Жили мы студентами на квартире, которую нам снимал университет. В то время в нашем городе в общежитии университета жили только иностранцы. А всех остальных студентов, кто был не местный, селили на квартиры. Была там хозяйка или хозяева, и каждый месяц университет на их счет пересылал за нас деньги. Один раз мы жили у какой-то медсестры. Неряшливая она была страшно. На неделю варила себе кастрюлю борща. Брала сковородку, разогревала в ней борщ, из неё же ела, а затем переворачивала до следующего раза. Не мыла ничего. И так, через несколько дней, когда ко дну сковороды борщ начинал приставать, она откладывала эту сковороду и брала следующую посудину, которая была в доме чистая. Мучались мы с этой неряхой-медсестрой. Она ведь не только грязнуля была, но еще и жадничала. Зимой не топила. Сама придет с работы, залезет себе на диван, закутается и спит. А нам-то заниматься надо. Мы ее просили протопить, а она: "Дровишки-то дорогие. Вот вы купите, я и протоплю". Ну, в общем, к счастью нас вскоре от неё переселили.
И попали мы к двум еврейкам. Их было две сестры. Одна, она и была наша хозяйка, Пелагея Дмитриевна. Такая приятная женщина средних лет. Сын у неё в армию ушел, и она пустила к себе жильцов. Квартира их с сестрой была разделена на две части фанерной перегородкой. Одна часть - наша и Пелагеи Дмитриевны, а вторая - территория её сестры. Сестру её звали Евгеша. Точнее, она была Евгения Дмитриевна, но мы называли её Евгешей. Евгеше было уже около 50 лет, и знаменита она была тем, что к ней ходил любовник. Первый раз в моей жизни я с таким столкнулась. Меня это просто потрясло. Как это так: настоящий любовник! Ну, тем не менее.
Раз в месяц Евгеша становилась особенно возбуждённой, погружалась в приподнятое радостное настроение. Она принаряжалась, прихорашивалась, гремела посудой на кухне, убирала свою часть комнаты за фанерной перегородкой. И непременно одевала китайский халат. Почему-то именно шёлковый запахивающийся китайский халат. Такой яркий, вроде как признак роскоши. И вот, наконец, он приходил. Она угощала его ужином, а потом они садились за старое пианино, которое стояло на той части гостиной, что находилась за фанерной перегородкой, и начинали петь в два голоса. Очень хорошо помню его козлетон. Такой дрожащий, плохо поставленный мужской голос. Любовник её был уже очень немолодой. И был это профессор медицинского факультета нашего университета. Он был старый и ходил к этой Евгеше уже 20 лет. Из поколения в поколение студенты медфака передавали эту историю, ставшую почти легендой.
Оказывается, давным-давно он влюбился в неё, когда она была ещё студенткой. И так сильно влюбился, что своей жене сказал: "Или ты меня отпускаешь, и я ухожу к ней, или остаюсь с тобой и детьми, но к ней иногда всё равно буду ходить. Тебя я люблю, но её - тоже люблю". Жена его была мудрая женщина и сохранила семью. Но раз в месяц он уходил к Евгеше на свидание. А жене приносил зарплату, ездил с семьей в отпуск, и в люди - всегда под руку с женой. Но раз в месяц...
Особенно трогательным был Новый год. Евгеша готовилась к празднику с удивительной тщательностью. Накрывала на стол, принаряжалась в свой знаменитый китайский халат. Где-то в девять вечера приходил профессор. Они отмечали наступающий Новый год, но ровно в пол-одиннадцатого он поднимался и уходил встречать праздник с семьей. Евгеша провожала его и сразу грустнела так, начинала потихоньку вздыхать про себя.
У них дома был телефон. Не частая по тем временам роскошь. Нам даже разрешали снимать трубку, если долго никто не подходил. Хорошо помню, как звонит телефон, беру трубку: