса? Что-то экзотическое, что мне следует знать, с вашим бывшим мужем или с кем-то другим? Иногда люди с отклонениями имеют отклонения и в других аспектах. -
  Я изучала маленьких голубых лошадок, гарцующих ровными рядами на тёмно-красном фоне его галстука, чувствуя себя так, будто меня допрашивает КГБ. Внезапно я испугалась, что всё, что я сейчас скажу, может быть использовано против меня. Мне было ненавистно рассказывать ему интимные вещи. Они принадлежали мне - мне одной. И моим читателям. Им я рассказывала их, когда лепила свои характеры, вкладывая в них свои мысли, делая вид, что это их мысли и их поступки. Для меня писательство было анонимной формой самовыражения.
  -Ничего такого не было, - выдавила я, зная, что позабавить его нечем, не говоря уж о том, чтобы вызвать особый интерес. Он сделал пометку в блокноте.
  -А другие мужчины?-
  Я коротко перечислила их. Повествуя о них, вслушиваясь в свой голос, я казалась себе неинтересной и тривиальной. Не то было в моих романах, всё было по- другому!
  -А ваша семья? -
  Я описала семью, нашу близость, болезнь моей сестры, мужество родителей. И расплакалась.
  Он подождал.
  Наш разговор продолжался 2 часа. Он поднимал новую тему, задавал новый вопрос; мы исследовали его со всех сторон, но все вело в никуда. Надо отдать ему должное: он был терпелив, каждый раз объясняя, что " он ищет невидимую связь между обидчиком и мною". Может, завистливый родственник или коллега, недовольный работник - кто-то, у кого достало ума свести концы и замыслить такое гнусное дело. По крайней мере, я вас выслушаю, чего полиция делать не станет.
  Я ломала себе голову, выискивая, что ещё могу ему рассказать. Наконец, выложив будто всё, я спросила: " И что?" Казалось, он был обескуражен. Я тоже. Не было никаких зацепок.
  -Хотя мы не выявили ничего, что указывало бы на кого-то определённого, я, пожалуй, начну с анализа бумаги, на которой написаны письма. Сузив поиски определённого источника, я выясню время, когда была отпралена бумага. Потом профильтрую сеть магазинов в поисках знакомого имени кого-то из вашей жизни. Конечно, это требует времени, но таким образом мы, возможно обнаружим главную магистраль. Я могу также сделать анализ печатной машинки. Была ли использована одна и та же машинка, и какой тип? Можно ли вычислить этого человека по печатной машинке?
  Мне это всё казалось невозможным и жуткой потерей времени.
  -Во сколько мне это обойдётся? - спросила я.
  Он передал мне лист стоимости услуг, начиная с 25 долларов в час. Увидев выражение моего лица, объяснил: " Если сейчас для вас это неподъёмно, можно подождать, хотя хочу вас предупредить, что, чем дольше ждёшь, тем труднее отыскать след. Всегда легче найти свидетеля по горячим следам."
  -Знаю, вы правы, но мои долги сейчас не позволяют мне: долги слишком большие, я говорила вам. Может, нам начать с малого: анализа бумаги и печатной машинки. Посмотрим, куда это приведёт.
  Он встал: " Решать вам. Обычно я так не работаю. Позвольте мне подумать. Но к какому решению я бы ни пришёл, за сегодняшний визит я хотел бы получить свой гонорар.-
  Я кивнула, и мы пожали руки друг другу.
  -Я хочу предложить вам составить список всех ваших знакомых, кого можно заподозрить. И ещё: держите глаза открытыми. Конечно, это может оказаться человек, вам незнакомый, но, думаю, знакомый и, может, даже близкий.
  Я согласилась, хотя такой список был уже у меня в голове. Я вглядывалась пристально во всех своих знакомых, начиная с Алекса и Глории, друзей из высшей школы, до молодых людей, которым по той или иной причине отказывала, отказывала в близости: девочку в школе по имени Розали, которая избила меня в кулинарном классе за то, что мой кекс оказался лучше, поднялся выше, чем её. Мысленно я даже проверяла друзей из моего детства: Мэрилин и Жасмин. Я даже включила в список сестру и домработницу. Хотя это было нелепо: с таким же успехом я могла включить в этот лист своих родителей и спаниеля. На 100% я была уверена: никто из них не мог такого сделать.
  
   ****************
  Я ждала, что всё просочится в газеты, но лишь "Энквайер" напечатал статью, да и то не на первой странице. В статье говорилось, что кто-то объявил мне, известной писательнице, войну, обвинив в плагиате. Меня процитировали: " никогда в жизни я не делала ничего подобного и не знаю никого, кто бы мог так гнусно со мной поступить. Слова были похожи на мои, хотя интервью я никому не давала.
  Вскоре после разговора с Беловз, я должна была встретиться с Алексом, Муреем, денежным поверенным, и представителем налоговых органов, чтобы урегулировать дела с погашением моего долга. Мне необходимо было убедить представителя налоговых органов дать мне 24 месяца на его погашение. Мурей обещал, что я получу это время, но, поскольку дела принимали такой оборот, я не могла доверять уже никому.
  -Вы поможете мне убедить его? - спросила я Мурея.
  -Вы же знаете, помогу, - подтвердил он без энтузиазма. Два битых часа просидели мы в офисе, но не продвинулись ни на шаг. Собственно, терпение представителя налоговой истощилось, и я испугалась, что он мне откажет. Когда я услышала, как Алекс и Мурей соглашаются на его 18-ти месячное погашение, я потеряла контроль над собой. Они меня проигнорировали. Я чувствовала себя преданной. Мурей даже не глядел на меня.
  =Флойд, - сказал он налоговику мягким примирительным тоном, когда тот уже складывал бумаги. - Миссис Уинстон хотелось бы иметь больше времени для выплат. Есть ли какая-то возможность дать ей больше времени, чем 18 месяцев?-
  Налоговик исходил из возможности Алекса выплатить за 18 месяцев, он свалил нас в одну кучу, зная наши лучшие времена.
  -Мы уже согласились на 18 месяцев, - устало сказал он. - Думаю, это приемлемый срок.-
  -Послушайте, - запротестовала я. - Я не выживу, если мне не позволят погасить долг в 24 месяца. Дополнительные 6 месяцев для меня много значат. Мурей промолчал, а Алекс сделал мне знак закрыть рот.
  -Миссис Уинстон, мистер Уинстон согласен. Боюсь, это окончательно. - Его губы сложились в упрямую линию.
  -Но у Алекса постоянная зарплата, ежегодные бонусы, а у меня доходы нестабильны, и я несу расходы на содержание 3 детей. ЧЁРТ! Ни Мурей, ни Алекс не приложили ни грамма усилий, чтобы помочь мне.
  -Но ваши заработки высоки, миссис Уинстон, - произнёс он с намёком, что его заработки гораздо ниже. За последние два часа он продемонстрировал своё отношение к женщине, пишущей о любви, сексе, бизнесе, которая полагает, что может быть на равных с мужчиной. Такая женщина заслуживает всех бед, свалившихся на её голову.
  Позже, когда я описывала всё Стефани, она заметила, что я становлюсь параноидальной. Но не она сидела в кабинете Мурея, наблюдая, как налоговый инспектор вытирает свой розовый затылок носовым платком, с отвращением и одновременно вожделением взирая на меня.
  -20 месяцев - самый большой срок, какой мы дали для выплаты долга, мистер Леви, - сказал он Мурею. Он, вообще, апеллировал либо к Алексу, либо к Мурею, будто меня не существовало. 20 месяцев, чтобы выплатить 225,000 долларов. Я спрашивала себя, изменит ли он своё решение, если я сдавлю ему горло и буду держать, пока его розовый лоб не станет бордовым. Скорее всего, нет, не поможет. Но есть ещё одна часть его тела, которую я могу сдавить также сильно, и, наверняка, разница будет. От этой мысли мой желудок повело. Нужно было что-то делать. Инспектор изготовился уходить. Я была в отчаянии: мне не удалось спасти дом.
  -Пожалуйста, мистер Экснер, пересмотрите своё решение, - я поднялась и двинулась с ним к дверям: " Мне придётся сократить расходы до минимума. Но эти месяцы позволят мне сохранить дом и как-то обеспечить семью.-
  Он взглянул на меня чёрными круглыми глазками под розовым лбом, и я позволила ему увидеть моё отчаяние: " Пожалуйста, умоляю вас, - я задержала дыхание, полагая, что он изучает моё тело. Наверняка, он был удовлетворён тем, что я так низко опустилась; глаза его на мгновение сверкнули триумфом, и он милостиво кивнул: " Хорошо, мэм, 24 месяца". Он закрыл свой кейс, открыл дверь и вышел. Алекс повернулся ко мне: " Ты своим поведением поставила меня в тупик, Сьюзан. Не было никакой необходимости так выпрашивать.-
  -Если бы ты платил свою долю за обучение детей, не было бы необходимости для меня унижаться, Алекс. Я не шучу, Я могу потерять дом.-
  Мы уставились друг на друга. Но с плеч моих свалилась ноша. Я чувствовала предательство со стороны мужской половины человечества, но я сделала первый шаг к спасению наших жизней. По крайней мере, мы имеем крышу над головой. Когда Алекс ушёл, я сказала Мурею: " Я ждала большей поддержки от вас". Он покраснел.
  -Расписание выплат сделаете для меня? - холодно осведомилась я.
  -Зависит от того, какое будет следующее поступление и когда.-
  -В следующие несколько недель не будет. Я работаю по 12-14 часов каждый день, чтобы закончить большую часть моей новой книги, прежде чем предложить для продажи. Ирония судьбы, но сейчас моя работа над " Аникой" - книгой, которую написала моя бабушка много лет назад и которую я сейчас заканчивала, стала единственным моим прибежищем. Погружаясь в историю, написанную бабушкой, я испытывала наслаждение. Мир " Аники" был нежен. Время, когда кареты и автомобили соседствовали на дорогах. Меня очаровывало это время. Дамские платья были важным аксессуаром для обретения романтической любви, а любовь с первого взгляда казалась возможной. Работая над книгой, я могла отказать себе во многом. Два года - не такой большой срок. Трудно детям говорить "нет" изо дня в день. Я спрашивала себя, как они станут ко мне относиться, когда период нашей бедности закончится.
  
  
   Глава 17.
  Голоса в соседней комнате разбудили Стефани. Просыпаясь, целую минуту она ещё не помнила о своей корсетной тюрьме, но та тут же дала о себе знать пульсирующей болью в обеих ногах. Первые минуты после пробуждения, когда на неё наваливалась реальность с новой силой, были самыми трудными.
  Она стала различать голоса: мужской и женский; они о чём-то шептались; Стефани затаила дыхание, пытаясь расслышать о чём, но слишком гулко стучало её сердце. От пота она была вся мокрая: после операции она стала сильно потеть, - еще одно унижение, которое ей приходилось терпеть. Мама объяснила, что это вызвано слабостью после инфекции. Слава Богу, ногу она не потеряла. Сработали антибиотики. Но она ненавидела свою слабость. Каждая минута в гипсе забирала ее силы. На прошлой неделе сняли гипс с бедра; в корсете остались только ноги. Но даже сидение в кровати изнуряли её. А занятия в колледже начнутся через 2 недели. Всё лето она наблюдала, как день сменяет день, минута - минуту; все её мысли были заняты 14 сентября. Будет ли она готова? Боже милосердный, пусть жизнь начнётся для неё снова!
  Она чувствовала, как нормальной становится температура тела, и успокаивается сердце. Теперь она могла слышать разговор в соседней комнате. Говорила мама
  -Иногда мне кажется, я не выдержу больше ни одной минуты. Если бы ты не заходил, у меня не было бы сил начинать всё с начала. Она забирает всё у меня: так изматывает! Но каждый раз, когда я теряю терпение и готова сорваться и накричать на неё, я думаю, какого ей, и не могу её винить. Спасибо, что зашёл сегодня. Одной мне не справиться.-
  -Ты очень сильный человек, Линит. Ты всегда справляешься с самой трудной ситуацией.-
  Стефани узнала голос доктора Левинсона. - " Я видел, как ты ободряешь Стефани раз за разом. Никогда не перестану восхищаться тобой. Если ты теряешь терпение, - кто посмеет кинуть камень в тебя?!
  -Что бы я ни делала, - всё недостаточно. Но и ты держись, Давид. Болезнь твоей дочери...-
  -Ты подаёшь мне пример. Всякий раз, когда на меня нападает депрессия, я вспоминаю, как ты держишься.-
  Наступило минутное молчание. Стефани затаила дыхание, спрашивая себя, что они делают: голоса их были так интимны. Ей стало неловко. Но любопытно.
  -Как твои отношения с Бертом в последнее время?-
  -Ссоримся постоянно. Уход за Стефани поглощает всё моё время, и, думаю, он этому противится. Он к тебе ревнует.-
  -Я этого боюсь.-
  -Но что я могу поделать? Моё терпение не бесконечно. На него его уже не хватает. По крайней мере, сейчас. Если бы он был терпимее. Такое впечатление, будто он ждёт, пока у меня иссякнут все силы, и начинает предъявлять свои требования.- Линит заплакала. - Ничего нового. Это длится уже годы. Я никогда не знаю, правильно ли мы всё делаем.-
  -Мне очень жаль, но ты же знаешь, ей нужна была ещё одна операция.-
  -Нужна ли, - сказала она. - А теперь, как мне сообщить эту последнюю новость?-
  -Хочешь, чтобы я сказал?-
  -Нет, это всегда на мне.- - Линит опять заплакала.
  Какая новость, подумала Стефани. Линит плакала сдавленно, будто на его груди. Стыд, гнев и ужас грузом навалились на Стефани. Ей страшно было услышать эту последнюю новость. И ещё ей претило, что мама говорила о папе с доктором Левинсоном и искала его поддержки у него на груди. Он нужен мне, а не ей. Она сопротивлялась их близости, и в худшие моменты подозревала, что мама получает от него не только поддержку и утешение. Она даже следила, не делают ли они тайные знаки друг другу, но видела только их озабоченность ею. Тогда ей становилось стыдно за свои нехорошие мысли. Когда всплывало имя доктора Левинсона, у мамы появлялось глуповатое выражение на лице. Но, может, скованная постоянной болью, Стефани начинала подозревать каждого и менялась к худшему. Проклятие! Доктор Левинсон -
  её доктор! Но стоило ему появиться, мама начинала бомбардировать его массой вопросов, захапывая всё его внимание.
  Доктор Левинсон был важен для них всех, но больше всех в нём нуждалась Стефани. От его улыбки ей становилось лучше, когда совсем было плохо.
  -Кто пришёл? - позвала она, притворяясь, будто только что проснулась.
  -Ш-ш! Она нас слышит, произнесла Линит. Шёпот прекратился. Потом дверь в семейную комнату, в которой последние 9 недель лежала Стефани открылась, и вошли Линит и доктор. На мамином лице лежало чувство вины, губы её были сложены в полуулыбку, и морщинка залегла между бровей. Обычно это означало: сейчас мне придётся рассказать тебе кое-что неприятное, тебе это будет ненавистно, ты будешь злиться и сопротивляться, но мы ничего не можем поделать, и тебе придётся это принять. Бывало, правда, что это вообще, ничего не означало, а только то, что здесь был доктор Левинсон. На это т раз в глазах Линит были боль и гнев. Стефани знала, мама страдает из-за её болезни, но она игнорировала мамины страдания. Были только её страдания. Иначе ей не выжить!
  -Стефани,- -начала Линит мягко, нежно, - нам кое-что необходимо обсудить с тобой, будь добра, не прерывай. - Стефани кивнула. - Мы с доктором Левинсоном говорили о занятиях в колледже в следующем месяце. Он думает, ты будешь не готова к началу. Милая, у тебя не будет сил: кости не зажили.
  -О Боже! Не говори мне это! - Стефани отвернулась, стараясь не накричать. Они что не знают! Не понимают! Она не выдержит больше ни одной минуты! - огромным усилием она подавила крик, рвущийся изнутри.
  Доктор Левинсон присел на край кровати. Через гипс она не чувствовала его тела рядом, но кровать прогнулась под его весом. Не могла она заставить себя взглянуть в его сочувствующие проницательные карие глаза. Он взял её руку и, объясняя, надавил на живот, на бедро, на всю руку, обследовал правую ступню, потом левую, и потрогал кожу. Она всё ещё к нему не поворачивалась. Он обследовал её ключицы, острые, как у огородного пугала, локти, кости ребер. Она сильно сдала за время болезни.
  -Цвет лица лучше, - объявил он. Повернувшись, она посмотрела на него прямо в глаза.- Знаю, ты разочарована, но начнёшь занятия в следующем семестре. Сначала нужно оправиться от операции. Это самое важное. Инфекция отбросила нас назад, и клетки Гаучера препятствуют заживлению костей. Заживление идёт медленнее, чем я надеялся.-
  Он надеялся! Конечно, она во всём винила его! Он виноват, виноват.
  Он проигнорировал её обвинения, продолжая объяснять. А каждая её клетка вопила: " не пойду, не пойду". Проклятие! Она чувствовала, слёзы наворачиваются, текут, текут. Текут,...она не сознавала, а он гладил и обнимал ее плечи.
  -Родная, не надо так убиваться, - Линит стояла с другой стороны. Будет хуже.-
  -Мама, помолчи! Я не хочу ничего больше слышать! - рыдала Стефани. - Ты обещала мне. И вы мне обещали! Обращалась она к доктору. Его огромные глаза смотрели на неё с тоской.
  -Знаю, что обещал, Стефани, но иногда всё идёт не так, как планируешь. Операция была трудная, и выздоровление идёт не так быстро, как хотелось бы.
  -И гангрена не помогла, - Стефани хотелось побольнее ударить его. Это всё была его вина, его с его сумасшедшими идеями.
  -Этого мы не предполагали. Но сейчас ты уже выздоравливаешь, - он твёрдо положил руку ей на плечо, потом встал и спросил Линит: " Как у неё с аппетитом?"-
  Ей хотелось ударить его в живот чем-то острым, чтобы он почувствовал боль. И мама тоже! Как смеет она быть такой красивой, терпеливой, доброй, когда её жизнь идёт под откос!?
  Доктора Левинсон, казалось, это не очень волновало. Поведение его всегда было таким. Он заботился о ней так же, как заботились её родители: не имело смысла погружаться в её скорби вместе с ней. Она чувствовала, гнев её уступает место страху. Дальнейшее - снова скука, домашняя тюрьма, уныние, тоска. Она - вне игры. Она представила, чем будут заниматься её друзья. Без нее создадутся новые союзы, привязанности; осенние занятия начнутся и наполовину закончатся, когда она вернётся к ним. Как она всё это перенесёт? Впереди брезжили долгие недели, мёртвые часы, пустые месяцы. И как напоминание, что её ждёт, начали болеть обе её ноги.
  Она нажала кнопку на своей госпитальной кровати, чтобы сесть прямо. Она снова плакала: " Доктор Левинсон, такая ужасная боль, непереносимо! Уколы действуют недолго".
  -Стефани, с уколами надо поосторожнее. Мама знает твою дозировку: лучше меньше. Она делает тебе уколы. Стоя рядом с мамой, он не был намного выше её. Он снова повернулся к Линит: " Как ты думаешь"?
  --Лучше я не буду увеличивать дозу, Давид. Она на лекарствах уже давно, не надо, чтобы она привыкала.-
  -Услышу это ещё раз, - заору! - стала угрожать Стефани. - Люди с такой болью не привыкают и не становятся наркоманами.-
  -Становятся, - возразила Линит.
  -Боже! Но почему ты всегда против меня?-
  -Милая, вовсе нет. - Она отвернулась и смахнула слёзы.
  -Почему бы не сменить это лекарство на первое. Иногда это помогает, - и он двинулся к двери.
  -Доктор Левинсон, - Стефани хотелось задержать его, хотелось, чтобы он не уходил. Только он знал, что с ней станет, только в нём была её надежда, все решения, ответы на все вопросы её жизни. А он забегал лишь на 20 минут и почти всё время проводил с мамой.
  -Когда я смогу ходить на костылях? Когда смогу ходить? Если я не стану ходить, я же никогда не восстановлю силы. Она дрожала от слабости из-за усилий произносить слова.
  -Давай посмотрим, как пойдут у тебя дела на следующей неделе, сказал он, зачёсывая пальцами волосы. У него был глубокий загар: воскресные дни он проводил за городом. С его кожей ему не требуется долго лежать на солнце, чтобы улучшить цвет лица. Она представила его жизнь: долгие часы сложнейших операций с 6-ти каждое утро, потом обходы пациентов в госпитале; после обеда приём больных, лекции по вечерам для студентов, подготовка к лекциям, статьи: по субботам - визиты к дочери в спец. школу для детей, больных церебральным параличом. Жена его писала книги по питанию, но...блюда Линит ему гораздо больше были по вкусу. Они не были такие изощренные, и в них не было так много специй. Заходя к ним, он пробовал её кухню и всегда делал комплименты запахам. Особенно ему нравились суфле из цыплёнка и голубцы.
  -Собственно, я привёз костыли; они у меня в машине, на случай, если бы ты была готова. Но я хочу, чтобы ты, прежде всего, попрактиковалась стоять и вставать с кровати, до того, как сделать хоть один шаг. По крайней мере, несколько дней. Я сейчас пришлю их, но ты будешь делать, как я скажу, хорошо? И, не ожидая её ответа, он вышел.
  -Смотри, чтобы она с этим не спешила, - Стефани слышала, как он предупредил Линит, провожавшей его к двери. Стефани была уверена, они ещё будут говорить о ней, и ей отчаянно хотелось знать, что.
  Сейчас, когда он ушёл, Стефани чувствовала себя изнуренной, потому что лишилась не только энергии, но и надежды. Доктор Левинсон забрал с собой уверенность, что всё будет хорошо, оставив незавидную перспективу оставаться в постели ещё долго.
  В этот момент ей показалось, что она не сможет больше жить ни одной минуты. Быть пленницей своего беспомощного тела, - какая же это жестокая пытка! Дух её не был сломлен даже сейчас, но новое отчаяние поглотило её. Она снова зарыдала, слабость раздавила её, распластав по кровати.
  Пришла Линит: " Милая, всё будет в порядке. Пойдёшь в колледж в январе, пропустишь только один семестр, зато ты будешь сильнее. Иначе, знаешь, очень рискованно."
  -Боже! Можешь помолчать! - взвилась Стефани. - Ненавижу это! Ненавижу!-
  И всё-таки мамины ободряющие слова были тем кислородом, каким Стефани дышала. Она всецело зависела от мамы, и Линит никогда не отказывала ей в поддержке, как бы глубоко ни ранила её Стефани.
  -Ты же знаешь, что я права, - Линит нежно гладила ее волосы. - Не так уж долго ждать: только до января. Скоро ты сможешь не только лежать всё время. Правда, это замечательно!? Мы будем вывозить тебя в кресле-каталке...
  Ощутить свежий воздух на своей щеке - изумительно! Стефани перестала плакать и вытерла глаза. Что толку плакать... Она сделала всё, чтобы вновь обрести силы и выбраться из кровати.
  Если она станет мобильной, тогда, возможно, следующие несколько месяцев пройдут быстро.
  -Доктор Левинсон оставил костыли, мама?-
  Линит кивнула: "Они в соседней комнате"-
  -Принесёшь?"
  -Милая, не сейчас...Ты ещё не готова.-
  -Готова, настаивала Стефани. - Хочу встать. Ну пожалуйста! Я хочу попытаться".
  Линит посмотрела на неё и покачала головой. И Стефани знала, почему. Жалкое зрелище она собой представляла. Кожа да кости. Кожа - сухая, под глазами - мешки, волосы отрасли, и у корней были тёмными, а дальше - светлыми, ногти - сломаны, а цвет лица - желтоватый и нездоровый. Зато зубы - семейное достоинство Блэкеров - были по-прежнему великолепны, хотя и великоваты на её осунувшемся лице.
  Линит улыбнулась в ответ улыбкой всепрощения. Несмотря на вспышки гнева, невзирая на собственную боль и отчаяние, она всегда находила слова ободрения.
  -Принесу сейчас костыли, но, родная, одно условие...
  -Какое?-
  -Подожди, пока папа вернётся домой. Он сможет помочь тебе. Если упадёшь, у меня не хватит сил поднять тебя.=
  Стефани согласно кивнула: " хорошо, подожду. Но принеси сейчас, чтобы я посмотрела на них. Не буду пытаться, обещаю."
  -Ну, хорошо, - согласилась Линит и ушла за костылями.
  
