Он всегда пребывает в тоске -
это все-таки странное свойство.
По ночам с сигаретой в руке
он глядит в небеса с беспокойством,
словно видит созвездья не там,
где положено им находиться.
Он беду предвещает кустам,
он сулит улетающим птицам
неизбежную гибель в пути.
Замечая увядшие маки,
он старается взгляд отвести,
но в ночи доверяет бумаге
размышленья о горькой судьбе
однолетних садовых растений.
А с утра он всегда не в себе:
он следит за движением тени,
словно тень существует затем,
чтоб за нами подглядывать втайне,
он не хочет встречаться ни с кем,
каждый шаг для него - испытанье,
он грозится себе самому,
что уйдет непременно в монахи,
и мерещатся всюду ему
недоступные разуму знаки.
Побродив до обеда вокруг
погруженного в сон фортепьяно,
он касается клавишей. Вдруг
все изломы его и изъяны
превращаются в странный мотив,
на земле не звучавший доныне.
Все тревоги свои позабыв,
он в незримой блуждает пустыне,
где поют под ногами пески,
и в оазисах как клавесины
серебристо звучат родники,
и, рожденные зноем,  долины
возникают внезапно вдали
и в песках исчезают мгновенно.
Он - чужой на просторах земли,
но паденья его вдохновенны.
Вот поэтому я и терплю
все заскоки его и зигзаги.
Вот поэтому я и сдаю
за копейки жилье бедолаге.