Пылинки плавали в лучах заходящего солнца, струившихся сквозь решетчатые окна галереи. Опустевший Хэмптон-корт представлял собой помпезное, но безрадостное зрелище, и я стремился последовать примеру тех, кто раньше меня сбежал с этого тонущего в летней дымке корабля. Вечер был теплым, и было так по-особенному тихо, как бывает только в июньские дни, когда солнце клонится к закату. Воздух был напоен ароматами цветов из садов, разбитых ещё покойным кардиналом Уолси. Упокой Господи его душу!
Я возвращался домой в Остин Фрайерс, и на душе было легко и безмятежно. Я знал, что падаю, и знал, что собственными руками вырыл себе могилу. Мне вспоминалось, как в первый же год после моего возвращения в Англию зима выдалась суровой, и на замерзшей Темзе устроили ярмарку с катанием на коньках, травлей быков, скачками и заездами на санях. Лошадь, впряженная в мои сани, тогда понесла, и эта снежная пыль, летящая мне в лицо, и стремительно надвигающийся берег, ощущение беспомощности, потери контроля, отчаяние и радость, ощущение полета... все эти чувства снова будоражили душу.
Но червь сомнения подтачивал эту смешную, детскую уверенность в собственных силах. Томас Кранмер, мой стойкий союзник, обескураженно улыбаясь, рассказал, что король передал ему поздравления с Рождеством Иоанна Крестителя и просил не забыть поздравить меня. Я принял его поздравления с приличествующим случаю вежливым равнодушием, стараясь ничем не выдать себя. Сердце ёкнуло и будто воспарило на мгновение над бездной, чтобы немедленно рухнуть вниз. Почему Его Величество сам не написал мне или не послал за мной, как раньше? Прошло уже два месяца, но даже казнь Анны не вернула мне прежнее расположение короля.
Тот памятный день на пасхальной неделе должен был положить начало непобедимому союзу и вывести Англию из политической изоляции. Несколько месяцев я и посол императора Священной Римской империи, Эсташ Шапюи, работали над условиями мирного договора. Ничто не предвещало беды тем утром, когда мы встретились в августинском монастыре, располагавшемся по соседству с нашими домами, чтобы ещё раз обговорить все детали.
Вечер же того дня выдался ненастным, и монахи рано зажгли свечи. В их неровном свете стоявший в нише Шапюи напоминал раскрашенную статую святого. Завидев меня, посол вышел навстречу и, на мгновение забыв свой дипломатический сленг, совершенно искренне спросил:
- Вы в порядке, Кромвель?
- Мне очень жаль, - только и смог выдавить из себя я. - Если бы я знал, что из этого выйдет, то не стал бы связываться с этой затеей за всё золото Англии.
...не забыть назначить пособие Маргарет Вернон, вчера распустили её монастырь. Наверняка она захочет встретиться с Грегори. Маргарет жаловалась, что не видела его с детства, когда он жил и учился в них в монастыре. Нужно будет предупредить сына...
- Я сразу понял, что ничем хорошим это не закончится, - переживал посол. - Его Величество даже не дал мне договорить. Как можно равнять Бургундию и Милан? По условиям Камбрейского мира Франция сохраняет за собой Бургундию, но отказывается от всех претензий на Милан, а теперь Его Величество вдруг заявляет мне, что французский король имеет законные права на обе этих территории, и грабительский поход французов на Савойю и Милан вполне обоснован...
- Так значит, Милан принадлежит императору, вашему господину? - задумавшись, парировал я, не осознавая гибельных последствий этого шага. - Видимо, чтобы никто не усомнился в законности его прав, император ввел туда войска после смерти несчастного Франческо Сфорца.
Шапюи встрепенулся.
- Сфорца был женат на принцессе Кристине, племяннице императора! - вознегодовал посол. - Как вам прекрасно известно, детей у них не было, и поэтому Миланское герцогство, с её личного согласия, стало частью Священной Римской империи.