  
   Глава 18.
  Оперный дебют Глории состоялся летом 1962 г. на фестивале в Спалето в Италии. Мы услышали о её триумфе от моей свекрови, которая её сопровождала и которая была лицом заинтересованным, хотя, уверена, Глория была великолепна. Прослушав её в колледже в обмен на моё первое свидание с Алексом, мой папа предсказал ей успех и с интересом следил за ней. У неё развилось драматическое колоратурное сопрано, и Алекс был чрезвычайно обрадован её появлению на сцене Театра Willshire Ebel и тому, что мы сможем услышать в её исполнении оперные отрывки с фестиваля вместе с другими потенциальными звёздами оперного мира.
  С тех пор как я обнаружила, что Глория обливает меня грязью перед Алексом, я уже никогда не смогла быть с ней прежней. И хотя чувствовала себя обязанной сделать её подружкой невесты на свадьбе, со времени нашего обручения между мной и Глорией возникло отчуждение. А вот с Алексом Глория продолжала оставаться в очень близких отношениях, и в какой бы точке земного шара ни была, всегда звонила ему обсудить свой успех и попросить совета. Я стала членом семьи Алекса и всё глубже узнавала их: видела Глорию настоящую, и она мне всё меньше нравилась. Она была груба с родителями, дурно с ними обращалась, хотя они всё делали для неё: оплачивали дорогостоящее обучение и уроки пения. А вот Алекс за всё должен был платить сам. Вместо благодарности она требовала ещё и ещё, больше и больше, при этом называя мать сплетницей, а отца - мухомором; использовала их или пренебрегала ими. Самое странное, казалось всех, кроме меня, это устраивало.
  В день выступления Глории моей маме пришлось остаться со Стефани, которой ещё не сняли корсет, а свекровь, видевшая всё в Италии, вызвалась посидеть с Эми. Это означало, что мы идём в театр с двумя отцами: его и моим. Наконец, папа увидит Глорию на сцене. Он слышал её тогда в первый раз по мое просьбе, а во второй раз, когда она пела на моей свадьбе " И это моя любовь" из " Кизмета". Когда она предложила петь на моей свадьбе, я знала, это не ради меня и даже не ради брата, которого она искренно любила, но единственно, чтобы впечатлить моего отца. И согласилась я из-за Алекса, иначе он подумал бы, что я ею пренебрегаю.
  На свадьбе до процессии Глория пела, обращаясь к моему отцу, будто он был единственным в церкви. Мы с папой ждали в крыле, чтобы потом пройти по проходу, и такое её прямое обращение к нему было неуместным и обескураживающим. В тот день мой папа её не заметил. В глазах его стояли слёзы: он отдавал свою дочь замуж, замуж за другого мужчину. Стоя и слушая её пение, он повернулся, улыбаясь мне, сжав в своей мою руку. Помню, на меня накатила волна нежности к нему. Официально, моё детство заканчивалось, скоро я стану замужней женщиной со всеми ответственностями и обязанностями. Я должна быть верной своему мужу, а не моему добрейшему папе, у меня появится свекровь, которая будет давать мне, по большей части, ненужные советы, и, конечно, Глория в придачу, которая сразу по окончании церемонии придёт ко мне, и, не поздравив, не пожелав счастья, не сказав "Добро пожаловать в нашу семью!", спросит: " Ну, так что твой отец думает о моём пении?" - Будто это единственное, что меня волновало на моей свадьбе!
  -Думает, что ты великолепна, - ради мира похвалила я её, следуя за Алексом, увлекающим меня фотографироваться. Но, улыбаясь в камеру, я понимала, то, что я ей сказала, не удовлетворила Глорию. Краем глаза я видела, как она допрашивает моего папу, сверля его глазами и хватаясь за каждое слово. Хотелось бы мне знать, говорил ли он ей то, что и я. Я почувствовала укол собственности, осознав, что не только я становлюсь членом их семьи, но и она становится членом моей семьи. Я не хотела, чтобы мой папа имел с ней дело!
  Сфотографировавшись, я окунулась в празднование и забыла о Глории, пока не услышала возбужденные голоса. Я обернулась взглянуть.
  -Почему не будете? - требовала Глория у моего отца. Не допив шампанское, многие гости уставились на неё.
  -Глория, пожалуйста, говори потише, - вежливо просил мой папа, стараясь избежать сцены.
  -Не буду тише, пока не скажете мне, почему не хотите меня представлять.-
  -Я же сказал, милая. Думаю, ты ещё не готова. У тебя ещё много лет впереди. Ещё в прошлом году я сказал тебе после прослушивания. Глория, пожалуйста, это же свадьба моей дочери и Алекса. Сейчас и здесь не место для обсуждения таких дел.-
  -Вы - глупец, потому что не хотите тут же сграбастать меня, пока есть такой шанс, - с гневом прошипела она. - Да что и ожидать от такого человека! Вы пожалеете об этом, - пригрозила она по-детски и так сильно топнула ногой, что я боялась, пол провалится, потом повернулась, побежала в комнату подружки невесты и спряталась там. Никакие увещевания родителей и Алекса, хотя они пытались многократно, оставив меня одну и почти испортив мне свадьбу, не могли заставить её вернуться. Наконец, мама предложила мне пойти и уговорить её, но я отказалась.
  -Это моя свадьба, мама, и я не собираюсь провести её, уговаривая испорченную Глорию.-
  -Но Алекс и его родители так несчастны, - настаивала мама, - ты же не хочешь начинать свой брак на такой ноте?-
  -Пусть папа поговорит с ней, - предложила я, но маме такой обмен совсем не понравился.
  И всё-таки именно мой папа уговорил Глорию вернуться на свадьбу; я даже видела его танцующим с ней. Во мне полыхнула к ней ненависть, во всяком случае, сопротивление, когда она победно взглянула на меня, будто говоря: " Видишь, я победила!"
  Она наконец-то заполучила свой шанс пригвоздить Берта Блэкера, агента по классическому репертуару. Именно он должен и будет представлять её всему миру. Нечего и говорить, в моих чувствах и отношении к Глории много было намешано.
  Мы приехали в театр на 20 минут раньше. Алекс хотел пройти за кулисы поздороваться с Глорией. Он не виделся с ней уже несколько месяцев.
  -Давай сходим по окончанию, - уговаривала я его, но он тащил меня за сцену. - Уверена, сейчас она никого не хочет видеть.-
  Но Алекс не мог отказать себе в удовольствии покрасоваться там, где были лучи прожекторов, и пренебрёг моим предупреждением. Мой свёкрь Сэм пошёл с нами, но папа остался в фойе.
  За сценой была обычная сутолока: рабочие расставляли декорации, техники проверяли кабель и свет, артисты настраивались и входили в роль.
  У Глории была своя маленькая, но собственная уборная.
  При виде Алекса глаза её полыхнули радостью. Своему отцу и мне она едва кивнула.
  -Привет, крыска, - по-медвежьи Алекс обнял её.
  Она откинулась, пальцами сжала его лицо так, что рот перекосился, и поцеловала выпяченными губами: " Бог мой! Ты-умопомрачителен!" Губами коснулась отцовской щеки: " Папа, ты такой тощий!- Мой свёкрь, милый, добрый, худой, с тёмными глазами Алекса и широкой улыбкой, в последнее время чувствовал себя плохо, страдая упадком сил. Он отмахивался от наших советов обратиться к врачу. И уверял, что " всё пройдёт". Мама, разбирающаяся в медицине, считала, что с ним что-то не в порядке. Позднее выяснилось: она была права. У него были проблемы с сердцем.
  -Привет, Сьюзан, - Глория поцеловала воздух возле моей щеки, - не очень-то ты похудела после рождения Эми. Может, одолжишь немного своего жира моему отцу?-
  Алекс и свёкрь повернулись посмотреть, не слишком ли я толстая.
  -Да я лишь на 8 фунтов больше нормы, - защищалась я, - это не так много.-
  И тут Глория заметила, что нас лишь трое, - не четверо. Её будто со всего маху ударили тупым инструментом. Она всегда была склона к драматизму, сейчас на лице её был ужас.
  -Я надеялась, - придёт твой отец! Мечтала увидеть его здесь! - Голос её вдруг прозвучал грубо, напряженно.
  -С тобой всё в порядке? - встревожилась я.
  -Всё в порядке. Пройдёт.-
  Но не проходило. Голос её звучал, как из преисподней.
  -Где твой отец? - повторила она.
  -Он в зале. Он считает, что исполнителей нельзя тревожить перед спектаклем, - объяснила я и взглядом предложила Алексу уйти.
  Тот факт, что мой отец в зале, не восстановило ее равновесия. Наоборот, казалось, она расстроилась ещё больше, уставившись в пространство, будто выслушивая совет призрака и напрочь игнорируя нас. Мы стояли в ожидании, не в силах ничего сказать, чтобы нарушить её состояние. Казалось, длилось это часами, хотя, в действительности, прошли секунды. Потом, будто пробудившись, она внезапно повернулась ко мне: " Давай, убирайся отсюда!" И толкнула меня к двери.
  -Глория, поосторожней, - вступился за меня её отец, поймав меня за руку, когда я теряла равновесие.
  Алекс же вёл себя так, будто всё это было нормально, и, изучая отзывы и рецензии о ней, наклеенные на зеркало, восхищался: " Бог мой! Восхитительно! Дай мне их прочесть!"
  -Алекс, не сейчас, - попросила я, кивнув на Глорию.-
  Но он двинулся к ней и, счастливый, обнял: " Сегодня Берту ты очень понравишься, сестрёнка".
  Я теряла терпение.
  Наконец, робко вмешался свёкрь, всех нас подталкивая к двери.
  -Нам лучше уже идти.- Он - то привык к выходкам своей дочери.
  -Увидимся, сестрёнка, - произнёс Алекс, но Глория продолжала стоять, уставившись в пространство, будто в столбняке. Оказавшись за дверью, свёкрь спросил: " Думаете, с ней всё в порядке?"
  -Конечно, - уверил Алекс, но не очень убедительно.
  -У неё снова ЭТО ВЫРАЖЕНИЕ появилось...-
  -Не появилось...
  -Говорю тебе, появилось. Надо что-то предпринять, - в голосе свёкра была беспомощность. Она никогда не слушает, что я говорю.-
  Ты никогда не бываешь твёрдым с ней, папа. Я слышала, Алекс и раньше жаловался. В редкие моменты он признавался мне, что родители слишком Глории потакали и тем испортили её, лелея её артистический темперамент. Я же задавала себе вопрос, что шло первым: темперамент или испорченность.
  -Сейчас не время читать мне лекцию, как воспитывать детей, - сказал мой свёкрь, следовало прийти матери. Ей единственной удаётся ладить с ней.
  Глории 25! Вы оба ведёте себя так, будто ей 12! Что с ней?!
  Алекс задержал взгляд на своём отце, будто испрашивая у него разрешения сказать мне. Тот отвернулся, избегая заявлять о своей позиции. Его поведение ещё больше раздражало меня. Мне хотелось сказать ему: " Вы отец, Сэм, почему вы позволяете своим детям не считаться с вами? Но, конечно же, ради мира в семье я промолчала. Но сравнила: мой папа твёрдо и мгновенно урегулировал бы ситуацию. Хотя, конечно, ни я, ни моя сестра не терроризировали родителей, не принимали финансовую помощь родителей, будто это был их долг. Мой отец такого бы не позволил. И в этот момент, наблюдая Алекса и его отца, я поняла гораздо больше о своём муже, чем, если бы он обо всём этом повествовал. Я спрашивала себя, будет ли он достаточно твёрдым с нашими детьми.
  Я повторила свой вопрос: " Что с ней такое?"
  -Однажды, ещё в школе были состязания по пению, - объяснил Алекс, - что-то расстроило её, и она отказалась продолжать. Она не сказала, что её расстроило, и мы не могли добиться, в чём дело. Потом были состязания по пению в Сауздейте. Мы добирались туда 2 часа; кроме того, все учителя и её группа очень в ней нуждались. Но что бы мы ни делали, как бы ни уговаривали, - она отказывалась наотрез.
  -Она - очень упрямая, - добавил свёкрь...Будто я этого не знала.
  -Вы думаете, она может отказаться выступать? - спросила я не веря. Они оба уставились на меня.
  -Может, она не очень хорошо себя чувствует?-
  Очень не хотелось мне туда возвращаться: когда Глория в таком злонамеренном состоянии, - лучше держаться от неё подальше. Я научилась видеть признаки приближающегося взрыва разнузданности давным-давно. Знала, что всем в непосредственной близости, лучше побыстрей уносить ноги. Она могла любому свернуть кровь мгновенно. Но сегодня вечером этого не произойдёт: мне хотелось защитить свёкра, бледного, задыхающегося. Поняв, что ни мой муж, ни мой свёкрь не знают, что делать, я вернулась и заглянула внутрь. Глория продолжала стоять в столбняке, невидящими глазами уставившись в невидимого человека в углу комнаты, склонив набок голову, будто к чему-то прислушиваясь. Время от времени она кивала, как будто получая информацию. Я физически почувствовала, как мурашки пробежали по моим рукам.
  -Глория, что случилось? Тебе плохо? - я взяла с ней тон, каким разговаривала с Эми, когда накладывала мазь на её разбитую коленку. Я попыталась усадить её на стул. Всё её тело было жёстким негнущимся, будто в спазме столбняка.
  Я сделала ещё одну попытку, но на этот раз стоило мне дотронуться до неё, она сильно ударила меня локтем меж ребер. У меня перехватило дыхание. Я резко вскрикнула, упав спиной на косметический столик. Глория даже не сообразила, что она сделала. Не шевельнула пальцем.
  -Глория! Очнись!-
  Постучали в дверь: " 5 минут, мисс Глория". Моё сердце забилось так, будто я проскочила на одном дыхании 3 пролёта лестницы. Я не знала, что делать. Мне очень не хотелось прибегать к помощи папы, мне хотелось держать Глорию и папу подальше друг от друга, но сейчас я решила, что будет лучше, если я схожу за ним. Только он один сможет сладить с этим сумасшедшим темпераментом. И тут за дверью я услышала его голос
  -Что вы здесь делаете? Занавес уже подняли, вы же опаздываете!-
  -У нас тут небольшая проблема с Глорией, - я слышала, как объяснял свёкрь. Его голос, лишённый дыхания, звучал ужасно.
  -Могу я помочь? Где Сьюзан?-
  Никто не ответил. Потом я услышала голос Алекса: " С ней всё будет в порядке".-
  -Боже! Занавес поднят, а Глория не готова! - подумала я.
  -Папа, - позвала я, следя за Глорией, чтобы она - Упаси Бог - не взорвалась снова. Иди сюда!.-
  Открыв дверь, он заполнил весь дверной проём своей высокой фигурой. Как же я была рада видеть его! Беспомощно передёрнув плечами, я глазами указала на Глорию. Она стояла, замерев, как статуя в детской игре. Папа немедленно перешёл к действию: взяв Глорию за плечи, покрыв их своими огромными ладонями, встряхнул, привлекая к себе внимание.
  Вздрогнув, она пришла в себя и взглянула на него. Глаза их встретились, и у неё подкосились ноги, но папа крепко держал её, пока она не обрела равновесие. Прошла минута; она пристально смотрела на него, будто не узнавая. Потом, наконец, осознав, кто перед ней, улыбнулась. Лицо её вспыхнуло от удовольствия
  -Привет, Берт. Я и не знала, что вы сюда придёте.-
  Прекрасно она знала, подумала я. Это игра? Мысль, что она разыграла нас, и пугала, и возмущала меня. Не отводя от неё глаз, он сказал: " Привет, Глория, Никогда на свете я не пропустил бы твоё выступление. И, продолжая удерживать на ней свой взгляд, головой он указал мне на дверь.
  Выходя, я слышала, как Глория полузадушенным голосом шептала: " Я так рада видеть вас! Всю жизнь я мечтала об этой минуте!" Щёки мои вспыхнули, будто я только что стала свидетелем интимной минуты их жизни.
  Я взяла свёкра за руку;: " С ней всё будет в порядке. Сегодня она будет петь!" И увидела облегчение на его лице.
  Через несколько минут, когда уже поднялся занавес, к нам присоединился папа. На щеке его я разглядела след губной помады и стёрла её: " Как она?" Он прошептал, что с ней всё в порядке, и прижал свой палец к губам.
  -Что ты ей сказал?-
  Но он больше ничего не стал говорить, только дал знать Алексу и моему свёкру, что всё в порядке. Когда первая группа исполнителей закончила и был перерыв перед выступлением Глории, я снова спросила: " Что ты сделал?" Он улыбнулся, потрепал меня по руке и сказал: " Просто сказал ей: "ну, довольно, нельзя же так себя вести".
  -И помогло?-
  -С тобой всегда помогало, - улыбнулся он.
  -Со мной - да, но Глория - другое дело, - ответила я.
  -Милая, мне приходится это делать, - он уселся поудобнее, скрестив руки, мой собранный, красивый папа.
  Занавес поднялся, с ослепительной улыбкой Глория вышла на сцену и запела. Я взглянула на своего свёкра, стараясь избегать сравнивать его с моим отцом, но мне это не удавалось. Я спросила себя, стали бы Глория и Алекс другими, имей они более строгих родителей, и каким образом это может повлиять на мой брак.
  Глория была обворожительна, ослепительна. Захваченная её пением, я отказалась решать этот вопрос, убедив себя, что у меня одной хватит сил. Потом что-то пронзило мой мозг.
  -Папа, ты согласился представлять её?
  Клянусь, утвердительно кивнув, он выглядел виноватым.
  -Думаю, сейчас она уже готова, - произнёс он.
  Именно тогда я осознала, как опасно может Глория манипулировать. Она пойдёт по трупам, чтобы заиметь то, чего хочет. Это вызвало во мне такой гнев, будто этот припадок случился со мной.
  
   Глава 19.
  Разрываемая между работой над книгой моей бабушки, финансовыми проблемами и обвинениями в плагиате, я глубоко погрязла в собственном мире. Не в моём характере было вступать в единоборство. Я чувствовала, что разваливаюсь на кусочки.
  Работа над книгой моей бабушки, к счастью, захватывала меня. Оставалось 300 незавершенных ею страниц, которые нуждались в корректировке и более чётком замысле. От этой книги зависело моё будущее. Мама всегда повторяла мне, я способна сделать всё, что замыслила в жизни. И эта вера руководила мною. Надеюсь, она поможет мне справиться со всем, что на меня свалилось. По большей части бремя это лишало меня дыхания, часто я видела себя во сне в неприятных и пугающих ситуациях: я сдаю последний экзамен, и ни-че-го не знаю, или стою перед классом в грамматической школе абсолютно голая. Самый жуткий сон: я устроила конференцию для 300 читателей, а книг - нет. От таких снов я просыпалась и шла в ванную, благодаря небеса за прерванный ночной кошмар, но стоило вновь заснуть, кошмар продолжался.
  Вот я стою в книжном магазине и жду, когда прибудут мои книги, отчаянно пытаясь поддержать разговор со своими читателями, а они один за другим уходят. Наконец, прибывает грузовик с моими книгами - новым романом - и начинается разгрузка. Я начинаю поспешно раздавать книги. Но кто-то восклицает: " все страницы пустые". Я забыла их написать.
  Я поставила задачу своим помощникам собрать всю информацию об издательстве, предполагаемого издателя книги, с которой я, якобы, совершила плагиат. Как я и предполагала, такого издательства не существовало. Дети мои стали проявлять повышенное любопытство к обвинительным письмам, возмущались и строили заговоры.
  -Я думаю, это писатель, который завидует маме, - решил Майлз.
  -Мелко копаешь, - заявила Эми. Ей было уже 15, и её скачущие гормоны диктовали свои догадки.
  -Это мужчина работает в издательском деле, ему 38, у него седые виски, он влюбился в маму, прочитав её первую книгу; живёт он в Нью-Йорке в пент хаузе, а мама живёт в Калифорнии.-
  -Да брось ты, - ухмылялся Майлз, - это глупый приём стараться обратить на себя её внимание, обвинив в плагиате.-
  -Мама, а что это такое - плагиат? - спросил Джеред, стараясь уяснить это понятие.
  Шла четвёртая неделя. Мы только что закончили обед. Эта часть дня всегда приносила умиротворение, пока не начинались жалобы.
  -Можно сегодня посмотреть телек? Домашнюю работу я уже сделал, - начал Майлз обычным объяснением.
  -Лучше почитай книгу. Ты знаешь правило: один час телевидения в неделю., ты своё время уже использовал.-
  -Мам, - Майлз сделал вторую попытку, - все мои друзья вечером смотрят телек., все, кроме меня. Через полчаса начнётся крутое шоу. Преследование на автомобилях и всё такое...-
  Эми , скрестив руки на маленькой формирующейся груди, глянула на него: " Честно, Майлз,ты такой сопливый ещё."
  -Заткнись ты, задница, - парировал Майлз.
  -Мама, почему он так со мной разговаривает.-
  В моей голове роились цифры; из одной колонки (доходов) я переносила их в другую (расходов).
  -Майлз, не обзывай сестру.-
  К счастью для Эми зазвонил телефон.
  -Мамочка, что это слово обозначает? - снова спросил Джеред. На его подбородке был шоколадный пудинг.
  -Вымой лицо, милый. Ты спрашиваешь о слове " плагиат"?-
  Глаза его были большими. И взгляд полон доверия. Невидимая рука повернула остриё ножа в моём сердце. Я бы много отдала, чтобы не объяснять ему это слово. Глубокое сочувствие к моим родителям , вынужденным бесчисленное количество раз объяснять мне и моей сестре необъяснимое, поселилось во мне..
  -Оно означает , милый, что кто-то у другого крадёт написанное; например, ты списываешь рассказ у своего друга Стефана и ставишь под рассказом своё имя, будто ты его написал.-
  -Я так не сделаю.-
  -Конечно, не сделаешь, потому что знаешь, что это нехорошо.-
  -Не потому, а потому что Стефан не пишет таких хороших рассказов, как ты.-
  Я не могла не рассмеяться.
  -Ты пишешь самые лучшие, мамочка. И рассказываешь мне перед сном . И рассказываешь лучше, чем Майлз. Он страшные рассказывает , а я люблю красивые. Я припомнила, что те же слова говорила мне моя сестра давным-давно, когда мы были детьми , и на мгновение не смогла поверить, что я уже мать троих детей со всеми обязанностями по их воспитанию. В последнее время я не слишком хорошо с этим справлялась. С новой силой всё снова навалилось на меня, и я разрыдалась. Джеред охватил меня ручонками, ладошкой поглаживая мне спину.
  -Позвать Эми? - спрашивал он , заглядывая мне в глаза. Я заставила себя прекратить плакать.
  -Не нужно, милый, - сказала я , вытирая нос.
  -А что случилось, ма - мочка, - спрашивал он больше из любопытства, чем тревожась.
  -Слишком уж много всего навалилось, милый. Но ничего. Прорвёмся. Всё плохое пройдёт. Всё у нас будет хорошо.-
  -Конечно, будет, - просиял он. - Потому что ты - мама и писательница, и это твоя работа.-
  Я улыбнулась. Это были мои слова. Я говорила им, что их работа - быть детьми, ходить в школу. Играть с друзьями и много-много обнимать меня. Моя же работа - быть мамой. Я установила это правило и пользовалась им всякий раз, когда они не желали выполнять свои обязанности. Но в последнее время я свою работу выполняла дурно.
  Джеред ушёл в свою комнату играть, а я в свой офис думать. Однако, сколько бы я ни напрягала свои мозги, сколько бы ни пересчитывала и так и эдак, цифры не складывались в нужную мне схему. Отчаянно хотелось оставить детей в приватной школе и сохранить для них дом. Во что бы то ни стало - сохранить для них привычный образ жизни.
  
  Эми выдвинули в команду пловцов; Майлз состоял в научном и шахматном кружках и был членом команды пловцов. Как мне защитить их? Каждый день продолжать делать всё то же и молиться, чтобы однажды всё срослось.
  В первую неделю ноября мой агент Эстер Росс вернулась из вояжа во Французские Антиллы и позвонила мне: " Сьюзан? Всё в порядке?"
  -После разговора со своим офисом, когда я узнала, что случилось с тобой, я была в шоке. Пыталась дозвониться до тебя много раз с корабля, особенно когда причаливали в порту, но ни разу не повезло пробиться. Эти острова такие далёкие.-
  -Эстер, я рада, что ты, наконец, вернулась и снова здесь. - Я не сознавала раньше, как тяжело, когда она далеко в такой критический для меня момент. Она была моей подругой, моим союзником, когда весь мир обращался в осаждённый лагерь. И единственной, кто мог помочь в моих запутанных финансовых делах.
  -Не думаю, что стоит волноваться из-за обвинений в плагиате, милая. Я читала статью. Где они откопали эту старую фотографию?-
  -Ты ещё не знаешь самого худшего, - и я рассказала ей о претензиях налоговой службы, сколько денег я должна. Даже Эстер, никогда не теряющая головы с гривой рыжих волос, была сбита с ног.
  -Боже мой! Это перст судьбы, Сьюзан, Но ей потребовалась лишь минута, чтобы тут же принять решение: " Ну что ж, мы дадим тебе больше денег под твою следующую книгу. Я и раньше считала, что пора удвоить цену.-
  -Иначе, Эстер, я не выживу. Я очень боюсь потерять дом. А что если они не захотят этой книги? Она же совсем не такая , как мои другие книги. ( Прорвалась моя авторская неуверенность).
  -Захотят, Сьюзан, поверь. Ты всегда трусишь.-
  -Разве? Я не могла вспомнить, когда трусила. А вот сейчас , да! Будто сняли с меня кожу, и каждое прикосновение заставляло меня вскрикивать от боли.
  -Если мне удастся получить денег в 2раза больше, - жизнь моя вернётся в прежнее русло, и я спасена. - Это реально?-
  -Мы обязаны попытаться, чёрт возьми! - настаивала она. Я мысленно видела, как она переместила своё тело в кресле, бледноголубыми глазами рассматривая Манхэтен за окном. Офис её располагался на 6-ой Авеню Мидтауна, и из окна открывался вид на обе реки. Она находилась на этой работе уже 25 лет, начав с должности помощника сразу по окончании колледжа и через 8 месяцев заняв место босса. 500- страничную рукопись она могла прочесть за один вечер и ночь и на следующее утро продать её. Каждый вечер она проводила в бистро на7-ой Авеню, где встречалась с любовником; актёры , продюсеры, сценаристы, писатели останавливались, чтобы её поприветствовать и переброситься парой слов. Дьявол в юбке, она имела лицензию пилота и лазила по горам, в одной руке - страховочная верёвка, в другой - рукопись.
  Она позвонила мне в этот же день позднее ещё раз, и голос её был нерешителен на этот раз: " Сьюзан, это снова я. Я кое-куда позвонила и говорила с Джуди Эмори, чтобы прощупать ситуацию, дать ей знать, что ты готова предложить свою новую книгу.-
  -И?...Что она?!-
  -Без энтузиазма. Я ожидала другого. Такое впечатление, что после последней порции писем в прессу твой издатель ищет совета адвоката. Они боятся, что им может быть вчинен иск.
  -Не могу в это поверить, Эстер. -Я встала с кресла, всё ещё держа трубку, и начала мерять комнату шагами вокруг письменного стола туда и обратно. В этой комнате годами накапливался исследовательский материал: рукописи и черновики моих 5 книг и всевозможные счета на четверть заполнили её. Всё сужалось вокруг меня, особенно сейчас. Я осознала, что сердце моё бьётся неровно, пропуская толчки. В последнее время я игнорировала симптомы, надеясь , что пройдёт, наладится. Почему нет?! Моё тело реагирует на стресс, разве такое не случается обычно? Не должна ли я принять какие-то меры?
  -Мне следует ещё раз позвонить Джуди и заверить, что это нелепость?-
  -Если почувствуешь себя лучше. Но не думаю, что это принесёт хоть какую-то пользу-
  -Эстер, скажи, что мне делать.-
  -Пришли мне свою рукопись, милая. Решим.
  
   *********************
  Сразу после Дня Благодарения я послала ей 450-страничную рукопись . Если удастся наша задумка, будущее моё на 2 года, по крайней мере, будет ,ни в коей мере, не роскошным, но вполне приемлемым. Чтобы вознаградить себя, я позвонила Барри. Я не видела его с того дня, как он приглашал меня на обед в начале месяца. Выбрал он довольно роскошный ресторан, но мысль потратить такое количество денег за один вечер, которых хватило бы на целую неделю, покупай я продукты в магазине, была для меня сейчас неприемлема, и мы пошли в недорогой ресторан и довольствовались пастой. Это было моё первое посещение ресторана за многие-многие недели, и я будто возвратилась из ссылки. Вокруг меня нормальные люди делали нормальные вещи, а для меня даже заказ вина стал роскошью.
  После обеда , провожая меня к моей машине, Барри заметил: " Вы как невинность , пожираемая огнём, Сьюзан," - и дружески поцеловал меня в губы.
  Сейчас, когда я звонила, голос его наполнил меня счастьем.
  -В первый раз за этот месяц я чувствую себя оптимистично, и мне хотелось бы это отпраздновать. Сегодня вечером вы свободны? - спросила я .
  -Свободен, - в голосе его я слышала улыбку.
  -Что если я заеду за вами; мне хотелось бы познакомиться с вашими детьми. А потом мы можем поехать куда-нибудь пообедать.-
  Возбуждение юной девушки охватило меня. Но и вина перед детьми, потому что они не идут в ресторан. Хотя таких лишений , как я они не испытывали. И Алекс по воскресеньям водил их в ресторан.
  
