Аннотация: Критическое эссе по роману "Зона тени" Юрия Солоневича
На Круги своя? Зона тени - роман Юрия Солоневича
Анатоль Кудласевич
(Некоторые мысли после прочтения романа Юрия Солоневича "Зона тени", "Неман" Љ9 и Љ10 за 2005г.)
Жизнь идет по кругу. Развитие происходит вверх и как бы по спирали, причем спиральные витки с каждым разом захватывают больший радиус: "отрицание отрицания" - утверждали записные идеологи. Но совсем недавно все изменилось: отреклись от своих убеждений, похоронив под обломками мощнейшее государство. А в природе все осталось по прежнему, все так же "восходит солнце, и снова заходит... Иногда говорят, смотрите, вон что-то новое... но это уже было в веках, - утверждает Экклезиаст, - что было, то и будет. И нет ничего нового под солнцем". Мироздание устойчиво.
Человек, как феномен жизни проявляется, прежде всего, в триединстве духа, души и тела, в иной интерпретации: информации, материи и меры, - вот три составляющие, формообразующие и созидающие ипостаси человека, живущего в сообществе себе подобных в земном пространстве-времени, и мыслим он живой, деятельный и активный, только в таком целостном состоянии.
Беда современного представителя вида "Homo Sapiens" да и всей культуры-цивилизации в целом, как сопутствующих и необходимых факторов, порождаемым социальным бытием - отсутствие цельности! Не завершенность и неоконченность, фрагментарность, какая-то клиповость сознания и мышления - трудно врачуемые язвы, бич современности. Потому и живем мы, словно периодами, время от времени, наскоками, урывками да ухватками, выхватывая из жизни какие-то разрозненные фрагменты, осколки, кусочки, стараясь слепить из этих неполноценных материалов и отбросов нечто напоминающее мировоззрение.
Прочитав в сентябрьском номере первую часть романа Юрия Солоневича "Зона тени", я прямо-таки исполнился гордостью: вот, дескать, появился наконец и в нашей литературе серьезный прозаик, и сподобился я жить с этим человеком в одно время; мало того, он еще и мой земляк - живет на Полесье. Имя автора оказалось не знакомым. С нетерпением жду выхода очередного номера журнала. Юрий Солоневич заинтриговал и заинтересовал. Широкий размах, крепкое начало, серьезное и многообещающее. За последние десять лет я не встречал в современной литературе ничего, сопоставимого с первой частью романа.
Наконец-то выходит долгожданный номер. Проглатываю залпом вторую часть романа. И, о, Боже мой! Каково же было мое разочарование! Быть может, автора подменили? Или виной тому все та же фрагментарность, урывочность нашей жизни? После прочтения первой части прошел целый месяц, а за месяц современных биоритмов утекают немереные кубометры воды. Воды утекло порядочно.... Но все же: почему такое разное восприятие? Что-то здесь не так. Сем пятниц на неделе не бывает. Роман распадается на две, на три части, разбивается на мелкие неисчислимые осколки, в руках, - пустота, а в сознании - недоумение. Казалось: роман невозможно осмыслить! (Или я настолько глуп, что разучился воспринимать литературные произведения, или автор до того намудрил в тексте, что уже и сам не в состоянии ответить: кто есть кто? Запутался в свои героях?). Для восприятия объёмного произведения, как минимум, нужна хронологическая последовательность прочтения, да соответствующий душевный настрой. Финал романа вообще показался пародийным.
Смешение имен, дат, событий и фактов... Смещение времен, судеб, пространств и исторических реалий. Где здесь правда, а где вымысел, игра? Иногда, сплошная путаница: тяжело проследить зарождение чувств и мыслей, не возможно разобраться (наверное, и автор не всегда в состоянии ответить: кто есть кто?). Но, не смотря на кажущиеся недостатки и противоречия, особенно проявляющиеся во второй части романа, произведение читается на одном дыхании. Есть что-то в самой технике повествования, оправдывающее и покрывающие явные минусы. Нечто похожее мы наблюдаем в элементарной физике, когда направление подачи силы тока в устройстве изменяют на противоположное и, таким образом, отрицательный заряд меняется на положительный. Роман интересен и сам по себе, и как приложение к размышлению.
Из текста постепенно становится ясно, Арсений, Арсин, Араб да и Старец - одно и то же лицо? Но автор почему-то ни намеком, ни штрихом или подсказкой на это не указывает. Не сразу становится понятной такая манера изложения, только по мере вгрызания в ткань произведения. Так, оказывается, задумано изначально. Герои, носящие разные имена, даже живущие в разные исторические эпохи - это персонификации главного героя, Арсения. Но даже после такого открытия двусмысленности остаются. Все равно не понятно: как получается, что Арсений (и призванный в свидетели сосед-футболист), то видит в отражении зеркала своего двойника Араба, то вдруг не видит его? Арсений действует наравне с Арабом, вступает с ним в полемику-противоборство, ведет беседу со Старцем - (это еще можно объяснить, как внутренний диалог главного героя), но между этой троицей нередко происходят действия, которые невозможно объяснить обычным расщеплением сознания: Старец одалживает Арсению деньги на свечи, Араб чинит в ванной комнате смеситель... Значит, по замыслу автора - это разные герои? Но тогда почему мы узнаем от третьих лиц, что Арсений в последнее время называл себя "Арабом"? То есть отождествлял себя с ним. За несколько минут до "гибели" читаем: "За окном послышались громкие аккорды, и Арсений на мгновение очнулся от забыться.
В квартире никого не было. (Выделено мной, А.К). Истину нельзя постичь постепенно: она приходит сразу.
"Все, что имеет начало, имеет конец. И конец должен быть достойным", - подумал он и выглянул в окно".
Выходит, квартира была пуста и все эти напряженные полемические диалоги, диспуты и споры - экзальтированный бред воспаленного и больного сознания главного героя?
Читаем дальше: "Внизу, у входа в подъезд стоял человек с обожженным лицом"
Человек с обожженным лицом - тоже не совсем ясный запутанный персонаж: кто это, Черный человек, приходивший ночью и оставивший странное обручальное кольцо, или это - Иисус Христос, лицо которого в финале тоже оказывается обожженным?