Я в очередной раз подивился тому, как свободно Шапюи трактует законы наследования, если это касается интересов его господина. Однако повторение этого бесконечного спора начало меня утомлять, и я решил его поскорее закончить.
- Неудивительно, что у них не было детей, - хмыкнул я. - Принцесса Кристина стала вдовой в тринадцать лет, а у Сфорца и до свадьбы отнимались конечности. И кто устроил их брак? Разумеется, император. И сдается мне, господин посол, - нанес решающий удар я, - что вы так печетесь о судьбе миланцев только потому, что король Франции на пути к нему захватил вашу родную Савойю.
- А если и так, то что? - задохнулся от возмущения Шапюи.
- Эсташ, - я примирительно взял его за рукав алой мантии, неосознанно повторив жест короля, пребывавшего тогда в добром расположении духа, - мы оба знаем, что сегодня всё произошло отнюдь не из-за похода короля Франции.
...а в Ирландии и сейчас неспокойно. В феврале мне писала несчастная вдова бывшего лорда-наместника Ирландии, леди Анна Скеффингтон, жалуясь, что нынешний наместник, Леонард Грей, её обижает: ворует её вещи, вскрывает письма и задерживает корабли с жалобами на него королю. Я постарался ей помочь, так что теперь против бедной леди Скеффингтон ополчился весь Совет Ирландии во главе с нынешним наместником: они составили мне торжественное послание, где в один голос утверждали, что лорд-наместник - добрейший человек, мухи не обидит, а вдова бывшего мне всё врет, они вскрыли её очередное письмо, и обнаружили, что там опять выдуманные жалобы на лорда-наместника. Милейшие люди...
Посол мгновенно собрался и вернул себе прежнюю деловитость - качество, за которое его, несомненно, ценил император.
- Я что-то не так сказал Его Величеству? - осторожно осведомился Шапюи. - Я старался действовать в соответствии с нашим планом.
- Нет-нет, - поспешил успокоить его я, - король остался доволен вашей обходительностью.
- В чем же может быть дело?.. - рассуждал вслух посол. - Наверно, не стоило заговаривать о примирении с Папой после встречи с этой Ла Бюлан. Что они вообще себе вообразили, эти Болейны? - вдруг перешел в атаку Шапюи, от возмущения даже забыв исказить фамилию Анны. - Если я поклонился в ответ на реверанс любовницы короля, то император теперь признает её законной женой Его Величества? Какая нелепость!
- Его Величество, видимо, так и решил, - мой голос прозвучал неожиданно глухо.
- Это всё ваша вина, Кромвель, - набросился на меня Шапюи. - Это вы пригласили меня на сегодняшнюю мессу, зная, что там будет эта путана со своим несносным братом-лютеранином. Разумеется, он не упустил шанса свести меня с ней. Что за спектакль устроили из нашей встречи! Как будто она что-то значила. А какая толпа собралась посмотреть, что же будет! Мне даже неловко было их разочаровывать заурядным поклоном.
- Эсташ, - доверительно обратился я к рассерженному послу, - поверьте, последнее, что я стал бы делать, так это играть на руку Анне. Я же говорил вам на днях, чем закончился наш последний разговор. Мои методы пополнения королевской казны, оказывается, ей глубоко противны, равно как и мое вечное присутствие рядом с Его Величеством. Она пообещала, что её неудовольствие будет стоить мне головы.
- Что же, если вы так говорите, - пожал плечами Шапюи, совершенно не убежденный. Когда я рассказывал ему это в прошлый раз, он был полон сочувствия, с некоторой обидой отметил я. - По крайней мере, это объяснило бы наш сегодняшний провал. Наверняка, любовница и убедила короля не заключать союз с императором, раз уж он все равно её признал, - издевательски выделил посол последнее слово. - Все знают о её страстной любви к Франции, и как сильно она хочет наладить отношения с французами. Разумеется, союз с императором и совместный поход против французского короля разрушили бы её планы. А что скажет принцесса Мария, - вдруг схватился за голову посол, - вдруг она действительно подумает, что я признал убийцу её матери...