   ****************
  Когда раздался звонок, в доме было столпотворение, то есть " домашняя серенада": Эми и Майлз орали друг на друга. Майлз, как всегда, забыл отпереть дверь ванной, и Эми пришлось идти через его комнату, чтобы попасть туда: в последнее время брат слишком уж часто раздражал её. У Джереда был кашель, который, я боялась , он подцепил у моей сестры. Я поспешила к дверям впустить Барри, безнадёжно мечтая о мире, спокойствии и умиротворении вместо этого столпотворения. На минуту мне захотелось запереть детей, но не было , где.
  -Волосы Барри были только что вымыты, ещё не совсем высохли, тщательно зачёсаны за уши, кудрявая прядь упала на лоб. В голубой рубашке и спортивном пиджаке выглядел он свежим, будто только что появился в этом мире. Его мальчишеская хватка была заразительна , и мне захотелось развлечься. Я открыла входную дверь, он произнёс " Привет", и мы улыбнулись друг другу.
  -У вас очень красивый дом, - похвалил он, входя в гостиную. Я увидела дом его глазами и почувствовала, что должна, обязана во что бы то ни стало не потерять дом , где мы с детьми были защищены. Никогда не смогла бы я объяснить ему (хоть он и не спрашивал), что для меня эти комнаты и воспоминания, связанные с ними.
  -Посмотрите-ка, - воскликнул он , заметив на стене коллекцию картин античного льва.-
  -Мы с Алексом купили их в Лондоне, - объясняя, я спрашивала себя , сколько это могло стоить, если мне бы пришлось их продать. -Хотите что-нибудь выпить? - предложила я .
  -Зависит от того, готовы ли вы куда-то пойти.-
  Готова, - заверила я его. На мне была блузка, шерстяная юбка, оставалось взять жакет.
  -Однако обнаружился стихийный кризис у моих детей. Давайте я дам вам что -нибудь выпить и попытаюсь уладить конфликт, и тогда со спокойной душой мы можем отправляться.-
  -Мне бы хотелось познакомиться с вашими детьми, - напомнил он.
  Я -то надеялась, что он позабыл о своём намерении.
  -Не думаю, что сейчас - подходящее время, - сказала я , с ним вместе направляясь в семейную комнату. - Перед Хэлоуином они всегда такие. К сожалению, это чудовищное поведение длится все праздники.- Я подошла к бару: " Что будете пить?"
  -Водку, - сказал он , и я приготовила водку для него и водку с лаймом для себя.
  -Так что с этим следователем? - поинтересовался Барри.
  -Мы встречались. Разве я вам не рассказывала? Простите, мне следовало вас поблагодарить. Я наняла его расследовать; не всё, но кое-что. Исходя из обстановки, он мало что может сделать. Ну и деньги - это проблема. Он проверяет, на какой машинке были напечатаны письма, и откуда бумага.
  Барри кивнул, и мы сели напротив друг друга у кофейного столика.
  -Надеюсь, у вас будут хорошие результаты, - и он поднял свой фужер. Я подняла свой.
  -За новые начинания, - провозгласил он. Выражение симпатии на его лице дало мне то же ощущение теплоты, какое я почувствовала с самой первой встречи. Шесть недель назад, а мне казалось, я знаю его годы. Недавно я потеряла огромные деньги в сделке, которую предложил мой зкс-муж с налогами. Все мои сбережения вылетели в трубу, - объяснила я.
  -Такого рода дела с налогами - вещь очень рисковая. Некоторые выглядят заманчиво, но никогда не знаешь, что будешь иметь. Всё зависит от промоутеров.-
   - Это правда. Человек, который должен был инвестировать наши деньги ,- никогда этого не сделал. Был осуждён и попал в тюрьму. -
  Я сказала Барри, сколько потеряла. С моей новой книгой тоже не ясно.; я не уверена, смогу ли удержать дом и платить за частное расследование.
  Прекрасно, Сьюзан, твои финансовые проблемы - именно то ,что нужно твоему новому поклоннику.
  -Что-то новое с письмами? - подбодрил он меня ещё одним вопросом.
  -Каждую неделю мне звонят сообщить, что получили ещё одно такое письмо. Получили их несколько издателей в моём издательстве, и мой агент и даже мои родители. Пресса тоже. Я не знаю, что произойдёт в следующую минуту,-призналась я . - Знаете, меня сводит с ума мысль, что у меня есть такой враг - у меня! Мне трудно в это поверить. А что если этот негодяй перейдёт к физическим действиям? Я постоянно боюсь за детей, оглядываюсь, не следует ли кто-то за мной, и ничего не могу предпринять, могу лишь ждать.
  -Это должно быть трудно, - согласился он.
  -Если все хорошо пройдёт с моей новой книгой, - смогу нанять частного сыщика.
  -Вы так и не предполагаете, кто это может быть?-
  Каждый меня спрашивает, будто я что-то скрываю. Поверьте, будь у меня подозрения насчёт кого-то, я бы не делала из этого секрета.-
  -Сочувствую вам. Это был не самый лучший ваш месяц.-
  -Мягко говоря. Недооценка ситуации.-
  Мы посмотрели друг на друга и начали смеяться. И чем больше я об этом думала, тем заразительнее смеялась.
  -Хоть чем - то могу я помочь? - мягко спросил он.
  Я отрицательно покачала головой: " Справлюсь как-нибудь".
  Наша беседа была прервана криком Эми за дверью: " И если ты не зарубишь себе на носу и не будешь опускать туалетное сидение, там окажется твоя голова!-
  -Да ну! - буркнул Майлз в ответ. - Кто бы говорил!
  Я улыбнулась Барри беспомощной извиняющейся улыбкой и, поставив фужер на столик, пошла гасить бурю. Барри последовал за мной.
  Когда мы появились в дверях, вид незнакомца прервал ссору. Собственно, дети мои были с хорошими манерами, воспитаны, но, случалось, выходили из-под контроля. И у меня возникало желание сказать, что они не мои. Я представила Барри , и они вежливо пожали его руку.
  Потом пожаловалась Эми: " Мама, скажи ему, он должен не запирать дверь моей ванной и должен опускать туалетное сидение. Это же несправедливо! Со времени изобретения туалетной крышки, - подумала я ,- вечная жалоба женщин.
  -Если бы ты не поглощала столько колы, спала бы всю ночь, как я, - огрызнулся Майлз и похрюкал на неё.
  Эми схватила его за шиворот: " Ты крыса!"
  Внезапно Барри оказался между ними: " Прекратите вы оба! Знаете, когда я был ребёнком, я в точности так ссорился со своими сёстрами".
  Дети перестали тузить друг друга и уставились на него, как на марсианина. Я тоже поразилась его вмешательству. Сознавал ли он, что это была часть территориального императива? Поклонник, вмешивающийся в драку детей, подвергает себя серьёзному риску. Я наблюдала за ним с новым интересом.
  -Ну и что с того, что вы точно также дрались? - выдавила из себя Эми, тяжело дыша.
  -Большое дело! - Майлз не понизил голоса.
  Я понимала, что в мгновение ока они могут обратить свою враждебность против него, и тогда это будет ужасно для всех нас, не говоря уж о Барри. Он обезоруживающе улыбнулся , и от того застал их врасплох.
  -Думаю, это не катастрофическая и не сногшибательная новость, да? Но в нашей семье её решали уникальным образом.-
  ОНИ ЕМУ НРАВЯТСЯ - осчастливилась я. - Поразительно!
  Сейчас он владел их полным вниманием. Моим тоже.
  -Видите ли, - продолжил он. - Никогда я не помнил, что должен отпереть дверь ванной между моей комнатой и комнатой сестёр и опускать туалетное сидение. Куда более важные дела занимали меня. Например, домашнее задание, игра или друзья. Так ведь?
  Майлз кивнул. Эми задрала бровку и пожевала уголок губки.
  Как только мои родители не уговаривали меня: наказывали. Когда не помогло, пытались даже как-то награждать меня, когда я не забывал, но это было несправедливо по отношению к моим сёстрам: они -то ничего не получали. Я пытался клеить знаки на дверь, но умудрялся их не замечать. Даже обвязывал ниткой себе палец, но привыкал и не видел нитки. Ничего не помогало!-
  -Видишь! - задрал подбородок Майлз, неожиданно для себя найдя поддержку у своего нового союзника.
  Барри замолчал, будто не собирался продолжать, будто это всё, что он собирался поведать. Мы ждали.
  Наконец, Эми спросила: "Ну и что же случилось?". Я поняла, Барри умён: своим рассказом он поддел их на крючок, вместо того, чтобы просто дать совет, который они , скорее всего , проигнорировали бы. Как же мне не хватало такой поддержки с моими детьми. Я изображала из себя сильную личность, но одной мне , не имея возможности посоветоваться с другим взрослым, принимать решения и за себя и за них, было порой очень сложно.
  -Мой папа, - продолжал он, - который был очень строг с нами, решил вот что: всякий раз, когда я забуду отпереть дверь в комнату своих сестёр после пользования туалетом или забуду опустить туалетное сидение, я буду лишён пользования туалетом на целый день.-
  -Подумаешь! - скривился Майлз. - Я могу пойти в мамин туалет.-
  -Нет! Я был лишён возможности пользования любым туалетом в доме. У нас было только два: наш и моих родителей. И мне приходилось терпеть, пока не приду в школу.-
  -А после школы ещё и всю ночь? - Майлз сузил глаза.
  Барри кивнул , не дрогнув ни одним мускулом в лице.
  -Одного раза хватило.- - После обеда я ускользнул из дома, чтобы забраться в кусты. Это было жутко. Я отчаянно боялся, что меня увидят соседи, особенно Люссиль Вайнрайт, на которую я положил глаз. Я бы умер, если бы она узнала. Но и это было не самым жутким.-
  -А что же? - спросила я , пойманная его рассказом, представив его ребёнком, который терпит всю ночь.
  -Самым трудным было то, что утром я не мог почистить зубы, - продолжил он. - Раньше я терпеть не мог чистить зубы, но когда мне не разрешили, я вдруг захотел. И ещё я не мог принять душ и пользоваться дезодорантом...
  -Что? Никакого дезодоранта? -переспросил Майлз.
  -А разве нельзя было почистить зубы на кухне? - Эми попыталась отыскать выходы.
  -Но моя зубная паста, зубная щётка и все мои туалетные принадлежности были закрыты в ванной.-
  Майлз взглянул на меня В глазах его стоял вопрос: " Ты же не будешь так наказывать меня?"
  _Но, знаете, что было ещё труднее?
  -Что? - спросили оба.
  -Я не мог выдавить у себя ни одного прыщика. Он подождал секунду, пока они во все глаза глядели на него, потом широко улыбнулся, засмеялся, и они засмеялись вместе с ним, взглянув друг на друга, будто говоря "свой парень".
  Услышав наш разговор, в комнату примчался Джеред, руками обвил мою талию, как делал это , когда был маленький и когда у него что-то болело.-
  -А почему ваш папа был так крут с вами? - спросил Майлз, присаживаясь рядом с Барри. Тот положил Майлзу руку на плечо и серьёзно посмотрел на него.
  -Потому что знал, уважение к другим - очень важная вещь в мире, и если я запомню, что важно для меня, я буду знать, что важно для других. Он думал, что моё нежелание отпирать дверь в ванной и опускать туалетное сидение - мой способ досаждать моим сёстрам, потому что когда они поступали дурно, - казалось, никто этого не замечает. Им удалось избежать кнута, - а меня засекли.
  -Да уж, - Майлз глядел на него с полным пониманием. - Как , например, вечно висеть на телефоне или всегда отказываться помочь с домашним заданием или воображать, думать, что она такая крутая, и никто на неё не кричит, когда она оставляет стакан на кофейном столике. Но если я его случайно задену, - что тут поднимается!-
  -Ну да, конечно, - обозлилась Эми, - ты же никогда не слушаешь, когда я помогаю тебе с домашней работой.-
  -Так вот о чём эта ссора, - подумала я, - чуть не расплакавшись от благодарности Барри за помощь заглянуть в глубину конфликта. Иногда я совсем не слышала подтекста. Раздираемая собственными проблемами, я реагировала лишь на жалобы и оскорбления.
  -А как ещё относиться к тому, что ты пальцем ковыряешь орехое масло и пьёшь апельсиновый сок прямо из бутылки? Мы все можем заразиться твоими микробами, - перечисляла Эми.
  -Довольно, Эми, - вмешалась я , - давай придерживаться заданной темы и повернулась к Майлзу: "Ты можешь запомнить , что надо отпирать дверь ванной и опускать туалетное сидение? Без того чтобы тебе целый день запрещали пользоваться туалетом?-
  Глаза его избегали моих, но он кивнул.
  -Эми, как ты думаешь, найдёшь время помочь брату с домашним заданием? Когда он попросит и когда, конечно, будет слушать?- Эми кивнула.
  -Ну вот, думаю, всё стало по местам. Я умираю от голода, - сказал Барри.
  -У нас в холодильнике есть тушеное мясо, - предложил Майлз.
  -Я могу сделать салат, - предложила Эми.
  -Такое произошло впервые: мои дети приглашали моего поклонника на обед. Обычно их сопротивление проявлялось немедленно и явно. Хотя, если быть честной, ни один из них не давал себе труда говорить с ними. Да я сама мечтала иногда вырваться из дома, чтобы хоть ненадолго побыть взрослой во взрослом мире и заказать что-то неординарное в меню.
  -Мы можем показать вам машину для игры в пиннонг, - вставил Джеред, кашляя.
  Я взглянула на Барри: " Я думаю, мистер Адлер зарезервировал для нас столик". -"Я обожаю тушеное мясо и салат, - произнёс этот чудесный мужчина. - А так как Джеред простужен, думаю, мама тоже предпочтёт обед дома, - Джеред кивнул, рукой вытерев свой текущий нос.
  -Вы уверены? - спросила я , надеясь, что не только ради детей он был любезен и мил, а потом никогда не позвонит мне, потому что я слишком обременена детьми и домом. - Мы можем идти - заверила я его.
  Он отрицательно покачал головой: " Я позвоню в ресторан и откажусь от столика, а потом мы пойдём играть в пинпонг".
  Я приготовила обед и сервировала на столе в гостиной. За обедом мы говорили о моих проблемах. Я несколько раз предложила поговорить о нём и его делах, но, казалось, он совсем был не против говорить обо мне и слушать - слушать.
  -Обычно я не настолько погружена в себя, - объяснила я .
  -Когда мы познакомимся поближе, я узнаю, так ли это, - поддразнил он меня.
  У меня появится такой шанс, если я не вызову его неприязни на этот раз, - подумалось мне.
  Дети ушли спать, а мы сидели на диване, поджав ноги, и пили: он - кофе, я - зелёный чай, колени наши соприкасались, а говорили мы о выборах; нас обоих не воодушевляли ни Картер, ни Форд. Мы оба очень любили кино, и мы решили пойти посмотреть фильм " Сеть". А ещё у нас обоих возникло желание научиться кататься на лыжах.
  -Может, нам куда-нибудь съездить на каникулах? - предложил он. Но я - то знала, что не могу себе этого позволить, и потому неопределённо кивнула. Он рассказал о своей жене, о том , как они встретились, а я рассказала об Алексе. Я мечтала о том, чтобы он поцеловал меня, но он лишь касался кончиков моих волос. Наконец, я отважилась спросить: " Вы просто позабавили моих детей, предложив остаться дома, или вам , действительно, этого хотелось?"
  -Хотелось, - ответил он. - Во- первых, много времени прошло со дня нашего первого свидания. А во- вторых, я не подозревал, что тушёное мясо окажется таким деликатесом. Наверное, - прибавил он, - мне не хватает чувства семьи. Обедаю я , как правило, вне дома. Большинство моих женатых друзей удивились бы узнав, скажи я , как я им завидую. Они думают, что я великолепно провожу время в ресторанах и на свиданиях.-
  Он заметил, что выражение моего лица изменилось: " Что такое? Вы устали от домашней обстановки?-
  -Нет! Я люблю бывать дома, когда семья рядом, а после работы особенно. Это кокон для меня. Не думаю, что выжила бы, потеряй я его.-
  -Видно, что это беспокоит вас. Вы правы, что хотите сохранить для детей ту же школу. Что будете делать?-
  -Держать всё в перспективе, - я осознала, что говорю сейчас тоном и голосом мамы, ободряющей мою сестру, внушая ей веру и желание продолжать борьбу. " Могло быть хуже, - философски говорила она. И я себе тоже повторяла, что могло быть хуже. Это не здоровье моих детей или моё. Ладонью он провёл по моей щеке, и я вздохнула.
  -Я был бы рад вас слушать в любое время, Сьюзан. Может, вам станет легче, если вы будете знать, что есть кто-то, кто на вашей стороне и что вы не одиноки. И он наклонился и поцеловал меня.
  Я растворилась в нём, поражённая, как сильно им очарована. Давно я не испытывала такого чувства. Я пылала от желания, оно заполнило всю меня.
  Неохотно мы расслабили объятья. Я догадалась, он чувствовал себя неуютно, когда рядом дети. Я тоже. Наш следующий поцелуй был нежнее, потом было много поцелуев, долгих-долгих.
  -У меня перехватывает дыхание, - сказала я, понимая, что неоригинальна, но именно так я чувствовала.
  -Когда мы увидимся в следующий раз? - спросил он. - Я не хочу ждать так долго на этот раз.-
  -Когда хочешь, - предложила я .
  -Как насчёт завтрака? - предложил он, и мы оба рассмеялись. Обнявшись, мы шли к двери и целовались, оба испытывая волшебное чувство желания и страсти, не в силах оторваться друг от друга.
  -Почему мы ждали так долго?! - спрашивала я себя, чувствуя, как тень Алекса уплывает далеко. Ещё одно движение, и оно исчезнет навсегда вместе с другими неинтересными свиданиями последнего времени.
  -Завтра у меня дело, которое займёт много времени. Но на уик-энд я свободен. Как ты?- Я кивнула.
  В эту ночь я спала великолепно без всяких ужасов. Наверняка, потому что всё ещё чувствовала его объятия и его поцелуи.
  
  
   Глава 20.
  Колледж, в котором, наконец, появилась Стефани, обладал всем, на что она надеялась. Возможность жить вне дома пьянила. И ей нравилось большинство классов, хотя добираться на костылях было нелегко. Доктор Левинсон написал администрации, объяснив характер операции, и они снабдили её спец. разрешением парковки в кампусе. Поэтому ей не приходилось на костылях идти из общежития, а потом вниз по сотням ступенек. Для неё это было невозможно.
  Как и предсказывала мама, красивая девушка на костылях привлекала внимание.
  -Они считают меня фриком, - плакала Стефани, ненавидя себя на костылях. Они на меня так глазеют...
  Казалось , для неё опять наступил конец света.
  Но Линит знала лучше. Она знала , что лангет на ноге не перечёркивает красоты и особого магнетизма Стефани. И дав ей немного попротестовать, она успокаивала дочь, а потом заставляла её выслушать её резоны.
  -Может, некоторые и глазеют, но всё, что их будет интересовать, как угораздило такую красивую девушку сломать ногу. А ты сочини что-то подходящее, и увидишь, как они заинтересуются. А потом, глядишь, и гипс снимут.
  В кампусе она обнаружила, что мама была права: высокий с ослепительной улыбкой красавец предложил ей носить её учебники. Она насочиняла уйму историй о гипсе: дорожное происшествие, катание на водных лыжах, падение с лошади и как, якобы, зацепила ногу, выходя из машины. Но правда состояла в том, что её правое колено не заживало после инфекции, а недавно она слышала, как доктор Левинсон говорил её маме, что, возможно, следующим летом придётся снова оперировать её правую ногу. Ну, уж нет! - она не позволит этого делать!
  На третий день занятий, обедая в кафетерии, она узнала юношу из литературного класса по имени Бернфельд. И раньше она пыталась привлечь его внимание, но он её не замечал. На этот раз она не отводила от него глаз, пока он не подошёл. У него были лёгкие светлые волосы, значительный нос, сильный и выдающийся, и светло-голубые глаза. Руки мускулистые, а когда он улыбался, появлялись умопомрачительные ямочки на щеках.
  -Вы - мисс Блэкер, да? - он сел напротив, поставив поднос и добавил: " Я Бернфельд."-
  -Меня зовут Стефани , - представилась она, отметив про себя " здесь есть вероятность". Мне казалось, вы напрочь меня не замечаете.-
  -Вас трудно не заметить на этих штуках. Наверно, чертовски трудно ходить на костылях.-
  Она кивнула, не отводя от него взгляда. Имея такие мускулы, - подумала она, - он, скорее всего, спортсмен. Не футболист (для этого он не достаточно высок). Кожа его была загорелой, а на руках и лице - веснушки. Беря в рот соломинку и облизывая краешек стакана с колой, она представила, какого бы было пробежать рукой по его мускулам. Мгновенно он отреагировал, заерзав на своём сидении. Без всякого сомнения, что-то ниже его пояса почувствовало себя неуютно. Она подмигнула, он покраснел, а потом рассмеялся и подмигнул в ответ.
  -Так каким спортом вы занимаетесь? - спросила она.
  -Бейсбол, - ответил он удивленный, что она узнала в нем атлета, и бегаю.
  Нападающий. В этом году у нас хорошая команда. Уже начались тренировки, но бейсбол не так живописен и ярок, как футбол. - Он ел жаркое из барашка с рисом.
  -То есть вы хотите сказать, что если бы вы играли в футбол, девушки - все до одной - не давали бы вам проходу.-
  Он снова покраснел, но ответил.
  -Все девушки меня не интересуют. Лишь одна, - и он посмотрел на неё откровенным взглядом.
  Она рассмеялась: " А профессионально вы на уровне?"
  -Да . - в лице его не было увёртливости. Отвечал он честно на большинство вопросов.
  Многие парни с потенциалом стать профессионалами сразу после высшей школы идут в лагерь. Мне тоже предлагали, но мне нужна и степень, и я всё-таки выбрал колледж. Она изучала его, спрашивая себя, он забавляется или хвастается. Если он настолько хорош, чтобы стать профессионалом, почему тогда он этим не займётся?
  -Что вы изучаете? На кого учитесь?-
  Он передёрнул плечами: " На бухгалтера высшей категории". Он закончил своё жаркое и принялся за пирог, склонив голову к плечу, будто предлагая ей откусить.
  -Значит, вы отказываетесь от бейсбола в пользу бухгалтерии? - Она тряхнула головой: парень этот чокнутый и , скорее всего, не для неё.
  -По крайней мере, у меня будет профессия в руках и будет на что жить. Профессиональный спорт - вещь очень рисковая . Можно получить увечья, сломать руки и ноги. Несколько неудачных лет, - и тебя выбросят, случится может всё, нет никакой уверенности и гарантии, - даже если ты соответствуешь.-
  -Но зато сколько денег зарабатывают профессионалы! Да ещё всякие цацки!
  -Это уж точно. Можно представить меня, путешествующим с шоу Боба Хоуп, который развлекает солдат на Рождество. Он посмотрел из окна на огни кампуса. Без сомнения, он обдумывал всё это раньше и сейчас имел готовые решения и не собирался их менять. Она ничего бы не могла сказать ему нового, что он говорил себе раньше, и потому решила перестать убеждать его. Но себе она пообещала пойти посмотреть его игру, когда придёт весна, чтобы увидеть, тянет ли он на профессионала.
  -Бухгалтер, - тихо произнесла она, размышляя над этой профессией. А потом улыбнулась ободряюще, давая понять, что совсем не разочарована в нём. Хотя, честно, немного разочарована. Мужчина, которого она хочет найти, пойдёт на риск и никогда не удовлетворится профессией бухгалтера, если способен стать профессиональным игроком. Но пока она такого не найдёт, - Рон - очень даже ничего.
  -А вы что хотите делать после колледжа? - спросил он.
  -Я всегда мечтала стать учителем. У меня в школе было несколько хороших учителей. Я понимаю детей, какой-то нитью связана с ними. - Она помолчала - А ещё мне хочется писать.-
  -Вы можете делать и то и другое.-
  -Не знаю, - сказала она , размышляя. - Думаю, мне хотелось бы написать о мужественном человеке, способном многое преодолеть.
  -Например, о том , кто ходит на костылях в колледж?-
  -Да, что-то в этом роде, - согласилась она, вдруг захваченная желанием рассказать ему о своей болезни: с ним было так легко говорить! Но правду она не скажет. Никогда она не говорила этой правды людям, если они не становились очень близкими, да и то не признавалась до конца.
  -Знаете, когда я говорю, что хочу стать писателем, большинство в ответ лишь спрашивает, буду я писать книги или сценарии. Вы единственный, кто меня спросил, о чём я собираюсь писать. Это о многом говорит.-
  -О чём , например?-
  -О том , что вы способны чувствовать и думать и не только о спорте. Наверное, вам , действительно, надо учиться в колледже.
  -Как мило с вашей стороны, - казалось, он-таки обижен.-
  -Не хотите в субботу вечером куда-нибудь пойти? - Может, он не так робок, как она думала.
  -Прекрасно! И куда вы предлагаете?-
  -Обед, а потом театр. Я слышал " Чай и Симпатия" - хорошая пьеса."-
  -Вы любите театр? - спросила она.
  -Да. Но у меня такое чувство, что я полюблю его ещё больше, если вы будете рядом.-
  В переполненном лифте они поднялись вместе. Он робко посмотрел на неё: " Сколько вам ещё ходить на костылях?"
  -Не очень долго. Я упала и сломала ногу, пришлось делать операцию на колене.-
  Он кивнул, а она спросила себя, действительноли, люди на веру принимают её объяснения или сразу обо всём догадываются. Может, когда-нибудь она сможет сказать ему правду.
  Когда лифт остановился на его этаже, он прошептал " позвоню тебе" и вышел. Она планировала пофантазировать о нём ночью в постели, но как только добралась до своей комнаты, у неё носом пошла кровь.
  -Оставайся спокойной, - говорила она себе, ложась в кровать, подкладывая под спину подушку и запрокидывая голову. Надавив на переносицу, она начала глубоко дышать. Кровь продолжала течь. Вкус собственной крови спровоцировал бунт желудка, когда липкая жидкость потекла по затылку. Ей нужен лёд, но машина для льда в коридоре , в самом конце, а девушки , с которой она делила комнату, не было. Позвоню родителям, решила она, они в 20 минутах отсюда. Но когда она думала , что в 19лет нуждается в том , чтобы они приезжали спасать её, ей становилось ещё хуже. Она уже взрослая, чёрт! Чёрт возьми! Она справится сама. Это же только кровотечение из носа. С ней это происходило тысячи раз! Такое кровотечение - часть её болезни, потому что свёртываемость крови у неё не в норме. Иногда остановить кровотечение невозможно. Час подожду, решила она , и взяла учебник Западной цивилизации, чтобы подготовиться к завтрашнему экзамену. Но оказалось, учебник - очень тяжёл, чтобы удерживать его одной рукой. Она боялась уронить его себе на голову и выбить глаз. Забавность этой ситуации вызвала слабую улыбку на её лице. Она придумала заголовок для статьи " студентка теряет глаз, ударив себя учебником по Западной цивилизации при кровотечении из носа".
  Через час кровотечение не остановилось , и у неё осталось лишь одно сухое полотенце. С большим трудом она выбралась из кровати, забросила на плечо сумку и на костылях побрела к двери, стараясь держать голову откинутой. Хорошо, что Рон не видит всего этого.
  В коридоре девушки глазели на неё во все глаза: " Что случилось?", - спрашивали они. Она не видела тех, кто с прашивал.
  -Кровотечение из носа, - кое-как отвечала она.
  -Кто-то подвёл её к лифту и предложил довезти до госпиталя.
  -У меня есть машина, - отклонила она, желая одного: остаться одной и молясь не потерять сознания, пока будет добираться до палаты скорой помощи в Медицинском центре кампуса.
  Вид огромного количества крови, гальванизирующего из носа, поднял на ноги весь персонал Медицинского центра, и скоро она лежала на носилках в палате с пакетом льда на лице, пока врач изучал её историю болезни.
  -У меня плохая свёртываемость крови из-за болезни, - объяснила она. - Пожалуйста, позвоните моему доктору, и она дала номер телефона доктора Левинсона. Но у доктора Левинсона не было привилегии лечить в этом колледже, и потому они ему не позвонили, проигнорировав её просьбу, полагая , что сами способны справиться с простым кровотечением из носа.
  Не в силах остановить кровотечение и отказываясь дать ей лекарство, которое она называла , они решили обернуть её нос хлопчатобумажными пакетами. Врачи не слушали её, и она провела ночь в госпитале, корчась от боли. Лишь в 3 часа утра кровотечение удалось остановить.
  Проспав пару часов, она вернулась в свою комнату переодеться для экзамена по Западной цивилизации. В голове толчками пульсировала кровь, нос распух, она едва держалась на ногах от слабости, но когда-то , поступая в колледж, она дала себе клятву, что не пропустит ни одного класса, если только её не подкосит нестерпимая боль. Каждый семестр она закончит вовремя и с хорошими оценками или умрёт!
  
  
   Глава 21.
  В последующие дни Рон Бернфельд звонил часто. Но встретиться с ним она не могла: нос её всё ещё был обложен, а , когда, наконец, повязки сняли, позвонили из офиса доктора Левинсона и назначили время для снятия гипса с правой ноги. Взбудораженная этой перспективой и не в силах сосредоточиться на социальной жизни, она решила отложить свидание с Роном на потом, когда гипс снимут.
  -Мне бы очень хотелось увидеть тебя сейчас, - признался Рон, когда она сообщила ему причину.
  Но она убедила его подождать, потому что хотела, чтобы всё между ними шло нормально. Без пластиковых помех.
  В этот судьбоносный день мама сопровождала её в кабинет доктора Левинсона и помогла взобраться на стол.
  -Стефани, выглядишь ты замечательно, - широкая улыбка молодила доктора Левинсона. - Ты поправилась, лицо округлилось. Рад тебя видеть. - Она посмотрела на него пристально. Он подмигнул. Она едва не вспыхнула от интимности этого жеста. Любит он пофлиртовать, да покруче, чем я , подумалось Стефани. Украдкой она бросила взгляд на маму, видела ли она. Сейчас она понимала женщин, неравнодушных к доктору.
  -Приступим? - спросил он, берясь за пилу.
  Она схватилась за холодные металлические края стола. Вгрызаясь в гипс, пила производила резкий плачущий звук. Как и в прошлый раз, Стефани покрылась холодным потом от страха, что пила может войти в её тело. Но доктор Левинсон был профессионалом: ни разу он её не поранил. Работая, он поддерживал с ней беседу: " Твоя ма сказала мне, что ты изучаешь литературу. Никогда не был я в этом силён, лучше у меня было с историей. Но ты хорошо пишешь, да? А как любовь? Какие вздыхатели на горизонте?
  -Вы же знаете, я верна только вам, - поддразнила его она.
  -Надеюсь, - поддержал он,- хотя не могу надеяться , что так будет всегда.
  Она не была уверена, говорит ли он о ней или ком-то другом. Но тут она ощутила свежий воздух на ноге., и это поглотило всё её внимание. Странное ощущение, и она вздрогнула от чувства новизны, будто выбралась из скорлупы.
  Доктор Левинсон спиной загораживал вид, рассматривал её ногу, пробуя, надавливая и приговаривая: " неплохо, совсем неплохо, так пойдёт". Медсестра позвала его через интерком: необходимо было его присутствие в соседней комнате.
  -Сейчас вернусь, - пообещал он, покидая кабинет с кусками гипса.
  Стефани страшилась взглянуть на себя и посмотрела на Линит. Выражение маминого лица заставило её сердце гулко забиться, и она посмотрела туда. Зрелище было так ужасно, что у неё перехватило дыхание. Мускулы голени атрофировались, и между коленом и ступнёй была лишь кость - и больше ничего. Колено распухло до 5 размера и было сиренево-серым - зелено - жёлтым. Шрам на колене был неровным и красным. Эта нога принадлежала какому-то чудовищу, не ей, её уродство могло внушать лишь ужас мужчинам: страшный придаток, приставленный к ней. Ей захотелось залезть в пещеру, чтобы никто не мог её видеть. Я - фрик, подумала она, едва сдерживая крик. Он превратил меня в чудовище! Чем больше она смотрела, - тем казалось больше росла ее нога, росла и росла, пульсируя и удлиняясь. Когда, наконец, она обрела голос, единственное, что она смогла выдавить из себя, был крик " Боже!" и разрыдалась.
  Лигнит в мгновении ока оказалась рядом, и Стефани не надо было смотреть, чтобы видеть выражение её лица: " Стефани, не плачь так! Только глаза опухнут и станут красными." -
  Но остановить Стефани было невозможно. Никому я такая не буду нужна! Боже! Что же мне теперь делать?! Пожалуйста, ну , пожалуйста! Пусть это окажется только сон!-
   Но каждый раз, когда она бросала взгляд на это чудовище - свою ногу - у неё вырывался стон. Сквозь слёзы она видела мамино лицо, выражение боли, растерянности, сочувствия, как сильно ей хочется помочь, но не знает она, как. Мамина боль никогда не проникает сквозь толщу, отныне разделяющую её и её маму. Стефани вошла в страну трагедий, ужасов и страданий. А мама осталась в реальном мире совершенных людей. Губы Линит дрожали от сдерживаемых рыданий, силы её, казалось, полностью иссякли. Непонятно, из каких неистощимых источников, но она взяла себя в руки, не вопрошая Бога и не обвиняя ЕГО. Она заставила губы унять дрожь, расправила плечи и разгладила морщины на лбу. В решимости помочь дочери она смягчила выражение своего лица, хотя ей хотелось убить доктора Левинсона своими собственными рукам До его горла, решила она, она доберётся потом.
  -Стефани, - голос Линит ласкал то, до чего руки не смели дотронуться, - опухоль спадёт. Помнишь, какой была твоя левая нога, когда сняли гипс?-
  -Не была она такой страшной, - причитала Стефани. - Почему доктор Левинсон говорит" неплохо"; он что слепой? Или по природе, лгун?-
  -Он - врач и на вещи смотрит по - другому. - Линит находила ответ на любой вопрос. - Он видит, какая кость, а не опухоль, кровоподтёки и шрамы. А кость, видишь, прямая.-
  -Да кому это нужно?! Неохотно, но она согласно кивнула.
  -Как только начнёшь ходить, мускулы на голени нарастут снова, и шрамы исчезнут. Помнишь, как исчезли шрамы на животе после операции?-
  -Не надо было сравнивать: это ещё больше разозлило Стефани.
  -Мама, на животе шрам всегда был гладкий, как длинный полумесяц, а этот - жуткий, смотри! Шрамы шли от голени до середины бедра и соединялись в круглую, размером в 50 центов точку, где и возникла инфекция. Как можно сравнивать! Это же катастрофа! Потом гнев её отступил, и уступил место отчаянию.
  -Ты всегда так говоришь, но сейчас не сработает! Это не просто ужасно! Это отвратительно! И она отвернулась, не в силах больше ЭТО лицезреть. Отвращение к собственному телу душило её., в лёгких не хватало воздуха: она ловила его ртом, чтобы не задохнуться. Жизнь тянулась перед ней , как бесконечная дорога, - жизнь, в которой ей придётся столкнуться лицом к лицу ещё тысячи раз с этим новым оскорблением. Если бы такой она родилась, возможно, она приняла бы себя такой, никогда не зная себя другой. Но это свалилось на неё, да ещё после той дикой боли , что она перенесла! Это было несправедливо! Каждая её клетка вопила от отчаяния. А изменить нельзя было ничего!
  Перенесённые страдания научили её, чего ждать впереди. Сначала шок, потом нестерпимая боль, влекущая тебя в такие глубины отчаяния, что она согласна была бы поторговаться с дьяволом за свою душу, лишь бы ослабить её хватку. А потом смерть надежды и боль , которая не перестанет терзать её долгие часы, дни и даже недели. За нею - отступление и истощение. Чтобы смочь как-то жить, ей придётся мобилизовать в себе каждый грамм терпения. Боже! Сколько терпения! Мало- помалу боль начнёт стихать, продолжая мучить её по-другому, приливами и отливами, посылая иногда лучик надежды, отступая, чтобы потом наброситься с новой жестокостью. Всё-таки никогда не думала она о себе как о мужественном человеке только потому, что продолжала улыбаться и шутить., когда хотелось кричать от муки. Каждая шутка и смех сдерживали боль. И если она очаровывалась жизнью, кипящей вокруг, то только потому, что каждой клеткой ощущала её пульсацию. А когда боль отступала, она чувствовала себя почти нормальной. Но теперь с этим новым несчастьем, - всё кончено! Теперь есть постоянное физическое напоминание, что она - не такая , как все, что она -очень- очень больна.
  Она заглянула в мамины глаза и увидела участие и сочувствие, а если бы рядом был ещё папа, эти любовь и сочувствие удвоились бы. Они оба так много давали ей. На долю секунды она почувствовала успокоение. Но сразу же навалилось одиночество. Она одна, она погружена в свой хаос, в свою пустыню с укусами скорпионов , пьющих её кровь.
  Мамины глаза поддерживали её, и она припала к этому источнику, всегда для неё открытому.
  
  Казалось, прошла вечность, пока Линит снова заговорила: "Ты могла остаться совсем без ноги". И обе ужаснулись снова: " Давай поблагодарит небеса, что этого не случилось".
  А Стефани подумала, что если бы она потеряла ногу, это было бы менее уродливо.
  Голос Линит успокаивал, увещевал, возвращая из пустыни: " Увидишь, будет лучше. Разве я не оказалась права? Ну же, не стоит так убиваться!
  ЭТО СТАНЕТ МОЕЙ ЭПИТАФИЕЙ! - подумала Стефани., вспоминая, сколько раз слышала от мамы такие уговоры. Удивительная способность Лигнит убеждать и её воля преодолевать трудности, брали верх. Сколько Стефани помнила себя. они с мамой преодолевали такие кризисы, и , правда, кое - что менялось к лучшему, или, по крайней мере, она переставала постоянно сходить с ума.
  Вернулся доктор Левинсон, мудро оставив их вдвоём поговорить о реальности, понимая, что у Линит получится лучше успокоить Стефани. Сейчас он был весь в хлопотах, излучая оптимизм и веру, что всё будет хорошо.
  -Знаю, Стефани, ты разочарована, но ты - моя девочка, ты же не позволишь выбить себя из колеи? И мама всегда поможет тебе. Вы обе - самые изумительные женщины, из тех, кого я знаю.
  Мама и доктор обменялись взглядом, и Линит сменила гнев на милость. До этой минуты ей хотелось убить доктора. Его она обвиняла в таком результате, но глаза его молили о понимании. Даже Стефани увидела это и была тронута.
  -Передвигайся на костылях, пока нога не станет устойчивей. И , прежде чем принять обезболивающее, помни, что это замедляет заживление.-
  Стефани отвела глаза, озадаченная тем, что он обнаружил свой гнев, противореча неписаному правилу между ними. Ей нужно было , чтобы он обходился с её деформациями так, будто они не так уж ужасны, и тогда бы она тоже могла так думать и так с ними обращаться. Он ей не оставлял надежды.
  -Ты будешь умницей, да? - мягко спросил он, вынуждая её посмотреть на него.
  -Надеюсь, - согласилась она. - Покажите, как упражнять эту чёртову ногу. Возможно, я хоть для чего-то употреблю её. Хотя, дураку понятно, что она не способна выиграть ни одного конкурса!-
  Он показал ей, как возвращать мускулы к жизни.
  Стефани закусила губу от непереносимой боли, простреливавшей всё её тело от малейшего движения. Но если ходить на своих ногах без костылей, самой носить свои учебники, держать голову прямо, а не видеть лишь расщелины асфальта и избавиться, наконец, от синяков под мышками из-за костылей, потому что надо перемещать весь свой вес на одну сторону, если всё это надо, - она это выдержит!-
  А потом он снова исчез, волшебник после представления, не раскрыв ни одного из своих секретов и трюков, но оставив их зачарованными от его манипуляций.
  Линит помогла Стефани спуститься , и та поскакала к двери.
  Всю следующую неделю отвращение к себе не проходило, и она даже думать о свидании не хотела. В ноге пульсировала боль, а колено было , как остриё, в котором сконцентрировались жгучесть лихорадки и вся её враждебность. Она трогала и исследовала колено, подобно животному, зализывающему раны. Если бы язык её был длинным-длинным или позволяло тело, она бы лизала колено постоянно, но она даже не могла согнуть его. От одной этой мысли выступал пот, а ночью мучили кошмары.
  Какое-то время спустя это её жуткое колено стало частью её жизни и её тела, как нарост на дереве. Часть её ещё протестовала, но другая часть - обмякла, смирилась. Это было её аномалией, её уродливым наростом на дереве. И если во снах она ещё оставалась прежней, в свете дня она медленно-медленно начинала привыкать к себе такой.
  
