Спустя месяц после прихода в газету, у меня появилась мечта: убить главного редактора. Это желание крепко засело в моей голове, отдаваясь иногда болью в висках и желанием спрятать руки в карманы - дабы не схватить ими эту мерзкую, жирную редакторскую шею. Я ненавидел в нём все: от тупых, заплывших жиром, поросячьих глазок - до его наглой улыбки. А всё началось с двери его кабинета. Вернее даже не с неё, а с маленькой блестящей ручки на ней. Чтобы открыть дверь, ручку надо было нажать не вниз, как обычно, а вверх.
Первый раз я попался, как и все. Я постучал, нажал ручку, чтобы зайти и... застрял, тщетно пытаясь зайти в кабинет. А ещё сзади кто-то посоветовал нажать сильнее. Я так и дёргал эту ручку, пока редактор сам не открыл мне дверь. Нечаянно я попался ещё пару раз. Каждый раз, когда я вспоминал эту ситуацию, меня передёргивало. И каждый раз передо мной всплывала ехидная ухмылка человека, открывающего двери изнутри, и его тихие, медленные слова: "Вам помочь?".
Тем пасмурным утром редактор послал меня брать интервью в психиатрическую лечебницу. Не скажу, чтобы я обрадовался, но выбора, как понимаете, у меня не было.
Психушка оказалась вполне цивилизованным заведением. За исключением того, что мне запретили пользоваться диктофоном во время беседы, и полным отсутствием у дверей ручек. Врач вставлял ключ в дверь, открывал её передо мной, пропускал меня, проходил вслед за мной, и, с не меньшим старанием закрывал за мной дверь. Он прятал этот ключ в карман, пока не доходил до следующей двери. Сначала я даже не понял, что происходит, а потом до меня дошло: я выйду отсюда только в том случае, если он сам меня выпустит, открыв ВСЕ эти двери. Хм. В момент, когда я это осознал, мне стало не по себе.
Разговаривал врач со мной во время интервью как-то очень медленно, тщательно подбирая каждое слово, словно взвешивая его. То ли принимал меня за придурка, по некой таинственной случайности ещё не оформленного к ним, то ли издевался. В состоянии, близком к панике, я смог убедить себя в том, что говорить так с людьми - его профессиональная привычка, но презрение в его глазах было очевидным. Я задавал ему вопросы, подготовленные к интервью, но не имел ни малейшей возможности записать ответы: мне запретили пользоваться ручкой и бумагой, сказав, что материала никакого я в выпуск не дам потому, что здесь закрытая информация, и её никто ещё не выносил за стены заведения. Когда после этой фразы я попытался попрощаться и открыть дверь, я понял, что в ней нет ручки, а я заперт наедине с врачом - психом. Почему вы оглядываетесь на дверь?
Это для меня было уже слишком. Он не преминул ехидно осведомиться: "Что, не открывается?" Я идиотски улыбнулся в ответ, стал косить под наивного мальчика. Мол, да, конечно, понимаю ваш тонкий юмор. И затем попросил его открыть дверь. Он не сделал этого. Я вежливо попросил его ещё раз. Потом ещё раз и ещё. В ответ этот врач стал нести какой-то бред насчёт возможности моего тестирования, а не желаю ли я ещё и подлечиться.
Я вежливо отказался. Не надо мне такого счастья. Мне надо всего лишь открыть дверь. Он раз за разом упорно отказывался выполнить мою просьбу и довёл-таки меня до ручки: я схватил его за горло. А дальше всё в тумане.
И, вот, уже больше года они не выпускают меня отсюда. Скажите им, пусть они меня выпустят. Что вы смотрите на меня так? Я абсолютно здоров. Неужели я много прошу?
Куда же вы уходите, мы ещё не закончили... Ладно, уходите, но оставьте хоть на минуту дверь открытой... Что? У вас нет ключа?
СЕРЫЙ СНЕГ
Унылые дороги, серый снег,
Разбиты руки, быстрый бег -
Один и тот же сон - кошмар.
Мы встретимся в горах,
где нету места лжи.
Но застывает лёд в глазах,
Мне надо вновь идти.
На него обижаются многие сверстники. А он знает цену жизни - копейки. Ничего у нас не стоит дешевле человеческой жизни: одно предательство + капля лести + полграмма подлости - вполне достаточный рецепт. Ещё больше на него обижаются старшие: возраст не уважает! А он идёт себе, не оглядываясь, потому, что оглядываться уже не на что. Да и возраст - не главная причина для уважения. Он был свободен когда-то. И он знает цену свободе. Она - уже неподъёмна для него.
