Ветер плавно покачивал черный драккар. Большой парус сыто раздувался, давая викингам отдохнуть от гребли. Не зря хевдинг выбрал в жертву Ньерду самого большого черного козла, не пожалев изрядно завышенной цены - старик был доволен.
Пользуясь передышкой, викинги занялись делами. Лязг затачиваемых мечей смешивался с громким храпом и стуком игральных костяшек о палубу.
Викинги, суровые мужи и храбрые воины, возвращались домой. Возвращались не все, но те, кто остался жив, везли неплохую добычу. Сознание этого грело душу и радовало сердце, заставляя отступить боль потери. Семьям погибших будет на что вырастить осиротевших сыновей и выдать замуж подрастающих дочерей.
Сван лежал и смотрел в голубое бесконечное небо, закинув руки за голову. Он представлял как обрадуется молодая жена, когда он подарит ей жемчужное ожерелье. Ей совсем не обязательно знать каким способом оно попало к Свану. Кровь той славянской девки он тщательно отчистил, положил ожерелье в мешочек и повесил на шею с мыслями о своей Сольвейг.
Сольвейг. Лучик солнца. Весь поход мысли о доме и жене согревали сердце Свана, не давая зачерстветь в многочисленных битвах. Он взял ее в жены за три месяца перед походом, такую юную и прекрасную. Но, не смотря на молодость, Сольвейг оказалась мудрой женщиной. Она не попыталась отговорить Свана от похода, зная что викинг не сможет сидеть дома как какой-нибудь бонд. Она только тихо шепнула на ухо, что будет ждать его. И что носит под сердцем сына - его сына.
Наверное, она уже родила...
Шум бьющихся о корму волн переплетался с шагами прошедшего мимо Свана хевдинга.
Драккар мерно покачивался, но человеку, выросшему на нем, это нисколько не мешало. А хевдингу и подавно.
"Рысь" досталась Олафу от отца, Гуннара Рыжая Борода. Он был свободным ярлом и великим воином. Он и погиб как великий воин!
Вспомнив отца, Олаф улыбнулся.
Его улыбку заметил стоящий на корме Бьерн. Что ж, они везут неплохую добычу и море спокойно - хороший повод для улыбки. Нити Норн запутаны, не известно, что ждет впереди, но кто боится будущего, тот не живет в настоящем.
Крик чайки заставил его оглянуться. Белая птица немного покружила в небе и кинулась к воде, приметив рыбу.
- Берег близко, - сказал Бьерн. Хевдинг кивнул.
- Ха! - громкий бас Трора привлек внимание.
Трор и Ульв играли в кости, расположившись возле мачты. Огромный лохматый Трор рядом с невысоким, худым Ульвом казался великаном из Ётунхейма. Он неприступной скалой возвышался над костяшками, выпавшими старшими рунами.
- Я выиграл, - прорычал довольный Трор, сгребая кучку золотых монет поближе к себе.
- Не буду я больше играть, Трор, - махнул рукой Ульв. - Боги тебе сегодня благоволят. Отыграюсь потом.
Трор не заметил уход побратима. Его внимание занимала горка золотых монет, волею богов ставшая его собственностью. Густые черные брови сошлись на переносице, изображая недюжую работу ума. Трор пытался подсчитать прибыль, загибал пальцы и что-то бормотал под нос. Ох, и погуляет он на эти денежки! И не одну бочку пива выпьет во славу Одина, пославшего такую удачу.
Сбившись со счета, викинг жутко зарычал и принялся заново загибать пальцы. Но и этот счет Трору не суждено было довести до конца.
- Земля! - Стоящий на носу драккара Льёт первым заметил узкую черную полоску на горизонте бесконечного моря.
Викинги поднимались, желая собственными глазами рассмотреть приближающуюся землю. Суровые сердца воинов защемило от радости скорого возвращения домой. Ни один викинг не может жить без моря, походов и сражений. Но ни один мужчина не может яростно сражаться и выносить тягости и лишения походной жизни, зная, что дома его никто не ждет, что ему некуда будет вернуться, никто не согреет для него очаг и не подаст кружку теплого ароматного пива.
Через час стали хорошо видны скалистые берега Согнефьорда, огромные и неприступные, как врата Асгарда. Бьерн опытной рукой направлял послушную только ему "Рысь" к родному фьорду. И он одним из первых заметил выскочивший из-за скалы драккар, молча указав на него стоявшему рядом Олафу.
Олаф молчал, рассматривая неожиданно появившийся драккар.
- Кьятви Эрриксон, - тихо, чтобы услышал только Олаф, сказал Бьерн.
- Вижу, - так же чуть слышно ответил Олаф.