   **************
  Линит и Берт звонили ей по нескольку раз на день, интересуясь её состоянием и ободряя, когда она впадала в отчаяние. Приезжала Сьюзан взять её куда-нибудь на ланч, но из-за опухоли и боли они обедали в кафетерии её здания.
  К концу недели отчаяние начало стихать, и настроение мало-помалу менялось. Она всё ещё вынуждена была пользоваться костылями для поддержки, но постепенно начала переносить свой вес на обе ноги. Теперь она могла лицом к лицу встретиться с миром и , прежде всего, с Роном Бернфельдом. И когда он пригласил её куда-нибудь пойти, она согласилась.
  Он одобрительно и довольно улыбнулся, увидев её без гипса в длинной юбке, скрывающей её деформированность. Неожиданно для себя она почувствовала, как сердце её ухнуло, когда она увидела его, загорелого и голубоглазого, поджидающего её в лобби. Его машина оказалась потрёпанным Фордом , сломанным передним сидением и почти без пола, и они воспользовались её. Он хотел посмотреть " Исчезновение" со Стивом Мак Квином, а она новый фильм Бергмана " Тишина", и они пошли на компромисс и поехали смотреть " Полевые лилии".
  -Как можно в кино не есть попкорн? - он уплетал содержимое своего пакета , а потом половину того , что купил ей. Она пожала плечами: " Это не для меня". Иногда попкорн вызывал судороги, на свиданиях она старалась не есть ничего такого, что могло бы спровоцировать болезнь. С тех пор как она выросла, приступы боли стали реже. Но в прошлом году её печень слегка увеличилась, так как скопились излишки клеток Гаучера, и это вызвало много проблем , в том числе запоры и несварение.
  Во время первой части Рон держал её за руку, а потом обнял её плечи и придвинулся ближе. Дерево сидения впилось ей в ребро - в этом месте мог образоваться синяк, но она ни за что бы не отодвинулась даже на дюйм. Потом он поцеловал её, и она глубоко втянула в себя его запах атлета. Его поцелуй был удивительным: нежным влекущим умопомрачительным. Сердце её забилось как сумасшедшее. Перехватило дыхание. Тело затопила теплота и желание. Рукой она начала ласкать его бедро, почти касаясь его паха, поглаживая джинсы в этом месте, но когда его рука опустилась вниз, коснувшись прооперированного колена, она дёрнулась от него, испугав их обоих.
  -Я совсем забыла, где мы, - объяснила она. Но то была неправда: ей была невыносима мысль, что он трогает её уродливое колено. И внезапно она поняла, что, возможно, никогда ничего не позволит. Это страшно напугало её. Она ещё не осознала, как операция изменила её. И, как улитка, она заползла в свою раковину.
  Рон попытался снова поцеловать её. Он всё ещё тяжело дышал. Она боялась, он может предложить уйти. Но он отклонился и стал смотреть фильм.
  Она дрожала, но всё-таки чувствовала облегчение от того, что момент отложен. Позволит ли она когда-нибудь кому- ни будь видеть её ногу.
  К счастью, фильм захватил её, и она смогла отложить ответ на вопрос. А после фильма, выйдя из кинотеатра и напевая песенку, которую Портиер пел монахиням:" аминь, аминь,а...минь", она уже почти пришла в норму.
  -Портиер - просто великолепен, - восхитилась она, и Рон взглянул на неё искоса.
  Костыли они оставили в машине; Стефани опиралась на него и потому не могла видеть выражение его лица: он же был гораздо выше её.
  -Для негра, - произнёс он.
  Она обмерла и онемела: " Что ты имеешь в виду?"-
  Он был несколько озадачен от того, что выглядит человеком с предрассудками. Они подошли к её машине. Повернувшись к ней, он спросил: " А я?"-
  -Ты тоже великолепен, - улыбнулась она ему.
  Наклонившись поцеловать, он обнял ее обеими руками. Сильно прижав к себе. Она тоже целовала его, наслаждаясь слиянием их тел. Так не целовали её давно, и колено, казалось, перестало быть проблемой сейчас. Наоборот, она чувствовала себя живой, по-настоящему, живой. Пьянить и быть опьянённой, пульсировать каждой жилкой - это наслаждение, а колено - лишь часть её тела, которое горело в пламени. Ей хотелось кричать от того, что она нормальная. Кто-то желал её, несмотря ни на что. Её затопила благодарность к нему, и ей хотелось поглотить его, показать, как много он для неё значит. Но тут же она осознала, что в своей благодарности слишком далеко зашла, и что лучше двигаться медленнее. Именно она отступила.
  -Может, отложим на другой раз, - прошептала она ему на ухо. И он сказал: " Хочешь пойти ещё куда-нибудь выпить кофе? в МФК?
  Это место меньше всего нравилось ей, потому что там всегда была толпа студентов разных клубов.
  И они пошли в другое место, которое предложила она. Он помог ей сесть в машину. В кафе этом было много молодых людей, притиснутых к стенам и склонившихся над столиками, покрытыми скатертями в красную клетку. Они притопывающих на полу с опилками. С разочарованием она поняла, что это были студенты из клубов, встречи с которыми ей хотелось бы избежать.
  -Привет, - Рон кому-то махнул рукой. Казалось, он был рад увидеть их здесь.
  -Я хочу познакомить тебя с ними, -Рон потянул её к столику. Стефани почувствовала, как напряглось её тело, когда они подходили. Она видела, как широкая приглашающая улыбка его друзей сменилась на выражение жалости, когда они заметили, как она опирается на него. Конечно, они будут вежливы, потому что её привёл Рон, но почти физически она ощущала, как они смыкают ряды: ей нет места среди них: она другая. Всю жизнь она была другой, отличной от этой породы людей, а сейчас после последней операции это отличие еще усилилось. Она научилась противостоять их счастливому видению мира, их вере, что они - главное в колледже, и только потому что они - совершенство; именно из-за своего несовершенства она - не их. Точно так же как они чувствовали себя комфортно только с такими , как они, она тоже чувствовала себя хорошо с теми, кто был ими отвергнут. Там, куда она была вхожа, не существовало требований одеваться, как все, говорить как все, думать , как все: тебя принимают по неписанному коду простого узнавания. Она сознавала, что никто из этих белокурых, с хорошо уложенными волосами пустоглазых красавчиков хоть что-то знает о реальной жизни или даёт себе труд вносить вклад в эту жизнь. И, конечно, у всех них были стройные сильные мускулистые загорелые совершенные ноги.
  Рон ждал, когда она пройдёт вперёд, и ради него она улыбалась, пожимала руки и скоро сидела, стиснутая с обеих сторон двумя красавцами с играющими мускулами, которых Рон представил как Куртиса и Джера - грозой полузащиты.
  -Где вы были сегодня? - спросил их Рон.
  -Бейсбол, - ответила девушка по имени Филис, ответила так, будто он - совершенный тупица, т. к. не помнит такого исключительного события в жизни колледжа.
  Рон покраснел: " Стефани только что отказалась от костылей: я решил для неё лучше не подниматься по ступенькам. Филис оценивающе посмотрела на Стефани, склонив голову, и кивнула, вынося приговор: " калека, не более того". У неё была безупречная кожа, короткий вздёрнутый нос, гладкие светлые волосы до плеч, и одета она была в белоснежную клубную блузку, сквозь которую просматривалась обязательная нитка жемчуга вокруг длиной совершенной шеи.
  -Мы ходили на " Полевые цветы" , - пояснила Стефани.
  -На Джера это не произвело впечатления. - Вам следует посмотреть " Исчезновение". Что-то ведьмовское. Мак Квин - крутой мужик.
  -Держу пари, за эту роль ему отвалят премию академии, - заявила Филис. В Лос - Анжелесе об актёрской работе каждый говорил в терминах награды.
  -Ну, я думаю, Портиера трудно будет обыграть. Великолепный артист, - усомнилась Стефани.
  -Да, согласна, - серьёзно согласилась Филис, но Делафонте - лучше.-
  Взглянув на Стефани, Рон подмигнул. С этого момента она полюбила его.
  -Я хожу на спектакли с его участием с 1956, - объяснила Филис, сразу поднимаясь в глазах Стефани. И очень люблю его песни: " Алые ленты", " Остров на Солнце", " День- о -день" и особенно " Матильду".
  Джер поднял над головой руки и, прищёлкивая пальцами и ударяясь бёдрами о Стефани и Филис, сымитировал Белафонте: " Женщины за 40", и все за столом подхватили " Матильду". Потом последовал хор, как она заберёт деньги и сбежит в Вени-су-элу. Стефани присоединилась, и , сама не поверила себе, но ей это понравилось. А потом кто-то за столом на другом конце позвал свою подругу, а ещё кто-то предложил станцевать твист, и ещё один запел " и так мы кружимся, кружимся, кругом, кругом, кругом. Пока весь стол и Стефани и Рон вместе с другими не задвигались в твисте из стороны в сторону. Некоторые уже прикончили свои бюргеры, другие только заказывали, и бюргер, который заказала Стефани оказался самым удачным , и все захотели попробовать от него. И ей почти ничего не досталось, но это было окей.
  Наконец. Вся группа поднялась, расплатилась, оставляя квотеры и чаевые.
  -Увидимся, - попрощалась Филис, а Билл подмигнул и сделал жест пальцами, давая понять, что она в порядке. Потом Рон помог ей сесть в машину и отвёз их в кампус.
  -Ты очень им понравилась, - он смотрел на неё с нежностью, и она сразу поняла, как много для него значит одобрение друзей.
  -И они мне понравились, - сказала она , сама себе удивившись, потому что всегда такие молодые люди ей не нравились: она считала их высокомерными и готова была их невзлюбить апропо. Но , ведь, её сестра Сьюзан из этого же клана самоуверенных молодых людей, убеждённых в ценности всего, что они вещают и принимающих любовь окружающих как должное. У Стефани было много общего с друзьями Рона - хоть она этого не осознавала - и не только из-за Сьюзан.
  Но они поверхностны, думала она. Ни один из них не постиг чёрной стороны жизни, как это случилось с ней. И это разделяло их. Постижение бездны заставляло её неистово думать о смысле жизни и о мире в целом, они же думали о том , как приятно провести время.
  -Мне бы хотелось так много делать с тобой, - когда они приехали , сказал Рон. Передав ей костыли, он шёл рядом, чтобы помочь, если потребуется. - Мне бы хотелось пожить с тобой в палатке; может в следующем месяце, когда потеплеет и твоя нога заживёт. Мы можем подняться по реке и спать на природе.-
  Я тоже этого хочу, - откликнулась Стефани, спрашивая себя, хватит ли у неё сил на такое приключение. Расскажи она ему о своих ограничениях, он, возможно, отвернётся от неё. Лучше подождать, пока он узнает её получше. Влюбится сильнее. Она всегда так делала, когда в её жизни появлялся новый человек.
  -А в июне Большие Танцы в Сигма Чи Свитхард. В этом году они проходят в Нью-Порте. Поедем?-
   - Давай подождём и посмотрим, как сложатся наши отношения, - предложила она , боясь заглядывать так далеко вперёд. Что будет, если она снова заболеет?
  -Ты перестраховщица, да? - спросил он, нажимая на кнопку лифта.
  -Я должна быть осторожной, - сказала она, и хотя он ждал объяснений,ничего больше не произнесла
  В лифте они были одни. Он снова поцеловал её, исследуя языком её рот, в то время как руки их скользили по телу друг друга., откликаясь мгновенно на ток ответного движения. Он было потянулся к кнопке остановить лифт, но она отрицательно качнула головой, не желая походить на девушек, покидающих лифт в смятой одежде и красными лицами.
  -Увидимся завтра, - пробормотал он, выходя на своём этаже, -и послезавтра и послепослезавтра и потом и потом ещё.
  Он всё ещё произносил это, когда дверь лифта закрылась, скрывая его из вида А она поднималась на свой этаж , улыбаясь.
  
   *************
  Миллионы звёзд в чёрном небе посылали свой свет только для них. Они сидели на одеялах возле костра в четверг ночью во время весенних каникул. Все уехали на Палм Спринг или Балбра Айлэнд, а они забрались сюда, чтобы остаться наедине друг с другом. Стефани впервые в своей жизни обнаружила, что хочет выйти за Рона замуж, что удивляло её, потому что много лет уже она клялась себе НИКОГДА не выходить замуж. Забавно, как тот, кто тебе нужен, и всё-таки встреченный в неподходящий момент, мог изменить твоё твёрдое решение.
  Они сидели в окружении звёзд на чёрном небе. Не было необходимости считаться с тем, кто делит с тобой комнату. Или искать деньги на мотель: лишь два спальных мешка в маленькой палатке, которую Стефани помогла Рону поставит ь. Оба нервничали. После всех касаний, поглаживаний, ласк, после предварительной любовной игры; наконец, это должно было случиться. Она желала и боялась одновременно, спрашивая себя, что станется, когда он увидит её ногу. Нога была забинтована, но именно поэтому она чувствовала себя неуютно и, уйдя в кусты, сняла повязку.
  -Ты почти ничего не ела. Если мы всё это выбросим, звери обрадуются и придут сюда праздновать.-
  В страхе голова её дёрнулась к нему: " Здесь что. Действительно, есть медведи?-
  -Нет, - рассмеялся он, довольный произведённым эффектом.
  Нога её болела , и она выпростала её из-под себя. Ей, конечно, не следовало так скоро после операции отправляться в поход. Мама предупреждала и отговаривала, но сегодняшнюю ночь ни за что нельзя было пропустить! Разве не замечательно спать под звёздами! Когда и Сьюзан и она были детьми, они часто спали на заднем дворике в жаркие летние ночи. Как бы ей хотелось ни о чём не думать, а просто наслаждаться жизнью и заниматься любовью! Она старалась не видеть, не замечать пульсирующей боли в ноге, но все признаки наступающего приступа были налицо. Не может быть! Не сегодня! Приступов давно не было. Она была уверена: они пропали Она задержала дыхание: отступило. Просто она натёрла ногу от ходьбы и ... всё!
  -Может, завтра к обеду я наловлю и подам рыбу, - Рон рукой обвил её талию.
  -Мой мужчина - рыбак, - поддразнила она его и придвинулась ближе, склонив на его плечо голову, чувствуя его мускулистое тело. Всю ночь она ждала его движения к ней, но он был занят костром. Распаковывал багаж, а потом готовил обед. Ей уже стало казаться, она - последнее . что у него на уме. Она не подозревала, как много времени отнимает обустройство лагеря; не знала, что придётся ходить в кусты.
  В темноте она не видела реку, но шелест воды, ударяющийся о пологий берег, доносился до костра постоянно. Днём вода была ледяной и прозрачной, по краям бледного зелёно-голубого цвета. Она перекатывалась через белые камни, выбеленные солнцем, а в глубоких местах обретала тёмно-синий окрас. Ей на ум приходили разные приключенческие книги, читаные в детстве, когда она вот так сидела в черноте ночи: " Робинзон Крузо", " Шведская семья Робинзонов, " Зов дикой природы", " Гекельберри Финн" Особенно, одна о мальчике, выброшенном после кораблекрушения на Калифорнийский берег и совершившим в одиночку переход по пустыне. Он достиг одного из северных городов. Во время перехода научился выживать, питаясь кактусом, избегать смертельных укусов гремучих змей и скорпионов. Поразительно, как обычный мальчик смог выйти победителем из такой передряги. Тогда её парализовал страх, что нечто подобное может произойти и с ней, что она тоже может оказаться посреди дикой природы, потерянная вдали от цивилизации. Она-то погибнет - несомненно - потому что слишком уязвима. Если начнётся приступ, лекарств там не окажется, чтобы хотя бы, то умрёт от инфекции без антибиотиков или от кровотечения, беспомощно валяясь под палящим солнцем, наблюдая, как кружат стервятники,ч тобы унести её кости. От этой мысли Стефани вздрогнула, и Рон, сидящий рядом, рукой придвинул её к себе.
  -С тобой всё в порядке? - спросил он. Она не была в порядке. Она была в ужасе, сможет ли выжить. Как сделать так, чтобы он не увидел её ногу. Когда она об этом думала, её одолевали кошмары. И всё-таки сейчас или никогда! Она повернула к нему голову, чтобы он мог её поцеловать, и дыханием согрела его шею.
  -О чём ты думала? - спросил он после поцелуя.
  -О выживании на дикой природе. - Пальцами она провела по венам его руки, не позволяя страху завладеть ею.
  
  -Ты читал рассказ Германа Мелвилла в журнале Тутманна о восстании команды на корабле? Они присоединились к чёрным рабам в трюме. Убили офицера и затерроризировали капитана.
  -Похоже на жуткое желание убить кита.
  -Нет. Мелвилл рассказывает реальный случай из путешествий Амазо Делано. Конечно, он всё приукрасил.-
  Она говорила и говорила, чтобы он не понял, как она страшится того, что произойдёт. Она могла видеть, проникая через его зрачки, когда он неподвижно смотрел на огонь костра, какого ему. И рукой ласкала его бедро, дотянулась до колена и гладила и гладила. Он попытался то же самое повторить с ней, но она перехватила его руку, потому что боялась, он заметит , какое распухшее у неё колено.
  -Стиль Мелвилла - массивный тяжёлый - продолжала она, отвлекая его, заставляя поменять место его ласк, и очень много сложно-подчиненных предложений. Но он - великолепен, потому что создаёт атмосферу напряжения: с ума сходишь! - и он великолепен в описании самых сокровенных и интимных чувств.-
  Он повернулся к ней. От томления и желания голос его стал хриплым; " Ты рассказываешь очень интересно. Думаю, ты станешь замечательным учителем, лучше, чем мой американский профессор по литературе.-
  Она рукой погладила его щёку: " Тебе следует записаться в класс к Девису, он - лучший.
  -Нет, ты - лучше всех, - он наклонился поцеловать её.
  Желание разлилось по всему её телу, отнимая силы и одновременно наполняя энергией. Она подчинилась ему и растворялась в нем. Какая-то её часть ощущала холод ночи, слышала в кустах кузнечиков, шуршание воды в реке.
  Она легла на одеяло, он поверх её, давя тяжестью своего тела. Она проигнорировала пульсацию в ноге. Пульсировало всё её тело.
  -Хочешь, пойдём в палатку, - спросил он изменившимся голосом, прервав долгий их поцелуй. Она кивнула.
  -Нам следует сначала затушить костёр, - добавил он.
  -Уверен, что хочешь этого? - спросила она.
  -Смеёшься? - Он взял её руку и прижал к твёрдому бугру между своих ног. Потом положил руку на её обнаженную грудь под свитером, втянул в себя воздух, обжёгшись её наготой: " Счастливчик я , что нашёл тебя, - выдохнул он. Он дышал в её волосы. Внутри её тугих джинсов стало влажно.
  
  Я подготовил один их наших спальных мешков, - он застенчиво улыбнулся, на всякий случай.-
  -Очень разумно, - улыбнулась она ему в ответ Почему бы тебе не позаботиться о костре?, а я разожгу огонь в палатке. Старый трюк, но он не заметил. Она забралась в палатку, проглотила лекарство, чтобы унять боль, очень большую порцию, молясь не задохнуться. Ей повезло: лекарство мягко скользнуло вниз. Стянув джинсы она забралась в спальный мешок первой: теперь он не увидит её ногу.
  Утром она оделась, когда он вышел из палатки. Может, помоги ей Бог! Ей удастся справится с этой ситуацией.
  
  
   Глава 22.
  Эстер позвонила мне в 7: 15 утра в четверг, 4 дня спустя после того, как я отправила ей половину моей новой книги: " Я сочла, что даже если ты спишь, всё-таки не будешь возражать, что я тебя разбужу. Потому что хочу тебе сказать, я прочла, и мне очень понравилось.-
  Ещё бы! Я ничего не имела против её звонка.
  -Понимаю, для тебя это расставание с той частью жизни, и , думаю, всё сработает. Они костьми лягут, чтобы заиметь твою книгу, милочка. Сегодня же пошлю её Джуди Эмрри, чтобы за уик-энд она смогла её прочесть.-
  Гора скатилась с моих плеч.
  -Эстер, ты же не думаешь, что книга - сплошной сироп?-
  -Совсем так не думаю. Давай я прочту, что пишу в сопроводительном письме Джуди: " Скажу о себе: я очарована историей крестьянской девушки из Румынии, девушки такой красоты, что она получает работу , изображая ангела на карнавале. Девушку выкрадывают цыгане. В конце концов ,она становится герцогиней и находит сына, которого тоже выкрали цыгане.
   - Книгу , Сьюзан, продадут, вот увидишь.-
  -Эстер, это моя единственная козырная карта и единственная надежда.
  -Позвоню тебе в понедельник, когда придёт ответ от Джуди.-
  Впереди маячил конец недели, весь в ожиданиях, но и в проблесках надежды. Может, я всё-таки, не утону.
  И Барри я была благодарна: он брал нас в зоопарк.
  В 8: 15 раздался телефонный звонок. Я только что отправила детей в школу.
  -Сьюзан, это Мишель.- Как всегда , резкий носовой голос Мишель Брайнт, моего первого издателя, опубликовавшей мои первые три книги, взбодрил меня. Позднее она ушла в другое издательство. Я многим ей обязана и очень её люблю: она открыла меня. Мы не держали связи и не перезванивались, но обычно встречались на Конвенции Американских Книгопродавцев в канун Дня Памяти. Услышав её голос, я тут же поняла, почему она звонит .
  -Как ты, Мишель?
  -Лучше скажи, как ты? - спросила она своим резким сухим голосом.
  Мишель схватывала ситуацию на лету и почти обрывала меня нетерпеливо, заставляя нервничать
  -Сьюзан, - говорила она, когда хотела заставить меня отступить, - я лучше знаю.-
  Сейчас это ей не удастся, - подумала я. С годами и успехом моя уверенность в себе выросла
  -Послушай, девочка, я сразу к делу. На днях я получила несколько отвратительных писем о тебе До меня доходили кое-какие слухи, но это - чудовищно-
  -Ты же знаешь, что это неправда, - знакомое чувство беспомощности наполнило меня. К этому времени я уже понимала, что никого не смогу убедить в своей невиновности. Либо они верят мне, либо нет.
  -Конечно, знаю, - уверила меня Мишель. - Я бы даже не стала с этим беспокоить тебя.-
  -Тогда с чем ты звонишь? - боюсь, в моём голосе прозвучала враждебность. Ненавижу быть предметом сплетен и домыслов. Я живо воображала, как они перемалывают мои косточки за ланчем в издательстве.
  Мишель уловила напряжение в моём голосе.
  -Сколько времени это уже продолжается? - спросила она.
  -Больше 2-х месяцев. И я ни на йоту не продвинулась в поисках того, кто за всем этим стоит. Но я найду его или её. Ты лучше меня знаешь, Мишель, что найду.
  -Значит, ты предпринимаешь кое-какие действия?
  -Конечно. Я была в полиции, говорила с юристом и следователем. Даже сама провела кое-какую работу. Но до сих пор у нас нет никаких положительных результатов.-
  -Всем, с кем я знакома, я сказала, что во всём этом нет ни грамма правды, но ты знаешь, каковы люди! Я помню этот отрывок из твоей книги " Воссоединение". Помнишь все мои издательские ремарки? Я посылала, чтобы ты всё переписала? Быть того не может , чтобы ты хоть слово украла в этой книге! Я всем это говорю! Издатели паникуют, они бояться судебных исков, даже если сами ни ухом, ни рылом не виноваты. После этого разоблачения Клифордом Ирвингом фобия апелляций в суд носится в воздухе.-
  -Мишель, я хочу, чтобы ты выслала мне всё, что получила. Не знаю, какая от этого польза, но я собираю свидетельства. Эксперт проанализировал все письма и пришёл к выводу, что все они отпечатаны на одной и той же машинке. Может, таким путём мы обнаружим этого человека , когда он сделает ошибку, и я смогу пригвоздить его. Себя я усыпляла надеждой на брутальную расправу, самую брутальную, какую только можно вообразить.-
  Мишель рассмеялась: "Могу тебя понять! Но..., - снова директивный тон - чем скорее ты найдёшь это ничтожество, тем лучше, потому что, знаешь ли, разговоры всё-таки разговаривают, а для карьеры писателя - это очень вредно.
  -Я-то думала, подобные вещи - лишь стимулируют читательские аппетиты, и продажи книг растут.-
  Неужели она думает, что я ничего не понимаю!?
  -Ну да, если ты Норман Мейлер, тогда возможно. Но для писателя женской тематики, скандал не приносит пользы. Читательницы отвернутся, если решат,что писатель - аморален. Даже могут бойкотировать тебя.-
  Мишель, это именно то, что мне нужно сейчас слышать. Может, ты слышала о Шерри Фэлон? Она заявляет, что работала в издательстве "Силвер", когда ты была там.
  -Не знаю такой.-
  -Настоящее её имя - другое. Я звонила всем Шерри Фэлон в стране. Мишель, если бы такое случилось с тобой, что ты бы сделала?-
  -Я? Ни одного человека в мире я не интересую настолько, что он бы хотел добраться до моего горла. Но...думаю, я скрупулёзно перебрала бы все факты своей жизни, пытаясь понять, кто это мог бы быть. А уж если бы нашла, поломала бы этой гадине ноги!-
  Она прыснула коротким смешком, я попыталась вторить ей, хотя мне было трудно выдавить из себя смех.
  -Спасибо за сочувствие, - только и сказала я. - Дам знать, как только всё выясню.
  
   ******************
  В субботу утром мне и детям посыльный доставил пластикого Деда Мороза, внутри которого была сверх доза печенья с шоколадной крошкой. К Деду Морозу была прикреплена мультипликация Барри. Хотя мы планировали провести уик-энд вместе, я ожидала, что это будет обед и фильм, как в прошлый раз, а в воскресенье - зоопарк. Такого я не ожидала.
  Приготовьтесь к фантастическому уик-энду,
  Не повредит, если вы захватите улыбки,
  Когда на велосипедах мы покатим далеко,
  Так как жизнь - это удивительное сокровище,
  Которое мы попытаемся отыскать!
  Радость детей была заразительна. Только 2 недели назад они познакомились с Барри , но с тех пор постоянно говорили о нём. И вот он приглашал и их, и они пришли в восторг: " Как ты думаешь, что нам взять? - спрашивал Джеред.- Взять мне сникерсы?
  -А теннисные ракетки? - встревала Эми
  -Спорю, мы отправимся по окрестностям, - строил догадки Майлз, хватая первым трубку зазвеневшего телефона. Он выслушал указания Барри , потом повторил их: взять одеяла, надеть джинсы и куртки.
  -Пикник? - спросил Майлз, и мы все сгруппировались вокруг него. Он говорит, я отчасти прав, - доложил нам Майлз. Но где? Вот в чём вопрос. -Майлз передал мне трубку: " Он хочет поговорить с тобой"
  -Можно мы сегодня поедем на твоей машине?-
  -Конечно.-
  -Детские велосипеды хорошо накачены?-
  -Думаю, да.-
  -Хорошо, но если окажется , что не очень хорошо, мы попросим подкачать их, когда будем брать напрокат велосипеды для нас с тобой.-
  -А куда поедем? - Я считала предложение грандиозным.
  -Увидите. Я буду у вас примерно через 20 мин.-
  Точно в 10:30 он был у нас. Мы загрузились в машину, и Барри повёз нас на запад. Весь путь к побережью мы с детьми строили догадки, куда же мы едем. Наконец, остановились в Марино, взяли напрокат велосипеды для нас с Барри и проверили детские. На велосипедах мы объехали весь Марино, спустились по тропинке и остановились посмотреть на сумасбродных разноцветных странных людей, устраивающих здесь парад по выходным. На улицах продавалась куча прелестного хлама: Барри согласился купить каждому по одной вещи или предмету, и детям потребовались часы, чтобы решить, на чём остановить свой выбор. Комок стоял у меня в горле, когда они выбирали: я знала , как здорово для них получить подарки сейчас, когда денег в семье в обрез.
  -Очень мило с твоей стороны так придумать и организовать этот день, - шепнула я ему, когда мы возвращали наши, взятые напрокат велосипеды. Взяв мою руку, он улыбнулся: " Поверь, я получил не меньшее удовольствие, чем они."
  По возвращению домой Барри попрощался с детьми, а они наперебой благодарили его за прекрасный день. Коснувшись губами моих губ, он спросил: " Когда завтра мы пойдём в зоопарк, может, твоя сестра присоединится к нам? Я рассказала Барри всё о Стефани, и он захотел познакомиться с ней. Но пригласить её пойти с нами, - в этом было что-то особое. Алекс редко подобное делал. И я подумала, этот человек - слишком хорош, чтобы быть реальным.
  -Позвоню и позову её, - пообещала я.
  Воскресный день выдался облачным., совсем непохожим на вчерашний - солнечный, но это не испортило нашего настроения. Держать детей вместе в зоопарке было трудно: у каждого было своё любимое животное. Барри дал инструкцию: старшие могут идти , куда хотят; в случае если мы потеряемся, встречаемся у клетки с гориллами. Джеред будет с нами.
  Барри и моя сестра погрузились в дискуссию о президенте Картере. Стефани была убежденной демократкой и верила, что республиканцы - не только нечестные политики, о чём свидетельствует Уотергейт, но и не слишком рьяные защитники прав человека. Барри же был республиканцем и , хотя испытывал сожаление по поводу Никсона, всё-таки предпочитал Форда, а не Картера. Я улыбалась, слушая аргументы Стефани. Её кашель всё ещё не прошёл. Иногда, призналась она, он мучит её всю ночь, и она не может заснуть, чтобы ни принимала. Но и сегодня она была празднична, глаза её полыхали , а кожа светилась в этот осенний день.
  Я шла впереди них с Джередом, слушая его восторги при виде любимого зверя. Разговор Барри и Стефани мешал мне сосредоточиться.
  По их громким и возбуждённым возгласам я могла судить, что оба уважительно относятся к мнению друг друга; то и дело они смеялись над комментариями.
  В одном месте, когда Стефани покупала орехи детям, Барри мне признался: " Мне очень нравится твоя сестра...Я была ему благодарна. Его отношение к Стефани так отличалось от того, как к ней относился Алекс. ( Я обещала себе не сравнивать Барри и Алекса, но это было трудно).
  -Как это было расти с сестрой, у которой столько проблем со здоровьем? Трудно?-
  Я похолодела от его вопроса. Стояла, как вкопанная, не сознавая, где я. Звуки, запахи, картины будто исчезли. Я стояла и думала над вопросом.
  -Как это было? - он остановился вместе со мной. - Или это слишком лично?
  -Нет, - уверила я его,- абсолютно логичный вопрос, но никто никогда не задавал мне этого вопроса. Всем было дело только до неё, какого ей, что будет с ней дальше, и никого не интересовало, как я. А, знаешь, как нелегко быть свидетелем её боли!? Иногда я не желала об этом знать! Посылала ко всем чертям её нужды. Родители считали, что я разделяю их страхи о её здоровье, и это было так. Но она - моя сестра, не их. Единственная, данная мне Богом. И Бог мой! Как же я за неё боялась! Она - такая красавица, так полна жизнью, и так страдает! Столько пережила! - слёзы выступили на мои глаза, печаль и тоска сдавили мне плечи. Я сделала над собой усилие: иначе, если я дам волю этим чувствам, - весь этот чудный день будет испорчен.
  -Она - очень красива, - сказал Барри.
  Я попыталась улыбнуться: улыбка вышла кривая. Барри взял мою руку, сжал её, и мы стали нагонять других. Думаю, в этот момент я ощутила первый порыв любви к нему, изумляясь, как это всё ещё в меня вмещается с таким количеством проблем и несчастий на меня обрушившихся.
  Обедали мы у Барри пиццей и салатом. Дети смотрели телевизор, а я , Барри и Стефани просто болтали. Он показал нам фотографии Айлин, свои рисунки и даже свою коллекцию индейских стрел, которую собирал в детстве.
  Перед расставанием Джеред попросил меня рассказать ему об Анике, и я согласилась: " Её мать и сестры ненавидели её, потому что она была очень красива, а они -нет, - объяснил он Барри и Стефани.
  Я продолжила: " А ещё потому, что мама её Катинка считала себя проклятой из-за того, что не родила сына. И отец Аники растил её отдельно от семьи на чердаке и брал её работать в поле. Когда Анике исполнилось 7, к ним пришла жить бабушка, и впервые в жизни Аника узнала, что такое материнская любовь.-
  Джеред не сводил с меня огромных карих глаз: " Как ты и бабушка любите меня? - спросил он.
  -Да, родной.-
  Бабушка рассказывала ей, как жила во дворце, где была гувернанткой детей Франца Джозефа Австрийского. Она обучила Анику языкам и игре на арфе. Но скоро её самая лучшая в мире бабушка умерла. Очень тоскливо стало Анике. Но бабушка оставила ей деньги, и она смогла оставить ферму и отправилась посмотреть мир.
  -Чтобы найти свою судьбу? - Джеред припомнил. Как это рассказывалось в других историях
  -Да - согласилась я А теперь пора отправляться домой-
  -Мне очень нравится эта книжка, мам, - похвалил меня Джеред, когда мы покидали дом Барри. Я прижала его к себе, молясь, чтобы мой издатель повторил те же самые слова, что и мой сын, а не решил, что это сказочка для детей.
  По дороге домой Стефани тоже откликнулась: " Рада, что ты пишешь книгу бабушки."
  -Спасибо за доверие. Завтра я, возможно, уже услышу от издателя.-
  -И ещё кое-что, Сьюзан, тебе следует выйти замуж за Барри. Он - чудо.-
  Я почувствовала, как жарко полыхнули мои щёки и порадовалась, что в темноте она этого не видит.
  -До сегодняшнего дня нам никогда не нравился один и тот же мужчина; я слегка обеспокоилась её комментарием. Не придётся ли мне посостязаться со своей сестрой за Барри?
  -Ты права, у нас были разные вкусы. Тебе всегда нравился корпоративный тип.-
  -Но Барри - не хиппи.-
  -Зато у него древняя душа, - поддразнила она меня.
  -Великолепно! Что за мумбо-юмбо!?-
  -Я имею в виду, он - симпатяга, и ты ему очень нравишься, Сьюз.
  -Мне он тоже очень нравится, - призналась я , чувствуя, как от щёк моих отливает жар. - И чем больше узнаю его, - тем больше нравится.
  Возможно, следующий уик-энд мы проведём тоже вместе, но это будет только для взрослых.
  