И ещё: он играет в русскую рулетку. Который день подряд.
РЕШЕНИЕ
Человек. Он всё время улыбался. Серьёзные, умные глаза,низкий голос, и не сходящая с губ,совершенно идиотская ухмылка... Иногда он замолкал, и возникали паузы, ни одну из которых я не нарушил.
Всё кончилось. Первыми исчезли эмоции, и сразу же стало легко дышать...
Профессия - это не призвание, это - состояние, когда ты можешь держать под контролем то, чем занимаешься. Я всегда это помнил, но когда эмоции атрофировались, я осознал, что пути назад мне не будет.
Я убил его ни за что. Психиатрическая экспертиза доказала мою невменяемость и вот я здесь. Отдыхаю. Здесь хорошо. Я устал. От всего. Больше всего меня раздражал шум и свет. Шум. У него был громкий голос. Свет светофоров и постоянные огни ночного города уже вызывали раздражение, от которого начинала болеть голова. А здесь тихо. И очень спокойно. Ко мне не пускают никаких посетителей. Это хорошо...
Зря он принёс нож. Это было ошибкой. Идти на меня с ножом, когда я был в том состоянии - это было ошибкой...
Здесь темно. Такие тайны можно рассказывать только в самой страшной темноте...
Я убил его ни за что. Он просто попал под тяжёлую руку. Самым паршивым было то, что я не помнил, как это сделал. Я помню только серый, искорёженный пол у себя под ногами и его тело. Мне было очень легко. Я помню ощущение той необычайной лёгкости, когда уже принято решение и получена свобода...
То, что он мёртв, я понял по неестественному положению трупа. Странно называть словом "труп", что ещё несколько минут назад двигалось и досаждало...
В дверь гаража стучали. Я тупо окинул взглядом ящики, сваленные в углу, сдёрнул с них грязное покрывало и накинул на неподвижное тело. Ногой подтолкнул под покрывало руку, зажавшую кусок ткани от моей разорванной рубашки, но это мне не удалось. Пришлось наклониться, чтобы спрятать её. Я усмехнулся, открыл дверь и отошёл. Мне было абсолютно безразлично, найдут они или нет. Зачем я его прятал?
Вошли трое. Они быстро осмотрели гараж.
- Что это? - один из них пнул ногой накрытый труп.
- Мусор...
Я улыбался, и они ушли. Уже потом они мне рассказали, как я его убил. Я не поверил в названное ими количество ножевых ранений, но отпечатки на не вынутом даже ноже, следы и прочий бред. Они смогли найти всё, кроме мотива и повода. Я не помнил, как совершал то, о чём они мне упорно рассказывали.
Повод и мотив они никогда не докажут. Я же не самоубийца.
ЦЕНА УСПЕХА
Не столько невысокий, сколько ссутулившийся мужчина лет 35. Чёрные, взъерошенные, давно не мытые волосы. Серые щёки, спокойный взгляд,руки в карманах и очень медленные движения.
Я забил на всё. Я наконец-то счастлив. Здесь тихо и спокойно. Здесь не надо никому ничего доказывать.
А раньше мне не везло. Не везло катастрофически. Я был неудачником. Так они говорили. Все. Все говорили. И знаешь - меня достали, за что я им в кои-то веки благодарен. Не они - был бы я сейчас старшим помощником младшего дворника.
Но потом я понял, как всё происходит, и за один месяц я успел всё, на что у нормальных людей в удачном случае уходит жизнь. Успех - это довольно страшная вещь. К этому привыкаешь. Очень быстро. Успех затягивает. Меняет способ мышления. Но деньги дали не совсем то, на что я рассчитывал. Они дали власть, но не избавили от боли. Да и, конечно, легче быть несчастным в собственной мазде, нежели на ступеньках тралика, будучи придавленным к его грязной двери.
Но, тем не менее, эта сучка мне изменяла. И знаешь, это меня даже не удивило. Она ждала, что я буду рвать и метать. А зачем? Я и так знал, чем их прижать.
И знаешь, я устал. Устал быть всегда на коне. Это тяжело. Тяжело, когда от тебя постоянно зависят люди. У них есть проблемы. Много проблем. Дети, здоровье, жёны, тёщи. Все жалуются. Все чего-то хотят. Я устал быть сильным. Устал думать и принимать решения за всех. Устал всегда побеждать. Ведь проигрывать не любит никто. Они не связывались бы со мной, если б знали, что я не люблю проигрывать. Никогда.
