Аннотация: Он собирал камешки на берегу океана и не заметил, как волна...
Вечером, когда коридоры института пустеют, можно подняться на пятый этаж, потом по короткой железной лестнице к узкой обшарпанной двери и выйти на плоскую крышу. Длинные верхушки молодых елей торчат, как ершики для мытья посуды, рыжий шар солнца погружается в розоватую дымку. Возле скамейки у входа загораются зеленоватые блестки: пустые бутылки от пива оставили... Запах рубероида, нагретого за день, соединяется с тяжелым ароматом белых акаций. Гроздья соцветий снежными комьями отягощают ветки, темные спинки ласточек мелькают над дорогой:
- А ты смогла бы шагнуть вниз?
Девушка испуганно оборачивается, но твоя ухмылка расправляет сердитую складочку, что успела появится между ее тонких бровей. Пальцы спутницы, которые ты охватываешь рукой будто бы для того, чтобы она не пугалась высоты, вздрагивают, и ты понимаешь: ей кажется сейчас, будто она не безразлична тебе, она простит эту нелепую шутку и это тебе приятно.
Хотя... Подумаешь, девушка. Настоящее - там, на втором этаже, где в простых колбах, укрепленных в металлических гнездах на раскачивающихся платформах, обитают те, что вот-вот подарят ключ к одной из загадок, которые можно выбирать, как окаменевшие чертовы пальцы, что оставляет весенний разлив в прибрежном речном песке, и разгадывать, разгадывать...
- Смотри, что это?
В пластиковых пакетах у бортика крыши, запыленные и грязные, те самые колбы, пустяк, которого всегда не хватает для новых опытов, а они ведь так легко бьются. Неважно, кто и зачем положил их тут:
- Давай, пока никто не видит, помогай, заберем. Вот это находка! Нам на полгода хватит.
Забыт трепет хрупких пальцев в руке, ни к чему восхищаться закатом. Каким новым сложным воздействиям можно подвергнуть невидимых созданий... Они растут, размножаются, погибают в стеклянных сосудах. Одни делятся быстрее, другие медленнее, но все слушаются приказов, отдаваемых подбором питательных веществ, температурой, добавками, ядовитыми и не очень. А если вдруг выбьются из требуемых рамок, спишем на ошибку, в автоклав, подумаешь, биомасса. И, кажется все ближе и ближе та самая, сверкающая тайна, о которой мечтается под жужжание приборов и всхлипывание центрифуг.
Но вместо этого пишутся статьи, потом диссертация. Наблюдения, факты и фактики. 80 тысяч ссылок в сети по теме. Твои 20-30 работ как маленькая точка на огромном живописном полотне. Если бы не было этого мазка, картина не изменилась бы. Вдруг попадется статья, где описывают как новость известное 15 лет тому назад, потому что старых работ в сети нет, и пропадают, теряются в информационных залежах нужные факты, а потом их открывают повторно. Сколько раз уже это было? И сколько среди этих все новых и новых данных по-настоящему ценного, такого, что даст свежий взгляд, подтолкнет вязнущую среди этого изобилия мысль?
Крыша теперь новая, оцинкованная, двускатная. Дверь, покрашенная новой краской, заперта. Ели выросли, в их густых ветвях сороки устроили гнездо, стрекочут, отгоняют наглых ворон.
Нет, не тебе пройти по дороге, по-настоящему неизведанной, совсем неподъемной стала энциклопедия знаний, а не воссоздать живую клетку, даже самую примитивную. И остаешься ребенком, который ломает игрушечные машинки, силясь понять, что у них внутри.
ATГЦАТГЦ - известны буквы, известны отдельные слова, но нет идеи, чтобы распознать, где стоят запятые, точки. Расшифрованы целые геномы, а общий смысл ускользает.
А они там, в колбах, по-прежнему живут от посева до автоклава, целый мир рождается и погибает за сутки -двое. Есть ли душа у актиномицетов?
В шкафу среди пыльных старых бумаг сложена вчетверо стенгазета, юмор забытых лет: "В последнее время стали популярны общества защиты животных. Нельзя уничтожать бродячих собак, следует создавать приюты для уличных кошек. А микроорганизмы? Кто защитит великих тружеников биосферы? Они одни держат тяжелые оборонительные рубежи, не давая нашим отходам заполнить пространства Земли, они работают, не покладая ферментных систем в очистных сооружениях, разлагают нефть, пролитую при добыче и перевозке, восстанавливают плодородие почв, погубленное нашими удобрениями и пестицидами! А мы? Чем мы отплачиваем этим бескорыстным существам? Держим их в стеклянных тюрьмах, травим антибиотиками и ядами, ломаем их геном, такой совершенный, что он справляется со всеми нашими попытками вывести его из строя, и убиваем, убиваем, как только они становятся не нужными."