   *****************
  В понедельник днём у Эстер всё ещё не было никаких вестей от Джуди Эмори.
  -Как ты думаешь, что это значит? - спрашивала я её.
  -На следующей неделе у них конференция по продажам книг, и, возможно, силы брошены туда, или она предложила твою книгу издательству и ждёт их одобрения. Мы же запросили изрядную сумму.-
  Ты уже говорила о деньгах?-
  -Конечно. Я сказала, что нам хотелось бы получить в 2 раза больше, чем за твою последнюю книгу. Джуди решила, что это довольно круто, но я её уверила, что гарантией является количество твоих проданных книг. Собственно, она и сама это знает. Я сказала, ты хочешь получить свои деньги сейчас, чтобы отдать под залог и получать проценты.-
  Сердце моё покатилось вниз при мысли, что из этого выйдет.
  -Эстер, тебя всё это беспокоит?-
  Пока нет.-
  -Когда начнёт?-
  Но, честно, я не хотела это знать.
  -Тогда, когда они вернуться к той же мизерной сумме, я начну угрожать. Вот тогда я немного обеспокоюсь, и- делаю ударение - немного, чуть-чуть.-
  Почему? В голове моей стучали молотки: с трудом я пыталась сконцентрироваться на том , что она говорила.
  -Потому что тогда пойму, что книга не очень захватила их. А ,поскольку меня она зацепила целиком и полностью, я пойму, что причина в другом.-
  -Плагиат?-
  -Да, - раздумчиво подтвердила она. - Уверена, что , в конце концов. Они согласятся, но мне не хотелось бы , чтобы нам это досталось тяжело.-
  Монстр снова поднял голову, облив меня своим ядом.. сочащимся из его челюстей.
  -Кто ты? Спрашивала я и , стиснув воображаемые кулаки, наносила удары в его зловонное рыло, содрогаясь от крика: " Убирайся к чёрту!"
  
   ****************
  В четверг, 16 декабря, в 9 утра, когда в Нью-Йорке был уже полдень, и всё ещё не было никаких вестей, я почувствовала, как меня придавливает страх. Что-то было неверно.
  Я позвонила Эстер, и она взяла трубку с первого раза.
  -Я только что разговаривала с Джуди: они хотят книгу.-
  Хотят! - возликовала я , чувствуя, как по жилам потекло облегчение, будто солнце, наконец, вырвалось сквозь толщу окутанного мраком мира.
  -Что она сказала?-
  -Сказала, что всплакнула, по крайней мере, раза четыре; что Аника превосходно выписана; что книга прелестна: и так думают все.
  Слава Богу! - выдохнула я . Значит, мне не придётся закладывать дом. Значит, я могу бесстрашно смотреть на своё будущее, живое и реальное, сотканное из солнечного света, а не проваливающейся пустоты.-
  -Не совсем так, - в голосе Эстер послышались предупреждающие нотки. И в сердце моё снова вонзились когти: " Что не так?"
  -Плохая новость: они платят лишь 10% сверх того, что заплатили в прошлый раз, за последнюю книгу - 275.000 долларов.-
  Мне показалось, биение моего сердца прервалось где-то посредине. Но тогда я не выползу, Эстер, - прошептала я , потому что голос мой внезапно лишился звука. Большинство людей сочли бы эту сумму огромной, и так оно и было, но мой долг был больше. Всё познается в сравнении: мне необходимо удержаться на плаву
  -Они не хотят дать мне больше из-за нелепого обвинения?-
  -Боюсь, что да. Их беспокоит, что из-за плохой прессы продажи могут упасть, а , может, кто-то вчинит тебе иск.
  -Мне не оставили выбора, Эстер.: мне придётся отказаться. Что нам следует сделать? - спросила я . зная , что совет её будет честным и очень полезным.
  Я могу попросить их заплатить нам остальное, как только проблема будет решена, другими словами, когда мы найдём, кто за всем этим стоит.
  А что если я никогда не узнаю? - Прими это их предложение, для меня это финансовый крах. Мы потеряем дом. Куда нам идти? Где жить? Как мне содержать семью? Возможно, мне придётся бросить писать. Этот крик снова поселился во мне, и единственное слово, стучащее в мозгу было: " это - несправедливо." Мысль, что во мне сомневаются, меня жалеют, меня избегают, как заразную больную, злила и пугала меня. Даже если бы я нашла моего мучителя,, это , вряд ли бы компенсировало весь мой ужас. Во мне была подорвана вера в себя. Можно сравнить с Барри, когда ему позвонили, чтобы сообщить , что жизнь его только что разбилась вдребезги: погибла ваша жена. Как выжил Барри?! Как не отравился горечью? Я ощущала, как горечь змеится в моих жилах,как зимняя промозглость. Я собирала в себе все силы: " Я не позволю добить себя! Не позволю!
  -Ты не должна бросать писать, Сьюзан, - Эстер сделала паузу. - Всегда можно обратиться к другому издателю.
  -Почему другой заплатит больше?-
  -Чтобы получить с тобой контракт.-
  -Но эти обвинения? Они что на них не подействуют?-
  -Да, обвинения, как меч, висят над твоей головой и не добавляют тебе друзей в издательском мире.-
  -Хотелось бы мне знать, тот, кто такое делает мне, он-то понимает, каковы последствия?
  -Конечно, иначе зачем бы он всё это делал?-
  Дьявольское наваждение: зло множилось, распространяя своё зловонное дыхание. Я не могла винить моего издателя за осторожность: в данных обстоятельствах они вели себя великодушно. Чуда, о котором я молилась и которого жаждала, не случилось. Что же мне делать?
  Этим вечером мне необходимо было поехать в Пасадену, где собирались книжные критики. Я очень хотела поехать, ещё и потому что там должна была появиться Бретта Слокум, наголову раскритиковавшая и разгромившая мою книгу " Смертельные раны". Я лелеяла мысль высказать ей в лицо всё, что думаю, но сейчас из-за неустойчивого будущего сочла, что благоразумнее остаться дома.
  На следующее утро позвонила Марта, тоже писательница, проинформировать меня, что Бретта Слокум не появлялась совсем. Ей пришлось срочно выехать в Нью-Йорк, т. к. госпитализировали её домработницу в связи с передозировкой наркотиков.
  -Каждый, кто на неё работает, должен быть оправдан за употребление наркотиков, - с сарказмом сказала я Марте, надеясь, что она разделит мой юмор.
  -Да, - согласилась Марта, - вчера то же самое выразили многие здесь и пожалели, что не сама Бретт Слокум приняла сверх дозу. Я не была единственной, чьи романы мисс Слокум уничтожала своим ядом.
  
   ****************
  В субботу днём я получила странный звонок.
  -Миссис Сьюзан Уинстон? - спросил мужской голос. Звонил он издалека: в трубке слышались иные шумы.
  -Да, - ответила я .
  -Сержант Бриско, Нью-Йоркское отделение полиции; я занимаюсь наркотиками, - представился он.
  -Да?-
  Я решила, это касается одной из моих книг, либо они хотели, чтобы я выступила перед полицейским отделением.
  -Можно задать вам несколько вопросов?-
  Я была польщена: я часто звонила и просила незнакомых людей поделиться знаниями или сообщить какую-либо информацию, дабы я смогла использовать её в своих книгах. А вот сейчас звонили мне.
  -Конечно, сержант Бриско, давайте.-
  -Вам знакомо имя Бретт Слокум?
  Моя первая реакция была рассмеяться, но я этого не сделала: " Лично мы не знакомы. Но работу её я знаю. В голосе моём чувствовалась медь: её яд всё ещё сидел у меня под кожей.
  -У вас с ней есть связь?-
  -Нет! Я была возмущена.- Зачем она мне нужна?! В чём дело?
  -Несколько дней назад с одной из её работниц произошёл несчастный случай. Мы его расследуем.-
  -А почему вы звоните мне? Я в Калифорнии. Какая-то мистификация.-
  -Знаю, мадам. От этого " мадам" у меня по коже побежали мурашки.
  -Вы говорите, что не знакомы с мисс Слокум, и у вас нет причин быть ею недовольной.
  -Именно это я говорю - выложила я, - не зная , что сказать: когда сомневаешься, лучше не говори ничего.
  -Хорошо, мадам, Спасибо, что уделили мне время.-
  ПОЧЕМУ вдруг они звонили мне? - спрашивала я себя, стараясь игнорировать чувство обречённости, уже свившей во мне гнездо. Я принудила себя выбросить эти мысли из головы. И я не хотела думать о будущем. Джуди Эмори и Филип Силвэ могли бы предложить мне что-то получше. Они не больше хотели потерять меня , чем я их потерять. Я спросила себя, как долго мы с Эстер намереваемся ждать, прежде чем Джуди позвонит снова. Скоро я позабыла о телефонном звонке сержанта Бриско, но конец недели волочился с трудом.
  Во вторник утром , отправив детей в школу, я налила себе ещё стакан чая и включила телевизор. Эта история была в утренних новостях: " Литературный критик Бретт Слокум из Лос-Анжелеса в прошлый четверг вернулась к постели своей домработницы, которая отравилась шоколадом, присланным мисс Слокум одной из раскритикованных мисс Слогам писательниц. Домработница, страдающая сердечными приступами, достала коробку из мусорной корзины, куда ее выбросила мисс Слокум , диабетик. Неизвестное ядовитое вещество было впрыснуто в шоколад.. Работник шоколадной фабрики, отвечающий за общественные отношения заявила, что у неё нет комментариев. Полиция расспрашивает авторов по всей стране в надежде выявить человека, пославшего шоколад мисс Слокум.
  Так вот почему они позвонили мне, подумала я. Но почему мне? Никогда в жизни я ничего такого не делала. И внезапно вся комната перевернулась, всё заплясало перед моими глазами. Меня обвинили в плагиате - но ведь я же не виновата. Я попыталась встать, но вынуждена была схватиться за край стола. Весь мой мир снова распадался на части. Не паникуй, Сьюзан! Они расспрашивают всех, не только тебя. Эту ведьму не любили все: она жалила всех. Надо побольше узнать об этом деле, и я уже протянула руку позвонить Марте, когда мне в дверь позвонили.
  -Да? - спросила я сквозь кухонное окно. Два молодых человека в костюмах и галстуках военного образца, коротко стриженные, стояли у входной двери. Ещё до того как они открыли рот, я уже знала, что они - полиция . Слава Богу, дети в школе.
  Я всё ещё была в халате. И мне срочно захотелось в туалет. В отчаянии я не могла сообразить, пойти ли сначала в туалет, ответить на звонок или что-нибудь переодеть.
  Я пошла к двери.
  -Чем я могу вам быть полезной? - спросила я , изо всех сил стараясь оставаться спокойной, хотя это никогда не срабатывало. Мимоходом я поймала своё отражение в зеркале: лицо бледное зеленоватого цвета в тон моему халату. Они предъявили мне свои бляхи.
  -Я - детектив Вилкинсон, а это детектив Перец. У Переца были огромные добрые глаза, цвета чёрного кофе.
  -Входите, - впустила я . Вернусь через минуту.-
  Оставив их стоять в прихожей, я поспешила в спальню, закрыла дверь за собой и стояла , как замороженная. Это была незнакомая территория, иностранная держава. Я не помнила, как найти туалет в доме, моём доме, который сама построила. В эту минуту я искренне желала умереть, перестать существовать, исчезнуть с лица земли, а не встретиться с ними глазами. В какой-то дикий момент мне пришла в голову мысль спрятаться под кроватью, притвориться, что меня нет дома, что я не живу здесь, не принадлежу к человеческой расе. Но мой мочевой пузырь напомнил обо мне. Я испугалась, смогу ли добраться до ванной: внизу живота ломило.
  Добралась, потом что-то на себя набросила, первое, что попалось мне в руки: чёрный шерстяной брючный костюм и жёлтую блузку, - я одевала это вчера, когда мы были в гостях у моих родителей. Слишком праздничный наряд, особенно, для допроса полицией. Я уже выглядела виновной! Чёрт! Конечно, я виновна: виновна, что жива!
  Вернувшись в гостиную, я нашла их там, где оставила. Они стояли.
  -Почему вы не сядете? - спросила я.
  -Ждём вас, - ответил первый.
  Я знала, он назвался, но сейчас не могла вспомнить его имя. Имя Перец я помнила и посмотрела на него как на человека как-то знакомого. Он вежливо улыбнулся.
  -Мы пришли задать вам пару вопросов об инциденте, который случился на прошлой неделе в Нью-Йорке, - оповестил первый. И я сразу вспомнила его имя.
  Кивнув, я пояснила: " Да, я слышала в новостях как раз перед вашим приходом. И сержант из отделения, занимающийся наркотиками звонил мне.-
  Они обменялись взглядом. И я похолодела: ничто, пережитое мною в жизни, не подготовило меня к тому ужасу, который на меня наваливался сейчас. Всё, что я способна была видеть, - отчаяние на лицах моих детей.
  -Что ты наделала, мама? - казалось, вопрошали они. И любой мой протест, так думала я , лишь усилит их подозрения. Самое страшное, думала я , не совершив преступления, быть в нём обвиненным. МЕНЯ НЕ ОБВИНИЛИ, слышишь, не обвинили, - твердила я себе.
  -Миссис Уинстон, вы знакомы с мисс Бретт Слокум?-
  -Не лично. Она литературный критик.-
  -Но знакомы достаточно, чтобы послать ей коробку конфет.-
  -Ей я ничего не посылала.
  -и никаких угрожающих писем?
  -Она получала угрожающие письма?-
  -Да.
  -Я никогда их не посылала.- Это же дико, дико, дико! - кричало всё во мне.-
  -Миссис Уинстон, - пояснил детектив Перец, - наш отдел расследует это дело, так как отравленные продукты - это криминал.
  -Почему же вы пришли ко мне?-
  -Потому что вашим именем была подписана сопровождающая посылку записка. В конфеты было впрыснуто ЛСД, и её домработница серьёзно пострадала.-
  Я скукоживалась от хватки чудовища, выдавливающего из меня жизнь. МОЁ ИМЯ НА ПОСЫЛКЕ! Но я же её не отправляла!
  -И вы не говорили офицеру Нью-Йоркского отделения, что у вас нет причин быть недовольной мисс Слокум?-
  Я почувствовала себя в капкане.
  -Мисс Слокум неодобрительно отозвалась о вашей книге, да?-
  -Да.-
  -Тогда то, что вы сказали сержанту Нью-Йоркского отделения, неправда?-
  -Мне следует позвонить своему адвокату? - спросила я.
  -Можете звонить кому угодно; вы не арестованы, мы просто хотим получить кое-какую информацию.-
  -Сами подумайте, где логика: я делаю нечто предосудительное и сама называю своё имя.-
  -Нью-Йорк подозревает вас: мы лишь следуем их указаниям, - объяснил Вилкинсон.
  -Но, ведь, это глупо: посылать коробку отравленных конфет, да ещё подписываться.-
  -Именно поэтому мисс Слокум выбросила коробку. Было бы странно, по меньшей мере, принять конфеты от вас. Вы - не в числе её друзей. Зачем вы послали ей подарок? -
  -К тому же она диабетик, - добавила я.
  -Так вам это было известно? - спросил детектив Вилкинсон.
  -Слышала по телевизору, - объяснила я .
  -Вы сказали сержанту...(он не помнил его имени и поискал в своих записях) сержанту Бриско из Нью-Йорского отделения наркотиков, что не знакомы с мисс Слокум.-
  -Да , именно это я и сказала. Но лично я с ней незнакома. Но работы её знаю.-
  -И вы знали, что она негативно отозвалась о вашей книге?-
  -Да.-
  -Вам понравился отзыв?-
  -Нет. Конечно, нет - я попыталась казаться нейтральной, но не такой казалась моя реакция.-
  -Вы принимали наркотики, миссис Уинстон?-
  -Только легальные. Прописанные доктором.-
  -Не возражаете, если мы осмотрим ваш дом?- - спросил Перец.
  Передо мной стояла дилемма: откажи я , не вызову ли я ещё большие подозрения?
  Они сидели, наблюдая за мной, и спокойно ждали.
  В этот момент каждой клеткой своего существа я жаждала чьего- нибудь совета. Сильно стучало моё сердце: стук это т отдавался в голову, и в голове пульсировало в такт с английскими часами на камине.
  -Не возражаю. Осматривайте. Мне нечего скрывать. - В ту же минуту я пожалела о сказанном , но не стала отменять разрешение.
  Я провела их по дому, показала мою комнату, офис, комнаты детей. И в каждой ванной они открывали медицинские ящички и просматривали содержимое. Ничего предосудительного не нашли. Они прощупали даже подушки кушеток и пробежали рукой по матрасам и под ними. Восхитились обложками моих книг в рамках в офисе. Детектив Перец задавал стандартные вопросы: сколько обычно требуется времени для написания романа, всегда ли я хотела быть писателем, что побудило меня начать писать и т. д. Не нашли они ничего ни в комнате домработницы , ни в ванных, и я уже было вздохнула с облегчением.
  -Могу я вам предложить чашку кофе или чая, - предложила я , почти веселясь, что прошла тест.
  -Они дружески улыбнулись мне прошли на кухню.
  -У вас шикарный дом, миссис Уинстон, - детектив Перец открыл дверцу шкафчика, доставая чашки для кофе. Я заметила, как свободно и раскованно он вёл себя на чужой кухне.
  -В данное время у меня финансовые трудности, - призналась я , - и потому мой дом - особенная для меня ценность сейчас.-
  -Знаю, как это может быть, - заметил детектив Вилкинсон.
  -В холодильнике есть молоко, - предложила я детективу Перецу. Он открыл холодильник взять его.
  -Можно заглянуть? - дружелюбно спросил он, открывая овощной ящик.
  Я кивнула, ожидая, когда он закончит. Именно тогда я сообразила, что обыск в моём доме не закончен, и сердце моё снова бухнуло. В овощном ящике не оказалось ничего. Вилкинсон открывал ящички и шкафчики, а Перец осматривал все банки и склянки в холодильнике, обстукивая контейнеры с остатками еды, заглядывая в контейнер со сметаной, а потом на верхнюю полку в холодильнике рядом с молочным отделением, где я держала сыр и батарейки.
  Я вспомнила, что там находится старый рецепт от запоров, так как однажды мне делали дрожжевую инфекцию. Мне стало неловко. Но , открыв ящичек, он вытащил не средство от запоров, а маленькую чистую склянку с какой-то голубоватой жидкостью, похожей на ваниль для расцветки блюд.
  -Что это? - спросил он.
  Я была так же озадачена, как и он, поскольку никогда не держала специи в холодильнике.
  Они переглянулись.
  -Подождём лабораторного анализа, - сказал Вилкинсон Перецу, но тот отрицательно покачал головой.
  -Нет, я почти на 100% уверен, что это...
  -Минуточку, - сказала я изменившимся голосом, пытаясь отсрочить то, что последует дальше.
  Закипела вода и засвистел чайник. Я выключила его.
  -Не знаю, что это такое; никогда раньше не видела. Это - не моё.-
  В какой-то дикий момент у меня даже возникло подозрение, не они ли сами поместили туда склянку
  -Я хочу сделать заявление, - я перешла в оборону. - Несколько недель назад я начала получать письма, такие же письма получали мои издатели, друзья, родители, родственники, люди, имеющие отношение к издательству моих книг. Эти письма обвиняют меня в плагиате. Обвинения - абсолютно лживы. Это уже стоило мне волнений и потери большого количества денег. Я убеждена, что человек, отравляющий мою жизнь, превративший её в пытку, послал мисс Слокум эту злосчастную коробку отравленных конфет, а обвинил меня. Я никогда не посылала ей никаких конфет; я даже не знаю, где она живёт. Я бы никогда не смога сделать ничего крим инального, и я представления не имею, что это - я указала на бутылочку в руках Переца, повысив голос до крика " Клянусь жизнью!" Губы мои дрожали, и я едва сдерживала слёзы. Отчаянно я старалась не расплакаться, чтобы убедиться, что голос не изменил мне, и они меня слыша.т Они кивнули.
  -Никогда в жизни не видела я это, - повторила я
  Добрые карие глаза Переца выражали сочувствие, но он сказал: "Мне жаль, миссис Уинстон, но я должен арестовать вас." И он прочёл мне мои права.
  Колени мои подкосились, и я осела прямо на пол кухни. У меня не оказалось сил встать.
  -За что вы арестовываете меня? Я же говорю вам правду!-
  Они не ответили . Детектив Вилконсон спросил: " Вы в порядке?"
  И он протянул руку, чтобы помочь мне подняться.
  Его сочувствие выбило почву у меня из-под ног: я была на грани истерики. Но я отклонила его помощь.
  -Хотите воды? - предложил кто-то из них. Я проигнорировала вопрос. Собрав остаток сил, медленно я поднялась.
  -Мне необходимо сделать телефонный звонок, - произнесла я .
  Пройдя к телефону, я позвонила в офис Барри, моля Всевышнего, чтобы он оказался там. Его не было. Секретарю я оставила сообщение, что мне срочно нужен криминальный адвокат и не будет ли он любезен срочно найти его.
  Секретарь осведомилась: " Это для исследования, миссис Уинстон?"
  Голос мой дрогнул: " Нет. Меня арестовали. Мне нужен защитник. Прежде чем она задала следующий вопрос, я повесила трубку. Я была одна в целом мире. Подумала было позвонить родителям, но очень уж не хотелось их беспокоить. Нелепо, но я решила позвонить Алексу, хотя никаких эмоциональных связей с ним у меня не осталось: сработала старая привычка. Никогда в жизни не было мне так жалко себя. Я разрывалась между желанием закричать или зажмурить глаза в надежде, что когда я их открою, весь это т ужас окажется дурным сном.
  Мысли в такие моменты, как правило, глупы. Я подумала, не разведись я с Алексом, возможно, ничего подобного не случилось бы со мной. А потом я вспомнила свою с сестру. Что бы она предприняла? Сконцентрировалась на выживании, это уж точно. Ей пришлось пройти через гораздо худшее, сказала я себе , и увидела её лицо, перекосившееся от боли и всё ж улыбающееся мне; её неуёмный юмор и то, как она борется за жизнь, что бы и как бы её не сбивало с ног. Давай, Сьюзан, звучал во мне её голос: думай об этом как о приключении. Ты же можешь использовать это в своём романе. Мысль о ней помогла мне вновь обрести достоинство, пока я закрывала дверь и ждала, когда детективы надевали на меня наручники и сопровождали к своей машине
  
  
  
  
  
