- Будешь ли ты любить меня? В шрамах тело моё... - Буду. - И если вернусь калекой, будешь? - Да. Прохладные струи воды текли сквозь сплетенные пальцы. Дым от костра стелился по земле. Таким было это осеннее утро, что в золоте листьев, в прозрачности холодного воздуха, в серости неба угадывалась скорая разлука. Двоё стояли под водопадом. Нежность окутывала их, как утренний туман. Рассвет брезжил на горизонте краешком красного солнца. Рассвет сулил опасность и близкую зиму. - А если я не вернусь вовсе? - Ты жизнь моя. Не станет тебя - не станет и меня. Молчание. Только фыркает нетерпеливо привязанный к дереву гнедой. - Пора. Как удар хлыста. Она привычно выжала длинные чёрные волосы. Мокрая холстинная рубаха плотно облепила крепкое тело. Вскинула голову, лукаво улыбнулась: - Красивая? - Самая красивая. Подошёл, подал гребень. Обнял, крепко прижал к сердцу. Сквозь молчание пробивался звон водопада. Они вышли на берег, оделись в сухое. Раздули костер пожарче. - Ирби? - Что, любовь моя? - Где гранат? - Сейчас достану. В котелке уже закипала вода. Он бросил в кипяток пригоршню сухих трав. В воздухе повис сладковато-терпкий аромат. И гранат, гранат, чтобы вернуться. Нож рассёк толстую кожуру, пурпурный сок брызнул во все стороны. Пара зерен - одно ей, одно ему. И сок, стекающий по капле в котелок, как кровь, смешанная раз и навсегда. Это был очень древний обряд. Не проливай крови до начала боя - и пролей её, чтобы возвратиться. Смешай её и отпей глоток из одного кубка на двоих, старого потрескавшегося деревянного кубка. А гранатовый сок заменит тебе кровь, которую нельзя проливать. И проглоченное зерно прорастет изнутри любовью, которая позовёт тебя обратно, напомнит о себе и позовёт в горячке боя, не позволит отваге обратиться в безрассудство, гневу - в ярость, губительную для воина. - Мэйннис? - Ммм? - Всё готово. - Уже иду. Они отпили по очереди из деревянной чаши. - Возьми и вернись. - Возьми и дождись. Гранатовые зёрна - по одному каждому из любящих. Они всегда разговаривали мало, а в это утро - почти всё время молчали. Не было нужды в словах. Он принялся седлать лошадь. Солнце взошло. Красное, сулящее беду. Оба старательно этого не замечали. Девушка доплела длинную косу, безотчетно закрутила её в мокрый узел на затылке, перехватила волосы на лбу кожаным шнурком. Причёска говорит о статусе женщины, а она была замужем достаточно давно для того, чтобы движения отработались до автоматизма. Убрала гребень и взглянула на мужа. Он затягивал подпругу, успокаивая нервно перебиравшую ногами лошадь ласковыми словами. Она привычно удивилась его красоте: солнце сияло в золотых волосах, обливало светом высокую стройную фигуру. Почувствовав её взгляд, он обернулся. - Синеглазый, ты украл моё сердце! - она легко поднялась на ноги и танцующей походкой подошла ближе. Он улыбнулся и поцеловал её в лоб. - Неправду говоришь. Это ты украла моё - ресницами. - Значит, мы оба воры. Она накрыла его ладонь, лежавшую на холке коня, своей. Поцелуй на этот раз вовсе не напоминал братский. Но время, время неумолимо утекало сквозь сплетенные пальцы. И оба об этом помнили. - Помоги. Кольчуга, текуче блестя, обняла тело. Свет заискрился в её начищенных с вечера звеньях. - Где наручи? - Вот, возьми. - Затяни. - Давай руку. Шнуровка никак не поддавалась. То ли руки слегка дрожали, то ли действительно узлы были настолько хитроумными. А время всё утекало. Копье приторочили к седлу, меч в чёрных ножнах на перевязи прильнул к левому бедру. Кинжал - за голенище высокого сапога из мягкой кожи. Другой - за пояс. Воинский пояс, украшенный металлическими бляхами - по числу поверженных врагов. Блях было много. Но тревога, снедавшая двоих, не утихала даже от мысли, что боёв было без счёта - и вовсе не было поражений. Там, на границе Великой Степи, собиралась королевская армия. Защищать страну от кочевников, неукротимой волной идущих с юга. Это битва должна была стать Битвой битв. Оба это понимали. И им было страшно. Очень. Кольчужные перчатки, шлем с острым навершием, увенчанный султаном из черных перьев. Вроде бы всё. Последний поцелуй. Осень звала в дорогу, швыряя в лицо пригоршни кроваво-красных листьев. Поднялся ветер. Он положил руки ей на плечи, заглянул в глаза. - Будь осторожна, любимая. - Береги себя. И Агне. И наш дом. - Я буду любить тебя - любую. Иссеченную шрамами, однорукую, одноглазую. Только вернись, Мэйннис! Обещай мне... - И я буду любить тебя, Ирби. Она одним прыжком взлетела в седло. Страшный боевой клич разорвал тишину. Ударив пятками коня по бокам, Мэйннис послала его в галоп. На опушке резко натянула поводья, поворотила лошадь. - Я сказала! Солнце всё так же освещало его, смотревшего ей вслед. - Я слышал... И долго не затихал в ушах стук подков...