Есть какая-то недосказанность, недотянутость что ли и не продуманность, а быть может, намеренная запутанность? Но опять же, повторимся, так кажется после беглого поверхностного прочтения. Роман запрограммирован на то, чтобы возвращаться к тексту не один раз. И каждое новое прочтение открывает иной, не видимый прежде смысл. Читать и перечитывать, но... Да, это роман-загадка, роман-ребус, роман-поиск и роман-исследование. Или, быть может, роман-мистификация? Опять же, есть одно "но", которое мы пока до конца проговаривать не будем, дабы не выносить преждевременно окончательный вердикт.
Так ли уж необходимо в романе наличие вставной новеллы "о рабстве"? Можно соглашаться с автором, можно оспаривать наличие этой, на первый взгляд, лишней коллизии. Так думается в начале. Кажется, автору так и не удастся связать замысел новеллы с общим замыслом, не считая натянутой связки с "последней страницей книги", в которой "по пророческому обещанию", данному в сновидении, откроется истина. Но открывшаяся истина оказывается затемненной, и не оправдывает предыдущих обещаний. "Нет, ребята, все не так, все не так ребята!" - спел бы Высоцкий, прочитав роман.
Если сжать сюжет до нескольких фраз и пересказать своими словами, то "Зона тени" Юрия Солоневича о не простой нашей жизни, о месте человека в обществе, о "вечном рабстве", о хрупкости, иллюзорности человеческого счастья. Нет, "Зона тени" - проза о вечности и о судьбе, попытка найти ответы на извечные вопросы, повествование о взаимоотношениях человека со своими высшими сущностями. И опять же, не совсем верное определение темы романа, потому что "Зона тени" - и о первом, и о втором, и о третьем. И еще о чем-то... Роман многогранен и многозначен, всеохватен, как сама жизнь.
Автор художественно, умело и крупными мазками дает срез нескольких социальных пластов нашего быта. Узнается бесчинство и произвол бюрократического аппарата, когда за бумажками человека с его проблемами не разглядеть, коррупция силовых структур, прокуратуры и местной власти. За бумажными распоряжениями, инструкциями и положениями живого человека не увидеть. Этот срез современности взят непосредственно из гущи нашей обыденной жизни. Такие типы, как Басалыга, прокурор, участковый милиционер существуют повсеместно, они творят реальность нашей действительности, а такие персонажи, как Рокх и Дамофил, замахиваются на большее: пытаются моделировать наше прошлое и будущее. Простой обыватель перед организованным сообществом остается беззащитным. Единственный выход - приспособиться: держать про запас кусочек мыла, или симулировать какой-нибудь припадок. Унизительно, но иного выхода не остается. Разве что, зная тайные механизмы действия бюрократического аппарата, попытаться добиться своих целей через черный ход, или же, действуя нестандартно, влепить пощечину какому-нибудь прокурору.
"Надо ждать!" - отвечает прокурор на справедливое возмущение Арсения, которому слышится двусмысленность такого ответа: "Надо ж дать?". (Ждать, или же дать?). И Арсений не далек от раскрытия истинной моральной сущности бюрократии: ждать у моря погоды будет тот, кто ничего не даст в мохнатую лапу, а "кто с сумками" - проходи без очереди!
Система во все времена старалась сломать человека, раздавить его своими шестеренками, особенно если он выпадал в состояние самостоятельности. Действовал автономно и не зависимо.
Я из повиновения вышел:
За флажки! Жажда жизни сильней!
Потому вполне закономерное развитие событий для человека, воспротивившегося системе: наркология, камера предварительного заключения... Истец и пострадавший превращается в подозреваемого, а от подозреваемого до подследственного два шага, и полшага - до подсудимого. Система всесильна. Цитируем автора: "Другое дело, если не захотят "слуги закона" по какой-то причине: если все показатели в норме и если - к тому же все мы люди!? - будет просто не охота, просто лень возиться" В наше время рискованно терять близких, еще рискованней - попытаться найти их с помощью правоохранительных органов. "Витебское дело" обладает тенденцией к повторению, потому что порождено все той же системой, и в системе ничего не меняется со сменой идеологически-рекламных штаммов. Большая частная беда может обернуться личностной катастрофой: на тебе же и замкнутся все провода высокого напряжения, и убийство повесят. "Патроны списаны, награды получены и дело закрыто". Юрий Солоневич знает жизнь не понаслышке: "Докажут, если будет надо, если очень захотят, или если будет "экономически" выгодно. Докажут даже то, что дважды два - стеариновая свечка. "Спрессуют" до такого состояния, что подпишешь себе даже смертный приговор..." От такой реальности становится жутковато. Так было всегда, так оно и есть. И есть слабая надежда, что дальше будет немного иначе. Две тысячи лет, розовые очки часто снимают вместе с головой.
Если брать временной диапазон, развернутый в произведении, то суммарно он равен нескольким тысячелетиям: начиная с рабовладельческого строя и заканчивая двухтысячным годом нашего века. Временная перспектива раскрывается в вечность, но действие романа не завершено.
Главный герой дальнобойщик Арсений возвращается домой из двухнедельного рейса. Так он добывает пропитание для семьи, жены и дочки. Приехав домой, не застает дома ни жены, ни дочки. Их нигде нет. Они исчезли. Начинаются поиски. В этом начало интриги и завязка романа.
Арсений обращается в милицию. Должны помочь. Должно же что-то предприниматься, когда пропадают люди? Ведь "государственный аппарат существует на деньги налогоплательщиков, в том числе и на него деньги" - буквально этими словами Арсений пытается доказать свою правоту, и это бесспорная истина, государство по определению должно защищать и охранять своих граждан. Оказывается, не все так просто. Жизнь правоохранительных органов настолько усложнена разнообразными инструкциями, законами и положениями, что эти органы, так уж получается, прежде всего, охраняют себя от своих же излишне активных граждан. Вместо помощи в милиции избавляются от самого Арсения: он создает проблемы. Нет человека, нет проблем. Был бы человек, а дело найдется. И его прямиком оформляют в наркологию на лечение (имел не осторожность прийти в участок с алкогольным выхлопом). Потом, Араб вразумительно объяснит его первую ошибку: "Задачей силовых структур является поддержание порядка в стране и защита законной власти. Защита власти, а не решение твоих личных проблем". И вторая ошибка Арсения: он искал человека, а нужно было искать деньги, "человек с деньгами, подобно комете, оставляет после себя шлейф".