...принцесса Мария в прошлом письме просила наградить за верную службу её фрейлин - Маргери Бейнтон и Сьюзан Кларенсиус. Нужно не забыть послать и ей какой-нибудь подарок: позавчера она наконец-то признала брак короля и своей матери незаконным, официально отказавшись от титула принцессы. Впрочем, Его Величество, ещё женившись на Анне, лишил её этого титула, объявив изменником любого, кто посмеет называть её "принцессой". Она упорствовала целых три года, и король устал от её упрямства. Ещё немного - и её ждала бы плаха. Как, впрочем, и меня, если бы я не сумел уговорить её подчиниться отцу....
- Леди Мария, - машинально поправил я Шапюи.
- Бросьте, милорд, вы сами выбрали этот монастырь для встречи. Вы же говорили, что никому не придет в голову искать нас здесь, - дал волю своему раздражению посол, - и мы можем говорить свободно.
Я пожал плечами, глядя ему в глаза.
- Я говорил, что и союз с императором - это моя идея, - Шапюи с недоумением посмотрел на меня, - но приказ о начале переговоров был отдан Его Величеством. Я лишь взял на себя смелость заранее выработать условия договора и обсудить их с вами, чтобы королю оставалось лишь поставить свою подпись. Как видите, Его Величество не оценил мою инициативу.
Во взгляде посла читалось сочувствие. Шапюи работал на дипломатическом поприще уже семнадцать лет и не обижался на подобные откровения. В конце концов, хоть он и показывал мне официальные письма от его господина, что из того, что он говорил, было словами императора, а что - его собственными?
...сэр Томас Палмер пишет, что недавно разговаривал со старой знакомой, леди Ландертин. Она рассказала, что в Лондоне живет некий англичанин, который ведет оживленную переписку с Шапюи и регулярно отправляет доклады Марии, королеве Венгрии и Богемии. И будто бы венгерская королева полагается на его слова куда больше, чем на отчеты Шапюи, и этот англичанин уже в красках описал ей заточение Анны Болейн в Тауэр, а также состояние дел у принцесс Марии и Елизаветы. Любопытно. Надо будет выяснить, кто это, и поручить Палмеру заняться этим...
- И часто Его Величество бывает столь несдержан в отношении вас? - помолчав какое-то время, осведомился посол.
- Бывает, - спокойно ответил я. - Я же не лорд Норфолк, а сын простого трактирщика. С меня не убудет.
- Всё-таки это недостойно Его Величества, - неодобрительно покачал головой Шапюи. - Королю не пристало распускать руки.
- Язык глупца ведет его к ссоре, его уста навлекают побои, - процитировал я, - разве сегодняшний день не показал нам верность этого высказывания? Кто, как не глупец, будет пытаться понять настроения королей? Они неподвластны простым смертным.
- Вы и Ветхий завет наизусть знаете? - удивился Шапюи, пропустив мимо ушей мои пафосные разглагольствования. - Это ведь из Притчей Соломоновых? Лютеране же их не признают.
Я вздохнул.
- Вы всё перепутали: не Притчи Соломоновы, а Книга Премудрости Соломона не может входить в Священное писание, потому что она не была включена в палестинский канон, - пояснил я с легким раздражением. - И, Шапюи, я вам уже много раз говорил, что я не лютеранин. Я не разделяю главное убеждение Лютера в том, что спастись можно только верой. Напротив, мне гораздо симпатичнее воззрения Эразма Роттердамского о том, что...
- Ах, всё это едино, - бросил императорский посол. - Ересь перед лицом Господа, - он набожно перекрестился.
