Аннотация: Сильные эмоции имею большую силу (иногда разрушительную, иногда созидательную), но кроме того они - источник вдохновения.
Я сидела не шелохнувшись. Напротив меня расположилась она - красивая немолодая женщина, одетая в легкий шелковый костюм и бежевые босоножки. На запястье у нее были часы с широким браслетом, других украшений не было.
Молчание затягивалось, но у меня не хватало сил его прервать, а может, я чувствовала, что это не просто молчание, это - самое начало той истории, которую я - неопытная молодая журналистка - так жаждала услышать. Историю таланта, успеха, любви к своему делу.
Анастасия не признавала отчества - кое-кто думал, чтобы казаться моложе, другие выдвигали версии, что от постоянного пребывания в Европе отчество стало для нее атавизмом. В любом случае, вокруг нее ходили легенды, мифы и небылицы. Она - известная и талантливая художница - никогда ничего не скрывала, но и не рассказывала.
Это интервью должно было стать первым материалом от ее лица в прессе. Факт, что она настаивала на моей кандидатуре, меня, конечно же, шокировал. Я работала в журнале "Самые самые люди" третий месяц и ничего особо выдающегося совершить не успела. Вероятно, ей хотелось избежать некоторой назойливости и игры слов, к которой нередко прибегают профессионалы нашего дела, стараясь добыть более интересную, иногда скандальную информацию, а может, это был просто случайный выбор. Я не думала, что она догадывалась, какую помощь мне оказала в моей дальнейшей жизни, как далеко продвинула меня в профессии. Первое рабочее интервью с Анастасией для журналистской карьеры - это тоже самое, если бы в забеге на длинную дистанцию меня подвезли до финиша на "феррари".
Анастасия неожиданно спросила:
- Может, чаю?
- Давай..те! - закивала, соглашаясь, я. В горле пересохло уже давно. Еще с утра, когда я четко осознала, что день моего первого интервью наступил. Я даже попросила своего приятеля отвезти меня до коттеджного поселка, где жила знаменитая художница, потому что сама я волновалась так, что контролировать дорогу не смогла бы.
Снаружи дом утопал в цветах. "Здорово иметь садовника"- думала я, зная, что иметь такую красоту стоит немалых усилий. Еще удивительнее дом выглядел изнутри. Все пространства занимали картины: небольшие и огромные, в рамах и без. Они висели на стенах или стояли, прислоненные к ним, на полу. Вперемешку с обстановкой и личными вещами дом оставлял ощущение творческого хаоса и желания жить и рисовать независимо от того, умеешь ты это или же лучшими твоими произведениями были рисунки на уроках геометрии. Все работы были в едином - Анастасии - стиле, но было в них нечто разное, будто половина из них была написана одним набором красок, а когда краски закончились, то она не смогла подобрать такие же и для второй половины пользовалась другими оттенками.
- Какой сорт чая предпочитаешь? - Анастасия спросила так просто, будто я была ее подругой. Какой сорт чая? Я некстати вспомнила, что по утрам я предпочитала растворимый кофе, проглоченный наспех с бутербродом, а на работе я предпочитала то, что достанется. Чаще доставался "Липтон". Но, вспомнив о модных тенденциях, в которых я активно принимала участие, читая модные издания, сказала: - Зеленый, без сахара - и почувствовала себя глупо.
- Обычный зеленый? - поинтересовалась Анастасия, расставляя не столике чашки и тарелочки с сухофруктами. Я размышляла на тему: я нахожусь на интервью, но вопросы задают мне и я чувствую себя не "звездой", а студенткой, "валившей" экзамен.
- Я не разбираюсь в чае - честно призналась я. Честный и прямой ответ, как я заметила, не раз выручал меня в самых сложных и неуютных ситуациях. Это как предложение с точкой в конце вместо запятой, которая требует продолжения, разъяснения и подчас запутывает еще больше.
- Я тоже - хихикнула Анастасия - люблю чай , но выбираю его по принципу "нравится - не нравится". Она протянула мне жестяную баночку: - Понюхай, нравится? Чайные листочки пахли одновременно какими-то цветами и шоколадом.
- Нравится - уверенно ответила я. Интервью со знаменитостью превращалось в чаепитие. Я отложила в сторону список вопросов, которые я собиралась задать. Ничего неожиданного для Анастасии - список был утвержден и заверен ее подписью еще месяц назад. Первая картина, первый гонорар, источник вдохновения, кто разделяет с вами успех, что для Вас рисование - работа или удовольствие, необходимость или призвание и т.д. и т.п. Все это я собиралась задать поэтапно, но она вдруг начала рассказывать сама.
***
Я была молода и самоуверенна, я думала, что все будет крутиться вокруг меня всегда. Меня не заботили чувства других, я желала всего и сразу. Конечно же, это не могло продолжаться вечно. Вопреки всему, я полюбила. А может, это было просто желание обладать именно им. Иногда мне казалось, что я перегибаю палку капризами, придирками, скандалы на пустом месте были для меня нормой. Я не уважала чувства других, но требовала уважения к себе. Я была глуха, но считала себя умнее всех, я была высокомерна, но путала это с гордостью. Я была груба, но думала, что это - уверенность в себе. Я считала, что он обязан принадлежать мне, он был для меня собственностью, моей игрушкой. И я благодарна теперь, что он тогда ушел.