Местами создается впечатление: автор грешит против истины. Так не только кажется. Вот небольшой пример. Вместе с женой пропали шесть тысяч долларов и документы, то есть все семейные сбережения. Деньги не малые. Вопрос автору: если дома лежит приличная сумма, то непонятно, почему главный герой после рейса сразу же раздает долги? Быть может это веяние времени: иметь "заначку" стоимостью в однокомнатную квартиру, и жить в кредит? Даже картошку, как оказывается, семья покупала под честное слово. Неужели это тяга к накопительству? Но читателю в упор не видно, что характер Арсения нарисован "плюшкинскими" или "гобсековскими" мазками. Этого нет. Я не верю в такое положение: имея в запасе шесть тысяч долларов, люди покупают картошку в кредит. Если автору очень хочется, чтоб так оно и было, то нужно несколькими мазками очертить, объяснить, охарактеризовать ситуацию, чтоб у читателя не возникало вопросов и сомнений по таким мелочам. Хотя все может быть. И даже очень может быть, именно по этой причине исчезает жена. Куда? Читателю ничего об этом не говорят. Ничего не известно об этом и автору, ни в начале, ни потом, если даже брать в расчет путаные объяснения Араба.
Думается, что герою с таким богатым воображением, как у Арсения - семья совсем не нужный, лишний атрибут существования. Такие люди не должны связывать себя семейными узами, хоть и "не хорошо человеку оставаться одному", но Арсений отлично себя чувствует и в одиночестве. В крайнем случае, просыпается для жизни его душа. Арсению, по большому счету, никто не нужен. Он интересен сам себе, ему никогда не скучно с самим собой: поспорит с "Арабом", пообщается со "Старцем"... Зачем ему еще житейский крест вроде семьи? Семью же надо кормить, заботиться о ней, и работать, работать, работать... Этим Арсений и занимался бы вроде всю сознательную жизнь. И вдруг семья исчезает. Исчезает смысл предыдущего существования, пустоту вначале нечем заполнить, разве что выпивкой, но исчезнувший смысл открывает для него новый, неведомый ранее. Вопрос "почему это случилось со мной?" приводит под ручку смысл собственного существования. Семья - это костыль для людей слабых, ущербных, коих большинство в народонаселении, которым глубоко "до фени" всяческие "вселенские принципы", и которых интересует только собственное благополучие. Не они двигают прогресс, а именно такие, как Арсений, одинокие, больные, психованные и рефлектирующие титаны духа.
Есть притча, в которой дьявол больше всего боится оставлять человека в одиночестве, потому что когда человек остается один на один со своей душой, он начинает мыслить. Мысль опасна для Сатаны. Она обжигает, а в аду и без того жарко. И чтобы не оставлять человека в одиночестве дьявол изобретает зеркало, (в современном варианте - "телевизор": сиди и смотри, и ни о чем не думай!), чтоб человек ни на минуту не оставался в одиночестве, чтобы его мысли не потекли к вечности. Подтверждение истинности этой притчи мы находим и в том, что почти все православные святые перед просветлением уходили в пустыню, искали одиночества. К слову, и почти все были прежде гонимы: мир не принимает тех, кто не от мира сего. Только наедине с Богом можно обрести Истину.
* * *
Времена меняются, не смотря на то, что "нет ничего нового", но вечный человек, как и тысячу лет назад, все так же бьется над разрешением вечных вопросов, над неразрешимой загадкой бытия.
"Один говорил, что жизнь - это поезд,
другой говорил - перрон" - пела когда-то рок-группа "Машина времени", лидер которой теперь ведет передачу "о вкусной пище". Времена изменили акценты. Теперь востребовано нечто иное, вместо ответов на насущный духовный вопрос: "Что есть наша жизнь?", актуальным стал ответ на вопрос о хлебе насущном: "Что нам кушать, и во что одеваться?"
В романе жизнь проецируется, как поезд, уходящий из прошлого в будущее. Но такое впечатление складывается только после прочтения первой части. Затем поезд жизни неожиданно останавливается, колеса пробуксовывают, и мы замечаем, прочитав половину романа, что наше восприятие жизни, как поезда - обманчиво: жизнь-то, оказывается, была как раз перроном! Мимо этого перрона проносятся судьбы, сквозь него проходят времена и эпохи. Все смещается: и ракурс, и угол зрения, и манера восприятия и повествования. Какой-то базар-вокзал получается. Ничего не понятно. Ничего не разобрать. Кто есть кто? Сознание читателя, да, вероятно, и самого автора - зашкаливает! Хлынул сплошной поток этого самого сознания, мира ментального, огненного. У главного героя поехала не только крыша, но и фундамент начинает распоползаться. А дураков, как известно, и в алтаре бьют. Нельзя намерено шизовать, специально заводить ум за разум (Арсений делает открытие: жить на Руси хорошо только дуракам, и начинает намеренно симулировать сумасшествие, говоря по простому "косить") - но с ума сойти легко, тяжело войти обратно в ум. И так уж получается, если принять финал романа, как окончательный вариант, то в разум Арсений так и не приходит. Самоубийство - высший предел безумия. И проблема в том, что пулей, петлей, гранатой, порешив себя жизни, мы абсолютно не развязываем узел противоречий, не решаем своих проблем, а получаем их в гораздо более отягощенном и, возможно, никогда не разрешимом виде.
