Ольга Петровна зашла в комнату к Наташе и склонилась к уху делающей уроки девятиклассницы
- Дочка, у тебя когда эти были?
- Закончились 12го.
- Врёшь, - сказала Ольга Петровна в полный голос. - Не ври мне. Я твоя мать, не ври! Я как купила тебе прокладки в июне, так они и лежат!
Наташа внимательно посмотрела на мать.
- Ладно, - сказала она с подростковой заносчивостью, - всё равно бы ты всё узнала. У меня будет ребёнок.
Самой Наташе эта фраза показалась какой-то не настоящей. Как будто её произнесла героиня молодёжного сериала. Но другой фразы в этот момент у неё не нашлось.
- Прекрасно, - сказала Ольга Петровна, театрально выдержав паузу. Но за маской этой Наташа почувствовала какую-то очень сильную эмоцию. Страх, что ли? И сама немножко напугалась.
- Кто мне его подарил, я тебе не скажу. Он вообще не должен знать, что я беременна. Это его не касается.
- Нет, вы посмотрите только, какие мы гордые! - Ольга Петровна всплеснула руками. Она уже поняла о ком речь. - Это как же это его не касается? Он тебя это.
- Что это, мама?
- А то ты сама не знаешь. И это его, видите ли, не касается! Ты-то что с этим делать собираешься?
- Рожать. - Наташа продолжала делать уроки.
- Ты что решила опозорить нас?! В подоле принести?! - Ольга Петровна поспешила к двери, - Мама, мама, ты только послушай, что наше ненаглядное чадо отчудило!
- Оленька, ты это не видела? Куда-то вчера положила, не помню... - отозвалась из кухни бабушка Наташи, бабаВика.
- Что это, бабуля? - крикнула Наташа из комнаты.
- Наташенька, ну, ты же знаешь, - ответила бабаВика, оглядывая полки с посудой. Ольга Петровна выжидающе глядела на мать, чтобы сообщить ей последнюю новость.
Ольга Петровна поглядела на мать, затем бросила взгляд на стол и, заметив там свежую газету, сразу определила недостающий элемент.
- Вот, мама, - указала она на подоконник, где между цветочных горшков притаились очки.
- Ох, я уже полчаса ищу! - бабаВика одела очки и посмотрела на дочь сквозь толстые линзы. - Что ты там так кричала?
- Наташа беременна, - сказала Ольга Петровна нарочито холодно.
- Как? Что ты говоришь, Оленька? Она же сама девочка!
- Девочка, - в голосе Ольги послышался сарказам, - девочка-припевочка.
- Ну, что ж, ладно. Представляешь, Оленька, ты будешь бабушкой - бабаВика тихонечко заклокотала, на лице её растянулась улыбка, а в уголках глаз - лучики морщин.
- Мама, ты что, не понимаешь, что ли? У тебя, может, на старости лет маразм начался, но я-то в здравом уме. Это значит ей школу бросать... Нет, я не могу с тобой разговаривать.
Ольга Петровна выбежала из кухни.
- Только бабушке ничего не говори, и это, Оленька ... - крикнула мать ей вдогонку.
Наташа сидела перед компьютером и была в процессе поиска реферата по истории. На экране то и дело выскакивала реклама порносайтов. Наташа раздраженно закрывала окошки с обольстительно улыбающимися женщинами. Одно из них внезапно развернулось, и возникло изображение огромного члена, проскальзывающего во влажную вагину, во весь экран.
- Блин! - с досадой брякнула Наташа, жалея о потраченном трафике.
- Что это у тебя там? - поинтересовалась тихонько зашедшая в комнату бабаВика.
- Реклама, бабуль. Выскакивает всюду постоянно.
- Ужас, как же это можно вот так всё напоказ! Я вот что тебе, детонька, сказать хотела... Что же я хотела сказать? Вот, пришла, а зачем забыла. Как увидела это, так и забыла. Ах, вот, что... Сходи в магазин и купи это, как его, ну, Господи, Наташенька, как его...
- Что это? Йогурт.
- Нет, другое. Это, жёлтое...
- Лимон.
- Нет, не огурец, эти ... - бабаВика напряженно думала и изображала обеими руками что-то вытянутое. Наташа посмотрела на неё.
- Банан, что ли?
- Да, Наташенька, купи этих, бананов. Вот я тебе деньги и авоську приготовила, сбегай Наташенька, меня совсем хондроз замучил, а у тебя-то ножки здоровые.
- Щас, бабуль.
- Наташа, что ж ты, в самом деле, это? Того.
- Что это, бабуль?
- Да вот мне мать сказала...
- Что это?
- Ничего, ничего, Наташенька.
Восьмидесятишестилетняя бабМаруся не вставала с кровати полгода, умирая от рака. Уже несколько месяцев промежутки светлого сознания путались у неё в кружеве бреда и галлюцинаций. Она мало кого узнавала, реагируя криками и бредовой руганью на домашних. Свою дочь бабуВику, она называла Евдокией Семёновной и требовала, чтобы та вернула ей 10 рублей, которые 17го числа заняла. Ольгу бабМаруся называла кошёлкой и шалашовкой, бурчала что-то бредовое, когда та заходила в комнату. При виде Наташи старуха успокаивалась, забывалась в неровном сне, прерываемом приливами боли.
Наташа села около мечущейся по подушке прабабушки и положила ей на голову холодное влажное полотенце. В нос ей ударил жуткий запах, говорящий о том, что давно нужно было сменить бабМарусе подгузник.
- Бабуль, - сказала Наташа шепотом - я матери сказала, что беременная, она так переполошилась, забегала как курица, закудахтала дура, и побежала к тёте Ане, поведать о своей беде. Правда, я вредная. Ладно, завтра скажу, что наврала. Нет, бабуль, какого фига она лезет в мою жизнь и задаёт тупые вопросы, типа, когда у меня менстры закончились. Это моё дело, моя жизнь. Она бы ещё спросила, подтираю ли я жопу! Пусть она лучше на себя посмотрит. Выглядит как бомжиха. Носит херь какую-то. Как с отцом развелась - ни одного мужика. А как же, всю себя отдам ребёнку. Скоро уж и отдавать нечего будет. Бабуль, она ж не живёт! Может, хоть это событие её взбодрит. Хотя это у нас, видимо, в крови. Ты ведь тоже всю себя дочери посвятила. Больно, да, бабуль?
БабМаруся приоткрыла невидящие глаза. Зрачки её были очень широкими, будто она находилась в полной темноте. Наташа взяла её запястье - пульс ниточкой.