Я была удивлена и шокирована, даже не считая нужным задуматься "почему?" А он ничего тогда не сказал, ничего не стал объяснять, просто ушел. Сначала я была уверена, что это просто каприз, что он вернется и будет просить прощения, стоя на коленях и забрасывая меня цветами. Но дни шли, телефон молчал, писем не было и никто не появлялся. От непонимания происходящего и нежелания понимать я сходила с ума. Я проклинала его, оставляла на автоответчике гнусные сообщения, продумывала планы мести. Но у меня не было ни одной логичной причины мстить, ни одного разумного довода в пользу его вины.
И я начала мощную атаку против себя самой. Теперь я обвиняла и ненавидела себя, не осознавая, что это всего лишь другая крайность. Постепенно ярость сменилась бессилием, а бессилие - пустотой. У меня не было друзей, кто бы мог мне помочь, родители давно устали от моего самодурства и позволили мне делать все, что вздумается. Я запиралась дома и тупо смотрела в окно, иногда - бесцельно бродила по улицам. Я начинала осознавать, что потеряла прежнюю личность, но не знала, как обрести себя вновь. Тоска, безысходность, отсутствие желаний и целей и никого, совсем никого рядом.
Я почти уничтожила себя, когда он вдруг появился: "Я переезжаю - сказал он по телефону - нашел кое-что из твоих вещей и хочу вернуть". "Не привози, выбрось"- ответила я, ничего не имея в виду; мне было все равно. "Что с тобой?" - на меня это было так не похоже. "Ничего" - я действительно не чувствовала почти ничего. "Я могу приехать?" - он мне конечно же не поверил. "Нет" - ответила я спокойно. "Ты дома?" - Он никогда не был равнодушным человеком. "Да" - больше мне разговаривать не хотелось и, услышав его "хорошо" в ответ, я повесила трубку.
Появись он на полгода раньше, я бы набросилась на него с ругательствами и обвинениями, появись он на пару месяцев раньше, я бы плакала и просила прощения, но он приехал тогда, когда я сидела и смотрела в окно.
- Что случилось? - в его голосе было участие.
- Ничего - в моем голосе не было ничего.
- Я уезжаю из города, меня переводят в другой регион.
- Хорошо - что именно хорошо, я сказать не могла.
- Как ты?
- Не знаю, мне все равно.
- Что именно тебе все равно? - он задавал вопросы, пытаясь вывести меня из моего состояния.
- Я не могу ответить, потому что я не знаю.
- Что ты чувствуешь? - он повернул мое лицо, заставив посмотреть прямо ему в глаза.
- Я чувствую, что мне плохо - мне хотелось расплакаться, но слез не было.
- Расскажи, как это, когда "плохо".
- Я не могу рассказать.
- Почему?
- Я не знаю слов, которыми это можно описать.
И тогда он улыбнулся и сказал: "Нарисуй! Нарисуй как выглядит это "плохо". И он ушел еще раз.
В ту минуту где-то очень глубоко внутри у меня зажегся ночник. Было все еще очень темно и тусклый свет вычерчивал самые замысловатые фигуры, выуживая из памяти все, что требовало переосмысления. Я видела это так отчетливо, будто бы я была там, осторожно передвигаясь в темноте, боясь нарушить что-нибудь неловким движением.
Воображение домысливало образы и я переносила их кистью на бумагу. Я рисовала свое "плохо" и испытывала радость. Я перебирала все, что скопилось у меня в душе, не сортируя это на "нужное" и "не нужное". Я училась принимать себя такой, какая я была. Теперь рисование занимало все мое время, но остановиться я уже не могла. Я нашла новый смысл своей жизни, один из способов разобраться в себе, повод начать все с начала.
Я рисовала как могла, и с каждой новой работой я узнавала о себе больше и больше. Вокруг меня появлялись новые люди, новые друзья, новые поводы для размышлений. Я стала участвовать в выставках, картины начали продаваться, эксперты наперебой говорили об "особой гармонии в построении цветовой гаммы". Я начала ездить по миру, выискивая новые для себя ощущения. Все было хорошо, за исключением того, что работать становилось все труднее.
***
Четыре года спустя я позвонила ему и попросила о встрече.
- Я больше не могу рисовать - он был единственным человеком, которому я могла это сказать.
- Этого не может быть - его уверенность и спокойствие не давали повода сомневаться в его словах.
- Но это все же правда. Я больше не могу рисовать, я счастлива и мне хорошо, слышишь, мне хорошо - я заглядывала в его глаза, будто ища в них подтверждения своим чувствам.
Он улыбнулся и сказал почти как тогда:
- Нарисуй. Нарисуй как это, когда хорошо. Это было так просто и так гениально. Я обняла его: "Спасибо".
Всю следующую неделю я провела в студии. Это было все той же работой, но это было уже другое. Я окончательно закрыла дверь в прошлое, от которого я больше не зависела. Еще неделю спустя я отправила ему письмо: "Моя последняя просьба к тебе. Я прилагаю адрес моей галереи, возьми, пожалуйста, все, что тебе захочется иметь из моих работ. Мне теперь нужно много места для новых!"
В конце месяца я как всегда просматривала отчет. Среди проданных картин была одна, подписанная как "передано в дар господину Н.". Это была самая последняя из тех, первых, о "плохо".
Он больше не появлялся, я не пыталась его разыскать. Он и так сделал для меня слишком много, больше, чем даже мог себе представить. Наступила моя очередь и мой шанс зажечь чей-то ночник.