Литература, как вид искусства, придерживается своих условных законов. Хотя Пушкин как-то и сказал, что "судить" произведение можно только по тем внутренним законам, которые автор утвердил в данном произведении. Но такое положение не исключает общих литературных законов. Всякое исключение, только подтверждает существование правил. А правило восприятия художественного текста таково: с первой страницы автор обрисовывает, оговаривает, дает почувствовать свод своих установленных законов, то есть, принцип допустимой амплитуды возможностей, по каким правилам будет вестись игра, и у читателя не возникает чувства досады или разочарования, потому что изначально принимаются именно эти правила, он знает в какой системе координат живут герои произведения. Допустим, если в первой главе главный герой влетает через форточку, то абсолютно никого не удивит, если во второй главе он будет ходить по потолку, или вообще исчезнет. Изначально приняты правила, предложенные автором, правила, по которому будет строиться именно это произведение. Но в "Зоне тени" Юрия Солоневича рушатся все устоявшиеся, оговоренные и привычные литературные каноны. Хотя добрая половина романа выдержана в строгом реалистическом стиле, но исподволь, невольно читатель постепенно подготавливается к чему-то неожиданному, неординарному и не совсем обычному.
Два напарника дальнобойщика, два друга Арсений и Микола возвращаются домой из заполярного Мурманска. Достоверно описана дорога, шоферский быт, даже поломки двигателя... Автор хорошо разбирается в том, что пишет. Мастерски показаны сложности рискованных рейсов: "поборы" на дороге гаишников, бандитов и таможенников. Верится, что так оно и было. Веришь и доверяешь автору.
Рейс окончен благополучно. Но по приезде домой Арсений вдруг обнаруживает: исчезла жена вместе с дочкой! (Извините, мы уже не первый раз возвращаемся к своим баранам, но никак не можем согнать стадо разбегающихся мыслей). Естественно возникновение первоначального чувства - злость на жену: "Могла бы хоть записку оставить?" День или два проходит в безуспешных поисках. Никаких результатов. Странно, не правда ли, что местонахождение исчезнувших могут знать только сосед-футболист, соседи челночники, которых никогда не бывает дома, да какая-то женщина, живущая по соседству? А ведь дочка должна была ходить в детский сад? У неё должны быть свои подруги, в крайнем случае, дети из соседнего подъезда, с которыми она играла в песочнице? Кажется странным, что жена Арсения настолько необщительный человек, что кроме Марии, новой знакомой, увлекшей её религиозными идеями, Арсению не у кого спросить о судьбе своей семьи.
Но странности на этом не заканчиваются. Опять же, при внимательном прочтении узнаем, что Арсения похоронили... А в начале повествования (быть может, мы были не внимательны и не заметили, что именно Арсений ищет на кладбище?) ищет свою могилу. И находит её...
Микола тоже приходит на могилу Арсения и ему привиделся на погребальном кресте друга распятый Христос. Лицо Христа обожжено. Сын Бога сознается, что всегда приходил слишком поздно и никому не смог помочь(?). Впрочем, кажется уместным процитировать это фрагмент текста, все-таки - это финал повествования:
"Лицо у незнакомца было сплошь покрыто послеожоговыми рубцами, и по нему катились слезы. Увидев Миколу, незнакомец разомкнул запекшиеся губы и сказал:
- Я ничего не смог...
Микола растерялся.
- Почему у тебя обожжено лицо? - спросил он.
- Я попытался погасить пожар во втором отсеке. Но не смог. Их больше нет. Я не смог спасти их. (?!!) (А.К.: "Как будто все повествование велось о трагедии, случившейся с подводной лодкой "Курск"? Разве этот событие не проходит в романе простым сторонним эпизодом? Явно - надуманная параллель! Потому фальшива.) Я не помог и твоему другу. Поэтому я здесь.
Полная луна выглянула из-за тучи и осветила обезображенное болью и огнем лицо Спасителя. Потеки крови на кресте казались черными в бледном свете.
- О, Боже! - произнес Микола. - Кто это сделал?
- Сострадание... это когда я чувствую боль другого... и не могу больше жить, как прежде, - повторил Спаситель и совсем тихо добавил: - Я всегда приходил слишком поздно. Оставь меня, дай мне умереть.
- Не умирай, - попросил Микола. - Кто же мы будем без Тебя?
Но Спаситель не ответил, и печать смерти преобразила его облик.
Не умирай, - снова проговорил Микола. - Я сейчас сниму Тебя.
Он попытался снять безжизненное тело с креста, но это оказалось ему не под силу. Гвозди, пробив ступни и ладони, глубоко вошли в дерево, и вытащить их голыми руками не было никакой возможности. Но Микола, ломая ногти, снова и снова пытался сделать это, пока окончательно не осознал свое бессилие.
- Помогите! - наконец сказал он, не известно к кому обращаясь.
- Помогите! - повторил он громче.
- Помогите же кто-нибудь! - закричал он в отчаянии.
Но никто не откликнулся на его зов.
После захода солнца здесь обитают только тени.
И больше никого...
Никого, в ком осталась бы хоть капля милосердия..."
Конец цитаты, финал романа. Но так ли уж действие на этом заканчивается? И действительно ли автор поставил в своем произведении последнюю точку?
Этот же человек с обоженным лицом спешил в квартиру Арсения, когда тот, уже прикрепил скотчем гранату к голому телу. "- Я сейчас поднимусь, - крикнул он Арсению. - Не делай этого, - и, заметив, что Арсений отшатнулся, добавил: - Я - не хищник" - "Я не верю этому, - тихо сказал Арсений. - Я сам принимаю решения", - и выдергивает чеку из гранаты.
Хищник, и жертва - две слагающих человечество, основные аргументы Араба, дьявольской персонификации, духовного водителя и учителя главного героя, темной стороны личности самого Арсения, которая в романе пользуется правами законного действующего лица? (Кстати, именно появление Араба разламывает роман на две части, переводя повествование из реалистического плана в область мистического). Араб делит мир на рабов и рабовладельцев, хищников и жертв - убей, чтоб выжить самому. Выжить - основа его философии. Возможно только потому, чтобы поставить последнюю точку в этом бесконечном споре с Арабом, который всегда побеждает в диспутах, Арсений и решается на дерзкий отчаянный поступок: "Потом он посмотрел на кроваво-красный край солнечного диска над верхушками деревьев, расстегнул пиджак и рубашку и выдернул чеку из гранаты... Рычаг с глухим стуком упал на пол.