На белесой от утренней росы траве груда осколков. Свободу микробам, пусть вернутся в мир, где они будут плодиться и умирать, повинуясь законам извечной борьбы, а не нашим прихотям. Блестят мокрые стекляшки, разноцветная слизь расползается дальше и дальше, кто-то нечаянно наступает на нее, пачкая обувь, и разносит по городу миллионы существ, даже не подозревая об этом.
- Послушай, признайся, ты сделал это? Несколько месяцев работы, сложнейшие генетические конструкции. Где мои чашки и колбы? Неужели из зависти?
- Чепуха, лучше я тебе прочту новый стишок, почти рубаи:
Нам игрушек без счета оставил творец,
Как в бессонницу стойко считают овец
Их старательно целую жизнь разбираем,
Чтобы вечности лед не коснулся сердец.
- Ты... ты болен, тебя надо отстранить от работы...
- Знаешь, недавно защитники животных выпустили со зверофермы норок. Их пустили бы на шкурки. Эти звери никогда не жили в природе. Рыжие, черные, белые, они бежали, куда глаза глядят, гибли под колесами. Все равно смерть. Ты можешь сказать, какая лучше?
- Какие норки? Да у тебя бред?
Тесный бокс инфекционного отделения, белые стены, стеклянные двери. Собственная колба. На стенных часах на стене примостилось существо, размером с галку. Крылья, будто у бабочки, но прозрачные и толстые, как хрустальная ваза. Глаза, черные птичьи бусинки смотрят, не мигая, клювик маленький, тоже черный.
- Как же ты летаешь на хрустальных крыльях? Они ведь весят немало?
- Я давно не летаю. Просто сижу. Что, не узнал?
- Неужели?
- А как ты думал? Душа твоя, чистая, прозрачная, да ведь не взлетит.
- А ты попробуй, вдруг получится.
Неловкий взмах, звон, падает нелепое создание, разбивается на тысячи осколков, чистых, без цветной слизи, и стеклянная пыль забивается в легкие.
Глубоко в пещере своды выглядели бы как серые с красными прожилками мягкие слизистые складки, если бы здесь был свет. Глубоко в пещере, где некому видеть и слышать, где в ходу языки больших и маленьких молекул:
- Слушайте все! Температура становится слишком высокой! Наша экспансия под угрозой, начинаются ошибки при трансляции кода.
- Слишком велика скорость размножения, мы исчерпываем резервы нашего хозяина, еще немного, и он погибнет, а вместе с ним и все мы.
- Всем, всем! Замедлить рост, сократить выработку токсинов, перейти к ресурсосберегающему режиму.
Две линии жизни на этот раз смогли не оборвать друг друга.
...Ах, этот мир, ах, этот бред,
Я не умру, но мой сосед
Заразу от меня подхватит.
Чума побеждена давно,
Но голливудское кино
Сюжет получит новый кстати.
Где-то там, где как верится многим, решают судьбы миров:
- Смотри-ка, твоя конструкция, оказывается, удачна. Прошла такой путь развития, столько раз давала колоссальное разнообразие форм, приходила в упадок, снова восстанавливалась, имеет невероятную избыточность, и все-таки функционирует вполне сносно.
- Ну и твоя не многим хуже. При минимуме информационной емкости сохранила стабильность миллиарды лет.
- Все-таки твоя занятнее, смотри-ка, пытается познавать низшие формы и даже не без успеха. Самое поразительное то, что до сих пор ни одна из двоих не вытеснила другую, а значит, эксперимент можно продолжать.
Вращается круглая голубоватая колба, бьются за право быть лучшими самовоспроизводящиеся информационные машины, вот-вот кремниевые кристаллы заявят о своем превосходстве, а из глубин пространства приближается черный безжизненный камень, который вскоре вздыбит ее оболочки на недолгий миг разрушения и свободы.
Редактор журнала фантастики,измученный жарой и невозможностью выпить
холодного пива из-за тянущейся с зимы болезни горла, уложил очередной рассказ, пахнущий нафталином, плагиатом и орфографическими ошибками в легкую пластиковую папку. Ветер рванул плохо закрытую форточку, но вместо давно ожидаемой грозы лишь горячая пыль дохнула ему в лицо.