...лорд Лайл продолжает посылать отчаянные сообщения из Кале о войне между французским королем и императором. Французы просят укрытия в нашей крепости и хотят разместить там свои орудия. Проклятые паписты! И французы, и лорд Лайл вместе с ними. Нельзя допустить, чтобы они вошли в город. В Кале сейчас много сторонников истинной веры, спасающихся от преследований в Англии, они могут пострадать...
- И всё-таки принцесса Мария... - Шапюи не мог расстаться с этой мыслью. - Я понимаю, что бессмысленно ждать от короля, чтобы он восстановил в законных правах свою старшую дочь, но не собирается же он отдавать её в монастырь! Тем более, вы их все позакрывали, - растерянно отметил он.
- Не теряйте надежды, Шапюи, - успокоил я его. - Брак леди Марии мы обязательно устроим.
Посол улыбнулся на прощание: кажется, мне удалось его приободрить. Я не стал ему рассказывать, как после его ухода, стоя на коленях, я умолял Его Величество принять союз, предложенный императором. Но король остался непреклонен.
- Никто не смеет указывать мне, как управлять моей страной и обращаться с собственной дочерью, - повторил он ответ, которым ранее удостоил Шапюи. - Император, вероятно, считает меня ребенком, если позволяет себе меня поучать.
Всё было потеряно. Долгие и мучительные переговоры об унии зашли в тупик: король Англии не желал идти на поводу у заносчивого императора и продавшегося ему сына трактирщика.
...леди Маргарет Брайан жаловалась на днях, что Елизавета выросла из всех своих платьев, подаренных ещё её матерью. После казни Анны все предусмотрительно предпочли забыть о маленькой принцессе. Нужно будет заказать для неё пеленки, одежду, в общем, всё необходимое...
Копытца мула мерно цокали по брусчатке мостовой Брод-стрит. В день летнего солнцестояния Лондон преображался: дома были украшены пучками зверобоя и фенхеля, венками из белых цветочков триллиума и желтого очитка, а над дверьми крест-накрест повешены березовые ветки для защиты от злых духов. Папистские суеверия, конечно, но зато как красиво.
Около многих домов были выставлены столы с угощением и заготовлены дрова для ночных костров. Вдали был слышен приглушенный гул праздничных шествий на центральных улицах. Его Величество вместе с супругой Джейн ещё утром покинули дворец, чтобы принять участие в праздничных торжествах. Как говорят, в Лондоне было шествие с представлениями на движущихся платформах, по городу пронесли огромные куклы великанов, и всё это в сопровождении танцоров морески и ряженых мавров. Нынешний мэр умел веселиться, особенно если это угождало королю.
Сгущались сумерки, и одинокие огоньки, как светлячки, виднелись в наступающем мраке: кое-кто не утерпел и уже зажег свой факел. Мириады огней вскоре заполнят весь город - многие примут участие в ночном параде гильдий портных и торговцев тканью. Сегодня они праздновали весь день - Иоанн Креститель был святым покровителем этих профессий.
У Остин Фрайрс, моей крепости, домочадцы уже развели костер. Когда я поравнялся с воротами, из них торопливо вышел конюх, чтобы принять у меня поводья мула.
У дверей меня встретила Мерси Прайрс - мать моей покойной жены, которая не покинула меня в трудный час и вот уже семь лет присматривала за хозяйством. В руках она бережно, словно священную реликвию, держала некий свиток.
- Гонец принес сегодня, пока тебя не было, Томас, - она с неохотой протянула мне свиток, словно не желая с ним расставаться. - От принцессы Марии.
- Измена в моем собственном доме, - я ласково поцеловал старушку в щеку и развернул свиток. - Чего же хочет от меня леди Мария в праздник? Неужели её фрейлины не могут подождать до завтра?
Из свитка выпал увядший букетик голубых колокольчиков - символа смирения и благодарности. В растерянности я взглянул на бумагу, где сквозь синие и зеленые разводы проступали слова:
"С Рождеством Иоанна Крестителя, мастер Кромвель! Храни Вас Господь!"