   Глава 23.
  Стефани стояла перед зеркалом в маминой примерочной в сестриной голубой тюлевой форме, ненавидя себя и весь остальной мир в придачу. Если бы мама перестала укалывать её то и дело примерочными булавками, возможно, она бы не раздражалась так сильно. Изо всех сил она старалась держать себя в руках, но что бы Линит ни делала, так сильно злило её, что она готова была её ударить. Она ненавидела себя за свою злость и раздражение к маме ещё больше, чем порой ненавидела мать. Нигде и никогда в мире не существовало ребёнка столь неблагодарного! Мама столько для неё сделала! И как она отблагодарила её за это! Вечно она с ней спорит, вечно куксится, вечно что-то требует и , вообще, бывает противной. Мама обвиняла её в этом , но Стефани страстно всё отрицала.
  -Ой, - от укола снова вскрикнула Стефани. Ты так неуклюжа; снова уколола меня.-
  -Прости, милая, - терпение Линит тоже было на грани, - трудно проколоть ткань. Она пригладила её на талии Стефани, но ткань не приглаживалась. Сьюзан была тоньше Стефани в талии, и грудь была меньше. Да уж, грудь огромная.
  -Мама, это уродливо! Никогда не получится.-
  -Получится, - настаивала Линит, не желая признать поражение, будто между её волей и волей остального мира существовало состязание. Стефани подозревала, что так оно и было. Во всяком случае, в последние несколько лет так оно выглядело между ними двумя, ещё до операции, когда ей исполнилось 16. Что бы ни делала мама , выводило Стефани из себя. И сейчас: думать, что платье Сьюзан будет так же прекрасно сидеть на Стефани, - это же нонсенс!
  -Это платье смотрится отвратительно на мне! Чудовищно! Ты же не думаешь, что я буду его носить?! Я же стану посмешищем! Я бы одела что-то прямое, скользящее, чёрное, а не это премиленькое, слащавенькое, голубенькое, - она стянула платье с себя и попыталась переступить через него. Мама не хочет понимать: ей не быть такой, как Сьюзан , и не носить её вещей!
  -Стефани! - прикрикнула мама. - Прекрати! Не знаю, что делать с тобой! Ты ждёшь до последней минуты, ничего не говоришь, потом всё это обрушиваешь на мою голову, а сейчас у нас не слишком большой выбор. Мы же ходили с тобой покупать платье, и что? Ничего же не нашли.-
  Но теперь и у Стефани нашлись аргументы: " Если бы мы пошли в "Сакс", а не в " Мэй", мы, возможно, нашли бы. Ни Стефани, ни мама не желали признать того факта, что причиной неудачи была фигура Стефани.
  -Говорю тебе, мы не печатаем деньги, Стефани. Это лучшее, что я могу сделать в последнюю минуту. - Линит указала на платье. - Не нравится оно тебе , - не ходи на танцы. Не пойти на танцы с Роном Бернфельдом! Нет, ни за что на свете не пропустит она этого! И уж если это платье единственное, что есть у неё сейчас, - делать нечего! Хотя вытачки у бюста - не прямые, а перекрученные, а цветы, пришпиленные у пояса, чтобы скрыть недостатки фигуры Стефани выглядят глупо.
  -Никогда я не думала, что твоя талия настолько больше, чем у Сьюзан, - озадаченно прокомментировала Линит, пытаясь застегнуть молнию. - Ты что поправилась? - Линит руками охватила талию Стефани, чтобы убедиться, что та набрала вес.
  Сердце Стефани неприятно дрогнуло. Впервые в жизни она надеялась, что её раздавшаяся талия - от увеличенной печени, а не от чего-то другого. Месячные запаздывали.
  А потом Линит произнесла: " Твоя печень увеличивается". Тон , вроде , был спокойный, но Стефани видела: мама в панике. Линит всегда делала вид, что всё нормально, но им обеим было ясно, что тело Стефани меняется. Там, где должна быть талия в девичьем изгибе, появилась лишь прямая заплывшая линия между ребрами и бёдрами. Чтобы не обнаружить замешательства, Линит рассердилась. Она потянула платье по швам. Стефани сдавило дыхание. Но на этот раз дочь не возражала, она была с Линит заодно.
  -Ты же знаешь, доктор Левинсон " за", - сознавая, что действует провокационно, но не особенно беспокоясь.
  -Что ты имеешь в виду? - спросила Линит с любопытством и рука её дрогнула, снова уколов Стефани.
  0Ой"
  -Прости.-
  - Если он думает, что я соглашусь, чтобы он этим летом прооперировал мою правую ногу в косметических целях, он - сумасшедший.-
  -Когда он это тебе сказал?-
  Стефани видела мамино лицо в зеркале с тем же выражением вины, замешательства и интереса, которое появлялось всякий раз при упоминании имени доктора Левинсона.
  -Вчера при встрече.-
  -Ты встречалась с ним? Где?
  -В его офисе? Где же ещё?
  -Как?-
  -Рутинная проверка, мама.-
  -Но почему ты мне не сказала? Я бы пошла с тобой.-
  Стефани понимала, мама расстроена: всё, что касалось доктора Левинсона, должно касаться мамы тоже. Стефани прекрасно это знала, но нарочно не известила маму.
  -Мне 19, ради всего святого! Совсем не нужно, чтобы мама ходила со мной к доктору.
  -Но я всегда ходила с тобой. - Линит была расстроена. - Люди меняют правила и не ставят её в известность.
  Когда у меня не было прав, кто-то должен был меня возить, и когда я была в гипсе, я нуждалась в помощи. Но сейчас я прекрасно передвигаюсь сама и сама могу пойти к нему. И в голосе её звучало " как же тупа ты можешь быть".
  -Ну и что же он сказал?-
  -Что если он будет оперировать ещё раз, то сделает лучше, так как правая нога не такая прямая , как левая после операции.
  -И что ты ему сказала?
  -Ни в коем случае! Я - не мазохистка! - Одна мысль об операции вызывала в ней жуткое чувство, будто кто-то пихал в неё раскалённым железом.
  -Меня его доводы не интересуют, мама, я не соглашусь на эту операцию: у меня нет сил всё это вынести ещё раз, нет сил! - Она еле сдержалась, чтобы не разрыдаться. Приближались экзамены, и одного этого было достаточно, чтобы она чувствовала себя натянутой струной. А каждый наступающий день, когда не приходили месячные, ДАВИЛ НА НЕЁ УЖАСОМ.
  Прежде всего, беременность.
  И если доктор Левинсон полагает, что она позволит ему втянуть себя в такую же летнюю агонию, что и в прошлом году, он ошибается.
  -Что с ним, мама? Почему он думает, что может принимать такого рода решения, а я буду им следовать? Если я раньше делала всё, что он мне говорил, это совсем не значит, что так будет и впредь. Линит, принявшая роль толкователя, уговорщика, объяснителя всего, что доктор говорил, и убежденная в его правоте, спросила: " Разве ты не хочешь, чтобы твоя правая нога была такая же прямая, как левая? Ты же жаловалась на то, как она смотрится и что ходить трудно. Сейчас у него больше опыта. Он сможет сделать, что обещал. Знаю, ему не следовало делать обе ноги сразу., но он - упрям. И ты же знаешь, как отвратительно он себя чувствует из-за того, как всё вышло.
  Линит была его официальным толкователем. А Стефани сейчас увидела в ней предателя: " Ты уже говорила с ним об этом, да?-
  -Да, конечно, мы обсуждали и обсуждаем всё, что относится к твоему здоровью.-
  -И ты всегда принимаешь его сторону, так?
  -Нет, неправда! - У Линит глаза были невинны и широко распахнуты. Я понимаю, какого ему. Не забывай, что он делал для тебя все эти годы!
  -Как я могу забыть, если ты постоянно напоминаешь мне об этом! Я прекрасно знаю ему цену. Нет необходимости его от меня защищать.-
  Линит отвела глаза, раненая в самое сердце.
  -Я все эти годы старалась поближе сойтись с ним из-за тебя! С каждым твоим доктором я делала то же самое. Как ты думаешь, почему бы тогда я бесплатно фотографировала их семьи, вечно им улыбалась и вечно с ними была любезна? Чтобы тебе не приходилось ждать в их приёмных, когда у тебя боли, чтобы к тебе получше относились в больницах, и результаты анализов приходили побыстрее. Я-то знаю, какими бывают доктора с теми, кого они не знают. Думаешь , мне всё это доставляет удовольствие? Я для тебя стараюсь!
  Стефани не знала, что на это сказать. Уже многие- многие годы доктор Левинсон стал как бы членом их семьи. Он откликался на любую просьбу Линит. Немногие хронически больные люди имели таких преданных докторов. Но то , что Линит делала это только ради Стефани, - была лишь часть правды. Обсуждать другую часть с матерью - слишком рисковая вещь.
  -Возможно, доктор Левинсон, действительно, чувствует себя плохо из-за неудачно сделанной операции в прошлом году. А вот как насчёт меня?-
  -Это твой шанс позволить ему исправить ошибку, - Линит обняла обнаженные плечи дочери, чувствуя все косточки и гладя чистую оливковую кожу. Стефани всегда была прелестна, но сейчас ещё появилась женственная элегантность, которая приходит со взрослостью. Если бы Линит удалось взять на себя болезнь Стефани, она бы сделала это немедленно. А Стефани, несмотря ни на что, цвела.
  -Ты, думаешь, он, действительно, может исправить колено?-
  -Не знаю, милая, знаю только, если он хочет переделать, - значит, надеется сделать лучше. Ты же не хочешь хромать до конца жизни.-
  Как-то вдруг мамины слова возмутили Стефани, и она дала выход гневу: ей надо было излить свой страх и злость: " Почему я всегда должна делать то, что ты хочешь? Я говорила, что не желаю одевать это платье Сьюзан, но ты всё равно настаиваешь! И прошлым летом я говорила , что не хочу делать эту операцию на обеих ногах, но так захотелось доктору Левинсону, и ты опять настояла. Вечно ты заставляешь меня делать всё по- твоему, и сейчас вы оба замыслили это за моей спиной. Почему бы тебе не оставить меня в покое?! Почему ты всегда вмешиваешься, особенно, если дело касается доктора Левинсона. Это моя нога, и операция на мне, и я буду решать, как быть!"
  Губы Линит задрожали, глаза наполнились слезами. Стефани была уверена, что так оно и произойдёт! Её мама вмиг превращалась в железную бабочку, чтобы заставить мир двигаться, как она того хотела. Она будет взмахивать своими железными прелестными крылышками, пока они не превратятся в стальное оружие, но лишь кто-то начинает критиковать её, она рассыпается на части. Кроме того, Стефани понимала, мама была единственной, на кого можно было обрушить всю боль, весь страх и всё отчаяние.
  -Прекрасно, - произнесла мама голосом ягнёнка на заклании.
  -Решай ты. Я делаю всё, чтобы помочь тебе, всё, что в моих силах, - и вот твоя благодарность! - Линит поднялась и ушла прочь , оставив дочь стоять в платье с булавками.
  И опять Стефани почувствовала себя неблагодарной стервой.
  -Мама, - позвала она , - прости!
  Но Линит не вернулась. Стефани поняла, что придётся долго просить прощения, чтобы всё вернуть на место.
  -Ну почему я так себя веду!?
  
   ****************
  Можешь подъехать к следующей заправочной? - спросила Стефани, отклонив голову назад и делая последний глоток пива из бутылки.
  -Опять? - проворчал Рон. - Они ехали в её машине.
  Филис и Джерри сидели сзади, и каждый раз, когда Рон жаловался на поведение Стефани, Филис хихикала. Её смешило всё, что Стефани вытворяла, и , имея её в качестве аудитории, Стефани была в ударе. Раздражение Рона провоцировало её мятежность, она цепляла и восставала, хотя совсем не хотела злить его. Но в последнее время он стал критиковать её. Друзья её - пошловаты. И , ему хотелось, чтобы она вела себя как добропорядочная девушка. Это её выводило из себя: почему он не может быть счастлив с ней, как она счастлива с ним? Когда-то он считал, что она - великолепна, не мог от неё отклеиться, хвастался ею, убеждал, что именно она внесла культуру и литературу в его жизнь. Сейчас, назло ему, она выпила 3 бутылки пива, как они покинули Лос-Анжелес. Потребуется ещё минимум 30 минут, чтобы доехать до отеля в Нью-Порте.
  Рон неприязненно взглянул на неё и съехал с шоссе к бензозаправке, потом наклонился и, открывая дверцу с её стороны, выпустил её, но сам не вышел. И даже не попытался скрыть своего раздражения. Стефани и Филис пошли в туалетную комнату. Рон и Джерри остались в машине.
  -Будьте добры, поторопитесь, - крикнул Рон.
  Стефани слышала раздражение в его голосе, и грудь её сдавило: " Как я ему скажу?"
  Уже несколько дней вопрос этот сверлил ей мозг. Месячные опаздывали на 11 дней. Мысль оказаться беременной - была самой страшной из всех ею испытанных. Как она могла быть так глупа и неосторожна! Слишком часто они занимались любовью без резинки; она не должна была позволять это ему. Дурочка, - вот кто ты! - говорила она себе. Ребёнок - вот что тебе нужно сейчас. Несколько дней её тошнило. Она не могла бы сказать, связано ли это с утренним недомоганием из-за беременности или с болезнью Гаучера. Филис в кабинке рядом болтала о том, как Джерри пытается уломать её, но она не соглашается: " Думаешь, я права?" - спросила она Стефани.
  -У...у.. - Стефани салфеткой проверяла, не появились ли выделения. - Ничего. Как Рон отнесётся к этому? Что он скажет? Она уже слышала его раздражённый крик. Он вспылит. Да, славный Рон может орать, может вспылить; иногда в игре, промахнувшись, он так швырял ракетку! К нему приклеилась кличка "горячая голова", а часто его вспыльчивость стоила ему пенальти. Какой же бедлам он устроит, когда узнает, что она беременна. Он совсем не хочет жениться, она тоже не хочет выходить замуж. Может, даже никогда, хотя раньше она никому не говорила об этом. Но детей иметь она не против. Потому что она любит детей. А вот то, что она видела в семьях, ей не нравилось. Её родители годами пикировались по каждому поводу. Потом она поняла, что это , в конечном счёте, ничего не значило. Но каждый из них отстаивал свою правду. Сьюзан стала рабой любви к Алексу, а тот был карикатурен в своей влюбленности в себя. Слепота Сьюзан, её нежелание видеть, каков Алекс, очень разочаровала Стефани. Сьюзан смотрела на Алекса как на мистера Чудо и считала , что она подняла свой социальный статус, выйдя за него замуж. Разве она не понимает, что она сама - чудо без Алекса? Стефани повезло: она знала себе цену, несмотря на свои недостатки.
  Её родители считали Рона прекрасной партией, но при одном условии, если бы он был евреем. Но он не был, несмотря на своё имя; и мама дрожала от мысли об их связи и постоянно убеждала Стефани, что та ещё очень-очень молодая, чтобы серьёзно думать о браке. Папа же полагал, что никто, а меньше всех это дитё Рон хорош для его ангела Стефани, и папа изучал Рона сузившимися глазами, поглаживая подбородок или попыхивая трубкой, в то время как Рон ёрзал под его взглядом. Иногда она была уверена, Рон любит её, но не тогда , когда он указывал ей на её недостатки, на её непредсказуемость, на её эротичность -леди должна себя вести не так.- и тогда она чувствовала себя уязвлённой. Но, странно, тогда она ловила себя на том, что испытывала к нему болезненную любовь. Замужество её не интересовало, особенно, если ейпридётся выйти замуж.
  Филис причесала свои безупречные волосы, тщательно вымыла руки, выдавливая жидкое мыло и протирая подушечки пальцев. ТАКАЯ ПРАВИЛЬНАЯ ХОРОШАЯ ДЕВОЧКА, подумала Стефани. И после секса она, конечно, моется, если только она имеет секс. ВСЕ порядочные девушки разыгрывали из себя девственниц. Тебе тоже следовала бы поиграть в недотрогу. Тогда ты бы не оказалась в таком дерьме, милая.
  Девушки вернулись в машину. Из-за пива Стефани пучило, пузырился и перекатывался газ; она изо всех сил старалась держать всё под контролем, но её организм редко подчинялся ей. Уже в машине она громко пукнула. Она хотела рассмеяться, но увидела выражение на лице Рона и испугано покраснела. Зато Джерри решил, она сделала это специально и рассмеялся от души, и тогда вслед за ним рассмеялся Рон, и она тоже, чтобы скрыть замешательство, но Филис решила, это отвратительно. Совсем Стефани не была такой уж забавной.
  -Мне следовало бы подумать, стоит ли проводить свой уик-энд с вами - тремя животными, - праведно сказала она.
  Стефани почувствовала её неодобрение приличной девушки, отшатнулась, но заставила себя тряхнуть головой: всякий раз, когда она чувствовала себя аутсайдером, - это срабатывало. Филис и её друзья давали понять разницу между собой и остальным миром. Могу побиться об заклад, на эти танцы у неё новое, с иголочки платье, подумала Стефани.
  Девушки, приехавшие для участия останавливались в отделыных от юношей комнатах, по четверо в каждой, чтобы обходилось подешевле. Но, конечно же, никто не предлагал спать там , где были зарегистрированы, и во время этих вечеринок, если появлялся знак "просьба не беспокоить", соседи уходили , не беспокоили и возвращались позднее.
  Стефани совсем не хотелось жить с девушками, которых она не знала, особенно потому , что две были из клуба Филис. Ей хотелось жить в одной комнате с Роном, и ей было безразлично, что скажут люди. Он привык к её скромности. Уже много раз они были вместе, но она прятала себя от него, обнажая не всю себя.
  Однажды на ней была юбка, и он попросил: " Брось, покажи". Она забрала юбку достаточно высоко, чтобы он смог видеть колени. Его первая реакция, когда он увидел эти уродливые куски между бёдрами и икрами, была - не видеть, отвернуться. От стыда и замешательства она быстро опустила юбку, чтобы немедленно стереть виденное из его памяти. Но после первого шока он спросил; " Всё ещё болит?"
  -Иногда, - призналась она.
  -Пройдёт, - пообещал он. - Я знаю, как несчастный случай может изменить тебя физически. Я всегда боялся, что что-то подобное может произойти со мной. Я знаю ребят,получивших увечья в игре в футбол или их ударили бейсбольным мячом, и они пережили сотрясение. Он был спортсменом, и у него было гораздо больше понимания и сочувствия. И всё ж он избегал смотреть туда, и она закрыла себя. Потом он перестал любопытствовать и позволял ей одеваться и раздеваться приватно. Никак это не сказалось на его сексуальном аппетите.
  Мысль раздеваться перед другими девушками внушала ей ужас. Она представляла , как они уставятся на неё, потом начнут расспрашивать, а потом жалеть её. Как же ей была противна их жалость! Они-то - сплошное совершенство, у них гибкие и стройные тела, скульптурные колени, тогда как у неё , как у Квазимодо
  В комнате она оставалась в халате и притворилась спящей, когда, надев на купальники шорты, они отправились на побережье. Она не могла себе позволить, чтобы её видели в купальник.е Не хотела стать посмешищем, объектом шуток и разглядываний. Ради Рона. Он этого не заслужил. И она сделала вид, что у неё болит голова, а потом боль перешла на желудок, и перестала быть притворством.
  В первые два часа после прибытия в Нью-Порт Бич, площадку голубоглазых блондинов с совершенными телами, она испытала сильный приступ. Она не поверила: несколько лет уже приступов не было. Но боль росла, усиливалась, и ей пришлось поверить.
  В чемодане были таблетки, купленные нелегально; она купила их , чтобы не просить маму, которой бы пришлось обращаться к доктору Левинсону, а он прописывал ей дозу ребёнка. Если она примет таблетки, - все сразу заметят: взгляд её станет остекленевшим, ещё и по тому, что по дороге она выпила слишком много пива. Может, полтаблетки принесут облегчение?
  Когда девушки ушли на побережье, Рон подошёл к её двери, но она сделала вид, что в комнате её нет. Скоро боль пройдёт, пообещала она себе, и тогда она начнёт одеваться для танцев...
  Состояние её ухудшалось. Прихрамывая, в халате она отправилась в конец коридора за ведёрком со льдом, потом наполнила ванну небольшим количеством воды, опустила туда лёд и легла в ледяную воду, молясь, чтобы это помогло. Не помогло. Ледяная вода спровоцировала боли ещё сильнее, и её начало трясти.
  С побережья вернулись девушки, розовые и потные. Каждая приняла душ , потом они оделись в облегающие, укороченные пастельных тонов платья. Она притворилась, что спит, чтобы они не заметили, что она в болевом ступоре.
  -Ты не одета? - спросила Филис - Ты же опаздываешь!-
  -Мне нужно лишь несколько минут, - ответила Стефани, а другая откликнулась: " Если бы у меня в распоряжении было лишь несколько минут, я бы тоже так выглядела.-
  Полуприкрыв глаза, она наблюдала, как они уходили. Их юноши в белых обеденных пиджаках поджидали их у двери, и ей хотелось расплакаться; они смотрелись великолепно: юные стройные тела, гладкая кожа. И никакой боли! А она проделала весь этот долгий путь, её мама так кропотливо поработала над её платьем, - и всё напрасно! И даже это не так ужасно, так обидно. Важно быть на танцах с Роном! Если он не появится там с девушкой, он станет посмешищем.
  Когда Рон появился у её двери, она крикнула ему, что будет готова через 20 минут.
  -Поспеши, - поторопил он её. Мы не должны пропустить коктейль.-
  Выхода не осталось: лишь таблетки, но теперь она боялась: они не помогут. Надо было принимать раньше. Она проглотила 2, наспех оделась, но когда попыталась наложить косметику, рука её так дрожала, что она размазалась, а глаза отказывались сфокусироваться. Выглядела она чудовищно с чёрными пятнами, вместо стрелок на веках, не знала, куда идти, куда повернуть, едва держалась на ногах. Её охватило чувство паники, будто её, ещё живую, погребли. Боль не прекращалась, пульсировала. Танцевать - она не сможет: это ясно, но даже не сможет посидеть, даже улыбнуться. " Ты не можешь идти", - подумала она. - Что сказать Рону? Если бы она была честна с ним раньше и рассказала ему о своей болезни, возможно, он бы понял. Но сейчас выхода не было. Она услышала его стук в дверь и пожелала, чтобы у неё под ногами разверзся пол и поглотил её.
  -Стефани, давай быстрей, - позвал он.
  -Не отрываясь от кровати, она сумела ухватиться за край стола и по стенке добралась, наконец, до двери: комната бешено вращалась перед глазами.
  Рон снова постучал в дверь, на это т раз сердито: " Ты там? Чёрт возьми , где ты?"-
  Она взялась за дверную ручку, открыла дверь и ухватилась за дверной проём , чтобы не упасть.
  -Рон, - начала она говорить, с трудом проталкивая слова, - я плохо себя чувствую. Вид его, свежего после душа, в белом обеденном фраке вызвал в ней желание разреветься. Она подавила это желание, но всё равно, от слабости и боли слёзы хлынули из её глаз. Терзаемая стыдом , она стояла, не зная , что сказать и что делать.
  -Какого чёрта! Что с тобой?! Ты что - пьяна, да? Я же предупреждал тебя не пить пиво! Посмотри на себя! - Он в отчаянии всплеснул руками.
  -Нет, это не от этого, - начала она объяснять, но сил объяснять не было.
  -Да, конечно! Ну что ж! Спасибо за всё! - и он плюнул себе под ноги. Мне, прежде чем приглашать тебя сюда, следовало бы подумать!-
  -Рон, позволь мне объяснить, - говорила она ему вслед, а он удалялся прочь по тускло освещенному холлу.
  -Объясняй кому-ни будь другому, не мне.-
  -Рон, мне так жаль, - продолжала лепетать она, едва способная формировать слова. Поворачиваясь, она на мгновение увидела себя в зеркале: растрёпанные волосы, лицо, чёрное от размазанной туши. Не застёгнутое платье, зрачки глаз настолько расширены, что глаза казались чёрными, а не синими. Если ей был ненавистен её вид, что тогда говорить о нём?! Она закрыла дверь и как-то сумела добраться до кровати, прежде чем провалиться в черноту.
  -Проснувшись через несколько часов, она обнаружила, что боль отступила, хотя её ещё лихорадило. Способная, наконец, двигаться, она собрала вещи в чемодан, позвала носильщика, чтобы он отнёс чемодан в машину и поехала домой, то и дело останавливаясь на обочине, когда боль невозможно было терпеть. Остаток выходных прошёл в кошмаре. Очень трудно было достать лёд: ей приходилось спускаться на лифте в главное лобби, а сил не было. Родителям она не могла позвонить, так как мама тут же поймёт, что она принимала наркотики и впадёт в истерику. Она позвонила Сьюзан и попросила привезти ведёрко со льдом. Стефани объяснила: у неё приступ, но она не хочет расстраивать маму и папу.
  -Я говорила с доктором Левинсоном , - лгала она, - он посылает мне рецепт.-
  -Мне кажется, кто-то должен быть с тобой всё время, - в голосе Сьюзан была тревога. - Ты не должна быть одна, Стефани, а я не могу быть с тобой из-за Эми. Может, я заберу тебя к себе домой. Так, по крайней мере, я смогу о тебе заботиться. Но мысль о шумных трёх племянниках и слишком пристальном внимании Алекса - было свыше её сил, и она отклонила предложение.
  -Со мной всё будет в порядке, - уверила её Стефани. - Этот приступ - не такой сильный, раньше было гораздо хуже. Просто, пожалуйста, привези мне лёд.- И она повесила трубку.
  Рон не откликался на её звонки, даже когда она написала ему записку с извинениями. Ей было так стыдно встретиться с ним лицом к лицу, что она избегала любых таких возможностей.
  Скрыв от него правду, она не могла объяснить, что произошло. А теперь не стоило уж вовсе говорить ему о болезни. Никогда больше они не будут вместе!
  Потом она взглянула на календарь и сообразила, что прошло уже 13 дней. Месячных не было. Из-за всех этих передряг она не думала об этом в последние дни. Сейчас она поняла: она беременна. Она подумала было убить себя, но теперь, когда прошли боли, она чувствовала себя так хорошо, что смерть ей представлялась жестокой вещью.
  Но отчаяние от беременности грызло её. Не могла она заставить себя признаться родителям. Разочарование в ней в маминых глазах - это больше, чем она могла вынести. Она и так слишком много взвалила на её плечи. Ещё и это! Существовало одно место, куда можно было обратиться. На лифте она поднялась на этаж Рона и ждала возле двери его комнаты, пока он не пришёл домой. Увидев её у двери, он попытался скрыться, избежать встречи.
  -Пожалуйста, Рон, я просто хочу поговорить с тобой, - крикнула она. - Или весь этаж услышит о наших делах.-
  -На этот раз ты, вроде , трезвая, - он пропустил её в свою комнату.
  -И беременная, - добавила она.
  -Как ты знаешь, что это мой ребёнок? - первое, что он спросил. Может, это первый попавшийся тебе по дороге из Нью-Порта Бич!-
  Она никогда не видела его таким нарочито грубым и жестоким. Но она , по настоящему озадачила его. До конца своей учёбы в колледже он будет выбит из колеи.
  -Рон, тогда я, действительно, была больна. Мне очень жаль, что я так тебя подвела. И я тебя не виню, что ты меня бросил, наплевал на меня. Это всё кончено. Я уверена, наклюкаться - грех, который поймёт любой. Но у нас сейчас гораздо большая проблема.-
  -Ты же не думаешь, что я на тебе женюсь?! - угрюмо спросил он.
  -Нет, не думаю, - кротко ответила она.
  -Сделаешь аборт?-
  -Это единственная альтернатива.-
  -Не смотри на меня: у меня нет денег. Я слышал, в Тихуане аборт стоит 400 долларов.-
  -Я не могу ехать туда...-
  -Почему?-
  Она не могла объяснить ему, что из-за своей болезни крови она должна иметь легального врача и самые строгие антисептические условия, и потому сказала: " я боюсь".
  -Бедняжка. Я должен доставить тебя в Мед. Центр и попросить их позаботиться о тебе, потому что ты - цыплёнок, испугавшийся Тихуаны.-
  Ей было стыдно просить его о помощи, особенно потому , что он не был великодушен. Наоборот, груб. Но у родителей денег не было. Не было их у Сьюзан и Алекса, которым приходилось выплачивать за дом. Она почти слышала, как Сьюзан выговаривает ей.
  -Как ты могла быть такой безответственной?! Когда ты научишься заботиться о себе?! Ты что не понимаешь, что будет с твоей репутацией?
  И Алекс скажет Сьюзан, он не желает, чтобы Стефани бывала в их доме. Ей некуда было обратиться, кроме как к Рону, а он оказался таким негодяем.
  -Слушай, Рон. Ты должен помочь мне сделать аборт. У меня нет денег. Ты что хочешь, чтобы я родила незаконнорождённого?-
  -Нет, - согласился он.
  -Есть кто-то , у кого можно занять деньги? Я даже поеду в Тихуану, если это дешевле.-
  Он что-то пробормотал себе под нос.
  -Что ты сказал? - резко спросила она, теряя терпение.
  -Попробую обратиться к отцу.
  Его родители развелись, и он жил с матерью. Несколько раз он упоминал имя отца, но ясно было: они не ладили.
  -Он поможет? - с надеждой спросила она. Он передёрнул плечами.
  -Есть лишь один способ узнать.
  
  Но отец Рона отказался помочь. Стефани думала, Рон с ним и не разговаривал, но, когда она стала давить на него, он свесил голову и пробормотал: " Отец сказал, что мы сами должны отвечать за свои ошибки.
  -И ты тоже так думаешь? - спросила она, чувствуя, как её злость перетекает в отчаяние.
  -Нет! Но я думаю, что тебе следовало бы быть более осторожной, - выкрикнул он.
  -А тебе разве не следовало бы?! Это всё моя вина?! -
  -Может, мой отец прав?! Ты говоришь, что не хочешь выходить замуж. Отец говорит, они все так говорят, а на самом деле ты хочешь поймать меня в капкан.-
  -Куда?! - в крике она вылила всё своё отчаяние и яд. - Надеюсь, ты не думаешь, что мне хотелось бы выйти замуж за такого , как ты?!-
  -Раненый, он задохнулся и уставился на неё.
  ЭТО УЖ СЛИШКОМ, подумала она. Этого он ей не простит. Он не сможет этого переварить! И теперь на него не стоит полагаться. Он не будет ей помогать! Как она могла его любить?! Она-то думала, он - кладезь добродетелей. Какая ирония! Он оказался ничтожеством.
  -Может, отец раздумает и поможет всё-таки., - он явно сожалел о том, что наговорил.
  -У меня не осталось времени, Рон. - От страха сердце её билось о рёбра.
  -Не беспокойся! Я найду выход, - она ощутила слабость в желудке, потому что окончательно поняла, что придётся обратиться к семье. И не к Сьюзан, которая как-то, но поняла быеё, а к родителям. Боже! Она будет молиться, чтобы они поняли. Как ей ненавистна была одна мысль снова просить у них помощи! Это несчастье она могла бы предотвратить. Как ей не хотелось их разочаровывать! Стефани представила мамино лицо.
  