- Я здесь, Абдула, - крикнул снизу Сухов"
Почему Сухов? Причем здесь этот кинематографический персонаж? Ведь мгновение назад внизу был человек с обоженным лицом? Опять все смешалось. Ах, да мы забыли: герой не в себе. Эти недосказанности начинают раздражать. Крышу снесло: двоится, троится в глазах... У автора, или героя? Есть один выход: граната, подаренная с пророческим наказом "последний козырь в твоей колоде".
Но разве это жизнь, когда в цепях,
Но разве это выбор, если скован?
Автор любит цитировать не только Высоцкого, Пушкина, но в текст романа органически вкраплен целый фрагмент неизвестного Евангелия. Арсений осмеливается на крайний выбор.
Появление Сухова мотивируется внутренней логикой развития повествования. Ведь в контексте романа и телевизор действующее лицо. И включается он совсем неожиданно, почти случайно, но в самое нужно время. "Случайностей не бывает". Автор как будто боится проговаривать, утверждать законченные истины. Но правда жизни все равно проговаривается, вольно или невольно она врывается на страницы романа. Солоневич намерено запутывает читателя. Пусть, мол, сами разбираются, додумывают и решают. А сам, подобно главному герою своего романа, старается уйти в сторону, избежать ответственности. Но мы несем ответственность за всех, кого приручили. Где правда, а где ложь, что привиделось, а что было на самом деле? В жизни, в тексте романа, или в мыслях и домыслах героев?
В принципе, литература и не должна быть глашатаем истин в последних инстанциях. Для этого есть откровения. Задача серьезной прозы - подвигать читателя к работе над собой, к осмыслению своей жизни, анализу, толкать его, если хотите, в пределы Храма. "Зона тени" не однозначный роман, не прямолинеен он для прочтения и восприятия. Ошибка журнала - разбивка публикации на два номера, такой публикацией еще больше усугубляется искажение восприятия. Не нужно было этого делать. Подобные произведения лучше читать в один присест.
Сцена на кладбище, пригрезившаяся в финале пьяному Миколе, кажется притянутой за уши. Распятый Бог да еще с обожженным лицом? Чувствуется какая-то искусственность ситуации. Ладно, примем все, как есть и поверим автору. Образ Распятого на могильном кресте - разве это не чудо? Но Миколу удивляет другое: "Почему у тебя обожжено лицо?" Хотя... Всё может быть именно так в конкретном контексте. Именно так захотелось автору, и здесь его не поправишь. В этом его полноправная воля и власть.
Но начинается-то роман тем, что Арсений заходит на кладбище и ищет свою могилу. Это когда было, после того, как все кончилось, или все только начинается? Роман закольцован. Все идет по кругу. Так хочет автор. Но может ли хотеть автор того, чего не бывает? Вернее даже, может ли автор все? Нет, не может. Автор может только то, что провоцируется текстом произведения, выводится из потребности героев текстуально, следовательно, является жизненной необходимостью, а не произвольным капризом. Потому, мне видится финальная сцена с распятым крестом на могиле Арсения натянутой. Допустим, видение пригрезилось бывшему моряку Миколе. Но неужели его вопрос "Почему у тебя лицо обожжено?" мотивирован внутренней необходимостью? Он неуместен. Ведь распятый Бог гораздо значимее и важнее, чем его обожженное лицо. Это тоже самое, что сказать мучающемуся в предсмертной агонии: "Послушай, а почему это ты ногти не обрезал?" - эти вопросы несут ситуативную равноценность. На пепелище не рассуждают о красоте обоев, а в доме повешенного о веревке не говорят. Микола спросил (только благодаря авторской прихоти!) только для того, что бы Христос ответил и заговорил о подлодке "Курск". Морская трагедия - легковесная деталь романа, которую обсуждают друзья, и она никак не требует того, чтобы на неё был замкнут финал. Ведь смерть верного друга гораздо важнее для Миколы в настоящий момент, в настоящем контексте и в данной ситуации, чем гибель целой эскадры подлодок. Жестоко? Да. Но, отбросив лицемерие, признаем, что правда всегда груба, а иногда и жестока. Так, и не иначе, потому что Арсений - своя рубашка для Миколы.
* * *
Орнитологи для того, чтобы наблюдать и исследовать жизнь птиц, цепляют на лапку кольцо. Нечто подобное сделал Юрий Солоневич со своим романом, романом-ребусом, романом-загадкой - он окольцевал его. Замысел автора очевиден, Солоневич знал это изначально. Читатель, приступая к чтению, не знает, что с первых страниц включается в непонятную игру не по своим правилам. Эти правила изобрел сам автор. В крайнем случае, эти правила отличны от общепринятых, стандартных и привычных литературных правил.
Вообще первое прочтение вряд ли поможет разобраться в коллизиях и перипетиях судеб главных героев. Как минимум роман нужно прочесть дважды. Он, словно многогранный кристалл с отшлифованными гранями, играет на солнце, и в каждой грани, в каждом солнечном блике - своя маленькая истина. Но еще с античных времен известно, что "быстроногому Ахиллесу никогда не догнать черепаху, и летящая стрела - покоиться". Роман изобилует силлогизмами. Все эти маленькие истины никогда не сольются в большую Правду жизни. В этом мне видится слабость произведения, они всегда будут разрознены и разорваны в своем начале. Три зерна - это еще не куча. Ведь среди высшего предназначения литературы числится не только "глаголом жечь сердца людей", но и "милость к падшим призывать". Арсению почему-то сопереживаешь только в первой части романа, там, где он видится живым, а во второй части, после того, как в действие вплетается Араб, не смотря на интеллектуальную рефлексию, на россыпь неожиданных мыслей и идей - судьба главного героя оставляет читателя равнодушным. Вступает в действие некая схематичность образа, уходит живая плоть и чувства - потому и не встречает в душе читателя эта ходячая, экспрессивно мыслящая схема, сочувствия и сопереживания. Быть может, на подсознательном уровне узнается искусственность и надуманность ситуации? Сердце не обманешь, обмануть и запутать можно только разум, что с успехом неоднократно и демонстрирует Араб. В оправдание автору может служить только то, что в романе еще не поставлена последняя точка. Произведение хоть и закольцовано, но не завершено. Слишком много вопросов остается за кадром, и под текстом повествования видится целый сценарий действия. Автор взялся за серьезную проблему, но так и не разрешил её, хотя бы в своей авторской трактовке. И "паровозики" вроде подлодки "Курс" не вытанцовывают, не вывозят ни сюжет, ни замысел всего романа. Будем ждать продолжения?