А здесь хорошо. Здесь можно побыть одному. Это так приятно. Здесь тихо.
Я оставил им возможность принимать решение. И они его приняли. Хотели жить - пусть живут. Каждый из них считает себя причиной инвалидности другого. Пусть живут. Чувство вины даст им понять всё, что они хотели получить от жизни. Каждый из них предал другого. Пусть живут.
Я устал оттого, что все завидуют. Они не знают, чему завидуют. Не знают, к чему стремятся. Но орут: "хочу". Очень мало кто не кричит "хочу", одновременно вбивая себе в грудь "добьюсь". Добившись, они забывают о том, что большая часть денег уходит на обезболивающее. И везёт тем, у кого эти деньги уходят на обезболивание души, а не тела. Как видишь, я к первым счастливчикам не отношусь. Это раньше я бегал целыми днями. Теперь мне легче сидеть, чем стоять. И легче лежать, чем сидеть.
Зато здесь спокойно. Нет людей. И я счастлив. Потому что я их ненавижу.
Наиболее тяжелые формы заболевания встречаютсяу мужчин. Шизофрения, начавшаяся в юношеском возрасте, протекает более злокачественно, чем у взрослых."
Большая медицинская энциклопедия
Она бросила меня. И я знаю почему. Потому, что я болен. Болен уже очень давно. И, кажется, это неизлечимо. Рак, СПИД, шизофрения. В последних новостях передали, что одиннадцатилетний индийский мальчик нашёл лекарство от первых двух. Значит, мне он не грозит. Впрочем, я ЭТО сообщение уже слышал. Когда? Не помню. Год, два назад. Это уже было. Всё уже было. Всё. Ничего не осталось. И, хуже всего, что я знаю, что будет дальше. Ничего не будет, никакого излечения. Просто слух.
Тени. Они приходят ко мне по вечерам. Тени в чёрном. Двое. Он. И она. Невысокий брюнет с сединой.Серые, тусклые глаза. Она. Рыжая стерва. Он смотрит мимо меня. Всегда смотрит мимо. Потому, что я не достоин. А она злорадно хохочет, словно гиена. Упирается мне пальцем в грудь и высасывает всю кровь из моего сердца.
Наивные. Транквилизаторы на меня уже не действуют. Я болен. И я это прекрасно осознаю. Хм, это же наследственно. Я это понял раньше, чем врачи. Они ещё пытались что-то сделать, и вежливо оправдывались перед папочкой с мамочкой. Ох, извините, но может вот это ещё поможет вашему ребёнку. Нашли ребёнка. Пустое. Всё пустое.
Он заходит через окно. Я ехидно улыбаюсь ему. Я не боюсь его. Потому, что он мёртв. Живые не могут заходить через зарешёченные окна психушки на третьем этаже. Только мёртвые.
Врач. Кердышев. Чего мне стоило упросить его поместить меня в отдельную палату, знаем только он и я. А всё потому, что я боюсь людей. Нет, я не трус. Я не боюсь ничего, даже смерти. Я всего лишь боюсь людей.Потому, что я знаю, что у них внутри. Зло. А вы их не боитесь. Потому, что вы этого ещё не проходили. Но когда-нибудь до вас дойдёт, про что я здесь.
Она приходит ко мне через дверь. Он не давал ей ключи. Но как она умудрилась стащить их? Воровка. С её длинными пальцами и опьяняющей улыбкой ей это ничего не стоило! Он попался на её улыбку так же, как и я. Бедняга Кердышев, она злая. Она обманет его. Я сказал ему. Он согласился. И обещал больше не подпускать её к себе ближе, чем на три метра.
Но она всё равно приходит. И хохочет. Дура. О, нет. Она злая. И очень хитрая. И очень умная. Она смогла обыграть меня. Она просчитала все ходы. Забрала все деньги. Вышла за него замуж. Позволила мне убить его. Друга. Она смогла разбудить во мне зверя. И теперь я знаю, кто я. Зверь. Пусть он спит во мне под седуксеном и реланиумом.
Но я-то знаю, что при первой же необходимости он просыпается. Я спас Кердышева, когда она подошла к нему сзади в коридоре. С тех пор меня не выпускают совсем. Ну и что, здесь я хотя бы в безопасности. Хотя он приходит ко мне даже сюда. Он убьёт меня. Он дождётся, пока я усну. Мне нельзя спать. Нельзя. Спать. Спать. Спать. Он открывает окно.