  
   Глава 24.
  На следующий день она приехала в родительский дом рассказать маме всё, и Линит только и промолвила: " О , Стефани, как ты могла?!" Этих слов оказалось достаточно, чтобы она почувствовала себя ничтожной, никчемной, в точности такой, какой считал её отец Рона.
  -Не говори папе, - умоляла Стефани, в груди её всё холодело от отвращения к себе.
  -Я не посмею ему сказать, - Линит уставилась на живот Стефани, будто могла рассмотреть, как внутри его растёт зародыш. - Это его убьёт.-
  Стефани знала, она расскажет папе. Она всё ему рассказала. У Линит был взгляд пойманной птицы, и от этого Стефани ещё больше нервничала.
  -Я же столько раз говорила, что ты должна быть гораздо осторожнее других. Сотни тысяч раз!- Но ты никогда не слушаешь! Ты загонишь меня в могилу раньше срока! Разве ты не знала! Не понимала?! Да что проку всё это говорить?!
  В отчаянии она всплеснула руками и пошла к телефону.
  -Что ты делаешь? - спросила Стефани, но уже знала, что Линит делает. Ей следовало самой всё уладить, самой решать свои проблемы, а не бежать к маме всякий раз.
  -Пожалуйста, доктора Левинсона, - говорила Линит в трубку, - миссис Берт Блзкер. - Минуту она слушала, как медсестра извинилась: он не может сейчас с нею говорить. Потом Линит попросила: " Скажите ему мне позвонить, не откладывая . Это очень важно."
  Стефани она сказала: " Он позаботится о тебе или найдёт кого-нибудь."
  -Нет, мама. Это же нелегально. Он не может из-за меня рисковать своей медицинской лицензией. С мамой ей трудно было произнести слово " аборт". Слово имело отвратительный подтекст. Он - абортный: так говорили о ком-то очень неприятном. Кровавая масса протоплазмы, выброшенная в помойку, или лежащая на белом эмалированном госпитальном судне для всеобщего обозрения под сконцентрированным на нем свете. Это могло значить: тюрьма или заражение или введение Clоrах. Вызывающего сожжение тканей до невозможности их восстановления, до невозможности их вылечить. Все слышали эти истории. Само слово " Аборт" означал смерть, сделать аборт - значило умереть.
  -Не беспокойся, - сказала Линит и упрямо сложила рот. Нервно вверх - вниз она постукивала ногой: "Он не позволит тебе испортить себе жизнь." Она тоже слышала все эти истории.
  Стефани наблюдала за Линит. Что-то в мамином тоне насторожило её. Ей было уже 43, но сейчас линии вокруг рта углубились, тени под глазами стали заметнее.. хотя она всё ещё оставалась красавицей. И хорошо одетой. Сегодня на ней был горчичного цвета шерстяной свитер из ягнёнка и юбка в тон. Шею обвивала нитка жемчуга. Но в её густых каштановых волосах появилось гораздо больше седины, чем в прошлом году, и кожа под подбородком чуть-чуть отвисла. Щемящее чувство поселилось в Стефани. Старение означает смертность, смертность означает , что однажды Стефани потеряет её навсегда. Как она сможет функционировать без родителей? Вырастай же, детка! - звучал голос внутри её. И ещё она подумала, что постоянная тревога за неё углубила мамины морщины. Признание собственной вины перед мамой вызвало противоположную реакцию: мамино непереносимое понимание и всепрощение внезапно вызвало в ней раздражение. Сплав этих чувств: гнев и глубокая благодарность за то , что существуют в этом мире люди, которые заботятся о ней, жил с ней годами. Если моя работа - страдание, их работа - забота обо мне. Никогда она им об этом не говорила. Болезнь Гаучера, было обнаружено, - генетически наследуется от родителей. Если двое имеют ген Гаучера, один из четверых детей может родиться с этой болезнью. Сьюзан этого избежала. Однако, в некоторых семьях несколько детей могут иметь признаки этой болезни в разной степени.
  Когда зазвонил телефон, Стефани достала из холодильника стакан воды. Линит с телефоном направилась в маленькую комнату.
  Стефани хотелось слышать, как они решали её судьбу: внутри её всё сжалось. И снова она сближает этих двух. Сначала их сближала её болезнь., сейчас их близость живёт своей жизнью.
  Она стояла перед раковиной на кухне, не шевелясь. Голос Линит позади вывел её из этого состояния.
  -Он хочет поговорить с тобой,- Стефани прошла кухню и подняла трубку: " Здравствуйте, доктор, - она почувствовала , что краснеет, потому что её интимная жизнь сейчас станет предметом публичного обсуждения. Но его тон не был осуждающим.
  -Как ты думаешь, Стефани, сколько уже недель? -
  -!4 дней задержки.-
  -Ты же говорила мне, что у тебя нерегулярные месячные и что иногда у тебя их нет по 40 дней и больше?
  -Да. Но то было раньше. - Она чувствовала себя неуютно, т. к. мама стояла рядом-
  Раньше чего?-
  Господи, не будь так туп, - хотела она наорать на него. - До того как у меня появился постоянный партнёр. И мы этим занимались день и ночь, подумала она.
  Она почувствовала прерывистость маминого дыхания и ощутила, как торчком стали волосы на её руке.
  -Почему бы тебе не подойти ко мне. Я проверю, может, ты - не беременна вовсе.-
  -Вы так думаете? Это может быть? - Кто-то внутри её сказал: " Не надейся! Ты знаешь, что бывает, когда ты надеешься! - А если я беременна? - настаивала она.
  Последовала пауза , потом он сказал: " Если ты беременна, - я позабочусь об этом." Он тоже ЭТО слово не употребил.
  -Но прежде всего, приди: я проверю.-
  -Сейчас? - спросила она, вопросительно взглянув на мать.
  Линит кивнула.
  -Хорошо, мы едем, - согласилась она, вешая трубку, и, повернувшись к Линит, сказала: " Когда он будет меня осматривать, ты выйдешь из кабинета, обещаешь?-
  -Конечно, - Линит схватила кошелёк. - Как хорошо, что он согласен нам помочь. Я знала, он поможет.-
  Но для Стефани облегчения не наступило. Выражение на мамином лице заставляло её чувствовать себя ещё виновнее. У мамы под слоем озабоченности прорывалось возбуждение: у неё появилось законное право его видеть. Как Я могу их осуждать?! - злилась на себя Стефани. - Я - самая неблагодарная дочь на этой земле. Кто я такая, чтобы подозревать или осуждать их, людей, которые столько сделали для моего благополучия? Краска стыда выступила на её щеках.
  Иногда, когда папа поднимал на маму голос, или когда они затевали ссору, папа вел себя некорректно, и Стефани начинала понимать маму, что та обратила свои взоры на доктора Левинсона.
  Доктор Левинсон ещё раньше говорил мне, что, он считает, что аборты должны быть легальны. Особенно, если ребёнок угрожает жизни матери, - Линит, наконец, выложила, что у неё было на душе.
  Линит выводила машину , и её голова была повёрнута так, что Стефани не могла видеть, было ли на лице особое "доктора Левинсона выражение". Стефани удивляло, что мама продолжала называть его " доктор Левинсон" а не просто Давид после стольких лет.
  -Иметь ребёнка, не будучи замужем, никак не угрожает моей жизни, мама. Это, конечно, испоганит мою репутацию и мою карьеру, но я выживу.
  Последовала пауза, и она заставила Стефани пристальнее посмотреть на маму: даже в профиль она видела появившуюся на мамином лице печаль и сочувствие.
  -Что? - спросила Стефани.-
  -Боюсь, что не выживешь, Стефани. Раньше я не говорила тебе об этом. Время пришло.-
  -Что? - Ток прошёл сквозь её мозг. - Что? Что? Что?
  Между ними звенела тишина, пока Стефани не начала чувствовать её пульсацию, как нечто живое.
  -Что? - почти крикнула она, и Линит вздрогнула
  -Ты не переживёшь беременности, Стефани. У тебя не будет детей. Ты не можешь иметь ребёнка.
  -Это же нелепо то, что ты говоришь! Я - беременна.-
  -Я не сказала, что ты не можешь забеременеть, но тебе нельзя рожать. При родах у тебя откроется кровотечение, и ты можешь умереть, и есть большой риск, что родится ненормальный ребёнок. Именно поэтому тебе необходимо быть осторожной.
  Мамин голос шёл откуда-то издалека, будто она разговаривала с кем-то другим. В голове её стучали молотки, сдавило грудь. Никогда не иметь детей?! Никогда! Но у всех есть дети?! У СЬюзан уже есть ребёнок. Она под своей рукой ощутила нежность и округлость дочери Сьюзан, когда та прижималась к ней, вскарабкиваясь к ней на колени. Маленькие ручки трогали её щёку, покрывая её быстрыми нежными поцелуями. Вся она такая пахучая, и пахла она чудом. Когда Стефани в первый раз взяла Эми на руки, она ощутила такое острое желание тоже иметь ребёнка, которое раньше никогда не испытывала. И казалось само собой разумеющимся, что когда-то у неё тоже будет ребёнок.
  Ещё один удар.
  Она смотрели прямо перед собой, но не видела ничего, кроме своих мыслей. Дурочка. Ты думала, надо просто подождать, набраться терпения, мужества переносить боли, а потом настанет время, и у тебя будет ребёнок, когда ты выйдешь замуж после окончания колледжа. Какая насмешка! Она попыталась притвориться, ей всё равно. Они много шумят, и они капризны, сказала она себе. Но внутри её что-то умирало. Умирала надежда быть как все. Быть нормальной. Смерть придвинулась ближе. Как можно жить без детей? Рону будет лучше без неё. Прежде чем она это осознала и попыталась взять себя в руки, из глаз её хлынули слёзы. Она взглянула на маму через этот поток и увидела, что та тоже плачет. Ничего из-за слёз не видя, она потянулась и взяла мамину руку. Мама в ответ сжала её руку, изо всех сил стремясь не сломаться.
  -Трудно быть родителем, да? Может и лучше, что мне этого не дано?-
  Никогда не забывай, что ты - всё для меня, - прошептала Линит.
  -Мы через столько прошли, правда? - спросила Стефани.
  И Линит кивнула, высвобождая руку, чтобы вытереть слёзы, чтобы видеть, куда вести машину.
  Бедные мама и папа, подумала Стефани. Одна Сьюзан даст вам внуков. Но это хорошо, потому что кто же в здравом уме захочет передать болезнь Гаучера своему потомству?
  
  К тому времени когда они приехали к доктору Левинсону, сердце Стефани отвердело: последствия ей уже были безразличны. Но, увидев доктора, она готова была обрушить на него свой гнев и отчаяние: он-то знал, что она не сможет иметь детей, и никогда об этом не обмолвился. Снова они скрыли от неё правду. Он позволил ей думать, что всё в порядке. Гнев в ней клокотал, пронизывал всё её тело, будто она наступила на острую иглу.
  -Как вы думаете, кто вы? Бог? - спросила она его требовательно.
  Он был шокирован, совершенно не подготовлен к такому взрыву.
  -О чём ты, Стефани?-
  -Вы обязаны были обо всём рассказать мне! - она старалась не разрыдаться, но мука прорывалась в её голосе, ломая стену, так долго сдерживаемую с того дня, как она обнаружила задержку месячных, а теперь вот новый шок: невозможность иметь детей.
  Рыдания и стон рвались наружу, делая её уязвимее. Странно, как она прожила этот отрезок жизни, избегнув кровотечения, а сейчас это было всё, что она хотела.
  -Дай я тебя посмотрю, - говорил между тем он, помогая ей забраться на стол. Она так ненавидела его в этот момент, что, когда его пальцы коснулись её тела, ей показалось, она вздрогнула от отвращения . А потом он сказал: " Ты не беременна. Никаких признаков. И скоро - месячные. Возможно, потому что ты так переживала, сдерживало их появление. Но это к лучшему Сейчас, по крайней мере , ты понимаешь, что должна быть осторожна. Я просил твою маму объяснить тебе серьёзность беременности для тебя. Ей следовало объяснить тебе раньше, но она решила подождать.-
  -Конечно, - выдавила из себя Стефани, - что касается моей мамы, ей всегда казалось, что ложь лучше, чем правда.-
  -Она лишь хотела защитить тебя, Стефани.-
  -О Боже! Никто не виноват. Ей остаётся только проглотить слёзы. Она пристально смотрела на него, молясь сдержаться, но её голубые глаза стали огромными и тёмными, пока гнев отступил, а вся жестокость и мука её жизни вновь навалилась на неё, распластав по земле.
  Мягко он сказал: " Это не так уж страшно. Можно же усыновить или удочерить ребёнка. Кроме того, сейчас ты слишком молода, чтобы даже думать об этом.
  Ей пришлось согласиться. Принять это новое опустошение. Лучше не пытаться говорить, потому что проглоченные рыдания вырвутся в потоки.
  Он помог ей подняться: " Ты злишься на меня, да?"-
  -Да. Простите, что накричала.-
  -Ты уже подумала об операции на ноге этим летом? Думаю, я смогу многое исправить, удалить шрамы, вызванные инфекцией, из-за которых образовался этот нарост.- Он положил
  руку на то место на её колене.
  -Она снова взорвалась: " Вы - как моя мама. Понятно, почему вы так ладите. Стефани не беременна. И мы сказали ей, что у неё никогда не будет детей. Поэтому давайте прооперируем её ногу.-
  Он спокойно посмотрел на неё. Его карие глаза испытывающе изучали её, проникая в её страх и отчаяние. Оба они знали, что впереди. Не только еще одно лето без плавания на побережье, без всякой жизни, но ещё одно лето, полное сплошной боли и сплошных страданий.
  -Это всегда так будет? - спросила она его, чувствуя, как снова подступают рыдания.
  Он проигнорировал этот вопрос ради практического.
  -На это т раз не будет так плохо: я буду делать лишь одну сторону.-
  Как случилось, что я говорю об этом? Я приехала сделать аборт, узнала, что не способна иметь детей, а впереди у меня: месяцы сплошной боли.-
  И будто это самый естественный вопрос в мире из всех вопросов и будто отчаяние на её лице - нормальная вещь, он спросил: " Когда последний экзамен?-
  -Через 3 недели.-
  -Вот тогда мы и сделаем операцию, - объявил он и снова ушёл, оставив её абсолютно без воли. Если бы сейчас по её ноге карабкался паук, она бы его не заметила.
   Бессильно она поднялась со стола и пошла сообщить маме хорошую новость: она не беременна и плохую: ей предстоит операция. Но она не планировала сообщать Линит, что пусть мир позаботится о себе, потому что она собирается использовать эти оставшиеся до операции несколько недель, каждый день , каждую минуту, потому что потом последует лето невыносимой боли.
  
  
  
   КНИГА 2.
  
   Глава 25.
  В наручниках было больно. Они не предназначены для комфорта, их металлическая жёсткость впивалась в кисть руки и быстро натёрло. Сидеть с руками за спиной было нелепо и очень неудобно, и я обнаружила, что клонюсь вперёд. Чтобы не думать обо всех несправедливостях, свалившихся на меня, я сконцентрировалась на этих металлических кольцах на моих запястьях, считая минуты, когда их снимут.
  Офицеры, меня арестовавшие, сейчас со мной не разговаривали. Я перестала быть человеком. Я была мила с ними, позволила войти в мой дом, показала его, разрешила везде совать свой нос. А они предали меня. Заднее сидение полицейской машины пахло жареным картофелем, сигаретами и мочой. Каждый раз при повороте меня бросало в сторону; я теряла равновесие. Когда мы приехали в судебный участок Ван Найз, я низко опустила голову, чтобы меня никто не узнал. Но, конечно же, меня видели. И я точно знала, что эти люди подумали. Меня затопил стыд. Будто птицы наделали мне на голову, а животные использовали как помойное ведро.
  Я как будто вернулась в детство. Я знала, мои родители будут глубоко разочарованы во мне.
  -Никогда мы не ожидали такого от тебя, Сьюзан. Это не наша золотая девочка, какую мы знали, наша блистала во всём, чтобы она ни делала. Другие с их пороками могут быть арестованы , но не ты.
  Ступеньки , по которым я поднималась, купались в лучах солнца , и оно слепило мне глаза.
  Мне казалось, я слышу за собой звук тюремных дверей. Звонок регулирует каждое моё движение, каждый мой шаг в течение дня. Меня оскорбляют обитатели тюрьмы. Картины тюремной жизни, которых я страшилась, проносились в моём мозгу.
  Стыд. Офицер принимает всё, что у меня с собой, и записывает на листке. Кое-что мне разрешено с собой иметь. Наконец, снимают наручники. От облегчения я хочу заплакать. Но единственное, что я могу сделать, - попытаться улыбнуться, и вдруг понимаю, что не могу двинуть мускулами лица. Никто не улыбается. Берут отпечатки пальцев. Чернила трудно удаляются раствором и бумажными салфетками. Такими же бумажными салфетками я пользовалась в грамматической школе. Руки мои до сих пор не чисты. Наверное, уже не будут никогда.
  Меня фотографируют . В профиль. Анфас. Точно также, как фотографируют преступников. Я - преступница. Меня следует расстрелять. Я думаю о ретушировании моих фотографий для моих книг на полке в моём доме: линия моей щеки смягчена и складки кожи, когда я улыбаюсь. Фотографии преступников не ретушируются.
  Кто дотронется до меня сейчас? Или когда-нибудь? Только дурные люди с дурными целями.
  Я вошла в комнату . стены которой были окрашены зелёной масляной краской. Раковина, унитаз без шторок, крючки для одежды. Мне приказано раздеться.
  У всего здесь техническое название: арест, опись, обыск тела. Именно это они проделывали сейчас со мной: они шарили по моему телу в поисках наркотика или яда.
  Её защищала резиновая перчатка. Мой стыд не был защищён ничем. Я начинала чувствовать, как во мне набухает гнев...пока он был небольшого размера. Мне хотелось удобрить его и дать вырасти до размера гигантского кочана. Мне разрешено бумажной салфеткой вытереть влагалище и сзади. Кожу царапает. Я смотрю на раковину, которой пользовались веками, эмали почти нет. Меня тянет вырвать, но я абсолютно пуста.
  Мне отдают моё нижнее бельё и туфли. Никаких чулок: ими можно воспользоваться, чтобы лишить себя жизни. Дают носки.
  Тюремная одежда застирано-синяя и накрахмалена. Моя камера с койкой, на которую я долгое время пристально смотрю . Звук закрывающейся двери. Металлический защёлк. Дверь работает автоматически. Гладкая автоматика убирает из моей жизни любое проявление человечности.
  Боже милосердный! Что я сделала?! Разве это преступление - писать не самые великие книги в мире?!
  
   *******************
  Проходили часы. Я считала каждую секунду, медленно агонизируя. Мне разрешили сделать один телефонный звонок. Главный приоритет для меня - дети.
  -Если я позвоню, чтобы узнать номер, это будет считаться звонком?-
  Женщина -офицер, у которой я сейчас в распоряжении на 40 паундов выше нормы: крупный бюст, упакованный в коричневую форму офицера; верх и низ в тон, говорит: " Технически - да."
  -Можете позвонить в информационную службу для меня? - прошу я.
  Она протягивает руку за моей монетой и устало и с сарказмом спрашивает: " Кого вы хотите?" Мы стоим в холле у стола дежурного офицера. Уже 6о( шестьдесят) минут я нахожусь в тюрьме. Мне нужен номер телефона Моны Миллер на Хейвкнхерств Энчино. Никогда в жизни я не молилась так страстно, чтобы человек это т оказался дома. Услышав ее голос по телефону, я почти разрыдалась.
  -Мона, это Сьюзан Уинстон. У меня срочное дело. Может Джеред остаться у вас после школы? И ещё два одолжения. Позвони моим родителям. Пожалуйста. Я дала Моне телефон моих родителей. Скажи им забрать от тебя Джереда в 3, а потом побыть с детьми у меня, пока я им не позвоню. И будь так добра, сделай ещё одну любезность. Позвони моему другу юристу Барри Адлеру и скажи ему, чтобы юрист, которого я просила, встретился со мной в Ван Найз.-
  -Где Ван Найз? Что это значит? Ты в Ван Найзе?-
  Сказать ей я не могла: что она подумает?-
  -Пожалуйста, Мона. Просто передай ему в точности , как я сказала. Скажи ему, я жду.-
  -Сьюзан, я не секретарша. Этим утром мне необходимо сделать массу звонков. У нас, простых смертных, тоже есть свои обязанности.
  -Я понимаю , Мона. Мне очень не хочется тебя обременять. Тогда попроси мою маму позвонить мистеру Адлеру.-
  -Это сделать смогу.-
  Если бы я смогла обратиться к кому- то другому, непременно, обратилась бы к другому. Но Мона жила рядом. Однако, моя славаи успех вызывали её сопротивление.
  -Мона, я буду тебе очень благодарна за помощь, - умасливала я её, отчаянно пытаясь оставаться спокойной. Мне хотелось прикрикнуть на неё.
  Офицер кивнула мне, чтобы я заканчивала разговор.
  -Мона, это очень срочно, поверь.-
  Ну, ладно, Сьюзан, когда ты будешь дома?-
  -Не знаю, я должна идти.-
  Подожди, - заспешила она. - Могу я рассчитывать на тебя, что на следующей неделе ты подежуришь 5 раз. Мы все помогаем миссис Фриман, пока ей не снимут гипс.-
  -На следующей неделе? - Среди всего этого безумия я пыталась восстановить реальность. Кто знает, где я буду на следующей неделе? Но если я откажусь, она не захочет помочь мне сейчас. - Я попытаюсь, Мона.-
  -Попытаюсь меня не очень устраивает. Либо сделаешь, либо нет; нельзя надеяться, что другие всё будут делать для тебя, а ты - нет.-
  -Да, - согласилась я , да, на следующей неделе сделаю всё. Но в среду не могу: моя очередь отвозить детей в школу.-
  Она вздохнула: " Ладно, я найду кого-нибудь на сре.."
  Офицер нажала кнопку, разъединяя нас.
  -Ваше время вышло, - сказала она безапелляционно, отметая моё отчаяние, и, схватив за руку, потянула к моей камере.
  
  Был полдень, когда меня привели в конференц - зал, где стоял старый дубовый стол и два стула. Но было и окно, и я могла видеть через решетку улицу. Глазами я поискала Барри, но увидела лишь моего нового юриста Куртиса, Мак Картни. Барри присутствовать не позволили.
  У Мак Картни были тёмные волосы с проседью, здоровая кожа и мешковатые веки с крошечными родинками. Моя жизнь была в его руках. Полные , в веснушках губы, от чего они казались тёмными и желтоватые от курения зубы. В кармане его костюма я увидела пачку " Кэмел". Уже никто не курил " Кэмел". Я и не знала, что их всё ещё производят. Костюм на нём был дорогим и прекрасно отутюженным.
  Ему я рассказала, какие вопросы мне задавали детективы.
  -Мне не в чем признаваться, мистер Мак Картни. Я ни в чём не виновата и никогда такого не сделала бы. Можете мне помочь?-
  -Миссис Уинстон, сейчас мы попытаемся освободить вас под залог. Я просмотрю письменный отчёт по вашему делу и скажу, что я смогу сделать. Но вот сейчас - вы должны это понять - здесь вы - военнопленный, и полиция - ваш враг. Не давайте им никакой информации. Вообще никакой.- Он с силой подчеркнул это слово.
  Единственное, что у них сейчас на повестке, поработать над бумагами по вашему делу и перейти к следующему. Не облегчайте им их работу. Им вовсе не интересно, виновны вы или нет. Сейчас они хотят передать вас дальше побыстрее. Понятно?-
  Я кивнула. Моя безопасная прекрасная жизнь существовала в каком-то из параллельных миров рядом с этим миром, бесцветным неясным и измаранным. Каким-то образом я проникла и очутилась в нем, в кошмаре. В какой-то момент створки сомкнулись, и я стала сомневаться, есть ли дорога назад. Есть ли ключ у мистера Мак Картни? Судя по его манере и внешности, - нет. Но я доверяла Барри. Барри не послал бы непрофессионала.
  Мак Картни вышел и отсутствовал 20 минут. Я считала минуты, не сводя глаз с настенных часов.
  Вернувшись, он сказал: " Я говорил с судьёй (мы играли с ним в гольф); я объяснил ему, кто вы и детали дела. Он разрешил освободить вас без залога. Предварительные слушания через 6 недель.
  -Это всё?! Я могу идти домой? - Я хотела благодарно обнять его.
  -Хочу, чтобы вы знали, что лабораторный анализ, сделанный на спектрометре показал графическую линию, указывающую, что проба, которую они взяли в вашем доме, - ЛСД.
  Мой шок был так очевиден, что он перегнулся через стол и потрепал меня по руке.
  -Не могу представить, как это могло попасть в мой дом.-
  Он кивнул, но я заподозрила: он мне не поверил. В его глазах, я - обвиняемая.
  -Сейчас, миссис Уинстон, давайте обсудим мой гонорар, прервал он мои мысли. - 15000 долларов за предварительные слушания, и , если мы идём в суд, - 50.000. Мне нужны первые 15.000 наличными к концу завтрашнего дня. Есть какие-то проблемы?-
  -Наличными? - прошептала я, не способная сделать вдох. - Стены моего мира рухнули. Я почти рассмеялась своим глупым планам о финансовой независимости. Боже! Как наивно! Я думала , у меня есть шанс выжить. Часть денег, занятых мною под дом, пойдут мистеру Мак Картни сейчас и сыщику Беловзу, которого придётся нанять на полную ставку. Долг отодвигается , потому что открылись новые дыры, высасывающие мои финансы и заодно мою кровь. Шерон Фэлон удалось порушить мою жизнь. А у меня не было разгадки, кто она. Или кто он.
  
  Репортёры выкрикивали свои несуразные, больно хлеставшие вопросы, когда я покидала тюрьму. Ещё больше их ждали меня у дома. Особенно сильно меня хлестанул вопрос: " Как это быть арестованной, миссис Уинстон? Как вы себя чувствуете?"
  Даже будучи писателем, я не смогла бы передать глубину отчаяния, полной безнадёги ,.беспомощности и почти невыносимого стыда, через которые я прошла. Но самое страшное - отчаянное желание - защитить моих детей от этой страшной реальности и понимание, что я не способна их защитить. Я прятала лицо от камеры, ненавидя репортёров,как может ненавидеть тело яд, пожирающий это тело.
  Когда я вошла, мои дети потянулись обнять меня, и я расплавилась в их руках, стараясь не сломаться. Они все - и мои дети, и мои родители плакали.
  -Звонил отец; он хочет знать, что происходит, - сказала Эми.
  -И Барри, - добавил Майлз.
  -Ты в порядке, мама? - спросила Эми.
  -В порядке, - ответила я им всем, мечтая, чтобы так оно и было. - А где Стефани? - спросила я - Мне её так недоставало.-
  -Она едет сюда, объяснил папа. - И Глория по радио слышала - Это значило: моё падение с пьедестала будет в 5-ти часовых новостях.
  -Глория как-то прокомментировала: " Уверена, она думает, что виновна я".
  -Нет, - уверил меня папа. - Что у него на уме, что он скрывает в печальных глазах? Что его золотая дочь, радость семьи, приносившая славу, исключая развод, на это т раз нагадила в гнезде? Я знала, что Глория испытывает злорадное удовлетворение от моего падения, что бы папа ни говорил.
  Я представила Куртиса Мак Картни своей семье. Сердце моё сжималось от ужаса при мысли, что мои дети и родители узнают о моём финансовом банкротстве. Даже окружённая семьёй, я была одинока.
  -Послезавтра необходимо явиться в суд; судья зачитает, в чём вас обвиняют и назначит дату предварительного слушания, - начал Мак Картни. - Скорее всего, через 2 недели или 6, зависит от их расписания. Если нужно, мы всегда можем отложить. Для тех из вас кто не знает , судья решает на предварительных слушаниях, отправить ли дело Сьюзан в суд, есть ли основания. Происходит это в муниципальном суде. Защита на предварительных слушаниях старается убедить , что никакого дела нет. Мы используем это время, чтобы узнать, что есть у обвинения и кто их свидетели. Если судья решит, что есть основания передать дело в суд, оно идёт в суд, где решаются такие криминальные дела.-
  -Моя мама - не преступница, - лицо Джереда было залито краской, будто он долго сдерживал дыхание или старался не расплакаться , и я видела, как же он несчастен. Невыносимо, когда ты неспособен защитить своего ребёнка.
  -Конечно, не преступница, - уверил его Мак Картни. - Мы на предварительных слушаниях попытаемся убедить судью отказаться от обвинения. Будет зависеть от того, что будет обнаружено. Он повернулся ко мне: " Я хочу, чтобы расследование началось прямо сейчас. Я знаю, вы работали с Беловз. Он великолепен. Я с ним свяжусь.-
  Я кивнула, скорбно подсчитывая, во что мне это обойдётся.
  Монотонно он продолжал: " Сьюзан обвиняют в злоумышлении. Наказание за такого рода преступления: тюрьма или смерть.
  Мама задохнулась.
  -У меня есть шанс? - спросила я Мак Картни.
  -Шансы неплохие. Обычно не выносят приговор, если обвиняемый - так симпатичен, как вы. Никому не хочется приговаривать человека и жить с этим потом всю жизнь. И никакое дело ни полностью чёрное, ни полностью белое: всегда есть сомнение.-
  Я чувствовала хватку ужаса и страха, представив, как члены жюри решают мою судьбу. Как мне заставить их мне поверить? Когда- ни будь мы найдём след дьявола, разрушающего мою судьбу, мою жизнь?
  -Я сделаю для вас всё, что в моих силах, Сьюзан, - заверил меня Мак Картни.
  -Что вам нужно от меня?
  -Чтобы мне платили, - очень твёрдо сказал Картни. - Есть клиенты с такого рода травмами
  , которые думают, что такие вещи решаются сами собой. Но в криминальных делах мы обычно берём деньги вперёд. Вы понимаете, я уверен. Если деньги проблема, я могу взять под залог ваш дом или вашу другую собственность, эквивалентную моей оплате. Иногда платит семья клиента, и у меня были клиенты, которые устраивали вечеринки, и приглашённые делали пожертвования. Мои щёки залила краска стыда от одной мысли просить об этом своих друзей.
  -Я могу заплатить вам, - сказала я, не желая обнаруживать перед всеми моё катастрофическое финансовое положение.
  -Ты уверена? - спросил папа, - мы можем помочь.-
  По выражению маминого лица я видела большой помощи они предложить не могут. Да и я не хотела брать их деньги. Когда они выйдут на пенсию, их сбережения им очень понадобятся. Папа выглядит очень хорошо, но ему 70. В моём мозгу цифры перемещались из одной колонки в другую, в колонку, где были мои сбережения. Я собиралась тратить их то на одно, то на другое, абсолютно необходимое, пока не появилась самая неотложная необходимость: оплата моего защитника. Я взглянула на детей; они ещё не знали, что их мир тоже изменится навсегда, и я спросила себя, будут ли они верить мне, как раньше?
  -Вы должны изложить все факты. Не надо упоминать, насколько вы считаете их разрушительными для вашей карьеры. У меня есть способы заставить факты работать в вашу пользу или, по меньшей мере, не причинить вам вреда. Вы должны быть честны. Все вы, - он обратился к семье, - любая нестыковка в ваших показаниях может быть использована против вас. Например, вы сказали офицеру из Нью- Йорка из отдела наркотиков, что у вас нет причин не любить Бретту Слокум. Он-то знал, что у вас были основания её не любить, и потому ваша ложь выглядела подозрительной.-
  Мне не следовало позволять им обыскивать свой дом, так? - спросила я. - Как же я об этом сожалею!-
  -Но вы же не знали, что они могут что-то найти?-
  -Клянусь, не знала.
  Он повернулся к моей семье: " Я должен спросить вас всех, и это относится и к вам, молодой человек, обратился он к Джереду, который всё ещё сидел на моих коленях, - кто-нибудь из вас ставил бутылочку с ЛСД в холодильник?-
  Все отрицательно качнули головами, а Джеред ещё и перекрестил себе сердце и поднял правую руку.
  -Клянусь, сзр, я этого не делал, - торжественно произнёс он.
  -Но кто-то это сделал, и мы должны выяснить, кто.-
  -Невероятно, - прокомментировала моя мама, - в это нельзя поверить, что кто-то пришёл в твой дом, чтобы поставить в твой холодильник эту бутылку. Если бы полиция её не нашла, любой из вас мог её употребить. Меня трясёт от мысли, что могло случится.
  -Кто-то добирается до твоего горла, мама, - испуганно и серьёзно сказал Майлз. Я знала, ему надо знать, этот человек хочет все наши головы или только мою.-
  Мне бы хотелось взглянуть на все эти письма, обвиняющие вас в плагиате. Я не сомневаюсь, что они от той же персоны, что довёл вас до ареста.-
  -Я пойду принесу, - Джеред спустился с моих колен. Я не думала, что он знает, где они лежат, но оказалось, знает.
  Прозвенел дверной звонок: пришёл Барри, а сразу вслед моя сестра с пакетом бутербродов из дели. Оба меня обняли.
  -Думаю, тебе не до обеда, - сказала моя сестра, - я отнесу всё на кухню.-
  Хочешь, мы останемся, милая, - спросила мама..
  Я отрицательно покачала головой.
  -Нет, не надо. Детям нужно делать домашние задания, а мне ещё поговорить с Мистером Мак Картни.-
  Я обняла их обоих: " Спасибо, что пришли и спасибо за сочувствие".-
  У мамы в глазах стояли слёзы: " Ты же знаешь, родная, что мы всё сделаем для тебя. И если тебе нужны деньги, мы их найдём..."
  Я кивнула, но знала, что не смогу принять их деньги, если только не наступит совсем уж беспросветное положение.
  Барри заговорил с Мак Картни, а я проводила родителей до дверей. Моя сестра вернулась в гостиную.
  Давай, я побуду с детьми, пока ты решаешь дела с юристом, - и я благодарно улыбнулась ей.
  Мы трое: Барри , Куртис и я сели.
  -Давайте проработаем каждую деталь вашей жизни с того времени, как вы себя помните. Поищем того , кому хотелось бы причинить вам боль и ущерб.-
  -Из тех, кого я знаю, никому.-
  -У кого-то есть доступ к вашему холодильнику, Сьюзан. Догадываетесь, что это не посторонний человек? Нам необходимо опросить каждого, кто имел доступ.: друзей ваших детей, домработницу...
  Барри заметил, как это меня испугало.
  -Разве не мог кто-то зайти в дом и поставить в холодильник наказуемое доказательство? - спросил он.
  -Но тогда этот кто-то должен знать её привычки,, знать, когда её не бывает дома, и когда дом - пуст. И он должен знать место, куда лучше всего поставить.-
  Эти его слова заставили меня понять, что подозрительным может быть любой.
  -Давайте начнём с ваших друзей и знакомых. Может, вы должны были встретиться с каким -то писателем, а потом отказались от встречи? Это " пренебрежение",по его мнению, может стать мотивом для мести.-
  Я ломала мозги в поисках чего-то подобного, но нет: я всегда работала одна.
  -Нет, - такого не было.-
  -Тогда расскажите мне о себе, - Куртис достал из чемоданчика блокнот.
  -Не знаю, с чего начать, - я чувствовала благодарность к Барри, державшему мою руку. Но и замешательство, что он услышит такие детали моей жизни.
  -Начните с недавнего прошлого, - предложил Куртис, - с вашей писательской карьеры. И постарайтесь подробнее, ничего не выпускайте. Я хочу знать о вас всё, о вашем экс-муже, и о всех в вашей жизни.-
  -Хорошо, - согласилась я, осознав, что впереди долгие часы.
  