Только сейчас перелистывая страницы романа, заметил деталь, на которую не обратил внимания при первом прочтении. И это поворачивает сверкающий кристалл романа в новую плоскость, опять тысячи солнечных бликов засверкали по-новому. "На нижней плите памятника Арсений прочитал: "От жены и дочери. Помним, любим, скорбим". (Это начало романа, но по существу конец действия). Потому что прежде этой приписки не было: "На выкрашенном в черный цвет кресте белела табличка с надписью: "Райчук Арсений Степанович. 1967г. - 2000г." Приписка "от жены..." появилась позже. Это многое меняет в восприятии текстов. Жена и дочка, которых искал Арсений, человек с фамилией говорящей (!), всё еще живы, иначе на его могиле не появилось бы адресной эпитафии. Да и сам Арсений жив, я уверен в этом. Не может же быть, что все коллизии и линии, все изломы судьбы главного героя произошли из ничего? Буря в стакане воды? Нет, дорогой читатель - хотя все это и произошло с Арсением, и он, как будто, заплатил за это ценой своей жизни. Не как будто заплатил, но в любом случае именно заплатил жизнью, даже если и не умер по-настоящему. Мы не знаем, что важнее перед ликом вечности: наши действительные поступки, которые могут наблюдать, как минимум два сторонних человека, или наши внутренние мысли, переживания, страдания. Ведь именно внутренней жизнью человека провоцируется видимое действие. Роман толкает к размышлениям.
* * *
Существует два вида мировоззренческого восприятия. Мозаичный и калейдоскопичный. Мозаика - всегда законченное произведение искусства, где всяк сверчок знает свой шесток, всему свое место в мозаике, каждому стеклышку или камушку, и в общей картине он несет нагрузку глобального замысла, как звездное небо над головой. "Мозаика" - это нечто законченное, завершенное и статистическое, это здоровое деятельное мировоззрение. Калейдоскоп, не смотря на то, что изобразительным средством и в том и в другом случае служит один и тот же материал (разноцветные стекла, камни) - полная противоположность мозаике.
"Калейдоскоп" - это сплошная динамика, зыбкость и неуловимость, это мировоззрение, плодящее больных, ущербных и шизофреничных индивидуумов. Повернул корпус калейдоскопа - и красивый узор, плод чисто случайных связей, рассыпался, как мираж. Калейдоскопическое мировоззрение отражает искаженную картину мира, с таким мировоззрением невозможно отобразить и воспринять существующую реальность. Тем более совершать в этой реальности значимые действия. Нечто подобное мы наблюдаем, сравнивая первую и вторую часть романа Юрия Солоневича. Большую роль в создании калейдоскопических мировоззренческих взглядов играют СМИ, в частности телеманния, глазение до умопомрачения в ящик телевизора, современный вариант ящика Пандоры. Телевизор обкрадывает нас. Не спроста, чтобы стать свободным и мыслить самостоятельными категориями, жить своей жизнью, а не питаться отбросами голубого экрана, нужно отказаться от телевизора. Автор это понимает. Внутренний поиск главного героя начинается с момента отключения телевизора. Сложно определить точно, но вольно или невольно, автор в первой части произведения дает мозаичную картину мира, все ясно и объяснимо, а во второй части нарисованная реальность уподобляется калейдоскопу. Все зыбко и неуловимо: герои живут и действуют, так мы воспринимаем из прочтения, а потом вдруг оказывается, что они просто проигрывали очередной сценарий. Персонажи становятся призрачными, не реальными. В этом смысле можно заключить, что Юрий Солоневич в "Зоне тени" сдвинул ось координат и показал, как нормальный человек превращается в калейдоскопического идиота, ничего не соображает, не знает что и ради чего делает, и делает ли на самом деле или это только кажется ему, что он что-то делает. Все размыто, все грани стерты: люди превращаются в призраков, мир - в иллюзию.
В романе много исключительно прекрасных страниц. Читать и перечитывать. Если по выражению Пушкина, "проза требует прежде всего мыслей и мыслей", то роман Юрия Солоневича "Зона тени" на фоне провинциальной писанины - явление исключительное, настоящие месторождение оригинальных и неожиданных мыслей.
Мир тесен. И мне не кажется странным, что, найдя на Кольском полуострове гильзу, пролежавшую в земле больше полувека, Арсений в самый тяжелый для себя час отправляется за тысячи километров для того, чтобы отвезти письмо адресату... Каждый в глубине души одинок, обособлен в своем внутреннем мире, но микрокосмы человеческого "Я" иногда пересекаются. Хорошим примером тому служит в романе судьба Григорь Михалыча, в которой Арсений принимает живое участие. Но чаще люди не понимают друг друга, говорят на разных языках. Григорь Михалыч посадил 199 деревьев в память погибших однополчан, и завещал сыну посадить еще одно дерево после его смерти.
- Теперь их ровно двести, - говорит Арсений, получив телеграмму о смерти ветерана.
- Можно и по двести! - отвечает ему, но по существу отвечает в унисон своим мыслям бывший футболист, сосед-алкоголик.
Потому что не слышит. Каждый молится своему богу.
Надо дать прокурору в ухо, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки, иногда нужно просто помочь другому человеку решить свои проблемы, и тогда течение жизни по-новому перекручивает свои потоки, и наша наболевшая проблема разрешается сама собой, рассасывается. Не появись Араба, возможно, так оно и было бы.
Ничего в жизни не случается просто так. Все мы связаны между собой невидимыми нитями. Во Вселенной случайностей не бывает. Все имеет причину и следствие. Мысль о не случайности происходящего не однажды проводится в романе. А коли так, то Арсений как будто сам находит причину исчезновения жены, вернее, корень всех своих бед: "Ведь было, все было в его руках. Упустил, променял, погнался за миражом. Даже не задумывался о том, что время обратного хода не имеет. Безумец, укравший у самого себя.