- Что будешь делать?
Казалось, Олаф не услышал вопроса.
- А что нам еще остается? - Горько усмехнулся он.
- Но нас чуть больше половины и трюм полон...
Олаф не ответил. Бьерн и сам знал, что уплыть они не смогут - драккар Кьятви догонит, он легок и маневренен, в отличие от нагруженной и потрепанной в боях "Рыси".
Но даже если и могли, то не сделают этого...
Когда драккары поравнялись, хирдманы Олафа стояли вдоль борта, в кольчугах и шлемах, с мечами и секирами. Каждый понимал, что мирным приветствием и быстрым прощанием эта встреча не закончится - щиты на борту чужого судна грозно смотрели внешней стороной. Численный перевес был на стороне противника, но кто сдается без боя, того златокудрые валькирии не придут проводить в Вальхаллу, на пир к одноглазому Одину и его Асам. Викинг рожден для сражений и погибнуть должен в сражении, сжимая рукоять верного меча.
На противоположном драккаре стояли такие же викинги, в шлемах и кольчугах. Некоторые сжимали в руках луки с обмотанными паклей стрелами, остальные держались за рукояти мечей, готовые в любой момент выхватить их и кинуться на противника. Рослый беловолосый викинг, стоявший на носу драккара, первым нарушил молчание:
- Я искал тебя, Олаф Гуннарсон!
- Ты нашел меня, Кьятви Эрриксон, - ответил Олаф.
- Ты убил Эррика Белоголового? - не спросил, а скорее утвердил Кьятви.
- Я отомстил убийце своего отца.
- Но ты убил моего отца! И я пришел отомстить за него!
На последнем слове с драккара Кьятви полетели крюки, намертво сцепившие оба судна. Подожженные стрелы плавной дугой падали на "Рысь". Хирдманы Кьятви перескакивали через борта и с криком врезались в ряды людей Олафа, яростно рубя и сокрушая все на своем пути.
Кьятви настиг Олафа, когда тот вытаскивал меч из хлюпающего горла одного из хирдамнов Эрриксона. Не успев утереть скользкий от крови меч, Олаф отразил мощный удар Кьятви. Звон столкнувшихся мечей потонул в грохоте металла, свисте стрел, яростном реве дерущихся и стонах умирающих. Где-то рядом разъяренным медведем рычал Трор...
Кьятви наносил и наносил удары, не давая Олафу перейти в наступление. Едва зажившая рана на плече вновь начала кровоточить, потекла теплой струйкой на грудь. Шлем соскочил и укатился в гущу сражения. Выступивший пот застилал глаза.
Вдруг, улучив момент, Олаф со всей оставшейся силой замахнулся и опустил меч на противника. Но Кьятви успел отскочить. Влекомый за мечом, Олаф не сразу смог выпрямится и этого было достаточно, чтобы Эрриксон смог нанести сокрушающий удар. Голова хевдинга покатилась вслед за шлемом...
...Битва прекратилась так же быстро, как и началась. Слабые стоны умирающих, смешивались с шумом волн, разбивающихся о борт осиротевшего драккара. Хирдманы Кьятви Эрриксона деловито сновали между погибшими, отыскивая чем бы еще поживиться. Крышка трюма, изрубленная в щепы, валялась в стороне. Добытое Олафом в походе добро давно уже перекочевало на драккар Кьятви, став его боевым трофеем.
Сван лежал в луже крови и смотрел в голубое бесконечное небо. Он знал, что его конец уже близок. Никогда он не увидит сына, не посадит его на колено. А Сольвейг, его Сольвейг, так и не дождавшись мужа, будет каждый день приходить на берег в надежде увидеть маленькую черную точку на горизонте. Последним усилием воли Сван поднял руку и дотронулся до висевшего на груди мешочка. Сольвейг. Лучик солнца.
Яркий свет ослепил глаза, пришлось зажмурится. Где-то протрубил боевой рог. Спускающийся с неба размытый силуэт оказался прекрасной девой в тонкой, как паутинка, кольчуге и золотом, сверкающем шлеме. Валькирия склонилась над Сваном и с улыбкой протянула руку. Викинг с легкостью встал, не ощущая боли, и оглянулся. Такие же прекрасные, в золотом сиянии, валькирии помогали подняться Олафу, помолодевшему Бьерну, Трору, Ульву и другим его побратимам.
Яркий свет манил, притягивал к себе. Не в силах сопротивляться, Сван отдался в его власть, поднимаясь все выше и выше. На миг он увидел Сольвейг, стоящую на берегу, но валькирия провела рукой по его лицу и Сван не мог больше вспомнить кто такая эта Сольвейг...