  Нелегко находить время для написания романа для меня , человека с годовалым ребёнком и беременной. Заставляло меня продолжать писать любопытство, что же случится дальше
  Когда был закончен первый черновик, и я узнала ответы на все мои вопросы, я остановилась, не зная, как продолжить. Мне показалось, история перестала зачаровывать меня. Я стала оправдывать своё нежелание возвращаться к моей книге тем, что я должна воспитывать ребёнка, что я беременна, и, ,кроме того, я должна соответствовать социальным требованиям мужа.
  Но это не было правдой. Правда была в страхе: я не знала, что же делать дальше.
  Потом у Стефани снова была операция на правой ноге, и она снова неделями оставалась в кровати. Майлз родился в июне, и до середины июля мы со Стефани продолжали старую схему чтения из моей книги. Она давала мне советы. Её трезвая объективность порой злила меня, я принимала решение больше никогда не писать, но она чертовски много знала о структуре, чего я не знала.
  -Слишком упрощено, - советовала она. - Твои герои слишком быстро получают то, что хотят. Побольше конфликта.-
  Я не понимала.
  -Что ты имеешь в виду, конфликт?-
  -То, что держит читателя в напряжении. Если оба твои героя влюбляются друг в друга , женятся и живут себе счастливо, - это скучно. Как в сказке, а это реальная жизнь.-
  -Романы - не реальная жизнь, - возражала я.
  -Знаю. Но нужно создать конфликтную ситуацию. Возьми, например, любовную историю. Предположим , у герцога проблемы в бизнесе или проблемы со здоровьем, или он не может решить, жениться или нет на Анне, или же она думает, что, возможно, сама любит кого-то из своего прошлого, а не герцога. Всё это конфликты. Каким образом ты их решаешь, и заставляет читателя переворачивать страницы. Мы хотим видеть, как всё обернётся.
  -Если ты так много знаешь, почему сама не напишешь роман? - угрюмо спросила я .
  -Собираюсь, - заявила она как о чём-то само собой разумеющемся. Когда у меня появится то , о чём я захочу рассказать. Сейчас я занята совсем другим, и она указала на гипс.
  -Слышала что-нибудь о Роне? - переменила я тему.
  Защищаясь, она подняла подбородок: " От него я ничего не жду, и мне совершенно безразлично.-
  Услышав , что она собирается написать роман, я почувствовала себя неуютно: мне не хотелось, чтобы она делала то , что делаю я. Всю жизнь она хотела делать то же самое, что и я, и часто делала это гораздо лучше. Её талант пугал меня. Она была умнее меня и глубже. Так я думала А её вера в собственные способности и силы была неколебима, тогда как я вечно сомневалась. Если она решит писать, я верила, у неё будет немедленный успех. Меня восхищала её уверенность в себе. После всего, через что ей пришлось пройти, я думала, она сдастся, но не такой была Стефани. Сил и мужества ей было не занимать.
  -Не перескакивай! - настаивала она. - Ты понимаешь, что я пытаюсь сказать тебе?-
  Я кивнула.
  -Возьми, например, " Моби Дик" Мелвилла. Конфликт капитана с китом, человек против природы, которая хочет уничтожить его. Интерес читателя держится на том, найдёт ли капитан кита и сможет ли уничтожить его.
  То же самое у Хемингуэя в " Старике и море". Здесь рыбак ловит рыбу такую огромную, что ею можно накормить всю деревню. Теперь он не только должен употребить все свои силы, и без того небезграничные, чтобы вытащить рыбу, но от рыбины жадно рвут куски акулы, да ещё и море и погода... Удивительно, как Хемингуэю удаётся развить конфликт при одном действующем лице".
  Я кивнула, давая себе слово тут же , придя домой, прочесть рассказ.
  -Что я хочу сказать: в твоей книге ты заставила Анну пожелать большего, чем она имела в жизни. Она делает пластическую операцию и получает то, что хочет. Это скучно. Поставь на её пути препятствия.-
  -Какие, например?-
  -Это же твоя книга. Я не собираюсь её за тебя писать.
  -Дай мне хоть один пример. Это совсем не значит писать за меня книгу.-
  -Хорошо, - согласилась она, забрасывая за голову руки. Я зачарованно смотрела на роскошные волосы у неё подмышками. Все, кого я знала, их сбривали. Она уловила мой взгляд и мятежно улыбнулась
  -Предположим Александро влюблён в неё, и он как раз тот мужчина, который ей нужен, но она потратила так много времени, чтобы достигнуть цели, что не может уже переключится. Мало того, то, как он с ней обращается, ранит её эго. В этот момент появляется некто и очень опасный.
  -Это конфликт?-
  -Да. Элементы конфликта. И это т другой, этот некто уводит её от её цели. В то же время Александро убеждает её в своей искренности. Если она позволит этому другому уйти,, - это решение конфликта. Ты можешь придумать и другие пути, другие версии. Всё это меня путало, но я не хотела, чтобы Стефани поняла это. Я с ней попрощалась, забрала у мамы малыша, вернулась домой к Эми (с двумя малышами трудно было выкроить время для работы), но я начала: час здесь, час там.
  К осени возникло много других проблем; мне хотелось заполучить кого-то из наставников, но кого? Я не знала никого из писателей. Именно тогда я обнаружила одну из проблем начинающих писателей: в самом начале писатель нуждается в издателе, отчаянно нуждается, но до тех пор пока он не известен как хороший писатель, чьи книги хорошо продаются, нет у него шансов заполучить издателя.
  Я продолжала писать книгу, поднимать детей, готовить гурманские блюда для мужа и его круга: барашка, фаршированного яблоками, суфле из лобстера, тушёную Аляску и утку . Алекс расширял свой круг: сейчас почти- знаменитости: актёры на вторые роли, независимые продюсеры, директоры телевизионных программ бывали у нас частыми гостями. Дальше очередь за главными звёздами, легендарными продюсерами, главами студий, писателями, и, вообще, всеми, награждёнными высшими наградами.
  -Нам нужен дом побольше, - однажды в воскресенье объявил Алекс, когда дети ждали, чтобы он отвёз их в парк. - У меня встреча с брокером. Он показал нам кое-какие варианты.
  -А как же парк? - спросила я.
  -С детьми пойдёшь ты, я с брокером.
  Я колебалась. И дело было не только в том, что всю неделю я занималась детьми без Алекса; мне следовало защитить мои собственные интересы. Алекс покупал всё, что считал нужным, не посоветовавшись со мной. А я считала (даже если он так не считал), что покупка нового дома как раз то, где нужен мой совет и моё участие. Я позвонила родителям, и они с удовольствием согласились взять детей в парк.
   - Стефани сейчас в кресле-каталке, мы пойдём все, - сказал мне папа, и я его поблагодарила, даже не подумав, какого ему будет вносить и выносить кресло-каталку из дома, выносить и сажать её в машину и катать в парке, да ещё следить за моими детьми: новорождённым и Эми в коляске.
  Мы объезжали один район за другим. Брокер, блондинка с загорелой кожей, тонкими мускулистыми руками и зелёными глазами, поясняла нам, что мы можем купить за те же деньги большой дом на горах, где собственность не так подскочила в цене, как в городе.-
  Когда живёшь на холмах, нет никакой инфраструктуры поблизости: ни магазинов, ни чистки, ни доктора.-
  - А как насчёт долины, - спросила я, с нежностью вспоминая своё детство.
  -О Боже! - хором воскликнули они, - всё, что угодно, только не это.-
  Однако, брокер заколебалась: " Собственно, в долине есть несколько прелестных мест. Вы можете построить то, что хотите за те же деньги, как если бы купили маленький дом в городе.-
  -Построить? Мои антенны заколебались, как у радио в машине. Разве это возможно?-
  -Строительство дома ничего, кроме головной боли, не даст - объявил Алекс. - Потребуется в три раза больше времени и обойдётся в три раза дороже.-
  -Это не так, если у вас будет хороший застройщик.-
  Брокер заметила мой интерес.
  -Мой муж - прекрасный строитель. Он преподаёт инженерное дело, но его любовь - строительство. Если хотите, мы можем посмотреть участки. Есть кое-что в Энчино за 350.000 доларов.
  -В долине?. - Это то, что я хочу.
  Мы вскарабкались на грязный участок, совершенно голое место без растительности. Внизу расстилалась долина, и мы улыбнулись друг другу. Вокруг нас были источники, горы гравия ждали цемента, который должен прибыть в понедельник. Деревьев не было , но были уличные фонари, подземные сооружения, а по соседству - прекрасная грамматическая школа. Дома, строящиеся здесь, в основном, принадлежали корпорациям, но строились и для продажи. Цены варьировались от 28.000 до 42.000 долларов.
  -Как мы можем такое позволить? - шепотом спросила я Алекса так, чтобы нас не услышала брокер.
  -У нас есть 15.000, - ответил он, - мы можем купить участок, занять под строительство и выплачивать постепенно. Иногда можно взять суду больше стоимости дома. И, конечно, нам будет необходимо продать свой дом.
  -Во сколько обойдётся строительство?
  Алекс всегда был кладезем информации: " Думаю, стоимость одного кв. фута 9-12 долларов; поэтому если строить дом на 4000 фута, это обойдётся в 50.000 плюс стоимость участка.
  -Дом на 4000 фута - это не дом, это - дворец.-
  -Не мелочись, Сьюзан, - сказал Алекс. - И я видела, как в его голове появляются очертания дома.
  Все возражения против строительства дома исчезали, когда мы мысленно уже видели его на незастроенном участке. Мы вступали в ряды американцев среднего класса с американской мечтой. Спальни детей будут находиться рядом с нашей спальней, чтобы я могла вставать к ним ночью, если они заболеют. Гараж должен сообщаться с кухней, чтобы легко разгружать покупки; отдельная столовая и просторный шкаф для фарфора и хрусталя. Алексу нужна была комната для хранения рыболовных снастей. И я настаивала на комнате для гостей, которая станет моим кабинетом. Мы наняли человека, спланировавшего дом: нам не пришлось нанимать архитектора. Чтобы минимизировать стоимость строительства, мы решили, что крыша будет плоской, окна и двери - стандартные. Но размер и высота потолков будет необычна. Интерьер тоже. Всё это я откопала в журнал " Дом". Между мной и Алексом почти не было разногласий при строительстве: совместно мы принимали решения, во всём соглашаясь друг с другом.
  Наш застройщик Франц был очень эффективен, честен и большой энтузиаст. Работа была закончена в 4 месяца, немыслимая вещь в строительстве и за цену, которую мы планировали, потому что всякий раз, когда я предлагала более дорогую дверную ручку или минимальное изменение, Алекс говорил "нет".
  Мы переехали в сентябре. Мраморный камин и шерстяное покрытие цвета шампанского, паркет в семейной комнате и столовой, барбекю, двойная электроплита, отдельный холодильник и морозильник, Алекс мог приглашать своих шишек в чёрных галстуках на новоселье. Дом производил впечатление на всех. Мы были так молоды, и так многого достигли. Никогда я не видела Алекса таким счастливым.
  О себе я не могла этого сказать. Как только стройка была закончена, пришёл конец и единодушию; мы стали спорит ь и ссориться. Почему он с детьми и со мной проводит так мало времени, почему сразу по приходе домой хватает трубку телефона, ,чтобы сделать телефонные звонки, почему я не хочу заниматься любовью так часто , как он, и почему я настаиваю на этой своей глупости писать книгу: " вечно у тебя в руках этот черновик!" " Это раздражает!" - жаловался он. Его слова, конечно, ранили меня: он проявлял так мало интереса к тому, что было для меня очень важным, интимным - всем!
  Я видела другие пары, которые не были так враждебны друг к другу. Мне хотелось больше внимания, но, если он и проявлял его, то больше это походило или было критикой. Он тоже хотел от меня побольше внимания, но часто я злилась на него и его критику и отказывала ему во внимании.
  И вот я: мне 21, у меня двое детей, преуспевающий муж, великолепный дом, - а внутри пустота. Я надеялась, вечером придёт Алекс и заполнит меня собой. Этого не происходило. Я начинала рассказывать ему о своём дне, о проблемах с детьми, а он считал, что я жалуюсь. О своей работе я тоже не могла с ним говорить: он не принимал её всерьёз. Если я спрашивала его о его дне, он рассказывал, что внёс такой-то пункт в контракт с Грегори Пеком или о новой женитьбе Питера Селлера и начинал строить догадки , получится ли что-то путное из этой женитьбы, и почему Стиву и Эйди стоит продолжать работать в Вегасе, вместо того, чтобы отправиться в концертное турне, а также удастся ли нам достать места на "Человека из Ламанша" с Ричардом Кили в Музыкальном Центре. Как правило, он ложился на диван и смотрел телевизор, постоянно переключая каналы, а я шла в комнату для гостей поработать над своим романом. Очень часто спать я ложилась одна, но когда он находил меня в постели, он гневался, что я даже не пожелала ему спокойной ночи.
  -Ты снова пытаешься увильнуть от супружеских обязанностей? - будил он меня.
  Меня это никогда не вдохновляло: " Ты же смотрел телевизор; я не хотела тебя тревожить", - упрекала я в ответ.
  -А ты на весь вечер закрылась в этом своём чёртовом кабинете. Что мне оставалось делать?
  Оба мы были ранены отношением один к другому. Если Алекс начинал обвинять, он никогда не останавливался: тут же загорался негодованием по поводу моего поведения, выискивая всё новые и новые обвинения: ты избаловала детей: они сидят у тебя на голове; что бы я ни делал, тебе всё недостаточно, и в наш медовый месяц ты только и делала, что жаловалась .
  Я взвивалась в ответ: " Ты вечно всё хочешь по-своему, и, если дети сидят у меня на голове, то это потому что тебя никогда нет рядом, чтобы помочь. А в медовый месяц, ты прекрасно знаешь, у меня была температура, я простыла, а ты весь день играл в теннис. У нас были претензии друг к другу. Мы оба были и избалованы и неспособны к компромиссу. Но я была пассивно-агрессивна. Могла бы сказать: " Выключи телевизор, удели мне внимание, я скучаю без тебя, ты мне нужен". Или , давай поговорим о чём - нибудь другом, а не о твоём или моём дне." Но я этого не делала. Я предпочитала чувствовать себя раненой., оскорблённой его невниманием. Я предпочитала разжигать его гнев. Мы часами обвиняли друг друга, вместо того, чтобы заниматься любовью. В моём понимании, Алекс был неправ, всё - только его вина, и в этой роли ему было комфортно.
  Мои родители бесконечно спорили друг с другом, и, полагаю, я считала, что брак таким и бывает. Я не понимала, что брак - нежный цветок, нуждающийся в ежеминутном уходе. Наверное, я оправдывала себя, чувствуя себя недооценённой, но не знала, как спросить у него или попросить у него то, в чём я нуждалась. А он, избалованный матерью и сестрой, чувствовал себя уязвлённым, встретив женщину, которую не может удовлетворить.
  
  
   Глава 26.
  В 1964, во второй год обучения в колледже Стефани поступила в класс поэзии. Огромная аудитория, заполненная 500 студентами, с неперпением ждала Джашу Гершмана, профессора - бунтаря, который в открытую отрицал университетскую политику. Прошло 8, потом 10 минут после звонка, но профессор не появлялся. Шеи вытянулись по направлению к двери; студенты гадали, где он.
  Наконец, какое-то чучело мужчины: тонкие волосы за ушами и неопрятно спадающие за воротник, в свитере в пятнах и серых брюках, пузырящихся на коленях, приплясывая, появилось в проходе. Выбрасывая одну ногу, потом другую на пятках, держа руки над головой, прищёлкивая пальцами, он шёл, будто исполнял средне- восточный концертный номер. Некоторые студенты затаили дыхание, некоторые захихикали, а потом наступила тишина.
  Протанцевав вверх по ступенькам на подиум, профессор протянул руки классу. Добрая прекрасная улыбка залила его впалые щёки, когда он предложил:" Дотроньтесь руками друг до друга, почувствуйте вибрацию. Отдайте и примите в ответ любовь.
  Стефани взглянула направо, потом налево на соседей студентов. Все были озадачены и зачарованы, как и она, но никто не посмел задать ни одного вопроса. Профессор - это Бог. Она протянула руки и коснулась юноши и девушки с обеих сторон.
  Джаша Гершман, казалось, был рад и одобрительно качал головой: " Знаете, я провёл лето в Греции с семьёй, разговаривал с ангелами, и у меня появились поэтические видения. С небес со мной говорили Рильке и Оракул. Я заново родился. В этом поэтическом курсе я попытаюсь передать вам свой опыт, насколько это возможно. Увидимся в среду. И он закончил урок через 10 минут после начала , оставив аудиторию студентов, неуклюже держащихся за руки.
  В этот семестр Джаша больше не появлялся. Скорее всего, администрация не захотела, чтобы он передал своё видение студентам, и дало ему отпуск на семестр. Ходили слухи, что причиной его неадекватного поведения было ЛСД. Стефани попыталась выяснить, можно ли иметь видения и зреть ангелов, и это её желание было связано с новым идолом.Джашей Гершманом.
  Весной поэтический класс Гершмана занял гораздо меньшую аудиторию, и студентов на этот раз тоже оказалось меньше. Гершман в тех же самых пузырящихся на коленях штанах - орлиный нос вперёд - прибыл вовремя. Огонь, продемонстрированный им в этот первый день весеннего семестра, перечеркнул чинный фасад колледжа. За первые несколько часов он открыл им чингу, философию джанг и поэтов Сан- франциска. Эти одноклассники стали самыми близкими друзьями Стефани. Они читали друг другу свои стихи. Стефани думала, только она пишет стихи, но оказалось в классе много родственных душ. В те дни, когда Гершман не появлялся, класс всё равно собирался и работал, не расходясь. В тёплые дни они встречались в аудитории в новом скульптурном садике, садились полукругом на траву; кто-то приносил яблоки и передавал по кругу, время от времени все держались за руки, ощущая друг друга. Играла флейта, Джаша отбивал ритм на полой скульптуре. Здесь на лужайке между библиотекой и пронзительным глазом здания Политических Знаний зарождалось нечто. Потом это нечто получило название " лав ин", но в то время Стефани знала, она часть новой эры.
  -Однажды в поэтическом классе в конце своего ряда она заметила человека- медведя. Он был высок и тёмен и гораздо старше всех студентов. Скорее всего, педагог, проверяющий класс Гершмана. Она посмотрела на нег, и он ей улыбнулся: зубы, как и у неё, были белоснежны. Он источал чувственность.
  -Когда занятие началось, обнаружилось, что он - писатель и поэт, друг Гершмана, - Джо Марино.
  Джо не сводил со Стефани глаз, он буравил её глазами, и она тоже не отводила от него своих глаз
  У него только что приняли пьесу на Бродвее - офф, он приехал, чтобы , вдохнув воздуха, получить заряд и начать репетиции. Они начнутся через несколько недель. "Обычно он не любит говорить о своей работе, предпочитает просто её делать. Я попросил его провести с вами занятие", - пояснил Гершман. - Для вас - редкая возможность поговорить с писателем. 15 минут он будет отвечать на ваши вопросы, а потом мы продолжим дискуссию по Элиоту.-
  -О чём ваша пьеса? - спросил кто-то.
  -О жизни, - ответил Марино. - О чём каждая пьеса. В моей действие происходит в гетто в Гарлеме.
  -Как может не чёрный правдиво писать о неграх? - спросила Гестер, сидящая через два места от Стефани. Это была тяжёлая девушка с копной кудрявых волос в вечных джинсах и свободных хлопчатобумажных блузках.
  -Страдания - везде страдания, - ответил он ей. - Я пишу о том, что знаю.-
  -Как вы можете это знать, если вы не чёрный? = этот вопрос задала чёрная девушка.
  -Поверьте мне на слово, - парировал Марино. Городские улицы, взрастившие его, были неотъемлемой частью его, как и налёт масла на его смуглой коже. Когда он говорил, его огромные руки двигались выразительно, и она вдруг почувствовала эти руки на своём теле. Он рассказал, как начинает писать пьесу, что на написание уходит 15 месяцев, и чтобы её приняли, вам необходимо быть знакомым с кем-то, который был бы знаком с кем-то ещё, кто занимается постановкой пьес, а тот должен быть знаком с тем , у кого достаточно хлеба с маслом для постановки и у кого есть кузен, вхожий в театр.
  Писатель, зарабатывающий писательством на жизнь, должен вызывать восхищение.
  Она рассматривала каждый миллиметр его огромного тела в мексиканском вязаном на руках свитере поверх белой футболки и чёрных брюках и чёрных в гармошку огромных ботинках. Когда он спустился вниз и занял своё место, она осознала, что почти ничего из того, что он говорил, не слышала, не слышала и Гершмана, понимая, что Джо наблюдает за ней. Наконец, лекция закончилась, и Марино ждал её в конце прохода. Они вышли из здания и пошли к лужайке. Он улыбался, глядя на неё сверху.
  -Вы ни о чём у меня не спрашиваете, почему?-
  -Не хочу потакать вашему огромному эго.-
  -Вы одна из этих крутых недотрог? Я сбежал из Калифорнии от таких.-
  Она отрицательно покачала головой, не отводя от него глаз. Его вопрос удивил её: она совсем не была из этого племени.
  -Я - мягкая, как соты, - тихо прошептала она , - и в два раза слаже.-
  -Тогда я буду звать вас " сахар" и всю съем, - пообещал он, глубоко-глубоко погружаясь в её глаза, пока она не почувствовала, как всё её тело потянулось ему навстречу.
  -Вы остановились у Джаши? - спросила она.
  -Нет, но если у вас для меня найдётся комната..., - ответил он, улыбаясь.
  -Нет, я живу в общежитии.-
  -Боже! Это же тюрьма!-
  Она кокетливо закинула свои длинные тёмные волосы на спину.
  Он широко ухмылялся: " Сахар! Могу побиться об заклад, вы - сахар. Почему бы вам не показать мне это место, а потом мы пообедаем и поближе познакомимся.-
  Думаю, я предпочла бы прочесть одну из ваших пьес. А вы можете прочесть мои стихи, и таким образом, мы определим, стоит ли продолжать знакомиться и тратить время друг на друга. У вас найдётся копия вашей пьесы? - поддразнила она его: она видела эту копию, торчащую из его кармана. Он был великолепен: она мечтала стать похожей. Он было вытащил из кармана копию, но остановился. На обложке её блокнота, он заметил её имя.
  -Слушайте, Стефани, я вам, наверное, кажусь крутым, но моя работа - лучшее, что есть во мне. Это - хорошая работа, потому что она - честная. Годами я пахал, чтобы научиться писать так, чтобы люди услышали меня. Я учился и научился, как драматическими средствами воплощать мою философию, как создать характер достаточно сложный, чтобы быть реальным, когда он доносит свои идеи. Он - часть меня. Я даже научился , как втолкнуть в пьесу рекламу, так как знаю, что иначе она не увидит света или будет показана ограниченному кругу зрителей в экспериментальном театре. И потому я не хочу быть судимым никем и меньше всего женщиной, которая меня влечёт. Она коснулась его руки, ощутив его жар и пульсирующую энергию.
  -Я то же самое чувствую по отношению к своим стихам, Джо. Я тоже не хочу быть судимой.-
  Из сумки она достала страницы, которыми заполнила блокнот сегодня утром в ранние часы Она правила эти стихи бесчисленное количество раз. Иногда колодца её памяти отказывались поставлять слова для терзающих её чувств, но иногда они переполняли её. Но что бы то ни было, это всё - была она. И она передала эти листочки ему. Сердце её билось бешено.
  Из кармана он достал свою пьесу и передал ей: версия Самюэля Френча.
  -Как это случилось? Я думала, её никогда не ставили...-
  Он был озадачен: " Она завоевала литературную премию, когда я был в Йеле. Таким образом , она была опубликована.-
  Взяв из его рук пьесу, она села на траву, сложив под собой ноги, и начала читать. Минуту он неуклюже стоял рядом, потом тоже сел и погрузился в её стихи. Он прочёл.
  
   ТАК ДВИЖЕТСЯ МИР.
  Братья моей Америки,
  Я молю вас услышать мою боль,
  Но вы её не чувствуете
  Потому что покрыты косметикой.
   Бесполезно взывать к тому,
  Кто удовлетворён одеколоном " Брут"
  Или мечтает о "Шанели".
  Ваше падение источает
  Запах обмана, и вы задыхаетесь
  В танце запахов.
   Моя бедная хорошо пахнущая страна.
  
  
  Она прочла.
  Лебо выходит из темноты сцены на свет. Он постарел, плечи опустились, волосы поседели.
   Лебо.
  Тельма болеет. Она уходит на работу с сильным кашлем и возвращается с сильной головной болью. Генри посоветовал мне найти молодую шлюху с крутой задницей и широкой улыбкой. Он бы так и сделал. Они все так делали , пока здесь жили. Тельма - всё, что у меня есть. Что мне делать с молодой шлюхой? Я - не жеребец. Когда-то у меня были лучшие...
   Начинается потасовка.
  Слышны крики, молодые голоса:
  -Слышишь! Врежь ему как следует! Слышишь, врежь ему! Врежь!-Виден нож. Кто-то кричит. Кто-то орёт: " Он - мёртв. Разбегаемся!"
  Лебо снова обращается к аудитории.
  -Вот так они всегда живут здесь. Никто, кроме меня , не советует им прекратить так жить. Но меня они не слушают.-
  Пока она читала, он внимательно следил за ней.
  -Печально, - сказала она .- Наверное, вы знаете жизнь чёрных. Это чувствуется.
  -Не квалифицируйте то , что вы чувствуете у себя в печёнках как " наверное". Говорите: " вы знаете жизнь чёрных. Точка..-
  -Теперь скажите, что думаете о моей поэзии.-
  -Что ж двойного значения, другой какой-то интерпретации нет в вашей поэме. Ваши заявления - точны, ясны.-
  Она кивнула, желая, чтобы он продолжал.
  -Поэма вам понравилась?-
  -А вам? Он забрал у неё копию
  -Да. Если есть пессимизм, уже довольно хорошо.-
  Она услышала у себя слово " довольно", и ей захотелось его вернуть. И она поспешила это сделать: " Да. Хорошо. Мне нравится."
  -Она покраснела от собственной смелости, боясь, что кто-то может и не одобрить эту смелость. Но не одобрять было некому. Детский голос предупреждал её: " Не хвастай! Никому ты не понравишься! Этому голосу она приказала: " Закройся!"
  -Почему вас беспокоит, что я или кто-то другой думает о ваших стихах? Главное, что вы думаете о них.-
  Я просто была вежлива.
  -Вздор! Вы способны сказать больше, чем простую вежливость.-
  Она усмехнулась: " Вы хотите, чтобы я указала на ваши недостатки?-
  Удивление на его лице позабавило её.
  -Какие недостатки? - Глаза его широко распахнулись, обнажив тонкие голубые круги вокруг тёмно-коричневых зрачков.
  -Вы, конечно, думаете , что ваш текст и так совершенен?-
  Он улыбнулся и передёрнул плечами: " Итак, вы находите, что я помпезен, надменен; должен признать, что это так,-
  -Я имела в виду, что вы - лучший судья того, как всё складывается в вашей пьесе. Моё же мнение - лишь моё.-
  -Да, это так, - он почесал щеку. - Но я уважаю ваше мнение. Со стороны - виднее.
  -Поэтому мне хочется знать ваше мнение о моём стихотворении.-
  Туше, - заключил он.
  Ей очень хотелось пробежать рукой по его бороде, почувствовать щекотание на груди и шее и даже на спине. Она пристально смотрела на него и пришла в себя только тогда, когда он протянул руку, чтобы помочь ей встать.
  -Давайте я довезу вас, чтобы вы закончили читать мою пьесу, я - ваши стихи, а потом мы вместе пообедаем.-
  -У меня в пятницу зачёт по истории.-
  -Студенты, -он покачал головой.
  -Выпускники, - она его скопировала, тряхнув головой. Он рассмеялся, а потом раскинул руки и обнял её.
  -Вы будете играть в недотрогу или мы поладим?-
  -Я не играю. Если я говорю " Да" - это " да", если " нет" - значит " нет". Я дурочка?-
  Он не сводил с неё глаз, пожирая её восхищённым горячим взглядом, что и в классе, и всё её тело тянулось к нему и отвечало ему.
  -Я оказался прав в отношении тебя, - он придвинулся к ней, глядя на неё сверху.
  Мимо проходили студенты, прозвенел звонок на следующую лекцию, и на мгновение у неё всё вылетело из головы, есть ли лекция, должна ли она идти в класс. Она не осмеливалась посмотреть на часы, чтобы стряхнуть наваждение и отвести от него глаза.
  Кистью руки он пробежал по её руке и взял её пальцы в свои. Её были тонкие, загорелые, длинные, а ногти не полированы. Его были - толстые с широкими чистыми ногтям, а на тыльной стороне ладони - густые волосы. Он рассматривал её руку, поворачивая её, поглаживая ладонью другой руки её ладонь, будто читая по ней то, что ей не хотелось бы обнажать: быть открытой и обнажённой для неё было новое чувство. Годами она училась, как забираться в скорлупу, и не позволять ни одной душе проникать вовнутрь.
  Он потянулся, пробежал пальцами по её волосам, убирая пряди с висков, ощущая их шелковистость. Её бы совсем не удивило, если бы он наклонился , чтобы вобрать в себя запах её тела. Но он не сделал этого. Она вдыхала запах его мексиканского свитера, травы у них под ногами, когда они перемещали свои тела, ломая стебли , из которых сочилась свежесть.
  Первое свидание; у меня верх и низ, возможно будущее, но никакого насилия, проговорил он.
  Он улыбнулся её смущению: " Я отвечаю на ваши 20 вопросов".
  Вот так у них всё началось.
  Она была им опьянена, его запахом, его прикосновениями, голодна голодом, в который он её ввергал. Когда в первый раз произошло их соитие, сердце её стучало дико, со страхом. Она молилась, чтобы её болезнь не отравила их занятие любовью, и ей хотелось, чтобы в комнате было темно, и она смогла спрятать свои несовершенства. Но он исследовал её, шрам за шрамом, каждую клетку её тела.
  Что это? А это? - и его рука пробегала по всем шишкам и линиям. Его рука на её животе...она была такая огромная и покрывала весь живот, а он как врач обследовал её анатомию и она рассказывала:
  -Это наследственная болезнь, хроническая , болезнь крови. У меня это с детства, но сейчас самое страшное позади. Она, конечно, многое скрывала. Огнедышащая реальность настигала её по ночам, напоминая ей о болях, о возможности их возвращения в любую минуту и о будущих страданиях. Но не сейчас . Сейчас она не позволит им отравить её радость.
  -Мне повезло. У некоторых ещё хуже.-
  
  Зато он ласкал её шею, как она мечтала.
  -Малышка, сколько тебе пришлось вытерпеть!".
  -Лучшее, что я делаю, - живу, - шептала она , обвивая его ногами и снова и снова желая его. Думая о нем: " твёрдый, мягкий, волосатый", она широко улыбалась и почти начала писать о нем поэму, но потом он много-много целовал её, и всё останавливалось; оставался лишь его запах, запах яблок, его мужской сущности, скользкость, слабость головокружения, огромность его, заполняющая её всю.
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"