Так кто ворует жизнь у человека?
Когда отец умер, Арсений продал родной дом (выделено А.К): решил купить грузовик. Вот с этого, пожалуй, и началось. Да, появились деньги, и не надо было считать копейки от получки до аванса. Аня уволилась с фабрики: зачем работать за гроши, когда можно "грести капусту лопатой"? Но исчезло что-то, что поважнее денег. Как будто вместе с домом был продан, отвергнут и тот краеугольный камень, который переходил испокон веков, от отцов к детям, от детей - к внукам. И нечего теперь после себя оставить. Прервана связь времен. Нет основы, - нет ничего. Так, пустота да лживые ценности, блестящие побрякушки, никчемная суета, невесомость, мрак..." Этот корень бед почувствовал не только герой, его создатель, автор тоже увидел, что корень злосчастия кроется в родной земле, в очаге родного дома. Пусть этого вначале не понимала жена (всё-таки, жила без родителей и воспитывалась в интернате), но дом стоял, и когда его не стало - в руках, да и в душах, осталась пустота.
Но на одном краеугольном камне, который так ищет главный герой, дом не построишь. У дома четыре угла. Как минимум необходимо четыре краеугольных камня. Несчастья, да, в сущности, и интрига романа, начались с исчезновения жены. Странно, что мы ничего не знаем об этой женщине, вокруг которой, как вокруг вселенской оси, закручиваются судьбы и коллизии романа. Почти ничего... Разве, что выросла без родителей, сидела тихоней вечерами в квартире да вязала, будто и не было ее вовсе (вроде, как и немая: за весь пространный роман, за целый год Арсений не вспомнил ни одной фразы жены, ни одной улыбки, ни одного жеста) - странно, что она вообще у него была. И была ли в самом деле? Ну, не тянула деньги, не тратила лишнего, скандалы не устраивал... Да лучше бы, как у Миколы - хоть поцарапала иногда, все было бы чувственно, что живой человек рядом. Это мы додумываем за автора. Потому что, кажется странным: жена с дочкой исчезла, а Арсений, выбитый таким исчезновением из зоны комфорта, только и думает: как бы их вернуть? А зачем, Арсений, зачем тебе жена? Для тебя все равно её никогда не было, как впрочем, и родной дочери. Ты тоже её не помнишь: ни слов, ни жестов, ни улыбки...Ты не помнил их и, самое, главное, ты не любил их. А ведь ищешь какой-то вселенский принцип, зачем он тебе, если не имеешь главного? Ты читаешь для успокоения Евангелие, а ведь там каждая страница благовествует о Любви. "И отвернется сын от отца и матери своей... И тайна сия велика есть" - вот он, принцип вечной вселенной: Тайна сия Велика есть! Прикасался ли ты за свою жизнь к этой Тайне? Ведь если бы было это чудо, хотя бы на краткий миг, хоть проблеск этого чувства, то за время поисков вспомнилось бы. Да, тебе Старец (вторая загадочная фигура романа) цитирует целые страницы о любви, но сам-то ты Арсений, ни слова, ни полслова о главном, о реальной Любви, хотя муссируются рассуждения о вселенском Принципе.
* * *
Араб появляется после звонка Филипенко. Полноправное действующее лицо, из плоти и крови. Хоть Арсений и не помнил, как он вошел, как всегда подумал: "Наверное, дверь была открыта"? В начале романа Араб очень даже реалистичен, даже смеситель чинит в ванной комнате, но в то же время, что-то неестественное бросалось в глаза в его облике с самого начала, вот хотя бы то, что прилетел из Заполярья в одном спортивном костюме? И на прямой вопрос Арсения, "холодно ли в Заполярье" - пробубнил нечто не удовлетворительное о прошлом знании.
"Это противоестественно - отдавать свою жизнь ради других" - утверждает Араб. И ошибается по существу! Возводит жизнь человеческую, земную жизнь людей в некий абсолют. Отсюда и его философия - выжить любой ценой. Но даже, исключая из рассуждения понятие вечности, есть и на грешной земле категории гораздо выше, чем физическая жизнь индивидуума, например, понятие Долга и Чести, Рода, Племени, Народа... Мать рождает ребенка в муках, и не редко отдает свою жизнь, ради жизни ребенка. Рассудок никогда не отдаст жизни, жизнь отдает сердце, ни минуты не сомневаясь и не задумываясь. Просто не может по другому. "В жизни всегда есть место подвигу", но это даже не подвиг, это внутренняя потребность сердца, его основная сущность - отдавать. Сердце знает прежде ума, чувствует: есть такие ситуации, когда не пожертвовав всем ради ближнего - оно не сможет жить дальше. Оно может потому и бьется полвека, семьдесят лет или гораздо меньше (как кому отпущено) чтобы подловить такой момент и пожертвовать, оправдать свое существование. Сердце, в котором живет любовь, всегда жертвенно. Увидев горящего человека девяносто восемь из ста бросятся на помощь, не рассуждая, не мудрствуя лукаво, бросится единым порывом на помощь в огонь и воду... И это очень даже естественно, не только для человека, но и для животных. Умные рассуждения "стоило или не стоило, выгодно - не выгодно?" - приходят потом... Приходят от ума, от интеллекта, отмеченного печатью Антихриста. Существует религиозная развернутая трактовка, что именно ум, в отличие от разума и является этой неизгладимой печать Зверя. Бесы видят наши мысли, но не знают сердца. Вспомните хотя бы многострадально Иова...
- Чтобы дать всходы, зерно должно сначала умереть, лечь в землю, - пробует возразить Арсений.
И проигрывает. Проигрывает в споре потому, что не думает сам. Его мысль парализована мощным интеллектом Араба. Чужие заимствованные мысли всегда ходульные, даже если это и цитаты Евангелия. Араб мыслит дерзко, оригинально, жестко и бескомпромиссно, потому в диспуте он одерживает верх, именно потому, что мыслит самостоятельно. Мысль творящая - начало любого бытия: "Я мыслю, следовательно, я существую". Мысль творящая - это огонь поедающий, это уподобление Создателю, который напутствовал: "Се творю все новое".
Очень тяжело вбить клин в рассуждения Араба. Почти невозможно. Но во всех спорах с Арсением Араб говорит только о земной жизни, как о само ценности, полностью сбрасывая со счетов Вечность. Выжить - вот его кредо. Но, пардон, уважаемый интеллектуал, жизнь бесконечна, а смерти не существует. Допустите такой постулат, что смерть - только переход в инобытие и вся ваша теория выживания рассыплется в пух и прах. Вы абсолютно правы, если считать, что смерть - это финал существования, конечный счет, что за смертью ничего нет, пустота. А если смерть - просто порог, переход в иной мир, тогда как быть с вашим философствованием?
* * *
Мысли Араба опасны, ядовиты и даже смертельны в больших дозах, (это мы видим на судьбе Арсения), но в норме, умело дозированные - это лекарство от иллюзий, заблуждений и химер. Очень часто, прикрываясь совестью, как щитом, мы подличаем, уходим от ответственности. "Совестно - не делай, а сделал - не раскаивайся!" - в этом философия здоровой жизни. "Нет, по мне, - говорит Араб, - если пошел - иди до конца, на самую вершину Голгофы". И Араб, подлавливает Арсения, когда тот пытается найти отговорки своему бездействию: "Теперь я вижу, что у тебя нет совести: ты боишься иметь свое мнение. Ты боишься совершить поступок. А когда его за тебя совершают другие, ты пытаешься откреститься от них. Поступать по совести - это не убивать больше, чем необходимо, - резко, словно вынося окончательный вердикт, сказал Араб"
"Поступать по совести - это не убивать больше, чем необходимо" - жестко, жестоко, но сказать эти слова может настоящий мужчина-воин, воитель. Это философия военного времени. "Не ты, мол, давал жизнь, не тебе её лишать..." Извините, не запутывайте! Довольно ваших расслабляющих интеллектуальных вывертов и пошлого выпендрежа. Раздавить гадину, убить врага, до просто придушить подлеца, который перешел дорогу твоей семьи, Роду, Народу... Это разве не жертва? Убивая другого, разве я не жертвую своей жизнью? Не в смысле того, что и меня могут прежде убить, а в смысле взятия на себя полноты ответственности за свой поступок? Да, я не судья, ибо сам подсуден, но в глаза высшему Судии не боюсь посмотреть, если случиться вдруг пожертвовать даже вечным будущим. Сделаю, и пусть судит. Мне не нужна вечность, в которой оправдывается мерзопакостность и всякая мразь, а Справедливость осуждается. Я не приемлю такой вечности. И в этом случае Араб прав на сто процентов.
Не спроста Арсений спрашивает у своего собеседника: "Ты воевал?" - и получает уклончивый ответ, что и сейчас, дескать, воюет. Для приверженцев общечеловеческих ценностей, такие идеи могут показаться кощунственными. Но это здоровая славянская философия витязей. И не нужно забывать в какое время мы живем. Быть может, пройдет сто, двести или триста лет, и вместо златоглавых куполов с крестами, в небо врежутся шпили минаретов и мусульманских полумесяцев? Война перешла в иную плоскость. И отрадно, что такие взгляды декларируются посредством литературных героев. Значит, наш народ еще сумеет постоять за себя, если война перейдет в земную плоскость, а на войне, как на войне. Порох всегда держат сухим, потому что не известно: не понадобится ли он завтра? И в мирное время решается: кто мы? "Право имеем, или тварь дрожащая?" - это и есть порох будущих сражений.
Арсений услышал музыку вечности... И его опять навестил Старец, загадочная фигура романа.
- Самая легкая добыча у каннибала, - говорит он.
- Я не хочу никому причинять зла, - сказал Арсений. - Но так получается помимо моей воли. Я только хочу вернуть своих родных: я их люблю, мне плохо без них.
Наконец-то Арсений заговорил о любви. Давно пора бы...
Время настолько условно в романе, что не возможно его разграничить: что будет - уже давно прошло? Завтра - это забытое вчера? Роман заколдован. "Что было, то и будет... Все возвращается на круги своя".
* * *
Я так понимаю, что продолжение романа следует? Ведь если главный герой жив, проблема поиска родных не разрешена, даже не известно точно, где они пропали и почему исчезли (не будем же мы принимать за чистую монету лживые объяснения Араба?). Зло не наказано, или, в конечном счете, не восторжествовало окончательно над добром, выбив из наших рук последнее оружие - то действие оборвано на полуслове, не завершено, не окончено. Значит, Арсений умело инсценировал свое убийство? Ничего не доказывает, что он мертв. Он не может быть мертв, автору, героям и читателям могло только показаться, что Арсения похоронили. В тексте есть только одно слово, указывающее, что в гробу лежал именно Арсений: "Я еще удивился, что он себя арабом называл, - сказал Гришка и посмотрел на лицо покойного..." - вот это единственное место, даже не место, а единственное слово. Но, быть может, это просто опечатка? Такого не может быть! Быть может, Гришка просто "вспомнил" лицо покойного? Не мог он посмотреть на лицо Арсения, лежащего в гробу. После взрыва гранаты, пусть даже и с малым радиусом действия, вместо лица, тела - останутся куски бесформенного мяса, кровавое месиво, которые отдерут, соберут со стен и потолка, затем сложат в целлофановый пакет и положат в гроб. Какое уж там лицо? По этическим соображениям гроб в таких случаях не открывают.
Иногда в борьбе стратегически выгодно, когда тебя считают давно умершим: зло расслабляется и его можно уничтожить под корень. Оставленная квартира, явится хорошей приманкой преступному сообществу: для её переоформления должна наконец-то появиться жена, какой бы зазомбированной она не оказалась. Все это мы додумываем за автора, вернее, провоцируем его на написание продолжения романа. Или он сам чего-то недопонимает в том, что написал? Так бывает. Бывает так, что произведения учат жизни не только читателей, но и его создателей. Потому что всё возвращается на круги, а в нашем случае, и герои, и читатели уже сделали разворот на новый круг и выравнивают руль. Этого же требует уже написанный текст.